Часть 1. Зима. Глава 1. Боль
Александр Петрович сидел на стуле за письменным столом и смотрел на буйство стихии за окном. Погода была паскудной. Вот уже второй день дождь лил, не переставая, ветер завывал в подворотне, да гнул деревья к земле. На дворе стоял январь, но, казалось, вернулась осень. Вместо долгожданного снега, с неба лились холодные потоки воды. Дождь барабанил по подоконнику, стучал в окна и шелестел по мостовой.
- Что за напасть? - думал Александр Петрович. - Даже в свой юбилей не могу насладиться хорошей зимней погодой.
Сегодня ему исполнилось шестьдесят лет. Почти исполнилось. Александр Петрович посмотрел на часы на стене. Только 16:10. Шестьдесят ему стукнет ровно в 18:00. Да. Года пробежали так быстро, словно спешили опоздать на поезд.
С кухни доносился грохот кастрюль, стук ножа по доске и разговоры. Надежда Васильевна, жена его, да старший сын Павел с женой Татьяной готовились к приходу гостей.
- Что за напасть? - произнес Александр Петрович, когда подаренная младшим сыном Сашкой, чернильная ручка оставила на бумаге жирную кляксу.
Александр Петрович трудился над словами благодарности гостям, жене, детям, которые он хотел бы сказать во время вечернего застолья. На память надеяться в его возрасте - только время зря терять.
Резкая боль в животе заставила его скривиться.
- Два дня мучаешь, зараза, - выругался Александр Петрович. - Нет от тебя спокойствия. Хотя бы сегодня оставила в покое.
Вот уже второй день как его мучила боль в области желудка. Появилась она как-то робко, легким покалыванием незаслуживающим особого внимания. Но на утро второго дня покалывание сменилось острой болью, такой сильной, что впору было запрокинуть голову и завыть собакой на луну.
Переждав приступ, Александр Петрович вновь принялся за писанину. Когда-то в молодости он пробовал писать, и у него это даже неплохо получалось, но пришлось забросить это дело. И без этого добра головной боли хватало. Институт, свадьба, дети. Так и жизнь пролетела.
- Шестьдесят, - пробормотал Александр Петрович. - И не верится. Как будто только вчера Надюшу с Пашкой из роддома забирал.
- Да что за напасть! - воскликнул Александр Петрович, когда еще одна клякса ожила на бумаге.
- Сашка, ты чего там? - донесся с кухни голос Надежды Васильевны.
- Да все хорошо. Я тут с ручкой воюю.
- Ты смотри там не слишком воюй. В твоем возрасте уже не воевать, а отдыхать надо.
- Отдохнешь тут с вами, - хмыкнул Александр Петрович, беря другой лист бумаги. – То в магазин пошлете, то картошку чистить заставите или еще хуже - белье гладить… Так что же у меня тут получается.
Дорогие друзья! Любимая жена, дети.
Сегодня мы здесь собрались из-за меня...
- Нет. Как-то глупо получается. Из-за кого же тут соберутся, как не из-за меня? Это и ежу понятно. Надо как-то иначе. Может так:
Дорогие друзья! Любимая жена, дети.
Сегодня мне исполнилось шестьдесят лет и я хотел бы...
- Нет. Это мне тоже не нравится. Кому же еще сегодня исполняется шестьдесят, как не мне? Эх, тяжеловато как-то оно идет. В прошлом у меня это получалось лучше, значительно лучше.
Воспоминания юности, словно не желая тревожить настоящее Александра Петровича, медленно и неуверенно выплыли из закутков памяти. Александр Петрович вспомнил, как когда-то давным-давно часами сидел над листами бумаги с шариковой ручкой в руках. Как давно же это было! Сколько мук ему довелось испытать, выдумывая истории. Но какие же это были сладостные муки!
- Может, и правда надо было себя пробовать на писательском поприще? - произнес Александр Петрович. - Кто ж его знает как оно должно быть? Писательством на жизнь заработать трудно, а семью кормить надо. Ну, что было, то прошло. Что его думать да гадать, как оно было бы? Вышло-то вот как, и грех жаловаться на жизнь. У тебя семья, жена, дети. Вон какие сыновья выросли, как два дуба рослые и широкоплечие. И в кого они только удались. Я-то ростом не шибко удался, 1 метр 75 сантиметров, а Надюша и того меньше. Хм. Чернобыль может так подействовал? Кто его знает-то? Ну да ничего. Это не важно. Главное, чтобы здоровые были, да счастливые.
Александр Петрович гордился детьми. В отличии от него, имеющего ПТУ-шное образование, сыновья закончили вузы, а младший Сашка даже замахнулся на аспирантуру.
- Небось в доктора наук метит, - подумал Александр Петрович, улыбнувшись. - Ну пусть дерзает. Пусть хоть дети поживут, а нам старикам мало что уже надо в жизни. Кусок хлеба, стакан воды, да внуков побольше.
Александр Петрович расплылся в улыбке, вспомнив Витьку и Валерку, детей Павла.
- Маленькие непоседы, - добродушно произнес Александр Петрович. - Ради них мы и живем. Ради кого же нам еще жить, как не ради детей и внуков? Пусть будут здоровы на радость родителям, да бабки с дедкой.
Александр Петрович улыбнулся, вспомнив, как его с женой называли маленькие проказники. Бабка с дедкой. Это надо же такое придумать.
- Бабка с дедкой. Эх, вы мои выдумщики, - сказал Александр Петрович и посмотрел на листок бумаги перед собой. - Не пишется. Никак не пишется. Небось надо стопочку коньячку пригубить. Может, тогда музы меня и посетят. А ну, пойду-ка с Пашкой муз погоняю.
Александр Петрович потянулся к выключателю. Лампа на столе мигнула и погасла. Поднявшись из-за стола, старик собрался посетить бар в зале. Вдруг что-то уткнулось ему в ногу.
- Шарик, - улыбнулся Александр Петрович, глянув на собаку у ног, радостно вилявшую хвостом. - Что мой дружок? И тебе коньячку налить?
Собака пуще прежнего завиляла хвостом и стала на задние лапы, положив передние на живот старика. Тот погладил собаку по голове, потрепал за ухом и опустил ее ноги на пол.
- Потом мы с тобой поиграем, мой дружочек.
Шарик посмотрел на хозяина добрыми, веселыми глазами пристально, словно спрашивая: а не обманешь?
Александр Петрович снова потрепал собаку за ухом и направился в зал.
Дверца бара скрипнула, когда Александр Петрович открыл ее. Несколько бутылок коньяка, вина и водки дружно глянули на него из полумрака бара. Выстроившись в ряд, они, словно приглашали его опробовать свое содержимое.
Александр Петрович какое-то время постоял в раздумье, решая какой бутылке коньяка отдать предпочтение, затем принял решение и потянулся к маленькой бутылочке “Закарпатского”.
- Вот тебя дорогая мы и попробуем, - сказал он, и чуть было не выронил бутылку, когда новый приступ боли схватил желудок. Александр Петрович согнулся пополам и уставился глазами в пол.
- Боже, что же это такое? - едва не простонал Александр Петрович. - Будто ножом кто режет. Без жалости и сострадания.
К счастью Александра Петровича приступ прошел так же неожиданно, как и появился.
- Неужто попустило? - произнес Александр Петрович несколько минут спустя. – Точно попустило. Ну, и слава Богу.
Перехватив крепче бутылку, старик направился на кухню.
- Пашка, - с наигранной веселостью сказал он, оказавшись на кухне. - А ну-ка составь мне кампанию в этом мероприятии.
Александр Петрович подмигнул сыну и кивнул на бутылку "Закарпатского" в руке.
- Что ж тебе неймется, старый хрыч, - всплеснула руками Надежда Васильевна. Облако мучной пыли взметнулось вверх, заставив ее чихнуть.
- Правда, - улыбнулась Татьяна.
- Батя, - смутился Пашка. - А может давай уже до вечера подождем?
- А зачем до вечера ждать? - развел руками Александр Петрович. - У меня сегодня праздник. Так или не так?
Окинув взглядом собравшихся на кухне, он продолжил.
- А если так, то и командовать парадом буду я. Не обессудьте, но сегодня я имею на это полное право.
- Что с него возьмешь? - как-то уж слишком горестно произнесла Надежда Васильевна. - Но это только сегодня, - повысила она голос.
- Вот и хорошо, - улыбнулся Александр Петрович. - Так что Паш, составишь компанию старику?
- Ладно, бать. У тебя сегодня день рождение, а отказывать имениннику нехорошо. Немного, для разогрева перед главным торжеством, можно и принять. Ты не против, дорогая, - Павел посмотрел на жену.
- Нет, - ответила Татьяна, нарезая огурцы в салат. - Я сама бы даже немного пригубила.
- Танюша, да ты что?! - вновь всплеснула руками Надежда Васильевна. - Нам еще работать и работать.
- Мам, - вступился за жену Павел. - Праздник как-никак. Да и не напиваться мы же собрались. Слегка пригубим, и работа веселее пойдет, правда, бать? - Павел повернулся к отцу за поддержкой.
- О, как пойдет, - засмеялся Александр Петрович. - Побежит, как Шарик, когда увидит сучку во дворе.
Взрыв хохота сотряс кухню.
- Ну, Сашка ты даешь. Всегда скажешь что-то такое, что ноги отказываются держать, - сказала Надежда Васильевна, отсмеявшись.
Звонкий лай раздался в кухне. Шарик, увлеченный весельем других, и себе решил повеселиться.
- Шарик, что разлаялся? Иль сучки захотел? - спросил Александр Петрович. - С тебя хватит, и так целый двор детей имеешь.
Собака села на лапы и залаяла.
- Шарик, перестань, - послышался голос Надежды Васильевны.
- Да, что вы к нему прицепились, - сказал Павел. - Дайте ему полаять, у его хозяина юбилей.
- Хватит того, что я вам разрешила выпить, - сказала Надежда Васильевна. - Вы мне весь дом на ноги поставите из-за этого юбилея.
- Да что тебе, Надюш, не ймется? Чего ты сердишься? Или может тебе тоже стопочку налить? - предложил Александр Петрович, разливая коньяк по стопкам.
- Чур тебя, старый дурень, - воскликнула Надежда Васильевна. - Как не пила эту гадость, так и до смерти не выпью.
- Что, и сегодня даже не примешь? - Александр Петрович постарался придать лицу как можно больше разочарования. Получилось не очень, глаза продолжали радоваться, когда лицо кривилось.
- Ох, скорее бы это все закончилось, - вздохнула Надежда Васильевна и присела на стул. - Давай пейте и будем дальше работать. Скоро гости придут.
- Придут - подождут, - сказал Александр Петрович. - А у нас сейчас тоже мероприятие намечается.
- Ох, как ты мне уже с этими своими мероприятиями надоел, - покачала головой Надежда Васильевна. - Что ни день, то мероприятие. Так можно и совсем смероприятиться. Устала уже от тебя.
- Мам, - рассмеялся Павел. - Да перестань ты. Жизнь прожита, дети воспитаны, дом на даче построен, и деревья там посажены. Даже вот собака заведена, - Павел погладил Шарика, вертевшегося под ногами. - Дай старику отдохнуть на старости лет. Хочет выпить, пусть выпьет. Сколько той жизни осталось?
- Что с вас возьмешь? - сказала Надежда Васильевна, принимаясь за чистку картошки. - Делайте что хотите, меня только не трогайте.
- Вот такой Надюша ты мне больше нравишься, - сказал Александр Петрович. - Покладистость тебе к лицу. Будь такой и дальше.
- Тогда, старый дурень, ты совсем на голову залезешь. О тебе же, дурак, забочусь, - губы Надежды Васильевны дрогнули, а по щеке скатилась слеза.
- Мам, перестань, этого нам только не хватало, - развел руками Павел.
- Мама, и правда, не надо плакать. Все будет хорошо, - принялась утешать Надежду Васильевну Татьяна.
- Ну вас, - махнула рукой Надежда Васильевна. - Всегда до слез доводите.
- Ладно, бать, - сказал Павел, беря стопку в руки. - Давай по-быстрому. И правда, надо работать.
- Конечно, по-быстрому, - согласился Александр Петрович. - По-долгому будет вечером. Только вот закусить бы чем-то, а то без закуски пьют только алкоголики.
- Вон оливье есть, - встрепенулась Надежда Васильевна, вскочила и принялась насыпать салат из блюда в тарелки. - Котлет пару возьмите, хлеба.
- Вот это другое дело, - улыбнулся Александр Петрович, подошел к жене и чмокнул в щеку. - За что тебя люблю, за то, что не дашь умереть с голода.
Улыбка появилась на лице Надежды Васильевны.
- Уйди, не мешай работать, - сказала она и вернулась к чистке картошки.
- Ну давайте, мои дорогие, - сказал Александр Петрович, поднимая стопку. - Чтоб все у нас было хорошо.
- За тебя, бать. За твои следующие шестьдесят лет, - сказал Павел.
- Вот-вот, - сказала Татьяна. - Чтобы и через шестьдесят лет мы собрались на ваш следующий юбилей.
- Спасибо, - произнес Александр Петрович. - Только что же мне делать со следующими шестьюдесятью годами? Деревья посадил, хибарку на даче построил, детей вырастил.
- Строй новый дом бать, - подсказал Павел, выдохнул и коснулся губами стопки.
- Надюша, может еще пару сыновей вырастим? - старик повернулся к жене.
- Типун тебе на язык, старый дурак, - отозвалась Надежда Васильевна.
Александр Петрович рассмеялся и выпил залпом содержимое стопки.
- Ух, хорошо пошло, - сказал старик, закусывая котлетой.
- Да, неплохо, - согласился Павел, набирая в ложку оливье и отправляя его в рот.
Александр Петрович потянулся за ложкой и... схватился за живот. Боль пронзила нутро. Старик почувствовал, как руки покрылись потом, а по спине прошелся холодок.
- Господи, да что же это такое?! За что же ты меня наказываешь? Чем я провинился? Что сделал не так? - мысли раненной ланью задрожали и сбились в кучу.
Старик чувствовал, как боль, словно неведомое чудовище, расползается по телу, поглощает его все больше и больше. Тошнота подступила к горлу.
- Бать, с тобой все нормально, - обеспокоился Павел.
- Папа, - послышался взволнованный голос Татьяны. - Что с вами?
- Что случилось? - спросила Надежда Васильевна, отвлекаясь от чистки картошки. Увидев согнутого пополам мужа, она вскочила на ноги, нож упал на пол, картошина выпала из руки и покатилась под стол.
- Сашенька, что случилось дорогой? - Надежда Васильевна взяла Александра Петровича за плечо, наклонилась и попыталась заглянуть мужу в глаза.
Старик не обращал ни на кого внимания. То, что происходило внутри пугало его и злило одновременно. Он чувствовал бессилие.
- Что же ты не отпускаешь, тварь? - думал он. - Господи помоги! Дай сил пережить это!
- Сашенька, ты слышишь меня? - плакала Надежда Васильевна. То, что Александр Петрович никак не реагировал на ее слова, расстраивало ее еще больше. Страх за жизнь мужа терзал ее так же сильно, как и волнение, охватившее ее при виде мучений мужа.
- Ему надо лечь, - сказала Татьяна.
- Бать, ты как? Сможешь дойти до кровати? - спросил Павел.
- Надо скорую вызвать, - заголосила Надежда Васильевна.
- Не надо скорую, - прошептал Александр Петрович. - Уже лучше, - соврал он.
Александр Петрович понимал, что то, что происходит у него в животе - плохо. Но врачей он не любил. Как и любой нормальный мужик, он их попросту боялся.
- Лучше? - спросила Надежда Васильевна. - Что ж ты согнутый стоишь, если лучше? Может все же вызовем скорую?
- Никаких скорых, - пробурчал Александр Петрович. - Если говорю лучше - значит лучше. Сейчас разогнусь.
Дрожащей рукой он надавил на живот, словно пытался выдавить оттуда боль, затем набрал воздух в легкие. Спустя мгновение приступ отступил так же быстро, как и появился. Тошнота также не спешила задерживаться. Александр Петрович выпрямился.
- Ну, вот видишь, - сказал он, повернувшись к жене. - Все прошло. А ты сразу скорую.
- Точно прошло? - глаза Надежды Васильевны начали что-то выискивать в глазах мужа.
- Прошло, прошло, - ответил Александр Петрович, чувствуя, как жизнь возвращается в тело.
- Слава Богу, - сказала Надежда Васильевна. - Давай я помогу тебе добраться до кровати.
- Нет, мам, давай я, - вмешался Павел. Руки его обхватили отца за плечи с явным намерением совершить задуманное.
- Да что вы как над маленьким! Ей Богу! - взмолился Александр Петрович. - Я себя прекрасно чувствую и сам смогу дойти, куда надо.
- Сашенька, тебе надо показаться врачу, - сказала Надежда Васильевна. - Может это лечить надо?
- Какому еще врачу? - встрепенулся Александр Петрович. - Не надо никакого врача. Видишь, прошло уже все.
Александр Петрович попрыгал для пущей убедительности.
- Бать, может и правда, надо врачу показаться? - поддержал мать Павел.
- Что, и ты туда же? - сказал Александр Петрович, с укором взглянув на сына.
- И я туда же, папа, - сказала Татьяна. - Может это что-то серьезное. Надо обязательно показаться врачу.
- И не подумаю, - сказал Александр Петрович. - С нашей медициной к врачам ходить нельзя. Не лечат людей, а калечат.
- Но вдруг что-то серьезное, - попыталась убедить мужа Надежда Васильевна. - Врачи все же.
- Нет, - отрезал Александр Петрович и направился в комнату.
- Упрямый какой, - охнула Надежда Васильевна, когда Александр Петрович покинул кухню. - Что ни говори, а он свое. Что мне с ним делать?
- Ничего мам, - сказал Павел. - Может, съел что-то не то.
- Ты видел, как он согнулся? - не унималась Надежда Васильевна.
- Я согласна с мамой, - поддержала Надежду Васильевну Татьяна. - Если бы что-то съел или даже выпил, так бы не согнулся. У него лицо аж скривилось. Лучше бы ему врачу показаться.
- Конечно лучше, - сказала Надежда Васильевна. - Только он же упрямый, как осел. Сама Танюш видела.
- Как-то да будет, - пожала плечами Татьяна. - Успокоится, образумится и сходит к врачу.
- Такого образумишь, - вздохнула Надежда Васильевна и глянула на часы на стене. - Ой, пять часов уже! Скоро гости придут. Танюша, дочисть, пожалуйста, картошку за меня, а я начну стол накрывать. Пашка, поможешь мне? Не хочу тревожить отца. Пусть отдохнет.
- Помогу, помогу, - отозвался Павел.
Александр Петрович добрался до спальни и лег на кровать.
- Что же это такое происходит? - думал он, глядя на местами потрескавшийся потолок. - И в шестьдесят лет нет мне спокойствия. Такой боли я отродясь не чувствовал. За что же ты меня так наказываешь, Господи? Всю свою жизнь я преданно служил тебе. Исправно ходил в церковь и молился часто. Этому же и детей учил. Так за что же ты меня наказываешь? Если ты милосерден, то где твое милосердие? Если ты справедлив, то где твоя справедливость? Если ты помогаешь, то где твоя помощь? Думал, хоть на старости лет не буду мучиться, а тут такое дело. И правда, старость - не радость. Скорее бы дожить свой век и уйти тихо-мирно. Хоть умереть, Господи, ты позволишь мне не мучаясь или даже в этом я не могу на тебя положиться?
Слезы выступили в уголках карих глаз Александра Петровича, когда он почувствовал, что боль возвращается.
- За что, Господи? - прошептал он. - За что?
Но теперь боль не была похожа на нож, живьем разрезающий плоть. На этот раз это было, словно огонь лизнул мокрый кусок дерева. Жжение сменилось покалыванием. Александр Петрович положил руку на живот и вздохнул.
- Может и правда сходить к врачу. Хотя бы анализы какие сделать, чтобы знать что к чему. Может ничего страшного и нет. Гастрит какой или, не дай Боже, язва вернулась. Попью таблеток, и все образумится.
Александр Петрович провел рукой по животу, чувствуя, как боль вновь отступила, оставив после себя пульсацию сродни биению сердца. Боль прошла, и Александр Петрович воспрянул духом, да и Шарик этому немало помог: сел у кровати и принялся зубами тянуть за штанину.
- Что ж тебе не ймется, дружок? - Александр Петрович почесал собаку за ухом. - Поди, может, на кухню и попроси хорошенько. Авось Надюша тебя чем угостит вкусным. Котлетой какой. Ты же любишь котлеты, правда?
Александр Петрович постучал пальцем по носу Шарика, чем привел того в восторг. Отпустив штанину, собака выскочила из комнаты. Спустя мгновение она вернулся, неся в зубах мячик. Поставив передние лапы на кровать, Шарик бросил его старику.
