Удар в десятку

Глава 1

Дождь превратился в сплошной ливень. Элис вышла из автобуса, а водитель, подняв воротник куртки до самых ушей, выскочил из кабины и побежал к багажному отделению вынуть ее вещи.

— Такая погода — на всем западном побережье, — дружелюбно и довольно громко объяснил он, чтобы услышали все остальные пассажиры. — Но ты привыкнешь. Надолго сюда?

— Феликс, ты болван, — прошептала она. — Ну что ты здесь делаешь? — И громко добавила:

— Я еще не знаю.

Автобус, полный пассажиров, держал путь в отель на леднике. После нескольких часов езды по извилистым горным дорогам вряд ли кому‑то понравится, что водитель болтает с пассажиркой возле ворот старенького коттеджа. Феликс перегнулся через забор и открыл скрипучую калитку. Вода скатывалась с длинного черного завитка на лбу. Казалось, он не намокает. Как утка.

— Передай мой сердечный привет Камилле. Он запрыгнул в кабину, завел двигатель и умчался по мокрой петляющей дороге.

Элис осталась одна в незнакомом зеленом мраке.

Стараясь отбросить мысль о Феликсе и его неожиданном появлении, она повернулась к домику. Под струями дождя, в зарослях кустов, отделяющих дом от дороги, ей казалось, что она погрузилась в водные глубины и где‑то там, наверху, — горы, покрытые лесами, тающие в дымке. Казалось, она находится на дне озера, нереального, смутного.

И почему Камилла, которая наверняка увидела автобус из окна, не вышла и не открыла дверь? Элис пошла по скользкой дорожке, держась подальше от разросшихся усатых и мокрых папоротников. Опустив багаж на ступеньку крыльца, громко постучала.

Это был маленький деревянный коттедж, бесцветный от старости и почти развалившийся. За деревьями виднелось здание школы непривычного для этих мест цвета — зеленовато‑серого. Она вспомнила и то, что Камилла писала ей: «У нас совсем новая школа, а дом, в котором я буду жить, увидишь сама, когда приедешь. Постараюсь украсить его, чем смогу. Я часто разжигаю камин, чтобы избавиться от сырости, но пол время от времени проваливается то здесь, то там, а когда идет дождь, я тащу все, что есть, чтобы расставить по всему дому, — потолок нещадно течет. Мне предлагают переехать в отель, но мне здесь нравится: дешевле и интереснее».

Элис стояла и думала — ну что хорошего тут жить? Дождь стекал по щекам. Но Камилла никогда не была мрачной по натуре, и, окажись она после кораблекрушения на необитаемом острове, то и там сумела бы подцепить мужчину, чтобы он ее развлекал.

И, судя по замечанию Феликса, она здесь тоже не скучала.

Но где ее подруга сейчас? Почему не выходит и не открывает дверь? Элис снова постучала, погромче. Дождь лил за шиворот. Вдруг совсем рядом вспорхнула и прохрипела птица, села на калитку и уставилась не моргая на Элис. Похоже, это горная хищная птица с изогнутым жестким клювом, как у попугая, та, что охотится на овец и новорожденных ягнят. Если бы Элис отошла в сторону, птица наверняка поинтересовалась бы ее багажом. Недобрый взгляд был особенно неприятен в этой промокшей мрачной атмосфере.

Элис показалось, что птица ее гипнотизирует, и вдруг она почувствовала раздражение от медлительности Камиллы. Она взялась за ручку двери. Птица хрипло вскрикнула, взмахнула крыльями, под которыми Элис увидела такое буйство красок оперения, что открыла рот, — и улетела.

Ручка двери не поддавалась. Заперто.

Что случилось? Камилла ее ждет, это точно. Элис получила от нее записку: «Жду не дождусь твоего приезда. Я тебя встречу. Не пропусти автобус». И постскриптум, типичный для подруги: «Ты должна познакомиться со всеми моими поклонниками. Это очень забавно, но, кажется, я попала в неловкую ситуацию».

Видимо, так и было, иначе почему бы она забыла про свое обещание встретить Элис?

Вдруг, разозлившись на легкомысленную Камиллу, Элис спустилась с крыльца и подергала створку окна.

Но рама так размокла, что не поддавалась. Если открыть хотя бы одно окно, она заберется в дом.

Наконец это удалось. Одна из рам отворилась. И в тот же миг высокий скрипучий голос прокричал изнутри:

— Уходи, уходи скорее!..

Элис чуть не упала в мокрый папоротник. Она вцепилась в подоконник, сердце бешено колотилось. Но вообще‑то чего бояться? Это дом Камиллы, пустоголовой, легкомысленной Камиллы. Она не могла разглядеть комнату в полумраке. Но, похоже, ничего страшного. Что за шутки?

— Камилла! — позвала Элис. — Это ты? Все играешь?

В углу что‑то зашевелилось. Или ей показалось? Темное пятно переместилось в другой угол. И снова резкий, бьющий по нервам голос прокричал:

— Уходи!

В то же самое мгновение на подоконник, истошно мяукая, прыгнул кот, а комната ожила от внезапного хлопанья крыльев.

Элис отступила в папоротник. Засмеялась. Ну, конечно, попугай или что‑то вроде этого. Камилла, наверное, завела его для компании. А может, специально, чтобы пугать гостей. Она всегда любила пошутить. Вот‑вот явится и будет умирать со смеху.

— Камилла, негодяйка, — пробормотала Элис.

Кот спрыгнул с подоконника и жалобно замяукал. Похоже, он проголодался. Элис потянулась, чтобы погладить его. Это был большой рыжий персидский кот с пушистым хвостом, красавец. Но Камилла могла бы и покормить его.

Элис почувствовала непонятное волнение. Похоже, Камиллы здесь нет… И это не шутка. Она засунула голову в окно и решительно вскарабкалась на подоконник. В комнате было темно от закрывавших свет кустов и деревьев, да и день клонился к вечеру. Элис прошла к двери и поискала выключатель.

Но его не было.

Она вышла в прихожую, пошарила там. Потом ее взгляд упал на лампу, свисающую с потолка. Старомодную. Ну, конечно, Камилла писала, что дом очень старый, но про то, что в нем нет электричества, не сообщила ничего.

Когда Элис поставила на пол дорожную сумку, она почувствовала, как что‑то гладкое скользнуло по ноге, и заметила маленькую тень, которая быстро исчезла. И снова хлопанье крыльев и странный голос:

— Уходи скорее.

— И не собираюсь! — отрезала Элис и поднесла спичку к лампе.

В мягком свете она увидела большой выложенный кирпичом камин с остывшими углями, низкие кресла и большой, тоже низкий, диван с яркими подушками, картины на стенах, развешанные так, чтобы закрыть выцветшие пятна на обоях, большой белый ковер у камина, покрытое пылью зеркало в позолоченной раме, в котором отражался свет лампы. Создавать иллюзию роскоши — любимое занятие Камиллы. Казалось, она где‑то рядом, и Элис, с любопытством оглядевшись вокруг, позвала:

— Эй, Кэм! Я здесь!

Кот потерся о ногу и замяукал. Черная тень вскочила на ручку кресла, и наконец Элис увидела, кто это. Сорока с блестящими круглыми глазами и длинным клювом. Элис рассмеялась:

— Ну, прямо тени Эдгара Аллана По! Странно, что Камилла завела себе сороку. Наверное, ей слишком одиноко в этих горах. Но где она сама, черт побери?

Элис бродила по пыльному дому. Дождь стучал по крыше. Она открыла двери спален. Одна из них — с распахнутыми шкафами, с полок которых свисало белье, — явно Камиллы. Другая была аккуратно убрана. На туалетном столике — ваза с яркими красными цветами. Эта, видимо, приготовлена для Элис и служит подтверждением, что Камилла ее ждет. Она прошла по узкому коридору туда, где должна быть кухня, нащупала ручку двери и в тот же миг, как повернула ее, услышала стук закрывшейся за спиной входной двери.

Наконец‑то Камилла!

— Я же говорила, что буду здесь раньше тебя!

Но в ответ — молчание. Только бодро тикали часы, громко хлестал в окно дождь, и — никого.

Элис побежала к входной двери, открыла ее. Дорожка уходила в зеленые промокшие кусты, и чьи‑то следы быстро заполнялись водой, а комья грязи на крыльце таяли…

Потрясенная Элис опустилась в кухне на стул. Она поняла, что, видимо, когда она стучала, в дверь, в доме кто‑то был и до последней минуты, вероятно, ожидал, что гостья уйдет. Однако она осталась, и он вынужден был бежать.

Но кто это? И где Камилла?

Кот снова потерся о ее ногу, явно выпрашивая какую‑нибудь еду. Элис заставила себя встать, открыть шкаф. Ей все время казалось, что за ней наблюдают. Она обнаружила остатки жареного барашка и большой кувшин прокисшего молока.

Прокисшего? Как такое могло случиться? Наверняка Камилла каждый день покупает свежее молоко. Кот тем не менее должен поесть — хотя бы мяса, — чтобы не мяукать. Она тоже проголодалась, целый день в дороге она ничего не ела, только выпила чашку чая. Камилла вот‑вот появится, и они подкрепятся. Может быть, она как раз пошла за продуктами? В шкафу только полбатона черствого хлеба и остатки масла. Хлебу не меньше трех дней. И молоко прокисло. Что же, Камилла не ела три дня? И кот голоден.

В мрачной кухоньке Элис вдруг почувствовала что‑то недоброе. Кто вышел из дома и исчез в кустах? Может, этот кто‑то теперь наблюдает за ней через окно? Она не могла избавиться от этой мысли. Почти в панике она бросилась обратно в освещенную гостиную и задернула шторы. Потом, собрав все свое мужество, решила продолжить осмотр дома. Вряд ли Камилла где‑то далеко. В ванной пахло гвоздикой. Полотенца висели на перекладине, в шкафах была ее одежда. Да здесь она, здесь. Но где? Кто закрыл дверь дома?

На кухне Элис увидела календарь‑ежедневник. Он не был открыт на сегодняшнем числе. На нем стояло вчерашнее — 16 января. Оно было обведено красным кружком, и рядом — восклицательный знак. Что случилось вчера?

Элис вспомнила, что у Камиллы есть привычка все записывать. Она перелистывала страницы и читала: «Не забыть мясо для кота». На 14 числе:

«Д» сегодня вечером». 12 и 13 были пустыми, на 11 нацарапаны торопливые каракули: «Д, слишком нетерпелив».

И все. Кто такой Д.? Кто бы он ни был, Элис не сомневалась, что это из‑за него Камиллы нет сейчас дома.

Затрещала сорока. Она уже допрыгала до кухни. Птица тихо стояла и смотрела на Элис одним глазом, обратив к ней свой профиль с острым клювом. А потом нежно произнесла:

— Привет, дорогая! Как долго ты будешь здесь? Абсурдность ситуации сняла напряжение Элис, и она засмеялась. И в тот же миг, услышав легкий стук в стекло, увидела за окном бледный абрис лица с мокрыми волосами. Прежде чем она успела испугаться, открылась дверь и вошел Феликс.

— Что ты здесь делаешь в темноте, дорогая? — мягко спросил он. — Где Камилла?

Элис почувствовала такое облегчение, что едва сдержалась, чтобы не кинуться к нему на грудь. После всего случившегося в Кристче, к этой груди ей меньше всего хотелось бы припасть. Но все равно увидеть кого‑то живого в этом странном доме — уже радость.

— Понятия не имею, где она. — Элис пожала плечами.

Феликс сбросил мокрый плащ, откинул назад влажные кудри. От дождя его кожа блестела, а в глазах сверкало насмешливое веселье, которое сейчас ее особенно раздражало.

— Как же так? Она ведь знала, что ты приедешь?

Элис с упреком взглянула на него.

— И ты тоже знал?

— Естественно. Камилла — твоя подруга. Твои друзья — мои друзья, дорогая.

— Не называй меня «дорогой». Я думаю, мы с тобой давно все уладили.

— Да, конечно.

Этот завиток на его виске знаком до боли…

— Тогда, Бога ради, что ты тут делаешь, изображая водителя автобуса? — спросила Элис.

— Мне нравится. И потом, человек должен на что‑то жить.

— Но почему именно здесь? И почему водитель?

— Дор… Элис. Тебе пора уже расстаться с привычкой говорить возвышенно, а то люди догадаются, что ты бывшая актриса. И чем здесь плохо? Западное побережье Новой Зеландии — замечательное место. Потрясающие декорации. Снежные пики, озера, этот невероятный ледник, спускающийся прямо в зелень. Что же касается женщин…

— Избавь меня от подобных разговоров, — прервала его Элис. — Это ты предложил Камилле написать и пригласить меня?

— Что же касается женщин, — невозмутимо продолжал Феликс, — они замечательные. И только твоя подруга Камилла — ведьма. Знаешь, все здешние мужчины валяются у ее ног, включая заезжих туристов. И как это ей удается?

— Ей всегда это удавалось, — нетерпеливо проговорила Элис. — И когда‑нибудь она попадет в беду. Но это не то, о чем ты подумал. Да, ты не ответил на мой вопрос.

— Ты имеешь в виду — нарушить обещание или испытывать терпение ревнивого любовника… или…

— Феликс!

Он взглянул на нее. В его темных глазах застыло нарочитое раскаяние.

— Хорошо, дорогая. Это я предложил Камилле пригласить тебя. Знаешь, я привык здесь есть три раза в день и как следует. Думаю, и ты, наверное, проголодалась. А маленькой Элис нельзя голодать.

— Значит, это была жалость, — сказала Элис.

— Чистая жалость. И Камилла поняла. Она…

— Хорошо. Тогда ты прав. Я очень хочу есть. А где может быть Камилла?

— Не знаю. Может, у Торпов. Или в магазине. Или с кем‑нибудь пьет в отеле. Но ты сказала, что она ждет тебя сегодня. Ну, может, числа перепутала. Память у нее никудышная, и она» всегда пишет себе напоминания в календаре.

— Да, правда. Ну, я думаю, она скоро появится. Подождешь ее?

— Вряд ли эти слова можно счесть приглашением от души, — пробормотал Феликс. — Некоторые гораздо лучше относятся к котам. — Он нагнулся, поднял рыжего кота и прижал к подбородку. Кот замурлыкал от удовольствия. — Я слишком эмоционален. И несмотря на это, если я захочу, то останусь — независимо от того, пригласят меня или нет. И мы посидим. Правда? А к тому времени вернется и Камилла.

— Но…

Феликс махнул рукой, и кот спрыгнул с колен.

— Не надо вежливых протестов. Это не впервые. Мисс Камилла Мейсон — маленькая ленивая чертовка. И если ты пробудешь здесь подольше, то поймешь, что тебе придется делать все по дому самой. Так ты надолго?

Элис почувствовала сильную усталость и была рада обществу Феликса. Она решила не спорить с ним в этой насквозь пропитанной влагой мрачной атмосфере. В конце концов, они всегда были друзьями, и только когда вдруг вообразили, что влюблены, между ними началась борьба.

— Я еще не знаю. И потом, тебя это не должно интересовать.

— А почему бы тебе не вернуться в Англию?

— Нет, — резко ответила Элис. — Ты знаешь, что я этого не сделаю.

— Но ведь твои родители…

— Феликс, ради Бога. Есть одно, что тебе совершенно не идет, — лицемерие. Ты прекрасно знаешь, и не хуже меня, что отец сделает из меня сэндвич — между крылом и шасси своего нового самолета. И потом, я стесняюсь матери, да и не знаю, где она сейчас. В последний раз я слышала, что она в Каннах, но она вполне может оказаться в Нью‑Йорке, Кингстоне или на Ямайке. Они не виноваты, они отвыкли от меня, отправив меня сюда в войну. Так вышло. Я не хочу об этом говорить.

— Но по крайней мере…

— Феликс, если ты снова о деньгах, я влеплю тебе пощечину. Я — личность, я сама способна постоять за себя. Мне нравится все, что со мной происходит. Мне нравится в Новой Зеландии, я тосковала по ней всякий раз, когда возвращалась в Англию. И, к тому же, мне не нужна жалость несостоявшегося продюсера.

— В данный момент, — мягко пояснил Феликс, — я вовсе тебя не жалею.

Его губы изогнулись в привычной приятной улыбке, которая не значила ничего, а лишь служила украшением узкого умного насмешливого лица.

— Так что это тогда?

— Преклонение перед твоей стойкостью. Дома ты могла бы иметь все. А что у тебя здесь?

— Дождь за шиворотом, — мрачно улыбнулась Элис. — И если ты заставил Камиллу пригласить меня сюда, чтобы снова и снова уговаривать вернуться домой, ты зря тратишь время.

Феликс вдруг улыбнулся.

— Ну, раз ты не хочешь домой, иди и переоденься, не то мне придется потом писать твой некролог. Я бы озаглавил его «Агнец на заклание». Во всяком случае, ты очень на негр похожа. Маленький беленькой мягкий ягненок. ТЫ что, не слышала, как зловеще ухают эти птицы? Они как раз охотятся на глупых маленьких ягнят. Ну что ж, иди и переодевайся, а я поджарю бекон. Не надевай ничего особенного. Я не вынесу, если ты снова будешь так же прелестна, как прежде.

Подчиняясь ему по привычке, оставшейся от тех месяцев, когда она выступала на сцене, Элис пошла в спальню. И подумала о Камилле. Как далеко та зашла в своих отношениях с Феликсом? Они могли стать хорошей парой: оба способны наслаждаться видимостью влюбленности. Еще в школе Камилла искусно и невинно выбиралась то из одной истории, то из другой. А Элис всегда контролировала свои чувства — до встречи с Феликсом. Но то было недолго. Она снова взяла себя в руки. Она никогда не будет чувственной и такой неразборчивой, как Камилла. Она не станет флиртовать, как мать, и не будет такой беззаботно‑фальшивой, как Феликс. Но почему он решил снова появиться на ее пути? Неужели он не может оставить ее в покое? Или он все еще думает о ней? Ну уж это ни к чему. Ей двадцать четыре, и она достаточно взрослая, чтобы самой решать свои проблемы.

— Эй, Элис! — позвал из кухни Феликс. — Это уж слишком!

Элис ощутила холодок, ее снова охватило дурное предчувствие, странное неудобство от того, что хищная птица уселась на калитке, а сорока твердит:

«Уходи отсюда! Скорее!»

— Что?

— Да здесь нет никакой еды. А все, что есть, засохло. Ты ведь говорила, что Камилла знала о дне твоего приезда?

— Да. Она ответила на мое письмо.

— Я бы сказал, что этому молоку два дня. Фу! Почему она не купила свежего?

Вчерашняя дата в красном круге на календаре. Был ли это последний день, когда Камилла пила свежее молоко?

Элис торопливо застегнула молнию на халате и вышла в кухню.

— Кто‑то закрыл дверь, когда я стояла в передней, — сказала она едва дыша.

Феликс задумчиво посмотрел на нее и промолчал.

— Ты думаешь, я сочиняю?

— Увы, нет. Это вполне возможно. У Камиллы были поклонники.

Элис не к месту заметила:

— Ни один водитель автобуса не скажет «увы». Феликс поднял брови.

— У тебя аналитический склад ума. Я всегда говорил, что это твое проклятие. И это никак не вяжется с обликом маленького беленького ягненка. Но уж если тебе так надо все анализировать, давай порассуждаем о Камилле. Итак, она оставила нас без хлеба и без молока.

— Если кто‑то искал ее, то почему он убежал?

— Камилла обожает интриги. Ты же знаешь ее со школы.

— Да. Знаю. — Элис кивнула.

Камилла не была красавицей, про нее не скажешь даже «хорошенькая»: морковного цвета волосы, светло‑зеленые глаза, маленький веснушчатый нос и полные губы. Но она обладала даром делать вид, что слушает собеседника. Это всепоглощающее внимание — обман, и Камилла никогда не давала себе труда вникать в то, что говорилось. Но человек не сразу понимал это, а когда обнаруживал, то Камилла уже невинно целовалась с ним. Она всегда была плутовкой, и весьма безобидной. И все, кто имел с ней дело, прощали такое поведение, оставаясь ее друзьями.

Элис неожиданно поймала себя на том, что ей очень жаль, что Феликс поддался обаянию Камиллы. Несмотря на насмешливую манеру держаться, он очень уязвим.

Феликс положил на сковородку бекон. На столе уже белела скатерть, лежали ножи и вилки. Было очень по‑домашнему, будто он жил здесь, а неблагодарная Камилла проводила где‑то время с другим.

— Старый бекон и подгоревшие тосты, — объявил он. — Вот и вся еда на сегодня.

Но от голода Элис показалось, что ничего вкуснее она давно не ела.

— А живешь в отеле?

— Каждую вторую ночь я там ночую. Я вожу автобус до Хокитики. Один день — туда, другой — обратно.

— Тебе нравится работать шофером?

— Примерно так же, как тебе торговать в ларьке.

— А откуда ты знаешь, что я торгую в ларьке?

— Да я как‑то решил выяснить, что случилось со всеми членами нашей труппы. Глория Мэтсон вышла замуж за фермера, разводящего овец в Хоукс Бэй. Мэдлин Грэй отправилась в Австралию. Гай Фалкнер — домой. Невилл Брэт служит в системе страхования. Феликс Додсуорт водит автобус. Элис Агата Эштон — поскольку ты называлась девичьей фамилией тетушки, дорогая, — торгует перчатками и чулками и ошибается в сдаче.

— Нет, по крайней мере…

— У нее всегда были проблемы со счетом. У нее очень богатые родители. А теперь цитирую Камиллу. Она говорит: «Почему ты не женился на Элис? Хотя, если честно, я рада, что ты не женился».

Элис покраснела.

— Ты всегда вечерами обедаешь с Камиллой в отеле? — спросила она.

— Конечно, нет. Это было бы неудобно. — Феликс положил еще бекона на тарелку. — А сегодня я пришел навестить тебя.

— Почему? Ведь, Феликс, мы обо всем договорились в Кристчеч. И нет никакого толка…

Но ее горячее заявление было прервано резким стуком в дверь.

Наконец‑то Камилла!

Элис весело воскликнула:

— Что за стук?

Феликс, вышедший в прихожую вместе с ней, продолжил:

— И что со мной, если любой звук пугает меня? Элис хихикнула и прошептала:

— Ты замечательный водитель автобуса! Но прежде чем она дошла до двери, легкости как не бывало.

Человек, стоящий на пороге, — не Камилла.

Зачем ей стучаться в собственную дверь?

Глава 2

Человек на пороге был невысок, плотен и мокр от дождя. Он пристально смотрел на них, пытаясь разглядеть в темноте.

— Камиллы нет? — спросил он приятным голосом.

Элис понравился его голос. Ей все в нем понравилось, потому что она была рада его появлению именно в этот момент. Не хотелось продолжать спор с Феликсом. Если кто‑то тебя разлюбил, незачем ворошить прошлое, оно уже — пепел в камине.

Феликс шагнул вперед.

— О, это Дандас? — Он дружески обнял гостя. — Камилла еще не вернулась.

— А где же она?

Мягкий голос стал чуть тверже. Один из поклонников Камиллы, и ревнует, подумала Элис.

— Мне это тоже неизвестно, — дружелюбно ответил Феликс. — Входите. Познакомьтесь с мисс Элис Эштон. Она — гостья Камиллы. А это — Дандас Хилл.

Они несколько чопорно пожали друг другу руки. Элис с любопытством смотрела на свежее молодое лицо мужчины и его седые волосы.

Его очень светлые глаза улыбались, он был симпатичный, этот Дандас. «Д, слишком нетерпелив», — вспомнила она. Но Дандас Хилл, солидный человек с твердой рукой, не казался нетерпеливым.

— Гостья Камиллы, вы сказали? Но разве Камилла не знает, что она здесь?

— Ну, вы, наверное, лучше меня знаете, какая у Камиллы память. — Феликс насмешливо посмотрел на Дандаса. — Может, зайдете? Там дождь.

— «Никогда», — прокаркал ворон[1] , — вдруг донесся до них хриплый голос сороки. Дандас вздрогнул.

— Ну, птица! Феликс засмеялся.

— А вы этого еще не слышали? Не знаю, то ли Камилла нашла ее такой умной, то ли сама научила.

— Она ужасна, — передернула плечами Элис.

— Уэбстер, — представил птицу Феликс, когда она подскакала к нему по блестящему полу.

Дандас снял мокрый плащ и пошел за ними на кухню. Он был взволнован и отнесся к отсутствию Камиллы серьезнее, чем Феликс. А может, больше всего его обидело то, что у Камиллы, похоже, есть и другие интересы в жизни. Он производил впечатление человека весьма ранимого. Несмотря на седину, ему вряд ли было за сорок. Конечно, он влюблен в Камиллу, подумала Элис.

— Ну разве же Камилла не знала, что вы приезжаете сегодня, мисс Эштон? — упорствовал Дандас.

— Конечно, знала. Я получила от нее письмо.

— Письмо? — Голос Дандаса прозвучал серьезно, но вид у него был смущенный.

Дождь усилился и уже сплошным потоком лился по крыше. Мокрая дорожка на потолке расширялась. Дом снаружи погрузился в абсолютную темноту, и их лица бледнели во мраке. Элис с взъерошенной головой, темноволосый Феликс со смеющимися глазами и Дандас, краснощекий, с взволнованным взглядом, стояли и молчали. Если бы Камилла появилась сейчас и увидела их такими, Элис могла себе представить, как бы она расхохоталась. Когда‑нибудь с ее подругой и впрямь что‑то случится. Нельзя жить, все время играя!

А может быть, и эта мысль холодком пробежала по спине, с ней уже что‑то случилось?

Дандас развивал тему со все большей серьезностью.

— Если Камилла сказала, что будет здесь, то почему ее нет? А она все для вас приготовила?

— В смежной комнате готова постель. И все, — нервно продолжала Элис. — Кстати, ее одежда здесь. Может, она ушла куда‑то на ночь?

— Наверное, так и есть, — кивнул Дандас. — Может быть, застряла на ферме. Реки от дождя поднялись, и она не появится до утра, а может, и до конца этого ливня.

Пока он говорил, с пятна на потолке сорвалась крупная капля и упала ему за воротник. Дандас резко дернул шеей и потер ее.

— Этот дом никуда не годится. В нем нельзя жить.

— Дандас — директор школы, — объяснил Феликс. — И он ко всему относится серьезно. Этот дом и впрямь ужасен. — Он закурил и продолжил:

— Итак, мы решили, что Камилла где‑то застряла в безвыходном положении. Возможно, она уехала на пару дней. Этим можно объяснить скисшее молоко. В таком случае я тебе предлагаю: может, у тебя хватит разума перебраться на ночь в отель?

Элис покачала головой.

— О нет. Я останусь здесь. Мне до безумия нравится это место. Оно такое таинственное.

— И нездоровое, — добавил Дандас. — Не думаю, что вам стоит здесь оставаться. Переезжайте ко мне. У меня дома дочка.

Феликс весело подмигнул ей. Элис покачала головой.

— Нет, большое спасибо. Я останусь. Если Камилла не вернется завтра, тогда я решу, что делать.

— Она должна вернуться до завтра. Иначе надо думать, что с ней случилось что‑то серьезное.

— Чепуха! Что с ней могло случиться? — воскликнул Дандас.

— Ну, мало ли что. Увы, — сказал Феликс, одеваясь. — Спокойной ночи, Элис, выспись хорошенько.

— Конечно. Не беспокойся. Она проводила его до двери, он с минуту постоял в холодной темноте, пахнущей мокрой зеленью.

— Ты твердо решила? — спросил он.

— Конечно. А что тут для меня опасного? Тигры?

Феликс склонился и легонько поцеловал ее в щеку.

— Молодец, — сказал он. И исчез в темноте. Элис повернулась и увидела, что Дандас наблюдает за ней. Какие интересные у него глаза — круглые, ласковые и какие‑то невинные.

— Он довольно развязный тип, — сказала Элис, потирая щеку.

Ну что значит его поцелуй, в конце концов? Он влюблен в Камиллу. Дандас горячо заговорил:

— Вы не можете оставаться здесь одна. Пойдемте ко мне.

— Но почему? — Элис серьезно посмотрела на него. — Вы считаете, с Камиллой что‑то случилось?

— Ничего подобного. Камилла в состоянии постоять за себя. Но дом кошмарный. Вы только посмотрите, как течет с потолка. В нем нельзя жить в такую погоду. И вообще, это не место для приема гостей.

Элис никогда не любила, чтобы ею кто‑нибудь руководил. И она испытывала сильное раздражение, поскольку не собиралась уходить отсюда. Камилла может вернуться в любую минуту, а если нет, то все равно она будет ночевать именно здесь.

Дандас Хилл, несмотря на внешнюю мягкость, был несколько напыщенным. Вероятно, свою печать на него наложила должность — директор местной школы.

— Нет, спасибо, — сказала Элис легко, но твердо. — Вы, конечно, очень добры, но я останусь здесь. Он уставился на нее с беспокойством.

— Вы так решили?

— Да.

— Ну, тогда я пойду.

Дандас распахнул дверь в темноту. Казалось, ему не хочется оставлять Элис, а ей как будто не хотелось, чтобы он уходил. Рядом с солидной квадратной фигурой было спокойнее и безопаснее…

— Я надеюсь, вы все же зайдете ко мне, посмотрите мою студию. Маргарет угостит вас чаем. — Голос у него был бархатный и успокаивал нервы.

— С большим удовольствием, — согласилась Элис.

— Конечно, если вы останетесь.

— Я собираюсь, — услышала она свой голос. Она решила это в одну секунду. Это интригует — побыть здесь наблюдателем, а не участником драмы. Вряд ли ее присутствие чем‑то поможет Камилле, но Элис считала себя обязанной остаться.

— Я имею в виду, если вам не противна наша гнусная погода.

Любопытно, но Элис показалось, что Дандас хочет сказать что‑то другое.

— Ну и к тому же, вы очень хрупки и малы, чтобы оставаться одной в этом доме, — добавил он неожиданно.

— Мала?

— Очень. Как мои дамы.

— Ваши дамы?

Этот человек — загадка.

— У меня коллекция фигурок дрезденского фарфора. «Мои дамы» — так я их называю. Вы увидите, когда придете.

Элис посмотрела, как он исчез во тьме, и все ее дурные предчувствия вернулись. С ними было легко бороться, когда рядом двое мужчин, с которыми хорошо обсуждать возможные причины отсутствия Камиллы. Но, когда она осталась одна в маленьком полутемном коттедже, ей стало неспокойно. Что‑то не так. Если дождь и вздувшиеся реки помешали возвращению, почему Камилла не позвонила в отель, не передала сообщение? Ну, конечно, может, ей не добраться до телефона, вполне разумно возразила себе Элис. Нет, все должно быть в порядке.

Кот потерся о ее ногу. Бедняга, он все еще хочет есть. Она подняла его и покормила. Кот замурлыкал; уставившись на нее золотистыми полусонными глазами.

У Камиллы тоже часто бывали такие глаза. От этой мысли Элис вздрогнула, сама не зная почему. Ей вдруг показалось, что она никогда больше не увидит теплого сонного света в глазах подруги.

Когда она легла, мысль о Камилле отступила и всплыл образ Феликса. Высокий, стройный, в смешной одежде Мальволио. Феликс — печальный Гамлет с тоскующим голосом. Феликс — Цезарь в пурпуре и золоте. Феликс — невероятно убедительный Фальстаф. Феликс, орущий на них: «Плохо, плохо, плохо! Ненавижу вас! Не выношу!» Или, наоборот, ей: «Возможно, неплохо. Но не вздумай поверить в это».

Они все работали, как его рабы. Они говорили, что он зря тратит свой талант, пытаясь протащить такую маленькую актерскую труппу по миру. Они держались за него до последнего момента, когда уже не было денег и остались только билеты на обратную дорогу в Англию. В маленьком театре в Кристчеч в Новой Зеландии занавес опустился в последний раз, и каждый член труппы весело и мужественно решил пойти своим путем.

Все это случилось три месяца назад. Элис думала, что она сумела найти в жизни другой интерес. Вспомнила, как они с Феликсом сидели в маленьком кафе, и она не смогла сдержаться и заплакала. И вот снова перед глазами скатерть в красную клетку, не очень свежая, жареные стейки и бекон, которые Феликс заставил ее съесть, потому что хотел, расставаясь с Элис, сохранить в памяти сытный ужин.

Элис не могла есть. Она разрезала бекон на маленькие кусочки и оставила на тарелке, и он остывал.

— Между нами все кончено, да, Феликс? — спросила она несчастным голосом. — Я имею в виду не труппу, а нас с тобой.

— Похоже что так, — ответил он.

— Но, Феликс… — Элис посмотрела ему в лицо и встретила упрямый взгляд. Из всей труппы ей одной не грозил голод. У нее не было необходимости искать другое, может, даже неприятное занятие.

Если бы Элис могла разобраться, сколько было в сцене прощания от того, что Феликс не хотел ввергать ее в бедность, и сколько — от того, что он разлюбил ее. Как она помнила, было и то, и другое. Он был слишком чувствителен — нет денег, нет перспективы, — но он любил, он обожал женщин. Да, она не первая и не последняя, с кем он был в любовной связи, с печалью подумала Элис. Все, что было между ними, — ошибка, и нечего тут обсуждать. В таком настроении с Феликсом лучше не спорить.

— Маленькая Элис, — произнес он ласково в последний раз.

— Если бы мы могли напиться, — сказала она, — нам было бы легче посмотреть в глаза происходящему.

Лицо его осветилось.

— Давай напьемся. Но только пива, потому что у меня осталось девять шиллингов и два пенса.

Но от пива Элис стало еще печальнее, и она запела погребальным голосом:

Он умер, нет его больше.

Красотка вторит:

Он умер, нет его больше.

А на голове зеленый дерн,

А на ногах камень…

На них стали оборачиваться. Феликс нежно потрепал ее по руке и проговорил:

— Пошли домой.

Это были его последние слова, сказанные ей. «Пошли домой». Эти слова могли бы стать прекрасными, подумала она мрачно.

Но в тот момент ее домом была обшарпанная комната в отеле. Феликс простился у двери, и она больше ничего не слышала о нем до сегодняшнего дня. Элис гордилась, что так легко избавилась от своей любви, но когда неожиданно увидела его в автобусе, то потеряла дар речи и задрожала. Ей захотелось рассмеяться от абсурдности ситуации. Она знала, что он человек разносторонний и оригинальный и может заработать себе на жизнь. Но она застыла и лишь в конце долгой дороги сумела изобразить легкость, разговаривая с ним.

Лежа на узкой постели и слушая дождь, Элис решила, что ей и надо так держаться, пока она здесь. Наверняка внимание к ней Феликса только братское или родительское. Конечно, ему интересно снова ее увидеть, но это так, из жалости.

Жалость! Ужасное слово. Они с Камиллой позвали сюда Элис. Ну где она, маленькая бестия?

На этой мысли Элис заснула.

Она не знала, сколько проспала, но рыжий кот прыгнул на постель и разбудил ее.

— Привет, киска, — пробормотала она. — Что ты думаешь о Камилле?

Дождь перестал, и после его шума тишина казалась нереальной. Элис перегнулась через подоконник, вдохнула свежий горный воздух. Было еще темно. Оконное стекло задело ветку папоротника, и холодные капли упали ей на руку. В тот же миг куст захрустел. Элис испуганно отпрянула.

— Кто здесь? — спросила она.

Ответа не последовало. Уже совершенно проснувшись, Элис подсознательно вспомнила странное ощущение: ей казалось, что кто‑то бродит по дому. Ее разбудил кот? Или все это было во сне? А может, вернулась Камилла и тихонько ходила, чтобы не тревожить?

Элис совсем проснулась и поняла, что больше не уснет, пока все не проверит. Она зажгла свечу и пошла.

Постель Камиллы пустовала, что‑то шелковое абрикосового цвета свисало из комода. Если бы Камилла не была по натуре неряхой, можно предположить, что она собиралась второпях, как попало запихивая вещи в сумку. Но куда она уехала?

Вдруг Элис вспомнила пометки на календаре. И появилась мысль: а может, есть записи на будущее?

Элис вышла на кухню, пошарила на полке над камином. Календаря не было. Она встала на стул и принялась копаться в куче барахла — спичечных коробков, сигаретных коробок, старых писем. И увидела конверт, адресованный ей и надписанный печатными буквами.

Как глупо! Вот где ответ на все вопросы! Конечно, Камилле следовало положить его на видное место. Но, может, она так и сделала, а он соскользнул или сорока уронила.

Элис надорвала конверт и вынула лист бумаги. Он тоже был заполнен печатными буквами — таким Камилла учила детей в школе.

