Тысяча лун

Глава пятая

– Так это он, значит? – спросил Лайдж Маган.

Мы сидели в доме, за хорошо знакомым столом. Розали Бугеро – рядом со мной, Томас Макналти – напротив. Томас скрестил руки на груди и глядел на меня, качая подбородком в седой щетине. Джон Коул стоял у окна и смотрел во двор, но таким странным, невидящим взглядом. Теннисона Бугеро с нами не было – он сидел в бельевом чулане с Джасом Джонски.

– Он такого не говорил, – ответил Томас Макналти. – Он сказал, что это был не он. Сказал, что за каким нечистым он бы сюда приехал, будь это он. Так прямо и сказал, только что. Даже когда ты, Лайдж, сунул ему дуло ружья под подбородок, он все клялся, что это не он.

– Тогда, надо думать, придется его бить, пока не скажет правды, – вскинулся Лайдж. – По мне, так у него виноватый вид. И сбежать он хотел тоже как виноватый. Когда я выстрелил, он встал как вкопанный. И обернулся, весь белый. Тут, Томас, ты пришел, и я его спросил, а он ничего не сказал, только обмочился, и я его еще раз спросил, уже с ружьем, и тут он точно сказал, что ни при чем. Он сказал, даже не знал, что чего-то случилось. Десять дней ждал вести от Виноны, а от нее ни слова. «От невесты», сказал. И вот приехал посмотреть, что к чему.

Лайдж Маган посмотрел на Томаса Макналти с таким особенным выражением, которое означало: ну, что ты на это скажешь?

Но Томас Макналти не ответил. Он положил ладонь на мою потеющую спину. Я плакала, как весенний дождь. Я тряслась. И опять тряслась. Мне было худо, как отравленной. Томас Макналти слушал мою речь – странную речь без слов, которая лилась из меня. Мне никогда не было так горестно, тошно и страшно. Даже когда я пробиралась к Лане Джейн Сюгру, чтобы ее братья отвезли меня домой. Я не хотела знать, что со мной сделали. Не в подробностях. Я не хотела больше слышать разговоров. Я хотела, чтобы все вернулось, как было раньше, – я, и белое платье, и работа на законника Бриско, и мечты о поцелуях Джаса Джонски.

– Ну, нам надо знать, что делать, – сказал Лайдж Маган. Гнев вышел из него так же быстро, как и вошел. – Черт возьми, мы не можем его оставить связанным в чулане, если он не виноватый.

– Мы его выпустим, если мы ему верим, – твердо сказал Джон Коул. – Я вот не знаю, верю ли я ему. Он попросту вонючка.

– Зато ты сразу узнаешь, как сюда явится шериф Флинн с двадцатью молодцами и все тут к черту разнесет, – сказал Лайдж Маган. – Нам надо только дознаться, что случилось.

Говоря это, он смотрел на меня. Я видела его сквозь водопад слёз. Я даже не знала, что сказала Розали Бугеро мужчинам. Про то, что меня порвали. И все такое. Я даже ни разу не целовалась с этим парнем. Неужели это он меня порвал? Он ли это был? Я кричала на себя внутри себя, кричала громко, во все горло. Это было не видно снаружи. Но Томас Макналти был старый и мудрый, и он чувствовал, что происходит с другими людьми, я так думаю.

– Смотри, если человек ничего не помнит, это не значит, что ничего не было, факт, – сказал Томас Лайджу Магану.

– Я сейчас уложу девочку в постель и дам ей кроличьего бульону, – сказала Розали, тоже сердито, со скрежетом отодвинула стул и встала. – Посмотрите на нее. Она даже сидеть не может.

Я чувствовала, что растворяюсь. Мне казалось, что я вода и нет чашки, чтобы меня удержала. Мне казалось, что я крохотная. Я знала, что миру плевать. Внешнему миру, за пределами фермы Лайджа. Мир хочет, чтобы с индейскими девочками случалось плохое. Я так думала, когда у меня выходило думать. Но большей частью я старалась удержать свою тающую голову. Тающие руки и ноги. Я всего лишь девочка, верно ведь? Я была очень рада, что со мной Розали, такая добрая.

Но они все добрые, просто не знают, что делать. А ведь раньше они тысячи раз знали, что делать, в самые плохие времена. Потому они все еще живые и я все еще живая. Была все еще живая, но теперь боюсь, что как-то умудрилась умереть. Что кто-то взял и убил меня. Как же мне после этого встать? Как заполучить обратно свои руки и ноги? Как мне снова стать счастливой, глупо счастливой, каким нужно человеку быть в этой жизни? Стоять на крыльце весенним утром и чувствовать холод в солнечном свете и вместе с тем дальний отзвук лета? Каким глупым ребенком я была – но это самое лучшее, чем только можно быть в мире с тех пор, как он есть. Глупым ребенком, которого любят все вокруг. А что, если это был какой-нибудь неотесанный деревенский олух, заметивший единственные на весь город индейские черные волосы. Может, это и правда был деревенский олух. Может быть. Я все смотрела и смотрела назад, с натугой пытаясь увидеть. О, если это не Джас Джонски – может, для меня и осталась надежда.

– Я не говорю, что это Джас, – сказала я.

