Тюрвень

Однажды возвращаясь из Уилтшира в Корнуолл, я, Джордж МакКой, по приезду в гостиницу, в которой проживал последнее время, имел честь получить срочную и важную телеграмму.

Данная телеграмма пришла из самой Франции и извещала меня о том, что мой дальний родственник (дедушка троюродной тёти) очень плох и требует моего немедленного прибытия в его родовое поместье Тюрвень, которое находится в Нормандии.

Конечно же, я помнил своего деда и весьма расстроился – в детстве я довольно часто приезжал из своей родной Шотландии, навещая барона де Тюрвеня, потомственного дворянина в его старинном замке, но воспоминания остались самые смутные и неясные – они почти стёрлись со временем.

Надо признаться, барон этот был несколько со странностями; однако я имел к этому человеку всяческую привязанность – и теперь, когда он позвал меня к себе через столько лет, я не знал, что и думать.

В Уилтшире я в составе группы учёных занимался тщательным изучением комплекса сооружений, наиболее известных всем как «Стоунхендж». Но тысяча девятьсот двадцать второй год близился к своему логическому завершению – в конце сентября, в слякоть и стужу заниматься какой-либо значимой работой было, мягко говоря, неудобно.

Не то, чтобы я хвалился, но я являюсь специалистом широкого профиля, профессионалом своего дела: едва закончив Эдинбургский университет, я – археолог, антрополог, египтолог, криптозоолог, палеонтолог – хватался за любую возможность, чтобы приложить свою руку к раскрытию тайн древности. Как специалист по неолиту я занимался доиндоевропейским прошлым Британии и подробно исследовал деревню Скара-Брей; побывал на Гебридских, Шетландских и Оркнейских островах, в Нортумбрии и на острове Мэн.

К барону же меня тянули не только родственные узы, но так же и праздное любопытство – этот человек был крайне образован и представлял интерес, а его беседы с ним, по старой памяти, приносили мне удовлетворение.

«Стоунхендж никуда не убежит», решил я. «Я буду возвращаться к этому капищу, к этой уникальной и геометрически правильной россыпи гигантских монолитов ещё не раз – а пока что я срочно беру отпуск за свой счёт и спешно направляюсь в Тюрвень!».

Однако ехать в одиночку я никак не желал, а потому написал письмо своему старому другу и закадычному приятелю – и что-то мне подсказывало, что он не откажет мне в моей небольшой просьбе.

Ллойд ОʼБрайен был прямой мне противоположностью – авантюрист и весельчак, светский франт, дамский угодник и всеобщий любимец, тогда как я, Джордж МакКой, был несколько угрюм, суров и излишне серьёзен, но дружба манерного сноба и повесы-оптимиста была безупречной. Мы знакомы с детства – даже учились в одном заведении, но на разных факультетах. В свободное же время играли с ним в снукер, пул, шахматы, теннис и гольф. ОʼБрайен всегда был более нарядным, чем я; любил он щеголять.

Мой друг – художник и поэт; правда, его вкус несколько подпорчен влиянием Бодлера. Но Ллойд был добр и отзывчив (даже наивен), хотя оттого не менее горячо любим мною. Я прекрасно знал о его увлечении французским языком – поэтому и предложил в своём письме поехать со мной в Тюрвень.

Моё письмо было благополучно отправлено и столь же благополучно доставлено в Инвернесс, где и жил Ллойд. Он же, получив моё письмо, не заставил себя долго ждать и уже через три дня я имел честь принимать его в своём скромном гостиничном номере, предварительно встретив его вне стен сооружения – у дороги, дабы он не заблудился, ибо стоял уже поздний вечер.

– Ах, этот прохладный сентябрьский дождь… – Мило улыбаясь, подмигнул мне мой приятель. – Поскорей бы усесться в кресло-качалку близ старинного камина, накрыться тёплым клетчатым пледом и испить крепкого, хорошего, настоящего ирландского кофе, какой делают только в Коннахте.

– Увы, мы не в Коннахте, и даже не в Дублине. – Виновато улыбнулся я в ответ. – Но будь покоен: здесь кормят недурно; бьюсь об заклад, даже ты останешься доволен.

За окнами ливень лил, не переставая; мерзкая погода хочет испортить прибытие моего лучшего друга?

– Чем занимался в наших родных краях? – С интересом приступил к расспросам я, скрестив руки и несколько подавшись в сторону Ллойда.

– Да вот… Как всегда, в своих мыслях; в поисках чего-то великого, ведь сейчас вся поэзия есть сплошь бульварщина, не достойная моего внимания… – Задумчиво ответил тот, подперев ладонью подбородок. – Мечтал посетить замок Фрейзер, или Мунесс, или Дуннотар – а каковы твои научные изыскания?

– Как видишь, в связи с печальными известиями я и одну экспедицию не завершил, и другую начать не представится возможным, поэтому мне пришлось отложить свою поездку в Египет, которая уже была запланирована мной ранее, ориентировочно на ноябрь месяц. Ты же не печалься о замках – Тюрвень один из них; столь же величественный, и столь же древний.

Поговорив ещё немного, мы улеглись спать, твёрдо уверенные в том, что уже ранним утром двинемся в путь.

Для того чтобы пересечь Английский канал, требуется водный транспорт – которым мы и воспользовались. Не стану описывать все перипетии нашего недолгого странствия – по пути не случилось ничего особенного.

Ступив на материковую часть Европы, мы немедленно наняли экипаж, который повёз нас обоих в Тюрвень – автомобильных шоссе к поместью не проложено, равно как и железных путей.

Любуясь живописной природой, мы, наконец, прибыли к самим воротам… Близ которых нас уже поджидал высокий мужчина средних лет, представившийся дворецким.

Какое-то дурное предчувствие обуяло меня – как-то сразу похолодело в жилах. Возможно, сейчас я выглядел весьма бледным – хотя это можно было списать на усталость от неблизкого путешествия к старому замку.

– Франсуа Луи де Тюрвень больше с нами нет, мсье. – Ледяным тоном и даже несколько суховато молвил дворецкий. – Барон умер сегодня днём во сне.

– Как – умер? – Воскликнул я, разочарованно опешив.

– Не далее как пару дней назад было стремительное улучшение, – Кивнул слуга. – Но после… Впрочем, вы и сами всё увидите; похороны сегодня в пять часов вечера.

Меня бросило в жар. Я бросился в замок, минуя все эти многочисленные ступени, оставляя позади могучие колонны и совершенно не обращая внимания на мрачные башни и готические шпили.

Старого барона я застал в его комнате, в постели. Этот человек уже отмучился, успокоился навсегда, тогда как мои (прежде всего душевные) страдания только начались, в итоге увенчавшись парой-тройкой скупых мужских слёз.

Стоя на коленях у изголовья кровати, я вдруг остановил свой взор на красноватых пятнах, которыми было усеяно лицо скончавшегося.

Я перевёл глаза на дворецкого, непонимающе мигая.

– Пищевое отравление, – Вздохнув, изрёк тот, поймав мой взгляд.

– А врач?.. – Только и вскрикнул я.

– … Не успел; было уже слишком поздно.

«Что-то мне всё это не нравится, Джордж; ох, как не нравится», сам с собой разговаривал я.

Я вспомнил, как когда-то, очень давно, я бывал здесь каждое лето, оставаясь на целых две недели. С какой радостью я мчался, чтобы услышать скверный английский своего дедушки, который баловал меня, дарил подарки и рассказывал мне всякие занимательные истории, от которых я всегда был в восторге (хотя от некоторых из них пробегали мурашки по коже).

С большим теплом и любовью дед вспоминал об Англии викторианской эпохи, которую застал и в которой бывал. Он превозносил те нравы и порядки, что царили в тот исторический период – признаться, я разделял с ним некоторые из них. Ныне деда нет, и что же теперь будет дальше?

– Барон де Тюрвень составил завещание, по которому всё это поместье в целом (и особняк, в частности) переходят именно вам. – Объявил мне нотариус после похорон.

– Мне?! – Моему удивлению не было предела, хотя человек я хладнокровный, и так просто меня огорошить, выбить из колеи не каждому под силу. – Неужто у него нет родственников?

Дворецкий многозначительно покачал головой.

– Барон, предчувствуя свой уход, счёл за лучшее оставить всё Джорджу МакКою – то есть вам, мсье. – Пожал плечами нотариус. – Так здесь написано; проверьте сами.

Я же смотрел на этих двоих так, как смотрит глуповатый телёнок на новые ворота.

– Что скажешь? – Уставился на меня Ллойд. Как же хорошо, что он рядом!

