Ты – настоящая

8

Вымытая, блестящая мокрым шелком асфальтовая дорога извивалась между межевыми столбами частных владений. Эти загородные участки, скорее похожие на заповедники, тянулись и тянулись за приоткрытым окном такси. Водитель ехал не спеша: после ночной грозы дорога была скользкой.

Кэссиди поудобнее устроилась на сиденье. В машине было душновато и сильно пахло виниловой кожей сидений. Таксист молчал, глядя строго перед собой. После того как она высказала свое мнение о его машине, внешнем виде, профессионализме и многом другом, он вообще перестал смотреть по сторонам и его лицо будто окаменело. У Кэссиди было далеко не самое хорошее настроение. Что ж, за это сполна поплатился водитель такси.

Никто и ничто не может так унизить мужчину, как красивая женщина, которая презрительно оценивает его. Кэссиди поняла это еще в колледже и умело пользовалась этим приемом. Кнут и пряник. Уколола – погладила. Унизила – похвалила. У нее никогда не было проблем с мужчинами. Вот и Катлер в принципе был как шелковый: стоило закатить ему скандал и демонстративно уехать, собрав вещи, как он мчался к ней с цветами и подарками.

И только в этот раз что-то пошло не так.

Да черт с ним, с этим парком… В конечном счете все будет по-моему. Сначала вот на этом пальчике появится кольцо… Потом родится ребенок. И можно будет уже ничего не бояться: никуда он от меня не денется с его-то чувством ответственности.

Кэссиди улыбнулась своим мыслям и устроилась поудобнее на широком сиденье такси. Настроение улучшалось.

– Можно прикурить? – Она вынула изящную дамскую сигарету и мягко улыбнулась шоферу.

Ее красивое точеное лицо словно осветилось изнутри. В такую женщину запросто можно влюбиться с первого взгляда. Таксист, слегка ошалевший от такой смены отношения, смущенно улыбнулся и протянул Кэссиди зажигалку.

– Вы так любезны. – Она снова улыбнулась ему.

Таксист смутился и что-то забормотал, принося извинения за тот дискомфорт, который он доставил ей в самом начале.

Мужчины… Все они одинаковые – и все как маленькие дети. Щелкнешь по носу – заплачут, обидятся. Но стоит только улыбнуться – и они снова улыбаются, еще и извиняются за свои проступки. И Катлер такой же.

Кэссиди привыкла так считать. Весь ее мир, пожалуй, строился на этой незыблемой уверенности в одинаковости мужчин и возможности ими управлять по своему усмотрению. Что ж, по-своему она имела на это право: она еще не допускала ошибок. Ее представления о мире еще не давали сбоя. И это не делало чести ее знакомым.

Кэссиди была в очень приподнятом настроении. Это в полной мере ощущал на себе водитель, которому она время от времени посылала улыбки.

Катлер сильный. А сильные мужчины очень неравнодушны к слабым трепетным женщинам… Конечно, их ведь нужно беречь. Так легко сыграть на этом. Гораздо хуже, если попадется какой-нибудь слабак. Такой принимает заботу в единственном варианте – по отношению к себе.

Кэссиди поморщилась, стряхивая пепел в открытое окно. Ей вспомнился один… ну в общем знакомый. Тот, кто носил звание ее жениха до Катлера. Их отношения закончились очень, очень некрасиво: Кэссиди как-то ночью устроила скандал по поводу того, что он уделяет ей мало времени, и ушла, намекнув, что может с собой что-нибудь сделать. А потом сидела у себя в квартире в ожидании того, как ее обидчик явится, измученный угрызениями совести, с покрасневшими глазами и дрожащими от волнения руками. Ждала долго. До утра. А потом поехала к нему за вещами и… нашла его спящим. Кстати, он же ей и устроил еще один скандал. Основной его претензией было: «А обо мне ты подумала?! Что тут со мной творилось?». В общем, ничего удивительного, что Кэссиди относилась к мужчинам с глубоким скепсисом. Да и к миру вообще.

От этих воспоминаний, кстати, настроение снова испортилось. Болтовня таксиста стала раздражать Кэссиди.

– Вы слишком много говорите. Это признак небольшого ума. Не могли бы вы помолчать? – Ее презрительный взгляд, словно стрела, вонзился в таксиста.

Мужчина растерялся, смутился, потом на его лице появилась злость.

