Удивительная история информатики и автоматики

О слове «информатика»

В начале 1960-х годов американский программист Уолтер Бауэр с несколькими коллегами решили создать собственную компанию по разработке программного обеспечения. Разумеется, немедленно встал вопрос о ее названии. Поскольку программы работают с данными (по-английски data), в первую очередь вспомнилось слово Datamatics (в том, что название должно заканчиваться греческим суффиксом — atics, имеющим значение «наука о…», никто не сомневался). Однако зарегистрировать его Бауэру не удалось, поскольку оно уже было использовано фирмами Raytheon и Honeywell, выпускавшими компьютер Datamatic юоо.

Разочарование было недолгим, и следующий вариант был принят с восторгом. Слово informatics понравилось всем, и название без промедления было зарегистрировано. Правда, о том, кто же именно предложил его, компаньоны спорят до сих пор.

В это же время во Франции возникла другая программистская фирма, Societe pour L’Informatique et Applique (SIA), основанная одним из первых французских программистов Филиппом Дрейфусом. Очень быстро слово I’lnformatique обрело популярность и в значении «наука об обработке информации с помощью электронных вычислительных машин», получив одобрение Французской академии, было официально включено в словарь современного французского языка. В формах informatik, informatica, информатика и др. оно вскоре вошло во все европейские языки.

А вот в США дело обстояло совершенно по-иному. Фирма Informatics на протяжении многих лет успешно отстаивала свои права на зарегистрированную торговую марку. Однажды за разрешением использовать слово к Бауэру обратились представители крупнейшего американского профессионального общества ACM (Association for Computing Machinery), которое решило изменить свое название на Society for Informatics («Общество информатики»). Предложение было очень лестным, но, посоветовавшись с юристами, Бауэр отклонил его — название фирмы является неотъемлемой частью ее активов, и его изменение грозило принести акционерам значительные убытки.

Свое старое название ACM сохранило до сегодняшнего дня, а наука, изучаемая нами как информатика, в США носит название Computer Science.

Между прочим, когда несколько лет спустя Бауэр и Дрейфус встретились в Париже и разговорились, то выяснили, что они оба придумали новое слово одновременно — в марте 1962 года.

К вопросу об алгоритмах

В любом учебнике информатики можно прочитать о том, что слово алгоритм происходит от имени великого среднеазиатского ученого Мухаммеда ибн Муса аль-Хорезми, жившего в первой половине IX века (точные годы его жизни неизвестны, но считается, что он родился около 780 года, а умер около 850 года). Аль-Хорезми означает «родом из Хорезма» (Хорезм — историческая область на территории современного Узбекистана, центром которой является древний город Хива).

Около 825 года аль-Хорезми написал сочинение, в котором впервые дал описание придуманной в Индии позиционной десятичной системы счисления. К сожалению, арабский оригинал его книги не сохранился, так что ее название нам неизвестно. Аль-Хорезми сформулировал правила вычислений в новой системе и, вероятно, впервые использовал цифру «о» для обозначения пропущенной позиции в записи числа (ее индийское название арабы перевели как as-sifr или просто sifr, отсюда такие слова, как цифра и шифр). Приблизительно в это же время индийские цифры начали применять и другие арабские ученые.

В первой половине XII века книга аль-Хорезми в латинском переводе проникла в Европу. Переводчик, имя которого до нас не дошло, дал ей название «Algoritmi de numero Indorum» («Индийское искусство счета, сочинение аль-Хорезми»).

Таким образом, латинизированное имя арабского ученого было вынесено в заглавие книги, — и сегодня ни у кого нет сомнений, что слово алгоритм попало в европейские языки именно благодаря этому сочинению. Однако вопрос о его смысле длительное время вызывал ожесточенные споры. На протяжении многих веков происхождению слова давались самые разные объяснения.

Одни выводили algorism из греческих algiros («больной») и arithmos («число»). Из такого объяснения не очень ясно, почему числа вдруг «заболели». Или же тогда больными считались люди, имеющие несчастье заниматься вычислениями? Свое объяснение предлагала и знаменитая энциклопедия Брокгауза и Ефрона (1890–1907 годы): алгорифм (кстати, до революции использовалось написание алгоритм, через «фиту») — «от арабского слова Аль-Горетм, т. е. корень». Разумеется, эти объяснения вряд ли можно счесть убедительными.

Заметим, кстати, что такого рода языковые упражнения могут приводить к самым произвольным и нелепым выводам. Так, в начале XIX века санкт-петербургский профессор Я. В. Толмачев, стараясь доказать исконно русское происхождение некоторых слов, производил слово кабинет не от французского cabinet, а от фразы «как бы нет». В самом деле, писал он, человек заходит в кабинет и исчезает с наших глаз — его «как бы нет». Остается непонятным, почему так толковался именно кабинет, ведь точно так же мы не видим человека, заходящего, к примеру, в сарай… Еще более курьезным было объяснение слова республика. Согласно Толмачеву, кровожадные низвергатели тронов кричали: «Режь публику!» — откуда и произошло наименование республиканской формы.

Упомянутый выше перевод сочинения аль-Хорезми стал первой ласточкой, и в течение нескольких следующих столетий появилось множество других трудов, посвященных все тому же вопросу — обучению искусству счета с помощью цифр. И все они в названии имели слово algoritmi или algorismi.

Про аль-Хорезми позднейшие авторы ничего не знали, но поскольку первый перевод книги начинается словами: «Dixit algorizmi:…» («Аль-Хорезми говорил:…»), все еще связывали это слово с именем конкретного человека.

Очень распространенной была версия о греческом происхождении книги. В англо-норманнской рукописи XIII века, написанной в стихах, читаем:

Около 1250 года английский астроном и математик Иоанн Сакробоско написал труд по арифметике «Algorismus vulgaris», на столетия ставший основным учебником по вычислениям в десятичной позиционной системе счисления во многих европейских университетах. Во введении Сакробоско назвал автором науки о счете мудреца по имени Алгус (Algus). А в популярной средневековой поэме «Роман о розе» (1275–1280 годы) Жана де Мена «греческий философ Алгус» ставится в один ряд с Платоном, Аристотелем, Евклидом и Птолемеем! Встречался также вариант написания имени Аргус (Argus). И хотя согласно древнегреческой мифологии корабль «Арго» был построен Ясоном, именно этому Аргусу приписывалось строительство корабля.

Более того, «мастер Аргус» (или Алгус) стал в средневековой литературе олицетворением счетного искусства. И в уже упоминавшемся «Романе о Розе», и в известной итальянской поэме «Цветок», написанной Дуранте, имеются фрагменты, в которых говорится, что даже «mestre Argus» не сумеет подсчитать, сколько раз ссорятся и мирятся влюбленные. Великий английский поэт Джефри Чосер в поэме «Книга герцогини» (1369 год) писал, что даже «славный счетчик Аргус» (noble countour Argus) не сможет счесть чудовищ, явившихся в кошмарных видениях герою.

Впрочем, греческая версия была не единственной. Мифический Алгор (Algor) именовался то королем Кастилии (Rex quodam Castelliae), то индийским королем, то арабским мудрецом (philosophus Algus nomine Arabicus).

Однако со временем такие объяснения все менее занимали математиков, и слово algorism (или algorismus), неизменно присутствовавшее в названиях математических сочинений, обрело значение способа выполнения арифметических действий посредством арабских цифр, т. е. на бумаге, без использования счетной доски — абака. Именно в таком значении оно вошло во многие европейские языки. Например, с пометкой «устаревшее» оно присутствует в общепризнанном словаре английского языка «Webster’s New World Dictionary», изданном в 1957 году.

