Чернокнижник. Ученик колдуна

Глава 2 Ученик

Несколько дней Первуша не мог дождаться, когда Коляда уйдет. Когда отшельника пригласили в Долгушиху снять порчу со скота, Первуша вышел на крыльцо, вроде как проводить. Едва Коляда скрылся из вида, Первуша притащил из сеней чурбачок, встал на него, ибо не доставал со своим ростом до потолка. Толкнул одну доску, другую, лишь третья легко подалась. Первуша на цыпочки встал, пошарил рукой, пальцы наткнулись на сверток. Потянул на себя. Ого, тяжелый фолиант, фунтов пять-шесть. Находку на стол уложил, трясущимися руками холстину развернул. На обложке из телячьей кожи разные лики – мужчин, женщин, да незнакомые. Осторожно, бережно начал перелистывать страницы. На каждой – картинка, или, иначе, парсуна. Наткнулся на изображение татар на конях. Ошибиться он не мог, такого же – скуластого, с раскосыми глазами – он видел в своей деревне, когда тот на отца нападал. Колебался немного, понимал, что Коляда книгу не зря прячет, не хочет Первушу с ней знакомить, видно, пора не пришла. Но не удержался. На крыльцо выскочил – не возвращается ли Коляда? Не видно. Уселся на лавку. Память хорошая, не обремененная многими знаниями, быстро припомнил, что Коляда говорил.

Сам произнес заклинание. Несколько мгновений ничего не происходило, потом от страницы слабое свечение пошло, а парсуна ожила. В испуге Первуша отпрянул было. Невидаль небывалая! Неживое, а парсуна двигается. С десяток степняков на конях по снегу, по заметенной грунтовой дороге скачут. Первуша взглядом впился, так же как и Коляда. А татары к его деревне подъезжают. Деревню он сразу узнал, чай, год в ней прожил. Вот уж их полуземлянка-полуизба. Отца видно, как навстречу татарину выскочил с деревянными вилами. Первуша дышать перестал, боялся каждую деталь пропустить. Себя увидел со стороны, как убегал полуодетый в лес, братьев своих. Временами густо идущий снег, да с ветром, видение закрывал. Тогда Первуша от досады и возбуждения кулаками по столу стучал. А потом на странице увидел, как конный татарин братьев его догнал. Соскочив с коня, кожаным ремешком связал обоих, перекинул через круп коня позади седла. Видение на странице к их жилью вернулось. Первуша вскрикнул, как от боли. На снегу окровавленный отец лежит, а у входа мать. Мертвая, раскинув руки, как будто вход в избу пыталась закрыть.

Первуша хоть и крепился, а слез удержать не смог. От горя захлопнул книгу, в ткань завернул. Утерев рукавом рубахи лицо, уложил книгу на прежнее место, доску прикрыл. Усевшись на лавку, зарыдал. Через время спохватился: Коляда скоро вернуться должен, чурбак увидит в избе.

Подхватился, деревянный обрубок в сени отнес. Окинул взглядом избу. Вроде все в порядке. Стало быть, не вся его семья погибла. И сам он уцелел, и братья его. Только где они сейчас, живы ли? Занятная книга, знать бы еще, как обращаться с ней. У Коляды не спросишь. За волосья оттаскает или уши надерет. Однако потом, когда учитель уйдет, можно снова попробовать узнать, где братья. Отца с матерью уже не вернешь, а братьев можно. Как он это сделает, не знал. Но надежда возродилась. Повзрослеет, заработает, за деньги рабов из плена выкупить можно. Слышал о таком, говаривали в деревне. А не случится – выкрасть. Не знал он, что выкрасть можно, а вернуться почти невозможно. По всей степи дозоры крымчаков шастают. Пропускают купеческие обозы, по Ясе еще со времен Чингиз-хана трогать и грабить торговых гостей запрещалось под страхом смерти, как и служителей церкви, юродивых. Для остальных требовалось предъявить пайцзу, своего рода разрешение на проезд. Но главное – он теперь знал, для чего жить.

А когда возвращал Вещую книгу на место, нащупал еще один сверток, но побоялся брать. По времени Коляда скоро возвратиться должен; если обнаружит, что Первуша хозяйничал, может осерчать, даже выгнать. Учителем своим Первуша дорожил. Мало того что Коляда спас его от неминуемой смерти в зимнем лесу, так еще приютил, поил-кормил, уму-разуму учил. Первуша был учителю благодарен и не хотел, чтобы учитель был на него в обиде. За добро положено отвечать добром.

Но все же хоть и открыт был Коляда и добр к ученику, а кое-какие секреты имел. Первушей же двигало любопытство. Коляда знал много, и ученик хотел перенять от него знания. Он понимал, что ни отец с матерью и никто другой окрест не смог бы дать ему и толику тех знаний, которым его обучил отшельник.

А Коляда учил – то лозоходству, умению находить с помощью лозы в руках водные источники под землей. Наука нужная. Прежде чем селянин колодец рыть начнет, зовет Коляду. Тот пройдется с ветками лозы по двору, точно место укажет. И ни разу не обманулся. Там, где копали, вода близко к поверхности подходила.

Да обмолвился как-то, что этим же способом клады искать можно.

– А чего же тогда без денег сидим? – удивился Первуша.

– Зелен ты еще и глуп.

Но рассказал. Если деньги или другие ценные вещи зарывали для сохранности в землю, то называли кладом. Для того чтобы клад случайно не нашли, клад запирали заклинанием. Такие клады охранялись кладовым духом. Кто без знания заклинания на клад случайно натыкался, того кладовик губил. Обойти заговор можно было, лишь сорвав цветок папоротника на Иванов день, иначе – 24 июня, прозываемый еще в народе Ивана Купалы, а в христианстве – Иоанна Предтечи. В эту ночь язычники приносили богу Купале жертву купанием. Праздновали этот день еще в Древнем Риме, в Европе. Причем, как заметил Коляда, все травы, собранные в эту ночь, имеют особую чудодейственную силу.

– Так что, если не хочешь себе беды нажить, не ищи чужие клады, – подвел итог беседы Коляда.

– А если нашел? – не унимался Первуша.

– Экий ты настырный. Тогда скажи: «Чур! Чур! Свято место, чур, божье да мое». Потом шапку с головы скинь. Стало быть, голову свою в залог оставляешь, что никому о кладе не поведаешь. И проговори обязательно: «Чур, рассыпься!»