«Дорогая Элис. Я выхожу замуж! Разве это не здорово? Но это большой секрет, и, ради Бога, никому не говори, чтобы не было переполоха. Жаль, что меня не будет, когда ты появишься. Но все так внезапно! Он ничего не хочет слушать, он тащит меня к алтарю. У меня ни на что нет времени. Мы завтра садимся в самолет. Он заказал места, которые мы не можем упустить. Я вся дрожу от возбуждения. Но скоро я тебе напишу и пришлю кого‑нибудь за вещами. Я очень счастлива. С любовью — Камилла».

Глава 3

Итак, узнав, наконец, куда подевалась Камилла, Элис уснула. Она проснулась утром, теперь уже от знакомого стука в дверь. Надев халат и шлепанцы, на бегу подправив волосы, девушка пошла к выходу. Это был Феликс в шоферской форме. У калитки стоял автобус — его новая собственность — с работающим двигателем.

— Я по пути. Не мог не остановиться. Есть новости от Камиллы?

— Да, она выходит замуж.

— Не может быть. — Его длинное лицо оставалось совершенно спокойным. — Откуда ты знаешь?

— Я нашла письмо. Раньше не заметила. Подожди, покажу.

Она наблюдала, как Феликс читал. Под конец его брови сошлись на переносице, и он отдал ей письмо.

— Я не верю этому, — сказал он ровно. — Кто угодно мог написать такими печатными буквами. Да любой.

Прежде чем Элис обдумала его слова, он повернулся и пошел по тропинке. У калитки бросил через плечо:

— Не уезжай. Я заеду завтра вечером, и мы поговорим.

Она заметила, что пассажиры выглядывали из автобуса, рассматривая молодую женщину в халате, которой их водитель, вероятно, назначал свидание. Если бы они только знали, что свидание — лишь повод для того, чтобы поговорить о другой женщине! Хотя это, конечно, лучше, чем беседовать об их отношениях. Когда автобус уехал, Элис подумала: бедный Феликс. Всю дорогу до Хокитики он будет убеждать себя, что Камилла просто в очередной раз пошутила. Вдруг Элис подумала, как бы с ним чего не случилось, аварии, например, и удивилась, что волнуется за того, кого, казалось бы, разлюбила.

Пока автобус спускался вниз по узкой петляющей дороге, она заметила, какое замечательное было утро. Небо — ясное и абсолютно голубое, через просветы в верхушках деревьев виднелись горные пики, ледник единым потоком вгрызался в самую гущу зеленых деревьев. Облака нависли над вершинами гор, и это был единственный признак прошедшего дождя на сверкающем небе.

Густая листва была полна жизни, движения. Мягкое воркование диких голубей наполняло воздух. Какие‑то птицы с веерами хвостов прыгали с ветки на ветку. Уэбстер появился из‑за угла дома и, вытянув шею, призывно закричал.

— Значит, в это утро ты собираешься мне что‑то спеть, а не твердить свои мрачные предупреждения? — У Элис вдруг стало очень легко на душе. Удивительно, как дневной свет и солнце мгновенно развеяли мрачность этого места. От чистого горного воздуха хотелось петь вместе с Уэбстером, дикими голубями и кокетливыми маленькими птичками.

Как жаль, что нет Камиллы, с которой можно было бы разделить эту радость. Но Камилла сейчас садится в самолет, и это гораздо более волнующее событие. Но почему она решила избрать такой странный, таинственный способ? Еще неделю назад, когда она писала письмо с приглашением, у нее и мысли не было о таком развитии событий. Да, но неделю назад она и сама могла не знать про это, подумала Элис. Она ведь писала: «Д, слишком нетерпелив».

За кого же она вышла замуж, и так внезапно?

— Одолжи это мне, — вдруг сказал Уэбстер своим странным голосом.

Он выскочил на дорожку и, глядя в землю и вертя головой, повторял без конца:

— Одолжи это мне.

Где птица подхватила эти слова?

Вдруг совершенно ясно Элис поняла: это совсем не похоже на Камиллу — выходить замуж тайно.

Из‑за поворота показалась девушка на велосипеде. Она яростно крутила педали. Небольшого роста, крепкая, в брюках и старом голубом свитере. На руке висел молочный бидон.

— Эй! — крикнула она Элис. — А вчера, когда я заезжала, никого тут не было. И я не оставила молоко. А где мисс Мейсон?

— Ее нет, — ответила Элис и с глупым видом уставилась на нее.

У девочки было круглое веселое лицо и проницательный взгляд. Она производила впечатление веселой зрелой пятнадцатилетней девушки, которая явно любила скандальные истории. Но лицо было приятным.

— Жалко. У меня для нее записка. От него. Она протянула конверт, и в голове Элис завертелись разные мысли. Это явно тот человек. Ну, это уж слишком!

— А когда она вернется? — настойчиво выясняла девочка.

— Я не знаю. Может, совсем не вернется. Но если ты привезла молоко — я возьму. Я остаюсь. Девочка стрельнула в нее глазами.

— А что случилось? Мисс Мейсон уехала? А вы новая учительница? Или кто?

— Нет, я не новая учительница. Я просто приехала навестить Камиллу. Но она уехала и выходит замуж.

— Ого! — присвистнула девочка. — А что Он говорит?

Она явно подчеркнула слово «он».

— Может, ты лучше знаешь? — проговорила Элис.

Девочка слезла с велосипеда и с удовольствием принялась рассказывать:

— Я Тотти. Я работаю на ферме у мистера Дэлтона Торпа и его сестры. (Дэлтон! Еще одно Д. Может, это он нетерпелив?) Он такой красивый, — продолжала Тотти. — И она тоже. Она обожала мисс Мейсон и часто приглашала ее почитать или еще там для чего‑то. У них редко кто бывает. Я думаю, она хотела, чтобы ее брат женился на мисс Мейсон, и вообще все было на это похоже. Любая девушка с ума бы сошла от него. И от того, что он мог ей дать.

— А что он мог? — спросила Элис, презирая себя за то, что стоит и сплетничает с молочницей. Но, чувствуя, как это важно, она не могла упустить такую возможность.

Тотти хитровато посмотрела на нее.

— Нехорошо, если я про такое расскажу. Ну, это я только так думаю. О Боже! И за кого же она вышла замуж? Не за того же нового водителя автобуса, который крутился возле нее?

Элис вдруг почувствовала, что ей не нравится фамильярность Тотти.

— Конечно, нет, — суховато сказала она. — И вообще я его не знаю.

— Да? А вообще она была такая, немножко вольная, да? Вот это удар так удар для мистера Торпа. Он прямо влюбился в нее. Это точно. — И тоном взрослой женщины Тотти добавила, садясь на велосипед:

— Если бы я вела себя с мужчинами так, как она, я бы пустила себе пулю в лоб!

Эти слова неприятно ударили по сердцу, и Элис вошла в дом.

Рыжий кот поплелся за ней, громко мяукая. Она налила ему в блюдце молока. Пока кот лакал, она вдруг решила прочитать письмо, которое привезла Тотти. Элис не стала искать себе оправдание, она просто почувствовала, что в нем, возможно, ключ к разгадке странного поведения Камиллы. И она должна им воспользоваться.

На листочке было написано: «Я так по тебе скучаю, дорогая. Где ты? Придешь ли сегодня вечером?» Подписи не было. Пожалуй, Тотти права. Каким бы ни был Дэлтон Торп, он тоже, без сомнения, поддался чарам Камиллы.

Неужели на всем побережье нет других женщин? Камилла — не такая уж неотразимая красавица. Конечно, она привлекательная, но простушка, падкая на лесть. И ей, конечно, нравилось, что вокруг вьются трое мужчин, и все они пляшут под ее дудку. А в запасе был еще кто‑то? И что же, когда кто‑то более подходящий неожиданно подвернулся, она без колебаний убежала с ним? Но Элис никак не могла отделаться от чувства, что Камилла где‑то поблизости, и один из известных ей мужчин, чье имя начинается на букву Д знает больше, чем говорит. «Д, слишком нетерпелив». Вот где может скрываться разгадка. Элис открыла ежедневник и принялась изучать записи. Она подумала, что, если Камилла выскочила замуж столь внезапно (а когда она писала Элис, такого проекта еще не было), она наверняка бы сделала пометки на ближайшее будущее. Элис полистала календарь и на дате следующего дня увидела: «Обед с Дод. Дод говорит, что убьет меня, если я нарушу обещание». Дод, подумала Элис. Это могло быть любовное прозвище Феликса — сокращенное от Додсуорта. И по‑дружески его тоже можно так называть. Итак, еще одно Д. Треугольник из Д! «Дод говорит, что убьет меня…»

Феликс вполне мог походя бросить такие слова а глупая Камилла — отнестись к ним со всей серьезностью. Или действительно все так серьезно?

Феликс ведь прямо сказал: «Я этому не верю», — когда Элис сообщила о замужестве Камиллы. И так быстро перевел разговор с отсутствующей подруги на нее, Элис. Феликс, беззаботно смеясь, сказал:

«Нет!» И все‑таки Камилла выходит замуж за какого‑то незнакомца. Ее письмо на камине — правда. Она умчалась второпях, у нее даже не было времени упаковать вещи, отменить встречу с Феликсом. В шкафах все перевернуто, словно она очень торопилась и кидала вещи в чемодан, почти не глядя… В шкафу осталось теплое пальто, несколько платьев и туфли. Она за всем этим пришлет. Она слишком бережлива, чтобы все это бросить. Элис не помнит, чтобы Камилла когда‑нибудь расставалась с одеждой, если можно было ее заштопать или переделать. И кроме того, повсюду стоял запах духов, ее гвоздичных духов. Казалось, она рядом, в соседней комнате, и сейчас раздастся ее высокий голос. Элис заметила клочок бумаги на туалетном столике, под пудреницей. Еще одна заметка на память? «Купить нафталиновые шарики в городе в среду».

Среда как раз была обведена на календаре красным. День, когда Камилла собиралась сделать что‑то важное. Купить нафталиновые шарики? Какая проза! Это никак не вязалось с романтическим замужеством. Город — вероятно, Хокитика. Элис поняла, что подруга собиралась поехать туда в среду.

Знала ли она, что больше не вернется? Элис почувствовала сильный голод и вспомнила, что в доме нет никакой еды. Надо пойти к Дандасу Хиллу и занять немного хлеба или напроситься на завтрак.

— Я скоро вернусь, — объявила она коту и птице.

(Этот деревянный коттедж с маленькими обитателями чем‑то напоминал ей сказки братьев Гримм. Может, здесь есть и людоед?).

Уэбстер поскакал за ней к калитке, захлопав подрезанными крыльями, и строго сказал:

— Уходи скорее. Скорее.

— Да ну тебя, — отмахнулась Элис. — Не надоело?

Девушка заторопилась вниз по дороге. Высокие деревья, папоротники, пение птиц на туях — чем не рай?

Прямо за поворотом она увидела вывеску: «Дандас Хилл. Снаряжение для альпинистов и фотография».

К высокому старому дому, уютно устроившемуся среди густой листвы деревьев и гигантских древовидных папоротников, вела длинная дорожка, обсаженная по обеим сторонам георгинами с поникшими от дождя мохнатыми головками. Одно из больших окон фасада служило витриной магазина. Когда Элис подошла поближе, то увидела там лыжи, ботинки для скалолазов, носки из грубой шерсти. И очень красивые фотографии ледника и снежных пиков.

За кустами виднелись зеленая долина, окруженная горами, и длинное здание отеля. Уединенности, которую Элис ощутила прошлой ночью, на самом деле не было. Коттедж Камиллы находился всего в четверти мили от маленького горного селения.

Это открытие вдохновило Элис. Она прошла между яркими шапочками георгинов к дому Дандаса и нажала на звонок.

Хозяин сам открыл дверь. Похоже, он только что оделся. Его щеки блестели после бритья, а седые волосы торчали ежиком. Под глазами она заметила мешки, будто Дандас сильно устал, а сами глаза казались странно бесцветными, как у кошки на ярком солнце. Его невысокая фигура имела склонность к полноте. Весь он казался воплощением здравого смысла, доброты и надежности. Смущали только глаза.

— Доброе утро, мисс Эштон, — тепло поздоровался Дандас. — Я собирался навестить вас и узнать, как вы провели эту ночь.

Элис не стала рассказывать ему о своих воображаемых страхах.

— Я очень хорошо поспала. Спасибо. Я пришла попросить у вас немного хлеба. И не могли бы вы объяснить, где здесь можно что‑то купить?

— Возле отеля есть магазин. Но вы, конечно, позавтракаете с нами. Моя дочь все приготовит.

Маргарет!

— Да! — раздался недовольный голос откуда‑то изнутри дома.

— Входите, — пригласил Дандас, мило улыбаясь Элис.

Она прошла за ним в комнату. Девушка лет семнадцати в стареньком, узком ей платье накрывала на стол. Она повернулась к вошедшим, и Элис увидела такие же светлые, как у Дандаса, глаза и хмурое тяжелое лицо. Она была хорошо развита для своего возраста и фигурой походила на отца. Грудь выпирала из‑под хлопчатобумажного тесного платья.

— Маргарет, это мисс Элис Эштон, подруга Камиллы. А это моя дочь.

Маргарет что‑то пробормотала в ответ и вышла из комнаты.

— Мисс Эштон будет завтракать с нами! — крикнул ей вслед Дандас, не обращая внимания на неприветливость дочери. — Так что принеси еще один прибор!

Элис огляделась. Чего только в этой комнате не было! Она была уставлена темной тяжелой мебелью. Одна стена увешана миниатюрами в позолоченных рамах. На маленьких столиках стояли фарфоровые чаши, отделанные эмалью пепельницы, изделия из хрусталя, серебряные безделушки, которые не мешало бы почистить.

А на высокой каминной полке Элис увидела «дам» — дюжину раскрашенных фарфоровых фигурок с тонкой талией, изящными ручками и пальчиками, в кринолинах. Над ними размеренно тикали часы с кукушкой. Комната походила на антикварный магазин. В ней все перемешалось, как в лепете сороки…

Элис села на диван, обтянутый выцветшим гобеленом с розовыми розочками.

— Что‑нибудь слышно о Камилле? — спокойно спросил Дандас, как будто ее отсутствие не обеспокоило его. Но, вероятно, он хотел скрыть свои истинные чувства.

— О, Камилла! — воскликнула Элис. Да, вот еще один, явно огорченный уходом подруги. Уход Камиллы! Что за мрачная мысль! — Она сбежала замуж. Оставила мне записку, но та утонула в хламе, и я нашла ее только сегодня ночью.

К ее удивлению, Дандас не сказал, как Феликс:

«Я не верю». Наоборот, он, похоже, ничуть не удивился.

— Знаете, я боялся чего‑то в этом роде. Я не стал вчера говорить, но у меня было предчувствие чего‑то такого… Камилла — непростая девушка.

— Это верно, — кивнула Элис. — Ей всегда хочется сделать что‑то из ряда вон выходящее.

— Она была не очень хорошей девушкой, — сказал несколько напыщенно Дандас. — В школе не соблюдала дисциплину. Дети вели себя, как хотели. Она настояла на том, что будет жить в этой развалюхе, которую мы собирались снести. А все остальное…

— А что остальное? — с интересом спросила Элис.

— Ну, мужчины. Она думала, что может вести себя с ними, как ей захочется. Что все они согласны, чтобы их дурачили и водили за нос.

Элис поняла его неодобрение. Он ревновал.

— Но вы в состоянии хотя бы предположить, за кого она могла выйти замуж?

— Нет. Хотя теперь, когда вы спросили, я вспоминаю большую американскую машину у ее калитки. Здесь никто на таких не ездит. Может, она и принадлежала тому незнакомцу, с которым сбежала Камилла? Должен признаться, ее поведение меня удивляет. — И Дандас закончил печально:

— Я теперь понимаю, что она не верила мне, не доверяла.

— Она что‑то написала о самолете, — сказала Элис.

Бедный Дандас, он держится весьма благородно…

— Похоже, надо приглашать другую учительницу. Через неделю начинаются занятия. И теперь мы наверняка сломаем этот дом.

— Подождите недельку. Он мне так нравится, и я не могу переехать в отель.

— Боюсь, что…

Что он собирался сказать, Элис не узнала. Вошла Маргарет с тремя тарелками каши. Дандас вернулся к радушному отцовскому тону.

— Из Маргарет получится хорошая хозяйка. Ее мать умерла, когда дочка была совсем маленькой. И у нас была то одна служанка, то другая. Но теперь Маргарет управляется сама. Правда, дорогая?

Маргарет склонилась над тарелкой и ничего не ответила. Элис посмотрела на ее плохо расчесанные волосы, вьющиеся у бледной шеи. Бедный ребенок! Как ужасно она одета. Ее отец, подумала Элис, видимо, из тех мужчин, которые не обращают внимания на одежду. Но разве она сама не видит? Дандас оглядел комнату.

— Я все сохранил, как было при жене, кроме нескольких миниатюр и фарфора. Признаюсь, я люблю маленькие вещи. — И он согнул пальцы так, словно обнимал ими изящные фарфоровые фигурки за талию. — Это моя болезнь. Но большинство вещей принадлежало жене. А я слишком сентиментален. И они нам нравятся, правда, Маргарет?

Девушка снова промолчала. Дандас потянулся к столику и взял в руки табакерку, отделанную эмалью.

— Большинство вещиц моя жена привезла из Англии. Она англичанка, и у нее никого не было в Новой Зеландии. — Он повернул табакерку к свету и осторожно вытер пыль.

— Запылилась, — пробормотал он, — детка. Но твой папа так занят. Эта вещица не слишком ценная, но очень хороша. — Он вертел в руках сверкающую голубую чашу. — А это — французская эмаль. Как часть коллекции она немного значит, но я ее очень люблю. Вы должны осмотреть студию и темную комнату, мисс Эштон.

Элис попыталась заговорить.

— Это, наверное, интересно, Маргарет? Ответом было непонятное движение головой. Похоже, на этот раз разговорить ее не удастся. Маргарет груба. Конечно, у нее трудный возраст, когда все непросто, когда любовь и ненависть слишком яростны. Казалось, Маргарет ненавидит эту битком набитую вещами комнату с ее музейной атмосферой. И жалко, что она так одета. Красивое платье сразу изменило бы девушку.

Подумав об одежде, Элис начала:

— Камилла оставила в доме все вещи. Что с ними делать?

— Я думаю, она за ними пришлет.

— Да, я тоже так думаю. Она слишком разумна, чтобы бросить их. Я все пересмотрела, но единственное, что достойно внимания, — ежедневник, календарь.

Дандас поднял глаза.

— Календарь?

— У Камиллы ужасная память, — объяснила Элис. — Она всегда все записывала, и в календаре тоже. И это кое‑что объясняет, как и болтовня Уэбстера. Уэбстер — изумительное создание. Он разговаривает, как попугай. А может, даже лучше, чем попугай. — Она замолчала, заметив какой‑то особенно бесцветный взгляд Дандаса. Его глаза превратились в прозрачную воду.

— А что интересного было в календаре?

(Он в чем‑то, видимо, виноват, подумала Элис).

— О, всякое! Люди, вещи, неотложные дела. Я потом ее подразню.

— Мне бы хотелось взглянуть на календарь, — сказал Дандас. — Может, тогда мы поймем, где она. Мужчина…

— Там не одно мужское имя! — заметила Элис. — Но я не думаю, что ей понравится, если все они прочитают ее личные заметки. — Вдруг, почувствовав на себе напряженный взгляд Дандаса, Элис пожалела, что решила подразнить его. — Но вы же знаете, что Камилла и впрямь не ангел, — сказала она ласково. — Может, это и к лучшему, что она уехала.

Дандас тяжело дышал.

— Возможно. Но мне нравилась Камилла, несмотря на все ее недостатки. Всем нам нравилась.

И кроме того, если вы не хотите, чтобы ее записи кто‑то читал, их надо сжечь.

— Согласна, — кивнула Элис. — Позднее, когда мы будем уверены…

— Уверены в чем?

— Что с Камиллой все в порядке. Может возникнуть необходимость сослаться на эти записи. Дандас не спускал с нее бесцветного взгляда.

— Вы так думаете? И каким же образом?

— Ну, в случае, если ее исчезновение не просто трюк.

— Я думаю, едва ли. Надеюсь, что нет. Я не хотел бы скандалов, чтобы не повредить репутации школы. — Он умолк, а потом добавил:

— Забавно, почему вы так думаете? Почему?

— А кто такой — этот таинственный Дэлтон Торп? — спросила Элис.

Дандас, казалось, был рад сменить тему.

— Он — владелец фермы на леднике. Весьма богатый человек. Живет с сестрой. Он самый завидный холостяк в здешних местах. Насколько я знаю, Камилла была единственным гостем в их доме.

— Что касается Камиллы, этого следовало ожидать. У нее нюх на выгодную партию. Но и вы тоже — вполне подходящий для этого человек.

— Я. О… Я всего‑навсего мрачный старый вдовец.

— Но к тому же и весьма скромный. Вы не читали ее заметок.

Во взгляде Дандаса появилось смущение.

— Я думаю, вы надо мной смеетесь, мисс Эштон, — решительно заявил он. И переменил тему. — Скажите, вы приехали из тех же мест, что и Камилла?

— Да. Мы вместе учились в школе. У Кэм не было семьи, только старая двоюродная сестра или кто‑то в этом роде. Камилла была бедна, как церковная крыса. Ей едва хватило денег, чтобы получить хоть какое‑то образование, и надо было работать. Я рада, что теперь она вышла замуж. И надеюсь, он будет хорошим мужем.

— А вы? — спросил мягко Дандас. — У вас есть семья?

Вдруг Элис задумалась о том, что у Камиллы никого не было, кроме старой кузины. У нее она проводила каникулы, хотя терпеть не могла родственницу. Там была какая‑то темная гостиная, стол, растения в горшках, вспоминала Элис, пауки. А каждый вечер в девять кузина Мод объявляла своим тонким скрипучим голосом:

— Время спать для юной девушки, Камилла.

И Камилла, которая в шестнадцать лет была не так уж невинна, топала в маленькую спальню рядом с кузиной и обрекала себя на долгую тоскливую ночь. Когда она устроилась на свою первую работу, то постаралась избавиться от власти Мод. Обе стороны расстались без сожаления. Камилла писала Элис: «Кузина Мод очень рада, что выполнила свои обязанности и может умыть руки! И я молю Бога, чтобы мы никогда больше не встретились!»

Так что кузину Мод едва ли заинтересовало бы замужество Камиллы и ее бегство. Она не стала бы наводить справки, куда та пропала. Элис с удивлением осознала, что для кого‑то отсутствие семьи могло оказаться весьма удобным.

И эта мысль подтолкнула ее к другой: пусть в долине узнают.

— О да! У меня шесть братьев. Не сумасшествие ли это? Мы всегда дрались, но я всех их люблю. — Она улыбнулась. — Вот почему я такая сильная. Меня сурово воспитывали, и я не боюсь быть здесь одна.

— Не боитесь? — поинтересовался Дандас и коснулся ее руки. — Но здесь нечего бояться. Сегодня вечером я приду и помогу вам упаковать веши Камиллы. Я встречусь с одной группой на леднике и сфотографирую их. А вечером приду. Обещайте ничего не трогать до моего прихода.

Он казался таким искренним, что Элис готова была пообещать. Но вдруг Маргарет подняла голову и впервые открыто взглянула на Элис. В ее глазах не было прежней мрачности, они зло сверкнули.

— Не останавливайте папу, мисс Эштон. Ему нравится женская одежда.

Девушка словно испугалась своих слов, собрала пустые тарелки и выскочила из комнаты.

Глава 4

Когда Элис подошла к коттеджу, она увидела у калитки роскошный красный автомобиль.

Сердце Элис подпрыгнуло. Камилла вернулась! Вероятно, это тот самый американский автомобиль, о котором говорил Дандас. Камилла вернулась с мужем! Все в порядке. Элис весело побежала по дорожке.

— Привет, Камилла! Ты как раз вовремя! Никакого ответа.

— Эй! — крикнула Элис, но уже не так уверенно. — Кто здесь?

В спальне Камиллы кто‑то был. Она слегка заволновалась, подойдя к двери.

На полу на корточках сидела девушка и держала в руках одну из ночных рубашек Камиллы. Глазами, полными страха, она уставилась на Элис. Элис никогда не видела такой красавицы. Молочного цвета кожа, мягкие темные волосы и большие широко открытые блестящие голубые глаза. Элис была так поражена, что не могла сказать ни слова.

Когда она пошевелилась, девушка медленно встала, все еще прижимая к себе рубашку, и заговорила испуганно:

— Извините. Но я не ворую. Я просто пришла к Камилле. Тотти сказала, что она уехала, но я не поверила.

Элис догадалась, кто это. Девушка из семейства Торпов. Сестра Дэлтона Торпа. Но она не ожидала увидеть такую необыкновенную красоту.

— Она действительно уехала, — сказала Элис. — И я тоже не поверила. Но есть письмо.

— Но она же оставила все свои вещи! — воскликнула девушка, и громадные голубые глаза, освещавшие ее совершенное лицо, были полны смущения. — Не могла же она уехать, даже не попрощавшись? А кстати, кто вы? Что вы здесь делаете?

— Я Элис Эштон, подруга Камиллы. Приехала к ней в гости. — Девушка, казалось, сильно оробела и даже испугалась. — И вот я приехала, а в доме — никого.

— А я Кэтрин Торп. Вы, наверное, уже догадались. Может быть, Камилла вам про меня писала?

— Камилла не любительница писать письма, я давно не была в Новой Зеландии. Но я слышала о вас и вашем брате. Мы даже думали, что Камилла у вас.

— У нас? Мы думали?..

— Да. Мы — это Феликс Додсуорт и я. Он водит здешний автобус. Мы старые друзья. Он думал, что Камилла осталась у вас на ночь из‑за сильного ливня.

— Да, она часто так делала, — горячо подтвердила Кэтрин. — Обычно мы уговаривали ее — Дэлтон и я. Мы редко видимся с людьми, почти не видимся, если точнее. Дэлтон держит меня, как в тюрьме. Но мне очень нравится Камилла, она такая хорошая. — Девушка опустила глаза. — Дэлтон очень любит ее, — призналась она откровенно.

— Про это есть в дневнике. — Элис несколько преувеличила содержание записей. Она решила проверить реакцию Кэтрин.

— В дневнике?

— Да, что‑то вроде этого. И записи не очень скромные. Камилла любила мужчин, вы же знаете.

— Мужчин? Кто‑то еще, кроме Дэлтона? Чистота ее души соответствовала невинной внешности. Вероятно, брат держал сестру, как в монастыре. Неужели она сама не замечала манер Камиллы!

— Ну, как сказать… Должно быть, были, если она вышла замуж за одного из них.

— Я не могу в это поверить, — заявила Кэтрин почти патетически. — Она моя подруга. Единственная, которая у меня когда‑либо была. — Ее глаза повлажнели, и, казалось, сейчас польются слезы.

— Я покажу вам ее письмо, — заторопилась Элис и пошла на кухню. А было ли это письмо от Камиллы? Оно написано печатными буквами. Кто‑то другой мог написать его.

Кэтрин внимательно изучила его и скомкала листок. Слезы угрожающе подступили к глазам.

— Значит, это правда? Как нехорошо с ее стороны. Бедный Дэлтон. Он любил ее, вы знаете? Он собирался жениться на ней. Как же я теперь расскажу ему? Как она могла так поступить?

Может быть, цинично подумала Элис, побег был для Камиллы единственным благоразумным выходом. Вряд ли она могла выпутаться из сложной ситуации, которую сама создала.

Вдруг Кэтрин сказала:

— Я не верю, что она уехала. Почему же она оставила все вещи? Посмотрите. Здесь и ночная рубашка — она надевала ее у нас. Ей она очень нравилась. Она сама ее сшила. — Кэтрин держала, прижимая к себе, тонкую голубую рубашку. — Она слишком хороша, чтобы ее бросить. И все остальное.

— Кажется, она очень торопилась, — проговорила Элис. — Мы ждем, что она пришлет за вещами через день‑другой. И тогда мы все узнаем.

— Конечно, в самолет много не возьмешь, — сказала Кэтрин. — Да. Пожалуй, она уехала.

Ее хорошенький ротик скривился, она всхлипнула, как дитя, и страдальчески посмотрела на Элис.

— Вы думаете, что я ребенок. Но я так одинока. Камилла меня веселила. Я буду скучать без нее. А бедный Дэлтон… — Она покачала головой. — Ну, мне надо ехать. Дэлтон разозлится, что я взяла машину. Я только учусь водить, и он не разрешает мне ездить одной. Вы не сердитесь, что я забралась сюда? Правда?

— Конечно, нет. — Может быть, это невероятно красивое существо — невротичка? У нее длинные узкие руки с сильно выступающими косточками. Кэтрин уронила ночную рубашку, которую только что прижимала к себе. Она возбуждена или в депрессии? Вдруг девушка заявила:

— У вас прекрасные волосы. Гораздо лучше, чем у Камиллы. Они жесткие. А вы можете приехать к нам как‑нибудь?

Элис показалось, что Кэтрин собирается дотронуться до ее волос своими костлявыми пальцами и погладить их. Она действительно красива, но что‑то в ее руках, в ее больших глазах волновало и пугало. Но она подруга Камиллы, и, если Элис хочет понять, что вынудило Камиллу так странно поступить, надо влезть в шкуру подруги. Испытать все волнения, встретить опасности, погрузиться в напряженную атмосферу.

Элис слегка отодвинулась от гостьи и вежливо сказала:

— Конечно. Почему бы нет. Я буду рада приехать.

Кэтрин улыбнулась.

— Как хорошо. Но только не завтра. Завтра всем полагается быть на обеде в отеле. Суббота. Таков здешний обычай. Единственное место, куда Дэлтон берет меня с собой. А как насчет воскресенья? Приедете к нам на чай?

После отъезда Кэтрин Элис стала убирать вещи Камиллы, разбросанные по комнате. В задней части комода она нашла старые письма, учебники, журналы, баночки из‑под крема, заштопанные чулки, носовые платки и еще один календарь с заметками Камиллы.

Сидя на полу в маленькой полутемной комнате, Элис переворачивала страницу за страницей, читая заметки, сделанные шесть месяцев назад, когда Камилла только что сюда приехала.

«4 июля. Поеду на ферму к Торпам. Интересно, как выглядит брат?»

«18 июля. Не забыть о леднике в одиннадцать часов. Дандас снова хочет меня фотографировать. Так скучно!»

И дальше: «Как страшно, хотя Дандас присматривал за мной. Удивительно, если все, что они говорят, правда. Бедняжка, он такой хороший».

«20 июля. Дэлтон Торп очень волнует. Он заставляет меня вспомнить о Рудольфе Валентине».

«8 августа. Маргарет — такой мрачный ребенок. Говорят, она обожает своего отца».

Месяцем позже Камилла писала: «Сетка для волос, нейлон, пудра, новые книги по истории». Потом добавила: «Новый водитель автобуса Феликс Додсуорт. Он ни капли не похож на водителя. Я буду звать его Дод. Хорошо, что рядом еще один новый мужчина».

14 ноября было странное замечание: «Боже мой! Какой подарок».

А затем нечто таинственное: «Ответить на письмо адвоката».

Далее, в начале декабря: «Не могу уехать на каникулы. Дела здесь становятся слишком интересными».

Тремя неделями позже: «Хорошие новости. Приезжает Элис. Посоветуюсь с ней».

Но через день Камила дописала — волнуясь, неровными каракулями: «Д, не станет ждать».

Потом, в последний день года, твердой рукой написано: «Завтра Новый год. Все выяснится. Может быть очень весело а может немножко опасно. Возможно, мне лучше послушаться Д.».

Элис закрыла календарь и села на пол. В маленькой комнате пахло гвоздикой, было странно тихо. Чтобы как‑то подбодрить себя, Элис вынула бумагу и ручку и стала писать письмо Камилле.

«Ты, несчастная неряха! Ну почему после тебя всегда остается клубок с таким количеством концов? Все они болтаются вокруг меня. Думаешь, шутка — оставить трех мужчин, сохнущих по тебе? Сейчас ты завела четвертого. (Кто же он дорогая?).

Ты пальцем не пошевелила, чтобы поймать этих трех Д. Но я тебя уверяю, мне не смешно и не весело.

Откуда у тебя эта противная манера писать о них и называть только первой буквой? Теперь я вообще не понимаю, кого ты имеешь в виду. Кто нетерпелив? Почему и что становится опасным? Ты должна рассказать. Что мне делать со всеми этими мужчинами?

Честно говоря, дорогая, я не понимаю, что заставило тебя так поспешно удрать, все бросив. Я упаковываю твои вещи и отошлю их, как только узнаю куда. Я обшарила четыре ящика комода, словно после твоей смерти. Здесь стоит еще обитый оловом сундук, но я не могу подобрать к нему ключ. Я его найду, и в самом неподходящем месте.

Да, мне пришлось взять на себя твою осиротевшую семью. Кот очень красив, а Уэбстер держит меня в напряжении. Я думаю, он мое подсознание. Или твое? Дандас отчаянно хочет сжечь этот домик. И я согласна: школьному комитету стыдно иметь подобный. Но я останусь здесь, пока не побываю на леднике и не сделаю всего, что полагается туристу. Я не могу позволить себе остановиться в отеле, но сейчас у меня отпуск, и я проведу его как можно лучше, несмотря на твое бегство.

Черт тебя побери! Где же ты? В ванной так жутко воняет гвоздикой, что мне каждую минуту кажется, что ты войдешь. Я не могу избавиться от чувства, что ты к нам гораздо ближе, чем мы думаем».

Элис писала, абсолютно уверенная, что это письмо никогда не будет отослано по почте.

Что же лежит в запертом сундуке? Вдруг Элис почувствовала, что ей необходимо это узнать. Запор был старый, ржавый. Может, удастся сломать его кочергой? Через несколько минут стараний замок развалился на части. Когда Элис положила руку на крышку сундука, чтобы открыть его, она услышала, что снова пошел дождь. Одеяло из облаков накрыло весь домик. В комнате потемнело. Дождь колотил по крыше, и Элис снова показалось, что она плывет под водой в темноте и холоде, а у зеленой воды нет конца. Вся напряженность дурных предчувствий вернулась к ней, и она с трудом заставила себя поднять оловянную крышку сундука.

Все так глупо! Глупо! Наверняка в нем накопленный Камиллой хлам. Они с Дандасом были бы хорошей парой. Запах нафталина ударил в нос, и Элис решительно откинула крышку. Несколько слоев папиросной бумаги, но под ними, по крайней мере, не тело. Никто не станет обкладывать его папиросной бумагой и нафталинить. (Может, там драгоценное вечернее платье?) Но нет. Элис убрала последний слой и увидела красивую беличью шубку.

Камилла хотела пересыпать нафталином шубу. Она собиралась купить его в городе. Но она не вернулась.

Теперь Элис, как и Феликс, не верила в замужество Камиллы. В это уже нельзя было верить.

Она слишком хорошо знала Камиллу. Ни за что в жизни та не бросила бы такую замечательную шубу.

Глава 5

Уже во второй раз после приезда Элис обратила внимание на хищных птиц. Три из них сидели на крыше автобуса, который только что подъехал к отелю. Они смотрели своими проницательными глазами по сторонам и впивались клювами в багаж и сумки. Когда двери отеля открылись и несколько человек вышли, птицы взлетели и скрипуче закричали. Под их крыльями было буйство красок — ярко‑зеленый, голубой, кроваво‑красный цвет. Должно быть, это и пугало ягнят, за которыми они охотились. Одна птица уселась неподалеку и, сложив крылья, сверлила Элис глазами. И снова дурное предчувствие охватило девушку. Она чертыхнулась и махнула рукой в сторону толстых горных хищников.

Элис заколебалась перед входом в отель. Мужество, с которым она собиралась сюда, покинуло ее.

В домике, стоя перед зеркалом, Элис говорила:

«Извини, Камилла, извини, дорогая. Я знаю, как ревностно ты относишься к своей одежде, но я вынуждена это сделать ради тебя же самой».

Уэбстер взлетел на спинку кровати и уставился на нее, вертя головой.

— Ну, энциклопедия. Что ты про все это думаешь?

— Никогда, — проскрипел Уэбстер.

— Согласна, — кивнула Элис серьезно. — И я почти уверена, что так сказала бы и Камилла. Никогда. Конечно.

Она подняла воротник шубки до подбородка. Шуба была ей чуть великовата, и Элис почувствовала себя, как в уютном сером коконе. Камилла была выше ее ростом. Хорошо скроенная летящая спинка и воротник шалькой наверняка смотрелись на ней очень здорово. Камилла в ней, видимо, немало повеселилась. Шуба, конечно, не из дорогих. Это не норка, не шиншилла ее матери, но для Камиллы, которая считала каждый пенни и сама себя одевала, эта шуба фунтов за триста — целое состояние. И потому Элис знала: подруга никогда не оставила бы такую вещь.

