Убийство на 45 оборотах

V

Лепра смотрел на свои пальцы, скользящие по клавишам. Его считали талантливым. Ева удивлялась его легкости. Но настоящий талант заключается не в руках! Талант!.. Лепра остановился, взял сигарету из пачки, лежавшей на рояле рядом с блокнотом и карандашом, которыми он никогда не пользовался. Он вспомнил, как импровизировал Фожер: он наугад нажимал пальцем на клавишу и долго вслушивался в замирающий дрожащий звук… Склонив голову набок, прищурив левый глаз из-за сигаретного дыма, он ждал… Лепра дотронулся до клавиши, помедлил. Ничего… Когда он так уходил в свои мечты, им сразу завладевала Ева.

«Надо дать себе волю, — говорил Фожер, — песни уже где-то существуют, готовенькие. Они смотрят на вас, понимаете? Это как кидать хлеб птичкам». Лепра с отвращением оторвался от рояля, прошелся по комнате, выглянул в окно, потом недоверчиво посмотрел на себя в зеркало. Бесплоден! Вот и все. Просто пуст. А Фожер, напротив, животворен в каком-то смысле. Ну и ладно. Остается просто работать и стать самым виртуозным из виртуозов… Лепра подошел к роялю, закрыл глаза и, покрутив пальцем в воздухе, опустил его, словно тянул жребий. Раздался красивый низкий долгий звук. «Фа»… А что теперь? «Фа» и «фа», ничего больше. Что может эта «фа»? — полонез, баллада, концерт… но разве скажешь с ее помощью: мне грустно, я ревную, мне скучно, я — Лепра?

Он проиграл стремительный пассаж, трудный, блестящий, вышел на бетховенскую фразу, которую исполнил с истинным мастерством, но наслаждение испытал лишь в пальцах, на сердце было пусто. Тут зазвонил телефон.

— Алло, это ты, Ева, милая… Я играл…

— Ты читал газеты?

— Нет, а что?

— У этой девки Флоранс просто триумф.

— Она спела?

— Ну конечно.

— Ну и пусть. Что это доказывает?

— Как это что доказывает? Ты что, не понимаешь, что эту песню уже все поют!

— Извини, но я не вижу…

— Скоро увидишь.

Она бросила трубку. Лепра пожал плечами. Плевать ему было на песню. Словно бросая вызов, он напел ее по памяти, выводя мельчайшие оттенки, даже приукрасив ее фиоритурами. Ну, хорошо, это действительно здорово, но, в конце концов, песня как песня… Нет, он им не сдастся… Он накинул пиджак и спустился за газетами, которые прочел тут же на улице. Ева ничего не преувеличила: «Новая звезда», «Выступление Флоранс Брунштейн стало открытием», «Родилась великая певица»…

Он поднялся к себе и позвонил Еве.

— Дорогая, это я. Я прочел газеты… Конечно, Флоранс победила… Но и ты не проиграла.

Он слышал учащенное дыхание Евы.

— Вас все равно нельзя сравнить. Я ставлю себя на твое место, я понимаю, тебе больно. Но, по-моему, мы все-таки…

— Преувеличиваем?

— Не исключено. Давай пообедаем вместе. Нам надо обо всем поговорить.

— Давай, — сказала она без особого энтузиазма.

— Я заеду за тобой или ты приедешь сама?

— Я сама. У «Фигаро».

— До скорого, милая.

Он переоделся. Успех Флоранс его не взволновал. Напротив, он успокоился. Фожер желал этого успеха, он приготовил его загодя. Может быть доволен. Лепра застыл с расческой в руке. Ну вот, приехали, как будто Фожер мог предвидеть… Да, собственно, что он предвидел, что задумал, подстроил?.. Лепра спокойно причесался. Он совсем с ума сошел. Ничего Фожер не подстраивал. Он просто пытался заставить Еву, вопреки ее желанию, спеть эту песню. Не вышло. Фожер остался в прошлом! Лепра улыбнулся, вызвал лифт. Теперь надо позаботиться о будущем, других проблем нет. Он заглянул к консьержке.

