Право на месть

Глава 5

Пока я купался в сладких воспоминаниях, уже и Макс отчитался и сказал, что скоро подъедет.

Первое, что меня волновало, это – позвонил ли он Камиле. К своему стыду, я должен признать, что веду себя, как трус. Я уверен, что эта воспитанная девочка тихонько вздохнет, но, как и положено, будет держать лицо. И своего мужчину не будет ни в чем упрекать. Все, типа «Как ты можешь, ты же обещал!» – это не про нее. Тем более, что брак нужен больше ей, чем мне.

Она только скажет, что понимает меня, и раз я не приехал, значит, имею на то веские причины. Поймет и простит. И даже не будет вспоминать , бросая укоризненные взгляды.

Но противная необходимость оправдываться, словно удав, сжимала своими кольцами мою душу. Я и так не самый крутой специалист по извинениям, а тут понимаю, что реально накосячил.

Нет, я ничего не имею против. Жена из нее получится замечательная. И мне, как говорит тетя Даша, мама Макса, пора уже остепениться.

Я предельно ясно осознаю, что не схожу с ума от Камилы. Секс улетный. При этой мысли не могу сдержать плотоядную ухмылку. За короткое время я научил ее многому. Она экстерном прошла курс молодой куртизанки. Не фыркала «Я не такая», а просто доверилась мне. Конечно, до чемпионских титулов еще далеко, но мы же только начинаем жить. И уж под одной крышей быстренько восполним пробелы в теории и подгоним практику.

Конечно, сейчас я конкретно ее подставил, да и себя лишил уже давно заслуженного семейного уюта. Придется побольше денег дать, чтоб в ЗАГСе нашли окошко в записях без ожидания в месяц- два и на любую дату. Хоть на тринадцатое число на тринадцать часов тринадцать минут.

– Чего рот растянул до ушей? – Вырвал меня из моих чувственных грез нарисовавшийся Макс.

Я вышел из машины, собираясь идти в отделение и завершить уже свою миссию. Попробовать извиниться за то, что был не в себе. На душе снова стало так паршиво, будто кошки нагадили.

– Представлял себя уже молодоженом. Ты позвонил Камиле?

Мой друг, мой верный Санчо Панса, демонстративно закатил глаза и мученически вздохнул:

– Конечно, позвонил. Но ты не достоин этой девочки. Она просто ангел. Первым делом, знаешь, что спросила?

– Ну?

– Она спросила – не пострадал ли ты? Понимаешь, она не о себе подумала, а о тебе!

Мое мужское Эго чувствовало себя домашним жирным холеным котом, которого только что почесали за ухом и накормили свежей рыбкой. С трудом спрятав самодовольную ухмылку, я натянул серьезную мину и скомандовал:

– Ну, пошли?

Но вместо того, чтоб идти, Макс замялся.

– Ден. Тут такое дело. Может, лучше я один схожу?

– Ты и так за меня отдуваешься. Мне определенно нужно как-то загладить, ну … не вину, а неприятность, – я отказался от еще одного жеста доброй воли.

– Ты лучше сюда взгляни.

Я непонимающе уставился на документ в самой обычной, невыпендрежной обложке с надписью «Паспорт».

– И?

– Ден, только не нервничай. По машине кулаком не бей, мусорки не пинай, плохими словами не ругайся. Не злись. Обещаешь?!

– Макс, ты ж знаешь границы моего терпения очень узкие. Не тяни кота за репродуктивные органы.

– Она Омарова.

Я с тяжелым сопением втянул воздух и так же громко выдохнул, намекая, что уже злюсь.

Не давая мне в руки, он раскрыл паспорт на странице «Семейное положение»

Я еще не совсем воспринял информацию, которую отсканировал мозг, но почувствовал, что земля вдруг закачалась. С математикой у меня проблем нет, и, несмотря на бокс, башка не отбита, поэтому я моментально сложил два и два. Сложил и понял, что сейчас меня разорвет от желания разбить машину или пойти придушить ту мерзавку, которая уже дважды отравила мне жизнь. И если с женитьбой вопрос неприятной, но отложенный, то смерть моей матери исключительно на ней.