- Ах, вот тебе чего хочется, проказник, - засмеялся Александр Петрович, принимая сидячее положение. - Вот кто-кто, а ты не дашь мне спокойно умереть.
Александр Петрович поднял мячик и выбросил его в коридор. Шарик, гавкнув, выскочил из комнаты, чтобы вернуться с мячиком в зубах. И вновь тот оказался на кровати возле Александра Петровича.
- Вот ты какой, - сказал Александр Петрович. - Так и хочешь, чтобы Надюша меня с тобой на улицу выставила. Ты же знаешь, как она не любит, когда ты носишься по квартире и гоняешь пыль. Но, что с тобой поделаешь?
Александр Петрович взял мячик и сделал вид, что бросил его в коридор. Залаяв, шарик метнулся за ним, но спустя мгновение вернулся ни с чем. Растерянное выражение на морде собаки вызвало у Александр Петрович умиление и улыбку.
- Что не нашел? - спросил Александр Петрович. - Значит плохо искал.
Шарик гавкнул и уселся на лапы возле кровати. Глаза собаки, словно говорили: меня не проведешь.
- Лови, - сказал Александр Петрович, бросая мячик.
Шарик сорвался с места и устремился за игрушкой.
- Что вы здесь вытворяете?! - воскликнула Надежда Васильевна, входя в спальню. - Саша, ну сколько раз я тебя просила, не разрешай собаке бегать по дому. А мне потом пыль выметать из-под кроватей и столов. Шарик, - сказала она, заметив собаку, тащившую тапок из прихожей. - Ну, что ты вытворяешь? Совести совсем нет.
Собака не обращая внимания на Надежду Васильевну, улеглась на ковре посреди комнаты и принялась грызть тапок.
- Ну, посмотри на него! - хлопнула руками по бедрам Надежда Васильевна. - Как об стенку головой. Что за несносная собака. Выгнать тебя пора.
Надежда Васильевна забрала тапок у Шарика и хлопнула его им по заднице. Собака поджала хвост и убежала в коридор.
- Как ты себя чувствуешь? - спросила Надежда Васильевна, присаживаясь на кровать возле мужа.
- Отлично, - отозвался Александр Петрович. - Прям, заново родился.
- Ты все шутишь. Может, все же сходишь завтра к врачу? - спросила Надежда Васильевна, положа руку на ногу мужа.
Александр Петрович хотел было вновь взорваться, да только в голубых глазах жены было столько заботы и тепла, что старик растаял и произнес:
- Схожу, схожу. Вот завтра, прям с утра и схожу.
- Вот и хорошо. А то волнуюсь я. Может и правда что-то серьезное?
- Типун тебе на язык, - буркнул Александр Петрович. - Ты смотри, накаркаешь еще.
- Ну, все молчу, молчу, - сказала Надежда Васильевна, прикладывая палец к губам. - Пойду дальше стол накрывать. А ты полежи еще немного и начинай одеваться. Не будешь же ты, ей Богу, в спортивном костюме за стол садиться.
- А почему нет? - поднял брови Александр Петрович. - Встретить шестьдесят лет в спортивном костюме очень даже хорошая перспектива.
- Ой, Сашка, Сашка, - вздохнула Надежда Васильевна, развернулась и направилась в зал, где звенел тарелками и чашками Павел.
В проеме дверей появился Шарик. Убедившись, что Надежды Васильевны в комнате нет, он развернулся и убежал. Не прошло и минуты, как Шарик вбежал в комнату с тапком в зубах. Вскочив на кровать к Александру Петровичу, он улегся у того в ногах и принялся грызть тапок.
- Ай да Шарик, - заулыбался Александр Петрович. - Ты такой же осел, как и я. Нашему упрямству можно позавидовать. А ну, давай, сюда тапок или ты хочешь, чтобы и я этим тапком получил?
Александр Петрович потянулся к Шарику за тапком, но собака вскочила, спрыгнула с кровати и убежала в коридор.
- Ну, твое дело, - сказал старик, провожая Шарика взглядом.
Глава 2. День рождения
Спустя два часа Александр Петрович сидел за столом в окружении родных и близких и обводил каждого из них взглядом. Он сидел во главе стола, как и положено юбиляру, и улыбался. Здесь были те, кого он хотел видеть в любую погоду и днем и ночью. Его Надюша, Пашка и Сашка, Танюша, маленькие непоседы Витька и Валерка. Были еще Костя, его лучший друг, Костина жена Люба, Олег, второй лучший друг Александра Петровича с женой Наташей, мать и отец Тани, Михаил Александрович и Людмила Игоревна. Вот и все гости. Да и не хотел Александр Петрович больше никого приглашать, хоть и напрашивались. Стар он уже был для гуляний. В его возрасте не гулять, а отдыхать надо. Сколько той жизни осталось. Александр Петрович вспомнил, что где-то вычитал, что в Украине средняя продолжительность жизни мужчин составляет всего шестьдесят два года.
- Это что же, мне осталось два года жить? - подумал Александр Петрович. - Хотя, - старик мысленно махнул рукой. - Если так подумать, то ради чего мне уже жить? Детей вырастил, внуков дождался, вон какие шалопаи, - Александр Петрович посмотрел на Витьку и Валерку.
В эти минуты в глазах старика было столько любви, сколько он, наверное, и к детям мало когда испытывал. Да, свою биологическую программу он выполнил. Так что шестьдесят два или семьдесят два для него не так уж и важно. Хотя жить, конечно, хотелось. Да только вот, жизнь ли это? Власть о людях думать не хочет. Только о себе думает, о своих бездонных карманах, дорогих машинах, вилах за границей. А жизнь между тем дорожает, а вот пенсия расти не хочет. Как была неполных тысяча четыреста гривен, так и осталась. Что ж за них купишь, если только содержание квартиры обходится в пятьсот гривен? А одеться? А кушать купить? А детям помочь? Родители все же. Дал жизнь, изволь заботиться.
Нет, это не жизнь. Александр Петрович вспомнил, как когда-то в молодости мечтал купить машину. И что? Где та машина? Даже за границу ни разу не поехал. А Сашка вот ездил на автобусе. В Германии был, в Чехии. Фотографии привозил. Красиво там конечно. Это не бедная Украина, в которой мужики мрут в шестьдесят два года. Это еще, конечно, кому повезет.
- Эх, - вырвалось у Александра Петровича.
- Что ты так вздыхаешь, Сашка? - спросил Костя, насыпая в тарелку пюре. - Тебе не вздыхать, а радоваться надо. Шестьдесят лет, как-никак, празднуешь. Ты глянь, какой стол. Три дня пить и есть, - рассмеялся Костя. - Или может тебе картошечки положить? Что-то ты загрусти, не ешь ничего.
- Эх, Костик, сколько мы с тобой этой самой картошечки съели, - сказал Александр Петрович. - Помнишь, когда мы только познакомились, когда это было? Где-то в конце семидесятых, так ведь?
- В семьдесят восьмом, Санек, - ответил Костя. - Отлично помню, как мы на Десне вместе рыбу удили. У тебя червяки закончились, и ты решил у меня попросить.
- Да, да, и я это помню, - кивнул Александр Петрович. - Так мы потом пекли картошку всю ночь и самогонкой запивали или наоборот, пили самогон и картошкой заедали.
- Точно, точно. Еды никакой больше не было, осталась одна картошка.
- А какого коропа мы тогда подняли, - вспомнил Александр Петрович.
- Эй, вы чего? - вклинилась Надежда Васильевна. - Это вечер воспоминаний или празднование дня рождения? Никак не пойму. А ну быстро насыпайте тарелки. Костик, твоя очередь тост говорить.
- Ну, Надежда, ты ни грамма не изменилась с тех пор. Как ты только Сашку отпустила на ту рыбалку?
- Чего мне это стоило, - вмешался Александр Петрович. - Неделю после этого кушать готовил.
Взрыв хохота сотряс зал.
- Александр Петрович, вам грех жаловаться на Надежду Васильевну, - сказала Татьяна. - Вы только посмотрите сколько она всего наготовила: салаты какие только пожелаете, котлеты, и свиные и рыбные, капуста тушенная с грибами, битки свиные, индюк запеченный. А вы еще сладкое не видели. Там один торт лучше другого, а вы говорите. Такую жену на руках носить надо с утра до вечера.
- Я ж и носил, - сказал Александр Петрович. - Чего б ей тогда такой стол готовить? Я свою Надюшу люблю. Ею меня, и правда, Бог наградил.
- О-о-о, если бы вы знали, сколько он мне тогда на рыбалке про Надежду наговорил, - встрял Костя.
- Неужто плохое? - всплеснула руками Надежда Васильевна.
- Только хорошее. Я даже завидовать ему стал. Думал где бы и себе такую жену найти.
- И не говорите, что не нашли? - улыбнулась Наташа, жена друга Олега.
- Наше-е-ел, - протянула Костя. - Послал мне Бог Любашу. Теперь, Сашка, я тебе не меньше могу наговорить о жене, чем ты мне тогда.
- Давайте, вы может, потом наедине поговорите? - вмешался Сашка-младший. - Бать, день рождения все же. Здесь не говорить, а пить и есть полагается.
- Ну, все-все, молчу, - сказал Александр Петрович.
Костя тоже замолчал, увлекшись салатом оливье.
- Чей следующий тост? - спросил Павел. - Кому речь держать?
- Костя, хватит есть, - сказала Надежда Васильевна. - Желай другу что-нибудь.
- Так я же ни ел еще ничего.
- Потом поешь, - сказала Люба, его жена. - Нельзя же человеку отказывать.
- Нельзя, значит нельзя, - Костя отложил вилку и поднялся из-за стола.
- Что ж я буду говорить, если у меня стопка пустая? - сказал он, потянувшись к стопке.
- Это мы сейчас исправим, - сказал Павел. Взяв бутылку "Хортицы", он разлил ее содержимое по стопкам.
- Пашка, может папе не надо? - обеспокоилась Надежда Васильевна. - У него желудок больной же.
- Это что же? - послышался голос Олега. - Именинник да в свой день рождения и не выпьет за свое здоровье? Да это как-то не по-нашему.
- Конечно, не по-нашему, - поддержал Олега Костя. - Немножко водочки и желудок будет здоровее некуда. Давай, Сашка. Я тост говорить буду.
Александр Петрович смотрел на стопку до краев наполненную казенкой и думал, а может, и правда, не стоит? Да как-то неловко перед гостями. И день рождения все же. Как тут не выпить. Авось обойдется.
- А вы куда руки тянете? - спросила Татьяна у Витьки и Валерки. Витька, который сидел ближе к маме, подобрался к ее стопке и пытался поднять ее не разлив содержимое. Валерка округлив глаза, наблюдал за братом. - Ты посмотри! Рано вам еще, - сказала Татьяна и отставила стопку подальше от рук детей.
- Дам по жопе, - пригрозил Павел, взглянув на сыновей исподлобья.
Дети притихли и уткнулись носами в тарелки.
Тем временем, Костя поднял стопку, взглянул на друга и сказал:
- Ну, Сашка, что же тебе пожелать?
Александр Петрович поднялся со стула и взял в руку стопку. Взгляд его устремился на друга.
- Шестьдесят лет - это тот возраст, - начал Костя, - когда можно остановиться, посмотреть на прожитую жизнь, порадоваться достижениям, погрустить о несбывшихся мечтах, подумать о будущем, но главное, можно, посмотреть на свое настоящее, на детей, внуков и сказать себе: Я не зря прожил жизнь. Но часто наше настоящее нас не радует, так как нет в нем очень важной для стариков вещи – здоровья. Поэтому я хочу тебе, Сашка, пожелать здоровья. Что бы хватило тебе его и внуков вырастить и правнуков понянчить. В нашем возрасте здоровье - это единственно чего всегда не хватает. Поэтому желаю здоровья и только здоровья. За тебя, мой друг! - сказал Костя и поднял стопку.
Звон стопок заглушил слова благодарности Александра Петровича.
- Хорошо иметь таких друзей, - подумал Александр Петрович. - С таким, как Костя и в огонь и в воду. Никогда не подведет. Спасибо, Костя.
Александр Петрович, поднес стопку к губам и выпил содержимое. Ухнув, он потянулся за бутербродом со шпротами.
- Кажется, пронесло, - подумал Александр Петрович, пытаясь почувствовать, как отнесся желудок к алкоголю.
- Как ты? - Надежда Васильевна повернула голову к мужу.
- Все хорошо. Не переживай.
- Ну, и слава Богу.
За разговорами и пожеланиями прошел весь вечер. Александр Петрович старался пить мало, да и ел немного. Стол ломился от еды, но Александр Петрович как будто этого не замечал, аппетита не было, да и боль вернулась. Благо, она не была такой острой, как раньше и ее можно было терпеть. Но, как и любой мужик, Александр Петрович всегда любил хорошо поесть. И теперь глядя на еду на столе испытывал сожаление от того, что из-за страха как бы не стало хуже и куда-то девавшегося аппетита не может себе позволить приналечь на всякие вкусности на столе.
Когда уже под конец застолья подошла его очередь говорить последнее слово, Александр Петрович поднялся со стула, окинул собравшихся взглядом и сказал:
- Сидел весь день и пытался составить речь. Не получилось. Ну да черт с ней. Попробую что-то сказать, как говорится, экспромтом. Так вот. Сегодня, когда сидел с ручкой в руке, перед глазами пронеслась вся жизнь. Вспоминал, что о детстве, вспомнил, как Надюшу с роддома забирал, даже как Шарик у нас появился...
Собака едва услышала свое имя, выползла из-под стола и уселась на лапы у ног хозяина.
- Да не звал я тебя, Шарик, не звал, - сказал Александр Петрович и потрепал собаку за ухом. - Так, к слову пришелся. В общем, - повернулся Александр Петрович к гостям, - многое пришлось вспомнить. Пришел я к тому, что прожил я свою жизнь не зря.
- Бать, ты что хоронить себя собрался? - Павел посмотрел на отца. - Ты это, не смей, рано еще.
- Да что ты к отцу прицепился, - сказала Надежда Васильевна. - Дай отцу закончить.
- Нет, Паша. Помирать я еще не собрался. Мне надо еще... как ты Костя сказал? - Александр Петрович повернулся к Косте. - Правнуков понянчить.
- Да Сашка. И правнуков и праправнуков, - улыбнулся Костя.
- Ну, про праправнуков не знаю, а вот правнуков понянчить хотелось бы. Да только знаете. Я сегодня думал уже об этом. Я где-то читал, что у нас в Украине средняя продолжительность жизни мужиков - шестьдесят два года. Вот я и подумал, а мне-то уже шестьдесят. Сколько тут до шестидесяти двух осталось? Два года?
- А ты, бать, меньше подобной хрени читай, - вмешался Сашка-младший. - Мало ли что могут написать. У нас в государстве нельзя верить тому, что пишут.
- Ну, не говори, Сашка, - замотал головой Павел. - Чему-чему, а вот этому как раз верить нужно. В Украине мужики на самом деле, как мухи дохнут.
- Саш, - сказал Олег, повернув голову к другу. - Ты не думай об этом. Живи себе потихоньку, сколько Бог отмерил. Кто-то и до шестидесяти не доживает, а кто-то и до девяноста дожить может. Так что как кому отмерено.
- Олежка прав, - сказал Костя. - У тебя отец сколько прожил, почти девяноста лет?
- Восемьдесят три, - поправил Александр Петрович.
- Ну вот. И мой отец восьмой десяток разменял. То алкаши мрут в шестьдесят, а то и меньше. А мы мужики здоровые, водкой не злоупотребляем, разве что по праздникам.
- Да, у нас в Украине, что ни день, то праздник, - рассмеялся Михаил Александрович, отец Татьяны.
- Да Миша, тут ты прав, - согласился Александр Петрович. - У нас, что ни день, то праздник. У нас народ не может без водки. Нация алкашей какая-то. Какой же мы пример показываем подрастающему поколению. Вон хотя бы Валерке с Витькой, - Александр Петрович кивнул на внуков, дырявивших вилками куски торта на тарелке. - Как-то неправильно это.
- Ну, а что ты хочешь, Сашка. Жизнь у нас такая. Ты же видишь у нас все высокое, и безработица, и преступность, и инфляция, и цены, только зарплаты и пенсии низкие. Как получается, так и живет, - сказал Костя.
- Значит, неправильно живем, - возмутился Александр Петрович. - Мне вон Сашка фотографии показывал, те, что за границей сделал. Там же другая жизнь. Там люди по-другому живут. И действительно живут, а не существуют, как мы.
- То ты не равняй палец с сам знаешь чем, - сказал Костя.
- Костя, - одернула мужа Люба. - Дети же.
- А что дети? Я ничего такого не сказал. Просто Сашка там люди другие, вот и живут по-другому. А у нас... как наш президент когда-то говорил? Народ у нас быдло. Имеем то, что и имеем.
- Ага, - засмеялся Павел. - Имеем то правительство, которое нас потом и имеет.
- Да Пашка, - кивнул Костя. - Именно так. Рыба откуда начинает гнить? С головы. Отрубить голову, так может все остальное свежим останется.
- Вы все правительство, президент, голову рубить, - сказал Александр Петрович - А кто это? Роботы или машины? Те же люди, что и мы с вами.
- Вот я про то и говорю, - заметил Костя. - Люди у нас такие. Каждый о себе думает. Как у нас говорят: моя хата с краю. Менталитет у нас такой. Мен-та-ли-тет. Тут уже ничего не поделаешь. Семьдесят лет Союза не прошли даром.
- Э-э-э, - протянул Олег. - Ты, Костик, так не говори. - Я в Союзе за свою зарплату мог не только одеться, обуться, семью прокормить, но и на машину насобирать денег. Мои дети ели булочки по одной копейке и батоны по пятнадцать копеек, колбасу Докторскую по два рубля тридцать копеек и пили молоко по тридцать две копейки за литр. А посмотри, что сейчас творится? Народ нищий, а верхушка жирует, все никак не нажрется. Может, дай-то Бог, подавится.
- Ну, что вы развели тут за балаган? - вмешалась Надежда Васильевна. - У нас День Рождения, а вы старое ворошите. Раньше была одна жизнь, сейчас другая. Зачем старое ворошить? Воспоминаниями сыт не будешь. Дайте Сашке слово договорить.
- Времена, и правда, другие были, - Александр Петрович провел пальцами по щекам. - Надо как-то приспосабливаться только вот как же его приспособишься-то, когда народ не живет, а выживает.
- Голова, Сашка, с головы все начинается, - вставил Костя.
- Да уймись ты наконец, - сверкнула на мужа глазами Люба.
- Нет Костя, не голова, а народ, люди. Вот наша проблема.
- Сашка, ну что ты ей Богу? Что ты так разошелся? Заканчивай речь уже, - сказала Надежда Васильевна. - Итак развели здесь Бог знает что.
- Как говорил Верещагин из фильма “Белое солнце пустыни”: за державу обидно, - скривился Александр Петрович. - Ну, да ладно. Так о чем я говорил? А, вспомнил. Хотел сказать, что многое было в жизни - и плохого, и хорошего. Все прошло. Что-то к счастью, что-то, может быть, к сожалению. Но сегодня, стоя перед вами, хотел бы сказать вам всем большое спасибо. Спасибо, что были со мной, помогали, поддерживали в трудную минуту. Поэтому давайте выпьем за вас. За то, что бы мы еще не раз встретились за этим столом. За вас!
- Я вот..., - хотел было продолжить Александр Петрович внезапно возникшую мысль, но звон стопок заглушил его слова.
- Ну и черт с ним, - подумал Александр Петрович, чокаясь с Костей.
- Спасибо, Сашка, - сказал Костя. - Что касается меня, то мы с тобой еще не одну бутылочку разопьем и не одно день рождения отпразднуем. - Скоро мои шестьдесят будем праздновать.
- Если память меня не подводит, то через два года? - спросил Александр Петрович.
- Именно так, - кивнул Костя. - Два года разницы у нас с тобой. Два года. Ну, давай выпьем. А то смотри все выпили, а мы с тобой заговорились.
- Давай, Костик, - поддержал друга Александр Петрович и опрокинул стопку в себя. После того, как боль вернулась Александр Петрович побоялся пить много, поэтому, когда Павел разливал водку, он попросил его налить ему не больше половины стопки. И сейчас, чувствуя волнение в желудке, понимал, что так оно и, правда, было лучше.
Спустя час гости начали расходиться. Правда, Павел с детьми ушел еще раньше. Дети все же маленькие, а время было позднее. С Павлом ушли и родители Татьяны, Михаил Александрович и Людмила Игоревна. Татьяна вызвалась помочь Надежде Васильевне убрать со стола.
Когда все расходились, Александр Петрович вызвался проводить их с Шариком к метро. Правда, провожать пришлось только Костю с женой Любой. У Олега была своя машина, поэтому они с женой уехали своим ходом.
Метро находилось рядом, минут десять-пятнадцать ходьбы. Александр Петрович решил прогуляться перед сном, да и Шарика надо было выгулять. Не все же ему взаперти сидеть. Животные, как и люди, любят свободу, к сожалению, люди этого не понимают. Еще когда Сашка приволок откуда-то маленького черного щенка, Александр Петрович поддерживал жену в том, чтобы не держать собаку в доме. Правда, мотивы у них с женой были разные. Надежда не хотела лишней грязи в квартире, а Александр Петрович не хотел неволить собаку; ведь это живое существо. Александр Петрович всегда считал, что собакам место в загородных домах, селах, но никак не в высотках. Но глядя в проникнутые искренней добротой и преданностью глазенки щенка, Александр Петрович, в конце концов, встал на сторону сына. Надежде Васильевне пришлось уступить и смириться с еще одним жителем, за многие годы ставшим полноправным членом семьи.
- Я тебе вот что скажу, - произнес Костя, когда он, Александр Петрович, и Люба шли по улице к метро. Дождь прекратился, оставив после себя озера луж. Ветер утих, но холод стоял невероятный. - Все эти разговоры о возрасте, - все это чушь собачья. Зачем думать о том, что невозможно изменить. Шестьдесят лет или сто - это не так уж и важно. Жизнь вообще простая штука, если меньше думать, - рассмеялся Костя.
- Ну, не скажи Костя. Зачем-то нам мозги все же дал Бог, - сказал Александр Петрович. - Если не думать, зачем же еще?
- А черт его знает, - пожал плечами Костя. - Вот апендикс у человека тоже есть, но для нашего организма он-то бесполезен. Правду я говорю, Любаша? Ты же у нас врач.
- Правда, Костя, правда, - ответила Люба, беря Костю под руку. - Ух, как холодно, - сказала она, теснее прижимаясь к мужу.
- Может и так, а может и не так, - ответил Александр Петрович. - Если Бог вложил в нас что-то, то это для чего-то нужно. Не может быть бесполезных органов у нас в теле.
- Какой ты упрямый, - хмыкнул Костя. - Даже старость тебя не изменила. Каким был, таким остался. Тут тебе сам специалист говорит, что может, а ты не может, да не может.
- Как говорят, Костя, горбатого могила исправит, - ухмыльнулся Александр Петрович. - Если за шестьдесят лет не изменишься, то уже никогда не изменишься.
- Это точно, - рассмеялся Костя. - Я как бросал носки под диван тридцать лет назад, так и в неполных шестьдесят продолжаю это делать. Ох и получаю нагоняй от Любаши. А мне все как мертвому припарка.
- Кого, кого, а вот тебя и могила, тьфу, тьфу, убереги Боже, не исправит, - заметила Люба. - Так что не обвиняй Александр Петрович в упрямстве. Осел и тот ребенок по сравнению с тобой.
- Нет, ну ты видишь Сашка, какие эти женщины, - Костя состроил гримасу. - Ну, никак им не угодишь.
- А нам угождать не надо, - сказала Люба. - Нас понимать надо. Если ты это за свои 58 лет жизни не понял, то кто тебе врач? Уж не я точно.
- Эх, Сашка, - вздохнул Костя. - Вот так и живем - я ей пять копеек, она мне рублем рот затыкает. Ничего возразить не могу. Видишь, какая умница, все знает. Может из-за того, что книги читает. Но иногда, - Костя повернулся к Александру Петровичу и прошептал, - мне кажется, что лучше пусть бы ни читала.
- Я все слышала, - сказала Люба. - Может, если бы и ты книги читал, то знал бы, зачем человеку мозги.
- И что ей сказать после такого? - приуныл Костя. - Перед лучшим другом и так унижает. А еще любимая жена называется. Ты бы лучше, вон у Шарика поучилась, - кивнул на собаку Костя. - Иногда и молчать полезно.
- А ты мне, что это рот затыкаешь? - повернула голову к мужу Люба. Выражение на лице вряд ли можно было назвать приветливым.
- Все, все молчу, - засмеялся Костя, видя реакцию жены. - Я шучу, а ты все на веру воспринимаешь.
- Костя, - Александр Петрович решил вмешаться. - Я вот что тебе скажу. Иногда мне кажется, что женщины мудрее мужчин. Нет, нет, ты дослушай, - он взял Костю за руку, порывавшегося что-то сказать. - Ведь известно, что женщины больше склоны руководствоваться в жизни чувствами, а не головой, как мужчины. Мне когда-то Надюша предлагала, чтобы я пробовал себя на писательском поприще. Я как сейчас помню. "Сашка, - говорила она. - Если чувствуешь, что это твое, не сомневайся. Берись и делай. Семью как-то вдвоем прокормим". Но я не слушал ее. Для меня семья была на первом месте. Надо же и кормить было, и одевать, и вещи какие-то в квартиру покупать. Благо завод выделил квартиру, а так, кто бы мне ее дал, если бы писательствовал. Но, знаешь, жизнь не такая легкая штука, как кажется на первый взгляд. Сейчас я думаю, да что греха таить, я чувствую, что чего-то не хватает мне в жизни. Как будто осталось что-то незаконченное. Нет... как это сказать... удовлетворения что ли. Нет. Вы не поймите меня неправильно. Бог мне свидетель. Я вполне доволен своей жизнью. У меня чудесная семья, жена, дети, но все равно. Чувствую, что чего-то не хватает. И от этого какой-то тяжелый осадок на душе остается.
- Эх, Сашка, - Костя положил руку на плечо друга. - Всегда ты воду баламутишь. Да перестань ты думать о том, что могло быть. Ну, вышло, так как вышло. И черт с ним! Сам говоришь, у тебя чудесная семья, так и живи для семьи, как всю жизнь жил. Да и кто тебе мешает писать сейчас. Пенсия есть, крыша над головой тоже имеется. Пиши, если душа желает.
- И правда, Саша. Почему бы тебе не попробовать сейчас писать, - поддержала мужа Люба. - Детьми заниматься уже не надо, разве что внуками, когда в гости придут. Кто знает, может мы сейчас идем с новым Достоевским или Толстым.
- Во-во, Любаша дело говорит, - ухмыльнулся Костя и подмигнул другу. - Сам же говорил, что женщины мудрее мужчин.
- Боюсь, стар я уже для этого, - вздохнул Александр Петрович. - Мне же не двадцать лет, и даже не тридцать. Тут уже о смерти стоит задуматься, а не о писательстве.
- Опять двадцать пять. Кто про что, а ты про смерть, - рассмеялся Костя. - Ну, смотри сам. Как-никак твоя жизнь, тебе и решать. Ну, давай друг пять, - сказал Костя, когда они подошли к станции метро. - Даст Бог свидимся. Меньше думай о плохом.
- До свидания, Саша. Заходите с Надюшей в гости, - сказала Люба. - Раньше часто захаживали, а в последнее время уже и дорогу к нам забыли.
- Хорошо, Люба, - сказал Александр Петрович. - Постараемся зайти. Как-то времени все не было. Сама знаешь, какая у нас жизнь в стране. Заботы, хлопоты. Никуда от них не деться.
- Знаю, Саша, знаю. Приходите. Мы с Костей будем ждать. До свидания, - сказала Люба и спустилась в переход.
- Только не забудь бутылочку коньячка принести, - подмигнул Костя. - Ну, все. Будь здоров, - сказал он и последовал за женой.
- Ну, что Шарик, - Александр Петрович повернулся к собаке, - ты все столбы обошел? Можем идти домой?
Собака посмотрела на хозяина, вильнула хвостом и побежала вперед, старательно обегая лужи.
- Ух, - вырвалось у Александр Петрович, когда он почувствовал, как щеки и нос защипал мороз. - Днем дождь, ночью мороз. Непонятно, что с погодой творится. То осень, то зима. Все это... как его... глобальное потепление. До чего природу довели, что она уже не знает, когда у нее что.
Александр Петрович плотнее закутался в пальто и последовал за собакой.
- Ну, что, проводил Костю с Любашей? - спросила Надежда Васильевна, когда он вернулся домой. - Шарик, куда побежал? - повернулась она к собаке, метнувшейся на кухню. - А ну быстро в ванную ноги мыть!
- Проводил, а где Татьяна? Ушла что ли уже? - спросил Александр Петрович, заглядывая в кухню. - И Сашки не видно.
- Да Сашка пошел провожать Танюшу. Скоро придет.
- Тогда понятно, - сказал Александр Петрович, снимая пальто в прихожей.
- Шарик, я кому сказала в ванную, - нахмурилась Надежда Васильевна, заметив, как собака побежала на кухню. - Идем, я тебе ноги помою. Что за собака упрямая.
Надежда Васильевна схватила собаку за ошейник и поволокла в ванную.
- Вся в хозяина, - улыбнулся Александр Петрович. - А где это мои тапочки? Что-то я их не вижу. Неужто Шарик затащил куда-то?
- Я их в стенку в прихожей спрятала, - перекрывая шум бегущей воды, из ванны донесся голос Надежды Васильевны. - Подальше от этого лохматого проходимца. Стой смирно, Божье ты наказание. Саша, нашел?
- Нашел, нашел, - ответил Александр Петрович, направляясь в зал. Спустя мгновение к нему прибежал Шарик, довольный, что убежал от Надежды Васильевны. Запрыгнув на диван, собака начала моститься возле старика.
- Что это у тебя ноги мокрые? - спросил Шарика Александр Петрович.
- Что, что, - сказала Надежда Васильевна, заходя в зал. - Не дал ноги вытереть, вот они и мокрые. А что это ты сегодня не ел за столом ничего? - спросила она мужа.
- Да, что-то не хотелось, - ответил тот.
- Что, опять желудок болел? - обеспокоилась Надежда Васильевна.
- Было малость, но не волнуйся, уже не болит.
- Ты помнишь, что ты мне обещал?
- Помню, завтра с самого утра схожу в поликлинику.
- Вот и славно. Я иду спать, - сказала Надежда Васильевна, выходя из зала. - Мне завтра на работу.
- Да я тоже пойду, - Александр Петрович двинулся следом за женой. - Сонливость какая-то появилась. А что это ты опять в субботу работаешь?
- Слава Богу, что хоть в воскресенье меня не трогают, - сказала Надежда Васильевна, входя в спальню и включая свет. - Ты же знаешь этих частников, они готовы работать сутки напролет только бы заработать больше денег.
- Конечно знаю, - ответил Александр Петрович. - Эх, люди с ума посходили. Кроме денег ничего больше не хотят знать.
- А что, Саша, поделаешь? Надо же людям как-то выживать. А что это ты сегодня ополчился за столом? На тебя это не похоже. Тихий, тихий, а тут разошелся. Я даже подумала, тот ли это Сашка, которого я знаю тридцать шесть лет, - сказала Надежда Васильевна, забираясь под одеяло.
- Надюша, неправильно все это. Вот и разошелся.
- Что неправильно?
- Да все. Вся наша жизнь неправильна. Вот чувствую, что что-то не так. Что-то не хватает. Какая-то она бессмысленная, что ли.
- Сашенька, так все люди живут. Так устроено наше общество. Тут уже ничего не поделаешь.
- Эх, Надюша. Может ты и права. Но от этого как-то пусто на душе становится. Вот чувство такое, плохое какое-то, - сказал Александр Петрович, раздеваясь.
- Что-то ты расчувствовался. О чувствах заговорил. С каких это пор тебя чувства начали беспокоить? - удивилась Надежда Васильевна.
- А вот как стукнуло шестьдесят, так и начали. Говорят, на старости лет человек мудрее становится. Может, со мной как раз то, помудрел, - улыбнулся Александр Петрович, представ перед женой в одних трусах.
Внезапно Надежда Васильевна нахмурилась.
- Сашка, а ну-ка повернись, - попросила она мужа.
- А это тебе зачем? - вскинул брови Александр Петрович. - Неужели давно не видела меня в таком виде?
- А вот представь, не видела. Поворачивайся говорю тебе, - не унималась Надежда Васильевна.
- Ну, поворачиваюсь, - Александр Петрович развернулся на триста шестьдесят градусов.
- Сашенька, Бог мой. Да ты никак похудел, - всплеснула руками Надежда Васильевна. - И как это я не заметила раньше. Кожа висит, словно тебе не шестьдесят, а сто шестьдесят лет. Это все твое "не хочется кушать".
- Старый я. Вот и худею, - сказал Александр Петрович. - Ты что разве не знаешь, что в старости люди вниз растут, а не вверх. Так и у меня. Сужаюсь, а не расширяюсь, - рассмеялся Александр Петрович собственной шутке. Но Надежде Васильевне его шутка совершенно не понравилась.
- Только скажи мне еще раз "не хочу кушать", я тебе дам не хочу. Шарик и тот ест больше, чем ты. А ты же взрослый мужчина, тебе надо хорошо питаться.
- Как скажешь, Надюша, - ответил Александр Петрович. - Ну что, я могу лечь в кровать или мне и дальше быть моделью на подиуме?
- Ложись уже, несчастье ты мое, - сказала Надежда Васильевна, заворачиваясь в одеяло. - Шарик - первое несчастье, а ты - второе. Что мне с вами делать? Не любила бы, выгнала бы на улицу обоих, может образумились бы.
- Эх, Надюша, - сказал Александр Петрович, гася свет в спальне. - Несчастье плюс несчастье и будет тебе одно большое счастье.
- Ой, счастье ты мое. Забирайся под одеяло. Нечего голяком по комнате расхаживать. Простудишься. И на чьи это руки? На мои опять же.
- Ну, не бурчи, не бурчи, - сказал Александр Петрович, забираясь под одеяло и обнимая жену. - Спокойной ночи, Надюша. Как-то оно да будет. Когда-то все образумится.
- Твои слова да Богу в уши. Спокойной ночи, Сашенька, - отозвалась Надежда Васильевна, прижимаясь к мужу.
Глава 3. Поход к врачу
Александр Петрович проснулся рано, еще до будильника, заведенного на 6:00. Мысли по поводу предстоящего посещения врача беспокоили его, заставляли нервничать. Он собрался было отказаться от этой затеи, но совесть грозила доставить ему еще больше мучений, чем этот треклятый поход к врачу. Как-никак, но он пообещал жене, лишний раз расстраивать ее и волновать он не хотел.
На дворе было темно. Солнце не спешило осчастливить этот мир своим приходом, словно боялось зимнего холода, царящего в нем. С улицы донесся визг автомобильной сирены.
- Чертовы машины, - подумал Александр Петрович. - Развелось словно тараканов. Ни пройти, ни проехать, ни поспать не дадут.
Он попытался заснуть, но сон не шел. На душе было тревожно. Так он и промаялся в неудачных попытках заснуть, пока трель будильника не разбудила Надежду Васильевну. Надежда Васильевна проснулась и потянулась к ночнику. Тусклый свет осветил спальню и ее мужа, лежащего на спине и разглядывавшего люстру.
- А ты чего не спишь? - спросила Надежда Васильевна мужа. - Тебе же не надо на работу идти, как мне.
- Да что-то не спится, - отозвался Александр Петрович. - Все этот поход к врачу покоя не дает. Будь он неладен.
Надежда Васильевна улыбнулась.
- Трусишка. Как не любил ты врачей, так и не любишь. Но ничего, сходишь, узнаешь, что да как, авось ничего серьезного. Как только выйдешь от врача, сразу позвони мне, чтобы я не волновалась.
- Так и сделаю, - пообещал Александр Петрович. - Как только, так сразу.
- Вот и молодчина, - Надежда Васильевна поднялась с кровати. - Я в ванную и на работу. Как хорошо, что сегодня кушать не надо готовить. Откроете с Сашкой холодильник и возьмете, что захотите. Только не вздумай ничего не кушать, - предупредила Надежда Васильевна. - Исхудал, кожа, да кости.
- Ну, ну, не преувеличивай, - сказал Александр Петрович, хлопая себя по животу. - У меня еще вполне приличный бочонок.
- Ой, Сашка, Сашка, - только и сказала Надежда Васильевна, покидая спальню.
Александр Петрович закутался в одеяло и закрыл глаза.
- Как хорошо все же на пенсии, - подумал он и улыбнулся. - На работу утром вставать не надо. Лежи себе, сколько душа желает.
Из ванны донесся шум воды. На улице опять завыла сигнализация.
- Чертов прогресс, - пробормотал Александр Петрович. - Какой только дурак выдумал сигнализацию для машины?
У кровати послышалась возня, и через мгновение на ноги Александру Петровичу плюхнулось что-то тяжелое.
- Шарик, - улыбнулся он, увидев собаку, улегшуюся ему на ноги. - Ты больше нигде не нашел места прилечь? Мои ноги - уже не те, что раньше. Тебя им тяжело уже держать. Не маленький все же, - сказал Александр Петрович, убирая ноги из-под собаки. - И знаешь, на твоем месте я бы слез с кровати. Вернется Надюша, даст тебе по ушам. Ты же знаешь, как она не любит, когда ты лезешь на кровать.
Шарик посмотрел на Александр Петрович, затем зевнул и положил голову на лапы.
- Упрямый ты Шарик, упрямый, - Александр Петрович почесал собаку за ухом. - Ну, не хочешь слушаться, как знаешь. Тогда сам разбирайся с Надеждой.
Шарик закрыл глаза и прикинулся спящим. Внезапно дверь в ванную открылась, и в тот же час Шарик вскочил на ноги, спрыгнул с кровати и забрался под нее.
- А Надюша говорит, я трусишка, - засмеялся Александр Петрович. - А тут еще больший трусишка есть... Эх, Шарик, Шарик, - сказал Александр Петрович, закрыв глаза. - Старые мы с тобой стали.
Александр Петрович замолчал. С кухни донеслись шаги Надежды Васильевны. Из-под кровати донеслась возня. Где-то на улице залаяла собака. Вновь взвыла сигнализация.
- А говорят цивилизация - это благо, - пробормотал Александр Петрович, зевая. - Единственное благо - это хороший сон.
Спустя некоторое время Александр Петрович заснул. Вскоре тишину комнаты нарушило тихое похрапывание. Словно в ответ из-под кровати донеслось едва слышимое посапывание.
- Что вам мужчина? - визгливый голос донесся из-за стеклянной стойки регистратуры.
- Я к врачу, - отозвался Александр Петрович, теребя шапку в руках.
- Здесь все к врачу, - заметила обладательница голоса, худощавая женщина лет сорока в белом халате, с короткой стрижкой и тонкой оправой очков на носу.
- Я не знаю к кому. Наверное, к гастроэнтерологу.
- Тогда пойдете к терапевту. Он вас направит куда надо.
- К терапевту, значит к терапевту.
- У вас медицинская карточка есть? - спросила женщина в белом халате.
- Какая карточка? - не понял Александр Петрович.
- Медицинская, - ответила женщина. - А как вы хотели к врачу идти? Прийти, сказать “здрасте” и все? Так не положено. Как вы по врачам всю жизнь ходили? Ладно. Заведем новую. Как ваша фамилия?
- Огненко, - отозвался Александр Петрович.
- Огненко, - повторила регистраторша, заполняя титульную страницу карточки.
- Имя и отчество.
- Александр Петрович.
- Хорошо. Вот вам, - сказала женщина, протягивая старику карточку. - С ней идете к врачу.
- А куда идти? - спросил Александр Петрович.
- Второй этаж, кабинет "222".
- Спасибо, - пробормотал Александр Петрович. - Это все?
- А что вы еще хотите? Чтобы я вам вальс Бостон станцевала? Все. Следующий.
- Да не надо мне ваш вальс, - пробормотал Александр Петрович, направляясь к лифту. - С меня вполне хватило бы человеческого обращения.
Старик прошел к лифту и нажал кнопку вызова, затем еще раз и еще. Как бы он хотел оказаться где угодно, только не здесь. Белые халаты, свойственные поликлиникам запахи, толпа народа. Александр Петрович снова нажал кнопку вызова. Индикатор движения лифта застрял на цифре "5".
- Что же так долго? - пробормотал Александр Петрович, раз за разом вдавливая кнопку вызова в панель.
- Мужчина, что вы так нервничаете? - спросила женщина в белом халате, подходя к лифту. На бейджике на груди было написано: Галина Юрьевна. Врач-невропатолог. - Вы разве не знаете, что нервы надо беречь?
- Где ты на меня взялась? - подумал Александр Петрович, а вслух произнес. - Слышал такое. Говорят, нервные клетки не восстанавливаются.
- В вашем возрасте уж точно, - заметила Галина Юрьевна. - Поэтому перестаньте насиловать кнопку вызова. Она ни в чем не виновата.
- Пожалуй, вы правы, - пробормотал Александр Петрович, оставляя кнопку в покое. Взгляд уткнулся в пол, выложенный зеленой плиткой, руки принялись мять уголок карточки.
- Вам какой? - спросила врач, когда лифт спустился и они вошли внутрь.
- Второй этаж, будьте добры, - отозвался Александр Петрович.
Дверцы лифта закрылась и кабинка понеслась навверх. Спустя мгновение Александр Петрович вышел из кабинки и принялся искать кабинет "222".
- "200"..."205"..."214"..."220"..., - бормотал Александр Петрович, двигаясь по коридору поликлиники. - "222". Кто крайний? - спросил старик, обращаясь к веренице людей, расположившихся у двери с табличкой "222".
- Наверное, я, - отозвался щуплый парнишка, бросив взгляд на старика.
- Тогда я буду за вами, - сказал Александр Петрович, прислоняясь к стене. Он бы с радостью присел на лавочку с поролоновой седушкой, но они все лавочки поблизости оказались заняты. Александр Петрович посмотрел на толпу, собравшуюся перед кабинетом, и вздохнул, часа два, как минимум, придется здесь просидеть.
- Надо было что ли газету какую купить? - подумал Александр Петрович. - Ну, что ж тут поделаешь уже? Придется стенки рассматривать.
Дверь в кабинет под номером "222" открылась, выпуская посетителя, девушку лет двадцати в узких джинсах и кофточке, и закрылась за старухой с карточкой, толщине которой позавидовала бы даже Библия.
Час прошел, два, а Александр Петрович все также стоял перед дверью, ведущей в кабинет "222", правда, теперь он не стоял у стенки, а сидел на лавочке. Наконец-то подошла и его очередь. Старик поднялся с лавочки и вошел в кабинет.
- Здравствуйте, - поздоровался Александр Петрович с врачом, мужчиной сорока-сорока пяти лет, с маленькими усиками. Врач сидел за столом и что-то записывал в карточку, одной из множества, стопкой стоявшей рядом на столе. Напротив врача сидела девушка и также водила ручкой по бумаге.
- Ассистентка, - догадался Александр Петрович.
- Здравствуйте, - отозвались и врач и ассистентка. - Присаживайтесь, - сказал врач, указывая на стул, прислонившийся к письменному столу. - Подождите немного. Мне надо заключение дописать.
- Конечно, конечно, пишите, - сказал Александр Петрович и принялся рассматривать помещение. Небольшая комнатка с двумя состыкованными письменными столами, стеклянный шкаф с папками и карточками за спиной у ассистентки, еще какой-то шкафчик за спиной у врача, вешалка, одиноко стоявшая у двери, и кушетка у стены. Александр Петрович заглянул в окно. В воздухе кружился снег.
- Первый зимний снег, - пронеслось в голове у Александра Петровича. - Зима все-таки пришла.
Снег начал идти еще ночью. И когда Александр Петрович вышел из дома, все вокруг уже было покрыто белым мохнатым одеялом зимы. Машины и дорога, крыши домов и деревья. Ничто не укрылось от этих маленьких невесомых белокрылых звездочек. Александр Петрович вспомнил, как обрадовался, увидев снег. Он любил зиму и не понимал, почему ее не любят другие. Холодно говорят.
- Зато красиво, - подумал Александр Петрович и улыбнулся.
- Людочка, я закончил. Отнеси, пожалуйста, эти карточки в регистратуру, - попросил врач, откладывая ручку в сторону и протягивая помощнице стопку медицинских карточек.
- Хорошо, Николай Васильевич. Давайте отнесу.
- Спасибо, - поблагодарил Николай Васильевич и посмотрел на старика. - Так. Теперь возвращаемся к вам. Вы с чем ко мне пожаловали?
- Да, желудок беспокоит. В регистратуре к вам направили.
- Это правильно, - сказал врач. - Разденьтесь по пояс. Мне надо вас послушать.
- Как скажете, - Александр Петрович снял свитер и повесил его на спинку стула. Затем наступила очередь рубашки и майки.
Раздевшись, Александр Петрович поежился. В комнате было прохладно.
- Нет, не садитесь, - попросил врач, заметив, что старик решил вернуться на стул. - Подойдите ко мне.
Александр Петрович подошел к врачу. Холодная головка спектроскопа заставила его вздрогнуть, когда прижалась к его груди.
- Дышите… дышите… не дышите, - командовал врач, водя головкой спектроскопа по груди Александра Петровича.
- Повернитесь ко мне спиной, - попросил он.
Александр Петрович развернулся.
- Дышите… дышите… не дышите, - вновь услышал он. - Хорошо, присаживайтесь на стул. Я давление померяю. Спектроскоп сменил тонометр.
- Сто пятьдесят на девяносто. Для вашего возраста вполне нормально. Лягте пока на кушетку, - сказал врач и принялся что-то писать в карточке.
Александр Петрович двинулся к кушетке.
- Раньше жалобы были на желудок? - спросил врач, тыкая пальцами старика в живот.
- Давно еще. Когда был молодой, язву заработал, но давно было, - повторил Александр Петрович. - С тех пор редко когда беспокоил желудок, а вот последние несколько дней спасу не дает.
- Понятно, - сказал врач. - Вставайте и одевайтесь. Я направлю вас на анализы. Сдадите общий анализ крови, анализ мочи. Потом посмотрим, думаю, стоит и кровь с вены взять.
- Начинается, - едва не произнес вслух Александр Петрович. - С вами только свяжись.
- Хорошо доктор. Что-то сейчас можете сказать? - спросил Александр Петрович, одеваясь.
- Только после анализов. Может язва вернулась, может, съели что-то не то. Вариантов много, но вы же хотите знать наверняка, не так ли?
- Хотелось бы, - улыбнулся Александр Петрович.
- Тогда посмотрим, что покажут анализы.
- Спасибо, доктор, - поблагодарил Александр Петрович. Рука скользнула в карман брюк и вытащила на свет заранее заготовленные пятьдесят гривен. - Вот, возьмите, - пробормотал он, чувствуя, как краска покрывает лицо. - Это вам.
- Спасибо, - сказал врач, пряча полтинник в карман халата.
- А карточку вы мне отдадите? - спросил Александр Петрович, бросив взгляд на раскрытую карточку на столе.
- Нет, карточку мы потом в регистратуру передадим. Мне надо еще анамнез написать.
- Что написать? - не понял Александр Петрович.
- Да вы не обращайте внимания, - рассмеялся врач. - В следующий раз, когда придете, возьмете ее в регистратуре.
- А потом к вам? - спросил Александр Петрович.
- Конечно, ко мне и только ко мне, - улыбался врач. - Как только результаты анализов будут готовы, сразу ко мне. Будем дальше заниматься вашим здоровьем.
- Хорошо доктор, - сказал старик, поворачиваясь к двери. - Тогда я могу идти?
- Подождите еще минутку, - остановил его врач. - Присядьте пока, - указал он на стул. - Я вам направление на анализы выпишу.
- Ах, вот оно еще что, - пробормотал Александр Петрович, присаживаясь на край стула.
- Да это не долго. Минута и вы свободны.
- Ну, вот, - мгновение спустя врач протянул старику листочек. - С этим в лабораторию на первом этаже. Только анализы захватить не забудьте.
- Спасибо, доктор, - сказал Александр Петрович, забирая из рук врача направление. - Теперь я могу идти?
- Теперь можете, - отозвался тот. - Только не забудьте, как только получите на руки результаты анализом, сразу ко мне.
- Хорошо, хорошо, - сказал Александр Петрович, выходя в коридор. - Не забуду.
Покинув кабинет доктора, старик спустился на первый этаж, забрал одежду из гардероба и вышел на улицу. Снег продолжал кружиться в воздухе. Мороз, словно забияка, щипал за нос и уши. Александр Петрович натянул шапку на голову и двинулся к остановке.
- Не все так страшно, как казалось, - подумал Александр Петрович. - Только хлопотно это все. Анализы неси, результаты жди, снова к врачу иди, а потом еще куда-то обязательно направят. Врачи любят это дело. Да только толку с их направлений, как с Шарика молока, - старик улыбнулся, вспомнив о собаке. - Когда-то думал, что вот выйду на пенсию, буду отдыхать, телевизор смотреть, книжки читать. А оно как-то все не получается, разве что на телевизор все же время есть. Телевизор - это святое. Чтобы мы без него делали.
Александр Петрович подошел к остановке как раз вовремя, чтобы успеть на трамвай. Зайдя в салон трамвая, он примостился рядом с выходом, ехать было недолго, всего две остановки.
- Ну, что вы тут стали, - сказала девушка в норковом полушубке, обходя старика. - Неужели пройти дальше в салон нельзя? Блин.
- Выхожу скоро, - попытался улыбнуться Александр Петрович, чувствуя, как его охватывает неловкость. Авось, и правда, надо было дальше пройти по салону.
- Что у вас, мужчина? - спросила женщина-кондуктор, протискиваясь к старику.
- Пенсионное, - отозвался Александр Петрович.
- Показывать надо, - сказала женщина-кондуктор.
- Ну, что поделать. Надо, значит надо, - Александр Петрович полез во внутренний карман пальто за пенсионным удостоверением.
- Вот, - сказал он, доставая удостоверение.
Женщина-кондуктор бросила взгляд на удостоверение и двинулась дальше по салону.
- Что они все такие злые? - подумал Александр Петрович. - Лица кислые, словно щи объелись. - Что за люди у нас в Украине? Ни помощи, ни сострадания не дождешься, замкнутые, завистливые, жадные, все под себя, да под себя. Что ж вы не наедитесь-то никак? Все вам мало. До чего люблю Украину, и до чего не нравятся люди, которые здесь живут. Прав Костя, народ у нас такой. Что в лоб, что по лбу, а ему хоть бы хны.
- Подайте Христа ради, - донесся спереди тонюсенький голосок. - Кто сколько может.
Александр Петрович посмотрел вперед и увидел девушку-инвалида. Искривленное болезнью лицо, костыли под мышкой, одна нога короче другой. Александр Петрович содрогнулся.
- Что ж за жизнь у такого человека? - подумал Александр Петрович, доставая кошелек из внутреннего кармана пальто. - Если мы все жалуемся на то, что нас жизнь обидела, то, что же об этой бедняжке сказать? Она не обижена жизнью, она полностью ее лишена.
- Подайте, пожалуйста, Христа ради. Кто сколько может. Пусть Боженька вас благословит, - неслось по салону.
Александр Петрович посмотрел на пассажиров. Кто-то протягивал калеке мелочь, кто-то гривну, две. Но таких было мало. Большинство замкнулось внутри себя, отгородилось от проблем окружающего мира и погрузились, кто в чтение, кто в слушание музыки в наушниках, а кто просто пялился в окно, словно никогда прежде не видел этих серых, мертвых, уродливых коробок-домов. Изредка они все же удостаивали калеку взглядом, кто сострадающим, кто жалеющим, а кто безразличным.
- Что же это за люди такие?! - пронеслось в голове у старика. - Люди ли это вообще? Ни сострадания, ни помощи. Нация эгоистов. Зомби какие-то.
- Помогите дяденька, - калека остановилась возле Александра Петровича, в глазах блеснули слезы.
- Конечно помогу, дитя, - отозвался старик, открывая кошелек. Пальцы принялись перебирать купюры - гривна, пару двушек, три пятерки, две десятки, две двадцатки, один полтинник.
- Что же дать? - Александр Петрович задумался. - Две гривны? Может пять? Думаю, пятерки хватит… Но… но если я врачу на взятку пятьдесят гривен дал, то что ж я для этого ребенка жалею? Вот возьму и дам пятьдесят гривен. Стоп. Что ж это получается? За день сто гривен в минус. Нет, это не порядок. Я ж не денежный мешок, в конце концов. А я с чем останусь. Смотри какой, благотворительностью решил заняться. Тебе кто дал бы пятерку хотя бы. Надюша домой не пустит, если узнает. Дам ребенку пятерку. Этого будет достаточно. Я ж, правда, не бизнесмен какой, - Александр Петрович коснулся пальцами купюры в пять гривен, готовый вытащить ее из кошелька, но взглянув в глаза девушки-калеки, наполненные страданием, замер. Неловкость охватила его.
- Ты ж не прогулять деньги решил, - укорил он себя. - Это же доброе дело, помочь нуждающемуся человеку. Может, и тебе какая добрая душа поможет. Маловероятно, конечно, но мало ли что. Все мы под одним небом ходим и одним воздухом дышим. Никто не знает, что будет завтра.
Александр Петрович достал из кошелька полтинник и протянул калеке. Рука девушки задрожала, когда она протянула ее к старику. Девушка недоверчиво посмотрела на Александра Петровича, словно боялась, что он шутит.
- Бери, бери, - улыбнулся старик.
Калека взяла полтинник из рук Александра Петровича и сказала:
- Спасибо вам большое. Пусть Боженька вас благословит. Спасибо.
Трамвай остановился, и девушка вышла из салона, сжимая в руках пятьдесят гривен. Искривленное болезнью лицо светилось так, как будто в руках у калеки было не пятьдесят гривен, а тысяча.
Старик посмотрел по сторонам и увидел, что своим поступком привлек внимание зомболюдей. Александр Петрович улыбнулся, когда увидел, что большинство взглядов выражало недоумение и даже сомнения в его здравомыслии. Но то чувство, которое старик испытал, когда отдал деньги девушке-калеке, заставило его иначе посмотреть на ситуацию. Такого тепла в душе он давно не ощущал, если вообще когда-либо чувствовал что-либо подобное. Словно солнце взошло в груди. Впервые в жизни ему стало все равно, что подумают о нем люди. Да и люди ли это? Обличье человека, нутро волка.
- Хотя, - подумал старик, - животные и те добрее человека. Чего один Шарик то стоит.
Трамвай остановился и Александр Петрович вышел на свежий воздух.
- Как же здесь хорошо, - подумал старик, чувствуя, как мороз дергает за нос. - Да, это не металлическая коробка с зомболюдьми... Эх, узнает Надюша, что я занялся такой крупной благотворительностью, спустит с меня три шкуры. Зато, как же хорошо на сердце! Что же это за чувство такое чудесное?
Александр Петрович хмыкнул и двинулся по направлению к дому.
Глава 4. Звонок
Всю следующую неделю Александр Петрович пробегал в поликлинику. Он уже и сам был не рад, что связался с врачами. А ведь он знал, что так и будет. Следующие два дня Александр Петрович посвятил анализам. Когда были готовы результаты, он снова посетил терапевта. Результаты анализов тому не понравились и он направил его сдавать дополнительные анализы. Но и те и его не удовлетворили, и он направил Александр Петрович с результатами анализов к гастроэнтерологу. И снова началось. Новые анализы, исследования. Александр Петрович нервничал, и это не могло не отразиться на его отношениях с домашними. Он начал сориться с женой, обвиняя ее в том, что заставила его связаться с врачами. Да и Сашке-младшему доставалось, когда он вставал на защиту матери. Шарик и тот, при виде Александр Петрович прятался под ближайшей кроватью или столом подальше от беды.
Потом беготня по врачам внезапно прекратилась. Его оставили в покое, сказав, что после получения результатов последних анализов и исследований ему позвонят и сообщат, когда прийти к врачу, чтобы он не бегал лишний раз.
Наконец-то Александр Петрович мог вздохнуть с облегчением. Он успокоился. Отношения с родными наладились, чему, собственно, все были рады, особенно Шарик.
Однажды Александр Петрович сидел и читал книгу Филиппа Дородного о жизни сердцем. Эту книгу ему посоветовал почитать Сашка-младший, большой любитель литературы с философским и психологическим уклоном. Александр Петрович скептически относился к подобной литературе, так как вполне заслужено полагал, что большинство авторов, которые пишут такие книги, пишут их только с одной целью - заработать деньги. Сашка-младший часто подсовывал Александр Петрович подобные книги, но Александр Петрович, может из-за присущего ему упрямства, а может из-за своей убежденности, не обращал на них внимания. Но книга Дородного заставила обратить на себя внимание и, в первую очередь, своей тематикой. И теперь, листая книгу, Александр Петрович заметил, как по щекам скатываются скупые мужские слезы. Старик вытер рукой глаза и пробормотал:
- Неужели это правда?
И Александр Петрович понял, что это не могло быть неправдой. Если бы это было так, тогда бы он не плакал. Слова автора книги зацепили, как говорят, за живое, задели важную струну глубоко внутри, возможно в самом сердце.
- Да, если бы я слушал свое сердце, то может и жизнь была бы другой, - вздохнул Александр Петрович. - Но что поделать-то, время утрачено, не я то хоть дети может узнают, что такое, как пишет автор, не зря прожитая жизнь, жизнь наполненная удовлетворением. Да-а-а-а. Грустно это все. Мне бы годков хотя бы тридцать скинуть, тогда может и попробовал бы пожить сердцем. А сейчас… сейчас поздно уже. Да и я же не Дородный. Эт надо же сколько у человека мудрости в сердце, или глупости в голове. Кто его знает? Жить сердцем. Хорошо звучит, но трудно выполняется. Если верить автору, то для того, чтобы жить сердцем необходимо стать в некоторой степени сумасшедшим, не таким как все. А если разобраться, то в чем-то автор безусловно прав. Если думаешь как все, живешь как все, то и умрешь как все, с кислой миной на лице, так и не узнав, что такое настоящее счастье и удовлетворение. Другие-то, которые не сумасшедшие, правильные, реалисты, ездят в трамвае с кислыми лицами и пустыми головами. Ни улыбок на лице, ни добра в сердце. Эх, поздно меня заинтересовали такие вопросы. Время-время, куда же ты так спешишь?
Телефонный звонок прервал вереницу размышлений Александра Петровича.
- А это кто еще такой? Может врач? - сообразил старик.
Александр Петрович подошел к телефону в прихожей и снял трубку.
- Слушаю.
- Здравствуйте. Александр Петрович? - послышался в трубке женский голос.
- Да. Он самый, - отозвался старик. - Кто это?
- Александр Петрович, это Людмила Тимофеевна, ассистент Николая Васильевича, вашего участкового терапевта.
- Да, да, слушаю вас, Людмила.
- Александр Петрович, не могли бы к нам подойти? Мы получили последние результаты анализов.
- И что там? - взволновано спросил Александр Петрович.
- Я... я не знаю, - ответила Людмила. - С вами доктор хочет поговорить.
- Хорошо, я приду. Сейчас одинадцать часов. Могу я к вам сегодня подойти?
- Конечно, Александр Петрович. Приходите. Мы вас ждем. Как придете, не стойте в очереди. Прямо к нам идите.
- Хорошо, Людмила. До свидания.
- До свидания, Александр Петрович.
Александр Петрович положил трубку и посмотрел в зеркало, висевшее в коридоре. На него смотрел старик с худым лицом, изрезанным густой сетью морщин. Из-под широких густых полосок бровей выглядывали белки глаз, пожелтевшие то ли от старости, то ли от какой болезни. Седина обильно расплескалась по голове, добавив некогда красивым черным волосам несмываемой белизны.
- Как же ты изменился, Саша, - пробормотал Александр Петрович, глядя на отражение в зеркале. Рука потянулась к впалым щекам. - Каким же дряхлым ты стал. А каким красавцем ты был когда-то. Эх, года, года, что же вы делаете с людьми? А мне же только шестьдесят лет, но вид, словно у восьмидесятилетнего.
Из зала показался Шарик и заковылял к старику.
- И ты Шарик старый, - Александр Петрович погладил собаку по голове. - Но вид у тебя получше, чем у меня. Может тебе Сашка какими-то биодобавками подкармливает, - улыбнулся Александр Петрович. - Мы, Шарик, с тобой два старика, но ты уже на четырех ногах передвигаешься, а я пока что на двух, но…, - Александр Петрович взглянул в зеркало, - если так пойдет и дальше, то скоро мне понадобится третья нога. Ну, не будем о грустном. Буду одеваться. Схожу, узнаю, чем меня доктор обрадует. Ох, чует мое сердце. Неужели опять язва появилась? И это на старости лет, будто нам, старикам, других "подарков" мало.
Спустя час старик был в поликлинике. Оставив одежду в гардеробе и забрав медицинскую карточку в регистратуре, он поднялся на второй этаж. У знакомой двери с номером "222" Александр Петрович остановился в нерешительности. Люда, ассистент доктора, говорила идти без очереди, но глядя на толпу у двери, старик засомневался стоит ли это делать. Любителей возмущаться по любому поводу среди его соотечественников было более, чем достаточно. От таких понимания дождаться трудно. И тем не менее, Александр Петрович набрался смелости и направился к двери. Но едва он сделал несколько шагов по направлению к двери, как заметил, что головы всех повернулись в его сторону. Взгляды Александру Петровичу не понравились, так смотрят птицы-падальщики, сидящие на иссохшем дереве по среди пустыни и наблюдающие за тем, когда же сдохнет этот человек, ползущий по горячему песку.
Но отступать было некуда. Александр Петрович устремил взор на дверь, да так и шел, пока не раздался голос:
- Мужчина, а вы куда без очереди?
Старик остановился и посмотрел на говорившего. Им оказался круглолицый, краснощекий парень. Сердитый взгляд парня не предвещал Александру Петровичу ничего хорошего.
- Я был уже у врача, - попытался оправдаться Александр Петрович. - Мне позвонили и сказали заходить без очереди.
