Участь Эшеров

Глава 19

Король Горы проснулся, как только почувствовал, что всходит солнце.

Он не имел ни малейшего представления о времени, которое словно остановилось много лет назад, и с тех пор каждый час походил на другой. Настоящее разрушало прошлое, будущее ломало настоящее. Он лишь знал, что злой промозглый ветер стихал до едва слышного шепота, что солнце поднималось над горами на востоке и что золотые лучи солнца пахли спелой земляникой.

Он лег спать на матрас, заваленный лохмотьями и газетами, как был в длинном черном пальто с дырами и ботинках на каучуковой подошве. Так что когда Король Горы поднялся с помощью своего сучковатого орехового посоха, ему не нужно было снова одеваться. В его рыжевато-седой нечесаной бороде застряли веточки, а остатки некогда прекрасной шевелюры сиротливо топорщились на голове. Вокруг, среди руин, когда-то бывших строением с грубыми каменными стенами, царил полнейший хаос. Здесь были навалены кучи консервных банок и бутылок, валялись обломки стиральной машины, трансмиссия от грузовика, клубок бечевки величиной с баскетбольный мяч, разбросанные журналы и газеты. Сухие листья, слетевшие сюда через зияющие дыры в дощатой крыше, шелестели под ногами старика, пересекавшего комнату.

Он подошел к окну — всего их в этой хибарке было два, оба без стекол — и подставил лицо солнцу.

Это лицо от высокого лба до острого выступающего подбородка покрывала густая сеть шрамов. Правый глаз отсутствовал, на его месте зияла темная морщинистая впадина. Левый глаз покрывала тонкая серая пленка, отчего он видел как сквозь туман. Правое ухо представляло собой обрубок. Несмотря на то что старик был истощен и ходил с опущенной головой, в его лице все еще была решительность, которая заставляла тех, кто приходил к нему — не с пустыми руками, а с консервами, бутылками или бечевкой для его коллекции, — первыми отводить глаза. Те, кто знал его как Короля Горы, поднимались сюда, на вершину Бриатопа, чтобы задать вопрос, выслушать совет или просто прикоснуться к нему. Тем, кто жил на горе, было хорошо известно, что старик, который, по слухам, живет на вершине Бриатопа уже более ста лет, может с точностью до дождинки предсказать погоду, заглянуть в душу человека и очистить ее от всего плохого, дать совет, поначалу казался бредом сумасшедшего, но позже удивлял своей правильностью. Он предвидел рождения и смерти, урожаи и неурожаи; он мог даже сказать, кому приглянулась соседская жена или муж. За все это он просил лишь консервы — больше всего любил бобы — и пиво, предпочтительно «Буффало рок». В обмен на моток бечевки можно было получить бессвязный прогноз погоды или описание того, как спрашивающий закончит свою жизнь на скользкой горной дороге.

Вот что можно было узнать, задавая вопросы Королю Горы.

Под пальто он носил три рваных свитера, которые, как и все другие дары, были принесены ему под скалу. К руинам никто не приближался. Обитатели Бриатопа знали, что это проклятое место, и лишь Король Горы осмелился поселиться здесь.

Он подставил лицо солнцу, чтобы согреться, и несколько раз глубоко вдохнул утренний воздух. Снаружи, над россыпью валунов и зарослями ельника, растаяли последние клочья тумана. Через некоторое время старик вышел из каменного строения и направился по твердой голой земле к краю горы.

Было все еще холодно, и он задрожал. Вокруг проглядывали очертания других каменных строений, большинство их лежало в руинах и почти не отличалось от поросших зеленым лишайником скал. Некоторые камни были черными как уголь.

Король Горы остановился. Он оперся на трость, а другой рукой ухватился за высохшее дерево. Затем устремил взор на стоящий почти двумя тысячами футов ниже огромный дом на острове посреди черного спокойного озера.

Долгое время он стоял не шевелясь, и со стороны могло показаться, что старик врос в землю. Он, казалось, чего-то ждал, голова была слегка наклонена набок, а единственный глаз направлен, как дуло ружья, вниз, на Лоджию.

— Я тебя уже хорошо знаю, — сказал старик тихим скрипучим голосом. — Какой будет твоя следующая каверза?

Его взгляд обежал огромные угодья Эшерленда и вернулся к исполинскому дому.

— Ветер к дождю, — сказал он. — Вода камень точит. У тебя сегодня отличная ухмылка. Каким будет твой следующий трюк?

Налетел ветер, подхватил с земли сухие листья.

— Это мальчик? — прошептал Король Горы. — Или тебе все еще нужен я?

Далеко внизу летели птицы. Утки или голуби. Он видел, как они сбились с курса, будто захваченные внезапным потоком воздуха, врезались в стену Лоджии и, кружась, попадали на землю.

— Я тоже умею ждать, — сказал старик.

Но в глубине души он понимал, что очень долго прождать не сможет. Часто болела спина, то и дело пропадало зрение, а ноги иногда, особенно перед дождем, были так плохи, что он совсем не мог ходить. Старик потерял счет времени, но его тело болезненно отмеряло года. Холодный ветер пришел из Эшерленда, и в нем Король Горы почуял новый запах, словно где-то горело дерево. Что бы это могло быть? И как с этим связан мальчик?

Ответов не было. Его внутренний глаз тоже становился слепым. Он повернулся и медленно побрел в свое убежище.

Не дойдя, остановился и поворошил посохом сухие листья.

На земле остались следы зверя. Старик видел, что они шли из леса и заканчивались в пятнадцати футах от его дома. Затем огибали дом и уходили обратно в лес.

Он знал, что за ним наблюдают. Это ему даже нравилось, но появление следов — чудовищных, глубиной по меньшей мере в дюйм — обеспокоило. Ему было известно, что за зверь побывал здесь ночью. Раньше этот зверь не подходил так близко, когда старик спал.

Во рту скопилась слюна, старик сплюнул на след и растер ногой. Затем медленно побрел в свое жилище, чтобы позавтракать консервированными бобами и пивом.

Глава 20

Леса Эшерленда пламенели в ярких лучах утреннего солнца. Листва древних гигантских дубов отливала пурпуром и багрянцем. Листья ясеней блестели, как золотые монеты. Каштаны пестрели зеленью и золотом.

Кэт и Рикс ехали верхом по одной из множества петляющих среди деревьев тропинок. Рикс давно уже не сиживал в седле, но этим утром к нему пришла Кэт и заставила прокатиться с ней перед ланчем. Конюх, дородный негр средних лет по имени Хамфрис, выбрал для Рикса довольно смирную чалую кобылу, а Кэт взяла своего любимого коня, резвого белого жеребца с черной звездочкой на лбу.

Они отъехали от Гейтхауза на милю и направились на восток. У Рикса создалось впечатление, что он находится под крышей огромного храма с высокими ветвистыми деревьями-колоннами. То и дело легкий ветерок забрасывал Рикса и Кэт опавшей листвой.

Кэт, одетая в бежевый бархатный костюм, молча показала на деревья сбоку от тропинки, и Рикс успел заметить двух белохвостых оленей, на мгновение застывших перед прыжком в густой кустарник. Солнечный свет как будто просачивался сквозь затемненные стекла.

Если Бог существует, то в этот момент Он, должно быть, находился в Эшерленде. Мир казался тихим и спокойным. Безмятежность, многие годы неведомая Риксу, теперь была повсюду. Хрустящий воздух имел острый аромат земли. Сандра насладилась бы этим великолепным моментом. Она принадлежала к тому редкому типу людей, которые даже в самой черной туче найдут просвет. Она всегда уговаривала Рикса очистить душу от старых семейных обид. Он рассказывал очень сбивчиво, особенно об отце, но Сандра терпеливо слушала и помогала ему выговориться. Она даже вызвалась поехать в Эшерленд, чтобы быть рядом, когда он попробует помириться с родителями и братом. С Сандрой он чувствовал, что кое-чего стоит. А потом зашел в ту залитую кровью ванную и чуть не спятил.

Рикс винил во всем себя. Он был слишком поглощен своими проблемами, чтобы почувствовать, как трудно супруге.

Или хуже того: он слишком красочно живописал свои эмоции, и призраки его детства в конце концов победили Сандру.

— Где ты? — позвала Кэт и придержала лошадь, чтобы Рикс догнал ее.

Он моргнул, возвращаясь из призрачного мира.

— Извини. Я задумался о том, до чего же здесь прекрасно.

— Как в старые времена. — Улыбка Кэт в это утро была ослепительной. Не осталось и следа от той холодной практичности, которую она выказала вчера, когда они говорили о будущем «Эшер армаментс». Ему снова было с ней уютно. — Мне не хватало компании для прогулок.

— Разве Бун с тобой не катается? А я-то считал его великим наездником.

Она пожала плечами.

— Большую часть времени он проводит наедине с собой.

Обычно он уезжает на скачки.

«Тень Эрика», — подумал Рикс. Он вспомнил, как вопила Паддинг, когда Бун тащил ее из столовой.

— Что Паддинг имела в виду, говоря об агентстве Буна? — спросил он.

— Не знаю. Думаю, она была пьяна и плела чушь. А что?

— Бун из тех людей, которые хвастаются с утра до ночи, но о своей работе говорят не слишком много. Не кажется ли тебе это странным?

— Никогда об этом не думала. Но я знаю, что это законный бизнес. Папа вкладывает туда деньги. — Она лукаво улыбнулась. — Что ты задумал, Рикс?

— Бун слишком уклончив, когда ему бы надо себя кулаком в грудь бить. Он каждый вечер уезжает в свой клуб?

— Почти каждый.

— Хорошо. Пожалуй, я поговорю с Паддинг.

— На твоем месте я бы с ней не связывалась, — предупредила Кэт. — Она сущее наказание.

Он кивнул, хотя не придал ее словам значения. Они продолжали углубляться в лес, а мыслями Рикс был в библиотеке.

— Кэт, — спросил он как бы между прочим, — почему папа принес те книги из Лоджии?

— Твое писательское любопытство работает не переставая?

— Возможно. Папа увлечен какой-то конкретной идеей?

Кэт колебалась.

— Не знаю, стоит ли отвечать.

— Почему?

— Потому что… ну, ты знаешь, безопасность и всякое прочее.

— Что, по-твоему, я собираюсь делать? — Он натянуто ухмыльнулся. — Продамся русским? Ну давай выкладывай, что там за большой секрет?

— Ладно, не думаю, что это повредит. Папа мне сказал, что он работает над чем-то новым для «Эшер армаментс». Проект называется «Маятник», но что это и для чего, я не знаю. К отцу недавно приезжали генерал Маквайр и мистер Меридит.

Должно быть, это важно для него, раз он позволил им воспользоваться вертолетом.

— «Маятник», — повторил Рикс. — Звучит зловеще.

«Что же это за новый дьявольский замысел „Эшер армаментс“, — подумал он. — И как с этим связаны старые документы?»

Неожиданно в его сознании возникла фотография Норы с младенцем на руках. Семейное кладбище было расположено на севере, неподалеку от Лоджии. В двадцати минутах езды отсюда. Если у Уолена был умерший в детстве брат или сестра… то там может находиться могила или надгробие.

— Мы ведь не слишком далеко от кладбища? — спросил он.

— О боже! — сказала она с притворным ужасом. — Только не говори мне, что Бун прав!

— Насчет чего?

— Насчет того, что ты скучаешь по своему призванию, что у тебя глубоко укорененное желание грабить могилы.

— Не совсем так, хотя, когда я рядом с Буном, возникает желание увидеть в могиле его. Нет, конечно. Я серьезно.

Хотелось бы туда прокатиться и посмотреть.

— На кладбище? — Она состроила гримаску. — Но с чего вдруг?

— С того, что сегодня прекрасный день. С того, что я сумасшедший. С того, что я так хочу. Ну? Поедешь со мной?

— Я вижу, ты знаешь толк в шутках! — сказала Кэт, но на следующем пересечении тропинок свернула на север.

Они выехали из леса на мощеную дорогу и проскакали по мостику, перекинутому через канал, соединяющий два озера.

На другой стороне был эшерлендский мемориал: два акра земли, уставленной скульптурами и огороженной восьмифутовыми мраморными стенами с большими бронзовыми воротами.

Рикс и Кэт привязали лошадей к нижним веткам сосны и вошли в ворота кладбища. Внутри яркие краски осенних деревьев изящно оттеняли фантасмагорию мраморных и гранитных монументов, обелисков, причудливых статуй и религиозных символов. Дорожки пересекались друг с другом, прорезая ухоженные ряды декоративного кустарника, чтобы сойтись у белой часовни, расположенной в центре мемориала. Еще здесь были японский сад камней, искусственный водопад с несколькими террасами и прудиком, в котором плавали золотые рыбки, Грот уединения, где можно было предаваться размышлениям в искусственной пещере в присутствии статуй святых, и коллекция старинных паровых машин Болдуина времен первых железных дорог. Рикс знал, что могилы Эшеров находились рядом с часовней. По периметру сада хоронили слуг. Даже для домашних животных отвели местечко.

Чуть приотстав, Рикс следом за сестрой шел к часовне. Он миновал ряд статуй, одновременно чарующих и отталкивающих. Первым было скульптурное изображение пышущего здоровьем ребенка, вторым — подростка с обращенным к небу лицом, и через каждые пять футов гротескно повторялась эта же фигура, но все более и более старая и дряхлая. Последним стоял скелет с трясущимися руками.

Около него поднималась позолоченная пирамида высотой в двадцать футов, под которой нашел последнее пристанище Хадсон Эшер. На ней бронзовела эпитафия: «ОН ВИДЕЛ БУДУЩЕЕ». Дата рождения отсутствовала, а датой смерти было 14 июля 1855 года. Через десять ярдов, под статуей монахини со сложенными руками, лежала его жена, Ханна Берк Эшер.

Изящная ограда и ряд херувимчиков из известняка отделяли могилу Ханны от простого надгробия из черного мрамора, на котором было высечено имя Родерик. Лежал ли под надгробием прах этого человека или нет, Рикс не знал. Могилы Маделин Эшер не было.

Рикс уже приходил сюда в поисках успокоения после самоубийства Сандры, но напрасно. Было что-то ужасно нездоровое в громоздких монументах и статуях ангелов смерти, словно она справляла здесь свой шабаш под крики постыдной радости, слетающие с губ нового поколения на могилах стариков.

Арам Эшер был погребен под мраморным кубом высотой десять футов, по углам стояли изваяния людей в полный рост с чем-то вроде дуэльных пистолетов в руках. Глаза у всех статуй были разные: рубиновые, изумрудные, нефритовые и топазовые. Рядом стоял такой же куб, но без фигур. Под ним лежала Синтия Кордвейлер-Эшер. Надпись на камне гласила:

«ИЗ ПРАХА В ПРАХ. СКОНЧАЛАСЬ 8 ОКТЯБРЯ 1871 ГОДА». Рядом с этими надгробиями, окруженными литой металлической оградой, стояла мраморная колонна, увенчанная маленьким мраморным роялем. На ней были железные буквы: «ШАНН».

Тридцатью футами дальше под гранитной копией Лоджии, весившей по меньшей мере тонну, покоился Ладлоу Эшер.

В оформлении этой могилы чувствовалась рука Эрика. Надпись гласила: «ЛАДЛОУ ЭШЕР. ДОРОГОМУ ОТЦУ». По бокам были могилы двух его жен — Джессамин Эшер и Лоретты Кенворт Эшер.

Могила Эрика выделялась среди прочих статуей вставшей на дыбы лошади, украшенной золотым орнаментом и драгоценными камнями. Он лежал один, не защищенный даже тенью деревьев. Могилы Норы, как и могилы Симмса, не было.

Со времени последнего визита Рикса здесь прибавилась новая секция. Свежевысеченные ангелочки поднимались из черной с золотыми прожилками глыбы мрамора. На ней было имя Уолена Эшера и дата его рождения. Неподалеку стояло надгробие из розового мрамора с надписью: «МАРГАРЕТ — МОЯ ЛЮБОВЬ».

— Ну как, с тебя довольно? — спросила Кэт у него из-за спины. — Не скажу, что это мое самое любимое место.

Он стоял, глядя на две могилы, предназначенные для его отца и матери, и чувствовал себя очень старым. Вид этих камней убедил его в надвигающейся смерти Уолена даже больше, чем слова доктора Фрэнсиса. Через какую-нибудь неделю, а то и раньше, его отец будет лежать в земле. Как Рикс воспримет это? Он был давно знаком с бешеным переплетением любви и ненависти, но теперь в этот клубок противоречивых чувств проникла печаль.

— Да, — сказал он слегка отстраненно.

Перед могилой Эрика он опять остановился. За ней, футах в тридцати, стояла трехфутовая ограда. Рикс увидел маленький затылок — еще одна статуя. Он подошел ближе.

— Рикс! — раздраженно крикнула Кэт. — Пойдем!

Он прошел за ограду и обогнул ангела, играющего на арфе. У Рикса екнуло сердце, и он сказал:

— Кэт, подойди на минутку.

Она вздохнула, покачала головой, но подошла и посмотрела на памятник.

— Что там?

— Вот что. — Рикс показал на надгробие.

На арфе было выгравировано: «СИММС — НАШ ЗОЛОТОЙ МАЛЬЧИК».

— Симмс? Я не слышала ни о каком Симмсе.

— Может быть, ты и не должна была слышать. Симмс был братом отца. Он, должно быть, умер маленьким, судя по размерам могилы.

— Брат отца? Да ну! Папа единственный ребенок!

— Возможно, он хотел, чтобы мы так думали, — ответил Рикс. — Но почему, я не знаю.

— Ты ошибаешься. Симмс, должно быть, ребенок слуги.

— Никто из слуг или их детей здесь не похоронен, — напомнил он ей. — Только Эшеры. По некоторым причинам папа держал все эти годы существование Симмса в секрете.

— Брось. Послушать тебя, так жуть берет. Я все-таки считаю, что это ребенок слуги. А может, это собака? Слушай, ты как хочешь, а я ухожу.

Рикс нагнулся и потрогал выгравированные буквы. «СИММС — НАШ ЗОЛОТОЙ МАЛЬЧИК». Чьи это чувства? Норы? На камне не было даты, значит, вполне возможно, что Симмс умер младенцем. В этом случае Уолен едва ли знал своего брата. Вставая, Рикс заметил, что Кэт незаметно покинула его. Нельзя ее за это винить — он, должно быть, напоминал вурдалака.

К тому моменту как Рикс вышел с кладбища, он сполна насытился образами смерти. Кэт уже уехала. Отвязывая свою лошадь и забираясь в седло, он подумал, что ей надо привыкать к смерти, если она всерьез хочет вести дело Эшеров.

Дорог было две: на север и на юг. Южная привела бы его в конечном итоге в конюшни. Северная шла мимо Лоджии. Стоял теплый солнечный день, и Рикс захотел посмотреть на ту огромную трещину, про которую писала в своем дневнике Нора. Он направился на север.

Через пятнадцать минут Рикс заметил дымоходы и громоотводы, торчащие над деревьями. Не успел он морально приготовиться к предстоящему зрелищу, как лес расступился и он выехал на восточный берег озера. Перед ним открылась Лоджия, отделенная черной гладью воды.

«Это фантазия сумасшедшего, — подумал Рикс. — Ни один император, царь или король никогда не воздвигал такого святотатственного монумента войне». Рикс посмотрел вверх, на лениво прогуливающихся по крыше львов, а затем его взгляд переместился на тусклый стеклянный купол, похожий на перегоревшую лампочку. С озера от Лоджии подул ветерок, и Рикс задрожал, как будто повеяло лютым холодом. О берег, поросший тростником, тихо плескалась вода, покрытая зелеными водорослями.

Единственная дорога на остров шла через широкий гранитный мост. Объехать Лоджию с севера по берегу невозможно, там непроходимый лес. Рикс направил лошадь к мосту.

Сердце застучало сильнее.

Проехав по мосту десять футов, Рикс резко натянул поводья. Тень Лоджии, разбухающая и ужасная, поджидала его, чтобы поглотить.

Подъехать ближе он не мог. Лоджия все еще имела над ним власть. Даже на таком расстоянии он чувствовал себя слегка подавленным и испуганным. Когда он разворачивал лошадь, его ладони были скользкими от пота.

Рикс пустил кобылу по тропинке через лес, намереваясь срезать угол по пути к конюшням. Напряжение ослабло, лишь когда Лоджия скрылась за деревьями. По мере того как он углублялся в лес, солнечный свет превращался в густой оранжевый туман.

Внезапно кобыла дернула головой с такой силой, что Рикс едва не выпустил поводья. Она упиралась, ржала и фыркала.

Через пару минут Риксу удалось успокоить ее поглаживаниями по шее, и они двинулись дальше. Он смотрел по сторонам, недоумевая, что могло ее напугать. Лес выглядел спокойным, лишь шептал в кронах ветер да изредка доносились издали птичьи голоса.

Лошадь снова дернула головой, а ее задние ноги беспокойно затанцевали.

— Да уймись ты, — тихо сказал Рикс.

Из ее горла вырвался храп, но она подчинилась и снова пошла вперед.

Проехав ярдов тридцать, Рикс увидел старые ржавые фонари по сторонам тропинки. В полумраке проглядывал ряд больших металлических клеток. Они были искорежены до неузнаваемости, по ним змеились темно-зеленые плети вьюнка, и оттуда, от деревьев, покрытых серым грибком, шел запах разложения.

Это были руины личного зоопарка Эрика. Маргарет рассказала Риксу, что в 1920 году владелец поджег его, но почему — она не знала. Львы, тигры, пантеры, крокодилы, питоны, зебры, газели и разные экзотические птицы большей частью погибли в огне, но некоторым удалось вырваться из клеток и убежать в лес. Изредка какой-нибудь местный фермер клялся, будто видел зебру, промчавшуюся по его табачному полю и скрывшуюся в лесу. В 1943 году охотником был подстрелен старый беззубый леопард. И конечно, была Жадная Утроба.

Предания гласили, что Жадная Утроба — мутант, отпрыск черной пантеры, которая удрала из зоопарка и на воле совокупилась с каким-то зверем. Иные легенды утверждали, что Жадная Утроба имеет столь же почтенный возраст, как сама гора Бриатоп.

Рикс проезжал мимо сломанных клеток, бетонного бассейна для крокодилов, теперь наполненного дождевой водой, вольеров, заросших вьюнком, и ему казалось, будто он слышал крики животных. Самые сильные из них, должно быть, пытались протиснуться сквозь решетки и либо погибали при этом, либо вырывались на свободу. Риксу никогда не нравилось это мрачное место. Бун же, напротив, в детстве любил приходить сюда и играть между клетками. Но Рикс всегда обходил стороной заброшенный зверинец.

Его кобыла снова остановилась. Казалось, она сомневалась, какое направление выбрать. Заставив ее повернуть на следующей развилке, он увидел то, что ее напугало.

В пяти или шести футах над землей болталось восемь трупов животных, подвешенных проволокой к нижним веткам деревьев. Здесь было три белки, два опоссума, рыжая лисица и два оленя. Всех привязали за ноги. Рикс почувствовал запах крови, которая стекала с трупов, и понял, что лошадь почуяла это намного раньше. Вокруг, весело жужжа, роились мухи.

Он подъехал ближе, насколько ему позволила лошадь. На глотках у животных глубокие разрезы, глаза почти полностью съедены насекомыми, а в застывшей крови кишат батальоны жуков. Рикс отмахнулся от мух, сновавших вокруг его головы.

— Боже! — пробормотал он.

Он вспомнил свет, который видел ночью из окна. Свет мелькал именно здесь. Неужели это чья-то шутка?

Трупы слегка покачивались, снова напомнив Риксу о мрачном сюрпризе Буна в отеле «Де Пейзер». Но конечно, Бун не настолько туп, чтобы выходить посреди ночи и делать такое!

Он объехал висящие трупы, и вскоре руины зоопарка остались у него за спиной. Что-то в этой сцене встревожило его сильнее, чем сама жестокая бойня.

Через несколько минут он понял, что именно.

На трупах отсутствовали дырки от пуль, были лишь перерезаны глотки.

Как же этих зверей поймали?

Он пришпорил кобылу, и она рысью поскакала в конюшню.

Глава 21

— Что я хотела бы узнать, — решительно сказала Рэйвен Дунстан, — так это почему вы не отрядили на гору Бриатоп человек тридцать с ищейками. Мне кажется, это первое, что должно было прийти вам в голову!

Напротив нее за столом в своем тейлорвилльском офисе сидел Уолт Кемп, окружной шериф. Это был плотный мужчина с коротко подстриженными седыми волосами и бакенбардами. Квадратное волевое лицо и темно-карие глаза, в которых читалась усталость от этого интервью, выдавали в нем человека, привыкшего работать на свежем воздухе, преуспевающего фермера с некоторой полицейской подготовкой. Он решил баллотироваться в шерифы округа из-за того, что его предшественник был чертовски ленив. Вот уже второй год Кемп занимал эту должность и был бы рад ее оставить. Не то чтобы в округе было плохо с преступностью, совсем нет. Не считая нескольких краж со взломом, угонов автомобилей и самогоноварения, все в порядке, но бумажной волокиты невероятно много. Штат недоукомплектован, бюджет урезан, и вот теперь здесь снова сидит Рэйвен Дунстан и нудит на свою любимую тему.

— Не думаю, что смогу найти хотя бы пятерых желающих туда взобраться, — ответил он, закуривая. — Да, я рассматривал такую возможность. Если на то пошло, в прошлом году я уже возил туда двух человек с собаками. И знаете, что произошло? Кто-то подстрелил солью одну из собак, а потом начал палить и в нас тоже, едва мы успели выйти из машины.

Наверное, они решили, что мы собираемся искать самогонные аппараты.

— Значит, вы сдались? Почему?

— Мы не сдались. Мы просто решили, что с солью в задницах не сможем продолжать поиски должным образом. Прошу прощения за грубый натурализм. — Он затянулся сигаретой и выпустил дым из ноздрей. — Эти люди на Бриатопе — сущие черти, мисс Дунстан. Они не желают, чтобы на их территории появлялись чужаки. Как вам известно, я назначил туда своего человека — Клинта Перри. Он единственный, кто меня хотя бы слушает, когда я пытаюсь найти добровольцев.

Все прочие на горе просто не любят, чтобы их беспокоили.

Рэйвен покачала головой.

— Не могу в это поверить! Вы шериф округа. Это ваша работа — беспокоить людей!

— Они не хотят моей помощи. — Кемп пытался держать себя в руках. Дочь Уилера, подумал он, достанет кого угодно. — Когда к тебе подходят с винтовками, что остается делать? Клинт пытается помочь мне, но это всего лишь один человек. А тамошний народ за ту поддержку, которую он мне оказывает, относится к нему как к вредителю.