– Конечно, мисс, – ледяным тоном ответил он.

– Вот и прекрасно.

Мысли Кэссиди снова унеслись в будущее. В замечательное красочное будущее. Нет, конечно, это не Калифорния, но зато здесь она нашла достойного мужчину, очень волевого, очень неплохого любовника, но главное – очень богатого. И сегодня будет написана еще одна главка в сказке ее жизни…

Катлер, конечно, там весь извелся от чувства вины. Тем лучше: как же он будет мне благодарен, когда я приеду и буквально принесу себя ему в жертву: дорогой, ты во всем прав, делай все так, как считаешь нужным. Это твой дом, твой парк, это важно для тебя, и я все понимаю теперь…

Нет, черт возьми, на какой жест благодарности можно рассчитывать после такого хода!

Кэссиди снова улыбнулась – не таксисту, себе – и достала из сумочки еще одну сигарету.

Джон сурово посмотрел на шофера.

– Оставь меня в покое, Люк!

– Сэр, вы давно не садились за руль. Я с ума сойду от волнения. Давайте я посижу на месте пассажира. Вдруг вы устанете? Я не буду мешать.

Джон смягчился и похлопал его по плечу.

Все-таки он очень добрый человек. И действительно хорошо ко мне относится…

Бывают люди, которые не получают от природы особенного ума или таланта, зато к ним приходят опыт и житейская мудрость. Люк был из их числа. Он даже не удивился, когда Джон, замолчав на несколько секунд, посмотрел на него каким-то странным отсутствующим взглядом и спросил совершенно неожиданно:

– Мисс Маклин, что ты о ней думаешь?

– Она красивая, – ответил Люк таким тоном, который не мог ни в ком зародить сомнений в его искренности. – Ну… то есть… особенная очень. И замечательная. И красива именно потому, что… – Люк задумался, – у нее не могло бы быть другого лица. Оно – ее. И другого ей не нужно, она и так – просто чудо.

Джон не знал, зачем он завел вдруг этот разговор с шофером. Но от слов Люка у него на душе посветлело. Он улыбнулся дерзко и радостно, как мальчишка.

– Ага! Ну все, ты свободен, иди отдохни!

Джон направился к машине, звеня ключами. Люк развернулся и, пожав плечами, потопал прочь. В этот момент к воротам подъехало такси.

Как не кстати. Меньше всего мне сейчас хочется с кем-нибудь говорить. Надо выпроводить, кто бы это ни был. Тут вопрос жизни и смерти. Нужно спешить, бежать, ехать. Она меня ждет!

Джон резко развернулся, чтобы дать охранникам знак. Но было уже поздно. Дверца такси открылась. Изысканно одетая и накрашенная Кэссиди замахала рукой и направилась к нему. Она была явно во всеоружии: тонкая изящная фигура, легкая походка юной феи, эти платье и прическа… Взгляд наполнен мольбой и смирением. Нервные движения рук говорят о полном раскаянии. Длинные ресницы мягко порхают над омутами глаз.

Красивая, живая, манящая. Воплощение мужской мечты.

Конечно, Джон был мужчиной. Это факт объективной реальности. Однако в этот момент Кэссиди была ему совершенно не нужна и не важна. И даже не интересна.

Кэссиди? Как я мог о ней забыть? Нет! Не так! Как я мог захотеть на ней жениться? Насколько наигранно это смирение и сожаление. Возвращение блудной невесты. Маскарад…

Джон ощутил, что Кэссиди исчезла из его жизни. Исчезла как воплощенный образ женщины, которая нужна, потому что пора жениться. Для социального статуса. Для того чтобы родить ему детей. Холостяк, занимающий в обществе такое положение, как Джон Катлер, вызывает, как минимум, удивление. Если ты не женился, значит, с тобой что-то не так. И не стоит отвечать, что ты не нашел женщину, которую полюбил бы по-настоящему. Это вызовет смех – и то в лучшем случае. Существует понятие семьи. Жена. Дети. Родственники. Все это – определенный этап. Еще одна ступенька. Это как прививка: сделал – отмучился. Теперь ты как все, ты нормален. Работа, деньги, отдых, хобби, жена, дети… Деловые партнеры. Может быть спорт. Машины. Любовница. К черту любовь.

Могло бы быть и что-то очень хорошее… Например, сын. Дочь тоже, но сын… Джон мечтал об этом.