Алгоритм — это искусство счета с помощью цифр, но поначалу слово цифра относилось только к нулю. Знаменитый французский трувер Готье де Куэнси около 1200 года в одном из стихотворений использовал сочетание algorismus-cipher (которое означало цифру «о») как метафору для характеристики абсолютно никчемного человека. Очевидно, понимание такого образа требовало соответствующей подготовки слушателей, а это означает, что новая система счисления уже была им достаточно хорошо известна.

Многие века абак был фактически единственным средством для практических вычислений, им пользовались все — и купцы, и менялы, и ученые. Достоинства вычислений на счетной доске разъяснял в своих сочинениях такой выдающийся мыслитель, как Герберт Аврилакский, ставший в 999 году папой римским под именем Сильвестра II. Новое с огромным трудом пробивало себе дорогу, и в историю математики вошло упорное противостояние лагерей абацистов (сторонников производства арифметических вычислений исключительно при помощи абака) и алгорисмиков, которые пропагандировали использование для вычислений арабских цифр. Интересно, что известный французский математик Никола Шюке в реестр налогоплательщиков города Лиона был вписан как алгорисмик (algoriste).

Но прошло не одно столетие, прежде чем новый способ счета окончательно утвердился, — столько времени потребовалось, чтобы выработать общепризнанные обозначения, усовершенствовать и приспособить к записи на бумаге методы вычислений. В Западной Европе учителей арифметики вплоть до XVII века продолжали называть магистрами абака — как, например, математика Никколо Тарталью.

Итак, сочинения по искусству счета назывались алгоритмами. Из многих сотен можно выделить и такие необычные, как написанный в стихах трактат «Carmen de Algorismo» (латинское carmen и означает «стихи») Александра де Вилла Деи или учебник венского астронома и математика Георга Пурбаха «Opus algorismi jocundissimi» («Веселейшее сочинение по алгоритму»).

Однако постепенно значение слова расширялось. Ученые начинали применять его не только к сугубо вычислительным, но и к другим математическим процедурам. Например, около 1360 года французский философ Николай Орем написал математический трактат «Algorismus proportionum» («Вычисление пропорций»), в котором впервые использовал степени с дробными показателями и фактически вплотную подошел к идее логарифмов. Когда же на смену абаку пришел так называемый счет на линиях, многочисленные руководства по нему стали называть «Algorithmus linealis» («Правила счета на линиях»).

Можно обратить внимание на то, что первоначальная форма algorismi спустя какое-то время потеряла последнюю букву, и слово приобрело более удобное для европейского произношения вид algorism. Позднее и оно, в свою очередь, подверглось искажению, скорее всего, по аналогии со словом arithmetic.

В 1684 году Г. В. Лейбниц в сочинении «Nova Methodus pro maximis et minimis, itemque tangentibus…» впервые использовал слово алгоритм (algorithmo) в еще более широком смысле: как систематический способ решения проблем дифференциального исчисления.

В XVIII веке в одном из германских математических словарей, «Vollstandiges mathematisches Lexicon» (изданном в Лейпциге в 1747 году), термин algorithmus все еще объясняется как понятие о четырех арифметических операциях. Но такое значение не было единственным, ведь терминология математической науки в те времена еще только формировалась. В частности, выражение algorithmus infinitesimalis применялось к способам выполнения действий с бесконечно малыми величинами. Пользовался словом алгоритм и Леонард Эйлер, одна из работ которого так и называется — «Использование нового алгоритма для решения проблемы Пелля» («De usu novi algorithmi in problemate Pelliano solvendo»). Мы видим, что понимание Эйлером алгоритма как синонима способа решения задачи уже очень близко к современному.

Однако потребовалось еще почти два столетия, чтобы все старинные значения слова вышли из употребления. Этот процесс можно проследить на примере проникновения слова алгоритм в русский язык.

Историки датируют 1691 годом один из списков древнерусского учебника арифметики, известного как «Счетная мудрость». Это сочинение известно во многих вариантах (самые ранние из них почти на сто лет старше) и восходит к еще более древним рукописям XVI века. По ним можно проследить, как знание арабских цифр и правил действий с ними постепенно распространялось на Руси. Полное название этого учебника — «Сия книга, глаголемая по еллински и по гречески «арифметика», а по немецки «алгоризма», а по русски «цифирная счетная мудрость»».

Таким образом, слово алгоритм понималось первыми русскими математиками так же, как и в Западной Европе. Однако его не было ни в знаменитом словаре В. И. Даля (1863–1866 годы), ни — спустя сто лет — в «Толковом словаре русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова (1935 год). Зато слово алгорифм можно найти и в популярном дореволюционном Энциклопедическом словаре братьев Гранат (1891–1903 годы), и в первом издании (1926 год) Большой советской энциклопедии (БСЭ). И там, и там оно трактуется одинаково — как правило, по которому выполняется то или иное из четырех арифметических действий в десятичной системе счисления. Однако к началу XX века для математиков слово алгоритм уже означало любой арифметический или алгебраический процесс, выполняемый по строго определенным правилам.

Алгоритмы становились предметом все более пристального внимания ученых, и постепенно это понятие заняло одно из центральных мест в современной математике. Что же касается людей, от математики далеких, то к началу 1940-х годов это слово они могли услышать разве что во время учебы в школе в сочетании «алгоритм Евклида». Несмотря на это, алгоритм все еще воспринимался как термин сугубо специальный, что подтверждается отсутствием соответствующих статей в менее объемных изданиях. В частности, его нет даже в десятитомной Малой советской энциклопедии (1957 год), не говоря уже об однотомных энциклопедических словарях. Но зато спустя десять лет, в третьем издании БСЭ (1969 год) алгоритм уже характеризуется как одна из основных категорий математики, «не обладающих формальным определением в терминах более простых понятий и абстрагируемых непосредственно из опыта».

Как мы видим, за сорок лет алгоритм превратился в одно из ключевых понятий математики, и признанием этого стало включение слова не только в энциклопедии, но и в толковые словари. Например, оно присутствует в «Малом академическом словаре русского языка» (1981 год) — именно как термин из области математики.

Одновременно с развитием понятия алгоритма постепенно происходила и его экспансия из чистой математики в другие сферы. И начало ей положило появление компьютеров, благодаря которому слово алгоритм обрело новую жизнь. Вообще можно сказать, что его сегодняшняя известность напрямую связана со степенью распространения компьютеров. Например, в третьем томе «Детской энциклопедии» (1959 год) о вычислительных машинах говорится немало, но они еще не стали чем-то привычным и воспринимаются скорее как некий атрибут светлого, но достаточно далекого будущего. Соответственно и алгоритмы ни разу не упоминаются на ее страницах. Но уже в начале 70-х годов прошлого столетия, когда компьютеры перестали быть экзотической диковинкой, слово алгоритм стремительно входит в обиход. Это чутко фиксируют энциклопедические издания. В «Энциклопедии кибернетики» (1974 год) в статье «Алгоритм» он уже связывается с реализацией расчетов на вычислительных машинах, а в «Советской военной энциклопедии (1976 год) даже появляется отдельная статья «Алгоритм решения задачи на ЭВМ».

