Удалой молодец - гордость запада (Герой)

Действие первое

Пегин (медленно, по мере того как она пишет). Шесть ярдов материи на желтое платье. Пару башмаков со шнурками, на высоких каблуках, с медными колечками. Шляпу — на свадьбе без нее не обойтись. Частый гребень. Послать вместе с тремя бочками портеру в плетеной тележке Джимми Фэppaла вечером перед ярмаркой мистеру Майклу Джеймсу Флейерти. С нижайшим почтением, Маргарет Флейерти.

Шоон Кьоу (молодой человек, жирный и белокурый, входит в тот момент, когда она ставит свою подпись. Увидев, что она одна, смущенно озирается). А сам-то где же?

Пегин (не глядя на него). Сейчас придет. (Надписывает адрес.) Мистеру Шимасу Малрою, торговцу вином и спиртными напитками, Каслбар.

Шоон (беспокойно). Я не видел его на дороге.

Пегин. Как же ты мог его видеть (лижет марку и наклеивает ее на конверт), когда уже с полчаса, как совсем стемнело?

Шоон (вновь оборачивается к двери). Я тут постоял немного за дверью — все не мог решиться, войти ли мне к тебе, Пегин Майк, или лучше пройти мимо. (Подходит к огню.) И когда я так стоял, слышно было, как в ночной тиши коровы дышат и вздыхают во сне, но от этой калитки и до самого моста никаких шагов я не слыхал.

Пегин (вкладывает письмо в конверт). Он пошел туда наверх, к перекрестку, где должен встретить Филли Каллина и еще кое-кого, чтобы им всем вместе идти на поминки по Кейт Кэссиди.

Шоон (с изумлением глядит на нее). И он пойдет так далеко в такую темень?

Пегин (нетерпеливо). Да, именно, а меня оставит торчать здесь одну на вершине холма. (Встает и кладет письмо на буфет, затем начинает заводить стенные часы.) Не правда ли Шоон Кьоу, теперь слишком долгие ночи, чтобы оставлять здесь бедную девушку одну-одинешеньку, чтобы она сидела да считала часы до самого рассвета?

Шоон (с неловкой шутливостью). Ну, ничего, дай срок, как мы с тобой обвенчаемся, тебе уж жаловаться не придется, потому я не охотник шляться по поминкам да по свадьбам в ночную пору.

Пегин (со слегка презрительной, но добродушной насмешкой). Ты, кажется, твердо уверен, что я за тебя выйду.

Шоон. А почему нет? Дело хорошее. Да и ждать-то нам всего надо, пока отец Рейли получит разрешение на брак от епископов или запросит святейший престол в Риме.

Пегин (смотрит на него лукаво, в то время как она моет посуду за кухонным столом). Ну, не чудно ли это, Шанин, что святейший отец вдруг станет беспокоить себя из-за такого, как ты. Если бы я им была, я бы и не взглянула на наши места, где только и можно встретить, что рыжего Линахана, с его косым глазом, и хромоногого Пэтчина, или этих бешеных Малрэнни, которых и из Калифорнии-то выгнали за то, что они полоумные. Чудной мы народ, чтобы в теперешнем-то нашем ничтожестве соваться к святейшему отцу и тревожить его на его святом престоле.

Шоон (оскорбленный в своих лучших чувствах). А чем мы хуже других? Может, мы еще почище будем.

Пегин (презрительно). Не хуже, ты говоришь? Гдe это ты теперь найдешь такого, как Дэнин Салливан, что вышиб глаз полицейскому? Или такого, как Маркас Куин, царствие ему небесное, которого засадили на полгода за то, что он калечил чужих овец, а он какой мастер был всякие чудеса рассказывать про святую Ирландию. Бывало, старухи заливаются — плачут, его слушая. Где ты теперь таких найдешь, я тебя спрашиваю?

Шоон (робко). А если и не найти, то, может, это и к лучшему. Потому что (говорит с особым весом) отец Рейли не очень-то одобряет, чтобы такие молодцы увивались около девушек и лезли к ним с разговорами.

Пегин (нетерпеливо, выплескивая воду из лохани за дверь). Ах, отстань ты от меня с твоим (передразнивает его) отцом Рейли, когда я сейчас только о том думаю, как мне просидеть здесь целую ночь одной и не помереть со страху. (Становится у двери и смотрит на улицу.)

Шоон (робко). Может, мне сходить за вдовой Куин?

Пегин. Это за убийцей-то? Нет уж, избавь.

Шоон (подходит к ней, стараясь ее успокоить) Я все-таки думаю, что хозяин останется дома, когда увидит, что ты вся дрожишь от страха. Ночь-то, поди, будет долгая, и на дворе черным-черно, а мне еще послышалось, как будто кто-то ворочается в придорожной канаве, тут, поблизости, среди кустов дрока, нехорошо так не то стонет, не то ворчит, точно собака, что вот-вот сбесится. Так что и впрямь ты не зря боишься.

Пегин (резко оборачивается к нему). Что такое? Ты видел кого-то чужого здесь поблизости?

Шоон (отступает). Видеть я его не видел, но слышал, что кто-то стонет, будто сердце у него разрывается. По голосу судя, это молодой человек.

