Ученица чародея

Глава 6

Поначалу я выписывала буквы старательно и аккуратно, но вскоре уже водила пером резво, как завзятый писарь. Благо, еще в монастыре я натренировалась переписывать катехизис для аббатисы. Что и говорить, эта работа мне нравилась куда больше, чем стирка белья или ощипывание перьев с дохлой утки. Бодрая злость подстёгивала меня, и, возможно, из-за неё я не испытывала затруднений, разбираясь в безобразных закорючках на латыни, достойных лапы пьяного в стельку петуха.

…Пурпурная лихорадка у десятилетней Мартины де Тайон, падучая у некого мсьё Паре сорока лет от роду, золотуха у купца Эрбе, туберкулёз… В общем, вряд ли стоило завидовать посетителям мсьё Годфруа. Особенно тем, историю которых приходилось резюмировать кратко: solutus – скончался. Их было много – не знаю, специально ли лекарь выдал мне список почивших, намекая на перспективы, или просто был не таким уж чудесным врачевателем, но к обеду я перестала вздрагивать и представлять предсмертные муки всех этих несчастных. Се ля ви.

Несмотря на предсказанную жару, в тени сада было сносно, лишь периодически донимали мухи – можно подумать, у меня патокой на темечке намазано. Звуки открывающихся ворот, разговоры и топот копыт во дворе после полудня стихли, и уже ничто не помешало мне дописать подробности счастливого избавления неизвестной мне мадам Трюффон от лёгочной лихорадки при помощи барсучьего жира три раза в день, топлёного сала, разведённого на молоке, безоара и медовых лепёшек на спину и грудь. На этой весьма позитивной ноте опись больных закончилась.

Запустив перо в почти опустевшую чернильницу, я попала с лёту. Хороший знак.

Я подула на бумагу. Удостоверившись, что чернила подсохли, я аккуратно собрала «лекарские летописи» в стопку и направилась в кабинет мсьё. В приёмной и коридорах было безлюдно. Только одна девушка крестьянского вида удручённо прошла мимо меня вслед за Женевьевой в сторону палаты для бедных.

– Что, уже? – удивился мсьё Годфруа, когда я с чувством полного удовлетворения выложила перед ним свой труд.

– Да.

Он мельком взглянул на исписанные листы.

– У тебя прекрасный почерк.

– Благодарю, мсьё. Аббатиса всегда говорила, что я сильна в каллиграфии.

Продолжая заниматься чем-то своим, лекарь взял с полки деревянную ступку и бросил туда немного сухой яичной скорлупы, что горкой лежала в миске на столе. Активно начав толочь ее, он промурчал в усы:

– Абели, а напиши-ка покрасивее на пустой этикетке. Да-да, вот на этой, что прямо перед тобой лежит. «Рог Единорога. Принимать с осторожностью».

«О Боже! Святая Мария! Единорог! Где он взял единорога?! Воистину этот человек волшебник», – подумала я, едва не запрыгав от восторга и любопытства. Надеюсь, этот единорог остался жив, и у него снова вырастет рог. Интересно, а какого он цвета? Пожалуй, даже буквы для Жития Святых я не выписывала столь благоговейно. Я закончила, с волнением ища глазами сказочный рог. Но мсьё Годфруа взял с полки пустую склянку, высыпал туда толчёную скорлупу и, выхватив из моих пальцев чуть ли не светящуюся от восхищения этикетку, примотал её к горлышку серой бечёвкой. Я сглотнула и не удержалась:

– А где же единорог?

– Пасётся где-нибудь, – хмыкнув, ответил лекарь. – Отнеси это мсьё Живазу, хотельеру. Его гостиница находится на центральной площади Перужа, так что не промахнёшься. Всё время вниз и налево.

– Но мсьё…

– Что не так? – тёмные глаза лекаря насмешливо уставились на меня.

– Но ведь это же… скорлупа… от яиц, а не рог единорога.

– Естественно, – пожал плечами он. – Этому глупцу хотельеру лишь бы полечиться. Уж поверь, даже без акупунктуры ты бы не почувствовала от него болей. Здоров как бык.

– Так зачем же… Ничего не понимаю… А это не вредно? – я кивнула головой на склянку. – Для здоровых?

– Бог с тобой! Только кости крепче будут. Неси скорее. О скорлупе молчок, – лекарь заговорщицки поднёс палец к губам. – Иначе с чего я смогу платить тебе два ливра в неделю?

– Хорошо мсьё, – ответила я, присев в реверансе.

Я вышла за ворота со склянкой в руках и пошла, куда велел мсьё. Щёки горели. Я не знала, как же справиться с охватившим меня возмущением и растерянностью. Лекарь-чудотворец не брезгует шарлатанством? Святые Небеса! Как теперь жить?

Улочка, с изгибом убегающая вниз, вела мимо дома стеклодува с кованой вывеской над крыльцом, мимо деревянных прилавков, висящих на цепях у широких окон булочника, мимо похожих друг на друга, как близнецы, каменных домов с крошечными палисадниками, в которых синели ирисы и отцветали последние жёлто-красные тюльпаны. Камни на стенах и мостовой были практически одинаковыми – чуть округлыми, бело-серыми, иногда желтоватыми. Под ногами, там, где не растекались зловонные лужи помоев, булыжники поблескивали, отполированные за века подошвами прохожих.

Так же было и на площади, от которой отходило множество улиц во все стороны. Тут царило оживление: ходили деловитые ремесленники и важные мещане в добротных сюртуках, сновали раскрасневшиеся торговки с корзинами, пробегали посыльные мальчишки со свёртками, два дюжих молодца покатили к кабачку на углу бочки с вином. Стучали колесами по брусчатке повозки, цокали копытами лошади.

Гостиницу я нашла сразу. Красные разрисованные вывески, развешенные на ставнях, не позволили ошибиться. Опираясь на толстые поперечные балки, над первым выступали верхние этажи здания, укрепленные потемневшими от времени досками, издалека похожими на орнамент. Подоконники распахнутых окон гостиницы были уставлены цветочными горшками с алыми пеларгониями.

Я помешкала немного, с сомнением глядя на склянку с фальшивыми останками единорога. Вот так запросто можно превратиться в шарлатанку, соучастницу обмана. Ведь это нечестно! Неправильно! Но, с другой стороны, есть ли у меня выбор?

Набравшись смелости, я шагнула внутрь и известила приветливого слугу, что ищу мсьё Живаза. Меня направили в ресторацию.

За дубовыми столами, выстроившимися вдоль побелённой стены и окон довольно длинного зала, сидели в основном мужчины всевозможных возрастов и рангов. С потолка, подпёртого массивными балками, свисал железный фонарь с ажурной ковкой. Такие же, но поменьше, красовались возле входной двери и над стойкой. За ней взъерошенный, плохо выбритый чернявый толстяк раздавал указания грудастой, розовощекой девице. Наверняка это хозяин – мсьё Живаз.

За парой столов вино текло рекой, доносились грубые шуточки и хохот. Увы, мне придётся пройти мимо всех этих пьяных мужланов. Но поручение есть поручение. Я набрала в грудь воздуха и, представляя себя важной дамой, гордо направилась вперёд. Выкрики «Эй, красавица! Я влюблён! Посмотрите, какой розан!» я пропустила мимо ушей и даже не повела бровью.

Теперь вы, любезные судари, толстые и тощие, красавцы и уроды, толстосумы и нищие вояки, для меня как деревья в графском парке. Есть, и ладно. Раз мне замуж нельзя, то и с вас проку никакого. Восхищайтесь, господа, восхищайтесь.

– Мсьё Живаз, – премило улыбнулась я.

Толстяк в расстёгнутой до середины груди рубахе с засаленными манжетами обернулся и расцвёл.

– Что угодно, мадемуазель?

«Да когда уже у вас всё масло в глазах переведётся?!» – в сердцах подумала я, и мои сомнения вмиг как рукой сняло.

