Удар грома в Сирии

Мы ждали. Мы смотрели. Мы смотрели вперед, в сторону шума двигателя. Логично, что водитель авианосца выберет путь, который вызывает наименьшие трудности. И маршрут ниже, между мной и двумя израильтянами, был единственным проходимым маршрутом на этом конце гребня.

Я моргнул. Видел ли я фигуру, бросившуюся в глубокую тень скалы в нескольких сотнях футов впереди? Я не был уверен. Я уставился на тень, даже не смея моргнуть. Я был прав с первого раза. Фигура выскочила из чернильной черноты и побежала в сторону другого камня - человек, вооруженный либо автоматом, либо пулеметом. Я надеялся, что Эловиц и Рисенберг тоже заметили единственного врага.

В десяти футах от первого партизана ОАС я заметил еще двоих мужчин, их белые кафии высвечивались в лунном свете. За первыми тремя террористами шли четвертый и пятый, за последним боевиком трудно было следить, потому что он был одет в темную одежду сирийского бедуина.

Я наблюдал, как пять арабов бегали от камня к камню, держа оружие на уровне бедер. Внезапно БТР показался в семидесяти пяти-восьмидесяти футах позади них, его огни погасли. Я сразу понял, что у нас с двумя друзьями были проблемы. Если мы подождем, пока авианосец подойдет достаточно близко, разведчики окажутся позади нас, и мы не сможем их увидеть.

У меня не было возможности связаться с Эловицем и Рисенбергом. Я мог только надеяться, что они обстреляют разведчиков пулями в самый последний момент, и что когда они это сделают, авианосец окажется достаточно близко, чтобы я мог использовать импровизированный взрывчатый пакет.

То и дело поглядывая на приближающихся разведчиков, я вынул из сумки на плече три гранаты и прикрепил их к поясу с патронами. Затем я плотно обернул холст вокруг оставшихся восьми гранат в большом, разрезал ремешок пополам на остром краю камня и надежно привязал два отрезка вокруг громоздкого пакета, оставив один фут одного ремня болтающимся. Пакет был готов. Я надеялся на Бога, что это были Ризенберг и Эловиц.

Я взял свою немецкую штурмовую винтовку и поставил селектор на автоматический огонь. В двадцати футах ниже и передо мной был первый из разведчиков. «Черт побери, - подумал я. Когда разведчиков остановят пули, бронетранспортер окажется в сотне футов впереди. Это было чертовски большое расстояние. Но другого выхода не было. Мой удар должен был поднести пакет с гранатами достаточно близко, чтобы выполнить свою работу. Если не…

Я не мог больше ждать. Я поймал первого разведчика в прицел и мой палец приблизился к спусковому крючку. Эловиц, Рисенберг и я могли быть мысленно настроены на

По той же схеме, потому что в тот момент, когда моя штурмовая винтовка StG нарушила тишину, их автоматы начали реветь.

Сирийца, шедшего первым, разорвало на части в результате моего разрыва пули калибра 7,92 мм с мертвой точки, от удара его отбросило на десяток футов, прежде чем он провалился на землю. Израильтяне доказали, что они старые профи в перестрелке. Они проигнорировали первого разведчика, полагая, что я его видел, и направили свои выстрелы в остальных четверых. Я услышал короткие крики боли и сделал вывод, что пули израильтян убили двух сирийцев, которых я потерял в тени. Моя собственная винтовка сверкнула огнем, когда я прочесал тьму слева от скалы. Один из двух мужчин, должно быть, двинулся, потому что открыл ответный огонь. Вокруг меня пронзила дюжина мощных снарядов, один из которых ударил так близко, что несколько осколков камня попали мне в правую щеку. Я открыл ответный огонь во время задержки этого человека между очередями, вспышка его собственного дула запечатлелась в моей памяти, служа моей целью. Очень короткий крик сообщил мне, что я не промахнулся.