И вдруг меня там не стало. Так мне потом передала Розали. Я упала на пол без чувств, и Томас Макналти схватил меня на руки, а Розали велела, чтобы меня отнесли в кровать – глубокую теплую кровать, которую я делила с ней. Розали сказала, что Лайдж Маган поверил моим словам, как Писанию, и пошел в бельевой чулан, и выпустил Джаса Джонски. Джас Джонски вышел, сел на свою шаткую кобылу и умчался прочь.

Через какое-то время явился законник Бриско. Его привез Джо Сюгру в двуколке.

То была лучшая двуколка в округе. Я думаю, Бриско ее купил для своей изысканной жены, а теперь у него осталась только изысканная двуколка, на которой когда-то возили ее изысканность.

В общем, я попросту расплакалась, увидев, как он входит, – в таком состоянии я была.

Он вошел в дверь, как ложка в миску с кашей. В темной комнате его лицо больше не блестело. Розали грохнула кофейник о плиту с непривычной неловкостью – все от волнения при виде такого важного человека.

Он с удовольствием сел в старое дубовое кресло, что Лайдж Маган пододвинул для него к печке. Ведь заморозки всю ночь ярились над сухими луговыми травами. Несмотря на печь, Бриско не стал снимать меховую шапку и шубу. Он поговорил немного о погоде, спросил Лайджа Магана, как идут полевые работы, прокомментировал горестное положение всего вообще в нашем округе, вопросил Господа, знает ли тот, когда сие кончится, и, таким образом отдав дань приличиям, сказал то, ради чего явился. Он сказал, что слышал прискорбные новости о своей работнице, как он меня называл, и решил, что обязан и должен приехать сюда и посмотреть, что приключилось.

– Ну, вы видите, ее сильно напугали, это уж точно, – сказал Лайдж Маган.

– Я слышал. Джо Сюгру мне рассказал, и я был весьма огорчен, – ответил Бриско. – Но счета сами себя вести не могут, и я буду весьма признателен, если Винона вернется на службу как можно немедленней.

Я стояла, застигнутая врасплох, посреди комнаты и прилагала все силы, какие во мне еще остались, чтобы не уронить себя. Нельзя же всю жизнь провести в виде фонтана слез.

– В законе должно быть что-нибудь насчет возмездия, – сказал Лайдж Маган.

– Индейцы не граждане, и закон к ним не относится в той же мере, что и к белым, – ответил законник Бриско.

– Вот так, значит? – произнес Джон Коул – очень тихо, но с доброй щепотью угрозы.

Они смотрели друг на друга и, похоже, обдумывали его слова, а Джон Коул готов был следующим шагом после угрозы взорваться и запылать.

– Сейчас пришла пора смирения и тихой жизни, – сказал законник Бриско. – Лайдж, сколько тебе лет, черт возьми? Это хотя бы Господу известно?

– Не думаю, – ответил Лайдж, как бы желая рассмеяться, но удерживаясь изо всех сил.

Джон Коул, которого этот диалог вроде оттеснил в тень, переступил с ноги на ногу, совсем как лошадь переминается в стойле.

– А мне все сорок будет, – сказал Томас Макналти, хотя, по совести, не знал, сколько ему точно лет. – И я думаю, какой-то негодяй…

Он запнулся.

– Вы думаете – что? – резко спросил законник.

– Я думаю, какой-то негодяй должен ответить за то, чего он сделал с Виноной, раз уж вы спросили. – Томас внезапно обрел речь.

– Я тоже так думаю, – сказала Розали.

Законник Бриско уставился на нее. С удивлением? Нет. Как раз в этот момент Розали решила, что кофе сварился до нужной степени, и принесла его законнику вместе с чашкой, подцепив ее пальцем за ручку.

– Я говорю, надо найти, кто это сделал, пойти и пристрелить его, – сказал Джон Коул.

Томас Макналти и Розали явно были согласны. Томас Макналти развел руки, словно спрашивая: «Ну, мистер Бриско, что вы на это скажете?»

– А что, больше никто кофе не будет? – спросил Бриско. Никто не ответил, и он позволил Розали наполнить ему чашку.

– А патоки нет? – тихо спросил он у Розали, будто в каком-то совсем другом месте, не там, где мы сейчас были.

– У тебя вроде оставалась патока из Нью-Орлеана? – спросил Лайдж Маган у Томаса Макналти, желая, несмотря ни на что, удовольствовать гостя.

– Я ее вылил, – отрезал Томас Макналти.

– Судья, тростниковый сахар будете? – спросила Розали.

– Буду, буду, – ответил Бриско. – Благодарю вас, мисс Бугеро. Только я не судья, к слову.

Розали принесла сахар, сыпанула в чашку, и законник Бриско стал пить кофе.

Пока он пил, он молчал. Все остальные тоже. Каждый крутил у себя в мозгу только что сказанное и недосказанное.

Я не знала, что мне нужно было услышать. Когда ферму накрывает потоп, он валит много деревьев и прибивает к земле посевы, если они уже взошли. Самый страшный потоп – когда все поля до последнего нужно вспахивать заново, боронить; а если сеять уже поздно, значит ты на этот год остался без урожая. Так что, может, после потопа, высушив свои пожитки, поймешь: следующий год будет не такой сытный, как этот. Но ясно, как нос на лице: великую силу потопа, смерча или бури нужно встречать равной великой силой. Чтобы отстроить разрушенное, вернуть на место вырванное с корнями, сорванное с крюков.

Законник Бриско продолжал молча пить кофе.