УАЗдао. Кредо Мизантропа

Глава 9. Homo Solus

УАЗдао – шприц-масленка для мозга.

Дневник наблюдений за природой

— Я так одинока! — пишет в сети неизвестных лет дама.

На крошечной фотографии ей можно дать сколько угодно, но лучше все-таки не давать. Это минутная слабость, она сотрет пост, потому что одиночество маргинально . Оно означает, что ты никому не нужен, недостаточно востребован, то есть, по сути, говно никчемное. Ибо нет иной ценности, помимо социальной, и иной оценки, кроме внешней. Поэтому женщины интернета не одиноки, а «самодостаточны». Самостоятельные и сильные.

И у них есть коты.

Женщина интернета разведена, растит ребенка и работает, скорее всего, бухгалтером. Не знаю, куда потом деваются те, с кем все эти женщины развелись. Это одна из неразрешимых загадок природы.

Женщины интернета умны и обаятельны. Когда читаешь их блоги, то лишь тяжкое недоумение по поводу всех тех, кто их бросил, — как, как вы могли? Ведь это сокровище образованности, эрудиции и долготерпения.

Женщины интернета стойки и оптимистичны, но подозрительны и саркастичны.

Женщины интернета самостоятельны. Они сами забивают гвозди, чинят краны и ставят виндовс.

Это не мешает им хотеть на ручки, но ручки-то вот они!

Женщины интернета не ищут мужчин — они знают, что мужчины либо женаты, либо никчемны, либо и то и другое разом.

Женщины интернета вообще знают жизнь .

Женщин интернета не очень жалко, но перед ними немного стыдно. Ведь это мы виноваты в том, что они женщины интернета. Виноваты, что не поняли, не оценили, не почувствовали — и в том, что все поголовно женаты, разумеется.

Женщины интернета — лучшее из того, чего у нас нет, не будет и не надо.

Приходится вылезать из ямы, а потом залезать обратно, чтобы вспомнить, что надо было еще пассатижи прихватить, потому что гайка-то шплинтована!

УАЗдао не учит любить одиночество. Оно разрушает иллюзию нужности. Взамен вы получите «конструктивное одиночество» в отличие от «деструктивного». Оба не радуют, но одно формирует личность, втрое – разрушает. Разница между ними в понимании социальной бессмысленности и коммуникативной безнадежности.

Иллюзия нужности приятна, как большинство иллюзий, но опасна, как подпиленный костыль. Она порождает заблуждение, что нам кто-то что-то должен просто потому, что мы есть. Потому что мы кому-то нужны.

Черта с два. Не пытайтесь на это опереться. Будет больно, а главное, очень обидно. Розовые очки бьются стеклами внутрь.

Люди — странные твари. Все наши мотивации, на самом деле, глубоко иррациональны, но мы страшно не любим этого признавать, отчего живем в постоянном когнитивном диссонансе, порождающем презабавные (или жутковатые) выбрыки поведенческих паттернов.

Чаще всего нам глубочайше похуй на других людей. Это вполне разумно — от них одни неприятности. Шум, мусор, конкуренция за еду и самок, рассуждения о политике, футбол этот сраный. А еще они постоянно пытаются нам что-то продать. Чаще всего — себя. В общем, держаться от них по возможности подальше — вполне рациональное поведение.

Стимуляции атомарности социума — один из мощнейших глобальных трендов. Растащить людей по углам, пресечь горизонтальные коммуникации, разрушить общину (сделано) и семью (на подходе). Семья — убийца коммерции. Каждый одинокий утырок с компом и порнухой и каждая свободная независимая женщина с вибратором и котами купят себе стиральную машину, микроволновку, холодильник, а то и автомобиль. А в семье это все будет общим. Чистый убыток!

Одиночество — единственное настоящее в нашей жизни. Неудивительно, что мы так его не любим и боимся. Мы боимся всего, что приближает нас к реальности, и любим все, что отдаляет, будь то алкоголь, наркотики, любовь или невнимательно прочитанный кредитный договор.

