Тяжелее небес. Жизнь и смерть Курта Кобейна, о которых вы ничего не знали прежде

Глава 2 Ненавижу маму, ненавижу папу Абердин, Вашингтон Январь 1974 – декабрь 1979

В 1974 году, когда Дон Кобейн решил сменить работу и заняться лесопромышленным бизнесом, в семье заметно возросло напряжение. Дон не был крупным мужчиной и не питал особого интереса к вырубке 200-футовых деревьев, поэтому он и занял должность в офисе компании Mayr Brothers. Дон, в конце концов, понял, что на древесине он сможет заработать намного больше денег, чем на станции технического обслуживания. К сожалению, его работа была начального уровня, и платили там всего 4,1 доллара в час, что даже меньше, чем он зарабатывал, будучи механиком. По выходным Дон подрабатывал, проводя инвентаризацию на фабрике, и часто брал с собой Курта. «Он катался на своем маленьком велосипеде по двору», – вспоминал Дон. Позже Курт посмеивался над работой своего отца и утверждал, что ездить с отцом на работу – сущий ад, но в то же время наслаждался тем, что был частью этого процесса. Хотя всю свою взрослую жизнь он пытался доказать обратное, признание и внимание со стороны отца были очень важны для Курта, и ему всегда хотелось большего, но никак не меньшего. Позже он признался, что его ранние годы в такой токсичной семье – это радостные воспоминания. «У меня было очень хорошее детство, – сказал он журналу Spin в 1992 году, добавив: – До девяти лет».

Дону и Венди часто приходилось занимать деньги, чтобы оплатить счета, и это было одним из главных поводов для ссор. Лиланд и Айрис держали на кухне двадцатидолларовую купюру – они шутили, что это двадцатка-путешественница, потому что каждый месяц они одалживали ее своему сыну на продукты, и сразу же после того, как долг возвращался, Дон снова брал ее взаймы. «Он ходил по округе, оплачивал счета, а потом приходил к нам, – вспоминал Лиланд. – Дон отдавал нам 20 долларов и говорил: “Черт возьми, я неплохо поработал на этой неделе. У меня осталось 35 или 40 центов”». Лиланд, которому Венди никогда не нравилась, потому что ему казалось, что она ведет себя «лучше, чем Кобейны», вспоминал, что потом молодая семья отправлялась в закусочную для автомобилистов Blue Beacon Drive-In на Бун-стрит, чтобы потратить эту мелочь на гамбургеры. Дон хорошо ладил со своим тестем, Чарльзом Фраденбургом, который работал в округе водителем грейдера, а вот Лиланд и Венди так и не нашли общего языка.

Напряжение между ними достигло критической точки, когда Лиланд помогал делать ремонт в доме на Ферст-стрит. Он соорудил для Дона и Венди стилизованный камин в гостиной и поставил новые столешницы, но в процессе работы они с Венди ссорились все чаще. В конце концов Лиланд велел сыну заставить Венди прекратить его пилить, иначе он уйдет и бросит работу законченной лишь наполовину. «Я впервые услышал, как Донни возразил ей, – вспоминал Лиланд. – Венди вела себя как стерва, и в конце концов Дон сказал: “Держи свой чертов рот на замке, или он заберет свои инструменты и уйдет домой”. И на этот раз она замолчала».

Как и его отец, Дон был строг со своими детьми. Одной из претензий Венди было то, что ее муж требовал от детей, чтобы они всегда вели себя хорошо – что было практически невозможно – и чтобы Курт вел себя как «маленький взрослый». Временами, как и все дети, Курт был сорванцом. В то время большинство его выходок были незначительными – он писал на стенах, хлопал дверью или дразнил сестру. За эти поступки его часто шлепали, но более привычным и почти ежедневным физическим наказанием Дона было ткнуть Курта в висок или в грудь двумя пальцами. Это было не особо больно, но психическая травма была весомой – это заставляло его сына бояться большего физического вреда и послужило укреплению авторитета Дона. Курт начал прятаться к шкафу своей комнаты. Замкнутые, ограниченные пространства, которые могли бы вызвать у других приступы паники, были теми самыми местами, в которых он искал убежище.

И действительно, были вещи, от которых стоило прятаться: оба родителя могли быть саркастичными и насмешливыми. Когда Курт был недостаточно взрослым, чтобы не поверить им, Дон и Венди предупреждали, что он получит кусок угля на Рождество, если будет плохо себя вести и особенно если будет драться со своей сестрой. В шутку они как-то оставили ему в чулке кусочки угля. «Это была просто шутка, – вспоминал Дон. – Мы делали это каждый год. Курт всегда получал настоящие подарки. Мы никогда не отказывали ему в этом». Однако Курту было не до смеха, по крайней мере когда спустя время он рассказывал эту историю. Курт утверждал, что однажды ему пообещали игрушечный пистолет Старски и Хатча[23], подарок, который он так и не получил. Курт утверждал, что вместо этого он получил только кусок аккуратно завернутого угля. Рассказ Курта был преувеличением, но в своем внутреннем воображении он уже начал интерпретировать свою семью в другом свете.

Время от времени Ким и Курт ладили между собой и иногда даже играли вместе. Ким никогда не обладала художественным талантом Курта – она всегда чувствовала конкуренцию из-за того, что остальные члены семьи уделяли ему так много внимания. И она стала развивать навык пародирования голосов. Особенно хорошо у нее получалось изображать Микки Мауса и Дональда Дака, и эти представления бесконечно забавляли Курта. Ее вокальные способности даже пробудили новую фантазию у Венди. «У моей мамы была заветная мечта, – признавалась Ким, – что мы с Куртом окажемся в Диснейленде и оба будем там работать – он рисовать, а я озвучивать».

В марте 1975 года произошло очень радостное событие для восьмилетнего Курта: он наконец-то посетил Диснейленд и совершил свой первый полет на самолете. Лиланд вышел на пенсию в 1974 году, и в тот год они с Айрис зимовали в Аризоне. Дон и Венди отвезли Курта в Сиэтл, посадили на самолет, а Лиланд встретил мальчика в Юме, прежде чем они отправились в Южную Калифорнию. За два сумасшедших дня они побывали в Диснейленде, в Knott’s Berry Farm[24] и в «Юниверсал Студиос»[25]. Курт пришел в восторг и настоял на том, чтобы они трижды прокатились на аттракционе «Пираты Карибского моря», который находился в Диснейленде. В «Ноттс-Берри Фарм» Курт отважился прокатиться на гигантских американских горках, но когда он сошел с аттракциона, его лицо было белым, как у привидения. Когда Лиланд спросил: «Достаточно?», цвет лица вернулся, и Курт снова побежал на аттракцион. Во время экскурсии по киностудии «Юниверсал» он высунулся из поезда перед акулой из «Челюстей», чем вынудил охранника заорать на его бабушку и дедушку: «Лучше придержите этого маленького белобрысого мальчика, иначе ему откусят голову!» Курт не подчинился приказу и сфотографировал пасть акулы, когда она оказалась в нескольких дюймах от его камеры. Позже, когда машина ехала по пустой дороге, Курт заснул на заднем сиденье, и это была единственная причина, по которой его бабушка и дедушка смогли проскользнуть мимо «Мэджик Маунтин»[26].

Из всех своих родственников ближе всех Курту была бабушка Айрис. Их объединял интерес к искусству и порой некоторая грусть. «Они обожали друг друга, – вспоминала Ким. – Я думаю, что Курт на интуитивном уровне знал, через какой ад ей пришлось пройти». И у Айрис, и у Лиланда было трудное детство, и каждый из них страдал от бедности и ранней смерти своих отцов на работе. Отец Айрис был убит ядовитыми испарениями на целлюлозном заводе Районье; отец Лиланда, который был шерифом округа, погиб от случайного выстрела собственного ружья.