А Кэссиди – не худший вариант. Очень красивая, образованная. Настоящая светская львица. Женщина, которая стала бы достойной, нет, вполне подходящей женой для Джона Катлера. Да, скандалы бесконечны, она ведет себя как стерва, а вместо секса – пошлая сделка: «Если я это сделаю, что получу взамен? Чем ты пожертвуешь для меня?». А в последнее время и этого становилось все меньше… В общем, если в отношениях нет искренности, они увядают, и нет разницы, секс это или дружба школьных товарищей. В семье тем более… Или в том, из чего могла бы родиться семья.

– Дорогой, нам нужно поговорить! – Страдающий взгляд, нежная улыбка. Его «не худший вариант», одетый в дорогое модное платье, приближался к Джону. – Только ничего не говори, сначала выслушай меня! – Ее руки в стильных перчатках легли на его ладони.

Они поцеловались.

Катлер ощутил прикосновение ее мягких, теплых губ. И не почувствовал в душе никого отклика.

Со стороны могло показаться, что встретились две заводные игрушки. Любовь, в которую играют… Все умильно, вот только движения механические и лица будто сделаны из дешевого пластика.

Сильный порыв ветра ударил с северо-востока. Разметал кроны старых вязов. Промчался по парку. Зашелестел черепицей по крыше особняка.

Джон и вправду почувствовал себя пустой куклой. Кукла ссорится, кукла мирится, кукла целуется, кукла слушает слова любви.

Э, нет. Кукла прощается навсегда.

Не нужна ему больше эта игрушечная жизнь по глупым и странным законам в кукольном домике с виниловым садиком.

От всего этого слишком сильно и неприятно пахнет синтетикой!

А с Викторией у них все по-настоящему. И себя он тоже чувствовал настоящим. С эмоциями – яркими и живыми, как вымытые дождем изумрудные вязы на фоне лазурного неба. Страсть и одиночество, молчаливое понимание, страх, желание заботиться и полное отчаяние… Все эти чувства Джон испытал за тот короткий срок, что знал Викторию. И еще десятки других, с сотнями оттенков, названия которых он не знал. И ни с чем не сравнимое ощущение, возникающее, когда занимаешься любовью с женщиной, которую уважаешь и которой восхищаешься. Которую любишь по-настоящему.

Джон думал обо всем этом. Он даже не обратил внимания, не запомнил, как оказался с Кэссиди в своем кабинете.

Это что, я ее привел сюда? Невероятно… Черт, какая разница, в конце концов?!

– Я многое поняла за это время.

– Я тоже.

Кэссиди что-то говорила. Джон ее не слушал, он думал о своем.

Поскорее закончить этот разговор. Что ей сказать? Да что угодно. Меня ждет настоящая любовь. Мне нужно быть с ней рядом.

Рядом? Черт побери! Что я чуть было не наделал?! Ведь еще чуть-чуть – и навсегда со мной рядом осталась бы другая женщина, чужая, холодная, расчетливая, которая сейчас неискренне рассказывает о своих чувствах. Ей же наплевать на меня. Она любит только одного человека во всем мире – себя. Я и сам такой. Вечное «я». «Я хочу». «Я имею право». «Я плачу вам деньги». Да, точно такой. Ради своей сиюминутной прихоти довел Викторию до обморока. Я тоже люблю только себя. Нет! Любил.

Теперь все изменилось. И если даже Виктория откажет, я все равно ей обязан. Она открыла мне глаза. У меня появился эталон. Эталон женщины, чувства, отношений. Даже себя.

От наступившего озарения тело почему-то наполнилось слабостью. Джон сел в кресло и посмотрел на свою экс-невесту.

– Теперь все будет хорошо, наша любовь крепнет с каждым днем. И то, что между нами иногда случаются маленькие размолвки, только укрепляет отношения… – Монолог Кэссиди становился все более впечатляющим.

Ею можно было бы залюбоваться: одухотворенное лицо, выразительные глаза, грациозный изгиб красивого ухоженного тела, удивительный голос. Воплощенная женственность.

Как он на меня смотрит! Его даже затрясло! Он наверняка собирался ехать ко мне с извинениями, когда я появилась сама, да еще с такими словами… Кэссиди, детка, да ты же просто супер! Карты разыграны правильно. Он, наверное, испугался, что потерял меня навсегда из-за своей глупой мужской гордости. Ну ничего, это очень полезный урок.