- Мы все здесь такие, - подала голос женщина, маленькая, щуплая, напомнившая Александру Петровичу старуху Шапокляк из мультфильма про Чебурашку и крокодила Гену.
- Да, да, все такие, - поддержала ее другая женщина, высокая, плотная, с грубыми, мужскими чертами лица.
- Ну, если так, - развел руками Александр Петрович. - Тогда кто здесь крайний?
- Крайних здесь нет. Здесь только последние, - заметил круглолицый.
- Пусть будет так, - смирился старик. - Так кто здесь последний?
- Я, - ответила старуха Шапокляк.
- Тогда я буду за вами, - кивнув, Александр Петрович примостился у стены.
Так бы и простоял он несколько часов у двери с номером "222", если бы из кабинета не вышла Людмила со стопкой медицинских карточек в руках.
- Александр Петрович! - воскликнула она, увидев старика. - А вы почему не заходите? Давайте быстро к доктору.
- Да я пытался, - улыбнулся Александр Петрович. - Да люди возмущаются.
- Ничего. Повозмущаются и перестанут, - Людмила окинула собравшихся взглядом и помахала старику свободной рукой. - Давайте заходите. Николай Васильевич вас ждет.
Александр Петрович смущено улыбнулся и посмотрел на окружающих, словно говоря: "Вот видите, я не сам прусь без очереди. Меня зовут".
- Быстрее, - поторопила Людмила.
- Иду, иду, - пробормотал старик и двинулся к раскрытой двери, стараясь не встречаться взглядами с другими посетителями. Ему казалось, что сейчас он едва ли не самый главный враг в их жизни.
Людмила пропустила старика внутрь кабинета, сама же закрыла за ним дверь и ушла.
- Здравствуйте, Александр Петрович, - доктор, увидев старика, улыбнулся, после чего поднялся из-за стола и протянул ему руку.
- Здравствуйте, Николай..., - Александр Петрович замялся на мгновение, забыв отчество доктора, но заметив бейджик на груди доктора, пожал протянутую руку и сказал: - Николай Васильевич.
- Две минутки, Александр Петрович, - попросил доктор. - Я закончу с мужчиной. А вы пока присядьте на кушетку.
- Хорошо, - сказал старик, направляясь к кушетке.
Опустившись на край кушетки, Александр Петрович принялся рассматривать в который раз кабинет доктора. Между тем, доктор вернулся за стол и принялся писать в медицинской карточке. Рядом с ним сидел плотный мужчина лет сорока и смотрел в окно.
- Это хоть лечится, доктор? - услышал старик.
- Конечно лечится, - доктор оторвал взгляд от карточки и посмотрел на посетителя. - От гастрита еще никто не умирал. Это вам не... - доктор бросил взгляд на Александр Петрович, кашлянул и вернулся к заполнению карточки. - Не важно. Лечится, все лечится, если не запускать. Попринимаете то, что вам приписал гастроэнтеролог, что я припишу, и все будет хорошо, да и про диету не забывайте.
- Не забуду, - пообещал мужчина. - Мне мое здоровье дорого.
- Вот и отлично, - сказал доктор, после чего взял чистый листик и принялся писать на нем.
- Вот вам дополнение к тому списку, что вам написал гастроэнтеролог. Что и как принимать, я написал. Держите, - доктор протянул посетителю исписанный листик. - Можете быть свободны. Через месяц я жду вас снова.
- Как скажите, доктор, - отозвался мужчина, поднимаясь со стула. - До свидания.
- До свидания, - попрощался доктор и посмотрел вслед посетителю.
- Как ваши дела, Александр Петрович? - повернулся он к старику, едва мужчина вышел из кабинета. Улыбка появилась на его лице.
- Помаленьку, - старик оторвал взгляд от цветочного линолеума на полу и смущено улыбнулся, когда взгляд встретился с взглядом доктора.
- Это хорошо, - кивнул доктор и посмотрел в окно. - Это хорошо... Да вы присаживайтесь на стул, - доктор повернул голову в сторону Александра Петровича. - Да и карточку давайте сюда.
- Спасибо, - поблагодарил Александр Петрович и пересел с кушетки на стул, после чего протянул карточку доктору. Тот взял карточку из рук старика и положил перед собой на стол. Спустя мгновение его взгляд вновь устремился в окно.
- Хорошо, Александр Петрович, - нарушил затянувшуюся паузу доктор и повернулся к старику. - Не буду я от вас ничего скрывать. Скажу все, как есть.
- Что скажете? - Александр Петрович поднял глаза на доктора. Он почувствовал, как екнуло сердце в груди и холодок пробежался по спине.
- Последние анализы подтвердили подозрения. К тому же компьютерная томография это подтверждает. Вам…
- Что доктор? - голос старика задрожал.
- У вас не язва.
- Не язва? А что? - Александр Петрович ощутил, как задрожали руки.
- Только возьмите себя в руки, - попросил доктор. - У нас подозрения на рак поджелудочной железы.
У Александра Петровича перехватило дыхание. Лоб покрылся испариной. Тело начало трястись, словно в лихорадке. Ему стало дурно. Голова закружилась, к горлу подступила тошнота.
- Рак... рак..., - в голове засела только одна мысль. Страх перед этой болезнью был у него так же силен, как и у любого другого человека. Старик мало, что знал об этой болезни. По правде говоря, он вообще ничего о ней не знал, кроме того, что рак - это очень плохо, это то, что стремительно сокращает человеческую жизнь.
- Александр Петрович успокойтесь, - донесся до затуманенного сознания старика голос доктора. - Вот, понюхайте это, - доктор сунул под нос старику нашатырный спирт.
Александр Петрович вдохнул. Затем еще раз. Понемногу он начал приходить в себя. Но мысль о том, что у него рак, не желала покидать его, ржей въевшись в его сознание.
- Кроме того, опухоль не локализована, - продолжил доктор. - Уже задеты воротные лимфатические узлы. Вполне возможно, метастазы и в печень.
- Печень, - только и услышал старик, погруженный в хаос мыслей. - Но скажите доктор, лечится ли… лечится ли... это, - Александр Петрович так и не смог выговорить это страшное слово. Но доктор все понял.
- Буду с вами честен до конца, Александр Петрович, - сказал он. - Рак поджелудочной железы - злокачественное образование. Уровень операбельности не более двадцати процентов. Лучевая терапия, химиотерапия также малоэффективны. Если бы не метастазы, вас можно было бы прооперировать. Но в вашем случае опухоль считается неоперабельной.
- И... и что же мне делать, доктор? - Александр Петрович почувствовал, как паника вновь захлестывает его сознание. - Неужели... неужели я умру?
Доктор посмотрел в окно. Взгляд устремился куда-то вдаль. На мгновение в кабинете воцарилась тишина. Старик чувствовал, как колотится его сердце. Испарина выступила на лбу. Дрожащей рукой он потянулся к заднему карману брюк и вытащил оттуда носовой платок. Вытерев пот со лба и протерев внезапно пересохшие губы, он принялся теребить платочек в руках, то и дело поглядывая на доктора.
- Знаете, Александр Петрович, - доктор повернулся к старику. - Думаю, философствование сейчас не совсем уместно, но рано или поздно мы все умрем. К сожалению, а может и к счастью, мы не знаем, когда это произойдет. Но есть категория людей, в отношении которых мы, врачи, можем предположить, когда это произойдет. Я говорю об онкобольных. Я не онколог, всего лишь участковый терапевт, поэтому я не могу сказать наверняка, когда человек умрет, не посоветовавшись со специалистами. Поэтому, когда были получены последние результаты ваших анализов, был созван небольшой консилиум докторов, включая и онкологов. Их верд… заключение было единодушно: в вашем случае даже операция не даст гарантий на то, что вы будете жить.
- Не буду жить, не буду жить, - словно рыба в сети затрепетали в сознании старика слова. - За что, Боже? За что ты меня наказываешь?
- Доктор, - Александр Петрович поднял глаза на доктора. Руки тряслись, ноги дрожали, в горле пересохло. - Доктор, скажите мне... сколько... сколько мне осталось..., - руки сжали платочек, сердце защемило.
- Не больше полугода.
- Полгода, - пробормотал старик. - Всего лишь полгода.
- Но давайте не будем вас хоронить раньше времени. Это жизнь. Всякое может случиться. С вами хотел поговорить Альберт Давидович. Он онколог. Один из лучших, между прочим. Это он определил вам полгода. Я только повторяю его слова.
- Зачем ему со мной говорить? Так или иначе, я умру.
- Давайте не будем хоронить вас раньше времени, Александр Петрович, - повторил доктор, глядя в окно. - Поговорите с Альбертом Давидовичем. Что-то он вам обязательно порекомендует. Никто вас на произвол судьбы не оставит. Не отчаивайтесь.
- Но как, доктор, не отчаиваться, когда мне жить осталось не больше полугода? - лицо старика исказилось от страданий рвавших его сознание когтями не менее острыми, чем когти орла. - Пожалуй… пожалуй, я пойду домой. Могу я идти доктор?
- Можете, только обязательно зайдите к Альберту Давидовичу. Кабинет 404. Это на четвертом этаже. Вот, возьмите карточку, результаты анализов, исследований, - доктор протянул старику кипу документов. - Альберт Давидович все это уже видел, но пусть посмотрит еще раз.
- К черту Альберта Давидовича, доктор! - хотел крикнуть Александр Петрович. - К черту вас! Оставьте меня в покое!
Вместо этого старик взял из рук доктора бумаги, поднялся со стула и двинулся к двери.
Взявшись за ручку, он повернулся и сказал:
- Спасибо, доктор. Спасибо вам за все.
- Не стоит, Александр Петрович, - попытался улыбнуться доктор. - Хотел бы вам как-то помочь, но даже не знаю, что могу сделать в этой ситуации.
- Ничего страшного, доктор. Ничего страшного. Как-то оно да будет, - произнес Александр Петрович, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. - До свидания, доктор, - старик открыл дверь и вышел в коридор.
Глава 5. Когда жизнь дала трещину
Александр Петрович, понурив голову, медленно двигался по улице. В воздухе в удивительном хороводе кружились снежинки, но старик не замечал их. Он вообще ничего и никого не замечал. Единственное, что он видел - серый тротуар, местами присыпанный снегом. Он настолько погрузился в мысли, что забыл надеть шапку, и теперь она выглядывала из кармана пальто, словно мышь из норки. К Альберту Давидовичу он все же зашел, и тот посоветовал ему соглашаться на операцию, а после нее пройти курс химиотерапии. Как сказал врач: бороться за жизнь лучше, чем отказаться от борьбы. Старик сказал, что подумает и сообщит ему о решении. На том и распрощались.
И теперь старик брел по улице. Ветер полосовал его лицо, мороз дергал за уши и нос, как будто сама природа решила отвлечь старика от потока необузданных мыслей, захлестнувших его сознание. В который раз он спрашивал себя: За что? Почему это произошло именно с ним? Чем он прогневал Бога, что тот решил столь жестоко его наказать?
В такие минуты на глаза набегали слезы, губы дрожали и слезинки одна за другой скатывались по щекам.
- За что? - бормотал Александр Петрович, глотая слезы. - Что я кому сделал? И мухи никогда не обидел? Всегда ходил в церковь, никогда не сомневался в тебе, так за что же ты меня караешь, Боже? За что?!
Александр Петрович вытер рукой глаза и натянул шапку на голову.
- Что же мне теперь делать? Как мне жить дальше? Не лучше ли сразу покончить с этим всем и не мучиться ожиданиями? Как несправедлива все же жизнь. Как несправедлива. Что же я скажу родным? Что у меня... меня... эта... эта зараза, и мне осталось жить полгода? Что же это за жизнь такая будет?
Раздался визг тормозов и кто-то заорал:
- Куда прешь, старый дурак!
Александр Петрович вздрогнул и поднял голову. Он стоял на переходе посреди дороги, а перед ним джип, из окна которого выглядывал лысый молодчик.
- Что жить надоело?! Мать твою! - орал тот. - Что не видишь, что красный горит?! Пошел прочь с дороги!
- Простите, - пробормотал Александр Петрович и быстро пересек проезжую часть.
Едва оказавшись на другой стороне, старик снова погрузился в себя, напрочь забыв о происшествии. Его мысли вернулись к его болезни. Как жить дальше? Как жить с той заразой, что поселилась внутри него и теперь пожирает его тело, словно термиты дерево? Теперь узнав, что он больше не жилец на этом свете, желание жить обрело невероятных размеров. Жить! Сейчас старик ничего не хотел так страстно, как жить. Он все готов был отдать за то, чтобы не покидать этот, ставший в одночасье таким прекрасным окружающий мир.
Александр Петрович раскрыл ладонь и подставил ее под снежные хлопья, весело кружившие в воздухе. Снежинки одна за другой падали на ладонь и таяли, превращались в крошечные озерца прозрачной воды.
- Как же быстро они умирают, - подумал старик, глядя на ладонь. - Их жизнь еще скоротечнее, чем человеческая. Может из-за этого они так красиво танцуют в воздухе?
Старик поднял голову и долго смотрел на то изумительное по красоте действо, что происходило прямо перед его глазами. Танец снежинок был так искусен и красив, что Александр Петрович забыл о своем горе. Все его внимание сосредоточилось на небесном хороводе. Старик даже не заметил, как его рот приоткрылся и десятки невесомых танцоров устремились к стариковским губам, где и умерли, тихо и незаметно.
Александр Петрович почувствовал, как на его глаза набежали слезы.
- Это слишком красиво, чтобы быть правдой, - прошептал он. - Почему же раньше я не замечал, как прекрасен мир, в который пришел когда-то. Неужели, чтобы увидеть его красоту надо ступить одной ногой в могилу? Но это же неправильно. Так не должно быть. Не должно!
Александр Петрович посмотрел по сторонам. Вокруг, куда ни глянь, кружились в замысловатом танце крохотные белые танцоры. Миллионами они падали с неба и устремлялись к земле, где должны были найти свою смерть. При этом делали они это с такой веселостью и задором, словно стремились не умереть, а... Старик вздрогнул, когда из хаоса мыслей вынырнула одна мыслишка. Старик заметил радом стоявшую лавочку и опустился на нее.
- Нет, - подумал Александр Петрович. - Снежинки не стремятся умереть. Разве могут эти весельчаки думать о смерти? Они стремятся успеть прожить отведенное им время в радости. Они делают то, для чего их и создала природа и это приносит им счастье. Даже скорая смерть не может омрачить им их недолгую жизнь, они пришли в этот мир, сделали, что должны были сделать и... и ушли. Стоит ли тужить по тому поводу, что ты оставляешь этот прекрасный мир с чувством удовлетворения за прожитую жизнь... Как это все интересно. И почему я раньше об этом не подумал? Все некогда было. А теперь, когда смерть стучит в дверь, все что неважно в этой жизни забылось, а что важно всплыло. Ай-яй-яй, - забормотал Александр Петрович. - Как же так? Почему жизнь открывает нам крупицы истины, когда они бесполезны для нас? Что мне с ними делать? Забрать с собой в могилу? Но тогда зачем мне открылась эта мудрость? Природа, - Александр Петрович поднял глаза, - зачем ты мне это все открыла? Зачем? И что мне с ним делать? Что делать мне, старику, которому жить осталось от силы полгода?
Снежинки продолжали весело кружиться в воздухе. Их нисколько не заботило то, что ждало их в ближайшем будущем - смерть или вечный танец. Разве это было важно? Они наслаждались своим кратковременным настоящим. Они наслаждались полетом и танцем, тем для чего и созданы были матерью-природой. Это казалось невероятным, но даже то, что многие из них умерли преждевременно, растаяв на лице Александра Петровича, нисколько не отпугивало их братьев и сестер, несущихся им вослед. И тогда старик понял. Даже тот миг, что они прожили, следуя своей природе, позволил им ощутить полноту жизни, настоящей жизни безумного танцора в воздухе.
- Ай-яй-яй, - запричитал Александр Петрович. - Как же плохо, что нет у меня ни ручки, ни бумаги, записать эти мысли. Ой, не зря же мне все это открылось. Чувствую, не зря. Эх, раньше надо было доверять своим чувствам. Раньше... Как обидно, - пробормотал старик, - что я не могу последовать и своей природе. Как обидно-то.
Александр Петрович смахнул рукой слезы с глаз. Но глядя на веселый хоровод в воздухе, он не мог не улыбнуться. Старик вытянул руку и поймал несколько снежинок. С некоторой печалью в глазах наблюдал он, как снежинки одна за другой тают, едва соприкоснувшись со стариковской ладонью.
- У них всего лишь миг, - пронеслось в голове у Александра Петровича. - У меня же целых полгода. Полгода, которые я могу, как и эти мои маленькие учителя, прожить, следуя своей природе. Чего я боюсь? Мне терять уже нечего. Именно страхи, отговорки, сомнения и убивали меня всю мою жизнь. Нет, я заслужил эту страшную болезнь. Я забыл о том, что действительно важно для меня, важно для моего сердца и теперь вот несу за это наказание. Каким же глупым я был? Я жил как все и получил то, что и все - боль, страдания, разочарование в жизни. Вот расплата за то, что я никогда не любил себя. Любил всех, но не себя. Я думал, семья важнее всего на свете, но нет, я ошибался - человек важнее всего. Если бы я последовал зову сердца когда-то давным-давно, то и жизнь была бы другой. Не было бы ни жалоб, ни обвинений, ни слез.
Александр Петрович достал платок и вытер глаза.
- Да, чего-чего, а слез, и правда, не было бы, - пробормотал старик.
- Дедушка, вам плохо? - раздался совсем рядом детский голос.
Александр Петрович поднял голову и увидел девочку лет 6 в зимнем комбинезоне. Та присела перед ним на корточки и пыталась заглянуть в глаза. В больших карих глазах девочки было столько тревоги, что старик даже смутился.
- Маша, иди сюда, - позвала девочку мама, катившая по дорожке коляску со вторым ребенком.
- Все хорошо, Машенька, - улыбнулся Александр Петрович. - Дедушке уже хорошо.
- Хорошо - это очень хорошо, - засмеялась девочка и побежала к маме. На полпути она остановилась и оглянулась. Старик улыбнулся и помахал ей рукой. Девочка помахала в ответ, развернулась и теперь, уже не оглядываясь, устремилась к маме.
Александр Петрович смотрел ей вслед, а по его щекам катились слезы.
- Если бы мир принадлежал таким, как эта девочка, - вздохнул старик, - в нем не было бы столько жестокости, насилия и зависти. Очень хотел бы, чтобы, даже став взрослой, эта девочка не утратила той искренней доброты, что сейчас живет в ее сердце.
Александр Петрович улыбнулся, вытер платком глаза и зашагал к дому. Сегодняшний тяжелый день еще не закончился. Ему еще предстояло "обрадовать" новостью родных. Но теперь его руки не трусились, хаос в голове исчез. Он чувствовал, как в груди разливается океан безграничного спокойствия. Впервые в жизни ему открылась истина, истина, которая грела ему сердце на всем обратном пути к дому.
Спустя полчаса Александр Петрович вернулся домой, накормил Шарика, сам поел, после чего зашел в Сашкину комнату и сел за компьютер. У него появилось желание поискать в интернете информацию о той болезни, что в эти минуты жила где-то внутри него, и о ее лечении. Перелопатив массу информации, которую он нашел в интернете, Александр Петрович окончательно убедился в том, что жить ему, и правда, не так уж и много. Если его не убьет болезнь, то химиотерапия убьет однозначно.
Александр Петрович выключил компьютер и перешел в зал. Взяв в руки книгу Дородного, он опустился на диван и принялся читать. Прибежал Шарик, заскочил на диван и положил голову на колени старику. Александр Петрович погладил Шарика и продолжил чтение. Чем дольше он читал, тем больше понимал, что многое из того, о чем говорил автор, совсем недавно открылось и ему.
- Как жалко, что я никогда не думал об этом прежде, - вздохнул Александр Петрович. Он вспомнил девочку Машу. - Так вот о чем говорит автор! - воскликнул он. - Эта девочка живет своим сердцем. Ее разум еще не успел пропитаться негативом нашего общества. Она радуется жизни и живет чувствами, а не страхами. Разве можно радоваться жизни, когда твоя жизнь наполнена страхами?
Александр Петрович вернулся мыслями в прошлое. Перед глазами прошла вся его жизнь. Детство, юношество, взрослая жизнь. Он понял, что единственный период, когда он ничего не боялся, верил в мечты, любил жизнь и наслаждался ею, - было его детство.
