Обычно преступник утверждает, что в момент совершения преступления был расстроен и зол. Чаще всего его состояние можно охарактеризовать как комбинацию гнева, раздражения, неудовлетворенности и подавленности, а правонарушению, как правило, предшествуют неприятные события, зачастую, хотя и не всегда, с участием значимой женщины из его жизни.
Был один из тех дней, которые всегда навевают на меня тоску, – ветреный, серый и тоскливый. Я с самого утра был в плохом настроении. Все в моей жизни полетело кувырком. Я подумал: Не могу я сидеть в этом жутком старом доме больше ни минуты. Мне надо выйти. Я устал и был сердит. Изнасилование и убийство были последним, о чем я мог подумать.
Слоняться без дела для меня было нелегко. Я привык работать. Вся моя семья была такой – работа, работа и снова работа. Но у меня накопилось слишком много штрафов, чтобы вернуться на работу дальнобойщиком, по крайней мере в ближайшее время. Я получал пособие по безработице и половину отправлял бывшей жене. Что означало, по сути, безденежье. И скуку.
Рождество меня совсем разорило. Я продал последние пожитки, чтобы купить подарки моим детям. Уступил мой восемнадцатискоростной «Твин Вояджер» за триста пятьдесят баксов – половину настоящей цены. Продал графитовую удочку, «Гарсия 5000», и с ней поплавки, леску, наживки, которые собирал с тех пор, как был ребенком. Все продал, чтобы подсобрать деньжат к Рождеству.
Я жил в маленьком домике на ранчо моей девушки в Портленде, близ шоссе 84. Бросил жену и детей ради этой Пегги Джонс (псевдоним), а теперь она, мелкая сучка, снова вышла на трассу и уехала с другим дальнобойщиком. Пять дней спустя после Рождества отправилась на стоянку грузовиков и начала крутить там хвостом. Домой в ту ночь не вернулась и не позвонила – ничего нового, такова Пег.
Сразу после Нового года телефон зазвонил и оператор сказала: «Звонок за счет вызываемого абонента, Киту Джесперсону». Это была Пегги: она, мол, в Ноксвилле с новым приятелем. И велит мне убираться вон из ее дома. «Съезжай! А если останешься, будь добр платить мне аренду». Она велела выслать ей деньги, обозвала говнюком и бросила трубку.
Мне ужасно захотелось кого-нибудь ударить, хотя вообще мне это не свойственно. Я присел на крыльцо и тут увидел бродячую кошку. Я заманил ее в дом и загнал в угол, откуда она не могла выбраться. Потом я ее задушил. Терпеть не могу кошек – тут я в отца. Я убивал их еще с пяти или шести лет. Какое-то время это даже было моей работой. Убить кошку для меня – раз плюнуть. Зато помогло сбросить напряжение.
С людьми я никогда не был жестоким, но и тряпкой меня было не назвать. Спустя несколько дней после того, как Пег сбежала с другим дальнобойщиком, я пошел на рынок Альбертсон подработать – грузил там тридцатикилограммовые мешки. Восемь парней, постоянных грузчиков, погнались за мной с клюшками и бейсбольными битами. Я схватил первого и сломал ему руку его же битой. Второму перебил ногу. Они бросились бежать, как олени в лесу. Когда твой рост два метра, ты весишь сто десять килограммов и неплохо боксируешь, ты сам по себе – смертельное оружие.
Пегги всегда хотела, чтобы я изображал строгого папашу с ее детьми. Я отказывался. Она лупила их, но я ни одного ребенка ни разу пальцем не тронул, и ни одну женщину тоже. Я никогда не бил своих детей, никогда не поднимал руки на бывшую жену или других женщин. Однажды я так разозлился на жену, что пробил кулаком дверь, но на нее даже не замахнулся.
Без моей девушки мне было одиноко, и я мечтал, чтобы она вернулась. Она доставляла уйму проблем, но у нас был отличный секс. Без нее мое общение сводилось к походам за кофе и болтовней с другими водителями на стоянках грузовиков в окрестностях Портленда. В остальное время я смотрел телевизор, гулял без всякой цели или играл в барах в бильярд. Обычно я задерживался там допоздна, лишь бы не уходить домой. Мне не нравился жуткий домишко Пег, и я пользовался любым предлогом, чтобы подольше в него не возвращаться.
В середине января она снова позвонила и сказала, что приняла твердое решение остаться с новым парнем, а между нею и мной все кончено. Я одновременно рассердился и расстроился. Теперь моей единственной компанией были призраки, обитавшие у Пег в доме. У них в семье говорили, что это двое парней, которые повесились там то ли пятьдесят, то ли шестьдесят лет назад. Клянусь, я чувствовал, как они витают в воздухе. Так вот идешь по коридору, и по тебе проскальзывает что-то – а ты не видишь. По ночам они кружились надо мной и Пегги в кровати. Тени на стенах появлялись откуда ни возьмись, а потом пропадали. Иногда призраки стонали, и выли, и стучали в стены. Мы привыкли не обращать на них внимания. А что еще делать?
В то отвратное утро 21 января 1990 года я вышел из дому всего с парой баксов, чтобы не потратить лишнего. Как обычно, я просто убивал время и подумать не мог, что кончу убийством человека.
Я решил сыграть в бильярд. В местных барах так заведено, что платят проигравшие, а победитель – нет, поэтому обычно я играл бесплатно. Особенно я был хорош в девятке. Мне удавались и резаные, и дуплеты, и винты, и массэ – разные хитрые удары. Наверное, я мог бы играть профессионально.
Часа в два я добрел до бара B&I с одним или двумя баксами в кармане. Бар ничем не отличался от дюжины других таких же в Грешеме. Старая забегаловка в рабочем квартале с простыми деревянными домами, кафешками и винными магазинами да парой продуктовых лавок. Там воняло выхлопными газами от грузовиков, проезжавших по Бернсайд и другим шоссе. Портленд называют «городом роз», но в этой части города розами точно не пахло.
