Тысяча Сынов

Глава 11 СОРОКОПУТ ХОРОШАЯ ВОЙНА КОРОЛЬ ВОЛКОВ

После рассвета прошло лишь несколько часов, а битва за Крепость Ворона 93 была уже выиграна. Стройные, покрытые перьями тела ее защитников усеяли все окрестности этой твердыни. Только благодаря предвидению Корвидов бой за неприметный утес превратился в фактически беспрепятственное уничтожение противников.

Шесть месяцев странствий по Великому Океану в поисках фрагментов будущего и непрерывные сражения до предела истощили тех воинов из Тысячи Сынов, которых Магнус взял с собой в ответ на призыв Русса, но они старались не отставать от Космических Волков.

Разреженный воздух южных приполярных гор обжигал морозом, но стал приятным разнообразием после жары Агхору. Ариман не ощущал холода, однако солдаты Гвардии Шпилей Просперо не обладали этим преимуществом. Чтобы выжить при температуре, близкой к нулю, они надевали толстые бордовые шинели, тяжелые ботинки и серебряные кивера, подбитые шкурой снежных сорокопутов, которых авенианцы эффективно использовали в боях.

Ариман, Хатхор Маат и Фозис Т’Кар вместе с тремя сотнями Астартес сидели в развалинах горной крепости и занимались своим снаряжением. Воины чистили оружие и устраняли мелкие повреждения в броне, а апотекарии оказывали помощь немногочисленным раненым.

Множество убитых авенианцев лежали на брустверах разбитых редутов и позади укреплений, но это была капля в море по сравнению с количеством убитых с начала боевых действий на Гелиосе. По подсчетам Аримана, эта цифра составляла около трех миллионов воинов.

— Пять тысяч, — объявил Собек, вернувшись после осмотра поля боя.

— Пять тысяч, — повторил Фозис Т’Кар. — Всего лишь. Я же говорил, что в этом сражении противников меньше, чем в предыдущем.

Болтер Фозиса парил перед ним в воздухе, причем в разобранном виде, словно в трехмерном пособии для учебника. Лоскут ткани и флакон со смазкой двигались сами по себе, очищая все детали под руководством Хранителя Фозиса Т’Кара. Неяркое сияние Ютипы окутывало оружие, словно чисткой занимался призрак космодесантника.

Оружие Хатхора Маата лежало рядом с ним и сияло чистотой, словно только что было вынуто из стерильного бокса. Хатхор даже не трудился разбирать болтер: усилием воли он просто разлагал на молекулы грязь и все посторонние частицы в механизмах, а потом выводил их наружу.

Ариман орудовал широкой щеткой, предпочитая самый непосредственный и традиционный способ ухода за оружием. Аэтпио парил над его плечом, но превращать Хранителя в слугу и заставлять чистить болтер Ариману не хотелось, хотя так легко было забыть о делах, уединившись в одной из многих библиотек экспедиции или медитируя в зале для занятий.

Большую часть полета к двойному скоплению Ариман провел в компании Охтхере Судьбостроителя, и рунный жрец оказался очень интересным собеседником. Несмотря на различия в используемых терминах, они нашли друг в друге много общего, гораздо больше, чем можно было ожидать.

Судьбостроитель учил Аримана раскладывать руны, а потом с их помощью отыскивать ответы на мучительные вопросы и познавать причины внутреннего беспокойства. Для определения будущего этот метод, в отличие от учения Корвидов, не обладал достаточной точностью, поскольку интерпретация каждой руны имела несколько вариантов. Но Судьбостроитель посвятил его в секреты связанных рун, когда свойства нескольких рун комбинировались и притягивали к объекту или личности соответствующие потоки эфирной энергии.

На груди и плечах Судьбостроителя имелось несколько татуировок в виде связанных рун: руны здоровья, руны силы, руны стойкости, но, как заметил Ариман, там не было руны обладания энергией. Он спросил об этом жреца, и тот как-то странно посмотрел на Аримана, а затем ответил:

— Говорить об обладании энергией так же глупо, как говорить, что тебе принадлежит воздух, попавший в легкие.

В свою очередь, Ариман учил Космического Волка более мягким методам манипулирования энергией Великого Океана. Судьбостроитель был опытным жрецом, но навыки его ограничивались примитивными действиями: вызвать бурю, образовать трещину в земле или поднять уровень моря. Ариман оттачивал способности Судьбостроителя, открывал ему некоторые тайны Корвидов и рассказывал о ритуалах Просперо.

Но прежде всего ему пришлось познакомить рунного жреца с концепцией Хранителя.

Судьбостроитель сначала был шокирован общением Тысячи Сынов с существами подобного рода, но Ариману удалось убедить его в том, что Хранители мало чем отличаются от волков, сопровождавших сынов Русса. Спутник Судьбостроителя, серебристо-серый зверь по имени Ймир, оказался менее сговорчивым и каждый раз, когда Ариман призывал Аэтпио, грозно рычал и скалился, готовый вступить в бой.

Прежде такие секреты никогда не открывались посторонним, но Магнус сам поощрял Аримана к обучению Судьбостроителя. Если уговорами и объяснениями можно склонить на свою сторону такой Легион, как Космические Волки, говорил он, то с другими Легионами проблем быть не должно.

Охтхере Судьбостроитель был частым гостем на «Фотепе», но лорд Скарссен тем не менее предпочитал оставаться на борту корабля хищных очертаний под названием «Копье Фенриса».

— Хочешь, я помогу тебе с чисткой? — предложил Охтхере Хатхор Маат, сверкнув ослепительно-белыми зубами.

Сегодня у него были темные волосы и карие глаза. Несмотря на то что его лицо оставалось хорошо узнаваемым, черты стали резче, под стать окружающему пейзажу.

— Нет, — отказался Ариман. — Я не прибегаю к биомансии там, где могу обойтись и без нее. И вам не следовало бы этого делать. Когда вы в последний раз чистили болтеры руками?

Фозис Т’Кар поднял голову и пожал плечами.

— Давно, — протянул он. — А что?

— А ты хоть помнишь, как это делается?

— Конечно! — воскликнул Фозис Т’Кар. — Иначе как бы я мог его чистить?

— Валяй, прочитай нам очередную лекцию на тему «Не слишком полагайтесь на свои силы», — застонал Хатхор Маат. — Вспомни, что было бы с нами на Агхору, если бы мы тебя слушались. Без энергозащиты Фозиса Т’Кара примарх мог погибнуть. И сам Фозис Т’Кар был бы мертв без моей биомансии.

— И ты никогда не позволишь мне об этом забыть, — проворчал Фозис Т’Кар.

— В первую очередь мы Астартес, а потом уже — псайкеры, — сказал Ариман. — Вот о чем мы забыли в той переделке.

— Отлично, — сказал Фозис Т’Кар. Он жестом отпустил Ютипу и перехватил у него компоненты болтера, а затем ловко собрал их вместе, щелкнув напоследок затвором. — Теперь ты доволен?

— Так гораздо лучше, — заметил Ариман и собрал свое оружие.

— В чем дело? — спросил Хатхор Маат. — Или ты боишься расстроить своего нового приятеля?

Фозис Т’Кар сплюнул через ограждение, предоставив плевку падать с высоты в тысячу футов.

— Этот проклятый Судьбостроитель преследует нас, как психнойен, почуявший незащищенного псайкера, — неожиданно злобно прошипел он. — Если бы не твои запреты, мы давным-давно выиграли бы эту войну.

Фозис Т’Кар обвиняющим жестом ткнул в сторону дымящихся развалин самой высокой башни горной крепости.

— Азек, примарх не придерживается таких строгих ограничений, так почему мы должны прятаться? — спросил он. — Или ты так боишься наших способностей?

— Возможно, — ответил Ариман. — Возможно, нам всем следует их опасаться. Не так давно мы скрывали свои способности от всего мира, а теперь вы устраиваете фокусы, лишь бы не запачкать руки. Иногда следует спуститься в грязь.

— Если опуститься в грязь, ничего не достигнешь, кроме грязи, — заметил Хатхор Маат.

— Да в этом мире и грязи-то не найдешь, — насмешливо заметил Фозис Т’Кар. — Эти крепости не оказывают почти никакого сопротивления. И как они могли продержаться так долго?

— Птицы-воины слишком растянули свою оборону, — пояснил Хатхор Маат. — Это Волки постарались. А тех, кого пропустили воины Русса, предали огню Несущие Слово. Три дня назад, чтобы очистить крепости, обнаруженные Азеком и Анкху Аненом, целую горную цепь подвергли плотной бомбардировке прометиевыми снарядами.

— Очистить?

— Это словечко из лексикона Кора Фаэрона, — пожав плечами, пояснил Хатхор Маат. — По-моему, подходит.

Кор Фаэрон был одним из главных помощников Лоргара и, по мнению Аримана, воплощал в себе все самые неприятные черты Несущих Слово. Этот человек был настолько ортодоксален, что не слышал никаких логических доводов.

— Потеряно столько жизней, — со вздохом заметил Ариман, глядя, как солдаты выносят из разрушенной крепости тела убитых и складывают их аккуратными рядами для сожжения.

— Неизбежные потери, — пожал плечами Хатхор Маат.

— Так ли это? — спросил Ариман. — Я в этом не уверен.

— Лоргар вел переговоры с Советом Феникса, — сказал Фозис Т’Кар. — Это великий примарх, но все его предложения были отвергнуты. Какие еще нужны доказательства вырождения этой культуры?

Ариман ничего не ответил, вспоминая свое знакомство со златокожим примархом Несущих Слово на торжественной церемонии в честь прибытия Тысячи Сынов. Целый день был посвящен пышному ритуалу встречи и приветственным речам, настолько же бессмысленным, насколько они были долгими.

Леман Русс не появился на церемонии и даже не позаботился прислать своих представителей. Вместе со своими воинами он сражался в восточных отрогах гор и не собирался тратить время на пустые ритуалы, если имелся повод подраться.

Это был редкий случай, когда Ариман полностью поддерживал мнение Короля Волков.

Наконец он отвлекся от мыслей о Семнадцатом Легионе и посмотрел наверх. Над головой простиралось слишком широкое и слишком голубое небо со стаями вездесущих птиц: чернокрылых воронов, длинношеих водоплавающих птиц и парящих в вышине стервятников.

Вот стервятников в последние шесть месяцев Ариману приходилось наблюдать чаще всего.

Тысяча Сынов сыграли важную роль в прорыве обороны Приюта Ковчега, и их дополнительная мощь нарушила установившийся баланс военных сил в пользу Империума.

Первые столкновения с разрозненными обществами двойного скопления начались еще два года назад, когда разведывательные корабли Сорок седьмой экспедиции Несущих Слово обнаружили шесть миров, связанных между собой торговыми отношениями и соглашениями о взаимопомощи.

Четыре из шести миров покорились объединенным силам Несущих Слово и Космических Волков, сопротивление пятого было подавлено вскоре после прибытия Тысячи Сынов. Осталось завоевать только один мир — авенианцев.

Покоренные народы вели свое происхождение от невероятно изменившейся генетической базы, возникшей в результате многих тысячелетий существования вдали от родного мира человечества. Генетики Механикум подтвердили, что подобные вариации укладываются в рамки допустимых параметров, и Магнус с нетерпением ожидал встречи с сокровищницей знаний сразу после приведения миров к Согласию.

Но его постигло сильное разочарование.

Ариман видел, как дерутся Космические Волки на Агхору, но сейчас действия Легиона Русса мало чем отличались от геноцида. Целенаправленная жестокость его воинов не допускала иных вариантов, кроме полного и окончательного истребления противника.

И Несущие Слово проявляли не больше милосердия. В местах своих побед они оставляли огромные монументы, высеченные в скалах, и изображения Императора и его подвигов, поднимающиеся в высоту на десятки тысяч метров. Все это противоречило эдикту самого Императора и вызывало тревогу у Аримана.

Кор Фаэрон объявил все отрасли культуры местного сообщества опасными, и в результате все библиотеки, все хранилища предметов искусства и истории были обращены в пепел.

Изучение информационных сводок свидетельствовало о том, что Лоргар и Кор Фаэрон встречались с членами Совета Феникса — коллегиального органа управления, состоящего из правителей систем, — и выдвигали различные предложения, чтобы привлечь их под крыло Империума. Но как ни старался Ариман, он так и не смог отыскать записи о том, в чем состояли эти предложения.

Так или иначе, все они были отвергнуты, и война по приведению миров к Согласию стала неизбежной.

Историки Великого Крестового Похода отметят ее как обычную, успешную войну.

Покорение авенианцев началось вполне благополучно, и внешние миры вскоре пали под натиском объединенных имперских сил, но Гелиоса, центральный мир всего сообщества, оказалась крепким орешком.

Тектонические процессы прошлых веков сформировали поверхность этой планеты в виде трех огромных континентов, почти полностью покрытых остроконечными горными системами, которые разделялись широкими просторами лазурных морей. Местные жители селились в серебристых башнях на склонах самых высоких вершин, а между замками над бездонными расселинами тянулись легкие сверкающие мосты, хотя люди предпочитали парить в воздухе на спинах изящных воздушных существ.

Но кроме этой давно потерянной ветви человечества, хозяевами Гелиосы чувствовали себя и всевозможные летающие создания. В здешних небесах непрестанно сновали стаи самых разнообразных птиц — от крошечных пташек размером с насекомое, которые питались гуано, до неукротимых птерозавров, вылетающих на охоту из гнезд, выдолбленных в горных вершинах. Пока не были установлены дополнительные системы непрерывного огня, очищающего путь, от столкновений с птичьими стаями погиб не один имперский корабль.

Чистой атмосферой и безграничными небесными просторами этот мир напоминал Ариману Просперо.

В картографических каталогах Империума планета обозначалась как Приют Ковчега II — общепринятое системное название для периода ассимиляции, за которым следовали либо переговоры, либо выстрелы. Местные жители называли свою планету Гелиоса. А солдаты Имперской Армии дали ей другое имя, такое же, как и остроклювым убийцам, грозившим гибелью многим воинам, которые штурмовали высотные крепости.

Они называли ее Сорокопут.

После Агхору силы братства, к которому принадлежал Ариман, значительно выросли вследствие неожиданных колебаний Великого Океана, и Корвиды снова спасали жизни имперцев. Они видели отголоски будущего и возвращались в свои физические тела со знанием о расположении вражеских крепостей и засад.

Столь важная информация позволила Тысяче Сынов и Гвардии Шпилей Просперо организовывать координированные атаки на горные крепости и направлять воздушные силы на подавление самых значительных очагов сопротивления их защитников.

Магнус лично возглавлял многие атаки и пользовался энергией Великого Океана, словно оружием, которое можно вынимать из ножен и убирать обратно в любой момент. Никто не мог ему противостоять, и даже самым одаренным последователям было не под силу пользоваться временем и пространством, возможностями физическими и психическими.

Пока Несущие Слово усмиряли гражданское население стоявших в предгорьях селений, Тысяча Сынов пробивали путь для Космических Волков, которые готовились нанести в сердце Авенианской империи решающий удар. После падения Крепости Ворона 93 до этого дня оставалось совсем немного.

Ариман прошел вдоль ряда мертвых тел и остановился над одним из воинов-авенианцев, чье тело не слишком пострадало в бою. Аэтпио, мерцавший над его плечом, слетел к трупу, чтобы поживиться исчезающей аурой убитого солдата.

Страх, гнев и растерянность — вот все, что осталось от эмоционального фона: страх перед лицом смерти, гнев на чужеземцев, опустошающих его родину, и растерянность... растерянность оттого, что он не знал причин происходящего. Это последнее ощущение удивило Аримана. Как можно было не знать, почему воины Империума ополчились на его мир?

Тонкая черная броня убитого плотно прилегала к его высокому и очень худощавому телу. На груди виднелся символ — двуглавый сорокопут с распростертыми крыльями. Эмблема настолько походила на имперского орла, что противостояние казалось почти невероятным.

Лица стройных и тонкокостных авенианцев отличались крайне резкими очертаниями, словно позаимствованными у гор, среди которых они жили. Их тела казались слабыми и хрупкими, но впечатление было обманчивым. Аутопсия позволила установить, что гибкие кости обладают большой прочностью, а броня снабжена фиброволоконными мышцами, очень похожими на те, что использовались в бронекостюмах Астартес.

Ариман уловил горячий запах зверя с резким привкусом льда и постукивание когтей, что служило верным признаком присутствия фенрисийского волка. Волк рыкнул, и Аэтпио тотчас скрылся в эфире. Ариман, обернувшись, увидел перед собой горящие янтарные глаза и полную зубов пасть, готовую его растерзать. Позади, в плаще из волчьих шкур, стоял Охтхере Судьбостроитель. Его взгляд, минуя Аримана, остановился на мертвом теле.

— Странная форма для такого гористого мира, — заговорил Судьбостроитель.

— Еще одно доказательство того, что жизнь порой опровергает вероятности, — поддержал беседу Ариман.

— Да, ты прав. Посмотри хотя бы на Фенрис. Какая форма разумной жизни решится эволюционировать в таком враждебном окружении? И тем не менее планета кишит жизнью: морские драконы, кракены и волки.

— На Фенрисе не водятся волки, — машинально произнес Ариман, вспомнив слова Магнуса.

— Что ты сказал?

— Ничего, — ответил Ариман, удивленный угрожающей ноткой в голосе рунного жреца. — Просто повторил нелепый слух.

— А, знаю. Я и сам это слышал, но доказательство обратного перед тобой. — Судьбостроитель провел закованной в броню рукой по жесткой, словно проволока, шерсти зверя. — Ймир — волк, он родился и вырос на Фенрисе.

— Да, конечно, — согласился Ариман. — Наглядный пример.

— Чем тебя привлек убитый противник? — спросил Судьбостроитель, ткнув концом посоха в труп. — Он ведь ни о чем не может рассказать. Или ты умеешь разговаривать с мертвыми?

— Я не занимаюсь некромантией, — заверил жреца Ариман, заметив в его глазах замешательство. — Мертвые хранят свои секреты. Только живые могут расширить наше представление об этих мирах.

— А что здесь понимать? Если они сопротивляются, мы их уничтожаем. Если покоряются нашей воле — щадим. Больше и говорить не о чем. Ты слишком все усложняешь, друг мой.

Ариман улыбнулся и выпрямился. Он лишь чуть-чуть превосходил ростом жреца, хотя тот был шире в плечах и массивнее.

— Или это ты оцениваешь все слишком прямолинейно.

Рунный жрец помрачнел.

— У тебя приступ меланхолии, — холодно произнес он.

— Возможно. — Ариман поднял голову и поверх гор посмотрел на горизонт и стоящие вдали серебристые города. — Мне больно даже представить, сколько знаний мы здесь потеряли. Мы навсегда лишились возможности чему-то научиться у этих людей. Что мы оставим после себя, кроме пепла и ненависти?

— Что здесь останется после нашего ухода, не наше дело.

Ариман покачал головой.

— А должно быть нашим, — сказал он. — Как, например, для Жиллимана. В тех мирах, которые покорил его Легион, жители прославляют имя этого примарха, неустанно трудятся на благо Империума и являются его верными подданными. Люди же этих миров в лучшем случае будут недовольными гражданами, а в худшем — примутся постоянно затевать восстания.

— Тогда мы вернемся и покажем им, что ждет клятвопреступников, — рассердился Судьбостроитель.

— Иногда мне кажется, что мы очень похожи, — сказал Ариман, раздраженный прямолинейностью Охтхере. — Но потом приходится вспоминать, насколько мы разные.

— Да, мы сильно отличаемся друг от друга, брат, — произнес рунный жрец более мягким тоном. — Но нас объединяет война. Остается только Утес Феникса, и, когда он падет, наши противники окажутся перед выбором: или признать свое поражение, или быть уничтоженными. В течение недели Сорокопут будет нашим, и мы с тобой смешаем кровь в победной чаше.

— Гелиоса, — поправил его Ариман. — Этот народ называет свой мир Гелиосой.

— Это не надолго, — пообещал Судьбостроитель и поднял голову, прислушиваясь к реву двигателей над самой высокой вершиной. — Король Волков уже здесь.

Леман Русс — Король Волков, Великий Волк, Волк Повелитель Фенриса, Яростный, Гроза Врагов, Истребитель Зеленокожих.

Ариман слышал эти и многие другие титулы примарха Космических Волков, но ни один из них не мог точно передать неизгладимое впечатление, производимое этим волком в обличье человека, который только что ступил на потрескавшиеся камни Крепости Ворона 93. Светлая скала почернела от раскаленных струй тормозных двигателей его «Громового ворона», и в воздухе резко запахло перегретым камнем.

Примарха Космических Волков, высокого воина, словно выкованного из льдов Фенриса и закаленного в его холодных океанах, сопровождал отряд терминаторов в серой броне с копьями-гарпунами. Величественный и свирепый, Леман Русс воплощал в себе стократ усиленную мощь и жестокость Космических Волков. Его широкие плечи прикрывала черная волчья шкура, а на груди и шее висело множество амулетов из звериных клыков. Боевая броня густо-серого, грозового цвета была испещрена глубокими царапинами и вмятинами, как будто примарх дрался с огромными мускулистыми волками — черным и серебристым, которые стояли у его ног.

В присутствии Лемана Русса кожа Аримана покрылась мурашками, словно под броню проник ледяной ветер. Волосы примарха, цвета расплавленной меди, застыли под слоем смолы, зато его глаза, пронзительно-холодные и настороженные, все время были в движении. На боку Русса висел огромный меч, не менее полутора метров длиной, и Ариман заметил на его рукояти руны, призывающие леденящий ветер.

Казалось невероятным, чтобы перед этим воином мог устоять какой-то противник. В Руссе Ариман видел грубую, ничем не сдерживаемую силу и неукротимый дух, в вечном противоречии со строгой дисциплиной и преданностью долгу. Леман Русс пылал ослепительно-белым огнем, а его аура переливалась самыми невероятными цветами. Световое излучение, исходящее от примарха в Великом Океане, можно было сравнить со вспышкой сверхновой звезды, и Ариман непроизвольно закрыл свой разум от эфира, а потом некоторое время моргал, избавляясь от остаточного изображения, пока его физическое зрение не приспособилось к отсутствию дополнительной информации.

Охтхере Судьбостроитель опустился на одно колено, а его четвероногий спутник распростерся на земле перед волками Русса.

Ариман вдруг осознал, что его мышцы пришли в движение, он и сам преклонил колено перед величием примарха, чей облик вырастал до неба. Русс шагнул им навстречу, двигаясь с уверенностью непревзойденного воина, и резкий холод горного воздуха заметно усилился. Весь его облик говорил о горделивом высокомерии, но Русс мог гордиться по праву.

Ариман давно привык к обществу своего примарха, к тому, что их объединяло общее стремление к познанию. Но здесь было совсем другое. Если Магнус ценил понимание, познание и науки ради самих знаний, то Русс стремился только к тому знанию, которое способствовало более эффективному уничтожению врагов.

Он не испытывал страха, но близость Русса заставляла его ощущать свою уязвимость, словно открылось истинное лицо неизвестного до сих пор противника.

— Ты тоже знаток звезд? — спросил Русс.

В его хриплом голосе отчетливо слышались акцент и гортанный рык, как у Судьбостроителя, но чуткое ухо Аримана уловило его искусственность. Леман Русс как будто пытался выглядеть жестоким дикарем одного из отсталых миров, жители которого забыли о своем интеллектуальном наследии и вернулись к варварству.

Ариман скрыл свое изумление. Было ли его впечатление верным? Древние стратеги Старой Земли когда-то утверждали, что любая война строится на лжи и заблуждениях. Возможно ли, чтобы Король Волков скрывал от посторонних свою хитрость под маской благородного дикаря?

Русс встретил его взгляд. Каждая черточка его лица свидетельствовала о склонности к агрессии, которая могла проявиться в любой момент.

— Азек Ариман, мой лорд, — представился главный библиарий. — Своим прибытием ты оказал нам большую честь.

Русс отмахнулся от комплимента и окинул взглядом закопченные развалины крепости авенианцев и тех немногих кораблей, которым удалось дотянуть до посадочной площадки.

— Охтхере Судьбостроитель, — произнес Русс, нагибаясь, чтобы потрепать пятнистую шкуру волка, сопровождавшего рунного жреца, — я опять нахожу тебя в компании очередного колдуна.

— Верно, верно, мой повелитель, — со смехом ответил Судьбостроитель и, приняв протянутую руку примарха, выпрямился во весь рост. — Он не Сын Шторма, но я надеюсь сделать из него достойного толкователя рун.

Все это прозвучало довольно легкомысленно, но Ариман снова уловил какую-то неискренность, как будто маленькая сценка была разыграна специально для него.

— Ладно, только не раскрывай ему всех наших секретов, Судьбостроитель, — проворчал Русс. — Некоторые тайны Фенриса предназначены только для его сынов, и больше ни для кого.

— Конечно, мой повелитель, — согласился Судьбостроитель.

Русс снова повернулся к Ариману, но явно видел в нем не личность, а вероятного противника. Глаза примарха оценили броню, моментально отыскали ослабленные соединения, поврежденные поверхности и точки возможного проникновения клинка. В одно мгновение Русс узнал о его физическом состоянии больше, чем было известно самому Ариману, узнал, какие кости легче всего сломать, куда лучше вонзить меч, а куда нанести удар кулаком, чтобы гарантированно повредить внутренние органы.

— А где твой повелитель? — спросил примарх. — Он должен был прийти.

— Я здесь, — раздался звучный голос Магнуса, и воздействие подавляющего присутствия Русса вдруг уменьшилось, как уменьшилась сила шторма, которому преградил путь кайн-щит Фозиса Т’Кара.

Природная агрессивность Русса мгновенно ослабела, и его враждебность по отношению к Ариману уменьшилась. И произошло это по вполне объяснимой причине: Магнус был братом Русса, его генетическим родственником, одним из немногих, кто мог похвастаться близкими узами с самим Императором.

Несколько десятилетий тому назад Магнус попытался объяснить членам Рехахти историю своего создания. Термином «создание» он намеренно заменил слово «рождение». Магнус не был рожден, как рождались смертные, но был вызван к жизни волей Императора. Тем не менее такая концепция оказалась слишком чуждой и слишком отстраненной от понятий смертных, чтобы ее могли понять даже искушенные в науках капитаны Тысячи Сынов.

Для тех, кто не испытал на себе такой ускоренной эволюции, было слишком сложно понять, что значит осознавать растущее вокруг мозга тело, наблюдать за формированием разума по воле его создателя, а не самого организма, и беседовать с творцом в тот момент, когда само твое существование переходит из стадии концептуальной вероятности к жизни в материальном мире.

И это было еще не самое сложное. Чтобы все это узнать и при этом не сойти с ума, требовался уникальный разум, разум, способный объять необъятное и постичь непостижимое, — разум примарха.

То обстоятельство, что во всей Галактике на протяжении тысячелетий нет и не может быть существ, подобных тебе и твоим братьям, должно было связать примархов теснейшими узами, непостижимыми для простых смертных.

И все же, несмотря на схожее происхождение, Магнус и Русс не испытывали друг к другу особой любви. Легендарное братство примархов, столь популярное в выступлениях итераторов, в данном случае никак себя не проявляло.

— Брат Русс, — произнес Алый Король, проходя мимо Аримана к Королю Волков.

Магнус явился в своей рогатой броне из кожи и золота, и плащ из перьев развевался и хлопал на ветру за его плечами. Оба примарха принимали участие в одной и той же войне на протяжении шести месяцев, но это была их первая встреча за тридцать с лишним лет.

Ариман не знал, к чему может привести свидание двух примархов после многих десятилетий разлуки, но он никак не ожидал этой чопорной демонстрации вынужденной дружбы. Волки Русса оскалили клыки и зарычали. Магнус медленно покачал головой, и звери, опустив уши, отступили и прижались к ногам хозяина.

— Магнус, — откликнулся Леман Русс.

В братском рукопожатии не было ни намека на теплоту. Русс окинул Магнуса взглядом с головы до ног:

— В этом плаще ты похож на наших врагов. Это же перья.

— А может, плащи делают их похожими на меня?

— Все равно, мне это не нравится. Ты должен от него избавиться. Плащ играет в бою важную роль.

— Я бы мог то же самое сказать об этой облезлой волчьей шкуре.

— Мог бы, но тогда мне придется тебя убить, — сообщил Русс.

— Попробуй, — предложил Магнус. — Вряд ли тебе это удастся.

— Ты так думаешь?

— Я это знаю.

Их перепалка привела Аримана в ужас. Но вскоре он заметил неуловимую усмешку на губах Русса и озорной блеск в янтарном глазу Магнуса.

Он с облегчением выдохнул: этот неприветливый обмен колкостями можно не принимать всерьез. Ариман не раз убеждался, что солдаты, которые яростнее других нападали друг на друга в словесных поединках, были, как правило, связаны крепкими узами дружбы. Но можно ли это отнести и к примархам?

Несмотря на некоторое облегчение, он все же ощущал напряженность в их разговоре, словно в этой шутливой перепалке скрывались самые жестокие шипы, о которых ни один из них не догадывался. Или, наоборот, оба прекрасно понимали? Ариман ничего не мог сказать наверняка.

— Что привело тебя в Крепость Ворона Девяносто Три, брат? Я не ожидал увидеть тебя до начала штурма Утеса Феникса.

— Время пришло, — сказал Русс, отбросив легкомысленный тон. — Мои воины готовы нанести смертельный удар по резиденции вражеских королей.

— А Уризен?[56] — спросил Магнус, воспользовавшись именем, данным Несущими Слово своему примарху. — Он тоже готов к атаке?

— Не называй его так, — сказал Русс. — Его имя — Лоргар.

— Почему тебе так не нравится это имя?

— Не знаю, — ответил Русс. — Разве обязательно иметь причину?

— Нет, мне просто любопытно.

— Магнус, не все нуждается в объяснении, — заметил Русс. — Некоторые вещи просто есть. А теперь собирай своих воинов, пора кончать с этим.

Глава 12 УТЕС ФЕНИКСА

Взрывы раскрасили все небо, снаряды противовоздушной обороны прочертили его огненными штрихами, а горящие обломки сбитых судов падали на поверхность беспорядочными спиралями. Ариман чувствовал их все за несколько мгновений до момента детонации, вздрагивал от еще не прогремевших взрывов и чертил траектории еще не выпущенных снарядов.

Опутанный ремнями безопасности, он полулежал в пассажирском отсеке модифицированного транспортного судна «Громовой ястреб» под названием «Первый скарабей», летевшего позади основной массы атакующей флотилии. Частота пульса Аримана постепенно возрастала, и вскоре перед мысленным взором замелькали отрывочные видения будущего.

Позади него, в вертикальных креплениях, прижимая к груди болтеры, стояли Тайные Скарабеи, похожие на древние статуи у входа в гробницу фараона. Лемюэль Гамон рядом с ними казался совсем миниатюрным; лицо летописца стало серым от страха, на лбу выступили крупные капли пота, а глаза были крепко зажмурены.

Среди Тысячи Сынов было не принято брать смертных на боевые вылеты, но в ответ на неоднократные просьбы Магнус разрешил лететь каждому летописцу, который пожелает стать свидетелем решающей атаки Астартес.

Как ни удивительно, но не многие воспользовались его позволением. Ариман знал, что Лемюэль уже начинает раскаиваться в своем поспешном решении, но в качестве Послушника он просто обязан был сопровождать воинов. Камилла Шивани летела на «Громовом ястребе» Шестого братства и радовалась возможности оказаться поблизости от линии фронта. Ее обычные исследования ограничивались давно исчезнувшими цивилизациями.

Теперь она могла своими глазами увидеть, как одна из цивилизаций закончит свое существование.

Каллиста Эрида предпочла не участвовать в операции. Случившийся накануне приступ «нашествия огня», как она это называла, почти полностью истощил ее силы. Махавасту Каллимак летел вместе с Магнусом, хотя по сравнению с расцвеченными страхом и волнением аурами его собратьев аура личного летописца примарха была тусклой, словно пламя, почти погашенное пеной.

Пассажирский отсек «Громового ястреба», в котором летел Ариман, обычно предназначенный для воинов или тяжелого оборудования, сегодня занимали ящики с приборами наблюдения и кристаллические приемники. Толстые кабели тянулись по металлическому полу отсека и подключались к системе, внутри которой полулежал Ариман.

Его голову сплошным капюшоном покрывала блестящая, тонкая, как шелк, матрица из тщательно подогнанных кристаллов, добытых в Отражающих пещерах неподалеку от Тизки. Мысли Аримана, не связанные с физическим телом, свободно парили в одном из высших уровней Исчислений.

От его мерцающего капюшона отходили тонкие медные проводки с никелированными наконечниками. Они погружались в пси-реактивный гель, усиливающий мысли, что давало возможность другим воинам проследить за их ходом. Разум Аримана скользил по поверхности Великого Океана, позволяя Аэтпио направлять его к потокам потенциального будущего. Отголоски такого близкого будущего отыскать не составило труда, и Хранителю магистра Корвидов оставалось только вылавливать их из эфира.

Возросшая чувствительность к ближайшему будущему давала Ариману возможность превосходно чувствовать обстановку. Он видел тепловые потоки на горных склонах, видел каждый из множества кораблей, несущихся к Утесу Феникса, и чувствовал страх их экипажей. Его сознание парило над разворачивающейся атакой, следило за каждым из участвующих в сражении подразделением, словно это была замедленная учебная реконструкция.

Увенчанный огненной короной город авенианских королей лежал в десяти километрах к востоку от окружавших его кораблей. Вся вершина горы отсвечивала серебром, а на самой высокой точке горел вечный голубой огонь. Ниже простирался величественный город стеклянных башен и ажурных мостов, казавшихся не прочнее шелковой нити. На каждой вершине виднелись минареты или стеклянные пирамиды, между ними возвышались жилые башни, похожие на ледяные столбы, освещенные яркими лучами солнца. По склонам горы из сумрачных долин поднимались отмеченные колоннами дороги, и на них уже расцвели огненные сполохи взрывов и поднялись столбы дыма: тяжелая артиллерия Гвардии Шпилей Просперо, Лакунанского Дозора и Уранти Дракс начала наступление на нижние уровни города.

Одновременно с приступом снизу Утес Феникса подвергся и воздушной атаке.

— Что вверху, то и внизу, — прошептал Ариман.

К последнему бастиону авенианцев, сквозь огненную завесу заградительного огня, невзирая на сопротивление оставшихся истребителей противника, устремились три тысячи воздушных судов. «Громовые ястребы» нетерпеливых Космических Волков взлетали к самой вершине, тогда как более тяжелые «Грозовые птицы» Несущих Слово и транспортные модули Имперской Армии спускались к основанию горы. Флотилия Тысячи Сынов, состоявшая из стремительных истребителей «Лотос», бомбардировщиков «Апис» и транспортных «Громовых ястребов», выбрала своей целью средний уровень горы.

