Тыловики

Глава пятая

Мы с Курковым исхитрились исполнить приказ герра лейтенанта, без особой суеты и практически полностью избежав паники. Спокойно построили свои отделения, провели быстрый осмотр амуниции. Да и что там по большому счёту осматривать? И так знаем прекрасно, у кого какие недостатки в этом вопросе. Быстро распределил между ребятами трофейную амуницию. Себе взял только наплечные ремни. Мои новодельные, на первый взгляд ничем не отличались от настоящих. Но, к сожалению, на них не стояли фабричные клейма. Поэтому безо всякой ненужной стеснительности надел трофейные ремни, а свои небрежно бросил на землю. После замены снаряжения моё отделение закопало ненужный хабар и я, отряхнув руки, подошел к Михаилу, ведущему оживленную беседу с бывшими пленными.

Красноармейцы на привале время зря не теряли. Привели себя, как могли в порядок, обулись. Немцы у пленных ботинки и сапоги не забрали, просто заставили перед выходом снять обувь. Так и шли бойцы с нелепо болтавшимися на плечах ботинками, связанными между собой, где шнурками, а где и по-простому обмотками. Зрелище надо сказать еще то! Сейчас же Котляков, да и остальные красноармейцы имели довольно бравый вид. Младший лейтенант весело поглядывал вокруг, уверенно командовал своими бойцами. Сами же красноармейцы за короткое время превратились из подавленных, уныло плетущихся по степи людей, в нормальное армейское подразделение. Вот только общее положительное впечатление сильно портило отсутствие ремней на гимнастерках. Ну, с этим ничего не поделаешь.

Привычно поправив пилотку, и одернув китель, я негромко скомандовал:

— Унтер-офицер Курков, младший лейтенант Котляков! К командиру! — и сам поразился нелепости своей фразы. Надо как-то определяться со всеми этими званиями. Ведь если и дальше так дело пойдет, то и крыша поехать может. Раздосадовано махнул рукой, и мы втроём зашагали к Новикову. Котляков доложился, в конце чётко, по-военному приставил ногу. Оглядев младшего лейтенанта с ног до головы, Николай покачал головой, холодно заметил:

— Вижу, Котляков у вас в военном училище дело со строевой подготовкой поставлено хорошо, — герр лейтенант взмахнул нам с Михаилом рукой. — Садитесь. И вы, Павел Петрович присаживаетесь. У меня к вам есть несколько вопросов.

Грохоча амуницией мы с Курковым по хозяйски уселись возле командира. Бросив встревоженный взгляд на Новикова, следом за нами медленно опустился на землю и Котляков.

— Когда мы находимся за линией фронта, то в нашем подразделении допускаются некоторые вольности, — герр лейтенант прикурил сигарету, и глубоко затянувшись, продолжил. — Но эти вольности, нисколько не влияют на исполнение нами воинского долга. Поэтому я требую от вас, младший лейтенант подробного доклада: когда, где и при каких обстоятельствах вы попали в плен.

Словно подброшенный пружиной Котляков вскочил, вытянулся по стойке "смирно".

— Товарищ майор! Семнадцатого июля, наш батальон прибыл на позиции…

Докладывал Павел четко и обстоятельно. Чувствовалось, что парень заранее готовился к подобному разговору. Хотя какой там "парень"! Это у меня во дворе одногодки Котлякова сидят на спинках лавок, пьют пиво из горла, да обсуждают просмотренный на днях в модном кинотеатре фильм. А Павел в свои неполные двадцать лет, уже не парень — мужик. Сейчас младший лейтенант без излишнего драматизма рассказывал, как рота Петрухина обороняла курган. Голос Котлякова дрогнул, только тогда, когда он начал подробно излагать обстоятельства пленения и гибели почти всех бойцов своего взвода. Слушая младшего лейтенанта, я с трудом представлял, как он это всё вынес. Нет, в бою всё понятно. Вот враг — стреляй! Коли штыком, руби лопаткой! Но представить, что чувствовали люди, покинувшие позиции батальона и одиноко идущие навстречу немцам по голой степи просто не мог. Двести человек идут навстречу тысячам, десяткам тысяч. Спартанцам в Фермопилах и тем легче пришлось. Их хоть триста было. А как бы я поступил на месте взводного в конце боя? Кинулся с пистолетом на немецкую пехоту? Сидел в окопе, отстреливаясь до последнего патрона? Сильно сомневаюсь. Очень сильно…

Котляков закончил доклад. Стоит перед нами, четко, как и положено по уставу, вытянув руки по швам, смотрит прямо перед собой.