Интересно, сегодняшний вечер объяснит хоть что‑то? Она подняла голову, еще помедлила. Таинственный Дэлтон Торп, добрый Дандас, насмешливый Феликс. Она не боялась ни робкого Дандаса, ни Феликса, слишком хорошо знакомого ей, слишком хорошо. И никакого другого мужчины. Было лишь что‑то неуловимое, дурное предчувствие, будто заползающее в нее вместе с дождем, и этот сладкий запах гвоздики, напоминающий, что Камиллы нет.

Разрешится ли хоть что‑то сегодня? Элис встала в позу, продекламировала: «Кажись им невинным цветком, но будь хитрой» — и посмотрела на свое отражение в зеркале.

— Никогда, — бормотал Уэбстер.

Элис посмеялась над абсурдностью происходящего, и дурное предчувствие улетучилось.

Но теперь, когда ей предстояло открыть двери отеля, это чувство снова вернулось, и, переполненная им, она вошла.

Но ничего не случилось. Элис села, позвала официанта, заказала шерри. Затем слегка приспустила с плеч шубу и огляделась.

Посетители — обычные туристы, загорелые и уже облезшие на солнце. Они громко говорили о мускулах, о трещинах во льду, об осыпях гальки. Один или два молодых человека с любопытством посмотрели на нее, приняв за новенькую. Гостиная отеля была большая, отделанная деревом, с огромным камином и горными пейзажами на стенах.

Элис слышала, как снаружи хрипло кричали птицы. Пошел дождь, и легкая пелена тумана нависла за окном. Но здесь было тепло и уютно.

Появились Дандас и Маргарет. Девушка первой вошла в дверь, но тотчас скользнула за отцовскую спину, желая остаться незамеченной. Она была хорошо сложена и, если бы научилась грациозно и уверенно ходить, могла бы показаться хорошенькой, несмотря на густые брови и тяжелый подбородок. Элис предположила, что Маргарет носит такую тесную одежду от желания выглядеть стройнее.

Сегодня она надела коричневое бархатное платье, которое было выходным еще года два назад. Ее волосы были заплетены в две толстые косы и уложены вокруг головы. Она являла собой любопытную смесь ребенка и женщины. Она казалась очень несчастной. Вероятно, недавно что‑то случилось. Оглядевшись, Дандас заметил Элис, и его лицо засветилось удовольствием.

— Мисс Эштон! Я сам хотел пригласить вас, но боялся, что вы сочтете меня слишком самонадеянным.

Вежливая речь совершенно не вязалась с обликом Дандаса и видом его безвкусно одетой дочери.

— О нет. Я бы так не подумала, — ответила Элис. — Привет, Маргарет. Сядете со мной?

— Да, если можно. Что вы пьете? Давайте закажем еще.

Элис сняла шубку и похлопала ладошкой по дивану, предлагая Маргарет сесть рядом.

Девушка подчинилась, а Дандас подозвал официанта.

— У вас шерри, мисс Эштон? Пожалуйста, еще три шерри. Сегодня мы будем взрослыми. Так, Маргарет?

Элис поинтересовалась:

— А разве она пьет шерри?

— Ну, она еще никогда не пила, да и не хотела, правда, дорогая? Она, в общем‑то, еще мала. И я очень рад этому. Я бы не хотел ее потерять. — Он положил руку на плечо дочери. — Меня удивило, когда она отказала молодому деревенскому парню, пригласившему ее на танцы.

— А почему ты не пошла? — спросила Элис у Маргарет.

Подошел официант с напитками, и, пока Дандас расплачивался, Маргарет с жаром сказала:

— Как я могу, если мне нечего надеть? Но в следующий же миг она взяла бокал с шерри и снова замолчала.

Прежде чем Элис успела что‑то ответить, двери открылись и все головы повернулись к Кэтрин Торп. В темно‑красном платье, в сопровождении очень высокого мужчины она вошла в гостиную. Элис поняла, что, появление Кэтрин всегда вызывает возбужденный интерес. В отличие от бедной Маргарет, чей отец явно не хотел, чтобы дочь вырастала, Кэтрин была одета, как женщина, которую считают сокровищем. Мужчина, стоявший за ней с торжественным выражением на узком бледном лице, был красив. Элис вспомнила восторженные заметки Камиллы: «Как Рудольф Валентине!» И теперь она поняла, что имела в виду подруга. Удивительно, что ни он, ни его сестра не состояли в браке.

Элис импульсивно наклонилась к Дандасу.

— С мисс Торп я знакома, но хотела бы познакомиться с ее братом. Вы меня представите?

— Разумеется, — вежливо кивнул он. Дандас пересек гостиную, подошел к брату и сестре. Сердце Элис учащенно забилось, но не потому, что она обменивалась рукопожатием с этим загадочным человеком (он, вероятно, тоже с дурным характером, подумала она невольно), а из‑за того, что она собиралась сделать.

Она услышала, как Кэтрин Торп сказала:

— О, мы уже знакомы. Элис приедет к нам в гости, Дэлтон.

Ей показалось, что Дэлтон нахмурился, но почему — она не могла понять, поскольку его брови всегда были сведены вместе. Она инстинктивно почувствовала, что он не любит гостей. Особенно женщин. Или, может быть, потому, что она была подругой Камиллы? Возможно, болтовня Камиллы его забавляла. Молчаливые мужчины часто любят болтливых женщин. Может, он сейчас так хмур из‑за неверности Камиллы?

— О да, — сказал он напряженно. И Дандас, чтобы как‑то заполнить неловкую паузу, проговорил:

— Что вы будете пить, мисс Торп? У Элис перехватило дыхание, но она взяла себя в руки и спокойно произнесла:

— А вон наш водитель автобуса, мистер Додсуорт.

(Феликс, я не собираюсь всю жизнь теряться, завидев тебя. Сейчас это случилось просто по привычке. А если это не так, пожалуйста, постарайся не попадаться мне на глаза.).

Дандас повернулся.

— О да. Но на самом деле он не водитель. В действительности он актер, и небезызвестный. Так говорила Камилла. Очень интересный человек. К нему здесь относятся, как к гостю. Может, мы пригласим его выпить с нами?

Кэтрин обернулась, ее блестящие глаза замерли на Феликсе.

— О, пожалуйста, пригласите, — приветливо кивнула она.

Дэлтон нахмурился еще сильнее, положил свою руку на руки сестры, собираясь что‑то сказать, но потом сдержался, а Дандас подозвал Феликса.

Живая улыбка Додсуорта была обращена ко всем.

— Привет, Элис, привет Маргарет. Но когда его представили Кэтрин Торп, он задержал свой теплый обволакивающий взгляд на ней. Элис хорошо знала этот взгляд. Она привыкла обманывать себя, считая это просто оценкой нового таланта. Так было раньше. Но сейчас она уже понимала — это было откровенное поклонение красивой женщине.

И вдруг стало совсем легко проделать то, что она собиралась. Это поможет отвлечься от мыслей о Феликсе. У всех было что выпить. Элис подняла рюмку и с радостным удивлением предложила:

— А почему бы нам не выпить за Камиллу? Мы должны пожелать ей счастья!

Улыбнется ли хоть кто‑то, хоть чуточку? Только Феликс.

— Прекрасная мысль! — И он поднял бокал. — Счастья и долгих лет Камилле!

Остальные мрачно чокнулись. Их лица, лица хорошо воспитанных людей, ничего не выражали.

— Она еще долго могла бы разбивать мужские сердца, — беззаботно заметил Феликс. Его веселье не было неискренним — рядом стояла другая красивая женщина. («Почему я не встретил тебя раньше?» — мог бы он спросить Кэтрин.) И его теплый обожающий взгляд остановился на ее лице.

Элис встала, подхватила шубку и нарочито накинула ее на плечи.

— Хотя лично я, — сказала она, — не думаю, что Камилла где‑то далеко, потому что она бы никогда не оставила такую шубу.

Все обратили на нее внимание. Элис закружилась, демонстрируя шубу.

— Красивая, правда? — спросила она. — И, должно быть, самая лучшая вещь Кэм. Почему же она уехала, не взяв ее? Она была тщательно уложена в сундук. Сперва я даже подумала, что там тело, но…

Элис замолчала, поскольку Кэтрин Торп побледнела и откинулась на спинку стула.

— Что вы подумали? — прошептала она.

Элис медленно села. Она заметила, что Маргарет также испугана. Ее рот слегка приоткрылся, сильные руки стиснуты, а в глазах — ужас.

Но внимательнее она наблюдала за тремя стоящими полукругом мужчинами. Три Д. Камиллы:

Дандас с бесцветными глазами, с внезапно потемневшими зрачками, как у кота ночью; Дэлтон с узким лицом, хорошо владеющий собой, своим гневом и страхом, и Феликс со сдвинутыми бровями — он обычно делал так, когда кто‑то переигрывал или вел себя неинтеллигентно.

Вдруг Элис поняла, что все трое похожи на толстых настороженных хищных птиц, а дрожащие Кэтрин, Маргарет и она сама — на глупых и импульсивных, не очень смелых и очень беззащитных ягнят.

И Камилла тоже была ягненком, Камилла, оставившая все свои пожитки и даже новую красивую шубу.

Воцарилось странное напряженное молчание, которое нарушил Дэлтон Торп.

— Вообще все выглядит весьма странно. Но я ничего не знаю о так называемом побеге Камиллы. — Его тон был сух. — Я не посвящен в этот секрет.

— Похоже, никто из нас не был посвящен, — весело засмеялся Феликс. Дандас серьезно добавил:

— Это очень плохо, особенно что касается ее работы. Занятия начинаются на следующей неделе, и она должна была об этом подумать.

(Как странно, что Камилла не оставила Дандасу записку. Она всегда легкомысленно относилась к работе. Но чтобы так…).

Кэтрин Торп подалась к Элис. Теперь на ее щеках пылали красные пятна.

— А почему вы надели эту шубу? — прошептала она.

— Ну, просто так. Камилла никогда не была против, если я надевала ее вещи.

— Мне кажется, вы о ней что‑то знаете. В конце концов, как получилось, что вы появились так вовремя…

Дэлтон подался вперед. Лицо его было тонким и смуглым.

— Кэтрин!

Выражение лица Кэтрин резко изменилось. В какой‑то момент показалось, что девушка разрыдается. Она что‑то невнятно пробормотала, когда Дэлтон заявил:

— Моя сестра очень взволнована. Она обожала Камиллу.

— Она была моей лучшей подругой, — прошептала Кэтрин.

— Не была, — сказал Дандас ровным голосом. — Вы употребили неверное время. Я не сомневаюсь, что Камилла вернется и расскажет нам обо всех своих прегрешениях. — Он мягко рассмеялся. — Во всяком случае, она вернется за шубой. И что все мы так беспокоимся?

Маргарет заерзала и пристально посмотрела на отца. Она была похожа на испуганного кролика. Но что ее так напугало? И что напугало Кэтрин? Уж если на то пошло, никто не взволнован, никто не выбит из колеи, даже Дандас, пытающийся поддержать непринужденную атмосферу, хотя на лбу у него выступили капли пота.

Несколько минут спустя все это уже казалось неудавшейся шуткой, и каждый размышлял, как Камилле удалось обмануть именно его.

Разумеется, никто не заметил напряженности и нервного срыва Кэтрин Торп. Дандас организовал ужин в приятной, веселой обстановке. А после ужина начались танцы. Элис сказала:

— Как весело!

Кэтрин оживленно повернулась к брату и, умоляя, словно рассчитывала на отказ, попросила:

— Ну, пожалуйста, давай останемся, Дэлтон. Здесь так мало молодежи для танцев. Для Маргарет это будет развлечением. Хотя, боюсь, она не сможет танцевать в этих туфлях.

Все посмотрели на грубые башмаки Маргарет. Они были на размер больше, чем надо.

Маргарет болезненно покраснела.

— Нет, все в порядке. Я не собираюсь танцевать.

Элис страдала от смущения девочки. Ей захотелось встряхнуть ее. Ну почему такая покорность? Что у нее не так? И это постоянно мрачное лицо, как у птиц.

— Маргарет, это совершенно ненормально, если тебе не хочется танцевать. Ты, может быть, встретишься с тем мальчиком, который хотел тебя пригласить. Почему бы не пойти домой и не переобуться?

— Ну конечно! — с горячностью подхватила Кэтрин. — А я дам тебе свой шарф. — Она сняла тонкий, как паутинка, шерстяной шарф, и он как бы поплыл вокруг ее головы. — Мы немножко взобьем тебе волосы, и ты будешь прекрасна!

— Я сказала, что меня не интересуют танцы, — угрюмо повторила Маргарет. На помощь пришел отец.

— Иди, моя дорогая, Элис и Кэтрин очень добры. Сделай так, как они говорят. Как это ни печально, но я понимаю, что ты выросла. — Он медленно развел руки, а потом сцепил их. — У нее нет матери, — сказала Дандас сам себе.

— Мы возьмем машину, — сказала Кэтрин. — А вы выпейте без нас.

В машине Маргарет вдруг выпалила:

— Папа не виноват, что я так одета. Просто фотографией сейчас очень трудно заработать, и нам приходится экономить.

Всю дорогу она молчала, потом повела их вверх по лестнице в маленькую строгую бедную комнатку. В отличие от тех, что внизу, эта была похожа на келью.

Элис вдруг пришло в голову, что Маргарет нравится такой аскетизм. Кэтрин оглядывалась, широко открыв глаза.

— Сначала макияж, — велела она и усадила Маргарет на стул перед зеркалом. На ее щеках горели яркие пятна. Кажется, Кэтрин получала огромное удовольствие от этого развлечения. — Сиди вот так, пока Элис тебя причешет. Мы сделаем из тебя королеву бала. Не смотри так угрюмо, дорогая. Тебя же не собираются убивать. Честное слово, мужчины ничего не понимают! У тебя замечательный отец, но он просто не знает, что нужно девушке. И нечего быть такой несчастной. А где у тебя туфли?

Маргарет попыталась встать. Она кусала губы и выглядела такой расстроенной, что Элис поняла — Маргарет жалеет, что привела их к себе.

— Нет, не вставай, — велела Кэтрин, — Элис займется волосами. ТЫ мне скажи, где туфли. Как в трансе, Маргарет ответила:

— В кухонном шкафу. В белом.

Кэтрин вышла, а Элис стала причесывать длинные волосы Маргарет. Она видела собственное отражение в зеркале поверх головы девушки. Ее волнистые волосы были небрежно завязаны на макушке голубой лентой, а оживленное лицо выглядело моложе, чем у семнадцатилетней Маргарет.

— Ну, признайся, что ты хотела бы встретить того парня и развлечься! — попросила Элис. — Твой отец пытается задержать тебя в детстве. Но это зря. Сколько тебе лет на самом деле?

— Восемнадцать. Отец просто забывает. Я ему говорила, но… — вырвалось у Маргарет, и, уставившись на отражение Элис в зеркале, она грубо добавила:

— Но вообще‑то в любом случае это не ваше дело. Зачем вы хотите остаться здесь?

— А в чем дело? Мне нравится. И мне хочется, — ответила удивленно Элис.

— Вы приехали к Камилле. Ее здесь нет. Так какой смысл вам оставаться?

— Но мне хочется! Я тебе уже сказала, — повторила Элис.

— Но вы не знаете… — начала было Маргарет, и ее лицо вдруг запылало от избытка чувств. Но она замолчала и квадратными ладонями провела по бедрам.

Видимо, вспотели ладони, подумала Элис и вдруг без всякой причины вспомнила пот на лбу Дандаса, когда все рассматривали шубу.

— Не могу найти ничего подходящего, — раздался высокий голос Кэтрин из соседней комнаты.

— Не знаю чего? — спросила Элис у Маргарет.

— Ничего, — пробормотала та. — Но вам надо уехать.

— Боже мой! — снова раздался удивленный голос Кэтрин. — Боже мой. Что вы за люди? Ну зачем хранить такое старье?

— Не знаю, почему ты так говоришь, — продолжала Элис. — Неужели ты не понимаешь, что мы все должны быть друзьями — и ты, и Кэтрин, и я? Я чувствую, что только мы сможем выяснить, что случилось к Камиллой. У нас нет скрытых мотивов, как у мужчин, с которыми Камилла обходилась слишком небрежно. Но она хорошо относилась ко мне, когда я училась в школе. Я никогда этого не забуду. Я должна убедиться, прежде чем уеду, что с ней все в порядке.

Но Маргарет беспрестанно повторяла одно и то же:

— Вам не надо оставаться здесь.

— Ну объясни хоть что‑то.

— Мой отец любит таких женщин, как вы. Маленьких.

Неожиданный ответ девушки был и странным, и удивительным. Элис стало легче. Бедняжка! Она ревнует.

Но прежде чем Элис успела что‑то сказать, влетела Кэтрин с парой черных замшевых туфель на высоком каблуке.

— Ничего подходящего в том белом шкафу я не нашла. Заставь отца купить тебе новые туфли, дорогая. Но я нашла вот эти на дне старого шкафа. Ой, ну сколько же там всякого барахла! И все такое старомодное. Это вещи твоей матери?

Маргарет кивнула, не отрывая глаз от туфель в руках Кэтрин.

— Если бы ты умела шить, то могла бы кое‑что переделать. Хотя я думаю, что вещи, пролежавшие несколько лет, никуда не годятся. Туфли тоже мамины? Примерь — может, подойдут.

Маргарет, как во сне, вытянула ногу. Несмотря на высокий рост, у нее были маленькие ножки, и изящные туфли подошли.

— Золушка?! — воскликнула Элис. — Прекрасно! Какие волосы, Кэтрин. Красивые, правда? И с вашим шарфом…

— И чуть‑чуть губной помады, — оживленно добавила Кэтрин. — Мужчины ее просто не узнают.

Маргарет молчала. Она сидела, как кукла, которую наряжали. Элис беспокоили два момента. Первый — милое лицо Кэтрин походило на лицо маленькой девочки, которая наряжает куклу. И второй — туфли на ногах Маргарет были слишком современны, слишком новы… Они бы запылились и истрепались, если бы пролежали несколько лет…

Маргарет не отрывала глаз от своих ног. Потому вдруг, когда Кэтрин в последний раз прошлась пуховкой по ее лицу, разразилась слезами.

— Не хочу идти! Не хочу! Вы просто развлекаетесь, унижая меня!

Слезы катились по ее лицу, смывая весь макияж. Она не могла успокоиться, сбросила туфли и накинулась на девушек.

— Уходите! Оставьте меня! Нечего обращаться со мной, как с ребенком! Вы еще хуже отца! Я хочу, чтобы вы ушли!

Наконец они оставили Маргарет и вернулись в отель. Но танцевать уже расхотелось.

Кэтрин равнодушно сказала:

— Едем домой, Дэлтон. Я устала. Брат почувствовал облегчение. Дандас, оказалось, тоже рвется домой. Но это — из‑за его странной и непонятной дочери. Он сунул свою руку Элис и поблагодарил:

— Очень мило с вашей стороны, что вы позаботились о Маргарет. Но она слишком эмоциональная девочка и, наверное, побоялась встретиться с тем мальчиком. Она слишком робка.

— Да нет, там что‑то с туфлями, — пробормотала Элис как бы про себя. — Может, они вызывают у нее какие‑то воспоминания?

— С туфлями? — переспросил Дандас. — Черные замшевые туфли? На высоком каблуке?

— Да.

— Да это же Камиллины. Она их оставила у нас на той неделе. Шел сильный дождь, и она ушла в резиновых сапогах Маргарет. Мне надо упаковать их вместе с остальными вещами.

Элис уставилась на него.

— Тогда почему Маргарет ничего не сказала об этом?

Дандас засмеялся.

— Я думаю, что с вами и Кэтрин — такими красавицами — девочка была скованна. — Он нежно потрепал Элис по руке. — Если Маргарет не ценит ваших усилий, их ценю я.

В его искренности невозможно было сомневаться. Элис нравился этот странный добрый маленький человек, она его просто обожала. Но она обрадовалась, когда Феликс взял ее под руку и хозяйским тоном заявил, что проводит ее домой.

— «О ты, несчастная, безрассудная, во все сующая нос девочка!» — процитировал он, когда они вышли на улицу.

— Почему? — невинно спросила Элис.

— Если ты считаешь, что наткнулась на что‑то подозрительное, не бросай вот так вызов. Наблюдай и молчи.

Элис слегка испугалась. Ночь была очень теплая, деревья нависали над дорогой. Она была рада этой беседе с Феликсом, она чувствовала, что он ни в чем не виноват, и инстинктивно придвинулась к нему ближе.

— Ты имеешь в виду шубу? — спросила она. — Ты тоже думаешь — что‑то происходит?

— Не знаю. Камилла очень любила животных. Она не могла обречь их на голодную смерть.

— Она собиралась вернуться, я уверена. Что‑то случилось и остановило ее. Раз или два Дандас видел американский автомобиль возле ее домика.

— Правда? — В голосе Феликса послышался интерес. — Ну и тайны у этой маленькой чертовки!

— Она напишет и объяснит, — сказала Элис. — Но, честное слово, меня смущает, как она всех вас держала на крючке. Она ведь простенькое создание. И во мне говорит не ревность, поверь.

— Я не на крючке, — сказал он беззаботно. — Не я на крючке.

Элис собралась возразить, но вспомнила, как Феликс смотрел на Кэтрин Торп. Естественно, он сорвался с крючка Камиллы. Он должен быть благодарен ей даже за то, что она исчезла. Бедный обидчивый Феликс. Он не пустышка, как Камилла Мейсон, но не пропускал ни одной юной девушки.

— Ну ладно, — сказала Элис. — Мне любопытно побывать у Торпов. Я не удивлюсь, если Дэлтон знает о Камилле больше других. А Кэтрин — просто душка, правда?

Она спросила таким тоном, будто ей совершенно безразличен ответ Феликса.

Его осторожная реплика удивила ее.

— Но и глаза у Дандаса Хилла тоже блестели, не так ли?

— Ты имеешь в виду — из‑за меня? Какой абсурд!

— Вовсе нет. Он любит маленьких женщин. Посмотри на его музей.

— Именно так сказала и Маргарет! — воскликнула Элис. — Но она ревнует, а что до тебя — я точно знаю: ничего подобного не было, — добавила она спокойно. — Я вот думаю, почему Маргарет так разволновалась, увидев те туфли? Интересно, почему она не сказала, что они принадлежат Камилле, если знала это? Наверное, девочке нравится таинственность. Напрасно отец так ее воспитывает. Она слишком эмоциональна.

Феликс засмеялся.

— Знаешь, что бывает, когда женщина начинает вторгаться в мужскую сферу? Я желаю тебе в этом удачи, крошка. Дандас действительно хороший человек, и если ты не хочешь возвращаться в Англию…

— Феликс! Как ты смеешь! — взорвалась Элис. Он всегда поворачивал дело так, что она оказывалась во всем виноватой.

— Маленькая Элис, — сказала Феликс ласково. Элис отпрянула от него.

— Когда‑то я верила твоим словам.

— А теперь не веришь, и от этого тебе очень больно?

— Никакой боли.

— Хорошо. Вот мы и договорились. Только весьма одаренные люди способны договариваться.

Казалось, он пытается убедить себя в чем‑то, как будто задето его драгоценное Я.

(О Феликс! Испытывай свою лесть на Кэтрин Торп. Или еще на какой‑нибудь красивой женщине, которая появится рядом. В будущем я собираюсь влюбляться только в трезвых серьезных мужчин, которым смогу доверять.).

Они подошли в калитке. Феликс открыл ее и пропустил Элис вперед. Снова начинался дождь, падали первые тяжелые капли. Небо потемнело, а деревья шумели.

— Сними шубу и спрячь. И больше не надевай. Теперь, когда ты удовлетворила свое любопытство…

— Феликс, Камилла очень практична. Правда. И то, что шубу ей кто‑то подарил, не помешало бы ей захватить ее с собой в замужнюю жизнь.

— Ну, кончай про Камиллу. Мы уже устали от нее. — Феликс обнял Элис и быстро поцеловал. — Это просто на счастье. Уезжай отсюда. Жаль, что ты приехала, а все обернулось вот так. Ради Бога, неужели ты не можешь вернуться в Англию? Ну когда только я перестану о тебе думать?

Он отстранил ее от себя и закрыл дверь. Элис стояла в темноте прихожей и дрожала. Затем она собралась с силами, зажгла свечу и осветила путь в спальню.

Вечер кончался. Феликс снова поцеловал ее, но то был прощальный поцелуй. С этим покончено. На его небосклоне взошла новая звезда. Его раздражает, что его удерживают старые звезды, засевшие в подсознании.

Элис почувствовала себя невыразимо несчастной. Она сняла шубку и швырнула ее на кровать. Как нечестно: у Камиллы любовников больше, чем надо. А Элис изнывает от тоски и одиночества.

Она была рада, что Феликс не остался и не увидел ее слез.

После того как Элис зажгла свечу и легла в кровать, она услышала снаружи мужской голос.

— Ну, давай, — говорил он, — давай, птица. Рассказывай. Скажи, что ты знаешь, или я откручу твою проклятую шею. — Раздался придушенный клекот, хлопанье крыльев и слова:

— Черт бы тебя побрал. — И шаги, удаляющиеся по дорожке.

Элис заворочалась в постели и полуистерично захохотала. Это, видимо, Феликс беседовал с Уэбстером. Глупый, он думает, что птица среди ночи будет с ним говорить. Да она же спит!

Утром Элис обнаружила, что ежедневники, которые она спрятала под матрасом (глупое место — это ясно), исчезли.

Их, конечно же, забрали, пока они с Кэтрин пытались нарядить Маргарет вчера вечером.

Украл их один из трех Д. — тот, кто больше всего боялся написанного.

Глава 6

На следующий день, когда Дэлтон Торп заехал за ней в длинном ярком автомобиле, Элис почувствовала себя как бы в другом мире. Не очень простом мире. Автомобиль сверкал среди мокрых, затененных деревьями дорог и казался совершенно неуместным в этой забытой Богом провинции. Да и человек за рулем — с длинным серьезным лицом, прекрасно одетый, холеный, как и его машина, — был не к месту. Элис обратила внимание на его чрезвычайно дорогие туфли из телячьей кожи. Как могло случиться, что фермер в горной деревушке похож на завсегдатая лондонского клуба?

Для Элис актерская игра всю жизнь была второй натурой. Она всегда пыталась убежать от себя, быть кем‑то другим. То она изображала болтливую подругу матери, то сына садовника, очень застенчивого заику, то одноклассницу, то клоуна из цирка. А с того момента, как приехала сюда и оказалась среди друзей Камиллы, она стала как бы ею — веселой и кокетливой. Элис подсознательно пыталась вести себя, как Камилла. Ей казалось просто необходимым влезть в шкуру подруги и понять, кто украл записи.

«Кто же я сегодня?» — спрашивала она себя. Камилла, взволнованная до глубины души тем, что едет в такой шикарной машине с таким неотразимым мужчиной? Или Элис, которую не интересуют подобные люди? Нет, лучше быть Камиллой, решила Элис.

Она попыталась заговорить с водителем, но тот был молчалив. Камилла, вероятно, тоже находила его таким, но ее ничто не могло остановить. А значит, ничто не должно останавливать и Элис.

— У вас такая красивая сестра, мистер Торп. Я просто не могу забыть ее. И такая добрая. Пригласила меня, совершенно незнакомого человека, навестить ее.

— Кэтрин любит общество, — ответил коротко Торп.

— Она сказала, что редко видится с людьми. Вы живете в очень изолированном месте, мистер Торп?

— Да, сравнительно. Особенно когда начинаются дожди и реки поднимаются. Тогда мы отрезаны от всех.

Боковым зрением Элис заметила, как моросящий дождь покрывает каплями ветровое стекло. Тяжелые тучи повисли над горами. Внизу лежала плоская, пропитанная нескончаемым дождем долина. А над ней — пушистые облака.

— О, я думаю, Кэтрин ненавидит такое время, — сказала она оживленно. — И часто это случается?

— Четыре‑пять раз в год. — Затем Дэлтон Торп добавил, не поворачивая ястребиного красивого профиля:

— Как долго вы собираетесь пробыть здесь, мисс Эштон? Жить в таком доме одной — не слишком привлекательно.

— Я должна признаться, что у меня зуб на Камиллу. За то, что она сбежала. Но она всегда была слишком импульсивна. Вы когда‑нибудь видели таинственного незнакомца, которого она, вероятно, держала про запас?

Из ответа Торпа Элис не почерпнула ничего нового.

— Я редко выезжаю. Очень редко. Значит, его не видел никто.

— Я не думаю, что долго пробуду здесь. Я просто подожду и выясню, что с Камиллой, — для собственного спокойствия.

Он быстро посмотрел на нее.

— Что вы имеете в виду? Вы не верите, что она в безопасности, выйдя замуж? Элис засмеялась.

— Какое слово вы подобрали, мистер Торп, — безопасность. Знаете, оно мне часто приходит в голову.

Ей показалось, что его руки на руле напряглись, но она не была уверена. У Дэлтона такие же тонкие руки, как у сестры, и такие же косточки. Она понимала, что ему не нравится ее присутствие. Инстинкт подсказывал: этот человек что‑то скрывает. Элис была уверена, что именно он прошлой ночью проскользнул в домик и выкрал записи Камиллы. Она почувствовала внутреннюю дрожь, но не от страха, а от возбуждения. Что‑то должно произойти во время ее визита, и Элис думала, что едва ли это будет приятно. Или безопасно.

Следовало ожидать, что дом окажется столь же неординарным, как и машина или сами Торпы. Это был белый деревянный современный особняк с большими низкими окнами, улавливающими солнце, довольное редкое в этих местах. Его окружали хорошо подстриженные зеленые лужайки и кусты, росшие чуть поодаль. Другие постройки располагались так, чтобы не заслонять дом, сверкающий на темном фоне, как красота Кэтрин — в толпе.

— Какой красивый дом! — воскликнула возбужденно Элис.

Наверное, то же самое говорила и Камилла, всегда восхищающаяся явными признаками роскоши.

— Я построил его, — ответил Дэлтон.

— Недавно?

— Три года назад. — Он затормозил возле синей входной двери и обошел машину, чтобы открыть дверцу Элис.

— А почему вы приехали сюда? Я хочу сказать — здесь прекрасно, но если это не ваша родина, разве пейзаж не кажется вам мрачноватым?

Дэлтон нахмурился. Все‑таки с ним очень трудно, подумала Элис. И как только Камилла отыскала путь к его сердцу? Но, видимо, она это сделала, ведь в записке было ясно сказано: «Я так по тебе скучаю, дорогая». Дэлтон Торп кажется слишком замкнутым, чтобы по кому‑нибудь скучать. Быть может, под маской сдержанности скрывается очень страстная натура?

— Нам нравится, — коротко ответил он. В этот миг парадная дверь распахнулась и, возбужденная Кэтрин сбежала по ступенькам, крича:

— Элис! Дорогая! Как приятно тебя видеть! Я так ждала твоего приезда!

Она обняла Элис. Ее радость была так же подозрительна, как и сдержанность брата.

Потом она поднялась на крыльцо.

— Давай поскорее скроемся от этого ужасного дождя, не то я сойду от него с ума. А когда светит солнце, мне кажется, что на меня давят горы. Честно говоря, не знаю, что хуже.

Элис прошла за ней через просторный, отделанный панелями цвета слоновой кости коридор в прихожую, потом в каминную. Огонь уже пылал, было тепло и уютно. Она заметила, что Дэлтон Торп не пошел за ними.

— Твой брат говорит, что вам здесь нравится. Кэтрин повернулась. Ее глаза сверкали.

— О да. Он так говорит. Он всегда так говорит. Он, разумеется, так говорит. Разве мы плохо развлеклись с Маргарет вчера вечером? Но глупое маленькое создание под конец все испортило.

— Это из‑за туфель, — намеренно подчеркнула Элис. — Оказывается, они принадлежат Камилле.

Кэтрин бесстрастно взглянула на нее.

— Разве? А я не знала. Ну и что из того? Она что, боялась заразиться от них чумой? А мне было так весело наряжать ее! (Странно, но, казалось, хозяйка туфель для нее уже ничего не значила. Ее мысли скакали, и она не могла сосредоточиться.).

— Сейчас мы попьем чаю, а потом поговорим. Я хочу все о тебе узнать, абсолютно все! Может быть, я кажусь слишком любопытной, но я так редко вижу людей! Дэлтон превратил нас в отшельников.

Чай подала пожилая женщина в черном платье, с большими руками и тяжелым лицом. Элис стало жалко Кэтрин, такую хорошенькую и вынужденную жить с молчаливым братом и этой женщиной. Юная хозяйка очень нервно сказала:

— Спасибо, миссис Джоббет. — И пока та не вышла, Кэтрин сидела, как каменная, а потом принялась снова болтать.

— Как долго ты здесь пробудешь? Пожалуйста, останься подольше, чтобы мы встречались. Чем ты занимаешься? Ты сможешь найти здесь работу? Можно преподавать в школе.

Элис засмеялась.

— Ну, я же не учительница. Кроме того, Камилла может скоро вернуться. Несмотря на то что она вышла замуж, она же не уволилась. Ты бы хотела этого, правда?

— О, Камилла! Не слишком‑то ей можно доверять.

Казалось, все, что Кэтрин говорила вчера, улетучилось.

— Нет, я не хотела бы, чтобы она вернулась. И Дэлтон не хочет. Лучше, если останешься ты. — И она одарила Элис яркой улыбкой. — Ну, пожалуйста, оставайся, ну почему нет?

Впервые за все время Элис стало неловко.

Кэтрин надо что‑то делать с руками. Слишком велики косточки на пальцах. Когда она постареет, ее руки превратятся в когтистые лапы. И не правда, что Дэлтон предпочел бы, чтобы Камиллы здесь не было. Это ясно из записки, которую привезла Тотти. Но, конечно, Дэлтон не расскажет сестре — такой болтушке — свои секреты.

Через несколько минут пришел Дэлтон. Он смотрел, как сестра наливает чай, а Элис казалось, что он наблюдает за ней. Он был по‑прежнему сдержан, а глаза не пропускали ничего.

Дождь за окном усилился и барабанил по стеклу.

Кэтрин бодро сказала:

— Ну ладно, Элис. Если дождь так и будет лить, ты можешь остаться у нас на ночь. Мы бы этого очень хотели, правда, Дэлтон?

— Если дождь будет идти несколько часов, река разольется, — отозвался Дэлтон.

— Ну и пусть разольется. Элис может остаться в любом случае. Правда, дорогая?

Бедняжке явно было очень одиноко. Ее можно только пожалеть. Но мысль провести здесь ночь заставила Элис ощутить надвигающуюся беду.

— Я бы хотела вернуться. Будет странно, если из того маленького домика исчезнут подряд две женщины.

— А кто о тебе будет беспокоиться? Разве ты не одинока?

— Ну, как сказать. Дандас… — И снова Элис подумала о Дандасе с симпатией.

— А, тот странный маленький человек. У него глаза, как у тигра.

— У тигра? — вдруг спросил Дэлтон. — Какой абсурд!

— Ну, большого дикого кота. Во всяком случае, неприрученного.

— Право, Кэт, твое воображение работает довольно странно.

Кэтрин вспыхнула и опустила глаза. Казалось, она слегка боится брата и экономки. И Элис поспешила на помощь девушке.

(Иногда у Дандаса действительно бывали глаза, как у кота ночью. Но очень доброго.).

— Ну и Феликс, я имею в виду Додсуорта. (А будет ли он беспокоиться, выяснять, где она? Если она вдруг исчезнет, подумала Элис, он, может, и кинется искать ее, ну хотя бы из любопытства.).

— Ах да, Феликс! — живо воскликнула Кэтрин. — Он душка. Ты его хорошо знаешь, Элис?

— Достаточно хорошо.

— Смотри, как интересно, Дэлтон! Я думаю, мы должны его как‑нибудь пригласить на ужин. Брат еще больше нахмурился.

— По‑моему, он водит автобус.

— Ну, от этого он еще интереснее. Он такой разносторонний и, мне показалось, приятный.

Лицо Кэтрин возбужденно засияло. Если бы Феликс был здесь, то узнал бы, что одержал одну из самых легких своих побед. И без сомнения, мысль об этом засела бы в его вероломной голове. В то же время Элис показалось, что, если Дэлтон сможет, он помешает Кэтрин снова увидеть Феликса. Он сноб, и полуактер‑полуводитель не может заинтересовать его.

Без всякой причины Элис почувствовала облегчение от того, что кто‑то намеренно ушел из ее жизни.

Кэтрин почувствовала настроение брата, потупилась, потом взяла себя в руки и снова попыталась вернуть свое хорошее настроение.

— Ну что ж, — весело сказала она. — Если дождь затянется, мы оставим Элис ночевать. И вот тогда всласть поболтаем.