Пегин (идет за ним). И ты даже не подошел к нему узнать, не ранен ли он или не приключилось ли с ним чего?

Шоон. Нет, я не подходил, Пегин Майк. Место там глухое, кругом темно, — где же вступать в разговоры с таким человеком.

Пегин. Ну и смельчак же ты! А что если завтра, по утренней росе, они найдут его мертвое тело, что ты тогда скажешь полиции или мировому судье?

Шоон (пораженный, как ударом грома). Я об этом не подумал. Ради самого создателя, Пегин Майк, не выдавай меня, не говори, что я тебе о нем рассказывал. Ни слова ни отцу, ни тем людям, что он с собой приведет, а то если они прослышат об этом, то нынче же ночью на поминках все разболтают.

Пегин. Может быть — скажу, а может — и нет.

Шоон. Они подходят к двери. Так помалкивай, — слышишь?

Пегин. Сам ты помалкивай. (Идет за стойку)

Майкл Джеймс, дородный и веселый кабатчик, входит в сопровождении Филли Каллина, тощего и недоверчивого малого, и Джимми Фэррела, человека толстого и сластолюбивого, лет сорока пяти.

Мужчины (хором). Спаси тебя господь. Мир дому сему.

Пегин. И вас спаси господь.

Майкл (мужчинам, которые направляются к стойке). Присаживайтесь пока и отдохните. (Подходит к Шоону, стоящему у огня.) А ты как поживаешь, Шоон Кьоу? Ты тоже идешь с нами через дюны, на поминки по Кейт Кэссиди?

Шоон. Нет, я не пойду, Майкл Джеймс. Я пойду домой и прямиком в кровать.

Пегин (говорит из-за стойки). И отлично сделаешь. Как это тебе не стыдно, Майкл Джеймс, уходить на всю ночь и оставлять меня одну здесь в, лавке?

Майкл (добродушно). А не все ли это равно, уйду ли я на всю ночь или только на время? А ты тоже хороша дочка, если хочешь заставить меня ночью тащиться обратно, через Луговину Покойниц, да еще когда я буду навеселе.

Пегин. Может, я и плохая дочка, но и отец тоже у меня хорош, когда он оставляет меня одну на всю ночь, чтобы я тут сидела да торф в огонь подкладывала и слушала, как собаки воют и телята мычат, и зуб на зуб со страху у меня бы не попадал.

Джимми (льстиво). Кто это тебя обидит, такую ладную да сильную девку, которая любого мужика одним ударом с ног свалит?

Пегин (все более возбуждается). А мало ли здесь, что ли, батраков шляется, у которых в глотке горит и языки суконными стали от жажды, да еще тут ходит целая шайка лудильщиков, что расположились табором в восточной долине, и целый полк этой милиции, — чтоб им всем подохнуть, — что околачивается здесь поблизости, без всякого толку. Сколько тут этого всякого сброда, который меня обидеть может. И не останусь я тут одна, делай со мной, что хочешь!

Майкл. Если ты уж так трусишь, пускай Шоон Кьоу с тобой останется. Ему теперь и сам бог велел, я считаю, за тобой присматривать.

Все оборачиваются к Шоону.

Шоон (в страхе и смущении). Я бы с полным моим удовольствием, Майкл Джеймс, но я боюсь отца Рейли; и что еще на это святейший отец скажет и все его римские кардиналы, если они такое обо мне узнают?

Майкл (презрительно). Бог с тобой, право! Что, ты не можешь посидеть тут, около огня, когда свет зажжен, а она у себя рядом в комнате? Нет, право, оставайся, а то я слыхал, что здесь неподалеку какой-то бродяга прячется в канаве, — не то он очумел, не то подыхать собрался, — так ей спокойнее будет, если кто-нибудь с ней побудет нынче ночью.

Шоон (в отчаянии, жалобно). Я боюсь отца Рейли, я тебе говорю. Не вводи ты меня в искушение, хоть мы и почти с ней женаты.

Филли (с холодным презрением). Да запри ты его на ключ, в чулан. Он тогда останется и не в чем ему будет каяться попу.

Майкл (Шоону, становясь между ним и дверью). Ну, проходи.

Шоон (визгливо кричит). Не держи меня, Майкл Джеймс! Выпусти меня! Христа ради, я тебя прошу. Отпусти меня! (Пытается проскользнуть мимо него). Пусти меня отсюда, и да смилуется над тобой господь, когда тебе туго придется.

Майкл (громко). Перестань ты орать и садись здесь у огня. (Толкает его к огню и, смеясь, возвращается к стойке.)

Шоон (поворачивается к нему спиной, ломая руки в отчаянии). О отец Рейли и все святые угодники, куда же мне теперь деваться? Святой Иосиф, и святой Патрик, и святая Бригитта, и святой Иаков, смилуйтесь надо мною! (Оборачивается, видит открытую дверь и порывается выскочить.)

Майкл (хватает его за полу куртки). Ты что это — удирать?

Шоон (с воплем). Пусти меня, Майкл Джеймс, пусти меня, старый греховодник, отпусти меня, а не то я наведу на тебя проклятие ото всех священников и от римских епископов, что ходят в пунцовых мантиях. (Внезапным движением выскальзывает из своей куртки и скрывается в открытую дверь, оставив куртку в руках Майкла.)

