Учитель покаяния. Жизнеописание святителя Игнатия (Брянчанинова)

Детство

Дмитрий Брянчанинов, вымоленный родителями во время их благочестивого паломничества по святым местам, родился 6 (19) февраля 1807 года, был молитвословлен и 9 (22) февраля крещен в Покровской Комельской церкви. Его восприемником при крещении стал статский советник Дмитрий Иванович Самарин[11].

После Дмитрия родились Александра, в замужестве Жандр, Петр, София, в замужестве Боборыкина, Михаил, Елизавета, в замужестве Паренсова, Александр, Семен и младшая Мария, в замужестве Купреянова.

Среди детей сами собой образовались дружные пары: Митенька и Петруша, Сенюшка и Лизанька; Сонечку и старшего брата всю жизнь связывали исключительные узы дружбы; младшие Миша и Маша были настолько неразлучны, что в семье их шутя называли «Мишмашак»; Сашенька одинаково ладил со всеми; любимая отцом, но нелюбимая матерью Александра держалась одиноко.

Задумчивый, замкнутый, всегда грустный Дмитрий был непререкаемым авторитетом для братьев и сестер, которые чувствовали, что он духовно был много выше их. Умный, не по летам серьезный, никогда не принимавший участия в детских проказах, никогда даже в шутку не сказавший ни слова лжи, Дмитрий имел большое влияние на детей, был их старшим товарищем и советчиком.

Любимой игрой младших Брянчаниновых было бегать взапуски и бороться. Петр Александрович вспоминал, что Дмитрий Александрович никогда не пользовался во время борьбы преимуществами старшего по возрасту. Напротив, он поощрял неуступчивость и попытки сопротивляться: «Не поддавайся, защищайся»[12].

Детство святителя было «преисполнено скорбей»[13]. Впоследствии, умудренный жизнью, он писал: «Искушения и скорби ниспосылаются человеку для его пользы: образованная ими душа делается сильною, честною пред Господом своим»[14]. Главными средствами воспитания Александр Семенович считал неумолимую строгость, суровость и жесткую систему наказаний. Дети трепетали от страха перед ним так же, как и подчиненные слуги. Нянька Ефимовна старалась скрыть от него их проступки, желая избавить своих питомцев от немедленного и строгого возмездия. Напротив, дядька Доримедонт Дмитриевич, всецело преданный своему хозяину, не считал возможным скрыть от него самую малейшую провинность детей. «…Любовь к детям скрывалась здесь, как недостойная слабость. То было царство розги».

Однажды, вытерпев незаслуженное наказание, младшая дочь Мария запротестовала, после чего ее высекли второй раз уже до обморока. Михаил нечаянно услышал в деревне разговор о мошенничествах старосты и прибежал домой рассказать об этом отцу. За вмешательство в дела взрослых его секли, а самолюбивый мальчик, чтобы не закричать, прокусил себе во время порки руку до крови. Один из сыновей был высечен розгами за неправильно произнесенную французскую фразу[15]. По утрам детей держали впроголодь, жестко соблюдая установленную систему воспитания. После чашки жидкого чая с парой пшеничных булок или сухарей они ничего не ели до самого обеда. Няня Ефимовна тихонько старалась утолить голод детей кусочками ржаного хлеба. «Те ломтики хлеба, что нам Ефимовна совала тайком, были милостыней!» – дрожащим от волнения голосом рассказывал Петр Александрович впоследствии.

Однажды «в Покровское приехал знакомый помещик с подростками-сыновьями. Вследствие этого уроки Митеньки и Петруши были прекращены: надо было занимать гостей. Мальчики ходили гулять очень степенно, без шалостей, так как уже не считали себя детьми. Полюбовались на фонтан, посидели в гроте и к чаю возвратились. Для молодых господ чай был сервирован отдельно от взрослых. Прислуживал им дядька. К чаю были поданы сдобные сухари из белой муки – по адресу гостей, и другие, из домашней пшеничной, – для своих. Но Митенька и Петруша, среди разговора, взяли и себе по два белых сухаря, как брали их гости. “Не из жадности, – уверяю, – говорил Петр Александрович, рассказывая впоследствии этот случай в нашем доме, – а потому что унизительно было показать гостям, что нам не дают есть того же, что им…” Дядька видел преступление и донес. По отъезде гостей обоих братьев поставили на три часа на колени, заставив их при этом держать по белому сухарю во рту. Все домочадцы ходили мимо и видели это. “Стыдно нам было, Машенька, убийственно стыдно. Сухари во рту тают, проглотить не смеем… А главное, – стыдно, – рассказывал с горьким выражением старик. – Ну, и обидно. Не маленькие ведь мы были… За что?”»[16]

Дети во время разговора с Александром Семеновичем стояли, вытянувшись по струнке. Когда он по утрам спускался вниз, они ожидали отца у нижней ступени лестницы и целовали простертые к ним отеческие руки. Встречая его из поездок, стояли у переднего входа с непокрытыми головами[17]. В старости Александр Семенович признался: «Старших я держал строго – и проиграл, меньших баловал – и ничего не выиграл»[18].

Старшие братья одно время лелеяли мечту о бегстве, но более рассудительный Митенька понимал невозможность этого и однажды на нетерпеливый вопрос Петруши быстро написал на оконном стекле: «От папеньки никуда не убежать»[19]. В больших, темных глазах старшего брата глубоко таилась безнадежная грусть, «при виде которой чуткому человеку сделалось бы холодно».

Скрытность и мучительный страх детей перед отцом простирались до такой степени, что они не смели сказать ему о самом необходимом. Однажды Дмитрий вместе с Александром Семеновичем купался в реке Талице и так остыл, что дрожал всем телом. Мальчик не только не посмел выйти на берег прежде отца, но даже сказать ему о своем желании. Это купание подорвало его здоровье на всю жизнь. Святитель Игнатий писал об этом случае из Пятигорска: «Я очень простудился лет двенадцати, купаясь в ключевой речке Талице, протекающей неподалеку от села Покровского, моего месторождения, в Грязовецком уезде. О простуде моей я боялся сказать кому следует, опасаясь взыскания. Но простуда была очень сильна, и я с того времени почувствовал, что мое здоровье и самые силы изменились»[20]. Суровое воспитание выковало из младших Брянчаниновых людей высокой, строгой честности, с серьезным отношением к жизни: «Святые отцы утверждают, что только тот получит знание хорошо приказывать, кто предварительно приобрел знание повиноваться»[21].

Александр Семенович постарался дать детям возможно более полное образование. Каждый день свежая тройка привозила из Вологды и увозила обратно после занятий лучших учителей Вологодской семинарии и гимназии. Два учителя постоянно жили в доме. Одним из них был талантливый студент семинарии Левитский, преподававший Закон Божий, о котором впоследствии епископ Игнатий всегда вспоминал с благодарностью. Отец обращал особенное внимание на способности и дарования детей, стараясь развивать природные таланты к музыке, живописи, литературным трудам. Самым одаренным ребенком был старший Дмитрий. После занятий науками он успевал учиться каллиграфии, рисованию, упражнялся в нотном пении и играл на скрипке, – ему все давалось легко. Отличали первенца особенная красота, изящество и благородство. Старший сын был любимцем матери.

Внешним воспитанием девочек занималась постоянно жившая в доме гувернантка француженка. Но основное влияние на формирование их юных сердец оказывала смиренная, кроткая, беззаветно преданная детям няня Ефимовна. В молодости она мечтала выйти замуж за любившего ее и любимого ею садовника Филадельфа, но барыня Софья Афанасьевна не представляла себе, что могла бы кому-то другому поручить детей и не позволила ей думать о замужестве. Ефимовна отдала своим питомцам всю нерастраченную, горячую любовь нежной, заботливой души. Дядька Доримедонт, которому было вменено в долг наблюдать за старшими мальчиками, исполнял свои обязанности честно. Он жалел братьев, плакал, но в ответ на просьбы умолчать об их проступках говорил одно: «Не могу». Действительно, он никогда не помышлял обмануть, хоть в мелочи, полностью доверявшего ему барина.

