Город назывался Эль-Пасо. Судя по карте, которую он видел у заправщика машин, они находились недалеко от Лоредо.
Под именем Джима Бурдика Хенсон купил в Сан-Антонио у продавца старых машин «форд» 1952 года.
Этот отель представлял собой довольно старое деревянное строение. Его холл выглядел почти современно, но номер, который им отвели, был совсем не таким. Чтобы попасть в него, им пришлось подняться на два этажа и затем пройти по длинному коридору. Вся мебель в номере состояла из старой железной кровати, выкрашенной белой краской, замызганного туалета, стула и нескольких «плечиков» для платья и пальто. Но номер был чистый, а в дальнейшем им, вероятно, придется жить и не в таких условиях. Во всяком случае, они уже проделали немалый путь от Чикаго.
Хенсон снял пиджак, ботинки и принялся наблюдать, как раздевается Ванда.
– Как ты себя чувствуешь, милая?
Она сняла через голову платье и расстегнула лифчик.
– Устала, но совершенно в порядке. Сколько мы сегодня проехали?
– Немного. С этим возвращением и остановкой в Дилли, чтобы починить радиатор, с этим горе-механиком мексиканцем мы сделали не более трехсот миль.
Ванда бросила лифчик на спинку стула.
– Уф! Какое облегчение! А сколько осталось до Лоредо?
Хенсон взглянул на карту.
– Расстояние здесь не обозначено, но, судя по всему, я сказал бы – между двумя и тремя сотнями миль.
Ванда продолжала стриптиз. Она сняла нижнюю юбку и свои маленькие трусики.
– Ты обязан это знать, потому что ты инженер.
– Да, мне хотелось бы им быть.
Ванда наклонилась вперед, чтобы лучше разглядеть корни своих волос в старом зеркале.
– Черт! Мне опять надо краситься. Корни волос посветлели.
Хенсон бросил карту на пол.
– Как же я буду счастлив, когда это кончится!
– Почему?
– Ты мне нравишься такой, какая ты есть на самом деле, натуральная.
Ванда повернула голову и спросила:
– Ты хочешь сказать, что тогда я нравилась тебе больше?
– Я хотел сказать, что люблю тебя такой, какая ты есть.
Ванда вытащила из саквояжа бутылочку с краской и, перед тем как направиться в ванную, присела на край кровати.
– Приятно слышать. А ты чувствуешь, как я тебя люблю?
Хенсон погладил шелковистую кожу девушки.
– Могу тебя заверить, что это взаимно.
– Я тебе еще не надоела?
– А разве у меня такой вид, а?
– Нет, – призналась Ванда, растягиваясь на кровати и не выпуская из рук краску. – Я никогда не думала, что можно быть до такой степени счастливой. Обними меня, Ларри! Один разик, прошу тебя!
– Ты же знаешь, что тогда произойдет.
– А это плохо?
– Нет.
Хенсон повернулся на бок и сжал ее в своих объятиях. Все это казалось ему совершенно естественным, так и должно происходить между мужчиной и женщиной. Ванда любила любовь, для нее это была не обязанность и не прихоть. Для нее это было так просто, как дышать или пить воду. И он до сих пор не обманул ее ожиданий. Она придвинулась к нему еще ближе.
– Как ты думаешь, нам будет трудно пересечь границу?
Хенсон поцеловал ее в кончик носа.
– Никаких трудностей, если верить механику гаража в Сан-Антонио. Вот потому я и подписался «А.А.А.», автомобильная американская ассоциация. Если я правильно помню, ее контора находится на Сан-Вернардо-авеню. Мне придется только сказать им, что мне нужна туристская карточка на имя мистера и миссис Бурдик для поездки в Мексику. К тому же эти карточки действительны в течение шести месяцев, а не тридцати дней, как нам сообщили в Чикаго. А за шесть месяцев никакой черт не помешает нам уехать на край света.
– А язык?
– Я говорю по-испански как на родном языке, я изучал его в колледже и с тех пор не переставал практиковаться на нем, пользуясь каждым случаем, каждой оказией. Например, я разговаривал по-испански с нашими инженерами, возвращающимися из Латинской Америки. Кто знает, может быть, я предчувствовал наш медовый месяц.
– А теперь внимание! Мои губы находятся возле твоих!
Хенсон поцеловал Ванду в висок и принялся искать документы Джима Бурдика в кармане пиджака, висевшего на спинке стула. Она прижалась к нему еще плотнее. Хенсон посмотрел бумаги. Они были в полном порядке – паспорт с темной фотографией и свидетельство о рождении.
С выкрашенными волосами, сбритыми усами Хенсон был похож на него так, как может оригинал походить на фотографию в паспорте. Он положил документы обратно в карман. Как только они перейдут Рио-Гранде, никто не станет интересоваться этими бумагами.
У Бурдика не было семьи. Единственная опасность заключалась в том, что им мог повстречаться человек, знающий о смерти Бурдика и знакомый с Хенсоном, который на всех перекрестках стал бы кричать, кто они на самом деле...
Ванда облизнула жаждущие любви губы.
– Я тебе уже надоела? Может быть, ты предпочел бы, чтобы я занималась окраской волос?
– Нет, – возразил Хенсон и притянул ее к себе...
С блестящими от удовольствия глазами и явным удовлетворением Ванда спустила свои босые ноги на пол и встала.
– Вот теперь я вижу, что ты меня любишь.
Хенсон смотрел на нее, пока она не исчезла в ванной комнате, потом подобрал с пола брюки, трусики Ванды и положил их на стул рядом с пиджаком. Он снова растянулся на кровати, задавая себе вопрос: кто мог убить Ольгу?
В газете, купленной им в Сан-Луи, он прочел, что перед смертью Ольга была зверски изнасилована. Действительно, горькая ирония, что Ольга умерла такой смертью!
В той же газете он прочел и о смерти Коннорса, но ни одно из этих преступлений не связывалось ни с именем Хенсона или Ванды, ни с их исчезновением из Чикаго. Это беспокоило его.
Лейтенант Эган мог представиться простачком во время разговора с Хенсоном. Но Хенсон, тем не менее, понял, что лейтенант знает свое дело. Больше того, бегство Хенсона в компании с Вандой дало возможность Эгану обратиться в ФБР, а те джентльмены церемониться не будут. Напав на след, они не останавливаются, пока не доведут дело до конца.
Возможно, полиция будет играть с ними в кошки-мышки, предоставляя возможность Хенсону и Ванде продолжать свой путь, а на самом деле заманивая их в западню.
Вероятность такой перспективы вызвала холодный пот на обветренном лбу Хенсона. Чтобы немного успокоиться, он закурил сигарету. Ему захотелось выпить. Как только Ванда покончит со своими волосами, они отправятся пообедать и там как следует выпьют. Он надеялся, что алкоголь успокоит его нервную систему. Но он не будет чувствовать себя совершенно спокойным даже тогда, когда они достигнут Мозамбика и устроятся на работу. Даже там он будет волноваться. Теперь его всю жизнь будут преследовать призраки полиции или ФБР.
Во время этих грустных размышлений на пороге ванны возникла Ванда с мокрыми волосами, пахнущими краской.
– Все, одно дело сделано, – улыбнулась она и села на край кровати, склонив голову, чтобы Хенсон мог проверить, хорошо ли прокрашены корни волос. – Я хорошо покрасилась?
Хенсон старательно обследовал голову Ванды.
– Мне кажется, хорошо.
– Отлично, – промолвила она, растягиваясь на кровати рядом с ним. – Уф! До чего же жарко! За восемь долларов в сутки они могли установить хотя бы вентилятор.
– Да, конечно. – Хенсон зажег сигарету и дал затянуться девушке. – А теперь, если бы ты оделась, мы пошли пообедать и пропустить по стаканчику.
Ванда затянулась и выпустила колечко дыма.
– Сейчас, – произнесла она, внимательно глядя на Хенсона. – Ты очень беспокоишься, Ларри?
– Есть немножко.
Она повернулась и крепко прижалась к нему всем телом.
– Не нужно волноваться. Вот увидишь, все устроится и будет хорошо.
– Откуда ты знаешь?
– Инстинктивно. Мне пришлось бросить школу, чтобы пойти работать, и только потом я смогла поступить в коммерческую школу. И чему меня там учили – я почти все позабыла... Скажи мне, Ларри, я не слишком хорошо печатаю на машинке?
– Я знал и лучших машинисток.
– И я нуль в орфографии.
– Не совсем.
– Тогда почему же он сделал это?
– Кто и что сделал?
– Мистер Хелл. Он изъял меня из архива и послал работать к тебе секретаршей, когда твоя предыдущая секретарша вышла замуж.
– Этого я не знаю.
– В особенности после того, как я оттолкнула его.
– А может, он открыл в тебе скрытые таланты? Может, он просто филантроп?
– Что это означает?
– Что он хотел предоставить тебе возможность получше устроиться.
– Он?!
Хенсон задумался над этим фактом. Ванда права: Джек Хелл никогда никому не помогал. Всю жизнь он был занят только своей персоной, совершенно безразличный к остальному человечеству. Все мужчины и женщины существовали для него лишь как предмет, который он когда-нибудь сможет использовать в своих целях.
– Я тоже ничего не понимаю, – признался Хенсон.
Ванда прижалась к нему еще плотнее, чтобы он мог ощутить все прелести ее молодого цветущего тела.
Сперва Хенсон подумал, что у Ванды вновь возникли любовные позывы. Эта перспектива, учитывая близость ее тела, как всегда, возбудила его, но после утомительной поездки и утомительного дня он не счел возможным повторить любовный процесс и удовлетворить ее ненасытные желания.
Но Ванда уже отодвинулась от него. Она ничего не хотела. Просто она была счастлива, что может обнимать его, ухаживать за ним и твердо знать, что сейчас он принадлежит только ей.
– Ты, наверное, устал, – нежно проговорила она. – Почему бы тебе не поспать часочек-другой? Потом мы пойдем пообедаем и, если ты хочешь, напьемся до чертиков... А дальше увидим, чем нам заняться, ведь здесь такая интимная обстановка, и никто не мешает.
Близость рук и тела Ванды, как всегда, произвели на него магическое действие. Он мог быть усталым, но силы мгновенно возвращались к нему...
Вот так должна была проходить его жизнь с самого начала. И даже если он доживет до ста лет, он никогда не отпустит от себя эту нимфу счастья.
– Но ты, наверное, очень голодна? – возразил он.
Тихим волнующим шепотом, покусывая его за ушко, она произнесла:
– Что такое голод, дорогой? Главное – это ты, а ты принадлежишь мне!