– Лекарство от мсьё Годфруа, – продолжила я улыбаться и протянула склянку с яичной скорлупой. – Принимайте с осторожностью.

Толстяк тотчас вспомнил, что болен, осунулся лицом и глубокомысленно закивал.

– Премного благодарен, мадемуазель. Мсьё Годфруа давно обещал, и никак. Но я понимаю… понимаю. Где ж его взять, если оно… – изрёк мсьё Живаз, запнулся на полуслове и таинственно задрал палец.

В мою ладонь опустился увесистый кошель.

– О, мадемуазель уже наложила свои жадные лапки на чужие деньги! – послышался за спиной знакомый голос.

Переполненная возмущением, я обернулась и увидела Этьена. Нетвёрдой походкой он подошёл к стойке и облокотился, одарив меня презрительной ухмылкой.

– Это деньги мсьё Годфруа. И вы не имеете права так со мной разговаривать! – сказала я, чувствуя нарастающую злость при виде нетрезвых глаз наглеца и красивых губ, растянутых в фальшивой усмешке.

– Конечно, они принадлежат этому мошеннику Годфруа, моему папаше. И уж никак не вам.

С этими словами Этьен выхватил кожаный мешочек из моих рук и бросил на стойку:

– Эй, дружище Живаз! Я там задолжал тебе что-то. Можешь списать долг.

Хотельер недоумённо смотрел на нас и, видимо, боролся сам с собой.

Во мне всё вскипело от ярости – в желудке стало горячо, будто туда насыпали фунт перца, и я выпалила:

– Нет уж, мсьё, обойдётесь. Деньги предназначались не вам. И не вам решать, что с ними сделать. Я отнесу их мсьё Годфруа.

Я схватила кошель, но рука Этьена в перчатке накрыла мою кисть, будто лапа коршуна. Он сузил глаза.

– Не тебе, маленькая шлюха, мне указывать.

Я не ответила, с ненавистью глядя в эти карие глаза с длинными, как у девицы, загибающимися на концах ресницами. Хотелось только одного – стереть ухмылку и самодовольный прищур с лица негодяя. Пальцы свободной руки сжались сами собой, но… я никогда и никого не била. Ни разу в жизни. Это было и есть ниже моего достоинства. Хотя бы отчасти, но я всё же… графиня. И потом, что я сделаю этому широкоплечему молодчику?

Но вдруг багряным пламенем внутри жар поднялся по позвоночнику и вырвался горячей лавой наружу – ударив из макушки прямо в потолок, он расплескался в зал ресторации позади меня. В нём пульсировала мысль: если я не могу, тут мужчины есть. Пусть кто-нибудь это сделает. Большой и крепкий. За меня… Да так, чтобы этому Этьену пусто было! И потребует извиниться. Совершенно произвольно я представила, как крупный кулак впивается костяшками в его скулу, обтянутую гладкой, смуглой кожей…

Будто в ответ на мой призыв за спиной Этьена вырос русый мужчина в добротной одежде. Огромный, почти великан. Похоже, он тоже был навеселе.

– Извинитесь, милостивый государь, перед дамой.

Этьен отмахнулся от него, как от мухи.

– С радостью, сударь. Но где вы видите даму?

Я зажмурилась от негодования, и в моём воображении Этьен полетел вниз головой под лавку. Жуткий грохот заставил меня открыть глаза – Этьен, шатаясь, пытался встать из-под лавки, кожа на скуле была рассечена, а шляпа уткнулась перьями в чей-то суп.

Блондин, вступившийся за меня, потирал кулак и, казалось, сам был удивлён произошедшим. «Вот молодец! – обрадовалась я. – Всё-таки помимо замужа мужчины ещё к чему-то пригодны! К примеру, защищать от негодяев».

– Да как ты смеешь, бастард! – вскочил, наконец, Этьен на ноги и выхватил шпагу. – Я тебя убью!

– Извинись, – пробормотал здоровяк, вместо шпаги легко поднимая над головой стул за одну ножку. – А потом разберёмся.