Загадка Эндхауза

Глава 3 Случайные совпадения?

С этого момента разговор принял совершенно иной оборот. До тех пор Пуаро и девушка не понимали друг друга. Пониманию препятствовала бездна разделявших их лет. Его слава, его репутация не значили для нее ровно ничего – она принадлежала к иному поколению, знающему лишь те имена, которые на слуху в настоящий момент. Вот почему все его предостережения были напрасны. Она видела в нем лишь пожилого иностранца, до смешного склонного к мелодраме.

Такое отношение озадачивало Пуаро. Особенно страдало его тщеславие. Ведь он всегда исходил из того, что имя Эркюля Пуаро известно всем. И вдруг он повстречал девушку, не знающую, кто он такой. Поделом ему, невольно думал я, но как некстати для самой девушки!

Однако после пропажи пистолета все пошло иначе. Ник перестала видеть в этой истории лишь смешную шутку. Конечно, легкомыслие не покинуло ее, ведь таково было ее кредо, ее принцип – ничего не принимать близко к сердцу, – но ее поведение заметно изменилось.

Вернувшись к нам, девушка присела на ручку кресла и наморщила лоб.

– Странно, – произнесла она.

Пуаро тут же накинулся на меня:

– Помните, Гастингс, я говорил об одной маленькой идее? Так вот, она оказалась верна! Предположим, мадемуазель обнаруживают в саду отеля мертвой. Не сразу – там ходят редко. А рядом с ней, на земле, лежит ее собственный пистолет. Достойная мадам Эллен, вне всякого сомнения, узнаёт его. Тут же начинаются разговоры о бессоннице, тревоге…

Ник беспокойно заерзала.

– Это правда. Я сейчас ужасно нервная… Все твердят мне, что я прямо сама не своя. Да – именно так бы все и объяснили…

– И вынесли бы вердикт – самоубийство. На пистолете отпечатки пальцев самой мадемуазель, и ничьих больше – удобно, просто и убедительно…

– Чертовски забавно! – воскликнула Ник, но по ее тону я с облегчением понял, что на самом деле забавно ей не было.

Пуаро воспринял ее слова в традиционном смысле.

– N’est ce pas?[24] Неужели вы не понимаете, мадемуазель, что этому необходимо положить конец? Четыре раза убийца ошибался, но на пятый его расчет может оказаться верен.

– И тогда готовьте катафалк на резиновом ходу, – прошептала Ник.

– Нет, мы с моим другом здесь, и мы не допустим этого! – Я был благодарен ему за это «мы». Пуаро имеет привычку иногда забывать о моем существовании.

– Да, – вставил я. – Вам не о чем беспокоиться, мисс Бакли. Мы вас защитим.

– Ужасно мило с вашей стороны, – сказала Ник. – И вообще, все это просто восхитительно. Жуть, до чего интересно.

Говорила она по-прежнему весело и легкомысленно, но в ее глазах, как мне показалось, была тревога.

– И первое, что нам надлежит сделать, – сказал Пуаро, – это провести консультацию. – Он сел и улыбнулся ей в самой дружеской манере. – Для начала, мадемуазель, банальный вопрос: у вас есть враги?

Ник с сожалением покачала головой.

– Боюсь, что нет, – ответила она, как будто извиняясь.

– Bon[25]. Тогда рассмотрим иную возможность. Зададим вопрос из кино и детективных романов – кому выгодна ваша смерть, мадемуазель?

– Даже не представляю, – сказала Ник. – Потому-то все и выглядит так нелепо. Конечно, есть этот старый амбар, но он заложен-перезаложен, крыша протекает, а на участке под ним точно нет ни угля, ни еще чего-нибудь стоящего.

– Так, значит, дом заложен?

– Да. Другого выхода не было. Налог на наследство пришлось платить дважды, причем почти подряд. Шесть лет назад умер дед, потом брат. Мои финансовые дела накрылись медным тазом…

– А ваш отец?

– Его комиссовали с войны домой, потом он подхватил пневмонию и в девятнадцатом году умер. А мама умерла, когда я была еще ребенком. Я жила здесь с дедом. Они с па не ладили – что совсем не удивительно, – и па подкинул меня старику, а сам отправился по свету куда глаза глядят. Джеральд – мой брат – тоже был с дедом в контрах. Наверное, так было бы и со мной, будь я мальчишкой. Но я была девочкой, и это меня спасало. Дед часто говорил, что я вся в него, характером тоже. – Она рассмеялась. – Сам-то он был настоящим повесой. Но отчаянно везучим. О нем говорили, что он превращает в золото все, к чему ни прикоснется. Однако он был игрок и сразу спускал все в карты. Когда он умер, то оставил только этот дом да участок. Мне было тогда шестнадцать, а моему брату Джеральду – двадцать два. Три года спустя Джеральд погиб в автокатастрофе, и дом отошел ко мне.