В глазах печаль и что-то еще непонятное, странное… Боже мой! А вдруг он влюбился в меня по-настоящему? Как в кино…

Даже не перебивает меня. Блеск! Я никогда не ошибаюсь, это мой мужчина. Он сделает для меня все, чего я захочу. Со мной будут считаться. И он всегда будет рядом: в жизни, в постели, на обложках журналов… Я буду очень-очень счастлива.

– Свадьбы не будет. Мы должны расстаться. – Джон сам удивился: он сказал это очень спокойно, просто и естественно.

Кэссиди его не сразу поняла.

– Что, дорогой? Что ты этим хочешь сказать? – Она отшатнулась и, словно не веря своим ушам, состроила капризную гримаску. Поправила прическу и вопросительно посмотрела на Джона.

– Да все просто. Мы расстаемся. – Его поза была расслабленной, лицо спокойным.

– Ты шутишь? Ты меня наказываешь из-за этого дурацкого парка?

Джон только покачал головой. У Кэссиди не укладывалось в голове то, что сейчас происходило.

– Но я люблю тебя.

Кэссиди сказала это очень серьезно. Она справилась с первым шоком, собралась и готова была драться до конца.

Нет! Ты мой. И никуда от этого не денешься. Одно предложение не может превратить сверкающие замки в пепел. Он, наверное, пытается мною манипулировать. Может, развернуться и демонстративно уйти?

Но что-то подсказывало Кэссиди: если она сейчас уйдет, Джон за ней не побежит. И даже будет рад.

Нет, тут нужно другое, но что? Если бы знать… Он совсем ненормальный. Выкинуть такое… Надо сыграть правильно. Все равно партия будет за мной.

– Неужели ты не понимаешь? Ты – любовь всей моей жизни! – Голос Кэссиди дрожал. Вот только было непонятно, от чего.

Джон посмотрел на нее, и ему вдруг стало противно. Не из-за Кэссиди, а от самой ситуации. Эта женщина была ему нужна для рождения сына, он ей – для денег. И обоим было важно получить социальный статус семейного человека. И оба это понимали.

И теперь она мне говорит «люблю». Да это слово вообще ничего не значит! Оно само по себе все упрощает. Точнее – облегчает жизнь. Никто ничего не чувствует, но так надо, и оба говорят друг другу «я тебя люблю» так же легко и привычно, как «привет», и становится спокойнее, и можно продолжать отношения, построенные на чем угодно, только не на настоящем чувстве. Ты это знаешь, она это знает. Но вслух сказать нельзя. Это табу…

– Знаешь, я ведь не люблю тебя, Кэссиди. Прости. – Джон встал, подошел к бару и достал скотч.

«Прости». А как это слово? Оно тоже облегчает жизнь. Ты «извини», я «извини». И внутри обида и разочарование, но на словах все опять нормально.

– Чем быстрее мы закончим этот разговор, тем будет лучше для нас обоих. – Фраза затасканная, но с другой стороны – и ситуация тоже банальная. Джон налил себе немного скотча и снова упал в кресло.

– А как же любовь? Почему? Нельзя же так! А дети, которых мы хотели? – Кэссиди, похоже, по-настоящему испугалась. Она подошла к Джону. – Скажи мне, что это страшный сон, что это кошмар, что я проснусь и все снова будет по-прежнему.

Это прозвучало настолько фальшиво, что оба погрузились в глубокое молчание.

Что же делать? Плакать? Да, сейчас заплакать легко. Если он меня бросит, ужасно трудно будет найти такого же….

Кэссиди нервно ходила по кабинету. Ее подгоняла дикая злоба, клокотавшая внутри, – злоба обманутой женщины.

Ненавижу! Ничтожество!

У него есть еще кто-то? Быть такого не может! Он просто псих! Или все-таки может?

Джон отстраненно смотрел в окно.

– У тебя кто-то есть? – почти шепотом спросила Кэссиди.

– Да, – ответил он спокойно.

– У тебя есть другая?! – повторила Кэссиди, словно лаконичный ответ Джона не смог уместиться в ее сознании. – Ты за моей спиной нашел какую-то… – Ее руки сжались в кулаки.

– Если хочешь, называй это так, мне все равно. – Джон устало вздохнул и пригубил скотч.

Не объяснять же этой женщине, кем является для меня Виктория, что люблю ее безумно, что за нее не страшно все потерять… Охотнице на мужчин этого не понять.