Теперь Караме и его люди начали действовать. Я подождал две-три секунды, чтобы убедиться, что Эловиц и Рисенберг выполнят свою работу. Они сделали! Террорист поднялся на орудийную платформу БТР, попытался повернуть бронированный щит на место и был мгновенно отправлен в следующий мир потоком пуль из Эловица или Рисенберга.

Еще одна цепь снарядов пронеслась по передней части кабины водителя, многочисленные рикошеты звучали почти как кричащее от боли животное. Два израильтянина не рисковали, что противник может открыть огонь через две смотровые щели в отсеке.

Было сейчас или никогда. Я поднял пакет с гранатами за ремешок, встал, измерил расстояние и бросил сверток изо всех сил, наблюдая, как он изгибается в лунном свете, когда я упал на землю и поднял винтовку.

Пакет ударился о камни в шести футах от машины, по направлению к передней части. Я не колебался. Я произвел короткую очередь в брезентовый узел, и восемь гранат взорвались с оглушительным грохотом. Вспышка пламени, звук ударившейся о землю в последнюю минуту шрапнели, и все было кончено. Я смотрел на БТР сквозь просвечивающий дым, пока Рисенберг и Эловиц залили переднюю часть кабины очередной волной пуль, убив еще двух террористов.

Я вздохнул с облегчением; восемь гранат сделали свое дело. В результате взрыва было повреждено левое переднее колесо бронетранспортера, оно было перекручено на креплении так, что транспортное средство сильно наклонилось влево. Он больше никогда не сдвинется с места. Ни я, ни двое израильтян не стали бы, если бы мы не поменяли позиции и не слезли с камней. Эловицу и Рисенбергу потребовалось время для перезарядки, что позволило двум сирийцам дотянуться до пулемета, установленного на задней крыше кабины, один сбил щит, другой схватился за рукоятку направляющей.

Незадолго до того, как этот человек открыл огонь, я отодвинулся от края плиты и увидел, что партизаны вывалились из заднего люка и бросились к камням с левой и с правой стороны. Я почувствовал, как у меня под животом вырос узел. Как могло быть так много врагов в БТР? Только один ответ имел смысл: Пьер никого не убил. У входа в пещеру не было партизан; все они вернулись на БТР к Караме. Более того, невозможно было определить, сколько их было внизу. Если бы они сложились в БТР, нас могло бы встретить целых тридцать пять или сорок.

Вставив полный магазин в штурмовую винтовку StG, я полностью отодвинулся от камня и начал спуск на ровную поверхность. Когда я достиг дна, я начал уворачиваться и идти вправо. Моей настоящей целью было соединиться с Эловицем и Рисенбергом, чтобы мы втроем могли сформировать внутреннюю сферу защиты. В шестидесяти футах к северу от меня я услышал рычание автоматов - двух израильтян. В широкой дуге на западе был еще рев - проклятый SLA.

Они меня заметили! Пуля пронзила мои штаны сзади на левом бедре, но едва задела плоть. Еще одна пуля прошла по моей голове, выдернув мои волосы горячим проходом. Третий снаряд попал в мой воротник, ударил о камень в нескольких футах от меня и срикошетом отлетел от меня, промахнувшись всего на несколько дюймов по моей правой щеке.

Я нырнул в небольшой кратер и заскользил по нему на животе, закончившись на двадцать футов правее своего исходного положения.

Высокоскоростные снаряды разлетелись по двум кускам гранита, которые служили мне прикрытием, приближающиеся боевики думали, что они меня прижали. Я выглянул из-за камня и увидел шесть или семь из них, бегущих в одну сторону, затем в другую, время от времени останавливаясь, чтобы вызвать короткие очереди. Я скривил рот в улыбке. Они бежали прямо на свои похороны под открытым небом.

Засунув дуло StG через вершину скалы, я стрелял, раскачиваясь вперед и назад. Пойманные своей осторожностью, террористы не успели направить на меня оружие.

Мой поток пуль врезался в них, полый свинец оторвал крошечные лоскутки ткани, а затем попадал в плоть. Одна из моих пуль попала в гранату, висящую на груди человека, и он взорвался.

Полагая, что Рисенберг и Эловиц удерживают территорию к северу, я снял с пояса две палочные гранаты, вытащил булавку из одной и швырнул ее к западу от себя. Я бросил вторую гранату на двадцать футов правее первого взрыва и снова рухнул плашмя, прислушиваясь к звуку шрапнели, ударяющей по граниту. Крики и стоны доносились ко мне с запада. Один сириец, плотно прижав руки к изуродованному лицу, пошатнулся ко мне. Несколько других партизан, ошеломленные сотрясением мозга, пьяно сплетались, не понимая, что полностью попали под мой огонь.

Пришло время двигаться. Пытаясь держаться поближе к более крупным гранитным валунам, я прополз на четвереньках ярдов шесть или семь, затем вскочил и побежал извилистым курсом на север. Позади меня рядом с моей предыдущей позицией взорвалось несколько гранат, взрывы звенели вверх и вниз по гребню.

Я заметил, что Эловиц уклонился слева от меня, в тридцати футах от меня, и громко закричал на иврите: «Чам! Я перед тобой».

Я знал, что рискую, крича. Доказательство пришло через несколько мгновений после того, как я прижался к закругленной впадине недалеко от поляны, которая на самом деле была вершиной гигантской плиты известняка. Я подсчитал, что сотня вражеских слизней вонзилась в скалы вокруг меня, грохот рикошетов превратился в крещендо визжащих скулей.

Я поискал более безопасное место, но не нашел. Однако параллельно мне шла трещина, похожая на канаву. Насколько я смог обнаружить в полумраке, он превратился в диагональный маршрут в десяти футах к югу. Я подошел ближе к большой трещине в камне и посмотрел вниз. В лунном свете, падающем с одной стороны, я увидел, что глубина канавы составляет менее пяти футов. Идеально подходит для эвакуации. Упав в расщелину ногами, я двинулся на север и надеялся, что если Ризенберг и Эловиц услышат меня, они не выстрелят, пока не посмотрят. Меня напугал звук шагов по рыхлому камню за поворотом канавы. Я остановился и прислушался. Шум прекратился.

«Картер? Это ты?» - громко прошептал Эловиц.

«Я впереди тебя», - сказал я с облегчением. «Я буду там через минуту».

«Подожди», - приказал Эловиц. «Назови наши имена».

Я улыбнулся их осторожности, основанной на здравом смысле. «Йозеф Рисенберг и Чам Эловиц - два шутника, страдающие от меня».

«Пойдем», - ответил Рисенберг, полусмеясь.

Я поспешил вперед, завернул за поворот и вскоре встретился с двумя израильтянами, такими же грязными и мокрыми от пота, как и я.

«Вы двое рискнули так сказать», - предупредил я. «Я мог быть врагом, но я рад, что ты сделал это. Сколько ты нейтрализовал?»

«Нам известно о более чем дюжине, - прошептал Рисенберг. «Проклятые дураки бросились прямо на нас. Все фанатики». Он цинично фыркнул. "Как насчет тебя?"

«По крайней мере, так же много. Вы видели что-нибудь о Караме или Камелах?»

Два израильтянина отрицательно покачали головами.

«У нас не было времени смотреть на лица», - сказал Эловиц. «Я думаю, что некоторые из них были женщинами, но мы не проверяли. Что мы будем делать дальше?»

«Мы не можем пересечь открытое пространство, не подвергаясь вражескому обстрелу», - сказал я. «Давайте попробуем отстать от тех, кто остался, и прикончить их. И не упускайте пули из БТР. Возможно, кто-то еще будет управлять крупнокалиберным пулеметом».

Мы прошли по внутренней части канавы еще тридцать или сорок футов, затем остановились и прислушались, все трое беспокоились о тишине. Какие то маленькие животные были на вершине холма, пугались стрельбы, и неестественная тишина нервировала. SLA потеряли нас. Но мы также не знали, где они.

Я осторожно высунул голову из канавы и огляделся. С одной стороны, все, что я видел, - это камни разных размеров и форм. С другой стороны была большая открытая площадка. Что от нас ожидает SLA? Они знали, что мы не будем настолько глупы, чтобы пытаться пересечь открытое пространство. Они могли только догадываться. Они должны были понять, что мы были в непосредственной близости. Отлично. Они попытаются нас окружить. Мы должны были отстать от них, прежде чем они добились успеха.

«Давай попробуем по тем камням», - предложил я.

Мы втроем выползли из канавы и стали ползать по разбросанным камням, стараясь держаться как можно ниже. Я резко остановился при виде трех тел впереди, лежащих сбоку от каменной плиты.

«Осторожно», - прошептала я. «Это может быть ловушка».

«Я думаю, это трое из убитых нами свиней», - прошептал Эловиц. «Я узнаю шляпу сафари, которую носит один из них».

Направив оружие вниз, мы подошли к трупам. Вскоре мы обнаружили, что одно из тел принадлежало молодой женщине лет двадцати с небольшим, ее мертвые темные глаза смотрели на звезды. Вокруг была кобура

ее пояс и пистолет-пулемет Стечкина в окровавленной коже. Я вытащил пистолет, засунул его за пояс и взглянул на Эловица, который обыскивал два других тела, в то время как Рисенберг следил за ним.

Эловиц поднял запястье убитого террориста и прошептал: «Смотри, на этом хронограф Seiko!»

«Возьми, - сказал я. «Это может пригодиться».

Мы продолжили движение вперед, подошли к огромному валуну и начали обходить его, наши сердца колотились от напряжения. Это произошло так быстро, что четыре сирийца, вышедшие с другой стороны, были удивлены не меньше нас. Мы семеро практически столкнулись друг с другом.

Я первым отреагировал; Я поднял свой StG и выстрелил. Дюжина пули с пустотелым концом чуть не рассекла первого убийцу пополам, а затем продолжила свой путь через пустой воздух. Одновременно Эловиц и Рисенберг отскочили в сторону и бросились вперед, чтобы встретить трех других членов ОАС, прежде чем кто-либо из них успел бросить в нас пули. Я услышал над собой скрежет, поднял глаза и увидел удивленное лицо еще одного террориста, тело которого скользило ко мне, его руки и ноги отчаянно двигались, когда он пытался сдержать падение. Видимо, он переполз по вершине скалы и собирался броситься на меня , когда поскользнулся на подобном мрамору базальту. У меня не было времени пригнуться. Он упал на меня сверху, потеряв пистолет, удар его падения выбил мою винтовку из моих рук.

"Собака неверная!" - зарычал он и, пытаясь удержать меня, вытащил нож из своего спутанного жилета.

Я ткнул его в левый глаз большим пальцем и каким-то образом сумел обхватить рукой его запястье, удерживая острие ножа подальше от моего горла. Вместе мы перекатились на бок и с трудом поднялись на ноги. Я волновался, но не потому, что сириец был на полголовы выше и весил меня на пятьдесят фунтов. Я боялся, что прежде, чем мы закончим с этой группой, прибудут остальные террористы. Взрыв моего StG определил наше местоположение.

Большой сириец, намного сильнее меня, выдернул руку с ножом из моей хватки. Он попытался нанести прямой удар внутрь, в тот же момент, когда я отступил, вывернул запястье и уклонился от лезвия, отступив назад влево. На мгновение нападающий был сбит с толку. Человек, привыкший к грубой силе, он не понимал более тонких техник атаки и защиты.

Когда нож вернулся к своей траектории, мои руки вылетели наружу, одна прошла под его правым локтевым суставом и толкнула вверх, а другая схватила его правое запястье и толкнула вниз с каждой унцией силы по моей команде. Локоть сломался. Мужчина взвыл, но у него не было времени защищаться. Я последовал за разрывом ножниц, ударив правой ногой по голени, и сирийец упал ниц ниц. Я немедленно наступил ему на шею сзади, сломав ее.

Отступая от трупа, я заметил, что Чам Эловиц борется с двумя врагами, но ему не нужна была помощь. Чаму удалось засунуть дуло своего северо-вьетнамского МАТ под подбородок одного человека и нажать на спусковой крючок, из ствола выплюнулось полдюжины патронов калибра 7,62 мм. Когда мертвец обвис, Эловиц левой рукой ударил второго сирийца стволом ВСУ в лицо. Мужчина закричал от боли, отпустил правую руку Эловица и отступил. Эловиц мгновенно снес его коротким выстрелом в грудь, в то время как Рисенберг, борясь с еще одним террористом, добил своего противника, разбив ему голову сбоку.

Когда я наклонился, чтобы вытащить StG из-под тела моей недавней жертвы, мой худший страх превратился в холодную реальность. Остальные террористы ОАС приближались со всех сторон, бросаясь на нас так быстро, что у меня не было времени ни возиться с немецким автоматом, ни подбирать русский пулемет, сброшенный террористом. Мои руки нырнули в кобуру; Я выдернул «Стечкина и Вильгельмину» и начал стрелять. Эловиц и Рисенберг с угрюмыми и решительными лицами начали стрелять из автоматов, мы втроем уворачивались и метались взад и вперед.

Но судьба была против нас. Их было слишком много, и мы быстро оказались в окружении. Я использовал свой последние пули Стечкина, чтобы убить садиста SLA, который собирался нанести удар Эловицу в спину.

Оглядев местность, я сразу увидел, что мы противостоим остаткам вражеских войск. С ними был Мухаммед Караме! Я заметил его к юго-востоку от себя с советским автоматом ППС-43 в руках. Справа от него был Ахмед Камель с лисьим лицом, спина его кафии развевалась на ветру. Слева от Караме - Мириам Камель! У нее было что-то вроде АК-47. Все трое бежали к нам. Однако они не могли стрелять по мне или израильтянам из-за вмешательства сирийских SLA.

В Вильгельмине у меня еще оставалось пять патронов, и один из них в упор попал сирийцу в лицо. Затем я бросил Люгер в левую руку, после того как уронил Стечкина, и слегка повернул правую руку. Хьюго выпрыгнул из чехла, и его ручка скользнула мне в руку.

Я отпрыгнул в сторону, чтобы избежать ряда 7,62-мм пуль примерно в то же время, когда Рисенберг ударил сирийца по лицу ребром пистолета-пулемета Стечкина. Рисенберг не замедлил шаг. Короткой очередью он обстрелял двух мужчин, которые бросились на него, затем развернулся и выстрелил из АКМ еще в двух SLA, одна из которых была женщиной, снаряды с плоским носом попали двоим в живот. Мужчина упал и умер без единого шепота, но женщина издала пронзительный крик.

Я нырнул в сторону гранитной плиты, напоминающей надгробную плиту, которая провалилась в сторону, зная, что Мохаммед Караме и два Камеля были всего в двадцати пяти футах от меня. Я рассудил, что если я знал, что они там, они должны были знать, что я здесь. Я быстро затолкал Хьюго за пояс, перезарядил Вильгельмину и заставил себя ждать. На всякий случай я огляделся и совершил еще один прыжок за несколько секунд до того, как цепь снарядов УЗИ врезалась в сторону надгробной скалы. Слизни звенели, летели стружки. Человек, который стрелял, встал из-за куска песчаника справа от меня, почти параллельно моей позиции. Я видел лицо этого человека совсем недавно и теперь почувствовал, как во мне нахлынула чистая ненависть. Эта черная как смоль борода! Эти глубоко посаженные глаза! Этот длинный кривой нос. Бандитом был Халил Маррас, один из помощников Карамеха.

Я поспешно пополз, спасая свою жизнь, пробираясь между двумя длинными гранитными плитами, когда Маррас снова поднялся на дыбы, чтобы стрелять. Без сомнения, он думал, что меня ранили. Это была роковая ошибка с его стороны.