Особое внимание следует уделить религиозному воспитанию Дмитрия Александровича. Благодаря примеру благоговейного отношения родителей к храму и святыне, мальчик с раннего детства усвоил почтительное отношение к церкви. Он любил посещать богослужения, молитвенное правило утром и вечером приучал себя не просто вычитывать, но старался глубоко и внимательно вдумываться, вслушиваться сердцем в слова молитвы. Это неспешное, внимательное молитвословие углубляло благоговейное отношение ко всему священному. Но Дмитрий молился не только в установленное время, поскольку душа его настоятельно требовала частого обращения к Богу: «Я не имел кому открыть моего сердца: начал изливать его пред Богом моим»[22].

Липовая аллея в Покровском

Любимым чтением старшего сына Брянчаниновых было старинное пятитомное издание «Училища благочестия». Пимены, Сисои и Макарии производили на него необычайно глубокое впечатление. К Святому Евангелию он относился с особенным чувством умиления, размышлял о прочитанном, но до времени «завеса, изредка проницаемая, лежала для [него – Ред.] на Евангелии», поскольку это – «книга жизни, и надо читать ее жизнию»[23]. Псалтирь мальчик читал, прилагая ее чудные стихи к своей собственной жизни, к своему сердцу. Так, дядька Доримедонт докладывал Софии Афанасьевне, что «Димитрий Александрович изволили в постели читать наизусть псалом «Помилуй мя, Боже, яко попра мя человек…» (Пс. 55). Изволили сказать: «Этот де псалом ко многим подходит»[24].

«Беседа и общество ближних очень действует на человека. Беседа и знакомство с ученым сообщает много сведений, с поэтом – много возвышенных мыслей и чувствований, с путешественником – много познаний о странах, о нравах и обычаях народных. Очевидно: беседа и знакомство со святыми сообщают святость»[25].

Суровость воспитания, ранняя потребность в уединении, ранняя замкнутость, невозможность открыть свое сердце никому, кроме Господа, глубокое влечение души к духовной жизни, обаяние образов святых подвижников древности наложили свой отпечаток на Дмитрия Александровича: «Мысль, часто парившая к Богу молитвою и чтением, начала мало по малу приносить мир и спокойствие в душу…»[26]. Занятия с одаренным и благочестивым преподавателем Левитским помогли усвоить догматы Православной Церкви и заложить твердое основание Православного вероисповедания. Пятнадцатилетним юношей Брянчанинов почувствовал, что «несказанная тишина возвеяла в уме и сердце» его, и полагал, что таковым было обычное состояние всех людей. Подойдя к порогу юности, Дмитрий Брянчанинов сознательно избрал для себя жизненный путь. Архиепископ Херсонский и Таврический Гавриил бывал в доме Брянчаниновых. Из детей наибольшим расположением его пользовался старший Дмитрий, о котором он просил Александра Семеновича: «Уступите его в монашество!»[27].

В конце лета 1822 года, когда Дмитрию Александровичу шел шестнадцатый год, Александр Семенович повез его в Петербург, желая определить в Главное Инженерное училище, лучшее военное заведение своего времени.

В дороге, проезжая мимо Шлиссельбурга, отец неожиданно спросил сына о его намерениях. Пораженный Дмитрий откровенно ответил, прежде попросив Александра Семеновича не гневаться на него, что всякой службе предпочитает службу Царю Небесному и желает идти в монахи[28]. Отец не придал серьезного значения словам своего первенца.