Майкл (поворачивается к остальным и показывает куртку). Ну, вот вам куртка доброго христианина. Великого праведника обрели мы, видно, в нашем глухом углу! По милости божьей, достал я тебе пристойного муженька, Пегин, не придется тебе за таким присматривать, хоть дюжину молодых девок нанимай себе полоть при нем гряды.

Пегин (берет под защиту свою собственность). Какое право ты имеешь измываться над бедным малым за то, что он считается со священником, когда ты сам кругом виноват, что пожадничал нанять мне подручного, какого-нибудь грошового мальчишку, который помогал бы мне управиться с делом и придавал бы мне смелости в работе. (Вырывает куртку из его рук и уходит с ней за стойку.)

Майкл (опешив). Где это я тебе достану подручного мальчишку? Что ты мне прикажешь, глашатая, что ли, с колокольчиком пустить по улицам Каслбара?

Шоон (приоткрыв дверь, просовывает голову в щель и говорит слабым голосом). Майкл Джеймс.

Майкл (передразнивает его). Чего тебе?

Шоон. Тот парень, что помирать собирался, выглядывает из своей канавы. Он, верно, пришел сюда красть твоих кур. (Оглядывается через плечо). Господи помилуй мя, он идет за мной по пятам (вбегает в комнату), и, если он слышал, что я сказал, он теперь убьет меня до смерти, а мне еще идти домой, одному, когда кругом так темно — хоть глаз выколи.

С минуту все с любопытством смотрят на дверь. Кто-то кашляет снаружи. Затем Кристи Мехоун входит в комнату, — это тщедушный молодой человек, у него очень усталый вид, он чрезвычайно грязен и кажется испуганным.

Кристи (вполголоса). Спаси вас господь!

Мужчины. И тебя спаси господь.

Кристи (подходя к стойке). Я бы попросил у вас стаканчик портеру, хозяюшка. (Кладет монету на стойку.)

Пегин (подает ему стакан). Вы не из тех ли лудильщиков будете, молодой человек, что раскинули свой табор там в долине?

Кристи. Нет, я сам по себе. Но я очень устал, ходивши.

Майкл (покровительственно). Так присаживайся тогда сюда, поближе к огню. Ты совсем посинел от холода.

Кристи. Да вознаградит вас господь. (Берет свой стакан и переходит налево, затем останавливается и оглядывается.) А что, часто заглядывает сюда полиция, хозяин?

Майкл. Если бы ты пришел сюда засветло, то увидел бы над дверью вывеску большими белыми буквами: «Продажа пива и спиртных напитков распивочно с разрешения властей». И чего ради полиция будет шпионить за мной, если здесь кругом на четыре мили ни одного приличного дома не найти и если здесь все добрые христиане живут очень честно, разве кроме одной только вдовы тут по соседству?

Кристи (с облегчением). Значит, это надежное место. (Подходит к огню, испуская вздохи и стоны, потом садится, ставя стакан рядом с собой, и принимается грызть репу, слишком подавленный, чтобы замечать любопытные взоры, устремленные на него.)

Майкл (подходит к нему). А ты что это, из-за себя боишься полиции? Может, тебя ищут?

Кристи. Многих теперь ищут.

Майкл. Да уж многих, это как есть, при плохом-то урожае и после окончания войны. (Снимает с веревки висевшие у огня чулки и тряпки и украдкой относит все это подальше). Это, поди, тебя за воровство, а?

Кристи (печально). Тут, пожалуй, другое слово подошло бы, покрепче.

Пегин. Вот тоже чудак. Или тебя, паренек, в школе никогда не пороли, что ты даже не знаешь названия своему поступку?

Кристи (застенчиво). Ученье мне туго давалось, я всегда был неважным учеником.

Майкл. Да будь ты хоть совсем дурак, ты все равно должен был бы знать, что воровство — это грабеж или кража. Это тебя за такие дела ищут, а?

Кристи (с внезапным порывом семейной гордости). Меня — сына богатого фермера… (вздрогнув) упокой господи его душу, — который еще недавно мог бы купить весь этот ваш старый балаган, со всеми его потрохами, запустив одну руку в карман и вынув оттуда такую малость, что ему и невдомек было бы, что в кармане стало легче.

Майкл (проникается к нему уважением). Ну, если не кража, то, может, что и почище?

Кристи (польщенный). Да, может, и почище!

Джимми. У него и рожа-то самая гнусная, у этого малого. Может, он напал на какую девицу где-нибудь в пустынном месте в ночную пору.

Кристи (возмущенный). Что вы, мистер, бог с вами! Я всегда был парень скромный.

Филли (оборачиваясь к Джимми). Ты глупый человек, Джимми Фэррел. Он же тебе сказал, что отец его был еще недавно зажиточным фермером, а теперь посмотри на него, в каком он виде. Может, у него его землю оттягали, и он сделал только то, что всякий порядочный человек сделал бы на его месте.

Майкл (к Кристи, таинственно). Ты что это — пристава?

Кристи. Черта с два!

Майкл. Управителя?

Кристи. Черта с два!

Майкл. Помещика?