– А после вас, мадемуазель? Кто ваш ближайший родственник?

– Мой кузен, Чарльз. Чарльз Вайз. Он здешний юрист. Хороший и достойный человек, но ужасно скучный. Он снабжает меня дельными советами и пытается обуздать мои экстравагантные привычки.

– А также ведет все ваши дела, а?

– Ну да, если можно их так назвать. Какие уж у меня дела… Кстати, это он помог мне получить залог за дом, и он же заставил меня сдать сторожку.

– Ах да! Сторожка. Я как раз хотел расспросить вас о ней. Так она сдается?

– Да – каким-то австралийцам. По фамилии Крофт. Невероятно сердечные, и всё в таком духе. Прямо тоска берет. Вечно таскают мне всякую всячину – то сельдерей, то молодой горошек… Их, видите ли, шокирует, как я запустила сад. И вообще, они слишком часто путаются у меня под ногами – по крайней мере, он. До того дружелюбен, что сил нет. Она-то калека, бедняжка, и целыми днями лежит у себя на диване… Но ничего, зато они платят ренту, это главное.

– И давно они здесь?

– О!.. С полгода.

– Понятно. Итак, кроме этого вашего кузена… кстати, по какой линии он вам родня, по материнской или по отцовской?

– По материнской. Мою мать звали Эми Вайз.

– Bien! Да, я хотел спросить, помимо этого кузена у вас есть родственники?

– Есть, очень дальние – Бакли из Йоркшира.

– И больше никого?

– Никого.

– Вам здесь одиноко.

Ник вытаращила на него глаза.

– Одиноко? Скажете тоже. Я здесь вообще редко бываю. Обычно я живу в Лондоне. И потом, с родичами всегда такая морока. Вечно лезут не в свое дело, советы дают… Нет, одной веселее.

– В таком случае не стану терять время, выражая вам свое сочувствие. Я вижу, вы девушка современных взглядов, мадемуазель. Поговорим лучше о ваших домочадцах.

– Хорошо звучит!.. Эллен – вот и все мои домочадцы. И ее муж, он садовник… кстати, никуда не годный. Я почти ничего не плачу им обоим, зато позволяю держать здесь ребенка. Эллен прислуживает мне, когда я одна, а когда с гостями, мы нанимаем ей в помощь кого и где только можем. Кстати, в понедельник я устраиваю вечеринку. На той неделе ведь начало регаты.

– В понедельник – а сегодня суббота… Так, так… А теперь, мадемуазель, поговорим о ваших друзьях – о тех, с кем вы были сегодня за ланчем, к примеру.

– Ну, Фредди Райс – девушка со светлыми волосами, – она практически моя лучшая подруга. Жизнь у нее не сложилась. Она неудачно вышла замуж – ее муж пьяница, наркоман и вообще тот еще тип. Год или два назад она от него ушла. Но ни к кому так и не пристала. Хоть бы она уже получила развод и вышла за Джима Лазаруса.

– Лазарус? Торговля антиквариатом на Бонд-стрит?

– Да. Джим – единственный наследник. Купается в деньгах, ясное дело. Видели его машину? Он, конечно, еврей, но чертовски порядочный. И предан Фредди. Они везде вместе. Уик-энд они проведут в «Маджестике», а в понедельник переберутся ко мне.

– А муж миссис Райс?

– Эта скотина? О нем давно уже нет ни слуху ни духу. Никто не знает, куда он подевался. Фредди в жутком положении. Разве можно развестись с кем-то, когда не знаешь, где он?

– Évidemment![26]

– Бедная Фредди, – задумчиво продолжала Ник. – Как ей не везет… А ведь все уже почти сладилось однажды. Она нашла его и все ему выложила, и он был совсем не против, только вот денег, чтобы привести в отель женщину, у него не оказалось. Кончилось тем, что раскошелилась она, а он взял денежки и скрылся, и никто с тех пор о нем ничего не слышал. Ну, не мерзость ли, я вас спрашиваю?

– Святые небеса! – воскликнул я.

– Мой друг Гастингс шокирован, – заметил Пуаро. – Будьте, пожалуйста, осторожнее, мадемуазель. Он отстал от жизни, понимаете ли. Совсем недавно вернулся из дальних краев, где бескрайние просторы и все такое прочее, так что ему еще предстоит обучиться современному языку.

