Удача в подарок, неприятности в комплекте

Глава 15. Всем преградам вопреки

Алексей никогда не верил в приметы и предчувствия, стараясь во всём и всегда полагаться на доводы разума. Только вот перемещение в прошлое, встреча с Лизой и пробудившаяся в сердце любовь пошатнули рационалистические устои, наглядно показав, что «есть много странного на свете, друг Горацио». Поэтому, когда в душе раскалённым угольком вспыхнуло беспокойство за Елизавету Андреевну, господин Корсаров не стал от него отмахиваться или заглушать, наоборот, прикрыл глаза, пытаясь понять, что происходит. Видение не заставило себя ждать: Алексей перенёсся на бал-маскарад, обещавший так много веселья, но завершившийся двумя смертями. Вокруг кружились в танце пары, звенели голоса, слышался задорный смех, играла музыка. Корсаров напряжённо осматривался, понимая, что это шанс увидеть того, кто отравил вино в выпитом Катериной бокале. Танцующие пары мешали обзору, следователь подошёл ближе к столику и замер, словно притаившийся в засаде тигр. Вот опустилась в кресло рядом со столиком Лиза, попросила Петеньку принести её ликёра, вот сам Алексей увлекает её на танец… Корсаров не сдержал счастливой улыбки, вспомнив нежные пальчики госпожи Соколовой в своей руке, но тут же встряхнулся и впился взглядом в возвращающегося Петра, в чьей руке был зажат бокал. Тот самый, с отравленным вином! Рядом с Петром шла Катерина, что-то внимательно выслушивая и время от времени кивая. Судя по тому, как девушка ловила каждый взгляд и внимала каждому слову Петра Игнатьевича, чувства, испытываемые к нему, были очень сильными. Петенька поставил бокал на стол, коснулся губами Катюшиной руки и непринуждённо, словно всю жизнь только этим и занимался, спрятался за гардиной. Катерина дождалась, когда Лиза вернётся, с мстительными огоньками в глазах и сладкой улыбкой на губах, что-то беззаботно щебеча, выхватила у неё бокал буквально из-под самого носа и сделала небольшой глоток вина, подтверждая победу и украдкой поглядывая на гардину, мол, вот видишь, я сделала всё, как ты просил. Я же молодец, верно?

Когда началась суматоха вокруг отравившейся Катерины, Пётр осторожно покинул своё убежище и никем не замеченный поднялся наверх, к Ольге. На краткий миг замер у кровати, любуясь сладко спящей девушкой, переводя взгляд с разметавшихся по подушке кудрей на розовые, чуть приоткрытые во сне губы, с тонкой белоснежной руки на чётко очерченную покрывалом грудь, вздохнул с лёгким сожалением, а затем подхватил подушку, накрыл ею лицо Ольги и всем телом навалился на несчастную жертву, лишая её даже призрачного шанса на спасение.

Алексей вздрогнул, сжал ладонями пульсирующие от боли виски. Видение развеялось, оставив после себя уже привычную головную боль и тошноту, обращать внимания на кои не было ни единой секунды, ведь смертельная опасность нависла над Лизой. Корсаров бросился к двери, но пошатнулся и едва устоял на ногах из-за проклятой слабости, превратившей колени в подобие желе. Стул, за который он уцепился в попытке удержать равновесие, рухнул на пол со страшным грохотом, ударившим по ушам, точно артобстрел. На шум прибежали Василий Харитонович с Фёдором Ивановичем, бросились к следователю, помогая встать на ноги.

- Лиза, - с трудом, преодолевая тошноту, прохрипел Алексей, - Пётр хочет её убить.

Василий Харитонович завернул что-то настолько витиеватое, что привычный к более примитивным конструкциям Корсаров сначала принял за комплимент, и рявкнул:

- Где они?

Следователь помотал головой:

- Не знаю. Но найду. Оружие возьмите.

Говорить короткими рублеными фразами было проще, не так тошнило, да и головная боль ослабевала. Алексей с трудом дотянулся до саквояжа, вынул оттуда оружие и спрятал во внутренний карман пиджака.

- Может, - начал было Фёдор Иванович, но Корсаров не стал его слушать, опять головой покачал, прогоняя туман перед глазами:

- Нет, я иду с вами. Без меня не найдёте.

Весь путь до овражка Василий Харитонович удивлялся тому, как уверенно идёт господин следователь, словно он заранее знал о замыслах Петра и месте, куда тот поведёт Лизу. В некотором роде так оно и было, Алексей словно бы раздвоился, находясь одновременно и с Лизой, влекомой окончательно обезумевшим убийцей, и с её родственниками. Когда Петенька оттолкнул Елизавету Андреевну к сосенке и прицелился, Корсаров выхватил револьвер и выстрелил прежде, чем Василий Харитонович и Фёдор Иванович успели что-либо сообразить. Снайперское прошлое дало о себе знать, два выстрела слились в один, Пётр с простреленной головой рухнул на землю, а Лиза, коротко вскрикнув, упала прямиком в овражек.

- Лиза!!! – закричал Алексей, рванулся вперёд и кулем осел на землю. Из носа следователя потекла кровь.

- Да… ё… б… - Фёдор Иванович был лаконичен как никогда.

Василий Харитонович сбегал к овражку, осторожно достал племянницу, зажал ладонью сочащуюся у неё из плеча кровь, сел на землю и, вытерев лицо трясущейся ладонью, выдохнул:

- Врача звать надо.

Когда Софья Витольдовна увидела окровавленную Лизу на руках у Василия Харитоновича, весь мир померк у неё пред глазами. Женщина громко охнула, привалилась к стене, чувствуя, что ноги перестали держать, а во рту пересохло так, что, казалось, шевельни языком и раздерёшь нёбо в кровавые лохмы. В голове могильным набатом билось лишь одно, доводя до приступа безумия: «Не сберегла, всё напрасно, Лизы больше нет». Хотелось выть, в клочья раздирать одежду и лицо, кричать, орать, визжать до потери голоса и кровавой пены изо рта.

- Что… с ней? - прохрипела Софья Витольдовна, таким жутким голосом, что даже самой страшно стало.

Василий Харитонович ещё раз проверил пульс на шее Лизы, облегчённо вздохнул:

- Жива, Алексей Михайлович успел вовремя.

- Если бы этот следователь, как Вы говорите, успел, - процедила госпожа Абрамова, стискивая кулаки так, что ногти врезались в ладонь, - Лизонька не была бы сейчас окровавленной и в беспамятстве.

Василий нахмурился, глазами сверкнул, но Фёдор Иванович не дал разгореться спору, произнёс непривычно мягким тоном:

- Мы устали, переволновались, предлагаю, пока доктор осматривает Елизавету Андреевну и Алексея Михайловича…

- А с этим-то что? – недобро процедила Софья Витольдовна.

Господин Колокольцев надул щёки, философски воззрился в потолок, изрёк тоном оракула, комично копируя Феликса Францевича:

- Полагаю, перенапряжение сил душевных и физических, ведь господин Корсаров не только изобличил душегуба, им, представьте себе, оказался Петенька, но ещё и спас Лизу из лап злодея.

- Значит, злодей пойман, - медленно повторила госпожа Абрамова, ничуть не удивляясь тому, кто именно им оказался, ей Петенька никогда не нравился, как, впрочем, и любой другой мужчина, дерзнувший покуситься на Лизоньку. – А с господином Корсаровым что? Он жив?

- Жив, - коротко отрубил Василий Харитонович, коему не понравился излишне хищный блеск в глазах родственницы.

- Но очень слаб, - трагически вздохнул Фёдор Иванович, - еле до дома добрался, мне помогать пришлось. До его покоев я уж, простите великодушно, господина следователя не дотащил, в малой гостевой оставил.

Софья Витольдовна позвонила в колокольчик, приказала явившейся на зов горничной Глафире подать чаю, а сама вышла из комнаты, сказав, что хотела бы лично поблагодарить господина следователя за спасение Лизоньки. В малой гостевой женщина подошла к крепко спящему Алексею, пару минут постояла, глядя ему в лицо и что-то бесшумно шепча, после чего сорвала с груди артефакт (не зря из ларца достала, как знала, что он пригодится, сердце вещее не обманешь!), бросила его на пол, так что мелкое крошево осколков брызнуло в разные стороны, и громким речитативом произнесла:

- Возвращайся туда, откуда пришёл, забудь это место, людей, с коими тут встретился, дороги, которыми хаживал. Пусть воспоминания сии сотрутся из памяти твоей и исчезнут из сердца. Силою забудь-камня запечатываю память и тебе, и Лизе, пусть она не вспоминает о тебе, пусть образ твой исчезнет из сердца её. Возвращайся туда, откуда пришёл. Силою камней магических запечатываю тебе дорогу сюда. Прочь!