Кристи (раздраженно). Да нет же, я вам говорю. О таких пустяках печатают у нас в Манстерской провинции в каждом паршивом городском листке. А я такое сделал, что за мной никому не угнаться, ни благородному, ни мужику, ни судье, ни присяжному.

Они все подходят к нему ближе, преисполненные восторженным любопытством.

Филли. Ну уж, этот малый такую загадку загадал — всему свету на удивление.

Джимми. Этот, пожалуй, еще почище будет, чем Дэн Дейвис со своим цирком или даже чем святые миссионеры, которые проповеди читают о людской мерзости. Ну-ка, Филли, расспроси-ка его еще.

Филли. Может, ты из олова золотые деньги делал или, скажем, серебряные шиллинги?

Кристи. Нет, не делал, мистер, даже шестипенсовиков, даже фартингов не делал.

Джимми. Ты, может, на трех бабах сразу женился? Я слыхал, что на севере, у почтенных лютеран, кое-кто этим занимался.

Кристи (застенчиво). Я и на одной-то никогда женат не был, а не то, что на двух или на трех.

Филли. Может, он ходил воевать против нас вместе с бурами, как вот тут один человек, которого за это присудили повесить и четвертовать и выпотрошить напоследок. Не ездил ли ты на восток, молодой человек, и не дрался ли ты там не на живот, а на смерть за Крюгера и за освобождение буров?

Кристи. Я никогда из своего прихода не уходил до вторника на прошлой неделе.

Пегин (выходит из-за стойки). Да ничего он не сделал, — вот и все. (К Кристи.) Коли ты никого не зарезал и ничем другим плохим не занимался — ни фальшивой монетой, ни грабежом, ни убийством, нечего было тебе совсем бежать из дому. Ты ни в чем не повинен.

Кристи (уязвленный ее словами). Нехорошо такие слова говорить бедному страннику, сироте, у которого тюрьма позади, впереди виселица и ад кромешный отверст под ногами.

Пегин (делает знак мужчинам, чтобы они помолчали) Все это пустая брехня. Ничего ты не сделал. Такому тихоне, как ты, и горла визжащей свинье не перерезать.

Кристи (оскорбленный). Неправду ты говоришь.

Пегин (с притворным негодованием). Ах, так, неправду говорю? А не хочешь ли, я возьму метлу да тебя за это по башке тресну?

Кристи (судорожно цепляется за ее руки и дико кричит от ужаса). Не бей меня! Я убил моего бедного отца за это самое, но вторник на прошлой неделе.

Пегин (с изумлением). Ты убил своего отца?

Кристи (несколько успокаиваясь). Да, с божьей помощью, я это сделал, да будет ему на том свете заступницей пречистая богородица.

Филли (отступает от него вместе с Джимми). Ну и храбрый же ты малый!

Джимми Господи помилуй нас!

Майкл (с большим почтением). Да за такое преступление тебе, голубчик, виселица грозит. Видно, уд серьезные причины у тебя были, коли ты на такое дело решился.

Кристи (очень рассудительным тоном). Поганый он был человек, царствие ему небесное, и чем старее делался, тем сварливее, так что я уж не мог под конец его выносить.

Пегин. И ты его пристрелил насмерть?

Кристи (отрицательно качает головой). Я никогда и оружия-то никакого не имел. У меня на это разрешения не было, а я закон почитаю.

Майкл. А может, ты его эдак ножиком — таким, с ручкой? Я слыхал, нынче все больше такими ножами орудуют.

Кристи (громко, возмущенный). Ты что, меня за мясника принимаешь, что ли?

Пегин. Да уж не повесил ли ты его, вот как Джимми Фэррел свою собаку повесил, чтобы не платить за нее налога, и она у него три часа визжала и корчилась в петле, а он препирался с полицией, божился, что она сдохла, а они клялись, что она еще жива.

Кристи. Нет, ничего подобного. Я просто замахнулся на него заступом и двинул его острым концом по черепу, он и осел на обе ноги, как пустой мешок, и без всякого стона, и даже не крякнул.

Майкл (мигнув Пегин, чтобы она наполнила стакан Кристи). А как же это вышло, мистер, что вас не повесили? Вы его закопали, что ли?

Кристи (раздумывает). Да. Я тут же его и похоронил. Ведь я в это время картошку копал в огороде.

Майкл. И что же, полиция за тобой не следила все те одиннадцать дней, что ты шлялся по дорогам?

Кристи (отрицательно качает головой). Никогда, никогда — ни одна собака. Я шел себе вперед по дороге и ни на что не глядел, ни на черта, ни на дьявола.

Филли (сочувственно кивает). Это только когда дело касается простых, нестрашных убийц, то эти молодцы пойдут на то, чтобы своей шкурой рискнуть, а тут им попался человек, которого только тронь, так он такого страху нагонит, что ужас!

Майкл. Да уж что говорить! (К Кристи.) А где же ты это дельце-то обстряпал, милый человек?

Кристи (смотрит на него с подозрением). Далеко отсюда, хозяин, на таком высоком, гористом месте, где только ветры одни гуляют.

Филли (кивает одобрительно). Он человек осторожный. Да это и правильно.

Пегин. Вот бы ты такого парня, мудрого, как Соломон, и взял в подручные, Майкл Джеймс, если ты только взаправду кого-нибудь ищешь.

Филли. Ведь сами полицейские его боятся, и если ты такого парня возьмешь к себе в дом, то ни один из них сюда и носу не покажет, хоть тут у тебя среди двора из помойной ямы собаки будут самогон лакать.

Джимми. Храбрый человек — это настоящий клад в пустынном месте, а парень, что родного отца прикончил, я так полагаю, самого рогатого черта на вилы посадит, коли его на самом дне преисподней встретит.

Пегин. Они правду говорят, и если бы этот малый был у меня в доме, то я бы никого не боялась — ни этих проклятых головорезов, из солдатни распущенной, ни даже покойников, встающих из гроба.

Кристи (преисполненный неожиданным торжеством). А то как же — слава тебе господи!

Майкл (почтительно). Что бы ты на это сказал, человек хороший, если бы тебе предложили остаться здесь подручным, и положили бы тебе приличное жалованье, и не очень утруждали бы тебя работой?

Шоон (выступает вперед, в смущении). Чудно это было бы все-таки, если бы такого проходимца ввели в честный, порядочный дом, к такой девушке, как Пегин Майк.

Пегин (весьма резко). Заткнись ты, пожалуйста! Тебя кто-нибудь спрашивает?

Шоон (отступает). Такого убийцу, у которого руки в крови, и ты…

Пегин (накидывается на него). Заткнись, я тебе говорю — нечего нам тут голову морочить. (К Кристи, медовым голосом.) А вы, право, молодой человек, остались бы у нас? Мы бы уж постарались, чтобы вы ни в чем нужды не терпели.

Кристи (вне себя от удивления). А здесь я могу быть спокоен, что меня эти псы-полицейские не разыщут? Майкл. Вполне можешь быть спокоен. Они сами тебя, поди, бояться будут. Да и полицейские-то у нас свои, такие смирные ребята, что и дворовой собаки не обидят, да и выпить они не дураки. Они и ночью-то никогда не приходят, не предупредив загодя.

Пегин (очень ласковым и убедительным тоном). Ну хоть недолго останься у нас. Ты, наверное, устал до смерти, и ноги себе, поди, натер до кровавых волдырей. Да и помыться тебе, я думаю, не мешает, а то ты ведь, наверное, грязен, как самая паршивая овца.

Кристи (с довольным видом оглядывает комнату). Славная это у вас комнатка, — и коли вы не шутите, то я, пожалуй, останусь.

Джимми (вскакивает). Ну, теперь, по милости божьей, она в эту ночь может быть спокойна, с таким-то человеком, который родного отца убил, — уж этот ее в обиду не даст. Ну, нам пора, Майкл Джеймс, а то они на поминках без нас все хорошее вино вылакают.

Майкл (идет к двери с остальными). А простите, пожалуйста, мистер, как вас величать по имени, хотелось бы все-таки знать?

Кристи. Кристофер Мехоун.

Майкл. Ну, спасай тебя господь, Кристи, и отдыхай себе на здоровье. А завтра, когда солнце будет стоять высоко на небе, мы с тобой увидимся.

Кристи. Спаси вас господь.

Мужчины. И тебя благослови господь.

Они все уходят, кроме Шоона, который мнется, стоя у двери.

Шоон (к Пегин). А ты не хочешь, чтобы я остался и __ постерег тебя, чтобы чего не случилось?

Пегин (сердито). А ты ведь сказал, что боишься отца Рейли?

Шоон. Теперь, я думаю, никакого греха не будет, раз он тут тоже остается.

Пегин. Ты не хотел остаться, когда в тебе нужда была, так теперь, пожалуйста, выкатывайся, и побыстрее, когда ты больше никому не нужен.

Шоон. Разве я тебе не говорил, что отец Рейли…

Пегин. Ну и отправляйся к своему отцу Рейли (насмешливо), и пусть он тебя пострижет в монахи, а мне оставь этого малого.

Шоон. Если я встречу вдову Куин…

Пегин. Иди, иди, я тебе сказала, нечего тебе тут добрых людей будить своим криком. (Выталкивает его и запирает дверь на засов.) Этот парень святого — и того из себя выведет. (Суетливо прибирает в комнате, затем снижает с себя передник и завешивает им окно вместо шторы, в то время как Кристи робко следит за ней глазами. Затем подходит к нему и говорит добродушно-ласково,) Вытяни ноги тут у огня, молодой человек. Ты ведь, наверное, устал ходивши.

Кристи (снова оробев, снимает сапоги). Конечно, я устал, за одиннадцать-то дней, что я брожу как помешанный и просыпаюсь со страху по ночам. (Подняв ногу, трогает свои волдыри и жалостно разглядывает их.)

Пегин (стоит рядом с ним и смотрит на него с восхищением). У тебя, должно быть, большие господа были в предках — вон у тебя какие ноги маленькие. И имя-то у тебя не простое, а благородное, как у вельмож или у королей во Франции или в Испании.

Кристи (с гордостью). Еще бы, мы были важные господа, ведь у нас страх какие просторные земли были в богатой Манстерской провинции.

Пегин. А разве я не то же говорила, да и сам ты разве не красивый и ладный парень с благородным лицом?