– Своё решение я оглашу после ужина. Впрочем…

Я повернулся к двум лицам, с нетерпением ожидающим моего ответа.

– Так и быть, я побуду здесь некоторое время, – Начал я. – Но… – Я предупреждающе поднял одну ладонь вверх. – Я осмотрюсь, проверю дела и приведу их в порядок, если вдруг они запущены. После я буду вынужден продать всё это имение какому-либо иному владельцу, потому как я живу в другом месте и все мои дела – там. – Я сделал неопределённый жест в предполагаемую сторону Соединённого Королевства.

За ужином нам прислуживала какая-то грузная женщина лет тридцати пяти – возможно, она была постарше. Мне показалось, будто на ней несколько платьев и обуви одновременно – словно на самом деле она не такая полная, но отчаянно пытается доказать обратное. Странное дело, с чего бы это?

Эта женщина мне не понравилась сразу – было в ней нечто отталкивающее. В особенности меня пугали её абсолютно чёрные глаза – страшные глаза, точно лишённые всякой радужной оболочки.

Служанка, кухарка – она была немногословна и даже молчалива настолько, будто ей зашили рот; всё же про себя я радовался, что это существо не издаёт ни звука.

Трудно говорить о её принадлежности к какой-либо национальности и даже расе – мне ли, антропологу не знать, о чём я нынче размышляю?

Народы Банту? Не думаю. Потомок измаильтян и/или моавитян? Вряд ли. У этой особы имелось что-то неземное – речь не о возможной божественной красоте, а, скорее, даже наоборот… Я не я, если в ней нет чего-то от… Рыбы.

И рыбу эту она отказывалась готовить! Точно жалела себе подобных. Своевольная, своенравная – как прислугу с таким характером до сих пор никто не выгнал взашей? Вот чему я поражался.

На следующее утро я и Ллойд отправились было совершать променад по окрестностям замка, как были встречены поджидающим нас мрачного вида мужчиной, одетого во всё тёмное, который в дымке утреннего тумана и вовсе казался каким-то la petite monstre.

– Хорошо ли вы подумали, господа, приехав в эти места и по-прежнему оставаясь здесь? – Окликнул нас незнакомец, не удосужив нас приветствием – что, несомненно, есть моветон. Вкупе с тем, как он был одет, и какая вопросительная фраза вырвалась из его груди, этот тип начал внушать нам некоторое беспокойство.

Местные всегда, во все времена не особо рады чужакам – однако этот человек нападать не намеревался – напротив, он подошёл ближе и сейчас всем своим видом хотел доказать, что он скорее друг, чем враг.

– Гарсон, настоятель здешней часовни; добрый пастырь, верный католик и брат всем прихожанам. – Протягивая нам свою руку, ответствовал он. – Пойдёмте же прочь; я намерен поговорить с вами вне этих стен. – Перешёл на шёпот Гарсон, кивая на хмурые, тёмные башни и зловещие готические шпили.

Мы с приятелем переглянулись, пожали плечами и согласились на его странное предложение.

– Это место заколдовано и проклято. – Начал свой рассказ падре. – А в последнее время там происходили столь ужасные события, что даже я опустил руки, полагаясь исключительно на Господа Бога. Не помогли ни святая вода, ни вызов экзорциста, ни месса непосредственно в замке – кстати, как давно вы сами были на святом богослужении? Может, стоит исповедоваться, сын мой? – Обратился к Ллойду настоятель, пронзительно глядя ему глаза в глаза – и по виду своего друга, делающего одну мину за другой, я понял, что ему есть в чём каяться – впрочем, кто из нас, находясь в молодом возрасте, не совершает ошибок? По виду же нашего нового знакомого я понял, что он знает больше, чем говорит, и умеет заглядывать в душу.

– Бесспорно, есть авторитетное, влиятельное мнение, что людей создал Бог, – Как можно более вежливо начал я за своего любовника, опередив и предвосхитив его в ответе. – Дарвин решил, что мы ведём свой род от обезьян… Мне же сдаётся, что у нас был более благородный и более властительный предок – скажу больше: я в равной степени сомневаюсь, что это был высший примат, или что мы просто творения некоего духа. Безусловно, я верю в некую силу – силу нематериальной природы, от которой веет добром и справедливостью – но говорить о том, что именно она в ответе за наличие всех форм и вариаций жизни Вселенной? Увольте, и прошу: без обид.