Я буквально рухнул на сиденье.

– Макс?! Получается, когда мама болела, наш положительный дядя Омар путался с этой прошмандовкой? Дата регистрации брака пятнадцатое октября, а мама умерла первого. Сука! Две недели! Втихаря. Наверно, она догадывалась, что этот козел ей изменяет, но его ж нельзя уличить ни в чем. Извернется, как уж на сковородке.

Зря друг опасался за машину и мусорки. Я перегорел. Из меня, словно из надувного шарика, выбило дух. Накатилась такая звериная тоска, что хотелось просто сдохнуть.

– Так, может, я все-таки сам? – повторил Макс, зная, что в запале наговорю лишнего.

– Нет, я хочу посмотреть в глаза этой сучке, которая вместе с отчимом захапала половину наследства, – горечь просто захлестывала, выворачивая душу наизнанку. И как заезженная пластинка, повторил: – Хотя, конечно, больше хотелось бы придушить.

– У нее ребенок, – предупредительно выставил ладонь Макс, словно боясь, что я, и в правду, собираюсь ее убивать.

– И когда родился? – хрипло спрашиваю, будто этот факт как-то может уменьшить степень моей ненависти.

– Уже в законном браке. Через десять месяцев. Девочка. Анна.

– Странно. Почему не Джамиля какая-нибудь…А сколько ей лет?

– Семь лет.

– Да нет, этой…, – мне даже не хотелось уже говорить «сучке», потому что безликое местоимение больше подходило к случаю. Я не хотел, чтобы она вообще была, чтобы она существовала.

Макс кинул на меня подозрительный взгляд.

– Стесняюсь спросить, что за интерес?

– Любопытно. На вид не старая. Только тощая. А там кто его знает, с нынешними технологиями запросто можно молодое лицо сделать. Особенно, если учесть, что получила женишка с неслабым приданым. Отчим хоть мужик и довольно видный, но жизнью-то уже потасканный изрядно. И я вот думаю, какого черта молодые бабы выходят замуж за старперов? Неужели деньгами можно так замазать глаза, что не видно будет свисающего пузца? Или ватный член тверже кажется? Или песок, который с них сыплется, превращается в золотой? Скажи, Макс?

– Ден, давай доживем до того возраста, может на самом деле песок и не сыплется? Да и Омар к тебе неплохо ж относился.

– Ага, и до сих пор на мои бои приходит. Только мне кажется, что делает ставки на мое поражение.

– Треснулся башкой? Зачем ему это?

Я пожал плечами. Просто подумалось именно так.

– А зачем ему жениться через две недели после смерти матери? Мы же с ним и не общаемся, и не созваниваемся. И «сынка» с днюхами он не поздравляет. Ну теперь- то понятно, почему разошлись – а то б я еще в гости приперся, как к родственнику, а там – молодая жена. Вдруг возьму и украду, как цыган лошадь. Так сколько ей лет?

– Лошади?

– Остряк самоучка!

– Двадцать шесть. Все ж не пойму, зачем тебе эта информация?

– Знаешь, болезненное любопытство мазохиста – отдирать на ранке засохшую корочку. Хочу до конца расковырять ее. И если честно, хочу узнать, где у отчима «кнопка». Помнишь, фильм про Электроника старый? Так вон там бандиты выясняли, где этот Электроник «вкл/выкл». Меня прямо раздирает, как этот козел умудряется так баб склеивать, что они за ним в ЗАГС прутся, наследство оставляют. Я на маму не обижаюсь. Наверно, после смерти отца он ее вытащил из депрессии. Но за наследство зло берет. Я не бедствую, но отец пахал, как конь, чтобы заработать состояние.

За рассуждениями я почувствовал, что злость немного утихла. Если мама повелась на его сладкие речи… Может и у этой… были какие причины?

– Ладно, пойдем. Фарш невозможно провернуть назад. Я в порядке.

Если так можно назвать настроение «гаже некуда».

В регистратуре мы узнали, где лежит безымянная пациентка. На удивление, ее не оставили в коридоре, как бомжичку без полиса и документов. А положили в палату. Очевидно, портреты Франклина способны творить чудеса.