Лиланду тогда было пятнадцать. Он поступил в морскую пехоту и был отправлен на Гуадалканал[27], но после того как Лиланд избил офицера, его отправили в больницу для прохождения психиатрической экспертизы. Он женился на Айрис после выписки, но продолжал бороться с пьянством и гневом, особенно после того, как их третий сын, Майкл, родился умственно отсталым и умер в больнице в возрасте шести лет. «В пятницу вечером отец получал деньги и возвращался домой пьяным, – вспоминал Дон. – Он бил мою маму. Бил меня. Он бил мою бабушку и даже бабушкиного приятеля. В то время это происходило постоянно». Когда Курт повзрослел, Лиланд стал мягче, и его самым серьезным оружием была нецензурная брань.

Когда Лиланд и Айрис были заняты, с ним нянчился кто-нибудь из братьев или сестер Фраденбург – три тети Курта жили в радиусе четырех кварталов. Младший брат Дона, Гэри, также несколько раз оказывался в роли няни, и один раз Курт даже впервые попал в больницу. «Я сломал ему правую руку, – вспомнил Гэри. – Я лежал на спине, а он – у меня на ногах, и я подбрасывал его ногами в воздух». Курт был очень активным ребенком, и родственники удивлялись, что из-за своей беготни он не сломал еще несколько конечностей.

Сломанная рука Курта зажила, и казалось, что травма не мешала ему заниматься спортом. Дон поощрял игру сына в бейсбол почти сразу, как только тот научился ходить, и снабжал его всякими мячами, битами и рукавицами, в которых нуждался маленький мальчик. В детстве Курт считал, что биты больше годятся в качестве ударного инструмента, но, в конце концов, он начал участвовать в спортивных соревнованиях, сперва в своем районе, а затем в организованной игре. В семь лет он попал в свою первую команду Малой лиги. Его отец был тренером. «Он не был лучшим игроком в команде, но и не был самим плохим, – вспоминал Гэри Кобейн. – Мне казалось, что на самом деле Курт не хотел играть. Морально не хотел. Скорее всего, он занимался этим только ради отца».

Бейсбол был примером того, как Курт искал одобрения Дона. «Курт и отец хорошо ладили, когда он был маленьким, – вспоминала Ким, – но Курт был совсем не таким, каким хотелось его отцу».

И Дон, и Венди столкнулись с конфликтом между идеальным ребенком и реальным ребенком. Поскольку у обоих были неудовлетворенные детские потребности, рождение Курта пробудило все их личные ожидания. Дону хотелось настоящих отношений отца и сына, которых у него никогда не было с Лиландом, и он думал, что совместные занятия спортом создадут эту связь. Хотя Курту и нравился спорт, особенно когда отца не было рядом, он интуитивно связывал отцовскую любовь с этим занятием, чем-то, что оставит неизгладимый след на всей его жизни. Курт решил продолжить играть, но делал это исключительно в знак протеста.

Когда Курт учился во втором классе, родители и учитель пришли к выводу, что его бесконечная энергия может быть последствием проблемы со здоровьем. Они обратились к педиатру Курта за консультацией, и тот исключил из его рациона красный краситель номер два[28]. Улучшений не последовало, и родители ограничили Курта в употреблении сахара. Наконец, врач прописал ему риталин[29], который Курт принимал в течение трех месяцев. «Он был гиперактивен, – вспомнила Ким. – Курт прыгал на стены, особенно если ему давали сахар».

Другие родственники предполагают, что Курт мог страдать синдромом дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ). Мари вспоминает, как пришла к Кобейнам и увидела Курта, бегающего по окрестностям, стучащего в барабан и орущего во всю глотку. Мари вошла в дом и спросила сестру: «Господи, что он там делает?» «Не знаю, – ответила Венди. – Я не знаю, что сделать, чтобы заставить его остановиться. Я перепробовала все». В то время Венди считала, что Курт таким образом сжигает избыток своей мальчишеской энергии.

