Убийственно жив

Peter James

Not Dead Enough

Copyright

© Really Scary Books / Peter James 2007. Roy Grace®, Grace®, DS Grace®, DI Grace® and Detective Superintendent Grace® are registered trademarks of Really Scary Books Limited.

Оформление серии Андрея Саукова

Иллюстрация на суперобложке Вячеслава Коробейникова

Сассекская полиция вдохновила меня на цикл романов о Рое Грейсе, поэтому я глубоко признателен многим офицерам и вспомогательному персоналу, тепло меня принявшим и оказавшим всяческую поддержку. Список возглавляет главный констебль Джо Эдвардс, любезно выдавший разрешение на знакомство с деятельностью уголовного розыска. Бесценную помощь в работе над книгой оказал мой друг, бывший главный суперинтендант, находящийся ныне в отставке, Дэйв Гейлор, который долгие годы знакомил меня с работой сассекской полиции и во многом послужил прототипом Роя Грейса. Это мой первый наставник, фонтан творческих идей, терпеливый святой, внесший огромный вклад в нынешний и предшествующие романы. Без него их было бы гораздо меньше.

Упомяну среди прочих – простите, пожалуйста, если кого позабыл, – главного суперинтенданта Кевина Мура, оказавшего неоценимую помощь, блистательных сотрудников отдела высоких технологий Рея Пэкема и его жену, подбросивших замечательные творческие идеи. Констебль Пол Гжегожек из местной вспомогательной бригады вводил меня в курс преступной жизни Брайтона и действий полиции, которая старается ее обуздать. Благодарю сержанта Джулиана Клаппа, заставившего меня не раз содрогнуться во время процедуры оформления предварительного заключения, и инспектора Марка Пауэллса из отдела идентификации сассекской уголовной полиции.

Хочу поблагодарить инспекторов Роя Эппса и Пола Фарнелла, констебля Мэтта Вебстера, инспектора Энди Парра, главного суперинтенданта Питера Колла, начальника отдела высоких технологий сержанта Фила Тейлора и бывшего начальника того же отдела Джона Шоу, ныне возглавляющего экспертно-криминалистическую бригаду; Джулию Пейдж из отдела программного обеспечения; сержанта Кита Халлета, работающего с полицейской информационной программой ХОЛМС; консультанта аналитического отдела Брайана Кука; инспектора уголовной полиции Уильяма Уорнера; старшего следователя по уголовным делам Стюарта Леонарда; старшего аналитика Сьюзи Строан; сержанта Джейсона Тингли; офицеров отдела семейных проблем Аманду Страуд и Луизу Пай и отдельно старшего следователя отдела тяжких преступлений Тони Кейса, который уделил мне очень много времени, с энтузиазмом оказывая колоссальную помощь.

Большое спасибо фантастической мюнхенской команде моих помощников: комиссару криминальной полиции Вальтеру Дюфтеру, Людвигу Вальдингеру, Детфелю Пухельту, Францу-Йозефу Вильфингу; Энди и Сабине; Анетт Липперт, потрудившейся познакомить меня с Мюнхеном; и, конечно, величайшему из живущих немецких актеров Гансу Юргену Штокери, который с величайшим терпением провел меня как минимум десять раз по всему городу, уточняя места действия.

Мне очень помогли эссекский коронер доктор Питер Дин, патологоанатом доктор Найджел Киркэм, судебно-медицинский эксперт министерства внутренних дел Великобритании доктор Весна Джурович, судебный дантист научно-криминалистической лаборатории и отдела судебной медицины Монреаля доктор Роберт Дорион – автор исчерпывающего труда о зубном прикусе. От всей души благодарю своих чудесных друзей в морге Брайтона и Хоува – Элси Суитмен, Виктора Синдена – за бесконечное внимание, доброту, понимание.

Спасибо Брайану Эллису, доктору Эндрю Дэйви, доктору Джонатану Пашу, технику-патологоанатому Тому Ферреру, Роберту Фрэнкису – одному из немногих, кто догонял меня в автомобильных гонках; Питеру Бейли, обладающему энциклопедическими познаниями о прошлом и настоящем Сассекса и о сети железных дорог графства. Огромная благодарность инспектору по надзору за приемными детьми Крисси Франклин, которая неустанно меня консультировала в своем нелегком и тонком деле.

Как обычно, спасибо Крису Уэббу, который заботился о моем компьютере; неофициальным редакторам Иможен Ллойд-Уэббер, Анне-Лизе Линдеблад и Сью Энселл, читавшим на разных стадиях рукопись и делавшим бесценные замечания. Благодарю за усердную работу группу по связям с общественностью издательства «Мидас», Тони Малликена, Марго Вилал и Амелию Роуленд.

Шлю бесчисленные благословения своему сказочному агенту Кэрол Блейк – гордясь, что позволил ей ходить всего в нескольких туфлях из имевшихся у нее трех триллионов фирменных пар. А также своему киноагенту Джулиану Фридмену. Считаю большой честью публикацию моих книг издательством «Макмиллан». Всех не перечислить, но поблагодарю Ричарда Чаркина, Дэвида Норта, Джеффа Даффилда, Анну Стокбридж, Вивьен Нельсон, Мари Слокомб, Мишель Тейлор, Кейтриону Роу, Клэр Берн, Али Мюиридена, Ричарда Эванса, Хлою Брайтон, Лиз Коуэн, мою машинистку Лесли Левин и в заключение, но отнюдь не в последнюю очередь, Стеф Бирвирт – редактора, которая творит невероятные чудеса. Через Ла-Манш посылаю общее спасибо немецким издателям за щедрую помощь. Особенно Петеру Ломанну, Джулии Шейд, Андреа Энгену, Корделии Борхард, Бруно Бэку, Индре Хайнц и необычайно грозной Андреа Дидрих – величайшему издателю в Германии.

Спасибо моим верным гончим Берти, Сути и Фибе за напоминание, что и за дверью моего рабочего кабинета продолжается жизнь.

Последняя, но самая горячая благодарность моей милой Хелен за веру в мои способности, в то, что другого пути передо мной просто нет.

Наконец, еще раз спасибо всем моим читателям – за письма и добрые слова. Для меня это много значит.

Питер Джеймс

Сассекс, Англия

scary©pavilion.co.uk

www.peterjames.com

Ждать темноты долго, но стоит. Время не проблема. Он давно понял, что времени в жизни полно, когда ее остается еще хоть чуточку. У него куча времени. Почти миллиардный запас.

Вскоре после полуночи женщина, за которой он следовал по пятам, свернула на двухполосную подъездную дорогу и подъехала к освещенной одним фонарем площадке заправочной станции «Бритиш петролеум». Он остановил угнанный фургон на неосвещенной полосе, следя за ее тормозными огнями, которые горели все ярче и ярче. Красный цвет опасности, красный цвет удачи, красный цвет секса. Семьдесят один процент жертв убивают родные и близкие люди. Цифры статистики бешено крутились в голове, словно шарик пинбола в поисках лузы. Он собирал статистику, старательно пряча цифры, как белка орешки, храня в долгой памяти до того дня, когда они наверняка понадобятся.

Вопрос в том, сколько процентов из семидесяти одного знают, что их вот-вот убьют. Вы знаете, леди?

Мелькали передние фары автомобилей, в шеренгу грузовиков затесался маленький синий «Рено», дребезжа в багажнике какими-то слесарными инструментами. У колонок стояли только две машины – готовившаяся отъехать пассажирская «Тойота» и большой «Ягуар». Его владелец, тучный мужчина в плохо сидевшем смокинге, возвращался от окошечка кассы, засовывая во внутренний карман бумажник. Неподалеку стоял бензовоз «Бритиш петролеум», водитель которого в защитном костюме разматывал длинный шланг, готовясь к дозаправке.

Старательно оглядевшись, он заметил всего одну камеру слежения, направленную на заправочную площадку. С этой проблемой вполне можно справиться.

Лучшего места для наблюдения не придумаешь!

Он послал камере воздушный поцелуй.

Был теплый летний вечер. Кэти Бишоп откинула с лица растрепанные огненно-рыжие волосы и устало зевнула. Вымоталась – но очень-очень приятно, спасибо! Она настороженно разглядывала бензоколонку, видя в ней, как почти во всех прочих бензоколонках, некое инопланетное существо, прибывшее на Землю, чтобы ее запугать. Муж с огромным трудом разбирается в инструкциях к посудомоечной и стиральной машинам, утверждая, что они написаны на чужом, «женском» языке. А с ее точки зрения, бензоколонки выражаются на чужом языке, инструкции написаны на «мужском» жаргоне.

Она, как обычно, с трудом открутила крышку бензобака своего «БМВ», уставилась на таблички «премиум» и «супер», вспоминая, что именно надо залить. Если «премиум», Брайан будет недоволен из-за низкосортного бензина, если «супер» – будет ворчать из-за лишней траты денег. Впрочем, в данный момент это не имеет значения. Держа в одной руке шланг и с силой нажимая на рычаг, она помахала другой, привлекая внимание сонного ночного дежурного в окошечке.

Брайан все больше ее раздражает. Жутко надоели скандалы из-за дурацких мелочей – его зубная паста лежит не на своем месте на полочке в ванной, стулья вокруг кухонного стола расставлены не на одинаковом расстоянии друг от друга… Кроме того, он буквально свихнулся, регулярно таская домой сумки из секс-шопов со всякими дикими приспособлениями, настаивая, что их надо испробовать. Противно до невозможности.

Она так глубоко задумалась, что почти не заметила, как шланг дрогнул, колонка резко щелкнула. Вдыхая пары бензина, запах которых ей очень нравился, Кэти толкнула рычаг вверх, заперла дверцы машины с помощью пульта дистанционного управления – Брайан без конца предупреждает, что автомобили часто угоняют на бензозаправках, – и пошла к будке расплачиваться.

На обратном пути старательно уложила в сумочку кредитную карточку и квитанцию, отперла дверцу, села и снова заперла ее изнутри, защелкнула ремень безопасности, запустила мотор. Включился проигрыватель с лазерным диском. Она на секунду подумала, не поднять ли верх машины. Уже за полночь, опасно в такой час ехать в Брайтон с открытым верхом. Лучше сидеть в безопасности в закрытом автомобиле. Потом решила не поднимать.

Только вырулив с заправки и проехав добрую сотню ярдов по темной и скользкой дороге, она почуяла в машине какой-то посторонний запах. Хорошо знакомый. Потом что-то мелькнуло в зеркале заднего обзора.

В машине кто-то был.

Страх вонзился в горло рыболовным крючком, руки на руле застыли. Она с силой нажала на тормозную педаль, автомобиль с визгом остановился, рука отчаянно нащупывала рычаг, чтобы дать задний ход, вернуться на спасительную заправку, и почувствовала прикосновение к горлу острого холодного металла.

– Поезжай вперед, Кэти, – сказал он. – Ты ведь была не слишком хорошей девочкой, правда?

Стараясь увидеть его в зеркальце, она уловила проблеск серебристого лезвия.

А он уловил в том же зеркальце ужас в ее глазах.

Марлон, как всегда, плавал в стеклянном сосуде, кружа в своем мире с неуемной целеустремленностью исследователя, который направляется к очередному, еще не нанесенному на карту континенту. Рот его открывался и закрывался, глотая главным образом воду, а порой и микроскопические хлопья, которые обходились Рою Грейсу в ту же сумму, в какую обошелся бы обед золотой рыбки в ресторане «Гордон Рамзи».

Грейс развалился в шезлонге в гостиной своего дома, обставленного давно исчезнувшей женой Сэнди в черно-белом минималистском стиле дзен и до недавнего времени полного воспоминаний о ней. Теперь здесь осталось лишь несколько забавных вещичек 1950-х годов, которые они вместе купили: главная гордость – отреставрированный и отремонтированный музыкальный автомат – и всего одна ее фотография в серебряной рамке, снятая двадцать лет назад на отдыхе на Капри. Прелестное загорелое лицо с широкой и счастливой улыбкой. Она стоит у скалы, длинные светлые волосы развеваются на ветру, вся сплошь залита солнцем, словно посланная ему с небес богиня.

Грейс хлебнул виски со льдом, не сводя глаз с телеэкрана, где крутилось старое кино на DVD, один из десяти тысяч фильмов, которых, по твердому убеждению его коллеги и приятеля Гленна Брэнсона, он просто не мог не видеть.

В последнее время вовсе не вопрос об одностороннем преимуществе Брэнсона в этой области вынуждает его стремиться к полноправному соперничеству. Перед ним стоит задача учиться, пополнить образование, ликвидировать обширные культурные пробелы. Он постепенно и медленно осознал, что в мозгу отложились бесчисленные страницы полицейских руководств и инструкций, результаты матчей по регби и крикету, футбольных игр, мотогонок и больше почти ничего. Дело надо поправить. И срочно.

Потому что впервые за долгое время он вновь с кем-то встречается, к кому-то тянется, может быть, даже в кого-то влюблен. Не верится в такую удачу. Но она гораздо образованнее, чем он. Порой кажется, что прочитала каждую книгу, когда-либо написанную, видела каждый фильм, слышала каждую оперу, знакома с творчеством каждого художника, живого и мертвого. Мало того, она заканчивает философский факультет Открытого университета.

Этим объясняется стопка философских книжек на журнальном столике за шезлонгом. Большинство недавно куплено в «Сити-букс» на Вестерн-роуд, остальные выловлены в бесчисленных книжных лавках Брайтона и Хоува.

Сверху лежат две с самыми понятными названиями: «Утешения философией», «Черепаха дзен». Книги для простых людей, в которые можно вникнуть. Ну хотя бы частично, получив возможность для блефа при обсуждении с Клио некоторых занимающих ее вопросов. Причем, как ни странно, он сам искренне заинтересовался. В частности, вполне согласился с Сократом, одиноким, приговоренным к смерти за свое учение и образ мыслей, однажды сказавшим: «Не стоит жить неосмысленной жизнью».

На прошлой неделе она потащила его на Глайндборн[1] послушать «Свадьбу Фигаро» Моцарта. Опера его слегка утомила, но порой музыка и само представление отличались такой красотой, что он чуть не заливался слезами.

И сейчас его захватил черно-белый фильм, снятый в послевоенной Вене. Вот Орсон Уэллс в роли дельца черного рынка Гарри Лайма поднимается в парке отдыха в люльке на колесе обозрения вместе с Джозефом Коттеном. Коттен обвиняет своего старого друга Гарри в коррупции. Уэллс оправдывается, напоминая, что в Италии при Борджа тридцать лет шли войны, убийства, кровопролитие и одновременно царствовал Ренессанс, творили Микеланджело, да Винчи. А что вышло из Швейцарии после пятисот мирных лет демократии и всеобщей братской любви? Часы с кукушкой.

Грейс еще раз от души хлебнул виски. Уэллс играет обаятельного человека, но он не испытывает к нему симпатии. Это негодяй и мерзавец. За двадцать лет службы он не встречал ни одного мерзавца и негодяя, который не пытался бы оправдать свои действия. В их извращенном представлении плох мир, а не они сами.

Он зевнул, погромыхал кубиками льда в опустевшем стакане, думая о завтрашнем дне – пятнице – и об обеде с Клио. Не видел ее с прошлой пятницы – она уезжала на выходные на крупное сборище родственников в честь тридцать пятой годовщины свадьбы родителей. Немного обидно, что она его не пригласила поехать, как бы сохраняя дистанцию и давая понять, что, хоть они встречаются, занимаясь любовью, целого все же реально не составляют. А в понедельник отправилась на курсы повышения квалификации. Они ежедневно перезваниваются, обмениваются сообщениями по электронной почте, и все-таки он безумно тоскует по ней.

Завтра утром предстоит встреча с непредсказуемой, попеременно кислой и сладкой начальницей Элисон Воспер, заместителем начальника сассекской уголовной полиции. Вдруг устав как собака, он раздумывал, выпить ли еще виски и досмотреть фильм или приберечь все это на завтрашний вечер, когда услышал звонок в дверь.

Кто может нанести визит в полночь?

Вновь прозвонил звонок. Затем послышался настойчивый стук.

Он озадаченно и настороженно выключил видео, не совсем уверенно поднялся и пошел в прихожую. Снова стук и звонок.

Грейс жил в почти тихом пригороде, на застроенной отдельно стоявшими домами улице, сбегавшей к морскому берегу Хоува. Здесь проходила проторенная дорожка наркоманов и ночных хулиганов Брайтона и Хоува, против которых он прочно держал оборону.

Долгие годы службы скрещивал мечи с местными злодеями, вымещал злобу на простых подонках и сильных игроках. Мало кто с ним тут мог потягаться. Но он так и не потрудился врезать дверной глазок и поставить цепочку.

Поэтому, понадеявшись на свою сообразительность, притупленную лишним количеством виски, Грейс широко распахнул дверь. И увидел перед собой самого любимого на свете мужчину – сержанта Гленна Брэнсона ростом шесть футов два дюйма, чернокожего и лысого, как метеорит. Однако сейчас сержант не улыбался, как это было ему свойственно, а морщился и таращил глаза.

Лезвие крепче врезалось в горло, распарывало. С каждым ухабом на дороге становилось больней и больней.

– Выброси всякие домыслы из головы, – тихо и добродушно предупредил он.

По горлу текла кровь, или пот, или то и другое – неясно. Объятая страхом и ужасом, Кэти отчаянно старалась мыслить здраво. Открыла рот, хотела что-нибудь сказать, видя приближавшийся свет фар, стискивая скользкими от пота руками рулевое колесо «БМВ», но лезвие только сильнее впивалось.

Машина въезжала на вершину холма, слева горели огни Брайтона и Хоува.

– Держись левой полосы, выезжай на вторую развязку.

Она покорно свернула на широкую двухполосную Дайкроуд, залитую оранжевым фонарным светом. Знала, куда они едут, понимала, что должна что-нибудь сделать, прежде чем доедут. Сердце вдруг подскочило от радости. Через дорогу замелькали голубые звездные вспышки. Патрульная машина! Стоит перед другим автомобилем. Она протянула руку, чтобы выключить указатель поворота, но вместо этого стеклоочистители заскрежетали по сухому стеклу.

Черт возьми!

– Зачем ты включила «дворники», Кэти? Дождя нет, – послышался голос с заднего сиденья.

Проклятье, проклятье, проклятье! Не на то нажала!

Проехали мимо полицейской патрульной машины. Она смотрела на ее фары в зеркале, как на исчезающий оазис, и одновременно ей удалось разглядеть позади бородатую физиономию в низко надвинутой бейсбольной кепке и темных очках, несмотря на ночь. Лицо неузнаваемое и все-таки, вместе с голосом, тревожно знакомое.

– Поворачивай влево, Кэти. Сбрось скорость. По-моему, ты знаешь, куда мы направляемся.

Сенсор автоматически открывает ворота. Через несколько секунд они распахнутся, «БМВ» в них въедет, они за ним закроются, она очутится в темноте, в одиночестве, никто не будет ее видеть, кроме мужчины на заднем сиденье.

Нет. Этого нельзя допустить.

Можно вывернуть руль, врезаться в фонарный столб или в фары приближающегося автомобиля. Она еще сильней напряглась. Взглянула на спидометр, стараясь сообразить. Если резко затормозить или на что-нибудь натолкнуться, его бросит вперед, нож вылетит из рук. Это было бы умно. Не просто умно – единственный выход.

Помоги мне, Господи Иисусе.

В желудке образовался комок, который жег сильней льда. Во рту возник кислый зловонный запах. Вдруг зазвонил мобильник, лежавший рядом на сиденье. Тринадцатилетняя падчерица Карли выбрала для сигнала глупую надоедливую распроклятую «цыплячью песенку», которая всякий раз ее чертовски бесит.

– Даже не думай отвечать, Кэти, – предупредил он.

И она не ответила. Вместо того покорной овечкой свернула налево в послушно открывшиеся ворота из кованого железа, за которыми лежала короткая темная асфальтированная дорожка, обсаженная немыслимо огромными кустами рододендронов, купленных Брайаном в садовом центре за сумасшедшие деньги. Чтобы они нас ограждали, объяснил он.

Угу. Чтоб ограждали. Большое спасибо.

Передние фары высветили фасад. Несколько часов назад Кэти выехала из своего дома. Теперь, в этот самый момент, он казался совсем другим – чужим и враждебным, от которого надо бежать со всех ног.

Ворота закрылись за ней.

Рой Грейс несколько секунд ошеломленно таращился на Гленна Брэнсона. Обычно официально одетый, сержант был теперь в веселенькой синей рубахе, спортивной серой курточке с капюшоном, мешковатых штанах и кроссовках. На лице – печать многодневной усталости. Вместо обычного в последнее время модного мужского одеколона от него несло застарелым потом. Он больше смахивал на разыскиваемого преступника, чем на полицейского.

Прежде чем Грейс сумел вымолвить слово, сержант его крепко обнял, прижавшись потной щекой к его лицу.

– Рой, она меня выгнала. Господи боже, старик, она меня вышвырнула!

Грейс кое-как умудрился ввести друга в дом, в гостиную, усадить на диван. Сев рядом и обхватив могучие плечи сержанта, сочувственно спросил:

– Эри?

– Она меня вышвырнула.

– То есть как? Что значит «вышвырнула»?

Гленн Брэнсон подался вперед, уткнулся локтями в стеклянный журнальный столик и закрыл лицо ладонями.

– Я этого не переживу. Рой, ты мне должен помочь. Я не вынесу.

– Чего тебе налить? Виски? Вина? Кофе?

– Мне нужна Эри. И Сэмми. И Рэми. – И Гленн отчаянно зарыдал.

Грейс на секунду оглянулся на золотую рыбку, глядя, как Марлон дрейфует, сделав редкий перерыв в кругосветном путешествии, праздно открывая и закрывая рот, и вдруг понял, что сам открывает и закрывает рот. Потом встал, вышел из комнаты, откупорил годами пылившуюся в буфете бутылку коньяка «Курвуазье», плеснул в стакан, сунул в мясистую руку Гленна:

– Выпей.

Сержант нянчил стакан, молча глядя в него, словно выискивая написанное на поверхности сообщение. Наконец сделал маленький глоточек, за которым последовал очень большой, после чего он поставил стакан, не сводя с него мрачного взгляда.

– Рассказывай, – попросил Грейс, глядя на неподвижно застывшие на телевизионном экране лица Орсона Уэллса и Джозефа Коттена. – Говори, что случилось.

Брэнсон тоже взглянул на экран и пробормотал:

– Знаешь, все дело в верности. Дружба, любовь, измена…

– Что это значит?

– Кино, – выдавил он. – «Третий человек». Режиссер Кэрол Рид. Музыка. Всегда меня заводит. Орсон Уэллс рано прославился, а первого успеха не смог повторить – вот в чем его трагедия. Бедняга. Снял несколько лучших фильмов всех времен и народов. А за что его люди особенно помнят? Помнят толстяка, торгующего шерри.

– Я тебя не совсем понимаю, – признался Грейс.

– По-моему, это был шерри. Возможно. Кому какое дело? – Гленн поднес к губам стакан и осушил его. – Я за рулем. Ну и хрен с ним.

Рой терпеливо ждал, решив ни в коем случае не позволять Гленну вести машину. Он никогда прежде не видел своего друга в таком состоянии.

Гленн почти бессознательно протянул ему пустой стакан.

– Еще хочешь?

Сержант, глядя в стол, промямлил:

– Как скажешь.

Грейс налил ему коньяку на четыре пальца. Два месяца назад Гленна подстрелили во время организованного Роем налета, в чем он до сих пор себя адски винил. Пронзившая сержанта пуля 38-го калибра чудом не причинила большого вреда. Пройди она на полдюйма правее, было бы совсем другое дело.

Пуля с круглой головкой попала в брюшину под грудной клеткой на небольшой скорости, не задев позвоночник, аорту, внутреннюю полую вену и мочеточники. Частично повредила мочевой пузырь, который пришлось оперировать, и мягкие ткани, главным образом жировые прослойки и мышцы, что тоже потребовало хирургического вмешательства. Через десять дней его выпустили из больницы домой на долгую реабилитацию.

На протяжении двух следующих месяцев Грейс каждый день и каждую ночь прокручивал в памяти события той операции. Снова, снова и снова. Несмотря на все расчеты и меры предосторожности, все пошло кувырком. Никто из вышестоящего начальства его не винил, но в душе он чувствовал себя ответственным за ранение подчиненного.

Еще хуже – лучшего друга.

Еще хуже – в начале операции другая его подчиненная, на редкость талантливая Эмма Джейн Бутвуд, получила тяжелые травмы, пытаясь остановить фургон, и до сих пор остается в больнице.

Слегка утешали недавно подмеченные и навсегда запомнившиеся слова философа Сёрена Кьеркегора: «Жизнь нужно жить, а понять ее можно лишь задним числом».

– Эри, – вдруг простонал Гленн. – Господи Иисусе, я этого не вынесу…

Грейс знал о супружеских проблемах друга. Само собой разумеется, у полицейского безумный, неупорядоченный график работы. Если он не женат на понимающей это коллеге, наверняка возникнут проблемы. У каждого из их братии в некий момент они возникают. Может быть, и Сэнди страдала, только о том не говорила. Может быть, потому и исчезла. Может быть, поняла, что с нее хватит, и просто ушла. Таково одно из множества объяснений случившегося в июльский вечер, когда ему исполнилось тридцать лет.

В прошлую среду с тех пор стукнуло девять лет.

Сержант хлебнул коньяку и жестоко закашлялся. Потом взглянул на Грейса большими, налившимися желчью глазами:

– Что мне делать?

– Объясни, что случилось.

– Эри решила, что с нее довольно.

– Чего?

– Меня. Нашей совместной жизни. Не знаю. Просто не знаю. – Он уставился куда-то вдаль. – Ходила на всякие курсы самосовершенствования. Я же тебе рассказывал, покупала мне книжки «Мужчины с Марса, женщины с Венеры», «Почему женщины не разбираются в дорожных картах, а мужчины не могут ничего найти в холодильнике», прочую белиберду… Понял? Все сильней злилась, когда я поздно возвращался домой, а ей приходилось сидеть с ребятишками, пропускать курсы. Понял?

Грейс понял, плеснул себе виски, потом вдруг ощутил желание закурить.

– Но я думал, ей самой хотелось, чтобы ты служил в полиции.

– Угу. А теперь наш график довел ее до ручки. Разве женщину можно понять?

– Ты умный, сообразительный, амбициозный, быстро продвигаешься. Разве она этого не понимает? Не знает, как высоко тебя ценит начальство?

– По-моему, ей на это дерьмо глубоко плевать.

– Возьми себя в руки, старик! Ты днем работал охранником, а три ночи в неделю вышибалой. Что тебе светило, черт возьми? Сам же мне говорил, что, когда у тебя сын родился, ты как бы прозрел. Не хотел, чтобы он признавался своим одноклассникам, что его отец – вышибала в ночном клубе. Хотел, чтоб он тобой гордился. Правда?

Брэнсон тупо смотрел в свой стакан, снова опустевший.

– Угу.

– Тогда я не понимаю…

– Я тоже.

Видя, что выпивка несколько угомонила приятеля, Грейс взял его стакан, налил еще на два пальца, снова сунул ему в руку. Вспомнил собственный опыт патрульного, свою долю семейных разборок. Любой полицейский ненавидит вызовы по «семейным проблемам», которые, главным образом, оборачиваются вторжением в дом, где отчаянно скандалят муж с женой. Как правило, один из них или оба пьяные и копу в лицо в ту же минуту врезается кулак или стул летит в голову. Впрочем, этот опыт дал Грейсу рудиментарное представление о семейном праве.

– Ты когда-нибудь плохо вел себя с Эри?

– Шутишь? Никогда. Никогда. Не может быть даже речи.

Грейс поверил, хорошо зная, что Брэнсон по натуре не способен жестоко обращаться с любимыми. В могучей туше прячется добрейшая, нежнейшая, деликатнейшая душа.

– Закладная на дом оформлена на тебя?

– На нас обоих. – Брэнсон поставил стакан и снова заплакал. Через несколько минут, когда слезы иссякли, сказал: – Господи Иисусе… Лучше б та самая пуля не промахнулась. Пускай бы попала мне в самое сердце, ко всем чертям.

– Типун тебе на язык.

– Правда. Я серьезно. Ничего не выиграл, чтоб мне провалиться. Она взбесилась из-за того, что я работаю семь дней в неделю по двадцать четыре часа, а в последние полтора месяца вообще не бывал дома. А ты называешь меня подкаблучником.

Грейс минутку подумал.

– Дом твой. Тебе он принадлежит не меньше, чем Эри. Даже если она на тебя разозлилась, из дома не выкинет. У тебя есть свои права.

– Угу. Да ты же знаешь Эри.

Действительно, весьма привлекательная дама под тридцать с очень сильной волей, всегда твердо дает понять, кто хозяин в доме Брэнсонов. Пусть Гленни носит штаны, но его физиономия выглядывает из ширинки.

Почти в пять утра Грейс вытащил из комода какие-то простыни, одеяло, постелил приятелю постель. Бутылка виски и бутылка коньяку почти опустели, в пепельнице громоздилась куча раздавленных окурков. Он уже почти совсем бросил курить, увидев недавно в морге черные легкие заядлого курильщика, но долгая выпивка лишила его силы воли.

Казалось, будто прошло лишь несколько минут, когда зазвонил мобильник. Грейс взглянул на будильник у кровати и с ужасом понял, что уже десять минут десятого.

Звонят почти наверняка со службы. Он дал телефону еще позвонить, стараясь полностью проснуться, чтоб голос звучал твердо. В голову будто вонзалась проволока для резки сыра. На этой неделе он исполняет обязанности старшего следователя и фактически должен являться в офис к восьми тридцати, всецело готовый к самым серьезным делам. Наконец он нажал кнопку ответа:

– Рой Грейс слушает.

Послышался очень серьезный голос молодого инспектора из диспетчерской по имени Джим Уолтерс, с которым Грейс несколько раз разговаривал, но лично не встречался.

– Суперинтендант, сержант из брайтонского управления просит вас заняться подозрительной смертью на Дайкроуд-авеню в Хоуве.

– Можете сообщить какие-нибудь подробности? – спросил Грейс, окончательно придя в себя.

Разъединившись, накинул халат, налил в кружку воды, принял две таблетки парацетамола из аптечки в ванной, запил, выдавил из фольги еще две, протопал в другую комнату, крепко пропахшую спиртным и мужским запахом, растормошил Гленна Брэнсона:

– Вставай, вставай, это твой личный врач из преисподней!

Брэнсон приоткрыл один глаз.

– Издеваешься, старик, мать твою? – Он схватился за голову. – Черт возьми, сколько я вчера выпил? Голова как…

Грейс протянул таблетки и кружку:

– Завтрак в постель. У тебя две минуты, чтобы принять душ, одеться, проглотить таблетки и еще чего-нибудь на кухне. Потом отправляемся на службу.

– Забудь. Я еще неделю на больничном.

– Ничего подобного. Заключение врача. Никакого больничного. Приступаешь к работе сегодня. Сию же минуту. Идем труп осматривать.

Брэнсон медленно, словно ежесекундно страдая от боли, поднялся с постели. Грейс увидел круглый бесцветный шрам в нескольких дюймах выше пупка – след от пули. Меньше дюйма в диаметре. Устрашающе маленький.

Сержант сглотнул таблетки, запил водой, встал, затоптался на месте в длинных трусах, как бы потеряв ориентацию, почесывая мошонку.

– Черт побери, старик, у меня ничего нет, кроме этой вонючей одежды. Нельзя же в ней осматривать труп.

– Труп возражать не будет, – заверил друга Грейс.

Телефон звонил и вибрировал. Пип-пиииип-зззззз-пиииип-пип-ззззз… Дисплей вспыхивал, судорожно трепыхаясь на краю раковины, где Вонючка его оставил, словно крупное, обезумевшее, насмерть подбитое насекомое.

Через тридцать секунд аппарату удалось его разбудить. Он рывком сел в постели, как всегда ударившись головой о низкую крышу фургона.

– Черт возьми!

Телефон упал с раковины на узкую ковровую дорожку, по-прежнему издавая омерзительный звон. Прошлой ночью он взял его в угнанной машине – хозяин не позаботился оставить инструкцию или ПИН-код. Вонючка был в таком вздрюченном состоянии, что не соображал, как заглушить звонок, и не решался выключить аппарат, не зная ПИН-кода, чтоб снова включить. А ему надо было сделать несколько звонков, прежде чем хозяин сообразит, что телефон пропал, и попросит компанию об отключении. Среди прочего позвонил брату Мику, который живет в Сиднее в Австралии с женой и ребятишками. Мик звонку не обрадовался, проворчал, что у них сейчас четыре утра, и разъединился.

Еще раз прозвонив, прогудев, пропищав, телефон замолчал. Классный аппарат в поблескивающем корпусе из нержавеющей стали, одна из последних моделей «Моторолы». В магазинах, торгующих без специальной скидки, стоит фунтов триста. Если повезет, то после небольшого торга можно будет его утром сбагрить за двадцать пять.

Он вдруг почувствовал, что его колотит. Непонятная темная жидкость, текущая в венах, пронизывала каждую клетку тела, пока он лежал поверх одеяла в нижнем белье, то обливаясь потом, то трясясь. То же самое повторяется каждое утро, когда мир представляется жуткой пещерой, которая вот-вот обрушится и поглотит его. Навсегда.

Перед глазами мелькнул скорпион.

– Пошел вон, чтоб тебя разразило ко всем чертям!

Он снова сел, снова стукнулся, вскрикнув от боли. Никакого скорпиона, вообще ничего. Просто поехала крыша, из-за чего кажется, что личинки вгрызаются в тело, тысячами копошатся под кожей, образуя плотный кокон.

– Проваливайте ко всем чертям! – проскрипел он, пытаясь их стряхнуть, все громче сыпля проклятиями, соображая, что нет никаких скорпионов. Одно воображение. Каждый день одно и то же. Подсказывает, что надо принять коричневого или белого. Господи Иисусе, хоть чего-нибудь.

Он напомнил себе, что пора выбираться отсюда, уйти от запаха потных ног, зловонной одежды, прокисшего молока, встать и отправиться в офис. Бетани нравится, когда он говорит об офисе. Считает, что это забавно. При этом так странно хихикает, кривя маленький ротик, что продетое в верхней губе колечко на секунду совсем исчезает. Только непонятно, потешается ли она вместе с ним или над ним.

Впрочем, она его любит. Это ясно: он никогда раньше ничего такого не чувствовал. Видел в мыльных телесериалах, как люди признаются друг другу в любви, но не имел никакого понятия, что это значит, пока не познакомился с ней, подсадив в машину на второй развязке в пятницу несколько недель назад – или несколько месяцев.

Она его любит, время от времени нянчится, как с любимой куклой. Покупает еду, убирает квартиру, стирает одежду, заклеивает иногда вскакивающие прыщи, неловко занимается сексом днем или ночью, прежде чем торопливо умчаться.

Голова раскалывалась. Он пошарил на полке, вытянув руку с татуировкой во всю длину, нащупал пачку сигарет, пластмассовую зажигалку и пепельницу из фольги, лежавшую за складным ножом, который всегда был наготове, открытый.

Из пепельницы посыпались на пол окурки и пепел. Вонючка вытряхнул из пачки сигарету «Кэмел», закурил и в зубах с ней откинулся на тощую подушку. Одурманенный, глубоко затянулся и медленно выпустил дым из ноздрей. Сладкий вкус, невероятно сладкий! Мрачность на мгновение развеялась. Сердце хорошо застучало. Почувствовался прилив сил. Он ожил.

Что-то происходит. Звучит и замолкает сирена. Громыхает автобус, подняв за собой ветер и тучу пыли. Кто-то нетерпеливо гудит. Тарахтит мотоцикл. Он потянулся к пульту дистанционного управления, несколько раз промахнулся, пока не нащупал нужную кнопку, включил телевизор. Шикарная чернокожая Триша брала интервью у рыдавшей чернокожей женщины, муж которой только что признался, что он гей. На полоске внизу экрана указывалось время – шесть тридцать.

Рано. Еще все спят. В офисе пока нет никого из сотрудников.

Снова мимо промчалась сирена. Вонючка закашлялся от табачного дыма, выполз из постели, осторожно перебравшись через тело спящего ливерпульца, имени которого не запомнил, явившегося сюда среди ночи со своим приятелем, покурив травки, выпив бутылку водки, купленную кем-то в нелегальной лавке. Остается надеяться, что они отвалят, проснувшись и обнаружив, что тут нет ни еды, ни наркоты, ни выпивки.

Он дернул дверцу холодильника и вытащил единственное, что там было, – полбутылки теплой кока-колы. Холодильник не работал с момента приобретения самого фургона. Крышка открутилась со слабым шипением – хороший вкус, сказочный.

Потом он наклонился над кухонной раковиной, полной тарелок, которые надо вымыть, картонок, которые надо выбросить – когда снова придет Бетани, – раздвинул оранжевые занавески в крапинку. Яркий лазерный луч солнца враждебно ударил в лицо, обжигая глаза.

Свет разбудил хомяка Эла. Даже с одной лапой в лубке, зверек подскочил в колесе и забегал. Вонючка посмотрел сквозь решетку, хватит ли воды и корма. Вроде хватит. Потом надо выбрать из клетки какашки. Больше ему ничего практически не приходится делать по дому.

Он вновь задернул занавески, хлебнул еще колы, поднял с пола пепельницу, затянулся сигаретой в последний раз, высосал почти до фильтра, загасил окурок. Снова закашлялся – кашель не унимается уже несколько дней или даже недель. Потом, вдруг почувствовав слабость, осторожно схватился за раковину, добрался до лежанки, цепляясь за спинки стульев вокруг широкого кухонного стола, улегся, слушая вокруг дневные шумы – пульс, звуки, ритмы, голоса его города. Здесь он родился и наверняка однажды умрет.

Городу он нисколько не нужен. Это город магазинов с такими вещами, какие он себе никогда в жизни позволить не сможет, с произведениями искусства, которых он не понимает, с лодками, яхтами, принадлежностями для гольфа и путешествий, с агентами по недвижимости, юристами, однодневными турагентами, представителями торговых ассоциаций, полицейскими. Он везде видит потенциальное посягательство на свою жизнь. Сами люди для него не имеют и никогда не имели значения. Они и я.

У них собственность. Это значит – наличные деньги.

Наличные позволяют прожить еще двадцать четыре часа. За двадцать фунтов, вырученных за украденный телефон, можно купить коричневый или белый пакетик – героин или крэк, что подвернется под руку. Если еще пятерку выгадать – пойдет на еду, выпивку, курево. Вдобавок, может, получится что-то украсть.

Редчайшая вещь – великолепный летний английский день. Даже в высоких даунских холмах никакого намека на ветер. Без четверти одиннадцать солнце уже высушило росу на густой зелени и дорожках брайтонского гольф-клуба, земля совсем просохла, затвердела, в воздухе сильно пахло свежескошенной травой и деньгами. Жара была столь сильной, что ее хотелось соскрести с кожи.

Автомобильная стоянка сверкала дорогим металлом, кроме писка неисправной противоугонной сигнализации, слышались только жужжание насекомых, рубящие удары титана по выщербленному полимеру, электрический рокот тележек, быстро замолкавшие звонки мобильных телефонов, приглушенные проклятия промахнувшихся игроков.

Отсюда кажется, будто стоишь на вершине мира. На юге открывается полный вид на Брайтон и Хоув в долине – крыши, выше поднимающиеся к побережью, одиноко торчащая труба шорэмской электростанции, дальше серо-голубые воды Ла-Манша.

На юго-западе виднеются очертания города Уортинга, тающие, подобно многим его старым жителям, в дальней дымке. На севере лежат луга и пшеничные поля Даунса. Недавно скошенные квадратные и длинные круглые копны лежат, как фишки в настольной игре; работающие комбайны представляются издали крошечными, как игрушечные машинки.

Впрочем, почти все утренние гольфисты видели это так часто, что почти уже не замечали. В гольф по утрам играют элита Брайтона и Хоува, профессионалы, бизнесмены и те, кто воображает, будто принадлежит к элите, немалое количество дам, для которых гольф служит способом достижения жизненных целей, множество пенсионеров – в основном растерянных мужчин, просто вынужденных здесь жить.

На девятой лунке Бишоп, вспотев, как все прочие, сосредоточился на сияющем белом мяче, который только что поставил на метку. Расслабил колени, развернулся, крепко ухватив клюшку, готовясь к отработанному удару. Практиковался он только в одном – в дисциплине, потому что твердо верил только в нее. Привлеченный шмелиным жужжанием, увидел божью коровку, внезапно взлетевшую справа с земли. Как бы готовясь к долгому полету, она расправила крылья, убрала закрылки.

Бишоп старался припомнить, что мать говорила о божьих коровках. Он не так уж суеверен – не больше любого другого, – чтобы верить в байки, будто они приносят богатство, удачу. Помня, что за ним в очереди три партнера, а следующие игроки уже на лужайке, он упал на колени, схватил рукой в перчатке красное существо в черных крапинах, перенес в безопасное место. Потом снова встал в стойку, сосредоточился, прицелился, не обращая внимания на собственную тень, протянувшуюся прямо перед ним, не обращая внимания на кружившего где-то рядом шмеля, нанес точный удар – вжик! – и про себя воскликнул: «Вот так!»

Придя в клуб утром измотанным как собака, Бишоп играл потрясающе. Ни партнер, ни трое соперников не верили своим глазам. Нынче утром казалось, будто он, обычный член клуба, отвечающий средним стандартам, много лет твердо стоявший на восемнадцатом месте, принял пару волшебных пилюль, которые полностью изменили его неизменно мрачное настроение и отразились на игре. Вместо того чтобы угрюмо и молча бродить по площадке, погрузившись в собственный внутренний мир, он отпустил пару шуточек, даже хлопнул кого-то по спине. Словно некий собственный демон, обычно тихонько сидевший в душе, вдруг вырвался на волю, по крайней мере на нынешнее утро.

Оставалось несколько последних ударов для успешного прохождения всех девяти лунок. Справа была плотная купа деревьев, заросшая густой травой, где мяч без следа затеряется. Слева полный простор. Всегда лучше бить чуть-чуть левей лунки. Но сегодня он был так уверен в себе, что решил послать мяч по лужайке. Шагнул, взмахнул клюшкой, ударил. Мяч с чудесным и нежным шлепком высоко воспарил, мертво замер, пронзил дугой облака на кобальтовом небе и упал, не докатившись до лужайки на пол-ярда.

Близкий друг Гленн Мишон, больше смахивавший со своей длинной гривой темных волос на состарившуюся рок-звезду, чем на самого удачливого в Брайтоне агента по сделкам с недвижимостью, ухмыльнулся, покачав головой.

– Чего бы ты ни добивался, приятель, поделись со мной, – сказал он.

Брайан отступил в сторону, сунул в сумку клюшку, глядя, как партнер готовится к удару. Один из соперников, маленький дантист-ирландец в очках с толстыми стеклами и в шотландском берете, сделал долгий глоток из кожаной набедренной фляжки, которую предлагал всем по кругу, хотя было только без десяти одиннадцать. Другой хороший игрок, Йен Стайл, был в дорогих бермудах и в рубашке поло с эмблемой Хилтон-Хэд-Айленда.

Ни один из них не повторил его достижения.

Схватив свою тележку, он зашагал вперед, держась от остальных подальше, решив полностью сосредоточиться, не отвлекаясь на пустую болтовню. Если удастся успешно пройти девять первых лунок, всего с одной метки забросив мяч в лунку, получится невероятный результат: на четыре меньше пара[2]. Должно получиться! Он чертовски близко к лунке.

Сорокадвухлетний Бишоп был чуть больше шести футов ростом, с сухим холодно-симпатичным лицом под аккуратно и гладко зачесанными назад темными волосами. Его часто считали похожим на киноактера Клайва Оуэна, что ему очень нравилось, комплимент питал недокормленное эго. Всегда подобающе, хоть и ярко одетый, он был этим утром в синей рубахе поло с открытым воротом от Армани, брюках из шотландки, безупречно начищенных двухцветных туфлях для гольфа, круглых темных очках от Дольче и Габаны.

У него, как правило, не имелось возможности тратить время по будням на гольф, но его недавно избрали членом комитета этого престижного клуба с перспективой стать председателем, и он поэтому считал необходимым присутствовать на всех клубных мероприятиях. Само по себе председательство не слишком много для него значило. Его манила только слава, связанная с титулом. Северный Брайтон – хорошее место для налаживания контактов, а многие инвесторы, связанные с ним делами, были членами гольф-клуба. Не менее важно – а может быть, даже важнее, – что это радовало Кэти, удовлетворяя ее светские амбиции.

Кэти как бы запечатлела в памяти некое руководство по светскому скалолазанию, пункты которого тикают друг за другом: вступление в гольф-клуб – тик; избрание в комитет – тик; членство в «Ротари-клубе»[3] – тик; президентство в местном отделении «Ротари» – тик; членство в Национальном комитете защиты детей от жестокого обращения – тик… А недавно она составила новый список, рассчитанный на десять лет вперед, убеждая его в необходимости заручиться сторонниками, которые однажды его выберут высоким шерифом или лордом-наместником Восточного или Западного Сассекса.

Он остановился на почтительном расстоянии от первого из четырех мячей на дорожке, с некоторым самодовольством отметив, насколько его мяч впереди других. Приблизившись, оценил силу и точность удара. Мяч лежал меньше чем в десяти футах от лунки.

– Знатный удар, – признал ирландец, протягивая фляжку.

Он отмел ее взмахом руки:

– Спасибо, Мэтт. Для меня слишком рано.

– Знаешь, что говорил Фрэнк Синатра? – спросил ирландец.

Бишоп отвлекся, обратив внимание на щеголеватого клубного секретаря, бывшего армейского офицера, который стоял перед зданием клуба вместе с двумя незнакомыми мужчинами и указывал пальцем в их сторону, и через секунду вымолвил:

– Нет… Что?

– Он говорил: «Мне жалко тех, кто не пьет, потому что, когда они по утрам просыпаются, день для них будет потерян».

– Никогда не был поклонником Фрэнка Синатры, – заявил Бишоп, не сводя глаз с троих мужчин, решительно направлявшихся к ним. – Фривольный и сентиментальный зануда.

– Не надо быть поклонником Синатры, чтобы выпивать с удовольствием!

Проигнорировав снова предложенную ирландцем фляжку, он сосредоточился на выборе клюшки. То ли сделать изящный широкий удар, то ли попросту сразу загнать в лунку мяч. Годы тяжкого опыта говорили, что, когда везет, надо действовать осторожно и методично. На пересохшей августовской земле гораздо безопаснее бить старательно выбранной короткой клюшкой, хоть и стоя поодаль от лунки. Казалось, будто девственную траву вокруг брил парикмахер опасной бритвой, а не газонокосилкой. Она была гладкой, бархатной, как сукно бильярдного стола. Нынче утром вся зелень насмерть пересохла.

Он наблюдал за клубным секретарем в синем блейзере, серых фланелевых брюках, остановившимся на зеленой площадке перед лункой и указывавшим на него. С одной стороны от секретаря стоял высокий лысый чернокожий мужчина в темно-коричневом костюме, с другой – столь же высокий, но очень худой белый человек в плохо сидевшем синем костюме. Оба стояли неподвижно, смотрели, кивали. Интересно, кто это такие?

Ирландец громко выругался. Настала очередь Йена Стайла, который сделал хорошо рассчитанный удар клюшкой номер 9, и мяч остановился в нескольких дюймах от лунки. Гленн Мишон, партнер Бишопа, пустил мяч слишком высоко – он приземлился в добрых двенадцати футах от площадки.

Бишоп повертел в руках короткую клюшку, потом решил разыграть перед секретарем классическую картину, сунул ее в тележку и вытащил длинную клинообразную.

Принял стойку, отбросив на мяч длинную узкую тень, замахнулся, сделал шаг вперед и ударил. Клюшка слишком рано ударила по земле, начисто срезала дерн, он в отчаянии увидел, как мяч, скользнув, почти под прямым углом врезался в естественное препятствие.

Черт возьми.

Подняв тучу песка, он его вытащил, но до лунки все равно осталось добрых тридцать футов. Сильный удар подогнал мяч на три фута.

Партнеры заполнили карточки. Все-таки удалось пройти девять последних лунок на два меньше пара. Но в душе он сыпал проклятиями. Если бы сделал правильный выбор, удалось бы на четыре меньше.

Он потащил тележку к краю лужайки. Навстречу ему шагнул чернокожий мужчина.

– Мистер Бишоп? – уточнил он низким голосом. Тон твердый, уверенный.

– Да? – Он в раздражении остановился. И увидел предъявленное удостоверение офицера полиции.

– Сержант Брэнсон из уголовной полиции Брайтона. Мой коллега, констебль Николл. Можно вас на пару слов?

Чувствуя, как на небо надвинулась огромная туча, он спросил:

– В чем дело?

– Простите, сэр, – кажется, с искренним сожалением проговорил офицер, – лучше поговорить в другом месте.

Бишоп оглянулся на трех партнеров по гольфу, шагнул ближе к сержанту Брэнсону и тихо сказал, надеясь, что никто не услышит:

– Действительно не совсем подходящий момент. У меня турнир по гольфу. Нельзя отложить, пока я доиграю?

– Простите, сэр, – настаивал Брэнсон, – дело важное.

Клубный секретарь мельком бросил на него непонятный взгляд, после чего с большим интересом уставился на иссыхавшую траву у себя под ногами.

– Что такое? – спросил Бишоп.

– Мы должны кое-что сообщить вам о вашей жене, сэр. К сожалению, у нас плохие вести. Буду очень признателен, если вы на минутку пройдете вместе с нами в клуб.

– Что с моей женой?

Сержант кивнул на здание клуба:

– Предлагаю побеседовать наедине, сэр.

Софи Харрингтон бегло мысленно подсчитывала трупы. Семь на этой странице. Пролистала назад. Четырьмя страницами раньше одиннадцать. Добавим четыре после взрыва бомбы в машине на первой странице, три уложенные очередью из «узи» на девятой, шесть после крушения частного самолета на девятнадцатой, пятьдесят два в разбомбленном наркопритоне в Уиллсдене на двадцать восьмой. И теперь еще семь наркоманов с угнанной яхты в Карибском море. В целом восемьдесят три, а она дошла только до сорок первой страницы распечатки файла из ста тридцати шести страниц.

Говори после этого о куче дерьма!

Ну, согласно продюсеру, приславшему сценарий по электронной почте два дня назад, его отправили Энтони Хопкинсу, Мэтту Дэймону, Лоре Линни, его прочла Кира Найтли, режиссер Саймон Уэст, снявший «Лару Крофт» – ничего себе – и «Воздушную тюрьму», которая ей по-настоящему нравится, видно снятая ради чистой забавы.

Конечно.

Поезд подземки влетал на станцию. Здоровенный растаман, сидевший напротив в подключенных к плееру наушниках, судорожно сжимал колени и мотал головой в такт музыке. Рядом с ним дремал с открытым ртом пожилой мужчина с дымчатой шевелюрой. Сбоку от него молоденькая хорошенькая азиатка сосредоточенно читала журнал.

В дальнем конце вагона под болтавшейся ручкой и объявлением агентства по найму сидел какой-то плотно закутавшийся чокнутый придурок, в капюшоне и темных очках, длинноволосый и бородатый, уткнувшийся в газету, которые раздают даром в часы пик у входа в подземку. Время от времени он посасывал тыльную сторону правой ладони.

У Софи с недавнего времени вошло в привычку рассматривать всех пассажиров, отыскивая воображаемого смертника с бомбой. Еще одна рутинная автоматическая предосторожность, необходимая для выживания, вроде обычая оглядываться в обе стороны, прежде чем переходить дорогу. Впрочем, в данный момент правила на секунду смешались.

Она опаздывала, потому что надо было кое-что сделать, прежде чем выскакивать в город. Уже половина одиннадцатого, обычно она к этому времени уже час сидит в офисе. Увидела проплывшую мимо надпись «Грин-парк». Рекламные плакаты на стене с картинками и четкой печатью размылись, затуманились. Двери зашипели, открылись. Она вновь вернулась к распечатке, намереваясь за пару секунд просмотреть то, что ей помешали прочесть вчера вечером – но как помешали, господи помилуй! Боже мой, даже вспомнив об этом, она заледенела.

Перевернула страницу, стараясь сосредоточиться в жарком, душном вагоне, из которого надо выйти на следующей остановке – «Пикадилли». Явившись в контору, придется печатать отзыв.

До сих пор история развивалась так. Папа-мультимиллиардер, безумно любивший единственного ребенка – дочь двадцати одного года, скончавшуюся от передозировки героина, – нанял бывшего солдата-наемника, ставшего киллером. Киллеру открыт неограниченный счет на поиски и уничтожение каждого звена в цепочке, начиная с того, кто сажает маковые зерна, заканчивая тем, кто сбывал дочке смертельное зелье.

Рекламный слоган: самоубийственная страсть пересеклась со сбытом наркотиков.

Поезд подъезжал к станции «Пикадилли». Софи затолкала распечатку в прозрачную ярко-красную папку, сунула в рюкзачок между ноутбуком, новеньким, наполовину прочитанным справочником о туристических поездках на выходные и августовским номером дорогого журнала «Харперс куин». Журнал не совсем в ее вкусе, но любовник – приятель, как она его всем представляет, за исключением двух ближайших подруг, – намного ее старше, гораздо умнее, образованнее, поэтому она изо всех сил старается поспевать за последними писками моды, диеты и прочего, чтобы казаться самой продвинутой девочкой в городе, полностью отвечающей его планетарным претензиям.

Через несколько минут она широко шагала в удушающей жаре по теневой стороне Уордор-стрит. Кто-то ей когда-то рассказывал, что Уордор-стрит – единственная улица в мире, где обе стороны теневые, потому что приютили музыкальную и киноиндустрию. Она в это так до конца не поверила.

В свои двадцать семь лет, с темными волосами до плеч, привлекательным личиком, вздернутым коротким носиком, Софи не была красивой по классическим меркам, но весьма сексуальной. На ней был легкий пиджак цвета хаки, светлая футболка, мешковатые джинсы и кроссовки. Сегодня ей до боли хотелось повидаться с приятелем. Когда доведется с ним встретиться? Она с острой ревностью знала, что нынче он дома, в постели с женой.

Понятно, что их отношения не приведут ни к чему, просто не хочется, чтобы он ее бросил, как свою первую жену, от которой у него двое детей. Но она все равно обожает его. И с этим ничего не поделаешь, черт побери.

Она его просто боготворит. Целиком и полностью. Даже двусмысленные отношения ей нравятся. Нравится его опасливая оглядка при входе в ресторан, нравится, что он начал следить, не заметил ли их кто-нибудь из знакомых, за много месяцев до того, как они впервые переспали. Нравятся сообщения по электронной почте. Его запах. Телесные соки. Неожиданные появления среди ночи в последнее время. Например, вчера. Он всегда приходит к ней в крошечную брайтонскую квартирку, что странно – у него квартира в Лондоне, где он живет всю рабочую неделю.

– Ох, проклятье, – тихо высказалась она, подходя к офисной двери. – Проклятье, проклятье, проклятье!..

Остановилась и набрала сообщение: «Скучаю по тебе! Обожаю тебя! Жутко хочу тебя! ХХХХ[4]».

Отперла ключом дверь, наполовину поднялась по узкой лестнице, услышала два резких звонка, взглянула на дисплей мобильника, разочарованно прочитала сообщение своей лучшей подруги Холли: «Пойдем завтра вечером на вечеринку на пристани? Будет клево».

«Нет, – подумала Софи. – Не хочу завтра идти на клевую вечеринку. Вообще никогда. Просто хочется…»

Чего хочется, черт возьми?

На дверях перед глазами висела эмблема: символическое изображение молнии на кинопленке, под которым темнели слова: «Блайндинг лайт продакшнс».

Она вошла в унылый кабинетик. Повсюду мебель из оргстекла, прозрачные столы и стулья, аквамариновое ковровое покрытие, на стенах плакаты с кадрами из фильмов, в производстве которых иногда участвовала их компания. «Венецианский купец» с Аль Пачино и Джереми Айронсом; один из первых фильмов Шарлиз Терон, выпущенный сразу на видео; лента о вампирах с Дугреем Скоттом и Саффрон Берроуз.

За крошечной приемной, где стояли ее письменный стол и оранжевый диванчик, располагался открытый кабинет руководителя и главного юрисконсульта Адама. Наголо выбритый, веснушчатый, он горбился за компьютером, одетый в самую что ни на есть ужасающую рубашку, не считая той, в которой был вчера. Кроме него, там сидел хладнокровный финансовый директор Кристиан, с глубокой сосредоточенностью вглядываясь в какой-то бесцветно-серый график на компьютерном мониторе. На нем, напротив, была рубашка из явно неисчерпаемой шелковой, баснословно дорогой коллекции – на этот раз кремовая – и шикарные замшевые туфли. Рядом с ним стоял черный каркас складного велосипеда.

– Доброе утро, ребята, – поздоровалась Софи.

Они в ответ помахали рукой.

Софи была менеджером по развитию, а еще секретаршей: заваривала чай, прибирала в конторе, пока постоянная уборщица-полька сидела с маленьким ребенком. А также принимала посетителей в приемной. И заодно делала все прочее.

– Только что прочитала какую-то белиберду, – сообщила она. – «Рука смерти». Бред полный.

Никто не отреагировал.

– Хочет кто-нибудь кофе? Чаю?

На сей раз реакция последовала незамедлительно. Как обычно. Она вышла на кухоньку, налила чайник, включила, заглянула в банку с печеньем, где, как всегда, завалялось лишь несколько крошек. Сколько ни клади, прожорливые чайки склюют дочиста. Вскрывая пачку легкоусвояемого шоколадного печенья, взглянула на мобильник. Ничего.

Набрала номер.

Через несколько секунд он ответил, и сердце у нее замерло. Сказочный голос.

– Привет, это я, – сказала она.

– Я сейчас не могу говорить. Позже перезвоню. – Холоднее, чем камень.

Телефон замолчал намертво.

Она как будто позвонила кому-то чужому. Совсем не тому, с кем спала в одной постели, которого знала несколько часов назад. Ошеломленно посмотрела на аппарат, чувствуя глубоко в душе какой-то непонятный ужас.

Через дорогу от конторы Софи находилось кафе «Старбакс». Плотно закутанный придурок в капюшоне и темных очках, сидевший раньше в дальнем конце вагона метро, склонился к окошку, сунув под мышку бесплатную свернутую газету, заказывая скудную еду в фольге. Большую упаковку. Он не спешил. Поднес ко рту правую руку, присосался к тыльной стороне ладони, как бы приглушая слабую пульсирующую боль от жалящего укуса.

Словно в ответ на сигнал, заиграл Луи Армстронг. Может, в воображении, может, в кафе. Непонятно. Впрочем, не имеет значения, он просто слушал – Луи играл для него одного любимую мелодию, мантру: «Все на свете время наше».

Он помычал, забирая свою упаковку и хлеб, расплатился наличными, пошел с едой к стойке, опять бормоча про себя: «Все на свете время наше». И правда. Черт побери, Обладатель Миллиардного Запаса Времени может спокойно ко всем чертям убить целый день, слава богу!

Кроме того, отсюда хорошо виден вход в офис.

По дороге ехал черный «Феррари». Последняя модель – «Ф-430-спайдер». Он равнодушно смотрел, как автомобиль останавливается за такси, из которого выходил пассажир. Современные машины не для него. Как и для многих других людей, которые не могут себе их позволить. Хотя ему отлично известны эти машины. Известны практически все модели на планете, он держит в памяти цены и спецификацию. Еще одно преимущество обладания колоссальным капиталом времени. Взглянув на колесные спицы, отметил, что в автомобиле установлена тормозная система «Брембо» с 380-миллиметровыми керамическими дисками с восемью осями спереди и с четырьмя сзади. Выигрыш в весе по сравнению со сталью составляет два с половиной килограмма.

«Феррари» исчез из поля зрения. Софи сидит на втором этаже, но точно неизвестно, где ее окно. Ничего – пусть только выйдет в дверь, за которой он наблюдает.

Музыка все играла.

Он радостно мычал про себя.

Кабинет секретаря гольф-клуба Северного Брайтона был выдержан в армейском стиле, отражая прошлое майора в отставке, который умудрился пройти действительную службу на Фолклендах и в Боснии, удостоившись немалых наград и, что самое главное, оставшись целым и невредимым.

Там стоял полированный письменный стол из красного дерева с многочисленными аккуратными стопками бумаг и двумя флажками: государственным – «Юнион Джеком» – и спортивным сине-зеленым, с белым логотипом клуба. На стенах висели фотоснимки в рамках; рисунки сепией, изображавшие игроков и лунки; коллекция старых клюшек, скрещенных, как дуэльные шпаги.

Бишоп сидел один на большом кожаном диване, не сводя глаз с сержанта Гленна Брэнсона и констебля Ника Николла, расположившихся перед ним в креслах. На нем был костюм для гольфа и башмаки на толстой подошве. Он обильно вспотел от жары и услышанного.

– Мистер Бишоп, – сказал высокий чернокожий сержант, – я вынужден с прискорбием сообщить, что ваша уборщица, – он заглянул в блокнот, – миссис Айяла, придя в дом на Дайк-роуд- авеню в Хоуве в восемь тридцать, обнаружила вашу жену, миссис Кэтрин Бишоп… – Сержант помолчал, как будто ожидал подтверждения, что правильно назвал имя.

Бишоп тупо смотрел на него.

– Э-э-э… бездыханной. «Скорая» приехала в восемь пятьдесят две, и санитары не обнаружили признаков жизни. Полицейский врач прибыл в девять тридцать и засвидетельствовал смерть. Сэр, примите глубокие соболезнования.

Бишоп открыл рот, лицо задергалось, глаза завращались, словно временно сорвались с места, ничего не видя, ни на чем не останавливаясь. Из горла вырвался слабый хрип.

– Нет. Пожалуйста, скажите, что это неправда. Прошу вас. – Он качнулся вперед, закрыв лицо руками. – Нет… Нет. Не верю. Прошу вас, скажите, что это не так. – Последовало долгое молчание, прерываемое лишь его всхлипами. – Прошу вас… Ведь это неправда? Ведь это не Кэти? Моя девочка… моя любимая Кэти… – Он согнулся со стоном.

Полицейские сидели неподвижно, чувствуя себя очень неловко. Гленн Брэнсон, с трещавшей от тяжкого похмелья головой, в душе проклинал Роя Грейса, которому позволил насильно отправить себя на службу с утра пораньше, да еще в такую ситуацию. Обычно подобные вести сообщают служащие отдела семейных проблем, прошедшие специальную психологическую подготовку, но его начальник не всегда соблюдал это правило. В случае подозрительной смерти, как на сей раз и было, Грейс лично извещал родственников или посылал с известием своих самых профессиональных сотрудников, способных засечь непосредственную реакцию. Специалисты успеют еще поработать.

С минуты пробуждения в доме Роя Грейса день превратился в полный кошмар. Сначала пришлось побывать на месте преступления. Привлекательная рыжеволосая женщина лет за тридцать лежит голая в постели, руки связаны двумя галстуками, рядом валяется противогаз времен Второй мировой войны, на шее тонкая синяя полоса, возможно, от удавки. Предположительная причина смерти – удушение, но точно утверждать пока рано. Убийство или плохо закончившиеся сексуальные игры? Только патологоанатом министерства внутренних дел, который уже должен прибыть на место, сможет определенно это установить.

Гнусный негодяй Грейс, бывший для Гленна безусловным идолом, хотя и не по совсем понятной причине, приказал отправиться домой переодеться, а потом сообщить новость мужу. Можно было бы отказаться, сославшись на плохое самочувствие, и Гленн, может быть, отказался бы, если б приказ отдал другой офицер. Не Грейс. Вдобавок он вдруг почувствовал благодарность, что неприятное дело отвлекает его от собственных горестей.

Поэтому он отправился домой в сопровождении констебля Ника Николла, который без конца рассказывал о своем новорожденном младенце и счастье отцовства, и с облегчением обнаружил, что Эри нет дома. И вот теперь, свежевыбритый, в костюме и туфлях, сидя в престижном гольф-клубе, он выкладывал ужасную весть и, как ястреб, следил за реакцией Бишопа, стараясь делать свое дело без всяких эмоций. То есть беспристрастно оценивать поведение мужчины.

Факт заключался в том, что около семидесяти процентов убийств в Соединенном Королевстве совершается близкими жертвы. В данном случае муж – первый подозреваемый.

– Можно мне поехать домой и увидеть ее? Мою девочку… Мою…

– К сожалению, сэр, невозможно, пока криминалисты не завершат осмотр. Потом вашу жену увезут в морг. Там вы ее и увидите. Боюсь, нам придется просить вас произвести опознание.

Брэнсон с Николлом молча смотрели, как Бишоп, закрыв лицо руками, раскачивается взад-вперед на диване.

– Почему мне нельзя поехать домой? В свой дом? В наш дом? – неожиданно выпалил он.

Брэнсон взглянул на Николла, который теперь глядел в широкое окно на поле, где четыре игрока в гольф проходили девятую лунку. Как тактично ответить на такой вопрос, черт возьми? Снова твердо взглянув в лицо Бишопу, прямо в глаза, сержант сказал:

– Мы не можем вдаваться в детали, но думаем, что в вашем доме совершено преступление.

– Преступление? – как бы не понял Бишоп.

– К сожалению, сэр, – подтвердил Брэнсон.

– О каком… преступлении вы говорите?

Брэнсон минутку подумал, по-настоящему сосредоточившись. Не так-то легко сказать.

– Смерть вашей жены произошла при некоторых подозрительных обстоятельствах.

– Подозрительных обстоятельствах? Что имеется в виду? Как именно?

– К сожалению, не смогу объяснить. Надо дождаться заключения патологоанатома.

– Патологоанатома? – Бишоп медленно покачал головой. – Это моя жена. Кэти. Моя жена. Вы не можете мне рассказать, как она умерла? Я… ее муж. – Он снова уронил лицо в ладони. – Намекаете, что ее убили?

– Сэр, пока мы не вправе вдаваться в детали.

– Нет, вправе. Изложите детали. Я ее муж и имею право знать.

Брэнсон снова спокойно и твердо взглянул на него:

– Узнаете, сэр, как только закончится обследование. Будем очень признательны, если вы явитесь в главное управление, где мы с вами и побеседуем о случившемся.

Бишоп взмахнул руками:

– У меня турнир по гольфу… Я половину поля прошел…

На этот раз Брэнсону удалось встретиться взглядом с коллегой, оба подняли и опустили брови. Странноватая ссылка на гольф. Хотя, если честно сказать, в состоянии шока люди часто делают и говорят непонятные вещи. Вовсе не обязательно определенным образом их истолковывать. Вдобавок Брэнсон отчасти отвлекся, стараясь припомнить, когда в последний раз глотал таблетку парацетамола. Когда можно будет без вреда для здоровья принять еще пару. Решив, что уже пришло время, осторожно пошарил в кармане, выдавил из фольги две капсулы, сунул в рот. Попробовал проглотить не запивая – капсулы застряли в горле.

– Я объяснил ситуацию вашим друзьям, сэр. Они продолжают игру. – Он опять попытался сглотнуть.

Бишоп замотал головой:

– Я лишил их всяких шансов. Их дисквалифицируют!..

– Мне очень жаль, сэр.

Гленн хотел добавить: «И пошел ты в задницу со своим гольфом», но тактично сдержался.

Группа «Блайндинг лайт» готовилась снимать фильм ужасов на Малибу и в Лос-Анджелесе. Компанию молодых богачей пожирают на Малибу враждебные инопланетные микроорганизмы. Свой отзыв об оригинальном сценарии Софи Харрингтон озаглавила «Встреча инопланетян с передовым отрядом».

Глядя в детстве «Волшебника страны Оз», ей хотелось когда-нибудь хоть самую малость поучаствовать в съемках кино. Теперь она добилась желанной работы, о которой мечтала, в компании мужчин, сделавших вместе дюжину фильмов – кое-какие Софи видела либо в кинотеатрах, либо на кассетах и DVD, – причем некоторым светил если не «Оскар», то хотя бы определенный коммерческий успех.

Софи протянула Адаму кружку кофе с молоком, с двумя ложками сахара. Кристиан получил кружку чистого жасминного чая, а сама она уселась за стол с чаем с молоком и двумя ложками сахара и принялась проглядывать кучу сообщений, пришедших в ящик электронной почты.

Только одно, черт возьми, заслуживало первоочередного внимания. Софи поднесла к уху трубку мобильника, набрала номер и сразу попала на голосовую почту.

– Перезвони, как только сумеешь. Очень беспокоюсь, – продиктовала она.

Через час снова попробовала. Снова голосовая почта.

Электронные сообщения продолжали поступать. Нетронутый чай стоял на письменном столе в приемной. Распечатка, которую она читала в метро, была открыта на той же странице, на какой она вышла из поезда. Она не успела заказать на завтра ленч в «Каприсе» для другого своего шефа, Люка Мартина, позабыла предупредить Адама об отмене назначенной на вторую половину нынешнего дня встречи с бухгалтером по имени Гарри Хикс… Короче говоря, день полностью пошел кувырком.

Потом зазвонил телефон, и внезапно дела пошли еще хуже.

Женское тело еще не издавало трупного запаха, значит, смерть наступила недавно. Впрочем, посодействовал кондиционер в спальне Бишопов, эффективно разгонявший губительную августовскую прибрежную жару.

Трупные мухи пока не слетелись, но ждать их недолго. Чуют мертвое тело за пять миль, почти с того же расстояния, что репортеры, один из них уже топчется у ворот и пристает к констеблю, который стоит на посту, никого не пуская. Судя по жестикуляции, журналист от него ничего не добился.

Рой Грейс, в белом стерильном бумажном костюме с капюшоном, в резиновых перчатках и бахилах, наблюдал за ним в фасадное окно. Кевин Спинелла, молодой человек двадцати с небольшим лет, с острыми чертами лица, в сером костюме с плохо повязанным галстуком, держал в руке блокнот и жевал жвачку. Грейс встречался с ним раньше. Спинелла работал в местной газете «Аргус» и, видимо, выработал сверхъестественную способность прибывать на место преступления задолго до официального вызова полиции. Судя по скорости и точности, с какой сведения о серьезных преступлениях попадают в последнее время в общенациональные средства массовой информации, Грейс догадывался, что утечка идет из уголовного розыска или откуда-то сверху. Впрочем, эта проблема интересовала его сейчас меньше всего.

Он прохаживался по комнате, держась за оградительной лентой, протянутой криминалистами по ковровому покрытию, и названивая по мобильному телефону. Он уже выделил помещение для оперативного штаба, где будет работать сборная бригада детективов из отдела тяжких преступлений и их помощников – регистратора, аналитика и координатора. В данный момент дорога каждая минута – золотое время. От первого часа пребывания на месте подозрительной смерти во многом зависит возможный успешный арест.

В комнате, пропахшей дорогими духами, Грейс между каждым звонком гадал: случайная ли это смерть? Несчастный случай во время извращенного секса?

Или убийство?

Совершивший убийство преступник почти всегда находится в ненормально возбужденном состоянии. За долгие годы Рой Грейс повидал многих убийц, лишь некоторым из которых удавалось сохранять спокойствие, хладнокровие, сдержанность – по крайней мере, сразу после убийства. Почти все пребывают в каком-то багровом тумане. Адреналин бушует, мысли путаются, потенциальные действия и планы нарушены цепной реакцией, вызванной элементарными химическими процессами в мозгу.

Недавно он видел документальный телевизионный фильм о человеческой эволюции, которая не поспевает за развитием общества. При встрече с налоговым инспектором требуется самообладание, но верх берет примитивное побуждение «либо дерись, либо беги», как при столкновении в саванне с саблезубым тигром. Человека захлестывает мощная волна адреналина, вызывающая дрожь и слабость.

Со временем приступ проходит. Поэтому, чтоб добиться результата, необходимо захватить преступника в момент максимального возбуждения.

Спальня тянулась по всей длине дома, какого, без малейшей зависти понял Грейс, он никогда себе позволить не сможет. Даже если когда-нибудь выиграет в лотерею, что маловероятно, поскольку каждую неделю забывает купить билет. Возможно, это будет средненькая георгианская усадьба с прудом и лужайкой в несколько акров. Более или менее стильная, более или менее классная. Вот именно. Помещик Грейс. Такое можно себе представить. В самой глубине души.

Но не вульгарный псевдотюдоровский особняк с белеными стенами и электрическими коваными воротами в Брайтоне и Хоуве на шикарной Дайк-роуд-авеню. Ни в коем случае. В данный момент одно хорошо – под навесом гаража стоит отлично отреставрированный белый «Ягуар МК-2», что свидетельствует о неплохом вкусе Брайана Бишопа.

Два других автомобиля на подъездной дорожке не производят особого впечатления. Темно-синий кабриолет «БМВ» третьей серии и черная «Тойота». За ними на круглой гравийной площадке перед домом теснились квадратная машина отдела тяжких преступлений, полицейский автомобиль с опознавательными знаками, несколько машин криминалистической бригады. Скоро к ним добавится желтый «Сааб» с откидным верхом, принадлежащий Надюшке Де Санча, патологоанатому из министерства внутренних дел, которая уже едет на место преступления.

В другом конце спальни из окон справа и слева от кровати открывается вид на городские крыши и море, находящееся примерно за милю, и вниз на террасные лужайки сада, посреди которого стоит еще более впечатляющий, чем бассейн позади, скульптурный фонтан, копирующий «Маннекен-Пис» в Амстердаме – каменную фигурку писающего мальчика-херувима, – по вечерам наверняка красиво подсвеченный, думал Грейс, делая очередной звонок.

На этот раз он звонил старому трудолюбивому детективу Норману Поттингу, который особой любовью в бригаде не пользовался, но которому после успешного расследования предыдущего дела Грейс вполне доверял, как надежной рабочей лошадке. Посвятив Поттинга в текущие обстоятельства, Грейс поручил ему раздобыть записи камер наружного наблюдения в радиусе двух миль от места преступления, со всех дорог на въезде и на выезде из Брайтона. Потом отправил полицейских в форме по соседним домам для опроса.

И снова переключился на страшную картину: на широкой кровати с пологом на двух столбиках лежит неподвижное женское тело с раскинутыми руками, привязанными за запястья к балясинам мужскими галстуками, с открытыми свежевыбритыми подмышками. На теле ничего, кроме тонкой золотой цепочки с крошечной красной божьей коровкой и двух обручальных колец – гладкого золотого и другого, с крупным бриллиантом. Привлекательное лицо в обрамлении длинных рыжих волос и темные круги под глазами, предположительно от маски лежавшего рядом противогаза времен Второй мировой войны. Грейс мысленно повторил вопрос, который много лет в ходе следствия твердил про себя, словно мантру: «О чем говорит тебе труп, обнаруженный на месте преступления?»

Пальцы ног короткие, крепкие, ногти покрыты розовым облупившимся лаком. Одежда валяется на полу, как бы поспешно сброшенная. На одежде лежит старый плюшевый медвежонок. За исключением белой полоски от бикини, тело сплошь загорело – либо в нынешнее жаркое английское лето, либо на заграничном приморском курорте. На горле прямо над золотой цепочкой багровая полоса, почти наверняка от удавки, что указывает на предположительную причину смерти, хотя Грейс давно научился не делать поспешных выводов.

Глядя на мертвую женщину, он старался не думать о Сэнди – о своей пропавшей жене.

Не случилось ли с тобой такое, моя дорогая?

Хорошо, что бившуюся в истерике уборщицу выпроводили из дома. Одному богу известно, что она натворила на месте преступления, сорвав с мертвой женщины противогаз и бегая по комнате, как обезглавленная курица.

Когда удалось хоть немного ее успокоить, она кое-что сообщила. Муж погибшей, Брайан Бишоп, почти всю неделю живет в Лондоне. Нынче утром он участвует в турнире по гольфу в своем клубе в Северном Брайтоне, слишком дорогом для полицейских, хотя Грейс в любом случае в гольф не играет.

Прибывшая бригада криминалистов усердно взялась за работу. Один на четвереньках ползал по ковру в поисках волокон, другой посыпал порошком стены и все остальное, отыскивая отпечатки пальцев, третий – судебный эксперт Джо Тиндалл – методично осматривал каждую комнату.

Тиндалл, имеющий право в случае необходимости одновременно осматривать разные помещения, в данный момент вышел из смежной со спальней ванной. Он только что ушел от жены к молодой девушке, и Грейс не переставал удивляться его полному преображению.

Всего несколько месяцев назад он смахивал на чокнутого ученого с лохматой копной курчавых волос, в очках со стеклами толстыми, как донышко бутылки. Теперь голова аккуратно подстрижена, от нижней губы к подбородку тянется полоска волос шириной в четверть дюйма, на носу прямоугольные очки с голубоватыми стеклами. Впервые за долгие годы вступив в любовную связь, Грейс тоже пытался сменить имидж и сейчас с завистью понял, что с Тиндаллом ему никогда не сравняться.

Мертвое женское тело каждую пару секунд оживляла на миг фотовспышка. Неудержимо веселый фотограф, седовласый мужчина около пятидесяти по имени Дерек Гэвин, держал в Хоуве портретную студию, пока цифровые домашние камеры полностью не лишили его дохода. Он мрачно шутил, что предпочитает работать на месте преступления, потому что трупы не приходится уговаривать сидеть спокойно или улыбаться.

Пока лучшее полученное за утро известие заключалось в том, что дело поручено любимому патологоанатому Грейса – испанке с русскими аристократическими корнями Надюшке Де Санча, насмешливой и порой непочтительной, но блистательной в своем деле.

Он осторожно обошел тело, на секунду почуяв удавку на собственной шее и спазмы в желудке. Весь напрягся и сжался. Что за чертов садист это сделал? На глаза попалось крошечное пятнышко на белой простыне прямо под вагиной. Семенная жидкость?

Господи боже мой.

Сэнди…

Эта мысль всегда мучит его при виде каждой убитой молодой женщины. Пусть бы сегодня лучше дежурил кто-нибудь другой.

Возле кровати на позолоченной тумбочке в стиле Людовика XIV лежал мобильный телефон. Грейс чуть его не схватил – трудно избавляться от старых привычек. В недавно изданных новых инструкциях офицерам полиции напоминали, что потенциальную информацию с телефонов нужно снимать с помощью специалистов, а не с помощью звонка по номеру 1471. Он вызвал криминалиста из соседней комнаты и попросил проверить все телефоны.

Потом, как обычно, зашагал по дому, погрузившись в раздумья, мельком замечая броские модернистские картины на стенах. Прочел подпись художницы – Элен Стайл, призадумался, знаменитая ли, снова понял, что практически незнаком с миром искусства. Вошел в просторную ванную, открыл стеклянную дверь душевой кабины, в которой вполне можно было бы жить. Осмотрел куски мыла, висевшие на крючках гели, шампуни, пузырьки с таблетками в распахнутой дверце аптечного шкафчика. В памяти постоянно звучали слова уборщицы:

– Мистера Бишопа тут давно не было. Вчера вечером не было. Точно знаю – я миссис Бишоп ужин готовила. Один салат. Когда мистер Бишоп дома, он ест мясо, рыбу. Тогда мне приходится готовить много еды.

Если Брайана Бишопа вчера не было дома и кто-то другой занимался с его женой извращенным сексом, то кто он?

Если тот другой убил ее, то почему?

Случайно, нечаянно?

Багровая полоска на шее решительно говорит – нет.

Инстинкт Грейса тоже.

Подобно многим порождениям послевоенного строительного бума, Сассекс-Хаус – хилое двухэтажное прямоугольное здание – болезненно устаревал с годами. Архитектор под явным влиянием стиля модерн видел в нем надпалубную постройку небольшого дряхлого круизного парохода.

Здание, предназначавшееся для инфекционной больницы, было построено в начале 1950-х годов на высоких дальних уединенных холмистых окраинах Брайтона, сразу за пригородом Холлингбери, – архитектор, несомненно, считал это одиноко стоявшее сооружение великолепным и гордым, к своей вящей славе. Но прошедшие годы немилосердно с ним обошлись. Город расползался во все стороны, площадь вокруг больницы отвели под промышленную зону. По непонятным причинам больницу закрыли, строение выкупила финансовая компания, через несколько лет продала его фирме, торгующей холодильниками, та, в свою очередь, – «Америкэн экспресс», а та в середине 1990-х годов – главному полицейскому управлению Сассекса. Подновленное и приведенное в соответствие с современными стандартами здание служило передовой образцовой высокотехнологичной штаб-квартирой сассекской полиции, оснащенной лучшими местными силами. Впоследствии было решено пристроить к нему корпуса предварительного и постоянного заключения. Хотя Сассекс-Хаус трещал по всем швам, там размещали все новые полицейские подразделения. Всего в девяноста рабочих кабинетах размещались четыреста тридцать человек, причем далеко не каждый имел обещанное рабочее место.

По мнению Гленна Брэнсона, помещение для снятия свидетельских показаний – слишком громкое наименование для двух комнатушек. Меньшая, где помещались лишь монитор и пара стульев, использовалась для наблюдения. Большая, где он сейчас сидел вместе с констеблем Ником Николлом и бесконечно расстроенным Брайаном Бишопом, была обставлена так, чтоб свидетели и потенциальные подозреваемые чувствовали себя непринужденно, невзирая на две направленные прямо на них видеокамеры, вмонтированные в стену.

Яркий свет заливал жесткий серый ковер и кремовые стены; сквозь большое южное окно открывался частичный вид на Брайтон и Хоув за шиферной крышей супермаркета; в комнатке стояли три круглых стула с вишнево-красной обивкой, ничем не примечательный кофейный столик с черными ножками и столешницей под сосну, словно купленный на распродаже в последний момент.

Комната пахла как новенькая, будто ковровое покрытие только что настелили, а краска на стенах еще не просохла, хотя на памяти Брэнсона в ней всегда стоял такой запах. Пробыв здесь несколько минут, он вспотел наравне с констеблем Николлом и Брайаном Бишопом. Проблема в том, что система кондиционирования в здании никуда не годится, а половина окон не открывается.

Обозначив дату и время, Брэнсон включил диктофон, объяснив Бишопу, что это стандартная процедура. Тот согласно кивнул.

Он был совсем убит. Сидел в дорогом коричневом пиджаке с серебряными пуговицами, небрежно накинутом на синюю рубашку поло от Армани с открытым воротом, с торчавшими из нагрудного кармана темными очками, поникнув, сломавшись. Вне поля для гольфа штаны из шотландки и двухцветные туфли смотрелись довольно нелепо.

Брэнсон не мог не испытывать к нему жалости и сочувствия. Как ни старался, он не мог выбросить из головы Клайва Оуэна в фильме «Крупье». В других обстоятельствах он спросил бы у Бишопа, не родня ли они. Хотя к делу это не относилось, ему не давала покоя мысль, почему членам гольф-клуба, где строго соблюдаются излишние, на его взгляд, формальности и устаревшие правила моды – скажем, непременный выход на поле в галстуке, – дозволяется смахивать на участников пантомимы.

– Когда вы в последний раз видели свою жену? – спросил Брэнсон и отметил легкое замешательство Бишопа перед ответом.

– В воскресенье вечером, часов в восемь. – Бишоп отвечал покорно и вежливо, но голос его звучал бесстрастно, невыразительно, ничего не говоря о его общественном положении, словно он специально старался избавиться от каких-либо примет. Невозможно сказать, то ли он выходец из привилегированной семьи, то ли самостоятельно добился успеха. Сверхскоростной темно-красный «Бентли», оставшийся на стоянке у клуба, больше ассоциировался в представлении Брэнсона с футболистами, чем с классовой принадлежностью.

Дверь открылась, вошла нервная, аккуратная, подтянутая любимая помощница Роя Грейса Элинор Ходжсон с круглым подносом, на котором стояли три чашки кофе и стакан воды. Бишоп выпил воду, прежде чем она успела выйти из комнаты.

– Не видели ее с воскресенья? – с некоторым удивлением переспросил Брэнсон.

– Не видел. Я всю неделю живу в Лондоне в собственной квартире. Уезжаю из Брайтона вечером в воскресенье, обычно возвращаюсь в пятницу к концу дня. – Бишоп уставился в чашку с кофе, осторожно помешивая его ложечкой, принесенной Элинор Ходжсон.

– Значит, вы с ней виделись только по выходным?

– Если не встречались в Лондоне. Кэти иногда приезжала обедать или за покупками… или по другим делам.

– По каким?

– Театры… подруги… подопечные… Она бывала там с удовольствием, но…

Он надолго умолк.

В ожидании продолжения Брэнсон оглянулся на Николла, но ничего не добился от младшего коллеги.

– Но – что?.. – настойчиво переспросил он.

– У нее были свои дела. Бридж, гольф, благотворительность…

– Уточните.