Пули Марраса попали только в голый камень. Со своей новой позиции я нажал на курок Вильгельмины в унисон с Эловицем, который, каким-то образом завладев вражеским ППС43 советского производства, вырвался на свободу длинной очередью. Две мои 9-миллиметровые пули попали Маррасу высоко в грудь и отбросили его, в то время как поток пуль Эловица пронзил Марраса левую сторону.

Я никогда не узнаю, был ли это Мохаммед Караме или один из камелей, убивших Эловица. Все, что я знаю, это то, что впереди меня раздался рев, а справа от меня длинная очередь пуль, разорвавших израильтянина от шеи до пупка, отбросила его назад. Он, должно быть, умер, от проложенных в его теле двадцати туннелей.

Последовала вторая очередь, этот выстрел по Рисенбергу, который пригнулся и испустил крик, вой боли. Был он мертв или только ранен? Я не знал. Я не осмелился позвать его.

Я был уверен, что Караме, Мириам и Ахмед Камель были впереди меня, спрятанные где-то в скалах. Я напряг глаза в ярком лунном свете. Могли ли за мной прятаться какие-то SLA? Если и были, я их не видел. Если бы было, они меня не видели, а то бы стреляли. Может быть, нас осталось только четверо - только я, Караме и двое Камелей?

Оставшись только Вильгельминой и Хьюго, я начал ползать, следуя маршрутом по гранитной плите, которая постепенно изгибалась в общем направлении моей жертвы.

Медленно и осторожно, чтобы не мешать рыхлому гравию, я продвинулся вперед еще на двадцать футов, гадая, движутся ли остальные трое в противоположном направлении. Я остановился и прислушался. Я не мог быть уверен, но мне показалось, что справа от меня упал свободный камень. Я оглянулся. Ничего.

Я слегка приподнялся и посмотрел направо. В пятнадцати футах от меня стояли Мохаммед Караме, Ахмед Камель и Мириам Камель… их спиной ко мне, все трое ползли вперед на четвереньках.

Я мог стрелять из-за крошечной гранитной стены. Но я не хотел рисковать, что в течение этих нескольких секунд один из них может заползти за камень и уйти от моей линии огня. Вильгельмина была очень умелой, но она не могла сравниться с их автоматическим оружием.

Я вскочил, обогнул гребень и поднял Вильгельмину. Услышав меня, все трое развернулись, на их лицах вспыхнула тревога. Я произвел два выстрела, прицелившись в Караме, который среагировал с поразительной скоростью, как и Ахмед Камель. Я знал, как работают их умы, потому что в подобных условиях я использовал бы ту же логику выживания. Зная, что у них не было времени стрелять в течение этой небольшой секунды после бритья, они дернулись в сторону. Только Мириам попыталась развернуться.

По глупости она вскочила на ноги и попыталась направить на меня автомат АК-47. У меня не было времени повернуть к ней морду Вильгельмины. Вместо этого я использовал Хьюго в броске, подбрасывая его за ручку. Мириам закричала, уронила АК-47, на мгновение посмотрела на меня, и ее руки тряслись к рукоятке Хьюго, торчащей чуть выше пряжки ее ремня. Она упала на колени, затем упала назад, ее тело слегка дергалось.

Я знал, что не могу рискнуть снимать это с Мохаммедом Караме и Ахмедом Камелем; не с автоматами. Руководствуясь чистым инстинктом, я нырнул за двумя мужчинами, когда они вскочили и попытались сосредоточиться на мне.

Имея небольшое преимущество, я нанес удар с разворота на рычащего Ахмеда Камеля. Моя нога соединяется

с нижней частью его пистолета-пулемета ППС-46 и послал его назад над его головой. Таким же быстрым движением я нажал на спусковой крючок Вильгельмины, всадил 9-миллиметровое отверстие в грудь Камеля и схватил длинный ствол советского пистолета-пулемета Караме ППС-44. Зная, что одной рукой я не справлюсь, я позволил Вильгельмине упасть на землю и попытался ударить его коленом в пах.