Атаку Тысячи Сынов Ариман сравнивал с живым организмом, обладающим устрашающей силой Магнуса Красного и его невероятно мощным разумом. Магнус управлял операцией, но Атенейцы были его мыслями, Рапторы — его щитом, а Пирриды и Павониды служили кулаками.

Корвиды же были глазами и ушами примарха.

Перед мысленным взором Аримана возникло видение «Орлиного когтя», «Грозовой птицы» Шестого братства, получившего пробоину в нижней части корпуса от попадания бронебойного снаряда, и он тотчас направил в матрицу предупреждающий импульс. На долю секунды он ощутил контакт с невообразимо сложной структурой мозга Магнуса — ярчайшего солнца в центре золотой паутины, затмевающего всех своим сиянием.

В то же мгновение, когда был послан импульс, «Орлиный коготь» резко нырнул вниз, а очередь снарядов пробила пустоту над его фюзеляжем, и взрывы не причинили кораблю ни малейшего вреда. Это было лишь одно из многих предупреждений, посылаемых Ариманом, и корабли Тысячи Сынов исполняли в воздухе сложный танец по его указаниям, избегая повреждений от вражеских выстрелов. Каждое перемещение изменяло картину будущего, и последствия расходились кругами во все стороны, взаимодействуя с другими чудовищно сложными схемами, так что разобраться в них могли лишь специально обученные Астартес с усиленной структурой мышления.

Во второй модифицированной «Грозовой птице» таким же образом работал Анкху Анен, еще один последователь учения Корвидов. Тем не менее этот процесс не был абсолютно точным, и они не могли предусмотреть всех опасностей. Как бы ни старались Корвиды, некоторым кораблям суждено было погибнуть.

А чтобы смягчить последствия неизбежных потерь, на каждом корабле присутствовали представители всех братств. Старшие члены Павонидов и Пирридов устанавливали вокруг корабля огненный заслон, взрывающий все подлетающие снаряды, а Рапторы поддерживали кайн-щиты, которые задерживали те снаряды, что прорывались сквозь огненный барьер. Атенейцы сканировали мысли пилотов вражеских истребителей, считывая информацию о предполагаемых перехватах и атаках.

Это был танец вероятностей будущего, вихрь возможности и реальности, которые каждое мгновение менялись друг с другом местами.

И по мнению Аримана, этот процесс, как никогда раньше, был близок к совершенству.

«Грозовая птица» качнулась: снаряд, летевший, казалось бы, точно в цель, взорвался в воздухе над правым крылом.

— До начала торможения осталось две минуты! — крикнул пилот.

Ариман улыбнулся.

Танец продолжался.

Камилла испытывала приступы тошноты, но одновременно и удовольствие от виражей и толчков, сотрясающих весь корабль, и от оглушительных взрывов за бортом. Выданный ей шлем оказался поцарапанным и неудобным, но уже не один раз спас ее череп от сокрушительных ударов о переборку.

— Ну что, не похоже на то, как это описано в книгах?! — крикнул Калофис из противоположного конца пассажирского отсека.

— Нет! — с притворным смехом ответила она. — Гораздо лучше.

Она не притворялась. Несмотря на то что спина от страха покрылась мурашками, а сердце выбивало в груди барабанную дробь, она никогда еще не чувствовала себя настолько полной жизни. Ей представилась уникальная возможность своими глазами увидеть подвиги экспедиционной флотилии во имя человечества.

Утес Феникса стал зоной боевых действий, а следовательно, ни в чем нельзя быть уверенной заранее. Каждое мгновение ее жизнь могла прервать отскочившая от скалы пуля или случайный артиллерийский снаряд, но какой смысл жить, если не покидать зону комфорта и не видеть, что творится на переднем крае истории?

— Сколько времени осталось до приземления? — спросила она.

— Одна минута, — ответил Калофис.

Вместе со своим Практиком, воином по имени Йаотл, он прошел вдоль всего отсека, чтобы убедиться в готовности к высадке основного груза «Грозовой птицы».

— Ты уверена, что хочешь все это увидеть? Война Астартес может показаться непривлекательным зрелищем тем, кто к ней не привык. Тем более те действия, за которые отвечаю я.

— Я готова, — заверила его Камилла. — И я хочу все увидеть своими глазами. Я летописец и, если хочу, чтобы мои свидетельства чего-то стоили, должна все видеть сама.

— Это справедливо, — согласился Калофис. — Только держись позади манипулы. И не попадайся у меня на пути, потому что обеспечение твоей безопасности не входит в мои обязанности. Держись поближе к Йаотлу, он прикроет тебя огненным плащом, но не вздумай притрагиваться к чему-то ценному — все сгорит, как пропитанная прометием бумага.

— Не беспокойся, — сказала Камилла и показала ему свои руки, закрытые перчатками. — Не буду.

Калофис кивнул и обернулся к что-то бормотавшему себе под нос технодесантнику. Тот заглядывал время от времени в информационный планшет и производил последние приготовления оружейных систем безмолвных пассажиров «Грозовой птицы».

В пассажирском отсеке в три ряда стояли девять автоматонов — массивных боевых машин, напоминающих очертаниями человеческие фигуры, но вдвое превышающих ростом Астартес. Этих грозных роботов, пахнувших смазкой и гибридным топливом, Калофис называл катафрактариями.[57] Их громадные корпуса до самых бедер покрывала толстая броня, и отдельные пластины были прикреплены также к оборудованным поршнями ногам и вращающимся на шестернях рукам. Головы автоматонов, раскрашенные в голубой и золотой цвета, были опущены на грудь, а рельефные лица напоминали бесстрастные маски давно умерших императоров. Каждый автоматон был вооружен длинноствольным орудием и огромнейшим кулаком. Орудия с ленточной подачей патронов пока висели за их спинами, на обильно смазанных полозьях. Камилла догадалась, что в момент необходимости эти пушки легко скользнут по полозьям на плечи машин.

Интересно, какое чувство вызовет эта неодушевленная громада, какой отклик возникнет при контакте с массивным устройством из стали и керамита? Она сняла одну перчатку и осторожно прикоснулась к холодной поверхности руки.

Камилла прикрыла глаза, прислушиваясь к нахлынувшим ощущениям. Беспросветные промежутки между битвами, темные, пропитанные машинным маслом отсеки от выключения до активации. Через бесчувственные глаза машины она увидела толпы врагов, падающих под залпами ее орудий, и бесконечную войну, ни последствий, ни причин которой она не знала.

Женщина проследила за потоком энергии, пробуждавшей робота к жизни, определила его источник, ощутила осознание цели, обусловленное активированной боевой программой, увидела, как в синтетический мозг поступают инструкции, побуждающие к сражению.

Но ее наблюдения прервались, когда в машине проявилось высшее сознание. Камилла не ожидала обнаружить его среди массы проводов и электронных узлов. Она вдруг почувствовала ужасную, мучительную потребность разрушения, овладевшую всеми высшими функциями этого наполовину механического, наполовину органического разума.

В мозге робота Камилла увидела зеркально-гладкий кристалл и сразу поняла, что он был высечен в местечке под названием Отражающие пещеры на Просперо и бережно отшлифован человеком по имени Эстока, учеником мастера по выращиванию кристаллов. Шлифовщик в тот самый день узнал о неоперабельной опухоли в легком, но не слишком расстроился, поскольку на вечер был назначен визит лекаря из братства Павонидов.

На задней грани кристалла мерцал огонек, свидетельствующий о присутствии высшей воли, которая объединяла под своей властью все девять машин.

Огонек постепенно разгорался, заполняя весь кристалл, и вместе с ним в сознании робота разгоралась жажда сражения. Затем все девять автоматонов одновременно подняли из-за спин орудия и взяли их на изготовку, сопровождая каждое движение металлическим лязгом и легким свистом гидравлических приводов.

Но вскоре «Грозовая птица» ударилась о землю, и пальцы Камиллы соскользнули с металлической руки; контакт был нарушен.

Роботы развернулись в ее сторону, и из ротовых отверстий всех девяти машин послышался воспроизведенный электроникой голос Калофиса:

— Не попадайся нам под ноги, госпожа Шивани.

Опустилась аппарель, и в отсек ворвался завывающий ветер, насыщенный песком и выхлопными газами реактивных двигателей. В уши ударил оглушительный грохот стрельбы и уханье взрывов.

Манипулы готовых к бою роботов строем покинули «Грозовую птицу».

Первым предупреждением об атаке стало отчетливое хлопанье крыльев, складывающихся вокруг покрытых белой шерстью тел. Магнус поднял голову: над дымящимися развалинами башни показалась стая снежных сорокопутов, насчитывающая не меньше трех десятков птиц.

— Рассредоточиться! — крикнул он, и воины отряда Тайных Скарабеев бросились в укрытия.

Махавасту Каллимака мысль Магнуса отбросила в тень опрокинутой статуи льва, и ошеломленный летописец даже не подумал жаловаться на подобное обхождение. Его оборудование писца продолжало фиксировать все мысли Магнуса, и пишущие механодендриты заполняли страницу за страницей, собирая материалы для гримуара. Вся улица была усыпана осколками стекла и обломками металла, а также телами авенианских защитников, убитых Космическими Волками.

Сорокопуты с протяжными криками устремились вниз сквозь стену огня. Болты засвистели в воздухе, но даже Астартес было трудно справиться со столь стремительно летящими целями. Масс-реактивные снаряды высекали искры из разбитых башен, но поразили лишь несколько атаковавших существ, превратив их в комки окровавленных перьев.

Они выглядели довольно хрупкими созданиями, и длинные узкие тела напоминали оперенных змей, но гибкие крылья обеспечивали невероятную скорость маневра. Из передней кромки крыльев торчали рудиментарные пальцы, превращавшие их в зазубренные кинжалы, но главным орудием сорокопутов были их длинные и очень острые клювы. Каждое из этих существ несло на себе двух всадников: один при помощи упряжи направлял полет, а второй вел огонь из высокоточной длинноствольной винтовки.

Магнус пристально следил за тем, как стая пронеслась над самой землей, среди развалин. Наездники управляли сорокопутами с таким мастерством и легкостью, какие достигались только десятилетиями совместных полетов.

Один из Тайных Скарабеев вышел из укрытия, чтобы лучше прицелиться, но недооценил скорость приближения противников. Сорокопут, словно древний рыцарь, ринулся в атаку, и его зазубренный клюв смертоносным копьем пронзил воина, а наездник добавил еще и выстрел в голову. Снаряд пробил визор шлема и вылетел через затылок.

Магнус мигнул, и грозное существо объяло пламя, но его пронзительные крики стали слабым утешением после понесенной потери. Наездники попытались спрыгнуть с пылающего сорокопута, однако Магнус движением мысли пригвоздил их к спине птицы, обрекая на гибель.

Остальная стая пронеслась над их позицией, но Тайные Скарабеи больше не позволили застигнуть себя на открытом месте, предпочитая воспользоваться другими видами оружия.

— Открыть канал, — скомандовал Магнус, и от каждого воина отделился сияющий силуэт — Хранители в облике птиц, глаз, ящеров и других форм.

Они вылетели из укрытий, и на сорокопутов обрушились потоки огня и разряды молний, вызванные эфирной энергией, которую Астартес направили через нематериальные тела. Несколько противников мгновенно превратились в пылающие и кричащие факелы. Те, кто уцелел, взмыли в небо, а Магнус, дождавшись, пока они наберут опасную высоту, усилием воли превратил их кости в песок.

Небо огласилось мучительными воплями, но он даже не стал смотреть, как разбиваются насмерть наездники. Прогремели разрозненные выстрелы, и навстречу Тысяче Сынов выбежали авенианские пехотинцы.

— Глупо, — пробормотал Магнус. — Очень глупо.

Он сжал кулак, и оружие взорвалось в руках авенианцев, в одно мгновение свалив целую шеренгу солдат. Затем раздались вопли раненых, но Магнус не стал обращать внимание на эти ужасные звуки, а быстро зашагал к упавшим солдатам. Многие из них еще светились страхом и жизнью, но тяжелые шаги Тайных Скарабеев быстро загасили все искры.

Махавасту Каллимак безропотно трусил следом за Магнусом, фиксируя в журнале непрерывный поток его мыслей. Когда закончится это сражение, Магнус превратит их в более изящный текст для своего великого труда.

Дойдя до конца улицы, он взглянул на великолепный арочный контрфорс, по гребню которого пролегла дорога к Великой библиотеке Утеса Феникса.

Предсказания Корвидов определили местоположение главного городского хранилища знаний и истории, огромного музея, расположенного в серебряной пирамиде высотой шестьсот метров, а в поперечнике около двух километров. Магнус не мог не заметить, насколько это здание было похоже на Великую библиотеку Просперо. К площади перед увенчанными фигурой орла воротами вели десятки узких мостов, некоторые из них уже были разрушены в ходе атаки, другие объяты пламенем, а кое-где еще продолжались ожесточенные сражения.

Леман Русс и его Космические Волки громили верхние уровни города, расправляясь с политиками и правителями, словно океанские хищники, охваченные буйством охоты. Согласно донесениям по вокс-связи, Несущие Слово и Имперская Армия успешно подавили оборону ворот в долине, а теперь поднимались наверх, оставляя после себя лишь пепел и камни.

Если бы не увещевания Магнуса, от города ничего не осталось бы.

Примархи встретились накануне вечером, чтобы обсудить план атаки. И Леману Руссу, и Лоргару не терпелось стереть Утес Феникса с лица земли, хотя и по совершенно разным причинам. Русс хотел этого только потому, что город осмелился противостоять ему, а Лоргар желал покарать его жителей, поскольку они не слышали об Императоре и это его оскорбляло.

Трудно было представить себе трех братьев, так сильно отличающихся друг от друга: Русс в своей звериной манере, которая, по его мнению, всех обманывала, и Лоргар, чьи манеры были намного сдержаннее, но истинная сущность, скрывавшаяся под этой маской, была недоступна даже для Магнуса. Они проговорили до самой ночи, и каждый пытался настоять на своем.

Утес Феникса не постигнет участь остальных горных городов Гелиосы, хранилища которых разрушены, артефакты уничтожены, а значение утрачено. Магнус был намерен спасти историю этого изолированного островка человечества и восстановить его место в славной истории достижений людской расы.

Этот мир перенес кошмары Древней Ночи и заслуживает лучшей участи.

— Вперед, братья! — призвал Магнус. — Нам предстоит спасти наследие целого мира.

Город был полон красивых зданий, встроенных в скалы, множества вырубленных в склонах жилых и производственных помещений, площадок для отдыха, пересекающихся улиц и бульваров, а также межуровневых переходов. Для любой нормальной армии штурм такой горы стал бы жестоким испытанием, требующим много времени и потерь, но Тысячу Сынов нельзя было назвать обычной армией.

Ариман продолжал поддерживать контакт с Аэтпио и, пользуясь связью своего Хранителя с эфиром, получал видения из близкого будущего. Он видел ловушки еще до того, как они были поставлены, и ощущал взволнованные мысли участников любой засады.

Вместо того чтобы проверять каждый дом, Тайные Скарабеи посылали туда своих Хранителей, обнаруживали места скопления противников, а потом выжигали их невидимым огнем или сокрушали мощными психическими ударами. Первое братство Аримана быстро и эффективно поднималось вверх по склону к Магнусу. Примарх призвал их защитить интеллектуальный центр города от уничтожения. Тысяча Сынов пробивали себе путь наверх по вымощенным мрамором проспектам, и каждое братство сражалось согласно природе своего капитана.

Воины Второго братства Фозиса Т’Кара, используя мантии-невидимки, создаваемые усилием мысли, вплотную подбирались к вражеским отрядам и истребляли их залпами эфирной энергии. Астартес Третьего братства Хатхора Маата заживо сжигали своих противников, доводили до кипения кровь в их венах или вытягивали воздух из легких, обрекая врагов на страшные мучения.

Призыв примарха не касался только одного Калофиса. Во главе отряда Разрушителей и манипул роботов он защищал тылы Тысячи Сынов. Психорезонансные кристаллы позволяли капитану Шестого братства с необыкновенной четкостью командовать его бездумными подчиненными, чего нельзя было достичь даже при помощи доктринальных плат Легио Кибернетика.

Стаи сорокопутов при каждом удобном случае пытались атаковать Тысячу Сынов. Эти нападения происходили так быстро, что даже возросшие способности Аримана к предсказаниям оказывались недостаточными. В Первом братстве уже насчитывалось более сотни раненых, и Ариман знал, что до конца сражения их число возрастет.

Он пробрался к упавшей колонне, за которой прятался Лемюэль Гамон. По пути он невольно отметил, что пропорции опоры и украшенная резными листьями капитель очень похожи на колонны Великой библиотеки Просперо. Столь неуместное для боевой ситуации наблюдение вызвало у него усмешку.

Лемюэль обеими руками зажимал уши, защищаясь от пронзительных криков атакующих сорокопутов и оглушительного грохота болтерной стрельбы Астартес. Ужас, который испытывал этот человек, окрашивал его ауру зеленовато-желтыми потоками энергии. Рядом с ним расположился Собек. Он вел ответный огонь, и ударная волна каждого выстрела поднимала с поверхности колонны фонтанчики пыли.

— Ну как, это то, что ты надеялся увидеть? — спросил Ариман, меняя обойму в своем пистолете.

Лемюэль покачал головой. В его глазах блеснули слезы.

— Это ужасно, — сказал он. — Как ты выносишь такой шум?

— Я этому долго учился, — ответил Ариман.

Очередной залп болтерного огня громким эхом раскатился по скалам, и ему ответили резкие крики налетевших сорокопутов. Из-за колонны послышался резкий хлопок, и Лемюэль, вздрогнув, сжался, когда над его головой с воем пронеслись энергетические заряды.

Мощный предупреждающий импульс Аэтпио заставил Аримана броситься на колени.

Клюв сорокопута просвистел над его головой, и Ариман успел взмахом хеки блокировать удар крыла, а выстрелом из пистолета превратить голову нападавшего существа в кровавое месиво. Сорокопут рухнул, но вслед за ним ринулись другие противники.

Когти летающего убийцы вонзились в колонну рядом с Ариманом, посыпались осколки камня, а из кожистой кромки крыла высунулись рудиментарные пальцы. Лемюэль вскрикнул от страха, и сорокопут направил на летописца свой длинный крепкий клюв. Ариман, подняв руку, резко сжал пальцы в кулак.

Жест Аримана вызвал мощный импульс боли, губительный для нервной системы врага, и нацелившийся на Лемюэля сорокопут издал сдавленный крик. Его дрожащее тело бессильно упало на землю, а Ариман, наступив ему на шею, резко развернулся, получив очередное предостережение. Взмах посоха отбил удар следующего противника и поджег перья.

Огонь со сверхъестественной скоростью распространился по всему телу крылатого существа, издавшего мучительный вопль. Пламя, подпитываемое жизненной силой сорокопута, угасло только после его смерти.

Собеку пришлось отражать нападение сразу двух противников. Его левая рука попала в клюв белоснежного монстра, и зазубренные лезвия яростно двигались, стараясь оторвать руку у самого плеча. Крылья второго сорокопута хлопали над головой воина, поднимая тучи пыли и оставляя на броне Практика глубокие царапины.

В яростной схватке между Астартес и крылатыми хищниками мелькали когти, клинки, клювы и руки. Ариман поднял пистолет и благодаря контакту с Аэтпио подключился к Великому Океану, мгновенно оценивая бесчисленное множество вариантов будущего, которые зависели от его выстрелов. Затем он дважды нажал на курок.

Первый болт пробил череп вцепившегося в Собека сорокопута, а второй взорвался в сердце его сородича, который яростно размахивал крыльями. Оба снаряда прошли всего в нескольких сантиметрах от тела Собека. Точные выстрелы поразили обоих противников насмерть.

— Благодарю, мой лорд! — крикнул Собек, освобождая истерзанную руку от клюва мертвого сорокопута.

Броня уже была пробита насквозь, и через прореху виднелась окровавленная плоть воина.

— Ты сможешь продолжать бой?

— Да, мой лорд, — заверил его Собек. — Рана уже начала исцеляться.

Ариман кивнул и присел на корточки рядом с Лемюэлем.

— А ты, мой Послушник? — спросил он летописца.

Лемюэль сделал глубокий вдох. Его темная кожа приобрела пепельный оттенок, а по запыленным щекам протянулись дорожки слез. На улице еще вовсю гремела стрельба, но выстрелы были направлены в другую сторону.

— Они мертвы? — спросил Лемюэль.

— Мертвы, — подтвердил Ариман. — Тебе ничто не угрожало. Собек прикрыл тебя маскирующим полем, и птицы даже не догадывались о твоем присутствии, пока ты не закричал. Кроме того, сержант Ксеатан на всякий случай развернул над тобой кайн-щит.

— Я думал, что вы все Корвиды, — сказал Лемюэль, — прорицатели. Разве телекинезом владеют не только Рапторы?

— Большинство моих воинов действительно Корвиды, — согласился Ариман, с радостью пользуясь случаем преподать урок даже в пылу сражения. — Но, по обычаю Тысячи Сынов, отряды формируются с участием представителей самых различных братств. Собек и я — Корвиды, а Ксеатан — последователь Рапторов.

Ариман показал на воина, укрывшегося в дверном проеме от ожесточенного обстрела десятка авенианских солдат. На его наплечнике была выгравирована звезда с волнистыми лучами Тысячи Сынов, с разноцветным пером в центре.

— А вон там Гастар, он Павонид. Смотри внимательно.

Несмотря на сильный испуг, Лемюэль высунулся из-за колонны, и в тот же момент Гастар прыгнул на мостовую, а авенианские солдаты выскочили из укрытия. Свой болтер он оставил висеть на боку, а сам встал в оборонительную позицию, перенеся вес тела на отставленную назад левую ногу. Увидев врага, авенианцы подняли оружие, но выстрелить не успели. С протянутых вперед рук Гастара сорвалась целая стена молний, и от оглушительного раската грома на пятьсот метров вокруг вылетели все стекла.

Автоматические гасители шлема Аримана смягчили ослепительную вспышку, а вот Лемюэлю пришлось долго моргать, чтобы избавиться от мерцания перед глазами. Когда наконец его зрение снова прояснилось, все было кончено. Авенианские солдаты превратились в почерневшие колонны, удерживаемые в вертикальном положении только спекшимися костями. Сожженная плоть сползала с их скелетов, словно растаявшее масло. Лемюэль со стоном согнулся пополам и избавился от содержимого желудка.

Потом ошеломленно поднял голову.

— Сохрани меня, милосердная Инкосазана,[58] владычица небес! — воскликнул он.

Ариман простил ему обращение к языческим богам и подождал, пока Лемюэль отдышится и вытрет лицо. Но летописец никак не мог успокоиться.

— Это ужасно... Я хотел сказать, невероятно... Как? Откуда он узнал, что солдаты начнут двигаться в этот самый момент?

— От Атенейца, капитана Утизаара, который стоит на противоположной стороне улицы, — сообщил Ариман и указал на воина, притаившегося за другой упавшей колонной. — Он прочел мысли командира авенианцев и дал знать Гастару, когда они собрались выскочить.

— Невероятно, — повторил Лемюэль. — Просто невероятно.

Ариман улыбнулся. Он был доволен, что его Послушник так быстро принял основные способности Тысячи Сынов. Безоговорочное стремление нового Империума к атеизму и логике заставило многих подданных отказаться от веры в чудеса. Имперское Кредо отрицало эзотерические науки, и, вместо того чтобы принять их как новую форму понимания, государство обвинило их последователей в черном колдовстве.

— Ты быстро учишься, Лемюэль, — сказал Ариман. Он поднял вверх руку со сжатым кулаком, созывая своих воинов. — А теперь прочти их ауры и скажи, что ты чувствуешь.

Три сотни Астартес, в основном терминаторы Сехмет и ветераны Тайных Скарабеев, выстроились рядом с воинами Утизаара.

— Гордость, — сказал Лемюэль, прикрыв глаза. — Жгучую гордость своими способностями.

— Этого недостаточно, — заметил Ариман. — Такой ответ способен дать любой ребенок. Погружайся глубже.

Дыхание Лемюэля стало более размеренным, а изменения в его ауре подсказали Ариману, что летописец достиг нижнего уровня Исчислений. Его действия были неуклюжими и медлительными, но обычные смертные не могли сделать и этого.

Как легко было забыть, что когда-то и сам Ариман не представлял, что значит повышать уровень своего сознания. Обучая летописца процессу, который стал для него столь же естественным, как дыхание, он нередко забывал о трудностях.

— Старайся, чтобы это происходило естественно, — сказал Ариман. — Следуй за потоком, и он сам принесет тебя к цели.

Лицо Лемюэля разгладилось, и это означало, что он уловил ритм пульсаций города: черные потоки страха его жителей, злобно-красные штрихи солдат и глубокий золотой фон гордости, сиявшей в каждом сердце.

Необычайно мощный выброс психической энергии Ариман почувствовал за мгновение до того, как был нанесен удар.

Сокрушительный заряд психического шума обрушился на них, заглушив своей яростью все ощущения. Утизаар вскрикнул и выронил оружие. Лемюэль согнулся пополам, содрогаясь в конвульсиях.

— Великий Океан, что это было?! — крикнул Собек. — Оружие?

— Психическая ударная волна, — выдохнул Утизаар. — Невероятной силы.

Ариман прогнал боль и встал на колени возле Лемюэля. Все лицо летописца было залито кровью. Она сочилась из глаз и двумя ручейками текла из носа.

— Такая мощная? — спросил Ариман, моргая, чтобы избавиться от остаточных эффектов. — Ты уверен?

Утизаар кивнул:

— Уверен. Это вопль откровенной ярости, холодной, неудержимой и беспощадной.

Ариман не мог не поверить заявлению Утизаара, он и сам ощущал металлический холод и неистовую ярость охотника.

— Такая психическая мощь не под силу обычному разуму, — заметил Утизаар, оживляя печальные воспоминания. — Я ощущал это и раньше.

Ариман заглянул в ауру Утизаара и все понял.

— Леман Русс, — сказал он.

Глава 13 БИБЛИОТЕКА ПЕРЕРОЖДЕНИЕ ПЛОТИ МИРОТВОРЕЦ

Они поднялись выше на Утес Феникса. В ущелье, где располагались мастерские ремесленников, Первое братство Аримана соединилось с Третьим Хатхора Маата, а в районе пустых шахт к ним вышли еще и разведывательные отряды Гвардии Шпилей Просперо. Десантники Уранти Дракс уже заняли городские кварталы выше позиции Аримана и расступились перед целеустремленно марширующими Астартес.

Донесения о ходе сражения были самыми противоречивыми и беспорядочными: на юго-восточном склоне воины вели яростную перестрелку с противником на короткой дистанции, шесть тысяч солдат в промышленном районе нижнего уровня оказались втянутыми в рукопашный бой, на отдаленном северном отроге продолжалась артиллерийская дуэль, а выжившие наездники на сорокопутах вступали в головокружительные воздушные поединки с воинами Тысячи Сынов, которые использовали для передвижения гравидиски.

Рапорты накладывались один на другой, и в результате получалась такая мешанина, что Ариман с трудом улавливал смысл. Но кроме донесений о скорой победе и разгроме врага, он уяснил еще два неопровержимых факта.

Несущие Слово продвигались медленно, гораздо медленнее, чем он рассчитывал.

Чего нельзя было сказать о Космических Волках.

Леман Русс и его Первая Великая рота высадились точно на самый высокий серебряный пик, затушили вечный огонь и разгромили символы правителей. Гвардейцы Совета Феникса самоотверженно сопротивлялись неудержимой лавине Космических Волков, но были буквально разорваны в клочья и сброшены с вершины горы.

Побежденные правители предложили обсудить условия капитуляции, однако Леман Русс остался глух к их просьбам. Он уже произнес слова обета перед Великим Кругом, а Король Волков никогда не нарушит клятвы ради такой мелочи, как милосердие. Космические Волки пронеслись по горе с неистовством разбушевавшейся стихии, и их клинки потрошили тела защитников, словно ножи мясников свежие туши.

После них не оставалось ничего, и город на горе, бывший произведением искусства, исчез под натиском грубой и бессмысленной жестокости. За спинами воинов Русса царила смерть, а перед ними была новая цель: Великая библиотека Утеса Феникса, где в строгом порядке выстроились воины Второго братства Фозиса Т’Кара во главе с Магнусом Красным.

Буйство Космических Волков наконец было остановлено.

Ариман провел своих воинов над зияющей пропастью по узкой эстакаде, которая выходила на широкую площадь перед сверкающей пирамидой из стекла и серебра. За время боев многие позолоченные панели были разбиты, но библиотека оставалась величественным сооружением, напоминавшим храмы-пирамиды Просперо, только меньшего размера.

— Воины Русса учинили тут настоящий разгром, — заметил Хатхор Маат, окидывая взглядом развалины города. — И я склонен согласиться с тобой, Азек.

— В чем?

— Возможно, это действительно напрасная трата жизней, — ответил Хатхор Маат, удивив Аримана своей искренностью.

Они уже поднялись так высоко, что Ариман мог разглядеть вершину горы — серебряный пик с выемкой посредине, из которой вместо вечного огня поднимался дым. Зато огни пожаров виднелись по всему склону, а с этого наблюдательного пункта на эстакаде было видно, что нижний уровень пострадал ничуть не меньше.

Впереди, у самого конца эстакады, на страже стояли Астартес со знаками отличия Второго братства; они держали болтеры наготове, а над их головами Ариман заметил мерцающую сферу кайн-щитов.

Лемюэль Гамон догнал Аримана. Его лицо покрылось пленкой подсохшей крови, впрочем, на щеках виднелись и свежие ссадины.

— Что происходит? — спросил Лемюэль, жадно хватая ртом разреженный воздух. — Ты видишь Короля Волков? Его воины попали в беду?

— Что-то вроде этого, — ответил Ариман. — Они точно в беде, вот только я не могу понять, по чьей вине.

Ариман переглянулся с Утизааром, но его приятель капитан только смущенно пожал плечами. Дело плохо. Уж если телепат не в состоянии разобраться в том, что происходит, у него шансов еще меньше.

— Идем, — позвал он. — Надо выяснить, в чем тут суть.

При его приближении воины у конца эстакады опустили болтеры, и Ариман заметил глубокие царапины на их оплечьях, не похожие на тонкие следы когтей сорокопутов. Эти раны были нанесены цепными мечами.

Библиотека во всем своем великолепии возвышалась над ними мерцающей громадой поляризованного стекла. Внутрь вели широкие позолоченные двери, и Ариман на мгновение представил себе, с каким удовольствием он станет исследовать самые сокровенные тайны этого удаленного мира.

Воинские наряды Тысячи Сынов охраняли и все остальные переходы, ведущие к библиотеке. На краю площади в сиянии золотой и багряной брони стоял Магнус Красный. Он держал в руке обнаженный изогнутый меч, а все тело искрилось эфирной энергией. За спиной Магнуса Ариман разглядел древнего летописца и удивился, что старик выжил в этом сражении.

К Ариману подбежал Фозис Т’Кар, роняя шипящие искры с посоха-хеки.

— Азек, Хатхор, вы не слишком торопились, — упрекнул их Фозис.

— Мы пришли так быстро, как только смогли, — возмутился Хатхор Маат.

— Ладно, вы оба здесь, а это важнее всего. Есть какие-то вести о Калофисе?

— Нет, — ответил Ариман. — Он подключился к кристаллам своих роботов. Когда его сознание так сильно рассеяно, становится трудно определить его местонахождение.

Фозис Т’Кар пожал плечами:

— Отлично. Придется справляться без него.

— Т’Кар, — обратился к нему Ариман, — скажи мне, что происходит? Мы услышали психический вопль такой силы, с каким я еще не сталкивался.

— Это был Леман Русс? — спросил Утизаар. — Верно?

Фозис Т’Кар кивнул, а затем, развернувшись, жестом пригласил их следовать за собой.

— Весьма вероятно, — бросил он. — Он убил почти всех Атенейцев в моем братстве, а те, кто выжил, превратились в слюнявых идиотов.

— Убил?! — воскликнул Утизаар.

Эти воины не состояли в его братстве, но он был магистром храма Атенейцев, и все они были ему близки не меньше, чем Фозису Т’Кару.

— Убил, — коротко ответил капитан. — Именно это я и сказал. А теперь хватит тянуть время. Примарх зовет вас к себе.

Ариман подавил гнев, вызванный грубостью Фозиса Т’Кара, и зашагал следом за ним к самому широкому выходу с площади, где стоял Магнус.

— А где же Король Волков? — спросил Лемюэль.

Фозис Т’Кар лишь презрительно глянул в сторону летописца.

— Ответь ему, — попросил Ариман.

— Мы и сами еще точно не знаем, — сказал Фозис Т’Кар. — Но он направляется сюда, в этом мы уверены.

Магнус повернулся им навстречу, и Ариман оценил силу ярости примарха. Его плоть бурлила жизнью, словно под кожей разливалось жидкое пламя, и глаз источал такой же воинственный свет. Рост примарха, часто менявшийся в зависимости от настроения, сейчас казался огромным.

Ариман уловил страх Лемюэля, но с удивлением отметил, что не наблюдает ничего подобного в ауре Махавасту Каллимака, и только потом понял, что сознание старика подавляется контактом с разумом примарха.

— Кто мог подумать, что до этого дойдет?! — вскричал Магнус, заставив Аримана выбросить из головы мысли о летописцах.

— До чего дойдет? — спросил он. — Что все-таки происходит?

— А вот что, — ответил Фозис Т’Кар и указал на дальний конец эстакады.

Там выстроился клин Космических Волков, и во главе его встал воин в кожаной маске, из-под которой холодно сверкали безжалостные глаза. Воины уже обнажили оружие, а целая стая волков рвалась в бой.

— Амлоди Скарссен?! — воскликнул Ариман. — Я не понимаю. Зачем ему понадобилось на нас нападать?

— Нет времени на объяснения, — сказал Фозис Т’Кар. — Они идут!

Наступление Космических Волков представляло собой картину, полную грозного великолепия.

Они надвигались широкой волной несокрушимой брони, громыхающих щитов и навощенных бород. Они не бежали, а шли размашистым шагом, их хищные усмешки, обнажавшие клыки, и некоторая неторопливость в движениях свидетельствовали о непоколебимой уверенности в своих силах.

Этим воинам не требовалась скорость, чтобы прорвать строй противника.

Им было достаточно боевого мастерства.

С каждым шагом, приближавшим Космических Волков к Тысяче Сынов, ужас Аримана все возрастал. Как получилось, что эти воины, еще недавно бывшие их союзниками, превратились во врагов? Они уже спустили с цепей рвавшихся волков, и звери во весь опор понеслись по эстакаде.

Фозис Т’Кар занял позицию в центре линии Тысячи Сынов. По обе стороны от него встали на колени его товарищи по братству Раптора.

— Кайн-щиты, — скомандовал Фозис Т’Кар, вытянув руки перед собой.

Воздух перед ними слегка затуманился и задрожал.

— Заставим этих зверей слегка притормозить, — сказал Хатхор, создавая на пути волков энергетические завихрения.