Три стола были свободны, так что я взял кий, сделал ставку и разбил пирамиду. Подошел к бару заказать себе черного кофе – я следил за весом. А когда развернулся, увидел одну девчонку, которая как раз начала играть с двумя блондинистыми парнями. Она была ростом чуть пониже метра семидесяти, с темными волосами до плеч, худенькая – сильно походила на мою бывшую жену Роуз, только симпатичнее. Лицо у нее было круглое, со счастливой улыбкой во весь рот, будто ей на все плевать.
Когда она заметила, что я на нее пялюсь, то подбежала и сразу обняла. Барменша покрутила пальцем возле уха и сказала:
– Ты почему его обнимаешь? Вы с ним незнакомы. Он тебе никто.
Потом она мне объяснила, что эта девчонка умственно отсталая и шляется со всякими бездельниками по барам и бильярдным. Она очень милая и добродушная, но с головой у нее не все в порядке.
Я сам сделал пару ударов, и девушка предложила мне перейти к ней и к парням. Сказала, ее зовут Танья. Я был бы не против сыграть с ними по-дружески, но увидел, что столик у них пустой. Значит, они искали, кто купит им пива. Я плюнул и пошел домой.
Дома я час-другой посмотрел телевизор, но мне было ужасно одиноко и тоскливо. Я все вспоминал, как та девушка обняла меня, а барменша сказала, что у нее не все дома. Фантазия у меня разыгралась.
Я сел в двухдверную «Нова-74», которую мне одолжили, и поехал обратно в B&I, размышляя: Кажется, я ей по-настоящему понравился! Дурочка она или нет, но такое бывает нечасто. Приехал в бар я уже на взводе.
Когда я заходил, она выходила. Я пошел за ней на парковку. Я подумал: Если смогу усадить ее к себе в машину, то постараюсь затащить домой и заняться с ней сексом. Если будет сопротивляться, то даже силой. Четыре или пять лет назад я пытался силой взять девчонку у себя в грузовике, но она убежала. После этого я больше не пробовал. Но теперь захотел опять. Вся моя жизнь пошла под откос, и я был в полном дерьме. Что мне было терять?
Я подошел к девушке и сказал:
– Привет. Как поживаешь? Помнишь меня? Я сегодня днем был в баре – и ты меня обняла.
Она улыбнулась и ответила:
– Ну да, я тебя помню. Что ты хочешь?
Я сказал:
– Я собирался пойти куда-нибудь поесть. Может, поужинаем вместе, а потом еще поиграем в пул?
Кажется, она именно это и хотела услышать.
– Конечно, здорово, – ответила она.
Я проводил ее к своей машине, и она села внутрь. Я открыл кошелек, чтобы показать, что у меня нет с собой денег, но сказал, что есть двадцатка дома, в тумбочке.
– Отсюда всего шесть кварталов. Может, заедешь со мной на пару минут?
Она кивнула.
Я припарковался на подъездной дорожке возле старенького «Форда Пинто» Пегги. Сказал ей:
– Хочешь, давай зайдем вместе. Я загляну в ванную, надо бы побриться.
– Ладно, давай, – согласилась она. – Я оставлю плеер и сумку в машине.
Я и правда думал свозить ее поужинать, в основном потому, что надеялся: если я ее угощу, она точно уступит. Но мне надо было осуществить свою фантазию. Я все еще думал про то, что сделал с кошкой.
Я подвел Танью к входной двери. Она спросила, кто хозяин «Пинто», и я сказал, что мой сосед – он сейчас уехал на своем грузовике на восток, но вернется через несколько недель. Я запер за нами двери и пошел в спальню обдумать следующий шаг. В голове у меня все кружилось. Я думал о том, чтобы оставить ее себе как секс-рабыню. Хотел полного обладания – никакого ухаживания и уговоров. Думал подержать ее несколько недель, а потом избавиться. Я читал, что Тед Банди долго держал у себя своих женщин, прежде чем убить. Они знали, что их ждет.
Девушка увидела Иисуса Христа на стене и сказала:
– Хорошая картинка. А почему у тебя матрас на полу?
Я ответил:
– Я здесь сплю и смотрю телик. Мне так удобнее.
Я был поражен тем, как она доверилась полному незнакомцу. Может, еще и потому, что была немного пьяна. Я понял, что она в моей власти.
Я подошел к ней сзади и поцеловал в шею. Она бросилась к выходу. Я схватил ее и сказал:
– Значит, секса не будет?
Она не ответила, и я повалил ее на матрас и поцеловал. Занавески были задернуты, а окна и двери закрыты. Она оказалась в ловушке.
Она вывернулась и снова побежала к двери. Меня удивило, какая она сильная. Я потащил ее назад на матрас. Я чувствовал, как она дрожит у меня в руках. Но когда я уже подумал, что она совсем перепугалась, она поцеловала меня и попросила поторопиться.
– Поцелуй меня еще, – ответил я, – по-настоящему.
Тогда она поняла, что я здесь распоряжаюсь, и уступила. Я стащил с нее джинсы и стал гладить внизу. Снял с нее футболку, сдвинул лифчик повыше и пощупал грудь.
Мы еще поцеловались, и она впустила меня внутрь. Я кончил за пару движений. Мне не хотелось прекращать; я остался внутри и подождал, а потом начал снова, медленно и неторопливо.
В конце концов она устала ждать меня. Она же не знала, что я уже кончил. Она фыркнула, начала ворчать.
– Я ничего не чувствую. Давай ты скорей кончишь, и мы поедем ужинать. Хватит поцелуев. Я не люблю тебя, парень. Поехали! Я проголодалась.