Очень быстро для крупного человека, он выгнулся назад, уклонившись от моего колена, и попытался сбить меня с толку и вырвать дуло автомата из моей руки. Я положил левую руку на оружие, мои пальцы сомкнулись на верхней планке стального ложа, и сильно ударил его ногой.

Он вскрикнул от ярости и боли, и на мгновение мы уставились друг на друга. Караме больше не был ухоженным лидером Сирийской освободительной армии. Его усы и длинные бакенбарды были грязными; его маслянистые черные волосы были похожи на птичье гнездо, а его щеки были покрыты запекшейся кровью из-за попадания каменной крошки. Его глаза, очень живые, светились ненавистью самого ада.

Я был чертовски обеспокоен. Он был сильнее меня и не выглядел слабее. Во всяком случае, его отчаяние и ненависть ко мне придавали ему дополнительные силы. Я даже не мечтал иметь власть буквально вывернуть пистолет-пулемет у него из рук. Единственным моим шансом было применить превосходное ноу-хау - или умереть.

Караме предоставил мне возможность, когда немного подвинул левую ногу вперед.

Она у меня была! По-прежнему держась за PPS-44 обеими руками, я слегка повернулся, пока моя левая сторона не оказалась лицом к лицу с Караме. Я отпустил PPS-44, схватил его правую руку и дернул вперед и назад, заставив его наклониться вправо от его линии тяжести. Пойманный врасплох, он не успел отдернуть руку, чтобы попытаться направить автомат на меня.

Я поднял правую ногу, прижал ее к его правому колену, как точку опоры, снова схватил автомат и толкнул его вверх вправо, зная, что он не посмеет отпустить. Когда он сделал последнюю отчаянную попытку повернуть дуло в мою сторону, я схватил его правую руку обеими руками и завершил бросок. С диким криком ярости и удивления Караме развернулся и с глухим стуком приземлился на спину.

Я был позади него, когда он начал садиться и пытался поднять русский пистолет-пулемет. Я был быстрее. Изо всех сил. Я нанес два удара Шуто по шее с обеих сторон его шеи. Караме закричал в мучительной агонии и уронил автомат, сломав ключицу.

Караме была беспомощен, как младенец! Я упал на колени позади него, обвил левой рукой его горло, положил правую руку на его шею, сцепил пальцы левой руки на правом локте, а пальцы правой руки - на верхней мышце моего левую руку и начал применять удушающую муфту Чибку. Караме яростно сопротивлялся, но лишь на мгновение.

Вдруг он обмяк, как кусок влажной папиросной бумаги. Я ослабил хватку, толкнул его вперед лицом и встал. Я в последний раз взглянул на тело, подошел к тому месту, где я уронил Вильгельмину, поднял ее и неторопливо пошел к Мириам Караме, лежащей на спине, а Хьюго все еще торчал из ее живота. Она была в сознании.

Я опустился на одно колено, Вильгельмина свободно болталась в моей правой руке. Глаза Мириам, блестящие зеркала боли и страха, переместились ко мне. Ее рот работал, но слова не выходили.

«Твой брат мертв», - сказал я. «Караме тоже».

Ей удалось заговорить, ее слова были слабыми: «Ник ... я не хочу так умереть. Помогите мне ... Я расскажу вам все, что вы хотите знать о нас».

«Мне не нужно ничего знать об SLA. Вы все мертвы».

«Я ... я не хочу так умереть, Ник ...»

"Ты не собираешься". Я сказал и поднял Вильгельмину.

У Мириам не было времени говорить. Я нажал на курок. Вильгельмина взревела, и посреди ее лба внезапно появилась дыра. Ее рот расслабился.

Я вытащил Хьюго из живота Мириам, осторожно вытер лезвие лезвия о ее рубашку и засунул его в ножны на правой руке, а затем перезарядил Вильгельмину.