Кэссиди между тем уселась в кресло и достала из сумочки пачку сигарет, закурила: в ее душе пробудилась надежда. Странная сама по себе надежда на то, что это связь с какой-нибудь молодой сексапильной красоткой, которая, как и положено, окажется случайной. Ведь тогда Джон примчится к ней с цветами и мольбами о прощении.

И у него появится чувство вины. А это очень, очень неплохо…

– Кто же она? – Кэссиди старалась говорить нарочито равнодушным голосом. Она стряхнула пепел в пепельницу. – И это у вас серьезно?

Душившая ее злость выплеснулась на секунду: Кэссиди с силой затушила сигарету.

Джон несколько секунд о чем-то думал, словно взвешивая все «за» и «против». Потом глубоко вздохнул и отставил стакан со скотчем в сторону.

– Ну, думаю, ты все-таки имеешь право знать некоторые факты. В любом случае это скоро станет тебе известно. – Джон откинулся в кресле и пристально посмотрел на Кэссиди. Его лицо стало жестким. – Ее зовут Виктория, и я собираюсь на ней жениться. В самое ближайшее время. Во что бы то ни стало.

– Виктория Уотсон?! Вот стерва! А ведь я сама познакомила вас на том фуршете! – Кэссиди презрительно скривилась. – Впрочем, я тебя понимаю. Она всегда была эффектной женщиной. К тому же – моложе меня.

Кэссиди стало гораздо легче. Все-таки уступить в борьбе с равной, пусть и более молодой соперницей – это понятно, это вписывается в привычную картину мира. Все нормально.

– Это не Виктория Уотсон. – Джон усмехнулся, вспоминая шикарную светскую львицу с улыбкой обольстительницы, гармоничную настолько, насколько может быть гармоничным фантик от жевательной резинки. – Это Виктория Маклин. Дизайнер, который занимается оформлением моего парка.

Джон увидел реакцию Кэссиди – и чуть не поперхнулся скотчем. На секунду ему даже стало страшно. Ему показалось, что Кэссиди сейчас умрет.

– Что?! Ты променял меня на эту уродину?! – Ее лицо исказилось сначала от бесконечного изумления, а потом, по мере того как она осознавала происходящее, от гнева. – Скажи, что лжешь, чтобы унизить меня!

Но на самом деле она поверила ему сразу. С первого слова.

Этот больной тип женится на уродине. На бездарной, некрасивой, взбалмошной, чокнутой художнице. Уму непостижимо! Как же это может быть, чтобы ей досталось все то, о чем мечтала я?

– И теперь эта дрянь будет ходить по комнатам моего особняка, спать в моей постели, есть из моей посуды? – прошипела Кэссиди.

А Джон смотрел на нее и думал, что впервые увидел эту женщину настоящей, что теперь ему понятен весь ее внутренний мир… Было горько и холодно.

– Она же уродина! – то обстоятельство, что ей предпочли другую женщину, просто убивало Кэссиди. Ей даже не приходило в голову воспринимать «это» как соперницу. – А во время секса вы выключаете свет?

Боже, какая искренность. Наконец-то!

– Ну теперь-то я увидел тебя такой, какая ты есть. – Джон зло посмотрел на Кэссиди и сам вспыхнул как порох. – Знаешь, внутри ты красива, как может быть красив паук или ядовитая гадина. И, что бы ни случилось, я всегда буду искренне рад, что не женился на тебе! Спать в одной постели со скорпионом всю жизнь… Подумать только, чего я чудом избежал!

Кэссиди на секунду показалось, что он швырнет в нее стаканом. Но Джон подошел к двери кабинета и раскрыл ее настежь.

– Вначале мне было тошно от этого разговора, а теперь меня тошнит от тебя!

– Ты еще об этом пожалеешь! Ничтожество! – Кэссиди выбежала за дверь. Но…

Но почти сразу же вернулась. И заговорила уже совсем другим голосом.

– Я понимаю, что все кончено… – Кэссиди справилась с собой и вернула контроль над голосом. – Но скажи честно, ты ведь соврал про эту Маклин, просто нашел нелепый предлог? Ведь так?

Она крепко сжала руку Джона. В ее глазах отражалось что-то болезненное и почти жалкое.

– Можешь не говорить об истинной причине. Скажи только, что твоя свадьба с Маклин – глупая выдумка. – На глаза Кэссиди навернулись слезы. Непритворные слезы.