Это было для меня как красная тряпка. Я вспомнил другие ночи с другими женщинами. Трах-бах, большое спасибо, Кит. Все женщины используют мужчин. Добиваются своего с помощью секса. Никакой романтики. Они дают тебе, но не потому, что любят тебя.
Я снова кончил и потом, пока мой член еще был у нее внутри, посмотрел на нее и подумал: Теперь, когда я получил свое, она ждет оплаты по полной. Ну нет, я не потрачу на нее ни цента! Не буду я больше потакать этим эгоистичным потаскухам. Я поглядел ей в лицо и, могу поклясться, увидел свою бывшую жену.
Я решил вырубить ее одним ударом. Очнется – а она связана и не может пошевелиться. Тогда я буду заниматься с ней сексом сколько захочу. Развлекусь на полную, а потом буду решать, что делать с ней дальше. Об убийстве я тогда еще не думал.
Я изо всех сил ударил ее кулаком в висок. Она так и смотрела на меня. Я ударил еще раз, но сознания она не потеряла. Я ничего не понимал. Когда я был боксером, то вырубал парней одним панчем в перчатках двенадцать унций.
Я бил ее опять и опять, но она не вырубалась. Я подумал: Почему в сериалах по телику показывают по-другому? Чем сильней я ее бил, тем больше мне хотелось ударить снова. Это было как с кошкой, только лучше. За свои тридцать четыре года я не ударил ни одной женщины, а эту ударил аж двенадцать раз – справа, слева, джебы, апперкоты, хуки. Я бил ее до тех пор, пока не перестал узнавать ее лицо, но и на этом не остановился. Это было потрясающе. Мне казалось, я отвечаю всем женщинам в моей жизни, всем привидениям в моем доме, всем моим неприятностям. Призраки могут убираться – больше никаких шорохов по ночам, от которых я просыпался. Теперь они знают, на что я способен.
Я перестал бить и посмотрел вниз. Ее лицо превратилось в сплошное месиво – сломанный нос, сломанная челюсть, выбитые зубы торчат из губы. Но она была в сознании! Цеплялась за простыни и стонала: «Мамочка! Мамочка! Пусть он прекратит! Скажи, чтобы прекратил, мамочка!» Ее глаза были залиты кровью. Она хотела вцепиться в меня, но поймала только воздух.
В этот момент мне стало немного стыдно за то, что я сделал. Я понимал, что она умрет, если ничего не предпринять. Что я хочу: оставить ее в таком состоянии на несколько дней? Или лучше прекратить ее мучения? Я не мог отвезти ее в госпиталь, потому что точно угодил бы в тюрьму.
Надо было избавить ее от страданий.
Я душил ее с такой силой, что костяшки у меня побелели, но каждый раз, когда я разжимал пальцы, она хватала воздух ртом. Так продолжалось четыре или пять минут. Почему она не умирает? Это выматывало. Мне казалось, я теряю контроль. Я хотел сделать одну, самую простую вещь и не мог – история всей моей жизни.
Я сжал ее шею изо всех сил. Она описала пол и перестала шевелиться. Я прошел на кухню, налил себе кружку кофе и присел, чтобы подумать, что делать дальше: парень, который ни разу не поднимал руку на женщину, и вот пожалуйста – сижу над мертвым телом.
Допив свой кофе, я одел ее. На стенах и на полу была кровь. Я и не представлял, сколько крови может вытечь из тела миниатюрной девушки. Свет упал на металлические пуговицы ее джинсов, и я подумал, что на них могли остаться отпечатки пальцев. Ножом для стейка я отрезал ширинку и выбросил ее в камин.
Я выстирал и высушил свою одежду, а потом снова ее надел. Я хотел быть уверен, что она больше не очнется, поэтому сходил в гараж за нейлоновой веревкой и крепко стянул ее вокруг шеи Таньи. Один из призраков подкрался ко мне, и я крикнул: «Теперь у вас будет компания, ублюдки!» Я посидел возле Таньи еще немного, отчасти наслаждаясь своей властью над ней, отчасти надеясь вернуть ее к жизни. Но очень скоро я понял, что мне надо избавиться от тела и обеспечить себе алиби – либо я рискую попасть в большие неприятности. Я не был преступником, но я смотрел «Перри Мейсона»[1] каждое утро и знал, как важно иметь хорошее алиби. Я сказал Танье «до свидания» и поехал в бар B&I, чтобы начать подготовительную работу.
Я выпил «Бад Светлый» и поболтал с барменшей и другими посетителями. Около половины десятого я вышел – проследив за тем, чтобы все видели, что я ухожу один. Потом я проехал десять миль до Виста-Хаус, туристической достопримечательности с видом на ущелье Коламбия-ривер. Я обнаружил множество отличных мест, чтобы спрятать труп.
К этому моменту я начал мыслить яснее. По пути домой я сказал себе: Не сделай дурацких ошибок, когда будешь выбрасывать ее. Убедись, что у тебя достаточно бензина. Смотри, чтобы тебя не вырвало. У меня всегда был чувствительный желудок. Меня рвало при виде грязных подгузников.
На заправке А.М./Р.М. я залил полный бак и проверил фары. Не хватало только, чтобы полицейский остановил меня за перегоревшую лампочку и обнаружил в багажнике мертвую девушку.
Возле дома я задом сдал к дверям, чтобы перекрыть соседям обзор – так они не могли увидеть, что я гружу в салон труп. Я отключил свет на крыльце, чтобы он не зажегся от движения. Я был как во сне, слегка одурманенный. Я зашел внутрь взглянуть еще раз. Неужели это происходит на самом деле?
Девушка лежала там, где я ее оставил, – на матрасе. Я все еще не верил в то, что произошло. Я сказал себе: Зачем? Ну зачем? Посмотри, что ты натворил!