— Я хочу кое-что вам прочитать. — Рэйвен вынула из сумочки записную книжку. — Когда я приняла газету от отца, я просмотрела старые номера «Демократа». Папа держит дома подшивки. Я изучила все упоминания о пропавших детях, какие только смогла отыскать.

— Валяйте, — сказал он.

— С тысяча восемьсот семьдесят второго, — сказала Рэйвен, — каждый год происходило три или четыре таких случая, за исключением тысяча восемьсот девяносто третьего.

В том году на Бриатопе были землетрясения. Как минимум три или четыре. Это только те случаи, о которых сообщалось.

А сколько могло быть еще? Сложите все упомянутые вместе, получится свыше трехсот. Большинство исчезновений случилось в октябре и ноябре. Время урожая. Триста детей, все в возрасте от шести до четырнадцати, все из района, включающего в себя Бриатоп, Фокстон, Рэйнбоу и Тейлорвилль. Как вы думаете: это стоит того, чтобы кого-то побеспокоить?

— Не следует иронизировать на эту тему. — Кемп затянулся сигаретой так сильно, что чуть не обжег пальцы. — Когда вы пришли ко мне, желая посмотреть дела пропавших детей, я решил, что вы хотите написать отчет о том, как много я над этим работаю, а не очередной пасквиль. Я даже дал вам в виде одолжения фамилию того парня, Тарпа.

— Я оценила вашу услугу, но не вижу, чтобы вы хоть что-то делали.

— А что я могу, женщина? — невольно повысил он голос.

Машинка секретарши за стеной внезапно замолчала. — Самому подняться на Бриатоп? Конечно, что-то там происходит!

Я не утверждаю, что все это продолжается аж с тысяча восемьсот семьдесят второго, потому что меня тогда здесь еще не было! И если бы вы с Уилером хоть немного походили на остальных Дунстанов, я мог бы вас упрекнуть в раздувании слухов. Хорошо, вот что мы имеем: дети пропадают вдруг средь бела дня. И я подчеркиваю, пропадают бесследно, мисс Дунстан! От них не остается ни клочка одежды, ни отпечатка ноги, ничего! И когда вы задаете вопросы на Бриатопе, то вместо ответов получаете от какого-нибудь проклятого горца угрозу пристрелить вас. Что мне остается делать?

Рэйвен, не отвечая, закрыла записную книжку и положила ее в сумочку. Она знала, что шериф прав. Если все остальные так же упрямы, как Майра, то разве можно провести нормальное расследование?

— Не знаю, — сказала она наконец.

— Вот именно. — Он сердито ткнул сигаретой в пепельницу. На его скулах горели пятна. — Я тоже. Вот что я вам скажу. — Он пристально посмотрел ей в глаза. — Никакого Страшилы не существует. Это выдумка, чтобы пугать детей. Когда ребенок уходит в лес и не возвращается, то считается, что его взял Страшила. Ну а как насчет тех, которые просто теряются? Или тех, кто сбегает из дома? Вы ведь знаете, что там, наверху, далеко не особняки. Я готов биться об заклад, что многие дети бегут оттуда в город.

— В шестилетнем возрасте? — язвительно спросила она.

Кемп сложил руки на усеянном чернильными пятнами столе. «Сегодня он выглядит более усталым, — подумала Рэйвен, — чем в предыдущие встречи».

— Я пару раз ездил на Бриатоп, — сказал он тихо. — Оба раза один. Знаете, какая большая эта гора, какой густой на ней лес? Тамошние шипы могут пронзить тебя не хуже ножа. Отошел на десять футов от тропинки — и все, заблудился. Там есть пещеры, овраги, огромные ямы и бог знает что еще. Угадайте, что находится на самой верхушке? Целый город, вот что.

— Город? Какой город?

— Ну, сейчас это всего лишь руины, но много лет назад там был город. Теперь на этих развалинах никто не живет, кроме одного старикашки, который зовет себя Королем Горы. — Несколько секунд он грыз заусенец. — И я скажу вам кое-что еще, — решился шериф. — Клинт Перри говорит, что он не поднимется к тем руинам, даже если вы заплатите ему пятьсот баксов.

— Храбрый у вас помощник. Он что, боится одного старика?

— О черт! Нет. Послушайте, вы ведь не собираетесь напечатать это в газете? Думаю, я ясно дал понять, что говорю не для печати.

— Не напечатаю, — согласилась она.

Если бы Рэйвен не нуждалась время от времени в конфиденциальной информации, то давно бы уже могла дискредитировать этого человека и заставить его уйти в отставку.

— В этом проклятом месте живут привидения, — сказал Кемп. Он криво улыбнулся, давая понять, что на самом деле в это не верит. — По крайней мере, так говорит Клинт Перри. Я был там один раз, и этого мне достаточно. Кое-где сохранилась каменная кладка, но она черна как сажа, и я клянусь Богом, что там видны очертания людей, сгоревших прямо на стенах. Теперь можете смеяться, если хотите.

Рэйвен решила было сухо улыбнуться, но выражение глаз Кемпа остановило ее. Она увидела, что шериф совершенно серьезен.

— Люди на стенах? Гм…

— Нет. Я этого не говорил. Я про очертания людей, силуэты. У вас душа уйдет в пятки при виде этих картинок, уж это я вам гарантирую!

— Что там произошло?

Он пожал плечами.

— Будь я проклят, если знаю. Но я слышал всякие-разные истории о горе Бриатоп. Будто бы однажды летней ночью упала комета и подожгла всю гору. Вы, конечно, слышали о черной пантере, которая будто бы бродит там. Эта тварь с каждым годом все больше. А еще про ведьм слухи ходят. Разные дураки…

— Про ведьм? — перебила Рэйвен. — Я этого не слышала.

— Да Бриатоп, если верить молве, раньше просто кишел ими. Гил Партайн из Рэйнбоу говорит, что его покойная бабушка частенько рассказывала о нечистой силе. Уверяла, что сам Господь Бог пытается разрушить Бриатоп. Похоже, у Него ничего не вышло, так как гора все еще стоит.

Рэйвен посмотрела на свои часы и увидела, что опаздывает на встречу с Риксом Эшером. Этот визит к шерифу Кемпу был абсолютно бесполезен. Она повесила сумочку на плечо и встала, чтобы уйти.

— Буду держать вас в курсе, — приподнял Кемп над стулом свое грузное тело. — Мой вам совет: не верьте всему, что слышите. Страшилы не существует. Кто-нибудь обязательно найдет тело маленького Тарпа. Он лежит где-нибудь на дне ущелья, а может, запутался в терновнике и не смог выбраться.

— Значит, нам останется лишь разыскать трупы остальных двухсот девяноста девяти детей? — И прежде чем шериф успел ответить, она покинула офис.

За двадцать минут Рэйвен преодолела расстояние от Тейлорвилля до Фокстона и в начале четвертого вошла в кафе «Широкий лист». Там было пусто, если не считать скучающей официантки с высокой прической и коренастого бородатого мужчины в комбинезоне, сидевшего за стойкой с пончиком и чашечкой кофе. А еще там был Рикс Эшер, ждал ее за тем же столиком, где они сидели вчера.

— Прошу прощения за опоздание, — сказала она, усаживаясь. — Я была в Тейлорвилле.

— Ничего страшного. Я только вошел.

Он опять припарковал свой красный «тандерберд» за углом, где его не было видно. После ланча Рикс укрылся в своей комнате, чтобы просмотреть кое-что из взятого ночью в библиотеке. Старые бухгалтерские книги, исписанные неровными буквами и цифрами, — не слишком увлекательное чтение.

Куда более интересными оказались письма, в основном от владельцев банков и сталелитейных компаний, заводов по производству пороха. Однако несколько писем было от женщин.

Два из них, все еще сохранившие слабый аромат лаванды, были определенно развратными и описывали сеансы жестокого секса с поркой. В два тридцать Рикс улизнул из Гейтхауза.

Махнув рукой, Рэйвен отослала официантку еще до того, как та успела подойти к столу.

— Вчера вечером я рассказала папе о вашем предложении, — сказала она. — Во-первых, он скорее пробежит стометровку, чем доверится вам. Во-вторых, он хочет с вами встретиться.

«Уже лучше», — подумал Рикс.

— Когда?

— Как насчет того, чтобы прямо сейчас? Моя машина снаружи, если вы не боитесь оставить свою здесь.

Рикс кивнул и вскоре уже сидел в «фольксвагене» Рэйвен. Они выехали из Фокстона и свернули на узкую деревенскую дорогу у северной границы города. Он получил возможность откинуться на сиденье и как следует рассмотреть Рэйвен Дунстан. У нее четкие и гладкие черты лица. Волосы темные, густые и волнистые. Косметики очень немного, и Рикс счел, что больше ей и не требуется. Она обладала естественной привлекательностью в сочетании с вполне земной чувственностью.

В глазах угадывалась сила, и Риксу подумалось: интересно, как Рэйвен выглядит, когда смеется? Казалось, девушка не побоится пойти куда угодно и сделать что угодно. У нее есть характер. В противном случае она не стала бы названивать в Эшерленд, добиваясь своего. Он понял, что она ему нравится.

Но в следующий момент он отвел взгляд. Его чувства к Сандре все еще были сильны. Пока не будет найден ответ на вопрос, почему она покончила с собой в ванне, Рикс не перестанет о ней думать.

Рэйвен почувствовала, что спутник наблюдает за ней, и мельком взглянула на него. Хотя он казался изнуренным, она сочла его привлекательным мужчиной. Ему не хватает света в глазах, решила она. В них была мрачность, которая ее тревожила.

— Как вышло, что вы связались с «Демократом»? Почему не пошли работать в крупную газету или на телевидение?

— Некоторое время я работала в крупной газете, в Мемфисе. Почти три года я была редактором отдела. Но однажды позвонил папа, и пришлось ехать домой. Моя семья очень давно владеет «Демократом». Кроме того, папе была нужна помощь в связи с его книгой.

— Вы помогаете ее писать?

— Нет. Я даже не видела рукописи. Он не разрешает мне быть рядом, когда работает над ней. Папа — весьма скрытный человек. И еще он очень гордый и упрямый.

— Мой отец придерживается другого мнения о нем, — сказал Рикс и заметил, что девушка улыбнулась.

Это была приятная улыбка, и Рикс надеялся, что увидит ее снова.

Рэйвен свернула на длинную гравийную дорогу, которая плавно поднималась по сосновой просеке к двухэтажному дому с фронтоном на холме, с которого открывался великолепный вид на горы.

— Добро пожаловать к моим родным пенатам, — сказала Рэйвен.

Поднимаясь следом за ней по ступенькам крыльца, Рикс уже собрался спросить о ее хромоте, но в это время входная дверь отворилась и он впервые увидел Уилера Дунстана.

Глава 22

Уилер Дунстан был прикован к моторизованной инвалидной коляске, которой управлял с помощью ручного рычага.

— Так, стойте, — скомандовал он голосом, похожим на скрежет грубой наждачной бумаги. — Дайте мне сначала рассмотреть вас.

Рикс остановился. Блестящие голубые глаза старика, почти того же оттенка, что и у дочери, но гораздо более холодные, осматривали его с головы до ног. Рикс отвечал взаимностью. Уилеру Дунстану, вероятно, немного за шестьдесят.

У него коротко подстриженные волосы стального цвета, небольшая седая борода и усы; с ними он выглядит еще более сердитым. Несмотря на то что ноги старика в джинсах кажутся тонкими и усохшими, верхняя половина его туловища жилиста и мускулиста, а предплечья, над которыми закатаны рукава выгоревшей голубой рубашки, вдвое больше в обхвате, чем у Рикса. Мускулистая шея позволяет предположить, что до того, как Уилер Дунстан оказался прикован к этому креслу, он был человеком сильным.

Риксу подумалось, что визави способен голыми руками разогнуть подкову. В зубах у него была зажата большая трубка, из нее клубами валил сизый дым.

— Если вы пытаетесь найти оружие, его у меня нет, — сказал Рикс.

Губы Дунстана дрогнули в улыбке, но тревога в глазах не таяла.

— Ладно, внешне вы вполне похожи на Эшера. А ну-ка, быстро: как звали начальника полиции, который бросил вас в камеру после того антивоенного марша?

— Билл Блэнчард по прозвищу Бульдог.

— Ваша мать ездит в Нью-Йорк на пластические операции. Как зовут хирурга?

— Доктор Мартин Стейнер. И он не в Нью-Йорке, а в Лос-Анджелесе. — Рикс поднял брови. — Может, вы хотите, чтобы я назвал имя победителя сорок восьмого чемпионата США по бейсболу?

— Если сумеете, я спущу вас с крыльца. Настоящий Рикс Эшер о спорте не знает ничего.

— Я не подозревал, что мне придется сдавать устный экзамен.

— Гм… — ответил Дунстан. Он попыхивал трубкой, используя паузу для того, чтобы еще раз оценивающе осмотреть Рикса. Наконец он вынул трубку изо рта и резко мотнул головой в сторону двери. — Что ж, входите.

Дом был отделан темным деревом и уставлен недорогой, но практичной сосновой мебелью. К лестнице был пристроен электрический лифт, чтобы поднимать инвалидную коляску на второй этаж. На полках вокруг камина в большой гостиной лежали гладкие речные камешки, сухие стебли маиса, птичье гнездо и множество сосновых шишек. В рамке на стене висела первая страница «Фокстонского демократа» с заголовком трехдюймовыми буквами: «Объявлена война». На стенах висели написанные маслом полотна: различные амбары и конюшни.

— Моя работа, — заявил Дунстан, заметив интерес Рикса. — За домом у меня мастерская. Люблю писать хозяйственные постройки, это успокаивает. Садитесь.

Рикс устроился в кресле у стены. В доме стоял сильный аромат душистого табака. Свет попадал внутрь через два высоких, до потолка, окна эркера, из них открывался вид на горы. Вдали Рикс увидел здание нового фокстонского банка и белый шпиль Первой баптистской церкви.

Рэйвен села на диван в пяти футах от Рикса, откуда ей было одинаково хорошо видно обоих. Кресло старика с жужжанием двинулось вперед и остановилось, почти коснувшись колен Рикса. На мгновение гость почувствовал себя в ловушке, как лазутчик во вражеском лагере. Дунстан барабанил пальцами по ручкам кресла, его голова слегка склонилась набок.

— Что вас сюда привело? — спросил старик, прикрыв глаза. — Вы ведь мальчик Уолена Эшера. — Слово «мальчик» было произнесено с усмешкой.

— Я его сын, а не мальчик. Если вы действительно хорошо изучили мою биографию, то вам это должно быть известно.

— Я знаю: вы белая ворона в своем клане. Последние семь лет живете в другом штате. Выглядите старше, чем я ожидал.

— Мне тридцать три, — сказал Рикс.

— Да, время вытворяет с людьми странные вещи. — Дунстан безвольно уронил руки на покалеченные ноги. — Ну и что скажете? Почему согласились сюда прийти?

— Вчера я уже объяснил суть дела вашей дочери. За информацию об Уолене и его наследнике, которой я располагаю, я хочу увидеть вашу рукопись и узнать, откуда вы берете фактический материал для своей работы.

— Рукопись я не покажу никому, — спокойно сказал Дунстан.

— Тогда, полагаю, нам не о чем говорить.

Рикс начал подниматься, но старик сказал:

— Я так не думаю. Подождите минуту.

— Ладно. Слушаю вас.

Дунстан быстро посмотрел на дочь, затем перевел глаза на Рикса.

— Я потратил на эту рукопись семь лет. И никому не позволю ее прочитать. Ни за что. Но мы тем не менее можем заключить сделку, мистер Эшер. Обо всем, что вы хотите узнать из этой книги, я расскажу. Но сначала вы ответите на наши вопросы. Каково состояние здоровья вашего отца и кто унаследует семейное дело?

Рикс крепко задумался. Предатель, изменник, перебежчик — любой из этих эпитетов подходил к нему. Но он вспомнил ремень Уолена, хлеставший его по ногам, ухмылку Буна, за которой последовал удар кулаком, скелет, качавшийся в Тихой комнате отеля «Де Пейзер». «Когда ты напишешь что-нибудь про нас, Рикси?» В этот момент Рикс не сомневался в истинной причине своего прихода в этот дом: чтобы любой ценой получить доступ к рукописи, над которой работает Уилер Дунстан. Он надеялся, что блеск глаз его не выдал. Но сначала нужно устроить Уилеру проверку.

— Нет, — твердо сказал он. — Так дело не пойдет. У вас, возможно, и нет ничего существенного, а я, находясь здесь, чертовски рискую. Сперва вы должны доказать, что располагаете сведениями, способными меня заинтересовать.

Теперь пришла очередь старика задуматься.

— Что скажешь? — спросил он Рэйвен.

— Я не уверена… но мне кажется, мы можем ему доверять.

Дунстан тихо хмыкнул и нахмурился.

— Хорошо, — сказал он. — Что вы хотите узнать?

Неожиданно Риксу вспомнился ангел, играющий на лире.

— Симмс Эшер, — сказал он. — Расскажите о нем.

Дунстан обрадовался. Казалось, он готовился к более трудным вопросам.

— Симмс был младшим братом вашего отца и вторым ребенком Норы Сент-Клер-Эшер. Вообще-то много о нем не расскажешь. Он был умственно отсталым, не сильно, но достаточно для того, чтобы Эрик им почти не интересовался. Эрик презирал несовершенство. Симмс умер, когда ему исполнилось шесть лет. Вот и все.

Все? Тогда почему Уолен никогда не упоминал о Симмсе? Стыдился иметь умственно отсталого брата?

— Как он умер? Слабое здоровье?

— Нет, — сказал Дунстан. — Его убил зверь.

Рикс насторожился.

— Зверь? Какой зверь?

— Дикий зверь, — сухо сказал старик. — Какой именно, я не знаю. — Трубка потухла, и он стал раскуривать. — То немногое, что осталось от тела, нашел садовник. Симмс ушел из Лоджии, наверное за бабочкой погнался. В лесу его настиг зверь. — Он зажег спичку. — Когда местные услышали об этом, мнения были разные. Некоторые утверждали, что Эрик желал сыну смерти. Другие говорили, что зверь сбежал из горящего зоопарка четыре года назад. Истину так и не установили. Месяца через два после смерти Симмса Нора покинула Эшерленд и больше не возвращалась.

— Нора оставила Уолена с Эриком? Куда она уехала?

— Во Флориду, в Сент-Огастин. Вышла замуж за грека, который держал собственную рыболовную флотилию, и стала учительницей в местной школе для умственно отсталых детей. Она преподавала до самой смерти в шестьдесят шестом.

Во дворе школы ей поставили памятник. — Старик пристально смотрел на Рикса сквозь пелену дыма. — О Симмсе все. Я думал, вы спросите о том, чего не знает никто.

Если то, что рассказал Дунстан, было правдой, он, несомненно, знал факты очень хорошо. Но откуда у него эти сведения?

— Я нашел в библиотеке Гейтхауза дневник Норы, — сказал Рикс. — Известно ли вам о сделке Эрика с конюшнями Сент-Клер?

— Конечно. Нора и четыре племенные лошади были куплены за три миллиона долларов. Чек подписал Ладлоу Эшер.

Рикс вспомнил отрывок из дневника, который мог использовать, чтобы проверить знания Дунстана.

— Эрик думал, что одна из его лошадей выиграет Кентуккийское дерби. Вы знаете ее кличку?

Дунстан слабо улыбнулся, не вынимая трубки изо рта.

— Король Юга. Эрик мыл этого коня пивом и потратил более ста тысяч долларов на специальное стойло с вентиляторами и паровым отоплением. Он позволял Королю свободно бегать по Лоджии. Вы, конечно, знаете, что случилось на дерби в двадцать втором?

Рикс отрицательно покачал головой.

— Король Юга, миновав последний поворот, был на два корпуса впереди, но вдруг споткнулся и ударился об ограду, — сказал Дунстан. — Наблюдатели на поле клялись, что слышали, как сломалась нога. А может, то был хруст спины жокея.

Во всяком случае, Король Юга больше не встал. Эрик и Нора видели все это из личной ложи, и потому свидетельств о реакции Эрика не сохранилось. Они сразу же возвратились в Эшерленд. Примерно в два ночи Эрик взбесился и поджег свой зоопарк. Ходили слухи, будто Эрик сделал из Короля Юга чучело и поставил у себя в спальне. Говорят, некий гость из Вашингтона будто бы застал однажды абсолютно голого Эрика, который восседал на этом чучеле и хлестал его по бокам, словно скакал на дерби. Есть в этом доля правды?

— Не знаю. Никогда не был в спальне Эрика.

— Ладно. — Дунстан выпустил последний клуб дыма и вынул трубку изо рта. Он слегка наклонился к Риксу, пристально глядя на него. — Теперь послушаем об Уолене. Что с ним происходит?

«Вот он, момент истины», — подумал Рикс. Его охватило незнакомое раньше чувство верности семье. Но кому он повредит? У этого человека есть то, что Рикс отчаянно хочет заполучить, в чем страшно нуждается.

— Уолен умирает, — сказал Рикс. — К нему ходит доктор Фрэнсис из Бостона, но он не питает больших надежд. Говорит, что Уолен может скончаться в любой момент.

— Рэйвен уже это поняла, — ответил Дунстан. — Фрэнсис — специалист по болезням клеток. Но развитие Недуга невозможно остановить. Старик Уолен, должно быть, заперт сейчас в Тихой комнате. — На его лице мелькнула тень удовлетворения. — Удивительно, что так долго продержался. Пытается показать, что он еще крепкий орешек! Теперь расскажите нам то, чего мы не знаем. Кто будет вести бизнес и управлять имением?

Имя застыло у Рикса на губах. Он предавал семейные интересы, чтобы завоевать доверие Уилера Дунстана. Но если этого не сделать, у него не будет шансов даже подержать в руках эту рукопись.

— Кэтрин, — сказал Рикс. — Семейное дело унаследует моя сестра.

Уилер Дунстан некоторое время молчал, а затем тихо присвистнул.

— Вот черт, — сказал он. — Всегда думал, что это будет Бун.

А услышав о вашем возвращении, я даже предположил, что вы вступили в борьбу.

— Нет. Я презираю этот бизнес.

— Об этом я тоже слышал, но десять миллиардов долларов могут превратить ненависть в любовь. Ведь примерно столько стоит «Эшер армаментс». Кэтрин… Гм… Вы в этом уверены?

— Вполне. Папа подолгу беседует с ней наедине. У нее есть чувство ответственности и хороший опыт ведения дел.

— Оружейный бизнес чертовски отличается от профессии модели. Естественно, она будет окружена первоклассными советниками и техническими экспертами. Все, что от нее потребуется, это ставить свою подпись под контрактами с Пентагоном. И все же… вы не пытаетесь заморочить нам голову?

— Нет.

— Зачем ему лгать? — решилась возразить отцу Рэйвен. — В этом нет никакого смысла.

— Возможно, — осторожно сказал Дунстан. — Я не думаю, однако, что Бун сложит оружие и прикинется, будто ему все равно. При каждой своей поездке в Эшвилл он изображает из себя наследника Эшера. Он будет биться с Кэтрин за власть.

— Но проиграет. Когда Уолен передаст все Кэт, бумаги будут безупречны.

Дунстан все же не был убежден.

— Кэтрин имеет репутацию любительницы наркотиков. Она прошла все, от ЛСД до героина. Зачем Уолену отдавать семейное дело наркоманке?

— Сейчас она не употребляет наркотики. — В Риксе всколыхнулась злость. Обсуждать недостатки Кэт с посторонним — как же это мерзко. — И вообще, это не ваше дело.

Во взгляде Дунстана, брошенном на Рэйвен, промелькнуло торжество: он смог вывести гостя из себя.

— Вы получили, что хотели, — сказал ему Рикс. — Теперь я хочу получить свою часть. Как вы работаете над книгой?

— Я вам покажу. — Кресло откатилось назад на несколько футов, и Рикс встал. — Мой кабинет внизу, в подвале. Я даже открою вам название: «Время расскажет историю». Это к тому же и первая фраза. Ну, пойдем.

Он провел Рикса коротким коридором к двери, что открывалась в другой коридор, плавно уходящий вниз. Рэйвен следовала за ними. Они спустились в подвал, который, как и любой другой, был заполнен разным хламом, в основном старой одеждой и сломанной мебелью. Дунстан подъехал к двери в противоположной стене и вынул из кармана рубашки связку ключей с брелоком в виде пишущей машинки.

— Заходите, взгляните. — Распахнув дверь, он вернул ключи в карман, въехал внутрь и зажег свет.

Кабинет Дунстана представлял собой маленькую комнату без окон, с бетонным полом. Стены были обиты сосной, а потолок покрыт кафелем. На металлических стеллажах, занимавших практически все стенное пространство, стояли толстые тома в кожаных переплетах. Письменный стол Дунстана был завален кипами газет, журналов и книг. Среди разбросанных бумаг стояли телефон, мощная лампа с зеленым абажуром и компьютер, к которому был подключен принтер.

— На этих полках подшивки «Фокстонского демократа» за сто тридцать лет, — объяснил Дунстан. — В каждом выпуске хоть раз упоминается фамилия Эшер. Я беседовал примерно с шестьюдесятью бывшими слугами Эшеров, их садовниками, плотниками и малярами. Естественно, мои ноги — это Рэйвен.

— Вы пишете книгу на компьютере?

— Совершенно верно. Раньше работал на машинке, но два года назад купил эту штуковину. К тому же она помогает с поиском материала. Многие библиотеки в крупных городах подключены к компьютерным сетям, и можно просматривать старые генеалогические древа, редкие документы, церковные метрики. Если мне нужны их копии, я обращаюсь к друзьям в библиотеке Эшвилла.

Рикс подошел к столу и посмотрел на кучу журналов. Здесь были номера «Тайм», «Ньюсуик», «Форбс», «Бизнес уик» и других изданий. Во всех, наверное, содержались факты, домыслы или откровенные сплетни об Эшерах. На столе также лежало несколько заплесневелых книг и пара желтых листов бумаги, исписанных витиеватым женским почерком.

«Письма», — подумал Рикс.

Он притворился, что рассматривает компьютер, а сам скосил глаза на эти листы и прочел на одном из них: «Дорогой Эрик».

— Вот и вся экскурсия, — внезапно сказал Дунстан.

Его голос выдавал напряжение, словно он понял, что увидел Рикс.

Загудел мотор коляски. Дунстан приблизился к Риксу, но тот успел взять письмо и понюхать. Слабый запах духов показался знакомым. Лаванда. Письмо было от той самой женщины, которая восхищалась тем, как искусно Эрик управляется с кнутом.

— Откуда это у вас? — спросил Рикс, повернувшись к Уилеру Дунстану.

— От бывшего слуги, который сохранил некоторые документы Эрика. Этот человек живет в Джорджии.

Старик протянул руку, но Рикс не отдал письмо.

— Чепуха, все семейные архивы давно уже хранятся в подвале Лоджии. Никто из слуг не осмелится взять то, что принадлежит семье. — Он понял по мрачному и надменному виду Дунстана, что попал в точку. — Это из Эшерленда?

Подбородок Дунстана поднялся на несколько сантиметров.

— Я показал вам то, что вы хотели увидеть. Теперь можете идти.

— Нет. Это письмо… да черт побери, все эти письма попали сюда из Эшерленда! Я хочу знать, каким образом они покинули имение. — Когда Дунстан вызывающе уставился на Рикса, того осенило. — Очевидно, там есть шпион, выносящий письма и вообще все, что плохо лежит. Кто это?

— А вот это вам знать совершенно ни к чему, — ответил Дунстан. — Все, до свидания. Чего еще ждете? Наш разговор окончен.

— И что вы собираетесь делать? Позвоните шерифу, чтобы выпроводить меня?

— Рикс, — сказала Рэйвен, — пожалуйста…

— Я знал, что глупо пускать его сюда! — напустился Дунстан на дочь. — Мы не нуждались в его помощи! Проклятье!

— Скажите, кто это, — потребовал Рикс.

Лицо Уилера окаменело. В глазах затлела злость.

— Не смей говорить со мной таким тоном, щенок! — заорал он. — Ты сейчас не в Эшерленде, а в моем доме! Я не собираюсь плясать под твою дудку! Я не позволю вытереть о себя ноги! Я…

— Папа, — вмешалась Рэйвен, кладя руки на его бугристые плечи, — успокойся.

— Ты мне не приказывай, — сказал Дунстан Риксу, но властности в его голосе поубавилось. — Слышишь?

— Имя, — продолжал Рикс как ни в чем не бывало. — Мне нужно имя.

— Я знаю все о твоем детстве, парень. Я знаю даже то, о чем ты, скорее всего, забыл. Я знаю, как тебя колотил Бун и как Уолен до крови порол тебя ремнем. — Его глаза превратились в гневные щелки. — Я знаю, что ты ненавидишь Уолена Эшера так же сильно, как и я. На самом деле ты не хочешь узнать это имя. Уходи, и точка. Можешь даже письма забрать…

— Имя, — повторил Рикс.

Когда имя прозвучало, у Рикса едва не подкосились ноги.

Глава 23

Над Эшерлендом сгущались вечерние тени. Рикс шел из гаража в дом Бодейнов. Он громко постучал в дверь и стал ждать.

Эдвин выглядел свежим и готовым к исполнению любого приказа, хотя и провел весь день в работе. На нем не было ни кепи, ни серой куртки. Он оделся в полосатую рубашку и в безукоризненно выглаженные брюки. Воротник рубашки был расстегнут, выглядывал клок седых волос.

— Рикс! — сказал он. — Где вы были весь день? Я искал…

— Кэсс здесь? — перебил Рикс.

— Нет. Она в Гейтхаузе, готовит ужин. Что-нибудь не так?

Рикс шагнул в дом.

— А как насчет Логана? Он поблизости?

Эдвин покачал головой.

— Сегодня работает в конюшнях. Я ожидаю его минут через пятнадцать. Так в чем, собственно, дело?

Затворив дверь, он ждал объяснений.

Рикс прошел через гостиную, чтобы погреть руки у огня, который догорал в камине. Рядом с любимым креслом Эдвина лежал сегодняшний номер эшвилльской газеты. Из большой кружки с горячим чаем, стоявшей на дубовом столике сбоку от кресла, шел пар. Там же лежали блокнот и ручка.

Эдвин разгадывал кроссворд.

— Сегодня ночью будет холодно. — Голос Рикса гулко прозвучал в большой комнате. — Уже поднимается ветер.

— Да, я заметил. Вам что-нибудь принести? У меня есть жасминовый чай…

— Нет, спасибо, ничего не надо.

Эдвин подошел к столу, взял кружку и сделал маленький глоток. На Рикса он глядел с подозрением.

— Я знаю насчет Уилера Дунстана, — в конце концов сказал Рикс. — Черт возьми, Эдвин! — Его глаза сверкнули. — Почему ты не рассказал, что помогаешь ему в работе над книгой?

— А-а… — сказал Эдвин шепотом. — Понятно.

— А мне нет. Дунстан сообщил, что ты с августа приносишь ему материалы из библиотеки Лоджии. А когда я сказал Кэсс о том, что хочу написать историю семьи, она заявила, что давала клятву верности!

— Клятва верности, — тихо повторил Эдвин. — Зловеще звучит, правда? Напоминает скрип ключа, отпирающего дверь в камеру. Кэсс не знает, Рикс. И я не хочу, чтобы она знала.

— Но как понимать всю эту чепуху насчет традиций? О связи с прошлым и тому подобном? Я не понимаю, почему ты помогаешь Дунстану!

Эдвин внезапно стал казаться очень старым и изнуренным. Он стоял подле угасающего огня с таким видом, что сердце у Рикса заныло. С глубоким вздохом Эдвин опустился в кресло.

— С чего мне начать?

— Может, попробуем с самого начала?

— Легко сказать. — Эдвин горько улыбнулся. Морщины вокруг его глаз углубились, он невидяще смотрел на огонь. — Я устал, — сказал он. — Я смертельно устал от… темного и злого. Раны, тайны и гремящие на цепях кости. Еще мальчишкой я знал, что здесь происходит. Тогда это меня не волновало. Даже было интересно. Я был тогда точно таким же, как Логан, — надменным, тупым… Мне пришлось учиться на своих ошибках… Боже, что за образование я получил!

— Темное и злое? Что ты имеешь в виду?

— Духовная тьма. Моральный мрак. Проклятие и деградация. — Он прикрыл глаза. — Рассказ По был, возможно, фантазией, но он добрался почти до самой сути. У Эшеров есть все. Абсолютно все. Но их души мертвы. Я шел к этому открытию долго, и теперь мне практически нечего добавить. — Голос сорвался; Эдвин собирался с силами, чтобы продолжать.

— И все же я не понимаю.

Эдвин открыл глаза. Они были красными, как догорающие в камине угольки.

— Когда уйдет в иной мир ваш отец, — сказал он, — империя Эшеров развалится. Уолен скоро умрет. Возможно, это вопрос дней или даже часов. Он хочет передать имение и семейное дело Кэтрин. Я уверен, что вы уже знаете об этом. Но Бун рассчитывает, что дело перейдет к нему. Он намерен судиться с Кэтрин. Это будет длинное запутанное дело. Бун, конечно, не победит, но сделает все, что в его силах, чтобы дискредитировать Кэтрин. Он помешан на деньгах, Рикс. Каждую ночь проигрывает в покер до пяти тысяч. Ставит по двадцать пять тысяч долларов на один футбольный матч. Для него это пустяки, он знает, что всегда может получить еще больше. Мистер Эшер дает ему содержание в триста тысяч долларов в год, а когда Буну этого не хватает, он просто выписывает чек на счет отца. Но Бун все проигрывает. В суде он будет обливать вашу сестру грязью из-за ее проблем с наркотиками.

Он не преминет воспользоваться даже самыми грязными газетенками, чтобы с нею разделаться.

Когда Эдвин снова поднял чашку, его рука дрожала.

— Кэтрин не выдержит такой прессинг, Рикс. Она думает, что выдержит, но ошибается. Точно вам говорю. Ваша сестра выросла у меня на глазах. К тому времени, как Кэтрин покончит с Буном, она созреет для сумасшедшего дома или для кладбища.

— Ты намекаешь на то, что папа должен передумать и отдать поместье и бизнес Буну?

— Нет! Господи боже, нет. Бун разрушит бизнес. Его нельзя спускать с привязи. А тут еще Паддинг… Мало нам путаницы…

— Как это все связано с книгой Дунстана? — спросил Рикс.

— Я объясню. Пожалуйста, наберитесь терпения. В любом случае «Эшер армаментс» стоит на пороге полной катастрофы. Без твердого руководства ее раздерут на части другие компании и корпорации. Они лишь ждут удобного случая.

Семья никогда не будет бедной, но, лишившись бизнеса, лишится и власти.

— Возможно, это будет самое лучшее событие за всю историю семьи.

— Возможно, — согласился Эдвин. — Однако если «Эшер армаментс» разойдется по чужим рукам, это будет означать большой риск для мира во всем мире.

— Что? Неужели ты в это веришь?

— Да, — сказал Эдвин. — Верю. И даже очень. Имя Эшеров олицетворяет мощь и надежность. Уже одно это — очень сильный сдерживающий фактор для враждебных государств.

Если производство, использующее технологию Эшеров, будет остановлено, а старые системы вооружений устареют, что произойдет непременно, мир окажется на пороге катастрофы. Я не военный эксперт и ненавижу войну, как и большинство обычных людей, но вопрос остается: можем ли мы прекратить изготовление бомб и ракет? Раньше я верил в судьбу человеческого рода. Тогда я был гораздо моложе и намного глупее. Выслушайте меня до конца! Должно быть, я выгляжу полным идиотом.

— Книга, — напомнил ему Рикс. — Почему ты помогаешь Дунстану в работе над ней?

— Потому что мне надоело притворяться, будто у меня нет ни глаз, ни ушей, ни рта, чтобы вымолвить слово. Мне надоело быть вещью, предметом инвентаря или частью обстановки. Я живой человек! — Он провозгласил это с гордостью, хотя глаза потускнели. — Я много всего видел за свою жизнь.

В большинстве случаев ничего не мог поделать, хотя от того, что творилось, мне было тошно и кровь стыла в жилах. — Он подался вперед. — Если хотите, я расскажу, что случилось с моей лояльностью. Если вы действительно хотите это услышать.

— Валяй.

— Хорошо. — Эдвин сложил на груди руки, погрузившись в раздумья. — Вы видели Уилера Дунстана. Он покалечен. У его дочери, симпатичной женщины, шрам на брови, и она хромает. Я знаю, как это произошло.

— Я слушаю.

— Хорошо. Я хочу, чтобы вы меня выслушали и поняли, что случилось с моей лояльностью. В ноябре шестьдесят четвертого Уилер Дунстан с женой и дочерью попал в автомобильную катастрофу на шоссе южнее Эшвилла. Насколько я помню, они ехали к родителям жены на праздники. Катастрофа была страшная. Дизельный грузовик занесло на гололеде, он съехал со своей полосы и врезался в легковушку.

У Дунстана был поврежден позвоночник, у девочки сломаны рука и нога, а жена получила многочисленные внутренние повреждения. Но самое худшее, что легковушка оказалась под днищем грузовика. Она там застряла, и полиция не могла их вытащить. Жена Дунстана ужасно мучилась. Девочка была к ней прижата, и ей пришлось много часов, пока не разгребли завал, слушать стоны и крики матери. Жена Дунстана скончалась в больнице через несколько дней. Он сам лечился не один месяц, чтобы хотя бы управлять инвалидным креслом. Рэйвен отделалась легче всех, хотя лишь богу известно, что она видит в ночных кошмарах.

Эдвин пристально посмотрел на Рикса.

— Тот грузовик, что съехал со своей полосы, принадлежал компании «Эшер армаментс», — сказал он. — Водитель, совсем молодой, ему и двадцати не было, так наелся таблеток, что даже не знал, в каком штате находится. Уилер Дунстан подал в суд на вашего отца. Уолен предлагал уладить дело миром, но в ответ последовали лишь оскорбления. Между Эшерами и Дунстанами никогда не было особой любви. Но до суда дело не дошло. Выяснилось, что полиция обнаружила в машине Дунстана бутылку бурбона. Медицинская сестра заявила, что чувствовала от него запах алкоголя в реанимации. Результаты анализа неожиданно показали: Уилер Дунстан во время аварии был мертвецки пьян.

— Бутылку подкинули?

— Да. Я только не знаю, когда и кто. Все это сделано за деньги твоего отца, Рикс. Но особенно тяжелые последствия имела огласка того факта, что Дунстан — алкоголик. Это был тщательно охраняемый секрет, но ваш отец каким-то образом выведал его. Рекламодатели один за другим отказывались от услуг Дунстана. В конце концов он согласился уладить дело без суда. А что еще оставалось?

— Папа же отделался легким испугом?

— Штраф в несколько тысяч долларов и условный приговор водителю. — Эдвин смотрел на дрожащее пламя, его плечи поникли, ноги были вытянуты. — До этого момента я старался ничего подобного не замечать. Но после того как понял, что сделал ваш отец, как далеко он зашел в стремлении избежать судебного процесса, что-то во мне надломилось. Я знал, что Дунстан много лет работал над историей Эшеров. Мы договорились: я поставляю ему необходимые документы, но не нарушаю обет молчания. Я не говорю ничего, что знаю об Эшерах. Я не буду обсуждать с ним дела Уолена. Я приношу материалы, оставляю их и потом забираю. К тому времени, когда книга будет завершена, Уолен умрет, а мы с Кэсс окажемся во Флориде.

— Эдвин, — сказал Рикс, — я ездил к Уилеру Дунстану, чтобы взглянуть на рукопись. Он не показал, но я дал ему информацию в обмен на то, чтобы узнать, как старик работает.

Я сказал ему про состояние папы и про то, что Кэт унаследует семейное дело. У меня была еще одна причина для поездки. Это я должен быть автором такой книги, а не посторонний. Мне все равно, через что прошел Дунстан. — Рикс слышал в своем голосе отчаяние, ему было стыдно, но он продолжал: — Я обязан написать книгу об Эшерах. Я взял у тебя ключ от библиотеки и нашел там кое-какие бумаги. Мне во что бы то ни стало нужно добиться, чтобы Дунстан позволил мне участвовать в работе над книгой. Я должен стать хотя бы соавтором.

Эдвин глубоко вздохнул и покачал седой головой.

— Боже мой, — прошептал он, — как мы дошли до этого, Рикс? Неужели нас обоих снедает отвращение и ненависть?

Рикс подался вперед и дотронулся до руки Эдвина.

— Не могу упустить такой случай. Я годами собирался написать книгу о своей семье. Поговори с ним. Скажи, что я помогу довести работу до конца. Позволь носить ему материалы.

Заставь его понять, как это важно для меня. Ты сделаешь это?

Эдвин не ответил. Он смотрел на огонь, тусклые оранжевые блики играли на лице.

— Пожалуйста, — умоляюще сказал Рикс.

Эдвин накрыл руку Рикса своей.

— Я поговорю с ним, — пообещал он. — Завтра утром. Не знаю, как он отреагирует, учитывая его отношение ко всем Эшерам. Но поговорю.

— Спасибо.

— Это так важно для вас?

— Да, — ответил Рикс без колебаний. — Очень важно.

Эдвин улыбнулся, но его глаза были темными и печальными.

— Я люблю вас, Рикс. Что бы вы ни делали, я всегда буду вас любить. Вы приносили свет в этот дом, когда были ребенком. Я помню… у нас с вами бывали маленькие тайны. Вы не хотели, чтобы кто-нибудь узнавал о том, что вы рассказывали мне. — Улыбка стала грустной. — Я полагаю, будет только правильно, если мы разделим этот последний секрет.

Рикс встал и крепко обнял Эдвина. Старик, казалось, состоял из одних костей и тугих мышц.

Эдвин погладил Рикса по плечу. Они молча стояли при свете камина, прижавшись друг к другу.

Глава 24

На горе Бриатоп выл ветер. Нью Тарп сидел на своей койке, его лицо покрывали бисеринки пота.

Ему снова снилась Лоджия. Огромная, ярко освещенная, волшебная Лоджия, в которой мимо сверкающих окон, словно на каком-то балу призраков, двигались фигуры. Но на этот раз было одно отличие. Когда он стоял на берегу озера, глядя на дом, самая верхняя балконная дверь внезапно раскрылась и оттуда кто-то вышел. Эта фигура знаками показывала ему, чтобы он поскорее перешел через мост, и Нью слышал, как издали знакомый голос окликает его по имени.

Это голос отца звал его из дворца Эшеров. Отец стоял на балконе и уговаривал бежать по мосту в Лоджию, ведь это был праздник в честь Нью. «Иди домой! — кричал отец. — Мы все здесь ждем, когда ты вернешься домой».

Нью упирался, хотя Лоджия тянула его с неодолимой силой. Во сне он почувствовал, как от страха и возбуждения по спине побежали мурашки. Его отец, неясный силуэт на верхнем балконе, махал руками и кричал: «Скорее, Нью! Иди домой, ко мне!»

За мостом открылась парадная дверь, из нее ударил широкий луч прекрасного золотого света. В дверях кто-то стоял, протянув руки, чтобы принять Нью в свои объятия. Кто это, определить не удалось, но мальчик как будто разглядел темное пальто, развевавшееся на ветру.

Он знал, что Лоджия ждет его. Стоявший в дверях тоже ждал. Если Нью преодолеет мост и войдет в Лоджию, он получит все, чего когда-либо желал. Ему никогда больше не лежать на жесткой койке в холодной комнате. У него будет прекрасная одежда, отличная еда, книги, ковер на полу в спальне и вдоволь времени, чтобы бродить в зеленых лесах Эшерленда.

Нью стоял в начале моста и был уже готов перейти на другую сторону.

Но тут завыл ветер, и мальчик проснулся. Ураганный ветер проникал в дом через дыры в стенах и крыше, и Нью казалось, что следом за ним прокрадывается искушающий шепот: «Иди домой».

Он лежал на спине, натянув одеяло до подбородка и уставившись в потолок. Днем приходили Джо Клэйтон с женой, чтобы навестить Нью. За ними прибежал Берди, он раздраженно лаял за окном. Клэйтон рассказал Нью и его матери, что этим утром с собакой произошла странная вещь. Когда он вышел покормить Берди, то обнаружил, что пес застыл в охотничьей стойке футах в тридцати от дома, прижав уши, и таращится на лес. Собака никак не прореагировала на зов и не шевельнулась, когда от ее бока отскочила брошенная шишка.

Джон подошел и шлепнул пса по заду, и тот с воем завертелся, пытаясь цапнуть свой хвост. Минут десять пес был не в себе, а потом так набросился на еду, что чуть не проглотил миску. Берди — старая полоумная развалина, но охотничью стойку он держит замечательно.

В паузах между порывами ветра Нью различал слабый лай. «Его испугал ветер, — думал Нью. — Он может вывести из себя даже собаку».

Нью закрыл глаза, пытаясь заснуть.

И тут мальчик услышал скрип крыши над головой.

Он сразу открыл глаза и пристально посмотрел вверх.

Дранка тихо скрипела. Затем крыша затрещала в другом месте, ближе к углу комнаты.

Нью дотянулся до стола, взял спички, открыл фонарь и зажег фитиль. Огонь медленно разгорался, и Нью выпростал ноги из-под одеяла.

Крыша стонала, как старик во сне. Нью поднял фонарь.

Когда он увидел, как вдавились сосновые доски, сердце его забилось вовсю. Мальчик услышал протяжное царапанье. Когти проверяли крепость крыши, Нью следил за передвижением зверя по гнущимся доскам. Затем раздался резкий треск, и к ногам упал гвоздь.

Зверь замер, прислушиваясь.

Нью застыл, глядя, как провисла крыша под тяжестью незваного гостя. Это же тот самый зверь, который ходил по ночам возле дома после смерти отца! «Кто бы это ни был, — подумал Нью, — он весит фунтов триста, а то и побольше».

Зверь принялся расхаживать, доски скрипели под его лапами. Крыша была слабой, и Нью боялся, что она не выдержит.

С жалобным стоном упала доска. Зверь снова остановился. В тишине, когда унялся ненадолго ветер, Нью услышал глухое хриплое рычание.

Это был тот же зловещий звук, который он слышал в яме.

Жадная Утроба. Черную пантеру, которая бродит со Страшилой, теперь отделял от Нью лишь тонкий слой обитой утеплителем древесины.

«Убирайся отсюда! — мысленно скомандовал Нью. — Прочь!»

Зверь не шелохнулся. У Нью на затылке зашевелились волосы. В комнату просочился запах хищной кошки. Нью догадывался, что зверь знает о присутствии человека или видит свет сквозь щели в досках. По дереву скребли когти, Жадная Утроба фыркала, чуя мальчика.

Нью торопливо надел джинсы и толстый темно-синий свитер. Затем взял лампу и вышел в прихожую. У двери стояло отцовское ружье. Он раскрыл стволы, убедился, что оба патрона на месте, и снова закрыл. Крыша над ним стонала. Зверь следовал за Нью.

На кухне мальчик взял с полки фонарик. Вооруженный ружьем и светильником, Нью приготовился выйти наружу, но тут его остановил голос матери.

— На крыше кто-то есть! — прошептала она. — Послушай! — Майра вышла на свет, ее лицо было бледным, а руки сложены на груди. Одета она была в потрепанную фланелевую рубашку. В глазах застыл страх. — Что это, Нью?

— Не знаю. — Мальчик не был уверен, что это Жадная Утроба. Из леса мог забрести и еще кто-нибудь. — Я выйду и посмотрю.

Майра заметила ружье и фонарь.

— Нет! — решительно сказала она. — Я тебе этого не позволю!

Крыша снова затрещала. Когда зверь сходил с доски, она шумно поднималась.

Крыша сильно прогнулась, и еще один гвоздь упал на пол.

— Папа бы вышел, — сказал Нью.

— Ты не папа! — Майра схватила сына за руку. — Зверь сам уйдет. Ему ничего не нужно!

Когда со звуком взорвавшейся петарды вылетел очередной гвоздь, она вскрикнула. Луч фонаря нащупал дырку величиной с кулак.

Нью больше не слышал зверя. Либо тот ушел с крыши, либо стоял неподвижно. Сквозь дыру в комнату со свистом проникал ветер, наполняя ее зимним холодом. Мальчик мягко высвободил руку.

— Папа бы вышел, — повторил он, и Майра поняла, что ей больше нечего сказать.

Дрожа от холода, Нью выбрался на крыльцо. На улице бушевал ветер, швырял кружащиеся листья ему в лицо. Майра осталась в дверях, а Нью спустился с крыльца и направил луч фонарика на крышу.

Там никого не было. Нью медленно водил лучом взад-вперед. В его правой руке удобно уместилось ложе ружья, указательный палец был на спусковом крючке. Он слышал лай Берди, и от этих жутких звуков по спине ползли мурашки.

Нью завернул за угол дома и ничего не обнаружил. Когда он начал поворачиваться, что-то цапнуло сзади за шею. Когти?

Он едва не нажал на спуск. Вскинув руку к шее, схватил лишь веточку с парой сухих листьев и с отвращением ее отбросил.

— Нью! — позвала мать. — Возвращайся!

Он направил фонарик на деревья. На многих ветках все еще держались листья, и луч сквозь них не проходил. Верхушки деревьев клонились к земле под безжалостными порывами ветра.

— Ты что-нибудь видишь? — спросила Майра с дрожью в голосе.

— Нет, ничего. Кто бы тут ни был, он давно ушел.

— Тогда иди обратно, холодно же! Скорее!

Нью сделал шаг вперед, и кровь застыла у него в жилах.

Он почувствовал запах Жадной Утробы, мерзкий душок этой хищной кошки.

Нью остановился, направив свет на деревья. Порыв ветра едва не сдвинул его с места. Деревья неистово махали ветвями. Сухие листья летели вниз. Зверь был очень близко…

И тут мальчик услышал вопль матери:

— Нью!

Он быстро обернулся к пикапу.

Из-под днища машины кто-то выполз. Он двигался так быстро, что у Нью не было времени прицелиться. Судорожно наставив ружье, мальчик выстрелил, и в дверце пикапа появилась вмятина, как будто по ней стукнули огромным кулаком. Но тут монстр, стремительный как черная молния, выскочил из своего укрытия и вскинулся на задние лапы, поднявшись над Нью более чем на фут. При вспышке света мальчику удалось его разглядеть.

Это была черная пантера, будто вышедшая из кошмара безумца. Ее массивная голова была неправильной формы, остроконечные уши прижаты к черепу, а на груди перекатывались мускулы. Глаза ярко горели гипнотическим зелено-золотым огнем, и зрачки при свете фонаря быстро стянулись в полоски. Когда Нью в шоке отшатнулся, зверь выпустил когти. Они были длиной в три дюйма и зловеще искривлены. Зверь раскрыл пасть, обнажив желтые клыки, и оттуда вырвался высокий жуткий вопль, перешедший в хрип. Тело зверя было покрыто короткой черной шерстью, но под брюхом была жесткая серая кожа.

Не опускаясь на передние лапы, зверь прыгнул вперед.

Нью стоял с ружьем наготове. Раздался второй выстрел, но пантера успела резко метнуться в сторону. Она приземлилась на все четыре лапы и тут же обернулась, чтобы напасть на Нью сзади.

Времени защититься у мальчика не было. Разъяренный зверь весом в триста фунтов был готов обрушиться на него.

В его охваченном паникой мозгу с удивительной ясностью возникла картина: пантера врезается в стоящую между ними стену из грубых камней. Стена представляла собой призрачное сооружение из кривых голубых линий и углов, которые пульсировали в воздухе. Сквозь нее он видел пантеру.

«Там стена!» — прокричал он мысленно.

Когда прыгнувший зверь врезался со всей силы в преграду, из его глотки вырвался глухой крик боли. Несколько призрачных голубых кирпичей выскочили, но Жадная Утроба отлетела назад. Она ударилась о бок пикапа и бешено закружилась, хватая пастью воздух. Нью видел, как зверь яростно бьет хвостом, и слышал злобное змеиное шипение.

Голубая стена быстро исчезала. Тут и там появлялись дыры. На крыльце Майра пронзительно звала на помощь. Жадная Утроба затрясла головой, изумленно заморгала и снова прыгнула на мальчика.

На этот раз Нью представил на стене куски битого стекла и сделал ее толщиной в четыре фута. Он слышал, как его мозг стучит и скрипит, точно машина. Стена увеличилась, пульсируя от напряжения.

Жадная Утроба ударилась о нее головой. Стена дрогнула, и Нью испугался, как бы зверь не проломил ее. Он почувствовал боль, словно кто-то ударил его по лбу.

Зверь с воем отлетел и растянулся на боку. Вот он неуверенно поднялся на ноги, но глаза были остекленевшими, а голова поникла. Зверь и человек смотрели друг на друга сквозь исчезающую стену. Сердце Нью бешено стучало, но он твердо стоял на ногах. Пантера подняла голову, принюхалась, и вдруг у нее изо рта выскользнул раздвоенный на конце язык.

Стена стала тонкой, как простыня. Голову Нью пронизывали нити боли. Все его внимание было приковано к зверю.

Безумные крики матери доносились как из глубокой шахты.

Жадная Утроба подняла переднюю лапу и выпустила когти. Зверь забегал взад-вперед, делая ложные выпады и отскакивая. Взгляд хищника был направлен на мальчика, и Нью чувствовал, как гнев пантеры жжет его душу. Глаза зверя сверкали огнем.

Стена практически исчезла, быстро разваливаясь на куски.

«Построй снова, — приказал себе Нью. — Там стоит стена, прочная и толстая».

Стена вновь, камень за камнем, росла и принимала очертания. У мальчика раскалывалась голова, и он ловил на себе взгляд пантеры. Она пыталась гипнотизировать. Когда их глаза встретились, Нью почувствовал, как ужасная холодная сила мешает его решимости.

Жадная Утроба стояла неподвижно. Она высунула на мгновение язык и снова его убрала.

Стена между ними задрожала и посыпалась.

«Нет», — мысленно произнес Нью, пытаясь представить ее такой, какой она была раньше. Но стена исчезала, а боль в голове, и без того дикая, сделалась просто невыносимой.

Пантера выжидала, готовясь к прыжку.

«… Человечек…»

Тихий издевательский голосок, как бархатный кнут, обвился вокруг шеи Нью.

«… Маленький хозяин дома…»

Голос шел ниоткуда и в то же время отовсюду и был таким холодным, что заныли кости. Стена была вся в дырках и качалась, как паутина на ветру.

«… Маленький хозяин дома, что же ты теперь собираешься делать?..»

Широко раскрыв пасть, пантера прыгнула. Она прорвала стену и выпустила когти, целя в мальчика, который замер перед ней.

Менее чем в трех футах от головы Нью Жадную Утробу что-то ударило и подняло, перевернув вверх тормашками. Словно холодная волна подхватила мальчика и швырнула на землю, в то время как когти пантеры молотили пустоту над его головой.

Жадную Утробу пронесло добрых шесть футов и с треском ударило о ствол дуба. Зверь заревел от боли и изумления, а когда его снова подняло и бросило наземь, удрал в кусты.

Нью услышал, как он несется, не разбирая дороги, и уже через мгновение стало тихо, только свистел ветер. Нервы мальчика были натянуты до предела, и, когда к нему приблизилась мать, он взглянул в ее испуганное лицо и забормотал: «Папа бы вышел, папа бы вышел…»

Она опустилась на колени и обняла его, а он продолжал повторять одно и то же, как испорченная пластинка. Кончив лихорадочно бормотать, мальчик истерично зарыдал.

Майра обняла сына еще крепче. Его сердце билось так сильно, что она испугалась, как бы не разорвалось. Затем краем глаза Майра уловила какое-то движение и посмотрела в сторону дороги.

У самой кромки леса стояла худая фигура. Ветер трепал длинное темное пальто.

Когда она моргнула, все пропало, и женщина подумала, что сходит с ума.

— Пойдем, — сказала она мягко, но с дрожью в голосе.

Увиденное никак не укладывалось в голове. На ее сына прыгнула жуткая пантера и была сбита в воздухе. Но Майра знала, что в эту ночь спасло жизнь ее сыну. Знала и не смела подвергать сомнению. В воздухе, словно резкий запах серы, витало могущественное колдовство.

Вокруг бушевал ветер. Он пронзительно выл; он то и дело менял направление. Майра помогла сыну подняться, и они вместе пошли к дому. Женщина вспомнила, как блестели глаза монстра, когда тот выползал из-под пикапа. Кем бы он ни был, у него хватило ума подождать, пока Нью повернется спиной. Нью в опасности, в этом теперь не осталось сомнений.

Майра могла считать выдумкой Страшилу и прочих тварей, бродивших по Бриатопу, но это создание явилось перед нею во плоти, и оно пришло, чтобы выманить и убить Нью! Он был для Майры всем, но как защитить его, она не знала.

Но все же был тот, кто знал все.

Женщина привела сына в дом и заперла дверь на засов.

На краю леса, похожий на хрупкое деревце, стоял Король Горы и наблюдал за домиком Тарпов. Старик не шевельнулся на протяжении всей битвы Нью с пантерой, но теперь плечи устало поникли, и он оперся на кривой посох. Он продрог до костей, из носа текло, при выдохе в горле булькала мокрота.

Он ждал, прислушиваясь к ветру. Тот говорил ему о смерти и разрушениях, о том, что мир пребывает в переходном состоянии. Вокруг вились сухие листья, некоторые застревали в бороде. Старик вытер нос тыльной стороной кисти и подумал, что в былые времена, когда еще был крепок и здоров, он бы так хватил Жадную Утробу о дуб, что осталось бы мокрое место. Да, он неплохую взбучку задал пантере, но та найдет, где спрятаться и зализать раны, а с рассветом снова отправится на охоту.

Этой ночью пантера сюда не вернется. Мальчик пока в безопасности.

Но кто он такой? И какова его роль в битве, которую Король Горы ведет с той самой ночи, когда упала комета? Ответа на эти вопросы старик не знал.

Он затрясся и закашлялся — в легких снова зажглась боль. Когда приступ прошел, Король Горы начал долгий путь домой.

Глава 25

В Гейтхаузе Рикс сделал волнующее открытие.

Одна из книг, принесенных из библиотеки прошлой ночью, оказалась гроссбухом, датированным 1864 годом и содержащим перечень фамилий, обязанностей и жалованья каждого слуги в Эшерленде. Там было 388 имен, начиная от ученика кузнеца и заканчивая главным егерем.

Но внимание Рикса привлекла записная книжка доктора Джексона Бэрда, директора заведения под названием «Приют Бэрда», расположенного в Пенсильвании. «Приют Бэрда» был частной лечебницей для душевнобольных. Записная книжка была старой и хрупкой, а многие страницы и вовсе отсутствовали. В ней месяц за месяцем прослеживалось развитие болезни пациентки Джессамин Эшер, первой жены Ладлоу и матери Эрика.

Рикс сел за стол и раскрыл перед собой записную книжку. Свет на нее падал через его правое плечо. Целый час он погружался в жуткие подробности душевной болезни. Его лишь изредка отвлекали яростные порывы ветра.

Джессамин Эшер, писал доктор Бэрд твердым почерком, была привезена в приют в ноябре 1886 года. Судя по портрету, который доктор Бэрд видел во время визита в Лоджию, Джессамин Эшер была раньше элегантной молодой женщиной с волнистыми светло-каштановыми волосами и добрыми серыми глазами.

Двадцать третьего ноября 1886 года в комнату с обитыми войлоком стенами заперли женщину в смирительной рубашке. Сыплющая бранью, она выдрала себе почти все волосы;

ее губы и язык были изуродованы укусами, а глаза, обведенные красными кругами, горели на белом как мел лице. Ладлоу не сопровождал свою жену. Ее привезли четверо слуг, среди которых был и Лютер Бодейн, дедушка Эдвина. Когда Джессамин приняли в приют, ей было двадцать шесть лет и она уже безнадежно помешалась.

Рикс продолжал читать, завороженный этим свеженайденным скелетом в чулане Эшеров. Несмотря на то что Джессамин была дочерью миллионера, владельца мануфактуры из Новой Англии, и получила хорошее образование, за семь лет жизни с Ладлоу Эшером она деградировала почти до животного состояния. Лишь спустя четыре месяца доктор Бэрд смог находиться с ней в одной комнате, не боясь нападения. Ее симптомы, писал он в декабре 1887 года, включают безрассудную ярость, богохульство, скрежетание зубами, искаженные до бессмысленности молитвы, выкрикиваемые в полный голос, и припадки, в течение которых несчастная миссис Эшер должна быть привязанной ремнями к кровати, с кляпом во рту, дабы не откусить себе язык.

Болезнь Джессамин, писал доктор Бэрд, кажется, берет начало с рождения Эрика в апреле 1884 года. Несколько раз эта женщина, так любившая ухаживать в саду за розами, одуванчиками и камелиями, пыталась убить младенца.

Лишь летом 1888 года Бэрд добился, чтобы сумасшедшая хотя бы поговорила о сыне. До той поры имя Эрика вызывало лишь молитвы и проклятия. Но в то роковое лето буря, которая бушевала в мозгу Джессамин, поутихла, а может быть, Бэрд просто нашел нужное лекарство. Во всяком случае, временами сознание Джессамин прояснялось, и это давало возможность доктору изучить ее состояние.

«Я должна убить Эрика, — сообщила она доктору Бэрду, — потому что его коснулся Сатана».

Эрик был еще младенцем, рассказывала несчастная, когда это произошло. После полуночи ее разбудила сильная гроза. Она боялась грома и молний почти так же, как и Ладлоу, отец-пуританин учил ее, что гром — это проявление недовольства Бога, а молнии — копья, которыми Он поражает грешников.

Много раз, когда бушевала гроза, Джессамин забивалась под одеяло и представляла себе, будто вся Лоджия трясется, а однажды в ее великолепной спальне при особенно сильном раскате грома вылетело стекло.

В эту ночь по Лоджии хлестал яростный ливень. Когда прогремел гром, Джессамин показалось, что раскалываются стены. Где-то в доме разбилось стекло; окна дрожали. Встав с кровати, она спустилась вниз, в комнату Эрика, но, открыв дверь, увидела в голубом свете молнии нечто. Над колыбелью Эрика склонялся силуэт крепкого широкоплечего мужчины. Но это был не человек. Его кожа бледно-серого цвета влажно блестела. Джессамин успела разглядеть, что рука этого существа повисла над лбом спящего ребенка. Затем незнакомец резко, но грациозно, как балерина, повернулся к ней.

На мгновение она увидела лицо, жестокое, но красивое. Тонкий рот искривился в полуулыбке-полуусмешке, а глаза были как у кошки: темно-зеленые, гипнотически-яркие, с огромными зрачками.

И перед тем как свет померк, создание исчезло.

Она закричала. Ребенок проснулся и тоже начал вопить. Джессамин понимала, кто предстал перед ней, и боялась сойти с ума. Она не смела приблизиться к ребенку. Выбежав из комнаты, женщина в панике понеслась вниз и на лестнице упала, едва не сломав себе шею. Там она и лежала до тех пор, пока ее не нашел слуга и не позвал Ладлоу из спальни.

Джессамин видела, как Эрика коснулось воплощение зла, сказала она доктору Бэрду. На ее глазах эта тварь нежно и покровительственно простерла лапу над головой ребенка. Значение этого жеста, по крайней мере для Джессамин, было ясно:

Эрика ждет служение Сатане. Он вырастет с меткой дьявола на челе. И не счесть бедствий, которые он принесет миру, если ему позволят выжить. Эрик должен быть убит до того, как проявится заложенное в нем зло. Джессамин пыталась отравить младенца, но ей помешала няня. Хотела скинуть сына с лестницы, но ее удержала Дженни Бодейн, жена Лютера, их кухарка. После этого Джессамин заперли в комнате, но она ухитрилась выбраться оттуда по карнизу, похитила Эрика из детской и понесла к горящему камину в банкетном зале.

Когда она уже была готова швырнуть Эрика в огонь, ее заметил Ладлоу. Он бросился к Джессамин, но она схватила свободной рукой кочергу и яростно ударила мужа, целясь в голову. Ладлоу отразил этот удар своей черной тростью, но Джессамин, собрав все силы, нанесла новый. Кочерга попала в висок, и Ладлоу замертво повалился на пол; вокруг его головы собралась лужица крови.

Джессамин схватила визжащего ребенка, как надоевшую куклу, за шею и шагнула к огню.

Но в следующее мгновение Эрика вырвали у нее. Окровавленный Ладлоу сумел подняться на ноги, чтобы спасти ребенка. Джессамин вцепилась ему в горло, и они боролись у горящего камина. Ладлоу, хотя и оглушенный, с помощью трости сдерживал ее, пока подоспевшие слуги не схватили несчастную.

В 1888 и 1889 годах, как понял Рикс из записей, состояние Джессамин колебалось от спокойного до буйного. В конце октября 1889 года доктор Бэрд решил написать Ладлоу Эшеру, что состояние его жены безнадежно.

Ладлоу приехал в декабре в сопровождении Лютера и двух других слуг, чтобы увидеть супругу в последний раз. Два месяца спустя Джессамин Эшер была обнаружена в своей комнате мертвой. Она зубами порвала подушку и глотала гусиный пух, пока тот не забил ей горло.

— Чудесно, — пробормотал Рикс, дочитав до конца.

Он оттолкнул записную книжку, словно та была покрыта грязью, и подумал: рвался бы так Ладлоу спасти Эрика, если бы знал, что ждет их в будущем. Данное Джессамин описание твари, которая стояла над колыбелью, наводило на мысль о фильмах ужасов. Возможно, она искала оправдания своей ненависти к ребенку, который встал между ней и Ладлоу. Но каковы бы ни были истинные мотивы, они затерялись в прошлом.

Раздался тихий стук, и Рикс насторожился. Было почти два часа ночи. Кто, кроме Паддинг, может бродить по дому? Бун около одиннадцати уехал в свой клуб и наверняка играет сейчас в покер. Рикс подошел к двери, которая была загорожена стулом и шкафом, и спросил:

— Кто там?

— Миссис Рейнольдс. Откройте, пожалуйста.

Рикс открыл. Свет в коридоре не горел, и миссис Рейнольдс держала серебряный канделябр с четырьмя горящими белыми свечами. Рикс раньше не видел эту женщину без хирургической маски, но она сразу показалась ему волевой; сейчас при виде ее сильной нижней челюсти это впечатление окрепло. В то же время было ясно, что уход за Уоленом утомил миссис Рейнольдс. Рикс заметил сизые мешки под глазами и глубокие складки у рта. Взгляд был пуст и бесцелен.

— Меня послал Уолен, — сказала женщина привычным шепотом. — Он хочет вас видеть.

— Прямо сейчас?

Она кивнула, и Рикс последовал за ней по коридору. Когда он протянул руку, чтобы включить свет, миссис Рейнольдс быстро сказала:

— Пожалуйста, не надо. Я велела слугам выключить почти все лампы в доме.

— Зачем?

— Так велел ваш отец, — объяснила она. — Сказал, что не выносит шума бегущего по проводам тока.

— Что?

— По его словам, это такой высокий противный визг, — продолжала миссис Рейнольдс. — Иногда его слух обостряется, и он говорит, что этот голос электричества беспокоит его больше всех прочих шумов. Я увеличила дозу транквилизаторов, но незаметно, чтобы они действовали на его нервную систему.

Они приблизились к лестнице, ведущей в Тихую комнату. Запах разложения, к которому в другом конце дома Рикс постепенно привык, был здесь таким сильным, что он остановился, борясь с тошнотой.

«Я не могу опять туда идти, — подумал Рикс, и у него внутри все содрогнулось. — Боже правый!»

Миссис Рейнольдс, шедшая на несколько ступенек впереди, оглянулась. Желтый свет отбрасывал ее длинную тень на стену напротив.

— Все будет в порядке, — сказала она. — Постарайтесь дышать ртом.

Он последовал за ней наверх, к белой двери, и надел две хирургические маски и резиновые перчатки. Затем то же самое сделала сиделка, пока он держал взятый у нее канделябр. Перед тем как открыть дверь, миссис Рейнольдс забрала у Рикса и задула все свечи.

Их окружила темнота. Несколько ужасных секунд Риксу чудилось, будто он снова заблудился в Лоджии. Но тут сиделка взяла его за руку и потянула в Тихую комнату. Дверь бесшумно затворилась, и женщина подвела его к кровати Уолена.

Осциллоскоп был выключен, и в помещении слышалось только хриплое, неровное дыхание Уолена. Рикс слегка задел обо что-то подбородком, но промолчал. Миссис Рейнольдс отпустила его руку, и он понял, что за ним наблюдают. Уолен продолжал сопеть, пока в конце концов не заговорил. Рикс был вынужден напрячься, чтобы понять, о чем шепелявит отец.

— Выйди, — приказал Уолен сиделке.

Рикс не слышал, как та вышла, но знал, что она не могла не подчиниться. Уолен медленно, с тяжким трудом подвинулся на кровати. Он заговорил, и Риксу снова пришлось сосредоточиться.

— Эта сука потом завернет меня в пеленки. — Уолен поморщился от боли.

От его вздоха у Рикса сжалось сердце — это был такой человеческий звук, тихий, почти нежный.

— Ненавижу ночь, — прошептал Уолен. — Ночью поднимается ветер. Раньше я к нему не прислушивался. А теперь самого себя слышу так, будто кричу сквозь ураган.

— Сочувствую…

Хотя Рикс сказал это как можно тише, он услышал хрип Уолена. Рикс вздрогнул и сжал кулаки.

— Говори тише, черт побери! О боже… как болит голова…

Вроде бы отец заплакал, но это могла быть и ругань. Рикс зажмурился, его нервы были на пределе.

Прошла минута или две, прежде чем Уолен снова заговорил.

— Ты и не собирался навещать меня здесь. Что-нибудь не так? Или у тебя дел невпроворот?

«Неужели старик знает, что я задумал? — недоумевал Рикс. — Нет, конечно же нет! Не нужно паранойи».

— Мне казалось, что тебе нужен покой. — Он прошептал это так тихо, что сам едва расслышал.

На этот раз, без сомнений, раздался грубый смешок Уолена.

— Покой, — повторил он. — Хорошо сказано! Да, мне нужен покой! И я действительно скоро упокоюсь! — Он помолчал, выравнивая дыхание, а когда снова заговорил, Рикс поразился — такого жалобного голоса он еще не слышал. — Я почти готов умереть, Рикс. Этот мир больше не мой. Я устал…

Как же я устал…

Рикс был захвачен врасплох. Возможно, мысли о смерти в конце концов подточили Уолена, но он выглядел совершенно иначе, чем несколько дней назад, когда Рикс к нему заходил.

— Как Маргарет? — спросил Уолен. — Справляется ли?

— Справляется, и неплохо.

— Я слышал, вечером поругались Бун с Паддинг. Хотя сейчас это занимает меня менее всего. А Кэт? Каково твое суждение о ней?

«Суждение, — подумал Рикс. — Странное он подобрал слово».

— С ней все в порядке.

— А как насчет тебя?

— У меня все нормально.

— Да. — К Уолену снова вернулся сарказм. — Не сомневаюсь. Черт бы подрал этот ветер! Воет и воет… Ты что-нибудь слышишь?

— Нет.

— Тогда наслаждайся тишиной, пока можешь, — с горечью сказал Уолен.

По трубкам под кроватью Уолена забулькала жидкость, и он тихо застонал.

Глаза Рикса снова привыкли к темноте. Он увидел тощего, как скелет, человека на кровати. На подушке рядом с головой Уолена лежала черная трость. Тонкая рука была вытянута и сжимала трость так, будто кто-то угрожал отобрать ее.

— Над чем ты работал в библиотеке, пока не заболел? — Вопрос вырвался у Рикса непроизвольно.

Уолен долго молчал, а затем сказал:

— Заболел? Хотел бы я заболеть. Болезнь можно вылечить.

О, видел бы ты лицо этого чертова доктора, когда он приходил в последний раз! Бледным стал, как рыбье брюхо, и все время склонялся надо мной с фонариком, чтобы пощупать пульс, померить температуру, и для прочих дурацких процедур! Он хочет, чтобы я лег в больницу. — Отец хрюкнул. — Можешь себе представить? Вокруг кишат репортеры! Дни и ночи напролет меня беспокоят врачи и сестры! Я сказал ему, что он спятил.

Уолен уклонился от ответа, и Рикс решил зайти с другой стороны.

— Я был в библиотеке, — спокойно сказал он. — Хотел что-нибудь почитать, попросил у Эдвина ключ. И нашел там книгу детских стишков. Она была посвящена Симмсу Эшеру. — Он обманом проник в пещеру льва и теперь ждал ответа.

Уолен молчал.

Рикс не отступал.

— Сегодня я гулял с Кэт возле кладбища и обнаружил могилу Симмса. Почему ты скрывал, что у тебя был младший брат?

Уолен по-прежнему не отвечал.

— Что с ним случилось? Отчего он умер?

Ему было любопытно, совпадут ли рассказы Уолена и Уилера Дунстана.

— И что ты там делал? — наконец спросил Уолен.

— Я думал, ты не будешь против.

— Еще как буду! Эдвин свалял дурака, что пустил тебя туда, не спросив моего разрешения!

— Почему? Ты пытаешься что-то скрыть?

— Документы там… очень хрупкие. Не хочу, чтобы их ворошили. Прежде чем, как ты выразился, заболеть, я там кое-что просматривал, готовил бизнес-проект.

Рикс нахмурился, озадаченный.

— Что общего может иметь семейный архив с «Эшер армаментс»?

— Тебя это не касается. Но раз уж ты спросил о Симмсе, так и быть, расскажу. Я не хочу ничего скрывать. Да, у меня был младший брат. Он родился слабоумным и умер ребенком.

Вот и все.

— Отчего он умер? От врожденной болезни?

— Да. Нет… подожди. Это как-то связано с лесом. Я давно не вспоминал Симмса, и мне трудно восстановить события. Симмс умер в лесу. Он был убит зверем. Да, точно, так и есть. Симмс бродил по лесу, и его убил дикий зверь.

— Что за зверь?

— Не знаю. Это дела давние. Какое это сейчас имеет значение?

«Действительно», — подумал Рикс и сказал:

— Полагаю, что никакого.

— Симмс был слабоумным, — повторил Уолен. — Ему нравилось ловить бабочек, но вот поймать не получалось. Я помню… в Лоджию принесли то, что от него осталось, и я увидел тело, прежде чем отец меня прогнал. В руке Симмс сжимал цветы. Он собирал желтые одуванчики, когда на него напал зверь. Я помню, как плакала мать. Отец заперся в своем кабинете. Да… это было очень давно.

Рикс был разочарован. Ничего таинственного не оказалось. Было ясно, что Уолен никогда не упоминал о Симмсе, потому что не считал его человеком: брат для него был дурачком, который собирал цветы, когда его убивали.

— Я позвал тебя, — сказал Уолен, — потому что хочу передать семье свое распоряжение. За завтраком ты поставишь остальных в известность, что отныне в доме не будет гореть свет. Электричеством пользоваться по минимуму! Мало мне воя ветра, стука сердца и этих проклятых крыс, что скребутся в стенах, — еще и ток бежит по проводам. Сегодня я его слышал дважды. Как пилой по моему черепу… Ты понял?

— Вряд ли им это понравится.

— Мне все равно, понравится или нет! — прошипел Уолен. — Пока я жив, я все еще хозяин дома. Ты понял?

— Да, — ответил Рикс.

— Хорошо. Тогда исполняй.

Униженный, Рикс начал искать в темноте дорогу к двери. Но затем остановился и повернулся к Уолену.

— В чем дело?

— Я не лакей, чтобы так со мной обращаться. Но окажу тебе эту услугу, если ответишь на мой вопрос. Я хочу узнать об агентстве Буна.

— О его агентстве? А что такое?

— Это-то я и хочу знать. Ты вкладываешь в это агентство деньги. Чем оно занимается?

— Заключает контракты и нанимает артистов. А ты что думал?

Под двумя хирургическими масками Рикс улыбнулся.

— Каких именно артистов? Актеров? Певцов? Танцоров?

— Это наше с Буном дело, и тебя оно не касается.

Рикс насторожился. Уклончивость Уолена говорила ему, что он ходит по запрещенной территории.

— Это нечто очень плохое, и ты не хочешь, чтобы кто-нибудь узнал? — спросил он. — Чем же занимается братец Бун? Порнографией?

— Я сказал, что ты можешь идти, — проскрежетал Уолен.

Рикс понял: чем бы Бун ни занимался, Уолен не желает, чтобы об этом проведали Маргарет и Кэт. Возможно, это еще одна причина, по которой Паддинг запрещено покидать поместье. Она не только слишком много знает о семье Эшер — ей также известно, чем занимается агентство Буна.

— Могу спросить у Паддинг, — спокойно сказал Рикс. — И я уверен, маме тоже будет интересно. — Он снова направился к двери.

— Погоди.

Он остановился.

— Ну?

— Ты ведь всегда презирал Буна? — прошептал Уолен. — Почему? Потому что у него больше мужества, чем у десятка бесхребетных ничтожеств вроде тебя? Ты не принес мне ничего, кроме позора. — Ледяное презрение отца больно задело Рикса; он весь сжался, пытаясь преодолеть унижение. — В детстве никогда не давал сдачи. Позволял Буну топтать себя, как кусок дерьма. Я ведь наблюдал за тобой! Теперь ты не знаешь, как выпустить накопившуюся ненависть, и хочешь навредить мне. Ты был ничем, ничем и…

Рикс шагнул вперед. Он был вне себя от злости и хотел накричать на отца, но в последний момент стиснул зубы.

— Ты знаешь, папа, — процедил он, — я всегда считал, что Гейтхауз прекрасно смотрится освещенным. Пожалуй, я сейчас пройду по комнатам и заставлю весь дом сверкать как новогодняя елка. — Было стыдно, но он не мог, да и не хотел остановиться. Он должен дать сдачи, ответить грубостью на грубость. — Подумай, как электричество побежит по проводам! Разве это не грандиозно? Ты давно принимал транквилизаторы?

— Да не сделаешь ты этого. Кишка тонка.

— Еще как сделаю. — Рикс повысил голос до нормального, и Уолен забился в конвульсиях. — Я не услышал про агентство. Чем оно занимается? — В его глазах стояли слезы гнева, а сердце колотилось как бешеное. — Ну же, ответь.

— Тише! О господи! — простонал Уолен.

— Рассказывай, — с нажимом произнес Рикс.

— Твой… брат… набирает актеров… для…

— Для чего?

Уолен неожиданно оторвал голову от подушки. Его била крупная дрожь.

— Шоу! — сказал он. — Агентство Буна… ищет уродов для карнавальных представлений! Уйди! Прочь с моих глаз!

Рикс уже отыскал дверь. В темноте он споткнулся на ступеньках и чуть не упал. Миссис Рейнольдс ждала его в коридоре с зажженным канделябром. Сорвав с лица маски, Рикс сказал, что разговор с отцом окончен и она может вернуться в Тихую комнату.

Когда сиделка ушла, Рикс прислонился к стене, борясь с тошнотой. В висках яростно ломило, и он стиснул их ладонями.

Он чувствовал себя замаранным. Он понимал, что так мог с легкостью поступить и сам Уолен, и Эрик, и любой другой Эшер. Но Рикс ведь не такой, как они! Боже правый!

Через несколько минут дурнота прошла. Головная боль задержалась, но вот и она медленно отступила.

Осталось холодное непривычное возбуждение.

Это было вновь обретенное чувство силы.

Рикс наполнил легкие гнилым воздухом и двинулся в темноту.