Но не успели мы к ней дойти, как меня перехватил тот самый Айболит, на которого я наехал..

– У меня есть, что вам сказать. Очень серьезно.

Меня удивило, что в его тоне не было ни малейшего намека на уважение.

Я отстранился, пытаясь посмотреть на него именно серьезно, потому что начало диалога совершенно не вдохновило на общение.

– Или вы гарантируете, что больше эту женщину пальцем не тронете, или я буду вынужден сообщить полиции.

– Ты что несешь, ветеринар? Какая женщина? Да я к ней пальцем не притрагивался.

Айболит презрительно посмотрел, будто разговаривал с насекомым.

– А следы на ее теле не от пальцев.

– А ты что бессмертный?! Ты чего это решил, что можешь тут кого-то за ноздри водить, – утихшая было злоба, как змея, свернувшаяся в клубок, моментально подняла голову. Я угрожающе двинулся к нему. Однако на лице Айболита не дрогнул ни один мускул, что меня еще больше взбесило. Я до хруста сжал кулаки, понимая, что здесь не место пускать их в ход. Но Макс, мой верный оруженосец, во избежание неприятностей, тут же вклинил свое отнюдь не богатырское тело между нами. Этот очкастый ботан, которого я всю жизнь защищал, теперь защищает меня самого от себя.

– Господа! Давайте без эмоций.

Я выдохнул.

– Это что, она тут понарассказывала? А ничего, что я ее первый раз в жизни увидел, когда эта дура чуть не угодила мне под колеса?! Хорошо, что у меня реакция и конь надежный.

Айболит, тоже горевший праведным гневом, смерил меня подозрительным взглядом.

– Ничего не понимаю. Так вы ее сбили, получается?

– Я затормозил перед ее носом. Она, очевидно, инстинктивно попыталась руками оттолкнуть машину и не удержалась. Упала на задницу. Максим ее поднял, она смотрела на меня. Потом потеряла сознание. Все.

– Ну я так и предполагал, потому что гематомы в области живота и бедер примерно позавчерашние. Похоже от удара тупым предметом.

– Каким? – невольно вырывается вопрос.

– Я б сказал головой, потому что только тупая скотина может избивать такую тростинку. Собственно, отсюда и возник вопрос о полиции. Но мне она сказала, что упала. Без заявления пострадавшей мы, конечно, не можем обращаться в полицию.

Я прямо проникся уважением к нему. Пытается выяснить суть дела, не побоялся здоровому бугаю ультиматум ставить. Неравнодушный. Не растерял человечность, впахивая за копейки. Или слово «тростинка» говорит о какой-то личной симпатии? Почему- то мне эта мысль не понравилась. Хоть и не по-хорошему, но пострадавшая ж типа какая-то родственница…

– А отчего сознание потеряла? – я боялся, что она все-таки при падении стукнулась головой и, как курица с отрубленной головой, еще не сразу отключилась. Не хотелось стать причиной сотрясения какого-нибудь. Странное дело. Или дело к старости идет, или у меня самого проблемы с головой. Я начал сочувствовать той, которую должен ненавидеть.

– Травмы головы нет, скорей всего это следствие нервного перенапряжения. Нервная система не выдержала последней стрессовой ситуации, отсюда потеря сознания как защитная реакция.

Макс посмотрел укоризненно на меня, понимая, что стало последней каплей, и я понял, что придется, наступив на горло своей неприязни, пойти и выдушить из себя пару извинительных слов.

– Мы тут документы принесли. Можем пройти? – снова друг взял на себя роль главного.

– Да, если обещаете не разговаривать с ней в таком тоне, как сейчас со мной.

Да что ж сегодня за день-то такой?! В Америке есть День Благодарения. День Сурка. Интересно, а день Стыда есть где-то? Похоже, у меня именно он. Очередной раз я чувствую себя как у позорного столба.

– Ладно, док, извини. У меня перебор с негативом сегодня.

– Бахилы и накидки возьмите, – отпустил мои грехи Айболит. Коротко и по-мужски.