Кристи (приятно удивленный). Кто — я?

Пегин. Ну да. Ты что, никогда этого не слышал от молодых девушек, там, на западе или на юге, откуда ты родом?

Кристи (злобно). Нет, не случалось. Эх, в нищем приходе, где я вырос, окромя злобного слова ничего не услышишь.

Пегин. Ну, если не там, то уж, наверно, ты слышал это по дороге от молодых девок и баб, когда шел сюда и им свою историю рассказывал.

Кристи. Я нигде и никому не рассказывал этой истории до сегодняшнего вечера, Пегин Майк, и здесь-то я, может быть, дурака свалял, что дал волю языку. Но вы люди порядочные, надо думать, и ты сама, кажись, хорошая женщина, оттого я тебя и не испугался.

Пегин (набивает мешок соломой). Ты, может быть, такое же говорил в каждой хижине, в каждой лачуге, где встречал какую-нибудь девушку.

Кристи (подходит к ней, постепенно возвышая голос). Нигде я этого не говорил до сегодняшнего вечера, я тебя уверяю. Я нигде ни одной не видал, похожей на тебя, за все те одиннадцать дней, что я шатался по дорогам и направо и налево глядел через высокие и низкие заборы на каменистые поля и болота. А видел я там немало молодых, проворных девок и бойких задорных бабенок, что на мужиков зубы скалили.

Пегин. Если бы ты не устал так с дороги, мне думается, ты столько же мог бы рассказать или даже спеть, как Оуэн Роу О' Салливан или кто-нибудь из поэтов из Дингл-Бэя. И я всегда слышала, что поэты похожи на тебя, — такие же красивые, горячие парни и бешено вспыльчивые, если их из себя вывести.

Кристи (подходит к ней немного поближе). Сколько у тебя этих колец, боже ты мой! А не в обиду тебе будь сказано, ты еще не замужем?

Пегин. Зачем это мне, такой молодой, замуж идти?

Кристи (с облегчением). Так ты, стало быть, такая же, как и я.

Пегин (положив мешок на скамейку, взбивает его). Я своего отца не убивала. У меня бы смелости не хватило, разве, что у меня бы от бешенства все в глазах помутилось, как вот у тебя, ведь, поди, вы друг другу ребра порядком пересчитали, прежде чем ты его тюкнул.

Кристи (расцветая от удовольствия, что и ему наконец- впервые в жизни — выпало счастье поговорить доверительно с женщиной). Нет, тогда не было этого. Тут дело было такое, что пришла одна стерва-баба из-за горы. А если он всегда сварлив был, то когда его подзуживала злющая баба, то тут уж с ним ни сам черт, ни его чертов батька не сладили бы.

Пегин (с любопытством). Вот чудеса-то, да неужто они тебя не боялись?

Кристи (весьма доверительно). До самого того дня, пока я не прикончил моего родителя, ни одна душа в Ирландии не подозревала, что я на такое способен. И я пил, ел, спал, просыпался, как самый что ни на есть простой, смирный и тихий малый, и никто на меня даже не смотрел.

Пегин (достав стеганое одеяло из шкафа, расстилает его поверх тюфяка). А может, девушки зато на тебя засматривались, а ты перед ними охорашивался да с ними зубоскалил.

Кристи (отрицательно качает головой, простодушно). Нет, и девушки на меня не смотрели, — не стану тебе врать. Никто, как есть, на меня там не смотрел, кроме разве бессловесной скотины в поле. (Садится у огня.)

Пегин (разочарованно). А я-то думала, что ты жил там у себя, словно король какой норвежский или владыка восточный.

Кристи (с горьким смехом). Это я-то король норвежский? Когда я только и знал, что всю жизнь потел да пыхтел и с темна до темна в земле копался да ковырялся. И никогда никакой радости я не имел, никакого развлечения, разве только пойдешь когда темной ночью ловить чужих кроликов, куда-нибудь за холмы, потому я черт знает как любил, прости господи, поохотиться, где это запрещено. (Очень наивно.) И мне раз чуть шесть месяцев не дали за то, что я вздумал навозными вилами бить рыбу в пруде.

Пегин. И ты это называешь развлечением — ночью шляться где-то одному по пустынным дорогам?

Кристи. А то как же? Я, слава тебе богу, просто от счастья сиял, глядя, как светлеет на небе и как ветер относит полосы тумана, пока вдруг где-нибудь не завизжит кролик, и я — ну бежать за ним по дроку. А затем, когда я досыта наохочусь, возвращаюсь это я к себе вниз и вижу, как утки и гуси лежат себе и спят посреди дороги. А еще не доходя до навозной кучи, я уже, бывало, слышу, как родитель мой храпит, — он всегда храпел, когда спал, громким таким, тоску нагоняющим храпом. Ах, что это был за человек! Как только глаза продерет, сейчас начинает беситься, все одно как офицер в золотых позументах, только и слышишь, как он ругается, кричит и клянет всех и вся на чем свет стоит последними словами.

Пегин. Матерь пресвятая богородица, спаси и помилуй!

