Тысяча и одна ночь. Том III

Сорок шестая ночь

Когда же настала сорок шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что войска и посланцы, прибывшие от царя аль-Кустантынии, облобызали землю меж рук царя Омара ибн ан-Нумана, рассказав ему обо всем, и выложили ему подарки. А подарками были: пятьдесят невольниц из лучших земель румов и пятьдесят невольников, на которых были парчовые кафтаны с поясами из золота и серебра. И у каждого невольника в ухе было золотое кольцо с жемчужиной, ценою в тысячу мискалей[23] золота, и у невольниц также и на них были одежды, которые стоили больших денег. И, увидав их, царь принял их и обрадовался и велел оказать почет посланцам.

И он обратился к своим везирям и посоветовался с ними о том, что ему делать, и из среды их поднялся один везирь, – а это был дряхлый старец, по имени Дандан, – и поцеловал землю меж рук царя Омара ибн ан-Нумана и сказал: «О царь, самое лучшее в этом деле, чтобы ты снарядил большое войско, и поставил во главе его твоего сына Шарр-Кана, а мы будем перед ним слугами. И так поступить, по-моему, всего лучше по двум причинам: во-первых, царь румов прибег к твоей защите и прислал тебе подарки, которые ты принял. А вторая причина та, что враг не отважится вторгнуться в наши земли, и, если твое войско защитит царя румов и будет разбит его враг, это дело припишут тебе, и оно станет известно во всех землях и странах, и в особенности, когда весть об этом дойдет до морских островов и об этом прослышат жители Магриба[24], они понесут тебе дары, редкости и деньги».

Услышав это, царь остался доволен речами своего везиря и нашел их правильными и наградил его и сказал: «С подобными тебе советуются цари, и должно тебе быть в передовых войсках, а моему сыну Шарр-Кану в задних рядах войск!» И потом он велел призвать своего сына Шарр-Кана, и тот, явившись, поцеловал землю меж рук своего отца и сел, и царь рассказал ему об этом деле и поведал, что сказали посланцы и что высказал везирь Дандан. И он приказал ему приготовиться и снарядиться в путь и не перечить везирю Дандану в том, что тот будет делать, и велел ему выбрать из своих войск десять тысяч всадников в полном вооружении, стойких в боях и тяготах. И Шарр-Кан последовал тому, что сказал ему отец Омар ибн ан-Нуман, и тотчас же поднялся и выбрал из своих войск десять тысяч всадников. А потом он пошел в свой дворец и сделал смотр войскам и роздал им деньги и сказал: «Срок вам три дня», и они поцеловали землю меж его рук, покорные его приказу, и ушли от него и принялись готовиться и снаряжаться.

А Шарр-Кан вошел в кладовые с оружием и взял все, что было ему нужно из доспехов и вооружения, после чего направился в конюшни и выбрал коней, меченых и других. Так они проводил три дня, и потом войска вступили в окрестности города Багдада. И Омар ибн ан-Нуман вышел, чтобы проститься со своим сыном Шарр-Каном, и тот поцеловал перед ним землю, и царь подарил ему семь мешков денег. И, обратившись к везирю Дандану, он поручил ему войска своего сына Шарр-Кана, и везирь поцеловал землю меж его рук и ответил ему вниманием и повиновением. И царь обратился к своему сыну Шарр-Кану и велел ему советоваться с везирем обо всех делах, и Шарр-Кан согласился на это, а его отец вернулся и вошел в город.

И после этого Шарр-Кан велел начальникам сделать смотр, и они выстроили войска, а числом было их десять тысяч всадников, кроме тех, что следовали за ними. И потом войска тронулись и забили барабаны, и зазвучали трубы, и развернулись знамена и стяги. И царевич Шарр-Кан поехал, и везирь Дандан был рядом с ним, а знамена трепетали над их головами. И они двигались без остановки, предшествуемые послами, пока день не повернул на закат и не приблизилась ночь. И тогда они спешились и отдохнули и провели эту ночь, а когда Аллах засветил утро, они сели на коней и поехали, ускоряя ход, в течение двадцати дней, а послы указывали им дорогу. А на двадцать первый день они подошли к долине, распространившейся во все стороны, обильной деревьями и растениями и обширно раскинувшейся. И прибытие их в эту долину случилось ночью. И Шарр-Кан приказал им спешиться и оставаться в этой долине три дня, и войска спешились и разбили палатки, и воины рассеялись направо и налево. Везирь Дандан, а с ним послы Афридуна, властителя аль-Кустантынии, расположился среди этой долины. А что до царя Шарр-Кана, то он, когда войско прибыло, постоял некоторое время, пока все не спешились и не рассеялись по долине. А потом он отпустил поводья своего коня и хотел осмотреть эту долину и нести охрану сам, следуя наставлениям отца, – они ведь подошли к стране румов, к земле врага. И он отправился один, приказав сначала своим невольникам и приближенным расположиться подле везиря Дандана, и ехал на своем коне по краю долины, пока не прошло четверти ночи.

И Шарр-Кан устал, и сон одолел его, и он был не в силах даже понукать своего коня, а у него была привычка спать на коне. И когда сон налетел на него, он уснул, и конь нес его, не останавливаясь, до полуночи и вошел о какую-то рощу, а в этой роще было много деревьев. И Шарр-Кан не проснулся, пока его конь не ударил копьем о землю. Только тогда Шарр-Кан пробудился и увидел себя среди деревьев, и месяц взошел над ним и осветил оба края неба. И Шарр-Кан пришел в недоумение, увидав себя в этом месте, и произнес слова, говорящий которые не смутится, то есть: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!» И пока он пребывал в таком состоянии, страшась диких зверей, вдруг лунный свет распространился над лугом, подобным одному из лугов рая, и он услышал прекрасные речи и громкий шум и смех, пленяющий умы мужей.

И царь Шарр-Кан сошел со своего коня и привязал его в деревьях и шел, пока не приблизился к струящемуся потоку воды. И тут он услышал слова женщины, говорившей по-арабски: «Клянись Мессией, нехорошо это от вас! Всякую, кто произнесет одно слово, я повалю и скручу поясом! Вот!» А Шарр-Кан шел на голоса и дошел до конца этого места и вдруг видит: течет река, порхают птицы, носятся лани и играют звери. А птицы на разных языках изъясняют свойства счастья. И это место было оплетено разными растениями, как сказал о нем кто-то из описывающих его в таком двустишии: