Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1916 год. Сверхнапряжение

Зимняя сессия Думы. Новое наступление оппозиции

19 декабря 1915 г. (1 января 1916 г.) Родзянко обратился к главе правительства с письмом, в котором говорилось о том, что катастрофа, о неизбежности которой предупреждала Дума, уже наступила и что палата не возьмет на себя ответственность за поражение в войне, в связи с чем рекомендовал Горемыкину «уступить место более молодым силам». Это письмо стало широко известно среди общественности¹. 31 декаюря 1915 г. (13 января 1916 г.) Николай II издал приказ по армии и флоту, который заканчивался словами: «Я вступаю в новый год с твердою верою в милость Божию, в духовную мощь и непоколебимую твердость и верность всего русского народа и в военную доблесть Моих армии и флота»².

Ничто, казалось, не говорило в пользу скорых уступок, однако они вскоре последовали. 20 января (2 февраля) 1916 г., уступая давним требованиям оппозиции, император отправил в отставку Горемыкина и назначил на пост председателя Совета министров Б. В. Штюрмера³. Отставка Горемыкина была почетной – она сопровождалась высочайшим рескриптом, пожалованием в действительные статские советники 1-го класса с оставлением в должностях статс-секретаря, члена Государственного совета и сенатора⁴. Через два дня правительство приняло решение о созыве очередной сессии Государственной думы⁵. 25 января (7 февраля) император подписал указ об открытии ее заседаний начиная с 9 (22) февраля 1916 г.⁶ Расчет на достижение диалога с общественными силами был очевиден.

Борис Владимирович Штюрмер имел необычную для сановника биографию. До войны он был выборным председателем тверской губернской управы. Впрочем, далеко не все земцы уже тогда были в восторге от его действий⁷. Тверь была одним из очагов земского либерализма. «Прежний характер земства достаточно известен, – вспоминал Курлов, – поэтому, чтобы из обыкновенного правительственного чиновника мог выработаться председатель по свободному выбору населения, нужны были не средние, но выдающиеся способности. Эти же способности он проявил и в качестве ярославского губернатора, и управление его губернией можно назвать образцовым… Таким же образцовым работником был Штюрмер и в качестве директора департамента общих дел: он мог направлять и действительно направлял деятельность губернаторов, ибо все его указания носили практический характер и производили невольное впечатление на его подчиненных. По смерти Плеве Штюрмер был назначен членом Государственного совета, – единственный пример в истории русской бюрократии, когда лицо, занимавшее пост директора департамента, сразу попало в Государственный совет»⁸.

Во время войны вокруг Штюрмера образовался политический салон правого толка, в работе которого участвовал ряд членов Государственного совета, сенаторов, военных, губернских представителей дворянства и некоторых владык. В этом кружке проводилось обсуждение ряда политических вопросов (Земгор, общественные настроения, польский, галицийский, финляндский, думский) с целью выработки общего правого курса⁹. К мнению этого круга людей прислушивался Горемыкин, к кандидатуре Штюрмера положительно относилась императрица. Кроме того, Штюрмер имел репутацию достаточно ловкого человека, который умеет лавировать и сможет наладить отношения с Думой¹⁰. Эту его способность особенно выделяли члены правой фракции Государственного совета, почти единодушно отмечавшие способность нового премьера избегать крайностей, сглаживать противоречия, его близость к земцам, знание государственных финансов и проблем внешней политики и т. д.¹¹

Левые поначалу также отмечали осторожность Штюрмера и его стремление сторониться крайне правых кругов и суждений¹². Подчеркивалась и его скромность – 18 (31) января Штюрмер отправился на аудиенцию в Царское Село в вагоне 2-го класса, от вокзала его вез простой извозчик, таким же образом он возвратился и в Петроград, когда его будущее назначение было уже решено¹³. В нашем Отечестве подобного рода незамысловатые популистские приемы просто обречены на внимание, а часто и на более или менее длительный успех. В случае со Штюрмером внимание было, но в успех оно так и не развилось. Никак нельзя сказать, что эта фигура была с самого начала неприемлема из-за одиозности карьеры или непрофессионализма. Однако она так и не была принята. Члены Государственной думы отнеслись к смене главы правительства «холодно-равнодушно». Резкого неприятия поначалу не было, но об успокоении, преодолении разногласий и диалоге не могло быть и речи¹⁴.