Я поискал Рисенберга и обнаружил, что он прислонился к камню и сидит ровно на земле.

"Насколько плохо?" Я спросил.

"Мы их убили?" - возразил он.

«Они все мертвы, включая Караме. Я схватил его, Мириам и ее брата. А как насчет твоей раны?»

Рисенберг с трудом поднялся на ноги, его правая рука безвольно свисала. «Одна пуля», - сказал он, стиснув зубы от боли. «Мое правое плечо. Кажется, кость сломана, но кровотечение остановилось».

Я протянул ему руку, чтобы помочь, но он покачал головой.

«Мы должны спускаться по склону», - сказал я. "Думаешь, ты сможешь это сделать?"

"Смотри на меня!"

Вместе мы двинулись в сторону склона. У него, меня и двух других израильтян было свидание с вертолетом.

Мы будем в Иордании через час ...

Глава пятнадцатая

Я ошибался насчет Хоука. Он не остался в Тель-Авиве. Он вернулся в Соединенные Штаты в тот же день после того, как меня тайно ввезли в Сирию..

Через девять дней после того, как мы с тремя израильтянами сбежали в Иорданию на вертолете я находился в скрытом комплексе комнат в здании Amalgamated Press and Wire Services на Дюпон-Серкл в Вашингтоне, округ Колумбия, сидел в личном кабинете Хока и делал свой личный отчет.

«SLA закончено», - заключил я свой отчет. «Отколовшиеся группы в различных городах Среднего Востока попытаются сформировать еще одну центральную организацию, но им это не удастся. Будут перестрелки, но это все, к чему это приведет».

Я откинулся на спинку глубокого кресла и скрестил ноги, мой взгляд скользнул по коллекции Хоука миниатюрных фарфоровых орлов в стеклянной витрине на одной стороне комнаты.

«Да, я согласен, Картер». Он наклонился вперед, взял недокуренную сигару из пепельницы на своем столе и некоторое время изучал ее. «Они по-прежнему представляют опасность. Вы знаете, что это такое». Он строго посмотрел на меня, его косматые брови образовали большую букву «V». «Люди, участвовавшие в операции по СПГ, могут попытаться отыграться, чтобы отомстить нам за убийство Караме. Почему вы не попытались схватить его?»

«Сэр, - сухо сказал я, - в то время мне было трудно просто остаться в живых».

«Я думаю, это было грубо». Голос Хоука несколько смягчился, и его отношение стало более дружелюбным. «Но ты вышел целым. Это все, что действительно важно».

Я сказал: «Я полагаю, что AX установила необходимое оборудование для проверки всех прибывающих супертанкеров из Ливии, прежде чем им будет разрешено войти в любой американский порт - и многое другое, о чем вы не можете мне рассказать?»

Хоук снова прижал губы к зубам в своей версии улыбки.

«Я скажу тебе это, Картер. Вероятность взрыва облака газа теперь равна нулю», - прорычал он. "У вас есть что добавить?"

«Нет, сэр. Операция прошла успешно», - сказал я. «Освободительная армия Сирии полностью нейтрализована».

Глупый я! Я ждал Молодец, Картер. Не дождался.

«У меня есть работа, Картер», - грубо сказал Хоук.

Я воспринял это как сигнал к выходу, встал и подошел к его столу.

«Мы свяжемся с вами», - сказал он. Затем, выпустив облако ядовитого газа, он посмотрел на бумаги на своем столе. Он нажал кнопку на своем столе, и три двери бесшумно распахнулись. Я вошел в кладовку, и двери снова закрылись.

Десять минут спустя, идя по коридору, я снова подумал о Лее Вейцманн, с которой я провел последнюю ночь в Тель-Авиве перед вылетом в США. Она отвезла меня в аэропорт Лод, но не дождалась у выхода. смотреть, как я сажусь в самолет. Она была слишком практична для любого сентиментального прощания. Шалом был всем, что она сказала.

Ястреб? Он всегда будет рядом. Улыбаясь про себя, я вышел из здания на солнечный свет…