Когда было выкрикнуто последнее слово, Алексея окутала серебристая пелена, подобная мерцающей воронке, а едва она развеялась, ничто в комнате не напоминало о столичном следователе, он исчез безвозвратно.

Алексей

Я стоял посреди улицы и чувствовал себя дураком даже не в квадрате, в бесконечности. Такое впечатление, словно я только что вынырнул из пьяного угара, хотя совершенно точно помню, что утром не пил. И вообще, собирался начать новую жизнь, шёл к Никите устраиваться на работу. Чёрт побери, я даже о продаже квартиры договорился, причём находился, точно помню, в здравом уме и здравом же теле! Так откуда взялось стойкое ощущение, что я был где-то в другом месте, причём другом больше даже не географическом, а временном смысле? Почему меня гложет тоска по дорогому человеку, которого я потерял? Нет, это-то как раз понятно, недавно была годовщина со смерти Лики, вот меня и накрыло… Я споткнулся и замер, словно молнией поражённый. Тянуло меня не к Лике, это совершенно точно. Что за чёрт, у меня после её смерти женщин не было, да я даже смотреть на них не мог!

«Была, - упрямо шептал внутренний голос, к которому я привык прислушиваться, - и сейчас есть, тебе нужно вспомнить».

Я прикрыл глаза, едва ли не силой вырывая из памяти размытые образы и смутные пятна. Резкий звук клаксона уничтожил старательно возводимый мной призрачный силуэт, заставив вздрогнуть от неожиданности и резко отпрыгнуть к обочине дороги.

- Э, дарагой, зачем людей подставляешь, да? – кавказец на потрёпанном «Вольво» зацокал языком, неодобрительно качая головой. – Я к брату на свадьбу еду, праздник у меня, да? Я в тюрьму не хачу, а ты под колёса кидаешься. Мне же не паверят, если я скажу, что ты сам убиться хотел, вай, как не хорошо, зачем себя жизни лишать, зачем другим праздник портить? Ты же мужчина, надо стойко удары сносить!

- Прости, дорогой, - я прижал ладонь к груди, – задумался, машину не заметил. Счастья твоему брату с молодой женой. Если дочка родится, Лизой назовите!

Водитель расплылся в улыбке, распахнул дверцу машины:

- Ай, харошего человека и подвезти не жалко. Садись, дарагой, мигом домчу, дарога песней покажется!

Я отказываться не стал, послушно сел в машину, гадая, из каких глубин памяти вынырнуло имя Лиза и, самое главное, почему на него такой щемящей нежностью отзывается сердце? Не-е-ет, нужно срочно к Никитке, пусть он разбирается в извивах моей памяти, а то у меня, кажется, раздвоение личности началось.

Никита моему появлению не удивился, впрочем, Князя удивлённым я вообще видел редко, он виртуозно экранирует эмоции. Выслушал он меня внимательно, затем ближе к окну попросил сесть и голову запрокинуть. Я поёжился, терпеть не могу промывания мозгов, но сейчас не до капризов, нужно понять, что вообще происходит. Никита буравил меня взглядом минут пять, потом вернулся за стол, задумчиво потирая подбородок.

- Ну что, кодироваться или сразу домовину заказывать? – я усмехнулся, растирая виски в попытке унять боль. Мда, метод сканирования памяти не только неприятный с этической точки зрения, но ещё и болезненный.

- У тебя стоит мощный ментальный блок, - Никита покачал головой, - конечно, его можно снять, но…

- Но?

- Это будет весьма болезненно.

Я пожал плечами:

- Переживу. Я к боли привычный, ты знаешь.

- Уверен? – Никита смотрел на меня как ветеринар на старушку, умоляющую дать её старой кошечке чудесную мазь, способную вернуть её к жизни.

- На все сто.

- Ну, смотри, я предупреждал, - Князь встал из-за стола, обхватил мою голову ладонями и уставился мне в глаза.

Ау!!! В мою многострадальную голову словно разом воткнули сотни раскалённых спиц, слёзы покатились градом, из носа пошла кровь, а язык во рту распух от застрявшего в горле вопля. Я рванулся, пытаясь избавиться от боли, но она, словно медуза, продолжала расти у меня в голове, пульсируя невидимыми, распространяющимися теперь уже на всё тело щупальцами. С каждой новой пульсацией в голове у меня вспыхивала забытая картинка: вот я пришёл в себя в незнакомой комнате, вот первый раз увидел зеленоглазую барышню, потом пришло её имя, Лиза, а следом за ним нахлынули все связанные с ней воспоминания, самый настоящий фейерверк чувств.

- Лиза, - выдохнул я, без сил сползая со стула на пол и зажимая нос, в попытке остановить едва ли не фонтаном хлещущую кровь. – Мне нужно к ней.

- Исключено, - отрезал Никита, поднимаясь и встряхивая руки.

Картина Репина «Приплыли». Вот только бесценных советов о том, где и как жить, мне для полного счастья и не хватало!

- Никит, ты не понимаешь, - я терпеливо пытался объяснить то, что и так было понятно, ведь Князь видел все мои воспоминания, даже очень интимные, из бани.

- Нет, это ты не понимаешь, - отчеканил Никита, - я не стану возвращать тебя в 1900 год, это исключено.

- Но…

- Да пойми же ты, - Князь встряхнул меня за плечи, - отправить тебя в то время – это же чистой воды безумие! До волнений и крестьянских бунтов всего три, даже меньше, года, потом Кровавое воскресенье, русско-японская, Первая мировая... Чёрт, да кому я это рассказываю, ты же историк!

Ну да, всё правильно, двадцатый век не скупился на события, почитай, все сто лет больше или меньше потряхивало. Я опять вытер кровь, пожал плечами:

- Тогда перенеси её сюда.

- Вот так взять и перенести? – съязвил Никита. – А может, ещё дать ей время багаж упаковать, в гости кого-нибудь в наше время пригласить? Лёшка, со временем и пространством играть нельзя, это смертельно опасно!

- Никит, - я положил руку другу на плечо, проникновенно заглянул в глаза, - я люблю Лизу, а она любит меня. И я не оставлю её там одну, слышишь, ни за что. С твоей помощью или без тебя, но мы встретимся с ней. Без твоей помощи будет дольше, не спорю.

- Ты псих, - Никита тяжело вздохнул, почесал подбородок и шлёпнул ладонью по столу, - ладно, что-нибудь придумаю, но, предупреждаю сразу: чудес не жди.

- А я в чудеса и не верю.

- Вот и молодец, - Князь достал из ящика письменного стола ключи и протянул мне. – Вот, держи, это ключи от квартиры.

- Где деньги лежат?

- Да, карту мы тебе открыли, пользуйся.

- Боже, какая щедрость, - я не спешил принимать падающие на меня блага, помня, где именно бывает бесплатный сыр. – Можно узнать, что потребуется от меня в качестве ответной любезности?

- Да ничего особенно, - Никита хитро улыбнулся, - так, время от времени раскрывать тайны прошлого. Начала двадцатого века, ты же в нём, я так понимаю, стал специалистом?

- Если переместишь сюда Лизу, получишь не только следователя с даром Видящего, но ещё и хорошего артефактора.

Князь звучно расхохотался:

- Умеешь ты убеждать, друг.

Лиза

Я словно плавала в багровом тумане, наполненном невнятным гулом и размытыми силуэтами, постоянно меняющими очертания. Не в силах зацепиться хоть за что-то, я таяла, истончалась, растворяясь в этом жутком тумане, пока не услышала чей-то, показавшийся родным и знакомым, голос:

- Лиза, Лизонька, родная моя!

- Я здесь! – я бросилась вперёд, туда, откуда долетал голос, силясь хоть что-нибудь разглядеть сквозь туман. – Где ты?

На миг багровый мрак прояснился, явив мне мужской силуэт. Я не успела разглядеть ничего, кроме протянутых в мою сторону рук.

- Я здесь! – я бросилась к мужчине, рванулась вперёд и рухнула с кровати, больно ударившись об пол локтями и коленями, даже пушистый ковёр не защитил.

- Лизонька, - ахнула тётушка, бросаясь ко мне и осыпая меня поцелуями, - слава тебе господи, ты очнулась!

Я растерянно огляделась по сторонам:

- А… разве я болела?

- Ещё как, - тётушка размашисто перекрестила меня, помогла лечь и заботливо укутала одеялом. – У тебя было нервное потрясение…

- Почему?

Тётушка примолкла, отвела взгляд в сторону, я напряжённо смотрела на неё, безмолвно требуя ответа.

- Ладно, так и быть, скажу, – процедила тётя неохотно, - Петенька обезумел и напал на тебя. Хорошо, Василий Харитонович оказался поблизости и спас тебя.

Что-то смутное и невразумительное мелькнуло у меня в памяти, но оформиться не успело, перед глазами всё поплыло, заставив меня зажмуриться.

- Отдыхай, милая, - заворковала тётушка, ласково целуя и крестя меня, - доктор сказал: тебе нужен покой. Спи, мой ангел.

Я благодарно улыбнулась, закрыла глаза и, сама не заметила, как заснула. А во сне я страстно целовалась с каким-то кареглазым мужчиной, в чьих тёмных волосах серебрилась словно иней седина. Я не могла вспомнить имени этого незнакомца, но была готова не задумываясь отправиться за ним хоть на край света. Боже, неужели я такая распущенная? Тогда понятно, почему Петенька обезумел…

Я надеялась, что время окажет целебное действие и избавит меня от ночных грёз о кареглазом незнакомце, но, увы, с каждым днём я тосковала о нём всё больше и больше, отчаянно искала на улице среди прохожих, дома прислушивалась, надеясь услышать его шаги или голос, и изводила пачки листов в попытке изобразить его лицо. Я даже пыталась рассказать о своих снах родным, но тётушка, стоило мне заикнуться о моём знакомом незнакомце, мрачнела, гневалась и приказывала выбросить блажь из головы, Люба поджимала губы и говорила, что я слишком много времени уделяю чтению глупых романов, хотя я их вообще не читала, Фёдор Иванович хохотал в голос и утверждал, что мне пора замуж. Лишь дядюшка Василий Харитонович слушал меня внимательно и даже вопросы задавал, а один раз признался, что и сам иногда видит во сне, как я танцую с этим мужчиной на балу или беседую в столовой, но все детали сна, такого яркого и настоящего, утром выцветают и облетают, словно осенние листья.

Я отчаялась и решила прибегнуть к помощи гадалки, благо она не уехала из нашего города. Упросила дядюшку прикрыть меня: якобы повезти на прогулку в парк, а на самом деле навестить провидицу, но по пути лошадка, до того смирная и ласковая, вдруг взвилась на дыбы, а потом встала, точно вкопанная, не желая двигаться с места.

- Всё, Лизонька, приехали, - Василий Харитонович с досадой поджал губы, - дальше никуда не едем, лошадка категорически против твоей задумки.

- Ничего, пешком дойду, тут недалеко, - я поцеловала дядюшку в щёку, - спасибо за помощь, увидимся здесь же через, - я помолчала, - да, через два часа.

- Может, мне пойти с тобой?

- Нет, не надо, - я была твёрдо убеждена, что мне нужно идти одной и никак иначе. – Не переживай, всё хорошо будет.

Я помахала дядюшке рукой и поспешила по дороге, приветствуя знакомых вежливыми кивками и улыбками.

- Елизавета Андреевна?

Я оглянулась, с вежливым удивлением глядя на светловолосого незнакомца с холодными серо-голубыми глазами:

- Совершенно верно, с кем имею честь?

- Князев, Никита Григорьевич, - мужчина вежливо поклонился, - друг знакомого Вам Корсарова, Алексея Михайловича. Знаете такого?

Я хотела отрицательно покачать головой, но что-то заставило меня сдержаться. Я была твёрдо убеждена, что никогда не слышала о господине Корсарове, но при этом готова была поклясться, что знаю его, бред, иначе и не скажешь!

- Посмотрите на меня, сударыня, - мягкость голоса господина Князева меня не обманула, я была уверена, что он не отступится, а потому послушно взглянула в его холодные, точно обломки льда, глаза.

- А теперь постарайтесь не кричать, ментальный блок снимается довольно болезненно, - по губам Никиты Григорьевича скользнула виноватая улыбка, - право, мне очень жаль, но иначе никак.

Я хотела спросить, что всё это значит, но не успела, перед глазами словно бомба взорвалась, мир выгнулся дугой, разлетелся на куски и завертелся в бешеном вихре, из которого появлялись дорогие сердцу моменты, невесть почему исчезнувшие из памяти: наши встречи с Алексеем и совместные расследования, поцелуи, ревность и непонимание, сметающая всё на своём пути страсть и бесконечная нежность.

- Алёшенька, - я прижала ладошки к пылающим щекам, требовательно глядя на господина Князева. – Где он, что с ним, он жив?

- Жив и очень хочет увидеться, но… Никита Григорьевич помолчал, - я не уверен, что Вы согласитесь.

- Нужно будет ехать в Петербург? Я готова!

- В Петербург, но не знакомый Вам, а в будущее.

Что? Если это шутка, то она глупа и жестока!

- Послушайте меня, сударыня, - господин Князев взял меня за руку, требовательно заглянул в глаза, - то, что я Вам расскажу, покажется странным и нелепым, но я клянусь Вам, что это правда.