Я решил, что просто хотел узнать, каково будет убить кого-то, и проверить, смогу ли это сделать. Моя девушка Пегги хотела, чтобы я убил ее бывшего мужа, а я сказал, что не смогу. Теперь, возможно, у меня получится и она вернется ко мне.
Зазвонил телефон. У меня подскочило сердце. Кто звонит в полночь?
Это была Пег. Я спросил:
– Где ты?
– На востоке, – сказала она. – Еду в сторону дома.
Какое облегчение! На секунду я подумал, что она в городе и сейчас приедет домой. Сердце у меня забилось спокойнее.
Она сказала:
– Тут ничего не получилось.
Пег попросила меня выслать денег, чтобы она могла вернуться домой. Сказала, что ненавидит парня, с которым поехала, потому что он не позволяет ей вести грузовик, пока сам спит. К тому же он пытается залезть на нее на каждой остановке. И вообще, он «шовинист и ублюдок».
Я знал, что это и есть реальная причина, по которой она решила вернуться ко мне. Наконец-то она поняла, что такое дальние перевозки, – трудная, напряженная и ответственная работа. Рядом больше не было хорошего парня Кита, который терпел ее, прикрывал ее ошибки и позволял ей большую часть времени дремать в спальном мешке. Она сказала, что шофер, с которым она едет, подсчитывает, сколько на самом деле она сделала миль, и никогда не получается больше трехсот в день. Ниже нормы. Но она всегда была ленивой, даже когда ездила со мной. Водить грузовики – работа не для худосочных дурочек, которые своей задницы от локтя не могут отличить.
Я говорил с ней по телефону, а сам смотрел на труп на матрасе. Я сказал:
– Теперь призраки боятся меня. Они знают, что я злей их самих.
– О чем ты? – удивилась она. – Они все еще тебе досаждают?
– Нет! Они ко мне больше не суются и вряд ли сунутся. Теперь уже нет.
Она пропустила это мимо ушей и повторила, что едет домой. Пообещала позвонить еще раз, когда будет ближе. Сказала, что любит меня, и я ответил, что тоже ее люблю. Я не был уверен, что это правда, но мне нравилась наша сексуальная жизнь – это уж точно. В постели Пегги была олимпийской чемпионкой.
От нашей короткой беседы у меня опять встал. Может, попробовать с трупом? Я пощупал кожу мертвой девушки. Ее груди были липкими, и мне стало неприятно. В конце концов я ограничился мастурбацией, чтобы прочистить мозги. Многие годы после этого воспоминания о ее мертвом теле будили у меня мечты и фантазии, и я часто мастурбировал, представляя себе Танью. Она стала моей любимой фантазией.
Я посмотрел на часы. Перевалило за полночь – пора избавиться от трупа. Я погасил весь свет и убедился, что горизонт чист. Она уже закоченела, и я обвязал веревку вокруг ее шеи, чтобы тело было легче тащить. Я выволок ее из передней двери за ноги, затолкал на пассажирское сиденье «Новы», перевалил через порог ее ноги и осторожно прикрыл дверцу, чтобы избежать громкого щелчка.
Ее голова прислонялась к окну, но с этим я ничего не мог поделать. Со стороны казалось, что она пьяна. Я захватил с собой сменную пару обуви, чтобы надеть после того, как выброшу труп. У моих велосипедных туфель «Кэнондейл трипл-Е» была плоская рифленая подошва с характерным узором, который легко можно было опознать. Я понимал, что буду скучать по ним – обычно я проезжал на велосипеде по семьдесят-восемьдесят километров в день.
Я запер маленький коричневый домик и поехал обратно в сторону Краун-Поинт, следя за тем, чтобы не превышать скорость и не пересекать разделительную полосу. Виста-Хаус на зиму закрывали, но пять или шесть машин все равно стояли на парковке. Я обратился к мертвой девушке, с которой мы искали место ее последнего упокоения.
– Где ты будешь сегодня спать, дорогуша? В том кювете? Или в этой канаве? В тех кустах?
Я проехал пару километров от Виста-Хаус по прямому отрезку дороги. Очень скоро в свете моих фар показался овраг. Я схватил ее за руку, вытащил из машины и поволок вниз по насыпи. Склон был крутой, и я постоянно застревал в кустах. Примерно в двадцати метрах от дороги я отпустил ее и сказал:
– Ну вот мы и пришли. Твой дом!
Ее голова была направлена вниз по холму, а одна рука загибалась назад.
Надо было прикрыть ее листьями, но я заметил наверху свет и побежал к своей машине, чтобы скорее уехать. Карабкаясь вверх по склону, я увидел над собой огромную костлявую руку, освещенную луной. Я запаниковал, но потом понял, что это силуэт высохшего дерева.
Я быстро поехал прочь. На первом же крутом повороте мои фары выхватили из темноты джип шерифа округа Малтнома. Я посмотрел в зеркало заднего вида, не остановится ли он, но он даже не притормозил.
Я разозлился на себя за то, что бросил тело так близко к дороге, но было уже слишком поздно. Я выбросил велотуфли в заросли за поворотом. Плеер Таньи оставил на проезжей части на мосту через Сэнди-ривер, чтобы его раздавили машины и грузовики. Потом по 84-му шоссе доехал до стоянки дальнобойщиков «Бернс Бразерс» в Траутдейле, где я любил отдыхать, когда водил грузовики.
Я только-только заказал кофе, когда трое патрульных вошли и направились прямиком к моему столику. Я подумал: Эти парни знают. Они знают! А ее сумочка у меня в машине!
Они заняли соседний столик, и я узнал нескольких по своим былым денькам на дороге. После того как мое сердце слегка успокоилось, я завел с ними беседу, чтобы подкрепить свое алиби. Один из них спросил, вожу ли я по-прежнему грузовики, и я сказал, что сейчас у меня перерыв между рейсами. Мы немного поболтали, и они ушли.