За последние полтора-два десятилетия компьютер стал неотъемлемым атрибутом нашей жизни, компьютерная лексика становится все более привычной. Слово алгоритм в наши дни известно, вероятно, каждому. Оно уверенно шагнуло даже в разговорную речь, и сегодня мы нередко встречаем в газетах и слышим в выступлениях политиков выражения вроде «алгоритм поведения», «алгоритм успеха» (а кто-то даже употребил выражение «алгоритм предательства»!). Академик Н. Н. Моисеев назвал свою книгу «Алгоритмы развития», а известный врач Н. М. Амосов — «Алгоритм здоровья». А это означает, что слово живет, приобретая все новые значения и смысловые оттенки.

От календаря к компьютеру

Человек придумал цифры для того, чтобы считать и вычислять. Но на протяжении многих веков потребности в вычислениях ограничивались в основном подсчетом — т. е. определением числа единиц какого-либо объекта, будь то количество овец в стаде или монет в казне. Вероятно, единственными людьми, которые на самом деле покрывали бумагу (точнее, поскольку бумагу еще не изобрели, свитки папируса, куски пергамента или восковые дощечки) рядами цифр, были астрономы Древнего мира. А в середине первого тысячелетия нашей эры — после распространения христианства в Европе — одной из самых важных задач астрономии стало вычисление точной даты празднования Пасхи.

Искусство ее вычисления столетиями оставалось центральной проблемой математики и астрономии. Оно получило название компут (computus, от латинского computare — «вычислять»). Люди, занимавшиеся компутом, назывались… Нет, не компутерами, а компутистами.

Латынь в Средние века была широко распространенным языком, на котором разговаривали придворные и сочинялись ученые трактаты. Постепенно слово comput, видоизменяясь, проникало и в другие европейские языки, в том числе в английский. В 1646 году известный английский врач и ученый-энциклопедист Томас Браун в сочинении «Pseudodoxia epidemica» впервые использовал слово computer для обозначения человека, профессионально занимающегося пасхальными вычислениями (таким образом, оно заменило латинское computiste).

Слово прижилось, поскольку оно отвечало потребностям времени. Действительно, по сравнению с античностью жизнь общества неимоверно усложнилась. Бурно развивались торговля, промышленность, мореплавание, картография, физика и другие науки. Везде надо было проводить вычисления, но, к сожалению, искусство счета не было общим достоянием. Хотя в школах и университетах обучали вести вычисления на бумаге с использованием арабских цифр, но в основном ограничивались умением складывать и вычитать. Умножение же и особенно деление были известны (и доступны) далеко не каждому. В подтверждение можно привести, например, такой факт. Известный английский мемуарист Сэмюэл Пепис, начавший работать клерком Адмиралтейства, 4 июля 1662 года записал в своем дневнике: «…я пытаюсь изучить математику (прежде всего стараюсь выучить таблицу умножения)». То, что Пепис, окончивший Кембриджский университет, не умел ни умножать, ни делить, ярко характеризует уровень математического образования эпохи.

Поэтому во многих европейских странах начиная с XV века сформировалось сословие мастеров счета. Были они (правда, несколько позже) и в России. Вспомним бессмертную комедию Д. И. Фонвизина «Недоросль» (1782 год), один из персонажей которой, отставной солдат Цыфиркин, так говорит о себе: «Малу толику арихметике маракую, так питаюсь, у счетных дел. Не всякому открыл Господь науку: так кто сам не смыслит, меня нанимает то счетец поверить, то итоги подвести. Тем и питаюсь: праздно жить не люблю».

До середины XVIII века мастера счета, подобно Цыфиркину, в основном перебивались случайными заказами. Но в 1767 году в Англии вышел первый выпуск ставшего впоследствии ежегодным «Морского альманаха» («Nautical Almanac»). Основным предназначением издания было помочь морякам определять долготу в открытом море, поэтому альманах содержал различные астрономические таблицы (в первую очередь лунные расстояния с интервалом в три часа на каждые сутки года). Для расчета таблиц по всей стране нанимались квалифицированные вычислители, выполнявшие свою работу на дому, причем каждый из них производил полный набор расчетов на определенный период времени. Из сохранившихся списков следует, что первой женщиной-компьютером, привлеченной для выполнения счетных работ, стала некая Мэри Эдвардс. Организатором работ и редактором альманаха был королевский астроном Невил Маскелин.

После этого различные схемы организации вычислительных работ с помощью коллектива людей применялись во многих странах в течение почти 200 лет. История знает такие масштабные проекты использования людей-компьютеров, как предложенный в 1922 году кембриджским математиком Льюисом Ричардсоном план задействовать одновременно 64 000 (!) счетчиков в разных странах для расчета прогноза погоды. Компьютеры вели свои расчеты на бумаге, а ближе к концу XIX века впервые стали использовать арифмометры. Для того, чтобы отличить «счетные машины» от «счетных людей», различные устройства для механизации счета стали называть калькуляторами (calculator) или вычислительными машинами (computing machine).

Своего расцвета профессия компьютера достигла в 1930-1940-е годы. В это время была особенно велика потребность в различных таблицах — математических, астрономических, баллистических, навигационных и других. Для их составления требовалось производить огромный объем вычислений, и количество людей, вовлеченных в эту деятельность, исчислялось тысячами. В штатном расписании научных организаций и фирм значились такие должности, как «младший компьютер», «помощник компьютера», «компьютер» и «старший компьютер». Например, известный американский ученый в области вычислительной техники Герберт Грош, начавший свой трудовой путь в 1935 году именно с должности компьютера, в последние годы жизни в шутку называл себя «самым старым компьютером на Земле».

Когда в середине 1940-х годов стали появляться первые электронные вычислительные машины, их воспринимали всего лишь как большие и очень быстрые арифмометры, способные с огромной скоростью производить вычисления. Они должны были заменить на этой работе людей-компьютеров и, естественно, также получили это наименование. Чтобы избежать терминологической путаницы, в 1945 ^Г°ДУ знаменитый компьютерный пионер, создатель серии релейных электромеханических машин Джорж Стибиц, предложил сохранить названия калькулятор и вычислительная машина за простыми механизмами, способными выполнять за один раз одну из четырех арифметических операции над парой чисел, а словом компьютер называть машины, «способные автоматически выполнять последовательности таких операций и сохранять промежуточные результаты». Людей, которые работают на таких машинах, Стибиц предложил называть операторами (operator).

Действительно, терминология еще только формировалась. Первая механическая вычислительная машина Mark I, построенная Говардом Айкеном в 1944 году, официально называлась ASCC (Automatic Sequence Controlled Calculator) — т. e. калькулятор, а не компьютер. Название знаменитого ENIAC (первая электронная вычислительная машина, построенная в США в 1946 году) было аббревиатурой слов Electronic Numerical Integrator and Computer. Первая в Европе электронная вычислительная машина, построенная в Англии в 1949 году, называлась EDSAC (Electronic Delay Storage Automatic Calculator). А вот великий английский математик Алан Тьюринг свой проект вычислительной машины назвал АСЕ (Automatic Computing Engine). Слово engine — «устройство, машина» — явно отсылало к знаменитой аналитической машине (analytical engine) его не менее великого соотечественника Чарльза Бэббиджа. Таким образом, слово computer далеко не сразу прижилось даже в США и Англии. Окончательно это произошло только в первой половине 1950-х годов.

Тем не менее, в итоге действительно утвердились наименования, предложенные Джорджем Стибицем.

Например, когда на смену механическим арифмометрам пришли первые электромеханические (в начале 1950-х годов), а затем электронные настольные вычислительные устройства (в начале 1960-х), они также стали называться калькуляторами. Это слово используется и сегодня, хотя нынешние калькуляторы стали уже совершенно иными.

Еще более долгим оказался путь к признанию слова в других странах. В СССР с начала 1950-х годов поначалу утвердилось название электронная счетная машина (об этом напоминают названия первых советских машин — МЭСМ и БЭСММ). однако вскоре ему на смену пришло другое — электронная вычислительная машина (ЭВМ). Калькулятор по-немецки — Rechenmaschine (вычислительная машина). Поэтому для обозначения электронных вычислительных машин в Германии использовали термины Elektronenrechner, Rechenautomat или просто Rechner. Во Франции компьютер долго называли calculateur, а в Италии — calcolatore, причем оба этих слова первоначально обозначали людей, производящих вычисления. И только в последние три десятилетия слово компьютер во всех языках практически вытеснило все синонимы.

Компьютеры: долгий путь к признанию

Сегодня, когда компьютеры окружают нас со всех сторон, очень легко выступать, по выражению Бориса Пастернака, в качестве «пророка, предсказывающего назад», и рассуждать об их выдающейся роли в жизни человеческого общества. На самом деле шестьдесят лет назад, когда появились первые электронные вычислительные машины, мало кто предсказывал им блестящее будущее. Пишущим на компьютерные темы сегодня легко упрекать тех или иных выдающихся людей прошлого в недальновидности, — но ведь, по словам другого поэта, «большое видится на расстояньи»…

Например, в прессе часто цитируют сказанные в конце 1940-х годов слова президента компании IBM Томаса Ватсона-старшего, — о том, что на мировом рынке есть место не более чем для пяти компьютеров. Звучит эта фраза действительно шокирующе. Однако, если разобраться, то окажется, что все обстоит отнюдь не так драматично. Ватсон был гениальным бизнесменом и организатором, за несколько десятилетий превратившим почти разорившуюся фирму в мирового лидера в области производства механических счетно-перфорационных машин и оборудования (табуляторы, перфораторы, сортировщики перфокарт и т. д.). Этот человек обладал феноменальным чутьем на все новое, сулящее успех, и при этом едва ли не лучше любого из современников понимал истинные потребности человечества в вычислительных мощностях. Но в то же время он мыслил вполне прагматично, и в первую очередь учитывал интересы своего дела, а не развития абстрактных научных или технических идей.

В середине 1940-х годов рыночные перспективы электронных компьютеров были в лучшем случае туманными. А компания IBM уже выпускала огромную номенклатуру электромеханических машин и оборудования для автоматизации вычислений. Ломать всю сложившуюся систему разработок и производства, бросаться с головой в омут новых и непроверенных электронных технологий было слишком рискованно. И в то время, когда многие разработчики и фирмы, сделавшие ставку на создание электронных машин, старались выпутаться из паутины технических и финансовых проблем, IBM никуда не спешила: фирма постепенно, шаг за шагом, совершенствовала свои разработки, последовательно заменяя в вычислительных машинах механические узлы и устройства электронными. Архитектура машин совершенствовалась, но идеология обработки данных при этом не менялась, сохранялась преемственность и — самое главное — клиенты компании не теряли привычную для себя среду. И одновременно накапливался серьезный задел на будущее.

Правильность выбранной IBM стратегии обнаружилась достаточно быстро. Когда в начале 1950-х годов в США стал формироваться компьютерный рынок, компания моментально вышла на него с новыми и оригинальными, но при этом уже обкатанными разработками и технологиями. Уже к концу десятилетия компания IBM настолько доминировала на этом рынке, что ее называли «Белоснежкой» — в противоположность «семи гномам» (под этим ироническим названием объединяли семь других компаний — разработчиков компьютеров).

Столь же часто, как Томаса Ватсона, цитируют журналисты и другого человека — знаменитого создателя вычислительной машины Mark I Говарда Айкена. Из одной популярной статьи в другую кочует история о том, как он заявил в 1948 году, что для удовлетворения всех вычислительных потребностей Америке достаточно иметь пять-шесть компьютеров. Эти слова приводят в качестве яркого примера «научной близорукости», свойственной иногда даже самым выдающимся ученым.

В действительности же все опять-таки обстояло не совсем так. Как-то раз на одном из многочисленных в те годы совещаний рассматривалось несколько проектов новых компьютеров. Их архитектуры были достаточно похожи друг на друга, и Айкен высказал сомнение в целесообразности финансирования всех этих разработок. Его мысль заключалась в том, что надо сначала четко понять достоинства и недостатки уже построенных аналогичных машин (а их и было пять-шесть штук), а уже потом расходовать огромные средства на новые.

В словах Айкена, кроме того, был еще один аспект, который сегодня может уловить только историк.

На самом деле его крайне беспокоил вопрос о том, как подготовить достаточное число квалифицированных программистов, которые смогли бы обеспечить компьютеры постоянной загрузкой. Он видел, что даже в то время, когда реально работали всего лишь две-три вычислительные машины, проблема программирования для них стояла крайне остро. Каждый компьютер обслуживали как минимум десяток людей, писавших программы. Если учесть, что программированием тогда занимались только математики высокой квалификации (которых никогда не бывает много), то озабоченность Айкена, связанная с дальнейшим увеличением числа компьютеров, становится вполне понятной. (Разумеется, надо помнить, что программировали тогда в машинных кодах, и процесс отладки был крайне сложным и длительным. Никто, и Айкен здесь не исключение, не мог предположить, что в недалеком будущем появятся языки программирования высокого уровня и программирование из доступного только избранным искусства превратится в массовую профессию).

Означают ли приведенные выше примеры, что на самом деле никакой недооценки возможностей компьютеров не было изначально, а их значение было сразу осознано? Разумеется, нет. Путь компьютеров к признанию был достаточно труден.

Выдающийся российский математик академик М. А. Лаврентьев в своих воспоминаниях рассказывает о том, какое сопротивление встречала идея автоматизации вычислений. Еще в 1935 году в Москве, в Математическом институте имени В. А. Стеклова, была создана «вычислительная ячейка» (лаборатория), которая выполняла заказы на производство крупных расчетов. В ней работали математики (вычислители), вооруженные карандашом, бумагой и настольными арифмометрами. Постепенно заказов становилось все больше, и к 1947 году из двух комнат секция распространилась на целый этаж и занимала более половины всей площади института. Дальше расти было некуда. И кроме того, масштаб задач стал таким, что люди с ними уже не справлялись.

Казалось бы, появление ЭВМ должно было обрадовать математиков, освобождаемых от рутинной и нудной работы. Однако на самом деле среди них произошел раскол. Большинство считали ЭВМ бесперспективной, сугубо рекламной затеей и предлагали не тратить на нее время и средства, а вместо этого увеличивать производство привычных аналоговых и механических счетных машин. Собственно говоря, знаменитый Институт точной механики и вычислительной техники (ИТМ и ВТ), в котором впоследствии разрабатывались все самые мощные советские суперкомпьютеры, был создан в 1948 году именно для этого. Основными направлениями его деятельности были разработка беспроводных систем управления и моделирование полета стратегических ракет, вычисление баллистических таблиц для средств противовоздушной обороны, а также выполнение различных вычислительных работ по заказу Министерства обороны. Разработка вычислительных машин среди этих задач не значилась.