Кэссиди плакала не от обиды и даже не от злости. Она плакала от страха. Ее привычный, абсолютно понятный мир пошатнулся. Правила, которым подчинялось все вокруг, не сработали. Ведь это же закон: если ты красива, хорошо одета и умеешь правильно себя подать, все мужчины вокруг твои. И из них ты можешь выбрать самого богатого и привлекательного. А он исполнит все твои желания. Нужно бояться таких же охотниц, как и ты. Нельзя продешевить. А сейчас… То, что случилось, не укладывалось в картину мира Кэссиди.

Это невозможно, нереально, как передача мыслей на расстоянии, реинкарнация и многие другие выдумки…

– Нет. Я люблю ее по-настоящему, больше жизни. Она теперь для меня все! – Джон сам поразился тому, что он это сказал. И странная интонация, и чувства, которые при этом всколыхнулись внутри, – это было почти похоже на гордость. И священный трепет, и восхищение…

Кэссиди отшатнулась от него. В ее глазах промелькнуло отторжение. Эта женщина не верила в любовь. По крайней мере, она убедила себя в том, что не верит, что любовь – это издевательство над мужчинами и женщинами. Ее нет, а они все ищут ее, как безумные, не находят и страдают из-за этого. А если сразу решить – нет, понять, понять, – что ее нет, то становится в сто раз проще! Ищешь не нелепую эфемерную сказку, а просто мужчину, который тебя устраивает. Вместо того чтобы гнаться за семейным счастьем, нужно стремиться к тому, чтобы возросло качество твоей жизни.

Но Кэссиди видела, нет, чувствовала, что происходит что-то, что никак не соответствует ее представлениям, не подчиняется законам, которые она считала универсальными, не вписывается в обычные рамки, и от этого становилось очень страшно и неуютно. Плечи ее опустились.

– Тебе пора. – Голос Джона был равнодушным и немного усталым.

– Да. – Она развернулась и вышла из кабинета.

Звук ее каблучков затих в отдалении.

Кукла прощается навсегда…

Джон ощутил себя марионеткой, искусно сделанной из папье-маше куклой в сшитом из черных лоскутков деловом костюмчике, с маленьким черным кейсом… И с длинными нитями, которые крепятся к кусочкам проволоки, воткнутым в тело. Так вот в чем вопрос: эти нити управляют или позволяют двигаться? И что будет, если человеческая марионетка порвет нити? Она станет свободной или упадет на пол беспомощной кучкой тряпья и клееной газетной бумаги?

Кукла прощается навсегда, но ничего не чувствует.

А еще эти чертовы нити держат очень крепко.

Что скажут «друзья»? Окружение? Это же так важно: кто станет избранницей Джона Катлера? Актриса? Фото– или топ-модель? Признанная всеми светская красавица, любимица бомонда? Дочь одного из финансовых воротил?

Джон уже видел заголовки статей, что-нибудь типа: «Катлер подбирает женщину с улицы», «История Золушки или причуда эксцентричного миллионера?».

Женщины будут смеяться. Мужчины будут пытаться его пожалеть.

И ее затравят. У меня появится слабое место – жена.

Да пару месяцев назад Джон и сам он отнесся бы к такой «выходке» одного из людей его круга не лучше, посчитал бы это странностью, неравным браком, обреченным на несчастье. Ха! Взять в жены кого-то из своего персонала. Купить рабыню, навсегда ему обязанную и задавленную осознанием того, что такой человек взял ее в жены…

Нити туго натянулись.

Но у меня с Викторией все не так! Я люблю ее! Я сошел от нее с ума. И мне плевать, что она не соответствует каким-то стандартам. Она моя. И вообще, что я тут делаю? О чем думаю? Нужно ехать к ней! Нельзя ее потерять, нельзя упустить этот шанс… остаться в живых! Вторую такую мне не встретить никогда.

Нити стали лопаться одна за одной. Маленькая изящная кукла упала на пол.

Груда тряпичного хлама.

Но…

Джон тяжело дышал. В глазах его отражались чувства, жизнь, весь мир. Множество сильнейших, противоречивых и странных переживаний и впечатлений, воспоминаний и предчувствий. Сердце стучало. Так, наверное, бывает в сказках, когда спадают бутафорские одеяния, фаянсовое лицо раскалывается, текут дешевые краски, а внутри развалившейся куклы оказывается живой человек с горячим, трепещущим сердцем.

