У театра

Вторник Святой недели. Шестой час вечера. В купеческом доме едят уже второй окорок ветчины и ветчина начинает претить; откупорена уже вторая четверть водки, но водка пьется во все удовольствие. Почали третью сотню крашеных яиц и едят их при каждом удобном случае: перед чаем, перед завтраком, перед обедом, перед ужином. Гости не выходят из дома. У хозяйки, особенно усердно христосовавшейся с посетителями, губы вспухли, как подушки. От гостей отбоя нет. Хозяева пьют и едят с каждым гостем. Хозяин третий день уже пьян и ходит в каком-то обалдении.

— Господи Боже мой! — ропщет старшая дочь. — Погода на Пасхе стоит эдакая прекрасная, а мы сидим запершись и третий день ничего, кроме пьяных ликов, не видим!

— Да ведь как вырвешься-то, коли гости одолели, — отвечает мать.

— Бежать надо. Что такое гости? Гости придут, поклонятся пустынному месту и уйдут. Достаточно уж мы об них свои губы трепали, христосуясь. Взять бы сейчас коляску с извозчичьего двора да ехать куда-нибудь за город аристократическим манером весну встречать. Аристократы все так делают. Теперича они все до единого на Елагиной на солнце смотрят. Да и папеньку-то прогулять следовало, а то он совсем как таракан после буры ползает. Все хоть бы воздушку легкого понюхал.

— Что она там мое имя всуе произносит? — спросил отец, сидевший около стола с закуской и окороком ветчины и чокавшийся с гостем.

— Кататься в коляске стремится, — ответила хозяйка. — Чтоб ехать всем нам вкупе аристократическим манером на Елагин, на солнце смотреть.

— Да нешто мы орлы, что можем на солнце смотреть? На солнце только орлы смотреть могут. Что она брешет!

— Не правда-с. Все аристократы весной на солнце смотрят. Ну не хотите на солнце смотреть, так возьмите коляску и поедемте так по островам кататься. Надо же весну встречать, — сказала дочь.

— Весну! — передразнил ее отец. — Да что ж такое, по-твоему, весна-то, что ее встречать надо? Дама какая тебе сродственная, что ли? Весна — весна и больше ничего.

— Опять невпопад сказала! Ах Боже мой, как трудно с вами разговаривать! Впрочем, вы очень хорошо понимаете, об чем я говорю и как весну встречают, и только притворяетесь. Встреча весны — аллегория и больше ничего.

— А коли аллегория, то вот мы с Яковом Панфилычем ее и встречаем. Саданем-ка еще по одной рюмашечке аллегории-то, Яков Панфилыч, встретим… чего зевать-то?

— Дома в четырех стенах весну не встречают. Надо проветриваться. В самом деле, папенька; хоть бы воздуху вы понюхали.

— Я и то нюхаю. Соси, Яков Панфилыч! Господи благослови! Христос воскрес!

— Да полноте вам… Какой здесь воздух? Здесь водочный да ветчинный запах. А вот ежели бы коляску наняли, да вместе с нами… А то никакого удовольствия не видим.

— Эка несообразная девка! Да как я могу, коли у нас гость? Не гнать же его.

— Гостя можно и с собой взять, он так же, как и вы, от чревообъедения этого самого да от пития обалдел.

— Каково разговаривает-то! — подмигнул отец гостю. — Вот так девица! Ах, сколько будущему мужу у ней этого дерзостного духу выколачивать придется!

— А что? Ведь она вправду, — шепнул гость хозяину. — Действительно, мы за три-то дня обалдели. Я так, что у меня даже понятия перевернулись. В ушах колокольный звон, и на что ни взгляну, во всем один окорок ветчины вижу. Поедем кататься.

— Не… Лучше выпьем.

— Чудак-человек, да ведь на легком-то воздухе еще приятнее выпить. Ну, я в половинную долю на коляску иду. Ходит, что ли? Возьмем и женский департамент с собой.

— Вы согласны, Яков Панфилыч? — встрепенулась хозяйская дочь. — Вот за это мерси! Совсем я не ожидала, что вы такой интересный кавалер. Ну, полноте, папенька, поедемте. Все хоть на аристократов посмотрим.

Отец колебался.

— Мать! Ехать нам, что ли? — спросил он жену.

— Да, конечно, поедем. И как мы тебя отлично прогуляем! Вернешься свеж, как голубица, и развихляние суставов получишь. А то посмотри на себя в зеркало: точь-в-точь филин на дереве, глаза выпуча.

— Ну, пошли лавочного мальчишку за коляской! А сами сряжайтесь.

Явилась коляска.

— Ей-Богу, так рада, так рада, что он хоть отрезвится к завтраму на легком-то воздухе, — говорила мать, одеваясь во все парадное. — Уж где так ты, Аленушка, глупа, а сегодня совсем умную вещь придумала, — прибавила она, обращаясь к дочери.