Через несколько недель, когда Коляда ушел в деревню, Первуша все же не удержался, проверить решил – что там за сверток рядом с Вещей книгой лежит. Снова чурбачок из сеней притащил, доску на потолке приподнял, рукой сверток нащупал и извлек. На стол бережно уложил, тряпицу развернул. Шевеля губами, прочитал буквицы. «Библия». О! Удивительно сие! Коляда при Первуше ни разу в церковь не ходил, о Боге не говорил, а Библию на чердаке держит. Первуша осторожно полистал книгу. Листами читал. Да так увлекся, что не заметил, как время пролетело. Спохватился, когда солнце через оконце в избу заглянуло – так в полдень бывало. Книгу снова в тряпицу обернул, вернул на место.

Бросился обед готовить. Когда Коляда уходил по делам, все хозяйственные дела на Первушу ложились. Приготовил похлебку грибную. Белые грибы по сытости и пользе не хуже мяса, даже запах очень аппетитный. И еще иван-чай заварил, медку добавил. Почти сыто получилось.

А тут и Коляда пожаловал. Да не пустой, за труды свои селяне щедро одарили. Большой и душистый каравай хлеба пшеничного, большой шмат сала да крупы-гречихи фунтов пять. Неплохой прибыток.

Коляда носом потянул:

– Вкусно пахнет! Дай угадаю: грибы белые в похлебке и иван-чай с медком.

– У тебя нюх, дядька, как у зверя дикого!

– Поживи с мое, – отмахнулся Коляда. – Накрывай на стол, полдничать будем.

Пока Первуша с чугунком и мисками суетился, Коляда хлеб порезал на крупные куски. По избе хлебный дух поплыл, ноздри защекотал. Давненько Первуша свежего хлеба не вкушал. Они с Колядой иной раз пекли лепешки, но это не то совсем.

Приступили к трапезе. Вкусно. И похлебка хороша, а хлеб можно и один есть такой аппетитный. Обед сытом запили. Первуша и спроси отшельника:

– Дядька, а ты в распятого Христа веришь?

Благодушие после сытного обеда с Коляды вмиг слетело. Брови нахмурил, в глаза Первуше уставился:

– У каждого человека вера своя. Ты же веришь, что утром солнце взойдет.

– То другое. Солнце всем видать.

– Думаешь, если Бога не видно, то его нет?

– Тогда почему в церковь не ходишь? Отец и матушка перед едой молитву читали «Отче наш».

– Бог у каждого в душе. А священники всего лишь посредники между людьми и Богом. Давай договоримся: пока в лета не войдешь, о Боге ни слова.

Первуша кивнул. Что ему еще оставалось?

Чтобы спорить, надо самому знать много. Он всего лишь ученик. Только непонятно ему, кто Коляда. В деревне колдуном называют, один раз даже слышал брошенное в спину: «Чернокнижник!» А какой из Коляды чернокнижник, когда такой книги в избушке нет. Библия есть и Вещая книга, так они цвета не черного. По мнению Первуши, колдун злым должен быть, а Коляда людей лечит, скот. Какой же он колдун? Сами селяне обзывают, сами же помощи просить ходят – непонятно.

Через две седмицы дошел черед до изучения трав ядовитых. Про волчьи ягоды Первуша с юных лет знал. Соседский мальчонка отравился, мучился долго, но выжил. Коляда цикуту показывал, вех называется. Дал понюхать.

– Чем пахнет?

– Вроде сельдереем.

– Правильно. Почти все травы свой запах имеют. Смотри на цветки, на плоды, на листья, нюхай. Тогда не отравишься. Хуже, когда в пищу или питье подсыпать могут сушеные листья в виде порошка или отвара в питье. Горечь во рту появится, боли в голове и животе, холод во всем теле, потом падучая бить начнет, и смерть наступает.

Первуша не знал, что на Руси столько ядовитых растений. Коляда выложил на стол пучки трав, причем брал не голыми руками, а тряпицей.

– Запоминай. Это болиголов, пахнет мышатиной. Ну, это ты знаешь – волчьи ягоды, или сонная одурь. А это – ворожея-ягода, она всегда одна на растении, иссиня-черная. Обрати внимание на черемицу. Самая быстрая смерть от нее. Через три часа от силы – остановка сердца. А самая долгая и мучительная смерть от клещевины – седмицу отравленный болеть будет: кровотечения отовсюду, потом дышать человек перестает. А это волкобой, его еще прострелом называют или голубым лютиком. Пахнет хреном. Стой! Не нюхай даже! Даже запах ядовит, потому в избе не храни, в амбаре либо в сенях. А это дурь-трава, или собачий мак, в народе беленой называют. Запах отвратительный, гнильем пахнет. А вот эту траву сам назвать можешь?

Видел нечто похожее Первуша раньше, отец показывал, когда жив был.

– Дурман-трава?

– Точно! Еще есть, но смертельно опасные только эти.

Коляда битый день рассказывал, где растут, когда собирать, как остерегаться, как настои и отвары делать, какие противоядия применять. К вечеру у Первуши голова кругом пошла. Спать лег без ужина, а утром спросил у Коляды:

– Зачем мне про злопакостные травы знать? Сам говорил – добро людям нести надо.

– Говорил, – не стал отказываться Коляда. – Только и люди разные есть. Знания могут пригодиться. Но главное – дети по незнанию травятся. Ты по признакам определить должен – воронью ягоду он съел или волчью? Позавтракаем, про ядовитые грибы расскажу.

Оказывается, травы и кустарники, несущие смерть, еще не все. Грибов тоже оказалось множество, а не только мухомор да поганка.

Третьим днем Коляда поведал о травах, применяемых для разного рода превращений, – белоголовнике, адамовой голове, плакун-траве, чертополохе, полыни, терличь, руте. Эти травы Первуше интересней. Не смерть несут, облик другой, но для превращений надо знать заговор.

После ядовитых трав пришел черед ядовитых тварей – пауков и змей.

– Первым делом при укусе змеи яд из раны отсоси. Только не глотай, сплевывай и рот полощи обязательно. До чистой крови соси. Язык и губы от яда неметь будут, не обращай внимания, отойдет. Но промедлишь чуть – умрет человек в муках.

Чем больше Первуша узнавал об окружающем мире, тем осторожнее становился. И лес, и луг, и река не всегда безопасны, смертельная неожиданность под каждой корягой или в дупле дерева прятаться может.

Прошел год. Первуша повзрослел, подрос. В природе похолодало, опали листья, зарядили дожди, а потом и мороз ударил, снег принес. Сугробы сразу по пояс навалило, ни пройти, ни проехать. Движение замерло. Санный путь еще торить надо, а реки не встали. Льдом покрылись, но тонковат еще лед. Как окрепнет, около пяди толщиной будет, тогда селяне на лошадях с санями по рекам поедут. Путь получается гладкий, не то что ухабы на дороге. Одно опасно – на промоину нарваться. Они в тех местах бывали, где со дна ключи били. Кто постарше, поопытней, поглазастее, те места гиблые примечали, на деревьях зарубки делали, чтобы со льда их видно было.

Хорошо, припасы на зиму Коляда с Первушей сделали. Муку да крупу припасли, сальца бочонок, рыбы сушеной, соленой и копченой. Это уж Первуша расстарался. А еще соль и перец в запасе, да коренья съедобные, да фрукты сушеные. Груша-дичок да яблочки, а еще орехи лесные, репы мешок да лука столько же. Самые морозные месяцы, январь да февраль, в избе переждать можно, в тепле. Знай только дрова в печь подбрасывай. Пока похлебка в печи варится, сама русская печь прогревается, избу греет. С морозами и снегом снова волк у избы объявился. Сначала Первуша следы обнаружил, а на второй день волк показался. Показалось отроку – шкура на загривке у зверя поседела. О волке Коляду спросил:

– Сколько же весен он у избы сидит?

– Полагаю – не меньше пятидесяти.

Года по веснам считали. Новый год начинали с марта. Только с 1492 года стал исчисляться с первого сентября.

– Разве волки столько живут?

– Да кто его знает? Впрочем, волк этот не простой. Оборотень, волкодлак.

– Как волкодлак?! – изумился Первуша.

– Через нож на пне перекинулся, а в человеческое обличье вернуться не может, ждет, когда срок заклинания пройдет.

– А отварами попоить – плакун-травой, терличью?

– Пробовал я. На некоторое время получается. Обратился он в человека, Харитоном звать. Поведал он мне свою историю. С кикиморой болотной схлестнулся, она ему черный наговор нашептала. Только где ту кикимору искать? Она уж о человеке забыла, а он мучается.

– Зачем тогда у избы твоей сидит?

– Для охраны, службу несет. За службу ту в полнолуние удается мне вернуть ему облик человеческий. Три дня только мой заговор действует, пока луна полная. Он к себе в деревню сходить успевает, отца-мать проведать.

– Мучается человек.

– А то! Но недолго ему осталось. Мыслю – годика два-три. Так что ты его не опасайся, даже подойти можно, не тронет.

– Если он волкодлак, человечиной питаться должен.

– Его счастье, что сразу ко мне пришел, о горе поведал. Если он хоть раз человеческой крови попробует, до конца дней волком останется. Поэтому не трогал никого.

– Постой, – подловил Коляду Первуша. – Как же он тебе поведал о беде своей, если волк говорить не может?

Закряхтел Коляда.

– Ущучил ты меня, а ведь верно подметил. Отвар надо выпить, из чертополоха и перекати-поля. В степи полно его. Да наговор особый произнести. Тогда язык зверей и птиц понимать будешь.

– Насовсем?

– Не, до захода солнца, на время.

– Здорово! Научишь меня?

– Дай только срок. Мал ты еще, хотя бы на годик подрасти. Мне тебе еще много поведать надо, научить.

У Первуши впервые сомнение закралось. А может, и вправду люди про Коляду говорят, что колдун он? Колдуну, чтобы легкой смертью умереть, науку свою ученику передать надо. Кто не смог, седмицу, а то и две мучиться будет, пока в гробу не перевернут лицом вниз да осиновый кол в крышку гроба не вобьют. Иначе, даже если похоронят, по ночам из могилы вставать будет, скот душить, людей до смерти пугать. Первуша на вопрос отважился:

– Дядька, ответь мне честно. Ты – колдун?

– В деревне всякое бают. От меня серой пахнет?

– Нет.

– А в полнолуние, будь я нечистой силой, на шабаш ухожу? Или бесы в меня в те ночи вселяются?

– Не видел.

– Вот ты сам на свой вопрос ответил.

Первуша успокоился. А то как с колдуном жить? Сам таким же станешь. Зиму на печи лежали. Коляда Первушу заговорам-наговорам, отворотам-приворотам учил. Тоже целая наука. Не те слова сказал – не получится ничего, один срам выйдет.

– Ну-ка повтори, как красную девицу к парню присушить, чтобы о другом молодце не думала?

– Учитель, а зачем? Люди сами друг друга любить должны. Вот меня никто не заговаривал, а я братьев, отца с матерью любил.

– То другое, родная кровь.

– А у тебя братья-сестры есть?

– Не помню, стар я.

– Ну да! Память – молодой позавидует!

– Да что память? Как погодки все через огненную реку по Калинову мосту перешли? Память – это когда ты да другие люди, кому добро сделал, помнить будут. И чем дольше, тем лучше.

– Живи долго, Коляда. А помнить я тебя буду всегда! – заверил отрок.

– Хитер ты стал и подлиза. В сторону от разговора ушел. Повтори наговор на присушку.

Первуша в точности повторил, как учил Коляда.

– Слово в слово, но неправильно. Зачем частишь, как пономарь в церкви? Помедленнее, с чувством. Не то девка подумает – деньги кое-как отрабатываешь.

– Так деньги не платит никто!

– Чудак человек. А сало, яйца, масло, муку – дают? Чем не деньги? Одно – заработок. Ты своим трудом на жизнь зарабатываешь, кузнец своим молотком в кузне машет, плотник топором работает, селянин – пашет и сеет. Воровать нельзя. Последнее дело. А труд, он каждый почетен. И краюху хлеба каждый через пот добывать должен.

– Степняки вон саблей добывают и живут припеваючи.

– До поры до времени. Князей много, а каждый сам по себе. Объединиться надо перед врагом, бить кулаком, а не как сейчас – растопыренными пальцами, поодиночке. А кроме того, русичи нападения отражают. А надо бы пойти и уничтожить осиное гнездо. Выжечь дотла, чтобы ни у кого желания больше не было на Русь идти.

Первуша слушал, открыв рот. Правильные слова говорит Коляда.

– А кто на Руси главный князь?

– Неуж не знаешь? Иван Третий Васильевич, в Москве сидит.

– Далеко?

– С обозом если – четыре седмицы пути. Как не более.

– Далеко, – вздохнул Первуша. – Не видит он бед мирских.

– Может, и видит, сил пока нет ворога разбить.

– Коляда, а ты сражаться как воин можешь?

– Для этого нужно оружие иметь – меч, или палицу, либо лук со стрелами, копье. Кроме того, учиться сызмальства. Басурмане с малолетства учатся луком владеть, на седле сидеть.

– У-у-у, – протянул Первуша.

– Можно и без оружия противника одолеть, если один на один, даже двое-трое на одного.

– Чародейством?

– И им тоже, но попозже объясню. Любое подручное средство для обороны сойдет. Возьми палку. Представь, что меч в руках держишь.

Коляда взял в руки посох. В деревни или в дальние переходы он всегда брал его с собой.

– Нападай!

Первуша с воплем кинулся на Коляду, выставив палку вперед. И тут же получил посохом по руке, выронил палку. Посох в руках Коляды так и летал. Сразу получил посохом по коленям, упал. Причем движения отшельника быстрыми были, не всегда глаз успевал заметить.

Первуша поднялся с пола, одежду отряхнул.

– Покажи еще раз! – и поднял с пола оброненную палку.

На этот раз Коляда финт выкинул. Метнулся в сторону, Первуша повернулся, а Коляды-то и нет. И получил чувствительный тычок посохом в правый бок. Голову повернул, а Коляда на прежнем месте стоит.

– Эх, молодо-зелено! Я с места не двигался, стоял. А в сторону тень моя бросилась. Глаза я тебе отвел. Ты тень бледную мою за меня самого принял. В бою помогает. Противник купился на обманку, повернулся, как ты, и удар смертельный получил.

– Научи, как глаза отводить.

– Всему свое время. Торопишься больно.

– Дядька, посох – не оружие. Нешто им врага сразить можно?

– Еще как! Знать только надо, куда и как бить. Можно рукой без оружия ударить, и враг столбом на месте застынет, а можно насмерть сразить.

– Ух ты! Я тоже так хочу! – От возбуждения Первуша приплясывал на месте.

– Кто мастерством владеет, тому и оружие не надобно.

– Как это? На оружного врага и без оружия?

– Смотри.

Коляда сделал мгновенный выпад правой рукой, причем открытой ладонью. Первуша ощутил сильный толчок в грудь, не устоял, упал. Хотя поклясться мог – не тронул его Коляда. Да и дистанция велика между ними была – шагов пять-шесть, ни одна рука, сколь длинной она бы ни была, не дотянется.

– Это ты как, дядько? Не понял я, – поднялся Первуша. Чем больше он узнавал учителя, тем больше он удивлял.

– Это умение не сразу дается. Долго практиковаться надо.

– А ты учи.

– Настырный какой. Начнем с малого, с палок и посоха. А сейчас еще одно покажу. Нападай, можно без палки.

Первуша сделал замах рукой, пытаясь ударить кулаком. Коляда крикнул короткое слово и сделал движение пальцами, как будто щепотку соли в сторону Первуши бросил. Первуша застыл в нелепой позе. Ощущение, что воздух как густой кисель стал. Все видит он и слышит, а рука на месте застыла, как в жидкую глину попала. Силится Первуша, а рука на вершок только и сдвинулась. Коляда в бороду довольно ухмыляется.

Первуша никогда раньше с таким не сталкивался. Глазами поводит в сторону учителя, но губы и язык не слушаются.

– Отомри, – молвил Коляда.

И сразу мир привычным стал. Рука по инерции вверх пошла, замах-то он делал. А Коляды нет, отошел. Кулак по воздуху прошел, по пустому месту. Первуша не удержал равновесия, на колено свалился.

– И зачем мне оружие? Ты и без него повержен! – лыбится Коляда.

Зубы белые, ровные, не по возрасту. Значительно более молодые селяне гнилые зубы имеют, заговаривать к Коляде бегают, потому что болят. Первуша только теперь внимание обратил, потому что раньше Коляда так широко не улыбался.

– То, что я тебе показал, – высшее умение. И не столько твоего тела, силу духа надо привлечь.

– Нечистого?

– Тьфу на тебя! Силу предков. У тебя предки были?

– А как же – отец, матерь.

– Я не о том, – поморщился Коляда. – У твоего отца был отец, твой дед. А у того – свой отец, и так до двадцатого колена. Это только древо семьи. А еще и род есть, откуда родичи твои произошли. Вот сила рода, племени твоего, помогать должна.

– Дядька, я же, кроме отца, не знаю никого из рода. Как же я их силу привлеку, помощи попрошу?

– Плохо, отрок. Ладно, на себя возьму, узнаю. Если рода не знаешь, так и будешь посохом драться. Хотя для начала и посох сойдет. С завтрева обучение начинаем. Против простолюдина с кистенем, али дубиной, либо топором посох сгодится. А вот когда на тебя воин нападает оружный, тогда и магию применить не грех.

– Магию? – Первуша впервые слышал это слово.

– Знания предков. Только передаются они избранным.

– А как узнать, избран ли я?

– После узнаем. Ужинать пора и почивать. Ставь черепок в печь.

– Кулеш-то готов!

– А подогреть? Нешто холодным есть приятно? Человек от всего удовольствие получать должен. От еды, от питья, от радости, что солнце взошло и новый день настал, что вылечил кого-то от сглаза или болезни-кручинушки.

– Да какая же радость – другого вылечить?

– Мал ты еще и глуп, хотя кое в чем больше иных-других знаешь. Знания – это хорошо. Не должен человек умом с ежа или сороку быть. Но мудрость еще должна быть, а она не от знаний, а от опыта, прожитых лет, испытаний. Вот напали крымчаки, родичи твои сгинули, а ты уцелел. Первое испытание перенес. И другие будут, жизнь – не гладкий лед зимой на реке. Также колдобины и повороты будут – только держись. Но если стержень у человека есть, выдюжит, не сломается и после испытаний крепче станет. Это как железо у кузнеца. В огне греют до красна, потом молотами плющат, а затем в воду опускают, для закалки, чтобы крепче было.

– Не видел никогда.

– Батюшки твоего упущение и мое. Как снегопады утихомирятся, селяне тропинки протопчут, сходим в кузницу – поглядишь.

– Говорят, все кузнецы с нечистой силой знаются.

– Бывает. Но далеко не все, как и мельники. Те почаще.

Утром Первуша в сенях принялся дрова топором колоть, потом снег котелком зачерпнул. Волкодлак поодаль сидел, смотрел внимательно.

Первуша котелок поставил, подошел поближе:

– Что, Харитон, холодно?

Волк голову опустил, но не отошел, как всегда, в глубь леса.

– Через седмицу полнолуние.

Первуша помнил слова Коляды, что в полнолуние волкодлак в человека обращается наговором. Первуша сомневался, понял ли волк его слова, ведь отвар трав он не пил. Но волк повернул и поднял голову на бледную, едва видную луну. Стало быть – понял, можно односторонне общаться. Первуша вернулся в избу, потом лучины построгал, поджег от уголька, что в глиняном горшке жар хранили. Как лучины вспыхнули, сунул пучок сушеного мха. Он вспыхнул ярко. Теперь можно щепочки покрупнее класть, а как займутся пламенем, уже большие поленья. Снял пару железных колец, котелок на огонь поставил – снег топить. Все это время Коляда за столом сидел, что-то делал. Раз занят, мешать не следует. Сам решит, что сказать Первуше, а что нет. Отрок снова в сени направился, они холодные, неотапливаемые, сухие. Съестные припасы там хранятся – рыба соленая, пряная, сало, молоко замороженное, масло. Все в целости и сохранности месяцами хранится. Первуша сначала опасался – не сожрут ли мыши или крысы? Жалко будет. Но Коляда успокоил:

– Наговор я произнес и трижды избу обошел. Через ту черту ни одна живность не пройдет, что мышь, что таракан.

– Так нечисть же прошла, меня испугала.

– То другое, не зверье. Они и сами заклинаниями и наговорами что хочешь сделать могут.

– И тебе навредить?

– Могут, но я обратное заклинание прочту, порча к ведьме вернется. Их ни посох не возьмет, ни сила духов предков. Это только против людей действует. Все, что ты видишь вокруг – природа, звери, птицы, люди, – мир видимый. А есть еще другой. Он невидим, но он есть. Иногда мы можем видеть его посланцев, слышать их голоса. Опять же – не всем дано. Только посвященным.

– А ты посвящен?

– Болтаешь много. А кто завтрак готовить будет?

– Репу потушить, да с рыбкой? Или кулеш с салом?

– Мне все едино.

Первуша начал готовить кулеш. Рыбка – оно разнообразней, но кулеш сытнее. Коляда улыбался в усы, даже что-то непонятное пытался напеть. Первуша прислушивался, пытался понять – что поет? Однако Коляде медведь на ухо наступил да еще потоптался, музыкальных способностей не было, мотив перевирал. Такое настроение у наставника бывало не часто. Всегда ровен был, благожелателен, крика от него Первуша не слышал. Но и песню Коляда при Первуше первый раз пытался напеть. Может, стеснялся раньше, пел в одиночестве? С чего бы такое? Либо благую весть получил? Так не приходил ни сегодня, ни вчера в избушку никто.

Когда пшенка полуготова была, Первуша сало с прожилками мяса нарезал, в котел ссыпал. Сало подтает, напитает пшено. Варево булькало, доходило, а когда кулеш пыхтеть начал, Коляда сказал:

– Не слышишь разве? Кулеш готов, голос подает.

Кулеш вовремя снять надо, иначе загустеет, хоть ножом режь. Однако – хлеба не хватало, а без него какая сытость? Когда после завтрака Первуша посуду вымыл, Коляда на лавку показал:

– Садись, разговор есть.

После еды всегда немного времени физической работой не занимались, но беседовали часто.

– Прознал я, из какого ты рода, Первуша. И отец твой, и ты, как деды и прадеды, из радимичей. Племя многочисленное было, однако ноне поредело. Их духов призывать будешь, силу дадут в борьбе с врагами. Полагаю, сам сообразишь – по каждой мелочи обращаться к ним не след. Только при нужде, в трудной ситуации, когда без невидимых сил не обойтись. Род твой наряду с дреговичами, кривичами, ильменскими словенами да тиверцами, древлянами – хребет русичей. А уж чудь белоглазая да водь позже присоединились, да народу маловато у них. Один язык, ноне одна вера. Считай – братья.

– Хм, так ведь у басурман свои духи есть?

– Есть, как не быть. И крымчаки, и итильские татары своего бога имеют, и духи есть. Но дух на своей земле силен. Уйдет басурманин в набег, кроме как на силу оружия, надеяться не на что. Духи рода далеко, хоть взывает, хоть нет – не помогут.

Первуше любопытно было – откуда Коляда узнал все? Но расспрашивать не стал. Захочет Коляда – сам скажет. Тем более Первуша несколько тайн Коляды знал, например про Вещую книгу и Библию.

– Передохнули, пора и делом заниматься. Сытое брюхо к учению глухо. А для начала пойди в лес, выбери себе деревце молодое, ровное, которое глянется. Сруби, отстругай гладко. Потом вместе обожжем.

Насчет «обожжем» было не совсем понятно, но Первуша расспрашивать не стал. Чего без толку языком молоть? Оделся, топор за пояс заткнул.

В лесу уже сугробы изрядные, местами по пояс. Первуша шел, куда глаза глядят, где снега поменьше. Сзади скрип снега раздался. Первуша голову повернул – волкодлак. Да пусть идет, все веселее. Зимний лес – как во сне, в оцепенении. Только ели зеленеют, мороз и снег им не помеха. Ноги сами понесли отрока к дубовой роще. Деревья мощные, старые. А между великанами – молодая поросль.

Походил Первуша, присмотрел молодой дубок за прямоту ствола. Знатный посох должен получиться. Извинился перед дубком, что рубит. В три удара топора свалил, от веток очистил. Получившуюся жердь к избе поволок. Чем дуб хорош – крепок, увесист, не гниет, а полежав в воде, только прочности добавляет. Из мореного дуба все изделия красивые выходят, текстуру с другой не спутаешь. Уже у избы ножом сучки срезал, от коры очистил, в избу занес. Коляда свой посох приложил:

– Режь здесь. Не жердью же тебе размахивать.

– А не длинно?

– Посох на долгие годы делаешь. Ты растешь быстро. Еще год-два, и со мной ростом сравняешься. А выбрал правильно, толщина самая подходящая, в руку удобно ложиться будет. Сейчас обжигать начнем, печь горячая.

– А зачем, дядька?