— Что стоишь, присаживайся, товарищ младший лейтенант, — голос Старикова звучит ровно. Совершенно непонятно, как он воспринял информацию полученную от Котлякова.

— Курить будешь? Но у нас слабые — немецкие.

Младший лейтенант отрицательно мотнул головой. По запыленной щеке, оставляя мокрую дорожку, течет крупная капля пота. Понятно, ждет решения командира, волнуется. Это мне хорошо, я знаю, что примерно сейчас скажет герр лейтенант. Интересно, а прошел бы со своей историей Котляков настоящую проверку Особого Отдела?

Всё таким же нейтральным голосом Новиков продолжил допрос:

— Много немцев положили твои миномётчики?

Котляков замялся, очевидно, что этот вопрос застал его в врасплох:

— Точное количество не подсчитывали, но старший лейтенант Петрухин после первой отбитой атаки, сообщил, что мы накрыли на левом фланге до взвода противника. Также подавили вражескую минометную батарею. И это еще не все немцы.

— Хорошо. С этим всё понятно, — герр лейтенант достал из планшета небольшую записную книжку, ранее принадлежавшую долговязому унтер-офицеру, приготовился записывать. — Во время движения, какие части или соединения противника вы наблюдали? Так же интересует и техника.

— Товарищ майор! Нас вели вдали от передвижения основной массы войск противника. Первоначально наблюдал огромные столбы пыли. В двух километрах севернее кургана. На карте смогу показать это место. Примерно через пять километров конвоиры взяли сильно правее, и более пыль от передвижения крупных сил противника не наблюдал, — Павел прикрыл глаза, явно вспоминания все мельчайшие подробности невеселого марша через степь. — По дороге встретили лишь четыре крытые повозки, и одну с полевой кухней. Два раза нас обогнали двухколесные мотоциклеты, и один раз навстречу проехал мотоциклет с прикрепленной сбоку коляской.

Новиков задает следующий вопрос, Павел старательно отвечает. Краем глаза замечаю, что к нам неспешно приближается Торопов. Позади него идет маленький, но чрезвычайно шустрый красноармеец-башкир из взвода Котлякова. Причем красноармеец настолько шустрый, что я никак не могу запомнить его фамилию. Идут парни, как-то странно. Словно прогуливаются. Соображаю, что красноармейцы уговорили Торопова пойти к нам на разведку. Посмотреть, как идёт допрос. Волнуются черти за своего командира. Я грозно сдвинул брови и погрозил Анатолию кулаком. Оба солдата моментально исчезают. Новиков тем временем продолжает мучить вопросами Павла:

— Через какие населенные пункты проходили?

— Вообще не заходили, товарищ майор. Только по полям шли.

Тщательно записав данные в блокнот, Николай спрятал его в нагрудный карман.

— Как твои бойцы? Положиться можно? Не подведут в ответственный момент?

Немного подумав, Котляков уверенно ответил:

— За бойцов моего взвода, красноармейца Тухватуллина и сержанта Агапова ручаюсь головой!

Так вот какая фамилия у маленького башкира! А Агапов это тот высокий красноармеец с длинными руками. Хорошо, запомню.

Новиков сверлит взглядом Павла и спрашивает подозрительно теплым голосом:

— А остальные? Как остальные?

— Они из роты старшего лейтенанта Петрухина. Первый раз увидел их на кургане. Сражались бойцы хорошо. Во время плена держались достойно, подрывных разговоров не вели!

Меня несколько смутил тот факт, что Котляков не поручился за пехотинцев. Может и правда их совсем не знает, а может, кто из пехоты как раз и ляпнул по дороге, что-либо из "подрывных разговоров". Вот Павел и переживает. Ничего, Дихтяренко с красноармейцами переговорит и все упаднические настроения из них очень быстро улетучатся.

Весьма довольный результатом беседы герр лейтенант, хлопнул себя по коленке:

— У меня больше вопросов нет, — повернулся к нам. — А у вас, товарищи?

У меня вопросов накопилась целая куча, но задавать их именно сейчас во время официальной процедуры допроса я не хотел. А вот у Куркова вопросы неожиданно оказались.