Отшвырнув стакан, Джон выбежал из кабинета.

Кэссиди снова смотрела в окно такси: те же самые заповедно-пасторальные картинки, те же столбики, заборы, ухоженная зелень. Отвратительно и гадко от всего. И злость, много злости. И что-то там сломалось. Непонятно что, непонятно где, но сломалось.

В чем же дело? Я что, уже не так привлекательна? Не произвожу впечатления на мужчин?

Кэссиди понаблюдала за водителем. Он украдкой бросал на нее восхищенные взгляды.

– Будьте так любезны, следите за дорогой!

Ее властный голос подействовал на мужчину, как холодный душ. Он уставился вперед, и его лицо стало непроницаемым.

Как же такое могло случиться? Как белую королеву могли променять на обычную, да нет, еще и бракованную пешку?

Пешка, конечно, иногда может тоже стать королевской. Но не такая же! Жалкое создание… Как она добилась того, что Катлер женится на ней? Случайная беременность? Да нет же, слишком мало времени. И видно, что она его очаровала… Черт. Черт, черт!

Кэссиди смотрела в окно невидящим взглядом. Как ни старалась, она не могла устроиться удобно на этом сиденье…

Какие еще варианты? Они что, любят друг друга?

Циничная усмешка исказила ее лицо. Она вытащила сигарету, прикурила и глубоко затянулась.

Ага, любовь с первого взгляда. Поженились. Нарожали кучу детей и были всю жизнь счастливы. Такие банально-невозможные истории не штампует в последнее время даже Голливуд.

И вдруг Кэссиди стало страшно. Захотелось стать совсем маленькой, чтобы ей было лет одиннадцать, и рядом были всемогущий папа и любящая мама. И чтобы исчезло гадкое чувство того, что скоро красота увянет, а мужчину она себе так и не сможет найти, потому что все они с удовольствием спят с ней и готовы давать ей деньги и делать подарки, но вот жениться…

Кэссиди вспомнился ее любимый фильм «Римские каникулы» о принцессе и обычном репортере… О настоящей любви.

А ведь когда-то Кэссиди свято верила, что существует нечто большее, чем просто привязанность, увлечение. Кажется, это было слишком давно, еще до колледжа. И она ждала своего прекрасного принца… А потом Кэссиди слишком рано заметили мальчики. Точнее не ее, а красивое лицо и тело.

Мужское внимание балует. И портит девушку. И жизнь ей тоже может испортить.

В колледже у Кэссиди не было отбою от «прекрасных принцев». Все звали ее на вечеринки, предлагали покатать на машинах. Иногда ей казалось: вот он, тот, кто навсегда займет место в ее сердце. Но потом – дешевый секс и отвратительное чувство ненужности. В общем, скоро она перестала ждать любви. Собственно говоря, у Кэссиди ее никогда и не было. Потому сейчас и было так больно и горько. То, что происходило между Катлером и Викторией, по всем признакам походило именно на то, о чем Кэссиди мечтала в юности, чего до сих пор жаждала та светлая и чистая часть ее души, в которой еще жива была маленькая девочка, маленькая принцесса.

От осознания того, что в ее жизни это невозможно, что этому чувству не было и нет места, хотелось кусаться или плакать навзрыд.

Но… А тогда, с Льюисом…

Ведь что-то подобное когда-то коснулось ее, было, нет, могло быть! Льюис был художником, совсем молодой парень, кудрявый, зеленоглазый…

Как он смотрел на меня, как красиво ухаживал… Не пытался затащить в постель. Было смешно и приятно.

Но это был всего лишь нищий художник. У него не было денег, и Кэссиди считала его слабаком. Она посмеялась над ним в конце… Да, рассказывала подруге, и они вместе смеялись, потому что он делал то, чего не делали другие мужчины, и не делал того, что делали они: он не стремился переспать с ней, просто рисовал, смотрел с каким-то диким обожанием в глазах и придумывал все новые и новые сравнения для выражения своих чувств.

Боже мой, эти его слова…

Кэссиди не могла их вспомнить! Как ни старалась – не могла, и от этого одного можно было бы завыть.

Выходит, нужно было остаться с Льюисом? Да, он не от мира сего и, наверное, не смог бы зарабатывать деньги. Но моего упорства хватило бы на двоих. Да и отец помог бы на первых порах деньгами.