— А ну-ко, чтоб не хромать, так посошок на дорожку, — сказал гостю совсем уже одетый в пальто и шляпу хозяин.

— Да не много ли будет? Ведь к аристократам едем.

— Пустое. Что тут считать! Я даже думаю так, что нам и с собой бутылку хересу взять.

— Вот еще, с собой возить! А по дороге-то нешто хмельных палестин мало?

С лестницы мужчины сходили совсем уже покачиваясь. Сели, поехали.

— Видите, папенька, как на легком воздухе прекрасно, — говорила дочь.

— Верно, верно, дочка. На легком воздухе действительно прекрасно, — отвечал отец. — А ну-ко, извозчик, подержи направо на углу, у трактира. Вы посидите тут в коляске да подождите нас, а мы с Яковом Панфилычем хватим малую толику на легком воздухе.

— Что же это такое! — заговорили мать и дочь. — Мы вас повезли на легком воздухе проветривать, а вы в трактир. Эдак ежели мы будем на каждом углу останавливаться, то и никогда на острова не доедем.

— Доедем. В лучшем виде доедем. Ну, что вы заскулили, как псы по покойнике! Ведь поехали весну встречать, так надо же ее как следовает встретить.

Мужчины вылезли из коляски и направились в трактир. Женщины остались сидеть.

Минут через десять мужчины вернулись еще пьянее. Тронулись в путь.

— А ей-ей, на легком-то воздухе лучше, — говорит заплетающимся языком отец. — Яков Панфилыч, чувствуешь весну-то, как она в тебя входит?

— Еще бы… В лучшем виде чувствую. Только надо повторить. Извозчик! Стоп, машина! Вот видишь красную вывеску, так у ней! — скомандовал гость.

— Опять? Ведь эдак конца не будет! — возопили женщины.

— Пардон, мадамы. Мы сейчас. Давеча ваш папенька меня угостил, а теперь я его угостить должен. Без этого нельзя. Да, наконец, и весна обидеться может, что я ее на свои деньги не встречал, а только на чужие.

Опять дамы остались одни.

— Ну, маменька, кажется, что никакой нам аристократии не увидать, а просидим мы целый вечер около трактирных подъездов, — сказала дочь.

— Ну, Бог милостив. Авось как-нибудь, — отвечала мать.

Мужчины, выйдя из трактира, уже карабкались, влезая в коляску.

— Весна вам кланяться приказала, — пробормотал отец, прожевывая редиску.

— Папенька, что ж вы это с редькой в руках на улицу вышли! — ужаснулась дочь. — Ах, срам какой! Бросьте поскорей. Вон офицеры на нас смотрят и смеются. Что же это такое: в коляске все равно как аристократы, и вдруг с редькой!

— А пущай их смеются! Верно, им завидно, что мы выпили и закусываем.

Снова поехали. Въехали на мост. На мосту через Неву мужчин совсем уже развезло. Гость запел пьяным голосом: «Ехал чижик в лодочке в генеральском чине»… «Не выпить ли водочки по этой причине», — отвечал хозяин и прибавил:

— Да где выпить-то? Вот тоже антимония: эдакий длинный мост выстроили, а трактира на нем не завели. Ну, да как только перевалим через Неву, сейчас остановимся у красной вывески. Вон она весна красная-то вдали виднеется!

Перевалили через Неву и опять остановились у трактира. Дамы чуть не плакали.

— Послушайте, это ни на что не похоже! Мы уедем одни.

— Не смей, извозчик, а то и денег не получишь!

Зашли в трактир и пропали. Через полчаса дамы послали за мужчинами в трактир извозчика. Тот пошел и сам пропал, но через несколько времени явился пьяный и сказал:

— Сейчас приведут ваших хозяев. А уж как меня-то они угостили — то есть в лучшем виде! — бормотал он, влезая на козлы. — Вот купцы так купцы. Дай Бог всякому… Ну, как за эдаких купцов Бога не молить! Каждый соорудил мне по стаканчику… А потом сообща… И сообща выпили. «Бери, говорят, кильку»… Стал просить пивца — пивца дали.

Действительно, из трактирного подъезда половые выводили под руки мужчин и начали сажать их в коляску. Отец запнулся и упал. Его начали поднимать и кой-как посадили.

— Нате вам по огурцу. Весна прислала, — бормотал он, вынув из кармана два огурца и суя их жене и дочери.

— Вот осрамились так осрамились! — всплескивала руками дочь. — Как можно в таком виде вместе с аристократией на солнце смотреть! Лучше уж домой.

— Домой, домой, будет с нас… И проветрились, и весну встретили, — твердили мужчины. — Извозчик, домой!

И коляска с гуляющими поехала обратно.

1906