Словом, первые проекты вычислительных машин советские разработчики пробивали с огромным трудом. Будущий академик С. А Лебедев начал обдумывать устройство цифровой электронной вычислительной машины еще в 1945 году. Спустя некоторое время В. А. Голубцова, ректор МЭИ и жена всесильного члена Политбюро ЦК КПСС Г. М. Маленкова, узнала о работе Лебедева и в беседе с ним пообещала организовать встречу с кем-либо из верхов. Через некоторое время ученый действительно попал на прием к члену ЦК, в ведении которого находилась советская наука.

Лебедев подробно рассказал о том, что такое электронная вычислительная машина, что она сможет делать и во сколько обойдется ее постройка. Больше всего чиновника заинтересовала скорость работы машины. Цифра юоо операций в секунду произвела на него сильное впечатление. Он долго переваривал это фантастическое сообщение и затем изрек: «Значит, мы за пару месяцев перерешаем на вашей машине все свои задачи, а потом что — на помойку ее выбрасывать?» Возвращаться к разговору было бессмысленно. Вскоре Лебедев уехал из Москвы в Киев, где украинская Академия наук создала ему условия для работы, результатом которой стала первая отечественная ЭВМ — МЭСМ.

Аналогичный случай в те же годы произошел еще одним советским компьютерным пионером. Когда в кабинете большого чиновника от науки им были произнесены те же слова о возможностях электронных вычислительных машин, тот поинтересовался: «Так сколько, вы говорите, будет стоить эта ваша машина и сколько людей она сможет заменить?» Услышав, что стоимость машины может составить не один миллион рублей, чиновник (по совместительству также являвшийся ректором известного московского вуза), произнес: «Когда мне надо что-то посчитать, я сажаю на это дело сотню-другую студентов, и они все рассчитывают. Дешево и сердито».

По воспоминаниям одного из создателей отечественной ЭВМ первого поколения М-1 Б. И. Рамеева, в 1954 году академик М. В. Келдыш так говорил ему о машине Стрела: «Если бы таких ЭВМ выпустить 5–7 штук, то для Советского Союза этого было бы вполне достаточно». Спустя шесть лет в Венгрии группа математиков и инженеров по переданной из СССР документации построила первый венгерский электронный ламповый компьютер М-3. На волне энтузиазма они тут же решили начать работу над новой, более мощной вычислительной машиной, но местная Академия наук этот проект закрыла. По мнению академиков, уже построенная машина М~з (производительность которой составляла всего лишь 50 операций в секунду!) как минимум на пять лет могла обеспечить все потребности страны — а раз так, то и незачем зря тратить деньги.

Впрочем, похожая ситуация была, например, и в Англии. Вскоре после Второй мировой войны здесь возникло несколько групп энтузиастов, которые вели соответствующие разработки. Не случайно первый в мире компьютер с хранимой в памяти программой EDSAC был построен именно в этой стране. Но очень многие научные эксперты сомневались в перспективности этого направления деятельности. Некоторые вообще полагали, что компьютер — это не более чем забавная игрушка для ученых. Правда, находить средства на экспериментальные образцы все-таки удавалось. Однако попытки вывести компьютеры на рынок встречали полное непонимание даже у специалистов.

Один из британских компьютерных пионеров, профессор Дуглас Хартри, в сентябре 1951 года заявил представителям фирмы Ferranti, искавшим покупателя на изготовленную ею вычислительную машину: «Компьютер есть в Кембридже; компьютер есть в Манчестере и еще один в Национальной физической лаборатории. Я думаю, что нужен еще один в Шотландии, но это и все». И Хартри не был одинок в отрицательном отношении к коммерциализации компьютерной отрасли. Например, гениальный американский математик Джон фон Нейман резко возражал против намерений создателей первого электронного компьютера ENIAC Джона Моучли и Преспера Эккерта организовать массовое производство компьютеров. Фон Нейман полагал, что математикам заниматься этим — «непрофессионально»!

О том, как архитектура пришла в ЭВМ

Словом архитектура (от латинского слова architectura, в свою очередь восходящего к древнегреческому αρχιτεκτων — «строитель») называют искусство проектировать и строить здания, сооружения, их комплексы и ансамбли. Архитектура образует ту среду, отличную от природной среды обитания, в которой живет человек. Архитектура — один из древнейших видов творческой деятельности человека, достигший расцвета уже в античном мире.

Одной из важнейших особенностей архитектуры является неразрывная связь прикладного, утилитарного начала с началом творческим, художественным. Понятно, что любое здание или сооружение должно в первую очередь соответствовать своему назначению — например, быть прочным (крепостная стена), защищать от холода (жилой дом) и т. д. Здесь архитектура тесно взаимодействует со строительством и с инженерным делом. Она зависит от имеющихся в наличии материалов, доступных конструкций, строительной техники. Но кроме сугубо функционального назначения, архитектура также призвана удовлетворять эстетические потребности человека. Подобно скульптуре и живописи, архитектура широко использует образы, в ней существуют специфические приемы их создания — такие как пропорциональность элементов и соотношение их объемов, цвет и фактура используемых материалов и др.

В то же время сегодня специалисты в области вычислительной техники и информационных технологий очень часто пользуются термином архитектура компьютера. Например, новейшее издание Большой Российской энциклопедии определяет архитектуру ЭВМ как «совокупность основных устройств ЭВМ и способы их взаимодействия, видимые пользователю (в большей степени системному программисту)». Популярный толковый словарь по информатике Ф. С. Воройского трактует ее сходным образом — как «общий принцип построения и организации работы, включая определение функционального состава основных узлов и блоков, а также структуры управляющих и информационных связей между ними, обеспечивающих реализацию заданных целей и характеристик».

Понятие это приобретает все большую популярность, и его сегодня используют для того, чтобы охарактеризовать наиболее важную отличительную черту типа компьютера или вычислительной системы — например, говорят об «ЭВМ гарвардской и принстонской архитектуры», об «ЭВМ с векторной или массивно-параллельной архитектурой» и др. Точно так же говорят — «архитектура х86 фирмы Intel», «архитектура Sparc фирмы Sun Microsystems» и др. Часто можно встретить в литературе словосочетания «открытая архитектура», «параллельная архитектура», «архитектура клиент-сервер» и т. д. Распространяют это понятие и на вычислительные сети, включая в него протоколы и интерфейсы, требуемые для реализации связи.

Каким же образом слово, известное более двух тысячелетий, перешло в совершенно другую область?

Очень часто в литературе встречается утверждение, что термин архитектура компьютера был придуман в самом начале 1960-х годов Фредериком Бруксом-младшим (но при этом никаких объяснений его происхождению не дается). В действительности же дело обстояло несколько иначе. И хотя роль Брукса действительно была крайне важной, авторство термина все-таки принадлежит не ему.

Фредерик Брукс-младший — выдающийся американский ученый в области вычислительной техники и программирования. С 1961 году он возглавлял разработку архитектуры вычислительных машин серии IBM 360 и операционной системы OS/360 — одного из крупнейших проектов в истории вычислительной техники. Автор классической книги «Мифический человеко-месяц», лауреат многих престижных научных премий, включая премию Тьюринга и премию «Компьютерный пионер».

В ноябре 1958 года молодой, но уже имевший серьезный стаж работы на компьютерах Univac I, IBM 702 и Univac II программист Лайл Джонсон стал сотрудником корпорации IBM.

Подразделение, в котором он начал работать, называлось «Machine Organization department» (Отдел организации вычислительных машин). Так что Джонсон должен был анализировать особенности построения (организации) различных вычислительных машин, отбирая и характеризуя их с точки зрения полезности для пользователя при решении тех или иных задач.