Реальность — хреновая штука. Если подойти к ней близко, то окажется, что она пиздец какая большая, и мы на ее фоне вообще ни хрена не значим. А это обидно. И страшно. Страшно, потому что мы сдохнем, а ей хоть бы хер. Нет ничего страшнее мысли, что вот тебя нет, а это все продолжается, как будто тебя и не было. И даже самые близкие люди, честно отрыдав свое, уберут тебя в архивы памяти и будут жить дальше, разве что иногда оградку покрасят вокруг того места, где зачем-то пафосно закопали твою дохлую тушку. Отсюда наш нелепый антропоцентризм и птолемеевская система — глупая и несоразмерная попытка ставить себя в центр мироздания. Мол, раз мы такие из себя центры Вселенной, то, может, и не помрем? Как же можно помереть, ведь мы такие центровые, важные, без нас никак? От этого и наш антропоморфный нелогичный бог, который, с одной стороны, Сотворил Все Сущее, а с другой стороны, любит каждого из нас, ничтожную крупинку Мироздания, лично. Ревниво смотрит, не трахнули ли мы жену ближнего своего и не возжелали ли его осла. Так вы ему нужны, что ждет не дождется, пока вы копыта откинете.

Эй, люди, ебанитесь! Да вы себе-то не нужны!

С одиночеством та же фигня. Мы изо всех сил цепляемся за каких-то людей, добиваясь от них подтверждения какой-то нашей особой ценности. В лучшем случае вопросом: «Ты меня уважаешь?» В худшем — «Ты меня любишь?»

Да любит, любит — отъебись только.

Кому-то из нас действительно повезло любить и быть любимым. В самом удачном раскладе — совпало в одном человеке. Это чертовски прекрасно, и одна из лучших вещей, которые могут случиться в жизни. Но это не делает нас менее одинокими внутри. Любящий будет после твоей смерти плакать чуть дольше, чем остальные, и забудет тебя несколько позже. Это бесценно, но умирает каждый сам по себе.

Наши слезы на похоронах так горьки и искренни потому, что смерть близких неделикатно ставит нас лицом к лицу с тем, от чего мы всю жизнь более-менее успешно отворачиваемся. От факта, что сами смертны. И, рыдая по дорогому покойнику, мы оплакиваем не его, а себя. Ему-то похуй.

Его уже нигде нету.

К сожалению, я уверен, что со смертью для нас все заканчивается. Электрохимические взаимодействия нейронов мозга, составляющие память и мышление, переходят в химические реакции распада, и не остается ничего, что, собственно, было нами. Я, правда, был бы рад верить в загробную жизнь. Возможно, когда я стану совсем старым, когда критическое мышление ослабнет, а страх смерти усилится, я смогу как-то преодолеть барьер логики и уверовать, но пока — нет.

Гипотезы о каком-то посмертном существовании, которыми в изобилии насыщена человеческая культура, напрочь лишены смысла, физического обоснования, даже гипотетических предположений о принципах реализации и уж тем более — валидных экспериментальных подтверждений. Для них вообще нет никаких оснований, кроме страхасмерти. Но он настолько силен, что перебивает любые аргументы.

Люди прекрасно умеют отрицать очевидное. Ведь практически каждый из нас считает себя приличным человеком, верно? И это при том, что подойди на улице к каждому первому и скажи: «Ну и мудак же ты! Понимаешь, о чем я?» — и он, прежде чем возмутиться и начать орать, сначала рефлекторно кивнет.

Наша жизнь построена на отрицании очевидного, и наиболее яркое — игнорирование конечности жизни. У нас даже по максимуму не до хрена времени, учитывая сон, сидение в сортире и работу. И никто не знает, дадут ли ему докоптить до Альцгеймера с Паркинсоном, или тот мудак, обгоняющий по встречке, уже выехал. Но и те небольшие отрезки времени между унылой работой и скучными снами про нее же, которые и являются собственно жизнью, мы стараемся промотать на ускоренной, пырясь в сериалы и зависая в социалках. Мысль «а ведь я могу сегодня лечь спать и не проснуться» нам не приходит в голову никогда, хотя это чистая правда. И это непременно однажды с вами произойдет в той или иной форме. В отличие от загробной жизни — ЭТО ТОЧНО СЛУЧИТСЯ. Но 85–90 % людей в мире (это процент приверженцев хоть какой-нибудь религии) верят в загробную жизнь, и ни одна падла не верит в то, что помрет. Знает — но не верит. То есть, не бывает этим знанием мотивирована.

Да, я тоже.