- Я слушаю Вас, - я сцепила руки, готовясь к новостям, кои вряд ли окажутся хорошими, с таким-то началом разговора!

- Лучше смотрите, так быстрее, - вздохнул Никита Григорьевич и махнул рукой.

Передо мной стали разворачиваться картины непонятные, волнующие, а порой и совершенно жуткие: разгоняющие шествие студентов, среди коих там и тут встречались что-то кричащие дамы, казаки, горящие поместья, распухшие от голода малыши и странные серые бараки, из труб которых поднимается к небу чёрный дым. А потом я увидела Алексея, то крадущегося по каменистой тропе в странной пятнистой одежде, настороженного, чутко ловящего каждый звук, то в тёмно-синем, непривычного кроя мундире, строгого и неприступного словно мраморная статуя, то беззаботно-смеющегося, то пепельно-серого от внутренней боли и отчаяния. Алёшенька, сокол мой ясный… Я всем сердцем рванулась к нему, горя от желания обнять, прижаться всем телом, поцелуем стереть морщинки боли и усталости.

- Вас с Алексеем разделяет более ста лет.

Я неверяще покачала головой, отказываясь понимать происходящее и считая всё злой шуткой, не более:

- Не может быть.

- Может, потому что это так и есть. Если Вы захотите, Елизавета Андреевна, я помогу Вам переместиться к Алексею, но, - Никита Григорьевич поднял вверх палец, - попрошу запомнить: обратной дороги не будет. Вы никогда больше, подчёркиваю, никогда, не вернётесь сюда, не увидите свою ма… тётушку и прочих родственников.

- А что с ними будет? – по тем картинкам, что я успела заметить, было нетрудно понять, что надвигается что-то страшное и необратимое, да и дядюшка с Фёдором Ивановичем о чём-то подобном говорили, причём неоднократно.

- С ними всё будет благополучно, я Вам это обещаю. Итак, сударыня, Вы готовы отправиться к Алексею? Учтите, подобное предложение я делаю только один раз. Вы готовы преодолеть время для встречи с Алексеем?

Я прикусила губу, разрываясь между любовью к родным и стремлением попасть к Алексею. Господи, как же это непросто, выбирать!

- Я жду, сударыня, - голос Никиты Григорьевича был подобен вечным льдам, о коих написано в большой энциклопедии, которую дядюшка привёз мне из Лондона. Как тогда тётушка огневалась, она была свято убеждена, что девице не подобает забивать себе голову всякой учёностью, от коей нет ни малейшей пользы, лишь сплошной вред, ведь умные девушки, со слов тёти, отпугивают женихов. А вот Лёша, наоборот, с удовольствием обсуждал со мной дела служебные, и его моё благоразумие ничуть не пугало, вот так вот.

- Сударыня, Ваш ответ? Вы отправитесь к Алексею или останетесь здесь? Ещё раз напомню: обратной дороги не будет.

Что же выбрать, что ответить: да или нет? Сейчас для меня в этих коротких словах заключались судьбы целого мира, вся моя дальнейшая жизнь. Согласиться и отправиться к Алексею? А как же тётушка с дядюшкой и прочие родственники? И пусть некоторые, например, Фёдор Витольдович с Олегом Петровичем будут счастливы, если я исчезну, то для Василия Харитоновича, да и тётушки, сие может стать серьёзным ударом. Остаться с ними? А как же Алёшенька, я же тогда его никогда больше не увижу. Готова ли я к тому, чтобы прожить всю жизнь, сожалея об упущенной возможности, каждый раз выискивая среди прохожих знакомую фигуру и снова, и снова убеждаясь, что это не он? Нет, такую муку мне не перенесть, значит, нужно соглашаться. А как же мои родные? Я стиснула пальцами виски, закрыла глаза, разрываясь между желанием броситься к Алексею и болью от неизбежной разлуки с родственниками, коих я никогда более не увижу.

- Время истекло, сударыня, - Никита Григорьевич взирал на меня словно неподкупный судия, - Ваш ответ?

Я глубоко вздохнула и сказала короткое, словно выстрел, слово, одно-единственное, разделившее мою жизнь на до и после.