Компания IBM в то время вела разработку компьютера IBM 7030, более известного сегодня как Stretch. В течение многих месяцев Джонсон внимательно изучал техническую документацию, посещал производственные совещания конструкторов. Наконец он написал небольшую 30-страничную брошюру, в которой попытался сформулировать наиболее важные принципы построения этого компьютера.

В предисловии к брошюре Джонсон указал, что предметом его анализа является структурированная логическая организация машины, которую он назвал архитектоникой. Однако скоро ему показалось, что на бумаге этот термин выглядит слишком уж напыщенным и вычурным. И он заменил архитектонику на более привычное слово архитектура, тем более что оно куда лучше соответствовало тому смыслу, который вкладывал в него сам Джонсон.

Брукс, в то время один из ведущих разработчиков компьютера Stretch, прочитал сочинение коллеги, и возражений его содержание у него не вызвало. Так что ю ноября 1959 года техническая записка с номером RC-160, озаглавленная «А Description of Stretch» (Описание компьютера Stretch), увидела свет.

Именно эту дату смело можно считать днем рождения столь популярного сегодня термина. Однако, хотя все заинтересованные лица техническую записку прочитали, новый термин их внимания не привлек и остался фактически незамеченным.

И только Брукс, в отличие от коллег, сумел оценить его по достоинству. Во всяком случае, он не только не забыл о нем, но и глубоко обдумал его смысл. И когда в 1962 году была издана коллективная монография, обобщавшая опыт работы над проектом Stretch, Брукс назвал написанную им 2-ю главу книги «Architectural Philosophy» (Философия архитектуры), а один из подразделов был озаглавлен «Современные тенденции в архитектуре компьютеров».

Глава начиналась следующей преамбулой: «Архитектура компьютера, как и другая архитектура, есть искусство определять потребности пользователя той или иной структуры и затем разрабатывать ее, удовлетворяя эти потребности настолько эффективно, насколько это возможно в условиях экономических и технологических ограничений. Архитектура должна включать инженерные соображения, чтобы разработка была экономичной и осуществимой, но акцент в архитектуре делается на потребностях пользователя, в то время как в инженерии — на возможностях изготовителя».

Таким образом, Брукс определил архитектуру не просто как абстрактную организацию вычислительной машины, а как некую структуру, ориентированную на своего пользователя. Более того, он прямо указал на аналогию этого термина с традиционно понимаемой архитектурой — а именно, что они ориентируются на человека, пользующегося ею.

Так понятие архитектура компьютера впервые было определено и использовано в книге, предназначенной для широкого читателя. Но при этом нельзя не сказать, что другие авторы книги им ни разу не воспользовались. Оно даже не было включено в сводный индекс терминов, помещенный в конце книги. А между тем среди авторов монографии были крупнейшие конструкторы ЭВМ (сегодня их назвали бы именно архитекторами) — Вернер Бухгольц, Геррит Блау, Джон Кок и Джон Померен, а также такие выдающиеся ученые в области вычислительной техники, как разработчик теории реляционных баз данных Эдгар Кодд и создатель кодов ASCII Боб Бемер. Похоже, что новое понятие и в этот раз не приглянулось даже специалистам.

Однако до всеобщего признания оставалось совсем недолго. Официально компания IBM расценила проект Stretch как свою неудачу. Сегодня Stretch называют одним из первых в мире суперкомпьютеров, особо отмечая его высочайшую по тем временам надежность. Но его разработка обошлась слишком дорого. Явно завышенные и вряд ли реализуемые ожидания (изначально планировалось, что производительность Stretch в 100 раз превысит производительность предыдущей разработки — компьютера IBM 704) привели к тому, что предполагавшуюся продажную цену пришлось уменьшить вдвое, и компания понесла огромные убытки.

Однако именно в ходе работы над проектом Stretch родились многие новаторские технические идеи, которые на долгие годы определили пути развития вычислительной техники. В частности, накопленный опыт оказался востребованным при работе над знаменитыми ЭВМ серии IBM 360. Этот проект возглавлял Фредерик Брукс, и именно с его легкой руки слово архитектура применительно к компьютерам сначала прижилось среди разработчиков IBM 360, затем вышло за границы компании и, наконец, стало общепризнанным.

Мы уже говорили о том, что одной из важнейших особенностей архитектуры является гармоничное единство — неразрывная связь функциональности, полезности и художественного начала.

И здесь находим еще одно подтверждение того, сколь удачным оказалось распространение понятия архитектура на компьютерную область. Ведь создатели вычислительных машин всегда руководствовались отнюдь не только соображениями функциональности и утилитарности. Им была не чужда и эстетика.

Здесь можно вспомнить об арифмометрах XVII — начала XX веков, многие из которых представляли собой выдающиеся произведения декоративно-прикладного искусства. Люди хотят, чтобы окружающие их предметы были красивыми. И сегодня, когда персональный компьютер стал таким же бытовым прибором, как, например, холодильник, дизайнерские решения по части форм или расцветки таких аксессуаров, как клавиатура, мышь или монитор, становятся все более изысканными.

Гораздо менее известно, что и «большие» компьютеры никогда не оставались в стороне от этой тенденции. Например, гениальный создатель суперкомпьютеров Сеймур Крей писал: «Даже процесс покупки большого научного компьютера имеет эмоциональную составляющую, — поэтому то, что внешне отличается от других и привлекает взгляд, продается лучше. Меня всегда интересовала эстетическая сторона дела. Не понимаю, почему многие компьютеры выглядят как непрезентабельные железные ящики». Поэтому не случайно созданные Креем вычислительные машины отличались редкой эстетической выразительностью. Так, Крей писал про Сгау-1: «Работая над этим компьютером, я хотел сделать нечто, внешне отличающее его от привычных машин, и уже этим подчеркнуть его исключительность».

А крайне сложную проблему отвода тепла в компьютере Cray-2 Крей решил, поместив основные блоки компьютера в жидкий фторуглерод. Прозрачный корпус, в котором, как в аквариуме, бурлила голубоватая жидкость, — это производило поистине завораживающее впечатление. Блестящий пример совмещения инженерной и дизайнерской идей!

Можно вспомнить еще многие оригинальные разработки. Так, стильный видеотерминал TCV-250 фирмы Olivetti, созданный в 1966 году из пластика и стали выдающимся итальянским дизайнером Марио Беллини, по справедливости нашел свое место в одном из музеев современного искусства.

Как компьютеры стали «мини»

Ранние ЭВМ были, без преувеличения, настоящими монстрами. Знаменитый ENIAC (1946 год), признанный первым в мире электронным универсальным компьютером, поражал воображение современников не только своими возможностями (около 300 умножений или 5 000 сложений в секунду), но и габаритами.

Это циклопическое сооружение занимало помещение площадью около 170 квадратных метров. Вдоль стен в виде буквы «П» были расположены 42 блока, из которых состояла конструкция ENIAC. Машина имела примерно 2,4 метра в высоту, 30,5 метра в длину, 0,9 метра в глубину и весила 30 тонн. Она содержала свыше 17 000 электронных ламп, 7 200 кристаллических диодов, 70 тысяч резисторов, ю тысяч конденсаторов, 1 500 реле, 5 миллионов паяных соединений и потребляла около 160 киловатт электроэнергии. Крайне сложным и длительным был процесс подготовки задач к решению. «Программу» для ENIAC не писали, а задавали с помощью штекерных соединений, непосредственно соединяя между собой устройства компьютера (в зависимости от сложности задачи это занимало от нескольких часов до нескольких суток).

Однако постепенно все острее и острее начинала ощущаться потребность в небольших и экономичных компьютерах. В ноябре 1950 года известный американский ученый Эдмунд Каллис Беркли опубликовал в журнале «Scientific American» статью, в которой смело предположил, что «в один прекрасный день маленькие компьютеры войдут в наши дома, подобно холодильникам или радиоприемникам, черпая электроэнергию из обычной сети». Правда, когда в 1954 году аналитики известного исследовательского центра RAND Corporation попытались предсказать, каким компьютер станет через 50 лет, результат представлялся им не таким оптимистичным.

Изображенную на фотографии машину назвать маленькой можно только с большой натяжкой, а прикрепленный к пульту штурвал невольно вызывает улыбку.

Тем не менее по мере совершенствования элементной базы (важнейшими этапами которого стали изобретение транзистора в 1948 году и интегральной схемы в 1958 году) размеры вычислительных машин постепенно действительно уменьшались.

К середине 1950-х годов уже вполне созрели объективные предпосылки для построения небольших, сравнительно недорогих и экономичных вычислительных машин, купить и эксплуатировать которые могли бы позволить себе даже организации и предприятия средних размеров. И такие компьютеры стали появляться, а наибольшую известность среди них получили вычислительные машины LGP-30 и Bendix G-15.

LGP-30, разработанный Стенли Френкелем в 1956 году, часто даже называют первым персональным компьютером. Ведь эта вычислительная машина, появившаяся в 1956 году, предназначалась для монопольной работы одного пользователя (оператора) и размерами не превышала письменный стол. Компьютер потреблял мощность 1,5 кВт и питался напряжением по В от обычной комнатной розетки. Он не нуждался в специальной системе кондиционирования для охлаждения, и, таким образом, мог быть установлен в любом помещении. Его разработчик сумел существенно уменьшить размеры компьютера, поскольку использовал вместо электронных ламп полупроводниковые диоды, а всю память разместил на магнитном барабане.

Путь Стенли Френкеля в вычислительную технику был не очень типичным. В 1940-е годы талантливый молодой физик-теоретик Стен Френкель был активным участников Манхэттенского проекта (проекта создания американской атомной бомбы). В 1954 году, в период маккартизма, его обвинили в антиамериканской деятельности и лишили допуска к секретным работам. Френкель был вынужден оставить работы в области ядерной физики и стал независимым консультантом в области вычислений.

Помимо LGP-30, Френкель по заказам различных фирм разработал еще несколько компьютеров, а в 1964 году создал один из первых электронных настольных калькуляторов Cogito 240SR.

Было продано от 320 до 490 машин по цене, более чем умеренной для того времени — 47 000 долларов. Эта была весьма значительная партия, ведь многие компьютеры тогда вообще изготавливались в единственном экземпляре.

LGP-30, наряду с Bendix G-15, стал первым компьютером для относительно несложных научных расчетов, который начали устанавливать непосредственно в лабораториях.

Bendix G-15 был создан в 1954–1956 годах одним из выдающихся американских компьютерных пионеров Гарри Хаски. Хаски оставил заметный след в истории вычислительной техники: начиная с 1943 года он был членом команды, создававшей ENIAC, а после Второй мировой войны три года провел в Англии, где участвовал в разработке первых английских компьютеров. Вернувшись домой, Хаски возглавил разработку компьютера SWAC, который был введен в эксплуатацию 17 августа 1950 года и стал на тот момент самым быстродействующим компьютером в мире (SWAC успешно проработал семнадцать лет — до 1967 года).

Перейдя затем на преподавательскую работу, Хаски на свой страх и риск начал проектировать небольшой компьютер. Когда проект был завершен, компания Bendix Aviation Corporation выкупила у Хаски права на компьютер и наладила его выпуск. Bendix G-15 имел небольшие размеры (1,5x0,9x0,9 метра) и весил около четырех центнеров. Элементная база, как и у LGP-30, была смешанной: 180 ламповых ячеек, 300 диодных ячеек и память на магнитном барабане. Операции сложения и вычитания выполнялись за 2,5 миллисекунды, а умножение — за 20 миллисекунд.

Стоимость в минимальной комплектации составляла 49 500 долларов, и при этом компьютер можно было не покупать, а взять в аренду за 1485 долларов в месяц.

К Bendix G-15 можно было подключать различные внешние устройства — ввода и вывода с перфолент и перфокарт, графопостроитель, память на магнитных лентах. Правда, в случае полной комплектации стоимость компьютера возрастала почти в два раза.

Как и LGP-30, Bendix G-15 также нередко называют первым персональным компьютером. В данном случае это более чем оправдано — один из компьютеров в течение многих лет работал в доме самого Хаски. Нельзя исключить, что это вообще был первый компьютер, установленный в чьем-либо жилище.

Была еще одна вычислительная машина, которая потенциально вполне могла бы конкурировать с ними. Это IBM 610, которую сотрудник корпорации IBM инженер Джон Ленц начал разрабатывать еще в 1948 году. Интересно, что до 1954 года во внутренних документах эта машина называлась РАС, что означало ни больше ни меньше как «Personal Automatic Computer» (автоматический персональный компьютер). Именно по этой причине как на «первый персональный компьютер» в литературе ссылаются и на IBM 610.

И в некотором смысле это даже справедливо, ведь машина действительно изначально создавалась в расчете на монопольную работу за пультом одного пользователя в небольших офисах. Управление и ввод данных осуществлялись с перфоленты и — в режиме он-лайн — с клавиатуры (например, с нее можно было ввести написанную пользователем подпрограмму), в роли устройства памяти выступал магнитный барабан, а результаты выводились на печать посредством электрической пишущей машинки. При отладке программы содержимое любого регистра можно было посмотреть на экране электронно-лучевой трубки. Машина, как и LGP-30, не требовала специального охлаждения (для этой цели можно было использовать, например, обычный комнатный вентилятор) и включалась в бытовую сеть электропитания.

О самом Джоне Ленце известно очень мало. Однако в литературе сообщается, что именно он во время работы над проектом IBM 610 придумал курсор, — специальную метку на экране видеотерминала, которая указывает место, в котором производятся действия. Действительно, в 1970 году Ленц получил патент США№ 3517391 «Digital Computer», в тексте которого говорится о курсорах двух видов (Ленц называет их tag и point), предназначенных для индикации на экране небольшой электронно-лучевой трубки позиции для ввода с клавиатуры очередной цифры числа. Считается, что это первое упоминание курсора в патентах. Интересно, что заявка на этот патент, в котором подробно описано устройство компьютера IBM 610, была подана еще в конце 1953 года. Причина столь длительной задержки с выдачей патента неизвестна.

К сожалению, из-за различных маркетинговых соображений выпуск полностью готовой машины неоднократно откладывался, и в результате, когда она в 1957 ^Г°ДУ вышла на рынок, то впечатления на потенциального потребителя уже не произвела. 55 000 долларов за компьютер с удручающе низкой производительностью (например, значение sin х вычислялось целых 20 секунд) — это было все-таки слишком дорого. Тем не менее 180 экземпляров компьютера были все же изготовлены.

Но настоящего прорыва в создании небольших компьютеров удалось добиться компании DEC (Digital Equipment Corporation).