Было очень странно, что после вчерашних огорчений, после волнующего эпизода с шубкой Кэтрин, казалось, сейчас совсем выбросила Камиллу из головы.

Глава 7

Спальня Кэтрин наверху была самой шикарной из всех, какие только можно вообразить в таком доме. Белое атласное покрывало, пастельно‑розовый ковер, белые паутинно‑тонкие занавески, мебель, обтянутая розоватым бархатом, — все являло собой прекрасный фон для ее красоты.

— Всякий раз, когда мы приезжаем сюда, я меняю цвета, — заявила Кэтрин. — Это единственное удовольствие, которое я извлекаю из наших переездов. Ты, наверное, думаешь, что глупо так обставлять комнату в горах. Но Дэлтон считает, что мы сможем задержаться здесь дольше, чем в других местах. Я лежу на кровати и воображаю, что все еще нахожусь в Гонолулу или на Лазурном берегу.

— А вы часто переезжаете? — спросила Элис.

— Часто? — На миг лицо Кэтрин стало непроницаемым, словно она не могла вспомнить. Девушка стала похожа на вечного странника, который, просыпаясь, не может понять, где он.

— О да! Я не могу припомнить, чтобы мы провели на одном месте больше года. Разве что здесь. Здесь мы почти шесть месяцев. И если еще поживем, я сойду с ума. — Она прижала к вискам тонкие пальцы, оставив на белой коже красные следы.

У Кэтрин был такой странный вид, будто это место давит на нее. — Но Дэлтону нравится. Он сказал, когда мы сюда приехали, что именно такое место искал много лет. Он достроил этот дом, купил коров, и теперь мы гнием в этих горах.

— Но о чем ты? Здесь так близко отель…

— Да, но люди не задерживаются подолгу, и не с кем подружиться, даже если бы брат и разрешил мне. Но он не разрешает. Он предпочитает держать меня в одиночестве. Он не хотел даже, чтобы ты сегодня приехала.

Элис вздрогнула — она и сама это почувствовала.

— Это, наверное, потому, что я напоминаю ему Камиллу. Ты же сказала, что он ее любит.

— О, Камилла! — И показалось, что имя Камиллы, как и название мест, где она жила, ускользнуло из памяти Кэтрин. Или брат внушил ей, что тема Камиллы неинтересна? — Знаешь, ты гораздо симпатичнее Камиллы. И она не заслуживает доверия. Она пользовалась нашим гостеприимством… — Кэтрин странно и многозначительно запнулась. — ..и исчезла без единого слова благодарности.

— Но она оставила свою шубку!

— Ах, это! — проговорила рассеянно Кэтрин. — Но это всего лишь белка.

Для Элис это было загадкой. Вчера вечером, казалось, Кэтрин почти потеряла сознание, увидев шубку. Сейчас же вообще выбросила ее из головы. Объехав весь мир, она могла морщить носик от беличьей шубки, но Камилла Мейсон — нет. Действительно, складывалось впечатление, что Кэтрин, а не Камилла вероломна в дружбе.

Она уже перескочила на другую тему и говорила, сверкая черными глазами:

— Оденемся к обеду? Это будет так смешно!

— Но я не останусь на обед. К тому же я не взяла с собой ничего, чтобы переодеться.

— О нет, конечно же, ты останешься. Послушай, какой дождь. Ты можешь выбрать одно из моих платьев.

Кэтрин кинулась к своему гардеробу, где висели костюмы, платья, вечерние туалеты.

— Если бы бедная крошка Маргарет побывала здесь вчера вечером, нам не пришлось бы беспокоиться о ее наряде. Но я уверена: ей просто нравится выглядеть так жалко. — Она вынула платье из черного шифона; — Я купила это в Париже три года назад. Но черный цвет — вне времени. Вон то зеленое я купила в Рио и еще не надевала. А это — из Нью‑Йорка. Я спорола с него фальшивые бриллианты — они слишком ярко блестели.

— Куда же ты надеваешь все это? — спросила Элис в замешательстве.

— Никуда. — Прекрасные глаза Кэтрин устремились на Элис. — Ты думаешь, я сошла с ума? ума?

— Они все такие красивые. Но, право, мне надо домой. Темнеет. Твой брат не проводит меня?

— Нет, ты не можешь ехать. Послушай, как льет и ветер воет.

— Нет, дождь не очень сильный. Это была правда. Хотя правда и то, что ветер усиливается и ночь обещает быть бурной и мрачной.

— Но так холодно и неприятно выходить на улицу. У меня есть для тебя комната, я провожу. — Кэтрин улыбнулась самой сияющей улыбкой. — Пожалуйста, — уговаривала она.

— Ну, в другой раз я бы с удовольствием. Но не сегодня.

Элис не могла объяснить причину. Что‑то было в роскоши самого дома, в количестве одежды, висящей в шкафу, в небрежности Кэтрин, с которой она открестилась от Камиллы, будто никогда не знала ее, в сопротивлении Дэлтона приезду Элис. Все это убеждало, что не надо здесь оставаться. И как ни странно, даже глупое замечание Кэтрин о сходстве глаз Дандаса с глазами тигра, сделанное без тени улыбки, заставляло Элис отказаться.

Кэтрин надула губы и стала похожа на капризного ребенка.

— Как это дурно с твоей стороны, Элис. Очень хорошо, мы спустимся вниз и найдем Дэлтона. Ты выпьешь с ним перед уходом.

Дэлтон сидел на диване, и даже его хорошие манеры не могли скрыть облегчения, когда он увидел Элис в пальто.

— Элис выпьет перед уходом, — оживленно сообщила Кэтрин. — Я не могу заставить ее остаться, Дэлтон. Ты ее проводишь? А я скажу миссис Джоббетт, что гостя к обеду не будет.

Она ушла, и Элис услышала, как отчаянно бьется ветер о стены дома. Казалось, там, за окном, — непроглядная и вечная тьма.

Вдруг Элис осознала, что горы совсем близко и это они послали сюда ветер и дождь.

— Что вы будете пить, мисс Эштон? — учтиво спросил Дэлтон. — Брэнди?

Холодный вечер.

— Спасибо, — сказала Элис. — Простите, что из‑за меня вы вынуждены выходить в такое ненастье.

— Ничего страшного, — отозвался Торп уже более дружеским тоном. — Знаете, никогда раньше я не был фермером, но сейчас это занятие стало мне казаться чрезвычайно приятным. И место очень привлекательное. Я бы хотел пожить здесь подольше.

— А есть причины, по которым вы не можете остаться? — спросила Элис. Она бросила это мимоходом, но Дэлтон снова замкнулся.

— Моя сестра любит переезжать. Она, вероятно, рассказывала вам. Ей здесь кажется слишком тихо.

— Она говорит, что ей очень одиноко.

— Да. — Он стиснул пальцами ножку бокала. Выступающие суставы Торпов блеснули в неярком свете. — Это необходимо…

И тут вошла Кэтрин.

— И мне выпить, Дэлтон! Так холодно! — крикнула она.

Но девушка не казалась замерзшей. Ее щеки горели, а глаза сверкали, словно драгоценные камни. Она была очаровательна.

Дэлтон налил ей, затем поставил свой бокал и сказал:

— Простите меня, мисс Эштон. Я пойду и подгоню машину. Нам лучше поехать, пока не разыгрался шторм.

Когда он вышел, Кэтрин вдруг затихла.

— Он такой серьезный, бедный старый Дэлтон, — проговорила она. — Если бы он не был таким серьезным!

Элис заметила, что в черных волосах Кэтрин сверкают капли дождя. И туфли запачканы грязью.

— ТЫ выходила под дождь? — спросила Элис.

— Да. Наши слуги живут отдельно. Миссис Джоббетт и Тотти. Наш дом не так велик, здесь негде разместить слуг. К тому же и Дэлтон, и я любим оставаться на ночь без них. Миссис Джоббетт уходит домой после обеда.

Сильный дождь хлестнул по темным окнам. Вдруг дверь в передней распахнулась, и в комнату влетел Дэлтон. Его тонкие темные брови сошлись на переносице…

— У автомобиля проколоты шины. Простите, мисс Эштон, я не могу отвезти вас домой. Одно колесо можно было бы заменить, но их два, а у меня нет двух запасных.

Тонкие крылья его ноздрей побелели, а скулы выступили почти так же сильно, как косточки на пальцах.

Его глаза сосредоточились на Кэтрин, и она неожиданно хихикнула. Элис поняла, почему у нее грязные туфли и мокрые волосы.

Ее беспокойство переросло в страх.

— Ну, теперь Элис останется, — сказала мягко Кэтрин, не обращая внимания на злость брата. — Как хорошо, что я подготовила тебе комнату, дорогая. Ну не смешно ли?

Стало быть, весь день Кэтрин знала, что настоит на своем. Но почему она так горит желанием оставить Элис на ночь?

К ее удивлению, Дэлтон ничего больше не сказал. Он вышел из комнаты. Элис размышляла. Однажды ночью Камилла не вернулась домой. Феликс, Дандас и она сидели и обсуждали, что могло ее задержать. И предположили, что разлилась река. А о проколотых шинах не подумали. И Камилла не возвратилась.

— Не хмурься, дорогая. — Кэтрин усмехнулась. — Миссис Джоббетт очень хорошо готовит. У нас будет прекрасный обед. И твоя комнатка очень мила. Пойдем, я покажу тебе.

Элис с присущим ей упрямством отказалась от платьев Кэтрин и вышла к обеду в сером шерстяном джерси, в котором приехала. Кэтрин воткнула в черные волосы белую камелию.

Обед подавала миссис Джоббетт с суровым лицом и твердыми руками. Он прошел в молчании. Элис была смущена и угрюма, хотя понимала всю абсурдность ситуации. И впрямь — проколоть шины! (Почему они хотели удержать ее здесь?).

Кэтрин болтала о тех местах, где всегда светит солнце, но, чувствуя недовольство брата, говорила вполголоса. Буря усилилась, деревья скрипели и гнулись под ветром, дождь хлестал по окнам, и Элис казалась себе маленьким ягненком, застигнутым бурей. Глупый маленький беленький ягненок — так называл ее Феликс. Несчастный, так опрометчиво попавшийся…

Но сейчас Феликс восхищался бы Кэтрин с белым цветком в гладких черных волосах.

— Элис, ты не разговариваешь так много, как Камилла, — сказала Кэтрин и добавила:

— Бедная Камилла.

— Почему бедная? — удивилась Элис. Вдруг ей показалось, что сердце ее колотится громче, чем звучит ее голос. Камилла ушла и не вернулась.

Скрипучим голосом Дэлтон проговорил:

— Кофе остыл. Когда мы научим эту женщину подавать кофе горячим?

— Дорогой, ты же знаешь, я не люблю миссис Джоббетт. Тебе известно, что я хотела бы ее прогнать.

Но это предложение не понравилось Дэлтону.

— Все, кроме кофе, она делает превосходно.

— Даже Камилла спрашивала: «Как ты можешь ужиться с этой женщиной?» Ты тоже так думаешь, Элис? — спросила Кэтрин жалобно.

— Выбрось из головы Камиллу. Не будем говорить о ней.

— О, Дэлтон! Дорогой! — Кэтрин обошла стол и взяла его лицо в свои узкие ладони. — Ты не в настроении. Смотри, Элис. Понимаешь, почему я стремлюсь к другим людям? Дэлтон не в духе, и мне некому слова сказать.

Внезапно Элис пожалела ее, но, вспомнив о проколотых шинах, велела себе не делать этого.

Наконец она пошла наверх, в комнатку, которая на эту ночь станет ее пристанищем.

Там кто‑то был. С облегчением Элис узнала круглое лицо в веснушках. Тотти поправляла постель.

— Привет, Тотти. Прости, что тебе пришлось готовить мне постель. Тотти усмехнулась.

— Все в порядке, мисс. Я очень часто делала это для мисс Мейсон.

— Она охотно здесь оставалась? — осторожно спросила Элис.

— Ну, в первый раз мисс Торп что‑то придумала. Наверное, она с ума сходит по компании. Но после мисс Мейсон оставалась когда хотела. Вы догадываетесь почему. — Тотти подмигнула:

— Он! Я кладу вам грелку. Ночью будет холодно.

— Спасибо, Тотти. — Элис почти обрадовалась, что девочка помогает ей укладываться спать. Даже Камилла, если ее и оставили впервые обманом, потом делала это по своей воле. Значит, ничего страшного. Она крепко заснет, а утром поедет домой и объяснит Дандасу, который наверняка беспокоится, где она.

Тотти смахнула пыль с туалетного столика и повернулась, чтобы уйти.

— Но на вашем месте, — вдруг прошептала она и оглянулась на дверь, — я бы заперлась… Элис подбежала к двери.

— Почему, Тотти? Почему?

Но Тотти уже была посередине лестницы, а внизу сидел Дэлтон Торп. И Элис забеспокоилась сильнее, чем прежде, будучи не в состоянии вернуть девочку.

Это было бы так невежливо, так странно запереться в респектабельном доме. Кэтрин придет поговорить и увидит, что гостья заперлась на ключ? Нет, это невозможно. Но почему Тотти так сказала?

Было очень нелегко пересилить себя и не последовать совету Тотти. С трудом Элис заставила себя раздеться и облачиться в бледно‑голубую атласную ночную рубашку, которую Кэтрин положила на ее кровать. Она поежилась от прикосновения холодной ткани к теплой коже.

Потом Элис легла и выключила свет. Она лежала, окаменев, слушая в темноте, как бьется ветер о стены дома. Где Камилла? В маленьком пахнущем гвоздикой домике ее отъезд казался капризной выходкой. Уэбстер — персонаж не то детектива, не то комической оперы. Окруженная тайной, Элис размышляла, почему же Дэлтона раздражало упоминание даже имени Камиллы, а ведь Камилла приезжала сюда специально, чтобы увидеть его. Тотти сказала, что лучше всего запереться на ключ. А Камилла запиралась? Возможно, однажды ночью она забыла…

Тихий голос Кэтрин у двери заставил Элис подняться.

— Ты спишь, дорогая? О, прости, я тебя потревожила. Я только хотела узнать, удобно ли тебе.

Элис включила свет и увидела Кэтрин в бирюзовом бархатном халате, с волосами, распущенными по плечам. Она была такой красивой и такой доброй, что Элис устыдилась своих опасений.

— Да, все прекрасно. Спасибо. Кэтрин подошла поближе.

— Элис, этот Феликс Додсуорт, которого я видела вчера вечером, что он за человек? Ты его давно знаешь, так ведь?

— Что‑то около года, — осторожно ответила Элис. — Он — о'кей.

— Какой уклончивый ответ, дорогая. Я думаю, он просто милашка. — Кэтрин заулыбалась. Тонким пальцем потерла щеку. — И мне кажется, что я ему немного понравилась. Нет, даже больше чем немного. Он только что звонил.

— О? — Элис не могла скрыть интерес в голосе. Заметил ли Феликс ее отсутствие? Беспокоится ли о ней?

— Он снова хочет меня увидеть. И как можно скорее, — сказала Кэтрин. И снова улыбка пробежала по ее лицу. — Ну, ты знаешь, как нетерпеливы бывают мужчины. Но я уверена, Дэлтон не одобрит. Он законченный сноб. — Она вздохнула. — Но я не даю тебе спать. Спокойной ночи, Элис. Спи хорошо. Так чудесно, что ты здесь.

«Д, слишком нетерпелив», — вспомнила Элис. Странно, это были слова Камиллы. Феликс круглый дурак, если впутывается в такие истории. Не мог бы он поменьше внимания уделять женщинам, а побольше — карьере? Иначе всю оставшуюся жизнь он будет водить автобус от Хокитики до ледника.

Итак, ее отсутствие его не беспокоит. Элис снова выключила свет и легла. Она едва не плакала и чувствовала себя очень одинокой. Перед глазами проплыло лицо Кэтрин, за ним — Феликса, узкое, озорное, живое. И это видение отвлекло ее от незапертой двери и неуловимой опасности, таящейся в доме.

Она спала и видела сон о Камилле. Та, улыбаясь, шептала:

— Запри дверь. Так лучше.

Какая эксцентричная улыбка у Камиллы! Она что — и впрямь повернула ключ в замке?

Внезапно Элис проснулась. Широко открыв глаза, она попыталась освободиться от ночных кошмаров. Ветер ударил о стену дома. Темно. Даже квадрат окна едва ли светлее, чем остальная часть комнаты. Что‑то двигалось в темноте — занавеска, колышущаяся от ветра. Кольца, на которых она висела, слабо постукивали. Дождь, казалось, прекратился. Элис напрягла зрение, пытаясь разглядеть мерцающие звезды. И в этот миг возле двери послышалось движение и шепот:

— Камилла здесь.

Затем булькающий смех — и это не во сне, а в реальности. Дверь с тихим стуком закрылась.

Элис вскочила, но что‑то отбросило ее на подушки. Удар? На минуту ее голова отказалась работать. Девушка лежала, окаменев, сердце колотилось так сильно, что, казалось, трясется кровать. Кто‑то стоял сзади, у изголовья. Кто? Что он делает? Элис пошевелила губами, но с них не слетело ни звука. Порывы ветра налетали на дом, занавески отзывались невинным клацаньем, как лед в стакане. Лед в жаркий день, подумала Элис. Холодный пот выступил на лбу. Никакого движения.

Все в комнате, за исключением легко трепещущих занавесок, было спокойно.

Никто не может стоять так тихо — будет слышно дыхание. Элис облизнула губы и усилием воли заставила себя произнести дрожащим голосом:

— Кто здесь?

Никакого ответа. Есть ли там кто‑нибудь? Если бы у нее достало мужества включить свет, она бы узнала.

Элис осторожно повернула голову — и снова рывок, на этот раз слабый. Она сумела дотянуться до лампы.

Свет залил комнату. Элис быстро повернула голову и, почувствовав боль, поняла, что произошло. Никого в изголовье кровати не было. Но кто‑то прокрался в спальню и веселой голубой ленточкой привязал ее за волосы к столбику кровати.

Дурацкая детская шутка. Элис дрожащими руками развязала ленту. Она слезла с кровати и, дрожа, встала на мягкий шерстяной ковер. Элис стащила с себя ночную рубашку Кэтрин и надела платье. Она не может оставаться в этом доме, не может пробыть здесь даже пять минут. Она сейчас же убежит, найдет Дандаса, Феликса и все им расскажет. И расскажет о подозрениях по поводу того, что Торпы по каким‑то причинам держат Камиллу у себя.

Тотти советовала запереться.

Тотти что‑то знает. Но нельзя же сейчас искать ее и расспрашивать. Надо быстрее бежать отсюда.

Пальцы Элис дрожали так сильно, что она едва сумела надеть туфли. Ветер сотрясал весь дом, и этот шум скрадывал звуки ее шагов по ступенькам. Она отважилась не включать свет, чтобы не выдать себя. Разум не подчинялся ей, она не думала, что будет, если побег откроется. Маленький домик Камиллы с протекающей крышей и дырявыми окнами был убежищем, к которому она стремилась. На темных ступеньках Элис показалось, что она снова слышит злобный смех. На миг она застыла, а потом, запыхавшись, одолела лестницу, длинный холл. Во входной двери торчал ключ.

Как только Элис открыла дверь, ветер налетел на нее и окатил лицо холодной водой. Здравый смысл тотчас вернулся. Она поколебалась, стоя на крыльце и думая о долгой ветреной дороге. Но вернуться в миленькую спаленку — еще хуже. Уж лучше стихия, чем неизвестность и опасность.

Где‑то в доме пробили часы. С легким вздохом страха и облегчения Элис поняла, что не вернется обратно. Она должна идти в спасительный коттедж.

Глава 8

Бледная луна с трудом пробивалась сквозь облака, когда Элис наконец увидела темный силуэт гостиницы и неясную дорогу вниз к коттеджу. Она вздохнула устало и облегченно и продолжала тащиться сквозь бурю. Сейчас, вблизи коттеджа, ей стало почти смешно. На ногах волдыри, она насквозь промокла, силы на исходе. Шесть миль по темной каменистой дороге — и все из‑за того, что кто‑то подшутил над ней? Ну где ее чувство юмора?

Но до юмора ли в такой ситуации? Чутье подсказывало Элис, что с Камиллой что‑то случилось. Она не могла забыть шепот: «Камилла здесь».

Действительно ли Камилла у Торпов? Надо рассказать Дандасу и Феликсу и поскорее начать поиски.

Небо очищалось, и звезды замерцали на нем. Элис ежилась от холода.

Если бы у Дандаса горел свет, она бы пошла к нему и все рассказала. Но старый высокий дом погружен в темноту. Элис представила, как Дандас спит в тепле бестревожным сном, и ей вдруг страстно захотелось услышать его добрый серьезный голос. Феликс, скорее всего, расхохотался бы: «Маленькая Элис, и давно ты не понимаешь шуток?» Но Дандас, она знала, отнесся бы к ней тепло и с симпатией. Ему в голову не пришло бы, что она вела себя, как трусиха, убежав в полночь из дома Торпов.

Элис ковыляла по дороге к темным деревьям, окружающим коттедж. Через десять минут она заползет в кровать и заснет. И будет спать, спать, спать… Что там — свет? Нет, это лунный свет. Или он за деревьями, в коттедже? Свет в окне? Элис остановилась. Ветер раскачивал деревья. Она побежала, спотыкаясь на неровной дороге. Нет, окна темные. Конечно, то отражение лунного света. Все спокойно. Через несколько минут она сможет лечь спать.

Элис толкнула калитку, прислушалась. Дорожка, ведущая вниз, гудела, как печная труба, — ветер несся с огромной силой. Высокое дерево рядом с домом скрипело и гнулось. Легкие облака набегали на луну, закрывали ее, и бледный свет падал на ступени. Элис увидела — там что‑то лежит.

Она нагнулась, потом закричала и опустилась на колени, поднимая слабое тельце Уэбстера. Голова сороки болталась, длинный острый клюв был раскрыт, а шея безжизненно крутилась. Птица была мертва.

Мокрая и дрожащая Элис держала в руках птицу. Кто‑то убил Уэбстера, потому что тот мог разговаривать. Это она виновата. Это она болтала о необычайных способностях сороки, она позволила людям думать, что ее бессознательная имитация выдаст секреты Камиллы и какого‑то неизвестного мужчины. Одного из трех Д. Они слышали ее рассказы об Уэбстере.

«Он — чья‑то совесть», — говорила Элис. Кто‑то из мужчин решил, что Уэбстер — именно его совесть. Потом, как будто с магнитофонной ленты, зазвучал голос Феликса: «Ты смущаешь меня! Скажи мне, что ты знаешь, или я откручу тебе шею!»

Луна снова спряталась за облака, и свет погас. Элис едва могла разглядеть птицу в своих руках. Она медленно, с трудом встала на ослабевших ногах и протянула руку, чтобы открыть дверь. Но та была открыта. Элис почти упала в темноту. Вдруг, будто по какому‑то сигналу, дерево скрипнуло, и неистовый удар веток и листьев волной накрыл ее. Это было последнее, что она почувствовала.

Глава 9

Голова трещала. Элис не могла открыть глаза. Она осторожно пошевелилась и ощутила, как болит все тело.

Я простудилась, подумала она.

Медленно, щурясь от сильного света, девушка открыла глаза и увидела обои с выгоревшими полосками, похожие на карамель, старомодный туалетный столик с высоким зеркалом и бесчисленными трещинами, массивный шкаф. Элис долго не могла сосредоточиться на том, что видела. Она лежала, уставившись на обои, а в голове все перепуталось. Ей мерещилось, что у нее было платье из хлопка, с рисунком, как на обоях. Она надевала его на пикник и запачкала ежевичным соком. Она принялась рассматривать пятно на стене и вдруг, переведя взгляд, заметила, что кто‑то уставился на нее.

Она никак не могла вспомнить, кто это. Тяжелые черты лица были знакомы и даже как‑то связаны с обоями и карамельными полосками из детства. Она открыла рот, чтобы хоть что‑то сказать. Лицо приблизилось, потом уплыло, и неясное видение так и не стало отчетливым. Вдруг Элис в ужасе откинулась на подушки.

— Вы проснулись! — услышала она будничный ровный голос. — Я лучше скажу папе.

Черты лица стали четкими, и наконец Элис узнала хмурые брови и широкие скулы Маргарет.

Она расслабилась. Это всего лишь Маргарет. Она не из тех, кого Элис боится.

— Подожди! — Элис хотела крикнуть, но получился шепот. — Скажи мне, что я здесь делаю?

Конфетные обои… Словно возвращение в детство.

— Вы больны, — резко ответила Маргарет. — У вас легкое сотрясение мозга и простуда. Так сказал доктор. И вы говорили всякие глупости.

— Сотрясение? — озадаченно переспросила Элис. Так вот почему в голове все перепуталось. (Но чего же она боялась?).

— На вас упало дерево. В бурю, — бесстрастно сказала Маргарет. — Вам повезло, что вас не убило. Отец нашел вас и принес сюда. Мы удивились, что вы там делали в такую бурю, но вы ничего не могли сказать. — Она двинулась к двери. — Я скажу папе, что вы проснулись.

Что за темная тень в ее голове? Элис закрыла глаза, пытаясь думать. Темнота снова вернулась, и это было блаженством. Она должна проснуться. Но когда Элис снова открыла глаза, в комнате было темно, а пол пересекала лента серебряного лунного света.

Голове стало легче, но тело все еще ломило. Элис лежала без движения. Платье в полоску было у нее в детстве. С тех пор много чего случилось. Она училась в школе в Новой Зеландии, а когда война наконец закончилась, провела два ужасных лета с матерью, таскаясь за ней по шикарным отелям юга Франции и на озерах Италии. После этого она решила, что уйдет из дома и найдет работу в театре. Пробыв какое‑то время очень неумелым секретарем у театрального менеджера, она приблизилась к сцене, стала костюмером. А вскоре после этого Феликс открыл в ней Офелию — когда она прибирала и гладила костюмы. Она была более чем в замешательстве и никогда не забудет Феликса тех лет с коком на голове, узкими глазами и темными взъерошенными волосами. Он пригласил ее в свою труппу.

Элис нахмурилась, когда осколки прошлого зазвенели в памяти.

Как она попала в эту кровать в комнате с обоями в розовую полоску и огромным гардеробом, способным поглотить все, что угодно? А тело? Элис встревожилась. Откуда эта зловещая мысль? Головная боль вернулась, и она попыталась не думать. Тотчас в мозгу всплыло то, что она не хотела вспоминать: птицы, черные тяжелые птицы садятся на руки. И дождь, и ветер. И черные глаза улыбающегося Феликса.

Пытаясь отделаться от мыслей, Элис внезапно услышала звук. Он слышался над головой и, казалось, походил на медленные приглушенные шаги, будто кто‑то ходил, не желая поднимать на ноги весь дом.

И вдруг одна мысль вытеснила все остальные. Дверь! Она заперта?

Не зная, почему так сильно это желание, Элис слезла с кровати и зашаталась. Лунная дорожка качалась. Она ухватилась за край кровати, а потом за угол массивного шкафа. Кое‑как добралась до двери и повернула ручку.

Ее заперли.

Странно, шок от этого открытия вернул ее к реальности. Элис тотчас все вспомнила. Она стояла и дрожала, уперевшись головой в дверь. Элис знала, что в доме Дандас, Маргарет и нет нужды запираться. Это было необходимо в доме Торпов. Это там Тотти сказала: «Заприте дверь». И только там кто‑то мог жестоко подшутить над ней.

Почему заперта дверь в доме Дандаса? Кто закрыл ее? Ведь она совершенно беспомощна!

В нормальном состоянии Элис не впадала в панику. Но сейчас все, казалось, походило на кошмар. Невыносимо. Быть запертой в комнате! Она не может в ней оставаться. Она сойдет с ума.

Элис в страхе и отчаянии гремела дверной ручкой и кричала. Она едва осознала, что дверь открылась, и почти без сознания она упала на руки Дандаса.

— Элис, — произнес он глубоким проникновенным голосом. — Что с тобой, дорогая? Тебя что‑то испугало? Я думал, ты спишь. Маргарет сказала, что ты заснула и не проснешься до утра.

Элис слабо уцепилась за него, почувствовав под руками толстую шерсть халата. Мягкое тепло было удивительно уютным. Она так устала, так ослабела, что не хотела двигаться.

— Почему я заперта в спальне? — спросила она и начала повторять без остановки:

— Почему? Почему?

Дандас поднял ее на руки и понес обратно в постель. Он смотрел на нее, и его зрачки расширились в темноте. Как странно меняет человека ночь. Но губы его были по‑прежнему добры и мягки.

— Бедная маленькая девочка! Прости. Ты испугалась. Но мы с Маргарет подумали, что так лучше. Мы не могли рисковать: если ты убежишь из дома, то простудишься.

— Ox, — медленно выдохнула Элис. Она поняла — это из‑за того, что она сбежала от Торпов среди ночи.

— Не думай сейчас об этом, — успокаивал Дандас. — Мы поговорим потом. Сейчас ты выпьешь горячего молока и заснешь.

Элис схватила его за руку.

— Как долго я здесь?

— Сейчас ночь вторника, точнее — утро среды.

— Почти два дня. Но это ужасно! Дандас улыбнулся.

— Да? Я так не думаю. Твоя болезнь нас беспокоит.

— Но Камилла? — закричала она. Он замер.

— Камилла?

— Да! Она у Торпов. Они ее прячут. Надо выяснить. Вот почему я ушла оттуда в полночь. Дандас медленно и мягко сказал:

— Ты не думаешь, что вообразила себе это? Удар был сильный. Ветка свалилась тебе прямо на голову. Хорошо, что она тебя не убила.

В голове Элис все плыло, но она упрямо твердила:

— Дерево на меня не падало. Кто‑то вошел в мою комнату и прошептал: «Камилла здесь». Наверное, сама Камилла, хотя я не могу поверить, что она может так шутить.

— В чем дело?

Элис не хотела рассказывать о привязанных к кровати волосах — это выглядело бы глупо и по‑детски. Даже Дандас, несмотря на всю его доброту, посмеялся бы над ней.

— Неважно. Это всего один эпизод. Но я знаю: там, у Торпов, затевается что‑то страшное. Дэлтон Торп от нее без ума. Он что‑то сделал с ней. — Элис почти кричала. — Не смотри на меня так! Это правда! И кто‑то поймал Уэбстера и убил. Кто‑то боялся, что он расскажет. Дандас, мы должны все узнать!

Он погладил ее по мягким волосам.

— Конечно. Конечно, выясним. Я тоже видел Уэбстера, но, думал, птица убита в драке. У нее повреждена голова.

— Ей свернули шею, — настаивала Элис. Она отчетливо помнила болтающуюся головку, уже ничем не напоминающую Уэбстера. Это была часть кошмара — безжизненно болтающаяся головка.

— Возможно, — согласился Дандас, утешая. — Но не будем говорить об этом сейчас. Два часа ночи, и ничего нельзя сделать до рассвета. Итак, я пойду принесу питье, и ты заснешь. Ты удивишься, насколько днем все покажется тебе другим.

Элис еще раз попыталась заговорить.

— Здесь в доме тоже кто‑то ходит. Ты должен посмотреть.

Дандас улыбнулся.

— Ну, это я. Объяснение простое: я плохо сплю по ночам, встаю и хожу по дому. Маргарет подтвердит. Прости, что я тебя напугал.

Когда Дандас вернулся с двумя стаканами горячего молока на подносе, Элис успокоилась. Он не верил, что Камилла у Торпов. Но даже если она и там, с ней все в порядке, объяснил он спокойно. Да, он прав, ничего нельзя сделать в два часа ночи. И пока она больна. Надо поправиться как можно скорее, снова поехать в высокий элегантный дом Торпов и выяснить, что там происходит на самом деле.

Она подумала, что не стоило убегать оттуда ночью. Феликс засмеет ее. Знает ли Феликс, что случилось? Дандас помог Элис устроиться на подушках, укутал шерстяной пижамной курткой ее плечи. Заботливо, как женщина.

— Вот. Так хорошо и уютно, — сказал он голосом, похожим на черный бархат, теплый и мягкий. — Выпей и перестань думать. Еще будет время.

— ТЫ очень добр ко мне, — слабо пробормотала Элис.

— Нет. Но был бы рад. Благодаря небесам, я нашел тебя.

Элис погрузилась в уют его голоса. Конечно, вопрос, который сидел у нее в голове, был не к месту.

— Феликс знает?

— Феликс Додсуорт? Водитель автобуса? Да. — Дандас понимающе улыбнулся. — Он ворвался сюда, как лавина. Боюсь, он решил, что из того школьного домика исчезают все женщины. Он успокоился, только когда увидел, что ты в порядке. Или почти в порядке. Ты несла всякую чепуху.

— А что я говорила? — осторожно спросила Элис.

— Большей частью то же самое, что и мне сейчас. Насчет того, что Камилла заточена у Торпов.

— О, — сказала Элис, радуясь, что это единственная чепуха, которую она сказала. Она проглотила молоко и подумала: действительно ли Феликс расстроен? Конечно, он будет опечален, если с ней что‑то случится. Но будет ли он страдать?

Абсурдно думать, что Феликс может быть безутешным. Всегда найдется женщина, которая приласкает его.

— Уже лучше, — сказал Дандас приятным тоном. — Ты улыбаешься.

— Я? — Действительно ли она улыбалась, подумав о Феликсе, спросила себя Элис.

Она посмотрела на Дандаса, на его круглое сияющее лицо, и ей вдруг захотелось дотронуться рукой до его щеки. Он такой добрый.

Элис выпила молоко, и кошмары отступили. Головная боль утихла, а веки смежились.

— Ты очень милая, — мягко проговорил Дандас. — И не убегай, ладно?

Кто еще говорил ей, чтобы она не убегала? Элис широко открыла глаза.

— Почему?

— Потому что тебе еще нельзя оставаться одной. Завтра или, если ты еще будешь не в форме, послезавтра, я отвезу тебя в Хокитику. Ты сядешь на поезд и поедешь домой. Я уверен, твоим братьям не терпится узнать, что с тобой приключилось.

— Моим братьям? — недоуменно переспросила Элис.

— Разве ты не говорила, что у тебя шесть братьев?

Элис с раскаянием вспомнила.

— О, я так испугалась. Я дразнила тебя.

— Дразнила?

— Всю жизнь я мечтала о братьях, как и Камилла. Прости, Дандас. Это было глупо.

Светлые глаза с огромными зрачками уставились на нее.

— Значит, у тебя нет семьи?

— Не здесь. Мои родители живут в Англии. Отец занимается дизайном самолетов. Я — единственный ребенок и немного лишняя в той жизни, которую они ведут.

Дандас взял у нее пустой стакан и осторожно поставил его на поднос.

— Как интересно, — проговорил он. — Самолеты. Ну а ты спряталась в кустах…

— Отец будет разочарован своей дочерью.

— Нет, — скачал Дандас с внезапной твердостью. — Я думаю, ты права. Я восхищаюсь тобой еще больше, чем прежде. Но мы обо всем поговорим после. Сейчас не стоит обсуждать чье‑либо поведение или читать мораль. Я и так разрешил тебе слишком много говорить. А тебе надо спать.

Элис легла на спину, подумав, что даже кровать здесь словно из бархата.

— Ты очень хороший, — пробормотала она. — ТЫ не собираешься отослать меня, а?

Дандас потрепал ее по щеке.

— Оставайся, сколько хочешь. Могу тебя заверить…

Его слова были прерваны тяжелыми шагами возле двери. Элис увидела на пороге Маргарет в старом голубом халате. Ее распущенные волосы обрамляли лицо, еще более мрачное, чем обычно.

— Я почувствовала запах горелого, — сообщила девушка. — И опустилась. — Она перевела внимательный взгляд с отца на Элис.

— Посмотри, насколько Элис стало лучше, — сказал Дандас, не обращая внимания на злобу и презрение дочери. — Она прекрасно поправляется. Это, конечно, все от сна. Доктор сказал, что ей нужен хороший отдых. Я напоил ее горячим молоком и теперь ухожу. А она снова засияет.

— Что горит, Маргарет? — спросила Элис.

— Я не знаю.

— Ах, это! — улыбнулся Дандас. — Я только что сжег несколько старых вещиц — ведь я немного гончар, от бессонницы… Очень мило, детка, но я не собираюсь спалить дом. Леди, в кровати!

Маргарет на минуту задержалась, словно ответ не удовлетворил ее, затем она повернулась на каблуках и вышла.

— Она очень нервная, — проговорил Дандас. — И всегда была такой. Похоже, запах моего старого свитера разбудил ее. Может быть. А тебя это не беспокоит?

— Нет, — ответила Элис. Она ничего не чувствовала, она только слышала медленные шаги, которые беспокоили ее. Очень беспокоили и мешали спать.

— Спокойной ночи, дорогая. Завтра тебе будет гораздо лучше.

— Да, — сказала Элис. — Спасибо.

Дандас выключил свет, и розовые полоски обоев исчезли, а лунная дорожка снова пересекла комнату. Дверь осталась открытой, кошмары исчезли, однако сон ушел, а головная боль вернулась. Элис попыталась вспомнить выражение лица Маргарет, стоявшей в дверях, ее голос. Ей показалось, девушка не только рассержена и недоверчива, но и испугана.

Глава 10

Кровать для нежданного гостя, гардероб, набитый одеждой, заморенный голодом кот, шубка из белки, запертая в дорожном сундуке, невинная болтовня, страстная записка от любовника, шепот в ночи, мертвая сорока.

Вот ключи, с помощью которых она должна открыть тайну Камиллы.

Элис проснулась с ясной головой, ее тело хорошо отдохнуло. Был день, светило солнце. Если бы не смутные мысли в голове, она получила бы удовольствие от вида за окном — белых горных пиков, бриллиантами сверкающих над зелеными листьями и густыми зарослями. Черный голубь резвился на дереве, выделывая почти балетные па и распуская хвост. Панораму оживляла симфония звуков. Элис лежала, слушая дрожащий звон высокой золотой туи, щебетание птиц, воркование голубей и диссонирующие с оркестром скрежет и однообразные вздохи хищной птицы.

Но удовольствие исчезло, как только она вспомнила о Камилле. Хищная птица с ярким оперением под крыльями, смерть в жестком клюве. У Уэбстера, сороки, клюв был тоже жесткий. Но он использовал его для необычного занятия — разговора. Слишком многозначительно отнесясь к его высказываниям, Элис спровоцировала его гибель. Дандас утверждает, что птица ранена в драке. Правда, дикие сороки нападали на прирученных, но она сама видела тельце и не верила, что ее первое впечатление ошибочно. Нет, кто‑то свернул ему шею.

Даже если Камилла сейчас действительно у Торпов, они знают, что фантастической истории Элис едва ли кто поверит. Даже мягкий и честный Дандас посмеялся над ней. Принес ночью горячего молока и велел спать. И Феликс, должно быть, также воспринял ее историю как бред.

Элис вспомнила чернобровое лицо Феликса, повернула голову и на туалетном столике заметила статуэтку — дрезденский фарфор Дандаса. Ночью ее здесь не было. Вероятно, он прокрался до того, как она проснулась. Дандас подумал, что эта очаровательная красотка обрадует больную. Да, ее кружевная юбка прелестна, ее тонкие запястья, точеные локотки изысканны, но главное — внимание Дандаса. Элис вспомнила слова Маргарет о том, что ее отец любит маленьких женщин. Она подняла свою руку и посмотрела на нее — маленькую, с детским запястьем. Однажды Феликс сказал:

— Еще несколько дюймов — и мы бы сделали из тебя героиню. Но ты слишком миниатюрна, моя сладкая. Слишком миниатюрна для всех, кроме меня.

Теперь ее миниатюрностью восхищается Дандас…

Все еще поглядывая на поднятую руку, Элис вдруг поняла, что на пороге стоит Маргарет с подносом. Увидев, что Элис проснулась, девушка подошла и поставила его на столик возле кровати. Молча.

Элис посмотрела на ее опущенное лицо и поняла, что Маргарет не расположена к беседе.

— Доброе утро, Маргарет. Мне гораздо лучше. Я скоро встану и не буду вас беспокоить.

— Сегодня утром придет доктор, — коротко сообщила девушка, — вам нельзя вставать без его разрешения.

— Он разрешит, я уверена. — Элис поднялась на подушках. На подносе была тарелка с кашей, несколько остывших тостов с маслом, чашка бледного чая. Дандас, утверждая, что его дочь — хорошая хозяйка, вероятно, хотел ее поощрить.

Всегда ли у него такой завтрак?

— Спасибо, дорогая. Я возьму только маленький тост. Когда лежишь, совсем не хочется есть.

Она заметила, как Маргарет посмотрела на фарфоровую фигурку и неодобрительно вздохнула. Не нравится. Ясно, это ревность.

— Когда приедет доктор? — спросила Элис.

— В десять.

— Мне бы хотелось немного привести себя в порядок.

— После завтрака.

Через полчаса Маргарет принесла таз с водой, полотенце, щетку и расческу. Она не разрешила Элис самой заняться туалетом, сказав, что отец не велел Элис и пальцем шевелить до прихода доктора. Но Элис подумала, что Маргарет немного садистка, — она получала удовольствие, напустив ей мыла в глаза, налив воды за воротник и выдирая расческой волосы. Элис сдержалась. Ладно, один раз. После того как она встанет, Маргарет никогда больше не дотронется до нее. Возможно, девушка хочет быть доброй, но она неуклюжа. Тем не менее ее надо извинить.

— Ты не собираешься стать парикмахером, верно? — спросила Элис, когда Маргарет снова дернула ее за волосы.

— Нет, — ответила девушка, пропустив мимо ушей сарказм вопроса.

— У меня где‑то была лента. С ней получится аккуратнее, — сказала Элис.

Маргарет хмыкнула. Конечно, она подумала, что Элис пожелала этого из кокетства. Но она нашла мятую голубую ленту и стянула кудри неуклюжим рывком.

— Спасибо, — поблагодарила Элис. — Я знаю, ты недовольна, что я здесь, но, право, я ничего не могу поделать.

Впервые Маргарет взглянула на нее, и ее глаза вдруг засияли.

— Вы уйдете? Когда доктор разрешит?

— Ну, конечно. Обратно в тот же домик. Казалось, пелена спала с глаз Маргарет. Она резко повернулась, перекинув полотенце через руку, и дрезденская леди упала с туалетного столика, рассыпавшись на мелкие кусочки. Элис вскрикнула.

На миг Маргарет испугалась, затем встревожилась, а потом с внезапной радостью объявила:

— Ну, одной меньше!

— О, как жаль… Она такая прекрасная… Маргарет взглянула на нее.

— Это случайно. Случайности неизбежны. Она подняла осколки. Элис была почти уверена, что она разбила фигурку специально. Из‑за того, что Дандас принес ее сюда? Какая смешная!

— Если бы я не лежала в кровати, твой отец не принес бы ее сюда. Стало быть, это моя вина.

Маргарет собрала осколки и бросила их в корзину для мусора. Сквозь звон фарфора Элис услышала ее бормотание:

— Глупая, ну почему ты не уходишь?

Доктор с удивлением отметил, что Элис лучше. Это был маленький старик с дрожащими руками.

— Вам повезло, милая, — сказал он. — Вероятно, вы очень удачливы.

— Почему?

— Если бы удар по голове пришелся на дюйм правее, если бы мистер Хилл не нашел вас, если бы вы не справились с простудой… Но мы живем не по «если», правда?

Элис пришла в голову мысль, что она должна была умереть… Но никто не мог заставить дерево упасть на нее. Это чистая случайность в такую бурю, если, конечно, дерево ударило ее по голове. Вдруг она вспомнила, что держалась за ручку двери, пытаясь ее открыть…

— Когда я смогу встать? — нетерпеливо проговорила Элис.

— Не надо торопиться. Вам здесь удобно. Лучше всего полежать с недельку.

— Я не могу! — возбужденно закричала Элис. — У меня дела!

— Срочные дела? — спросил доктор. Его глаза слабо сверкнули. Он был добрый старикан, но слеп, как летучая мышь на свету, и невинен, как маргаритка. — Мистер Хилл мне сказал, что настаивает на вашем пребывании здесь до выздоровления. Он говорит, что вам нет нужды уезжать с побережья. А Маргарет — замечательная маленькая няня. Оставайтесь здесь и лежите себе в уюте и удобстве.

Казалось, он понял, что Элис огорчена, и добавил:

— Вы, конечно, можете вставать ненадолго днем, если не будете волноваться. Не волноваться — запомните.

Он закрыл саквояж и собрался уходить. — И знайте, последствия этой болезни — склонность к нервозности. Запомните и постарайтесь не волноваться.

Он был очень добр, но он не знал, что это как раз и невозможно.

После его ухода в дверь постучал Дандас. Он был одет для похода на ледник.

Его свитер радостного канареечно‑желтого цвета был новым. Дандас выглядел мощным и очень сильным в этой толстой одежде и тяжелых ботинках.

— Доктор говорит, что тебе лучше, Элис. Здорово! Прекрасный день. Я сегодня свободен. Я сказал Маргарет, чтобы она не давала тебе и пальцем пошевелить. Будь хорошей девочкой.

Он подошел к кровати, нагнулся и поцеловал ее в лоб. От него приятно пахло кремом для бритья, седина делала его мужественным. Усталая кровь Элис побежала быстрее. Ее ласкали, за нее волновались. Чудесно!

— Ты получила мой маленький подарок? — Дандас огляделся.

Элис с раскаянием проговорила:

— Ты имеешь в виду прелестную маленькую фигурку? Прости, но мы с Маргарет…

Она заметила, каким злым стало его лицо, и он, едва сдерживаясь, сказал:

— Ты имеешь в виду, что Маргарет… Ох, эта ее неуклюжесть… У меня особые чувства к этой маленькой вещице. — Он задумчиво посмотрел на Элис.

(«Ты тоже маленькая», — говорили его глаза.).

— Я хотел поделиться с вами этими чувствами, — сказал он, — но неважно. Остались и другие статуэтки.

Дандас вышел, а Элис выбралась из кровати. Маргарет, наконец, догадалась принести вещи из домика, и Элис обнаружила в огромном шкафу свой халат. Надела его и, услышав, что Дандас завел машину и отбыл, осторожно спустилась вниз. Казалось, там никого нет. Холодный горный воздух ветром влетал в открытую дверь и окна. Телефон стоял в холле. Сейчас можно позвонить в полицию Хокитики. И что она скажет? Исчезла подруга при странных, обстоятельствах? Подозреваю людей, живущих на ферме у ледника, — мистера Дэлтона Торпа и его сестру. Не проведете ли вы расследование? Ее рука почти взялась за телефон, но в последний миг ее что‑то удержало. Это воспоминание об Уэбстере, мертвом и холодном в ее руках, и о голосе Феликса: «Скажи мне, что ты знаешь?»

Вдруг Элис почувствовала слабость и усталость. Туман окутал ее, и, казалось, ничто больше не имеет значения, даже Камилла. Она пошла в столовую, села в большое кожаное кресло и закрыла глаза. Почему бы не внять совету Маргарет в не уйти? Дандас — единственный, кто хотел, чтобы она осталась. Дандас, пожалуй, влюбился в нее. Разве честно позволить ему это? Он видел в ней украшение своего дома, живую фигурку среди прелестных неживых, похожих на маленькие замершие призраки. Он любил бы ее так же, как своих фарфоровых дам.

Приятно, когда о тебе заботятся. В нынешнем состоянии ума для Элис это был самый лучший выход. Что бы там ни говорила Маргарет.

При имени Маргарет она вдруг осознала, что слышит ее голос. Девушка говорила кому‑то:

— Нет, боюсь, вы не можете ее увидеть. Доктор сказал: никаких посетителей.

Это заявление было сделано обычным для Маргарет тоном, не терпящим возражений. И не из желания оградить Элис, просто она получала удовольствие от этого.

— Когда я смогу ее увидеть? — голос Дэлтона Торпа звучал резко и нетерпеливо.

Элис почувствовала головокружение. Она выскочила из комнаты и побежала наверх, в безопасность и уединение спальни. Но чтобы подняться по ступенькам, надо пересечь холл. Оставшись в ту ночь у Торпов, она бы не заболела и раскрыла тайну. Если, конечно, ничего худшего, чем та шутка, не произошло бы…

Подняв голову, чтобы казаться выше на несколько дюймов, — она всегда так поступала в трудные минуты, — Элис вышла в холл.

Маргарет твердила:

— Я не знаю, когда ей разрешат принимать посетителей.

Элис громко произнесла:

— Доброе утро, мистер Торп. С чем связано ваше желание снова увидеть меня?

Маргарет в изумлении отступила назад, и Элис увидела длинное худое лицо Дэлтона Торпа с близко посаженными глазами, которые могли быть неумолимо жестокими… Она представила его в плаще инквизитора и удивилась — откуда у Камиллы мужество шутить с таким человеком?

Дэлтон вопросительно посмотрел на Маргарет. Та пожала плечами и вышла. Дэлтон взглянул на Элис.

— Ох, мисс Эштон, я рад видеть вас снова в полном здравии.

Но его холодные глаза и опущенные вниз уголки губ не могли ввести в заблуждение.

— Со мной все в порядке, — коротко ответила Элис. — Я полагаю, вы хотите узнать, почему я ушла так внезапно в ту ночь?

— Это я виноват из‑за проколотых шин, — ответил он с неподдельной мягкостью в голосе.

Вдруг Элис пришло в голову, что проколотые шины — обман, придуманный лишь для того, чтобы удержать ее у Торпов. А в это время Дэлтон взял машину и поехал обыскать коттедж Камиллы и убить бедного Уэбстера. Может, это Дэлтон открыл дверь? Почему она раньше об этом не подумала? Это показалось столь очевидным, что Элис отпрянула от него, будто он снова протянул к ней руки в темноте.

— Вы их починили?

— Естественно, — кивнул Дэлтон и добавил:

— Моя сестра очень расстроена. И она слегла. У нее слабое здоровье. Так бывало даже в самые лучшие времена.

— Мне жаль, — вежливо сказала Элис. (Разве ему не приходит в голову, что она тоже больна и сейчас — на грани обморока?).

— Она просила меня узнать, что вас так расстроило. Бессердечное поведение Камиллы Мейсон очень беспокоит Кэт, и она считает, что лучше кое‑что объяснить.

— Мне очень интересно, где Камилла, — сказала Элис. — Знаете, той ночью кто‑то подошел к моей двери и прошептал: «Камилла здесь». Ну не глупая ли шутка?

Она невинно посмотрела на Дэлтона Торпа. Кончиком языка он провел по губам.

— Абсолютная глупость. Такая глупость, что, я думаю, это вам приснилось.

— Возможно, — кивнула Элис. — Но одно никак не могло присниться: кто‑то привязал меня к кровати за волосы.

Удивление блеснуло в глазах Дэлтона. Или вина, злость и страх?

— Что за странности, мисс Эштон. У вас была лента? Уверен, она зацепилась за стойку кровати или все это приснилось.

— Нет, — Элис покачала головой. — Я не паникую от сновидений. Возможно, мой побег — ребячество, но все так и было.

— Исчезновение Камиллы всех нас заставило нервничать, — сказал Дэлтон. — В темную бурную ночь все воспринимается иначе. Я полагаю, это игра вашего воображения, и в любом случае, надеюсь, вы не держите на нас зла.

Он был так вкрадчив, так учтив, что никто и никогда не поверил бы ее фантазиям. Он так разумно все объясняет. В полиции просто посмеются над ней. Возможно, он сказал правду. Возможно, ей все приснилось.

Хотелось бы, чтобы это так и было — с этим человеком трудно бороться.

— Я ничего не имею против вас, — пробормотала она и оперлась о стену. Лицо Дэлтона показалось ей очень близким. Потом удалилось. Снова приблизилось.

— Я должен принять меры…

Действительно ли он так сказал, Элис не была уверена, потому что в глазах у нее все мелькало. Его руки поплыли к ней, длинные и тонкие.

— Я должен быть за это прощен… Его голос растаял…

Глава 11

Элис лежала на залитой солнцем кожаной кушетке в столовой. Маргарет склонилась над ней с рюмкой бренди.

— Проглотите это, — велела она. Ее голос не был недобрым, — он звучал спокойно и деловито.

Элис подняла голову и сглотнула. Комната стала медленно сходиться в фокусе: кукушка в часах, стеклянный подсвечник, ваза, фарфоровые фигурки.

Элис принялась считать бледных леди в оцепеневших позах. Одна, две, три, четыре, пять, шесть. Элис подумала, что их больше. Ага, вон еще одна — на книжном шкафу. Семь.

— Я сказала мистеру Торпу, что вам нельзя принимать посетителей, — сказала Маргарет. — Если бы вы не оказались внизу, я не позволила бы ему с вами увидеться. А сейчас, сами видите, вам хуже. И мы положили вас на кушетку.

— Меня нес мистер Торп?

Маргарет разрешила себе робко улыбнуться.

— Он испугался. И правильно. Замучил вас своими разговорами. Я думаю, он испугался. За свою драгоценную репутацию. Ничего себе — гость убегает из его дома в полночь, да еще в бурю. — Элис отметила сварливый взгляд Маргарет.

— Кажется, он надеется, что я не буду рассказывать.

(«Я должен принять меры…» Какие меры? Говорила ли Камилла что‑то неразумное?).

— Им бы не поздоровилось, да? — спросила Маргарет. — У нас нет времени для него и его сестры. Они считают себя такими исключительными в этой долине. Ну почему они живут здесь? — Она сделала паузу и добавила серьезно:

— И почему они приехали сюда так внезапно?

— Они надо мной здорово подшутили… А теперь он говорит, что мне все приснилось. Нет уж. — Она подумала об этой бесконечной дороге в бурю и вздохнула:

— Кто‑то очень хочет, чтобы я отсюда уехала.

Юное лицо Маргарет вдруг сморщилось.

— Это точно. Вы должны понять намек.

Элис задумчиво проговорила:

— Маргарет, ты была такой доброй еще минуту назад, а сейчас снова злишься.

Девушка вспыхнула и резко отвернулась.

— Я не была доброй. Сейчас я просто нянька. Но вам лучше, и я повторяю: что бы ни говорил мой отец, вам лучше уехать.

— Я немного устала, — сказала Элис. — Какой от меня вред? Это что‑то связанное с Камиллой? Маргарет, покраснев, покачала головой.

— Я не знаю, — пробормотала она и убежала. В половине пятого прорычал автобус. Капризная погода снова переменилась, и облака сели на горы.

Маргарет, все еще храня молчание после утренней беседы, молча зажгла огонь, и Элис устроилась, чтобы согреться. Она была нетерпелива, чувствовала слабость и дрожала. Элис хотела бы прилечь, но упрямство не позволяло. Она решила дождаться возвращения Дандаса, расчесала волосы, подкрасила губы. Она выглядела уютной, как котенок. Такой ее увидел Феликс. Элис не слышала, что говорила ему Маргарет в холле. Она даже не звала, кто пришел, а когда подняла глаза, он стоял перед вей. По привычке ее сердце подпрыгнуло от удовольствия и паники. Она знала, что скажет ему, какие слова сорвутся с ее губ.

— Феликс, ты забрал ежедневник? Ты убил Уэбстера?

— Сама до этого додумалась или кто‑то вбил тебе это в голову?

— Конечно, никто. Но Уэбстер мертв. А предыдущей ночью ты пытался заставить его говорить. Я слышала.

Феликс опустился рядом с Элис на коврик перед камином. Его черные брови сошлись на переносице, а веселье ушло из глаз.

— Когда я пришел тебя навестить два дня назад, — сказал он, — ты несла чепуху. Но я простил, потому что ты сама не знала, что говоришь. Сейчас знаешь. И говоришь то, что думаешь. Хорошо, Элис, подумай, что ты делаешь. Я бы посоветовал тебе уехать, но вижу, как тебе здесь удобно. Я могу только оставить тебя здесь.

Он был так близко! Она ничего больше не испытывала к нему, но все же хотелось видеть его взгляд, потяжелевший и презрительный.

— Феликс, я не могу уехать. Я больна.

— Не можешь? И что теперь? Я могу только посадить тебя в свой автобус…

Элис подумала о маленьком коттедже Камиллы с атмосферой тайны, о прекрасной несчастной Кэтрин Торп и ее противном брате, о Маргарет, Дандасе с его мягкой страстью к миниатюрным женщинам, о похожих на фантастический задник горах с низкими облаками и белом замерзшем леднике.

— Нет, — сказала она, — здесь так интересно. И потом, слишком многие твердят, что надо уехать. Я не вписываюсь в какую‑то схему.

Феликс уничтожающе посмотрел на нее.

— Страсть к драме — единственное, что держит тебя здесь? Длинная полуночная дорога, деревья, падающие на тебя в бурю.

— Ты думаешь, Дандас Хилл держит меня здесь? Я ведь не спрашивала тебя, что ты делаешь. Прости, но не твоя забота, интересует ли меня другой мужчина.

— Эти слова очень знакомы, — сказал задумчиво Феликс.

— Знакомы?

— Да. Десять дней назад так говорила Камилла. Я совал нос, как обычно…

— Во что ты совал нос?

— В одну интригу. Между прочим, тебе интересно знать, что Камилла не вышла замуж в Хокитике?

— Нет?

— В соответствии с записями — нет. Но есть много других мест, где она могла это сделать. Однако пастор на Ратлэнд‑стрит…

— Ну, Элис, Феликс! — сердечный голос Дандаса внезапно прервал их. Он ввалился в комнату в туристской одежде, в грязных ботинках, с горящим от ветра лицом. — Элис, дорогая, я счастлив, что ты на ногах. Феликс, Маргарет предложила тебе выпить? Ах, какая же она нерасторопная! Я принес тебе письмо, Элис. И себе тоже.

— Где? — требовательно спросила Элис.

— Вот, читай, детка. Читай письмо. Элис не могла поверить, что ответ на тайну лежит в тонком конверте с адресом, аккуратно выведенным печатными буквами и с австралийской маркой. Она вскрыла его и вынула листок. (Откуда у Камиллы такая страсть к печатным буквам? Должно быть, потому что она учит этому детей в школе.).

«Дорогая Элис, ты, наверное, удивляешься, куда я пропала и почему веду себя так странно. Всем этим я обязана Рексу, которому пришла в голову мысль насчет Мельбурна. Я в буквальном смысле слова полетела с ним к алтарю. Пишу на адрес коттеджа: у меня есть подозрение, что ты там. Надеюсь, один или два моих назойливых друга не беспокоят тебя? Пусть Дандас пришлет мои вещи, которые — ты, вероятно, удивляешься этому, — я оставила. Рекс не дал мне упаковать их. Я действительно прошу прощения за такое скверное гостеприимство. Но ты меня знаешь. Я унеслась, унеслась! Ха‑ха! Завтра мы отбываем в Сан‑Франциско, а потом на Средний Запад. Это ли не здорово? Рекс ужасно мил. Ты должна передать мои извинения Торпам, Феликсу и всем остальным. Ну не дрянь ли я? Надеюсь, ты присмотришь за моей живностью. С любовью, твоя ненадежная Камилла».

Элис читала громко и медленно. Закончив, она почувствовала дикую вялость, как будто спало напряжение.

— Я не могу понять, почему Камилла решила написать. Она никогда не любила этого занятия. Феликс взял листок, внимательно осмотрел его. Дандас заметил:

— Я тоже. Вообще‑то не понимаю, куда отсылать ее вещи. Моя новая учительница приезжает завтра, возможно, она захочет поселиться в коттедже. Ведь кому что нравится.

Феликс снова взял письмо у Элис. Она поняла, что он тоже не верит в побег Камиллы с возлюбленным.

Элис решила ничему не верить — так много загадок.

(Как объяснить, что случилось с ней в доме Торпов? Голос, прошептавший: «Камилла здесь»?).

В руках она держала доказательство, но не могла радоваться счастливому концу, удаче Камиллы, которую та наконец поймала.

Дандас принес всем выпить и сказал приятным голосом:

— А теперь от всей души выпьем за счастье Камиллы. Я надеюсь, моя новая учительница окажется более надежной.

Элис засмеялась и подняла бокал. Через некоторое время Феликс тоже поднял бокал и пробормотал, явно цитируя кого‑то:

— «Десять к одному: эта игра не может доставить удовольствие всем, кто здесь присутствует…»

Дандас понимающе кивнул.

— О мой дорогой, с вашими талантами вы никогда не попадете в трудное положение.

Элис вдруг пришло в голову, что Дандас мог и ошибиться, предполагая, что Феликс страдает от мук ревности. Беззаботно процитированные строки могли просто означать, что он совершенно не верит письму Камиллы.

Однако на конверте почтовая марка Сиднея, без всякой подделки. И потом письмо объясняло все, кроме происхождения шубы. Но почему Камилла должна выдавать все свои секреты? Нет, больше не о чем беспокоиться. Камила в полной безопасности и вскоре затеряется где‑то на Среднем Западе. Удачи ей!

Элис в хорошем настроении поднялась по лестнице в спальню с полосатыми обоями. Дандас настоял на том, чтобы она поужинала в постели, и девушка с радостью согласилась. Она устала, но все равно чувствовала себя гораздо лучше. С души свалился тяжелый груз, и уже завтра она вернется в домик Камиллы и будет наслаждаться отпуском.

Когда Элис раздевалась, в комнату вошла Маргарет.

— Привет, — сказала Элис. — Какие замечательные новости о Камилле, правда? Маргарет осторожно ответила:

— Наверное, да.

— Ты что‑то не слишком уверенно… Маргарет промолчала. Она держала руки за спиной, и ее лицо было непроницаемо.

— Так ты не веришь? — не отставала Элис.

— Когда речь идет о Камилле, трудно быть уверенной, — наконец пробормотала девушка.

Вдруг она резко выдернула из‑за спины правую руку с пакетом из белой папиросной бумаги.

— Отец сказал, что собирается прийти поужинать с вами. Вам лучше надеть это.

Маргарет от смущения покраснела, и Элис решила, что девушке нелегко дался первый шаг навстречу.

Элис взяла пакет. В нем оказалась ярко‑красная ночная рубашка.

— Но Маргарет! — Элис держала нежную невесомую вещь в полном смущении. Она перевела взгляд на поношенное коричневое платье Маргарет, расходящуюся застежку, потом снова на женственную кокетливую рубашку. Откуда у Маргарет, абсолютно равнодушной к своей одежде, такая вещь?

— Мне ее подарили, — объяснила девушка. — Но я ее никогда не надевала.

— Но зачем ты отдаешь мне такую замечательную вещь? Сохрани ее для…

— Для чего? — грубо прервала ее Маргарет. — Вы можете представить меня в нейлоне?

— Да, и…

— Наденьте, — велела Маргарет. — Она вам очень пойдет, — добавила она хмуро и резко и, будто не желая спорить, вышла.

Надевая рубашку, Элис ощутила какое‑то неудобство. Эта замечательная вещь словно охватывала все ее тело пламенем. Она подумала, что вот‑вот войдет Дандас, и внезапно чувство неудобства переросло в возбуждение, знакомое каждой женщине, желающей увидеть восторг в глазах мужчины.

Дандас вошел с карточным столиком, аккуратно приставил его к кровати и веселым, почти мальчишеским, голосом объявил:

— Я собираюсь с тобой поужинать, если ты разрешишь, конечно.

Потом он поднял глаза и увидел Элис. Было интересно наблюдать, как расширились его зрачки. Как у испуганного кота. Как у тигра. И Кэтрин думает, что у него глаза тигра, а лицо всегда ласковое и радушное.

— Почему… ты в этом?

Он что, никогда не видел красивую женщину в постели? Элис подумала, что она сейчас весьма привлекательна. В локонах кокетливо синеет ленточка, от слабости заалели щеки. Грудь облегает мягкая гладкая ткань ночной рубашки, благодаря неожиданной заботе Маргарет.

Однако у Элис возникло странное чувство: то, что она увидела в его глазах, — не восхищение.

— Это рубашка Маргарет, — объяснила Элис. — Она заставила ее надеть. Так мило с ее стороны. Красивая, правда?

Она следила за лицом Дандаса, желая отгадать причину неудовольствия. Конечно, он думает‑гадает, откуда у его чопорной тихой дочери такая роскошная вещь?

— Я не знаю, где она ее взяла, но, уверена, тебе совершенно не о чем беспокоиться. — И вдруг Элис добавила:

— Но она не принадлежит Камилле, как те туфли?

Дандас слегка вздрогнул.

— Если и принадлежит, то я об этом не знаю. — Потом, как бы желая загладить свою резкость, он добавил:

— Просто ты в ней совершенно прелестна. Но я все же поговорю с Маргарет. В тихом омуте… Сама знаешь. — Он улыбнулся, и Элис успокоилась.

Дандас вышел из комнаты, а она легла на спину, размышляя о вкусах женщин побережья: стильные вечерние платья Кэтрин Торп, беличья шубка Камиллы, ночная рубашка Маргарет…

Вдруг ей пришла в голову мысль: а может, они все — из одного источника? Элис удивилась сама себе.

Дандаса долго не было. Элис даже показалось, что она слышит крики, но она не была в этом уверена. Снова поднялся ветер, и пара тех странных хищных птиц скреблась на крыше. Она слышала их пронзительные противные голоса, скрежет когтей по железу. И вдруг вспомнила Уэбстера, лежащего под дождем со свернутой шеей. Жаль, что в письме Камиллы не было даже намека на то, кому пришло в голову убить Уэбстера.

Элис показалось, что она пропустила что‑то важное в том письме, но что именно? Вполне может быть, что у подруги вошло в привычку писать печатными буквами. Сама Элис никогда так не писала. Но с другой стороны, они с Камиллой вообще так редко переписывались, что она не могла судить о ее привычках и манере. И все же в этом письме что‑то было…

Элис потянулась, чтобы достать его со стола, и нейлоновая рубашка нежно потерлась о кожу, будто к ней прикоснулся лепесток цветка. И вдруг, как будто ниоткуда, снова раздался голос Маргарет:

«Папа любит женскую одежду».

Дверь открылась, и Элис резко повернулась.

— Я тебя испугал? Конечно, надо было постучаться, но, как видишь, руки заняты.

Дандас держал поднос, уставленный китайским фарфором, графинчиком с шерри, бокалами и вазой с желтыми розами. Он аккуратно поставил розы в центр столика и, улыбаясь, повернулся к ней.

— У нас маленький праздник.

— А что мы празднуем? — осторожно спросила Элис.

— Хорошие новости от Камиллы и твое выздоровление, конечно. — Его взгляд замер на ней, а голос снова бархатно зазвучал:

— Особенно твое выздоровление.

Дандас расставлял тарелки. О чем он, интересно, думает, спросила себя Элис и снова почувствовала какую‑то неловкость. Она почувствовала настороженность в его взгляде, но улыбка была доброй. «Папа любит женскую одежду», — снова вспомнила девушка слова Маргарет. Дандас вынул пробку из графинчика и осторожно, медленно наполнил бокалы до краев золотистым напитком.

Причина такой неспешности движений, повяла Элис, в том, что руки Дандаса дрожали.

— Вот, моя дорогая, — вручил он ей бокал, и капля шерри выплеснулась на простыню. Он разволновался, схватил салфетку, торопясь промокнуть пятно. — Я немного нервничаю. — А потом неожиданно чопорно добавил:

— Как ты думаешь, если человеку за сорок, он еще может о чем‑то мечтать?

— Может, — искрение ответила Элис.

— Мне сорок два. — Он был очень взволнован, и Элис хотелось ему помочь.

— Так о чем ты мечтаешь, Дандас?

— О тебе, моя дорогая. — Слова были сказаны. Дандас сделал большой глоток шерри и уже смелее продолжил:

— Я в тебя влюбился. Я никогда не думал, что снова на это способен. На самом деле я раньше никогда не влюблялся и очень надеюсь, что смогу убедить тебя выйти за меня замуж.

— Ну, Дандас, — пробормотала Элис. Это не было неожиданностью. По его поведению она чувствовала, что дело идет к этому. Ей было любопытно и несколько смущало, что тебе делают предложение вот так — когда ты лежишь в постели в чужой ночной рубашке.

А почему она должна смущаться? Дандас — добрый, нежный, заботливый. С ним она никогда не окажется в трудном положении. Она может позволить ему окутать ее любовью, заботой, лаской. У нее будет все, о чем она мечтала: человек, который любит ее глубоко и искренне. Ей не надо будет бороться в одиночку. Она войдет в круг миниатюрных дам этого дома и станет единственной живой среди них. Она будет на пьедестале, и ей будут поклоняться.

Или она ошибается и просто хочет прочесть все это в напряженном взгляде Дандаса?

— О чем ты думаешь? — нетерпеливо спросил он. — Что происходит у тебя в голове? — Затем, отказавшись от старомодного тона, он горячо заговорил:

— Элис, ты — мой идеал женщины. Я никогда не думал, что встречу подобную тебе. Не многие мужчины понимают, каков их идеал, но я понимаю и схожу по тебе с ума!

А Элис в это время сражалась с мыслями о насмешливом Феликсе. Она молча смотрела на Дандаса, а он торжественно продолжал:

— Ты, наверное, думаешь о моей первой жене? Она была прекрасная женщина. Но я женился юным, неопытным, в двадцать один год, и теперь понимаю, что на самом деле никогда не любил ее. То, что я чувствую к тебе, — такое случается с мужчиной только раз в жизни.

Элис захотелось взглянуть на происходящее с юмором. Он такой торжественный, этот маленький мужчина. Она могла бы посмеяться над ним, преклонившим перед ней колени.

Но Элис не могла смеяться. Странное дело, сейчас она не понимала, кто она. Элис или Камилла? И кто произносит эти слова:

— Ты так добр. Как можно тебе отказать?

Элис была почти уверена, что сама никогда бы так не ответила на предложение руки и сердца. Похоже, это говорит Камилла. Но нельзя сказать, что Элис думала сейчас о Камилле. А может, в этой же комнате, раньше… Нет, нет. Это игра воображения. Глаза Дандаса, его полные тайны огромные зрачки сияли искренностью. Это ей, Элис Эштон, он сделал предложение, и он не делал его никому с тех пор, как умерла его первая жена.

«Я все думаю, правда ль то, что говорят о Дандасе…» Как бы ниоткуда пришла ей в голову фраза, записанная Камиллой на календаре.

После того как она ответила, Дандас быстро вскочил на ноги и склонился над ней, чтобы поцеловать. На какую‑то секунду Элис охватило удушье. Но потом она разрешила Дандасу прижаться к ней губами, обняла его за шею и закрыла глаза, чтобы изгнать из своих мыслей смеющегося Феликса.

Элис представила себе свое будущее — спокойное и защищенное. Она будет хозяйкой этого высокого старого дома, хозяйкой тряпки, которой вытирает пыль, — надо же заботиться обо всех этих вещах: венецианском стекле, серебре времен короля Георга, маленьких дрезденских леди. Она будет помогать Дандасу с фотографией, она будет подниматься с ним на ледник, на снежные горные пики, она станет наряжаться к субботним ужинам в отеле и совершенно спокойно улыбаться Дэлтону Торпу и его красавице сестре. Когда жадные губы Дандаса прильнули к ней, все эти видения промелькнули перед Элис в секунду. Ей больше не пришлось подумать об обязанностях жены — Дандас поднял голову и пробормотал:

— О дорогая! Дорогая! Элис пошевелилась и оттолкнула его.

— Но прежде чем мы все решим, Дандас, я хочу спросить: как быть с Маргарет? Она не особенно меня любит, и я понимаю, как трудно девушке в ее возрасте обрести мачеху, которая не намного старше ее.

— С Маргарет все будет в порядке, — уверил Дандас и прикоснулся губами к ее шее:

— О моя маленькая красавица.

— Нет, Дандас. Ты должен как следует подумать об этом. Маргарет…

— Я уже подумал. Маргарет очень любила свою мать и очень боялась, что кто‑то займет ее место. После смерти матери она перенесла свое обожание на меня. Она ревнует, этим и объясняется ее враждебность к тебе. Но я кое‑что пообещал ей, и, когда девочка снова появится у тебя, она будет совсем другой.

— Что ты ей пообещал? — полюбопытствовала Элис.

— Я сказал ей, что собираюсь сделать тебе предложение. И если ты согласишься выйти за меня замуж, я разрешу ей учиться на врача, о чем она всегда мечтала. — Дандас счастливо подмигнул Элис. — Так что она будет вне себя от радости, узнав нашу новость.

Глава 12

Оказывается, Маргарет с самого детства страстно хотела изучать медицину. И Дандас оказался прав — ее враждебность исчезла. Она смотрела на Элис совершенно иначе — с жалостью. Возможно ли это?

Да, эта девушка совершенно непредсказуема. Похоже, никто никогда не мог догадаться, что у нее в голове. Элис испытывала угрызения совести, унижение от того, что Маргарет пришлось задобрить, дать взятку, дабы она приняла мачеху.

Дандас призвал дочь и рассказал ей об их решении. А потом ушел, оставив ее наедине с Элис, уверенным шагом, не сомневаясь, что его будущая жена и его молчаливая неуклюжая дочь подружатся.

Но Маргарет ничего не сказала, кроме вежливого:

— Я надеюсь, вы будете счастливы. Она знает, смущенно подумала Элис, что я не люблю ее отца. Да, Дандас нравится ей, он хороший. Но Маргарет знает, что она, Элис, идет на этот брак от усталости и от желания оказаться в безопасности. Она сама не понимает, как могла сказать «да».

Элис попыталась улыбнуться.

— Я боюсь, что красивая ночная рубашка подтолкнула развитие событий, — сказала она.

— Да, — ответила Маргарет. — Похоже, что так. — Однако ее глаза смотрели по‑детски невинно, будто она не понимала, как действует на мужчину противоположный пол.

Вдруг Элис разозлилась на себя — почему бы ей не воспринимать все так, как есть? Во что она впуталась? Если бы она отнеслась к первому письму Камиллы нормально, не было бы ни беспокойства, ни сомнений. Она не сбежала бы из дома Торпов среди ночи, не заболела бы и не слегла в постель, не оказалась бы здесь.

Но тут же в памяти возник угрожающий тихий голос Дэлтона Торпа: «Я вынужден принять меры…»

— Да, действительно, от сотрясения мозга возникает нервозность и мучают дурные предчувствия. — Элис не сообразила, что говорит вслух.

В глазах Маргарет мелькнула жалость.

— Да, это влияет на всю нервную систему. Нервы — причина почти всех болезней, чему люди не всегда верят.

— Сколько ты пробудешь в университете, Маргарет?

— Год. Отец думал, что медицина — не подходящее занятие для женщины. Во всяком случае, ему не очень легко было бы управляться без меня. Но теперь…

— Ты хотела, чтобы я уехала, правда? Я полагала, что ты ужасно ревнуешь.

— Не в том смысле, в каком вы думаете, — пробормотала Маргарет.

— Ну ладно, неважно, — сказала Элис, чувствуя, что сегодня не хочет больше никаких осложнений. — Давай съездим в город и купим тебе кое‑что. Ты пообносилась. Поедем?

— Ну что ж, хорошо.

— Вот и ладно. На следующей неделе. Я и себе кое‑что куплю. Мне понадобится белое свадебное платье?

Внизу зазвонил телефон, и прежде чем Элис успела сосредоточиться на странной нереальности свадебного платья и свадьбы вообще в этом промокшем от дождей зеленом мире, Дандас крикнул, что звонят ей.

— Додсуорт. Если ты не слишком хорошо себя чувствуешь, моя любимая, я скажу, чтобы он позвонил утром.

— Нет, нет. Я спущусь. — Спускаться было очень трудно. Слишком многое произошло. Слишком. А Феликс звонит, будто догадался, что она натворила. Ну почему она должна чувствовать себя виноватой перед ним?

Элис взяла трубку.

— Привет.

Озабоченный Дандас застыл поодаль. Он что, так и будет все время стоять?

— Привет, маленькая Элис. — Голос Феликса звучал нежно и ласково. Он не называл ее так и не говорил таким голосом очень давно. — Как дела?

— Привет, Феликс. А у тебя как?

— Ничего, все в порядке. Ты возвращаешься в Англию?

— Нет. Я думала, ты наконец понял это.

— Я недооценил твое упрямство, маленький мягкий ягненок. Я не думал, что ты окажешься такой стойкой.

— Феликс, ты выпил?

— Нет. Только виски у Дандаса за Камиллу. Счастливая Камилла. Возможно, мы позвоним ей в Сидней или заедем к ней.

— Она же собирается в Америку.

— Но она не написала когда. Может, она все еще в Сиднее, и тогда мы ее увидим.

— Феликс, о чем ты?

Его веселый теплый голос, почти забытый и такой любимый, летел к ней по проводам.

— У тебя было много времени, чтобы подумать о возвращении в Англию. Чем плохо — у тебя были бы деньги. Но, похоже, ты способна обходиться без них. И я подумал, может, нам лучше вместе уехать в Австралию? Я и там могу водить автобус. Чарли Рос пишет, что они создают новую труппу для гастролей по большим городам. Будут ставить Шекспира и Шоу. Нам это тоже подойдет. Согласна?

Элис облизнула губы. Дандас перешел в гостиную и стоял, задумчиво разглядывая дрезденскую фигурку. Без сомнения, он видел в безделушке ее.

Хорошо бы он отошел подальше и не слушал ее разговор с Феликсом! Даже если бы он отошел, она все равно не могла бы сказать… Элис почти против своей воли проговорила в трубку;

— Феликс, я не могу. Я бы очень хотела вернуться на сцену, но я не могу.

Голос Феликса слегка изменился. Он звучал еще дружеским, но с нотками презрения.

— А что такое случилось?

— Феликс, Дандас… Дандас хочет, чтобы…

— А разве не все мы чего‑нибудь хотим? — В его голосе появился холод.

Элис не могла ни на секунду забыть о присутствии Дандаса.

— Феликс, — сказала она с отчаянием, — Дандас попросил меня выйти за него замуж, и я согласилась.

Какое‑то время ей казалось, что Феликс отошел от телефона. Потом он снова появился и сердечно сказал:

— Ну, ты меня удивляешь. Что же, прими мои поздравления.

Если бы Элис его не знала, она подумала бы, что он говорит это искренне и от всего сердца. Но она уловила в его тоне презрение и обиду. Феликс полагал, что может вести себя с женщинами, как хочет, но если они поступали с ним так же, он становился до смешного чувствительным. Это и есть мужское самолюбие, в отчаянии объяснила себе Элис.

— Спасибо, Феликс.

— Значит, с Австралией не получится?

— Боюсь, что так. — В голосе Элис не было сожаления. И не должно было быть, потому что Дандас тоже слышал ее.

— Ладно, хорошо, — задумчиво произнес Феликс. — Вы обе, Камилла и ты — за одну неделю. Это уже слишком…

Упоминание о Камилле еще больше утвердило Элис в мысли, что она не должна поддаваться обольщению Феликса. Она вспомнила о его привычке звонить хорошеньким девушкам. Значит, она тоже хорошенькая.

— Да, я согласна, тебе тяжело, но есть еще Кэтрин.

— Кэтрин?

Невинность, с которой он произнес это имя, была наигранной.

— Она сохнет по тебе. Не разочаровывай ее, Феликс, дорогой. Ухаживай за ней не только по телефону.

— Я понятия не имею, о чем ты. Единственный раз я позвонил Кэтрин Торп, чтобы узнать, там ты или нет. Ну, ладно. Все в прошлом. Давай сменим тему. Ты заметила что‑нибудь странное в письме Камиллы?

Холодок дурного предчувствия пробежал по спине.

— Нет, а что?

— Знаешь, она никогда не называла меня по имени — Феликс. Не странно ли, что она вдруг написала мое имя?

Конечно, в ее дневнике он был Додам. «Дод говорит, что убьет меня, если я не сдержу слово…»

— Ну, может, это потому, что в письме…

— Да, может. Кстати, тебе не приходило в голову, что в здешнем отеле полно приезжих, туристов? Кто‑то мог уехать в Австралию день или два назад и отправить письмо. — Феликс помолчал. — Ну, ладно, неважно. Но если на той неделе будешь в Хокитике, зайди к приходскому священнику на Ратлэнд‑стрит. Его зовут Адам Мэннерс. Он говорил, что Камилла забегала к нему в тот самый день, когда не вернулась домой, и говорила о свадьбе. Она собиралась жить на леднике. И рассказывала о белом свадебном платье…

Глава 13

В эту ночь Элис увидела во сне трех мужчин. Дандас говорил глубоким ласковым голосом:

— Моя маленькая, красавица, моя любовь. Феликс, склонившись над ней, шептал, словно кого‑то цитируя:

— «Ты несчастная, безрассудная, глупая…» Дэлтон Торп, бестелесный, как привидение, произносил свои таинственные угрозы:

— Я вынужден принять меры.

Просыпаясь, она лежала, уставившись в потолок и размышляя, почему вдруг этот дом показался ей таким же враждебным, как и дом Торпов. Время от времени раздавался голос кукушки в часах. Дождь мягко стучал в окно. Над головой раздавались глухие шаги.

Шаги бодрствующего Дандаса беспокоили Элис больше всего.

Интересно, что он сжег прошлой ночью? Зачем перебирал вещи в такой час, если они совершенно невинны? Или надо было что‑то спрятать от будущей жены?

Окончательно проснувшись, Элис подумала, что меньше всего чувствует себя невестой, принявшей предложение выйти замуж. Это не она ответила на предложение. Она действовала по странному побуждению, возникшему, когда она попыталась вообразить себя Камиллой. Но Камилла не собиралась за Дандаса. Если она предполагала обвенчаться, то, скорее всего, с Дэлтоном Торпом. И не ради него ли она размышляла о белом подвенечном платье? А потом внезапно появился американец, сбивший ее с пути обещанием роскошной жизни в Штатах? Но Дэлтон, человек с такой гордостью, никогда бы не согласился быть отвергнутым и сделал бы все, чтобы помешать этому.

Но сейчас Элис лежит в доме будущего мужа, и вот‑вот он может постучать в дверь и сказать:

— Доброе утро, дорогая.

А потом они станут обсуждать свадебные хлопоты. Дандас хотел, чтобы это произошло поскорее, потому что Маргарет уезжает. Да и сама Элис была без работы, без денег, и замужество решило бы многие проблемы.

— Ты просто дурочка, — сказала себе Элис. — Здесь ты в полной безопасности, тебя обожают, а ты не чувствуешь себя счастливой! Ты попала в паутину судьбы. Но слова, эти слова могла сказать Камилла, которая способна выпутаться из любой паутины. А ты, идиотка, будешь вести честную игру.

Шум мотора и гудок клаксона возвестили о приближении автобуса. Элис соскочила с кровати и прижалась лицом к стеклу, глядя на дорогу. Но было далеко, и она не разглядела глаз Феликса, который прощально махнул ей рукой. Гудки звучали насмешливо, будто он говорил ей:

— Ты сама этого захотела, так что отдайся на волю судьбы.

Она не знала, вернется он или уедет не сегодня завтра в Австралию. Он пригласил ее поехать с ним, но не потому, что любит ее, а потому, что чувствует себя обязанным позаботиться о ней.

Так Элис твердила себе, и струи дождя стекали по оконному стеклу, а слезы — по щекам. Феликс уехал, оставив ее на попечении нежной любви Дандаса. Кто‑то пел. Всякий раз, когда в доме раздавался какой‑то звук, она удивлялась. Какой он тихий, этот дом. Маргарет громко пела, проходя с тряпкой по коридору. Она вошла к Элис и сказала от порога:

— Я не буду убирать в комнатах, что рядом с моей… Они — как кладовки. Папа держит там старые фотоматериалы и разный хлам. Я не могу заставить его что‑то выбросить, и вам, я думаю, это тоже не удастся. Там все свалено в кучу и собирает пыль.

Маргарет заявила это так, будто Элис — удачливая претендентка на работу, преемница Маргарет. И девушка пела оттого, что ей удалось отделаться от этих хлопот. Маргарет вела себя непривычно, она готова была говорить и говорить без умолку. Как‑то ребенком Элис осталась погостить у тети и нечаянно сломала китайскую чашу, которую тетя очень ценила. Она очень испугалась, побоялась признаться и стала без устали лепетать о чем попало, прежде чем признание само не вырвалось у нее. Сейчас Элис поняла, что Маргарет ведет себя так же. Она говорит, чтобы не думать.

Что‑то сидело у нее в голове, будоражило. Наверное, то, что наконец‑то исполняется ее желание и она станет врачом.

— Сегодня я вернусь в домик, — услышала Элис свой голос.

Маргарет вскинула тяжелые брови.

— Что‑то случилось?

— Нет, но я достаточно хорошо себя чувствую, вот и все.

— Но вам еще нельзя вставать, — рассудительно сказала Маргарет. — После такого сотрясения надо отдыхать. Вы встали слишком рано.

Может быть, она такая нервная из‑за сотрясения мозга? Элис вдруг накинулась на Маргарет.

— Вчера для тебя было бы самым большим счастьем, если бы я встала и убралась. Что случилось? Почему ты изменила свое мнение?

Широкое лицо Маргарет залилось краской, она вцепилась в тряпку и стала яростно вытирать пыль.

— Непоправимое уже сделано! — Она вдруг резко повернулась. — Не спрашивайте меня почему. Я сделала то, что, думаю, должна была сделать. — Ее лоб перерезали морщинки, а нос наморщился, точно она собиралась заплакать. Она заторопилась, а Дандас уже поднимался по лестнице. Его седые волосы были взлохмачены, а бесцветные глаза смотрели спокойно и сонно, как у ленивого тигра. (Теперь она всегда думала, что его глаза похожи на тигриные.).

— Доброе утро, девочки. О, Маргарет сегодня героиня. Знаешь, дорогая, всю жизнь девочка была полна романтических идей о спасении жизни. Я думаю, ее влечет драма на операционном столе. Что ж, цыпленок. — Он слегка хлопнул ее по затылку. — Элис и я желаем тебе удачи! И, я думаю, пора завтракать.

Когда Маргарет молча пошла к лестнице, Дандас обнял Элис. Сквозь тонкую ткань халата она чувствовала сильные и мощные руки. Они держали ее, как в тюрьме. В ушах громко звучали насмешливые гудки автобуса Феликса, и после внезапного напряжения Элис заставила себя расслабиться и ответить Дандасу. Дорогому Дандасу, который так добр и собирается так ее ценить…

За завтраком она снова не была сама собой, отламывая кусочки тостов и вежливо отвечая Дандасу. Она была будто в полусне, говорила только «да» и «нет», улыбалась, а в голове шла работа. Самое важное — поехать в Хокитику к священнику. Затем вернуться к Торпам и узнать, что делается там. Потом встретиться с Тотти, которая должна объяснить свое предупреждение насчет двери. Надо идти туда днем, потому что, пока светит солнце, ей ничего не страшно.

Если она ничего не узнает, то наведет справки в отеле: не улетел ли кто‑нибудь в Австралию на прошлой неделе.

(Если Феликс подозревает, что письмо — подделка, как он мог уехать и оставить тайну нераскрытой? Если это письмо трюк, тогда и первое, что на камине, тоже. Тогда с Камиллой случилось что‑то серьезное, и ей одной придется выяснить это.).

— Похоже, погода улучшается, — говорил Дандас. — И мне надо фотографировать. Элис, когда ты пойдешь со мной на ледник?

Облака немного разошлись, тонкий лучик солнца лег на скатерть, и Элис почувствовала, как ее настроение поднимается. Сегодня она сможет выйти из дома и сделать все, что наметила.

— О, уже скоро. На днях. А это очень трудно?

— Нисколько. Мы заберемся не очень высоко, сделаем несколько снимков на рассвете. Я давно хотел.

— То, что мужчине легко, на самом деле очень трудно. А как ты думаешь, это легко? — спросила она Маргарет.

Маргарет уставилась на свою тарелку. Ее лицо стало задумчивым и замкнутым.

— Я там никогда не была.

— Правда, не была? — удивилась Элис. — Тебе разве не хотелось?

— Ну, это, в общем‑то, моя вина, — сказал Дандас. — Когда она была маленькой, я боялся брать ее с собой. И она стала бояться, ей мерещились трещины, она не могла на них смотреть.

— А они страшные? — спросила Элис.

— Ну, конечно, есть опасность сорваться.

— Ты не все рассказал Элис, папа.

— Да. — Дандас довольно долго молчал. Его глаза стали совсем бесцветными, как будто в голове у него не было ни единой мысли. Но это только казалось, потому что, когда он заговорил, его голос был хриплым, он будто заново переживал старую трагедию.

— Есть причина, по которой я не разрешал дочери ходить на ледник. — Он помолчал. — Там погибла ее мать.

— Какой ужас! — точно в шоке пробормотала Элис.

— Она соскользнула в трещину. Это не означает, что человек в этом случае обязательно погибает, но так случается — пока спасатель достает снаряжение, чтобы его вытащить, тот умирает от шока. Мы тогда шли с группой, но жена нервничала и чуть отстала. Гид сделал во льду ступеньки, однако, после того как несколько человек прошли по ним, они стерлись. Жена поскользнулась. Во всем я виню себя. Она не раз бывала на леднике, но всегда очень волновалась, пытаясь преодолеть страх.

Дандас встретился взглядом с Элис. Он казался очень нежным из‑за трогательного очертания губ. Но его глаза походили на пустые окна, из которых вот‑вот выглянет какая‑то темная личность.

— Я должен был рассказать тебе это, дорогая. Лучше ты услышишь от меня, чем от кого‑то еще.

Вдруг фраза из дневника Камиллы возникла перед мысленным взором Элис. «Я все думаю, неужели то, что говорят о Дандасе, — все правда…» Интересно, что о нем говорят? Может быть, что смерть жены не просто случайность? Почему ей все время кажется, что за прозрачными глазами Дандаса скрывается совсем другой человек?

— Как… Как жаль Маргарет, — пробормотала Элис. — И вас обоих.

— Но это было очень давно, — сказал он нежно и вкрадчиво. — Не думай больше об этом. Как ты считаешь, дорогая, мы сможем обвенчаться в маленькой симпатичной церковке, что смотрит на ледник? Там над алтарем совершенно прозрачное окно, и через него открывается великолепный вид на горы. Такая чистота, и ты рядом…

И все время Элис будет видеть, как бедняжка скользит и скользит вниз, в бездну голубого льда…

— Мне надо кое‑что купить к свадьбе, — сказала Элис. — Много чего.

— Конечно, дорогая. Я тебя совсем не тороплю. Я не имею в виду, что мы должны венчаться завтра или на следующей неделе.

— И Маргарет тоже необходимо что‑то купить, — залепетала Элис. — Нам надо провести в городе дня два. И я подумала, что лучше всего поехать завтра.

— Если ты хорошо себя чувствуешь…

— Конечно. Я уже пришла в себя и никогда не чувствовала себя лучше. — Конечно, она чувствовала себя хорошо. — Да, Дандас, я обвенчаюсь с тобой в церкви с видом на ледник, как ты хочешь.

Но, произнося это, Элис точно знала, что никогда, никогда, никогда не выйдет за него замуж!

Если бы был хоть кто‑то, кому Элис могла бы рассказать обо всем. Вдруг она вспомнила, что Дандас рассказывал о новой учительнице, поселившейся в домике Камиллы. Она пойдет и познакомится с ней.

Странно было снова возвращаться туда, в унылое строение среди папоротников и кустов. Элис чувствовала себя так, будто прошли годы с тех пор, как она сидела во мраке, полном забытых Камиллой вещей, вдыхала ее духи, от запаха которых казалось, что подруга рядом.

На одном дереве осталась рана от сломавшейся в бурю ветки. Успокаивало, что именно ветка ударила ее по голове, а не кто‑то, скрывающийся в темноте. Элис постучала, на стук вышла маленькая женщина в очках без оправы. Из‑за стекол на Элис смотрели пронзительные глазки, а держалась она так по‑деловому, так типично для ее профессии, что Элис хотелось засмеяться. Эта женщина с плоским лицом, вздернутым носиком и трепещущими ноздрями совсем не походила на Камиллу, и от нее веяло безопасностью и покоем.

Элис тут же почувствовала в ней союзницу. Когда женщина заговорила, ее голос подтвердил первое впечатление.

— О, какая вы миленькая. Я думаю, что вы и есть та молодая леди, о которой говорил мистер Хилл.

— Надеюсь, это про меня, — сказала Элис. — Но почему вы так думаете?

— Он же собирается на вас жениться, правда? Ох, он такой приятный, так возбужден, так романтически настроен, и я уже не понимаю, для чего сюда приехала — преподавать или веселиться на свадьбе. Меня зовут Летти Уикс. Ну, давайте, входите. Ваши вещи здесь. Вы поживете со мной до свадьбы? Мистер Хилл говорит, что вы из Англии. Он рассчитывает, что вы останетесь с ним и его дочерью. Он не хотел, чтобы я поселилась здесь. Домик, конечно, ужасный, но зарплата не позволяет мне жить в отеле. И я вижу, что последняя учительница постаралась сделать это место пригодным для жилья. А вообще‑то очень романтично! Да, чайник кипит. Вы выпьете со мной чаю, правда? Я все время держу его на огне. Он так дружески булькает, верно? И кот здесь, бедняжка. Скажите мне, какая женщина в здравом уме уйдет и оставит кота без всякого присмотра?

Мисс Уикс сама была похожа на кипящий чайник. Но поток ее слов наконец прекратился, и Элис, проследовав за ее быстрой фигуркой на кухню, смогла наконец сказать:

— Здесь еще была сорока. Она много говорила, и ее кто‑то убил.

Мисс Уикс резко повернулась. Кончик носа ее вздрагивал.

— Моя дорогая, что вы говорите?

— Я нашла ее мертвой на следующую ночь после приезда. Дандас сказал, она погибла в драке с другими птицами, но я так не думаю. Здесь вообще много странного.

— Боже мой! — выдохнула мисс Уикс. Не глядя, она насыпала в чайник заварку и залила кипятком. Ее руки задрожали, как и ноздри.

— В общем‑то, я подумала, что эта женщина бросила школу из‑за того, что думала не о работе. У нее был мужчина, с которым она сбежала. Скажите, пожалуйста, его зовут Дэлтон?

— Дэлтон? Почему вы так решили?

— Да здесь валялось недописанное письмо. Когда я начинаю новый семестр, я стараюсь начинать его с чистого листа в книге для записей. И там я нашла это письмо. Я помню наизусть: «Дорогой Дэлтон. Очень великодушно с твоей стороны сделать подобный подарок — шубу. Я даже не уверена, могу ли принять ее. Во всяком случае, я дала слово…»

— Ну, — нетерпеливо проговорила Элис. — Дальше?

— Это все. Письмо не закончено. Может, она написала другое, а это собиралась порвать. Я и подумала, что она выходит замуж за Дэлтона, если он дарит такие дорогие подарки, а если она приняла подарок и не вышла за него, — это нечестно.

— Да, серая беличья шубка. Я всегда думала, что именно Дэлтон Торп подарил ее Камилле. Нет, она не вышла за него замуж. Она уехала, не взяв шубку. И это то, чего я тоже не могу понять. Камилла всегда была довольно практична.

— Боже мой! — воскликнула мисс Уикс. — Садитесь и расскажите мне все! Я обожаю таинственное.

Рассказывая, Элис все пережила заново. Запах гвоздики, наполнявший домик в ливень, рыжий мяукающий кот. Уэбстер, дерзко вскидывающий свою головку, шубка, визит Кэтрин, дом Торпов, странно роскошный для такого уединенного места, шепот в ночи, непонятный удар в бурю. Элис вспомнила, каким надежным убежищем показался ей дом Дандаса, когда она пришла в себя. И вдруг она снова почувствовала благодарность к Дандасу и ощутила себя чуточку счастливее, рассказывая свою историю такому симпатичному слушателю. А когда она закончила, мисс Уикс залпом допила чай и сказала:

— Это все правда? А семья Камиллы не дала о себе знать за эти дни?

— У нее нет семьи. Она одинока.

Проницательный взгляд мисс Уикс замер на Элис. Невольная дрожь пробежала по ней. Впервые она подумала, что Камиллы, наверное, нет в живых.

Затем мисс Уикс вскочила.

— Мой велосипед! Берите и поезжайте к Торпам. Найдите Тотти, спросите, почему вам надо было запереть дверь. Я считаю — это ключ ко всему.

Элис колебалась, и мисс Уикс заморгала блестящими глазами.

— Вы же не боитесь? Если вдруг натолкнетесь на Дэлтона, скажите ему, что я вызову полицию, если вы не вернетесь через два часа. Я, конечно, не знаю, какая полиция на западном побережье, но виновный испытывает аллергию к униформе, независимо от того, что за ней прячется. — Она похлопала Элис по плечу. — Вы, конечно, слишком миниатюрны для такой ноши, но больше некому, моя дорогая. И ради подруга…

Элис постаралась избавиться от образа Дэлтона Торпа, немедленно возникшего перед глазами, его длинного средневекового лица.

— Я понимаю. Я в любом случае поеду и вернусь через два часа.

— Чайник будет на плите, — сказала мисс Уикс. — Нет ничего лучше чашки хорошего чая.

Глава 14

Солнце сияло, и снежные вершины сверкали в его лучах. Ледник спускался по склону горы к подножбю, точно белый шлейф подвенечного наряда, который Камилле так и не пришлось надеть. Воздух был совершенно прозрачен. Ледник, казалось, испещрили царапины. Это были трещины, и Элис попыталась себе представить, как она взбирается по скользкой холодной поверхности следом за Дандасом. Интересно, кричал ли он в ужасе, когда его жена соскользнула в трещину и исчезла?

Элис велела себе выкинуть эти мысли из головы. Она крутила педали велосипеда, и у нее слегка кружилась голова — это, конечно, после сотрясения мозга. Когда она остановилась возле высоких ворот перед домом Торпов, то была, как в полудреме. Все казалось нереальным, и она не испытывала ни страха, ни волнения.

Элис прислонила велосипед к дереву и огляделась. Окна дома закрыты. Никаких признаков жизни. Если бы найти домик для слуг, она бы встретилась с Тотти наедине и незаметно уехала.

Но эти надежды быстро рухнули — за домом миссис Джоббетт развешивала белье.

Что‑то неприступное было в крепкой фигуре этой женщины с тяжелым лицом. Ее руки, державшие невесомые нейлоновые вещи, казались угрожающе сильными. Ее легко было представить со сжатыми кулаками, напоминающими наросты на стволе срубленного дерева.

Она обернулась и окинула Элис взглядом, в котором был вопрос.

— Доброе утро, — нервно проговорила девушка. — Я хотела бы повидать Тотти. Приехала новая учительница, и желательно договориться насчет молока.

— Зря проехали такой длинный путь, — отрезала миссис Джоббетт. — Тотти нет.

— Нет? — недоверчиво подняла брови Элис. Миссис Джоббетт засунула прищепку в рот и взяла из таза влажную ночную рубашку, хотя на веревке уже висели три. Похоже, Кэтрин и впрямь больна.

— Она уехала в Хокитику. Ей не понравилось в деревне. Городских не устраивает здешняя жизнь. Так что договаривайтесь в другом месте насчет молока. — И миссис Джоббетт отвернулась.

Или миссис Джоббетт вообще не любила говорить, или ей не нравилась Элис. Скорее всего, последнее, подумала девушка. Но ей так нужна Тот‑ти1 Элис набралась храбрости и спросила:

— А мисс Торп дома? Можно ее увидеть?

— Она в постели и никого не принимает.

— О! Простите. — Ну что еще она могла сказать? Миссис Джоббетт — надсмотрщик, не зря Кэтрин говорила, что ее держат, как в тюрьме. Почему? Разве они ей не доверяют? Или она слишком много говорит?

Вдруг Элис показалось, что от миссис Джоббетт уже не веет враждебностью.

— Я слышала, и вы приболели. Где вы сейчас живете? Послушайте моего совета: отправляйтесь домой. Куда угодно, только подальше отсюда.

— Но почему?

— Я вам советую, вот и все. — Она повернулась к своей веревке, давая понять, что Элис не услышит от нее больше ни слова. Итак, миссис Джоббетт — уже третий человек или даже четвертый, который посоветовал ей это, ничего не объясняя. Почему это место так враждебно к ней? Как до сих пор она цела и невредима?

Опасность, конечно, может ей грозить. И все из‑за любопытства и упрямства. Может, и правда пора убраться, пока она не узнала слишком много? Лично ей никто зла не желает. Но во что‑то она уже сунула свой нос…

— Если вам интересно, я не собираюсь отсюда уезжать. Тем не менее спасибо за совет.

И Элис пошла по дорожке, огибающей дом. Не спеша пересекла лужайку, остановилась, понюхала розу. Если Дэлтон Торп смотрит в окно, пусть видит — она ничего не боится, и его угроз — тоже.

Но спокойствие Элис было внешним, и когда кто‑то постучал в оконное стекло, она обернулась так резко, будто ее ударили.

Элис никак не могла разглядеть фигуру за окном. Но когда та почти прилипла к стеклу, она поняла: Кэтрин. Совершенно одетая, аккуратно причесанная, с брошью у шеи. Кэтрин махала ей рукой, приглашая, и казалась совершенно здоровой.

Элис сделала несколько шагов к дому.

— Что? — крикнула она. — Открой окно! Кэтрин продолжала жестикулировать. Элис едва понимала, что та говорит.

— Поднимись наверх! Камилла, поднимись! «Камилла»! Элис вздрогнула. Неужели Кэтрин перепутала ее с Камиллой? Если так, то Камилла здесь. Она здесь?

— Сейчас! — крикнула она Кэтрин и побежала по лужайке. В возбуждении она забыла обо всех страхах, перепрыгивала через две ступеньки на крыльце и только коснулась ручки двери — дверь открылась. За ней стоял Дэлтон Торп.

— Мисс Эштон, — сказал он устало. — Довольно неожиданный визит. Вы спешили? После болезни не стоит.

Элис попыталась дышать ровно и унять сердцебиение.

— Ваша сестра… попросила меня… подняться наверх!

— Боюсь, это невозможно. — Глубоко посаженные глаза смотрели печально и очень устало. — Извините, но вы зря приехали. Выпьете что‑нибудь на дорожку?

— Но она у окна! Она меня зовет! По крайней мере, она сказала: «Камилла»… — И Элис замолчала, увидев, как напряглось лицо Дэлтона. — Что вы от меня скрываете? — сердито спросила она. — Я знаю, это вы подарили Камилле беличью шубку. Я нашла ее письмо. И если вы держите ее в доме, то почему не говорите об этом? Неужели вы не понимаете — я все время боюсь, что ее уже нет в живых!

— Я ничего не знаю о Камилле. Я тоже хотел бы узнать. Это из‑за нее заболела моя сестра. Она дурно обошлась с Кэтрин, а та приняла все слишком близко к сердцу. Но вы напрасно обвиняете меня в том, что я держу ее здесь.

— Тогда почему Кэтрин все время кажется, что Камилла в доме?

— Я же говорю, что сестра нездорова. Мы собираемся отсюда уезжать. Мне очень жаль, что приходится это делать, но здешний климат ей не подходит.

— А почему вы заставили уехать Тотти? Она что‑то знала, да?

Элис увидела, что зашла слишком далеко.

— Вы чересчур дерзкая и безрассудная! Уйдете вы наконец? Лучше поговорите о Камилле с Дандасом Хиллом. Задайте ему свои глупые вопросы. Но отсюда — уходите! Это все, что я могу сказать!

Оскорбленная Элис подумала, что второй раз вынуждена бежать отсюда. Но что оставалось делать? Дэлтон не пускает ее к Кэтрин, а она, кажется, единственная, кто мог бы все объяснить. Но Кэтрин держат, будто под арестом. Элис постаралась сохранить достоинство и заставила себя идти не спеша. Она знала, что Дэлтон Торп наблюдает за каждым ее движением. Она чувствовала, как его злобный взгляд сверлит ей спину. Несмотря ни на что, в нем было нечто вызывающее сочувствие. Он несчастлив — Элис ощущала это кожей.

Дойдя до ворот, она осмелилась бросить прощальный взгляд на дом. Высокие окна, за ними — ни намека на движение…

Тучи сели на горные пики, поднялся холодный ветер. Элис выбросила из головы все мысли и крутила педали, мечтая о том, что скоро услышит болтовню мисс Уикс и выпьет обещанную чашку чая.

Мисс Уикс уверенно заявила:

— Вот вам, пожалуйста, и доказательство вины, раз вам не позволили поговорить с девушкой. Она могла что‑то выдать. А как вы думаете? Где находится тело?

Увидев лицо Элис, она принялась извиняться.

— О, вы знаете, я начиталась этих триллеров и не воспринимаю Камиллу как реальное существо. Но она же — ваша подруга. Мне, конечно, не следовало так говорить. Да нет никакого тела. Но почему этот Дэлтон Торп кажется виновным? Знаете, что вам надо сделать? Завтра же поехать в Хокитику и разыскать Тотти.

Элис и сама так думала.

— Только я не могу поехать туда без Маргарет. Я обещала помочь ей кое‑что купить.

— Ну и что? Избавьтесь от нее на часок‑другой и повидайтесь со священником.

Упоминание о священнике заставило вспомнить о Феликсе, и Элис заморгала, чтобы не расплакаться.

(О, Феликс, в каком кошмаре мы живем! Когда же наконец мы поймем, что все это — кошмарный сон?).

— Да, вот здесь письма, адресованные мисс Мейсон, — только что принесли. Не знаю, захочет ли мистер Хилл переслать их сегодня. Лично я не спешила бы, пока мы не узнаем что‑то более определенное. Любой способен написать письмо печатными буквами.

Элис взяла конверты и сунула их в сумочку. Она подумала, что, если собирается завтра с Маргарет в Хокитику, ей лучше переночевать в доме Дандаса, а утром всем вместе сесть в автобус.

Мисс Уикс гладила кота и приговаривала:

— Ну как же можно оставить такого красавца? Не понимаю. Вот поэтому я все время думаю, что дело нечисто. И вам лучше бы вызвать полицию, хотя полиция любит факты, а не домыслы. И обязательно надо встретиться с Тотти. Она наверняка что‑то знает.

Глава 15

Весь вечер перед глазами Элис стоял дом с силуэтом девушки за окном. Это было не совсем честно по отношению к Дандасу, но она никак не могла сосредоточиться на беседе с ним. Он рассказывал о желтых фильтрах для съемки при ярком солнце, и вдруг она сказала:

— Нам с Маргарет надо завтра в Хокитику. Маргарет оторвала взгляд от шитья.

— Завтра не будет автобуса, — сообщила она коротко.

Элис на миг испугалась, но они должны поехать завтра! Должны. Тот белый дом — тюрьма. Сначала для нее, теперь для Кэтрин и, может быть, для Камиллы. Но и этот коттедж, набитый всяким старьем, маленькими фарфоровыми фигурками, тоже стал казаться ей тюрьмой. И даже кукушка в часах — как в тюрьме.

Элис подумала, что и в самом деле у нее с нервами не все в порядке. Ну и что такого, что завтра нет автобуса? Почему бы не поехать через день? А она уже додумалась до того, что ее держат здесь взаперти.

— Если вам надо ехать завтра, я вас отвезу на машине. У меня тоже есть кое‑какие дела в городе.

— Правда? — благодарно воскликнула Элис и тут же подумала: как она станет искать Тотти при Дандасе? Она уже не доверяла никому, даже человеку, за которого согласилась выйти замуж.

Маргарет подняла на отца удивленное лицо.

— Папа, но ты же на той неделе был в городе. Ты никогда не ездил так часто.

В глазах Дандаса мелькнуло раздражение, но голос остался ровным.

— Ну и что? У каждого свои дела: ты собираешься учиться, я собираюсь жениться. Что, кстати, я уверен, гораздо важнее. — Он гордо расправил широкую грудь. Он был очень рад и, кажется, едва верил, что ему привалило такое счастье. Он поцеловал Элис в щеку. — Все, завтра едем. Устроимся в отеле. Собирайтесь.

Элис тихо сидела. Поцелуя Дандаса она почти не заметила, так как постоянно думала о Кэтрин взаперти, об исчезнувшей Камилле.

Свет свечей играл на стеклянных стенках бокалов. А если она умрет, какой сувенир останется Дандасу от нее?

Выскочила кукушка из часов, и Элис испуганно подпрыгнула. Дандас тихо засмеялся.

— Ты смертельно устала. Иди спать. Завтра утром рано вставать. Маргарет, проводи.

Да, она смертельно устала, подумала Элис. Но сами эти слова ей не понравились. Как и все здесь, они невинны только на первый взгляд.

Элис поймала себя на том, что снова выдумывает всякие страсти, и, выходя из комнаты следом за Маргарет, сказала:

— Я познакомилась с мисс Уикс. Она приятная, но совсем не похожа на Камиллу. Дандас бросил:

— Забудь Камиллу, дорогая. Ты ее больше никогда не увидишь.

Маргарет вошла вместе с ней в комнату и села на кровать.

— А что вы собираетесь надеть на свадьбу?

— Не знаю и не могу об этом думать. У меня, наверное, голова еще не в порядке.

Маргарет посмотрела на нее бесцветным, ничего не выражающим взглядом.

— Хотите посмотреть мамино свадебное платье?

Элис молча поглядела на нее.

— Пойдемте, я покажу. Оно наверху. В комнате, в которой, я говорила, не надо убираться. Пока папа занят пленками, он не выйдет из темной кладовки.

Следовало понимать это так, что, если бы Дандас был здесь, Маргарет не предложила бы Элис ничего подобного. Элис послушно пошла за ней наверх, в маленькую комнату, из которой совсем недавно Кэтрин кричала: «Какие же вы старьевщики!» А потом вынесла оттуда черные замшевые туфли. Маргарет открыла дверцу большого шкафа и показала Элис платья, висевшие здесь, по крайней мере, лет десять и посеревшие от времени.

— Видите, отец ничего не может выбросить, — пожаловалась она. — Но ведь бессмысленно хранить все это, они совсем вышли из моды. А вот мамино свадебное платье. — Она выдвинула ящик старого комода и вынула оттуда атласное платье с оранжевыми цветочками и газовую фату.