— Младший лейтенант Котляков, — жестким, почти стальным тоном произносит Михаил. — Почему вы прозевали нападение немцев с тыла? Где боевое охранение? Почему оказались не отрыты стрелковые ячейки за миномётной позицией?

Лицо младшего лейтенанта окаменело, он начал неумело оправдываться. Вот это да! Вот это выкинул Курков фортель! Зачем он вообще вмешивается в разговор со своими вопросами? Ведь понятно, что Новиков уже всё для себя решил. Внезапно понимаю, что здорово злюсь на Михаила.

Наклоняюсь к уху герра лейтенанта, тихо-тихо шепчу:

— Слушай, Курков здесь прямо Особый Отдел развёл, а между прочим у нас у самих боевое охранение не выставлено! А если еще кого-то нелёгкая принесёт?

На Новикова словно вылился холодный ушат воды. Его лицо побагровело и пошло пятнами. Котляков осёкся, он явно связал внезапное изменение настроения командира со своими действиями на кургане. Герр лейтенант, разъяренно дыша, взмахнул рукой:

— Можете идти к бойцам, товарищ младший лейтенант! — последние три слова, Николай выделил особо. — А пребывание в плену смоете вражеской кровью! Идите и передайте это вашим бойцам!

Дождавшись, пока Котляков удалится на достаточное расстояние, Новиков обхватив голову руками, зло прошипел:

— На какой хрен, ты Михаил влез со своими вопросами? Я же по привычке спросил!

На Куркова неприятно смотреть. Он весь сжался, лицо растерянное, глаза бегают. Похоже, до него только сейчас дошло, какую ошибку он совершил..

— Я думал, так правильно будет! — Курков потрясённо обводит вокруг себя взглядом. — Во многих фильмах именно такие вопросы окруженцам задают! Я… я просто хотел…-

Тяжелым взглядом Новиков буквально буравит Мишку:

— Без моего приказа хотеть ничего не надо! Без моего разрешения даже по малой нужде запрещаю ходить! Это понятно?

Курков виновато кивает. Герр лейтенант снова закуривает сигарету и тоскливо смотрит вверх:

— Почему это произошло именно с нами? Ну, почему!

Так дело не пойдет. Вот уже и Новиков "поплыл". А это весьма чревато для всех. Так дело не пойдет. Кладу руку на плечо командира, степенно отвечаю:

— Этого нам никто не объяснит. Но раз это произошло, то надо соответствовать, так сказать моменту. Ты, Николай, не раскисай! Всё в порядке пока. Мы, еще не совсем осознаём, где очутились. Просто нужно собраться. Собраться и вести себя, как и положено на войне.

Красный как рак, герр лейтенант явно стыдясь своей минутной слабости, благодарно посмотрел на меня:

— Спасибо, Сергей. Помните, мужики, как мы впервые в кино снимались? На первом дубле тряслись, как осиновый лист. Я хорошо помню, как нам тогда режиссер сказал: "Вы не изображайте немцев. Вы просто будьте ими". — Николай вытер рукавом взмокший лоб. — Значит и сейчас нам придется не изображать немцев, а быть ими. Тьфу, ты! Не немцами конечно, а диверсионной группой Красной Армии, косящей под немцев.

Ухмыляюсь. Не только у меня мозги от всего этого бедлама кипят. У нас оказывается, таких товарищей полон двор. Потянулся к фляге, но вспомнил, что в ней давно нет воды.

Герр лейтенант энергично потер лицо ладонями, резво вскочил на ноги и ткнул рукой в грудь Куркова.

— Михаил! Я сейчас не буду выяснять, зачем ты сейчас судилище над Котляковым устроил. Но скажу, что это не мы его, а он нас должен судить. За идиотизм. С этого момента боевое охранение на тебе! Используй рации и бинокли. Приказ понятен?

— Приказ понятен, герр лейтенант! — Мишка щелкнул каблуками, молодцевато вытянулся.

— Хорошо. Сейчас быстро дуй к нашим, готовь взвод к маршу. Ну, что ты на меня вылупился как пингвин на лес? Выполняй!

А Мишка бежит хорошо! Колени аж до пояса взлетают, а руками машет так — того и гляди взлетит. Поворачиваюсь к Николаю, опасливо спрашиваю:

— Мне что делать?

— Пока ничего. Давай немного постоим, я расскажу, как решил задействовать красноармейцев, — Новиков перебрасывает с плеча на плечо автомат и резко выпаливает. — Бойцы пойдут вместе с нами, как пленные.

— Однако! А как же они с нами пойдут-то? — искренне удивляюсь я.

— Как, как… Да, очень просто! Впереди взвода шагать будут. Под нашим конвоем.

Почесав затылок, скептически качаю головой:

— А они согласятся?

Герр лейтенант посмотрел на меня как на ребёнка:

— А кто их спрашивать будет? Отдам приказ Котлякову и всё.

В лицо ударил сильный порыв ветра, с герра лейтенанта сорвало пилотку, отбросило на несколько шагов. Ковыль вокруг нас закрутило, он пошел волнами, льстиво пригибаясь к нашим сапогам. Прикрыв от пыли глаза рукавом, я отвернулся. На пределе слышимости до меня донеслось какое-то жужжание. Прислушался. Нет, показалось. Новиков отряхнул об ногу пилотку, решительно сказал:

— Всё пора выдвигаться. Чувствую — засиделись мы здесь.

— Куда пойдём?

— Для начала к воде.

— А где она?

Николай посмотрел на простирающуюся вокруг нас безбрежную степь, неопределенно пожал плечами.

— Не знаю, но мы её обязательно найдём.

Первым делом, вернувшись к нашим, Новиков подозвал к себе Котлякова, обстоятельно с ним переговорил. Младший лейтенант болезненно скривился, но ничего не сказал, коротко козырнул и подозвал к себе своих бойцов. Те подскочили к командиру, выслушали его с оторопелыми лицами, сели на землю, начали стягивать с себя обувь.

Герр лейтенант подождал, пока красноармейцы закончат свою возню:

— Взвод! В походный порядок становись!

Народ, подгоняемый нашими с Мишкой командами, живо выстроился на дороге. Николай подошел к солдатам с боевым оружием, проверил, поставлены ли винтовки на предохранили. Сзади Дихтяренко постоянно хватается за штык, вытаскивает его из ножен, разглядывает со счастливой улыбкой. Сразу видно, что человек крайне доволен жизнью и вообще отлично себя чувствует.

Новиков занимает своё место в строю и громко произносит:

— Сейчас мы отрепетируем общее движение колонны. Отделение Котлякова идет впереди нас, в качестве военнопленных. Старший стрелок Шипилин, рядовой Торопов ко мне!

Ребята резво выскочили из глубины строя и стали навытяжку перед герром лейтенантом. Я отметил, что Шипилин весь как-то подобрался, стал серьёзнее. Оно и понятно: боевое оружие не терпит расхлябанности. Герр лейтенант построил бойцов Котлякова в колонну, выставил охрану.

— Отделение, вперед — марш!

Красноармейцы прошли несколько десятков метров, по команде герра лейтенанта развернулись и снова промаршировали перед нами. Да… Если наши ребята смотрелись в качестве конвоиров вполне нормально, то "пленные" вызывали самый натуральный смех. Они шагали с такими трагическими лицами, так старались показать всю тяжесть своего положения, что взглянуть на них без улыбки не получалось.

— Отставить! Так дело не пойдет! — недовольно рявкнул Николай. — С такими рожами вас и в телесери… вас и в колхозную самодеятельность не возьмут. Соберитесь! Вам необходимо двигаться точно так же, как и утром! До нашей с вами встречи.

Красноармейцы еще несколько раз прошлись мимо нас. Результат по-прежнему оставался весьма плачевным. Что же делать? При взгляде на "пленных" первый же встреченный нами немецкий обозник, сразу догадается, что дело здесь нечисто. Вспоминаю, немецкую хронику. А что если так? Сейчас проверим. Спрашиваю разрешения у герра лейтенанта, становлюсь за "пленными". Сняв с плеча автомат, громко кричу по-немецки:

— Внимание! Приготовиться к движению! Проклятье! Я долго буду всё это дерьмо терпеть! Быстро пошли! — и тычу в спину ближайшего красноармейца стволом киношного автомата, а стоящего перед ним блондинистого парня грубо толкаю взашей.

Люди вздрагивают, дурашливое выражение мгновенно слетает с лиц.

Я продолжаю орать как резанный:

— Быстро вперёд, быстро! Быстрее шевелите задницами!