Я оставался на стоянке до восьми утра, стараясь, чтобы как можно больше людей увидели меня и поговорили со мной. Потом я проехал три мили по Сэнди-ривер-роуд, вытащил из сумочки девушки два доллара и забросил ее в заросли ежевики, считая, что ее никто никогда там не найдет. Это был умный ход. Она пролежала там пять лет и в конце концов здорово выручила двоих придурков.
Вернувшись домой, я открыл окна, чтобы избавиться от запаха смерти. Сцарапал засохшие брызги крови со стен, постирал простыни и одеяла, пропылесосил пол и почистил ковры специальным средством. Впоследствии я еще дважды их дезодорировал и мыл пароочистителем.
Я попытался стереть пятна крови с потолка, после чего решил покрасить его латексной краской, как только кровь полностью высохнет. У полицейских есть спрей, который заставляет кровь светиться под флуоресцентной лампой, как фары у машины. Я видел по телевизору. Я постановил обязательно покрасить потолок до возвращения Пегги.
Позднее днем я уехал из дома и приценился к подержанным машинам, чтобы поддержать свое алиби. Разве убийца пойдет на следующий день выбирать машину?
Я пытался забыть подробности того, что произошло, убедить себя, что это сделал кто-то другой. Только так я и смог продержаться следующие несколько дней. Ее лицо все время стояло у меня перед глазами. Что за зверь мог превратить лицо ни в чем не повинной молодой девушки в кровавую кашу? Я решил покончить с собой. Но потом подумал: Нет, я этого не сделаю. Я не могу покрыть позором имя Джесперсонов. Моим детям будет стыдно. А отец разозлится на меня.
Несколько дней спустя, поутру, посмотрев «Перри Мейсона», я пошел в супермаркет за газетой. Я прочитал, что байкер нашел тело женщины в ущелье Коламбия-ривер. В статье говорилось, что копы разыскивают двух мужчин ростом около метра восьмидесяти, которые играли с жертвой в бильярд в баре. Было большим облегчением узнать, что никто меня не ищет.
Я решил выбросить мысли о самоубийстве из головы. Но не мог избавиться от чувства, что все вокруг знают, что я убийца, – даже люди, проходящие мимо меня по улицам. С самого детства я вечно чувствовал себя виноватым то в одном, то в другом.
Я подумал об убийстве и об оправданиях для себя. Я был зол и расстроен. Я сорвался. Та девушка вывела меня из себя, когда попыталась отказать мне. Она подцепила меня, чтобы я заплатил за ее ужин. Да и в любом случае она была просто уличной шлюхой.
В конце концов мне пришлось смириться с правдой. Убийство произрастало прямиком из моих фантазий. Это могла быть любая другая женщина. В те последние минуты на матрасе, брошенном на пол, ничто не смогло бы меня остановить.
Я подумал о том, что мог бы оставить ее в живых на неделю или две, чтобы полностью ею насладиться. Я мастурбировал, вспоминая ощущение от прикосновений к ее коже. Мой пенис по-прежнему чувствовал, как это было. Это был единственный секс, который оставался доступен для меня в тот момент.
Прошел месяц, и я прочел в газетах, что арестованы двое подозреваемых. Что? Как они могут быть виновны в убийстве, которое совершил я? Я решил, что полицейские арестовали двоих блондинов, которые пили пиво в B&I, и выбили из них признание. Меня немного тревожило, что других арестовали за мое преступление, но одновременно я понимал, как мне повезло. Пока я держусь подальше от B&I, полицейским нет до меня дела. Я совершил убийство и остался безнаказанным.
Дальше странная ситуация стала еще более странной. Подозреваемыми оказалась пара любителей ночной жизни, мужчина и женщина. Сведения в газете были скудными, но выглядело так, что женщина призналась и выдала своего любовника. Она указала полиции то самое место, где я выбросил труп, – возле Виста-Хаус. У меня ум за разум заходил в попытках разобраться, как такое могло произойти. Это было даже почище наших привидений.
Несколько дней спустя я прочел, что окружной прокурор предъявил той парочке обвинение в убийстве. Это больше не была моя проблема.
Пегги вернулась домой с двумя своими детьми. Только этого мне не хватало – нового дома, полного детей. Она пообещала, что они будут хорошо себя вести. Ну конечно! Она лупила их почем зря и от меня ожидала того же. Но я не мог. Как можно бить ребенка, которому едва исполнилось пять лет? Любого ребенка вообще?
Она немного посидела дома, а потом устроилась на работу официанткой. Теперь я заделался мистером мамочкой: сметал пыль, драил сортир и присматривал за детишками. Я сильно переживал, когда водил детей Пегги в кино, в то время как мои собственные в Спокане были лишены отцовского внимания.
Мы снова начали ссориться. Дошло до того, что я пользовался в доме задней дверью, а она передней. Мы практически не встречались – только в постели. Секс у нас по-прежнему был прекрасный, но в остальном все было кончено. Призраки будили меня среди ночи с руками на ее горле. Я понимал, что мне понравилось убивать, и был не против нового убийства. Конечно, это было безумие.
Мне надо было убираться из Портленда и из этого дома, пока ситуация не вышла из-под контроля. Я уже сошел с ума. Стал уродом. Мне снились кошмары, в которых я убивал невинную девушку, и я просыпался с криком, ощущая стыд и вину, а пару минут спустя фантазировал о том, как делаю это снова.
В марте, спустя два месяца после убийства, я поехал на юг по шоссе I-5 в Сакраменто, где устроился на работу на строительстве. На подъезде к Рог-ривер в Орегоне я задумался о том, чтобы красть женщин для секса и, возможно, снова убивать. Я пытался выбросить эти мысли из головы, но они все время возвращались. Я вспомнил мою давнишнюю подружку Нэнси Флауэрс, которая жила поблизости от шоссе в домике в лесу. Я познакомился с ней на стоянке на 161-м километре в Орегоне, и мы провели вместе несколько ночей. Ей было сорок четыре – на девять лет больше, чем мне. Она прекрасно выглядела, была в разводе и много встречалась с мужчинами. Она фотографировалась обнаженной, и журналы покупали ее фото. Но я имел ее бесплатно. Она показала мне, где хранит свою коллекцию снимков и наличные.
Сидя за рулем, я прокручивал в голове разные варианты. Возможно, она меня и не впустит. С другой стороны, какая разница? Если она начнет сопротивляться, я могу ее скрутить и сделать то же, что с Таньей. Потом я заберу ее деньги. В любом случае я сильно зол на этот мир. Я пытался мыслить ясно, но не мог. Я начинал бояться человека, в которого превратился.
Чем ближе я подъезжал к ее дому, тем тверже становился мой пенис. Я подумывал взять ее себе в рабыни на несколько дней. Приближаясь к ее двери, я ощущал ее присутствие. Я чувствовал ее мягкость, как будто она уже меня обнимала.
Я постучал, но никто не ответил. Я нашел запасной ключ под камнем, где она его прятала, и вошел.
Дом был пуст. Я почувствовал странноватый запах – как будто в подполе сдохла крыса. Я по-прежнему ощущал присутствие женщины. Что здесь могло произойти?
Я проехал до небольшого супермаркета на перекрестке и спросил, где можно найти Нэнси. Мне сказали, что ее бывший муж и еще один байкер нанесли ей визит. Один изнасиловал ее, а второй забил до смерти кочергой. Она умерла в собственной гостиной. Несколько недель спустя насильник проболтался, и один из приятелей донес на него. Они были в тюрьме – ждали суда.
Направляясь на юг, я думал: Вот так совпадение. Я мог убить Нэнси сам, окажись она дома. Вокруг меня все умирают. Я повсюду сею смерть. Как это произошло? Какого черта – я убил Танью Беннетт и остался безнаказанным! Я могу убить кого угодно. Решаю только я. Эта мысль тяготила меня.
Я выехал из Рог-ривер по шоссе I-5 и остановился на стоянке дальнобойщиков Пир Три в Фениксе, Орегон, чтобы посмотреть, нет ли там девушек, ищущих попутчиков. Как ни странно, никого не оказалось.
Я поехал в торговый район в Шасте, Калифорния, и купил себе сельдерея и арахисового масла на ужин. Это было все, что я мог себе позволить, к тому же я снова следил за весом. Мне не хотелось располнеть. Я всегда считал себя привлекательным парнем размера XXL в очках. У меня были голубые глаза и каштановые волосы, как у Джеймса Дина, и я зачесывал их назад, как Элвис. Я ходил, выпятив грудь и выпрямив спину. Носил ковбойские сапоги, чтобы добавить себе несколько дюймов роста. У меня никогда не было проблем с тем, чтобы привлечь женское внимание, но стоило перестараться, и они сбегали.
В торговом центре в Шасте я попытался решить, хочу ли поспать в машине или предпочитаю номер в дешевом мотеле. Умственно отсталая девушка не шла у меня из головы, и я нуждался в уединении. Пока я размышлял, мимо прошла симпатичная женщина. Младенец сосал ее грудь, а она сама прикладывалась к бутылке «Джека Дэниелса». Она сказала:
– Чего уставился? Это совершенно естественно.
Она подошла на несколько шагов ближе, чтобы я мог лучше видеть ее грудь, и присела на заборчик. Я заметил, что она пьяна. Женщина сказала, что ее зовут Джин (псевдоним) и ее ребенку полгода. Я сказал, что я Кит Хантер Джесперсон и еду на временную работу в «Копенгаген Ютилитиз» в Сакраменто. Она сказала, что сильно поссорилась с мужем. Мы еще немного поболтали, она допила свой виски и попросила меня проводить ее в «Джиффи Март», купить пива.
Я донес упаковку из двенадцати банок до моей машины, мы сели на переднее сиденье и продолжили болтать о проблемах. Потом она попросила отъехать с ней за город, в одно симпатичное место, где уединялись парочки. Она дала мне подержать ребенка, спустила джинсы и пописала прямо возле открытой дверцы машины. Мне не верилось, что женщина может так сделать. Когда она встала, я протянул ей ребенка и сделал то же самое. Она подала мне идею.
Наш разговор естественным образом переключился на секс. Она утверждала, что отсасывает лучше всех в округе Шаста. Она была сексуальная, привлекательная, ростом где-то метр шестьдесят пять, весом шестьдесят килограммов или около того, с приятной фигурой. Пока она говорила, я расстегнул штаны и вытащил его. Я играл с ним в темноте в надежде, что она наклонится ко мне.
Она положила ребенка на заднее сиденье и наклонилась к моим коленям. Я схватил ее за волосы и толкнул лицом вниз – я уже сильно распалился.
Я готов был кончить, когда с заднего сиденья раздался плач и она отстранилась. Женщина сказала:
– Сама не знаю, что я здесь делаю. Я замужем, и мне все это не нужно. Отвези меня домой.
Вот прямо так!
Я нагнул ее обратно к моему члену, изо всех сил. Когда у мужчины стояк, он теряет голову. Стоило ее губам дотронуться до него, как я кончил ей в лицо.
Она начала кричать на меня, поэтому я схватил ее в полицейский захват. Я хотел сломать ей шею, но не хватало рычага. Нужно сильно давить, чтобы сломать шею человеку.
Я попытался трижды, пока ребенок на заднем сиденье опять не заплакал, и тогда она закричала:
– Не тронь моего малыша!
Я осознал, что, если убью Джин, мне придется убить и ребенка тоже. Я никогда не смог бы убить дитя, и я сразу пришел в чувство. Я вышел из машины, сделал несколько глубоких вдохов и досчитал до двадцати. Все мысли об убийстве сразу пропали.
Джин схватила своего ребенка и бегом бросилась в сторону города. Когда она пробежала с сотню метров, я подъехал к ней и сказал:
– Садись назад в машину. Я отвезу тебя, куда скажешь. Слишком холодно идти пешком. Это плохо для ребенка.
Когда она села, я сказал:
– Извини. Сам не знаю, что на меня нашло.
Я высадил ее в том же месте, где подобрал. Это была моя большая ошибка. Мне следовало ее убить.
Продолжая двигаться на юг, я свернул на площадку для отдыха, чтобы поразмыслить о том, что я только что сделал. Я отпустил жертву, которая могла засадить меня в тюрьму. Она знала мое имя. Но если она пойдет к копам, у них будет ее слово против моего. Я решил, что мне не о чем волноваться. Если бы я бросил ее на холоде, все бы выглядело по-другому. Но я доставил их с ребенком обратно, так что моя история звучит убедительно. Если бы я собирался ее убить, с какой стати стал бы подвозить потом?
Я выбросил остатки пива и поехал на стоянку дальнобойщиков в Корнинге. Когда я подъезжал, то заметил копа, таращившегося на мою машину. Бицепсы у него были как у бодибилдера.
Я припарковался и попросил у девушки за стойкой ключи от душевой. Я уже шел обратно к машине, когда копы окружили меня, наставив пистолеты, и велели лечь лицом вниз.
– В чем дело? – спросил я.
На меня надели наручники и зачитали права. Они сказали, что меня разыскивают в Шасте за нападение.
Меня подняли с земли и спросили, как все было. Я рассказал про «Джек Дэниелс» и про то, как Джин попросила меня купить пиво, а потом пописала у меня на глазах и похвалялась своим отсосом. Я сказал:
– Не понимаю, в чем проблема. Я зажал ей шею рукой, но я не пытался причинить ей боль. Все равно в машине слишком тесно. Я ничего не мог ей сделать.
Я все валил на нее. Я сказал, что она разозлилась, когда я кончил ей в рот. Сказал, что она вырывалась из моей хватки, сильно дернула шею и разозлилась еще больше. Рассказал про плакавшего ребенка и как она попросила отвезти ее обратно домой. Я сказал, что подбросил ее до города и что я ни в чем не виноват – просто не стоило связываться с полупьяной замужней женщиной.
Полицейские спросили:
– Почему же она заявляет, что вы напали на нее?
Я сказал:
– Может, ей надо как-то объяснить, почему она так поздно вернулась с ребенком. Может, она думала, что муж ее пожалеет. Не требуйте от меня объяснять женские причуды.
Два наших рассказа в целом совпадали и расходились только в том моменте, когда я пытался сломать ей шею. Но моя история выглядела более убедительной, чем ее. Я сказал:
– Если я собирался напасть на эту женщину, зачем я назвал свое имя и рассказал, кем работаю и куда еду? Мне только хотелось немного отдохнуть, а потом ехать дальше. Она сама позвала меня прокатиться. Разве я нашел бы ту площадку сам?
Они сняли с меня наручники, и я почувствовал, что они склоняются на мою сторону.
– Эй, – сказал я, – если бы у вас был шанс заняться случайным сексом, разве вы бы им не воспользовались?
Один из полицейских сказал:
– Ладно, мы тебе верим, но тебе надо в Шасту, побеседовать с детективом.
Они сфотографировали меня, сняли отпечатки пальцев и велели ехать в полицию Шасты. Потом отвезли меня назад до моей машины и оставили там.
Я добрался до Шасты и явился прямиком в департамент шерифа. Меня прижали к стене, как бандита, заковали в наручники и стали допрашивать. Я снова рассказал свою историю и предложил подкрепить ее доказательствами.
Мы сели в джип, и они отвезли меня к торговому центру, где я познакомился с Джин. Я показал следы моих шин на гравии, показал пустую бутылку из-под виски возле заборчика, где она сидела. Сказал, что у меня сохранился чек на пиво, и кассир подтвердил, что я его покупал. Я сказал полицейским, что еду работать на стройку в Сакраменто. Я не преступник и не сексуальный маньяк.
По возвращении в офис шерифа с меня сняли наручники и велели поддерживать связь на случай, если от меня еще что-то понадобится. На прощание один из полицейских мне напомнил:
– Будь поосторожней и смотри, с кем связываешься.
Отъезжая, я вел спор сам с собой. У меня всегда было две стороны – хороший парень и демон. Демон вылезает наружу, когда я пьян. Я сам его боюсь. Он нарушает закон просто из принципа. Это он пытался убить Джин.
Еще я понял, что надо было позволить демону убить ее, чтобы она меня не выдала. Но НЕТ! Когда хороший парень увидел, как она идет по дороге с ребенком, сердце у него растаяло и он подвез ее до города. Дурак! В тот момент это было просто приставание, даже не сексуальное нападение, как она сказала полицейским. На этом все должно было закончиться. Я плохо представлял себе предательскую суть женской натуры.
Я проработал на стройке в Сакраменто пару месяцев, но паранойя не утихала. Каждый день я ожидал, что меня арестуют за нападение. Я продолжал надеяться, что в Шасте с меня снимут обвинения. Может, у шлюхи Джин есть правонарушения. Может, она уже проделывала такие штуки с другими парнями.
Чтобы сэкономить, я спал в машине и принимал душ на работе. Я много пил. Тосковал о том, что потерял, – мою жену Роуз, моих детей, Пегги, работу, грузовики, которые разбил, вообще свою жизнь. Я стал закрытым и депрессивным.