– Ну… она сотрудничала со многими организациями. Особенно с Национальным комитетом защиты детей от жестокого обращения. И с прочими фондами. Финансировала местное общество помощи избиваемым женам. Очень добрая, щедрая женщина… – Брайан Бишоп закрыл лицо ладонями. – Черт побери… О боже… Что произошло? Пожалуйста, расскажите!

– У вас есть дети, сэр? – неожиданно спросил Ник Николл.

– Общих нет. У меня двое от первого брака. Сыну Максу пятнадцать, дочке Карли тринадцать… Макс сейчас с приятелем на юге Франции, а Карли у кузенов в Канаде.

– Кого следует оповестить о случившемся? – продолжал Николл.

Бишоп недоуменно тряхнул головой.

– Мы пришлем офицера из отдела семейных проблем, и она вам поможет уладить дела. Боюсь, вы сможете вернуться домой только через несколько дней. Вам есть где остановиться?

– У меня квартира в Лондоне.

– Нам еще надо будет с вами поговорить. Лучше в ближайшие дни не уезжайте из Брайтона. Может, устроитесь у друзей или в гостинице…

– А вещи, одежда? Мне много чего нужно… туалетные принадлежности…

– Сообщите сотруднику отдела семейных проблем, и получите необходимое.

– Пожалуйста, расскажите, что произошло?

– Мистер Бишоп, вы давно женаты?

– Пять лет… В апреле была годовщина.

– Можете назвать удачным свой брак?

Бишоп распрямился:

– Вы меня допрашиваете?

– Сэр, мы вас не допрашиваем. Просто задаем общие вопросы. Стараемся составить более полное представление о вашей семейной жизни. Это часто приносит следствию реальную пользу, стандартная процедура, сэр.

– По-моему, я вам уже все сказал. Хочу увидеть… свою девочку. Увидеть Кэти. Прошу вас…

Дверь открылась, и Бишоп увидел подходившего к нему плохо выбритого симпатичного доброжелательного мужчину ростом около пяти футов десяти дюймов, с внимательным и проницательным взглядом голубых глаз, светлыми короткими волосами, загорелыми и обветренными руками с аккуратно подстриженными ногтями, одетого в мятый синий костюм и белую рубашку с галстуком в синюю и белую полосу.

– Суперинтендант Грейс, – представился он. – Старший следователь по делу. Сочувствую вам всей душой, мистер Бишоп.

Бишоп крепко пожал ему руку костлявыми длинными пальцами, на одном из которых было кольцо с гербовой печаткой.

– Пожалуйста, расскажите, что случилось.

Рой Грейс взглянул на Брэнсона, на Николла. Он какое-то время следил за беседой из комнаты наблюдения, но не собирался этого выдавать.

– Вы нынче утром играли в гольф, сэр?

Глаза Бишопа на миг сверкнули.

– Да… Играл.

– А когда играли в прошлый раз, разрешите спросить?

Вопрос его озадачил. Грейс отметил, как взгляд Бишопа метнулся вправо-влево, потом решительно остановился на нем.

– В прошлое воскресенье.

Грейс мог точно сказать, врет допрашиваемый или говорит правду, прибегая к искусному эффективному способу наблюдения за глазами. Он обучился ему, интересуясь нейролингвистическим программированием. Мозг человека состоит из двух полушарий. В одном сохраняется истинная память, другое – творческое, сочинительское – питает воображение… и производит ложь. У каждого человека два этих мозговых полушария развиты по-разному. Выяснить степень развития можно с помощью контрольных вопросов, на которые собеседник, скорее всего, не станет давать ложный ответ, вроде того невинного с виду вопроса, который он только что задал Бишопу. Теперь если Бишоп при очередном вопросе скосит глаза влево, значит, скажет правду, если вправо, на сочинительскую сторону, – то соврет.

– Где вы провели вчерашнюю ночь?

Решительно глядя прямо перед собой и тем самым абсолютно ничего не выдав, ни сознательно, ни бессознательно, Бишоп ответил:

– В своей лондонской квартире.

– Кто-нибудь может это подтвердить?

Глаза взволнованно метнулись влево – в область памяти.

– По-моему, консьерж Оливер.

– Когда вы с ним виделись?

– Вчера вечером, часов в семь, когда я вернулся из офиса. А потом утром.

– Во сколько вы нынче утром пили чай в гольф-клубе?

– В девять с небольшим.

– Выехали на машине из Лондона?

– Да.

– В котором часу?

– Около половины шестого. Оливер грузил в машину вещи – мою сумку с клюшками.

Грейс на секунду задумался.

– Может кто-нибудь засвидетельствовать, где вы были с семи часов вечера прошлого дня и до нынешнего утра?

Бишоп вновь взглянул влево, в сторону памяти, – стало быть, собирался сказать правду.

– Ужинал со своим финансовым консультантом в ресторане на Пикадилли… в «Уолсли».

– Консьерж видел, как вы ушли и пришли?

– Нет. Обычно он после семи не выглядывает до самого утра.

– Когда ужин закончился?

– Около половины одиннадцатого. А что вообще происходит? Охота на ведьм?

– Нет, сэр. Простите за некоторый педантизм, но мы сможем снять с вас все подозрения, если вы нам поможете. Не расскажете ли, что было после ужина?

– Я приехал к себе на квартиру и полностью отключился.

Грейс кивнул.

Бишоп, нахмурившись, твердо взглянул на него, потом на Брэнсона и Николла.

– А что? Думаете, будто я в полночь в Брайтон поехал?

– Маловероятно, сэр, – подтвердил Грейс. – Не дадите ли нам телефоны консьержа и вашего финансового консультанта? И, пожалуйста, повторите название ресторана.

Бишоп покорно продиктовал, а Брэнсон записал.

– Еще мне хотелось бы получить номер вашего мобильного телефона, сэр. И несколько последних фотографий вашей жены.

– Конечно, пожалуйста.

– Не возражаете против очень деликатного личного вопроса? – спросил Грейс. – Отвечать не обязаны, но если ответите, то весьма нам поможете.

Бишоп беспомощно пожал плечами.

– Вы с женой занимались какими-то… необычными видами секса?

Бишоп резко вскочил:

– Что это за чертовщина? Моя жена убита! Я хочу знать, как это произошло, детектив… супер… супер… как вас там…

– Суперинтендант Грейс.

– Почему вы не можете ответить на простой вопрос, суперинтендант Грейс? Разве нельзя ответить на один простой вопрос? – Впадая в истерику, Бишоп расходился все сильнее: – Разве нельзя? Сначала сообщаете, что моя жена мертва, а теперь намекаете, что я ее убил? Это вы мне хотите сказать?

Глаза бегали во все стороны. Грейс понимал, что надо его успокоить, и пристально оглядел Бишопа сверху вниз, вплоть до смешных штанов и ботинок, напоминающих обувь гангстеров тридцатых годов. Горе на каждом сказывается по-разному. За время службы и в личной жизни Грейс вполне это усвоил.

Тот факт, что этот мужчина живет в омерзительно шикарном доме и ездит в гоночном автомобиле, не делает его убийцей или безответственным гражданином. Надо отбросить всякие предубеждения. Владелец дома стоимостью в пару миллионов вполне может оставаться достойным и законопослушным субъектом. Даже если тумбочка у кровати битком набита сексуальными причиндалами, а в рабочем кабинете лежит каталог фетишей, это вовсе не означает, будто он силой надел на жену противогаз, а потом ее задушил.

С другой стороны, это также не означает, что он этого не сделал.

– К сожалению, мы обязаны вас расспросить, мистер Бишоп. Понимаю, как вам тяжело, как хочется узнать о случившемся. Поверьте, в свое время мы все объясним. Немного потерпите, пожалуйста. Я действительно хорошо представляю себе, что вы сейчас чувствуете.

– Правда? Действительно представляете, суперинтендант? Имеете хоть какое-то представление, что чувствует мужчина, слыша, что его жена убита?

Грейс едва не ответил: «Действительно представляю», однако сдержался, мысленно отметив, что Бишоп не требует адвоката. Это требование часто и верно свидетельствует о вине. И все-таки что-то тут было не так. Просто не удается нащупать.

Он вышел из комнаты для допросов, прошел в свой кабинет и вызвал в высшей степени компетентную Линду Бакли, одну из двух приставленных к Бишопу сотрудниц отдела семейных проблем, с которой нередко в последнее время сотрудничал.

– Пожалуйста, не спускайте глаз с Бишопа. О любом его странном и непонятном поступке немедленно докладывайте лично мне. Если понадобится, я прикажу установить за ним наблюдение, – кратко проинструктировал он Линду.

Клайд Уивелс, высокий и гибкий, с торчащими прядями черных волос, стоял за прилавком и, время от времени облизывая губы, оглядывал свои владения, в данный момент пустые. Его розничный магазинчик на Бродвик-стрит рядом с Уордор-стрит в Сохо был безымянной «частной лавкой», как и десяток подобных заведений на соседних и дальних улицах квартала.

Скупо освещенный торговый зал был завален искусственными членами, вибраторами, смазочными маслами и гелями, ароматизированными презервативами, садомазохистскими инструментами, надувными манекенами, ремнями, струбцинами, наручниками, грудами порнографических журналов, лазерными дисками, а в чулане лежал самый крутой товар для хорошо знакомых клиентов. Вполне достаточно на хорошую ночь для нормальных и геев, для одиночных старичков-садистов, каким был он сам, в чем Хосе даже себе не признавался, а тем более никому прочему. Просто ждал, когда сложатся подходящие отношения.

Только здесь ничего не получится.

Она где-то далеко, ждет его на веб-сайте для одиноких сердец. Задыхается от желания. Жаждет высокого, поджарого мужчину, прекрасного танцора и одновременно боксера с убийственным ударом, который он сейчас отрабатывал за прилавком, за выставленными в магазинной витрине телевизионными мониторами. Удар наотмашь, прямой удар, боковой удар.

У него член длиной в десять дюймов.

Он может удовлетворить любые желания и потребности. Только скажи, я тебе говорю, только скажи, что нужно: порно, причиндалы, игрушки, наркотики – пожалуйста.

Особенно хороша видеокамера номер четыре, направленная на улицу за дверью. Приятно смотреть на забегающих в магазинчик мужчин, особенно в деловых костюмах. Как бы небрежно пробегают мимо, будто бы направляясь совсем в другое место, и вдруг разворачиваются на каблуках, шмыгают в дверь, словно притянутые только что приведенным в действие невидимым магнитом.

Вот так влетел один с булавкой в полосатом розовом галстуке. Войдут и делают вид, будто это совсем не они, и глупо ухмыляются, выбирая искусственный член, кружевные трусики или наручники, словно секса еще никто не придумал.

Подошел еще один. Ну, понятно, обеденное время. Только не совсем обычный. Полностью закамуфлированный придурок в капюшоне и темных очках. Клайд оторвал глаза от монитора, глядя, как он входит в лавку. По виду классический магазинный воришка, прячущий под капюшоном лицо от камер наблюдения, но ведет себя как-то ненормально. На несколько секунд остановился перед дверью, вглядываясь в матовое стекло и посасывая ладонь, потом подошел к прилавку и спросил, не глядя в глаза:

– Противогазы есть?

– Резиновые и кожаные, – сообщил Клайд, ткнув пальцем в глубь магазинчика на стеллажи с масками и капюшонами среди врачебных халатов, униформ стюардесс, костюмчиков «зайчишек “Плейбоя”» и прочего.

Однако посетитель не пошел к полкам с товарами, а вернулся к двери и снова вгляделся в стекло.

Молодая женщина по имени Софи Харрингтон, за которой он следил от самого ее офиса, стояла на другой стороне дороги у окошечка итальянской деликатесной лавки с журналом под мышкой, ожидая пирожок из микроволновки и взволнованно разговаривая по мобильному телефону.

Он не мог дождаться, когда натянет на нее противогаз.

– Всегда омерзительно здесь себя чувствую, – объявил Гленн Брэнсон, пытаясь прогнать мрачные мысли, которые навалились еще сильнее от открывшейся перед глазами картины.

Рой Грейс свернул влево, притормозил старенький красно-коричневый «Альфа Ромео», проезжая мимо таблички, где на черном фоне золотыми буквами было написано: «Городской морг Брайтона и Хоува».

– Пожертвуй им свою коллекцию дохлой музыки.

– Очень остроумно.

Как бы из уважения к месту, Брэнсон наклонился, убавив звук стоявшего в проигрывателе диска Кати Мелуа.

– Все равно, – решительно заявил Грейс, – мне нравится Кати Мелуа.

Брэнсон пожал плечами. Потом вновь передернулся.

– Что? – спросил Грейс.

– Давай я буду поставлять тебе музыку.

– Моя меня вполне устраивает.

– Тебя и твоя одежда устраивала, пока я не растолковал, каким старым и жалким придурком ты выглядишь. И стрижка устраивала. Теперь, когда ты меня начал слушать, стал с виду лет на десять моложе и завел себе женщину, правда? Классную – скажешь, нет?

Впереди за железными коваными воротами на кирпичных столбах виднелось длинное одноэтажное здание типа бунгало, облицованное серой штукатуркой с каменной крошкой, которая как бы развеивала жаркий воздух даже в этот солнечный летний день. С одной стороны тянулась крытая подъездная дорожка достаточной ширины для проезда «Скорой» или, как чаще бывает, темно-зеленого коронерского фургона. С другой стороны вдоль стены выстроились автомобили, в том числе желтый «Сааб» с опущенным верхом, принадлежавший Надюшке Де Санча, и, что было еще важнее для Грейса, маленький синий спортивный «Эмджи», свидетельствовавший о присутствии Клио Мори на службе.

Несмотря на поджидавшие кошмары, его охватило восторженное волнение – абсолютно неуместное, но неудержимое.

Долгие годы он заходил сюда с ужасом и отвращением. На первых этапах подготовки офицер полиции обязательно должен присутствовать на вскрытиях. А теперь морг смотрится совсем иначе. Он с улыбкой повернулся к Брэнсону:

– То, что гусеница считает концом света, творец называет рождением бабочки.

– Чего? – равнодушно переспросил тот.

– Чжуан-цзы, – радостно объяснил Грейс, стараясь поделиться радостью с собеседником, развеселить беднягу.

– Кто?

– Китайский философ. Умер в двести семьдесят пятом году до Рождества Христова. – Он не стал уточнять, кто об этом ему рассказал.

– И тут в морге лежит?

– Обыватель проклятый, невежда. – Грейс поставил автомобиль на свободное место и заглушил мотор.