Рядом с Хатхором Маатом встал Гастар, рукавицы которого уже начали потрескивать от зарождающихся молний.

— Только никаких убийств, сыны мои, — предостерег их Магнус. — Нельзя, чтобы на наших руках осталась кровь после навязанной нам битвы.

Хатхор Маат хоть и неохотно, но уменьшил мощность, и энергетические вихри и разряды молний немного потускнели.

— Мой лорд, почему это произошло? — спросил Ариман.

— Я вместе с Тайными Скарабеями охранял библиотеку, — сказал Магнус. — Но сразу вслед за нами здесь появилась Великая рота Скарссена. Космические Волки хотели все уничтожить. Я их остановил.

У Аримана возникло отвратительное ощущение, что события вышли из-под контроля. Гордость, самолюбие и первобытная страсть к уничтожению вошли в конфликт между собой, а подобное столкновение всегда грозило величайшими разрушениями.

Наступление Космических Волков было равносильно неудержимой ярости стихии.

Тысяча Сынов стояли словно непоколебимая и неподвижная скала.

Найдется ли во всей Галактике мощь, способная обуздать приведенные в движение силы?

Быстроногие волки первыми ощутили на себе ярость Тысячи Сынов. Они влетели в мерцающую паутину молний, и шерсть на них мгновенно загорелась. Протяжный вой разнесся по окружающим ущельям, волки лязгали зубами и катались по земле, пытаясь сбить пламя. Два зверя пылающими кометами сорвались с эстакады и разбились о камни. Остальные повернули назад, и лишь несколько волков помчались дальше.

Но ни один не успел добежать до Тысячи Сынов.

Космические Волки сумели прорваться сквозь эфирное пламя. Их броня почернела, местами оплавилась, но защитила от огня. Разрисованные волчьими мордами щиты сомкнулись, и между ними высунулись лезвия цвета льда. Обгоревшие волки затихли, перестав скулить, когда раздалось яростное протяжное завывание, вырывающееся из глоток воинов Амлоди Скарссена.

Два Легиона разделяло уже всего десять метров.

— Оттолкните их назад! — приказал Магнус.

Фозис Т’Кар кивнул, воины Второго братства вышли вперед, и кайн-щиты встали против щитов металлических.

— Мы должны остановиться! — закричал Ариман. — Это безумие!

Взгляд Магнуса обратился на него, и все вокруг исчезло за пеленой ярости его примарха, такой же первобытной и неудержимой, как эмоции Космических Волков.

— Не мы начали эту битву, Азек, — напомнил Магнус. — Но, если потребуется, мы сумеем ее завершить.

— Мой лорд, пожалуйста! — взмолился Ариман. — Если мы пустим в ход оружие против Космических Волков, они никогда нам этого не простят.

— Я не нуждаюсь в их прощении, — отрезал Магнус. — Но я требую уважения!

— Но это не лучший способ его заслужить, мой лорд. И нам обоим это хорошо известно. Король Волков ничего не забывает и ничего не прощает. Стоит убить хоть одного из его воинов, он навеки станет считать тебя должником.

— Уже слишком поздно, Азек. — В голосе Магнуса неожиданно прозвенел страх. — Битва уже началась.

Кайн-щиты Тысячи Сынов столкнулись со щитами Космических Волков с отвратительным пронзительным скрежетом. Невидимая сила встретила на своем пути закаленную льдами сталь. Космические Волки и Тысяча Сынов выгнули спины, пытаясь оттолкнуть друг друга в борьбе между силой и волей.

Никто даже не потянулся за оружием, как будто все воины понимали, что в этом бою надо смотреть противнику в глаза. После столкновения они замерли, словно превратились в резные фигуры на триумфальном барельефе. Но такое равновесие не могло длиться долго.

Медленно, метр за метром, Тысяча Сынов были вынуждены пятиться назад.

— Хатхор Маат! — крикнул Магнус. — Подорви их силы!

Капитан Третьего братства стукнул себя кулаком в грудь и направил свою волю на помощь боевым братьям. Стоявший рядом Гастар и остальные Павониды присоединились к нему и обрушили на противника всю мощь биоманипуляций.

Невидимые потоки эфирной энергии устремились навстречу Космическим Волкам. Они блокировали мозговые центры, изменили направление электрических импульсов и быстро вывели кислород из крови, текущей от легких. Эффект проявился немедленно.

Тела Космических Волков взбунтовались, и строй нарушился. Руки и ноги свело судорогами, сердечные мышцы резко сократились, и воины утратили контроль над своими мускулами. Они дергались, словно марионетки в руках обезумевшего кукловода. Ариман видел, как Амлоди Скарссен упал на одно колено, щит выпал из непослушных пальцев и его тело явно отказывалось подчиняться командам мозга.

Волк Повелитель заскрипел зубами, и из ротовой прорези его маски показались клочья кровавой пены. Нервную систему Космических Волков раздирали противоречивые импульсы, заставлявшие их биться в агонии. Безответственная демонстрация силы Хатхором Маатом, доставляющая ему явное удовольствие, привела Аримана в ярость. Все Павониды отличались злобной самонадеянностью, но это было уже слишком.

— Прекрати! — закричал Ариман, не в силах совладать со своим гневом. Он подскочил к Хатхору Маату и, схватив его за руку, развернул лицом к себе. — Хватит! Ты их убиваешь!

После чего он послал в ауру Павонида импульс белого шума, и капитан Третьего братства вздрогнул.

— Что ты делаешь? — возмущенно спросил Хатхор Маат.

— Пытаюсь тебя остановить, — сказал Ариман. — Освободи их.

Хатхор Маат гневно уставился на него, потом перевел взгляд на Магнуса. Ариман схватил его за края оплечья.

— Прекрати это сейчас же! — потребовал он.

— Уже сделано, — огрызнулся Хатхор Маат и оттолкнул Аримана.

Ариман снова повернулся к Космическим Волкам и с облегчением перевел дыхание. Энергетический поток Павонидов ослаб. Воины в серых доспехах лежали на мостовой. Наступление сорвалось, боевой запал был утрачен. Амлоди Скарссен, с трудом превозмогая раздирающие тело спазмы, поднялся на ноги. От этого усилия глаза у него налились кровью и все тело била крупная дрожь.

— Я... знаю... вас, — прошипел Скарссен, с трудом выговаривая каждое слово. — Всех... вас...

— Я же сказал тебе — прекратить! — закричал Ариман, оборачиваясь к Хатхору Маату.

— Я так и сделал, — возмутился Хатхор Маат. — Клянусь!

Внезапно Ариман ощутил рядом с собой сильнейшую пульсацию энергии, а потом увидел, что Гастар дрожит так же сильно, как и Амлоди Скарссен. Он заглянул в его ауру и ощутил горячий выброс ужаса, смешанного с извращенной энергией.

Ужасающее узнавание признаков вызвало тошнотворный страх.

Хатхор Маат увидел все это одновременно с ним, и оба воина, подскочив к Гастару, сбили его с ног и попытались прижать к земле, несмотря на сильнейшие конвульсии.

— Держи его крепче! — крикнул Ариман, стараясь справиться с застежками нагрудной брони.

— Пожалуйста, не надо! — молил Хатхор Маат. — Держись, Гастар! Сопротивляйся!

Ариман сорвал шлем Гастара и отбросил его в сторону. Перед его глазами повторялось то, чего он надеялся больше никогда не увидеть.

Плоть Гастара бурлила активностью, она скручивалась и изгибалась самым невероятным образом, а мышцы и кости его черепа уже начали увеличиваться. Полные ужаса глаза воина превратились в светящиеся красные сферы, похожие на тлеющие угольки.

— Помогите! — прохрипел Гастар.

— Перерождение плоти! — крикнул Ариман.

Он еще старался удержать Гастара, но изменения в теле его товарища были настолько же ужасными, насколько неотвратимыми. Тело под броней стало так стремительно расти, что нагрудная пластина треснула по центру и из-под нее показалась бурлящая масса. Из ставшей необычайно податливой плоти выступили энергетические вены, поблескивающие беловатым светом.

Гастар закричал, и Ариман, ошеломленный воспоминаниями о смерти Ормузда, вырвавшимися из потаенных уголков сознания, на мгновение ослабил хватку. Гастар отбросил от себя их обоих. Его тело раздулось от безобразных наростов мышц, местами покрылось коростой, а кое-где вспучились отвратительные пузыри влажной плоти.

С противным шлепаньем и треском деформирующихся костей тело Гастара внезапно поднялось, хотя в этой горе плоти уже невозможно было найти ничего похожего на конечности. Вокруг раздувшейся туши вспыхнули завихрения энергетических потоков, и пронзительный крик превратился в булькающий хохот безумца.

— Убейте его! — раздался чей-то вопль, но Ариман даже не понял, кому принадлежит голос.

— Нет! — заорал он, хотя и понимал, что его протест бесполезен. — Это все еще Гастар! Он один из нас!

Воины Тысячи Сынов, в равной степени испуганные и потрясенные, разбежались от переродившегося Гастара. К ним вернулся древнейший страх, ужас прошлого, который они считали давно похороненным.

Из выростов на теле Гастара стали вылетать импульсы ничем не сдерживаемой энергии, его торс и ноги срослись в одну морщинистую колонну из светящейся амебовидной плоти. Гребни из не до конца сформировавшихся мембран хлопали на невидимом ветру, и из множества рудиментарных ртов, открывшихся по всему телу, раздавался злобный смех. Из-под кожи со звонкими щелчками стали выскакивать сотни выпуклых глаз, фасетчатых, как у насекомых, щелевидных, как у рептилий, и молочно-мутных от множества зрачков.

Аримана вдруг охватила неодолимая слабость, словно все его внутренности восстали против привычных форм, и тело задрожало от жажды новой конфигурации.

— Нет, — сквозь стиснутые зубы прохрипел Ариман. — Этому больше не бывать... Я не поддамся! Я Астартес, верный слуга Верховного Правителя Человечества. Я не уступлю!

Воины Тысячи Сынов вокруг него опускались на колени и падали навзничь, пораженные смертоносным вирусом, который распространялся от Гастара со скоростью «Пожирателя жизни». Если не остановить его действие, все они падут жертвами спонтанных мутаций, едва не погубивших их Легион в далеком прошлом.

— Я выживал прежде, — прорычал Ариман, сжимая кулаки, — и теперь тоже выживу!

Решимость придала ему сил, и он сумел направить сознание на Исчисления, стараясь отвлечься от боли и пульсаций плоти. Чем выше он поднимался по уровням Исчислений, тем надежнее становился его контроль над физическим телом, и вскоре Ариман рискнул снова открыть глаза.

Все мышцы ныли от неимоверных усилий, но он по-прежнему был Азеком Ариманом, здоровым телом и духом. Оглянувшись через плечо, он увидел, что Космические Волки постепенно приходят в себя. То ли поток трансформирующей энергии до них не добрался, то ли они были к нему невосприимчивы. Нервная система, поврежденная Павонидами, уже восстановилась, и Амлоди Скарссен, держа перед собой боевой топор, шагнул к позиции Тысячи Сынов.

Внезапно он ощутил мощный выброс энергии и, перекатившись на бок, увидел, как Магнус Красный шагнул навстречу чудовищно изменившемуся Гастару. Та самая энергия, что уничтожила воина-Павонида, придала Магнусу еще больше сил. Существо, совсем недавно бывшее Гастаром, потянулось к Магнусу, словно желая его обнять, и примарх развел руки, готовый принять его, одарить прощением и милосердием.

Но прогремел выстрел, и тело Гастара взорвалось от снаряда, пробившего ему грудь. Стало так тихо, что Ариман отчетливо услышал звон тяжелой латунной гильзы, упавшей на землю.

Сохранившийся в воздухе дымный след направил взгляд Аримана к огромному пистолету, зажатому в кулаке гиганта, одетого в серый керамит и волчью шкуру.

Пришел Король Волков.

Совершенно неожиданно в памяти Аримана всплыло полузабытое стихотворение, прочитанное в пыльном архиве мериканской полупустыни. Как полагали археологи, эти строки украшали пьедестал памятника, посвященного началу древней и невероятно разрушительной войны:

Леман Русс шел в окружении воинов, облаченных в броню и волчьи шкуры, вооруженных огромными боевыми топорами и окровавленными копьями-гарпунами, направляясь к Великой библиотеке Утеса Феникса. Хотя Ариман и раньше встречался с Королем Волков, на поле боя Леман Русс казался ему совершенно другим, чем в мирное время. Грозный и опасный воин превратился теперь в живое воплощение ужаса, чудовищной жажды крови и разрушения, последователя богов убийств, войны и смерти.

Ариман отчетливо определил его природу: это грозная смертоносная машина, объединившая в себе несокрушимую силу и волю, орудие, которое можно направить и пустить в бой, но невозможно остановить.

Король Волков вышел на узкую дамбу, рядом с ним с непроницаемым выражением лица шагал рунный жрец Охтхере Судьбостроитель. Ариман ожидал, что примарх Космических Волков, оправдывая язвительные отзывы недоброжелателей, стремглав помчится им навстречу, но Леман Русс шел медленно, демонстрируя безграничную выдержку и безграничную ярость.

Сопровождавшие его воины остались ждать своего лорда, демонстрируя неудержимую жажду крови.

Теперь Ариман слышал только шаги Русса. Его поступь была уверенна и нетороплива, а лицо словно окаменело. В руке Короля Волков появился сверкающий инеем меч, способный рассекать скалы. Магнус шагнул ему навстречу, и его изогнутый клинок блеснул энергией солнца. Два бога войны шли на бой, унося с собой души своих Легионов.

Ариман хотел что-нибудь крикнуть, чтобы прекратить это противостояние, но вид двух примархов, идущих друг на друга с намерением убить, лишил его дара речи.

Никто не смог произнести ни слова, когда между ними внезапно возник огненный барьер, яркий, словно вспышка сверхновой звезды. Слепящий свет принес с собой видения далеких миров, горьковатый запах ладана, горящего пластика и перегретых генераторов, гудящих от избытка энергии.

Затем по склонам раскатилось эхо громкого хлопка перемещенного воздуха, и свет исчез.

На месте огненного барьера встал широкоплечий гигант с золотистой кожей и в гранитно-серых доспехах.

— Уризен, — прошептал Ариман.

— Все, хватит, — сказал воин с золотой кожей.

Он встал между Магнусом и Руссом, словно арбитр на ринге. Ариман, взглянув на выразительное лицо примарха Несущих Слово, резко изменил свое мнение о Лоргаре. В его подведенных глазах плескалась бездонная грусть, словно он хранил тайны, которыми никогда и ни с кем не мог поделиться.

Броня Лоргара имела цвет камня, тысячелетия пролежавшего под толщей воды, и каждая тщательно подогнанная пластина была украшена изречениями из древних книг Колхиды. На одном наплечнике был закреплен тяжелый фолиант с пожелтевшими от старости страницами, еще трепетавшими от ветра телепортации.

На плечи Лоргара был наброшен плащ глубочайшего винно-красного цвета, и хотя примарх явился без оружия, его ни в коем случае не следовало считать беззащитным.

Ариман слышал каждое слово, произнесенное примархами, и каждое слово навеки врезалось ему в память. До конца своих дней Ариман не забудет, насколько важным оказался этот разговор.

— Прочь с дороги, Лоргар! — грубо рявкнул Леман Русс, на мгновение сбросив маску ледяного спокойствия. — Тебя это не касается.

— Два моих брата собираются зарезать друг друга. Как же это может меня не касаться? — удивился Лоргар.

— Уйди с моей дороги, — повторил Русс и стиснул обернутую шкурой рукоять меча. — Или...

— Что? Меня ты тоже убьешь?

Русс нерешительно остановился, и Лоргар подошел к нему ближе.

— Брат, подумай, что ты делаешь, — сказал он. — Вспомни об узах любви и дружбы, что нас связывают, вспомни, чего ты лишишься, если не сойдешь с этой дороги кровопролития.

— Циклоп зашел слишком далеко, Лоргар. Он пролил нашу кровь и должен за это заплатить.

— Кровь пролилась по незнанию, — напомнил Лоргар. — Брат, ты должен унять свой гнев. Ярость не помощник, когда предстоит сложный выбор. Только позволь ей затуманить разум, и тебе останется лишь сожалеть о последствиях. Помнишь Дулан?

— Да, — ответил Русс, и выражение его лица немного смягчилось. — Война со Львом.

— Вы с Джонсоном сцепились в Тронном зале свергнутого тирана, но это не помешало вам оставаться братьями по оружию. Здесь то же самое.

Магнус молчал, и Ариман затаил дыхание. Два столь могущественных существа, готовые выплеснуть свою агрессию, представляли самую большую опасность, какую ему доводилось знать.

— Может, нам что-то предпринять? — прошептал Фозис Т’Кар, оглядываясь на Аримана.

— Нет, если тебе дорога жизнь, — предостерег Ариман.

В бессмертных воинах клокотала титаническая энергия, и от создавшейся напряженности воздух между ними потрескивал. Ариман ощущал давление грандиозных сил, но не решался открыть им свое сознание.

— Неужели ты встанешь на сторону Циклопа, Лоргар? Этого знатока грязной магии? Взгляни на труп того... существа, сраженного моей пулей. Взгляни и скажи, ошибаюсь я или нет.

— Нестабильность геносемени еще не повод объявлять войну между братьями, — заметил Лоргар.

— Это не только нестабильность геносемени, это еще и колдовство. И тебе это прекрасно известно. Мы все знали, что Магнус погряз в темных науках, однако закрывали на это глаза, потому что он наш брат. Но всему приходит конец, Лоргар. В его Легионе заражен каждый воин, все они пользуются магией и некромантией.

— Некромантией?! — возмутился Магнус. — Да ты ничего не понимаешь...

— Я знаю вполне достаточно, — отрезал Русс. — Ты зашел слишком далеко, Магнус. Пора положить этому конец.

Лоргар прижал руку к нагрудной броне:

— Этими силами пользуются во всех Легионах, брат. И твои рунные жрецы тоже, разве не так?

Русс запрокинул голову и расхохотался в приступе буйного негодования.

— Как ты можешь сравнивать Сынов Шторма с этими колдунами?! — воскликнул он. — Наши силы рождены громом Фенриса и закалены в мире-кузнице. Они естественного происхождения, а управляют ими сильные духом воины. Здесь нет ни капли скверны, в которой погрязли Тысяча Сынов.

Тогда настала очередь Магнуса рассмеяться.

— Если ты еще веришь в это, ты глупец! — сказал он.

— Магнус! Хватит! — рявкнул Лоргар. — Сейчас не время для подобных споров. Два моих дорогих брата готовы вцепиться друг другу в глотку, и мне больно думать, как сильно разочарует это нашего отца. Разве для этого мы были созданы? Разве для этого он скитался по небу, разыскивая нас? Неужели мы опустимся до мелких дрязг, словно простые смертные? Нам предстоит более достойная судьба, и мы должны быть выше мелких разногласий. Мы воплощаем волю нашего отца к завоеваниям, мы яркие кометы, запущенные его рукой, чтобы осветить Галактику его славой. Мы эмиссары, несущие весть о его приходе в самые дальние миры. Мы должны олицетворять все самое яркое и самое лучшее, что есть в Империуме.

Слова Лоргара донеслись до каждого из собравшихся, и содержащаяся в них истина пролилась на ожесточенные сердца успокаивающим бальзамом. Ариман вдруг увидел, в каком ужасном положении они очутились, и ему стало стыдно, что они выпустили ситуацию из-под контроля.

Брат против брата. Что может быть страшнее?

Во время своей речи золотой примарх, казалось, сиял внутренним светом. Охваченные яростью сердца воинов смягчились. Космические Волки чуть-чуть опустили оружие, и в ответ защитные позы Тысячи Сынов стали менее напряженными.

— Я не отступлю и не позволю ему разрушить этот мир, — заявил Магнус, опуская свой хопеш.

— Это не твой мир, чтобы ты его защищал, — фыркнул Русс. — Мой Легион его открыл, и мне решать, как с ним поступить. У его обитателей был выбор: присоединиться к нам и жить или вступить в борьбу и погибнуть. Они выбрали смерть.

— Не все так однозначно, Русс, — возразил Магнус. — Если мы будем разрушать все на своем пути, какой толк в завоеваниях Великого Крестового Похода?

— Сначала надо выиграть войну. А потом разбираться с тем, что осталось.

Магнус покачал головой:

— Останутся одни руины.

Леман Русс опустил покрытый инеем меч. Гнев примарха Космических Волков на время улегся.

— Я это переживу, — сказал он, а потом молча развернулся и зашагал в обратную сторону.

У конца насыпи он снова повернулся лицом к Магнусу.

— Это еще не конец! — крикнул он. — На твоих руках кровь Фенриса, и мы рассчитаемся, Магнус. Клянусь в этом клинком Мджалнара.

Король Волков провел лезвием меча по своей ладони и уронил несколько сверкающих капель крови на потрескавшуюся землю. А потом он запрокинул голову и завыл, и все воины последовали примеру своего повелителя, и казалось, что воет сама гора.

Скорбный крик достиг самых высоких вершин и самых глубоких ущелий. То был плач по умершим и мрачное предупреждение о грядущих событиях.

Глава 14 СОГЛАСИЕ

После падения Утеса Феникса войну на Сорокопуте можно было считать законченной, хотя, как и во всех завоеваниях такого масштаба, еще оставались изолированные очаги сопротивления. В горах находилось множество уединенных крепостей, которые не обнаруживали даже обостренные чувства Корвидов, и, прежде чем Согласие будет завершено, должно было пролиться немало крови.

Пока Уранти Дракс патрулировали город, Калофис повел Гвардию Шпилей Просперо и Лакунанский Дозор на поиски мятежных крепостей. Манипулы Шестого братства оказали в этой миссии неоценимую помощь: управляемые посредством кристаллов роботы без страха, жалоб и усталости взбирались на самые высокие утесы. Воины Шестого братства при помощи своих Хранителей направляли огонь Пирридов вглубь горы, выжигая укрывшихся там противников.

Леман Русс забрал своих воинов с Сорокопута меньше чем через десять часов после объявления победы. Его флагманский корабль «Храфнкель»[60] увел экспедиционную флотилию Космических Волков без фанфар и без заверений в братской дружбе. К разговору о столкновении у Великой библиотеки больше никто не возвращался, но дело не было закончено. Магнус отмахивался, называя это незначительным эпизодом, но близкие к нему воины видели, что противостояние вызвало у него сильное потрясение, как будто оправдало какие-то давние страхи.

На поверхность планеты допустили гражданских лиц, и армия итераторов Сорок седьмой экспедиционной флотилии начала долгую процедуру внушения местным жителям просвещенных идей Империума. Несущие Слово принимали участие в этом процессе с энтузиазмом миссионеров и сгоняли огромные толпы людей в лагеря перевоспитания, построенные в длинных долинах командами первопроходцев Механикум.

На протяжении трех месяцев после уничтожения Совета Феникса все архивы Великой библиотеки под надзором Анкху Анена копировались пикт-сканерами или переписывались тысячами сервиторов-писцов. Примарх Тысячи Сынов поглощал текст за текстом, усваивая каждую порцию информации быстрее, чем ее мог хотя бы прочесть самый гениальный ученый.

Камилла Шивани проводила в библиотеке все свободное ото сна время, сосредоточенно изучая историю Гелиосы и более ранние легенды, которые относились к мифической Горе Терры. Погрузившись в океан информации, она изучала книги так, как мог бы изучать любой другой исследователь, но вместе с тем свободно использовала свой дар для получения сведений об их бывших владельцах. Многие труды были созданы людьми, не имевшими никакого отношения к описываемым событиям, или победителями в рассматриваемой войне, а потому не представляли особой ценности, если не считать субъективной оценки.

Но в заброшенном зале под самой вершиной пирамиды Камилла отыскала хрупкую от старости, пожелтевшую книгу, которая все изменила. Многие страницы настолько пострадали от сырости, что их невозможно было прочитать, однако, едва притронувшись к ним, Камилла поняла, что ей нет необходимости читать текст, чтобы усвоить его содержание.

Это была история, написанная непосредственным ее участником, достоверный отчет о турбулентном периоде перемен в чужом мире. В одно мгновение она узнала, что автором был молодой человек из южных областей по имени Калеб. Ей открылись его надежды и мечты, его страсти и пороки. Его глазами Камилла просматривала жизнь, полную радостей и огорчений, узнавала о том, что происходило почти две тысячи лет назад, когда родовые города-государства Гелиосы, соединенные древней верой в бога-громовержца, защищались от расы захватчиков из чужих миров.

Рассказы Камиллы о временах Калеба произвели сильное впечатление на Анкху Анена, и тогда к ней был немедленно приставлен Астартес-Ревнитель из числа Атенейцев, который считывал мысли из ее мозга и фиксировал их при помощи записывающих устройств. С тех пор Камилле для идентификации приносили каждую книгу неизвестного происхождения.

Лемюэль, напротив, очень редко появлялся в Великой библиотеке. Почти все его время забирали занятия с Ариманом, который продолжал его обучать скрываться от хищников и плавать на отмелях Великого Океана.

Только однажды Лемюэль сделал попытку завести разговор о случае с Гастаром на эстакаде перед Великой библиотекой. Чудовищно изменившееся тело воина было отправлено на «Фотеп» и помещено в стазис-камеру, но тень его ужасной гибели мрачной тучей нависла над Тысячей Сынов.

Задав вопрос, Лемюэль понял, что коснулся обнаженного нерва.

— Он не мог контролировать свою силу, — сказал Ариман, мрачно взглянув при этом на серебряный дубовый лист, украшавший его наплечник.

Лемюэль, понимая, что здесь существует какая-то связь, мысленно пообещал себе выбрать более подходящий момент и подробнее расспросить об этом символе.

— А могло это, как ты его называешь, перерождение плоти произойти с тобой? — спросил Лемюэль, отчетливо сознавая, что поднимает опасную тему.

— Он обещал, что это больше не случится ни с кем из нас, — сказал Ариман.

В его ауре Лемюэль заметил боль предательства, слишком резкую и мучительную, чтобы ее можно было скрыть. В словах Аримана звучал холодный ужас жертвы, чувствующей приближение хищника. Тот факт, что Астартес способны испытывать подобные эмоции, потряс Лемюэля до глубины души.

Ариман больше не намерен был продолжать разговор на эту тему, и занятия с Лемюэлем шли своим чередом. Он научился освобождать свое световое тело из оков плоти и плыть по течениям и термальным потокам эфира. Но эти прогулки длились очень недолго, поскольку Лемюэль еще не имел достаточного опыта, чтобы надолго оставаться вне материального тела.

Зато в свободное от занятий время он был в своей стихии, путешествуя из города в город в компании отряда Астартес из Первого братства Аримана и записывая свои личные наблюдения за реконструкцией мира. Все эти воины были Философами, и Лемюэлю, еще не привыкшему даже к рангу Послушника, трудно было поверить, что человек в состоянии достичь таких высот мастерства.

Корабли-кузницы, величиной с целые города, несущие на себе огромные строительные машины и миллиарды тонн сырья, спустились в нижние слои атмосферы и повисли над планетой. Появление в небе столь громадных металлических сооружений вызвало эффект бабочки, заключающийся в сокрушительных ураганах, сотрясавших весь мир, пока не пошли проливные дожди, которые не прекращались два месяца.

Жители планеты решили, будто мир оплакивает свою свободу, но как только слух достиг ушей итераторов, они объявили, что ливни смывают изъяны старого порядка. В добавление к этому утверждению из анонимных источников стали неназойливо распространяться легенды, изображающие бывших правителей Совета Феникса в самом неприглядном виде. Их обвиняли в коррупции, деспотизме и в эксплуатации народа ради корыстных целей.

По мере работы итераторов жителям Гелиосы стали демонстрировать примеры могущества Империума. Лемюэль пристально следил за работой агитаторов и замечал вооруженных людей, рассредоточенных в толпе и незаметно нейтрализующих активных критиков, а также перебежчиков из числа местных жителей, которые поддерживали выступающих громкими аплодисментами, и манипуляции с вокс-микрофонами, транслировавшими только доброжелательные вопросы, ответы на которые были приготовлены заранее.

Каждый итератор работал с командой дознавателей. В их задачу входило выявление местных верований и традиций, которые затем приукрашивались и перерабатывались, чтобы укреплять верность Империуму. И работа Тысячи Сынов в Великой библиотеке приносила в этом смысле огромную пользу.

Воины Магнуса почти не покидали хранилище знаний, зато Несущие Слово работали в тесном контакте с итераторами, обеспечивая охрану лагерей перевоспитания и подкрепляя проповеди собственным примером лояльности. Подобный вариант приведения к Согласию вызывал у Лемюэля отвращение: имперские доктрины вытесняли первобытную культуру планеты, как птенец кукушки вытесняет из гнезда своих соседей. Особенно прямолинейной была версия Имперского Кредо в устах самих Несущих Слово, и вскоре Лемюэлю стало тошно от устрашающей риторики, которая была похожа не на просвещение, а на промывание мозгов. Ходили слухи, что Император в прошлом высказал порицание Лоргару по поводу такого рвения, но, если даже это и было так, урок на него не подействовал.

Империум действительно был благословением, и единство действительно давало надежду на лучшее, но аргументы Несущих Слово казались абсурдными, словно доводы задиристых подростков на школьном дворе.

«Мы правы, потому что мы правы, — говорили они. — Согласитесь с нами, и мы будем друзьями. Не согласитесь, и мы станем врагами».

Это явно не лучший способ завоевать умы и сердца покоренного народа, но, с другой стороны, что оставалось делать? Плохо, конечно, что новые начинания приходится внедрять при помощи лингвистических уверток и откровенного запугивания, но Лемюэль не был так наивен, чтобы поверить в добровольный приход к Согласию населения, давшего столь жестокий отпор имперским силам. Процесс пойдет значительно быстрее, если удастся убедить людей в том, что теперь жизнь станет лучше, чем прежде.

И что больше всего расстраивало Лемюэля, так это действенная эффективность подобных методов.

Он вспомнил древний текст, показанный ему Камиллой, — «Ши цзи»,[61] подробнейший труд великого историка, который прославлял правящего императора и всячески чернил предыдущую династию.

Как и на Агхору, в двойном скоплении Причал Ковчега был назначен имперский правитель, чтобы еще долгие годы следить за процессами реконструкции и интеграции. Но в отличие от Агхору, где был оставлен гражданский чиновник, на Гелиосе требовалась более твердая рука. Генерал-майор Гестор Наварра был старшим офицером в отряде Уранти Дракс, где служили темнокожие воины, набранные исключительно из уничтоженных засухой джунглей Суд-Мерики. Наварра, кадровый офицер из Хай-Бразила, вместе с Несущими Слово прошел сотни сражений, и его назначение было единогласно одобрено.

По сравнению с Агхору имелось и еще одно отличие: на планетах скопления были оставлены и отряды солдат. Имперская администрация быстро внедрила свои щупальца во все сферы общественной жизни, заменила свергнутых правителей делегатами Империума и создала работоспособную инфраструктуру. Чиновники Муниториума подсчитывали прибыль, которую можно извлечь из каждой планеты, а лекторы и создатели легенд странствовали по всем уголкам мира, превознося славную историю Человечества.

Через четыре месяца после подавления сопротивления поступило донесение о том, что последний документ из Великой библиотеки Утеса Феникса был скопирован и сохранен в архивах «Фотепа». Спустя еще день Двадцать восьмая экспедиционная флотилия покинула орбиту планеты, и Магнус Красный отдал приказ на предельной скорости двигаться к изолированному островку космических обломков, который находился к галактическому востоку от Причала Ковчега.

Многие капитаны кораблей стали уточнять координаты, поскольку этот пункт находился вдали от известных точек варп-переходов, но Магнус подтвердил приказ. В этом районе космоса переход в Великий Океан должен был пройти более спокойно, а конечный пункт назначения Магнус объявил только в тот момент, когда корабли достигли недавно установленного варп-перехода.

Двадцать восьмая экспедиция получила приказ отправляться в систему Улланор, и перспектива присоединиться к своим братьям в войне против зеленокожих вызвала всеобщее волнение. Еще более заманчивым был шанс сражаться под руководством самого Императора, который разил жестоких врагов на передовой совместно с Хорусом Луперкалем.

Но надежды на грядущие битвы и славу быстро развеялись и сменились восторгом, когда стало известно, что кампания завершена, несмотря на то что война против зеленокожих грозила растянуться еще на целые годы и даже на десятилетия.

Император призывал их не ради участия в войне, а ради празднования победы.

Тысяче Сынов предстояло вместе со своими братьями-Астартес принять участие в Великом Триумфе и восславить победу Императора торжественным маршем, равного которому не было во всей Галактике. Навигаторы флотилии под опытным руководством Магнуса проложили кратчайший маршрут к системе Улланор.

Экспедиционная флотилия Несущих Слово была так занята процессом интеграции миров скопления Приют Ковчега в Империум, что Лоргар решил оставить большую часть воинов и отправиться на Улланор, как только сможет.

Магнус и Лоргар сдержанно попрощались и обменялись несколькими словами, которых, кроме них, никто не слышал. Но Ариман, внимательно наблюдая за примархами, уловил в ауре Магнуса какой-то необъяснимый, но тревожный всплеск.

Точно такой же выброс он наблюдал в тот день, когда Магнус был готов обменяться ударами с Руссом.

Глава 15 ТРИУМФ СУМРАЧНЫЙ ЛОРД СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ

Улланор претерпел немало изменений. В руках зеленокожих он превратился в грубый мир отвратительно пахнущих берлог и задыхающихся от ядовитых испарений бивуаков. Военные действия Астартес очистили его поверхность с беспощадной яростью, сметавшей все на своем пути. Но даже их действия не шли ни в какое сравнение с работой Механикум.

Четыре производственных флотилии геоформеров приступили к работе над пересеченной местностью, где еще недавно скрывался беспощадный вождь зеленокожих, чтобы превратить самый большой континент в сцену, достойную Повелителя Человечества. Здесь трудились миллионы сервиторов, автоматонов и солдат штрафных батальонов; целые горные вершины дробились в щебень, которым засыпали глубокие ущелья, недоступные для солнечного света, и даже холмистые пустоши, где зеленокожие жгли походные костры и сооружали крепости из глины и грязи.

Работа, для которой природе понадобилось бы несколько столетий, была выполнена за считаные месяцы, и когда «Громовые ястребы» Тысячи Сынов, переносившие на поверхность отряд за отрядом, вырывались из пелены смога и пыли, окутавшей Улланор, перед их пассажирами представала картина, от которой захватывало дух.

Вся поверхность внизу сверкала полированным гранитом, словно линзы придворного астронома. На ровной поверхности были оставлены кратеры с оплавленными до состояния стекла краями, в которых горел прометий. Вздымающееся пламя окрасило воздух в оранжевый цвет, а столбы черного дыма поднялись к самому небу. Мимо кратеров протянулась прямая как струна дорога шириной в пятьсот метров и длиной в пятьсот километров, а по краям дороги безмолвным свидетельством победы встали высокие мачты с трофеями в виде побелевших черепов зеленокожих бестий.

