Убийство в Невском переулке

Глава первая Иван Дмитриевич Путилин

ИВАН ДМИТРИЕВИЧ ПУТИЛИН, сын небогатого коллежского регистратора, волею судеб, а больше благодаря природной сметливости и железной хватке, недавно назначен был статским советником. Ныне он восседал за большим столом мореного дуба в кожаном кресле, отороченном полосками бархата, и писал срочную депешу всем полицейским частям и участкам Санкт-Петербурга о задержании некоего господина. На миг он задумался, скользнул взглядом по стене соседнего дома, которая смутно проступала за окном сквозь неплотно прикрытые шторы, и вписал в казенную бумагу фамилию злоумышленника. «Ежели будет тот обнаружен, то непременно схватить», – закончил он письмо.

По другую сторону стола на стуле с обивкой коричневого шелка и высокой резной спинкой застыл помощник начальника сыскной полиции Михаил Силантиевич Жуков, или просто Миша, молодой человек двадцати трех лет. Невзирая на молодость, были у него врожденное чутье, медвежья хватка и сообразительность, что должны быть присущи чиновникам, поставленным на страже закона, чтобы за каждое свершенное злодеяние преступник, кем бы он ни был, понес заслуженную кару.

Иван Дмитриевич протянул депешу. Миша уже был на ногах.

– Какие будут поручения?

– Сначала отправь, – указал рукой на дверь Путилин, иди, мол, и придвинул к себе новый лист с гербом в верхней части.

Когда Миша закрыл за собою дверь, Путилин сделал попытку скрыть раздражение и поднялся с кресла, с шумом оттолкнув его, так что оно чуть не упало на пол. Начальник сыска подошел к окну, сквозь щель между шторами залюбовался жизнью столицы. Вот там идет лоточник, выкрикивая хвалу своему незаменимому товару. Иван Дмитриевич был в этом уверен, хотя не слышал голос лоточника, да голова полицмейстера была занята иным… Вот, цокая железными подковами, проскакала лошадь, понукаемая извозчиком, спешащим доставить нетерпеливого седока… Вот идут по спешным или неспешным делам люди… Однако Ивану Дмитриевичу не было никакого дела до суетливого бытия городской жизни, он думал совсем о другом. Дело, что давно тревожило его, занимало все его время, вопреки сложившемуся правилу не оставлять без присмотра ни единого злодейского происшествия в столице…

В дверь раздался дробный стук. Путилин не отвечал, но спустя полминуты раздался повторный, но уже более настойчивый стук.

– Войдите, – повышая голос, чтобы услышали за дверью, наконец произнес он.

В кабинет, щелкая каблуками по дубовому паркету, вошел дежурный чиновник с военной выправкой – штабс-капитан Орлов, бывший командир роты в пехотном полку.

– Господин Путилин, – начал штабс-капитан с официального приветствия, – в дежурной комнате молодой человек хочет заявить о свершенном преступлении, но готов говорить только с вами.

– Что за человек?

– Мне кажется, он не в себе. На улице двадцатиградусный мороз, а он в легком пальто.

– Половина столицы одета не по погоде.

Дежурный чиновник на миг смутился.

– Что с ним еще не так?

– Болезненная бледность и безумный взгляд…

– Ладно, зови, – махнул рукой Путилин и вернулся к своему горемычному креслу, едва не пострадавшему от начальственного невоздержанного поведения.

Через несколько минут – за это время хозяин кабинета собрал бумаги на столе в одну стопку – раздалось несколько ударов, и распахнулась дверь. Дежурный чиновник вошел первым, обернулся к молодому человеку и произнес:

– Проходите, господин Путилин вас ждет.

Порог переступил высокий, болезненного вида человек, двадцати двух-трех лет. Сразу бросилось в глаза его узкое удлиненное лицо со впалыми щеками, бледными до прозрачности, с черными пробивающимися волосками на подбородке. Карие глаза с какой-то поволокой смотрели из-под длинных ресниц.

– Добрый день! – поздоровался начальник сыска после повисшего в кабинете неловкого минутного молчания.

Дежурный чиновник вышел и тихо прикрыл за собой дверь.

– Что вас привело ко мне? – вновь нарушил молчание Путилин.

Молодой человек в самом деле был не в себе. Наконец, он опустил правую руку в отвисший карман серого суконного пальто и сделал несколько шагов, остановившись только тогда, когда его путь преградил стол.