- Не из-за того ли, что в детстве я жил сердцем? - спросил Александр Петрович, взглянув на Шарика, закрывшего глаза и спавшего на его коленях. - Мои мечты были живы, желания сильны, любовь к себе искренна. А потом? А что потом? Я думал, что так, как заведено в обществе - правильно и так и надо жить. Как же я ошибался! Каким слепцом был! Как же я не видел того, что общество растит человека неуверенного в себе, сомневающегося во всем и в первую очередь сомневающегося в себе, человека, которым легко управлять, и который никогда не сможет восстать против устоев общества. Ох, как же трудно принять новое. Как трудно отбросить все, что принималось на веру. А оказывается - это заблуждение, и вся моя прошлая жизнь - это иллюзия. Такая же иллюзия, в которой погрязли многие люди на этой прекрасной планете. Я всего лишь следовал тому, чему изо дня в день следуют остальные люди. Родился, поступил в школу, в которой научили только тому, как бояться и избегать ошибок, поступил в техникум, где закрепилось то, что получил в школе, женился, когда для начала надо было понять, что такое жизнь, найти себя в жизни, воспитал детей. А воспитал ли? Всего лишь научил их быть такими как все.
Александр Петрович отложил книгу в сторону, убрал с коленей голову собаки, поднялся и подошел к окну. Снег кружился в воздухе. Воробьи с криками носились друг за дружкой. Парочка синичек, нахохлившись сидела на ветках вишни, росшей под окном.
- Как мудра природа! - пробормотал Александр Петрович. - Как глуп человек! Он мнит себя венцом природы, природы, которую он разрушает изо дня в день, из года в год. Неблагодарное дитя, убивающее собственную мать. Он даже не понимает, что разум - это его самый первый враг. Если существует Бог, в чем я уже очень сомневаюсь, то он очень жестокое существо - он наделил человека мозгами, но не научил его ими пользоваться, а теперь сидит где-то наверху и смеется, наблюдая, как человек гробит свою жизнь, жизнь своих родных, всю планету. Нет. Отныне мой бог - мое сердце. Оно всегда знало, что лучше для меня в этой жизни. Как обидно, что я не слушал его. А все эти глупые страхи. Всегда боялся, что обо мне подумают другие, что скажут, боялся быть белой вороной. А ведь белая ворона - она особенная, она не такая, как другие. Теперь я понимаю, что лучше быть белой вороной, стремиться к тому, что хочет твое сердце, чем быть частью бесчувственного стада, у которого в голове только одно - хорошо покушать, хорошо поспать, с кем-то переспать и заработать побольше денег, чтобы потратить их на всякие дорогие игрушки, от которых толку, как со стриженой овечки шерсти. Когда ты по шею в могиле, начинаешь понимать, что все это не стоит и выеденного яйца. Все это глупости, которые только отвлекают от жизни. Но если это так, то ради чего стоит жить? И что есть жизнь?
Александр Петрович вздохнул, открыл балконную дверь и вышел на балкон.
- Сердце, - старик положил руку на грудь. - Если ты знаешь, ради чего стоит жить, скажи мне. Всю свою жизнь я жил ради кого-то - семьи, детей. И никогда не думал о себе, так как боялся обвинений в эгоизме. Всю жизнь я шел на поводу у своих страхов, на поводу у других людей, никогда не думал о себе, все о других, да о других, но...
Взгляд Александра Петровича задержался на вишне, растущей под балконом. Догадка молнией пронзила сознание.
- Вишня. Когда-то она была семенем, затем стала ростком, который со временем превратился в большое красивое дерево, дающее плоды. Но сначала она заботилась только о себе. Земля питала ее полезными веществами, дожди поили ее водой, солнце несло тепло и свет, необходимые для жизни. Вишня росла, взрослела, и когда пришло время начала плодоносить, начала заботиться о других. Как мудра природа и как глуп человек. Тогда... тогда, - Александр Петрович вернулся в зал и принялся ходить по комнате, - это значит, что... что я ошибался. Вся моя прошлая жизнь - это одна большая ошибка, - старик схватился за голову. - В то время, когда сначала надо было подумать о себе, найти свое место в этом мире, я пошел на поводу у общества и сделал то, что делали другие. Я не дал расцвести себе, тому цветку, которым мог бы стать, если бы не был столь невежественен. Зеленый и неопытный, неоперившийся птенец, я возомнил себя взрослым орлом и… и так никогда и не расправил крылья, - Александр Петрович опустился на диван и заплакал. - Ах, как бы все могло быть иначе, если бы я испытывал к себе чуточку больше любви, может, тогда и болезни не было.
Старик вздохнул и почувствовал, как ожила боль и страшным чудовищем начала есть его, медленно и неумолимо.
- Я слышу тебя, слышу, - пробормотал Александр Петрович, положа руку на живот. - Не любил я себя, вот и получил на старости лет. Как больно осознавать свои ошибки, как больно осознавать ошибки, которые уже нельзя исправить.
- Нельзя исправить, нельзя исправить, - эхом отдалось в голове.
- Почему же нельзя исправить? - Александр Петрович уткнулся взглядом в пол. - Сердце, ты никогда не останавливаешься, никогда не отдыхаешь, и у природы нет суббот и воскресений. Все находится в движении, все развивается, почему же я топчусь на месте? Чего я опять боюсь? Еще в детстве я хотел писать книги, но так и не последовал за своей детской мечтой. Что же мне сейчас мешает вернуть детскую мечту? Полгода! У меня еще есть целых полгода! За это время можно написать даже две книги. Никаких больше врачей, никаких операций, химеотерапий, никаких больше мучений и издевательств над собой, своим организмом. Если мне суждено умереть, - глаза Александра Петровича заблестели, - я хочу умереть счастливым человеком, человеком, который сможет умирая сказать: я прожил свою жизнь не зря. Сейчас же я сяду и начну писать, - старик вытер слезы с глаз и направился в спальню за ручкой и бумагой. - Никаких страхов больше, никаких сомнений. Сердце никогда не боится, никогда не сомневается, все этот слабый, глупый человеческий разум. Все он.
Александр Петрович вошел в спальню и уселся за стол, после чего вытащил из шухляды ручку и тетрадку.
- Но о чем же я буду писать? - спросил старик, глядя на раскрытую тетрадку. - Опять сомнения, - укорил он себя. - Пиши о своей жизни, о болезни, о том, что тебе открылось сегодня. Люди должны узнать правду. У тебя есть опыт, как не надо жить, а теперь у тебя появились и знания, которые помогут, если не тебе, так другим все же научиться жить. Может тогда не будет стольких кислых лиц на улице, может тогда люди станут добрее друг к другу. Но почему это должен делать я? - в голове послышался тонкий голосок сомнений. - Если не я, то кто? Кто?! Я помогаю себе воплотить детскую мечту, а если моя мечта поможет и другим, то тем лучше. Вспомни вишеньку. Она брала, да брала, а потом пришло время и отдавать. Если тебе открылась истина, ты должен поделиться ею с другими. Ах, как тепло от этой мысли на сердце! Значит, и сердце этого хочет. Прочь сомнения! У тебя осталось полгода.
Все оставшееся время до прихода жены с работы Александр Петрович просидел над началом рукописи. Но чем дольше он сидел, тем больше понимал, какой это адский труд и как мало у него знаний. Он чувствовал, что то, что ему открылось этим утром, это крупица в океане знаний. К тому же появился страх, что отказавшись от операции, он проживет меньше полугода, а если так, то об истине не узнает никто.
Александр Петрович отложил ручку в сторону и задумался.
- Что же мне делать? - произнес старик, уставившись в окно. - А что если... что если уйти из дома, чтобы учить людей истине, - пробормотал он, осененный мыслью, - Так я смогу и книгу продолжать писать, а главное люди узнают об истине. И даже если я умру не закончив книгу, то не заберу истину с собой. Она останется здесь, среди людей. И даже умирая у меня останется надежда, что истина будет жить и шириться среди людей.
- Но куда же ты пойдешь?! - запротестовал некто внутри него. - А жить как будешь? А спать где? А питаться чем?
Александр Петрович снова посмотрел в окно. Чем дольше он смотрел, тем больше им овладевали сомнения и страхи, кто-то внутри настойчиво убеждал его не делать глупостей, подумать о семье.
- Прочь сомнения! - разозлился Александр Петрович. - Да, так и сделаю! Назло тебе! Слышишь? - спрашивал старик, обращаясь к невидимому голосу в голове. - Этого хочет мое сердце. Этого хочу я. Дети выросли и я им не нужен. И семье не нужен. Пенсия им останется. Мне ничего не надо. Ничего! Поэтому замолчи! Замолчи! Я не хочу тебя слышать!
Александр Петрович ударил кулаком по столу и вернулся к работе над рукописью.
Глава 6. Что делать?
Александр Петрович настолько увлекся рукописью, что даже не заметил, как пришла с работы Надежда Васильевна. В это время Александр Петрович как раз кряхтел над главой о своем детстве. Все его мысли были где-то там, в прошлом. Старик что-то писал, черкал, снова писал. Он радовался, когда приходило вдохновение, и скрипел зубами, когда оно некстати решало его покинуть. Тем не менее, он чувствовал, как с каждым новым абзацем в груди растет удовлетворение от того, что делал. Это было так мучительно, и в то же время, так упоительно.
Надежда Васильевна вошла в квартиру и замерла, удивленная тишиной и мраком, царившим в квартире. Она знала, что в это время муж, как правило, сидел перед телевизором с пультом в руках. Сейчас же необычность обстановки в квартире ее насторожила и даже обеспокоила. В квартире было темно, лишь из-под двери спальни пробивался мягкий свет настольной лампы.
Надежда Васильевна включила свет в коридоре и сняла пальто, затем стянула сапоги и надела тапочки. Выключив свет, она, стараясь не шуметь, двинулась в сторону искорки света, пробивавшейся из-под двери спальни. Взявшись за ручку, Надежда Васильевна открыла дверь и заглянула в комнату. Увиденное ее поразило, настолько необычным оно было. Александр Петрович склонился над столом с ручкой в руках и что-то чиркал в тетрадке. Губы мужа бесшумно двигались, время от времени тишину комнаты нарушало бормотание вперемешку с чертыханьем.
Надежда Васильевна улыбнулась и прикрыла дверь, после чего развернулась и направилась на кухню.
Клацнул ключ в замочной скважине. Входная дверь открылась, и в квартиру вошел Сашка. Закрыв за собой дверь, он посмотрел на темную квартиру, недоумение появилось на его лице.
- Привет, мам. А почему так тихо? - спросил он, повернувшись к матери. - Что-то случилось? И где батя?
- Привет, Сашка. Представь, и я так подумала, когда вошла в квартиру, - Надежда Васильевна оторвала взгляд от тарелки с супом и посмотрела на сына. - Но не беспокойся, твой отец решил заняться литературными трудами. Я заглядывала в спальню. Он настолько увлечен, что даже не заметил моего прихода.
- Правда? Интересно, с чего это вдруг?
- Не знаю, Саш, - Надежда Васильевна пожала плечами и вернулась к прерванному занятию. - Ой, кто здесь?! - Надежда Васильевна подскочила на стуле, почувствовав как кто-то коснулся ее ног под столом.
Из-под стола показалась голова Шарика. Глаза улыбались, а хвост барабанил по ножке стола с такой силой, словно хотел сделать стол трехногим.
- Ах, это ты, проказник, - сказала Надежда Васильевна, завидев собаку. - Саша, как всегда, забыл тебя покормить или тебе, как всегда оказалось мало? Ну, тогда подожди, пока я поем, а потом и тобой займусь.
Шарик залаял и сильнее замотылял хвостом.
- А ну тихо, - шикнула на собаку Надежда Васильевна. - Будешь гавкать, без ужина оставлю.
Услышав лай Шарика Александр Петрович, словно очнулся от сна.
- Ого, - сказал он, взглянув на часы, тикающие на стене. - Уже 19 часов. Засиделся я.
Но взглянув на несколько исписанных листов тетради, он почувствовал не только гордость, но и удовлетворение, такое, о существовании какого он и не подозревал. Осознание того, что он не зря потратил время, что весь его жизненный опыт может помочь другим людям, наполнило его сердце теплом и светом, пробудив к жизни широкую улыбку на его лице. Но главным было то, что за все время работы над рукописью, Александр Петрович ни разу не вспомнил о болезни. Ее словно и не было, а воспоминания о ней казались не более чем отголосками ночных кошмаров.
- Это же Надюша должна была с работы уже прийти, да и Сашка тоже.
Старик поднялся из-за стола, посмотрел на тетрадку на столе и снова улыбнулся.
- Как же это все же прекрасно, - сказал Александр Петрович, наслаждаясь чувством искреннего удовлетворения, которые испытывал в эти минуты. - Я словно вернулся в детство, такое далекое и такое милое сердцу. Эх, каким же я глупым был, - в который раз упрекнул себя Александр Петрович. - Что ж я раньше не прислушался к зову своего сердца? Но что прошлым жить, вернуть его, все равно не вернешь, а вспоминать об утраченном, только больнее себе делать. Тратить время на сожаления, тратить время впустую, а я себе это позволить не могу, не имею права. На том свете буду сожалеть, а сейчас надо стремиться к тому, чтобы наверстать упущенное. Я хочу верить в то, что смогу это сделать. Хочу. Прочь сожаления! Прочь прошлое! У меня нет на тебя времени, пока есть настоящее. Я дышу сейчас, я чувствую сейчас, я живу сейчас. Вот это и важно. Вот этому и надо уделять внимание.
Александр Петрович вздохнул и двинулся к двери. Но его вздох не был вздохом сожаления или печали. Это не был вздох слабого человека. Нет. Это был вздох сильного человека, человека уверенного, знающего, человека, обретшего внутреннюю силу.
- О, вы уже дома, - старик улыбнулся, войдя на кухню. - Это очень хорошо. Как сказала маленькая девочка, которую я повстречал сегодня на улице, хорошо, что очень хорошо. Как ваши дела?
Надежда Васильевна, выливавшая Шарику остатки супа из кастрюли в миску, забыла о Шарике, повернулась к мужу и захлопала глазами. Улыбка появилась на ее лице. Сашка-младший в это время наминал макароны с котлетами, и, услышав отца, замер с ложкой у рта. Кусок хлеба выпал из рук, благо на стол, а не на пол.
- Бать, ты чего? - Сашка осторожно положил ложку на тарелку и посмотрел на отца.
- И правда, Саш, чего это ты? - спросила Надежда Васильевна. - С каких это пор ты заинтересовался нашими делами? И куда это ты уже успел сегодня сходить?
- А вот с этих самих пор и заинтересовался, - улыбка и не думала покидать лицо Александра Петровича. - У меня к вам есть разговор. Сможете мне уделить несколько минут?
- Батюшки, - Надежда Васильевна хлопнула в ладоши. - Да что же это с тобой такое произошло? Будто подменил кто. Конечно, мы тебя выслушаем. Что ты нам хочешь сказать?
- Думаю, кухня не лучшее место для бесед. Давайте перейдем в зал.
- Хорошо, - только и сказала Надежда Васильевна. Растерянное выражение появилось на ее лице. Она чувствовала, что с ее мужем что-то произошло и это ее пугало.
- Бать, - послышался голос Сашки-младшего. - А это не может подождать? Может после еды, а то остынет и есть потом противно будет.
- Конечно, может, - сказал Александр Петрович. - Даже лучше будет, если ты поешь сейчас, а не потом. Да, и про Шарика, Надюша, не забудь, - Александр Петрович повернулся к жене. - Я кормил его в обед, да уже вечер. Я с ним позже пойду, прогуляюсь.
- Хорошо, Сашенька, - отозвалась Надежда Васильевна, возвращаясь к кастрюле с остатками супа. - Ты только не волнуйся. Накормим твоего Шарика и тебя с ним заодно.
- Я не волнуюсь, Надюш, - рассмеялся Александр Петрович. - А вот кушать я не хочу. Что-то аппетита нет... Я пойду в зал, а вы как только, так сразу и приходите.
- Сашка, ты меня пугаешь! - воскликнула Надежда Васильевна. - Да что с тобой?!
- Не волнуйся, - улыбнулся Александр Петрович. - Все... все хорошо.
- Попробую тебе поверить, но что-то мне это все не нравится, - Надежда Васильевна повернулась к умывальнику и принялась мыть посуду.
- Мне тоже многое не нравится, - пробормотал Александр Петрович, выходя из кухни и направляясь в зал. - Но выбирать не приходится.
- Пугает меня твой отец, - сказала Надежда Васильевна, повернув голову к сыну, когда Александр Петрович покинул кухню. - Чувствую, что-то случилось. Я его таким никогда прежде не видела.
- Да брось, ма, - сказал Сашка-младший, работая челюстью. - Видишь, человек за книгу взялся, вот и решил тебя обрадовать новостью, а ты говоришь, пугает. Этим точно не испугаешь. Меньше думай о плохом, оно тебя стороной и обойдет. А будешь звать лихо, оно не заставит себя долго ждать.
- Кто его знает, Сашка, может ты и прав. Но все равно на душе тревожно, авось что-то да случилось. С чего-то ему да и приспичило начать что-то там писать. Что ни говори, а на все есть причина. Дыма без огня не бывает.
- Не бывает, - кивнул Сашка, берясь за стакан с компотом. - Но почему обязательно должно произойти что-то плохое?
- Не знаю. Вот чую и все.
- Меньше об этом думай и не будешь чуять, - хмыкнул Сашка, после чего допил компот и поставил стакан на стол. - Я готов. - Можем идти узнавать, что там у бати за разговор к нам есть.
- Идем тогда, - Надежда Васильевна выключила кран с водой и вытерла руки о полотенце. - Что его ждать-то? Итак извелась вся.
Глава 7. В неизвестность
Следующим утром Александр Петрович проснулся не в духе. Всю ночь ему снились кошмары. Проснувшись, он долгое время лежал и смотрел в потолок. Лежа в тепле и уюте собственной квартиры, он уже не думал, что идти учить неблагодарных соотечественников, которых мало что интересует кроме еды, денег и секса, - это такая уж хорошая затея. Страх и сомнения снова овладели им. И чем больше он думал о своей безумной затее, тем больший страх овладевал им. К тому же, живот снова разболелся. Может, и правда, стоит рискнуть, лечь в больницу, продолжать писать книгу, а учить других пусть кто-то другой возьмется? Он простой человек, работяга, кто такого послушает? Был бы он каким-то известным ученым, философом или другой известной личностью, тогда может кто-то его бы и послушался, а так, с его тремя годами ПТУ и жизненным опытом простого человека, который никогда звезд с неба не хватал, таких не слушают, таких даже не замечают.
Александр Петрович закрыл глаза и натянул одеяло на голову. Как хорошо все же дома, тепло, уютно.
- Куда же ты пойдешь, дурья твоя голова? - пробормотал старик. - Как ты будешь жить, что кушать, где спать, да и как ты собрался учить, выйдешь на Майдан, станешь под аркой свободы и будешь разглагольствовать о жизни? Да первый же встречный позвонит в психушку, приедут, рубашку оденут и заберут туда, где мне будет и самое место, среди других сумасшедших, всяких пророков, наполеонов и волшебников. Нельзя так, нельзя. Сиди себе дома, лечись, пиши книгу, хотя кто ее читать-то будет? Ее для начала издать надо, а за какие деньги я ее издам? За пенсию в тысяча четыреста гривен? Не дури, Сашка. Сиди себе дома, в тепле и уюте и... и… и доживай свой век.
На глаза старика набежали слезы.
- А ведь и в самом деле, такая жизнь - это всего лишь доживание. Сидишь и ждешь, когда старуха с косой придет за тобой. Не так ли я и жил всю жизнь? Всегда чего-то ждал. И вот дождался, - Александр Петрович вытер, выступившие на глазах слезы. - Вот так наверняка нельзя. Нельзя так жить. Если я так проживу и остаток своей жизни, тогда... тогда лучше сейчас умереть. Не жизнь это. Не жизнь!
Александр Петрович почувствовал, как кольнуло сердце в груди.
- Я так не могу, - всхлипнул старик. - Теперь так не могу. Я не хочу лежать в тепле и уюте и ждать, когда старуха с косой придет за мной. Я должен что-то делать. Я же не тепличное растение, хотя всю жизнь таким был, я... я человек, может и не лучший представитель человеческого рода, но все же человек. У меня есть сердце, а оно хочет движений, оно хочет стремиться, хочет достигать, хочет преодолевать трудности, хочет жить, в конце концов. Я не знаю, что буду кушать, не знаю, где буду ночевать, но знаю, что остаток своей жизни хочу прожить не так, как жил всегда. Пусть это будет безумием, пусть меня считают сумасшедшим, но иначе не могу. Я чувствую, что именно так и должен поступить. Должен! Несмотря на страхи, несмотря на сомнения, несмотря на непонимание со стороны других. Моя жизнь не вечна. Фитилек моей свечи жизни почти догорел. Маленькое дыхание смерти и он потухнет навсегда. Я не могу просто сидеть и ждать, когда это произойдет. Я должен действовать. Прямо сейчас. Сию минуту.
Александр Петрович отбросил одеяло в сторону и свесил ноги с кровати.
- К черту старость, к черту боль в суставах, к черту болезни. Я должен действовать. Я не могу себе позволить тратить время впустую. Только не сейчас. У меня его и так немного осталось.
Что-то мокрое и холодное коснулось его пятки. Старик глянул вниз и увидел нос Шарика, торчащий из-под кровати.
- Шарик, дружочек, ну, доброе утро, - сказал Александр Петрович и потянулся рукой к носу Шарика. Собака высунула голову и посмотрела на старика. Из-под кровати послышался стук собачьего хвоста о паркет.
Старик щелкнул Шарика по носу и поднялся с кровати. Часы на тумбочке показывали 8:35.
- Мы с тобой Шарик, как всегда, остались одни на хозяйстве, - Александр Петрович надел тапочки и пошлепал на кухню. Шарик выбрался из-под кровати и побежал за ним, мотыляя хвостом из стороны в сторону.
- Что у нас сегодня на завтрак? - Александр Петрович принялся звенеть крышками кастрюль, стоявших на плите. Заглянув в сковородку, он увидел жареную картошку, яичницу и несколько котлет. В одной из кастрюль оказался борщ, в другой - компот.
- Ну, Шарик, сейчас мы с тобой попируем, - улыбнулся старик и посмотрел на собаку, сидевшую у ног. - Не знаю, как ты, а вот я уже не скоро буду пировать.
Легкая грусть появилась в его голосе.
- Пойду я Шарик, что ли зубы почищу... да и умыться не мешало бы, - сказал Александр Петрович, направляясь к выходу из кухни. Но войдя в ванную, старик подумал, что хорошо было бы не только умыться, но и принять ванну. Будет ли у него еще когда-нибудь хотя бы одна возможность помыться? Сможет ли когда-нибудь его старое тело снова понежиться в теплой воде?
Александр Петрович вставил в ванную заслонку и включил краны с горячей и холодной водой. Затем посмотрел в зеркало, висевшее над умывальником, и произнес, коснувшись рукой щеки:
- Желтый ты какой-то, Сашка. Глаза впавшие. Иссохший весь. Правду Надюша говорит - кожа да кости. Таким ли ты хотел закончить свою жизнь? Старик. Доживающий свой век больной старик. И умрешь ты даже не от старости, а от болезни, - Александр Петрович смахнул слезинку, выступившую на глазу. - Что с тобой происходит, Сашка? Не плакал же раньше никогда, а тут что ни день, то слезы. Чувствуешь близкую смерть? А умирать страшно. Что ждет тебя там, по ту сторону жизни? Новая жизнь, как проповедует религия или забвение, тихое спокойствие, не обремененное жизнью?
Александр Петрович включил кран над умывальником и умылся, затем почистил зубы, выключил воду и вытер лицо полотенцем. Взгляд его снова устремился к зеркалу.
- Наверное, правду говорят, что прожить жизнь надо так, чтоб больше не хотелось. А мне-то хочется. Нет у меня удовлетворения от прожитой жизни. Вот тут чувствую…, - Александр Петрович положил руку на грудь, - чувствую, что можно было прожить жизнь иначе. Где-то я ошибся. Знать бы где да только не все ли равно уже. Прошлое не вернешь, настоящее не радует, а будущего и нет совсем, - Александр Петрович вздохнул и тихо повторил. - Нет совсем... Ну, хорош горевать. Все равно ничего уже не изменишь. Постарайся сделать так, чтобы хотя бы на смертном одре не пришлось слезы лить. Делай то, что задумал, а там будет так... так, как и должно быть.
Александр Петрович наклонился и потрогал воду в ванне.
- В самый раз, - удовлетворенно сказал старик. Раздевшись, он забрался в ванну и погрузился в воду по плечи.
- Как хорошо-то, - пробормотал Александр Петрович, закрывая глаза. Старик чувствовал, как горячая вода обволакивает тело, ласкает его и расслабляет. Блаженная улыбка появилась на лице Александра Петровича. Почему-то в памяти всплыло его детство. Вот он босоногий мальчишка в дырявых штанишках, штопанной рубашонке и отцовской кепке, бегающий под дождем во дворе отчего дома. А вот он уже в школе. И в снег и в дождь, вставая чуть свет, он брал свой потертый ранец и отправлялся в другое село на занятия. Ему всегда нравилась литература. Толстой, Достоевский, Шекспир, Гоголь - когда-то были его любимыми писателями. Приходя со школы, он зажигал керосиновую лампу, забирался на печку и погружался в воображаемый мир, так мастерски нарисованный автором. Да, в детстве читать он любил. Именно тогда он и попробовал писать. Надолго его не хватало, но это занятие он любил. В то время это занятие казалось ему чем-то очень похожим на волшебство. Ты чувствуешь себя богом, создаешь мир, населяешь его людьми, заставляешь их любить или страдать, смеяться или плакать.
Александр Петрович почувствовал, что засыпает, а еще он ощутил ноющую боль в подреберье. Старик открыл глаза и сел.
- Нет, надо выбираться отсюда, - сказал он, поднимаясь на ноги. - Пора отвыкать от всех этих излишеств.
Спустя несколько минут Александр Петрович вышел из ванной и прошел в зал.
- А ну, Шарик, уступи место старику, - сказал Александр Петрович, сгоняя собаку с дивана. - Что-то меня горячая вода разморила немного. Вялость какая-то в теле. Фух.
Александр Петрович лег на диван и закрыл глаза. Грудь старика тяжело поднималась и опускалась, как будто он находился перед этим не в ванной, а в тренажерном зале. Шарик, покинув диван, нашел себе новое место под лежбище - кресло. Умастившись в кресле, он положил голову на лапы и принялся наблюдать за стариком.
- Странная все-таки штука жизнь, - пробормотал Александр Петрович. - Когда ничто тебя не тревожит, ты даже и не замечаешь ее. Ты живешь - и все. Идешь в школу, поступаешь в вуз, работаешь, любишь, создаешь семью, растишь детей. Но когда на твоем жизненном пути появляется старуха с косой, ты начинаешь задумываться о таких вещах, о которых никогда и не думал раньше - что есть жизнь? что управляет человеком - судьба, бог, рок? почему человек несчастлив? что делает его несчастным? Удивительные вопросы. Недаром над ответами на эти вопросы веками бились лучшие умы человечества. И что удивительно, так никто и не смог сказать ничего конкретного. Предположения и только предположения. Как же все-таки удивительна жизнь. Сколько загадок, сколько тайн. Будь мне дан второй шанс, я бы посвятил жизнь познанию. Это же так интересно и захватывающе. Смотреть, наблюдать, познавать, быть ребенком, который делает первые неуверенные шаги по жизни. Почему же я когда был маленьким, хотел быстрее стать взрослым? Почему я не берег свое детство? Обидно... обидно смотреть назад и понимать, что жизнь, которую ты прожил, можно было бы прожить иначе. А кто виноват? Государство? Общество? А может сам человек? Невежественен человек, невежественны и поступки его. Ограничен человеческий разум, он ищет удовольствия, но не ищет удовлетворения. Как обидно... как обидно мечтать о лучшем, но довольствоваться посредственным. Вот если взять к примеру меня, мою жизнь. Шарик, вот что ты скажешь? - Александр Петрович свесил ноги на пол и посмотрел на дремавшую в кресле собаку.
- Вот мог бы я жить другой жизнью? - продолжал Александр Петрович. - Или, как говорят, против судьбы не попрешь?
Шарик открыл глаза и посмотрел на старика с таким безразличием, что Александр Петрович даже рассмеялся.
- И все же, дружок, как думаешь, мог бы я жить иначе, чем жил до сих пор? Вот если бы тебя, Шарик, не принес Сашка, у тебя была бы другая жизнь. Может так и бегал бы по улице, как раньше, а может, кто другой тебя усыновил бы, - Александр Петрович улыбнулся. - Значит все же как-то можно переть против судьбы, как-то самому ее создавать. Да только вот знать бы, в какую сторону баранку крутить, чтобы не оказаться, как старуха из сказки о золотой рыбке, у разбитого корыта. Знал бы, где упаду, соломки подстелил бы, да побольше-побольше. Эх, кто его знает, как оно могло быть. Жизнь непредсказуема и в этом, думаю, ее прелесть. До смерти сохраняется хоть какая-то интрига… Ну, не знаю, - Александр Петрович поднялся с дивана, подошел к Шарику и погладил того по голове. - Можно ли было в Советском Союзе жить не так, как все? Ага, попробовал бы ты, Шарик, пожить иначе, сразу стал бы врагом народа, - улыбка заиграла на губах старика. - Отправили бы тебя на Соловки или куда подалее. Нет, Шарик, что ни говори, а среда обитания тоже играет немаловажную роль в том, какой жизнью будет жить человек.
Александр Петрович подошел к балконной двери и выглянул на улицу. Мелкий снежок кружился в воздухе. Небо затянуло тучами, большими и темными.
- Это сегодня, Шарик, границы открыты, живи где хочешь, живи как хочешь. Было бы желание к чему-то стремиться в жизни, только вот с этим у людей проблема. Если они и стремятся к чему-то в этой жизни, так это к деньгам. А вот были бы у меня миллионы и что? - Александр Петрович повернулся к собаке. - Спасли бы они меня от смерти? Фигушки. Миллионеры тоже смертны, старуха с косой никого не щадит, ни бедного, ни богатого. Но миллионы иметь все же хорошо. Можно много добрых дел сотворить. Я бы вот, например, наш киевский зоопарк приватизировал и вынес бы его за территорию города. А что? Ты б, Шарик, видел в каких условиях содержатся там животные. Аж слезы на глаза выступают, когда смотришь на то, как животные в клетках мучаются, да и кормят их там не лучше того, как фрицы наших в лагерях кормили. Будь они неладны, изуверы. Эх, моя б воля, я бы вообще зоопарки запретил. Животные должны жить в природе, на воле, а не в заточении и служить потехой для жестоких людей. Безумцы! Вас бы в клетки! Вас бы на привязь! Ох, Шарик, Шарик, не знаю, человек - очень жестокое и эгоистичное существо. Вы собаки намного добрее нас, думаю, может из-за того, что у вас не настолько развит разум? - Александр Петрович подошел к креслу и положил руку на голову собаке. - Пойду, дружок, поем чего-нибудь. Захочешь, приходи на кухню и тебя чем-нибудь угощу.
Старик направился на кухню, собака же, заметив куда пошел старик, соскочила с кресла и побежала за ним.
- Я на кухню и ты за мной, - Александр Петрович улыбнулся, увидев Шарика, вбегающего на кухню. - Значит, составишь мне компанию, чтоб мне не скучно было одному есть.
Александр Петрович подошел к плите, чиркнул спичку и зажег конфорку под сковородкой.
- Не больно мне и хочется есть, Шарик, - сказал Александр Петрович. - Но отказаться от жареной картошечки не могу. Как полюбил ее в детстве, так до сих пор и люблю. Привык, наверное.
Собака, вбежав на кухню, устремилась к своей миске под окном. Но собаку ждало разочарование, миска была пуста. Шарик посмотрел на Александра Петровича и мотнул хвостом. В глазах зажегся огонек.
- Ай-яй-яй, Шарик, никто тебя не кормит, да? - спросил старик, потянувшись за черпаком. - Сейчас мы это дело исправим. Хочешь, могу тебе компоту налить, а могу и борщику. Что выбираешь?
Шарик облизнулся, после чего уселся на лапы и замотылял хвостом.
- Вряд ли ты, дружок, удовлетворишься компотом, - старик улыбнулся и поднял с пола собачью миску, затем снял крышку с кастрюли и зачерпнул черпаком содержимое. - Что-то мне подсказывает, что от борща ты вряд ли откажешься. Наша Надюша готовит чудесный борщ и ты это знаешь, недаром так барабанишь хвостом по полу.
Едва Александр Петрович вернул тарелку на пол, Шарик ткнулся мордой в тарелку и набросился на борщ с таким аппетитом, словно не ел неделю.
- Ешь, ешь, - старик подергал собаку за хвост. Шарик сделал несколько вялых попыток высвободить хвост из рук Александра Петровича, но этим и ограничился, содержимое тарелки его притягивало больше, чем проблемы с хвостом.
- Одного накормил, пора и второго кормить, - Александр Петрович выключил газ и взял чистую тарелку с вилкой. Сняв крышку со сковородки, он высыпал содержимое в тарелку, после чего поставил тарелку на стол и подошел к холодильнику.
- Где-то тут были... ага, вот они, - Александр Петрович вынул из холодильника банку с консервированными огурцами и поставил ее рядом с тарелкой на стол. - Вот теперь можно и начинать трапезу.
Старик сел за стол, открыл хлебницу и вытащил из нее половинку черного хлеба, затем взял нож и отрезал себе кусочек.
- Приятного аппетита, Шарик, - сказал Александр Петрович, взглянув на собаку. Та заканчивала вылизывать тарелку и вскоре уже сидела возле стола и смотрела на старика, не забывая барабанить хвостом по полу.
- Ненасытный ты Шарик, прям как человек. Все тебе мало. Так и быть, поем и потом еще черпак борща получишь, но это только, когда поем. Так что, дружок, жди.
Александр Петрович откусил кусок хлеба и принялся за картошку. Какой же она вкусной была! Ему казалось, что он никогда не ел ничего более вкусного. У него даже аппетит появился. Старик воткнул вилку в котлету и поднес ее ко рту. Внезапно, пораженный мыслью, замер. Рука дрогнула и медленно опустилась, котлета вернулась на тарелку.
- Что ж ты делаешь? - прошептал Александр Петрович. - Совсем недавно ты озаботился жизнью животных, а тут собрался съесть частицу живого существа. Не лицемерие ли это? Говорить одно, желать одно, а делать другое? Этого хочет твое сердце? Или может быть это желание твоего разума? Нет, мое сердце против лжи, против любого зла, оно хочет нести в мир добро и любовь, а не ненависть и смерть. Так почему же ты, - Александр Петрович коснулся вилкой котлеты так осторожно, словно боялся, что она живое существо, способное чувствовать боль, - ешь пищу из убиенных живых существ, убиенных на потеху и утоление голода других живых существ, возомнивших себя венцом творения, самовольно решающим кому жить, кому умирать. Невежественен человек и дела его невежественны. Прости мне мое невежество, - пробормотал Александр Петрович, глядя на кусок мяса перед собой. - Надеюсь, когда-нибудь оно все же покинет меня.
Старик взял тарелку и поднялся из-за стола.
- Шарик, это твоя еда, но не моя, - Александр Петрович наклонился и высыпал содержимое тарелки в собачью миску. - Ешь, мой дружок, ешь, - рука принялась гладить собаку, вновь уткнувшуюся мордой в миску и довольно махавшую хвостом. - Ешь, - вздохнул Александр Петрович и опустился на стул. - Где искать истину, как не в своем сердце. Где черпать мудрость, как не в своем сердце. Где найти удовлетворение, как не в своем сердце.
Александр Петрович встал со стула и подошел к шкафу с посудой. Открыв дверцу шкафа, старик достал чашку, после чего снял крышку с кастрюли с компотом и налил в чашку компот.
- Хорошо тебе, Шарик. Ты не настолько разумен, как я или какой иной человек. В своей разумности мы позволяем слишком многое из того, что не должны делать. Вместо того чтобы оберегать матушку-природу, мы ее убиваем, вместо того, чтобы жить в мире, мы развязываем войны, вместо того, чтобы любить, мы ненавидим. Жалок человек, жалок в своей разумности. Когда-то эта разумность его и уничтожит. Благо, мои глаза не увидят этого.
Александр Петрович поднес чашку к губам и отпил из нее, затем взял кусок недоеденного хлеба и сел на стул. Какое-то время старик сидел, ел хлеб и запивал компотом. Его взгляд был устремлен за окно, туда, где в своем невесомом танце кружились снежинки.
- Хоровод жизни и смерти, - пробормотал Александр Петрович, наблюдая за снежинками. - Жизни и смерти.
Старик улыбнулся. Ему казалось удивительным, то, что он не испытывал никакого страха, когда думал о смерти. Смирился ли он с ней или может быть стал чуточку мудрее?
- Что есть смерть? - Александр Петрович перевел взгляд на Шарика, вертевшегося возле ног. - Продолжение жизни или ее окончание? Необходимость или вынужденность? Добро или зло? Может старуха с косой на самом деле - прекрасная юная нимфа с флейтой?
Александр Петрович снова улыбнулся.
- И правда, почему старуха с косой, а не нимфа с флейтой? Так ли уж страшен волк, как его рисуют? А может это и не волк совсем, а безобидный ягненок? Знать бы ответ. Но тогда жизнь была бы скучна, а так есть над чем голову поломать.
Александр Петрович поднял голову и посмотрел на настенные часы. 9:55.
- Как время бежит-то, - пробормотал старик, вставая со стула. - И не угнаться за ним. Словно в шею кто его гонит... Пойду, Шарик, оденусь. Надо идти, а страшно. Знать бы куда идти, а так в неизвестность, на свой страх и риск.
Старик ушел в спальню. Шарик бросил взгляд на пустую миску и побежал следом за ним. В спальне Александр Петрович натянул носки, брюки, надел теплую рубашку, после чего подошел к письменному столу.
- Что же мне взять-то с собой? Ручку и тетрадь, и карточку пенсионную не забыть бы, есть на ней гривен восемьсот. На еду будет хоть. Только где ж она? В кошельке что ли?
Александр Петрович похлопал по карманам брюк, проверил карманы рубашки.
- Здесь ее точно нет, наверное, все же в кошельке, а кошелек в пальто должен быть. Ну да ладно, потом посмотрю. Сейчас надо записку что ли какую-то написать. Чтоб Надюша с Сашкой не волновались за зря, хотя понять они меня все равно не поймут, к сожалению, но хоть, надеюсь, в милицию не будут обращаться.
Александр Петрович сел на стул, открыл шухлядку и вытащил лист бумаги, затем взял в руку ручку и написал:
Глава 8. Мобильник
Александр Петрович вышел из дома и надел поводок на Шарика.
- Ты посмотри, как красиво-то вокруг, Шарик, - сказал старик, окидывая взглядом двор, сплошь покрытый белым одеялом зимы. - Это тебе не искусственная красота. Это природа.
Если бы кто-то находился в этот миг рядом со стариком, то услышал бы в голосе старика восхищение и даже некое почтение к природе. Но рядом никого, кроме собаки не было, никто не видел и не слышал того восторга, с которым Александр Петрович смотрел на мир вокруг него.
Но Шарика природа, казалось, волновала постольку-поскольку. Сейчас его занимали совсем другие мысли. Он подбежал к лавочке и принялся ее обнюхивать, затем, удовлетворившись учуянным, поднял ногу и выразил свое отношение к красоте лавочке. Наверное, собака была права. Красота старой лавочки ни шла ни в какое сравнение с красотой природы, которой продолжал любоваться старик.
В воздухе чувствовался небольшой морозец. Александр Петрович вытащил из кармана пальто перчатки и надел их.
- Идем, Шарик, - старик посмотрел на собаку. - Идем, нам надо продать телефон.
Александр Петрович двинулся через двор к арке между домами. Собака потрусила за ним. Старик с собакой прошли сквозь арку и вышли к проезжей части. Александр Петрович остановился у дороги и окинул ее взглядом: десятки машин проносились перед глазами, десятки людей сидели в салонах машин, и у каждого была своя судьба.
- Это ж как удивительно, - пробормотал Александр Петрович, разглядывая лица людей в машинах. - Сколько людей, сколько уникальных жизней, но почему-то у многих из этих людей один и тот же жизненный сценарий. Мы рождаемся, вырастаем, женимся или выходим замуж, растим детей, внуков, кому повезет то и правнуков, и умираем.
Александр Петрович поднял руку и снял перчатку.
- Если мы все разные, уникальные, отпечатки пальцев даже говорят разные у всех, так почему же у нас у всех одинаковая жизнь? Может программа какая внутри нас? Я вот ее выполнил, получается могу теперь спокойно себе умирать с чувством удовлетворения от прожитой жизни. Но, - Александр Петрович посмотрел на поток машин перед глазами, на прохожих, на парочку синичек, приютившихся на дереве, возле которого стоял, - но почему я не чувствую этого удовлетворения? Словно червь в груди гложет. Такое чувство, как будто что-то забыл сделать. Что-то более важное, чем все остальное в жизни. Как та вишенка, сначала надо было подумать о себе, о том, что хочет мое сердце. Звучит эгоистично. Но сердце-то не эгоистично. Оно заботится не о себе, а о других. Ведь, если так подумать, когда мы делаем то, что хочет наше сердце, это отражается не только на нас, а и на других и даже всем мире. Вот если взять меня. Мое сердце хочет, чтобы я поделился знаниями с другими. Где здесь эгоизм? Нет его. Если бы я это делал с корыстью, другое дело, но у меня нет корысти, значит, нет и эгоизма. Да, все правильно наши сердца не эгоистичны и не корыстны. Все это от лукавого, а если сердце - бог, то лукавый - разум. Вот оно что!