Почти невидимые за облаками дыма, на низкой орбите висели многочисленные корабли, их двигатели ни на минуту не прекращали работы в борьбе против силы гравитации. Мощные электромагнитные поля, генерируемые каждым кораблем, приводили к появлению цепных разрядов молний, от которых атмосфера планеты кипела и бурлила. Над поверхностью проносились эскадрильи истребителей, перехватчиков и бомбардировщиков, и рев их двигателей без слов прославлял великую победу.

Ярко-красные корабли Кровавых Ангелов остановились рядом с затейливо украшенными судами Детей Императора. «Фаланкс», могучая золотая крепость Имперских Кулаков, подавляла своей массивностью все окружающие корабли и, словно насмехаясь над законами природы, неподвижно висела над планетой.

Покрытые боевыми отметинами флагманы Хана, Ангрона, Лоргара и Мортариона проплыли над зеркальной поверхностью земли мимо судов своих собратьев-примархов, но больше всех поражал воображение позолоченный военный корабль, бросивший якорь над единственным участком континента, который не тронули мощные машины Механикум.

Это был «Дух мщения», флагманский корабль Хоруса Луперкаля, уступавший в своей грозной мощи только «Фаланксу». От его могучих орудий погибали целые миры, и Хорус Луперкаль безо всяких колебаний обрушивал на противников смертоносную ярость артиллерии. На призыв Императора откликнулись четырнадцать Легионов, сотня тысяч величайших во всей истории человечества воинов и девять примархов собрались на торжество, а остальные в ходе Великого Крестового Похода оказались слишком далеко от Улланора, чтобы поспеть вовремя.

Кроме того, здесь присутствовали восемь миллионов солдат Имперской Армии, и посреди каждого воинского лагеря колыхались на ветру многочисленные боевые знамена, почетные стяги и трофейные штандарты. Рядом с солдатами гордо выстроились тысячи единиц бронетехники и сотни титанов из Легио Титаникус. Они возвышались над смертными солдатами, словно вышедшие на марш стальные горы.

Тысяча Сынов высадились на поверхность планеты одними из последних. Весь континент уже раскалился, словно кузница, и молот истории был готов ударить по мягкому металлу, чтобы придать ему новую форму.

Только величайшее существо Галактики было способно внушить такую преданность.

Других таких собраний не было и быть не могло.

Ариман закрепил плащ на наплечниках примарха костяными защелками, выполненными в виде согнутых когтей. Потом расправил его по плечам Магнуса, позволяя переливающимся перьям окутать всю фигуру.

Магнус стоял в центре спирали внутри своего санктума; его стеклянная пирамида была разобрана на части и перенесена с борта «Фотепа» на идеально ровную поверхность Улланора. Свет гигантских факелов снаружи окрашивал хрустальные панели в оранжевый цвет, но мастерство Магнуса в науках Павонидов позволяло сохранять внутри комфортную прохладу.

При обычных обстоятельствах примарху помогал бы Амон, но в этот торжественный день Магнус попросил Аримана застегнуть пластины брони, чтобы не ударить в грязь лицом перед братьями-примархами.

— Как я выгляжу? — спросил Магнус.

— Ты наверняка привлечешь к себе внимание, — заверил его Ариман, отступив на шаг.

— А почему бы и нет? — заметил Магнус и мелодраматическим жестом раскинул руки. — Разве я этого недостоин? Пусть Фулгрим и его воины стремятся к совершенству. Я его воплощаю.

Примарх надел парадные доспехи, и золото ярко мерцало в изменчивом свете костров. Огромные рога воинственно торчали над его плечами, а шлем едва сдерживал гриву красных волос, связанных в три длинных пучка. За спиной крест-накрест висели два клинка, в руке сверкал золотом и изумрудами посох-хека, а висевший на цепях гримуар был едва виден из-под кольчужного килта, отделанного кожей.

— Мне кажется, это не то внимание, которого тебе хотелось бы, — заметил Ариман. — Я заметил, как смотрят на нас другие Легионы.

Он помедлил, прежде чем продолжить, прислушиваясь к страху, который преследовал его уже два месяца после отбытия из скопления Приют Ковчега.

— Они смотрели на нас точно так же, когда перерождение плоти было нередким событием.

Магнус повернулся в его сторону, и его зеленый глаз почти затмил сияние изумруда на посохе.

— В моем санктуме действует Символ Тутмоса, так что твоих слов никто не услышит, но не вздумай упоминать о перерождении плоти вне этих стен, — предупредил его Магнус. — Это проклятие осталось позади. Когда Император отправил всех вас на Просперо, я остановил деградацию геносемени и восстановил биологическую гармонию Тысячи Сынов. — Магнус слегка нагнулся и положил руку на плечо Аримана. — Да, это было слишком поздно для твоего брата, но достаточно скоро, чтобы спасти Легион.

— Я знаю, но после того, что случилось с Гастаром...

— Аберрационная мутация, ее вероятность — один шанс из миллиарда, — заверил его Магнус. — Поверь, сын мой, это никогда не повторится.

Ариман заглянул в глаз Магнуса и увидел силу его сердца.

— Я верю тебе, мой лорд, — сказал он после паузы.

— Отлично. Тогда мы больше не будем к этому возвращаться, — решительно заявил Магнус.

Магнус в окружении воинов Сехмет по зеркально-гладкой поверхности направился к единственному возвышающемуся объекту. Эта гора когда-то служила логовом военачальникам зеленокожих, но вершину снесли, а покрытое сталью основание стало помостом для Императора и его благородных сынов.

Магнус тоже займет место рядом со своим генным родителем и братьями: Дорном, Ханом, Ангроном, Сангвинием, Хорусом, Фулгримом, Мортарионом и Лоргаром. Всю дорогу от самого скопления Приют Ковчега воины Тысячи Сынов тщательно готовились к этому дню, и никто не хотел показаться недостойным своих братьев.

Для сопровождения Магнуса к помосту Ариман отобрал самых лучших и опытных воинов своего братства и каждого снабдил почетным картушем, прикрепленным к доспехам восковым скарабеем. Аурамагма в шутку предложил всем выбить по одному глазу, чтобы в них признавали избранников Магнуса. Никто не засмеялся, но Аурамагма никогда не отличался тонким юмором. Во главе тридцати шести воинов Сехмет шли капитаны братств, старшие воины Песеджета, носящие титул магистров храма. Отсутствовал только Фаэль Торон, поскольку его братство осталось на Просперо, чтобы защищать его жителей и тренировать учеников, которые питали надежду когда-нибудь оказаться в числе Тысячи Сынов.

Над их головами, наслаждаясь мощными потоками примитивной энергии эфира, резвились мерцающие силуэты Хранителей. Некоторые невидимые послеобразы остались от представителей ксеносов, которые называли эту скалу своим домом. Они были грубыми и мощными, как огнеметы, но к тому же очень недолговечны. Аэтпио следовал в потоке, остающемся после Магнуса, а Ютипа рыскал по краю отряда вместе с Паэоком и Эфрой, представляя собой единую массу света, крыльев и глаз.

В воздухе Улланора, несмотря на горячий запах прометия, вездесущий аромат оружейного масла и биохимикалий Астартес, еще остались следы зеленокожих. Облака выхлопных газов длинными полосами стелились над землей, и в воздухе постоянно чувствовался запах разогретого металла машин Механикум, их экзотических масел и смазок.

Вся плоскость, насколько хватало глаз, была занята тысячами Астартес, которым предстояло принять участие в триумфальном марше. Поскольку на планете собралось неимоверное количество воинов и различного вооружения, в атмосфере чувствовалась какая-то напряженность, взрывоопасная смесь воинской гордости и превосходства, довольно обычная при встрече солдат из разных частей. Каждое подразделение приглядывалось к соседям, прикидывая, кто из них сильнее, решительнее и отважнее.

Ариман шагал рядом с Магнусом и во взглядах своих собратьев, обращенных на могущественного примарха, улавливал скрытую настороженность.

— Я никогда не видел, чтобы в одном месте собралось такое множество Астартес, — сказал он Магнусу.

— Да, впечатляющее зрелище, — согласился Магнус. — Мой отец всегда понимал толк в символических жестах. Они этого никогда не забудут, и рассказы разнесутся по самым дальним уголкам Галактики.

— Но почему сейчас? — спросил Ариман. — Ведь Великий Крестовый Поход подошел к завершающему этапу.

По лицу Магнуса пробежала тень, словно Ариман коснулся нежелательной темы.

— Потому что для человечества наступает эпохальный момент, — сказал примарх. — Грядут великие перемены. А этот этап необходимо отметить в памяти всей расы. Кому из нас представится еще один случай пережить подобные события?

Ариман не мог не согласиться с этими доводами, но по пути к первому пропускному пункту перед помостом Императора он понял, что Магнус искусно уклонился от ответа на его вопрос.

На подходе к усеченному подножию скалы часовыми стояли два титана класса «Владыка войны». Эти боевые машины, украшенные позолотой и символическими молниями Императора, прибыли с Терры, чтобы защищать своего повелителя. Здесь же стояли самые могучие представители преторианской гвардии — Кустодес, великолепный сплав технологий и боевого духа.

— А они больше, чем тот, что ты поставил у входа в храм Пирридов, — сказал Хатхор Маат Калофису, когда они проходили между машинами.

— Да, больше, — согласился Калофис, то ли не замечая, то ли игнорируя его насмешливый тон. — Но войну не всегда выигрывает тот, у кого самая большая пушка. «Канис Вертекс» — хищник и, погибая, заберет с собой обоих этих красавцев. Величина — это неплохо, но большее значение имеет опыт, а его с лихвой хватает «Канис Вертекс» после Кориоваллума.

— Как и всем нам, — понимающе кивнул Фозис Т’Кар. — Но, говоря о «Канис Вертекс», разве не стоит отметить, что он был хищником?

— Мы еще посмотрим, — с усмешкой ответил Калофис.

— Титаны меня не беспокоят, — сказал Хатхор Маат. — Это всего лишь машины. Да, они очень большие, но без принцепсов это всего лишь гигантские статуи. Адепты Механикум, при всем своем опыте, так и не сумели создать машину, которой не требовался бы для управления человеческий разум. Я могу так раскачать молекулы воды в черепе принцепса, что он взорвется, могу довести до кипения его кровь или послать на броню разряд в миллион вольт и уничтожить весь экипаж.

— Я тоже легко могу с таким справиться, — вставил Фозис Т’Кар. — Помните, я уже однажды сделал это?

— Да, — ответил Утизаар. — Мы все прекрасно об этом помним. Ты никогда не устаешь рассказывать, как спас примарха от титана Агхору.

— Точно, — сказал Фозис Т’Кар. — В конце концов, чем он больше...

— Тем сильнее он тебя изуродует, когда доберется, — закончил Ариман. — Наш долг — сопровождать примарха, а не хвастаться своей силой.

Сразу за титанами их встретили огромные золотые воины, охранявшие все подходы к центру континента. Эти гиганты, не уступавшие ростом Астартес, были одеты в золоченую броню, украшенную рукописными изречениями и развевающимися клятвенными свитками под восковыми печатями. На пропускном пункте их было шестеро, за их спинами урчали двигателями три «Ленд Рейдера», а в стороне стояла еще и пара терминаторов.

— Сначала титаны, потом еще и это! Вам не кажется, что они ожидают каких-то неприятностей? — насмешливо спросил Хатхор Маат.

— Они всегда ожидают неприятностей, — ответил Ариман.

— А по-моему, все эти меры предосторожности смешны и никому не нужны. В конце концов, кто осмелится на какие-то диверсии, когда мир кишит Астартес и лучшей боевой техникой Империума?

— А ты когда-нибудь встречался с Кустодес? — спросил Фозис Т’Кар.

— Нет, а какое это имеет значение?

— Если бы ты с ними пообщался, ты бы не задавал таких глупых вопросов.

— Я был знаком с одним из них еще до отъезда на Просперо, — сказал Ариман. — Это был молодой, прямой, как шомпол, воин по имени Вальдор. Я думаю, примарх его помнит.

Магнус что-то проворчал, и все поняли его отношение к этому знакомству.

— И что ты о нем думаешь? — спросил Утизаар.

— А ты не понял?! — воскликнул Хатхор Маат. — В чем дело, ты больше не читаешь чужие мысли?

Утизаар проигнорировал насмешку капитана Третьего братства. Магнус повернулся к своим офицерам, и преувеличенно серьезное выражение его лица вызвало усмешку у Аримана.

— Хватит, — сказал Магнус. — Не важно, что вы капитаны. Если Кустодес решат, что вы недостаточно серьезно настроены, вам не удастся пройти внутрь. Их слово — закон, и, когда дело касается безопасности Императора, даже примарх не может отменить их приказ.

— Ладно, Азек, — не сдавался Хатхор Маат. — Расскажи, что собой представляет этот Вальдор?

Магнус доброжелательно кивнул, и Ариман начал рассказывать:

— Это преторианец, действующий с беспощадной эффективностью и абсолютно лишенный чувства юмора. Я полагаю, что служба в подразделении, отвечающем за безопасность величайшей личности в Галактике, оставляет не так уж много времени для веселья.

— Не так уж много? — неожиданно раздался чей-то голос рядом с Ариманом. — Совсем не оставляет.

Как смог кустодий так близко подойти к Магнусу и воинам Сехмет, так и осталось загадкой для Аримана.

Он не почувствовал его приближения, не ощутил ни малейшей дрожи в эфире, вызванной присутствием постороннего. Весь отряд только что подошел к контрольно-пропускному пункту, и вдруг, в одно мгновение, их Хранители исчезли, а рядом возникли два воина-Кустодес.

Оба они были такими же высокими, как и Астартес, но броня на вид сильно уступала в массивности. Их доспехи могли показаться церемониальным украшением, но Ариман отлично знал, что это обманчивое впечатление, благодаря которому Кустодес нередко получали преимущество. Кустодии были очень похожи на Астартес, но в то же время сильно отличались от них, как далекие родичи, пошедшие по иному пути эволюции.

В руках они держали Копья Хранителей — длинные пики, способные пронзить листовую сталь, а также одним ударом рассечь надвое бронированную тушу зеленокожего. Плюмажи из красных конских хвостов спускались с их шлемов подобно ручьям крови, а сверкающие зеленые линзы визоров почти полностью соответствовали тем, которыми пользовались Астартес Тысячи Сынов.

— Остановитесь, чтобы вас могли опознать, — сказал тот воин, что заговорил первым.

Ариман сосредоточил на нем все свое внимание. Он не мог отыскать даже эхо его присутствия в мире, как будто перед ним было не живое существо, а голографическое изображение. У Аримана даже в горле пересохло, а во рту появился неприятный горький привкус.

«Неприкасаемые, — раздался в его мозгу голос, сохранивший знакомые модуляции. — Могущественные, но не слишком».

Ариман по-прежнему не мог их видеть, но, зная теперь о существовании пустот, мог определить их по имеющимся провалам.

— Их шестеро, — передал он по вокс-связи, встроенной в доспехи.

— Семеро, — поправил его Магнус. — Одна из них гораздо искуснее маскирует свое присутствие, чем ее собратья.

Кустодес скрестили свои копья, блокируя проход к помосту Императора, и в душе Аримана вспыхнул гнев, вызванный оскорбительным присутствием Неприкасаемых. Величественный и грозный Магнус остановился. Его украшенный шлем выглядел увеличенной копией головных уборов стоящих перед ним воинов, и на мгновение могло показаться, что Магнус один из них — высокий предводитель воинов в золотых доспехах.

Магнус слегка наклонился, и его взгляд проследил за строчкой гравировки на нагрудной броне того воина, что стоял слева.

— Амон Тауромах Ксиагейз Лепрон Кайрн Хедросса, — произнес Магнус. — Я мог бы продолжать, но остальная часть твоего имени скрыта в изгибах брони. И Хаэдо Венатор Урдеш Жуйахао Фейн Маровия Трайен. Прекрасные имена, говорящие о великом наследии и исключительном происхождении. Ничего другого я и не ожидал от воинов Константина. Как поживает старик?

— Лорд Вальдор в порядке, — ответил кустодий, которого Ариман идентифицировал как Амона.

— Я так и думал, — сказал Магнус. Протянув руку, он коснулся сначала выгравированной строки на плече воина. — Ты носишь древнее и очень гордое имя, Амон. Так же зовут моего адъютанта, изучающего поэзию и скрытую суть вещей. Если имя действительно оказывает влияние на человека, значит ли это, что и ты интересуешься неведомым?

— Охрана Императора требует таланта проникать в скрытые истины, — осторожно ответил Амон. — И я горжусь, что имею некоторый опыт в таких делах.

— Да, вижу, что имеешь. Ты исключительный человек, Амон, и я уверен, ты высоко поднимешься в своем ордене. Тебе предстоят великие дела, — сказал Магнус. — И тебе тоже, Хаэдо, — добавил он.

Амон ответил на комплимент примарха легким наклоном головы, и копья стражей поднялись, позволяя Магнусу и отряду Сехмет пройти дальше.

— Это означает?.. — спросил Ариман, когда Кустодес отвели свое оружие в сторону.

— Система Единого Биометрического Контроля идентифицировала и записала в память ваши генетические метки, — сказал Хаэдо. — Вы те, за кого себя выдаете.

Магнус рассмеялся.

— Разве заявления и действительность когда-нибудь совпадают?! — воскликнул он.

Кустодес ничего не ответили, а только расступились, приглашая их пройти.

Подиум уже был виден, но, прежде чем занять место рядом с Императором, Магнусу предстояло получить последнее одобрение. Уже после проверок на всех контрольных пунктах Ариман периферийным мысленным зрением все еще ощущал гнетущее присутствие Неприкасаемых.

Из пояснений примарха он сделал вывод, что невидимыми часовыми были Сестры Безмолвия, безгласные члены сестринства Неприкасаемых и Стражей с Черных Кораблей. Весьма символично, что они с Кустодес работают рука об руку.

Астартес Магнуса уже вступили во внутренний круг, как метафорически, так и буквально, поскольку здесь собрались самые могущественные существа Вселенной, великолепнейшие сыновья своего ослепительного повелителя. Здесь, перед тем как подняться на платформу и присоединиться к отцу, собрались примархи.

Ариман заметил крылатый ангельский образ Сангвиния, чья броня ярко-красного цвета составляла странный контраст с белоснежными крыльями. Богоподобный примарх, увешанный серебряными кольцами и жемчужинами, стоял рядом с Ханом, смуглым воином в мехах и доспехах из лакированной кожи, с крылатым знаменем, похожим на знамя Повелителя Ангелов.

Блистающий золотой кожей Уризен что-то оживленно обсуждал с Дорном, примархом Легиона Имперских Кулаков, тогда как Фениксиец, сопровождаемый четверкой своих лорд-командиров, самодовольно прихорашивался рядом с Хорусом Луперкалем и его лейтенантами. Снежно-белые волосы Фулгрима сияли вокруг его превосходно вылепленного лица. Неудивительно, что члены его Легиона гордились своим видом, когда они следовали такому великолепному примеру.

Магнус направился прямо к своим братьям, но навстречу ему шагнул воин в тускло-белой броне с бледно-зеленой отделкой. На его наплечнике виднелся череп, окруженный колючим венцом, что указывало на принадлежность к Легиону Гвардии Смерти. Этот Астартес держался весьма угрожающе, и Ариман без труда определил в ауре все признаки враждебности.

— Я Игнаций Грулгор, капитан Второй роты Гвардии Смерти, — произнес воин, и Ариман заметил в его голосе высокомерную насмешку и осуждение, что свидетельствовало о полном отсутствии смирения.

— Мне нет дела до того, кто ты такой, воин, — спокойно проговорил Магнус, хотя и не без некоторого угрожающего оттенка в голосе. — Ты загородил мне дорогу.

Астартес, словно живая статуя, продолжал стоять перед Магнусом. Затем к Грулгору с двух сторон подошли могучий воин в золоте и меди и терминатор в доспехах пепельного цвета. В руках, закрытых рукавицами-кастетами, все они держали косы на эбонитовых древках. Длинные темные лезвия отяжелели от совершенных убийств. В мозгу Аримана всплыло название: Людокосы.

— А, безымянные воины Савана, — сказал Магнус и оглянулся вокруг. — Скажите своему лорду, пусть покажется. Я знаю, что он где-то рядом, — если память мне не изменяет, то на расстоянии не больше сорока девяти шагов.

Ариман невольно заморгал. От тени одного из титанов Кустодес отделился темный силуэт — высокий костлявый воин в доспехах тускло-белого цвета, отделанных только железом и бронзой, и в серой, словно грозовая туча, мантии. Бронзовый ворот со встроенным дыхательным аппаратом закрывал всю нижнюю часть лишенного волос черепа, и из него через равные промежутки времени вылетали струйки зловонного газа. Гигантское существо дышало этими испарениями.

— Мортарион, — свистящим шепотом произнес Хатхор Маат.

Впалые щеки этого воина наводили на мысль о крайнем истощении, а глубоко посаженные глаза, горящие янтарным огнем, казалось, видели бесчисленные ужасы. На груди Мортариона при каждом движении мелодично позвякивали многочисленные сосуды и фильтры, каждый его шаг сопровождался мрачным стуком железного древка косы по полированному граниту. На боку висел огромный револьвер, в котором Ариман узнал Лампион, изготовленный на Шенлонге пистолет, при каждом выстреле испускающий звездный свет.

— Магнус, — произнес примарх Гвардии Смерти вместо приветствия. — Я не ожидал, что ты осмелишься появиться здесь.

Слова Мортариона прозвучали прямым вызовом. Эти два божества, созданные Императором, чтобы его именем завоевать Вселенную, были братьями. И как все братья, они нередко ссорились между собой, желая привлечь внимание отца, но сейчас... сейчас в речи Мортариона прозвучала нескрываемая ярость.

— Брат, — откликнулся Магнус, игнорируя оскорбительный выпад, — сегодня великий день, не так ли? Девять сынов Императора собрались в одном мире. Такого не случалось с...

— Я прекрасно помню, когда это было, Магнус, — прервал его Мортарион голосом сильным и звучным, что не соответствовало бледному, изможденному лицу. — И Император запретил нам упоминать о том случае. Ты нарушаешь его приказ?

— Я ничего не нарушаю, брат, — сказал Магнус, сохраняя легкомысленный тон. — Но даже ты не можешь не признать символического значения этого числа. Три раза по три, песеджет древних богов, чудесное явление ангелов и девять космических сфер забытых веков.

— Ну вот, ты опять заговорил об ангелах и богах, — презрительно фыркнул Мортарион.

Магнус усмехнулся и сделал шаг вперед, чтобы взять Мортариона за руку, но тот уклонился.

— Ну же, Мортарион! — воскликнул Магнус. — Ты и сам не чужд музыке небесных сфер. Даже тебе должно быть известно, что числа не так просто являются в этот мир, они влекут за собой тщательно сбалансированные системы, как соединение кристаллов или музыкальные аккорды, все в соответствии с законами гармонии. Иначе зачем бы тебе держать своих телохранителей на расстоянии семь раз по семь шагов?

Мортарион покачал головой:

— Да, ты действительно погряз в тайных науках, как и говорил Король Волков.

— Ты разговаривал с Руссом?

— И не один раз, — подтвердил Мортарион. — После возвращения из скопления Приют Ковчега он очень разговорчив. Нам известно обо всем, что делал ты и твои воины.

— И что же вам известно?

— Ты переступил черту, Магнус, — прошипел Мортарион. — Ты держишь змею за хвост и торгуешься с силами, которые выше твоего понимания.

— Таких сил не существует, — возразил Магнус. — И ты должен бы прекрасно об этом знать.

Мортарион рассмеялся, и этот звук напомнил о сходе лавины в горах.

— Когда-то я знал существо, очень похожее на тебя, — сказал он. — Этот человек был так уверен в своих силах, так убежден в своем превосходстве, что не заметил своей судьбы, пока она не нависла над ним. Как и ты, он пользовался темными силами. Наш отец заставил его жизнью заплатить за этот порок. Будь осторожен, не то тебя ждет такая же судьба.

— Темные силы? — переспросил Магнус, качая головой. — Сила есть сила, и она не может быть хорошей или плохой. Она просто есть.

Он показал на пистолет, висевший на боку Мортариона.

— Это дурное оружие? — спросил он. — А твоя огромная боевая коса? Это просто оружие, не больше и не меньше. Лишь использующий его человек может заставить оружие сотворить зло. В твоих руках Лампион творит добро. В руках плохого человека он станет совсем другим.

— Дай человеку оружие, и он наверняка захочет пострелять, — заметил Мортарион.

— Теперь ты хочешь прочитать мне лекцию о случайности и предопределении? — огрызнулся Магнус. — Я уверен, Ариман и его Корвиды с радостью выслушают твою точку зрения. Приезжай на Просперо, и ты сможешь просветить моих воинов.

Мортарион покачал головой.

— Неудивительно, что Русс просил Императора наказать тебя, — сказал он.

— Русс — суеверный невежда, — презрительно бросил Магнус, но Ариман успел заметить, насколько сильно он шокирован поступком Короля Волков. — Он рассуждает о вещах, о которых не имеет представления. Императору известно, что я его самый преданный сын.

— Посмотрим, — прошипел Мортарион.

Повелитель Смерти резко развернулся и зашагал к помосту Императора, поскольку в этот момент на всем Улланоре раздалось пение труб титанов.

— Как ты думаешь, что он имел в виду? — спросил Фозис Т’Кар.

Отряд Сехмет выполнил свою задачу, проводив Магнуса на сглаженное основание скалы, служившее помостом Императору, и теперь Астартес предстояло пройти в торжественном шествии вместе с почетной стражей всех остальных примархов, собравшихся на Улланоре. Ариман не мог вообразить себе более почетной миссии, чем предстать перед таким высоким собранием.

Примархи заняли свои места на окованном сталью подиуме и распустили почетные караулы. Возможность пройти парадным маршем перед самим Императором для большинства воинов предоставлялась один раз в жизни.

Быть лично знакомым с примархом уже считалось большой честью, но промаршировать перед девятью примархами, да еще в присутствии Императора, было пределом мечтаний. Ариман был готов пройти с высоко поднятой головой перед теми, кого считал полубогами во плоти, апофеозом гуманизма и генной инженерии, взращенной на корнях древней науки.

То, что было создано двадцать таких существ, уже было подобно чуду. Глядя на их благородные лица, он вдруг почувствовал себя ничтожно маленьким, крошечной шестеренкой в непрерывно разрастающейся машине. Мысль о задействованных титанических силах задела в нем чуткую струну, и в груди стала нарастать энергия Великого Океана. Он увидел, как его метафора обретает очертания, и перед мысленным взором предстала необычная гигантская машина, размером с планету, в которой удивительно гармонично работали все шестерни, рычаги и поршни. Эти могучие поршни с грохотом поднимались и опускались, питая энергией целые миры, пробуждая их к новой жизни и новым начинаниям.

В середине машины он заметил поршень, отмеченный клеймом в виде оскаленной волчьей головы с горящими янтарными глазами. Рядом с этим поршнем работали и другие, несущие на себе различные эмблемы: золотой глаз, белый орел, обнаженные клыки, коронованный череп.

Видение еще не успело сформироваться полностью, как Ариман вдруг заметил, что поршень с волчьей головой движется немного не в такт с остальными, да еще и постепенно отклоняется в сторону. Дефектный поршень нарушил гармоничный баланс, и машина протестующе завибрировала, а потом раздался скрежет металла.

Главный библиарий покачнулся и в ужасе вскрикнул — механизм угрожающе скрипел и мог взорваться в любое мгновение. Видеть, как такому совершенному сооружению грозит гибель, было для Аримана непереносимой трагедией.

Но внезапно он ощутил прикосновение руки к своему плечу и увидел перед собой потрясающе красивого воина в доспехах жемчужно-серого цвета с эмблемой Лунных Волков. Видение грандиозной машины рассеялось, но горечь от сознания ее неминуемого разрушения исказила лицо Аримана.

— Брат, с тобой все в порядке? — с искренним участием спросил воин.

— Да, в порядке, — ответил Ариман, хотя его подташнивало.

— Он говорит, что в порядке, — прогудел подошедший сзади гигант. Он был намного выше Аримана, с пучком блестящих волос на макушке, и излучал дурное настроение и сильное желание самоутвердиться. — Оставь его и пошли к своей роте. Скоро начнется торжественный марш.

Воин протянул руку, и Ариман ответил на рукопожатие.

— Ты должен простить Эзекиля, — сказал гигант. — Временами, а точнее — всегда, он забывает о хороших манерах. Позволь представиться, я Гастур Сеянус.

— Азек Ариман, — ответил главный библиарий. — Сеянус? Эзекиль? Вы ведь из братства Морниваля?

— Признаю свою вину, — с обаятельной улыбкой сказал Сеянус.

— Я же говорил, что эти Кустодес совершенно не смыслят в охране! — воскликнул Фозис Т’Кар, протискиваясь мимо Аримана, чтобы заключить Сеянуса в сокрушительные объятия. — Как я рад снова тебя видеть, Гастур!

Сеянус со смехом освободился из его рук и толкнул Фозиса в плечо:

— Я тоже рад встрече, брат. Значит, так никто и не сумел тебя убить?

В это время к ним подошли еще два воина в доспехах Лунных Волков.

— Нет, хотя не могу сказать, чтобы не было попыток. — Фозис отступил на шаг назад и окинул взглядом подошедших воинов. — Эзекиль Абаддон и Тарик Торгаддон, чтоб мне провалиться. И Маленький Хорус тоже! Я часто рассказываю своим братьям, с какими врагами нам приходилось сражаться. Помнишь эти «бойни» на Кейлеке? Эти проклятые чудовища задали нам жару, ничего не скажешь. Помнишь, Тарик, там был один с синей шкурой? Так он почти...

Маленький Хорус поднял руку и прервал воспоминания Фозиса Т’Кара.

— Может, мы встретимся после триумфального марша? — предложил он и тотчас добавил: — Все вместе. Я бы с удовольствием познакомился с твоими друзьями и послушал рассказы о героических сражениях.

Сеянус кивнул.

— Обязательно, — согласился он. — Мне известно из достоверного источника, что Император намерен сделать важное объявление, и мне не хотелось бы его пропустить.

— Объявление? — повторил Ариман, ощущая трепет дурного предчувствия. — А что за объявление?

— Мы об этом узнаем, когда услышим, — проворчал Абаддон.

— Никто не знает. — Сеянус дипломатично улыбнулся. — Хорус Луперкаль не соизволил известить даже своих доверенных лейтенантов.

Сеянус оглянулся на подиум.

— Но что бы это ни было, — добавил он, — я подозреваю, оно будет очень важным для всех нас.

Глава 16 НОВЫЙ ПОРЯДОК ОБУЧЕНИЕ ОЧЕРЕДНОЙ ПРИКАЗ

За хрустальным стеклом пирамиды плыли звезды — слабые проблески света, который горел тысячу, а может, и миллион лет назад. Перспектива заглянуть в такое далекое прошлое всегда привлекала Аримана, потому что настоящее казалось ему эхом минувших эпох.

В санктуме на «Фотепе» стояла приятная прохлада, но этот тщательно подобранный климат не имел ничего общего с машинным контролем. Пол покрывали кристаллы черного и белого хрусталя, выложенные в форме спирали. Каждый кусочек хрусталя был добыт в Отражающих пещерах под Тизкой и собственноручно обработан Магнусом.

Свет звезд играл в блестящих плитках и сверкал на серебряных нитях алых каплевидных подвесок, украшавших плащ Магнуса.

Примарх, неподвижный как статуя, скрестив руки на груди, стоял строго в центре пирамиды и, запрокинув голову, смотрел в бесконечность космоса.

Когда Магнус спускался на поверхность планеты, местом отдыха ему служил шатер, воспроизводивший форму и размеры внутреннего санктума, но вот изысканную атмосферу, отличавшую это место, взять с собой никак не удавалось.

— Входи, Ариман, — сказал Магнус, не сводя взгляда со звездного неба. — Ты пришел как раз вовремя, чтобы вместе со мной наблюдать за полярным сиянием Механикум. Проходи в центр.

Ариман, следуя по черным плиткам спирали, прошел к центру, позволяя им очистить его разум от дурных мыслей, чтобы иметь возможность пройти обратно по белым. На ходу он изучал Магнуса.

После Великого Триумфа примарх держался отчужденно и чаще всего казался печальным. Гастур Сеянус не ошибся относительно объявления Императора, оно действительно изменило природу Вселенной, где они вели боевые действия. Уже почти два столетия Император, возлюбленный всеми, стоял во главе Великого Крестового Похода и сражался в авангарде человечества, раздвигая границы Империума до самых отдаленных уголков Галактики.

Но всему приходит конец, и Император объявил своим преданным воинам о том, что прекращает участие в боях, что настало время передать командование походом в другие руки. Астартес со слезами на глазах услышали о разлуке со своим любимым повелителем, но, как ни важна была эта весть, второе объявление Императора поразило их ничуть не меньше.

На виду у всех собравшихся воинов Император снял с головы золотой лавровый венок, в котором все привыкли его видеть, и передал своему любимому сыну. С этого момента армиями Империума командовал уже не Император. Эта честь принадлежала Хорусу Луперкалю. Воителю.

Этот древний титул был извлечен из пыльной тьмы веков, но он как нельзя лучше отображал уникальные качества примарха Лунных Волков. От миллионов воинов, собравшихся вокруг стального помоста, поднимались волны восхищения, смешанного с печалью, но Ариман заметил, что примархи на возвышение Хоруса отреагировали по-разному. Возможно, кто-то рассчитывал оказаться на его месте, а кто-то негодовал при мысли, что придется получать приказы от равного себе по рождению.

В любом случае это не имело значения. Решение было принято, и Император не собирался его обсуждать. Многие воины надеялись возобновить на Улланоре старые знакомства или завязать новую дружбу, но после объявлений Императора собрание Астартес распалось с невероятной поспешностью.

Двадцать восьмая экспедиция, покинув Улланор, совершила двухмесячный переход к Малому Гексию, одному из удаленных миров Механикум, чтобы пополнить свои припасы. Свидетелями зарождения нового галактического порядка стала основная часть Легиона Тысячи Сынов, но отдельные отряды выполняли задания в других пунктах этого сектора. И с каждым днем все больше сынов Магнуса присоединялось к родному Легиону в ожидании приказов от нового главнокомандующего Великого Крестового Похода.

Сотек привел роту наставников после оказания поддержки Пожирателям Мира в Глубинах Голготана, а потом пришло известие, что и последний отряд — Громодержцы Кенафа — вот-вот должен прибыть после сражений в составе Четвертого Легиона Пертурабо. Небольшое количество воинов Магнуса еще оставалось на других объектах, но подавляющее число его сыновей собралось на Малом Гексии.

Корабли Тысячи Сынов, словно новорожденные младенцы, на шесть месяцев присосались к кузницам и складам планеты. Миллиарды снарядов, тысячи тонн продовольствия и воды, комплекты снаряжения, сушеные продукты, взрывчатка, бронетехника, энергетические батареи, цистерны с горючим и сотни других предметов, необходимых для функционирования экспедиционной флотилии, были переправлены громоздкими транспортными шаттлами либо с использованием невероятно тонких башен Циолковского.

После дозаправки Легион и миллионы солдат поддержки оставались на якоре на орбите, ожидая очередного приказа. Эти месяцы не были потрачены впустую. Армейские подразделения вместе с Астартес занимались боевой подготовкой и узнавали что-то новое о способностях друг друга.

Каждый капитан братства делил свое время между боевой подготовкой и ментальными занятиями, чтобы восстановить силы и связь с эфиром, но в целом Легион снова был готов оказаться в гуще событий. Летописцы тоже не теряли времени даром. Многие занимались шлифовкой сделанных ими записей, с тем чтобы опубликовать их после окончания Великого Крестового Похода, а попутно старались разузнать побольше о церемонии Великого Триумфа на Улланоре.

Другие доводили до совершенства наброски и эскизы, сделанные во время покорения Гелиосы и приведения к Согласию ее обитателей. А некоторые избранные, ставшие Послушниками Тысячи Сынов, продолжали обучение.

— Очень красиво, верно? — спросил Магнус у подошедшего Аримана.

— Да, красиво, мой лорд, — согласился Ариман.

— Я так много могу увидеть, когда смотрю из своего святилища, Азек, но гораздо больше хочется узнать. Конечно, мне и сейчас многое известно, но когда-нибудь я буду знать все. — Магнус улыбнулся и покачал головой, словно удивленный собственной самонадеянностью. — Можешь не скрывать своего хмурого вида, друг мой, — продолжал он. — Я не такой невежда, чтобы забыть труды Аристофана и диалоги Платона. «Я знаю только то, что ничего не знаю»[62] — вот истинная суть познания.

— Я не так глубоко заглядываю в небеса, мой лорд, — сказал Ариман, — но созерцание звезд всегда приносит мне умиротворение, уверенность в том, что Галактика подчиняется определенному порядку. Это дает мне ощущение стабильности в эпоху перемен.

— Ты говоришь так, словно перемены внушают опасения, — сказал Магнус, наконец переведя на него свой взгляд.

— Перемены иногда необходимы, — обезоруживающе улыбнулся Ариман. — Но я предпочитаю порядок. Он более... предсказуем.

Магнус усмехнулся:

— Да, я понимаю, что это было бы очень приятно, но прекрасно устроенный и упорядоченный мир подвержен стагнации. Реальный мир жив только потому, что в нем много изменений, беспорядка и разложения. Старый порядок должен уйти, чтобы уступить место новому.

— Именно это и произошло на Улланоре? — осмелился спросить Ариман.

— В некотором роде — да. Ни один режим, даже установленный божеством, не может сохраняться вечно. В конце концов, величайший принцип творения состоит в том, что нереальность и вероятность сближаются и расходятся бесчисленное количество раз в ограниченный промежуток времени.

Ариман помолчал, не уверенный, что правильно понял слова примарха.

— Мы одиноки среди звезд, Азек, — со вздохом произнес Магнус и снова скрестил руки на груди.

— Как это, мой лорд?

— Император покидает Великий Крестовый Поход, — пояснил Магнус. — Я слышал его разговор с Хорусом на помосте во время парада. Мой брат хотел узнать, почему отец оставляет нас, и знаешь, что он ответил?

— Нет, мой лорд, — сказал Ариман, хотя вопрос был чисто риторическим.

— Он сказал, что причина тому не в усталости от сражений, а в том, что его призывает более великое предназначение, которое, как он уверен, поможет сохранить результаты наших завоеваний на вечные времена. Хорус, конечно, захотел узнать, что это такое, но отец не пожелал отвечать и тем сильно уязвил его гордость. Видишь ли, Хорус был первым, кого отец разыскал после того, как все мы были... разбросаны по Вселенной. Отец и сын почти тридцать лет сражались плечом к плечу, и образовавшуюся между ними связь нелегко ослабить. По правде говоря, многие из моих братьев с завистью смотрят на эти узы.

— Но не ты?

— Я? Нет, я никогда не терял контакта с отцом. Мы не раз беседовали с ним еще до того, как он ступил на поверхность Просперо. Такой связи, что существует между нами, нет ни у одного из моих братьев. Когда наш Легион покинул Улланор, я пообщался с отцом и рассказал ему о том, что обнаружил на Агхору тайный лабиринт тоннелей, которые пронизывают Имматериум и связывают между собой все точки и все времена.

Магнус опять отвернулся к звездам, а Ариман хранил молчание. Он понимал, что нельзя нарушать откровения Магнуса, хотя его рассказ об открытии на Агхору вызывал глубочайший интерес.

— А знаешь, что он сказал, Азек? Знаешь, как он отреагировал на это важнейшее открытие, дающее доступ в любой уголок Галактики?

— Нет, мой лорд.

— Он знал, — спокойно произнес Магнус. — Он уже знал о нем. Наверное, это не должно было меня удивлять. Если кто-то в Галактике и мог знать об этих вещах, то только мой отец. После того как он убедился, что я раскрыл эту сеть, он признался, что знает о ней уже не одно десятилетие, и принял решение овладеть ее секретами. Именно поэтому он и решил возвратиться на Терру.

— Но это ведь великое открытие?

— Бесспорно, — согласился Магнус, но без особого энтузиазма. — Я сразу же предложил ему свою помощь, но предложение было отклонено.

— Отклонено? Но почему же?

У Магнуса едва заметно поникли плечи.

— По всей видимости, научные исследования моего отца находятся еще в слишком хрупком состоянии, чтобы на них могла взглянуть чья-то другая душа.

— Это меня удивляет, — сказал Ариман. — В конце концов, нет более прилежного исследователя эзотерических явлений, чем Магнус Красный. А Император сообщил, почему отказывается от твоей помощи?

— Он не только отказался от моей помощи, но и предупредил, чтобы я прекратил свои исследования. Лишь сообщил, что мне отведена важнейшая роль в его грандиозных замыслах.

— А ты не спрашивал, что наговорил ему Леман Русс?

— Нет, — покачал головой Магнус. — Мой отец прекрасно знает волчью натуру брата; ему не надо доказывать, насколько смешны и лицемерны обвинения Русса.

— И все же, — заметил Ариман, — жаль, что мы не успели побольше узнать от Волков. Между мной и Охтхере Судьбостроителем образовалась крепкая связь. С помощью Утизаара я многое мог бы выведать о внутренней структуре Легиона Короля Волков.

Магнус кивнул и улыбнулся.

— Не беспокойся, Азек, — сказал он. — Судьбостроитель не единственный источник информации среди Волков. У меня есть другие агенты, хотя они и сами не догадываются, что пляшут под мою дудку.

Ариман ждал продолжения, но примарх предпочел оставить сведения при себе.

Больше он ни о чем не успел спросить, потому что в этот момент сияние звезд дрогнуло, словно на хрустальную пирамиду накинули тончайшую вуаль.

— Смотри, — сказал Магнус, — начинается полярное сияние Механикум.

Словно оставленная под дождем акварель, свет звезд стал расплываться. Смесь химических испарений и влаги в атмосфере поймала отраженные лучи далекого солнца Малого Гексия, и вокруг всего мира образовался мерцающий ореол, как будто планета от полюса до полюса была объята разноцветным пламенем.

Эффект, несмотря на то что происходил от постоянного загрязнения атмосферы и бурно развивающейся в ущерб экологии планеты промышленности, получился великолепный. Ариман считал это явление доказательством того, что из самых отвратительных источников можно извлечь нечто удивительное. Сопутствующим эффектом полярного сияния Механикум было уменьшение плотности барьера между материальным миром и Имматериумом, а еще в короне планеты появлялись отблески эфирных вихрей самых невообразимых оттенков, и их тоже можно было заметить сквозь хрустальный полог пирамиды.

— Великий Океан, — грустно произнес Магнус. — Насколько же он прекрасен!

Ариман приглушил освещение личной библиотеки, помня о том, насколько важна любая мелочь для концентрации внимания. Лемюэля удивил небольшой размер этого помещения, уступавшего обычному кабинету терранского чиновника. И для библиотеки здесь было совсем немного книг, всего лишь один шкаф, заполненный кожаными футлярами для свитков и стопками отдельных листов бумаги.

Вдоль одной из стен стоял большой письменный стол из светлого полированного дерева с темными прожилками, на котором лежала обтянутая зеленой кожей папка и несколько открытых фолиантов толщиной не менее полуметра.

В углу безмолвным свидетелем его неудачных попыток стояла подставка с доспехами Аримана. Доспехи напоминали Лемюэлю роботов Калофиса, и от одной мысли о бездушных механических воинах у него по спине пробегал холодок.

— Ты уже видишь ее? — спросил Ариман.

— Нет.

— Посмотри еще раз. Плыви вместе с потоком. Вспомни все, чему я тебя учил после Сорокопута.

— Я стараюсь, но их слишком много. Как я могу определить, где реальное будущее, а где потенциальные возможности?

— А вот для этого, — принялся объяснять Ариман, — необходим личный опыт прорицателя. Некоторые предсказатели обладают внутренней связью с эфирными потоками, которая ведет их к истине с неукоснительной точностью, а другим, чтобы ее достичь, приходится отсеивать тысячи бессмысленных видений.

— А к каким из них ты относишь себя? — спросил Лемюэль, не открывая глаз и пытаясь проследить за миллионами возможных траекторий разлетающихся карт.

— Думай больше о картах, а не обо мне, — посоветовал ему Ариман. — Готов?

— Готов.

Карточный домик, тщательно собранный на краю стола, представлял собой идеально сбалансированную пирамиду. Ариман построил ее из семидесяти восьми карт, вынутых из обернутой тканью коробки, которые назвал колодой Триумфов Висконти—Сфорца.[63] Каждая из карт была тщательно прорисована и несла на себе образ царственной особы.

— Поймай «Семерку монет», — сказал Ариман и хлопнул ладонью по столу.

Пирамида рухнула, и со стола красочным вихрем посыпались «Всадники», «Короли» и «Принцессы». Лемюэль, протянув руку, выхватил одну из карт и поднес к глазам.

— Покажи мне, — потребовал Ариман.

Лемюэль положил карту на стол. На ней была изображена фигура женщины, тянувшейся к восьмиконечной звезде.

— «Звезда», — назвал карту Ариман. — Попробуем снова.

— Это невозможно! — в отчаянии воскликнул Лемюэль. Он уже три часа пытался выхватить из потока падавших карт именно ту, которую называл Ариман, но все безуспешно. — Я не могу этого сделать.

— Можешь. Поднимись к нижнему уровню Исчислений и очисти свой разум от хаоса материальных забот. Пусть твои мысли текут свободно, без влияния голода, желаний и страсти. Только в этом случае ты сможешь отыскать истинный путь в отголосках будущего.

— Освободиться от желаний? Это не так-то легко сделать, — заметил Лемюэль.

— А я и не обещал, что будет легко. Наоборот, предупреждал о трудностях.

— Я знаю, но для человека с моим аппетитом нелегко подавить голод. — Лемюэль похлопал рукой по объемистому, хотя и слегка усохшему чреву.

Корабельная кухня могла предложить только безвкусную смесь из восстановленных паст и быстрозамороженной органики, выращенной в трюмах гидропонным методом. Такой набор обеспечивал питание организма, но не более того.

— Тем более тебе должны помочь Исчисления, — сказал Ариман. — Поднимайся до нижних сфер и мысленно представь себе траекторию каждой карты, изменения, вызванные столкновениями, и их влияние на поток в целом. Учись читать геометрическую прогрессию вероятностей, когда каждое смещение дает начало тысяче новых вариантов, даже если все исходные параметры были одинаковы. В забытые века люди называли это теорией хаоса или фрактальной геометрией.

— Я не способен на это, — возразил Лемюэль. — Твой мозг создан с учетом подобных возможностей, а мой — нет.

— Мне помогает не мое улучшенное восприятие, — возразил Ариман. — Я ведь не математик.

— Тогда попробуй сам, — предложил Лемюэль.

— Хорошо, — согласился Ариман и спокойно восстановил карточную пирамиду. Закончив строительство, он обернулся к Лемюэлю. — Назови карту.

Лемюэль задумался.

— «Колесница», — наконец выбрал он.

Ариман кивнул и встал рядом со столом, прикрыв глаза и опустив руки.

— Готов? — спросил Лемюэль.

— Да.

Лемюэль хлопнул по столу, и карты посыпались на пол. Рука Аримана, словно атакующая змея, метнулась вперед и подхватила в воздухе единственную карту с золотым обрезом. На ней была изображена золотая колесница, запряженная парой белых крылатых коней. Ариман положил карту лицом вверх.

— Видишь? Это вполне возможно.

— Тебе помогли рефлексы Астартес, — сказал Лемюэль.

— Ты так считаешь? — с улыбкой спросил Ариман. — Ладно, давай попробуем еще раз.

Он еще раз построил карточный домик и предложил Лемюэлю выбрать карту. Летописец назвал одну из карт, и тогда Ариман, закрыв глаза, снова встал перед столом. На этот раз он поднял руку и близко свел большой и указательный пальцы, как будто уже поймал невидимую карту. Затем его дыхание стало глубже, а глаза под опущенными веками то поднимались, то опускались.

— Давай, — скомандовал Ариман.

Лемюэль хлопнул по столу, разрушив хрупкую постройку. Ариман не шелохнулся, но одна из карт, пролетев по воздуху, скользнула точно между его пальцами. Лемюэль даже не удивился, когда увидел на карте фигуру с огненным мечом в правой руке и увенчанным орлом глобусом в левой. По обе стороны от нее летели ангелы и трубили в золотые трубы со свисающими серебряными знаменами.

— Как раз то, что ты хотел, — сказал Ариман. — «Правосудие».

Четыре дня спустя Лемюэль снова уютно устроился в личной библиотеке Аримана, хотя на сегодня вместо занятий ему были обещаны воспоминания. Прошел почти целый год с тех пор, как летописцев не допустили на поверхность Улланора, и теперь Лемюэль надеялся услышать рассказ о возвышении Хоруса Луперкаля из уст очевидца и участника Великого Триумфа. Но его ожидало разочарование.

Как только Лемюэль начал расспрашивать о торжестве, Ариман пожал плечами, словно это было рядовое событие, не заслуживающее внимания летописцев.

— Это было наше частное дело, — сказал он.

Лемюэль едва не рассмеялся, но вдруг заметил, что Ариман говорит совершенно серьезно.

— И почему тебе все же так хочется о нем услышать?

— Серьезно?

— Да.

— Вероятно, потому, что там присутствовал Император, — сказал Лемюэль, стараясь понять, почему Ариман находит странным желание узнать подробности этого выдающегося события. — Или, возможно, потому, что Император вернулся на Терру и Великий Крестовый Поход получил нового командующего. Хорус Луперкаль стал Воителем. Такое событие представляет собой поворотный пункт в истории человечества, ты ведь и сам это прекрасно понимаешь, верно?

— Верно, — кивнул Ариман. — Хотя боюсь, что я не слишком хороший рассказчик. Я уверен, что другие, когда придет время, поведают об этом событии лучше меня.

Ариман сидел за письменным столом и прихлебывал прозрачное золотистое вино из огромного оловянного кубка. Лемюэль догадывался, что он просто не хочет говорить об Улланоре и лишь потому ссылается на свое неумение рассказывать.

Пожалуй, воспоминаний сегодня будет не много. Мысли Аримана были заняты каким-то событием, произошедшим на поверхности Улланора, но узнать, что именно случилось, Лемюэлю, пожалуй, не удастся.

Лемюэль никак не ожидал встретить Астартес, которого беспокоит что-либо еще кроме сражений, и он присмотрелся к Ариману. Даже без боевых доспехов, в одной красной тунике и солдатских брюках цвета хаки, этот воин был огромен. Пластины брони скрывали его тело, и тогда оно казалось гладким и ровным, словно машина, а теперь можно было рассмотреть его вздувшиеся бицепсы и волнистую поверхность грудных мышц. Без доспехов Астартес, пожалуй, производили еще более пугающее впечатление. Их тела своими пропорциями вполне соответствовали человеческим, но в силу величины казались чужеродными.

Лемюэль достаточно хорошо познакомился с Ариманом после Улланора — не настолько тесно, чтобы считать его своим другом, но и не так плохо, чтобы не замечать его настроения. Своих друзей-летописцев он видел очень редко, поскольку Камилла и Каллиста большую часть времени проводили в библиотеке «Фотепа» в обществе Анкху Анена, который учил их развивать проявившиеся способности. Но если женщин он хоть изредка встречал, то Махавасту Каллимака не видел совсем.

— Лемюэль? — окликнул его Ариман, возвращая мысли к настоящему.

— Прости, — сказал Лемюэль. — Я задумался об одном своем друге. Надеюсь, у него все в порядке.

— О ком это?

— О Махавасту Каллимаке, летописце примарха.

— А почему у него что-то может быть не в порядке?

Лемюэль пожал плечами, не зная, как объяснить свое беспокойство.

— В последний раз, когда я его видел, он был чем-то расстроен, а кроме этого, он пожилой человек, подверженный старческим болезням. Понимаешь?

— Не совсем, — признался Ариман. — Я сейчас так же здоров, как и две сотни лет назад.

Лемюэль хихикнул:

— Это должно было бы меня удивить, но удивительно другое: как быстро привыкаешь к самым невероятным вещам, особенно когда находишься в обществе одного из Тысячи Сынов.

Он поднес к губам небольшой хрустальный бокал с вином и сделал глоток, наслаждаясь редким вкусом напитка, в котором не ощущалось следов фильтрации.

— Как тебе нравится вино? — спросил Ариман.

— Оно более изысканное, чем то, к которому я привык,— сказал Лемюэль. — Очень ароматное и насыщенное, но в то же время на удивление деликатное.

— Виноград был выращен в подземных садах на Просперо, — объяснил Ариман. — Вино моего собственного приготовления, по генному образцу, взятому с бывшего острова Дименсландт, что находится в заливе Эретаунга.

— Я никогда не думал, что среди Астартес могут быть специалисты по виноделию.

— Нет? Почему?

Лемюэль склонил голову набок, прикидывая, не шутит ли Ариман. Главный библиарий Тысячи Сынов, безусловно, хранил серьезное выражение лица, но уж слишком часто эта серьезность нарушалась шутками, произносимыми с самым бесстрастным видом. Тем не менее аура Аримана свидетельствовала о том, что вопрос задан вполне серьезно, и Лемюэль стал подбирать слова для ответа.

— Ну, просто вы созданы для войны. Я не думал, что сражения оставляют много времени для мирных занятий.

— Другими словами, ты хочешь сказать, что мы не годимся ни на что, кроме войны? Так? Что Астартес — это просто оружие, инструмент для убийства и не имеют других интересов?

Лемюэль заметил блеск в глазах Аримана и решил ему подыграть.

— Астартес действительно очень хороши в войне, — сказал он. — Я понял это на Утесе Феникса.

— Ты прав, мы искусные убийцы. И я думаю, именно поэтому в нашем Легионе поощряются другие интересы, не относящиеся к сражениям. В конце концов, Великий Крестовый Поход не будет длиться вечно, и после его окончания нам потребуется другое занятие. Что станет с воинами, когда не будет больше войн?

— Они осядут на одном месте и будут выращивать отменный виноград, — сказал Лемюэль, после чего он прикончил вино, а Ариман снова наполнил его бокал.

Абсолютная нелепость этой сцены вызвала у него невольную дрожь. Лемюэль покачал головой и рассмеялся.

— Что тут смешного? — поинтересовался Ариман.

— В общем-то ничего, — ответил летописец. — Я только удивляюсь, как могло случиться, что Лемюэль Гамон, знаток и в то же время дилетант в эзотерических науках, вдруг решился выпить стаканчик вина с генетически усовершенствованным сверхчеловеком? Еще два года назад, если бы кто-то сказал, что я буду вот так сидеть с тобой за стаканом вина, я счел бы его сумасшедшим.

— Я тоже испытываю подобные чувства, — заверил его Ариман.

— Тогда давай выпьем за наши новые ощущения, — предложил Лемюэль, поднимая бокал.

Они выпили и помолчали, наслаждаясь странностью момента. Наконец Лемюэль счел паузу достаточно длинной и заговорил снова:

— Но ты так и не ответил на мой вопрос.

— Какой вопрос?

— Помнишь, во время тренировки с картами я тебя спросил, к какому виду предсказателей ты относишь себя: к тем, кто имеет непосредственный контакт с эфиром, или к тем, кому приходится бороться за каждую крупицу истины? Мне кажется, это первый вариант.

— Да, когда-то так и было, — сказал Ариман, и в его ауре Лемюэль смог прочесть гордость и одновременно сожаление. — Я мог без особых усилий извлечь видения будущего из эфира, я вел свое братство самыми эффективными тропами в сражениях и в учебе, но теперь я вынужден усиленно работать ради самого краткого отблеска будущего.

— А что изменилось?

Ариман встал, обошел вокруг стола, взял колоду карт и тщательно ее перемешал. Лемюэль, глядя на него, подумал, что он мог бы стать крупье в любом казино. Ариман с невообразимой легкостью вертел карты между пальцами, даже, казалось, не замечая их.

— Течения Великого Океана все время меняются, и их влияние то нарастает, то ослабевает. Бурный поток в долю секунды может превратиться в едва заметный ручеек. Пологая волна способна увеличиться до яростного тайфуна. Так и способности предсказателя растут и уменьшаются в зависимости от его настроения, а оно отличается непостоянством, словно полет бабочки.

— Ты говоришь о нем как о живом существе, — сказал Лемюэль, отметив задумчивое выражение глаз Аримана.

Ариман улыбнулся и положил карты на стол.

— Возможно, — согласился он. — Древние мореплаватели Терры часто говорили, что у них две жены — земная женщина и океан. Обе они ревновали друг к другу, и люди верили, что и та и другая имели равные права на жизнь моряка. Жить так близко к эфиру — значит стоять одной ногой в другом мире. Оба мира грозят опасностями, но человек может научиться узнавать о взаимодействии миров и подстраиваться под их ритм. Самое важное — угадать верный момент и оказаться на гребне энергетической волны.

Лемюэль протянул руку и постучал пальцем по картам с золотой рубашкой.

— Похоже, что именно это мне и не удается, — сказал он.

— Да, предсказания не твой конек, — согласился Ариман. — Хотя в чтении эфира у тебя есть определенные способности. Возможно, я сумею уговорить Утизаара из братства Атенейцев выкроить для тебя немного времени. Он сумеет развить в тебе эту черту.

— Я часто слышу о ваших братствах и давно хотел спросить: к чему такая узкая специализация? Я проходил обучение у сангомов, и эти мужчины и женщины служили своему народу самыми различными способами. Они не ограничивали себя строгими рамками какой-то одной области. Почему в твоем Легионе воины следуют учениям разных культов?

— Лемюэль, сангомы, о которых ты говоришь, получили лишь крошечную часть знаний Великого Океана. Самый молодой стажер любого братства Тысячи Сынов знает и использует больше тайн, чем самый опытный сангом.

— В этом я не сомневаюсь, — сказал Лемюэль и отпил еще глоток вина. — Но почему их так много?

Ариман улыбнулся:

— Допивай свое вино, а я расскажу тебе о первом путешествии Магнуса в пустоши Просперо.

— Просперо настоящий рай, — начал свой рассказ Ариман. — Это чудесная планета, светлая и прекрасная. Ее горы возносятся к небу белоснежными клыками, леса удивляют пышным цветением, а океаны кишат жизнью. Этот мир восстановил былую славу, но так было не всегда. Задолго до появления Магнуса планета оказалась на грани опустошения.

Ариман взял с верхней полки книжного шкафа ящичек из простого железа и поставил его на стол перед Лемюэлем. Под крышкой ящика оказался причудливый череп явно не человеческого происхождения, темный и блестящий, словно покрытый лаком. Череп имел удлиненную форму, с двумя выдающимися мандибулами и огромными глазницами. С первого взгляда он был похож на останки отвратительного насекомого.

— Что это? — не скрывая своего отвращения, спросил Лемюэль.

— Это законсервированный экзочереп психнойена, ксенохищника, который водится на Просперо.

— А почему ты решил мне его показать?

— Потому что без него не возникли бы братства Тысячи Сынов.

— Не понимаю.

— Я тебе объясню. — Ариман вынул череп из ящика и протянул его Лемюэлю. — Не бойся, он давно мертв, и даже остаточная аура уже растворилась в Великом Океане.

— Нет, благодарю. Эти мандибулы, того и гляди, оторвут мне голову.

— Это было возможно, но не они делали психнойена таким грозным хищником. Главную опасность представлял репродуктивный цикл этих существ. Самка психнойена реагировала на психические излучения, а кроме того, обладала зачатками телепатии и телекинеза. В период размножения она откладывала яйца в мозг живого существа, не обладавшего защитой от влияния эфира.

— Отвратительно, — ужаснулся Лемюэль.

— Но это еще не самое худшее.

— Вот как?

— Далеко не самое худшее, — не без удовольствия повторил Ариман. — Яйца были мелкими, не больше песчинки, но уже на следующее утро из них вылуплялись личинки, которые начинали пожирать мозг. Сначала жертва не чувствовала ничего, кроме слабой головной боли, а к середине дня уже наступала агония, сопровождавшаяся жестокими мучениями и безумством, поскольку личинки выедали весь мозг изнутри. К закату жертва умирала, а опустевший череп кишмя кишел жирными червями. В течение нескольких часов зародыши доедали труп, а потом прятались в темные места и окукливались. На следующий день они выходили на свет уже взрослыми особями, готовыми к охоте и размножению.

У Лемюэля тотчас скрутило внутренности, и он постарался прогнать мысли о существах, чей мозг изнутри пожирали мерзкие паразиты.

— Какая ужасная смерть, — пробормотал он. — Но я все же не понимаю, какое отношение имеют эти отвратительные создания к жизни на Просперо и формированию Тысячи Сынов.

— Терпение, Лемюэль. — Ариман уселся на край стола. — Дойдем и до этого. Ты ведь слышал о Тизке, Городе Света, не так ли?

— Это место, которое мне не терпится увидеть, — ответил Лемюэль.

— Скоро увидишь, — усмехнулся Ариман. — Именно Тизка стала последним оплотом цивилизации, исчезнувшей несколько тысячелетий назад, и те, кто пережил всепланетную катастрофу, скрывались там от психнойенов. Есть предположение, что необычайно сильный прилив в Великом Океане вызвал у населения планеты неконтролируемый всплеск психической энергии, что послужило толчком к агрессивному поведению психнойенов во время размножения. Цивилизация Просперо потерпела сокрушительный удар, а немногие оставшиеся обитатели бежали в город.

— Тизка, — прошептал Лемюэль, предвкушая рассказ о давней истории Просперо.

— Верно, — подтвердил Ариман. — Жители Тизки выдержали не одно тысячелетие, но все, что они создали после прибытия с Терры, превратилось в прах. На поверхности Просперо и сейчас сохранились многочисленные свидетельства древней цивилизации, но городами завладели леса, а в дворцах правителей обитают дикие звери.

— Но как же они выжили?

— Несмотря на катастрофу, они сберегли достаточно знаний и оборудования, чтобы создать технопсихические приспособления и изыскать возобновляемые источники энергии, что позволило им построить гигантские гидропонные сады в пещерах на нижних отрогах гор.

— Где ты выращиваешь отличный виноград для этого превосходного вина, — добавил Лемюэль, приподняв бокал. — Но я спрашивал не об этом. Как они спасались от психнойенов?

Ариман постучал пальцем по лбу:

— Они развивали в себе силы, которые сделали их не столь уязвимыми. Тизка привлекала к себе тысячи психнойенов, но среди выживших нашлись одаренные псайкеры, которые силой разума сумели воздвигнуть невидимые барьеры. Это были примитивные и грубые силы по сравнению с теми тонкими методами, которыми пользуемся мы, но они держали чудовищ на расстоянии. И вплоть до появления Магнуса эти специалисты-практики оставались в узких границах, обусловленных непониманием природы Великого Океана.

Лемюэль поставил свой бокал на стол. Предания, связанные с ранними периодами жизни примархов, как правило, были перегружены гиперболами и аллегориями и сверх меры изобиловали деталями, которые описывали их силу, ловкость владения оружием и прочие подобные достоинства.

Но рассказом о деяниях примарха в его домашнем мире, услышанным от воина его Легиона, мог похвастаться не каждый летописец; правдивое повествование не шло ни в какое сравнение с приукрашенными легендами итераторов. От предвкушения у Лемюэля участился пульс, и он ощутил за спиной дуновение ветерка, словно кто-то прошел мимо. И вдруг в гранях хрустального бокала ему привиделись красные блики, а потом почудился и золотой глаз, словно выглядывающий из вина.

Лемюэль, нахмурившись, оглянулся через плечо, но сзади никого не было.

Он перевел взгляд на бокал и увидел только золотистое вино. Тряхнув головой, он прогнал остатки видения. Ариман с довольным видом смотрел на него, словно ожидая каких-то слов.

— Так ты рассказывал, — заговорил Лемюэль, не дождавшись продолжения, — о Магнусе?

— Да, — ответил Ариман. — Но это не моя история, и не мне ее рассказывать.

Лемюэль в растерянности откинулся на спинку стула:

— А чья же это история?

— Моя, — произнес Магнус, возникший рядом с Лемюэлем будто из воздуха. — И я ее расскажу.

Глава 17 ПУСТОШИ ПРОСПЕРО УПАВШАЯ СТАТУЯ НОВЫЙ ПРИКАЗ

Сидеть в присутствии столь могущественной личности было верхом неприличия, но, как ни старался Лемюэль подняться, ноги его не держали.

— Мой лорд, — с трудом выдавил он.

Примарх был в просторном багряном одеянии, схваченном на талии широким кожаным поясом с пряжкой в виде нефритового скарабея. Его изогнутый меч покоился в ножнах за спиной, а яркие волосы, заплетенные в несколько косичек, загибались, словно корни гигантского дерева.

Своим присутствием Магнус заполнил всю библиотеку, хотя и казалось, что ростом он не выше Аримана. Лемюэль моргнул несколько раз, чтобы избавиться от дымки, окутавшей фигуру примарха, а затем уставился в его единственный глаз — золотисто-янтарный, с ослепительно-белыми искрами. На том месте, где должна была быть вторая глазница, блестела чистая кожа, словно глаза никогда не было.

— Лемюэль Гамон, — произнес Магнус.

Звуки, из которых складывалось имя летописца, стекали с губ примарха, словно капли меда, словно древнейшее заклинание силы.

— Э... Это я, — заикаясь произнес он, чувствуя себя полным идиотом, но ничуть не расстраиваясь по этому поводу. — То есть да. Да, мой лорд. Это большая честь видеть тебя, я не ожидал...

Наконец Магнус поднял руку, и он умолк.

— Ариман рассказывал тебе, как я основал братство Просперо?

Лемюэль все-таки сумел справиться со своим голосом:

— Да, он начал рассказ. И я был бы весьма польщен, если бы ты продолжил повествование.

Его просьба прозвучала довольно дерзко, но неожиданно для себя Лемюэль осмелел. У него вдруг возникло твердое убеждение, что приход Магнуса не случаен и эта встреча так же подготовлена, как все якобы импровизированные выходы на сцену Коралины Асенека.

— Я продолжу рассказ, потому что ты не обычный человек, Лемюэль. Ты способен смотреть на то, от чего в страхе убежало бы подавляющее большинство смертных. На тебя возлагаются большие надежды, и я намерен проследить, чтобы они не оказались тщетными.

— Благодарю, мой лорд, — ответил Лемюэль, хотя в дальнем уголке его сознания возникла тревога, поскольку он и представления не имел, о чем идет речь.

Магнус, проходя мимо, коснулся его плеча, и радость от этого контакта мгновенно смыла все его сомнения. А примарх, обойдя стол, взял в руки колоду позолоченных карт.

— Колода Висконти—Сфорца, — сказал он. — И если не ошибаюсь, это колода Висконти ди Модроне.[64]

— У тебя острый глаз, мой лорд, — сказал Ариман, а Лемюэль с трудом удержался, чтобы не хихикнуть, решив, что это одна из шуток, как их себе представляют в Легионе Тысячи Сынов.

Но слова Аримана прозвучали вполне искренне, и Магнус перетасовал колоду с еще большей ловкостью, чем это немного раньше сделал его главный библиарий.

— Это самая старинная колода из всех существующих, — сказал Магнус, раскидывая карты по столу.

— Как это можно определить? — удивился Лемюэль.

Магнус перебросил несколько карт и выбрал «Шестерку монет». Каждое очко было представлено в виде золотого диска, на котором изображался либо флорентийский ирис, либо человеческая фигура с длинным посохом в руке.

— Масть монет, которая впоследствии превратилась в бубны, обозначена аверсом и реверсом золотого флорина, который магистр Висконти чеканил примерно в середине второго тысячелетия, хотя монеты такого вида были в обращении всего около десяти лет.

Магнус бросил карту обратно на стол и перешел к книжному шкафу Аримана. Несколько мгновений он молча изучал его содержимое, а затем снова повернулся к Лемюэлю. Примарх улыбнулся, как будто собрался пошутить, а не поделиться бесценными воспоминаниями.

— О моем появлении на Просперо рассказывали как о падении кометы, потому что город вздрогнул от сильного удара, — с довольной улыбкой начал свой рассказ Магнус. — Община тизканцев, как называли себя те, кому удалось спастись от психнойенов, была опутана древними традициями, но они имели кое-какой опыт в использовании сил эфира. Они, конечно, не знали этого названия, и их способности, хотя и достаточные, чтобы отгонять пси-хищников, не многим отличались от заклинаний полоумных детей.

— Но ты научил их, как лучше использовать эти силы?

— Не сразу, — сказал Магнус и взял с полки книжного шкафа золотой диск с выгравированными на нем клинообразными символами.

Он быстро осмотрел диск и положил на место, едва заметно покачав головой. Затем повернулся к столу, и тогда Лемюэль увидел, что это был зодиакальный хронометр.

— Я... был тогда очень молод и почти ничего не знал о своих возможностях, хотя обучал меня величайший во Вселенной наставник.

— Император?

Магнус усмехнулся:

— А кто же еще? В общине тизканцев я тоже прошел обучение и быстро усвоил все, что они могли мне дать. По правде говоря, я обогнал самых прославленных ученых Просперо уже через год после появления на планете. Их убеждения были для меня слишком прямолинейными и догматичными. Мой интеллект во всех отношениях превосходил умы тех, кто пытался меня обучать. Даже начальное обучение дало мне гораздо больше, чем могли дать они.

В голосе Магнуса Лемюэль отчетливо слышал нотки высокомерия. Потенциал примарха был неизмеримо выше способностей простого смертного, и в отличие от речей Аримана, в которых порой проскальзывало смирение, в словах Магнуса не было ничего подобного. Если Ариман все же сознавал границы своих возможностей, то Магнус явно был убежден в их отсутствии.