Мой крик подхватывают «конвоиры». Вот теперь всё нормально. Бойцы Котлякова становятся вполне типичными "военнопленными". Такими, как я их и увидел в первый раз. Новиков, очень довольный увиденным, громко отдаёт команду на начало движения. Три отделения взвода одновременно делают шаг вперед. Мы снова идем в прежнем направлении, а вот красноармейцы сейчас топают обратно по своим следам.

Минут через тридцать мысли начинают крутиться исключительно о воде. Мне по плечу хлопает Дихтяренко, тихо спрашивает:

— Ты возле начальства околачиваешься всё время. Не слышал случаем, куда идём?

— Нет, не слышал. Ты лучше по сторонам смотри, может, ручей в балке заметим. Жажда замучила, сил больше нет терпеть.

Федя согласно кивает и тактично замолкает. Дальше идем без разговоров. Периодически пулеметчик вынимает штык-нож из ножен и тут же вставляет его обратно. Как ни странно, но звуки, сопровождающие это действие, меня нисколько не раздражают. Скорее, наоборот, успокаивают и помогают бороться с усталостью и жаждой. Точно знаю, что если обернусь, то увижу довольное лицо Феди и неподдельную радость в его глазах. Ему сейчас всё нипочем. Обладание бесценным сокровищем в виде настоящего штыка, превращает все окружающие Федора неудобства в не заслуживающие никакого внимания мелкие пустяки.

Хороший мужик Федор. Надежный, как скала. Впрочем, у меня в отделении все такие. Внезапно вспоминаю стрекочущие пулеметы над головой. Венцова, неподвижно замершего на дороге и его испуганный взгляд. Эх! Вот же не повезло, так не повезло. Взяли парня на съемки, теперь мучайся с ним. Кстати, а что сказали по поводу Венка красноармейцы? Спрашиваю у командира.

— Ничего не сказали. Я Котлякову прямо объяснил, что Венцов с нами первый раз за линию фронта пошёл и что он даже не прошёл курс боевой подготовки. Прямо со студенческой скамьи к нам в разведку и попал.

Подаюсь вперед, шепчу на ухо Новикову:

— Да ты что! Кто же такого салагу во фронтовую разведку возьмёт! Это же фантастика!

Николай оборачивается, многозначительно произносит:

— Это ты у нас во взводе костолом, а Андрей имеет другую специализацию, о которой я не собираюсь ни перед кем отчитываться.

Мучительно пытаюсь понять, какую секретную функцию выполняет во взводе Венцов. Герр лейтенант смотрит на меня, в глазах весёлые искорки. Черт! Это же Николай надо мной подшучивает! Рот расплывается в улыбке, мы с командиром оглушительно смеёмся.

Слева вскидывает голову Курков:

— Что за смех, а драки нет?

Сзади встревает Дегтеренко:

— Мне тоже интересно. Что вы там ржете?

Герр лейтенант в ответ, молча, машет рукой. Вперед, вперед…

Оборачиваюсь. Федя мокрый как мышь, дышит тяжело, ствол пулемёта смотрит в небо. Лицо запыленное, пилотка сбилась набок. Но вид еще бодрый, держится мужик. Правда, штыком играть перестал. Окидываю взглядом остальных. Усталые, серые от пыли лица. Улыбок ни у кого нет. Идут, облизывают пересохшие губы, мрачно поглядывают по сторонам. Глаза нехорошие, настороженные. Обращаюсь к командиру:

— Герр лейтенант, а что это мы, молча, идём, без песен? Бойцы смотрю, заскучали…

Николай с интересом смотрит на меня:

— Действительно, а давайте споём! Что петь будем? Немецкие строевые песни — из репертуара сразу вычёркиваем.

Почесав в затылке, Курков предлагает:

— Может "День Победы"?

— Нет! Это не пойдет, — жестко отвечает Новиков. — Никаких современных песен петь не будем, это совершенно не к чему.

Киваю на впереди идущих красноармейцев:

— Тогда давайте "Красных кавалеристов"!

Новиков снова не соглашается:

— И это не подходит. Эта песня не в тему.

Минут пять активно обсуждаем, что же в конце концов нам петь. Сходимся на предложении Куркова. Будем петь "Марш Сталинских артиллеристов".