– А что тут особенного? – удивилась Ник, широко раскрыв глаза. – Все знают, что такие люди есть. Хотя, по мне, так это все равно подлость. Бедная старушка Фредди оказалась тогда в аховом положении, она прямо не знала, куда приткнуться…

– Да, неприятно. А ваш другой друг, мадемуазель? Капитан Челленджер?

– Джордж? Его я знаю всю жизнь – ну, последние пять лет по крайней мере. Отличный парень, наш Джордж.

– И хочет, чтобы вы вышли за него замуж, а?

– Да, иногда. За полночь или после второго бокала портвейна.

– Но вы тверды, как кремень.

– Что толку нам с Джорджем жениться? У нас на двоих и стручка бобового нет. К тому же с ним можно умереть от скуки. От него только и слышишь: «надо играть за своих» да «старая добрая школа». А самому уже сорок.

Это замечание заставило меня слегка моргнуть.

– То есть он уже одной ногой в могиле, – сказал Пуаро. – О! Не обращайте на меня внимания, мадемуазель. Я старый дедушка, я никто. Расскажите мне лучше о несчастных случаях. Начнем с картины…

– Ее опять повесили – на новый шнур. Можете посмотреть, если хотите.

Она встала и вышла из комнаты, мы – за нею. В ее спальне прямо над изголовьем висела написанная маслом картина в массивной раме.

– С вашего позволения, мадемуазель, – пробормотал Пуаро, снял туфли и взобрался на кровать. Внимательно изучив и шнур, и картину, он осторожно потянул ее на себя за край рамы, затем, скорчив гримасу, спустился.

– Да, если такая штука упадет кому-то на голову, ничего хорошего не будет… А раньше картина тоже висела на куске электрического провода?

– Да, только потоньше. Теперь я выбрала самый толстый.

– Это вполне понятно. А вы осматривали место разрыва – края были потерты?

– Наверное, да – но вообще-то я не обратила внимания. А зачем?

– Вот именно, зачем… Тем не менее мне бы очень хотелось на него взглянуть. Он еще в доме?

– Был на картине. Но человек, который вешал ее в последний раз, наверное, его выбросил.

– Жаль. Мне бы хотелось его увидеть.

– То есть вы не считаете, что это была случайность? А что тогда?

– Может быть, и случайность. Я ничего не утверждаю. Но вот история с тормозами – определенно не случайность. И камень, скатившийся по склону, тоже… кстати, мне бы хотелось осмотреть место, где это было.

Ник вывела нас в сад, к краю утеса. Внизу под нами сверкало и искрилось море. К нему сверху вела дикая тропа. Ник спустилась по ней туда, где все произошло, и Пуаро задумчиво кивнул. Потом он спросил:

– Сколько путей ведут в ваш сад, мадемуазель?

– Есть главные ворота – у сторожки. Вход для торговцев – калитка в стене примерно посередине дороги. Еще одна калитка – на этой стороне, недалеко от обрыва. Из нее попадаешь прямо на тропу, которая ведет от пляжа к отелю. А еще можно пройти через дыру в заборе, как я и сделала сегодня утром. Дорога через сады отеля – самый прямой путь в город.

– А ваш садовник – где он чаще всего работает?

– Ну, он обычно толчется где-нибудь на огороде или сидит в сарае для инструментов и делает вид, будто точит ножницы.

– То есть на той стороне дома? Значит, если бы кто-нибудь пришел сюда и столкнул с обрыва камень, то его никто не увидел бы?

Ник еле заметно вздрогнула.

– Вы… вы правда думаете, что так оно и было? – спросила она. – Мне как-то не верится. Напрасная трата времени.

Пуаро снова вытащил из кармана пулю и поглядел на нее.

– Видимо, не напрасная, мадемуазель, – сказал он тихо.

– Это наверняка какой-то псих.

– Возможно… Интересная тема для послеобеденной беседы – верно ли, что все преступники ненормальны? Допускаю, что в развитии их серых клеточек присутствуют отклонения. Но об этом пусть думают доктора. У меня другая работа. Я должен думать не о тех, кто виноват, а о тех, кто ни в чем не повинен, не о преступнике, а о жертве. И сейчас меня беспокоите вы, мадемуазель, а не тот неизвестный, что покушается на вас. Вы молоды и красивы, для вас светит солнце и вертится земля, вас ждут впереди жизнь и любовь. Вот о чем я сейчас думаю, мадемуазель. Скажите, ваши друзья – миссис Райс и мистер Лазарус – как долго они были здесь?

– Фредди приехала в эти края в среду. Пару дней провела у знакомой пары где-то в Тэвистоке, здесь же появилась вчера. Джим, кажется, тоже колесил по окрестностям.

– А капитан Челленджер?

– Он в Девонпорте. Приезжает сюда на своей машине, когда может, – обычно по выходным.

Пуаро кивнул. Мы шли назад к дому. Все молчали, когда он вдруг спросил:

– Мадемуазель, у вас есть подруга, которой вы можете доверять?

– Фредди.

– Кроме миссис Райс.

– Ну, не знаю… Наверное, есть. А почему вы спрашиваете?

– Потому, что я хочу, чтобы вы пригласили ее к себе, погостить – немедленно!

– О!

Ник, похоже, сильно удивилась. Минуту-другую она задумчиво молчала, затем с сомнением в голосе проговорила:

– Есть ведь Мэгги. Можно попытаться пригласить ее.

– Какая Мэгги?

– Моя кузина, из йоркширских Бакли. У них большая семья. Отец священник – ну, вы понимаете. Мэгги – моя ровесница, летом я обычно приглашаю ее погостить. Правда, с ней ужасно скучно – слишком уж она правильная, а ее прическа вошла в моду по чистой случайности… Короче, этим летом я надеялась обойтись без нее.

– Ни в коем случае. Ваша кузина, мадемуазель, нам замечательно подойдет. Она как раз тот человек, который нам нужен.

– Ладно, – сказала Ник со вздохом. – Дам ей телеграмму. Все равно я не знаю, кого еще можно сейчас пригласить. У всех уже есть планы. А она наверняка приедет, только пикник церковного хора мальчиков или кулинарный фестиваль для их матушек-вегетарианок могут ее задержать. Хотя что, по-вашему, она сможет сделать…

– Вы могли бы устроить так, чтобы она спала в вашей комнате?

– Да, наверное.

– Она не подумает, что это странная просьба?

– О, нет, Мэгги вообще не думает. Она только делает – и всё на полном серьезе, понимаете? Христианский труд – с усердием и верой… Ладно, телеграфирую ей, пусть приезжает в понедельник.

– Почему не завтра?

– С воскресными-то поездами? Она решит, что я при смерти, если я попрошу ее приехать завтра… Нет, пусть будет понедельник. А вы расскажете ей о злой судьбе, которая подстерегает меня на каждом шагу?

– Nous verrons…[27] А вы все шутите? Вы храбрая девушка, я рад это видеть.

– Все-таки разнообразие, – сказала Ник.

Что-то в ее тоне поразило меня, и я взглянул на нее с любопытством. Мне показалось, что она с нами не откровенна. Мы вернулись в гостиную. Пуаро стал снова листать газету, лежавшую на диване.

– Вы это читали, мадемуазель? – спросил он внезапно.

– «Сент-Лу геральд»? Не всерьез. Так, открываю иногда, взглянуть на таблицу приливов. Ее публикуют раз в неделю.

– Понимаю. Кстати, мадемуазель, а вы когда-нибудь писали завещание?

– Да, писала. Месяцев шесть назад. Перед тем как сделать оп.

– Qu’est ce que vous dites?[28] Какой еще оп?

– Операцию. Мне удалили аппендикс. Кто-то сказал, что лучше написать завещание, я и написала. Сразу почувствовала себя такой важной…

– А каковы условия завещания?

– Эндхауз я оставила Чарльзу. Остальное – Фредди, хотя, кроме дома, у меня все равно почти ничего нет. Да и налоги на наследство, скорее всего, превысят само наследство.

Пуаро рассеянно кивнул.

– Теперь я ухожу. Au revoir[29], мадемуазель. Остерегайтесь.

– Чего именно? – спросила Ник.

– Вы умны. Да, в этом вся проблема – кто знает, чего именно вам следует остерегаться? Кто может сказать?.. Но будьте уверены, мадемуазель: через несколько дней я узнаю правду.

– А до тех пор мне следует остерегаться отравы, бомб, револьверных выстрелов, автокатастроф и стрел, смазанных таинственными ядами южноамериканских индейцев, – радостно закончила Ник.

– Не смейтесь, мадемуазель, – сказал Пуаро серьезно. Дойдя до двери, он остановился. – Кстати, какую цену предлагал месье Лазарус за портрет вашего деда?

– Пятьдесят фунтов.

– А! – сказал Пуаро и с любопытством взглянул в темное, угрюмое лицо над камином.

– Но я ведь говорила вам, что не хочу продавать старика.

– Да, – ответил Пуаро. – Да, я понимаю.