— Так как же получилось, что ты сам стал их учить? — спросил Лемюэль.

— Я предпринял поход в пустоши Просперо. Истинная сила дается только тем, кто подвергает себя самым суровым испытаниям. В пределах общины я не знал никаких страхов, ни голода, ни особых трудностей и потому не имел повода испытывать пределы своих возможностей. Необходимо было проверить свои силы, чтобы понять, имеются ли вообще эти пределы. Я знал, что вне города я либо найду способ разблокировать свои силы, либо погибну.

— Это чересчур радикальное решение проблемы, мой лорд.

— Ты так думаешь, Лемюэль? Но разве не лучше потерпеть неудачу, дотягиваясь до звезд, чем никогда не пытаться это сделать?

— Звезды представляют собой гигантские шары раскаленных газов, — с улыбкой заметил Лемюэль. — И они сжигают всех, кто оказывается слишком близко.

Ариман засмеялся:

— Этот летописец неплохо изучил своего Псевдо-Аполлодора.[65]

— Верно, — с довольной усмешкой согласился Магнус. — Но я отвлекся. Через год после прибытия на Просперо я вышел из ворот Тизки и почти сорок дней странствовал в пустошах Просперо. Эти области и сейчас известны под таким названием, хотя оно и ошибочное. Эта цветущая местность наверняка понравится тебе, Лемюэль.

У Лемюэля защемило сердце: он вспомнил о видении Аримана, в котором он был на поверхности Просперо.

— Я уверен, что так и будет, мой лорд, — сказал он.

Магнус налил себе бокал вина и начал рассказ:

— Я прошел сотни миль по дорогам через разрушенные города, где еще остались металлические каркасы высоких башен, пустынные площади и огромные амфитеатры. Не так давно здесь существовала великая цивилизация, которая рухнула в течение одного дня, но в период безумства Древней Ночи такое случалось не так уж редко. Наконец я пришел в город у подножия горы, и он показался мне знакомым, хотя до сих пор я не выходил за пределы Тизки. Целый день и всю ночь я бродил по его опустевшим улицам среди темных зданий, где еще сохранились последние вздохи живших там людей. Их вид сильно растрогал меня, хотя я даже не ожидал, что способен на такие чувства. Эти люди были уверены в том, что им нечего бояться, что они сами распоряжаются своими судьбами. С приходом Древней Ночи все изменилось. Они поняли, насколько уязвимы. В тот момент я поклялся овладеть своими силами настолько, чтобы никогда не стать жертвой превратностей постоянно меняющейся Вселенной. Я должен выстоять против подобных угроз.

И снова Лемюэль ощутил полную силы уверенность примарха, она словно обволакивала кожу и придавала крепости телу.

— Я стал взбираться в гору по узкой тропе и дошел до поворота, где давно умерший скульптор установил огромную статую птицы, высеченную из многоцветного камня. Это была величественная фигура с поднятыми крыльями и грациозной лебединой шеей. Статуя примостилась на самом краю обрыва и простояла так тысячи лет, покачиваясь и все же сохраняя равновесие. Но едва я взглянул на это великолепие, как статуя сорвалась с постамента и разлетелась вдребезги далеко внизу, у подножия скалы. Падение вызвало в моей душе сильнейшее ощущение потери, которое я так и не мог объяснить. Я отказался от восхождения и спустился вниз, где, как и ожидал, обнаружил разбитую статую.

Там, где она упала, вся земля была покрыта ковром осколков. Большие и малые, они разлетелись во все стороны на расстояние, которое человек может пройти за час. Целый день я провел, разглядывая осколки, измеряя их, прикидывая вес и удивляясь, почему статуя выбрала для падения именно этот момент.

Глаз Магнуса затуманили далекие воспоминания, и он немного помолчал.

— Можно подумать, что статуя ждала твоего прихода, мой лорд, — заметил Лемюэль. — Разве это не могло быть простым совпадением?

— Я уверен, что Ариман уже объяснил тебе, что никаких совпадений не существует.

— Я упоминал об этом раз или два, — сдержанно заметил Ариман.

— Я провел там всю ночь, а наутро проснулся полный энтузиазма. Несколько следующих дней я рассматривал ковер из каменных осколков и наконец заметил одну странную вещь. Там лежали три больших камня, и они образовывали абсолютно равносторонний треугольник. Я был восхищен. Продолжая осмотр, я нашел четыре белых камня, образующих безукоризненный квадрат. А потом увидел, что, если взять пару из этой белой четверки и соединить с парой серых камней, получится совершенный ромб! А если взять тот камень, и этот, и этот, и этот, и еще вон тот, то будет пятиугольник такой же величины, как треугольник. А вон там небольшой шестиугольник, а вот квадрат, который частично лежит внутри шестиугольника, и еще десятиугольник, и два пересекающихся треугольника. Потом я обнаружил круг, и еще один круг, поменьше, а внутри него треугольник, состоящий из белого, серого и красного камней.

Я провел много часов, отыскивая все новые и новые фигуры, и с каждым разом они становились все сложнее, поскольку с практикой росли и мои способности к наблюдению. Вскоре я начал записывать свои наблюдения в гримуаре. По мере того как я перечислял все увиденные находки и описывал их, страницы гримуара быстро заполнялись, а солнце не раз совершило свой цикл. Проходили дни, но моя страсть к рассматриванию различных композиций не ослабевала.

— Вот так его и обнаружил Амон, — сказал Ариман. — Сидящим на корточках перед россыпью каменных осколков.

— Амон? — переспросил Лемюэль. — Капитан Девятого братства?

— Да, и мой наставник на Просперо, — ответил Магнус.

Лемюэль нахмурился, уловив очевидное противоречие, но ничего не сказал. А Магнус продолжал свой рассказ:

— Когда меня отыскал Амон, я уже начал заполнять второй гримуар. Амон всегда был спокойным и не слишком общительным парнем, не склонным проводить время в больших компаниях. И как многие одинокие люди, он любит поэзию и живо интересуется скрытой сущностью вещей. «Амон, иди сюда! — закричал я, как только его увидел. — Я обнаружил самое удивительное явление во всей Вселенной». Он бегом устремился ко мне, желая узнать, что же я нашел. А когда я показал ему россыпь камней, он засмеялся. «Это всего лишь куча обломков!» — воскликнул он.

Но я взял его за руку и стал показывать своему наставнику плоды многодневных наблюдений. Амон, увидев композиции камней, кинулся читать мои гримуары и, когда перевернул последнюю страницу, был так же увлечен замыслом, как и я.

Лемюэлю порой было трудно уследить за логикой Магнуса, но устоять перед его энтузиазмом он не мог. И он заметил, что Ариман точно так же увлечен страстным рассказом своего примарха.

— Идея настолько захватила Амона, — продолжал Магнус, — что он начал сочинять стихи о каждом из этих невероятных узоров. Пока он созерцал и описывал композиции в стихах, я понял, что они должны что-то означать. Такой сложный порядок и красота не могут быть бессмысленными. Созданные осколками камней схемы несли в себе информацию о сложных процессах во Вселенной.

Вместе с Амоном мы вернулись домой, и он прочел свои стихи, а я показал мудрецам Тизки свои гримуары. То были великие люди, и их преклонение перед красотой природы помогло проникнуть в суть моих наблюдений. Они были так взволнованны, что поспешили повторить мое путешествие и вслед за мной добрались до того места, где стояла статуя. Осколки камня лежали в том же виде, в каком я их оставил, и магистры Тизки, переполненные эмоциями, начали заполнять свои гримуары. Одни описывали треугольные композиции, другие занимались окружностями, а некоторые все свое внимание уделили обширному цветовому спектру камней.

Магнус, сверкая единственным глазом, в упор взглянул на Лемюэля.

— Знаешь, что они мне сказали? — спросил он.

— Нет, — выдохнул Лемюэль, даже не сознавая, что от волнения лишился голоса.

Магнус слегка наклонился вперед:

— Они сказали: «Как же мы были слепы!» Все, кто мог увидеть эти фигуры, сразу же поняли, что они составлены Изначальным Творцом, поскольку эта невероятная красота не доступна никому другому.

Лемюэль живо представил себе эту сцену: отвесный склон скалы, россыпь разноцветных камней и взволнованное собрание мудрецов, изучавших эзотерические и любые необычные явления. Он чувствовал их благоговейный восторг и, казалось, видел, как вздымается волна истории, готовая смыть старые догмы и оставить чистый путь к будущему. Лемюэль ощущал все это так отчетливо, как будто сам вселился в тело одного из мыслителей Тизки, сам увидел бескрайние возможности, как слепец, впервые увидевший свет солнца.

— Поразительно, — прошептал он.

— Да, Лемюэль, так оно и было. — Магнус, похоже, остался доволен тем, что смог достоверно передать значимость момента. — Это был важнейший день в истории Просперо, но, как часто бывает в истории, ни одно важное достижение не обходится без кровопролития.

Грудь Лемюэля сдавило ужасное предчувствие надвигающейся опасности, словно он стоял на краю пропасти, ожидая толчка в спину.

— Мы забыли о необходимости соблюдать ментальную дисциплину, — сказал Магнус, и его голос окрасился печалью. — Мы все были так взволнованны, что психическая защита ослабела.

— И что же случилось? — спросил Лемюэль, заранее боясь услышать ответ.

— Психнойены, — объяснил Магнус. — Тысячи этих чудовищ устремились к нам, и небо потемнело, как в древние времена.

Лемюэль набрал полную грудь воздуха, представляя себе мрачные тучи пси-хищников, покинувших темные пещеры, несмолкаемое гудение прозрачных крыльев, предвещавшее близкую гибель, и забыл выдохнуть.

— Сначала налетели самцы, и после жестокого вихря хищных мандибул и острых когтей, не успев вскрикнуть, погибли пятьдесят человек. А следом за ними появились самки, разбухшие от огромных кладок имматериальных яиц. Их репродуктивный голод был ненасытным, и люди десятками падали на колени, ощутив в своем мозгу шевеление личинок психнойена. Их крики никогда не изгладятся в моей памяти, Лемюэль. Это вопли самых выдающихся людей, осознавших, что им грозит скорое безумие, а мозг пойдет на корм отвратительным существам.

Примитивный ужас, рожденный этими словами, вызвал в библиотеке ошеломленное молчание.

Магнус, прежде чем продолжить повествование, налил себе бокал вина.

— Чудовища носились вокруг нас, изматывая психическими выбросами, разрушая ментальные барьеры и пытаясь заразить наш рассудок своими яйцами. Вскоре остались только сильнейшие. Рядом со мной стоял Амон и еще восемь магистров Тизки. Психнойены снова ринулись в атаку, и вот тогда я понял, что ждал именно этого — настоящего испытания своих способностей. В тот момент мне предстояло узнать, существует ли предел моим возможностям, смогу ли я управлять своими силами или потерплю неудачу.

Глядя на Магнуса, Лемюэль не мог себе представить, чтобы такой могущественный воин потерпел поражение. Даже от воспоминаний о давних событиях его кожа засияла внутренним блеском. Янтарный глаз Магнуса потемнел до огненно-оранжевого, с мерцающими в глубине искрами.

— Психнойены снова набросились на нас, и тогда произошло знаменательное событие. Я ощутил, как во мне что-то сдвинулось, я ощутил изменения, как будто дремлющая и невостребованная сила во мне пробудилась к жизни. Пока я раздумывал о смерти, из моих рук вырвались языки пламени. И я направил потоки огня в небо, словно все время знал об этой своей способности. Каждое мое движение уничтожало сотни психнойенов.

Мемфий и Кайтега, мастера, увидевшие закономерность расположения красных камней, встали рядом со мной, и по их команде взметнулись вверх стены огня. Ахтеп и Луксантеп перехватывали чудовищ в полете и швыряли их на скалу, поскольку они обнаружили закономерность расположения белых камней. Гастар и Имходен, обнаружившие в россыпи камней восьмиугольный венец, силой своих мыслей заставляли кипеть жидкость, заполнявшую экзоскелеты психнойенов. Амон, который первым среди жителей Тизки увидел закономерности в осколках разбитой статуи, в своем мастерстве уступал только мне. В его мозгу появлялись видения будущего, и он предупреждал всех нас о грозящих опасностях, а также подсказывал, как их избежать.

Фанек и Тутмос, постигшие танец квадратов, треугольников, кругов, через взаимодействие прямых и ломаных линий научились воспринимать любые мысли. Они ощущали желание психнойенов отложить яйца в наш разум, ощущали неуемный животный голод, заставлявший их охотиться и размножаться, но сумели изменить восприятие чудовищ таким образом, что они нас не видели.

— Братства Тысячи Сынов, — протянул Лемюэль. — Вот, значит, как они появились!

— Именно так, — подтвердил Магнус. — В тот день мне открылись некоторые тонкости Великого Океана, и, когда мы вернулись в Тизку, члены моего братства разошлись по пирамидам-библиотекам, чтобы осмыслить только что приобретенный опыт. Я наблюдал за их дискуссиями и направлял исследования, потому что я первым увидел фигуры, образовавшиеся в результате падения статуи, и лучше других знал, как обращаться с силами эфира. Девять магистров все свое время посвящали освоению опыта, приобретенного во время нашего путешествия, и оттачивали свое мастерство, чтобы впоследствии стать магистрами храмов девяти братств Просперо. Слухи об их искусстве скоро разошлись по всей Тизке, и тогда в храмы стали стекаться последователи, жаждавшие узнать о новых методах управления энергией Великого Океана.

— А что же ты? — спросил Лемюэль. — Почему ты не стал лидером братства?

— Потому что я стал магом, — сказал примарх. — Магистром всех братств.

— Магом? Это самый высокий ранг? — спросил Лемюэль.

— Нет, — ответил Магнус. — Есть еще одно звание, это Ипсиссимус,[66] существо, свободное от любых ограничений, которое живет в исключительной гармонии между материальной и нематериальной Вселенной, существо, совершенное во всех отношениях.

Лемюэль слышал гордость в голосе Магнуса и знал, что во всем мире может существовать только одна личность, удовлетворяющая всем этим характеристикам, один человек, которого Магнус ставил превыше всех остальных.

— Император, возлюбленный всеми, — сказал Лемюэль.

Магнус улыбнулся, кивнул и скрестил руки на своей широкой груди.

— Правильно, Лемюэль, — сказал он. — Император. И в библиотеку к Ариману я пришел как раз с известиями от моего отца.

Лемюэль мгновенно насторожился. Все летописцы высоко ценили любые крохи информации, касающейся Императора, архитектора судьбы человечества и движущей силы Великого Крестового Похода. А получить такую информацию от самого примарха было неоценимой честью.

— Теперь, когда все отряды Легиона собрались, мой отец вновь призывает нас к себе.

— Мы возвращаемся на Терру? — спросил Ариман. — Уже пора?

Магнус помедлил, подчеркивая важность момента.

— Нет, мы возьмем курс не на Терру. Император созывает конклав, серьезнейшее из всех собраний, где будут обсуждаться самые важные вопросы эпохи.

Лемюэль от волнения приоткрыл рот. Эта новость имела исключительное значение, но он чувствовал, что Магнус обладает еще какой-то информацией. Неожиданно осмелев, он улыбнулся и спросил:

— Мне кажется, есть кое-что еще, мой лорд. Верно?

— А он догадлив, — сказал Магнус и кивнул Ариману. — Я думаю, ты прав, друг мой, уроки Утизаара помогут ему отточить свои способности.

Магнус снова повернулся к Лемюэлю:

— На этом конклаве будет решаться судьба нашего Легиона. Это будет определяющий момент, когда Император признает наши достоинства.

— Ты видел это, мой лорд? — спросил Ариман.

— Я видел многое, — ответил Магнус. — Грядут великие события, колесо истории завершает свой оборот, и Легиону Тысячи Сынов предстоит одному из первых встретить новый порядок во Вселенной.

— Где же произойдет это собрание? — спросил Ариман.

— Далеко отсюда, — сказал Магнус. — В мире под названием Никея.

Глава 18 НИКЕЯ НА РАСТЕРЗАНИЕ ВОЛКАМ ПРАВАЯ РУКА ИМПЕРАТОРА

Поверхность планеты закрывали плотные тучи, пронзаемые химическими разрядами и янтарно-желтыми молниями. Никея была сравнительно молодым миром, ее геологическое развитие еще не завершилось, и поверхность не оформилась окончательно. Тектонические сдвиги и километровые волны давления сотрясали поверхность, вызывая постоянные подвижки земной коры, разрывая на части континенты и сталкивая их между собой.

Две «Грозовые птицы» и «Громовой ястреб», словно пернатые хищники, рассекали тучи, спускаясь через постоянно изменяющуюся атмосферу, отметившую их багряные корпуса потеками едкого дождя. Никея продолжала переживать родовые муки, и облик мира еще не обрел постоянства.

Все пространство вокруг планеты представляло собой сплошные каскады электромагнитных разрядов, а волны нестабильной гравитации поднимали тучи обломков, которые выводили из строя геомагнитные системы ориентирования.

Спуститься на Никею корабли могли только благодаря лучу ослепительного света, который бил с поверхности планеты. Отыскать Никею, не говоря уже об определенной точке на ее поверхности, без этого сигнала было под силу лишь некоторым, самым удачливым пилотам. Для того чтобы добраться от Малого Гексия до этого удаленного уголка Галактики, Двадцать восьмой экспедиционной флотилии потребовался целый год.

Ариман, напряженно выпрямившись, сидел в «Первом скарабее» и смотрел на мерцающие огоньки табло перед пилотом, векторные диаграммы и трехмерные карты неровной поверхности. Пульсирующие кабели соединяли пилотов с полным набором авиационного оборудования, позволяя им вести корабль только по приборам, поскольку из рубки не было видно ничего, кроме дыма и пепла.

Несмотря на некоторое святотатство, Ариман мысленно попросил помощи у Бога-Машины. Лишиться контроля над судном в такой враждебной атмосфере было бы равносильно вынесению смертного приговора.

На самом деле корабль вели даже не пилоты, а Джетер Инновенс, навигатор, пристегнутый ремнями безопасности на том сиденье, которое во время боевых вылетов обычно занимал Ариман. Сначала Инновенс наотрез отказывался покидать свою герметичную камеру на борту «Фотепа», но, когда узнал, кто будет находиться вместе с ним в самолете и чей свет будет служить маяком, быстро забыл о своих возражениях.

Позади навигатора сидел Магнус Красный, в роскошно вышитой золотом красной тунике и золотой кольчуге, украшенной перьями и драгоценными камнями. В честь торжественного события на его предплечьях красовались наручи с выгравированными орлами, а талию обвивал пояс с вплетенными молниями. Свободно распущенные по плечам волосы отливали цветом свежей крови.

Более великолепного воина и ученого невозможно было себе представить.

Рядом с Магнусом почти потерялась тщедушная фигура Махавасту Каллимака, чье пышное облачение не могло скрыть его крайней худобы. Со слов Лемюэля Ариман знал, что Каллимак был очень стар, но не сознавал, как сильно влияет на летописца постоянный контакт с примархом. Неподалеку от него стояла тяжелая сумка с чистыми тетрадями для записей о новых речах и деяниях примарха.

Ариман перехватил взгляд примарха: сегодня его взволнованно сверкающий глаз имел бледно-голубой оттенок с карими крапинками.

— Мы уже близко, Азек, — сказал Магнус. — Близко во всех отношениях.

— Да, мой лорд. До приземления осталось меньше десяти минут.

— Так много? Я бы привел корабль к цели вдвое быстрее! — воскликнул Магнус, глянув на полулежащего в своем кресле навигатора.

Но гнев был притворным, и Магнус тотчас рассмеялся.

Светящейся в полумраке рукой он хлопнул навигатора по плечу, отчего тот испуганно вздрогнул.

— Не обращай внимания, Инновенс, — сказал Магнус. — Просто мне не терпится поскорее увидеться с отцом. Ты прекрасно выполняешь свои обязанности, друг мой!

Ариман не удержался от улыбки. Меланхолия, поселившаяся в душе Магнуса после Улланора, бесследно исчезла, как только пришло известие о конклаве на Никее. Год странствий по имматериуму на борту «Фотепа» после вылета с Малого Гексия был проведен в непрерывном обучении и исследованиях, и Магнус заваливал своих сыновей теоретическими выкладками, философскими теориями и сложными логическими загадками, чтобы они могли отточить свой разум. Никея должна была предоставить Тысяче Сынов шанс реабилитироваться, и Магнус, как и весь его Легион, не хотел потерпеть неудачу.

Ариман снова повернулся к кабине пилота. Судя по показаниям телеметрии, они были уже почти над целью, но пелена туч оставалась все такой же непроницаемой.

— Готовимся к снижению, — объявил пилот. — Протоколы посадки получены и подтверждены. Получен сигнал привязки, контроль передан.

Наземная служба Кустодиев взяла на себя контроль над судном, и пилоты свободно откинулись на спинки кресел. Через несколько мгновений челнок клюнул носом, и начался стремительный спуск. На пару секунд к горлу Аримана подступила тошнота, но затем его измененный организм справился с физиологической реакцией. Между тучами замелькали разрывы, а на окнах появились серые мазки оседавшего пепла.

Вскоре они преодолели слой туч, и внизу открылась поверхность Никеи.

Она оказалась черной и представляла собой нагромождение остроугольных глыб, разбросанных по земле, словно изначальный образ, составляющий основу всего существующего, который впоследствии сглаживается обманчивым слоем индивидуальности. Из базальтового основания поднимались гигантские сферы с волнистой поверхностью, выдающей их происхождение. Огромные глыбы кубической формы изломанными рядами лежали бок о бок, образуя слишком сложные рисунки, чтобы поверить, будто они возникли случайно.

Рядом с Ариманом остановился Магнус. Он выглядел взволнованным, как юный Послушник, готовящийся стать неофитом. Примарх вглядывался в редеющую пелену, оценивая геометрическую точность ландшафта.

— Невероятно, — прошептал он. — Зарождение мира. Порядок Вселенной, выраженный в математически точных геометрических формах. Только мой отец мог выбрать такой мир. Он знал, что я его пойму. Это как напоминание о моей юности в планетарном масштабе.

«Громовой ястреб» нырнул, выполняя последний вираж, и в поле зрения появился обширный остров с коническим возвышением посредине. Это был гигантский стратовулкан, с крутыми склонами, образованными застывшей лавой, тефрой и почерневшим пеплом.

Вершина конуса уходила выше облаков, и Ариман с невероятной уверенностью понял, что в сердце горы высечен огромный амфитеатр. Из центра кратера поднималась колонна ослепительного света, невидимого для глаз смертных, но служившая негасимым маяком тем, кто был связан с эфиром. Все небо над вулканом закрывала грозовая туча, пронизанная золотыми молниями.

Присутствие света Ариман ощутил сразу, как только Двадцать восьмая экспедиционная флотилия переместилась в систему Никеи, но увидеть его своими глазами было все равно что выйти из комы в ярко освещенной комнате.

— Великий Трон, какой великолепный чистый свет! — воскликнул Магнус. — Это настоящая сила, способная достичь самых отдаленных областей Галактики и связать их в единую империю. Перед таким могуществом нашего повелителя я могу испытывать только смирение.

Ариман ничего не ответил. Во рту у него пересохло, а сердце молотом колотилось в груди.

Свет действительно великолепен. Его сила и чистота потрясают воображение.

Но Ариман не ощущает ничего, кроме тягостной тревоги.

— Я уже видел это раньше, — сказал он.

— Когда?

— На Агхору, — вздохнул Ариман. — Когда парил в Великом Океане в поисках видений будущего. Перед тем как встретить Охтхере Судьбостроителя, я видел этот вулкан и золотой свет.

— И ты ничего не сказал? Почему ты промолчал? — спросил Магнус.

— Видение не имело никакого смысла, — пояснил Ариман, не в силах скрыть тревогу. — Это были разрозненные фрагменты, неизвестно что означающие.

— Ладно, не важно, — махнул рукой Магнус.

— Нет, — возразил Ариман, — я уверен, что это важно. Очень важно.

Пилоты-кустодии издалека подали команду, и под кораблем мелькнули быстро расходящиеся посадочные огни. Еще два судна будут кружить в воздухе и не смогут снизиться до тех пор, пока не разгрузится «Громовой ястреб». Наконец корабль приземлился с оглушительным грохотом в облаках перегретых газов. Едва он коснулся площадки, герметичная бронированная дверь отошла в сторону и по платформе протянулся широкий белый луч.

В ярком свете от склона горы отделились длинные тени воинов, одетых в кроваво-красные доспехи, отделанные аметистами. Массивные фигуры почетного караула идеально ровными рядами застыли перед опускающейся аппарелью «Громового ястреба». Часть стражей держали в руках ромфаи[67] с золотыми лезвиями, тогда как другие выставили перед собой мечи с серебряными клинками, уперев их острием в платформу и сложив руки на рукояти.

Пневматические приводы с негромким гудением установили аппарель, и Магнус Красный первым сошел с корабля. Сопровождаемый Ариманом и тщедушным Каллимаком, примарх ступил на землю и глубоко вдохнул горячий воздух Никеи.

Каллимак слегка задыхался, а у Аримана на лбу выступила испарина, но никто не произнес ни слова. Позади Магнуса, настороженно поглядывая на почетный караул, выстроилось отделение Сехмет из девяти воинов.

Встречавшая их стража состояла не из обычных Астартес — это были элитные отделения двух Легионов. Вооруженные мечами стражи были ни больше ни меньше как гвардейцами-сангвинариями, охранявшими самого повелителя Кровавых Ангелов. Напротив них выстроилась Гвардия Феникса лорда Фулгрима с длинными ромфаями, выставленными в одну безукоризненную линию.

Все это могло означать только одно.

Из склона вулкана, бок о бок, словно старые друзья, появились две огромные фигуры, и сердце Аримана пропустило удар. Безукоризненные доспехи первого воина сверкали пурпуром и золотом, наплечники горели огнем, а за спиной развевался алый с золотом плащ. Его ослепительно-белые волосы поддерживал на висках серебряный обруч, а лицо отличалось абсолютной симметрией, словно подчинялось законам евклидовой геометрии.

На втором воине была броня насыщенного темно-багряного цвета. За его спиной шелестели черно-белые крылья, украшенные серебряной проволокой и перламутром. Черные как смоль волосы обрамляли бледное, с классическими чертами лицо, похожее на лики статуй, украшавших Имперский Дворец на Терре. Только оно не было безжизненным и застывшим, это было лицо ангела во плоти, основную красоту которому придавало его выражение.

— Лорд Сангвиний! — удивился Ариман.

— И брат Фулгрим, — добавил Магнус. — Firmitas, utilitas, venustas.[68]

Можно было подумать, что примархи услышали его, поскольку оба искренне улыбнулись, но слова наверняка потонули в ворчании остывающих двигателей «Громового ястреба».

Отраженный от склона горы свет вулкана прекрасно освещал открытые и доброжелательные лица братьев, давно не видевших своего родича, хотя все трое совсем недавно встречались на Улланоре.

Магнус шагнул навстречу Фулгриму, и примарх Детей Императора широко распахнул братские объятия. Они обменялись словами приветствия, но это была личная сцена, и Ариман позволил себе отвернуться от величественного Фениксийца. Затем Магнус повернулся к Сангвинию, и примарх Кровавых Ангелов искренне расцеловал брата в обе щеки, сохраняя при этом сдержанность. Только после этого Ариман обратил внимание на воинов, сопровождавших обоих примархов. За спиной Сангвиния стояли двое помощников: один — худощавый аскет с глазами убийцы, другой — настолько бледный, что на лице под кожей просвечивали вены.

После того как братья разомкнули объятия, Ариман занял место позади своего примарха.

— Брат Сангвиний, позволь мне представить своего главного библиария, Азека Аримана.

Повелитель Ангелов переключил на него свое внимание, и Ариман тотчас ощутил на себе тяжесть его пристального взгляда. Как и лорд Русс незадолго до этого, Сангвиний быстро оценил Аримана, но если Русс искал слабые стороны для нанесения удара, Сангвиний определял сильные стороны, которые можно было бы использовать.

— Я слышал о тебе, Азек Ариман, — неожиданно мягким голосом произнес Сангвиний. Но эта мягкость не могла скрыть неистовой силы, подобной приливной волне под мирной гладью моря. — Тебя высоко ценят и за пределами твоего Легиона.

Подобная похвала из уст примарха заставила Аримана улыбнуться.

— Мой лорд, — сказал он, — я в силу своих способностей служу Императору и своему Легиону.

— И это весьма ценные способности, — добавил Сангвиний, многозначительно усмехнувшись. Затем он обернулся, чтобы представить своих спутников. — Магнус, это Ралдорон, магистр роты моей охраны, — сказал он, касаясь рукой безукоризненной формы плеча воина с беспощадным взглядом. — А это, — он повернулся к воину с бледной кожей, — Торос, один из самых отважных боевых капитанов.

Оба Астартес низко поклонились, а в мозгу Аримана мелькнуло мгновенное видение, словно цепочка пиктов: яростно кричащее паукообразное существо со множеством клыков и когтистых лап. Видение было таким коротким, что Ариман засомневался, было ли оно на самом деле, но при взгляде на Тороса этот образ показался ему грозным предвестником.

Он тряхнул головой, прогоняя видение, а Фулгрим тем временем повернулся к своим спутникам. Оба они излучали надменность и высокомерие, оба смотрели на окружающих с оттенком собственного превосходства, и это вызвало у Аримана прилив беспокойства. Их внешний вид, как и облик их примарха, был близок к совершенству, но, в отличие от преторианцев Сангвиния, в них не было ни капли смирения.

— Магнус, позволь представить тебе моих лорд-командиров Эйдолона и Веспасиана.

— Рад вас видеть, — с легким поклоном произнес Магнус, отдавая дань уважения воинам своих братьев-примархов.

— Ну, братец, нам предстоит знаменательный день, так что не будем задерживаться, — сказал Фулгрим.

— Конечно, — согласился Магнус. — Мне не терпится начать.

— И нам тоже, — заверил его Фениксиец.

Сангвиний и Фулгрим повели их вглубь вулкана по тоннелям с гладкими, как стекло, стенами, на которых были заметны следы обработки промышленными мелта-установками. Ширина проходов, ведущих через слои застывшей лавы, позволяла троим примархам идти рядом, а люминесцентное освещение было столь ярким, что казалось, будто это из сердца вулкана просачивается раскаленная лава.

Ариман снял шлем, чтобы лучше рассмотреть геологическое строение вулкана, и сквозь прозрачную скалу заметил смещенные кристаллические слои, похожие на осадочные породы в открытой выработке.

— Этот мир молод, но вулкан кажется мне старым, — сказал он и заметил взгляды, которыми Фулгрим обменялся со своими лорд-командирами.

Он не мог прочесть их ауры, как не мог установить контакт со своим Хранителем, поскольку чрезвычайно мощный свет Императора заливал все вокруг.

Оставалось только гадать, был ли Магнус так же слеп, как и он.

Он с надеждой следил за своим повелителем, который шел с братьями, не проявлявшими никаких признаков враждебности. Но, несмотря на внешнее добродушие, разговор между ними велся поверхностный. Чем пристальнее Ариман следил за интенсивностью их беседы и жестами, тем отчетливее чувствовал напряженность словесного поединка.

Примархи беседовали о прошлых кампаниях, славных битвах и совместных походах, не выходя за рамки воспоминаний. Любая попытка обратиться к теме предстоящего конклава мягко пресекалась Фулгримом, который немедленно направлял разговор в более безопасное русло.

«Он что-то скрывает, — подумал Ариман. — Что-то касающееся собрания».

Магнус тоже должен был это заметить, но его примарх не подавал никаких признаков беспокойства и, казалось, с радостью участвовал в разворачивающемся спектакле. Посмотрев на идущих впереди и позади них Детей Императора, Ариман понял, что это не почетный караул, а конвой для пленников.

Он хотел бы предостеречь Магнуса, но его слова уже ничего не могли изменить. Что бы ни ожидало их в огромном амфитеатре, который, как ему было известно, находился в сердце вулкана, им уже не миновать своей судьбы. Это тот случай, когда будущее неизменно и неотвратимо.

Свечение стен тоннеля постепенно усиливалось, и вскоре Ариман увидел впереди небольшой зал с зеркально-гладкими базальтовыми стенами. Там их ждали сервиторы с прохладительными напитками, а вдоль стен стояли мягкие кресла.

— Это будут твои личные покои на время перерывов в работе конклава, — сказал Сангвиний.

— Совсем неплохо, — отметил Магнус.

От напыщенной формальности этой сцены Ариману хотелось кричать во весь голос. Неужели Магнус не видит надвигающейся угрозы? Пот заливал лицо и шею. У Аримана возникло настоятельное желание вернуться к поджидавшему «Громовому ястребу», запустить двигатели и, добравшись до «Фотепа», навсегда покинуть Никею.

К центру вулкана вела двустворчатая бронзовая дверь, за которой ощущалось нарастающее давление будущего.

— Тебе нужно что-нибудь еще, друг Азек? — спросил лорд-командир Эйдолон.

Ариман покачал головой, изо всех сил стараясь сохранить на лице выражение спокойствия.

— Нет, — выдавил он. — Но спасибо за заботу.

— Не за что, брат, — ответил Эйдолон, и Ариман невольно отметил изменившуюся на последнем слове тональность его голоса.

Сангвиний, обернувшись, кивнул Ралдорону и Торосу, и по его знаку они встали по обе стороны от своего повелителя и распахнули бронзовые створки.

Ариман с трудом удержался, чтобы не предостеречь Магнуса отчаянным криком. Примарх Кровавых Ангелов вместе с Фулгримом шагнул через порог прямо в золотой свет. Они остановились на мгновение и жестами пригласили Магнуса.

Магнус повернулся к Ариману, и в его взгляде сверкнула боль от неминуемого предательства.

— Я знаю, Азек, знаю, — устало произнес Магнус. — Теперь я знаю, зачем нас сюда вызвали.

Ариман вслед за Магнусом прошел в двери и оказался в огромном амфитеатре, вырубленном в крутых склонах кратера вулкана. На черных каменных скамьях собрались тысячи зрителей. По большей части это были адепты высшего ранга в длинных одеяниях, но на верхних ярусах Ариман заметил и несколько групп Астартес. Пол амфитеатра, выложенный полированным черным мрамором, украшал огромный золотой орел.

Сангвиний и Фулгрим вывели их к центру арены. Ариман поразился, насколько точно подходит к их ситуации название этого места, взятое из старинных романских легенд, где описывалось, как схваченных последователей запретных культов бросали на арену к свирепым волкам и звери пожирали пленников живьем на глазах у праздной публики.

Мир вокруг вулкана еще содрогался от родовых мук, но здесь воздух был совершенно неподвижен, а вихри и бури удерживались вдали от кратера благодаря ухищрениям адептов Механикум.