В комнате повис удушливый запах камфоры. «Купить сегодня шарики от моли», — писала Камилла, желая сохранить беличью шубку, а не старомодное свадебное платье.

— Очень красивое, — сказала Маргарет. — Я думаю, мама хранила его для меня. Для меня! — повторила она с сарказмом. — Развернуть?

— Нет! — поспешно ответила Элис. Она не могла понять, почему эта комната так ей не нравится. Уж во всяком случае не потому, что она влюблена в Дандаса и ей неприятно видеть вещи своей предшественницы.

Здесь что‑то другое, чего она не может объяснить. Может, оттого, что во всем этом деле, в которое она сунула нос, слишком многое связано с разными вещами? Вещи Камиллы, разбросанные по домику, дорогие платья Кэтрин, таинственная ночная рубашка, а теперь еще этот склад женской одежды. Случайно Элис выдвинула следующий ящик комода и с удивлением увидела еще одно белое платье, отделанное слегка выцветшими кружевами.

— Ой, а это что? — пробормотала она. — Его ни разу не надевали.

Маргарет отступила назад. Ее лицо вспыхнуло, а взгляд стал напряженным.

— Не надевали, — подтвердила она. Элис показалось, что она должна была наткнуться на это платье, — для этого ее и привели сюда.

— Чье оно? — резко спросила Элис.

— Мисс Дженнингс, — таинственно сообщила девушка.

— Боже мой! Кто она такая? Маргарет, ради Бога, перестань говорить загадками.

— А разве папа вам не рассказывал? — Вид у Маргарет был совершенно невинный. — Он должен был рассказать. Она жила у нас лет шесть назад. Это наша экономка. Папа собирался на ней жениться, но в последний момент они из‑за чего‑то поссорились, и она уехала, а платье оставила. Конечно, зачем оно ей, если она не собиралась выходить замуж. И, я думаю, она не послала за ним, потому что не хотела вспоминать. Недавно я нашла его завернутым в газеты в чемодане. Мне стало жалко, что оно без присмотра, и я принесла его сюда. Папа ничего не выбрасывает, даже самое бесполезное.

Элис стояла неподвижно. То, что в жизни Дандаса была еще одна женщина, ее мало тревожило. Но то, что Маргарет решила ей об этом сообщить, вызывало беспокойство. Маргарет хотела забыть об этих платьях, переложив свою тревогу на Элис.

В конце концов, именно ей предстояло облачиться в третье свадебное платье…

— Смотрите, — сказала Маргарет быстро и протянула руку с десятью пятифунтовыми бумажками. — Смотрите, папа дал мне на покупки!

— Очень хорошо, — механически кивнула Элис.

— Да, но он никогда в жизни не давал мне столько. Никогда больше нескольких шиллингов, а если я что‑то покупала, то отчитывалась до пенни. Он всегда был таким. Я думаю, это из‑за нашей бедности. Но сейчас он дал столько денег!

— Ну, это не из‑за меня. Тебе приятно будет их истратить. — И против воли Элис поинтересовалась:

— А почему ты решила мне это рассказать?

Маргарет смутилась.

— Я подумала, лучше, если вы будете знать. И потом, если…

Она заморгала, и Элис спросила:

— Что — если? Что ты хотела сказать? Маргарет вдруг закричала:

— Ведь вы не любите папу! Зачем вы пообещали ему выйти за него замуж?

Элис попыталась заглянуть ей в лицо и достойно ответить что‑то вроде: «Я уважаю и ценю твоего отца и знаю, что буду с ним счастлива». Но эти слова никак не хотели выговариваться, и она с большим удовольствием заявила бы, что, дав согласие, чувствовала себя Камиллой. Это Камилла заставила ее сказать «да».

Но Маргарет этого не понять, да и она сама не очень‑то понимала причины беспокойства Маргарет.

— Не бойся, — ласково сказала она. — Ты поедешь учиться. Ничто тебе не помешает. С твоим отцом я все улажу.

Маргарет глубоко вздохнула. Вдруг впервые за все время, которое Элис ее знала, девушка стала юной и беззаботной, словно переложила на плечи Элис все свои тревоги.

На следующее утро перед самым отъездом в дверь постучали, и появилась мисс Уикс. Она сунула Элис клочок бумаги.

— Я хочу попросить вас купить для меня кое‑что в городе, если вы, конечно, не против, — сказала она и подмигнула. — Желаю хорошо провести время. А когда вернетесь, приходите на чашку чая.

Элис прочитала на листочке: «Фамилия Тотти — Смейл. Ее отец — мясник».

Глава 16

Одежда, одежда, одежда. Как повторяющаяся тема мелодии она проходила через все. Элис наблюдала за Маргарет, примерявшей зеленое платье снова и снова. Ей так хотелось его купить, но оно было слишком дорогим для ее тощего кошелька. Пятьдесят фунтов — чепуха, а не деньги, и она уже купила туфли и белье.

Маргарет обнаружила, а может, и давно об этом знала, что ее фигурка в хорошей одежде выглядит совсем по‑другому. Но Элис, несмотря на все желание помочь, уже устала. У нее были и свои дела. Казалось, ей никогда не избавиться от обоих — от Маргарет и Дандаса.

С большим трудом удалось убедить Дандаса оставить их одних в магазине. Они приехали в Хокитику в середине дня, перекусили в отеле, где Дандас заказал комнаты, и наконец убедили его, что его общество ни к чему, что они сами займутся своим гардеробом.

Дождя не было, но низкие серые тучи, будто крыша, накрыли противный городишко. Почему все эти маленькие городки Новой Зеландии такие, будто их наспех соорудили за одну ночь? Будто их построили из‑за чрезвычайной необходимости — ну, золотой лихорадки, к примеру, — а потом оставили полупустыми‑полумертвыми. Хокитика как раз была таким городком. Улицы убегали к лесистым окраинам, отели опустели, в скудных магазинчиках — почти ничего приличного. Но Маргарет все равно была рада и так поглощена выбором пальто (как она не походила теперь на ту печальную девушку, которую они с Кэтрин пытались нарядить), что Элис вдруг поняла — она больше не может ждать, ей надо избавиться от общества Маргарет хоть ненадолго.

— Маргарет, мне что‑то нехорошо, я, пожалуй, вернусь в отель.

Маргарет озабоченно посмотрела на нее без всякой враждебности, как хорошо воспитанная девочка.

— О, извини, Элис, я тебя так задержала. Я забыла, что ты больна. Да, ну и доктор из меня получится… Я провожу тебя.

— Нет, нет, не надо. Закончи с покупками, другого случая не будет. На свежем воздухе мне станет лучше.

— Ну ладно. Я знаю, что папе не терпится утром отправиться обратно.

— Все будет хорошо. Не спеши.

И Элис вышла из душного зала. Честно говоря, она и впрямь ощущала слабость, но свежий воздух привел ее в чувство. На улице она обратилась к первому попавшемуся прохожему.

— Простите, вы не могли бы сказать, где магазин мясника Смейла?

— Прямо за углом, мисс.

— Спасибо.

— Элис свернула за угол и увидела витрину с кусками мяса. Небольшого роста человек с круглым веселым лицом взвешивал связку сосисок. Элис поняла: он — тот, кого она искала. Все оказалось очень просто.

— Да, мадам? — живо спросил он, когда девушка вошла в магазин.

Элис не стала прибегать к уловкам.

— Вы отец Тотти? — спросила она. Живая благожелательность торговца исчезла. Можно было и не задавать этого вопроса — Тотти была его копией.

— Меня зовут Смейл. Что вы хотите?

— Я просто хочу узнать, где могу ее увидеть. Она работала у Торпов, но уехала, когда я болела, и не попрощалась со мной.

Смейл снова занялся сосисками.

— Ее здесь нет. Пару дней назад она уехала.

— Уехала из города?

— Да.

Элис заметила еле сдерживаемый гнев в голосе мистера Смейла. Она облокотилась на прилавок.

— Почему она так поступила, мистер Смейл? Разве ей не было хорошо у Торпов? Я вообще‑то думаю, что там что‑то странное. Я провела там толь ко одну ночь, но… Знаете ли, неспокойное место. 5‑лично не хотела бы там работать.

Хитрость возымела действие.

Мистер Смейл повернулся к ней и сердито заговорил:

— Что там творится? Мы всегда думали, что Тотти хорошо устроена, но она вернулась домой с этой бриллиантовой брошью, и ей надо искать другую работу, в Норд‑Айленде. Слушайте, это не совсем честно. У других девушек могли быть какие‑то причины, но с Тотти все в порядке. Мы с матерью можем поклясться, что ничего плохого она сделать не могла. Почему ее надо было выгонять?

— Но разве Тотти не объяснила вам?

— Ни слова, — гневно ответил отец. — Миссис Смейл проговорила с ней с утра до вечера, но та держала рот на замке. А потом упаковала вещи и отбыла.

Вдруг он понял, что, возможно, Элис — очевидец чего‑то. И он горячо спросил:

— А вы кто такая, мисс? Вы что‑то знаете?

— Ничего, что могло бы хоть чем‑то помочь. Я хотела задать Тотти кое‑какие вопросы. Она, вероятно, видела, что там происходит, знала, почему, например, надо на ночь запираться в комнате. Вы сказали, что у нее бриллиантовая брошь?

— Да, маленькая, но настоящая. За что это ей, мисс?

— Уж не знаю, — медленно проговорила Элис под взволнованным взглядом Смейла. — Может, это вроде взятки? Но вы не волнуйтесь, мистер Смейл. Докопаемся.

— Я бы хотел, чтобы у вас это получилось. Потому что единственное, что мы с матерью знаем, — Тотти всегда побаивались из‑за ее острого ума.

Через полчаса Элис сидела в запущенной неуютной гостиной на Ратлэнд‑стрит. Найти священника оказалось потруднее, чем магазин мистера Смейла. Но она и в этом преуспела с помощью добродушного таксиста, который, вероятно, подумал, что девушка занимается приготовлениями к свадьбе.

Ожидая священника, Элис размышляла над тем, что услышала от отца Тотти. Очевидно, брошь — плата за молчание. Ясно. Но и других подкупили. Маргарет — деньгами. Дэлтон Торп, должно быть, счел необходимым платить за какую‑то тайну, но почему Дандас подкупает свою дочь? Вдруг новая мысль пришла Элис в голову. Возможно, и шуба Камиллы — тоже взятка. Наверное, она тоже что‑то знала. У нее было записано: «Дела становятся опасными…» Может, это связано с каким‑то событием и не имеет лично к ней никакого отношения?

Если это так, подумала Элис, тогда, должно быть, шуба не смогла заставить Камиллу молчать. Любой знакомый с ней знал, что ее можно заставить замолчать только силой.

Почему же, вдруг подумала она, я не верю в письмо из Сиднея?

Мысли Элис прервал пожилой джентльмен со снежными длинными волосами, похожий на святого.

— Вы хотели меня видеть? — мягко спросил он, входя в гостиную.

Как и в случае с мистером Смейлом, Элис не видела причин запутывать следы.

— Мне нужна ваша помощь. Я не могу найти подругу. Насколько я знаю, недели три‑четыре назад она была у вас, готовясь к свадьбе, а потом бесследно исчезла.

Священник сел.

— Ну, если это так, то чем я могу помочь?

— Может, она говорила вам о человеке, за которого собиралась выйти замуж? Если бы я узнала, кто он, это очень бы помогло.

— Вы, вероятно, подруга молодого человека, который был у меня три дня назад. Очень порывистый юноша. Темноволосый. Он был так настойчив, что я предположил, может, у него личный интерес к той молодой особе. Но теперь я вижу, что, возможно, и нет.

Элис не стала обращать внимания на его догадки. Старик был в том возрасте, когда питают слабость к молодым парам, собирающимся пожениться, и читал им длинные проповеди. Но строить предположения о планах Феликса и ее — пустая трата времени.

— Да, он мой друг. Он попросил меня зайти к вам и поговорить. Я очень беспокоюсь о Камилле. Видите ли, вряд ли разумно с ее стороны готовиться к свадьбе в Хокитике, если убегаешь с мужем в Австралию.

— О да. Она была разговорчива. Я пришел к печальному выводу, что она совершает ошибку, но таковы многие юные невесты. Самое большое значение она придавала внешней стороне венчания. Да, красивое, но суетное зрелище, дорогая. Это не главное в браке. Девушки полностью уходят в эти хлопоты, чтобы скрыть свою нервозность. Но ваша подруга — не такая. Она просто собиралась, как говорится, радоваться огням рампы.

Элис могла себе представить нетерпение Феликса, если старик в таком же духе говорил и с ними. Она улыбнулась, вспомнив его нахмуренные брови. Мысли о Феликсе снова вызвали в ее душе нежность и в то же время ужасную безутешную боль.

— Так она собиралась венчаться?

— О да, конечно. В моей церкви в первую неделю февраля. Она не назвала точную дату и не захотела церковного оглашения, что редко случается. Она собиралась зайти еще, но, боюсь, это уже никогда не случится. А теперь вы говорите, что она вообще исчезла. Ах, порывистое дитя! Я надеюсь, она будет счастлива.

Элис подалась вперед. Выудить что‑то у этого старого священника — все равно что идти по песку.

— Ну, скажите, она хоть раз упомянула имя того, за кого собиралась замуж?

— Да, моя дорогая. Но память моя, уже не та. Она так много говорила. Но я помню, что она собиралась провести остаток жизни на леднике и что горы давят на нее и вызывают у нее мурашки, так она выразилась. — Старик ласково улыбнулся. — Я думаю, ей стоит посерьезнее обдумать свое замужество, если она намерена жить в окружении того, что вызывает у нее мурашки. Теперь я, кажется, припоминаю. Она назвала его. Имя начинается с буквы «Д».

Круг замкнулся. Он начался с буквы «Д» и к ней вернулся. Конечно, Камилла собиралась выйти замуж за Дэлтона, за Дандаса, а может, даже за Феликса, ее Дода. И затем налетел этот незнакомец и сбил ее с толку. Но доказательств того, что это произошло, не было.

И для чего эти таинственные взятки — подарки, которые делаются сейчас, когда Камилла, вероятно, в тысячах миль отсюда?

Элис отвергла печальные предположения священника о том, что и сама она скоро намерена подумать о супружестве, и наконец ушла. Голова ее стала как деревянная.

Она злилась на Феликса, который уехал и бросил ее на съедение волкам. Она понимала, что во всем этом деле гораздо больше скрыто в глубине, чем плавает на поверхности. Возможно, он сам знает слишком много… Элис вдруг снова ощутила мертвое тело сороки в руках, тяжелые холодные крылья и услышала голос Феликса: «Скажи, что ты знаешь, черт побери!» Может, Феликс решил, что мудрее исчезнуть? Он, конечно, пригласил ее с собой, но это была формальность. Может, он даже обрадовался, когда Элис отказалась. И уехал.

Элис вздрогнула, оказавшись на улице, и ощутила тоску по Дандасу. Она больше не будет судить с налета. (Потому что, будь Феликс человеком, за которого Камилла собиралась замуж, он не посоветовал бы Элис навестить священника, чтобы узнать о планах Камиллы насчет подвенечного платья.) И вообще ей больше не хотелось думать. Ей хотелось слушать, как Дандас говорит: «Ты устала, моя радость, ты должна мне позволить позаботиться о тебе».

Но все оказалось не так. Когда она добралась до отеля, Дандас и Маргарет стояли в вестибюле. Маргарет выглядела испуганной и, увидев Элис, с облегчением воскликнула.

— Наконец‑то! Видишь, папа, я же говорила, что она появится.

— Да, — сказал резко Дандас, — поднимайся к себе и жди нас там. Я хочу поговорить с Элис.

Маргарет снова выглядела, как неуклюжая школьница‑переросток. Она ушла. А Элис, посмотрев на Дандаса, увидела темный блеск глаз чужого человека. Она вдруг разглядела перед собой мужчину средних лет и, сама будучи едва ли старше Маргарет, была почти так же смущена и испугана.

— Где ты была? — резко спросил он.

— А что такое, Дандас? Гуляла по городу.

— Маргарет сказала, что тебе нехорошо и ты пошла в отель полежать. Как же ты могла ходить по городу, если плохо себя чувствовала? — Люди входили и выходили, и Дандас понизил голос до сердитого шепота.

— Я думала, что свежий воздух приведет меня в чувство. Дандас, ты как будто меня проверяешь. Почему?

Он немного смутился.

— Мне не нравится, когда тебя нет. Ведь ты мне дорога. Пообещай, что снова не уйдешь вот так, одна.

— Но, Дандас, это смешно. В таком маленьком городе. Если ты намерен за мной следить, то какой смысл…

— Я не слежу за тобой, но мне показалось, что плохое самочувствие — предлог.

— Ну что ж, это так и есть. Мне надо было кое‑кого повидать.

Вдруг лицо его напряглось и странно опало, как будто кожа обтянула череп. Вокруг рта прорезались глубокие морщины.

— Кого?

— Отца Тотти. Он мясник. Я хотела повидать Тотти, но она уехала из Хокитики.

Таинственность исчезновения девочки снова увлекла Элис, и она выпалила:

— Дандас, все ужасно странно у этих Торпов. Они дали Тотти взятку, лишь бы она ушла и молчала. Она что‑то знает. Что это может быть?

Неужели лицо Дандаса было таким напряженным и чужим? Наверное, ей померещилось. Он улыбается, он просунул ее руку себе под локоть.

— Маленькая глупышка, ты думаешь, что все выяснишь? Но это ведь не твое дело. Когда ты сюда приехала, я видел, что ты хочешь влезть во что‑то странное. Я и сам часто думал, что в этом доме происходят странные вещи. Но не суй свой хорошенький носик в чужие дела.

Этот успокаивающий мягкий голос, как обычно, сделал свое дело. Неужели Дандас только что был сердитым чужаком? Нет, это игра ее воображения.

— Но Камилла… — начала она. Дандас поднял брови.

— Ты все еще беспокоишься о ней? Ведь известно, где она. Я отправил ее вещи. — Он выглядел неуверенным. — Или ты думаешь, я слишком прост? Доверчив? Ты думаешь, что Торпы… Нет, это фантастика. Нельзя все время об этом думать.

Мы здесь для того, чтобы наслаждаться. Я заказал маленький праздничный ужин. Прекрасное вино. В здешних отелях его трудно достать, но я заказал самое лучшее, что у них есть. Беги отдохни, а потом, в семь, мы встретимся.

Он любовно пожал Элис руку, и теперь все было так, как она и ожидала. Ее снова окутала доброта Дандаса. Но она не могла понять, почему не сообщила ему о священнике и о том, что тот рассказал о Камилле и о ее белом подвенечном платье.

Когда Элис спустилась к ужину, то увидела миссис Джоббетт. Та стояла на пороге гостиной спиной к ней, но это, без сомнения, была ее квадратная сильная фигура, ее гордая посадка головы. Она была во всем черном и выглядела весьма респектабельно. Она могла показаться чьей‑то матерью, но что‑то в ее облике наполнило Элис ужасом. Если миссис Джоббетт здесь, то здесь и Торпы.

Пока Элис колебалась, та обернулась, и черные глаза сразу заметили девушку, в нерешительности стоявшую на лестнице. Она удивленно улыбнулась и приятным голосом произнесла.

— Добрый вечер, мисс Эштон. Мы не ожидали увидеть вас здесь.

Если Торпы здесь, может, попытаться увидеть Кэтрин? Если хватит мужества.

— Да, — неуверенно сказала Элис.

— Вы домой?

— Нет. Я снова собираюсь на ледник. — Даже сейчас Элис не хотела поддаваться этой женщине.

Но миссис Джоббетт, казалось, пребывала в добродушном настроении, она кивнула и с сочувствием отозвалась:

— Честное слово, не могу понять, как вы переносите этот дождь. Он нагоняет тоску. Я очень рада, что могу уехать отсюда.

Прежде чем Элис успела что‑то ответить, она прошла мимо нее прямо на лестницу.

Элис подумала, спросить ли у администратора о Торпах — здесь они или нет, но спустились Маргарет и Дандас.

На Маргарет было новое платье, » только что купленное, и наконец она выглядела соответственно возрасту. Она была высокой девушкой, а не ребенком‑переростком. Но ее вид портило мрачное выражение лица. Казалось, она никогда не была счастлива, беззаботна и оживлена. Элис вздохнула: очень трудно с Маргарет, с ее крайностями. Но она надеялась, что обещанный Дандасом вечер развеселит девушку.

Сейчас Дандас был в хорошем настроении, он заказал шерри и тут же попросил повторить. Щеки Маргарет порозовели. А когда они увидели бургундское, принесенное официантом, и жареного утенка, она недоуменно взглянула на отца. Она не привыкла к вину? Оно на нее подействует, подумала Элис, потягивая напиток и наслаждаясь его теплым расслабляющим действием. Если бы только ей удалось избавиться от страха, что в любую минуту может появиться Дэлтон Торп!

Так оно и вышло. Во всяком случае, когда Дандас кончил длинную речь об успехах, о том, как хороша Маргарет в новом платье, девушка опустила глаза, потом подняла их и с вызовом сказала Элис:

— А когда вы собираетесь покупать свадебное платье? — Она захихикала. — Не торопитесь. А то, может, вы раздумаете выходить за отца, и у него появится еще одна реликвия.

Глаза Дандаса сверкнули.

— О чем это ты, Маргарет? — спросил он бархатным голосом.

Маргарет снова хихикнула.

— Элис знает.

— Боюсь, моя дочь не привыкла к бургундскому, — сказал Дандас. — Можешь ты объяснить мне, над чем это она смеется?

— Я думаю, над подвенечным платьем, которое лежит у тебя в доме наверху, — ответила Элис. Она собиралась сама задать этот вопрос, но Маргарет от вина осмелела. — Кто такая мисс Дженнингс, дорогой? Ты мне никогда о ней не рассказывал.

Дандас взял бутылку и снова налил Элис в бокал вино.

— Что за дьявольскую сказку рассказала тебе Маргарет, моя прелесть? Я хорошо помню, что никогда не обсуждал с ней этот несчастный случай. Да она ребенком тогда была.

— А я помню Дженнингс, — возразила Маргарет дерзко. — Она обычно завивала волосы, как маленькая девочка. Но она ведь не была молодой, да, папа? Я даже думаю, что она была довольно старой.

— Ее возраст не имеет к делу никакого отношения. — Дандас говорил тоном, каким обычно разговаривают с балованным ребенком. — Да, в самом деле, она была немного старше меня. Возможно, это и было причиной подумать, что все затеянное — ошибка. Я не считаю, что пять лет разницы имеют большое значение, но тем не менее жениться на ней мне не следовало. К счастью, мы оба пришли к такому выводу.

— Но как тебе удалось сохранить ее платье? — спросила Элис.

Мисс Дженнингс была для нее совершенно нереальной личностью. Она воплотилась в кружевном белом платье, что поблекло и пропахло шариками от моли. И даже если бы Элис была сильно влюблена в Дандаса, мысль о неодушевленном предмете, каким была для нее мисс Дженнингс, ее бы не взволновала.

— Она уехала и не сказала куда. Если совершенно честно, она сбежала, и весьма взволнованная. Когда я обнаружил платье, то решил сохранить его на случай, если она за ним пришлет. Но, мне кажется, для нее все было так болезненно, что она не захотела никаких напоминаний. Вот оно и рассыпается на чердаке. Мне надо устроить там уборку. Да, действительно. А иначе, дорогая, ты подумаешь, что выходишь замуж за старьевщика.

Элис улыбнулась. Мысль о замужестве была так же нереальна, как и мисс Дженнингс. Маргарет допила вино и посмотрела на отца дерзко и проницательно.

И тут вошел Дэлтон Торп. Он в одиночестве постоял в дверях, ожидая, когда ему укажут свободный столик. Элис насторожилась, заметив, как он осматривается, а потом, увидев их, без всяких колебаний подходит.

— Вот повезло. Я хотел попрощаться с вами, но никого не нашел дома, когда заехал. Мы с сестрой уезжаем.

— Уезжаете? — воскликнул Дандас. Дэлтон улыбнулся. Его лицо было бледным и изможденным, но печаль в глазах отсутствовала.

— Да. Я говорил мисс Эштон об этом вчера, но не думаю, что она мне поверила.

— Но так внезапно? — воскликнул Дандас.

— Да, обычно мы с Кэтрин так и делаем: решаем — и на следующее утро отправляемся. Горы давят на сестру, и, я думаю, мы поедем к морю. Я оставил здесь агента, который все уладит, а мы завтра едем на восток.

Наконец Элис обрела голос.

— Кэтрин здесь?

— Да. Она не настолько хорошо себя чувствует, чтобы спуститься сюда, но уже гораздо лучше. Вы бы навестили ее позже. Она тоже хотела попрощаться с вами. Комната номер сорок шесть.

Когда Дэлтон отошел к своему столику, Элис покачала головой и пробормотала:

— Ничего не понимаю. Ничего.

— Но почему они уезжают, папа? — спросила Маргарет.

— Не имею ни малейшего понятия, моя дорогая. Торпы всегда были странными, как ты знаешь. Единственное, что точно могу сказать, — у них никогда не было финансовых проблем. Куда ты, моя прелесть?

Элис бросила на стол салфетку и встала.

— Извини меня, пожалуйста, Дандас. Это был прекрасный ужин, но я больше не могу ни пить, ни есть. Пойду наверх, к Кэтрин. Потому что я просто ничего не могу понять. — Она прижала руки к вискам. — Иногда я думаю, что я сама какая‑то странная.

Кэтрин крикнула своим красивым легким голосом:

— Входите!

После минутного колебания Элис открыла двери и вошла.

Кэтрин сидела в кровати и читала. Она была бледная и усталая, в красивых глазах не было блеска, а руки, державшие книгу, походили на створки тонкой морской раковины. Она приветливо сказала:

— Здравствуй, Элис. Что ты здесь делаешь? Я не знала, что ты в городе, если это, конечно, можно назвать городом. Правда ведь, странное местечко? Оно меня подавляет. И все эти опустевшие дома, когда‑то полные жизни. Я люблю веселые места, а не те, которые умерли полвека назад. Слава Богу, наконец‑то Дэлтон согласился переехать.

Что‑то в ее быстром тонком голосе смущало Элис. Она так много говорит. Кэтрин легко отнеслась к появлению Элис, как будто привыкла, что люди как‑то сразу материализуются из воздуха там, где она появляется.

— Твой брат сказал, что ты больна. Сейчас тебе лучше?

— Да, намного. Спасибо. Но я так рада, что мы уезжаем. Смешно, конечно, что Дэлтон попытался стать фермером. Он же ничего в этом не понимает, а сообразил это только два дня назад. И мы решили переехать.

— Так быстро?

— О да. Мы всегда переезжаем внезапно, сразу, как решим. На этот раз мы едем в Австралию.

(Австралия. Там Камилла. И скоро там будет Феликс. Смешно предполагать, что между этими тремя есть какая‑то связь.).

— И вы берете с собой миссис Джоббетт? Кэтрин слегка нахмурилась.

— Да. Миссис Джоббетт всегда и везде с нами. Дэлтон настаивает на этом, а когда я протестую, говорит: «Как ты будешь без нее?» Видимо, он прав.

— Тотти понравился подарок, — вдруг сказала Элис.

Кэтрин подняла на нее расширившиеся от удивления глаза.

— О, Дэлтон что‑то подарил Тотти? Да, он всегда что‑то дарит. И я не вмешиваюсь.

— И Камилле тоже?

Лицо Кэтрин потемнело, уголки губ опустились. Она готова была заплакать.

— Камилла другая. Она для нас много значила. Она была первой подругой за много лет. Но ты же видишь, как она с нами обошлась: я снова заболела. Дэлтон говорит, то я должна ее забыть. Знаешь, я думала, что мы с тобой тоже могли бы подружиться. У тебя такой мягкий голос, я люблю мягких людей. Но мы уезжаем раньше, чем я узнала тебя. И так всегда. Мне очень жаль, что ты не погостила у нас.

— Но ты, — начала было Элис, однако что‑то в лице Кэтрин, в ее пустом взгляде, остановило ее.

— Так что до свидания, Элис. Очень хорошо, что ты зашла ко мне. Она протянула руку, и Элис ощутила хрупкость тонкой сухой кожи. Это была не рука, а лапка, похожая на птичью. Книга Кэтрин соскользнула с одеяла. Элис наклонилась, чтобы поднять ее, и прочитала название. Книга о жизни школьниц, написанная Анжелой Брейзил.

Элис медленно прошла к себе. Она села на край кровати, пытаясь думать. Голова слегка гудела от выпитого. Она не могла соединить вместе все события дня. В голове стоял гул голосов и вереница лиц: круглые глаза мистера Смейла, полные смущения из‑за дочери, старый священник со своим любопытством к любовным делам Камиллы, странный гнев Дандаса из‑за того, что она сделала что‑то тайком от него, тонкое средневековое лицо Дэлтона Торпа, не жестокое, но весьма далекое от дружеского. И наконец, тонкий быстрый голос Кэтрин, ее костлявые ручки, вцепившиеся в книжку для школьниц. Элис бросилась на подушки, закрыла глаза. Лица закружились, как на карусели, рты открывались и закрывались, а голоса звенели в ушах.

Она, должно быть, слишком много выпила, и это досадно, потому что она чувствовала, что подошла к чему‑то очень важному, но не может как следует на этом сосредоточиться, чтобы разобраться. Итак, Торпы собираются в Австралию, оставляя свой высокий белый дом, в котором, как она думала, спрятана Камилла. Феликс думает отправиться туда же. А Камилла уже там. По крайней мере, Камилла должна быть там, потому, что Дандас послал туда все ее вещи.

Вдруг Элис резко села. Она внезапно вспомнила о двух письмах, которые мисс Уикс отдала ей. Они все еще лежали в сумочке, она совсем про них забыла.

Элис потянулась к сумке и вынула конверты. На одном была марка Хокитики, на другом — Окленда. Вчера она собиралась отдать их Дандасу, чтобы он отправил их вслед за вещами Камиллы, но сейчас поняла, какой это было бы глупостью. Нет, она вскроет эти письма, адресованные Камилле.

Больше не споря со своей совестью, Элис вскрыла конверты.

Оклендское письмо было от адвокатской фирмы.

«Уважаемой мисс Мейсон, в связи с дарственной от покойной Мод Мейсон. К нам не поступила ваша расписка о получении суммы в одну тысячу сто восемьдесят девять фунтов десять шиллингов шесть пенсов, отправленной вам чеком от 16 декабря и являющейся вашей долей в наследстве вашей покойной кузины. Мы были бы весьма признательны, если бы вы немедленно подписали вложенную квитанцию и вернули нам. Искренне ваши Бейли Хендерсон и К».

Первая мысль Элис — радость: надо же, старуха не так уж плохо относилась к Камилле, оставила немного денег. Не такая уж огромная сумма, но для Камиллы, которая едва дотягивала до выплаты жалованья, — целое состояние. Она, должно быть, очень обрадовалась и с нетерпением ждала Элис, чтобы поделиться с ней своей радостью. И трудно было удержать это в секрете — Камилла обычно выкладывала все, что знала, и наверняка обсудила новость с кем могла.

С кем могла? С тремя Д. И в памяти Элис возник странный голосок: «Одолжи это мне…»

Уэбстер! Сорока, с необыкновенной живостью повторяющая все, что много раз слышала… Уэбстер, которому свернули шею…

Страх снова пополз по спине, опутывая Элис наподобие паутины.

Дэлтон Тори, должно быть, считал сестру привередливой и задабривая слуг, «то требовало денег. Феликс сидел без грозна и мечтал снова собрать труппу. Дандас, старьевщик…

Камилла писала: «Дела становятся немного опасными». «Но почему? — размышляла Элис. — Неужели такая небольшая, в общем‑то, сумма была опасной? Скорее всего, опасность лежала в неистребимом кокетстве подруги — с тремя мужчинами сразу — и явно не исходила от бедного невинного наследства кузин» Мод».

Голова пошла кругом, когда Элис надорвала второй конверт.

Все, что в нем было, — счет.

«30 декабря. За одну ярко‑красную ночную рубашку четыре шиллинга».

Элис вспомнила, как она лежала в кровати в ярко‑красной ночной рубашке, выслушивая горячечное предложение Дандаса выйти за него замуж.

И сейчас ее предчувствие переросло в настоящий страх. Элис скомкала, лист бумаги и, услышав, как кто‑то постучал в дверь, села.

Глава 17

Наконец голосом, который она сама не узнала, Элис произнесла:

— Войдите.

Она решила, что, если это не Маргарет, она закричит. Но эта была Маргарет.

Маргарет, захмелевшая от вина, захихикала.

— Вы уже легли спать? — поинтересовалась она. — Как он ужасно разочарован! Он действительно к вам неравнодушен. Правда. Вы бы послушали его, когда он решил, что вы исчезли. Я думала, он сойдет с ума.

— А почему он мог решить, что я исчезла? — с любопытством спросила Элис.

— О, ну я думаю, все из‑за истории с Камиллой. Это его потрясло. Вы куда ходили?

Элис подумала, что нет причины скрывать от девушки то, где она была и что услышала. Она слегка протрезвела, и ей было интересно, какое впечатление произведет рассказ на Маргарет. Не спеша она выложила все, что услышала днем, и с любопытством наблюдала, как менялось лицо Маргарет. Она раскраснелась и хихикала, ее рот открылся, глаза блестели, и в них были и смущение, и страх, который она пыталась скрыть. Потом Маргарет опустила глаза и уставилась на свои руки, когда Элис повторяла, что Камилла обговаривала приготовления к свадьбе в Хокитике.

Наконец она выпалила:

— Значит, вы не верите, что Камилла в Австралии? Но если ее нет ни там, ни здесь, то где она?

Элис весело встретила ее взгляд.

— Маргарет, а где ты взяла нейлоновую ночную рубашку?

Кровь прилила к лицу девушки.

— Она лежала у меня, и я никогда ее не носила.

— Но где ты ее взяла? Ну, давай, говори. Видишь ли, у меня счет на нейлоновую ночную рубашку, которую купила Камилла. Это ведь та самая, правда?

Маргарет запнулась, ее глаза утратили вызывающее выражение. Потом она воскликнула:

— Это не ваше дело! Не ваше дело! Вы хотите знать слишком много! Но если уж вы хотите знать, я украла ее!

— Украла?

— Да. Она такая красивая. А у меня никогда не было красивых вещей. И однажды я ее взяла, когда Камилла была в школе. Я думала, что она спохватится, но этого не случилось, потому что Камилла исчезла!

— Значит, ты и туфли тоже украла? Или Камилла их оставила, потому что ночью было сыро?

— Про туфли ничего не знаю. Я их раньше никогда не видела.

Вдруг Маргарет прижала сжатые кулаки к глазам и зарыдала.

— Лучше бы я никогда не давала вам рубашку! Вы всех подозреваете. — Потом девушка повернулась и выбежала из комнаты.

Все, устало подумала Элис, кончается стеной. Неужели Маргарет способна что‑то украсть? Она упрямая, дерзкая, честная. Тогда что все это значит?

Вдруг Элис вспомнила строчку из записок Камиллы: «Говорят, что Маргарет обожает отца…» Может, здесь отгадка?

Если дела складывались для Камиллы опасно, так это из‑за ее любопытства. А значит, они вдвойне опасны для Элис. Но ей никогда не придет в голову переехать в отель от этих людей. Она должна дойти до конца, даже если еще одно неиспользованное белое платье пополнит коллекцию на чердаке.

Бедняжка Дандас, ведь он действительно сильно в нее влюбился.

Всю ночь Элис мучили кошмары. Последний был о Феликсе, машущем рукой на прощание. Он смеялся, а глаза блестели, как льдинки. Она проснулась от странного чувства одиночества, охватившего ее. Как мог Феликс уехать и оставить ее одну? Он, конечно, понимал, что она не влюблена в Дандаса, что так сложились обстоятельства и причина их — ее слабость и одиночество. И еще — странное преследование образа Камиллы. Все это затянуло ее с головой. И Феликс должен был остаться, чтобы все выяснить. Ну, если, конечно, он сам ни в чем не виноват.

Элис заставила себя проснуться. Она ополоснула лицо водой, причесалась. Все эти печальные сны подействовали угнетающе, но это оттого, что она вчера выпила. Никогда в жизни у нее не было такой беспокойной ночи. Бедная Маргарет, похоже, тоже рыдает от тяжелого похмелья.

Вспомнив о Маргарет, Элис решила зайти к ней. Она надела халат, вышла, постучала в дверь девушки. Ответа не было. Элис постучала громче. Проходившая по коридору горничная сказала:

— Девушка из двадцать третьего уехала, мисс.

— Уехала? Когда?

— Примерно час назад. Самым ранним автобусом в Греймаус.

Элис открыла дверь и вошла в комнату. Убедившись, что она пуста — ни Маргарет, ни ее вещей, — Элис огляделась в замешательстве. Потом увидела на туалетном столике письмо, схватила его. Это ей.

Слава Богу, по крайней мере, у девочки хватило ума оставить хотя бы записку, а не исчезнуть, как Камилла. Элис надорвала конверт:

«Дорогая Элис, пишу вам, потому что знаю: вы сможете все объяснить отцу. Я так испугалась, что он не сдержит своего обещания отпустить меня учиться, что уезжаю прямо сейчас и до того, как начнутся занятия, устроюсь куда‑нибудь на работу. Если я не уеду, отец может передумать или вы передумаете выходить за него замуж. И я снова приклеюсь к дому. А я должна уехать. Пожалуйста, поймите меня. Маргарет».

И постскриптум: «Вы мне очень нравитесь, и я прошу прощения за то, что была груба с вами. У меня достаточно денег от пятидесяти фунтов, которые дал отец».

Все они посоветовали ей уехать отсюда, подумала Элис. А вместо этого уехали сами, а она осталась. Камилла, Феникс, Торпы, Маргарет…

С бьющимся сердцем Элис поняла: остались она и Дандас.

Но она забыла еще мисс Уикс. Мисс Уикс не уехала. Она позвонила ей по телефону. Элис опустилась вниз, схватила трубку и услышала быстрый голос:

— Элис, это вы, дорогая? Вы сегодня возвращаетесь?

— Не знаю, — сказала Элис, подумав о Маргарет. — Думаю, что да. — И она понизила голос. — Но я не продвинулась вперед ни на шаг, хотя кое‑что здесь произошло.

— Это точно? А у меня телеграмма. Сегодня возвращается Камилла. Мне надо увидеть мистера Хилла и узнать, каково теперь мое положение. Он сейчас там?

— Но… Вы уверены?.. Я имею в виду телеграмму. Она настоящая?

— Не вижу, почему бы нет. Она пришла на адрес школы. В ней говорится: «Появлюсь середине дня среду. Все объясню. Камилла Мейсон».

— Но она же замужем, — глупо сказала Элис. — И теперь ее фамилия не Мейсон. Это снова чья‑то шутка.

— Возможно. Но кто‑то приедет, — ответила трезвомыслящая мисс Уикс. — И поскольку я не знаю вашей подруги, я думаю, вам следует…

В этот момент на плечо Элис легла рука.

— Доброе утро, моя прелесть, — ласковым голосом проговорил Дандас, заглушив мисс Уикс. Элис резко повернулась.

— Дандас, сегодня возвращается Камилла. Не могу в это поверить. Так здорово! Извините, мисс Уикс, подождите минутку. Я передам ему трубку. — Она была так возбуждена и так рада, что Камилла в безопасности, что какое‑то время не обращала внимания на пораженного Дандаса. Он забросал мисс Уикс вопросами.

— Где телеграмма? Откуда послана? Когда? Да, я скоро вернусь. Спасибо, мисс Уикс. До свидания.

Когда он положил трубку, Элис взволнованно схватила его за руку.

— Но это не шутка, Дандас? Не может же это быть игрой? Ну кто бы мог послать телеграмму? Элис увидела глубокие морщины, прорезавшие лицо Дандаса от ноздрей к подбородку.

— Так ты думаешь, это трюк?

— Конечно, трюк, — резко ответил он. — Камилла сейчас на другом конце света. Эта женщина просто кретинка.

— Но кто мог сыграть с нами такую шутку? Нет, я все же думаю, что Камилла возвращается. Я считаю, это правда. Да, кстати, я так разволновалась, что забыла про Маргарет. Она уехала.

— Уехала!

Элис взяла Дандаса за руку.

— О, извини, я не должна была вот так выпаливать. Но она решила уехать учиться немного раньше. Она так и сказала, что боится, что ее что‑то остановит, если она не уедет прямо сейчас. Я не знаю» почему она так нервничает. Наверное, просто от нетерпения. Не сердись на нее, Дандас.

Возможно, теперь, думала она, когда Камилла в безопасности, можно поехать с Феликсом в Австралию. И неважно, любит он ее еще или нет. Они всегда хорошо работали вместе и могут продолжать это делать. Их гастроли будут успешными.

Вдруг Элис заметила напряженное лицо Дандаса.

— А что ее заставило так внезапно уехать? Как ты думаешь?

На нее снова смотрел враг. Какая‑то темная личность, которая всегда заставляла Элис покрываться холодным потом. Инстинктивно она немного отодвинулась.

— Я ничего не знаю, Дандас, разве только о ночной рубашке.

— О ночной рубашке?

Как могла Маргарет обожать своего отца, если он был с ней так строг? И кто мог предположить, что у такого мягкого, доброжелательного человека такой суровый характер?

— Да о нейлоновой, которую она мне дала. На самом деле это рубашка Камиллы. Вчера пришел счет за нее. Вот я и спросила у Маргарет, где она ее взяла. И она сказала, что украла у Камиллы. Но это чепуха! Ни за что не поверю, что Маргарет может что‑то украсть. Вот и все, что случилось. Честное слово.

Элис снова умоляюще коснулась его руки.

— Не имеет значения, что она уехала сейчас. Все равно это случилось бы через две‑три недели. Все дело в том, дорогой, что ты разрешил ей слишком много выпить вчера вечером. Ни я, ни Маргарет не привыкли к этому. Я уверена, через два дня она напишет. Так что пойдем позавтракаем и поговорим о возвращении Камиллы. Ну что за манеры! Я подозреваю, что она вообще не выходила замуж, а просто загуляла. И наверное, на деньги бедняжки кузины Мод.

— Какие деньги? — спросил Дандас.

— Ну да, ты же не знаешь. Она получила наследство от кузины, я видела письмо от адвоката. Там чуть больше тысячи фунтов — это не деньги, из‑за которых грабят. Ну, пойдем позавтракаем, — предложила она весело. У нее было отличное настроение из‑за телеграммы, и ей хотелось болтать и болтать! Элис заметила, что это раздражает Дандаса. Он всегда смотрел на нее с обожанием, но не сейчас. Однако она ничего не могла с собой поделать. Такая новость! И так хотелось говорить о ней! Только сейчас Элис поняла, каким грузом давило на нее исчезновение подруги.

Дандас не говорил ни слова, почти ничего не ел. Выпил две чашки крепкого черного кофе и хмуро смотрел в свою тарелку. Конечно, он озадачен и расстроен поведением Маргарет. Но это естественно. Какой он странный — держал свою дочь почти что в заключении. Да, слишком властный отец. И к тому же почти болезненно увлечен коллекционированием разных разностей. Но как она ошиблась, подумав, что Дандас влюблен в Камиллу! Если бы он был влюблен, то гораздо больше обрадовался бы известию, что она вне опасности и возвращается обратно.

Сначала Элис думала, что телеграмма — чья‑то шутка. Но кому это надо и зачем?

Итак, одна девушка вернулась, другая исчезнет. По крайней мере, возвращение Камиллы снимало с нее обязательства перед Дандасом. Конечно же, она была не в себе, начав эту игру с замужеством. Если Феликс никогда к ней не вернется, даже тогда она ни за кого не выйдет.

Какие сильные большие руки у Дандаса. Он невысокий, но мощный, от него сила исходила, будто осязаемая. Но сила соединялась с нежностью и с мягкостью, такими привлекательными в мужчине. Но если бы сила не соединялась с нежностью…

Элис должна сообщить Торпам о возвращении Камиллы и извиниться за свою подозрительность.

Элис ухмыльнулась — надо же, она подозревала Торпов! Дандас взглянул на нее.

— Все! Я кончаю болтать. У меня просто мысли прыгают. И прямо на языке! Когда мы поедем обратно? Ты знаешь, я и сама не знала, что исчезновение Камиллы так на меня давило.

— Мы поедем, как только ты соберешься, — ответил Дандас. — Я разберусь со счетом.

— И ты ничего не станешь предпринимать насчет Маргарет?

— А что я могу? — с тяжелым вздохом спросил он.

— Бедняжка, он чувствует, что как отец потерпел крах. Именно из‑за этого он так неприступен сейчас на вид. А как он будет себя вести, когда она ему скажет, что не выйдет за него замуж?

Но Элис попыталась отбросить эту мысль и встала.

— Я вернусь через десять минут.

Элис не могла уехать, не повидав Кэтрин Торп и не сказав ей, что Камилла в безопасности. Она уверенно постучала в дверь сорок шестого номера и весело толкнула ее, не ожидая разрешения войти.

Перед ней вытянулась рука, преграждающая путь. Миссис Джоббетт.

— Что вы хотите? — Ее тяжелый, взгляд остановил Элис.

Элис отпрянула. Затем» не показывая испуга, она сказала:

— Я хочу сообщить мисс Торп, что ее подруга Камилла в безопасности. Она обрадуется новости.

Миссис Джоббетт решилась и широко раскрыла дверь, указывая на кровать.

— Вы, мисс. Если вы думаете, что она чему‑то обрадуется, попытайтесь.

Элис пересекла комнату и встала возле кровати, глядя в красивые пустые глаза Кэтрин Торп. Девушка сцепила пальцы и бормотала детскую молитву:

— А теперь я лягу спать.

Даже голос был детским, хныкающим.

Миссис Джоббетт стояла рядом.

— Ну? — сказала она.

— О бедняжка! И часто с ней такое?

— Весьма.

— Но почему мистер Торп ничего не сказал мне? Я никогда бы не вмешивалась…

— Это все из‑за гордости. Торпы очень хорошая семья. И они не хотели, чтобы про это болтали.

Вот так постоянно колесить по миру, подумала Элис с жалостью. Дарить дорогие подарки тем, кто об этом знает, чтобы не распускали язык. Теперь она поняла, откуда такая печаль во взгляде Дэлтона Торпа. Он просто фанатически защищал свою красивую сестру.

— А теперь я лягу спать, — бубнила Кэтрин. И Камилла знала про это, она писала: «Я же дала обещание…» Но все равно получила подарок — шубу. И Тотти знала, и крепко держала язык за зубами. Теперь и она, Элис, знает. Но это уже неважно, Торпы уезжают.

— Когда она нормальная, она такая же здравомыслящая, как вы и я, — сказала миссис Джоббетт. — Поэтому он держит ее взаперти. В последний раз она долго была нормальной, исчезновение Камиллы Мейсон вызвало этот приступ. Она обожала ту девушку, каждый день писала ей письма. Мисс Мейсон вела себя прекрасно, но исчезла без единого слова.

Значит, та страстная записка — «Я скучаю по тебе» — написана Кэтрин.

— Нет смысла говорить с ней, мисс. Она все равно ничего не поймет.

— Мне очень жаль. Я вспоминаю, как Кэтрин хотелось нарядить Маргарет, будто та была куклой. Я очень сожалею…

Глава 18

Деревья по обеим сторонам дороги скрывали солнце, и серая узкая лента вилась, как вставка на зеленом платье. Толстые голуби тяжело летали, удовлетворенно воркуя над изумрудными папоротниками с волосатыми, как гориллы, стволами. Запах сырости от листьев, озеро, сверкающее, как разбитое стекло, солнце, ныряющее в низкие облака. Мотор ревел на головокружительных поворотах дороги.

Странно, но от прохладной, пахнущей сыростью зелени уверенность Элис исчезла. Она снова возвращалась в неизвестность, ее одолевали дурные предчувствия того дня, когда она впервые появилась на пороге коттеджа, бесполезно стуча в дверь, которую ей никто не открыл. Как она могла поверить, что сейчас Камилла вернулась?

С тех пор как они выехали из Хокитики, Дандас не произнес ни слова. Он вцепился в руль, и его толстые сильные пальцы сжимали его крепче, чем надо. Он гнал машину, и Элис чувствовала, как голова у нее кружится от поворотов.

Она откинулась назад и заставила себя думать о чем‑нибудь приятном. Ну, о том времени, когда они плыли на корабле, и после репетиции Феликс вдруг посмотрел на нее и очень ласково сказал:

— Пошли, маленькая Элис.

И они оба знали в тот просветленный миг, что влюблены. Потом о времени, когда она обнаружила Феликса в пустом театре после окончания спектакля, когда немногочисленные зрители разошлись по домам. Он вдруг прижал ее к себе и, поцеловав, сказал: «Мадам, из‑за вас я теряю дар речи, и только кровь кипит в моих венах». И у нее возникло ошеломляющее чувство, что это все еще спектакль, и он будет длиться всю жизнь. Потом она вспомнила время, когда дела шли все хуже, и она сидела в маленькой чайной, и ее слезы падали в кофе. А Феликс сказал:

— У тебя очаровательное детское личико, когда ты плачешь.

— О чем ты думаешь? — неожиданно раздался голос Дандаса, бархатный, по‑прежнему гипнотизирующий ее.

Элис закрыла глаза.

— Ни о чем особенном.

— Но ты улыбалась.

— Как ты можешь следить за выражением моего лица, если смотришь на дорогу?

Дорога вилась вверх по горе Геркулес с лесистыми склонами.

— Когда мы одолеем этот перевал, остановимся перекусить. Я взял поесть. Ты не ожидала, правда? Разумеется, нет.

— Нет, не ожидала. Я думала, что ты слишком беспокоишься о Маргарет.

— О Маргарет! — вздохнул он. — Надо быть честным. Но я, видимо, не всегда был таким.

Элис почувствовала большое облегчение: его настроение изменилось.

— Как хорошо, Дандас, что ты так думаешь. Ты, конечно, воспринимаешь это иначе. Но девочка выросла и может делать все, что хочет.

Потом она заговорила о другом:

— Завтрак на воздухе — замечательно, но мы же спешим. Разве мы не торопимся увидеть Камиллу?

— Камилла может подождать часок‑другой. Мы не позволим ей менять наши планы. А о чем все же ты думала, когда улыбалась?

— Да ни о чем.

— Не о том ли водителе автобуса, таком порывистом симпатичном парне?

Элис почувствовала, как ее щеки порозовели.

— О Феликсе? — спросила она деревянным голосом.

— Ведь между вами что‑то было. Когда‑то. Не так ли? — мягко спросил Дандас.

Элис возмутилась — какое он имеет право задавать такие вопросы? Рана еще слишком болит, чтобы трогать…

— Может, и было. Ну, так же, как между тобой и мисс Дженнингс, но я не покупала подвенечного платья, — добавила она.

Вдруг Элис пожалела о сказанном. Не потому, что задела чувства Дандаса, а потому, что его губы пугающе сжались.

— Что было, то было, — сказала она. — Я не думала о Феликсе, я думала о бедной Кэтрин Тори. Я и не предполагала, что с ней, а теперь удивляюсь, почему не догадалась. Она всегда была такая нервная.

— Я сразу понял, — сказал Дандас. В его голосе слышалась любезность, будто он решил придерживаться именно такого тона.

— ТЫ знал и ничего не говорил мне?

— Моя дорогая девочка, разве ты не понимаешь, что они держали это в страшном секрете? Надо уважать их желания.

— Но той ночью ты же знал, как я испугалась. И я подумала, что они что‑то сделали с Камиллой.

— Но ты же не могла долго так думать? — Дандас потрепал ее тяжелой рукой по колену и мило улыбнулся. — Примерно часа через полтора мы доедем до маленького озера. Думаю, нам имеет смысл там позавтракать. Я захватил бутылку сотерна. Посмотри — вот и солнце. — И снова его рука легла на ее колено. — Что было, то было, да?

Элис кивнула, точно под гипнозом. Она очень старалась разобраться в логике Дандаса. Он любит ее, однако предпочел, чтобы она провела несколько дней в дурных предчувствиях, но не выдал секрет людей, которые для него ничего не значили. Ей хотелось избавиться от его руки на колене, но она не могла себя заставить. Сегодня он какой‑то взрывной, легко выходит из себя.

(Может, он был рад, что тот случай заставил подозревать именно Торпов?.. Но нет, главное — Камилла в безопасности!).

— Ты ведь меня любишь, моя прелесть? Ну, скажи мне. Я хочу услышать это от тебя.

Элис вдруг почувствовала страшную неловкость.

— Дандас. Я… — Она резко остановилась и, не сказав того, что собиралась, принялась болтать. — Знаешь ли, когда я приехала сюда, я подумала, что ты влюблен в Камиллу. Что все вы здесь в нее влюблены — и Дэлтон Торп, и Феликс. А теперь знаю, что никто. Камилла, конечно, простофиля, но ты, вероятно, заставил ее поверить, что заботишься о ней, — я сужу по ее записям. Бедная девочка! Так нечестно! И к тому же у нее были деньги. Если кто‑то узнал об этом, он мог бы ее убить из‑за них. Боюсь, что в этом можно заподозрить и тебя, Дандас.

— Почему меня? — спросил он уныло.

— Потому что именно ты все собираешь. У Феликса нет ни гроша, У Торпов — мешки с деньгами. Так что все элементарно.

Таким вот окольным путем увела она его от вопроса — любит она его или нет. И похоже, это ей удалось.

Дандас улыбнулся.

— Какое ты все же удивительное создание! И какая головка! Но если ты намерена говорить обо мне такие ужасы, может, тебе лучше снова заснуть?

— Хорошо, что к Дандасу вернулось хорошее настроение, и Элис стала думать, как уедет в Австралию к Феликсу. Интересно все же, что скажет Дандас. Ведь она скоро ему сообщит. Это, конечно, ранит его, но он наверняка поведет себя как джентльмен. Потом она расскажет Камилле про дурацкую ситуацию, в которую попала. И все из‑за нее. Камилла захохочет и примется давать ей советы…

— Вот здесь мы свернем к озеру. — Дандас направил машину по изрытой колеями дороге между низко нависшими ветвями. Потом, проехав полмили по ухабам, остановился возле полуразрушенного эллинга. На берегу, усыпанном галькой, лежала шлюпка.

— Здесь никто не бывает. Правда, красиво? Элис посмотрела на мрачную воду, в которой отражались деревья и кусты. В самом центре, как картина в раме, ярко голубело пятно и виднелся белый горный пик. Мираж на темно‑зеленой воде, точно драгоценный камень, за которым надо глубоко нырнуть, чтобы достать.

— Если никто не бывает, то чья это лодка?

— Фермера. Он тут жил неподалеку, но уехал. Сперва позавтракаем или покатаемся?

— Поедим, — сказала Элис уверенно. Она расположилась на нагретой солнцем гальке. — Если ты нальешь мне сотерна, я решу, что уже в раю.

— Это как раз то, что… — Вдруг Дандас резко оборвал себя, точно испугался, что язык выдаст его. — Это то, что я и собираюсь сейчас сделать, — закончил он фразу. — Солнечный свет, еда, красивое озеро, самая хорошенькая девушка, какую я когда‑либо видел…

— Да брось ты, — запротестовала Элис, — не такая уж я и хорошенькая.

— Дорогая, для меня ты безупречна. Маленькая и совершенная. Давай лучше поедим, а то я что‑то впадаю в лирику.

Дандас вынул из машины пакет с сэндвичами и вино. Отлично, подумала Элис, что уже минут пятнадцать как образ Феликса не всплывал у нее в голове. И когда‑нибудь она ему скажет: «Я лежала на берегу лесного озера с мужчиной, который меня страстно любил, и медленно, с удовольствием пила вино…»

— А что ты будешь делать, если я вдруг скажу, что не люблю тебя, Дандас? — спросила Элис с легкостью, когда ей показалось, что ему совершенно неважно, что она говорит.

Дандас посмотрел на нее абсолютно желтыми от солнца глазами. Да, глаза тигра, уныло подумала Элис.

— Я отвезу тебя на лодке и утоплю. А озеро очень глубокое. И холодное. — Он засмеялся. — Ну, давай поплывем, а то заснем здесь.

— А Камилла? — пробормотала Элис.

— А что Камилла?

— Мы должны поскорее увидеть ее.

— Ну, она подождет. Ожидание ей не повредит.

Дандас столкнул лодку в воду, Элис влезла в нее. Маленькая лодка закачалась. Дандас уверенно взялся за весла, они приятно шлепали по воде. Расстояние между ними и берегом быстро увеличивалось. Элис опустила руку в воду. Она и впрямь ледяная, будто отражающиеся в ней снежные вершины остудили ее.

— В самом центре глубина не измерялась.

— Это как раз там, где небо и горы? Но, когда мы подплывем, видение исчезнет?

— А ты наклонись и посмотри. Я перестану грести, а то рябь все портит. Посидим тихонько.

Вода успокоилась. Элис наклонилась, лодка тоже, а темно‑зеленая вода заволновалась.

И вдруг лодка наклонилась еще сильнее. Дандас едва не упал на Элис, и она по самые подмышки погрузилась в ледяную воду. Тяжело дыша и пытаясь выровнять лодку, Дандас втащил ее.

Элис упала на сиденье, мокрая и дрожащая. Лицо Дандаса усеяно каплями воды. Или пота? Его глаза совершенно почернели.

— Боже мой! Ты чуть не упала в воду, чуть не перевернула лодку! — Он протянул руки, точно хотел ее обнять. Его лицо казалось безумным.

— Но я не наклонялась, — сказала Элис. — Все произошло быстро, слишком быстро, чтобы испугаться. Не расстраивайся. Я умею плавать.

— Не в этой воде. Ты бы замерзла, не доплыв до берега.

— Но ты же здесь. И лодка. Какой ты глупый. Ты бы меня спас. Все в порядке. Но все равно темнеет. Поплыли к берегу.

Дандас взялся за весла. В его лице все еще не было ни единой кровинки.

— Так близко, — пробормотал он. — А ты как раз та женщина, которую я искал всю жизнь. — Он улыбнулся странной улыбкой. — Проклятье! — Казалось, он готов заплакать.

Глава 19

Похоже, мисс Уикс не было дома. И Камиллы тоже не было. Элис постучала и почувствовала, как дождь закапал на лицо. Она услышала мяуканье кота, еще раз дернула дверь. Заперта.

Последние лучи солнца затянулись тучами, и все потемнело.

А капли уже падали на шелестящие листья деревьев. Ветра не было, пальмы шуршали своими веерами, и этот шум был похож на шуршание юбок из тафты. Но это только шелест пальм, а вовсе не Камиллы, которая бежит открывать ей дверь.

Домик пуст. Никого, кроме кота. Итак, она вернулась к тому, с чего начала две недели назад. Все таинственно и мрачно.

Сзади послышались шаги, и Дандас встал рядом.

— Что, никого?

— Нет, даже света, только кот орет.

Во мраке Элис заметила, что он улыбается.

Особой улыбкой, не счастливой, но ироничной, почти садистской. Нет, это игра света. Она отодвинулась.

— Дандас…

— Ты в самом деле ожидала, что Камилла приедет? Пошли домой.

— Но… Но ведь телеграмма…

— Кто‑то пошутил. Разве ты не поняла с самого начала?

Она наблюдала за его странной пугающей улыбкой.

— Дандас, это ты ее послал? Он покачал головой.

— Нет, но я думаю, что выясню кто. Может, Маргарет. Может, ей кажется, что это веселая шутка. А ты не подозревала, что у нее есть чувство юмора? Неважно, мы ей потом выскажем.

Дандас взял ее за руку. Голос его был глубже обычного, мягче самого мягкого бархата. Он все еще улыбался.

— Должно быть, Маргарет. Она — единственная, кто может знать.

Элис попыталась вырваться, и ее сердце забилось.

— Знать что? — прошептала она.

— Чего ты боишься, любовь моя? Ты разве не знаешь, что я тебя обожаю? Пошли домой. Маргарет вообще ничего не знает, — усмехнулся он.

Наконец все неясные предчувствия и подозрения выкристаллизовались в смертельный страх. В голове беспорядочно мелькали фразы: «Интересно, правда ли то, что говорят о Дандасе», «Маргарет обожает своего отца», «Становится очень опасно», «Счет за нейлоновую красную ночную рубашку — четыре фунта четыре шиллинга…»

Но у нее хватило здравого смысла понять, что сейчас нельзя сопротивляться. Она может только надеяться на таинственного отправителя телеграммы (если это не Маргарет) и на то, что Дандас, несмотря на неуравновешенность, боготворит ее.

«Слепая дурочка!» — подумала Элис о себе. А она‑то думала…

«Глупый маленький ягненок», — сказал ей Феликс.

— Феликс, — прошептала она в отчаянии, будто его имя служило заклинанием.

Они уже сидели в машине, и Дандас подъехал к воротам своего дома. Фары высвечивали яркие головки георгинов.

Свет. Кто мог его включить? Дандас остановил машину и тихо сидел. Шторы на окнах были задернуты, но через щели пробивался свет. Темно‑красный фонарь заливал холл алым светом.

— Это не может быть Маргарет, — сказал Дандас. — Она уехала.

Элис почувствовала облегчение. Похоже, что освобождается от кошмара.

— Дандас…

— Это не может быть Камилла! — резко ответил он и выскочил из машины.

Элис поспешила за ним, хотя ноги ее дрожали. Она подоспела к входной двери, когда Дандас открыл ее и вошел.

Кто‑то внутри пел: «Ночь и день, и ты один…»

Любимая песня Камиллы. Она говорила, что пение — один из ее талантов. Это она!

— Камилла! — радостно закричала Элис и кинулась в прихожую.

Лестницу скрывал полумрак, потому что свет внизу не был включен. Кто‑то спускался вниз. Женщина. Она встала на границе тени и, засмеявшись, снова побежала наверх. Это Камилла. Элис разглядела серую шубку и светлые волосы. Странно же она себя ведет!

— Камилла? Идиотка! — Элис бросилась за ней.

— Стой! — резко велел Дандас и схватил ее. Она стала сопротивляться.

— Отпусти! Наверху Камилла. Она…

Но голос ее замер, когда она увидела совершенно белое лицо Дандаса.

Почему? Почему он в таком ужасе? Что он сделал, если так боится Камиллу? Прежде чем Элис поняла, что происходит, Дандас изо всей силы, которая таилась в его теле, втолкнул ее в гостиную.

Она споткнулась о ковер и едва не упала. Когда Элис выпрямилась, то увидела совершенно необычную картину: у холодного камина сидели две женщины и как будто разговаривали. Одна протянула к другой руку. И обе одеты в подвенечные платья, обе — в фате, которая тонким призрачным покрывалом спускается на плечи.

Элис прижала пальцы к глазам, затем опустила руки. Мираж? И Камилла на лестнице, и эти две замершие фигуры нереальны. Это фигуры дрезденского фарфора в полный рост.

Она вздрогнула от странного звука за спиной. Дандас что‑то выкрикнул, и вдруг лицо его опало. Он будто постарел. Уголки рта опустились. Он готов был зарыдать! Старик с жалобным выражением мальчика на лице. Затем спокойно — Элис испуганно наблюдала, что он будет делать, — шагнул в прихожую и закрыл за собой дверь. Тихий щелчок — он повернул ключ в замке. Элис не сразу поняла, что осталась с этими двумя странными невестами, беседа которых была прервана на полуслове. Он запер ее в своем музее. Элис подошла ближе и увидела: это манекены с длинными ресницами и ломкими черными волосами, как на витринах. Кто их принес сюда и зачем? Кто‑то хотел сыграть с Дандасом шутку. Но почему он до того испугался, что запер ее здесь и ушел? Элис уже не могла думать. Она смотрела только на фигуры невест. Конечно… Она понимала, что это те два подвенечных платья, что показывала ей Маргарет: белое атласное в стиле тридцатых годов и слегка выцветшее кружевное — мисс Дженнингс. Девушки, которая так и не стала невестой.

Камилла живо проболталась священнику о белом подвенечном платье. Так, может, и она была невестой? Была ли?

Элис сама в какое‑то глупое мгновение предполагала стать хозяйкой этого странного дома.

И вдруг с ужасающей ясностью Элис увидела всю историю целиком. Застывшие фигуры принадлежали этой комнате, как чаши, как серебро, поскольку эти женщины тоже сделали свой вклад. Конечно, мать Маргарет, соскользнувшая в трещину на леднике, начала, а мисс Дженнингс, которая никогда не надела обручального кольца, добавила, и Камилла с тысячью фунтов от кузины Мод тоже внесла — персидский ковер или пару подсвечников времен королевы Анны. Дандас собирал свои мрачные сувениры, потому что это — его болезнь. Он не мог выбрасывать вещи, даже те, которые способны уличить его: нейлоновую рубашку или замшевые туфли. Камилла, видимо, упаковала чемоданы перед тем, как уехать в Хокитику с Дандасом — получить деньги и, как она думала, выйти за него замуж. А он решился сохранить содержимое чемодана и пошел на совершенно абсурдный риск.

Что теперь будет с ней? Элис, в отличие от мисс Дженнингс и Камиллы, пойдет дальше и наденет обручальное кольцо. Все законно. Когда Дандас думал, что у нее шесть братьев, он настаивал на ее отъезде, а когда обнаружил, что она — единственный ребенок богатых родителей, находящихся на безопасном расстоянии, — все переменилось. Она вспомнила обволакивающую теплоту ночи, когда он попросил ее выйти за него замуж, доброту, показавшуюся ей искренней и бескорыстной. И задрожала.

В любой момент Дандас снова может войти, и ей не будет пощады. Для него слишком опасно тянуть дальше. Элис понимала, что совершила, и не могла ожидать, что он оставит ее в живых.

И вдруг кто‑то засмеялся у нее над головой. Смех Камиллы… Она не уверена. Но она узнала голос Дандаса, который протестовал:

— Тише, пожалуйста, тише! — И голос перешел в агонизирующий шепот. Потом резко хлопнула входная дверь, зашумела отъезжающая машина. А потом шаги наверху. Вдруг кто‑то побежал вниз по лестнице… Ближе…

Элис очнулась и прыгнула к куклам. Эта комната — на нижнем этаже, слава Богу, она может убежать и скрыться в кустах, попытаться как можно ближе подойти к отелю.

Но окно было заперто. Стоя на коленях, Элис отчаянно пыталась справиться со старомодными шпингалетами. Наконец они подались. Она толкнула раму, и тут дверь позади нее открылась. Элис уже готова была выпрыгнуть из окна, но замерла, как вор, пойманный на месте преступления.

— Маленькая Элис! Глупый маленький ягненок. Ну, ты видишь — овце понадобилось влезть в волчью шкуру, чтобы тебя спасти.

Элис повернулась. Феликс. Тонкое интеллигентное лицо. Взлохмаченные волосы. Но Феликс в Австралии! Нет, он не мог ее оставить. Не мог…

— Феликс! Не могу без тебя. Без тебя нет смысла… — И ее голос затих, когда она грациозно опустилась на кушетку, покрытую гобеленом, затканным огромными розами розового цвета.

Глава 20

Как ни странно, она слышала и голос мисс Уикс.

— Бедняжка. Как не стыдно напугать ее так!

— Все в порядке. Она крепкая, наша маленькая Элис. — Это был веселый голос Феликса.

Она не потеряла сознания, и ей показалось, было что‑то такое, что помогло ей осознать присутствие Феликса и отгородиться от ужаса это. У мисс Уикс на голове виднелось что‑то желтое; ее проницательные глаза моргали, кончик носа трепетал. Она была в шубе…

Элис вдруг поняла.

— Так это были вы! — воскликнула она, указывая на шубку и полусползший парик. Потом ее голос стал печальным. — Значит, это вовсе не Камилла.

Феликс сел рядом и положил тонкую нервную руку на ее плечо.

— Похоже, Камиллы больше никогда не будет. — И, не давая времени подумать, он добавил:

— Прости этих ужасных дам. — Он указал на манекены. — Вышло очень удачно. Нам не хотелось, чтобы тебя включили в экспозицию мадам Тюссо. Но ты так глупо вела себя, что могла бы добиться этого.

Элис осмотрелась.

— А где Дандас?

— Я думаю, на леднике. Разве ты не слышала шум машины? Он выскочил и убежал, как черт от ладана.

Во рту Элис пересохло. Она почувствовала тошноту.

— Но почему ледник? Он… Феликс спокойно ответил:

— Я позвонил в отель, и они послали пару проводников. Но я думаю, что они опоздают. Давайте надеяться, что так и будет.

Элис видела темные фигурки, скользящие на льду, исчезающие за острыми скалами, снова появляющиеся, похожие на мух, ползущие все выше — к глубоким трещинам.

— А Камилла? — прошептала она.

— Она никогда не уезжала в Австралию. Она не ездила никуда дальше Хокитики в машине Дандаса Хилла, чтобы получить деньги по чеку. В банке ее запомнили, потому что она хотела получить сразу все деньги. И после этого никто ее больше не видел.

— Она так и не купила шарики от моли, — глупо сказала Элис. — Для шубы. — Она устало закрыла глаза. — Дандас так и отослал ее шубу.

— Он вообще ничего не отослал. И не собирался. Куда? Ему не повезло, что ты появилась в коттедже сразу после Камиллы. У него не было времени что‑то сделать. Он хотел несколько дней подумать, что уничтожить, а что сохранить. Но ты нарушила его планы. Он пытался выкурить тебя из домика. Но ты же упрямая. Ты в него вцепилась, в этот домик. Первая твоя глупость. Но потом он узнал, что у тебя богатая семья далеко отсюда, и решил — удача! Старый Дандас снова встанет на ноги! Удача, потому что ты чуть не погибла от ветки дерева в бурю.

Элис вспомнила дверь домика за своей спиной в темноте.

— Ты хочешь сказать, что это не было случайностью?

Глаза Феликса холодно блеснули.

— И ты все‑таки уехал, оставил меня?

— Дорогая, в тот момент, когда я услышал, что ты дала слово мистеру Хиллу, я понял, что ты — в абсолютной безопасности. Во всяком случае, пока не умрут твои родители. Особенно когда я уразумел, что он страстно увлечен тобой. Но, как видишь, я все же не уехал. И очень кстати: ты увезла мистера Хилла в Хокитику, очистив сцену для нас с мисс Уикс. А мы провели свое расследование.

Элис попыталась улыбнуться.

— Он с ума по мне сходил. И если бы он не… — Она остановилась — еще озарение — увидела его поспешную попытку окунуть ее в озеро. Он как сумасшедший набросился на нее, но раньше ему не приходилось убивать женщину, которая ему нравилась.

— Феликс, ты так и не нашел Камиллу?

— Нет, — ответил он, запнувшись и не желая, чтобы она осознала весь ужас случившегося.

— Тогда я знаю, где она. Прямо в центре озера, там, где вода как бы ловит солнце. Она похожа на блестящее голубое зеркало. И я рада, что именно там Камилла ушла в голубую вечность.

Она услышала снова агонизирующий умоляющий голос Дандаса:

— Тише, пожалуйста, тише! — Он не мог вынести крик Камиллы и сжимал ее горло пальцами, опуская все глубже в воду.

Феликс прижал Элис к себе.

— О, моя драгоценная маленькая Элис. Удивительная, ненормальная и очень смелая дурочка.

Теперь можно было обо всем забыть в крепких объятиях Феликса. Она уткнулась лицом в его твидовый пиджак, мечтая сохранить очарование этого мига.

— Мы уезжаем отсюда, — слышала она голос Феликса. — Я попросил Камиллу пригласить тебя, чтобы увидеть. Я хотел убедиться, что ты можешь обходиться без помощи. И должен был дать тебе время, чтобы ты в этом убедилась сама. Ладно, черт побери, тебе придется выходить замуж за бедняка.

— Попробуй только остановить меня! — сказала Элис сияя.

Потом снова вздохнула — нахлынули воспоминания.

— Феликс, мы не должны спускать глаз с Маргарет. Бедная девочка, она подозревала это. Она грубила мне, надеясь, что я уеду. Камилла писала, что Маргарет обожает отца. Она пыталась ни на что не обращать внимания, но когда она узнала, что я остаюсь, то показала мне все — и нейлоновую ночную рубашку Камиллы, и свадебные платья. Она могла их и не показывать. А что Дандас сжег той ночью, когда я болела, не знаю.

— Перестань об этом думать! — Он поцеловал ее в губы.

Элис краем глаза заметила мисс Уикс, которая спокойно раздевала манекены.

— О, мисс Уикс. Я… Мы забыли, что вы здесь.

— Не обращайте на меня внимания, дорогая. Я слепа и глуха. Надо этих дам оттащить обратно в магазин в Хокитику. Мы их взяли взаймы. Мистер Додсуорт все устроил — целую ночь проездил за ними и привез вовремя. А что касается телеграммы, это я придумала. У меня было чувство, что вы можете перепугаться в Хокитике и сбежать. И вас трудно было бы обвинить. А мы хотели, чтобы вы вернулись. — Она заморгала понимающими глазами. — Так ведь, Додсуорт?

— Не будьте банальной. Это недостойно такой тонкой натуры, как вы. У нее талант. Ты слышала, Элис, как она мастерски спела песню Камиллы? И всего после одной репетиции!

Мисс Уикс порозовела от удовольствия, ее ноздри затрепетали.

— А почему бы не пойти ко мне и не выпить по чашке хорошего чая?