– Арестуйте меня, – совсем тихо выдавил он.

– Простите? – Иван Дмитриевич не совсем уловил его слова и хотел убедиться в истинности произнесенной речи.

– Я – убийца.

– Садитесь, – указал рукою на стул хозяин кабинета и продолжил: – Как мне к вам обращаться?

– Важно не имя, а то, что я совершил злодеяние, и вина жжет меня изнутри, – он указал рукой на грудь. – Больно вот тут.

– И когда вы его совершили?

– Два дня тому, – незнакомец хотел достать что-то из кармана, но его попытки были тщетны. Наконец, сжав обескровленные губы, он нахмурил и без того пересеченный глубокой морщиной лоб, взял себя в руки и, выудив из кармана, положил на стол трехвершковое толстое металлическое кольцо. – Вот этим я ударил Катю.

– Где произошло печальное событие?

– У Николаевского моста.

– Что же там с вами стряслось?

– Разрешите присесть?

– Будьте любезны.

Молодой человек опустился на стул, словно внезапно обессилев.

– Так о чем это я? – он поднес руку ко лбу. – Ах да, меня зовут Василий Осипов, с детства Васенькой кличут… Извините, но скажите, о чем это я?.. Да, да… Николаевский мост, два дня тому. Вы простите, но я плохо себя чувствую, знобит что-то.

– Может быть, Василий, вам надо отдохнуть?

– Нет-нет, я должен вам все рассказать. Два дня тому моя любезная Катя сказала, что не будет больше жить со мною. Это как удар молнии среди ясного неба. Я был расстроен, схватил первое попавшееся под руку и ударил ее в висок. Она так, бедняжка, и обмякла. И чтобы она никому не досталась, я ее в прорубь…

– Василий, вы говорите, два дня прошло.

– Два, точно два… Я эти дни по городу ходил, с собаками спал, чтобы теплее было. И кольцо в кармане таскал, боялся к нему прикоснуться, даже когда руки мерзли, в карман не опускал…

– Как фамилия Кати?

– Не помню, – он поднял руку с отогнутыми двумя пальцами, – два дня силился вспомнить, но никак. Словно кто стер.

– Понятно, – Иван Дмитриевич дернул шнурок, закрепленный у правой ножки стола, чтобы вызвать дежурного чиновника. Тот не заставил себя ждать.

– Отведи Василия Осипова в камеру, – распорядился Путилин, – и позови мне кого-нибудь из агентов.

– Так точно.

– И повнимательнее, – указал Путилин глазами на молодого человека. – Пусть отдохнет и отогреется от зимней стужи.

Чиновник взял под руку Осипова.

– Пройдемте-с.

– Да, я готов.

Оставшись в одиночестве Путилин задумался: правду ли говорил назвавшийся Василием Осиповым молодой человек или наговаривает на себя в болезненном приступе? Только этого не хватало! Заявлений о пропаже девиц не поступало, хотя, если молодые жили вместе, то кто ж заявление подаст, кроме самого убийцы? «А почему, собственно, я называю его душегубом? Оснований нет, поэтому надо сперва проверить, а уж потом и решение принимать».

Раздались громкие удары – в очередной раз дверь кабинета испытывали на стойкость.

– Войдите, – произнес Путилин с глубоким вздохом.

– Иван Дмитрич, разрешите? – в кабинет проскользнул агент Иван Соколов, тридцати одного года, высокого роста, а если быть точным, то двух аршин и шести вершков, чуть выше самого Путилина. Глаза до того синие, что, глядя в них, казалось, смотришь в безоблачное небо, но хватка, как у волка, если накопает что-либо по делу, никогда не отступится, пока не выяснит для себя все обстоятельства случившегося. Сколько помнил Путилин, Соколов всегда носил короткие волосы, скрывая тем самым раннее облысение.

Начальник указал рукой на стул.

– Видел молодого человека, что провел час в дежурной комнате?

– Так точно.

– Он утверждает, что совершил убийство. – Иван Дмитриевич поднялся с кресла, Соколов вскочил, но начальник жестом указал, чтобы тот продолжал сидеть. – Подозреваю, даже уверен, что он болен, и поэтому верить его словам нет резона. Его зовут Василий Осипов. Он не помнит, где проживал, поэтому поезжай в адресную комиссию и уточни адрес. Потом узнай, с кем он жил, с кем встречался, в общем, обо всем, и в том числе, была ли у него знакомая по имени Катя. Жива ли она? Если будет возможность, то постарайся с ней встретиться. Понятно?