Решение начать давать Курту риталин было спорным даже в 1974 году, когда некоторые ученые утверждали, что он вызывает у детей условный рефлекс и увеличивает вероятность аддиктивного поведения в более позднем возрасте; другие, наоборот, считали, что если детей не лечить от гиперактивности, то позже они могут начать заниматься самолечением при помощи запрещенных препаратов. У каждого члена семьи Кобейнов было свое мнение о диагнозе Курта и о том, помог или все же навредил ему тот короткий курс лечения. Позже Курт сказал Кортни Лав, что этот препарат стал важным в его жизни. Лав, которой в детстве также прописали риталин, сказала, что они часто обсуждали эту тему. «Когда ты ребенок и получаешь наркотик, который вызывает у тебя то самое чувство, то куда тебе деваться, когда станешь взрослым? – спрашивала Лав. – Когда ты был ребенком, это дарило эйфорию. Разве это воспоминание не останется с тобой навсегда?»

В феврале 1976 года, всего через неделю после девятого дня рождения Курта, Венди заявила Дону, что хочет развестись. Она объявила об этом в один из будних вечеров и умчалась на своем «Камаро», оставив Дона объясняться с детьми, что ему не особенно удавалось. Несмотря на то что в течение второй половины 1974 года семейные конфликты Дона и Венди заметно участились, ее заявление застало Дона, как и остальных членов семьи, врасплох. Дон впал в состояние отрицания и ушел в себя. Это поведение, которое спустя годы будет скопировано его сыном в переломные времена. Венди всегда была сильной личностью и время от времени впадала в ярость, но Дон был потрясен тем, что она решила разрушить их семью. Ее главная претензия заключалась в том, что Дон постоянно занимался спортом: был судьей и тренером и вдобавок играл в нескольких командах. «В глубине души я не верил, что это может произойти, – вспоминал Дон. – В то время разводы были редкостью. Вот и я не хотел, чтобы это произошло. Она просто захотела уйти».

1 марта Дон съехал и снял комнату в Хокиаме. Он ожидал, что гнев Венди утихнет и их брак удастся спасти, поэтому снял квартиру всего на неделю. Для Дона семья имела очень большое значение, и роль отца первый раз в жизни позволила ему почувствовать себя по-настоящему нужным. «Он был ужасно подавлен разводом», – вспоминал Стэн Таргус, лучший друг Дона. Разрыв был тяжелым, потому что семья Венди обожала Дона, особенно ее сестра Дженис и ее муж Кларк, жившие рядом с Кобейнами. Некоторые из братьев и сестер Венди задавались вопросом, как она будет жить без финансовой поддержки Дона.

29 марта Дону вручили повестку и заявление о расторжении брака. За этим последовало множество юридических документов. Дон часто не отвечал, надеясь, что Венди все-таки передумает. 9 июля он был обвинен в неявке в суд в ответ на ее заявления. В тот же день был заключен окончательный договор, в котором было прописано, что дом переходит в собственность Венди, но Дону был предоставлен залог в размере 6500 долларов, причитающийся ему в случае, если дом будет продан, или когда Венди снова выйдет замуж, или же когда Ким исполнится восемнадцать. У Дона остался его полутонный «Форд»-пикап 1965 года; Венди разрешили оставить семейный «Камаро» 1968 года.

Опекунство над детьми было предоставлено Венди, но Дона обязали выплачивать по 150 долларов в месяц на каждого ребенка в качестве алиментов, плюс покрывать все их медицинские и стоматологические расходы, а также оставили за ним право на обоснованные посещения. Это был обычный суд небольшого городка семидесятых годов, специфика посещения не была прописана, и вся договоренность была неофициальной. Дон переехал к родителям в их трейлер в Монтесано. Он все еще надеялся, что Венди передумает, даже после того, как будут подписаны последние бумаги.