Ведь Льюис талантлив. Если бы мы не расстались тогда! Отец умел делать деньги, пусть не такие фантастические, как Катлер, но все равно… Я могла бы сделать Льюису карьеру, он был бы уже знаменит. Или не был бы никогда. Но это не важно. Он был бы навсегда со мной, душой и телом, мыслями и взглядами!

Это невозможно!

Или возможно? Вдруг это все-таки есть? Как у Катлера с Викторией… Ведь они же нашли друг друга! Случайно, ни о чем таком не думая – просто нашли, и все.

И плевать Катлеру, что о нем подумают, он выглядит счастливым…

Да черт бы их всех побрал! Мне-то что теперь делать?

Раньше нужно было думать! Семь лет назад…

Думать о том, что можно остаться с человеком, который будет ее любить, а не просто хотеть, не говорить о любви пустые слова, не манипулировать ею… Будет смотреть, восхищаясь каждую секунду. И говорить слова, от которых хочется плакать и смеяться. И рисовать свою возлюбленную, свою единственную – все равно где, хоть бы и на старенькой кухне. И вдруг будет в жизни всего только один человек, с которым можно проговорить ночь напролет, не захотев спать и не устав от его общества…

Один романтик сказал как-то Кэссиди, что, если тебя полюбили по-настоящему – сильно, бездумно, безвозмездно, – устоять невозможно. Когда кто-то испытывает такое чувство, второму остается только покориться.

Кажется, над тем мудрым человеком она тоже посмеялась.

Катлер ведь помчался к ней… За мной никто никогда так не побежит. Так и останусь навсегда стервозной красоткой, с которой хорошо и престижно проводить время.

Нет, тут одна ошибка. Не навсегда. Скоро я постарею. Черт, да я уже старею. А вокруг столько молодых и амбициозных девушек. И кому я буду нужна? Что же стану делать дальше?

Картина пустоты и одиночества приблизилась к Кэссиди с пугающей неотвратимостью. Обычно она старалась гнать от себя эти мысли и мысли о том, что произойдет, когда она перестанет быть объектом сексуального влечения мужчин. Ведь секс сам по себе ее не очень-то интересовал. Так иногда бывает с очень красивыми женщинами, особенно – когда они превращают интимные отношения в средство манипуляции. Вопрос остался открытым. Хотя нет. Просто ответ оказался слишком очевидным.

Лицо Кэссиди не выражало сейчас никаких чувств – красивая мраморная маска. Руки спокойно лежат на коленях. Но в душе у нее разыгралась буря.

Кукла дергалась, запутавшись в собственных нитях. Она пыталась их порвать. Жить в них дальше казалось невозможно и больно.

Мне нужно его найти, найти моего Льюиса! Наплевать на все и начать новою жизнь. Любить его – и черт с ними, с деньгами. Жить для себя, нежась в немом обожании его ласковых взглядов, дарить ему в ответ то же и отдавать каждый дюйм своего пока еще красивого тела, чтобы он написал с него десятки холстов. Защищать и вдохновлять его…

Лицо Кэссиди посветлело, губы тронула улыбка, ей хотелось закрыть глаза от этой пленительно яркой картинки настоящего счастья.

Марионетка порвала несколько нитей и за-двигалась свободнее. Другие нити натянулись и странно затрещали. Это было страшно… Женщина-марионетка испугалась и вжала голову в кукольные плечи.

Да это же все иллюзии… Нереально! Он уже давно спился, или опиум довел его до психушки. Все же знают, какая судьба уготована художникам. О чем ты думаешь! Полная чушь. Мираж. Ничего такого нет!

А Катлер… Катлер просто извращенец. Таких возбуждают некрасивые женщины. Да! Это все объясняет. Вот так – похоже на правду.

Так – гораздо легче. Ничего таинственного, волшебного, тем более – прекрасного и желанного, никакой любви, просто психическая патология. Не нужно ломать свою жизнь, не нужно надрываться, строя новую, – зачем, если можно оставить все как есть, если исключения только подтверждают правила, если на одного сумасшедшего найдется десяток обыкновенных мужчин, с которыми так привычно и легко иметь дело.

Кэссиди улыбалась совсем другой улыбкой. Она чувствовала облегчение, словно только что избежала смертельной опасности.

Печальная и изящная кукла красавицы медленно привязывала свои порванные «поводки» на место.