– Ее Лада зовут, – проинформировал меня Макс.

– Ага, – буркнул я.

Мы вошли в палату. Да. Не VIP. Но чистенько. Как говорила мама. В палате было шесть коек. Кроватями это нельзя назвать. Узкие лежаки с крашеными железными спинками. Койка Лады стояла в углу, возле окна. Это и было ее единственным развлечением – отрешенным взглядом гипнотизировать макушки деревьев.

Очевидно, у нее с нервишками и, правда, проблема. От звука открывшейся двери она вздрогнула, едва не вырвав жало капельницы, воткнутой в руку. А узнав посетителей, совсем сжалась, превратившись в испуганного воробышка.

Черт, наверно, она решила, что я, правда, какой-то отморозок. Щемящая жалость вонзила иголки прямо в душу. Не успев сообразить, что делаю, я инстинктивно поднял обе ладони вверх. Очевидно, тело среагировало раньше, чем мозг, и выдало этот миролюбивый жест. Макс, увидев это, заржал, как конь. Ну не то, чтобы конь, скорей богатырский конь Юлий из мультика.

– Лада, – негромко, словно подтверждая мои добрые намерения, решил я сразу обратиться по имени.

Поскольку своих вещей у нее не было, ее переодели в безразмерный больничный халат, который был явным старожилом, если не ровесником этой больницы.

Подойдя ближе, я с болезненным любопытством принялся разглядывать девушку. Самые противоречивые чувства смешивались в таком выворачивающем душу коктейле, будто его сюрпризом бармен-шизофреник сделал.

Обида за мать, стыд за свое поведение и откровенная жалость и желание помочь, пригреть, словно бездомного щенка.

– Лада, – повторил я, неожиданно осознавая, что мне нравится это вроде бы русское, но такое редкое имя. Как редкий цветок. Да она и сама была похожа на такой цветок. Причем, наверно, занесенный в Красную книгу, потому что вымирающий в неподходящих условиях.

Попытался себя одернуть и остановить карусель в голове, но не получалось. Я откровенно пялился на нее, жадно сканируя каждый штрих внешности.

Светлые волосы стянуты на затылке в слегка растрепанный хвост. Оно и понятно, только очнулась, сумки с расческой нет. Красивое лицо с точеными чертами даже не портила откровенная худоба. Или это дань моде – впалые щеки, обтянутые скулы? На мой взгляд, не мешало бы слегка округлить, нарастить жирок, что ли… Голодает? Но вещи, я вспомнил сейчас, на ней были приличные. Да и сумка, которую мы принесли, явно не в переходе куплена. Не чувствуется, что отчим совсем уж экономит на ней.

Бледные губы, ровный изящный нос. Кожа суховатая, а возле глаз даже видны легкие морщинки, совершенно не по возрасту. И только одни глаза, казалось, жили на этом лице. Удивительное сочетание яркого орехового цвета вокруг зрачка и насыщенный зеленый дальше. Большие, миндалевидные, какие–то магнетические. Несмотря на мелькнувший в них испуг и, очевидно, давно поселившееся усталое безразличие, я увидел то, что делало привлекательным для меня любого противника – вызов.

Мимолетный, быстро исчезнувший, но явно различимый.

– Вам показалось мало, и вы пришли еще что-то высказать? – Лада нарушила затянувшуюся минуту молчания. Слова прозвучали довольно тихо, но очень четко.

– Нет, я уже высказался. Повторяться не люблю, – опять мне попала шлея под хвост, и мирные планы оказались на грани срыва. Будет мне вычитывать тут! А я еще сочувствием проникся! Небось, боком выходит чужое несчастье.

– Мы принесли вашу сумку и свои извинения, – Макс, уже свыкшийся с ролью парламентария, поспешил вклиниться в наш нескладывающийся диалог.

– Я тоже хотела извиниться. Я была невнимательна, – в голосе Лады послышалась виноватая нотка. Однако только нотка. А не такая она запуганная, как кажется?! Признает, что сама поперлась на красный свет, но моего праведного гнева не оправдывает.