– Боюсь, вы ещё слишком юны, Джордж, чтобы бросаться такими речами и подвергать сомнению божественное начало человека; но если бы вы утверждали это, находясь в возрасте Дарвина, я бы счёл это глупостью и ересью, а вас самих мне бы стало нестерпимо жаль… Но сейчас это простительно, поскольку каждый из вас двоих отмерил собой лишь четверть века! Подумайте о женитьбе, господа; мой вам сердечный совет. Ибо вижу я, что настало время вам обоим задуматься о смысле жизни – это гораздо важнее, чем копаться в прошлом, как это делаете вы, Джордж (или поддаваться влиянию призрачных образов, что больше характерно для Ллойда). Но я несколько отошёл от основной темы и хотел бы продолжить свой рассказ об этих краях.

Не стану приводить здесь всё, что наговорил на Тюрвень этот «небожитель» Гарсон – ведь мы, представители прогрессивной шотландской молодёжи, адепты творческой интеллигенции были людьми просвещёнными и далёкими от всякого рода суеверий, а потому не намерены были долго выслушивать всю эту нелепицу.

– Верите ли вы мне, или нет – решать вам, но помните обо всём, что я поведал вам обоим в столь ранний час, оторвав себя от свершения молитвы. – Предостерегающе вымолвил Гарсон и удалился.

Мы же, завершив свой променад уже без настоятеля, возвращались назад. И на обратном пути мы вдруг почувствовали, ощутили на себе косые взгляды редких в этот час случайных прохожих.

– Почему они так таращатся на нас? – С явным раздражением в голосе посетовал я. – Или тут не принято, когда двое мужчин ходят вместе под руку? Невзлюбили нас с тобой, Ллойд, сразу невзлюбили! Чужие мы здесь…

– Ах, оставим эти разговоры, МакКой! – Усмехнулся мой друг, художник и поэт. – Многим только дай повод уличить хотя бы в той же связи; теперь ещё и эта женщина на нашу с тобой голову – ты тоже находишь эту служанку странной? Пока ты спал, я слышал, как она поёт обертонами (и надобно отметить, пение это заунывное и прегадкое).

Вернувшись в Тюрвень и отобедав, мы изъявили желание осмотреть замок, и первой мишенью нашего визита стал рабочий кабинет барона, находящийся на втором этаже.

Интересно, отчего дверь кабинета приоткрыта? Непорядок.

В кабинете моего деда, на его рабочем столе лежал аккуратный, не мятый лист бумаги – по всей видимости, не дописанный. Когда же я, сев в кресло и немного наклонившись, мельком, украдкой заглянул в содержимое бумажного листа, то наткнулся на две странные формулы с черепами.

Первый пример был предельно прост (если не брать во внимание слагаемые элементы): «череп плюс череп равно две заглавных латинских буквы Х». Пример был записан математически, но подлежал ли расшифровке?

Второй пример был столь же прост (хоть и не менее странен, чем первый): «череп минус череп равно два нуля».

Всё было написано от руки, не напечатано (в случае с черепами – нарисовано).

– Что это? – Протянул я лист ОʼБрайену, вставая из-за стола.

– Понятия не имею, – Ответствовал тот, внимательно пробежавшись глазами по начерченному пером. – Какая-то абракадабра, друг мой. А чем занимался твой родственник?

Моё лицо изошло красками: действительно, а чем он промышлял? Каков был род его занятий? Я почти ничего о нём не знал! Неужели он как-то связан с оккультными науками господ чернокнижников?

Следующей целью, по нашим планам, должна стать дворцовая библиотека: помнится, в досужие часы мой дедушка надолго пропадал там – когда я, приезжая в очередной раз на каникулы, уже был упоен его страшными историями и одарён подарками. Он никогда не пускал туда ни меня, ни слуг – должно быть, пыли там немерено!

Наша кухарка будто прочла мои мысли, вызвавшись пройти в книжный зал третьей под предлогом чистки полок от пыли и влажной уборки полов.

Внезапно я заметил выражение лица дворецкого, которое несколько напряглось при просьбе служанки – в ту же секунду я понял, что это было бы плохой затеей – пустить её туда.

– Покойный барон строжайше запретил кому-либо входить в святая святых его владений, – Промямлил дворецкий. – В особенности слугам, и, в частности, тебе. – Побагровев, добавил он, свирепо глядя на черноокую кухарку и протягивая мне заветный ключ, который барон носил на шее.