Шингарев заявил: «Переменились лица, но остается, очевидно, прежняя система. Это совершенно ясно как из прошлого Б. В. Штюрмера, так и из его политических воззрений»¹⁵. Очень быстро умилительные статьи в прессе прекратились и в адрес нового премьера посыпались упреки и обвинения: старость (ему было уже 68 лет), близость к Распутину и императрице и, наконец, немецкая фамилия, что «явно» указывало на приверженность к некоей придворной немецкой партии, стремящейся к сепаратному миру¹⁶. По-другому и быть не могло. В январе 1916 г. среди думцев окончательно установилось мнение, что революция неизбежна вне зависимости от того, окончится война поражением или победой… Раз так – то главными задачами становились борьба за будущую власть и за контроль над властью нынешней¹⁷. Разумеется, такой подход исключал возможность диалога. Штюрмер был превращен в символ вызова либеральному лагерю¹⁸. Трансформация была почти молниеносной. Абсолютно верно описывают ситуацию слова Курлова: «Можно с уверенностью сказать, что если бы достославный Родзянко был назначен премьером, то он и нескольких дней не ужился бы с Думой»¹⁹.

Настроения абсолютного большинства депутатов Думы вскоре стали очевидными. 9 (22) февраля 1916 г. возобновила работу ее четвертая сессия. Это был день падения Эрзерума. Как всегда, успех на фронте сказался во внутренней политике. 4 (17) февраля, во время пребывания Николая II в Ставке, граф Фредерикс сделал доклад о желательности посещения монархом Думы. В Могилеве уже знали об успехе в Закавказье и надеялись, что в сложившейся ситуации этот акт должен был примирить правительство с общественностью²⁰. 8 (21) февраля, накануне открытия работы палат, на квартире главы правительства было собрано совещание министров. Штюрмер зачитал декларацию, которую он собирался представить на следующий день думцам. Ее содержание стало известно, и даже кадетская «Речь» признала, что документ составлен «в благожелательном тоне» – целый ряд положений декларации был заимствован из программы «Прогрессивного блока» (реформа городового положения, реформа волостного управления, укрепление трезвости навсегда). Тем не менее общее настроение думцев орган кадетов описал одним словом – «пессимизм»²¹.

При этом казалось, что ничто не предвещало очередного взрыва. 9 (22) февраля в 14:00 император посетил Государственную думу²². В вестибюле Таврического дворца его встречал Родзянко вместе с радостными депутатами. Перед началом заседаний в Екатерининском зале дворца в присутствии членов правительства и послов союзных стран был отслужен торжественный молебен в честь взятия Эрзерума²³. После окончания службы император сказал краткую речь, приветствуя депутатов, и пожелал им успешной работы. Ему ответил Родзянко, смысл его выступления сводился к следующей фразе: «Какая радость нам, какое счастье – наш Русский Царь здесь, среди нас»²⁴. После этого император проследовал в зал заседаний, где его встретили овациями, криками «ура» и пением гимна. Родзянко сопровождал императора и давал объяснения²⁵.

Момент был очень торжественный, единение короны и палаты казалось очевидным. Родзянко немедленно воспользовался этим и порекомендовал Николаю II объявить о даровании ответственного министерства. Тот обещал подумать об этом и покинул Думу под аплодисменты. В торжественной встрече не участвовали только левые депутаты, которые предпочли остаться в своих кабинетах²⁶. В Думе остался лишь сопровождавший императора великий князь Михаил Александрович, который наблюдал за работой депутатов из великокняжеской ложи. Заседания открылись в 15:12²⁷. Вечером того же дня та же картина повторилась и в Мариинском дворце перед открытием заседания Государственного совета. Даже время пребывания Николая II в верхней палате практически полностью совпало с тем, что он потратил на нижнюю. Император прибыл в Государственный совет в 20:30, а его заседания, после молебна и торжественных речей, начались в 21:40²⁸.

Работу думской сессии Родзянко открыл словами, казалось бы, обещавшими успешное развитие слушаний: «Великое историческое событие свершилось сегодня здесь. Его Императорскому Величеству благоугодно было осчастливить Своим посещением Государственную думу. Государь молился вместе с нами и в знаменательных словах пожелал представителям Своего верного народа успеха в занятиях их, направленных на пользу Его подданных. Великое и необходимое благо для русского царства – непосредственное единение Царя с Его народом – отныне закреплено еще могучей и сильней. И радостная эта весть наполнит счастьем сердца всех русских людей во всех уголках земли русской и одушевит новым приливом мужества наших славных и доблестных бойцов, защитников родины. Да здравствует же Великий Государь наш Николай Александрович на многие лета!»²⁹ Депутаты долго кричали «ура», но вскоре выяснилось, что посещение императора несколько подняло настроение в стенах представительного органа, но никакого реального влияния на ход работы сессии не оказало³⁰.