Александр Петрович рассмеялся. Шарик отвлекся от куста, который увлеченно обнюхивал, и взглянул на старика. Что-то похожее на выражение удивления появилось на морде собаки. Но заметив, что старик всего лишь издает какие-то непонятные звуки, заставлявшие его тело сотрясаться, Шарик вернулся к прерванному занятию. Но Александр Петрович не обращал внимания на собаку, взгляд его устремился вверх, к тучам, скидывающим на землю белые хлопья мерзлой воды.
- Вот из-за этого-то лукавого и страдает человек, - сказал старик. - Это ж если разобраться, то и войны, и преступления всякие, и семья распадается, - все из-за нашего разума. Гордыня, зависть, эгоизм, корысть, - все это слуги разума. Человек становится злым не потому, что у него сердце злое, а потому что его разум злой. Если бы человек слушал чаще свое сердце, мы бы не знали, что такое война, голод, вырубка леса, загрязнения рек. Мое сердце хочет мира, хочет любить и помогать, заботиться и познавать этот удивительный мир. Чувствую, что и другие люди этого хотят, но, - Александр Петрович вздохнул, - мы-то хомо сапиенсы, разумные, в этом-то и наша беда. Мы слишком полагаемся во всем на разум, мы превозносим его, поклоняемся ему. Но это не так уж и плохо, если мы умеем им управлять, но, - старик почувствовал, как дрогнуло сердце, - мы не умеем этого делать. Не человек управляет разумом, а разум управляет человеком. Беда, в этом и вся беда. Если бы человек научился быть не рабом, а хозяином своего разума, у него и жизнь другая была бы, по крайней мере, он мог бы на это рассчитывать. Моя жизнь тому подтверждение. Если бы я раньше жил сердцем и управлял разумом, может и не было бы той неудовлетворенности от жизни, которая владеет мной сегодня.
Тихий вздох вырвался из груди старика, плечи его поникли, голова опустилась.
- Идем, Шарик, - старик дернул за поводок и побрел вдоль дороги. Собака оставила в покое очередной куст и побежала следом.
Спустя десять минут Александр Петрович был уже на рынке и высматривал к кому бы обратиться со своей просьбой. Притянув Шарика ближе к себе, чтобы лишний раз не пугал окружающих, старик ходил между рядами, то и дело поглядывая на витрины магазинчиков с мобильными телефонами. У одного магазина старик остановился и вытащил из кармана телефон. Перед ним на витрине красовался точь-в-точь такой же, правда, тот, что был на витрине казался новее.
- Шестьсот пятьдесят гривен, - пробормотал Александр Петрович, взглянув на ценник телефона. - Это даже не пятьсот гривен. Может все же и удастся продать свой за четыреста.
- Вы что-то хотели? - в дверях магазинчика появился продавец, невысокий парнишка с хитрыми глазами и копной нечесаных волос на голове.
- Да я вот, - начал было Александр Петрович, но парнишка перебил его.
- Мобильники интересуют? Есть разные модели, выбирайте любой, сторгуемся.
Парнишка бросил взгляд на стариковский мобильник и продолжил.
- Ваш, я смотрю, староват уже. Купите себе новый телефон. Зачем вам старый? У меня все новые. Выбирайте, цены хорошие, не собаки, не кусаются.
- Нет, нет, - улыбнулся Александр Петрович. - Мне не нужен мобильный телефон. У меня есть. Я...
- Ничего что есть, - осклабился парнишка. - У меня их аж три. И вам еще один подберем. Выбирайте.
- Да мне не нужен телефон.
- Ну, нет, так нет, - парнишка развернулся и скрылся внутри магазинчика.
- Какая у нас нынче молодежь нетерпеливая, - Александр Петрович покачал головой, дернул поводок Шарика и направился следом за парнишкой внутрь магазина.
- О, - парнишка оторвался от компьютерной игрушки и поднял глаза на вошедшего. - Я вам ничем помочь больше не смогу, я только мобильниками торгую. И куда вы с собакой зашли? Здесь же вам не улица, а магазин, - парнишка обвел взглядом помещение, маленькую коморку, которую он гордо именовал магазином и добавил. - Вы мне покупателей отпугнете своей собакой.
- Да у меня Шарик добрый. Он не кусается, - Александр Петрович улыбнулся и погладил собаку, обнюхивавшую стойку с мобильными телефонами.
- Я тоже добрый, - ухмыльнулся парнишка. - Но иногда могу и укусить. Давайте, пока больше никого нет, говорите чего вам надо?
Старик раскрыл ладонь, на которой лежал его телефон и сказал:
- Мне бы продать его.
- Продать? Ну так че вы сразу не сказали? Дайте гляну, - парнишка взял в руки стариковский мобильник и принялся вертеть его в руках.
- Видите, - наконец-то сказал он после осмотра, - тут царапина и вот тут туже, а тут краска сдерлась, падал он у вас что ли?
- Нет, не падал, - ответил старик, пытаясь вспомнить, откуда у его телефона взялись царапины, легкие потертости были, а вот царапин не должно было быть.
В конце концов он мысленно махнул рукой на царапины и взглянул на парнишку без умолку перечислявшего недостатки телефона, о большинстве из которых старик слышал впервые.
- У этой модели динамики слабые и корпус непрочный, - между тем продолжал парнишка.
- Хороший динамик, - сказал Александр Петрович. - Я хорошо слышал тех, с кем разговаривал. И меня хорошо слышали.
- Ну, так это пока хороший, а через неделю, вторую станет плохим. Я знаю эту модель. В общем, двести, ну может разве что для вас двести пятьдесят гривен. Больше не могу дать. Не за что давать.
Старик едва не открыл рот от удивления.
- Как так, дести, двести пятьдесят гривен? Новый же, вон ценник, шестьсот пятьдесят гривен, а моему и года еще нет. Чуть потертый в одном или двух местах, а так ничем не отличается от того, что на витрине. Разве что цветом. Хотя бы гривен четыреста и готов отдать.
- Какие четыреста?! - воскликнул парнишка. - Да за четыреста гривен я новый купить могу. Двести пятьдесят и то, только для вас. Больше никак не получится.
- Если не получится, тогда не получится, - развел руками Александр Петрович, пряча телефон в карман брюк. - Пошли, Шарик. До свидания.
Старик дернул за поводок и направился к выходу. На улице он остановился, посмотрел по сторонам и пошел вдоль рядов с магазинами.
- Это купи телефон за шестьсот, а продай за двести пятьдесят. Где же это видано такое? - думал старик, шагая вдоль вереницы магазинов. - Эх, каждый на тебе хочет нажиться, каждый хочет залезть в твой кошелек. С ума все, что ли, посходили?
Александр Петрович остановился у еще одного магазинчика с мобильными телефонами. Недолго думая, он открыл входную дверь и вошел внутрь магазина. Кроме продавца, мужчины лет сорока, смотревшего на компьютере фильм, в магазине больше никого не было. Александр Петрович окинул взглядом помещение и направился к продавцу.
- Чем могу быть полезен? - спросил тот, оторвавшись от просмотра фильма. - Интересуют мобильные телефоны?
- Хочу продать свой телефон, - сразу перешел к делу старик. Вытащив из кармана телефон, он положил его на прилавок перед продавцом. - Можете мне помочь?
Продавец взял в руки мобильник.
- Сколько вы за него хотите? - спросил он старика.
- Хочу... хочу четыреста гривен.
Мужик поднял бровь и взглянул на Александра Петровича исподлобья.
- Могу дать за него триста гривен.
- И ни больше?
- Нет.
Александр Петрович вздохнул и произнес:
- Мало. Хотя бы четыреста гривен. Жить же надо за что-то. Пойду, может, кто больше предложит, - Александр Петрович забрал телефон и двинулся к выходу.
- Попробуйте, - ухмыльнулся продавец. - Может кто и предложит. Но я сомневаюсь.
- Видишь, Шарик, никто не хочет наш телефон за четыреста гривен, - сказал Александр Петрович, покинув магазин. - Триста, мало как-то. Пойду еще поспрашиваю.
Какое-то время Александр Петрович переходил от одного магазина к другому, предлагая телефон, но никто не хотел давать за него больше трехсот гривен. В конце концов старик остановился у последнего магазинчика, как раз у выхода с рынка.
- Делать нечего, Шарик, - сказал Александр Петрович, положив руку собаке на голову. - Придется за триста гривен отдавать. Все же это лучше, чем ничего. Сорок гривен в кошельке, еще триста и вот почти триста пятьдесят. Не ахти какая сумма, но на хлеб должно хватить. Ну, подожди меня здесь, - старик привязал собаку за решетку на окне магазина и вошел внутрь.
- Здравствуйте, - сказал Александр Петрович, повернувшись к девушке, сидевшей за прилавком и читавшей книжку. Темненькая, худенькая, невысокая ростом. Старик улыбнулся. Чем-то эта девчушка напомнила старику его Надюшу в молодости.
- Здравствуйте, - отозвалась девушка и отложила книгу в сторону. - Вы что-то хотели?
- Да я вот хожу из одного магазина в другой, а все без толку, - добрая улыбка и не думала сходить с губ старика. - Еще и Шарика своего таскаю за собой. Там на улице ждет, - пояснил старик, заметив удивленный взгляд девушки. - Телефон хочу продать, только вот никто не хочет его у меня покупать. Говорят, много прошу. Но деньги уж больно нужны.
Старик вытащил из кармана пальто мобильник и положил его на прилавок. Девушка посмотрела на телефон, затем взяла его в руки.
- А сколько вам за него предлагают? - спросила она, разглядывая телефон.
- Триста гривен.
- А сколько вы за него хотите?
- Хотя бы четыреста гривен, - виновато улыбнулся Александр Петрович.
- Четыреста гривен вам за него никто не даст, - девушка подняла глаза на старика и улыбнулась в ответ. - Но знаете что, если хотите, то я уж, так и быть, заберу у вас его за триста пятьдесят гривен. Все равно больше вам никто не даст.
- Я уже убедился, - сказал старик. - Никто и триста пятьдесят гривен не хотел давать, вы первая. Ну, деваться мне все равно некуда, соглашусь и на триста пятьдесят гривен.
- Можете считать, что вы мне понравились, - улыбнулась девушка и достала из-под прилавка деньги. Отсчитав триста пятьдесят гривен, она протянула их старику. - Возьмите.
- Спасибо вам большое, - Александр Петрович снял перчатки и взял деньги из рук девушки. Достав кошелек из внутреннего кармана пальто, он положил туда деньги. Спрятав кошелек, старик опять надел перчатки. - Вы мне очень помогли. А что вы читаете? - поинтересовался Александр Петрович, заметив книгу.
- Да так, дамский роман, - улыбнулась девушка, бросив взгляд на книгу.
- Дамский роман? Это такой, в котором много красивой любви, романтики и страсти?
- Ага, вы правы, - девушка взяла в руки книгу. - "Полуночная страсть" называется. Красивой любви здесь столько, что аж завидно становится. В книгах так все красиво описывается, только вот в жизни, к сожалению, не все так красиво, как в книгах.
- Может быть, может быть, - улыбка на губах старика стала шире. - Знаете, мне всегда было интересно, что женщины ищут в таких вот, - Александр Петрович указал на книгу в руках девушки, - романах. Просветите меня?
- Вряд ли я могу вам сказать за всех женщин, - улыбнулась девушка. - Но про себя могу сказать. В таких книжках не так как в жизни, здесь больше чувств, больше страсти, больше самой жизни. Этим они и нравятся мне. Любовь здесь искренна, без фальши, без обмана. В общем, другая, не такая, как в реальной жизни.
- Могу предположить, в таких книгах женщины ищут то, о чем мечтают в реальной жизни. Так?
- Ну да, - вздохнула девушка и положила книгу на прилавок. - Знаете, иногда я даже представляю себя главной героиней книжки, - улыбнулась девушка.
- А что вам мешает в реальной жизни найти то, что вы ищете в книге?
- Не знаю. В жизни все не так. Здесь люди другие. И... и мужчины другие. Больше о себе думают, о карьере, деньгах, красивых машинах. О женщинах они вспоминают только тогда, когда…, - смущенная улыбка появилась на губах девушки. - Думаю, вы сами понимаете. В книгах мужчины романтики, для них женщина важнее всего - важнее карьеры, денег, машины. Ради женщины они готовы на любые безумства, готовы даже рисковать жизнью ради любви. А в жизни... в жизни для них нет ничего важнее карьеры, денег, посиделок с друзьями, ну или просмотра футбола по телевизору. Они цветы даже если и дарят, то только по праздникам. Вот такие вот наши мужчины. Поэтому вот и приходится искать любовь в книжках, - печально заключила девушка и посмотрела на старика.
- Значит вы хотите, чтобы ваш молодой человек дарил вам цветы не только по праздникам? Кстати, а как вас зовут? Неправильно как-то общаться с человеком и не знать его имени.
- Марина, - улыбнулась девушка. - А вас как?
- Очень приятно, Марина. А меня Александр Петрович.
- И мне очень приятно познакомиться... Знаете Александр Петрович, я вам честно скажу, как и любая девушка, я хотела бы, чтобы мой молодой человек дарил мне цветы не только по праздникам, хотя бы раз в месяц. Мне бы и этого хватило, но, на самом деле, это и неважно совсем. Больше всего я хотела бы, чтобы он дарил мне не цветы, а свое внимание. Для девушки это очень важно.
- Я с вами полностью согласен, Марина. Женщина без мужского внимания, как цветок без воды, жить не может.
- Вот-вот, - улыбнулась Марина. - Как цветок без воды или без солнца. Нам и не надо, по-большому счету, ничего кроме внимания. Ни дорогих машин, ни вилл, ни бриллиантов, чуточку внимания, ласки и заботы.
- Марина, неужели ваш молодой человек не может вам дать столь малого? - спросил Александр Петрович, взглянув на Марину.
- Со своим молодым человеком я рассталась два месяца назад. И знаете, нисколько не жалею. Работа, телевизор, друзья, ноутбук, иногда я, работа, телевизор, друзья, ноутбук, опять иногда я, и так снова и снова. Я не выдержала и бросила его. Устала я от такой жизни. Устала быть дополнением. Теперь вот пока что ни с кем не хочу встречаться. Хочу немножко пожить для себя. Говорят, надо верить в лучшее. Я вот и верю, что когда-нибудь встречу своего принца, который хотя бы немножко будет похож на книжного, - улыбнулась Марина.
- Знаете Марина, и правда, надо верить в лучшее. Если вы мне позволите, я дам вам два небольших совета.
- Конечно позволю, - улыбнулась Марина. - Вы прожили больше, чем я. Больше знаете о жизни.
- Эх, если бы возраст делал человека мудрее, - как-то печально проговорил Александр Петрович. - К сожалению Марина, это совсем не так. Возраст не делает человека мудрее, чтобы ни говорили другие люди, хотя вот совсем недавно я и сам так думал, но сегодня, с каждым новым днем все больше и больше понимаю, что очень мало знаю о жизни. Я прожил шестьдесят лет на этой чудесной планете, но так и не узнал самого главного - как жить так, чтобы наслаждаться жизнью, а не страдать, как получать от жизни каждый день удовлетворение, а не новую порцию страданий. И только совсем недавно, на шестьдесят первом году жизни, мне открылась эта истина. Я хотел бы поделиться ею со всем миром, но, к сожалению, люди невежественны, многие из них думают, что и сами прекрасно знают, как жить. И я так думал, а к чему пришел? К тому, что провел свою жизнь, словно в тумане, из которого еле выбрался, а другие так и сидят там, бродят словно, помните мультфильм? Ежик в тумане? Вот так вот и бродят люди в этом тумане невежества всю жизнь. А когда приходит время умирать, - вздох вырвался из груди старика, - они оборачиваются назад и видят, что в их жизни было больше слез, чем улыбок, страданий, чем счастья.
- Знаете Александр Петрович, мне только двадцать три года, а я уже чувствую, что с моей жизнью что-то не так.
- У вас, Марина, еще все впереди. Ваша жизнь только начинается, и в ваших силах сделать ее счастливой.
- Как? - девушка подняла глаза на старика.
- Ответ на ваш вопрос очень прост и состоит он всего лишь из двух слов - живите сердцем. Всегда слушайте свое сердце. Чувствуйте мир, чувствуйте других людей, слушайте себя. Всегда поступайте так, как говорит вам ваше сердце. Иногда эти поступки могут казаться глупыми, но это не так. Наше сердце очень мудрое. Оно знает ответы на любые наши вопросы. Оно стремится к тому, чтобы мы были счастливы, и не один, два дня, а всю нашу жизнь. Наше сердце доброе, заботливое и сострадательное. Оно хочет любить и помогать.
- Вы действительно так считаете?
- А вы, Марина, думаете иначе? - улыбнулся старик.
Тишина непроницаемым одеялом окутала помещение на секунду-другую.
- Нет, - нарушил тишину тихий голос девушки.
- Вот видите, - добродушно сказал Александр Петрович. - Человек доброе существо, но... но невежественное.
- А какими двумя советами вы хотели со мной поделиться? - спросила Марина.
- Я уже и забыл про них, - улыбнулся старик. - Хорошо, Марина, что вы мне о них напомнили. Я вот что думаю. Для начала хорошо было бы вам полюбить себя.
- Это как? - растерялась девушка.
- А вот так, - рассмеялся Александр Петрович. - Вы хотите любить и быть любимой, правда?
- Конечно, кто же этого не хочет.
- То-то и оно. Каждый хочет, но не каждый получает. Полюбите тот уникальный организм, которым вы являетесь. Больше заботьтесь о своем теле, внутреннем мире, испытывайте больше добра к себе, проявляйте больше заботы, берегите себя, не позволяйте другим оказывать на вас дурное влияние. Например, когда вам говорят делать что-то такое, что идет вразрез с тем, что хочет ваше сердце. Для того чтобы любить себя вам вовсе ненужно баловать себя покупкой каких-то вещей, очень может быть даже дорогих. В действительности нам они совсем не нужны. Мы и без них можем быть счастливы. Счастье не в обладании, а в сострадании, в любви к себе, к окружающему миру, к природе, к другим людям. А вот вам, Марина, и второй совет. Люди несовершенны и мало кто из них стремиться к тому, чтобы стать хоть чуточку совершеннее, чем есть, но я верю, что такие люди все же есть. Поэтому прежде чем дарить будущему парню свою любовь, задумайтесь вот над чем, тот ли это парень, о котором вы мечтали, будет ли он стараться улучшать ваши отношения или будет довольствоваться тем, что есть. Любовь, Марина, это парная игра. Если один любит, а второй всего лишь, как говорят, позволяет себя любить, такие отношения обречены. Такой прекрасный цветок, как любовь цветет только в том саду, где два садовника заботятся о нем, а не один. Вот это и главное в отношениях. Отношения, как поле, их надо возделывать, а для этого нужны усилия, усилия двух человек.
Александр Петрович взглянул на часы на руке и улыбнулся
- Ого, скоро час дня, - сказал старик. - Долго же мы с вами, Марина, общались. Но я нисколько не жалею об этом. Мне было очень приятно с вами поговорить.
- Мне тоже, Александр Петрович. Было очень приятно с вами поговорить. И... и спасибо вам большое. Вы на многое мне открыли глаза.
- На здоровье, Марина, - улыбнулся старик. - Всего вам хорошего. Живите сердцем, и счастье вас не обойдет стороной.
Александр Петрович развернулся и собрался было выйти на улицу, но Марина его остановила.
- Александр Петрович, а знаете что?
Старик повернулся к девушке.
- Возьмите это, - сказала Марина, протягивая старику пятьдесят гривен. - Ваш телефон стоит четыреста гривен, а не триста пятьдесят.
Александр Петрович замер. Растерянная улыбка появилась на лице старика.
- Берите, берите, - сказала Марина, подбадривая старика. - Так... так хочет мое сердце.
Александр Петрович понимающе улыбнулся и взял из рук девушки деньги.
- Спасибо вам, Марина.
- Пожалуйста, - отозвалась девушка. - И не забудьте свою карточку.
- Какую карточку?
- А которая в телефоне. Симка.
- Ах вот оно что.
Марина открыла заднюю крышку мобильника и достала сим-карту.
- Она вам может еще пригодиться.
- Может и так, - Александр Петрович спрятал сим-карту в карман пальто. - Спасибо вам, Марина.
- Это вам спасибо, Александр Петрович. Приходите еще.
- Может как-то и зайду, - улыбнулся старик. - До свидания, Марина.
- До свидания, Александр Петрович.
Старик вышел на улицу. Радостная улыбка сияла на его лице. Он чувствовал, как внутри разливается тепло. Он был горд собой. Хоть советом, но он помог человеку. Осознание этого наполнило его сердце огнем искреннего счастья.
- Ради этого стоит жить, - пробормотал Александр Петрович, пряча в кошелек пятьдесят гривен.
Старик отвязал Шарика и направился к выходу с рынка.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги