Часть 1

С утра зарядил мелкий секущий дождь. Дым смешивался с паром, гарь растворялась в косых злых струях, колено чертовски болело, и Уинстон Сэйджхэм тщетно пытался защититься от ветра и сырости, бредя по тротуару по щиколотку в воде и раздраженно думая, что слишком стар для всего этого.

На перекрестке, под навесом у газетного столба, собралась толпа. Дорогу как раз переползала грохочущая туша городского грузовоза. Уинстон втиснулся под навес, еще раз подумал: «Нужно было подождать омнитрам, я слишком стар для всего этого», — и извлек из кармана пальто телефонограмму.

Стук телефонографа и разбудил пожилого сыщика этим ненастным утром.

Телефонограмма гласила:

«Мистеру Уинстону Д. Сэйджхэму, почетному пенсионеру Альбийской империи, почетному сотруднику Имперского сыска. Именем Его Могущества. Приказываю явиться по месту службы по адресу Проездная площадь, дом 1, корпус 12, для исполнения долга перед Отечеством».

Что-то стряслось, решил Уинстон, почетный пенсионер, оставивший службу пять лет назад. Если из дому выдергивают стариков — точно что-то стряслось.

Грузовоз погромыхал дальше. Семафорщик все не открывал путь пешеходам. Загудел сигнал. Дорогу с ревом заступил второй грузовоз, и собравшихся под навесом окутало облако угольного дыма.

— Эк разъездились, — сказал кто-то, коверкая слова на манер жителей восточных окраин.

— Снаряды, — ответили ему. — Кончится сражение — раненых повезут.

— И убитых, — добавили за спиной. Уинстон не разглядывал лица своих невольных соседей. Пусть их. — А потом все корабли потопят, мост взорвут и на берег высадятся. И тогда-то нас всех тоже призовут воевать, и пойдут захватывать города. А тебе лишь бы джин хлестать!

— А не ври-ка! Война идет на континенте! Никто нас не захватит!

— А если не захватят, — мрачно ответили от газетного столба, — то почему заводы знай штампуют пушки да снаряды? Танки вон…

Последний вагон грузовоза пропал меж глухих задних стен домов. Семафорщик погасил предупредительный рожок. Толпа хлынула через переезд.

Уинстон бросил взгляд на газету. Первую полосу украшал весьма детальный рисунок, снабженный чертежом. «Вклад Альбийской империи в войну!» — гласил заголовок. И ниже, кеглем поменьше — «Альбийские заводы будут поставлять Союзу Согласия новые бронедирижабли».

Война, война… Из-за вечных этих блокад во всей столице стало не найти хорошего табаку.

Двор сыскного управления встретил суетой и запахом дешевого курева. На круглой площадке, образованной его двенадцатью корпусами, курили после ночной смены сыщики, а паромобили разогревались, прежде чем выезжать за аркообразные ворота.

— Уинс! — встретил его Натан. — Что, не думал оказаться под моим командованием?

— Это еще кто кем покомандует, — беззлобно проворчал Уинстон. До пенсии он был главным в паре. Потом Натану в подчинение дали какого-то двадцатилетнего юнца-стажера по имени Дэниел, а теперь…

— Что здесь у вас? — спросил Уинстон, садясь в свое бывшее кресло и привычным движением отворачивая от себя газовый рожок-лампу. — Зачем меня вызвали?

— Вчера объявили призыв. Укрепляют береговую охрану, — вздохнул Натан и принялся разглаживать пышные, как букли модницы, усы. — Плохо дело, Уинс. Союз Четырех бомбит нас с дирижаблей, а нам пока нечего им ответить. Хотят расстреливать дирижабли из пушек на побережье, но разве это поможет… Одним словом, не верь газетным сводкам с фронта. Дэниел на войне, а у нас опять убийство. Готов идти по следу?

Уинстон хмыкнул, переваривая услышанное. В этом весь Натан. Заболтает, отвлечет и вывалит самое главное под конец, когда ты уже не слушаешь.

— Кого убили?

— А вот это самое неприятное. Бенедикт Минтон, слышал о таком?

Уинстон слышал. Он уставился на напарника во все глаза. Гром небесный! На пенсии не хватало только ввязаться в расследование смерти миллионера! Да еще Минтона — одного из Клуба Семерых! Владелец Пульской верфи, чертовой тучи земель в пяти графствах, главный акционер Имперской Воздухоплавательной компании…

Той, которая взялась выпускать бронедирижабли.

Плохо дело, согласился Уинстон. Хуже не бывает.

— Есть и хорошая новость, — возвестил Натан. — Нет никаких доказательств, что его убили. Он мог умереть своей смертью. Нас попросили осмотреть место происшествия. Доктора тоже вызвали.

Час от часу не легче. Даже если злосчастный миллионер умер своей смертью, борзописцам этого не докажешь, и на них с Натаном до самой кончины будут болтаться футовые ярлыки «Покрыватели убийцы».

И хорошо, если все ограничится только ярлыками…

— Что, уже накручиваешь себя? — усмехнулся Натан. Затем он встал, прошелся по кабинету, отдернул плотные коричневые шторы и убавил огонь в рожке. — Тело обнаружили в экспрессе «Пуль — Луд» буквально час назад, экспресс сейчас стоит запечатанный на станции…

— И ты расхаживаешь здесь, как король, и ведешь светские беседы, — зловеще протянул Уинстон, вскакивая и поддергивая высокий воротник пальто. — Вот поэтому ты останешься зеленым стажером до конца своих дней, Натаниэль Кьюкпорт!

Он договаривал уже в коридоре. И его едва ли смягчило донесшееся в спину:

— Все равно надо было ждать, пока прогреется мотор!

 

* * *

 

На железнодорожной станции Уинстона и Натана уже встречали.

Работа кипела, как обычно: гудели поезда, лязгали отсоединяемые вагоны грузовозов, скрежетали лебедки кранов, втаскивая мощные бронемашины на транспортные платформы. В домике-диспетчерской болтали рабочие на пересменке.

Пассажирские составы ночевали в ангаре, а не под открытым небом. Экспресс «Пуль — Луд» смотрелся среди них чужеродно, как незваный гость. Может быть, оттого, что Уинстон знал: сейчас поезд должен быть уже на полпути к Пулю.

— Где судебный доктор? — недовольно осведомился Натан.

— Ждет вас, — ответил пузатый начальник поезда, облаченный в бордовый китель. Начальники поездов всегда выглядели, как особо спесивые швейцары. А докторов по-прежнему присылали из Управления судебной медицины, и было большим везением, если нужный работник прибывал вовремя.

Часть 2

Мехмастер Антонио Климетти хандрил и терзался подозрениями. Терзался подозрениями и хандрил.

И оттого работа не клеилась, редкие клиенты спешили закончить беседу и покинуть приемную, а подмастерья бесстыдно дышали перегаром от дешевого портвейна.

А дела шли хуже некуда. И стоило впереди блеснуть искорке надежды, как она сразу угасла.

На родине, в Лации, Антонио был знаменит. К нему обращались за уникальными устройствами и механизмами. Потолочные часы с маятником, имитирующим Луну? Робот, способный подметать пол и драить стены? Крошечный механический котенок, который будет резвиться в экстравагантной прическе главной модницы Ромы, пока не кончится завод? От работы Антонио получал ни с чем не сравнимое удовольствие.

Потом на горизонте замаячила война. Он поспешил покинуть Рому. Он терял вдохновение в атмосфере тревоги и страха.

Но вторая родина тоже увязла в войне. Клиентов становилось все меньше. Владельцы крупных капиталов пару раз интересовались Антонио, обещали запустить массовое производство — то уборочных роботов, то заводных вентиляторов. «Если их раскупят, маэстро, мы с вами озолотимся, и это будет только начало!»

Но потом они исчезали… Спустя месяцы Антонио узнавал, что они вложились в выпуск снарядов, танков и дальнобойных ружей. И долго не мог вернуться к работе, остро чувствуя собственную бесполезность и приканчивая остатки лацийского вина. Запасы, привезенные из Ромы, иссякали слишком стремительно, и от этого меланхолия Антонио делалась еще чернее.

Когда еще один богач обратился к нему за чертежами механических протезов рук и ног, Антонио уже боялся верить в удачу.

Он запрещал себе верить. И одновременно придумывал схемы и модели. Война искалечила многих, в полевых госпиталях ампутации делались сотнями. Кощунственного «озолотимся» не прозвучало, но оно витало в воздухе.

«Я закончу кое-какие дела в Пуле, вернусь и сразу телефонирую вам», — пообещал богач.

Его звали Бенедикт Минтон.

Бенедикт… Бенедетто… «Благословенный»… Может, это и было благословение, ниспосланное свыше?

Мистер Минтон уехал.

На следующий вечер в приемной Антонио появился новый клиент.

Нехорошие мысли охватили мехмастера, едва посетитель ступил на порог. Одет он был неброско — в серый плащ с капюшоном, из-под которого виднелись ничем не примечательные черные брюки и ботинки. Но Антонио так и не рассмотрел его лица.

— Я воспользуюсь правом приватности, если вы не возражаете, — непринужденно сказал гость и извлек из кармана черную маску, оставлявшую открытыми только нос и рот. Кажется, такие маски предлагали в публичных домах тем, кто хотел сохранить инкогнито.

Он закрепил ее на голове и лишь тогда сел в кресло для посетителей за изогнутым журнальным столиком.

У Антонио глаза полезли на лоб.

— У вас какое-нибудь… деликатное дело? — осторожно уточнил он.

— Да. Именно так, — чуть поколебавшись — а может, это была его естественная манера отвечать, — подтвердил гость. — Очень деликатное. Мне нужен флакон для духов.

Голос у него был негромким, низким и очень уверенным. Так говорят люди, привыкшие, что любое их указание тотчас исполняется.

— Флакон для духов, — повторил Антонио.

— Флакон, который работал бы сам собой. Положим, за счет расширения воздуха. Это возможно?

— Да, — кивнул Антонио, борясь с желанием увеличить огонь в газовом рожке и рассмотреть хотя бы пол-лица незнакомца. Но тот склонил голову так, что подбородок тонул в густой тени. — А скажите…

— И самое деликатное. Флакон должен быть маленьким, — перебил гость. — Настолько крошечным, насколько возможно. И обязательно с пульверизатором. Это очень особенный флакон — вы понимаете, о чем я?

— Понимаю, — пробормотал Антонио, хотя решительно ничего не понимал. Тут ему пришла в голову коварная мысль. Он вскочил, подошел к письменному столу в углу и извлек из нижнего ящика чистый лист бумаги. — Запишите, пожалуйста, размеры и материал. Набросайте приблизительную форму. Так вы сможете быть уверенным, что я не ошибусь.

— Вы могли бы сделать это сами, — по голосу стало слышно, что гость хмурится.

— Форма, — мягко напомнил Антонио. — Один небольшой набросок избавляет от сотни недопониманий.

Он опасался, что клиент натянет перчатки, прежде чем писать, но тот взялся за листок и карандаш голыми руками.

Закончив, он вернул листок.

— Вам нужна предоплата?

— За эту работу я попрошу, — Антонио всмотрелся в неровные буквы, — сорок пять паунов. Дайте мне десять, и я выпишу расписку…

— Не нужно расписки, — оборвал посетитель и бросил на журнальный столик смятую купюру. — Да, еще одно. Это срочно.

— Тогда пятьдесят пять паунов, — осмелел Антонио. — К утру все будет готово.

— Я зайду в шесть, — обронил клиент вместо прощания и был таков.

Антонио смотрел на листок на журнальном столе, не прикасаясь к нему. Затем сверился с наручными часами и вздохнул. Было уже слишком поздно.

Что ж, любопытство подождет.

Он отправился в мастерскую и принялся за работу. И чем дольше он паял, резал, отщипывал, завинчивал и клепал, тем сильнее становилось нехорошее предчувствие.

Стояла поздняя осень. Светать начинало ближе к семи утра. Клиент вернулся без четверти шесть. Он постучал в специальное окошко в двери. Антонио уже ждал и специально не поднимался наверх, хотя ночевал обычно не в мастерской, а в своей квартире над ней.

На улице лило — хозяйничали знаменитые альбийские циклоны. Гость был без зонта. Мокрая маска липла к лицу.

— Снимите ее, — негромко скал Антонио. — Простудитесь.

— Представители моей фамилии не простужаются, — то ли в шутку, то ли всерьез ответил клиент. Он забрал маленькую коробочку с флаконом, выслушал указания, как им пользоваться, расплатился и растаял в иссиня-черном безвременье рассвета.

Антонио поднялся в квартиру и принялся ходить туда-сюда, месмеризируя взглядом телефон.

Загрузка...