Кристи. Да, ничего бы другого ты и не сказала, если бы видела его, когда он запоем пил. Пьет это он себе несколько недель подряд беспробудно, а потом как встанет на самой заре, а то и того раньше, и выйдет гол, как осиновый кол, на двор и начнет по звездам комья земли швырять, пока поросят насмерть не перепугает и свиньи со страху не завизжат.

Пегин. Да я бы тоже такого чудища испугалась. И никого, кроме вас двоих, в доме не было?

Кристи. Ни лысого беса, никого, хотя сыновей у него и дочерей куча, чуть ли не в каждом большом городе и в каждой стране во всем мире. И ни один из них по сей день не преминет проклясть его на чем свет стоит всякий раз, как невзначай чихнет или проснется ночью от кашля.

Пегин (качая головой). Ну и чудной же вы, видно, народ, как я посмотрю. Я никогда еще так не кляла своего отца, хоть мне уже за двадцать.

Кристи. Ну, а моего-то ты, наверное, стала бы клясть, это уж как пить дать. Он такой человек был, что от него никому житья не было, только и вздохнешь иногда, когда его засадят за решетку месяца на два, на три, или когда он попадет в работный дом за драку с полицией или за нападение на прохожих. (Мрачно.) Горькая моя была жизнь, я тебе скажу, так что, наконец, в прошлый вторник я не выдержал и раскроил ему череп.

Пегин (кладет ему руку на плечо). Зато здесь ты будешь жить мирно, Кристи Мехоун, и никто тебя не обидит, да и пора уж такому хорошему парню получить свою долю счастья на земле.

Кристи. Да уж, конечно, пора. Я ведь, право, неплохой малый, и сильный очень, и храбрый, и…

Кто-то стучит в дверь.

(Цепляется за Пегин.) О господи! Кому бы это стучаться об эту пору? Я нынче страх как стал бояться полицейских и привидений.

Стук повторяется.

Пегин. Кто там?

Голос (снаружи). Я.

Пегин. Кто это я?

Голос. Вдова Куин.

Пегин (вскакивает и сует Кристи в руки кружку молока и кусочек хлеба). Кончай скорее со своим ужином и притворись, что тебе хочется спать, потому, если она увидит, что ты такой мастак говорить, то она тут будет до завтрашнего утра лясы точить.

Кристи берет от нее хлеб и робко усаживается спиной к двери.

(Отворяя дверь, с раздражением.) Что случилось? Что тебе надо в такую позднюю пору?

Вдова Куин (делает шаг вперед и во все глаза смотрит на Кристи). Я только что встретила там внизу Шоона Кьоу вместе с отцом Рейли, и они мне рассказали о вашем диковинном госте. Они очень боялись, как бы он у тебя не перепился и не стал шуметь и буянить.

Пегин (указывает на Кристи). Вот посмотри, как он буянит. Сидит себе и клюет носом. Видно, его после ужина и кружки молока ко сну потянуло. Ступай теперь туда вниз и расскажи это отцу Рейли и Шанину Кьоу.

Вдова Куин (выходит вперед). Я их больше не увижу, потому что они велели мне увести этого молодца ночевать к себе.

Пегин (остолбенев от изумления). Как, сегодня ночью?

Вдова Куин (переходя на другую сторону). Сегодня ночью. «Негоже это, — сказал священник, — чтобы такой человек, как он, оставался ночевать у незамужней девицы, да еще сироты». (К Кристи.) Спаси вас господь, мистер!

Кристи (застенчиво). Спасибо, и вас спаси господь!

Вдова Куин (глядит на него с чуть насмешливым любопытством). Ах вот ты какой, смирнехонький да улыбающийся. Поди, уж очень страшные муки довели тебя до того, что ты на кровавое дело пошел.

Кристи (нерешительно). Пожалуй, что и так.

Вдова Куин. Да уж чего там «пожалуй», это так и есть, как я говорю. Сердце переворачивается смотреть на тебя, как ты сидишь себе такой тихоней, за молоком да лепешкой. Тебе бы больше пристало катехизис повторять, чем отца родного резать.

Пегин (за стойкой, перемывает стаканы). Это все чепуха. Он может голову держать высоко, каждому видно, что он чудо из чудес среди людей. Уходи ты отсюда, я не желаю, чтобы к нему приставали, он и так устал, ходивши по дорогам целую неделю со вторника на той неделе.

Вдова Куин (примирительно). Мы пойдем с ним, когда он кончит ужинать. И ты увидишь, молодой человек, мы с тобой отлично поладим. Ведь о таких, как ты да я, уличные певцы распевают стихи на августовской ярмарке. Кристи (невинно). А ты тоже убила своего отца?

Пегин (с презрением). Куда ей. Стукнула мужа старой киркой, и ядовитая ржавчина ему кровь отравила, так что он от этого оправиться не мог и помер. Это было самое что ни на есть подлое убийство, и мало оно ей славы доставило даже у деревенских мальчишек. (Переходит налево и становится рядом с Кристи.)

Вдова Куин (благодушно). А хоть бы и так, а все-таки каждый скажет, что вдовушка, схоронившая своих детей и погубившая мужа, более подходящая компания для молодого парня, чем какая-нибудь девчонка, вроде тебя, которая готова побежать за всяким мужчиной, стоит ему только ей мигнуть.