– После обжига шероховатостей не будет. Поры, через которые соки из земли идут, закроются. Ладонь не занозишь, в руке скользить будет. Для тебя посох – как для воина меч. Если не утратишь – на всю жизнь.

Коляда начал посох в печь совать. То одним концом, то другим. Дымком запахло. Дерево с поверхности обугливалось слегка, темнело. Тут важно не передержать было, иначе только выкинуть.

Посох темно-серым сделали, едва не черным. Коляда сделал им несколько взмахов, тычковых ударов в воображаемого противника.

– По мне, так легковат немного. Да у тебя кость тонкая, в самый раз будет.

Комлевая часть, что ближе к земле была, в диаметре потолще. В посохе она верхом стала, на ней рука удобно лежит.

– Посох отложи, возьми палку в руку. Представь – меч у тебя. Нападай.

Первуша ткнул палкой, как колющий удар нанес. Коляда, не отпуская с посоха правой, левой рукой за средину посоха схватился, палку легко отбил и, резко толкнув за торец, другим концом ударил Первушу в коленную чашечку. Не больно, щадяще, но чувствительно.

– Сначала у противника оружие отбей и тут же ударь сам. Защита и сразу нападение. Не давай врагу время для ударов. Посох завсегда длиннее любого меча, считай – как сулица, только без рожна.

– Рожон – это что?

– Сулица – короткое копьецо, а рожон – наконечник. Железный, острый, в виде листа. Нападай!

Первуша сверху палку занес, как для рубящего удара. Коляда посох подставил, палка скользнула, в сторону ушла, а учитель в лицо Первуше удар нанес. В последний миг отрок успел подумать – все, нос всмятку будет. А конец посоха только кожу задел, удар обозначив. Так только большие мастера умеют, как позже Первуша понял, значительно позже.

– Посох – как продолжение твоей руки, не подпускай противника близко. Ты фору имеешь в четыре локтя длиной.

– Дядька, а если меч посох разрубит?

– Скользящий удар выдержит и даже зазубрины не будет. Дуб – дерево плотное, твердое. А переломить дурной силой можно все. Знания применять надобно. Кроме силы еще навык должен быть и ум.

Около часа бились. То Первуша нападал, то Коляда. Оба упарились, вспотели. Отдохнуть на лавку присели.

– Дядька, а кто тебя посохом научил так владеть? Не отец ли?

– Он не умел, через то сгинул. Монах один.

Откуда у монаха деньги на оружие? Да и смешно было бы – на груди крест, а на поясе – меч в ножнах.

– Разве монахи оружие в руки берут?

– В Библии что писано? Не мир я вам принес, но меч. Как крымчаки либо другой кто нападет, жители в монастырях укрываются, за стенами крепкими. Монахи воинами становятся, так и выживают.

– А если монастырь далеко?

– Лес на что? Конные в лес не суются, разбега нет, веткой глаза выколоть можно, а из кривого или слепого какой воин? Кроме того, конь ногой в барсучью нору попасть может, сломает. Без коня татарин не боец. Они ведь числом берут да нахрапом. Попробуй коня на скаку остановить! Не получится, сомнет.

– Интересно ты баешь, знаешь много.

– Поживи с мое.

– Сколько же тебе весен?

– До семидесяти помнил, потом считать перестал. Зачем? Полагаю – не меньше десяти десятков.

– Ого!

– Отдохнул – отдышался маленько? Приступим.

Еще час избушку сотрясали звуки ударов, пока не утомились оба. Первуша про себя удивлялся: он намного моложе Коляды, а выдохся.

– Устал? – спросил отшельник.

– Есть немного.

– Если знаючи посохом работаешь, трех противников легко уложишь, а сам вспотеть не успеешь.

Первуша головой покрутил в восхищении: да сколько же всего знает Коляда да умеет! У Первуши жизни не хватит всему научиться.

Занятия продолжались несколько недель подряд.

– Основное я тебе дал, дальше сам руку набивай, как я делал.

– А как?

– Ты представь, что перед тобой противник, только невидимый. С ним и дерись.

Первуша озадачен был, но учителю верил.

Стал, уходя в лес, понемногу тренироваться. Частым спутником его был волкодлак. Сядет недалеко и наблюдает. Не приближается, следит внимательно. Первуше сначала неудобно было. Вроде волк, а все равно зритель. Потом привык.

А Коляда новые знания давал:

– Тень свою создавать научись, глаза противника отводить в нужный момент. Выгадаешь немного. Враг отвлечется на тень, а ты удар нанесешь. И не только на человека действует. В лесу могут встретиться враги не лучше басурманина.

– Волки?

– Медведь-шатун. Потревожит его кто-то в берлоге, поднимется, по лесу бродить станет. Голодный, злой. Хуже зверя в лесу зимой нет. Убежать невозможно, ты не смотри, что медведь косолап и неуклюж. Лошадь, что галопом идет, догоняет. От волков, если окружили, можно на дерево забраться. А медведь и там достанет. Вот тут надо глаза ему отвести, а в это время самому обратиться.

– Обратиться? А во что?

– Об этом позже. Черед еще не пришел. Значит, так. Наговор быстро сочти: «Не зрит меня человек и зверь, а только лик мой бестелесный». И рукой в сторону махни, куда тень твоя метнуться должна. Сам невидим сделаешься, но ненадолго. Тут уж не плошай. Либо врага бей, либо обратись. Пробуем!

Первуша наговор счел, движение рукой сделал. От него в сторону тень метнулась. Обличьем ну чистый Первуша. Только исчезла почти мгновенно.

– Э нет, не пойдет. Ты всю волю, все мысли в кулак собрать должен. А ты, как на рыбалке, себя ведешь. Представь – враг перед тобой, смертью грозящий, либо зверь дикий. Страшно тебе, а ты соберись. А то сейчас как кисель овсяный. Повтори все.

Получилось немного лучше. Тень просуществовала несколько секунд, причем жила своей жизнью. Сам Первуша стоял неподвижно, а тень бежала, размахивала посохом.

– Вот так и действуй. И не в избе, здесь легче всего, а на свежем воздухе, в лесу. Врага, если попадется на пути, на дороге встретишь, в лесу, в деревне, а не в своей избе. Когда поймешь, что глаза научился отводить, к следующему финту перейдем. Умелый чародей одновременно не одну тень бросает, а две-три. У противника глаза разбегаются. А на время, пока тени существуют, ты для противника невидим.

Удивлялся Первуша. Много знает Коляда, а один живет в ветхой избушке в глухом лесу. Скучно, людей мало, поговорить не с кем. Вот сейчас в избе отшельника Первуша появился. А до того? Один куковал? Женской одежды или каких-либо следов присутствия женщин в избе не было. Да и Первуша, воспитанный в семье, не собирался оставаться бобылем. Ему уже четырнадцать, отрок, а не мальчик. Еще года два, и надо самостоятельно на хлеб зарабатывать, свое жилье иметь. В пятнадцать в дружину княжескую или боярскую уже новиком брали, обучали оружному бою. Конечно, Коляда Первушу многому научил – считать, писать, людей травами и заговорами лечить, грыжи вправлять. Но у других селян профессия в руках есть – плотник, кузнец, бортник да хлебопашец. А у него? Всего понемногу, спроси – кто, ответить нечего. Коляда сегодня обмолвился – чародей. В деревне его колдуном называют. За помощью в случае нужды бегут, а в обыденной жизни сторонятся.

Потому как странный Коляда. Вина не пьет, песни не поет, не пляшет на праздниках, улыбается редко. И все время один в избушке, хотя вдовиц в деревнях с избытком. У одной мужика бревном в лесу придавило, другой утонул, третьего татары зарубили, четвертый в бане угорел, а пятый от лихоманки за три дня помер.

Подкатывались к Коляде бабоньки, глазки строили. А Коляда внимания не обращает. Бабы между собой его Бирюком называли, наверное – поделом.

За неделю Первуша научился глаза отводить. Тень от него кидалась в сторону, кружила и уже не секунды жила своей жизнью, а минуты. А вот до того, чтобы две тени сразу создать, Первуша сам додумался, без подсказки учителя. Даже забавляться стал. Выйдет в лес за хворостом или сухостой срубить, по дороге пару раз тень пустит, то одну, то две. Сам с интересом наблюдает, как они себя ведут. На что обратил внимание – бестелесные двойники точно такие движения делают, как и он, все привычки переняли. Пока сильных морозов не было, Первуша запасы дров пополнял. И вовремя, потому как в январе морозы такие ударили, что деревья ломались со звуком сильным, а мелкие пичуги на лету замерзали. На ресницах иней у Первуши нарастал, щеки и нос щипало. Седмицы две Первуша и Коляда в избе сидели. Заняться было чем. Травы перебирали, Коляда вроде экзамена устроил. Возьмет в руки сушеный листок или цветок, покажет:

– Угадай!

У Первуши память хорошая, ошибся всего один раз. Коляда остался проверкой доволен. Каждый вечер, после ужина, когда уже лежали, готовясь ко сну отойти, Коляда Первуше про великие княжества рассказывал. Где расположены, на каких реках столицы стоят, да как прозываются, да какие привычки народы имеют и чем на пропитание промышляют. Не думал Первуша, что мир так огромен. Вообще-то не задумывался ранее. Жил и жил себе, поел, поспал, работы по избе исполнил, поручения Коляды выполнил. А с байками Коляды мир перед ним открылся.

– Дядька, ты сам все видел?

– Кое-что своими глазами, другое люди рассказали. Больше всего торговые гости знают. Они в разных краях, чужих землях бывают. Где свой товар продадут, а где чужеземный купят, в свой город привезут. Тем и живут.

– Мошну себе набивают, польза-то от них какая?

– Эх, учил тебя, учил думать. А ты с плеча рубишь! Купцы – это как глаза и уши князей своих. Либо сами воеводе докладывают, что видели и слышали, либо старшине купеческому. Ежели видят, как чужое воинство в поход собирается, самим мечи вострить надо. Куда это соседи-непоседы собрались? Хорошо, если в другую сторону. Примет-то тревожных много. Вот степь взять, однако, не зимой. В холода там пусто. А когда тепло, стада пасутся, отары бродят. А как исчезли, перегнали их в другое место, стало быть, скоро конница тут пойдет. Лошадям трава для прокорма нужна, да стада мешать будут. Купцы и это примечают. Одним словом – лазутчики. А ты – мошну набивают!

– Прости, дядько, не подумавши сказал.

– А ты думай, голова тебе не для того дадена, чтобы ты ею только кушал. Смотри, думай, не торопись, выводы делай, даже из каждой мелочи, которая несущественной кажется.

Стыдно Первуше стало. А все язык его, хуже врага. Вечерние посиделки Первуше нравились, много нового узнавал, мир открывался другой стороной. А Коляда с удовлетворением отмечал, что ученик его многих сверстников в развитии обогнал, а знает не меньше иных взрослых. А кроме того, Первуша характер имел покладистый, добрый, а память – как чистый лист. Все, что ни скажешь, запоминает. Есть кому знания передать, хватило бы времени и здоровья.

Чем еще Первуша радовал – сам до иных вещей доходил. Например, научился две тени от себя пускать, глаза отводить. В его годы сам Коляда такого не умел. Учителю внимал, исполнял прилежно и точно. Судя по задаткам, Первуша может далеко пойти и обогнать Коляду. Не сейчас, конечно. Многих заговоров не знает, с серьезной нечистью еще бороться не может. Вон – Кумару испугался. Но с учением торопиться нельзя, знания постепенно впитываться должны, и практика нужна, чтобы запомнилось навсегда. Посей пшеницу, пока время не придет – не заколосится, не нальется зелеными соками зерно.

Только жаль Коляде – годы уходят. Стар уже стал, силы не те. Одно не подводило – память. Как-то пробовал в Вещей книге будущее свое и Первуши узнать, так не получилось. Прошлое книга показывала, даже далекое, скрытое пылью лет и даже веков.

Для Первуши Коляда был непререкаемым авторитетом. Каждое его слово воспринимал на веру, ни капельки не усомнившись. Не по библейским заповедям было – не сотвори себе кумира. А только иного не мыслил. Для него Коляда спасителем был, учителем, после гибели семьи и отцом, и семьей. Тем более Коляда не обижал Первушу. Родной отец иногда подзатыльники давал, бывало. Правда – за дело. А Коляда голоса никогда не повышал, не то что руку поднять.

В общем – устраивали оба друг друга. Конечно, Коляда не был обычным человеком, пусть и со странностями. Знал много, и знания не обычными были. Не зря его в деревнях окрестных колдуном звали. Без нужды селяне за помощью не обращались, а когда беда приходила в дом – бежали к отшельнику. А встретившись в деревне или на тропинке лесной, старались побыстрее мимо пройти. Уж больно у Коляды взгляд темных глаз пронизывающий, как будто насквозь встречного видит. А кому понравится?

В церковь Коляда не ходил, хоть и Библию рукописную в избе имел. Чисто православных праздников не отмечал, вроде Рождества. И праздников, пришедших в православие из язычества, не праздновал. Таких как Колядки или Ивана Купалы либо широкую Масленицу.

– Срам и грех. Нельзя поклоняться двум богам сразу, – плевался он.

Однажды вечером, когда спать улеглись, разговорились. За маленьким оконцем – в две ладони, затянутым бычьим пузырем, – бушевала пурга. Ветер пытался сорвать дверь, снег бил в оконце, шуршал на крыше. А в избе натоплено, тепло. В такие моменты на разговоры тянет.

– Первуша, а что ты знаешь о маленьком народце?

– Это кто такие? – привстал на локте на печи подросток.

– Ну – банники, овинники, кикиморы, домовые?

– Про домового отец сказывал: мал, да волосьями оброс, вроде шерстки. Дух домашний. Ежели его подкармливать – в миске молочка оставить в углу, кусок пирога, так он в домашних делах помогать будет, об опасности предупреждать. А коли обидеть его, так во сне щипать будет до синяков, а то и душить. Если злой, будет миски да горшки бить, шуметь, спать не даст. У домового женка имеется – кикимора, отец сказывал – уродливая старуха, шибко злая. Скот травит, бабам пряжу рвет.

– Знаешь, все верно батенько твой тебе сказывал. А еще?

– Вроде нечисть ведется от заложных покойников.

«Заложными» покойниками называли тех, кто окончил жизнь до срока – убитых, самоубийц, утопленников, отравленных, умерших от болезней. Обычно их лишали христианского погребения, тела бросали в болото, в овраги, реку. Неприкаянные души превращались в нечисть, обитали недалеко от места упокоения бренного тела. Однако же другие люди, зачастую воцерковленные, считали иначе. Нечисть произошла от восставших против Бога ангелов. Часть из них провалилась в ад вместе с Сатаной, меньшая часть осталась на земле. Те, кто остался в лесу, стали лешими, кто в воде – водяными. И, как водится, у нечисти помощники появились. У леших – моховики, боровики, блуды, диканьские мужики. Блуды заводили путников в трясину или глухомань. Диканьские мужики имели костяные пальцы, коими до смерти щекотали путников. Были полуденницы – девушки в полупрозрачной одежде, жившие на опушках лесов на ветках, портящие урожай на полях.

Но все это была мелочь по сравнению с вурдалаками – живыми мертвецами, поднимавшимися из могил и пившими кровь живых, или лихом одноглазым, духом зла. Лихо одноглазое, как описывали его уцелевшие, представало в виде высокой худой женщины с одним глазом. Лихо садилось человеку на шею, мешало жить. Лихо можно было обмануть или передать другому в подарок. Даже поговорка сложилась: «Не буди лихо, пока оно тихо».

В воде по ночам, опасаясь дня и гнева Ильи Пророка, могущего поразить их молнией, пряталась водяная нечисть. У водяных своя «челядь» из русалок, душ девушек-утопленниц и мавок – душ некрещеных детей или задушенных матерями. Во владениях «водяных дедушек» старались не шуметь, чтобы не гневался, задабривали подношениями в виде петухов, собак, хлеба. Водяные по ночам зачастую дрались с лешаками. Да так, что деревья валили по берегам озер или рек. Лешаки были невидимы обычному человеку, оборотнями. Кто видел – баяли, что черны, хвостаты, имели рога и копыта. При зверском обличье были заступникам сирых, убогих, проклятых, слабых и калик перехожих.

Да разве всех и упомнишь? Пожалуй, только в Книге Велеса, текст которой вырезан на тонких деревянных дощечках, все они и есть.

Даже «аука» – маленький, пузатый, с толстыми щеками. Отзывался на крик заблудившегося «ау». Но вместо помощи заводивший путников в глухую чащу и бросавший их там на голодную смерть либо на растерзание волкам. В общем – та еще публика.

– Ты, Первуша, должен отличать нечисть от нежити. Нечисть – она тела не имеет, принимает любую оболочку, твари разумные, даже боль чувствуют. Питаются людской энергией. Убить нечисть невозможно, только обмануть, тем и отвлечь. Обитают они в привычном месте. А у нежити тело есть, всегда полуразложившееся, вонючее, неприглядное, мозгов лишенное. Боли не чувствует, хоть руку ей оторви. Зато избавиться от нее можно – разруби на мелкие куски, и конец ей.

– Страшно!

– Встретишь – действуй. Боишься – не делай, а делаешь – не бойся. Только если соляным столбом стоять будешь, сожрут тебя с потрохами. А оно тебе надо?

– Да как же бороться, коли невозможно?

– Нежить убить можно. И никто не осудит, вред они всему живому несут. И от нечисти, и от нежити заговоры есть. Учить их назубок надо, чтобы в нужный момент из памяти не исчезли. Страх ежели верх над тобой возьмет – беда. Каждый человек чего-то в жизни боится. Один на медведя с рогатиной ходит, смел. А как с нежитью встретится, потом от испуга покроется, поджилки трясутся. А другой и темноты боится, громкого стука. А нечисть обмануть ухитряется, потому как в нужный момент собрал волю в кулак. И еще скажу: людям до поры не верь.

– Дядька, да что такое ты речешь?

От негодования Первуша сел на печи, ударился головой о низкий потолок, улегся, потирая ушибленное место.

– До той поры, пока в деле не проверишь. Любой, с виду богатырь, весельчак, в трудную минуту предать может. Бросит тебя один на один с бедой и сбежит. А коли рядом стоял, не убоялся, помог с бедой справиться, тот друг истинный, для того последнюю рубашку сними и отдай.

Первуше такие слова прежде никто не говорил. Полежал он, подумал: а и верно Коляда говорит. Сам подросток по малолетству с предательством и трусостью не сталкивался еще.

– Заговоры расскажешь?

– Обязательно. Еще и спрошу строго, дабы не запамятовал. Ну, слушай для начала. Это заклинание для призывания духов предков.

Первуша за Колядой каждое слово повторял эхом. С первого же раза заговор запомнил. Для верности повторил его целиком. Слова вроде простые, а какой-то силой от них веет. Так и уснул. Коляда окликнул отрока:

– Первуша, бдишь ли?

Да ответа не услышал.