Хотя положа руку на сердце, грубость частенько из меня выплескивается. Надо бы сдерживаться. Если разобраться, не только меня жизнь по голове била. Эту вон еще и муж отпинал, как последний отморозок.

Скорей всего огребла из-за вот этой чертовщинки – такая тростинка, беззащитная, почти прозрачная, а в глазах, пусть даже сейчас почти потухших из-за передряг, мелькает отблеск огня. И я представил, какое пламя полыхнет, если ее откормить и дать сытой жизни. Это пламя способно разбудить бесов в душе – захочется ее подчинить. Намотав на руку ее хвост, захватить в плен, впиться поцелуем. Заставить стонать, извиваться, задыхаться от страсти. Или же боготворить.

– Вы не обижайтесь на Данила, он вообще-то правильный…

Оказывается, пока меня унесло, хрен знает куда, Макс что-то уже вещал…

Что бы я делал без него? И сейчас, когда меня раздирает на части, он старательно приглаживает мой образ невоспитанного неандертальца. Сказать или пожалеть ее? Позлорадствовать или промолчать и поставить плюсик карме?

– Спасибо, что привезли меня в больницу, – звонкие колокольчики звенели в ее голосе. И я готов отгрызть себе ухо, если она стерва. Чистый взгляд и эта уравновешенность, несмотря на раздерганную психику.

Неприязнь к ней, плескавшаяся в чаше, вдруг перетекла в другую – добавила негатива в чашу отчима. Молодая ж девчонка совсем была – что ей стоило лапши на уши навешать? Я уже чувствую, что становлюсь ее адвокатом и собираюсь подтвердить добрые слова Макса обо мне.

– Лада, а вы знали, что ваш муж, когда еще ухаживал за вами, был женат? И с вами оформил отношения через две недели после смерти первой жены?

Да-да! Это я! И пусть мы никогда больше не встретимся, мне все равно важно иметь правильное представление о человеке. Я не смог удержать вопрос, который буквально жег язык. Не знаю, что я буду делать с этой информацией, но мне так буде легче. Тем более, если она не подозревала о существовании жены, значит, и мама о сопернице не знала. И соответственно, не мучалась хоть от этого.

Девушка вскинула на меня изумленно – испуганный взгляд, будто у меня на плече ручной черт сидел. Она и так была бледней поганки, а от моего вопроса буквально посерела. Очевидно, я задел такое больное место, что впору ожидать второго обморока.

– Откуда вы знаете моего мужа?

– Это вопрос. А мне важен ответ.

– Вы не прокурор, чтобы требовать ответа. Это моя жизнь, и она никого не касается, – взяв себя в руки, снова почти спокойно ответила она.

Вот же стойкий оловянный солдатик! Если больно, люди плачут. Если чувствуют вину и не хотят признавать – начинают нападать. У нее не пойми что за реакция.

– Я пасынок вашего мужа и сын той женщины, которую вы обманывали! Я видел ваш паспорт.

И ведь уже почти убедился, что она не при чем, но нет, опять скатился к обвинениям.

– Так не бывает! – ахнула Лада.

– Так да или нет? Или вы по-прежнему считаете, что я не имею права знать?

– Право – это юридический термин, – машинально произнесла девушка. – Этого просто не может быть!

Она снова вскинула на меня взгляд, который ножом провернулся в моем сердце.

– Я не знала, что он женат, – добавила тихо. – Я никогда бы не причинила другой женщине боль. Напишите свой номер телефона. Я вам позвоню.

Одной рукой она неловко расстегнула молнию на сумке и достала небольшой пружинный блокнотик и ручку.

– Давайте я в телефон просто забью, к чему эти сложности? – мне, конечно, польстило, что красивая девушка просит мой номер телефона. Но здравый смысл подсказывал, что она это делает отнюдь не из-за того, что я красавчик.

– Нет-нет! – вот тут уже испуг отрезонировал в ее голосе. Я понял, что она хочет чем-то поделиться. Возможно, вернуть какую-то мамину вещь… Но мучительный страх, отражавшийся во взгляде, подсказывал мне, что ей сейчас тяжело возвращаться в то время. Да, похоже, и в этом времени у нее совсем не радостно.