Затем выступил Штюрмер. Его речь не отличалась особо красивыми оборотами, хотя и не была лишена здравого смысла. Премьер убеждал: «Грядущее обещает нам сильную и бодрую Россию, но сложится она путями, которые потребуют к себе, с одной стороны, бережного, а с другой – в высшей степени осмотрительного отношения. Общественная мысль была бы только несправедлива к правительству, если бы поставила ему в упрек эту осмотрительность»³¹. В качестве главных направлений своей внутренней политики Штюрмер назвал продовольственный вопрос и борьбу с немецким засильем³². Фактически это было повторение программы А. Н. Хвостова³³. Речь нового премьера не произвела на депутатов должного впечатления³⁴. Выступавших после него А. А. Поливанова, И. К. Григоровича и С. Д. Сазонова думцы встретили и проводили аплодисментами³⁵. Более всего внимания удостоился военный министр, хотя он фактически похвалил мужество императора, взявшего на себя Верховное командование «в критическую минуту». С другой стороны, Поливанов не жалел ярких красок, хваля работу Особых совещаний по обороне, Земского, Городского союзов и т. п. По его словам, благодаря работе общественных организаций производство «необходимейших средств обороны» увеличилось с 2 до 5,5 раза³⁶. Результаты этой работы в описании Поливанова были прекрасны: «Сильный и свирепый враг попирает тяжелой пятой русские области, но началась мобилизация всей необъятной России, – началась и уже приходит на помощь армии»³⁷.

Представитель «Прогрессивного блока» С. И. Шидловский, выступая с ответом на речь Штюрмера, не преминул напомнить об этом, одновременно упрекнув правительство в задержке созыва представительских учреждений: «…большинство, однако, считает своим долгом отметить те серьезные услуги, которые уже и теперь оказаны делу обороны существующими общественными организациями, как земским союзом, городским союзом, военно-промышленными комитетами, всемерное поддержание которых во всем кругу их деятельности и устранение препятствий им со стороны администрации настоятельно необходимы в интересах армии»³⁸. Шидловский оглашал принятую накануне декларацию «Прогрессивного блока»³⁹, приписывая общественности достижения в деле снабжения армии и упрекая власть за разложение тыла. Это было повторение программных положений августа 1915 г.⁴⁰ Политика поиска путей примирения с общественностью явно терпела крах. Во всяком случае, с точки зрения лидеров этой общественности. Подводя итоги первой недели сессии, «Речь» отметила «отрицательный результат» оглашения декларации Штюрмера⁴¹.

ЦВПК торжествовал. Его орган отреагировал на речи Поливанова и Шидловского следующим образом: «10 февраля сего года останется памятным не только в русской истории, но и в маленьком уголке ее – в истории военно-промышленных комитетов. В этот день были торжественно признаны их заслуги перед родиной, как со стороны Государственной думы, так и со стороны Правительства. Итак, работа военно-промышленных организаций не осталась бесплодной и, следовательно, все утверждения правой прессы, обвинявшей военно-промышленные комитеты в бездействии, ныне признаны клеветническими со стороны самых компетентных органов империи»⁴². Попытки подвергнуть эту работу критике в Думе со стороны правых также не остались без внимания. Речи Маркова (второго)«Известия ЦВПК» посвятили развернутую статью под названием «Бесплодная демагогия»⁴³. Успехи в «серьезных услугах делу обороны», собственно, и были подтверждением требований создания министерства доверия. Они не были подтверждены доказательствами и были нацелены на создание благоприятного для либералов общественного мнения. «Настроение рабочих масс, – вспоминал генерал К. И. Глобачев, – изменялось в соответствии с нашими успехами или поражениями на театре войны, и оно столько же было чутко, как и настроение всех прочих слоев населения к внешним успехам»⁴⁴.

Эти настроения витали в воздухе. Отвечая на скрытые (впрочем, весьма небрежно) призывы левых в Думе к революции, 12 (25) февраля Пуришкевич заявил: «Война бывала иногда матерью революции, но всякий раз, когда революция рождалась в муках войны, она была плодом разочарования народа в способности его правительства защитить страну от неприятеля»⁴⁵. Однако народные массы реагировали не только на новости, приходившие с фронта. Думские либералы отнюдь не были настроены отказываться от борьбы со шпионами и изменниками как инструментом достижения своих целей, продолжая, таким образом, линию поведения весны-лета 1915 г. 9 (22) февраля 1916 г. представитель фракции националистов Л. В. Половцов фактически обвинил власть в подготовке «преждевременного мира», чего, по его словам, опасалась вся Россия, а также в излишне мягком отношении к изменникам и предателям⁴⁶