К сожалению, природа полностью обделила меня слухом и голосом. Нет, голос у меня громкий. Когда на мероприятии отдаю команды, то, несмотря на стрельбу и взрывы пиротехники мой крик иногда долетает до зрителей стоящих в трехстах метрах от места боя. Но вот насчет того, чтобы петь — увы. Но пою в строю с большим энтузиазмом и задором. И что самое главное — громко.

Николай отдаёт команду и взвод сначала неуверенно, а потом всё более и более мощно поёт:

Красноармейцы оборачиваются, удивленно смотрят на нас. Котляков внимательно слушает, лицо серьёзное. Сейчас наступает время моего сольного выступления. Закончив первый куплет, взвод замолкает, а я, рубя рукой воздух перед собой, с чувством запеваю:

— Артиллеристы, — Сталин дал приказ!

Взвод слаженно подхватывает:

Люди в строю расправляют плечи, вскидывают головы. Взвод без команды переходит на строевой шаг. Шипованные подошвы сапог грохочут по грунтовой дороге, выбивая из неё пыль. Амуниция бодро позвякивает в такт шагам. Красноармейцы приосанились, весело улыбаются, пытаются тоже перейти на строевой шаг, но с босыми ногами это получается плохо. Но почему-то не поют вместе с нами. Странно… После того, как марш отзвучал, мы еще несколько десятков метров прошли строевым шагом.

— Орлы! Ведь можем же когда захотим! — обращается Новиков к нам и кричит красноармейцам — А вы, что не подпевали, товарищи? В чём дело?

— Товарищ майор! Мы слов не знаем! — немедленно отзывается Котляков. — А песня очень по душе пришлась, на привале обязательно разучим и в следующий раз вместе уже петь будем.

Николай подозрительно смотрит на Куркова:

— В каком году "Артиллеристы…" написаны?

— Не знаю! Я думал, что она уже до войны была. — Мишка растеряно разводит руками в стороны.

Новиков недовольно качает головой, но ничего не говорит, просто задумчиво смотрит перед собой.

Дорога пошла в гору, впереди показались невысокие, пологие холмы покрытые деревьями и мелким кустарником. Грунтовка, по которой мы идем, раздваивается. Одна дорога продолжает змеиться прямо, вторая резко заворачивает налево. По этой дороге совсем недавно кто-то проезжал на автомобиле. При повороте заехал в поле, примял траву. Судя по ширине колес — грузовик, и очень похоже, что не один. Проходим перекресток, под сапогами хрустят высохшие коровьи лепёшки. Дихтяренко напряжённо засопел, отдал пулемет второму номеру, подошел к командиру:

— Герр лейтенант! Тут такое дело, — Федя, сильно волнуясь, указывает рукой вниз. — Видите?

Новиков, а вместе с ним и мы с Мишкой одновременно смотрим себе под ноги. Естественно кроме пыли и старого коровьего дерьма ничего там не видим. Дихтяренко выпаливает на одном дыхании:

— Мужики! Коровы вдали от жилья не ходят! Где-то совсем рядом — станица!

Проходим перекресток, под сапогами хрустят высохшие коровьи лепёшки. Дихтяренко напряжённо засопел, отдал пулемет второму номеру, подошел к командиру:

— Герр лейтенант! Тут такое дело, — Федя, сильно волнуясь, указывает рукой вниз. — Видите?

Новиков, а вместе с ним и мы с Мишкой одновременно смотрим себе под ноги. Естественно кроме пыли и старого коровьего дерьма ничего там не видим. Дихтяренко выпаливает на одном дыхании:

— Мужики! Коровы вдали от жилья не ходят! Где-то совсем рядом — станица!

— Понятно, — задумчиво произносит Николай и останавливает взвод. — Котляков! Ко мне!

Павел шустро подбегает к командиру, вытягивается по стойке "смирно":

— Товарищ майор! Младший лейтенант…

— Отставить! — раздраженно рявкает Николай. — Павел, ты что делаешь? Нас же фрицы могут в бинокль издали увидеть! Ты хоть думай, что творишь!

Котляков тушуется, как-то сразу обмякает всем телом.

— А как же к вам обращаться?

— До особого распоряжения, приказываю обращаться ко мне исключительно "герр лейтенант". Также запрещаю разводить здесь занятия по строевой подготовке. Запомни Паша — ты сейчас пленный. Просто пленный. И разговаривать, и вести себя будешь, как пленный. Иначе мы долго не протянем. Всё понял?

— Так точно! — привычно отвечает Котляков и тут же мгновенно исправляется. — То есть понял. Ну, в смысле да.

— Вот! Уже гораздо лучше. Этот приказ касается не только тебя, но и всего твоего подразделения, — Николай отдаёт команду на привал, и подзывает нас с Курковым взмахом руки.

Народ усаживается на обочину, моментально начинаются разговоры, часто произносится слово "вода". Герр лейтенант обращается к Котлякову:

— Вы же по этой дороге шли? Именно здесь никого не встретили?

— Никого, — не задумавшись, отвечает младший лейтенант. — Шли именно здесь. Эта дорога через холмы переваливает и снова по степи идет.

— Кустарник на склонах густой? Укрыться можно?

— Можно. Там даже небольшая рощица есть. Не знаю, правда, что за деревья, стволы такие изогнутые, листья длинные.

Довольно кивнув, Новиков начинает деятельно распоряжаться:

— Курков! Собирай фляги, сюда неси. Котляков — готовь своих бойцов, пойдешь с Нестеровым в станицу за водой.

Внутри у меня всё оборвалось. Твою дивизию! Не то, чтобы я сильно испугался, но одно дело — идти вместе со всеми, и совершенно другое — действовать в отрыве от группы. Неприятно это как-то. Но виду не подаю, продолжаю спокойно стоять возле командира, отстранено наблюдая за происходящей вокруг меня суетой. На обочине столпились наши, отстегивают друг у друга фляги, бросают их под ноги. Котляков что-то объясняет своим бойцам. Те внимательно слушают, жадно смотрят на фляги.

Рядом монотонно бубнит Новиков, неожиданно он сильно толкает меня в бок:

— Ты что меня не слышишь?

Проклятье! Это он, оказывается, со мной разговаривает. Вот же незадача.

— Простите, герр лейтенант, немного отвлёкся.

Николай понимающе улыбается:

— Да не дрейфь! Сходите по-тихому, воды наберете и обратно вернетесь. А то уже что-то совсем невмоготу.

— А я ничего такого и не делаю! Просто задумался немного.

Командир полез в планшет достал из него три трофейные солдатские книжки, одну из них протянул мне.

— Держи, будешь теперь унтер-офицером Вернером Мутцем из сто двадцать восьмого пехотного полка. Жетон тоже поменяй, а свою книжку выкинь к чертовой матери!

— А что конкретно делать надо, герр лейтенант? — скрывая волнение, спрашиваю неестественно бодрым голосом.

— А всё то, что совсем недавно делал безвременно покинувший нас герр Мутц вместе со своими не менее безвременно ушедшими товарищами, — Новиков улыбается и продолжает веселым голосом. — В общем, как шли пленные пару часов назад по этой дороге под конвоем, так и сейчас идут. Но доблестные солдаты вермахта просто захотели пить и решили зайти в станицу, набрать воды. Понял, Сергей?

— Всё понял, герр лейтенант. А зачем с собой красноармейцев тащить? Мы и сами прекрасно дойдем.

— А если немцы в станице? Как ты им объяснишь, что здесь делают три одиноких пехотинца? А так скажешь, что ведешь пленных в тыл, да вот незадача — вода у вас закончилась.

Кивнув, я аккуратно положил книжку в нагрудный карман, и с нескрываемым вожделением уставился на автомат герра лейтенанта.

— Теперь всё абсолютно ясно. Но у меня два вопроса. Какое оружие у меня будет, и кто еще идет со мной?

Новиков заметил мой взгляд, понимающе усмехнулся, снял с плеча «МП» и протянул его мне. По телу побежали мурашки, руки предательски затряслись. Я, не контролируя себя, судорожно прижал "МП" к груди. Герр лейтенант, покачав головой, неспешно расстегнул свои подсумки:

— Такое впечатление, что ты сейчас автомат расцелуешь! Хватит с ним обниматься, это не баба! Доставай свои деревяшки крашенные, меняемся.

Отдал герру лейтенанту до крайности опостылевшие деревянные имитаторы, быстро вложил в свои подсумки настоящие магазины. Ремень оттянула приятная тяжесть. Немного непривычно, но никаких неудобств от этого, я не испытываю. Новиков тем временем, молча, забирает у меня бутафорский автомат и вешает его себе на грудь.

— С тобой пойдут Шипилин и Торопов. Один с боевой винтовкой, другой с СХП. Возражения есть?

— Какие возражения! Парни надежные, не один год друг друга знаем. Вот если ты Венцова предложил бы, тогда — да!

— Хорошо. Возьми еще приказ о конвоировании пленных в Морозовск. На обратном пути как войдешь в зону действия рации, сообщи — мол, возвращаемся, всё в порядке. Мы будем в роще, — Новиков показывает рукой на лежащие невдалеке холмы.

От радости почти не дышу. Намертво вцепился в пистолетную рукоятку автомата правой рукой, а левой поглаживаю ствольную коробку. Потом нежно провожу подушечками пальцев по магазину. Катаная сталь невероятно приятна на ощупь. Вынимаю магазин из автомата, выщелкиваю на ладонь пару патронов. Тупые головки пуль красиво отсвечивают латунью на солнце. Внезапно ощущаю смутное беспокойство. Несколько секунд соображаю, чем оно вызвано, а поняв, обращаюсь к Новикову:

— Коля! А ведь мы автоматы и винтовки в деле не проверили! Пошли хоть пару очередей дадим! — вижу, что герр лейтенант не доволен моим предложением и поспешно добавляю — Понятно, что гансы своё оружие в порядке содержали, но всё же проверить не помешает. Мало ли что.

Новиков печально вздыхает, вытирает пилоткой мокрый лоб и подзывает к себе Шипилина с Гущиным. Вчетвером отходим метров на двести в сторону холмов и останавливаемся. Проходя мимо наших, ловлю на себе откровенно завистливый взгляд Куркова.

— К бою, — коротко приказывает Николай. Ребята сдергивают с плеч винтовки, переводят предохранители в положение «Огонь». Я неспешно раскладываю приклад, плотно прижимаю его к плечу и тоже снимаю оружие с предохранителя.

— Мужики, стрелять много не будем, вдруг, кто услышит, — тихо говорит Николай, подносит бинокль к глазам и поднимает руку вверх. — Андрей, Илья. Цель — одиноко стоящее дерево. Вон оно, правее кустов. Видите его? Отлично. Дистанция четыреста метров.

Парни вскидывают винтовки, выставляют расстояние на прицельных планках. Понимаю, что из "МП" до дерева не достану и опускаю автомат.

— По обойме на ствол, беглым — огонь! — громко командует Николай и припадает к окулярам бинокля.

Раздаются оглушительно звонкие выстрелы, щелкают затворы и металлически отсвечивая, летят на землю стреляные гильзы. Воздух наполняется запахом сгоревшего пороха.

— Два попадания! — опуская бинокль, потрясенно кричит герр лейтенант и уважительно смотрит на ребят. Те улыбаются, перезаряжают оружие и замирают по стойке «смирно».

— А мне куда стрелять? — нетерпеливо спрашиваю у Николая и с удовольствием вдыхаю пороховую гарь. — До дерева далеко.

— Просто дай короткую очередь в сторону холма, — отзывается Николай и на всякий случай заходит мне за спину.

Одной очередью дело, разумеется, не ограничилось. С непривычки опустошаю примерно четверть магазина, за что немедленно получаю нагоняй от герра лейтенанта.

Всю обратную дорогу командир нудным голосом рассказывает о глубине моего морального разложения и удивляется моей неспособности понимать простейшие команды. Я изо всех оправдываюсь, ссылаясь на то, что первый раз в жизни стрелял из боевого «МП».

Наконец Новиков сменил гнев на милость и разрешил мне перед походом немного посидеть без дела. Чем я незамедлительно и воспользовался.

Сборы прошли быстро. Нам нацепили на сухарные сумки по две фляги, еще по одной положили в сами сумки. Красноармейцам фляги спрятали за пояса галифе. Широкий покрой гимнастёрок отлично скроет от нежелательных взглядов, подозрительные выпуклости. После общего инструктажа, Новиков похлопал меня по плечу:

— Смотри у меня, Серега! Чтобы всё тихо было! Просто сходите и принесите воды! Ты понял меня? Просто принесите воды!

Я вытягиваюсь по струнке, лихо козыряю:

— Слушаюсь, товарищ майор! Сделаем всё без шума и пыли. Вы же меня знаете!