Пегин (приходит в бешеную ярость). И у тебя смелости хватает говорить такое, вдова Куин, когда ты и сейчас отдышаться не можешь, так ты бежала на гору в нетерпении поглядеть на него.

Вдова Куин (презрительно смеется). Это я-то? Ну, я скажу, отец Рейли разумно рассудил, что решил вас разлучить. (Тянет к себе Кристи.)

Он встает.

Великий соблазн для нашей сестры мужчина, который прикончил своего папеньку, — и потому лучше нам уйти, молодой человек. Вставай-ка и пойдем со мной.

Пегин (хватает его за рукав). Он не двинется отсюда. Он здесь служит подручным, и я не потерплю, чтобы его воровски из дому уводили, когда хозяина нет.

Вдова Куин. Да только какой-нибудь полоумный батрак будет тебе ночевать в том же кабаке, где он днем работает. Так что ты не смущайся и иди ночевать ко мне, молодой человек. Ты у меня посмотришь мое маленькое хозяйство, я живу тут совсем рядом, рукой подать, на склоне соседнего холма.

Пегин. Подожди до утра, Кристи Мехоун. Подожди, тогда ты своими глазами увидишь, что на дырявой крыше ее дома растет больше травы для ее козла, чем на всем ее дрянном лугу. И хоть бы бродяга какой-нибудь был у нее в услужении, чтобы смотреть за хозяйством, а то ведь как есть никого.

Вдова Куин. Когда бы ты видел, Кристи Мехоун, как я ловко управляюсь одна в моем садике, ты бы смог поклясться, что господь бог для того меня и создал, чтобы я жила одна, так как лучше меня никто во всем Мейо не умеет перестилать крышу или косить, или стричь овец.

Пегин (в крикливом раздражении). Это уж как есть правда, что господь бог создал тебя очень ловкой. Ведь всему свету известно, что ты выкормила собственной грудью черного барана, так что когда лорд-епископ Коннаутский кушал его почки, то сразу почувствовал в них христианскую кровь. А разве люди не видали, как ты брила за три пенса рыжего французского шкипера, и еще ты получила от него в придачу пачку такого вонючего табаку, что, кажись, горного козла и того бы с него вырвало.

Вдова Куин (потешаясь над ней). Ты ее слышишь, молодой человек? Ты понимаешь теперь, как она тебя будет честить через какую-нибудь неделю?

Пегин (к Кристи). Не слушай ты ее. Вели ей идти обратно в ее свиной хлев и не надоедать нам больше. Вдова Куин. Я пойду, но он пойдет со мною. Пегин (трясет его). Да ты что, онемел, что ли, малый? Кристи (робко к вдове Куин). Да воздаст вам господь за вашу доброту, но я поступил в услужение в этот дом, и потому я лучше здесь останусь.

Пегин (торжествующе). Теперь ты его слышала и убирайся отсюда подобру да поздорову.

Вдова Куин (оглядывает комнату). Жутко в такое время одной подыматься в гору, и, если он со мной не пойдет, мне, может быть, лучше остаться с вами здесь на ночь. Позволь мне здесь лечь на ларе, Пегин Майк, а он может устроиться тут у огня.

Пегин (отрывисто и злобно). Нет уж, клянусь, этого не будет. Уходи отсюда, или я тебя выгоню.

Вдова Куин (закутывает голову платком). Это просто страсть божеская, эти двадцатилетние девки. (К Кристи.) Спаси тебя господь, молодой человек, и советую тебе быть поосторожнее, а то ты не оберешься всяких неприятностей, если будешь любовь крутить с такой, как она. Меня, кстати, просили тебе сказать, что она только и ждет, чтобы ей прислали разрешение на пергаменте из бараньей кожи, чтобы обвенчаться с Шооном Кьоу из Киллакина. (Уходит.)

Кристи (подходит к Пегин, в то время как она запирает дверь на засов). Чего это она такое сказала?

Пегин. Вранье это и сплетни, нечего тебе слушать. Но, я скажу, и бессовестный же этот Шоон Кьоу, чтобы так за мной шпионить! Дай срок, я до него доберусь. Пусть только подождет!

Кристи. А ты за него, стало быть, не выходишь замуж?

Пегин. Я бы за него не пошла, если бы сам епископ пришёл сюда, чтобы нас повенчать.

Кристи. Ну и слава богу!

Пегин. Вот тут твоя постель. Я тебе постелила одеяло, которое я недавно сама, собственными руками, стегала. А тебе, я думаю, сейчас лучше лечь спать, и дай бог тебе отдохнуть хорошенько, а я тебя разбужу поутру, когда петухи пропоют.

Кристи (вслед ей, в то время когда она уходит в соседнюю комнату). Да благословит тебя господь и пречистая дева Мария и святой Патрик и воздадут тебе сполна за твои ласковые речи.

Пегин закрывает за собой дверь. Кристи неторопливо оправляет свою постель, с огромным удовольствием ощупывая одеяло.

Уж это ли не постель — и чистая-то и мягкая. Наконец-то я нашел свое счастье и попал в хорошую компанию — две женщины редкой красоты дерутся из-за меня! Я уж теперь начинаю думать, что я дурак был, что не догадался прикончить своего родителя много раньше.