***

Мама Алексея любила повторять, что нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Маленький Алёшенька никогда не понимал, чем же сие плохо, ведь это так интересно: считать мгновения до какого-то важного события. Пожалуй, ожидание даже интересней самого момента Икс, ведь воображение всегда щедрее на краски, чем самая расчудесная реальность. Взять, например, Новый год или день рождения, сколько мечтаний с ними связано, сколько надежд, ты начинаешь представлять и нетерпеливо ёрзать в предвкушении ещё за месяц до, а потом р-р-раз, и всё уже кончилось!

Только со временем Алексей понял, что мама была права. Ожидание становилось изощрённой пыткой, наматывавшей нервы на ржавое зазубренное веретено времени. Минуты до сигнала атаки слипались в ком, секундная стрелка замирала, не желая двигаться дальше, хотелось кричать: «Да быстрее ты! Пусть скорее разверзнется ад, сколько же можно ждать?!»

После смерти Лики Корсаров ничего уже не ждал, а потому и на часы смотрел более по привычке, чем для того, чтобы определить, какой именно сейчас час. Утро, день, вечер и бессонные ночи слились в одно серое бесконечное ничто, которое исчезло после того, как цыганочка на улице подарила Алексею подвеску в форме лисы, пообещав, что она принесёт удачу. Правда, зараза такая, не предупредила, что удача сия будет ждать аж в 1900 году и сопровождаться будет таким количеством неприятностей, что ни в сказке сказать, ни пером описать, если только матом кое-как сформулировать получится. А ещё не сказала, что в самом начале буйного и кровавого двадцатого века Корсаров встретит ту, что станет для него путеводной звездой, солнечной девочкой, дарящей любовь и надежду на лучшее.

Алексей стиснул кулаки, резко выдохнул. Ну почему, почему он так бездарно тратил время, почему сразу не сказал Лизе, что любит её, зачем отталкивал девушку, пытаясь соблюсти никому не нужные правила приличия?! Теперь же только и остаётся, что ждать, стиснув кулаки и до крови прикусив губу, ждать, истово молясь всем святым, чтобы у Никиты получилось переместить Лизу в двадцать первый век. А если она откажется, если не захочет бросать привычную жизнь и отправляться даже не в Сибирь, как это сделали жёны декабристов (и то не все, кстати), а в неведомый век, где всё будет чужим и незнакомым? Если она не поверит Никите, решит, что это всего лишь злая шутка? А вдруг Лиза не вспомнит об Алексее или не захочет вспоминать о нём?

Корсаров застонал и с трудом удержался от желания побиться головой о стену, чтобы болью выбить из головы хоровод страхов и сомнений. Дверь в кабинет открылась, явив спокойного и невозмутимого, как, впрочем, и всегда, Никиту.

- Ну?! – Алексей бросился к другу, начисто позабыв о том, что стоило хотя бы поздороваться. К чёрту приличия, к чёрту всё, сколько можно ждать?!

Князь вздохнул, сбил с рукава невидимую глазом пушинку, ровно произнёс:

- В поместье Соколовское, небольшое такое, мы его под интерактивный музей планировали переделать, хозяйка из Парижа прибыла. Ты её встретишь, поможешь обустроиться, а потом и по поводу музея договоришься, хорошо? Да, как к соглашению придёте, вот этот документ вместе прочитаете, - Никита протянул другу тщательно запечатанный конверт, на который Корсаров даже не взглянул, глухо спросив:

- Лиза где?

Князь промолчал, взгляд отвёл в сторону.

Из Алексея словно разом выпустили весь воздух, он сник, опустил голову, пытаясь свыкнуться с тем, что мир вокруг опять стал тёмно-серым, потеряв не только цвета, но и запахи, и даже звуки. В голове настойчиво билось: «А когда зарастёт тропинка, и не будет конца разлуке, вдруг потянет холодом в спину: «Для чего?». И опустишь руки».

Лиза осталась в родном и привычном 1900 году, не поверив Никите или же не осмелившись переступить черту, точку невозврата. Что ж, пусть она будет счастлива, пусть ангел-хранитель спасёт её от бед и потрясений кровавой эпохи. Он же, Алексей, будет до конца своих дней помнить о маленькой солнечной девочке, озарившей его жизнь и пусть и на краткий миг подарившей любовь и нежность.

Корсаров вздохнул, выпрямился, расправил плечи и прямо посмотрел в глаза другу:

- Когда приезжает хозяйка поместья?

Никита чуть приподнял бровь, без слов вопрошая, мол, а что, страданий не будет?

- Лизе бы это не понравилось, - отчеканил Алексей, забрал конверт и спрятал на груди. - Так во сколько ждать хозяйку?

