Тьма

Пятница, 15:30

Бар «Дачное» располагался на первом этаже двухэтажного серого кирпичного дома, как две капли воды похожего на наш отель «Амигос».

– Пороки притупляют разум, пьянство же разрушает его, – я указал на лежащего перед баром пьяного. Свернувшись калачиком на скамейке и не обращая внимания на мороз, он сладко спал.

Наверное, время застыло в стенах этого заведения: в столиках, покрытых клеенками, в блатном шансоне, доносившемся из старых колонок, в барной стойке и в лицах посетителей. Добро пожаловать в 90-е! Всем страдающим ностальгией по тем временам – сюда, в бар «Дачное»! Или, как говорит наш новый знакомый Руслан, бардачное.

Если я разглядывал обстановку с ощущением уныния и тоски, то Строганов вертел головой с явным интересом. Кстати, все присутствующие, а их было человек пятнадцать, тоже смотрели на нас заинтересованно. И мне, честно говоря, взгляды их, как и выражения лиц, совсем не понравились. Так кошки смотрят на мышей или вороны на кошек…

Не успели мы присесть за свободный столик, как к нам подвалил (походка у него такая!) худой, жилистый, неопределенного возраста мужик. Худой у него была даже голова – просто череп, обтянутый кожей. Блеск в глазах и широченные зрачки говорили о его пагубных привычках. Татуированными пальцами он играючи вертел ножом-бабочкой. Он молча встал около нас, после чего закашлялся.

– Э-э, любезный, – Арсений пребывал в самом радужном расположении духа. – Будьте так добры! Принесите нам меню и карту вин.

Тот на мгновение застыл от удивления, даже кашлять перестал.

– Строганов, вряд ли это официант, – негромко сказал я ему. Тоже мне, нашел время изображать джентльмена. – Мы ошиблись адресом, уважаемый! – добавил я громко. – Уже уходим!

Но, видимо, из-за громкой музыки тот меня не услышал. Он, придя в себя, продолжил упражнения с ножом и крайне неприятным, слегка гнусавым голосом сказал:

– Вы, козлики, без приглашения пришли. А ну – за мной, на поклон к Коляну… – и он той же походкой направился в глубь зала.

Первым моим желанием было пнуть Строганова и выбежать на улицу – выход был рядом. Но Арсений то ли не понимал, где мы оказались, и не чувствовал угрозы, то ли решил получить дозу острых ощущений, потому что вскочил с улыбкой от уха до уха, нахлобучил шляпу и пошел вслед за худым. Я, сгорбленный под прицелом десятков глаз, покорно поплелся за ними.

Я понял, почему Колю звали Живодер. Это было не просто прозвище, это была его суть. И дело даже не в том, что он представлял собой двухметровую гору мышц и жира, не в застывшей беззубой ухмылке, а в выражении глаз – точнее, в отсутствии этого выражения, поскольку во взгляде не было ничего: никаких эмоций, чувств или переживаний. Перед нами сидела ошибка природы. Весом в сто пятьдесят килограммов. Я вспомнил Аристотеля: человек-топор, неспособный испытывать эмоции и чувства. Мне стало страшно…

Арсений, продолжая улыбаться, хотел было что-то сказать, но хозяин Тьмы мановением своей ручищи пресек его слова. Он хотел дослушать песню, в такт которой слегка кивал коротко стриженной головой:

Наконец, насладившись музыкой (значит, все-таки есть эмоции?), он глянул на меня, потом на моего жизнерадостного приятеля. Музыку выключили, вокруг нас была относительная тишина – кто-то кашлял, кто-то сморкался, слышались отдельные голоса:

– Попались петушки! Городские бакланы вконец оборзели! Страх потеряли!

Коля молчал. Строганов тоже. А мне стало очень страшно. И хорошо, что у меня лицо непроницаемое.

Коля цыкнул редкими зубами.

– Вы чё, думаете, что если под Русланом ходите, то можно класть на понятия? Не уважаете, значит? – пророкотал он.

– Наш косяк, согласен! Сейчас исправим! – Строганов красивым жестом бросил шляпу на пустой стул рядом с авторитетом, чем вызвал ропот в рядах. Потом быстрым шагом дошел до сцены, на которой стояло старое черное пианино («Красный октябрь», что ли?), швырнул на пол свой плащ, разделся до футболки, обнажив мускулистые руки, покрытые татуировками, и сел за инструмент. Я закрыл глаза.

– Наше музыкальное приветствие конкретному и крутому пацану Коле Большому! – Он взял несколько аккордов. Пианино было жутко расстроенным. Я открыл глаза. – Песня про свободу и неволю, любовь и смерть, верность и шалаву! Короче, про нас, грешных! «Dead and Lovely»!

Арсений завывал так, что даже Том Уэйтс оценил бы своеобразное исполнение его песни. Но местным слушателям поначалу музыка не понравилась. Послышались насмешливые комментарии, свист, который вдруг оборвался. Дело в том, что на главного ценителя песня все-таки произвела впечатление. Он благосклонно кивнул, потом пригласил меня сесть за его стол и позвал Арсения. Тут же раздались жидкие аплодисменты. Я возблагодарил Господа.

Мы представились. Перед нами возникла пара граненых стаканов, в которые тут же была налита золотистая жидкость. До самых краев, «с горкой». Хозяин Тьмы поднял свой стакан и, чокнувшись с нами, легко опрокинул его в себя. Строганов встал и со словами «музыка вечна!» медленно выпил самогон. У меня предательски дрожала рука, отчего жидкость полилась мне в рукав.

– Доктор! – указав на меня, сообщил Коле Строганов. – Поэтому и руки трясутся. Пьет один спирт.

Самогон был, как мне показалось, крепче спирта. «Здравствуй, панкреатит», – подумал я, получая ожог пищевода.

А нам уже принесли шашлык, овощи и еще какую-то закуску…

– Ну, теперь другое дело, – говорил Коля, разгрызая мясо. – А то ввалились, как… А мои мне говорят: Колян, они же наседки! А я теперь вижу – конкретные пацаны! Ну и чё, что с кумом дружат? Это и хорошо! А про косяк я уже забыл! Чё скажете? Давай еще по одной!

Я вроде бы все понимал, что происходит вокруг, и относился к этому философски. Арсений тоже расслабился и закусывал хлебом, щедро посыпанным солью. Музыка и разговоры сливались в одну какофонию, из которой иногда я вычленял чьи-то слова.

– Так вы и правда под Русланом? – слышал я голос Коли Живодера, или, как его назвал Арсений, Большого Коли.

– Нет, – мотал головой Арсений. – По достоверным данным… Вася таксист сказал! Что это Руслан нас позвал на помощь с города.

– А, вот так, значит… – медленно кивал Коля. – А чё… Ну, зачем, типа?

– Убийцу ловить, – Строганов склонился над столом, почти уткнувшись головой в собеседника. – Девчонок тут у вас убили, в курсе? А мы его поймаем!

– Это правильно, это по понятиям! – Коля тоже склонился, и они-таки уперлись головами. – Запомни! Мои – не мочили. Если я кого найду – сам порву. Понял? Повтори!

– Мои не мочили, – послушно повторил Арсений. – А кто душегуб, а, Коль? Не знаешь?

Тот снова цыкнул оставшимися зубами.

– Пока нет. Но за марийцев не отвечаю… – Он распрямился.

– За ка-ка-ких марийцев? – язык у Строганова стал заплетаться. А я удивлялся – все слышу, все понимаю, но сказать ничего не могу. Наверное.

– Каких-каких, – передразнил его наш собеседник. – Наших, конечно. Которые тута! Во Тьме. Если они с мертвяками живут, то я им не доверяю!

– Чё, прямо с мертвяками? – изумился Арсений. – Хрена себе! У вас тут просто зомбиапока… апокали…

– Пока, пока, – Коля стал подниматься из-за стола. Словно гора выросла! – Короче, фраера, мы вас не тронем, все по понятиям. Помочь надо – сюда приходите! Кстати, лавэ не забудьте отдать!

Пока я переваривал услышанное и жесткое мясо, Строганов оплачивал счет – за нас и за крутого пацана Колю. Скидки за музыку ему не дали.

А потом я почувствовал, что меня поднимает кверху какая-то сила. Это оказался Строганов с худым мужиком. На улицу мы вывалились уже вдвоем. Пара тысячных купюр из кармана джинсов исчезла, но это я заметил лишь на следующий день.