– Так точно, – Соколов вскочил, – разрешите?

– Да, ступай, надеюсь результат получить к вечеру…

Дверь мягко закрылась, и Путилин остался сидеть в своем излюбленном кресле, размышляя о поворотах жизни, которые порой преподносят неприятные минуты. Молодой человек, наверное, студент одного из университетов, то ли тронулся головой от усердного учения, то ли в самом деле стал душегубом. А ему, статскому советнику, теперь разбираться с этим делом…

Путилин взял железное кольцо, взвесил в руке. Да, таким можно отправить к праотцам, если попасть в висок, как он говорит. Осмотрев кольцо со всех сторон, статский советник заметил какие-то рыжие следы, но у него не было полной уверенности, что это кровь…

Вновь он возвратился ко вчерашним донесениям о происшествиях в городе.

Столица с каждым днем разрасталась, в город прибывали все новые люди. Когда-то окраина была за Фонтанкой, а теперь возвышаются дома и за Обводным каналом…

Ранее Путилин думал, что Манифест об освобождении крестьян от крепостной зависимости был благом для нашего государства, а теперь, возглавив сыскную полицию, он поменял свое мнение. Столько таких хлебопашцев обрели свободу, но потеряли землю, и поэтому разбрелись в поисках лучшей доли по городам! В столице с прибывающими росло число преступлений. Нет, Иван Дмитриевич привык выполнять свою работу и не жаловался на трудности, ведь под его началом были люди, способные сократить число разбойников и убийц.

Потом он начал читать о вчерашних происшествиях, вечером около одиннадцати часов в гостинице «Европа», что у Чернышева моста, студент Института путей сообщения потребовал комнату, которая ему была предоставлена. В половину четвертого ночи раздалось два выстрела, и из нумера выбежала окровавленная женщина. Прибежавшая прислуга нашла студента в луже крови и без признаков жизни. Тут же валялся револьвер с четырьмя заряженными патронами и двумя пустыми гильзами. На вопросы вызванного врача женщина ответила, что ее зовут Елена Мелех и это стреляла она, ибо Павел Канов, так звали студента, оказался низким, скверным человеком. Госпожа Мелех сочла себя оскорбленной и в порыве гнева совершила преступление, решилась покончить с собой, но крайне неудачно…

Ох уж эти неразделенные страсти! Этот случай напомнил другой, произошедший восемнадцатого сентября сего года в гостинице «Belle Vue», что на Невском проспекте. Молодой человек Тимофей Комаров, кандидат права Санкт-Петербургского университета, выстрелом из револьвера убил Анну Суворину, в которую был безответно влюблен, и вслед за тем застрелился сам. Трагическое происшествие произошло при следующих обстоятельствах: Суворина, замужняя женщина тридцати трех лет и мать пятерых детей, ужинала с влюбленным в нее молодым человеком в комнате гостиницы, с ведома мужа, который собирался приехать за ней, но, к сожалению, прибыл через несколько минут после того, как в нумере раздались выстрелы… Начитаются молодые люди и впечатлительные барышни новомодных романов о небесной любви и пытаются найти ее на грешной земле…

Череда таких кровавых драм прокатилась большим зазубренным колесом по столице, и наряду с ними самоубийства стали неистребимым злом в Богом хранимой России. Неожиданно статский советник подумал, как жаль, что в России не собирают статистические сведения о причинах этого явления, а просто извещаются в донесениях, а потом и газетах: отравилась, застрелился, повесился такая-то или такой-то. Что же это творится? Зачастую в последних записках не удосужатся указать, что явилось побуждением к греховному деянию.

Вот. Семнадцатого декабря в десять часов тридцать минут в доме по Стремянной улице застрелилась из револьвера слушательница недавно закрытых Владимирских курсов, дочь коллежского советника, Мария Петровна Левитова. Смерть наступила мгновенно: пуля попала в сердце. На столе найдены следы сгоревшей записки. Можно только гадать о причинах, побудивших ее расстаться с жизнью. Надо бы направить туда агента для проверки.

Вчера же в трактире Павлова, в доме Тюменева, Рождественской части, один из посетителей, крестьянин Андрей Герасимов Королев, двадцати одного года, выпив полбутылки водки, сильно захмелел и потребовал себе коньяку, в котором ему отказали. Королев вошел в азарт, стал выдавать себя за акцизного чиновника и произвел беспорядок. Мнимый чиновник задержан и отправлен в участок. Здесь все ясно.