Князь улыбнулся чуть приметно, посмотрел на часы:

- Полагаю, она уже в доме. Сильно не спеши, дорога до поместья, хм-м-м, скажем так, оставляет желать лучшего.

Ту разбитую колею, на которой, вне всякого сомнения, застревали ещё рвущиеся к Ленинграду в сорок первом фашистские танки, дорогой можно было назвать с большой натяжкой. Алексей за время пути вспомнил весь армейский запас ненормативной лексики, три раза мысленно попрощался с движком, пять готов был плюнуть и дойти пешком и около семи раз от всей души материл Никиту и хозяйку поместья, которой приспичило забраться в такую богом и дорожным управлением забытую глушь. Когда уже в вечерних сумерках заляпанный грязью по самый кузов автомобиль, истерически чихая и кашляя, выбрался к миленькому беленькому особнячку, Корсаров почувствовал себя Робинзоном, наконец-то увидевшим родные земли после долгой разлуки. Тихо шипя и ругаясь сквозь зубы, Алексей вылез из машины, от души бухнув дверцей, постоял, успокаиваясь и стряхивая грязь с одежды, ведь перед иностранкой нужно было выглядеть человеком достойным, а затем медленно повернулся к дому.

***

На крыльце, залитая бледно-жёлтым светом одинокого фонаря, в современном персикового цвета костюмчике, как нельзя лучше подчёркивавшем все прелести фигуры, стояла… Лиза. Корсаров крепко зажмурился, не веря своим глазам, а Елизавета Андреевна серебристо рассмеялась, пушинкой слетела с крыльца и бросилась к любимому. Не добежав трёх шагов, смутилась, замерла, нервно теребя рукав пиджака и покусывая губу, прошептала чуть слышно:

- Не рад?

- Ли…за… - хриплым стоном вырвалось из груди Алексея.

Корсаров рванул к Лизе, прижал её к себе так, что стало больно дышать, уткнулся лицом в пушистые, заплетённые в простой и элегантный хвост волосы и замер, наслаждаясь свершившимся чудом. Поцеловал потом, позже, когда окончательно поверил, что всё происходящее не мираж, не плод больного, отравленного тоской воображения.

- Ты же не думал, что я тебя брошу? – прошептала Лиза, гладя кончиками пальцев лицо любимого.

- Прости, - прошептал Алексей, подхватил взвизгнувшую от неожиданности девушку на руку и унёс в особняк.

О переданном Никитой документе Корсаров вспомнил лишь утром, да и то после того, как принёс нежащейся в постели Лизе завтрак и случайно зацепился взглядом за валяющийся на полу конверт. Обняв Лизу, уютно устроившуюся на груди, Алексей по давней военной привычке осторожно вскрыл послание, откуда белым пёрышком вылетел исписанный аккуратным почерком лист.

- Что там? – с любопытством спросила Лиза и по-кошачьи потёрлась щекой о плечо любимого.

Алексей быстро пробежал глазами ровные строки, хмыкнул и стал читать вслух:

«Алексей и Лиза, от всей души поздравляю вас со счастливым воссоединением. Лизонька, передаю в Ваши добрые руки своего друга, берегите его, второго такого на свете нет. Лёша, не сердись за то, что я сразу не сказал тебе о Лизе, Сашка, паразит такой, уболтал сделать вашу встречу сюрпризом. Ну да ничего, его тоже ждёт потрясающий сюрпризец, но об этом расскажу потом, при личной встрече. Особнячок принадлежит вам, верхние этажи жилые, а внизу предлагаю оборудовать интерактивный музей для любителей исторических квестов. Полагаю, вам не составит труда их проводить, ведь начало двадцатого века вы оба прекрасно знаете. Официально вы оба числитесь экспертами по началу двадцатого века, не надо, Лёш, можешь не благодарить. Документы Лизы подлинные, самые лучшие менталисты помогли ей адаптироваться в нашем времени, так что проблем быть не должно. Штамп о бракосочетании мы не ставили, полагаю, вы и сами с этим справитесь. Кстати, если нам понадобится помощь опытного следователя и чудесного артефакторщика в расследовании небольших загадок прошлого, скажем, периода 1890-1910-х, вы же нам не откажете? Ещё раз поздравляю и желаю счастья»

Алексей отложил письмо, поцеловал Лизу в тёплую пушистую макушку и спросил, заглянув в блестящие зелёные глаза, волнуясь, словно на первом свидании:

- Ты выйдешь за меня замуж?

Ответ на этот вопрос мог быть только один:

- Да!