Но ни о чем таком Венди и не думала. Когда она с чем-то покончила, то тут же забывала об этом, и она не могла больше продолжать переживать из-за Дона. Венди быстро сошлась с Фрэнком Фрайничем – красивым портовым грузчиком, который зарабатывал вдвое больше Дона. Кроме того, Фрайнич был склонен к насилию и гневу, и больше всего на свете Венди любила наблюдать за тем, как он изливал свой гнев на Дона. Когда новые водительские права Дона были случайно отправлены по почте в дом Венди, кто-то открыл конверт, натер фекалиями фотографию Дона, запечатал конверт и переслал ему. Это был не развод – это была война, наполненная ненавистью, злобой и кровной местью.

Для Курта это был эмоциональный холокост – ни одно другое событие в его жизни не оказало большего влияния на формирование его личности. Он, как и многие дети, впитал в себя этот развод. Глубина конфликтов его родителей в основном была скрыта от него, и Курт не мог понять причину этого раскола. «Он считал, что это была его вина, и взвалил на себя большую ее часть, – заметила Мари. – Для Курта это было очень тяжело, потому что он видел, как все, во что он верил, – его безопасность, семья и его собственное состояние, – разваливалось у него на глазах. Вместо того чтобы внешне выразить свою боль и горе, Курт замкнулся в себе. В июне того же года Курт написал на стене своей спальни: «Ненавижу маму. Ненавижу папу. Папа ненавидит маму, мама ненавидит папу. И от этого просто очень грустно». Это был мальчик, очень сильно привязанный в детстве к своей семье, и, как написала Мари в своем докладе по домоводству семь лет назад, «он боролся со сном, потому что не хотел их покидать». А теперь его покинули они. Айрис Кобейн однажды описала 1976 год как «год Курта в чистилище».

Курту также было тяжело физически. Мари вспомнила, как он в это время лежал в больнице. Она слышала от матери, что Курт оказался там из-за недоедания. «Я помню, что, когда ему было десять лет, Курт лежал в больнице из-за недоедания», – рассказала Мари. Курт рассказывал своим друзьям, что ему приходилось пить барий и делать рентген желудка. Возможно, то, что считалось недоеданием, было первым симптомом расстройства желудка, которое будет мучить его во взрослой жизни. Его мать страдала болезнью желудка в возрасте двадцати с небольшим лет, вскоре после его рождения, и, когда у Курта впервые начались боли в животе, предполагалось, что это было следствие такого же раздражительного состояния, как и у Венди. Примерно во время развода у Курта тоже непроизвольно подергивались глаза. Семья предположила, что это связано со стрессом, и, вероятно, это так и было.

В то время как родители Курта разводились, его подростковая жизнь, со всеми ее внутренними проблемами, продолжалась. Перед тем как пойти в четвертый класс, Курт начал воспринимать девочек как сексуальные объекты и интересоваться социальным статусом. В июле этого года Курта сфотографировали для Aberdeen Daily World, когда его бейсбольная команда заняла первое место в Лесной лиге Абердина, поставив рекорд из четырнадцати побед и одного поражения. Другим ярким событием лета было то, что он приютил черного котенка, который бродил по окрестностям. Это был первый питомец Курта, и он назвал его Пафф («Дымка»).

Через три месяца после развода Курт изъявил желание жить с отцом. Он переехал в трейлер к Дону, Лиланду и Айрис, но к началу осени отец и сын арендовали свой собственный классический трейлер через дорогу. Курт навещал Венди, Ким и Паффа по выходным.

Жизнь с отцом решила некоторые эмоциональные проблемы Курта – он снова был в центре внимания и единственным ребенком. Дон чувствовал себя достаточно плохо из-за развода, поэтому он компенсировал все материальным способом, купив Курту мини-байк Yamaha Enduro-80, который стал достопримечательностью района. Лайза Рок, жившая в нескольких кварталах, впервые встретила Курта той осенью: «Он был тихим и очень симпатичным парнем. Всегда улыбающимся. Немного застенчивым. Там было поле, где он катался на своем мини-байке, а я ехала рядом с ним на своем велосипеде».

Наблюдение Рок о том, что девятилетний Курт был «тихим», полностью соответствовало описанию его в более зрелом возрасте. Он мог подолгу сидеть в тишине, не испытывая потребности вести светскую беседу. Курт и Лайза родились в один день, и когда им обоим исполнилось по десять, они отпраздновали дни рождения в ее доме. Курт был рад, что он был частью этого праздника, но чувствовал себя неуверенно и неуютно от такого избытка внимания. В четыре года он был бесстрашен, а в десять – на удивление пуглив. После развода родителей Курт был сдержан, всегда ожидая, что другой человек сделает первый шаг.

После развода родителей и с наступлением половой зрелости Курта его отец взял на себя большую ответственность. После школы Курт оставался у бабушки с дедушкой, но, как только Дон возвращался с работы, они проводили остаток дня вместе, и Курт был счастлив делать все, что хотел Дон, даже если это были занятия спортом. После бейсбольных матчей оба Кобейна иногда ужинали вместе в местной солодовой лавке. Этой связью наслаждались оба, но каждый из них не мог не ощущать потери семьи – это словно отрезанная конечность – можно прожить без нее, но всегда будешь о ней помнить. Их любовь друг к другу в тот год была сильнее, чем когда-либо до или после, но и отец, и сын все еще были глубоко одиноки. Боясь потерять отца, Курт попросил его пообещать, что тот больше не женится. Дон пообещал сыну, что так и будет, и сказал, что они всегда будут вдвоем.

Зимой 1976 года Курт перевелся в начальную школу Бикон в Монтесано. Школы тут были меньше, чем в Абердине, и через несколько недель после перевода он обрел популярность, которая раньше ускользала от него, и казалось, что его бесстрашие вернулось. Несмотря на внешнюю самоуверенность, Курт с горечью вспоминал о своих обстоятельствах. «Можно было сказать, что его мучил развод родителей», – вспоминал одноклассник Дэррин Низери.

Осенью 1977 года, к тому времени как Курт перешел в пятый класс, он уже прочно обосновался в Монте – так местные называли этот городок, – и каждый ученик маленькой школы знал его и любил больше остальных.

«Он был симпатичным парнишкой, – вспоминал Джон Филдс. – Смышленым, и все им восхищались». Со своими светлыми волосами и голубыми глазами Курт стал любимчиком девочек. «Определенно, он был одним из самых популярных детей, – заметила Рони Тойра. – Была группа примерно из пятнадцати ребят, которые собирались вместе, и он был важной ее частью. Курт был действительно симпатичным, с белокурыми волосами, большими голубыми глазами и веснушками на носу».

Эта внешняя привлекательность скрывала борьбу за идентичность, которая достигла нового уровня, когда в октябре 1977 года Дон начал ходить на свидания. Курту не понравилась первая женщина, с которой познакомился Дон, поэтому отец бросил ее. Из-за самовлюбленности десятилетнего ребенка Курт не понимал, почему отец так жаждет общения со взрослыми и почему он не был счастлив только с ним одним. В конце осени Дон познакомился с женщиной по имени Дженни Уэстби, которая тоже была разведена и у нее было двое детей: Минди, на год младше Курта, и Джеймс, младше на пять лет. С самого начала ухаживания были семейным делом, и их первым свиданием стала прогулка со всеми детьми вокруг озера Сильвия. Курт был любезен с Дженни и ее детьми, и Дон подумал, что она ему подходит. Так они с Дженни и поженились.

Сначала Курту нравилась Дженни. Она оказывала ему женское внимание, которого ему недоставало. Но положительные чувства Курта к новой мачехе были сведены на нет его внутренним конфликтом: если бы он полюбил ее, то предал бы свою любовь к матери и своей «настоящей» семье. Как и его отец, Курт цеплялся за надежду, что развод – всего лишь временное отступление, наваждение, которое скоро пройдет. Повторный брак отца и теперь уже довольно тесный трейлер разрушили эту иллюзию. Дон был немногословным человеком, и его собственное окружение затрудняло выражение чувств. «Ты же говорил мне, что больше никогда не женишься», – пожаловался Курт Дону. «Ну, знаешь, Курт, все меняется», – ответил отец.

Дженни пыталась достучаться до него, но безуспешно. «Поначалу он был очень привязан ко всем», – вспоминала Дженни. Позже Курт постоянно ссылался на обещание Дона больше не жениться и продолжал замыкаться в себе. Дон и Дженни попытались компенсировать это, сделав Курта центром внимания семьи: он первым открывал подарки, и ему давали свободу действий по хозяйству, но эти маленькие жертвы только усиливали эмоциональную отстраненность Курта. Ему нравилось иногда поиграть со своими сводными братом и сестрой, но он также дразнил их, был безжалостен к Минди из-за ее неправильного прикуса и жестоко передразнивал свою сводную сестру.

На какое-то время ситуация улучшилась, когда семья переехала в собственный дом по адресу Флит-стрит, 413, в Монтесано. У Курта была своя комната с круглыми окнами, что делало ее похожей на корабль. Вскоре после переезда в январе 1979 года Дженни родила еще одного сына, Чэда Кобейна. Теперь двое других детей, мачеха и малыш претендовали на внимание, которое когда-то принадлежало только Курту.

Курт имел полную свободу действий в парках, аллеях и полях Монте. Город был настолько мал, что практически не было необходимости пользоваться общественным транспортом: бейсбольное поле находилось в четырех кварталах, школа – чуть дальше по дороге, а все его друзья – в нескольких минутах ходьбы. В отличие от Абердина, Монте казался чем-то вроде пьесы Торнтона Уайлдера, более простой и дружелюбной Америкой. По средам в доме Кобейнов проводился семейный вечер. Все вместе играли в настольные игры, такие как «Парчиси»[30] или «Монополия», и Курт был в восторге от этих вечеров, как и все остальные.

С деньгами было туго, поэтому большинство каникул семья проводила в походах, но Курт был первым, кто садился в машину, когда они собирались. Его сестра Ким тоже ездила в такие поездки, пока Дон и Венди не поссорились, потому что из-за таких каникул она получала меньше алиментов на ребенка; после этого Ким стала реже видеться с отцом и братом. Курт продолжал навещать мать по выходным, но вместо теплых встреч это превращалось лишь в горькое напоминание о разводе. Венди и Дон были не особо вежливы друг с другом, поэтому поездки в Абердин означали необходимость наблюдать за тем, как его родители сражаются за график встреч. Еще одна печаль постигла его в один из выходных дней: Пафф, его любимый кот, убежал и больше не вернулся.

Как и все дети, Курт был человеком привычки, и ему нравилась структура таких вещей, как семейный вечер. Но даже это маленькое утешение было неоднозначным: он жаждал близости, в то же время опасаясь, что близость приведет к отчужденности в будущем. Курт достиг той стадии полового созревания, когда большинство подростков мужского пола начинают отдаляться от своих родителей, чтобы найти свою собственную индивидуальность. И все же Курт еще оплакивал потерю семейного гнезда, так что отдаление было чревато как бедностью, так и страхом. Он справлялся с этими противоречивыми чувствами, эмоционально отделяя себя от Дона и Венди. Курт говорил себе и своим друзьям, что ненавидит их, и таким сарказмом оправдывал свою отстраненность. Но после целого дня, проведенного с приятелями, и разговоров о том, какие мерзкие у него родители, он снова оказывался участником семейного вечера и был единственным в доме, кто не хотел, чтобы вечерние празднества заканчивались.

Праздники всегда были проблемой. День благодарения и Рождество 1978 года означали, что Курту придется побывать в гостях у полудюжины разных семей. Если его чувства к Дженни были смесью привязанности, ревности и предательства, то чувства к другу Венди, Фрэнку Фрайничу, были чистым гневом. Венди тоже начала сильно пить, и пьянство сделало ее еще более язвительной. Однажды ночью Фрайнич сломал Венди руку – Ким была в доме и стала свидетелем этого инцидента, – и Венди отправили в больницу. Поправившись, она отказалась заявлять на Фрэнка. Ее брат Чак угрожал Фрайничу, но мало кто мог изменить отношение Венди к нему. В то время многие думали, что она осталась с Фрайничем из-за его финансовой поддержки. После развода Венди начала работать клерком в Pearson’s, универмаге в Абердине, но зарплата портового грузчика Фрайнича позволяла им такую роскошь, как, например, кабельное телевидение. До появления Фрайнича Венди так долго не платила по счетам, что ей вот-вот должны были отключить электричество.

Курту в тот год исполнилось одиннадцать, он был маленьким и тощим, но никогда не чувствовал себя таким беспомощным и слабым, как в присутствии Фрайнича. Курт был не в силах защитить свою мать. Напряжение от наблюдения за этими боями заставляло его опасаться за ее жизнь и, вероятно, за свою. Он одновременно жалел свою мать и ненавидел ее за то, что был вынужден ее жалеть. Когда Курт был помладше, родители были для него богами, а теперь они стали падшими идолами, ложными богами, и им нельзя было доверять.

Эти внутренние конфликты начали проявляться в поведении Курта. Он ругался со взрослыми, отказывался выполнять домашние задания и, несмотря на свой маленький рост, стал задирать другого мальчика так сильно, что пострадавший отказывался заходить в класс. В это оказались вовлечены учителя и родители, и все удивлялись, почему такой милый мальчик вдруг стал настолько мерзким.

В конце концов Дон и Дженни отвели Курта к психологу. Была предпринята попытка семейной терапии, но Дон и Венди так и не смогли прийти на встречу вместе. Однако терапевт провел несколько сеансов, беседуя с Куртом. Он пришел к выводу, что Курту нужна одна семья. «Нам сказали, что если Курт собирается быть с нами, то мы должны получить законную опеку, чтобы он знал, что мы принимаем его как часть нашей семьи, – вспоминала Дженни. – К сожалению, все это привело к еще большим спорам между Доном и Венди, поскольку им пришлось обсуждать это».

Дон и Венди развелись несколько лет назад, но их гнев друг к другу не утихал и даже, наоборот, усилился из-за детей. Это была тяжелая весна для Венди: ее отец, Чарльз Фраденбург, умер от внезапного сердечного приступа через десять дней после своего 61-го дня рождения. Мать Венди, Пегги, всегда была затворницей, и Венди беспокоилась, что это событие усилит отчуждение ее матери. Странное поведение Пегги, возможно, стало результатом ужасного инцидента в детстве: когда ей было десять лет, отец Пегги ударил себя ножом в живот на глазах у своей семьи. Джеймс Ирвинг выжил после этой попытки самоубийства и был помещен в ту же Вашингтонскую психиатрическую клинику, где позже проходила шоковую терапию актриса Фрэнсис Фармер. Через два месяца он умер от своей первоначальной травмы: когда рядом не было никого из персонала больницы, он вскрыл свои колотые раны. Как и многие семейные трагедии, психическое заболевание прадеда Курта обсуждалось лишь шепотом.

Но даже несчастье семьи Фраденбург не смогло объединить Дона и Венди в общем горе. Их споры о Курте, впрочем, как и любые другие разговоры, закончились ссорой. Венди наконец подписала документ, который гласил: «Дональд Лиланд Кобейн несет полную ответственность за уход, поддержку и содержание указанного ребенка». 18 июня 1979 года, за три недели до трехлетней годовщины развода Дона и Венди, Дону была предоставлена законная опека над Куртом.