Путилин перешел к следующим происшествиям в столице. В меблированных комнатах «Дания» в доме Постниковой по Дровяному переулку одна из жилиц, имея крестьянское звание, предъявила паспорт, в котором слово «крестьянка» было вычищено, а вместо него было написано «мещанка». Владелица комнат вызвала городового, крестьянка задержана, из ее объяснений неясно, кем совершен подлог. По делу начато следствие.

Слава богу, что вчерашний день был не богат на происшествия, которые требуют пристального внимания. Сотрудники сыскного отделения, честно говоря, за последнее время устали. Пусть хотя бы сегодня отогреются в участках.

Путилин вызвал дежурного чиновника.

– Иван Дмитриевич?

– Да, – начальник протянул написанную бумагу, – разошлите по частям.

Дежурный чиновник повернулся, собираясь уйти.

– И еще, – произнес Иван Дмитриевич, дежурный по-военному обернулся, – как только появится Соколов, немедля пришлите его ко мне.

– Так точно.

«Пожалуй, можно теперь просмотреть “Санкт-Петербургские ведомости” незабвенного Валентина Федоровича Корша», – решил статский советник. Фельетон, подписанный «Незнакомец», едко высмеял крупного железнодорожного чиновника Голубева. Он рассказал о том, как севший в поезд Голубев в силу своей значимости потребовал освободить для себя целое купе. Ему, видите ли, захотелось поработать в дороге. Посторонние мешали бы мыслям о важных государственных делах. Один же из пассажиров (вот какой непонятливый!) воспротивился требованию, за что железнодорожные сотрудники осыпали его самыми нелицеприятными выражениями. Потом, однако, выяснилось, что пассажир этот – министр Кабинета Его Величества. Особенную иронию вложил Незнакомец в описание того, как пресмыкался Голубев перед министром, пытаясь загладить свою вину. Голубев же через другие газеты объявил напечатанный в «Ведомостях» фельетон абсолютной чушью и злобной клеветой. Раздобыл где-то справку о том, что ничего похожего с ним на железной дороге не происходило. И подал в суд. Громкий скандал недавно завершился процессом, который пришелся на нынешний год. Обвинители настаивали на порицании клеветы, газетчики же в ответ говорили о праве журналистов выносить всю имеющуюся информацию на суд общественности. Дискуссия в газетах получила большое развитие. Итог был для господина Голубева неутешителен: суд «Ведомости» оправдал. Власти остались этим фактом весьма недовольны, и тучи начали собираться над Валентином Федоровичем, ходили слухи, что Академия Наук не станет продлевать с ним договор, сменит редактора.

При чтении новостей у Путилина возникло ощущение, что мир меняется со дня творения в худшую сторону, становится каким-то злым и все более жестоким. Взять хотя бы новости из Парижа: на известного профессора College de France Дювалля, отца президента палаты депутатов, было произведено покушение. Проходя по коридору College de France, профессор встретился с двумя девушками émancipé из России, слушательницами Сорбонны. Одна из них, Вера Ж., быстро вынула из кармана револьвер и навела его на Дювалля. Другая девушка, З., бросилась на подругу, чтобы отстранить револьвер и спасти профессора. Грянул выстрел. З. была ранена в плечо. Обе девушки были подругами и жили вместе в небольшой комнате. Покушавшаяся на убийство взята под стражу. Полагают, что она страдает умопомешательством.

«Куда катится мир!»

Стук в дверь раздался настойчиво и громко, Путилин вздрогнул от неожиданности.

– Войдите!

– Разрешите? – по непроницаемому лицу Соколова невозможно было что-либо прочитать: со щитом он или на щите?

Начальник сыска указал рукой на стул.

– Иван Дмитриевич, – произнес он спокойным голосом, – я не один.

Брови Ивана Дмитриевича вопросительно поднялись.

– Я побывал на квартире господина Осипова, поговорил с околоточным, дворником, соседями.

– Каков результат?

– Разрешите пригласить человека, который все прояснит?

– Хорошо.

Агент вышел из кабинета, и через несколько мгновений вошла девушка невысокого роста в теплом пальто с воротником из заячьего меха. Из-под платья выглядывали круглые носки совсем уж не зимних туфель. Ее карие глаза уставились на статского советника так, что у Путилина мелькнула мысль: кто из них следователь, а кто пришедший прояснить ситуацию? Миловидное личико девушки с остреньким носиком вызывало неосознанное доверие.

– Иван Дмитриевич, разрешите представить: Екатерина Извицкая, добрая знакомая господина Осипова, находящегося у нас.

Внутреннее убеждение Путилина не подкачало, значит, Василий был болен и не отличал окружающей его реальности от картин, возникающих в его воспаленной голове.

Иван Дмитриевич поднялся с нагретого собственным телом кресла.

– Екатерина…

– Семеновна, – произнесла она тихим, но довольно решительным голосом.

– Екатерина Семеновна, прошу вас, присаживайтесь.

– Благодарю, – она без ложной скромности осторожно опустилась на предложенный стул.

– Извините, – вновь прозвучал ее голос, – но я решительно не понимаю цели моего визита к вам.

– Сударыня, – Иван Дмитриевич воротился на свое место, – у вас в знакомых есть некий Осипов?

– Василий?

– Совершенно верно, Василий… – Путилин вопросительно посмотрел на Соколова.

– Ионович, – подсказал тот.

– Василий Ионович Осипов.

– Да, это мой жених.

– В последнее время ничего странного в его поведении вы не замечали?

– Я не понимаю вашего интереса к персоне моего жениха.

– Скажите, когда вы видели Василия в последний раз? – пропустил Путилин мимо ее тираду.

– Два или три дня тому.

– Где?

– Он приходил ко мне.

– В день последней встречи вы поссорились?

– Да, – удивленно посмотрела девушка на статского советника.

– После ссоры вы больше его не видели?

– Да.

– Он способен на причуды?

– О нет! Он вполне серьезный человек, в последнее время его всецело занимала учеба в Технологическом институте.

– У Василия были еще знакомые по имени Екатерина?

– О знакомых не могу сказать, но его матушку тоже назвали Екатериной.

– Где она сейчас?

– Год тому умерла.

– Сегодня утром Василий Осипов явился в отделение и дежурному чиновнику заявил, что два дня тому у Николаевского моста он ударил железным кольцом в висок знакомую барышню и, чтобы скрыть преступление, утопил тело в проруби.

– Не может такого быть! – вскочила она, прикрыв ладонью рот. – Кого же он убил?

– Он сказал, что вас.

– Меня? Меня? Но я же, я…

– Да, поэтому я поинтересовался о его фантазиях.

– Где Василий?

– Он у нас, и боюсь, что его состояние вызывает глубокое беспокойство. Он нуждается в первую очередь в помощи врачей, его помутившийся рассудок не отличает реальности от фантазий.

– Бедный Вася! – в ее руке, как у фокусника, из ничего возник белоснежный платочек, которым она вытирала появившиеся из глаз слезы.

Иван Дмитриевич приказал Соколову, чтобы тот привел Осипова.

Через пять минут, в течение которых в кабинете висела тишина, каждый был занят своими мыслями, дверь после двух-трех ударов открылась, и первым вошел Осипов со впалыми щеками, покрытыми многодневной щетиной, казавшейся грязным налетом, и остекленевшим пустым взглядом из-под густых бровей.

– Катя, ты уже вернулась? – бесцветным голосом произнес он.

Она же в изумлении смотрела на вошедшего, наверное, впервые увидела его в таком состоянии и небрежной грязной одежде.

– Тебе не больно? – сказал он, обращаясь, скорее всего, в пустоту, потому что смотрел куда-то в стену.

– Василий, – Иван Дмитриевич обратился к нему, но взгляд молодого человека по-прежнему оставался направлен в стену, – ты узнаешь Катю?

– Да, я ее убил два дня тому.

– Я жива! – воскликнула девушка.

– Ты снова пришла ко мне, – его губы безжизненно зашевелились, словно это он вернулся с того, неведомого нам света, – я рад тебя видеть, скоро мы встретимся.

– Иван, – Путилин обратился к Соколову, – бери сани и вези господина Осипова в больницу Николая Чудотворца на Пряжку.

Когда в сопровождении агента Василий был уведен, Иван Дмитриевич обратился к Екатерине.

– Госпожа Извицкая, я думаю, вашему жениху больше требуется помощь доктора, нежели сыскной полиции.

Хрупкие плечи девушки всякий раз вздрагивали при всхлипывании, маленькими ладошками она закрывала лицо.