— Если меня будут спрашивать…

По радио тихо пел женский голос.

— Что это за передача? — спросил Лепра.

— Какая-то певица, — сказала консьержка, — я не расслышала… Я так включила, музыку послушать. — Лепра медленно, почти робко закрыл за собой дверь. Этого можно было ожидать. Ничего страшного, конечно. И тем не менее! Спокойнее. Я что, ревную к Фожеру? Нет. Песня получилась. Она уже всем нравится. Это нормально… Так что? Я боюсь? Нет. Да и чего мне, собственно, бояться? Так что же, черт побери!

Никогда еще осень не была столь мягкой, а свет — нежным. В полдень на бульварах царил праздник. Чужой праздник. Лепра внезапно показалось, что он беглец. Странно, что эта песня, которую он знал наизусть, потерявшая всякую власть над ним, жила своей особой жизнью. Но так не может продолжаться… Вскоре к ней все привыкнут. К яду привыкаешь быстро… Тем не менее Лепра обошел стороной улицу Камбон. И в будущем он будет избегать некоторых улиц, в голове он уже составил их список… Из-за музыкальных магазинов. Не из суеверия, нет. Просто противно натыкаться на Фожера. И потом, когда проходишь мимо этих магазинов, постоянно слышится мелодия припева.

Лепра вышел на площадь Согласия. Под деревьями дышалось легче. Он снова вернулся к своим мыслям. Позаботиться о будущем… Если Ева откажется петь, будущее ясно заранее: концерт. Но за концертом следуют турне, разлука… Лепра пересыпал мелочь в кармане. Разлука! Конечно, Фожер и это предвидел. «Обещай мне больше ее не видеть». Вот что он имел в виду там, в Ла Боле, на вилле. Мертвец, он был сильнее, чем живой!

— Нет, — произнес Лепра вслух.

Нет, он никогда не расстанется с Евой. Он лучше займет свое место в оркестре этого кабака. Но тогда Ева будет стыдиться его на людях… Слухи, намеки, шутки, полушепот — он знал все эти приемы, которые ранят острее, чем нож. «Может, я вообще конченый человек, — подумал Лепра. — Или мне надо срочно разлюбить ее». На этот, раз он был готов вплотную подойти к проблеме. В Еву кто-то метил. И через нее — в него. Внезапно это показалось ему очевидным. Они еще считали, что могут защищаться, но на самом деле было уже поздно. От кого? От смерти?.. От чего? От слепого мнения общественности? Неужели действительно ничего нельзя предпринять? Может, есть еще время попробовать? Но как? Спрашивать всех по очереди: «Это не вы, часом, послали мне пластинку»? Курам на смех. Кроме того, Ева могла бы исполнить песню. Мелио настаивал. Никто не мог предвидеть, что она откажется. Никто! За исключением Фожера.

«Ладно, — подумал Лепра, — с этой минуты запрещаю себе думать о Фожере! Только о Еве. Ева ко мне вернется, ей некому больше довериться. Мы будем принадлежать друг другу безраздельно, в сообщничестве даже более, чем в любви». Эти мысли были почти утешительны.

В условленном месте Евы не было. Лепра посмотрел на часы, рассеянно пробежал вывешенные на доске страницы «Фигаро литерер». Сейчас в нем существовали два Лепра: один элегантный, уверенный в себе, беспечно фланирующий по улицам, и другой, прислушивающийся к своим еще неоформившимся мыслям: «Мне придется переехать… экономить на всем… Вот падение!.. У нее есть деньги… у меня нет…»

Ева появилась неожиданно. Она почти бежала. Лепра машинально поймал ее в свои объятия.

— Увези меня, — сказала она, — куда хочешь увези. Я опоздала. Прости. Я бежала, потом взяла такси…

— И?

— Мне просто стыдно, такая глупость!

— Ну, так скажи, милая.

— Шофер насвистывал мелодию…

— Понимаю, — сказал Лепра.

— Я вышла под каким-то предлогом. Добиралась пешком.

Они застыли друг перед другом в каком-то тревожном ожидании.

— То же самое случилось и со мной, — сказал Лепра. — Все это, конечно, малоприятно, но я полагаю, мы как-нибудь привыкнем. Куда денешься. Давай пойдем в Элизе-клуб, хочешь? Сейчас там никого нет.

— Я ужасно голодна, — призналась Ева.

Они перешли площадь Рон-Пуан.

— Ты уверен, что мы не услышим там ту же музыку?

— Ну, знаешь…

— Как я буду выглядеть в глазах людей?

У лестницы было оживленно, но в зале оставались еще пустые столики. Они сели в глубине. Лепра, читая меню, поглаживал Еву по руке. Почему-то он неожиданно успокоился, и Ева тоже улыбалась.

— Извини меня, Жанчик. Я схожу с ума. Сама себя не узнаю. Закажи мне рыбу, все равно какую. И все… У меня для тебя хорошая новость.

— Маскере?

— Нет. Маскере слинял, и это доказывает, что я больше не котируюсь. Блеш. Он обещает, что через три недели… Он должен перезвонить мне вечером. Но все уже почти готово… У них был контракт с венгерским пианистом, но тот заболел.

— Сгожусь на чардаш?

— Прошу тебя, не ворчи. Я, естественно, сказала, что ты согласен. Тихо! Не смотри на лестницу… Там… Гамар.

— Гамар? Тот, что в нашем списке?

— Да.

Гамар заметил их. Он кивнул им и, поколебавшись, подошел. Ева представила его Лепра, словно Гамар был ее лучшим другом. В этом не было и тени лицемерия. Только любопытство и готовность к борьбе. Гамар присел рядом.

— Очень рад, что встретил вас, — сказал он Еве. — Я сейчас еду в Италию и как всегда на бегу… Фожер не передавал вам наш последний разговор? Видите, я иду прямо к цели.

Ева изучала его с таким пристальным вниманием, что Лепра уже заранее ненавидел этого человека со столь непринужденными манерами. Кто он, враг или друг?

— Нет, — ответила Ева. — Муж редко держал меня в курсе своих дел.

— Это как раз касалось непосредственно вас! — воскликнул Гамар. — Произошла какая-то путаница.

— В этом с ним никто не сравнится, — сказала Ева.

— Я предложил ему снять фильм с вами в главной роли. И он ничего вам не сказал?

— Нет.

— Странно. Он обещал подумать, посоветоваться с вами…

— Он склонен был принять этот проект?

— Откровенно говоря, нет.

— Это не удивительно. Он бы не вынес моего успеха, если бы сам был ни при чем, понимаете? Без его разрешения…

Гамар уставился на Еву своими серыми глазами.

— Это очень на него похоже, — прошептал он.

Ева взглянула на Лепра и наклонилась к Гамару.

— Господин Гамар, между нами… вы испытывали к нему симпатию?

— У людей моей профессии не принято советоваться с сердцем.

Он чуть улыбнулся и встал.

— А жаль, — заметил он. — Мы отказались от этого проекта, но, может, когда-нибудь еще к нему вернемся.

— Не думаю, — заметила Ева.

Он поклонился ей, возражая, и сел за столик в другом конце зала. Еве расхотелось есть.

— Это не он, — сказал Лепра.

— Не он. Впрочем, чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что Морис никому не мог довериться. В какой-то момент мне показалось, что он мог все рассказать какому-нибудь приятелю. Но видишь ли… Гамар не любил его, и тем не менее они были очень тесно связаны. Мы только время теряем на поиски.

Она пожала плечами и вздохнула:

— Нет, я откажусь.

— От чего?

— От всего. Так будет спокойнее. Не хочу, чтобы болтали, будто я пытаюсь еще чего-то ухватить от жизни.

— Ева!

Она смотрела на входящих в ресторан, их становилось все больше, это были в основном писатели, сценаристы, актеры, но на ее лице было написано полнейшее равнодушие. Она должна была сама сделать выбор, чтобы потом с презрением воспринимать все комментарии.

— Ничего не изменится, — пообещала она. — Трапписткой я не стану. А знаешь, вовсе неплохо пожить нормальной жизнью, по-людски, например, не бежать вечером на концерт, а идти на прогулку… Я всю жизнь вкалываю как лошадь. Так вот, хватит, я устала.

— Ты?

— Я. Я ни о чем не жалею, но пора завязывать.

— Да ладно тебе. Ты просто хочешь взять реванш у Фожера.

Лепра попросил счет и сжал руку Евы.

— Правда, — продолжал он, — и твой муж хочет взять у нас реванш.

Они двинулись к выходу. Разговоры за столиками смолкали, когда они проходили мимо, и вновь продолжались за их спиной, но уже тише. Оба были уверены, что все говорили о праздничном вечере и о песне, а им не терпелось остаться наедине. Тем не менее они поднялись до Триумфальной арки, не произнеся ни слова. Они были совершенно разбиты и знали, что тот из них, кто первый откроет рот, обязательно заговорит о Фожере.

— Давай выпьем кофе, — сказала Ева.

Лепра выбрал бар «Автомобиль». В дверях они столкнулись с Вирье.

— А, хорошо, что я вас встретил, — бросил он. — Ну что, милочка, как поживаешь? Я узнал, конечно, о твоем муже. Соболезную… А ты, парень, все бренчишь?

Он перебрал в воздухе пальцами, словно касался клавиш, и громко расхохотался.

— Чем вас угостить… не спорьте, не спорьте…

Он втолкнул их внутрь бара.

— Виски всем троим! Честно говоря, я обожаю «Вьей Кюр», но это дамские штучки. Ну и видок у тебя, детка. Тут болтают, что ты завязала, это правда?

— Пока что я просто отдыхаю, — уточнила Ева. — Вот и все.

— Ну, в добрый час! Я тут, понимаешь, видел эту Флоранс. Меня газета послала. Представляешь, мне надо быстро что-нибудь накалякать. Ладно, у нее, понимаешь, все при всем… — он изобразил пышные формы Флоранс. — Но в остальном — ноль без палочки. Ну, естественно, песня Фожера в яблочко, чего уж тут. Но зачем, понимаешь, глазки закатывать, подвывать. А сколько чувства! Глубина, сечешь? Видела бы ты ее — тискает микрофон, рука на сиськах… Подожди, сейчас вспомню припев…

Он заверещал своим козлиным голосом, и все вокруг расхохотались.

— В общем, ясно, — заключил он, — я видел и получше. Эта штука называется «Я от тебя без ума». Поэтому, понимаешь, нужен надрыв, слезки капают… Предположим, я к тебе обращаюсь: «Ты мне изменила, но я тебя простил…» Так это надо тихо-тихо… вот так… руки вперед… с милой улыбкой… поскольку в жизни все можно вернуть… как было… Разве нет? Если бы ты спела…. Ну-ка, между прочим, для своих, для ребят, давай!

— Мадам Фожер неважно себя чувствует, — сказал Лепра.

— Ясно, — сказал журналист. — Извините.

— Я очень сожалею, — прошептала Ева. — Спасибо, старина Вирье. Вы правы, я спела бы так, как вы говорите, именно так!

Она протянула ему руку. Вирье расцвел.

— Можно, я опровергну слухи в своей статье? Скажу, что ты скоро вернешься?

— Лучше не надо.

— А ее я могу разнести?

— Да бросьте, Вирье, не будьте злюкой.

Вирье проводил их до выхода.

— Не дрейфь, котик, — крикнул он на прощание. — Мы тебя ждем.

— Я больше не могу, — сказала Ева, — пошли домой.

Они медленно спустились по улице Марсо.

— Вот кретин! — проворчал Лепра.

— Скоро мы уже никуда не сможем выйти, — сказала Ева. — Не знаю, какое действие оказывает на тебя эта песня, но я… Вот не думала… Если бы не ты, я бы умотала куда глаза глядят… Вернулась бы в Испанию… или на Канарские острова.

Лепра молчал. Если она ухватится за эту идею, все пропало. С нее станется, она уедет, будет скитаться из отеля в отель, вечером от скуки согласится поужинать с первым встречным, чтобы доказать себе, что она свободна, еще способна на…

— Ева, умоляю тебя, будь осторожнее. Если ты уедешь, он победит… Ты сама только что сказала, что ничего не изменилось.

Ничего не изменилось! Он прекрасно сознавал, что изменилось решительно все. Даже молчание Евы стало иным. В любви она искала экстаза, когда слова меняют значение, лица выглядят странно, а жизнь похожа на рождественское утро. А любовь повседневную надо нести как тяжкое бремя, на эту любовь ей не хватит сил.

— Я не хочу оставлять тебя одну, — сказал Лепра. — Приготовлю тебе кофе наверху. У меня масса скрытых талантов.

Его смех прозвучал неестественно. Они вошли в подъезд. Консьержка бросилась за ними.

— Вот письма, мадам Фожер, и еще бандероль.

— Дайте мне, — сказал Лепра.

Он побледнел и нервно захлопнул дверцу лифта. Ева тоже узнала пакет.

— Ты думаешь, это…

— Боюсь, что да, — ответил он. — Та же бумага. Тот же почерк… и тот же штамп… авеню Ваграм…

Он прощупал контуры картонной коробки. Лифт тихо скользил вверх, и мигающие лампочки на лестничных клетках мгновенным отблеском освещали искаженное лицо Евы и ее глаза, полные ужаса.

— Нет-нет, — сказал Лепра. — Не надо пугаться. Все шито белыми нитками. Это просто запись Флоранс. Нас хотят довести, вот и все.

— Так это она?

— Не знаю… пока не знаю. Скоро увидим.

Ева уже доставала ключи. Они быстро вошли в квартиру, и Ева заперла дверь.

— Иди вперед, — сказала она, — меня уже не держат ноги.

Она медленно последовала за ним, опираясь на мебель. Лепра взял нож для бумаги, разорвал обертку, открыл картонную крышку. Вынул пластинку.

— Этикетки нет! Сядь. Может, это та же пластинка.

Он включил проигрыватель и опустил иглу. Они тут же узнали игру Фожера.

— Вот видишь, — сказал Лепра, — та же пластинка.

— Эта мне больше нравится, — вздохнула Ева.

В паузах слышно было шумное дыхание Фожера.

— Остановим? — предложил Лепра.

— Подожди… чтобы на душе было спокойно.

— Вот еще! Ты так рвешься послушать его болтовню?

Музыка, ставшая уже знакомой, лилась плавно, не предвещая никаких сюрпризов. Они почти совладали со своим страхом.

— Сейчас он произнесет те же слова, — объявил Лепра. — «А ведь недурно?» и так далее. Нет, с меня хватит. Я выключаю.

— Да подожди же!

Рояль смолк. С тихим шорохом скользила игла. Фожер молчал, и Еве вновь стало страшно. Губы Лепра скривились в злой улыбке.

— Это новая пластинка, — прошептал он.

Внезапно послышался голос Фожера. Они были готовы к этому, но подскочили от неожиданности и бросились друг к другу. «Ева… ты ведь здесь, да? Извини меня… я говорю с тобой, как слепой… но на самом деле… я уже просто ничто… Ты сама знаешь, это еще хуже… от меня остался только голос…»

Фожер рассеянно наиграл припев. Ева кусала носовой платок. В нечеловеческом безмолвии, поблескивая, вращалась пластинка. «От меня остался только голос, — продолжал Фожер, — но я все прекрасно понимаю. Например, я знаю, что ты думаешь обо мне, больше чем когда-либо. И это только начало…»

Он проиграл короткий пассаж, и Лепра чуть не крикнул: «Довольно!»

«Думаешь, я преследую тебя?.. Нет, я просто защищаюсь… Ты удивляешься… Твой дружок тоже… Держу пари, он тут, с тобой. Если нет, расскажи ему… Я защищаюсь. Скажу тебе честно: ведь это ты меня мучила, терзала, преследовала… Мне никогда от тебя не освободиться».

— Нет, — прошептала Ева, — нет, это неправда. — Она не спускала глаз с пластинки, словно могла увидеть там Фожера.

«Вы оба должны испытывать сейчас то, от чего страдал я. Справедливость? Я в нее не верю… или, скорее, верю, что ей не обойтись без посторонней помощи… Вот видишь, я и помогаю… Эта пластинка не последняя. Потом, правда, я буду обращаться не к тебе… До свидания, малютка Ева, как бы я хотел любить тебя меньше… Я тебя не забываю. Я никогда тебя не забуду». Раздался легкий щелчок, и пластинка остановилась. Лепра бесшумно встал перед Евой на колени. Она сидела с отсутствующим видом, обхватив голову руками.

— Ева, Ева… дорогая…

Он почувствовал, что голос его дрожит, тихо прошел в кухню, порылся среди бутылок, наткнулся на едва початую фляжку арманьяка, налил полный стакан и принес Еве.

— На, выпей… выпей скорее…

Ева протянула руку.

— Я сойду с ума… Это невыносимо!

Она обмакнула губы в арманьяк, поперхнулась, и Лепра сам осушил стакан одним глотком.

— «Только обращаться я буду уже не к тебе», — повторила она. — Ты понимаешь, что это значит?

— Нет.

Она снова посмотрела на пластинку.

— Я даже не подозревала, что он так меня любил! — сказала она своим грудным голосом.

Лепра схватил ее за плечи и встряхнул.

— Ева… очнись… Я здесь… Мы тоже будем защищаться. Так нельзя.

— Что, по-твоему, мы можем сделать? Мы же не запретим этим пластинкам приходить по почте.

— Нет, но мы вовсе не обязаны их слушать.

Ева горько усмехнулась.

— У тебя хватит выдержки не распечатать пакет? Неужели?.. Вот видишь. Мы прослушаем все. От судьбы не уйдешь. Это входит в его план. Не знаю, чего он добивается, но…

— Что ты городишь! — оборвал ее Лепра. — Он же мертв, черт возьми!

— Это ты неизвестно что несешь, — сказала она тихо. — Ты же прекрасно понимаешь, что у него… друг, сообщник — называй, как хочешь, — и он все знает… Теперь в этом нет сомнения.

Лепра машинально взял пустой стакан, вдохнул еще державшийся аромат.

— Ну конечно, у нас даже есть доказательство… Этот таинственный незнакомец должен был дождаться успеха песни, прежде чем посылать вторую пластинку… Иначе она не произвела бы на нас такого впечатления, так ведь?

— Продолжай.

— Фожер не мог назначить даты отправки. Значит, кто-то их выбирает по своему усмотрению… Значит, это не просто какой-то знакомый. Только близкий друг Фожера может быть в курсе всего… Как ты полагаешь?

— Мелио?

— Больше, вроде, некому… Но зачем он умолял тебя исполнить песню?

— Подожди, я что-то не понимаю…

— Ну как же… Если этот неведомый друг согласился исполнить последнюю волю твоего мужа или, если тебе угодно, отомстить за него… то он должен идти до конца. Следовательно, если это Мелио, то он не стал бы предлагать тебе спеть.

— Значит, не Мелио… Тогда… Брунштейн? Нет, Морис не выбрал бы себе в доверенные мужа любовницы.

— Так кто? Флоранс? Девошель? Гурмьер?

— Только не Гурмьер. Гурмьер — просто продажный бизнесмен. Обладатель этих пластинок мог шантажировать меня, требуя плату за свои услуги. Можешь быть уверен, Морис это предвидел. Он наверняка выбрал кого-то безупречного… кого-то, кто нас ненавидит…

— Может, это его брат?

— Он даже не появился на похоронах. Они многие годы были в ссоре.

Лепра сел.

— Что делать? — спросил он.

— А ничего, — прошептала Ева. — Ждать.

— Чего?

— Новых пластинок.