Брэнсон снова окрысился:

– Неужели? Давно ли ты, старый болван, познакомился с философией?

Упоминания о его возрасте всегда больно жалили Грейса. Он только что отпраздновал, если можно так выразиться, тридцать девятую годовщину и не желал даже думать, что через год стукнет ровно сорок.

– Очень смешно.

– Видел когда-нибудь фильм «Последний император»?

– Не помню.

– Еще бы ты помнил, – саркастически бросил Брэнсон. – Он получил всего-навсего девять «Оскаров». Блестящий фильм. Тебе надо бы купить диск, посмотреть, оторвавшись от последних эпизодов «Отчаянных домохозяек». И, – добавил он, кивая на морг, – думаешь, будто она до сих пор дергает тебя за цепочку?

– Не твое собачье дело.

Впрочем, дело реально касалось Брэнсона, ибо в данный момент отвлекало внимание Грейса – он пребывал совсем не там, где следовало. Подавляя желание выскочить из машины и броситься в морг, чтобы увидеть Клио, он быстро перевел беседу в деловое русло:

– Ну как думаешь, он убил?

– Не потребовал адвоката, – заметил Брэнсон.

– Учишься, – с искренним одобрением сказал Грейс.

Дело заключалось в том, что почти все преступники при первом допросе держатся спокойно, покорно. А громко протестующие оказываются невиновными – по крайней мере, в такого рода расследованиях.

– Хотя не могу сказать, – добавил Брэнсон, – убил он свою жену или не убивал.

– Я тоже.

– А по глазам что выяснил?

– Мне надо было его успокоить. Как он сразу отреагировал на твое сообщение?

– Обалдел. Кажется, по-настоящему.

– Преуспевающий бизнесмен?

Они теперь стояли в тени под стеной и густыми лавровыми кустами. Дышали свежим воздухом через открытые окна и поднятую крышу машины. По зеркалу заднего обзора на собственной ниточке начал спускаться крошечный паучок.

– Ну да. Дело в везении, можно сказать, – согласился Брэнсон.

– Знаешь, каким надо обладать характером, чтобы стать преуспевающим бизнесменом?

– Я с ним в любом случае не родился.

– Такой человек почти всегда опасен для общества. В обычном понимании лишен всякой совести.

Брэнсон нажал на кнопку, ниже опуская стекло.

– Человек, опасный для общества, – обязательно психопат, да? – Он накрыл паучка мясистой ладонью и осторожно выпустил в окно.

– Характеристики в обоих случаях одинаковые, за одним существенным исключением: социопаты могут держать себя в руках, а психопаты не могут.

– Хорошо, – подытожил Брэнсон, – Бишоп преуспевающий бизнесмен, поэтому опасен для общества, значит, убил жену. Здорово! Дело закрыто. Пойдем арестовывать?

Грейс ухмыльнулся:

– Бывают высокие чернокожие бритоголовые наркоторговцы. Ты высокий, чернокожий, бритоголовый. Значит, вполне можешь быть наркоторговцем.

Брэнсон нахмурился, потом кивнул:

– Конечно. Как скажешь.

Грейс протянул руку:

– Отлично. Верни парочку доз, которые я тебе дал нынче утром, если что-то осталось.

Брэнсон отдал две таблетки парацетамола. Грейс выдавил их из фольги, проглотил, запив минералкой, вылез из машины, быстро и целенаправленно прошел к маленькой голубой двери с матовым стеклом, нажал кнопку звонка.

Брэнсон громоздился рядом – на мгновение ему захотелось, чтобы сержант куда-нибудь делся, оставив его в одиночестве. Почти неделю не видев Клио, он всей душой жаждал побыть с ней наедине хоть несколько секунд, удостовериться, что она к нему относится точно так же, как неделю назад.

Клио быстро открыла дверь, и Грейс, как обычно при виде ее, обмяк и растаял от радости. Согласно новоязу, разработанному неким презренным политбюро, ее должность называлась старший технический специалист-патологоанатом. На старом разговорном и всем понятном языке она была прозектором, о чем никто сроду бы не догадался, увидев ее на улице.

Ростом в пять футов десять дюймов, приближаясь к тридцати годам, излучая полную уверенность в себе, она по любому определению – абсолютно не соответствующему месту ее работы – выглядела великолепно и горделиво. Стоя в крошечном вестибюле морга с гладко зачесанными волосами, в зеленоватом хирургическом халате, рабочем прорезиненном фартуке и белых высоких бахилах, Клио больше напоминала не реальную женщину, а актрису в какой-то фантастической роли.

Хотя рядом стоял Гленн Брэнсон – подозрительный инквизитор, – Грейс не смог удержаться. Их взгляды встретились, и вовсе не на краткий момент. Потрясающие и чудесные, большие небесно-голубые глаза смотрели ему прямо в душу, в самое сердце, полностью им овладевая.

Хорошо бы, Брэнсон испарился, улетучился, только гад торчит рядом, смотрит на них по очереди с идиотской ухмылкой.

– Привет, – с некоторым запозданием вымолвил Грейс.

– Очень рада видеть вас обоих, суперинтендант и сержант Брэнсон.

Отчаянно хотелось обнять ее, поцеловать, но он удержался, вернулся к профессиональному тону и только улыбнулся в ответ. Потом, почти не замечая тошнотворно-сладкого запаха дезинфекции, пропитавшего помещение, проследовал в знакомый кабинетик, служивший заодно приемной. Ему нравилась абсолютно безличная комната, потому что там обитала Клио.

На полу с розоватым ковровым покрытием жужжал вентилятор, стены тоже были выкрашены в розовый цвет, углом расставлены стулья для посетителей, на металлическом столике – три телефонных аппарата, стопка коричневых конвертов с надписью «Лично. Следственные материалы» и большая красно-зеленая папка с надписью золочеными буквами: «Регистр морга».

К одной стене прикреплен светильник, вывешены в ряд взятые в рамки дипломы министерства здравоохранения и гигиены, среди них крупный сертификат Британского института бальзамирования на имя Клио Мори. На кабельном мониторе на другой стене мелькали, дергаясь, то фасад здания, то его вид сзади, то с обеих сторон, после чего появлялся крупный план входных дверей.

– Джентльмены, выпьете чаю или сразу приступите к делу?

– Надюшка готова?

Чистые, яркие глаза Клио задержались на нем дольше, чем требовалось для ответа на столь простой вопрос. Улыбчивые, невероятно теплые.

– Только что взялась за сэндвич. Будет готова минут через десять.

У Грейса больно засосало в желудке – он вспомнил, что они с Брэнсоном сегодня ничего не ели. Уже двадцать минут третьего.

– Я бы не отказался от чашечки чаю. Какое-нибудь печенье найдется?

Клио вытащила из-под стола жестянку и открыла крышку.

– Высококалорийное? «Кит-кат»? Кукурузные палочки? Из горького или молочного шоколада? Рулетики? – Клио протянула банку Грейсу и Брэнсону. – Какого желаете чаю? Утренний, бергамотовый «Эрл Грей», дарджилинг, китайский, ромашковый, мятный, зеленый?

– Вечно забываю, – усмехнулся Грейс.

Но его встревожило, что Гленн Брэнсон не улыбнулся, а закрыл лицо руками, внезапно опять погрузившись в депрессию. Клио молча послала Грейсу воздушный поцелуй. Он взял «Кит-кат» и разорвал обертку.

Наконец Брэнсон, к его облегчению, вымолвил:

– Пойду переоденусь, – и вышел из комнаты.

Они остались наедине.

Клио закрыла дверь, обняла его, крепко поцеловала. Оторвав губы, не разжимая объятий, спросила:

– Как ты?

– Скучаю по тебе, – прошептал он.

– Правда?

– Да.

– Сильно?

Он фута на два развел руки.

– Только-то? – притворно возмутилась она.

– А ты по мне соскучилась?

– Очень, очень, очень.

– Хорошо. Как успехи?

– Не пожелаешь слушать.

– Попробуй. – Он снова поцеловал ее.

– Расскажу все сегодня за ужином.

Это ему понравилось. Приятно, что она берет на себя инициативу. Замечательно, когда показывает, что он ей нужен.

У него никогда не бывало так с женщинами. Никогда. Они с Сэнди долго были женаты и сильно друг друга любили, но он никогда не чувствовал, что ей нужен. Настолько.

Возникла лишь одна проблема. Сегодня он собирался устроить ужин дома. Ну купить что-нибудь в деликатесной лавке – не мастер готовить. Однако Гленн Брэнсон положил конец надеждам. Романтического вечера не выйдет, когда он болтается рядом, тараща глаза каждые десять секунд. Но нельзя отказать другу в ночлеге.

– Куда хочешь пойти? – спросил Грейс.

– В постель. С какой-нибудь готовой китайской едой. Годится такой план?

– Замечательно. У тебя?

– А у тебя нельзя?

– Не в том дело. Потом объясню.

Она еще раз поцеловала его.

– Не уходи. – На минуточку вышла, вернулась с зеленым халатом, синими бахилами, маской, белыми латексными перчатками, протягивая ему все это. – Последний писк моды.

– Я думал, мы попозже оденемся.

– Мы попозже разденемся… или ты за неделю забыл? – Она опять его поцеловала. – Что стряслось с твоим другом Гленном? У него жуткий вид.

– Правда. Семейные неприятности.

– Ну, иди развесели его.

– Постараюсь. – Зазвонил мобильный телефон. Он раздраженно ответил: – Рой Грейс слушает.

– Рой, – сказала Линда Бакли из отдела семейных проблем, – я час назад взяла Бишопа под наблюдение в «Отеле дю Вен». А теперь он исчез.

Мать Софи, итальянка, всегда внушала дочери, что еда – лучшее средство от любого расстройства. И в данный момент Софи стояла у прилавка в итальянской деликатесной лавке, абсолютно не подозревая, что с улицы за ней наблюдает через молочное стекло мужчина в капюшоне и темных очках, и в полном отчаянии прижимала к уху мобильный телефон.

Она твердо придерживалась выработанных привычек, но привычки меняются вместе с настроением. На протяжении нескольких месяцев она каждый день приносила в контору на полдник упаковку суши, потом прочитала в газете, что от сырой рыбы можно заразиться глистами, и стала покупать в этой лавке батон с сыром моцарелла, томатной пастой и пармской ветчиной. Конечно, не так полезно, как суши, но вкусно. Последний месяц или даже дольше она покупает сэндвич почти ежедневно, а сегодня особенно хочется, чтобы все было как всегда.

– Дорогой, – умоляла она, – скажи мне… расскажи, что случилось!

В ответ слышалось неразборчивое бормотание:

– Гольф… Она умерла… Меня не пускают домой… Полиция… Умерла… Ох, Господи Иисусе…

Она вдруг увидела перед собой горячий дымившийся сэндвич, протянутый в окошечко лысым итальянцем, взяла его и, по-прежнему слушая, вышла на улицу.

– Меня подозревают… Я хочу сказать… Ох, боже, боже…

– Милый, я чем-нибудь могу помочь? Хочешь, чтобы я приехала?

Последовало долгое молчание.

– Меня расспрашивали… допрашивали… – захлебывался Бишоп. – Подозревают… Думают, будто я ее убил… Без конца спрашивают, где я был прошлой ночью…

– Ничего страшного, – заверила она. – Ты же был у меня.

– Нет. Спасибо, не нужно. Не стоит врать.

– Врать? – озадаченно переспросила она.

– Господи боже… Ничего не соображаю.

– Что значит «не стоит врать», дорогой?

По улице промчался полицейский автомобиль с включенной сиреной, заглушив его голос.

– Извини, не расслышала, – проговорила она, когда машина проехала. – Что ты сказал?

– Я им правду сказал. Поужинал с Филом Тейлором, своим финансовым консультантом, а потом лег спать.

После долгого молчания послышались рыдания.

– Милый, по-моему, ты кое-что позабыл. Что ты делал после ужина с финансовым консультантом?

– Ничего, – с некоторым удивлением ответил он.

– Эй! Понятно, ты в шоке. Приехал ко мне. Сразу после полуночи. Ночевал у меня, около пяти утра умчался, чтобы захватить из квартиры костюм и принадлежности для гольфа.

– Очень мило с твоей стороны, – сказал он, – только я не хочу заставлять тебя лгать.

Она застыла на месте. Мимо прогромыхал грузовик, следом за ним такси.

– Лгать? Что ты хочешь сказать? Это правда.

– Милая, мне не надо придумывать алиби. Лучше говорить правду.

– Прости… – Она вдруг растерялась. – Я тебя не совсем понимаю. Это и есть правда. Ты пришел пьяненький, мы вместе спали, потом ты в спешке убежал. Разумеется, лучше правду сказать.

– Да. Конечно.

– Так что же?

– Так что же? – повторил он.

– Ты пришел ко мне сразу после полуночи, мы занимались любовью, почти как сумасшедшие, а в пять часов ты ушел.

– Только этого не было, – сказал он.

– Чего не было?

– Я к тебе не приходил.

Она на секунду оторвала трубку от уха, взглянула на нее, потом снова прислушалась, на секунду подумав, то ли сама сошла с ума, то ли он.

– Ничего не пойму…

– Ну мне надо бежать, – сказал он.

На открыточке с соблазнительным фото привлекательной восточной девушки было напечатано «Транссексуалы» и номер телефона. Рядом – изображение длинноволосой женщины, затянутой в кожу, с хлыстом в руках. От темного пятна на полу, куда Бишоп старался не ступать, несло мочой. Он впервые за многие годы зашел в будку телефона-автомата, и это не пробудило у него ностальгических воспоминаний. Кроме вони, там было жарко, как в сауне.

Трубка аппарата разбита, стекла в трещинах, на цепочке висят клочки бумаги – предположительно, остатки справочника. Снаружи стоял грузовик, мотор гудел, как тысяча мужчин, мычащих в жестяной банке. Он взглянул на часы. Два тридцать одна. Кажется, что это самый долгий день в его жизни.

Что сказать детям, черт побери? Максу и Карли. Интересно ли им знать, что они лишились мачехи? Что она убита? Бывшая жена так настроила их против него и Кэти, что им, скорее всего, безразлично. И как, собственно, преподнести известие? По телефону? Слетать к Максу во Францию и в Канаду к Карли? Они должны будут скоро вернуться – на похороны… О боже. Приедут ли? Надо ли? Пожелают ли? Он вдруг понял, как мало их знает.