На противоположном краю амфитеатра возвышался пирамидальный ступенчатый пьедестал, и при виде ожидавшего их там существа Ариман едва не споткнулся. Именно здесь был эпицентр света, тот маяк, что позволил им преодолеть бушующие стихии и спуститься на поверхность Никеи. Свет был таким ярким, что почти скрывал облик Императора, сидевшего на резном троне, изображавшем орла с распростертыми крыльями и лапами, украшенными кроваво-красными рубинами. На коленях лежал золотой меч, а в левой руке покоилась увенчанная орлом держава.

Над головой Императора серебряные херувимы вздымали черные шелковые знамена с золотым шитьем и сверкающие трубы, наполнявшие воздух нестройными звуками. И Ариман сразу же вспомнил карту из колоды Висконти—Сфорца, которую Лемюэль попросил его поймать во время занятий.

— «Правосудие», — прошептал он, недоумевая, как мог пропустить столь очевидное знамение.

Гвардейцы Кустодес, обойдя их с обеих сторон, образовали бронированный барьер перед пьедесталом. Сомнения Аримана вдруг рассеялись. Какие тревоги могут быть у человека, удостоившегося лицезреть это воплощенное совершенство? Он даже не мог рассмотреть черты лица Императора, только его выражение. Грозно сдвинутые брови и патрицианское спокойствие рождали сплав нерушимой надежды.

— Сохраняй ясность ума, Азек, — предостерег его Магнус. — Стой рядом со мной и обратись к Исчислениям. Восстанови свою проницательность.

Ариман не без труда отвел взгляд от Императора и занял место возле Магнуса. Он стал повторять шепотом имена первых магистров Тизки, пока не достиг умиротворения первого уровня. После этого подняться к высшим сферам было уже легче, и с каждым предпринятым шагом мысли Аримана приближались к состоянию равновесия.

Избавившись от смятения, Ариман стал изучать окружающую обстановку с такой тщательностью, словно читал гримуар. Он увидел, что на пьедестале находится не только Император. Рядом с ним стоял преторианец, с которым Ариман когда-то встречался на Терре, — Константин Вальдор.

Судя по свиткам, во множестве украшавшим его доспехи, Вальдор сильно продвинулся в рядах Кустодес, а его близость к Императору свидетельствовала о том, что он занял самое высокое положение.

Рядом с Вальдором стоял человек в простой темной одежде администратора, казавшийся рядом с гигантом-кустодием хрупким и незначительным. Ариман узнал и его. Длинные белые волосы и хрупкость смертного указывали на то, что это был Малкадор Сигиллайт — правая рука Императора и самый доверенный из его советников.

Постоянное место в столь изысканном обществе Малкадор завоевал не в силу каких-то капризов евгеники, а только благодаря своему исключительному и блестящему уму.

Сложный комплекс из плоти и механических частей в красной мантии был наверняка Кельбор-Халом, генерал-фабрикатором Марса. Все остальные присутствующие на пьедестале люди были известны Ариману только понаслышке: хормейстер астропатов в зеленом балахоне, магистр навигаторов и лорд-командующий Имперской Армией.

Нижний ярус амфитеатра был разделен на отдельные ложи вроде тех, что строятся в театрах для знатной публики. От любой ложи до арены было всего несколько шагов. Внутри каждой из лож кто-то сидел, но Ариман не мог рассмотреть ни очертаний фигур, ни даже роста. Он видел только расплывчатые силуэты, тени и отражения да беспорядочные блики света. Несмотря на то что в каждом помещении наверняка сидели люди, технологические приспособления скрывали их от взглядов окружающих.

Маскировочные плащи.

Кто бы ни занимал отдельные ложи первого яруса, они сохраняли анонимность при помощи накидок, отводящих взгляды случайных наблюдателей. Но Ариман не был случайным наблюдателем, и даже ошеломляющий свет Императора не помешал ему заметить титанические силы, бурлящие под маскировочными плащами.

Он отвлекся от прячущихся участников собрания, когда Сангвиний и Фулгрим дошли до помоста, на котором стоял лишь простой деревянный пюпитр, вроде тех, на которых дирижеры оркестров разворачивают свои ноты. Магнус и Ариман остановились перед помостом, и за их спинами застыли на страже девять воинов Сехмет.

Кровавые Ангелы и Дети Императора упали на колени перед Императором, и Астартес Тысячи Сынов последовали их примеру. Ариман, увидев в черном полированном мраморе отражение своих глаз, осознал весь ужас этого момента.

— Приветствую тебя, Повелитель Человечества, — заговорил Сангвиний, и его мягкий спокойный голос разнесся по всему амфитеатру. — Я привел к тебе Магнуса Красного, примарха Тысячи Сынов и правителя Просперо.

— Встаньте, сыны мои, — раздался голос, который мог принадлежать только Императору.

Ариман не видел, как он говорит, но в амфитеатре установилась абсолютная тишина, казавшаяся невероятной в присутствии многих тысяч людей.

Он поднялся на ноги и увидел, что по ступеням пьедестала, держа в руке скипетр, принадлежащий Императору, спускается Малкадор. Огромный жезл казался еще больше в руках тщедушного человека, но Малкадор, казалось, не замечал этого и нес скипетр легко, словно прогулочную трость. Вслед за ним спускались два помощника: у одного в руках был пергамент, а другой держал почерневшими щипцами горящую жаровню.

Малкадор пересек блестящую арену и остановился перед тремя примархами. Белые волосы будто слоем снега покрывали его плечи, а кожа на лице казалась сухой и хрупкой, словно старинный пергамент. Он был обычным человеком, но прожил уже несколько человеческих циклов. Некоторые приписывали это успехам незаметной для глаз аугметики, другие говорили о строгом режиме и омолаживающих процедурах, но Ариман прекрасно знал, что именно может так долго поддерживать жизнь смертного.

В темных глубоких глазах Малкадора светилась мудрость веков, проведенных вблизи величайшего ученого Галактики, и Малкадор жил до сих пор не вследствие дешевых трюков ремесленников от технологии, а по промыслу Императора.

Он поднес скипетр к Магнусу, Фулгриму и Сангвинию, и Ариман заметил, какими тонкими, костлявыми и хрупкими были его руки. Как легко было бы их сломать.

— Фулгрим, Магнус, Сангвиний, — заговорил Малкадор, как показалось Ариману, с ужасающе неуместной фамильярностью, — я прошу каждого из вас положить на скипетр правую руку.

Все трое опустились на одно колено, так что их головы оказались на одном уровне с головой Малкадора, и выполнили его просьбу. Старый мудрец улыбнулся, а затем продолжил:

— Клянетесь ли вы почитать своего отца? Клянетесь ли вы перед всеми, кто здесь собрался, говорить правду, насколько она вам известна? Клянетесь ли вы своими Легионами и своими братьями принять решение, которое будет вынесено на этом высоком собрании? Клянетесь ли во всем этом на скипетре своего отца, который произвел вас на свет, учил, а теперь наблюдает за вами в сей час смятения и перемен?

Ариман вслушивался в речь Сигиллайта и под напыщенными формальными фразами о благородных идеалах отыскивал истинную суть. Это был не просто разовый обет, это была клятва обвиняемого перед слушанием его дела.

— На этом скипетре я приношу свою клятву, — нараспев протянул Фулгрим.

— Клянусь кровью, текущей в моих венах, — сказал Сангвиний.

— Я клянусь выполнить все, что было сказано над этим скипетром, — продолжил Магнус.

— Пусть это будет записано, — торжественно провозгласил Малкадор, отказавшись на время от своей обычной непринужденности в общении.

Помощники Малкадора подошли к примархам. Первый развернул пергамент, на котором было записано все, что произнес Малкадор. Он поднял его и приложил к наручи на предплечье Магнуса, а второй помощник тем временем поместил на пергамент кусочек горячего воска и прижал его железной печатью с орлом и скрещенными молниями — печатью Императора. Та же самая процедура была проделана с Фулгримом и Сангвинием, а затем помощники возвратились на свои места позади Малкадора.

— Что ж, — сказал Малкадор, — теперь можно начинать.

Закутанные в плащи с капюшонами адепты проводили Магнуса и его спутников в ложу нижнего уровня, расположенную как раз над входом. Фулгрима и Сангвиния тоже отвели к их ложам. И снова начался взволнованный разговор.

Ариман ощущал, как его непреодолимо влечет к Императору. В высших сферах Исчислений он был свободен от влияния эмоций и отчетливо увидел хмурое лицо Повелителя Человечества, отмеченное выражением недовольства.

— Он не хочет этого, — произнес Ариман.

— Не хочет, — согласился Магнус. — Его уговорили, и теперь Императору ничего не остается, как умиротворять своих приверженцев.

— Уговорили на что? — спросил Ариман. — Тебе известно, что происходит?

— Не совсем,— уклончиво ответил Магнус. — Голос Фулгрима сразу подсказал мне, что он что-то скрывает. Но что именно, я не могу понять.

Во время разговора Магнус постукивал рукой по бедру, производя бессмысленные на первый взгляд движения пальцами, как будто развязывал тугой узел. В этих жестах Ариман распознал соматическую имитацию Символа Тутмоса, при помощи которого их убежище будет защищено от посторонних глаз. Кроме того, этот жест предупреждал о молчании в присутствии врага.

Махавасту Каллимак, пристроившись рядом с примархом, старательно фиксировал их слова, едва ли сознавая, что происходит, и уставив невидящий взгляд куда-то в пространство. Проявлять подобное равнодушие к великолепному обществу, которое собралось в этом мире, мог только человек, всецело находящийся под влиянием другой личности.

— В любом случае, — произнес Магнус, — скоро повод для этого собрания станет нам известен.

Ариман оглянулся на дверь, выходящую в амфитеатр, и увидел, что Малкадор стоит на помосте, а перед ним на трибуне разложены листы бумаги. Он откашлялся, и акустика кратера вулкана донесла этот звук до самых верхних рядов.

— Друзья мои, мы собрались здесь, на скале Никеи, чтобы обсудить вопрос, который волнует Империум с самого его зарождения. Многим из вас еще неизвестен предмет обсуждения и причина собрания. Другим, наоборот, слишком хорошо известно и то и другое. За это я приношу вам свои извинения.

Малкадор снова заглянул в свои записи и прищурился, словно с трудом разбирал собственный почерк.

— Теперь перейдем к сути, — продолжил он. — Это собрание будет посвящено вопросу колдовства в Империуме. Да, джентльмены, нам предстоит разрешить начавшийся кризис библиариев.

На верхних ярусах послышались взволнованные возгласы, хотя Ариман догадался о содержании речи Малкадора сразу, как только тот поднялся на помост.

— Эта проблема разделяет нас вот уже много лет, но сегодня мы должны покончить с противоречиями. Кто-то станет утверждать, что колдовство есть величайшая угроза всему делу покорения Галактики, другие будут возражать и доказывать, что их противниками движут суеверия и страхи. Позвольте мне заверить вас, что более опасного кризиса в Империуме еще не возникало, и торжественное обязательство, принятое всеми нами, слишком важно, чтобы рискнуть его нарушить.

Малкадор выпрямился во весь рост и поднял голову:

— Итак, кто хочет высказаться первым?

Перешептывания на верхних ярусах прервал хриплый и угрюмый голос:

— Я буду говорить.

В ложе напротив Тысячи Сынов упала непроницаемая для взглядов пелена, и из-под сброшенного маскировочного плаща показалась могучая фигура. Наружу вышел воин с навощенной бородой и оскаленной волчьей головой на бритом черепе. Шкура волка, перекинутая передними лапами на грудь, служила ему плащом.

Одетый в броню цвета грозовой тучи, с увенчанным орлом посохом на плече, Охтхере Судьбостроитель, рунный жрец Космических Волков, спустился в амфитеатр.

Глава 19 ОХОТНИКИ НА ВЕДЬМ СЕРДЦЕ ПРИМАРХА РЕЧЬ МАГНУСА

Кризис библиариев. Как постыдный секрет, он маячил за парадным фасадом Объединения, как ноющая боль, о которой Империум старался забыть, словно испуганный человек, игнорирующий боль в животе из страха перед тем, что может обнаружиться при тщательном обследовании. Библиарии появились в Легионах в то время, когда Магнус, Сангвиний и Джагатай Хан предложили режим тренировок и развития психики параллельно обычному курсу формирования воина Астартес.

Император одобрил эксперименты в качестве способа контроля над силами появляющихся в Легионах псайкеров, и в Тысяче Сынов, Кровавых Ангелах и Белых Шрамах были образованы специальные подразделения для их обучения и тренировки. В результате появились библиарии, которые зарекомендовали себя верными воинами и грозным оружием в арсенале Легионов. После успешного завершения начальной стадии эксперимента Магнус настоял на его расширении, чтобы преимуществами могли воспользоваться и другие Легионы.

Успех заставил многих примархов признать пользу библиариев, и воины-ученые из числа Тысячи Сынов образовали специальные отделения — библиариумы — в других Легионах. Но не все примархи одобрили это решение, и с первых же дней создания программа подготовки библиариев вызывала горячие споры.

Психические силы своими корнями уходили в темное прошлое, а целью Великого Крестового Похода и было освобождение утерянных империй человечества от остатков Древней Ночи — катастрофы, вызванной, как говорили, бесконтрольными действиями псайкеров по всей Галактике. И как бы Магнус и его сторонники ни убеждали всех в надежной целостности психики библиариев, на них всегда оставалось клеймо тех, кто едва не привел человечество к гибели.

Несмотря на постоянные разногласия и споры относительно полезности библиариев, Тысяча Сынов стоически игнорировала все обвинения, довольствуясь тем, что с ними было благословение Императора.

Но разногласия, словно незалеченная рана, становились все глубже и болезненнее, грозя превратиться в трещину, которую невозможно закрыть. И потому Император, назначив Хоруса Луперкаля Воителем и окончательно решив уединиться на Терре, выбрал этот момент, чтобы покончить с назревшей проблемой и снова объединить своих сыновей.

Это собрание войдет в историю как Никейский Совет.

А многие запомнят его как суд над Магнусом Красным.

Охтхере Судьбостроитель пересек амфитеатр и поднялся на помост перед возвышением Императора. Ариману очень хотелось, чтобы жрец увидел его и ощутил всю тяжесть своего предательства.

— Я же доверял ему! — воскликнул главный библиарий Легиона Тысячи Сынов, сжав кулаки. — А он меня просто использовал. И все это время обманывал меня. — Следующая мысль мгновенно развеяла его гнев. — О Трон! Я ему столько рассказал! Открыл наши методы и наши силы. Это целиком моя вина.

— Успокойся, Азек, — посоветовал ему Магнус. — Не предпринимай ничего, что могло бы доказать его правоту. В конце концов, я сам предложил тебе довериться Судьбостроителю. Если уж кого-то и обвинять в том, что приходится принимать участие в этой пародии на совет, так только меня, потому что я недооценил настойчивость этих скептиков.

Ариман заставил себя снова перейти к высшим сферам Исчислений и сосредоточился на тех потоках, которые увеличивали остроту и скорость мышления, оставив в стороне сопереживание и силу.

Судьбостроитель поднял голову к ложе Тысячи Сынов, и под волчьей мордой открылось морщинистое лицо, горящее неприкрытым отвращением. В его взгляде читалась такая злоба, что Ариман невольно удивился, почему он раньше не разглядел жестокую и неистовую сущность рунного жреца. Он всегда знал, что Космические Волки были безжалостным орудием, мощным и непримиримым, но столь неприкрытое выражение этих чувств потрясло его.

— Я не стану тратить время на пустые догадки, — заговорил Судьбостроитель. — Я Охтхере Судьбостроитель из Легиона Космических Волков, и я сражался рядом с Тысячей Сынов на Сорокопуте и стоял рядом с ними в выжженных солончаках Агхору. И я называю их сборищем колдунов. Все они, до последнего воина, хитроумные чернокнижники и заклинатели, пользующиеся нечистой магией. Вот все, что я хотел сказать, и я, воин Лемана Русса, присягаю в правдивости своих слов.

Больше всего Аримана поразила архаичная форма обвинения. Неужели они перенеслись в древние времена, когда людьми правили страх и суеверия? Он окинул взглядом амфитеатр и с ужасом увидел, как присутствующие с серьезным видом кивают и бросают в его сторону возмущенные взгляды.

Малкадор подошел к краю помоста и стукнул пару раз в пол концом своего посоха. Все взгляды обратились на него.

— Ты выдвинул серьезное обвинение против братского Легиона, Судьбостроитель, — сказал Малкадор. — Может ли кто-нибудь подтвердить твое заявление?

— Да, Сигиллайт, такие найдутся, — ответил Судьбостроитель.

— Кто поддержит обвинение? — громко спросил Малкадор.

— Я, — откликнулся Мортарион.

Он сбросил маскировочный плащ, так что все присутствующие могли его видеть. Пока Охтхере Судьбостроитель возвращался к своему месту, Мортарион вышел в центр амфитеатра. То ли случайно, то ли намеренно, но Повелитель Смерти сделал двадцать восемь шагов, и повторение числа семь неприятно поразило Аримана. Мортарион был одет точно так же, как и на Улланоре, словно с того самого дня ждал момента.

Прежде чем заговорил Мортарион, Магнус вскочил со своего места и стукнул кулаком по обсидиановому барьеру.

— Неужели так и будет проходить процесс?! — воскликнул он. — Или меня будут судить невидимки, скрывающиеся под маскировочными плащами? Если кто-то хочет меня обвинить, пусть выскажет мне все прямо в лицо.

Малкадор снова ударил в пол концом посоха.

— Так распорядился Император, Магнус, — поведал он. — Показания не должны искажаться страхом перед теми, на кого они направлены.

— Выплескивать потоки злобы из-под плаща-невидимки очень легко, куда труднее при этом смотреть в глаза тому, кого ты обвиняешь.

— Магнус, ты получишь возможность высказаться. Решение будет принято не раньше, чем выступит каждый желающий, я тебе обещаю, — заверил его Малкадор. — Тебе обещает Император, — добавил он.

Магнус, покачав головой, вернулся на свое место, но его гнев ничуть не уменьшился.

Во время неожиданного выступления Магнуса Мортарион стоял не шелохнувшись, словно взрыв ярости его брата примарха был чем-то несущественным, всего лишь досадным неудобством. Ариман пожалел, что не может призвать Аэтпио, хотя и сознавал, что это было бы равносильно тому, чтобы выпустить Ревнителя Пирридов в залитый прометием склад.

Мортарион коротко поклонился Императору и начал свое выступление.

— Брат Малкадор заявляет, что этот вопрос беспокоит весь Империум, — произнес Мортарион своим шелестящим, словно сухой ветер в песчаных дюнах, голосом. — Но он ошибается. Ничего сложного в этой проблеме нет. Я видел последствия бесконтрольного применения колдовства — сожженные миры, порабощенное чужаками население и гуляющие на свободе чудовища. Именно колдовство довело миры до такого состояния, колдовство людей, заглянувших слишком глубоко в темные пропасти, которые, как все знают, лучше обходить стороной.

Всем нам известны ужасы Древней Ночи, но я хотел бы задать вам один простой вопрос: кто вызвал этот галактический геноцид? Псайкеры. Неконтролируемые псайкеры. Эти личности создают реальную угрозу, и ни для кого не является секретом опасность, которую они представляют. Некоторые из вас могли лично в этом убедиться. Пси-машины и «Оккулюмы» Терры ищут среди людей обладателей колдовских генов, а Черные Корабли Сестер Безмолвия прочесывают Вселенную в поисках опасных индивидуумов. Неужели Император, возлюбленный всеми, создал эти устройства без особой на то причины? Нет, они были созданы для защиты от этих опасных мутантов, использующих свои способности в корыстных целях.

Вот в этом-то и заключается разница. Если астропаты и навигаторы пользуются своими силами ради общего блага, обеспечивая связь между отдаленными мирами и определяя звездные маршруты экспедиционных флотилий Империума, то колдуны преследуют личные цели, стремятся получить превосходство над своими братьями.

Да, Империуму требуются наделенные особыми способностями личности, но их действия должны строго контролироваться. Всем известно, к чему может привести беспорядочное употребление сверхъестественных сил. Все мы слышали легенды о Древней Ночи, но кто из вас видел все это в действительности?

Мортарион взмахнул боевой косой, и длинное древко взметнулось на его плечо.

— Это видела Гвардия Смерти, — провозгласил Мортарион.

Его высокопарная манера едва не вызвала смех у Аримана. Хоть Мортарион и пытался играть роль разгневанного праведника, он явно наслаждался своим участием в процессе, который, по его мнению, означал падение Тысячи Сынов.

— На Кайоре мой Легион столкнулся с воинственной человеческой расой, которая скатилась до варварства. Широкомасштабное сканирование с орбиты не выявило никаких следов высоких технологий, но тем не менее моему Легиону потребовалось шесть месяцев, чтобы покорить этот мир. А почему? Ведь нам противостояли дикари, вооруженные простыми мечами и примитивными кремневыми ружьями. Как могла нецивилизованная раса сдерживать наступление Гвардии Смерти в течение столь долгого времени?

Мортарион стал расхаживать по амфитеатру, и каждый шаг сопровождался громким стуком его косы.

— В борьбе с нами им помогали сверхъестественные силы и невидимые союзники. Каждую ночь созданные магией существа преследовали нас и убивали просто из любви к убийству. В темноте лесов таились кровожадные псы, обладающие непостижимым инстинктом, и при каждом нашем наступлении ряды воинов рассеивали громовые разряды.

Повелитель Смерти сделал паузу, позволяя слушателям вдуматься в его слова. То, что какое-то явление могло расстроить боевой порядок Гвардии Смерти, можно было объяснить только чудом, и все собравшиеся в амфитеатре внимали его негромкой речи с обостренным вниманием.

— Мои воины сражались с ксеносами всех мастей и размеров и всегда одерживали победы, но в тот раз нам противостояли не обычные создания из плоти и крови. Они были вызваны в этот мир колдунами Кайора. Эти маги вырабатывали в своих телах молнии, усилием воли зажигали пламя, а от их громких заклинаний раскалывалась земля! Но никакие силы не достаются даром, и с каждой одержанной нами победой это становилось все яснее. В центре каждого захваченного нами города воины находили обширные сооружения, которые мы стали называть кровавыми храмами. И каждый из них был местом казней и захоронений. Мы уничтожали их все до единого, и с каждым разом силы наших противников становились слабее. В конце концов мы разрушили все чары. Но обитатели планеты не пожелали сдаться, и все пали, уничтоженные воинственными жрецами, которые не захотели расставаться со своей властью. Я до сих пор вздрагиваю при воспоминании о Кайоре.

Мортарион закончил речь перед ложей Тысячи Сынов и, произнося последние слова, смотрел на Магнуса:

— Я, безусловно, не обвиняю моего брата в подобном варварстве, но зло берет начало не в чудовищных действиях. Если бы это было так, ни один разумный человек не поддался бы его чарам. Нет, оно вырастает постепенно — шажок здесь, шажок там, а сердце человека при этом чернеет и начинает гнить. Можно начинать творить зло с благими намерениями, можно верить, что такие мелкие злоупотребления ничего не значат по сравнению с грядущими великими достижениями. Но важен каждый шаг и каждый поступок.

Невозможно перечислить все победы, одержанные Легионом Тысячи Сынов, но невозможно и повторить все слухи об их колдовстве. Мне в прошлом доводилось сражаться рядом с воинами Магнуса, и я прекрасно знаю, на что они способны, а потому могу подтвердить правдивость слов Охтхере Судьбостроителя. Это колдовство. Я видел его своими собственными глазами. Подобно чародеям Кайора, воины братств Магнуса мечут в своих врагов молнии и пламя, а их собратья сокрушают врагов невидимой силой. Я не солгу, признавшись, что в тот день я познал страх. Я только что уничтожил армию колдунов, как вдруг узнал, что у меня под боком есть еще одна.

Всем известно, что я не доверял институту библиариумов в рядах Астартес, опасаясь заразы, насаждаемой Тысячей Сынов. В рядах Гвардии Смерти нет ни одного библиария, и, пока я дышу, их у нас не будет. До сих пор я держал рот на замке, уповая на мудрость старших. Но я больше не могу молчать. Когда брат Лоргар и брат Русс рассказали о сражениях в скоплении Приют Ковчега, я понял, что пришло время нарушить молчание, хотя мне очень больно называть колдуном своего брата. Я не могу оставаться в стороне и смотреть, как его одержимость увлекает в бездну его и весь Легион. Знайте, что мной движет не ненависть, а искренняя любовь к Магнусу. Это все, что я хотел сказать.

Мортарион развернулся, снова поклонился Императору и вернулся в ложу, где его дожидались воины Гвардии Смерти.

Раздался звонкий треск стекла, и Ариман обернулся на звук. Огонь гнева уже не мог оставаться в теле Магнуса и выплескивался наружу. Руки примарха сжимали край обсидианового барьера, и на глазах у Аримана вулканическая порода размякла и потекла, словно растопленный воск. Сгустки породы падали на пол, но, застывая по пути, раскалывались на мелкие части.

— Мой лорд? — прошептал Ариман.

Все мысли об Исчислениях мгновенно испарились. Между ними искрой психического осознания вспыхнул вихрь ярости. Ариман легонько коснулся пальцами руки примарха.

Магнус ощутил прикосновение и обрушил на главного библиария свой взгляд. Ариман отшатнулся, заглянув в бездонную глубину его глаза, пылавшую переливами неизвестных людям цветов, как будто бесчисленные эмоции боролись между собой за превосходство над остальными. С замиранием сердца увидел он неистовую борьбу между яростью и необходимостью оправдаться, между разбушевавшимся инстинктом и высшим интеллектом. Он увидел желание Магнуса обрушиться на своих врагов, которые в силу собственной ограниченности заклеймили брата. Но высший интеллект, разум, способный вознестись в варп и бросить взгляд со стороны, сдерживал это желание и осуждал низменные эмоции.

В краткий миг контакта Ариман заглянул в самое сердце пламенной сущности примарха, где в невероятном сплаве соединились гениальность и укрощенный эфир, из которых родились его поразительный разум и тело. Но смотреть в раскаленное добела горнило, в сокровенную сущность столь могущественного существа было все равно что наблюдать за вспышкой сверхновой звезды.

Ариман закричал; перед ним пронеслась вся жизнь примарха, тянувшаяся многие тысячелетия, но спрессованная в одно мгновение. Он увидел, как общаются между собой ярчайшие разумы в глубинах подземелья и удивительное создание, спускающееся на золотой горный хребет Просперо. Все это и многое другое лавиной хлынуло в мозг Аримана, несмотря на то что его сознание было не способно усвоить такие колоссальные потоки информации и воспоминаний.

Он осознал лишь малую часть того, что увидел, но и этого хватило, чтобы оказаться намертво прижатым к спинке кресла. Он с трудом мог дышать, а поток информации грозил разрушить его разум.

— Остановись! — взмолился Ариман, чувствуя, как на него обрушилась неимоверная лавина знаний, накопленных целой цивилизацией, и даже его возможности Астартес оказались на грани перегрузки.

Кровеносные сосуды в глазах начали лопаться, и свет стал меркнуть. У него задрожали руки, Ариман ощутил приближение сильнейшего эпилептического припадка, который почти наверняка его убьет.

В этот момент Магнус прикрыл глаз, и бушующий поток иссяк.

Ариман охнул, с его губ сорвался мучительный стон. В его голове мелькали ужасные тайны и устрашающие знания, и каждое явилось для него беспощадным и неуловимым откровением.

Перегруженное сознание отключилось, пытаясь восстановить поврежденную структуру разума, и Ариман упал с кресла на пол.

Открыв глаза, он обнаружил, что лежит на одной из мягких кушеток в сводчатом зале под основным амфитеатром. Боль немного утихла, но на голове как будто остался постоянно сжимающийся стальной шлем. Свет резал глаза и усиливал боль, и Ариман поднял руку, чтобы заслонить лицо. Во рту пересохло, а в зоне периферийного зрения мелькали отрывочные образы, словно миллиарды нахлынувших воспоминаний.

— Поднимись к шестому уровню Исчислений, — послышался приятный голос, несущий в себе успокоение и облегчение. — Это поможет тебе восстановить способность мыслить.

— Что произошло? — сумел произнести Ариман, стараясь сосредоточиться на личности говорящего. Он понимал, что узнал его, но в мыслях вертелось столько лиц и имен, что он никак не мог в них разобраться. — Я ничего не помню.

— Это моя вина, сын мой, — послышался тот же голос. — Мне так жаль.

Ариман наконец сумел разобраться, что за коленопреклоненная фигура стоит рядом с кушеткой.

— Мой лорд Магнус? — спросил он.

— Он самый, Азек, — ответил Магнус и помог ему приподняться.

В голове Аримана вспыхнула целая россыпь ослепительных огней, и казалось, мозг вот-вот вырвется из черепа. В зале кроме них находились и воины Сехмет; некоторые сидели с кубками в руках, другие охраняли вход.

— Твоя нервная система сильно пострадала, — сообщил Магнус. — Я уступил своему гневу и позволил ему разрушить барьер, ограждающий мою сущность. Из этого колодца нельзя пить ни смертному, ни даже Астартес. У тебя еще долго будет болеть голова, но ты остался в живых.

— Я не понимаю, — выговорил Ариман, сжимая виски ладонями.

— Знания могут быть крепче любого алкоголя, сын мой, — с улыбкой пояснил Магнус. — Если выпить слишком много и слишком быстро, можно опьянеть.

— Я никогда не был пьяным. Не думаю, чтобы для меня это было возможно.

— Да, это действительно так, — согласился Магнус и подал ему кубок с чистой водой. — По крайней мере, от алкоголя ты не опьянеешь. Но что ты помнишь о том, что произошло?

— Не слишком много, — признался Ариман и одним глотком осушил кубок.

— Возможно, это и к лучшему, — заметил Магнус.

Ариман еще не совсем оправился от потрясения, но он не мог не заметить оттенок удовлетворения в голосе примарха.

— Я помню Повелителя Смерти, — сказал Ариман. — Помню его обвинения и подтасованные в их подтверждение факты, но после этого — провал.

Неожиданная мысль вызвала вопрос:

— А сколько времени я пролежал без сознания?

— Чуть больше трех часов, и для тебя это было настоящим благодеянием.

— Как это?

— Ты был избавлен от необходимости выслушивать выступления ограниченных невежд, суеверных глупцов и отсталых неучей, которые обзывали нас еретиками, колдунами, обвиняли в том, что мы пьем кровь и приносим в жертву девственниц. Судьбостроитель и Мортарион ради нашего осуждения собрали целую толпу охотников на ведьм.

Ариман поднялся на ноги, хотя стены комнаты в его глазах все еще покачивались. Усиленный организм попытался справиться с расстройством, но проиграл, и Ариман наверняка упал бы, если бы не рука примарха. Ариман покачал головой и сделал глубокий вдох, стараясь побороть головокружение.

— Можно подумать, мне на голову наступил «Канис Вертекс».

— Ничего удивительного, — заметил Магнус. — Но сейчас тебе захочется побыстрее справиться со слабостью.

— Почему? Что происходит?

— Наши обвинители закончили свои выступления, — ответил Магнус. — Теперь настал мой черед.

Появление Магнуса было встречено настороженной тишиной. В развевающемся плаще с перьями, с высоко поднятой головой и взглядом, устремленным на Императора, он решительно направился к помосту. Это был не выход обвиняемого, а поступь правого человека, которому предстоит борьба с ложными обвинениями.

Еще никогда Ариман не испытывал такой гордости от сознания, что является одним из Тысячи Сынов.

Магнус поклонился Императору и Малкадору, затем, повернувшись к Фулгриму и Сангвинию, дружески кивнул братьям. Несмотря на нависшую опасность, он изящными жестами приветствовал Мортариона и Судьбостроителя. Магнус обладал прекрасными манерами и никогда не забывал о них даже перед лицом врага. Покончив с приветствиями, он поднялся на помост и возложил руки на края кафедры.

Некоторое время он молчал, окидывая взглядом собравшихся мужчин и женщин, одаривая каждого из них своим вниманием.

— «Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою»,[69] — заговорил Магнус, словно читая невидимый текст. — Эти слова взяты из книги, написанной много тысячелетий тому назад и иронично озаглавленной «Апокалипсис». Вот так в те варварские времена думали все люди. Это ясно дает понять, из какой дикости все мы произошли и насколько легко люди могут обернуться друг против друга. Подобные страхи послали в огонь тысячи людей — и ради чего? Только для того, чтобы успокоить страхи тех, кто не в силах воспринимать новые знания.

Магнус сошел с помоста и, словно заправский итератор, прошел по амфитеатру. Выступление Мортариона ставило своей целью запугать слушателей, а Магнус держался таким образом, словно все они, начиная с низшего адепта и заканчивая самим Императором, были его лучшими друзьями и собрались на дружескую беседу.

— Если бы кому-то из вас довелось попасть к людям из тех времен, вас наверняка убили бы из-за тех устройств, к которым мы с вами давно привыкли. Их сочли бы колдовскими штучками и чертовщиной. К примеру: до того как Аристарх Самосский[70] создал свой научный труд, люди верили, что Древняя Терра имеет форму плоского диска, с которого стекают океаны. Можете ли вы представить себе что-нибудь более смехотворное? Ведь теперь же никто не сомневается в сферической форме планет! Много позже ученые духовного звания утверждали, что Терра является центром Вселенной, а Солнце и звезды вращаются вокруг нее. Человек, который решился опровергнуть это геоцентрическое утверждение, был обвинен в ереси и вынужден отказаться от своих идей. Теперь нам прекрасно известно устройство Галактики.

Магнус остановился перед Мортарионом и спокойно встретил полный ненависти взгляд Повелителя Смерти.

— Из сильного желания рождается самая беспощадная ненависть, — продолжал он, — и лживые слова причиняют вред не только сами по себе. Они заражают сердца тех, кто слушает их, испытывая злобу. Представьте себе, что подумают о сегодняшнем собрании через тысячу лет.

Магнус отвернулся от Мортариона и, воздев руки, прошел в центр амфитеатра. Продолжая говорить, он медленно поворачивался, попеременно глядя на каждого из слушателей.

— Вообразите Империум будущего. Вообразите идеальное государство прогресса и просвещения, где в создании блистательного будущего на равных правах принимают участие ученые, философы и воины. А теперь представьте, что подумают люди этого прекрасного века, вглядываясь сквозь пелену времени в сегодняшний день. Представьте, о чем они узнают и какие сделают выводы. Они с ужасом поймут, насколько близок к затуханию был сегодня факел просвещения. Искусство все подвергать сомнениям и есть источник всех знаний. Отказаться от него означает обречь самих себя на медленный упадок, обречь Империум на тьму невежества, где к людям, осмеливающимся искать знания, относятся с подозрением. Это не тот Империум, в который я верю. Это не тот Империум, частью которого я хочу стать.

Знания — это пища души, и никакие знания не могут быть вредными, поскольку каждый искатель истины становится хозяином того, о чем узнает. Знаниям нельзя научить, они должны быть получены потом и кровью экспериментаторов, а в этом отношении нет более достойных ученых, чем Тысяча Сынов. Даже во время сражений на переднем крае Великого Крестового Похода мы изучаем вещи, на которые остальные не обращают внимания, ищем информацию в тех местах, куда другие боятся заглянуть. Для нас нет ничего неизведанного, нет неразрешимых тайн и слишком запутанных дорог, потому что все они ведут к просвещению.