Не надо думать, что все тут написанное не относится ко мне. Типа, все в говне, а я на белой лошади, откуда и вещаю с брезгливым ебалом. Наоборот, все в этой книге изложенное так или иначе отрефлексировано конкретно мной. В моей жизни было множество идиотских поступков, нелепых ошибок, дурных решений, обсиров, факапов, проебов, непроизвольных подлостей и спонтанных гадостей. Если в вашей не так — ну что тут скажешь, вы охуенные. Я вами горжусь. Или вы пиздите, что более вероятно. «Все врут», как говорил один довольно мудацкий, но очень харизматичный персонаж сериала. И это полбеды — лишь бы не себе.

Врать окружающим — нормальное человеческое поведение. Потому что врать, конечно, некрасиво, но угадайте, кого в коллективе не любят — враля-пиздабола или упертого правдоруба? Правда никому на хер не сдалась. Ни пользы, ни удовольствия. А вот интересную брехню и послушать приятно. «Тьмы низких истин нам дороже...» — как писал Александр-наше-все-Сергеич-Пушкин.

Взаимное вранье — важнейший социализирующий фактор, позволивший крайне злобным, истеричным, не имеющим встроенных запретов на внутривидовую агрессию, склонным к каннибализму приматам объединяться в стаи и не поубивать при этом друг друга.

Даже демонстрация зубов, означающая «загрызу, сука, нахер», у нас стала обозначать нечто вроде любезности. Раз уж загрызть зубки коротки.

Поэтому при встрече с коллегой мы улыбаемся и говорим: «Здравствуйте, Жопа Удодовна! Рад вас видеть, прекрасно выглядите!» — а не: «Ах ты, тупая пизда с крокодильим еблом, как же я тебя, суку, ненавижу! Так и уебал бы!» Хотя правдой является именно второе.

Но при этом вранье публично осуждается, а правдивость публично приветствуется.

Вот мы лицемерные твари, да?

Человек, поступающий согласно декларированным, а не реально принятым в обществе моделям поведения, буде такой отыскался бы, выглядел бы подозрительным и опасным ебанько. Впрочем, он бы вряд ли дожил даже до совершеннолетия. Социум не любит тех, кто не способен усвоить неписанных правил.

Впрочем, социум вообще никого не любит. Нет в нем такой функции. Хитростью или деньгами можно купить его моментальное одобрение, но он забудет, а то и проклянет тебя практически сразу же. И ты снова останешься один, как человеку и положено.

Не заблуждайтесь нашей биологической стайностью, она узконаправлена. Стая нужна, когда в кустах тигр — ему можно скормить наименее ценного члена социума, спасая остальных. Это как-то объединяет спасшихся. Община нужна, пока вы строите избу из бревен, которые не в силах поднять один человек. С изобретением денег и многоквартирных домов от нее и следа не осталось. Государство нужно, чтобы люди, столпившиеся миллионом особей на пятачке мегаполиса, не поубивали друг друга к херам просто потому, что они люди.

В большинстве случаев окружающие нас как минимум утомляют. Даже те, кого мы готовы терпеть в одном объеме пространства с собой. Даже те, кого мы любим. Пандемия, засадившая людей по домам, откуда они не могли сбежать друг от друга по разным работам, разрушила множество семей. Ячейка общества предназначена для выживания спиной к спине, а не лицом к лицу. Пока вокруг враждебный мир, и кто-то должен прикрывать спину, обеспечивать тыл, подавать патроны, выносить мусор и мыть посуду — мы держимся друг за друга. А оказавшись запертыми наедине надолго, можем друг друга сожрать. Нас прижимает друг к другу только внешним давлением. Естественная реакция — отталкивание. Вытеснение за границы личного пространства (длина ударной руки + длина топорища).

Это не хорошо и не плохо. Это факт жизни. Каждый из нас Центр Вселенной, Эталон Всего и Окончательная Правота в одном флаконе, и точно знает, как устроен мир. Чрезмерное сближение двух таких сгустков эго приводит к превышению критической массы эгоизма в одной точке пространства и запускает цепную реакцию распада отношений.

Иногда нет.

Редко.

Тогда вам повезло.

Хотя бы в этом.

Но умрете вы все равно один.

Все умирают в одиночку.

_____________________________________

— Мастер, а что с нами будет после смерти?

— С вами — ничего. Все будет без вас.