Я начал проводить много времени в баре «Синч» в Сакраменто. Иногда играл с местными в бильярд, даже вступил в команду, но мое сердце было далеко. Познакомился с девушкой в автоматической прачечной и встречался с ней несколько раз, пока не узнал, что она просто хотела воспользоваться моей машиной. Такие паразитки слетаются на меня как мухи.
Мне было трудно скрывать свои чувства. Я сидел в баре и таращился на кувшин с водой. Симпатичная пожилая пара несколько недель наблюдала за мной, и в конце концов женщина сказала:
– Кто-то очень обидел вас в прошлом.
– Почему вы так говорите? – спросил я.
– Это написано у вас на лице.
Через несколько месяцев я поехал на север, на новую работу. По пути я свернул на стоянку грузовиков, которую мы называли «Чулком», но там было тихо. Я проехал через Вашугал, штат Вашингтон, чтобы навестить моего старого приятеля Билли Смита (псевдоним) и вернуть машину, которую он мне одолжил. Я купил себе пикап «Шевроле» 1969 года и покатил на следующую временную работу в Астории, в устье Коламбия-ривер. Работа закончилась через две недели, и я решил вернуться в Портленд. Я гадал: Есть ли у Пегги новый бойфренд? Захочет ли она снова сойтись?
Я проехал мимо ее маленького коричневого домика. Она была на лужайке с двумя ее детьми – никаких признаков нового мужчины. Она отлично выглядела, и я понял, что скучал по ней – не только по ее телу. Мне надоели всякие потаскухи и прилипалы. Моя хорошая сторона хотела остепениться и опять зажить нормальной семейной жизнью. Но плохая сторона просто хотела секса. Я решал членом, а не головой.
Я припарковался чуть поодаль на улице. Пегги глянула в мою сторону и вся задрожала. Она сказала:
– Заходи, Кит! Нам надо поговорить.
Казалось, она вот-вот заплачет.
В комнате, где я до смерти забил Танью Беннетт, Пегги с детьми сели напротив меня. Она все еще дрожала.
– Какого черта ты уехал? – спросила она.
Мы поговорили о своих недопониманиях и о нашей жизни, поговорили откровенно. Я спросил, не хочет ли она попытаться снова, и она сказала «да».
Когда дети легли спать, мы обнаружили, что наши тела истосковались друг по другу. На следующее утро мне казалось, что я никуда и не уезжал.
В октябре 1990-го, спустя девять месяцев после Таньи, я получил плохие новости о моем десятилетнем сыне Джейсоне. Он жил в 650 километрах от меня с моей бывшей женой и нашими двумя дочками. Джейсон въехал в дерево, и у него было тяжелое сотрясение мозга.
Я сразу бросился в Спокан. Пока я ухаживал за сыном, я понял, что, как бы ни складывалась моя жизнь, я должен быть рядом со своими детьми. Они были моим настоящим миром. Они любили меня, и я их любил.
Поэтому, находясь в Спокане, я обратился в местную компанию, занимавшуюся грузоперевозками, и подал заявление на работу. Мне устроили тест, и он показал, что я вожу фуры, будто специально для этого рожден.
Пегги с детьми переехали из Портленда ко мне. Она наняла няню, чтобы снова ездить со мной. Раньше во время рейсов мы занимались сексом два-три раза в день. Я помнил, как это было здорово, но я совсем забыл, какой из Пегги отвратительный напарник.
В первые несколько месяцев мы ездили более-менее нормально, хотя я и делал девяносто процентов маршрута. Мой демон немного поутих. Я все еще подумывал о том, чтобы брать женщин в рабыни, но не так часто, как раньше. Живя в Спокане, я проводил много времени с моими детьми.
Но моя жизнь никогда не бывала спокойной подолгу. Пегги начала выводить меня из себя, и я снова стал фантазировать. Она по-прежнему была хороша в постели, но Пегги всегда трахалась лучше, чем водила грузовик. Она под любым предлогом увиливала от вождения. Говорила:
– О боже, Кит! Ты посмотри, какой снег! Ты же не заставишь меня садиться за руль в таких условиях?
Она водила только на прямых участках или на пологих холмах. Предполагалось, что мы – одна команда, но фура была бортовая, а она даже бортов поднять не могла. Загрузкой и погрузкой занимался я один. Компания не возражала – мы делали по тысяче километров в неделю, – но я был без сил. Меня раздражало, что Пегги приписывает себе мои заслуги за вождение. Слишком много людей приписывали себе мои заслуги с самого детства, и я был сыт этим по горло.
В январе 1991-го мы были в Портленде между рейсами, когда я услышал по телевизору сумасшедшую новость. Пара, которую обвиняли в убийстве, которое я совершил, получила приговор! В репортаже показали видео, где женщина подводила полицейских к месту, где я выбросил тело. Я подумал о призраках. Может, они стояли за этим? Это было похоже на «Сумеречную зону»[2].
Я по-прежнему испытывал облегчение, что за меня расплачиваются другие, но в то же время меня это сердило – самое трудное, что я когда-либо сделал в жизни, а все внимание получают какие-то самозванцы. Я так и остался Человеком-невидимкой.
Перед самым процессом женщина изменила показания и заявила, что она невиновна, но присяжные все равно признали ее виновной. Ее любовник не стал рисковать и заключил сделку. Оба получили от пятнадцати лет до пожизненного – за мое убийство.
Я пытался разобраться в ситуации. Кто-то из нас точно сошел с ума – или они, или я. Или вся система правосудия. Мы не могли все трое убить ту девушку. А может, было две Таньи Беннетт? Или те двое убили кого-то еще и выбросили тело в том же месте. А вдруг их подставили полицейские?
Мне надо было срочно выкинуть все это из головы. Я и без того был достаточно сумасшедшим.