Но в полученных знаниях мало проку, если они не испытаны на практике. Информация — это еще не все. Она должна работать. Мало желать чего-то — мы должны это совершить!

Магнус улыбнулся, и Ариман, оглянувшись по сторонам, понял, что примарх Тысячи Сынов завоевал всеобщее внимание.

— С учетом всего вышесказанного, я прошу у вас прощения за то, что займу еще немного вашего времени, поскольку хочу поведать вам одну легенду, — сказал Магнус.

— Эта легенда родилась на Древней Терре, и в ней говорится о трех людях с острова Эгина, живших в пещере глубоко в горах, — начал Магнус с энтузиазмом прирожденного рассказчика.

Ариман, хотя и слышал эту историю не один раз, невольно поддался притягательности голоса Магнуса и его личному обаянию, сквозившему в каждом слове.

— Эти люди жили вдали от дневного света, и провели бы в темноте всю свою жизнь, если бы не маленький костер, постоянно горевший посреди пещеры. Они питались растущими на стенах лишайниками и пили холодную воду из подземных источников. Так они и жили, хотя настоящей жизнью это было назвать нельзя.

День за днем они садились вокруг костра, смотрели на тлеющие угли и пляшущие язычки пламени и были уверены, что другого света в этом мире не существует. Танцующие на стенах тени служили им величайшим развлечением. Эти люди были по-своему счастливы и проводили день за днем, даже не представляя, что находится за пределами света их костра.

Магнус немного помолчал, давая слушателям возможность представить описанную им сцену вплоть до мелькавших по стенам пещеры теней.

— Однажды в горах разбушевался сильный ветер, но люди укрылись так глубоко, что в пещеру проникали лишь его слабые дуновения. Огонь заплясал пуще прежнего, и люди, глядя на тени, громко смеялись. Но буря утихла, и они вернулись к спокойному созерцанию огня, как делали это всегда.

Однако один человек поднялся и вышел из освещенного круга. Его поступок взволновал остальных, двое его товарищей стали звать его обратно. Но тот человек только покачал головой. Он один из всех испытывал желание узнать больше о ветре. Он пошел вслед за ветром, взбирался на крутые скалы, пересекал расщелины и избежал множества опасностей, пока не увидел над головой слабый отблеск света.

Вот тогда он выбрался из пещеры на склон горы и взглянул на раскаленное солнце. Яркий свет слепил глаза, а красота и жар светила настолько ошеломили человека, что он упал на колени. Человек боялся, что солнце выжгло его глаза, но через некоторое время зрение восстановилось, и он нерешительно огляделся. Он выбрался из пещеры на верхнем склоне, и мир простирался внизу во всей своей красе: мерцающие бирюзой моря и бескрайние поля золотой пшеницы. Человек горько заплакал: он провел столько лет во тьме, не догадываясь о великолепии окружающего мира, который всегда был здесь, но оставался недосягаемым из-за ограниченности человеческого взгляда.

Примарх остановился и поднял взор к звездам, и восхищенные слушатели последовали его примеру, как будто представляя себе пылающее солнце.

— Вы можете вообразить себе, что он чувствовал? — спросил Магнус слегка охрипшим от волнения голосом. — Провести всю жизнь у костра в полной уверенности, что другого света нет в природе, а потом увидеть солнце! Человек решил, что должен рассказать об этом чудесном открытии своим друзьям, и отправился обратно в пещеру, где двое оставшихся людей все так же сидели у костра, смотрели на огонь и порой с улыбкой оглядывались на тени. Человек, увидевший солнце, окинул взглядом пещеру, которую называл своим домом, и понял, что на самом деле это тюрьма. Он рассказал остальным о том, что увидел, но история о далеком, пылающем наверху глазе их не заинтересовала. Все, что они хотели, — это продолжать жизнь, которую вели до сих пор. Они называли его безумцем и смеялись над ним, а сами продолжали смотреть на огонь, поскольку это была единственная известная им реальность.

Впервые Ариман услышал эту историю, будучи Философом в храме Корвидов, когда Магнус наставлял его перед прохождением Доминус Лиминис. И сейчас, как и тогда, в голосе примарха прозвучала горечь, тот же самый отлично выраженный оттенок разочарования и боли, вызванной слепотой людей в пещере. Казалось, голос Магнуса говорил: как можно отвернуться от света, зная о его существовании?

— Человек никак не мог поверить, что его друзья не хотят увидеть мир наверху, — продолжал Магнус. — Но он решил, что не примет их отказа. Он должен показать им свет, чего бы это ни стоило. И если они не хотят идти к свету, значит, он принесет свет к ним.

Итак, человек снова взобрался наверх, в мир света, и начал рыть. Он рыл, пока не расширил устье пещеры. Он копал сто лет, а потом еще сто лет, пока не срыл всю вершину горы. Потом он стал рыть вниз, к самому центру, пока не провалился в ту самую пещеру, где его друзья все так же сидели у костра.

Магнус снова приостановил свой рассказ, и его голос затих, хотя Ариман отлично понимал, что это всего лишь театральная пауза. Зная, чем заканчивается эта история, он ничуть не удивился молчанию Магнуса. В оригинальной версии легенды друзья так перепугались открывшейся картины, что убили человека и ушли вглубь пещеры, прихватив костер, чтобы продолжать жизнь в вечном сумраке.

Это притча о том, как опасно делиться знаниями с теми, кто обладает слишком узким взглядом на реальность. Рассказывая ее не до конца, Магнус нарушал данное собранию обещание, и об этом никто не догадывался, поскольку он продолжил повествование, но уже в собственной версии:

— Люди пришли в восхищение, увидев свет, какого не видели всю свою жизнь, и золотое сияние, которое могло стать их постоянным спутником, если бы только у них хватило храбрости последовать за своим товарищем. В конце концов они выбрались из своей темной пещеры и увидели окружающий мир во всем его величии и красоте. Оглянувшись на сырую сумрачную пещеру, которую они называли домом, люди ужаснулись тому, насколько ограниченным было их представление о мире. Они осыпали похвалами своего друга, показавшего им путь к свету, и горячо благодарили его, поскольку теперь им принадлежал весь мир, с бесконечными чудесами, которые предстояло исследовать.

Магнус снова замолчал, позволяя слушателям проникнуться смыслом придуманной им концовки. Такого внушительного спектакля не мог себе представить даже лучший актер Театра Империалис. Спустя несколько мгновений ярусы амфитеатра взорвались аплодисментами, и на лице Магнуса вспыхнула улыбка, в которой отлично сочетались скромность и благодарность. Сангвиний и Фулгрим даже встали со своих мест, хотя Мортарион и его Гвардия Смерти остались такими же невозмутимыми, как и всегда.

Однако, каким бы безупречным ни казалось выступление Магнуса, Ариман видел, что его речь подействовала не на всю аудиторию. Впрочем, стало ясно, что обвинительный процесс против Магнуса и Тысячи Сынов пойдет уже не так гладко, как надеялись его инициаторы.

Магнус поднял руки, призывая публику закончить аплодисменты, как будто столь энергичная реакция привела его в смущение.

— Этот человек сознавал, что его долг состоит в том, чтобы показать товарищам истинную сущность окружающего мира и спасти их от скучного, сумрачного прозябания. Так же и Тысяча Сынов сознают свой долг перед Человечеством. Из всех Легионов только Тысяча Сынов увидели свет за вратами Эмпирея. Этот свет освободит нас от оков привычного восприятия реальности и позволит человеческой расе стать хозяевами Галактики. Как тем людям у костра надо было показать ожидающее их великолепное будущее, так и человечеству нужно дать подсказку. Знания, накопленные Тысячей Сынов, позволят каждому видеть то, что видим мы. Человечество необходимо вести вперед мелкими шажками, чтобы яркий свет не ослепил людей. В этом и состоит высшая цель Тысячи Сынов. Сейчас решается судьба нашего будущего. Друзья мои, я призываю вас не отказываться от шанса достичь новых высот просвещения, поскольку мы вплотную подошли к поворотной точке в истории Империума. Подумайте о будущем и о том, как будут судить о нас спустя многие тысячелетия.

Затем он поклонился всем четырем сторонам амфитеатра.

— Благодарю вас за внимание, — завершил свою речь Магнус. — Это все, что я хотел сказать.

Глава 20 ЕРЕСЬ БИБЛИАРИИ ПРИГОВОР

Магнус налил себе воды и с улыбкой прошелся по комнате, расположенной под амфитеатром. Воины Сехмет, понимая, что процесс подходит к концу, стояли по стойке «смирно». У Аримана все еще болела голова и мысли оставались скованными, словно их было чересчур много для его черепа.

По окончании выступления Магнуса Малкадор объявил перерыв. Процесс, начинавшийся с обвинений в предательстве и постыдных занятиях, благодаря красноречию Магнуса, перед которым могли устоять лишь немногие, грозил превратиться в его триумф.

— Должен признаться, что испытал некоторый трепет, когда узнал повестку дня, — сказал Магнус, протягивая кубок с водой Ариману. — Но теперь я уверен, что привлек сомневающихся на нашу сторону. Мортарион слишком упрям, чтобы изменить свое мнение, а вот Сангвиний и Фулгрим теперь с нами. И это имеет большое значение.

— Конечно, но слишком многие остались под маскировочными плащами. Основная масса присутствующих склонилась на нашу сторону, однако приговор все еще может быть вынесен не в нашу пользу. Я вообще не понимаю, почему мы здесь остаемся, это так оскорбительно! — вспылил Ариман и раздраженно отбросил кубок.

— Тебе надо успокоиться, Азек, — сказал Магнус. — Не было иного выхода, кроме как созвать этот конклав. Трусы должны быть уверены, что их голос будет услышан. Ты сам видел, что Император не хочет этого процесса. Поверь, я разделяю твой гнев, но ты должен держать себя в руках, чтобы не навредить нам всем.

— Знаю, но мне больно видеть, что наша судьба в руках этих слепых глупцов!

— Осторожнее, — предостерег его Магнус, подходя ближе. — Ты должен выбирать слова, Азек. Ты дорог мне, как каждый из моих сыновей, но я не потерплю оскорбительных сомнений в мудрости моего отца. Если ты поддашься своему раздражению, ты только подтвердишь все, что они здесь наговорили.

— Я прошу прощения, мой лорд. — Ариман постарался перейти к нижним уровням Исчислений, но попытки успокоиться оказались безуспешными. — Я не хотел никого обидеть, но трудно представить, что другие не видят того, что видим мы. И почти невозможно вспомнить, что чувствовал, когда не знал того, что известно теперь.

— Груз накопленных знаний всегда был проклятием для просвещенных, — гораздо мягче заметил Магнус. — И мы не должны забывать, что и сами когда-то были в таком же положении, что были слепы к откровениям Вселенной. Даже я ничего не знал о Великом Океане, пока отец не открыл мне его великолепие.

— Нет, — прошептал Ариман, осененный внезапным пониманием. — Ты уже знал о нем. Когда Император показывал тебе его красоты и его опасности, ты только притворялся, что ничего не знаешь, но уже присматривался к его глубинам и видел их.

В одно мгновение Магнус навис над ним своим огромным телом, и его глаз вспыхнул красным огнем. Ариман ощутил пылающий жар его присутствия и понял, что переступил границу, хотя даже не знал о ее существовании. В тот момент до него дошло, что он совсем не знает своего примарха, и ему захотелось немедленно избавиться от тех знаний, что успели проникнуть в его мозг.

— Никогда не смей это говорить, — сказал Магнус, сверля его взглядом, словно алмазным буром.

Ариман кивнул. Но в гневе Магнуса он различил что-то еще, — возможно, это был невысказанный страх перед всплывающими тайнами. Ариман не видел их, но успел заметить серебряный дубовый листок, точно такой же, как и на его броне.

— Ормузд? О Трон, что же ты сделал?! — воскликнул Ариман.

Не принадлежащие ему воспоминания грозили вырваться на поверхность. Он увидел ужасную тайную сделку, заключенную с невероятно старым и чудовищным существом, каких никогда раньше не встречал.

— Я сделал то, что должен был сделать, — резко ответил Магнус, предваряя его дальнейшие расспросы. — Это все, что тебе нужно знать. Поверь мне, Азек, все это было сделано не без причины.

Ариман хотел поверить, он нуждался в вере, но в основе тайной сделки он видел неприкрытое тщеславие и одержимость. Он попытался проникнуть сквозь пелену самооправданий и раскрыть темную тайну, но Магнус вырвал украденное воспоминание из его мыслей.

— Что это было? — потребовал объяснений Ариман. — Расскажи. Что ты от нас скрываешь?

— Ничего такого, что вам нужно было бы знать, — отрезал Магнус.

Он был явно взволнован и едва сдерживал... Гнев? Признания?

— Ты себе не можешь этого даже представить, — продолжал Магнус. — Тебе неизвестно, как это было. Деградация геносемени шла чрезвычайно интенсивно, повреждения спиралей были слишком сложными, и мутация казалась неизбежной... Это было... Это было...

— Что это было? — спросил Ариман, не дождавшись продолжения.

— Будущее, — прошептал Магнус, ставший вдруг пепельно-бледным. — Я вижу его. Это...

Он так и не смог закончить фразу.

Словно огромный дуб, срубленный одним ударом, могучий примарх Тысячи Сынов рухнул на колени.

В тот же момент Ариман заметил в его единственном глазу шквал янтарно-желтого пламени.

Перед глазами вспыхнули светящиеся точки и тотчас исчезли.

Магнус открыл глаза и увидел искры, вылетающие от удара камня о камень, и примитивные инструменты, превращающие в оружие осколок кремня. Он видел, как меч обретает очертания, но техника обработки была не лучше, чем в неандертальский период Древней Терры. И еще он видел, что это не человеческое искусство, поскольку техника была более изощренной и явно чуждой. И пропорции меча и рукоятки были немного другими, а руки, его изготавливающие, были темно-синими, покрытыми красновато-коричневым пушком.

Да и сам меч не был обычным, он был наделен интеллектом. Определение показалось Магнусу не слишком подходящим, но он никак не мог подобрать нужного слова. Меч был изобретен чужими мастерами и наполнен силами судеб, слишком отличающихся от человеческих, чтобы их понять.

Это было орудие возмездия, созданное для того, чтобы разить без милосердия.

Магнус невольно содрогнулся при мысли, что разумная раса рискнула создать такое грозное орудие уничтожения. Какая причина могла побудить их к изготовлению такого ужасного предмета?

Будущее это или прошлое? Это невозможно определить однозначно. Здесь, в Великом Океане (где же еще он мог находиться?), время является всего лишь бессмысленной конструкцией, которая дает смертным видимость определенности. Это царство бессмертия, поскольку здесь ничто не может реально жить или реально умереть. Энергия вечна, и с уходом одной формы в бесконечном цикле перемен неизменно появляется другая.

Как только он сосредоточился на вопросе различия между прошлым и будущим, видение рассыпалось на миллионы осколков, которые закружились в темноте искрами взорвавшегося алмаза.

Магнус погрузился в Великий Океан глубже, чем кто-либо другой, глубже, чем Император, но он испытывал не страх, а лишь непреодолимое желание постичь суть увиденного. Вокруг него вместе с отзвуками эфира слышался далекий злорадный смех, словно где-то притаился невидимый наблюдатель. Из эха этих звуков в темноте возникло видение почерневшего от огня помещения, где пахло злобой и кровью.

По стенам хлестнула артериальная кровь, в ноздри ударила едкая вонь негашеной извести. В темноте двигались тени, но слишком расплывчатые, чтобы можно было их рассмотреть. Магнус мысленно потянулся к фигуре, упакованной в доспехи цвета каменного карьера, но видение пропало, и он едва успел заметить только татуировки, покрывающие череп воина.

Путешествие продолжалось, и Магнус позволил себе свободно следовать переменчивому течению Великого Океана. В какой-то момент он задумался о том, что стало с его физическим телом, поскольку сознавал, что покинул его не по своей воле. Такой неожиданный переход в световое тело был для него в новинку, но страх мог только усилить потенциальную опасность.

Он видел объятые пламенем миры, видел бесконечные сражения и целые звездные системы, охваченные войнами. Но этим видениям не суждено было исполниться, поскольку в них участвовали Астартес, и братья-воины, разошедшиеся с Терры в разные уголки Галактики, бросались друг на друга с мечами и кулаками. Какими бы отвратительными ни были эти картины, Магнус не позволил им себя отвлечь. В Великом Океане возможны самые невероятные вещи, и его непостоянные потоки всегда стараются лишить странника душевного равновесия.

Омерзительный запах бойни, в котором смешалась вонь гниющей плоти и трупных газов, усилился до невыносимой степени. Взгляд Магнуса привлек заброшенный мир, бывший когда-то плодородным и цветущим, но павший под натиском гнили и скверны. Примарх понял, что мир пытался сопротивляться и на поверхности остались шрамы сражений. Битва шла на микроскопическом уровне, между армиями бактерий и вирусов, исчислявшихся триллионами.

Теперь каждое живое существо этого мира превратилось в фабрику заразы, и агрессивные микробы, несмотря на отсутствие сознания, направили все свои силы на размножение и распространение болезней.

В гибели планеты невозможно было сомневаться, но мир даже не мог капитулировать, как гниение не могло остановить разрушительное действие. Он превратился в мир стагнации, его леса и болота стали океанами гноя и грязи.

В центре этой трясины Магнус увидел огромный металлический предмет — покрытый ржавчиной корпус космического корабля, поднимавшийся наподобие железной скалы или медленно тонущего океанского лайнера. Внутри уже появились очаги гниения, и в омертвевшем сердце корабля устроило себе логово какое-то чудовищное существо. Что это могло быть, Магнус не имел ни малейшего представления, но, глядя на мерцающий блеск металла, он сознавал, что оружие возмездия работы чужаков уже там.

Эта мысль наполнила его сердце ужасом, потому что в следующее мгновение послышалась болтерная стрельба и к потерпевшему крушение космическому кораблю вышел отряд воинов в доспехах Лунных Волков. Во главе отряда шел брат, Хорус Луперкаль, и Магнус начал громко кричать и махать руками. Но Хорус не замечал его, как это часто бывает в отрывочных видениях будущего, которое может и не наступить.

Хронология событий раскололась, и получился ряд выхваченных наугад пиктов: отвергнутый друг, обратившийся в злейшего врага; Тронный зал или капитанский мостик; возлюбленный сын, сраженный мечом предателя, и тусклый блеск стального клинка, готового нанести удар, который изменит Вселенную; любимый отец, сраженный сыном-мятежником.

Он увидел высокий храм — гигантское восьмиугольное здание с восемью башнями, на которых горели огни, и круглым куполом между ними. Вокруг этого обиталища лживых богов собралось множество людей, а перед бронзовыми воротами стояли Астартес в доспехах из керамита. Широкий пруд блестел, словно в нем было налито масло, на берегу о чем-то спорили два воина, а в воде дрожало отражение месяца.

Гулкий смех прогнал видение, и перед Магнусом вновь предстала гигантская фигура Хоруса Луперкаля. Но это был уже не его брат, перед ним явилось чудовище, первобытная разрушительная сила, угрожавшая огнем всем великим замыслам отца. Каждый взмах его когтистой лапы уничтожал целые миры, и пламя войны смертельной инфекцией распространялось по всей Галактике. Словно обезумевший дирижер, исполняющий симфонию краха, Хорус дотла сжигал Империум и сталкивал братьев в смертельных схватках.

Магнус всмотрелся в существо с лицом Хоруса, но не нашел в его облике ни малейших признаков благородства брата, только ненависть, злобу и тоску. Взгляды Магнуса и существа пересеклись, и он увидел, что в зрачках Хоруса полыхает желтое пламя.

— Ну как, братец? — спросил Хорус. — Тебе нравится снова смотреть на мир, как ты когда-то смотрел?

— Как всегда, Хорус, — ответил Магнус. — Я там, куда мне захотелось попасть.

— А, твое тщеславие, — сказал Хорус. — Это простейшее из искушений.

— Кто ты? — решительно спросил Магнус. — Ты не мой брат.

— Еще нет, но скоро буду, — с издевательской усмешкой ответил монстр. — Новая луна ждет, чтобы Кхенти-ирти снова превратился в Мекхенти-эр-ирти.[71]

— Опять загадки, — сказал Магнус. — Да ты просто еще один хищник из варпа, совокупность базовых импульсов и желаний, обретшая форму. И я где-то уже слышал это имя.

— Но тебе неизвестно, что оно означает.

— Я узнаю, — пообещал Магнус. — Для меня нет тайных знаний.

— Ты так считаешь?

— Да. Мой брат никогда не учинил бы подобное безумие.

— Тогда ты плохо его знаешь, потому что все это происходит уже сейчас. Планы Изначального Разрушителя уже приведены в действие, уже расставлены ловушки гордыни, тщеславия и гнева, чтобы заманить в сети сознание рыцарей, которым предстоит свергнуть короля.

— Ты лжешь.

— Разве? — рассмеялся Хорус. — Зачем бы я стал тебя обманывать, брат? Ты же Магнус, примарх Тысячи Сынов. Для тебя нет никаких тайн, нет недоступных знаний. Ты же сам так говоришь. Ты можешь постичь сущность сказанного, и я это знаю. Хорус Луперкаль всех вас предаст. В погоне за властью он зажжет огни войны во всей Галактике. Ничто не уцелеет, и от супертяжелого ядра Галактики до умирающих звезд на самых окраинах останется только ядерный котлован Хаоса.

— Где произойдет это загадочное превращение? — спросил Магнус, стараясь скрыть возрастающий ужас.

— На маленьком спутнике, — хихикнул монстр. — В системе Давин.

— Если даже все это правда, почему ты мне рассказываешь?

— Потому что это уже началось, потому что я наслаждаюсь твоими страданиями и потому что уже поздно останавливать процесс, — ответил Хорус.

— Это мы еще посмотрим, — заверил его Магнус.

Он открыл свой глаз, и чудовище с лицом Хоруса исчезло.

Вокруг с испуганными лицами столпились Ариман и воины Сехмет.

— Мой лорд! — воскликнул Ариман. — Что случилось?

Рука Магнуса метнулась к лицу, где была отмечена его жертва, принесенная много лет назад. Кожа по-прежнему была гладкой и нетронутой, безо всяких следов совершенства, которым его световое тело наслаждалось в Великом Океане.

Магнус отмахнулся от помощи воинов и поднялся на ноги. Он слышал шелест песчинок в часах Галактики и на мгновение услышал звон бронзового хронометра с треснувшим стеклом и перламутровыми стрелками.

— Нам пора идти, — заявил он, оценив окружающую обстановку по следам пролитой воды.

— Идти? — переспросил Ариман. — Но куда?

— Необходимо вернуться на Просперо. Нам предстоит много дел, а времени осталось совсем мало.

— Мой лорд, это невозможно, — возразил Ариман.

— Невозможно?! — взревел Магнус. — Это слово неприменимо ко мне, Азек. Я Магнус Красный. Для меня нет ничего невозможного.

Ариман покачал головой:

— Я не это имел в виду, мой лорд. Нас снова вызывают в амфитеатр. Скоро будет оглашен приговор.

Показались звезды, но большая их часть скрылась за сернистыми облаками. Ариман не мог избавиться от впечатления, что они стыдятся смотреть на проходивший внизу спектакль. После внезапного недуга, сразившего Магнуса, он не прекращал попыток восстановить в памяти видение, неясно маячившее в дальнем уголке его сознания.

Несмотря на все старания, видение не становилось отчетливее, и хотя Ариман прекрасно знал, что дальнейшие усилия только отодвинут его, стремление узнать больше перевешивало все разумные доводы. Неизвестно, что совершил Магнус, но это касалось его брата-близнеца, а все подробности скрывались в глубоком колодце памяти.

Радостное возбуждение тысяч собравшихся в кратере вулкана, вызванное выступлением Магнуса, быстро сменилось тягостным молчанием.

— Почему я чувствую себя так, словно уже осужден? — спросил Магнус, поглядывая на противоположный край амфитеатра, где на высоком пьедестале Малкадор беседовал с Императором.

— Возможно, так оно и есть, — ответил Ариман, заметив взгляд Мортариона, горящий мрачным торжеством.

У Сангвиния на щеках появились нарисованные пепельные слезы, Фулгрим отводил взгляд от их ложи, его красивое лицо исказилось выражением вины.

— Мне уже все равно, — прошипел Магнус. — Надо скорее покончить с этим и разойтись.

Атмосфера балансировала на грани взрыва, как мыльный пузырь, растянутый до такой степени, что поверхностное натяжение сравнялось с силой давления. Не было слышно ни слова, лишь шелест одеяний из грубых тканей да сдерживаемое дыхание.

Тишину нарушил Малкадор. Подойдя к краю пьедестала, он трижды стукнул посохом о мраморные плиты.

— Друзья, совет подходит к концу, — заговорил он. — Мы выслушали представителей обеих сторон, и теперь подошло время вынести приговор и восстановить всеобщую гармонию. Предмет спора может расколоть все общество, если не принять мер к объединению сторон, и потому проблема была изучена с величайшим вниманием. Теперь я спрашиваю: есть ли среди присутствующих тот, кто может добавить что-либо к уже сказанному? Говорите сейчас или навсегда оставьте свое мнение при себе.

Ариман осматривал амфитеатр в надежде на помощь Сангвиния, или Фулгрима, или любого другого союзника, до сих пор скрывающегося под маскировочным плащом. Но в нижних ярусах никто не шевельнулся, и он уже почти отказался от надежды, как вдруг в верхнем ярусе поднялся со скамьи воин в силовых доспехах с длинным посохом, увенчанным черепом.

— Я, Таргутай Йесугей из рода Борджигин Хонгхотан,[72] буду говорить, — сказал воин.

Его грубоватый голос с сильным акцентом на конечных гласных выдавал уроженца Чогора.

Снежно-белые доспехи с темно-красной отделкой и золотой молнией на плече свидетельствовали о его принадлежности к Легиону Белых Шрамов, а посох указывал на то, что он был одним из библиариев Хана. На чисто выбритом черепе, на темени, был оставлен длинный пучок волос, а смуглое обветренное лицо, пересеченное ритуальными шрамами, оттенял прозрачный капюшон, поднимавшийся над плечами.

По знаку Малкадора воин стал спускаться к арене, двигаясь со спокойным достоинством благородного хищника.

И не только он один.

На разных ярусах, в разных концах стали подниматься библиарии Астартес, спеша присоединиться к своему собрату из Белых Шрамов. Ариман с замиранием сердца отмечал значки Темных Ангелов, Повелителей Ночи, Ультрамаринов и Саламандр.

Двенадцать библиариев собрались перед пьедесталом, на котором стоял трон Императора, и Ариман тотчас осознал, что никто из них до сих пор не встречался друг с другом и решение высказаться не было запланировано заранее.

— Двенадцать их встало перед царем, — слегка улыбаясь, произнес Магнус. — Как удачно! Все древние божества сопровождались двенадцатью рыцарями, и у нас то же самое.

Библиарии, опустив головы, преклонили колени перед Императором, а Ариман тем временем изучал символы на их плащах.

— Эликас, Зарост, Пром, Уиойен, — перечислял он. — Это главные библиарии своих Легионов.

— И они встали на нашу сторону, — с удивлением добавил Магнус.

Таргутай Йесугей поднялся на ноги и дождался кивка Императора, разрешившего говорить. Библиарий Белых Шрамов поднялся на помост. Серьезный взгляд, глубокая мудрость, накопленная за столетия обучения и тяжелых сражений, произвели на Аримана глубокое впечатление.

— Я штормопровидец из Легиона Белых Шрамов Джагатая Хана, — заговорил воин. — И мои слова соответствуют истине. В этом я клянусь честью своего клана, и пусть братья вырежут мое сердце, если я солгу. Я выслушал речи уважаемых людей, но я смотрю не так, как смотрят они. Их глаза не видят окружающий мир. Их мысли не проникают в истинную сущность Галактики.

Воин, ставший штормопровидцем, не есть зло. Он становится оружием, как «Ленд Рейдер», как болтер. Но какой же глупец станет выбрасывать оружие перед битвой? Как и всякое оружие, его опасно использовать без длительных тренировок, и всем нам известна угроза, исходящая от нелегальных псайкеров, лорд Мортарион немало об этом говорил. Но что опаснее: тренированный воин, понимающий свои силы, или воин, обладающий силой, но не имеющий знаний, чтобы ею пользоваться? Как и все остальное, сила должна быть направлена на достижение достойной цели, а не расходоваться как попало. Каждый псайкер должен пройти подготовку под руководством опытного наставника, как меч подвергается обработке кузнецом, чтобы из слитка стали получилось оружие. Псайкер должен учиться у штормопровидца и не единожды доказывать свое мастерство, чтобы получить посох с черепом.

Йесугей поднял свой посох и плавным движением направил его в сторону хормейстера астропатов и магистра навигаторов, одетого в черное. Его жест был произведен с величайшей осторожностью, поскольку в той стороне находился и сам Император.

— Предать проклятию всех псайкеров означало бы забыть о том, насколько зависит от них Империум. Без мыслепевцев миры останутся разрозненными и одинокими, без звездопроходцев станут невозможными путешествия между ними. Те, кто выступает против примарха Магнуса, смотрят на мир затуманенными глазами древних. Они не видят последствий своих поступков. Их требования станут приговором всем нам. Свои слова я подтверждаю клятвой на посохе. Если кто-то в них сомневается, я готов отстаивать их с оружием в руках.

Таргутай Йесугей еще раз поклонился и сошел с помоста, присоединившись к своим собратьям-библиариям. Ариман оглянулся на Магнуса. Примарха, как и его самого, растрогала безыскусная откровенность слов Йесугея и потрясла фальшивость обвинений, выдвинутых против Тысячи Сынов.

— Ну теперь-то совет не может вынести нам обвинительный приговор, — сказал Ариман.

— Посмотрим, — ответил Магнус, заметив, что Император поднялся с трона.

До сих пор Император Человечества лишь издали следил за ходом конклава и ничем не выдавал своего мнения. А теперь он подошел к краю возвышения, и на его броне засверкали лучи вновь появившихся в небе звезд. Ариман попытался сосредоточиться на Исчислениях, чтобы сохранить ясное восприятие. Величие Императора и его могущество не давали возможности мыслить отстраненно.

Все, кто собрался в амфитеатре, с благоговением смотрели на образец всего лучшего, что есть в человеческой расе, на этот апофеоз людских надежд и мечтаний. Каждое его слово подхватывалось и фиксировалось тысячу раз, как послания богов древности, передаваемые их искренними последователями. На записывающих устройствах Махавасту Каллимака, словно от нетерпения, замигали огоньки.

Но мысли о Каллимаке унеслись прочь, как только Ариман ощутил прикосновение теплой волны благожелательности. Ариман узнал это ощущение — воздействие на другого человека посредством осторожного внедрения частицы своей психики в его ауру. Ариман и сам был способен на подобное мастерство, но лишь на небольшое число людей. Одновременное воздействие на тысячи слушателей свидетельствовало о неограниченной силе.

Из ножен показался меч Императора, и взор Повелителя Человечества остановился на Магнусе, как будто они вели разговор, понятный только двоим. С трудом оторвав взгляд от Императора, Ариман увидел, что Магнус напряженно замер на своем месте, словно прикованный к стулу, и сильно побледнел. Единственный глаз примарха был крепко зажмурен, а его тело слегка дрожало, как будто под кожей бушевали энергетические потоки.

— Если я в чем-то и виноват, то только в погоне за знаниями, — пробормотал Магнус сквозь стиснутые зубы. — Клянусь, я держу его в своей власти.

Больше Ариман ничего не успел услышать, поскольку Магнус глубоко и порывисто вздохнул, как человек, только что вынырнувший на поверхность из глубин океана.

— А теперь выслушайте мое решение, — заговорил Император, и в амфитеатре раздался скрип множества перьев. — Я не могу не видеть нужды Империума, но не могу не видеть и реального состояния людских душ. Я слышал, как знания сравнивали с абстрактными понятиями, как утверждали, что оперировать ими так же просто, как мечом или ружьем. Но это не так. Могущество — это живая сила, и главная опасность в обладании силой заключается в одержимости. Человек, который добивается определенной меры могущества, вскоре подпадает под его влияние и не может думать больше ни о чем, кроме достижения новых пределов. Почти каждый из людей способен устоять перед превратностями судьбы, но лишь немногие обладают достаточно твердым характером, чтобы обладать силой и не поддаваться на ее темные соблазны.

Несмотря на то что Император обращался ко всей аудитории, у Аримана возникло отчетливое ощущение, что его слова предназначены только Магнусу.

— Заглядывать во тьму, чтобы получить знания из варпа, очень опасно, поскольку это пространство изменчивой реальности и причудливой лжи. Искатель истины должен быть уверен, что не поддался заблуждениям, поскольку лживые знания еще опаснее, чем невежество. Все люди стремятся к знаниям, но лишь немногие готовы за них платить. Люди всегда будут стремиться искать короткие пути и легкие способы завладеть силой, и на путь зла их увлекает не враг, а их собственные мысли. Истинное знание приходит только с достижением мудрости. Без мудрости человек, обладающий силой, никогда не обретет силу, но станет беспечным. Его сила обернется против своего хозяина и в конце концов разрушит все, что он построил.

Я прошел тропами, не доступными ни одному человеку, и я сталкивался с порождениями варпа, которые нельзя называть вслух. Я слишком хорошо знаю об опасностях и тайнах, подстерегающих во тьме, и эти испытания не для слабых умов, какими бы знающими и могущественными они себя ни считали. И мне удалось раскрыть некоторые секреты, но в качестве предупреждения, а не соблазна для дальнейшего исследования. А тех, кто проникает слишком далеко в погоне за тайнами, не предназначенными для смертных, ждет только гибель и вечные муки.

Ариман, слушая Императора, все сильнее бледнел. В каждом слове его речи он ощущал неизбежность осуждения.

— Теперь я вижу, что напрасно позволил своим сыновьям погружаться в глубины, о которых им лучше было бы и не знать. Все должны уразуметь, что никакой приговор вынесен не будет, поскольку конклав собирался ради объединения, а не ради раздоров. Но соблазны колдовства больше не должны прельщать никого из Астартес. С этого момента и впредь я повелеваю распустить все библиариумы. Все воины и инструкторы должны вернуться в боевые роты и больше никогда не применять психических сил.

По всему амфитеатру раздались удивленные возгласы, а Ариман похолодел от сознания неотвратимости приказа Императора. После всего, что здесь было сказано, он никак не ожидал столь сурового решения.

Но Император еще не закончил, и в его голосе зарокотали раскаты грома.

— Горе тому, кто осмелится проигнорировать запрет или попытается меня обмануть. Он станет моим врагом, а на его голову и головы его последователей обрушится такая кара, что до конца мира они будут проклинать тот день, когда отвернулись от моего света.