В 1957 году два инженера из Массачусетского технологического института, Кен Олсен и Харлан Андерсон, заняли у одного из инвестиционных фондов 70 000 долларов и основали компанию DEC. Между прочим, вложивший свои средства в новое дело инвестиционный фонд в накладе не остался — спустя какое-то время он продал свою долю в нем за 400 миллионов долларов. Ведь DEC очень быстро стала одной из крупнейших американских компьютерных компаний и в течение многих лет по обороту уступала только IBM. Помимо миникомпьютеров PDP, широко известна такая разработка DEC, как супер-мини-компьютеры VAX. В июле 1998 года DEC была поглощена компанией Compaq, четыре года спустя в свою очередь объединившейся с Hewlett-Packard. Как это ни парадоксально, именно Олсен, пионер миникомпьютеров, в 1977 году сделал знаменитое заявление, что ему «неизвестна ни одна причина, по которой кто-либо захотел бы иметь компьютер дома»…

На протяжении 1960-х годов компания DEC разработала и наладила массовое производство целой серии небольших универсальных вычислительных машин под общим названием PDP (Programmable Data Processor). Начало ей положил имевший огромный успех компьютер PDP-1 (появился в 1959 году), за которыми последовали в значительной степени экспериментальный PDP-5 (1964 год) и построенный на его основе знаменитый PDP-8 (1965 год).

Объем памяти в базовой комплектации составлял 4 тысячи 12-битных слов, но ее можно было расширить до 32 тысяч слов. Время обращения к памяти составляло 1,2 микросекунды, производительность — 385 тысяч сложений в секунду (вычитание выполнялось в два раза, а умножение — почти в 100 раз медленнее). PDP-8 долгие годы господствовал на компьютерном рынке: вплоть до появления микропроцессоров и построенных на их базе персональных компьютеров. Это была, пожалуй, самая продаваемая вычислительная машина в мире (стоимость базовой комплектации составляла около 18 000 долларов; сведения относительно объемов продаж в разных источниках значительно различаются — называются цифры от 50 до 300 тысяч).

Одним из важнейших факторов успеха PDP-8 был предоставленный пользователям широчайший выбор периферийных устройств (как разработанных в DEC, так и созданных другими производителями) — накопителей на магнитных дисках и магнитных лентах, телетайпов, устройств чтения с перфоленты и вывода на перфоленту, графических дисплеев и др. В течение нескольких лет для компьютеров PDP был накоплен огромный объем прикладных программ, позволявших с успехом применять компьютер в самых разных областях, от управления технологическими процессами до обработки текстов. В целом же можно с уверенностью утверждать, что PDP-8 стал одним из самых ярких явлений в истории вычислительной техники.

Особенно ярым энтузиастом идеи небольших компьютеров был Джон Ленг, в середине 1960-х годов возглавлявший представительство DEC в Великобритании. Он не просто продавал в Соединенном Королевстве компьютеры моделей PDP-5 и затем PDP-8, но и всячески пропагандировал их использование. Впрочем, они действительно пользовались огромным успехом.

Вероятно, таким энтузиастом и надо было быть, чтобы в момент воодушевления придумать новое слово. А случилось это так. Именно на время пребывания Ленга в Англии пришелся пик увлечения женской половиной населения этой страны мини-юбками. Свои отчеты, посылаемые в штаб-квартиру DEC в Мейнарде, штат Массачусетс, Ленг начинал так: «Последние данные о ситуации на рынке миникомпьютеров в стране мини-юбок, которую я объезжаю на своем «мини-майноре»».

Эта фраза работникам головного офиса показалась забавной, она стала передаваться из уст в уста. Очень скоро новое слово подхватили журналисты, и оно начало появляться на страницах компьютерных журналов.

Термин миникомпъютер оказался чрезвычайно удачным, особенно с точки зрения маркетинговой политики. Он четко отграничивал изделия DEC от продукции других компаний, выпускавших большие машины (мэйнфреймы). И, конечно, это слово появилось на свет исключительно своевременно. Ведь оно было созвучно одной из самых больших сенсаций того времени — мини-юбкам. Сегодня это уже не слишком понятно, но мини-юбки в то время воспринимались как символ новой эпохи, символ бунта молодежи против всего скучного, старомодного и отжившего. Получалось, что и миникомпьютеры уже самим своим названием как бы провозглашали приход новой эры.

Спустя некоторое время следующий шаг по пути миниатюризации вычислительных машин привел к появлению микрокомпьютеров, и не приходится сомневаться, что это слово, как и сверхпопулярный сегодня термин микропроцессор, было «сконструировано» именно по его образцу.

Почему компьютер «персональный»

Споры о том, какую из многочисленных небольших и дешевых вычислительных машин, выпускавшихся в начале и середине 1970-х годов, можно по праву считать первым персональным компьютером, ведутся уже давно. Среди претендентов на это почетное звание называют и Apple I (май 1976 года), и IBM 5100 (сентябрь 1975 года), и Xerox Alto (1973 год), и еще очень многие машины. В каждом случае для такого выбора есть серьезные основания. Но мы не будем пытаться решить этот бесконечный спор, а постараемся дать ответ на другой вопрос: а когда же появился сам термин персональный компьютер (точнее, английский термин personal computer, — происхождение его русского эквивалента мы обсудим позже).

Как в Древней Греции семь городов спорили за право считаться родиной Гомера, так и сегодня множество людей, изданий и фирм конкурируют в борьбе за право считаться создателями едва ли не самого используемого понятия современного компьютерного лексикона.

Часто утверждают, будто слова personal computer появились впервые на страницах популярного журнала «Byte» в майском номере 1976 года. Например, об этом пишет в заметке «Неофициальная личная история вычислительной техники» (An Informal Personal History of Computing) его бывший редактор Фред Ланга. Более того, он настаивает, что эти слова были использованы в его журнале не случайно, а вполне осознанно, поскольку в то время «не было подходящего названия для малых компьютеров». Приоритет журнала «Byte» поддерживает своим авторитетом даже Оксфордский словарь английского языка. В принципе, последнее утверждение Ланга абсолютно справедливо. Такого термина — общепринятого — действительно в то время не было. Однако Оксфордский словарь в данном случае не прав, и на самом деле пресловутое словосочетание появилось гораздо раньше.

Например, основатель выходившего в 1968–1972 годах «Всемирного каталога» (Whole Earth Catalog) Стюарт Бранд заявляет, что это он в 1974 году ввел новое понятие в одной из своих книг. Известно также, что специалист по статистике из Канзасского университета Уильям Булгрен в рецензии на книгу одного из коллег написал в июне 1972 года, что «после изобретения персонального компьютера» работа статистиков значительно упростилась. Однако из контекста ясно, что он имел в виду распространенные в то время миникомпьютеры.

Многие полагают, что первенство принадлежит Эдварду Робертсу, создателю появившегося в 1974 году знаменитого миникомпьютера Altair 8800, и что это он первым запустил термин в обращение. Altair 8800 действительно сыграл огромную роль в формировании рынка вычислительных машин — это был первый появившийся в продаже комплект узлов, из которых любители могли дома самостоятельно собрать свой собственный компьютер. Можно вспомнить кстати, что именно для Altair 8800 в начале 1975 года юные Билл Гейтс и Пол Аллен создали свой первый программный продукт, и что эта разработка положила начало компании Microsoft. Но, к сожалению, нет никаких свидетельств того, что Эдвардс называл свое детище personal computer.

Еще один достойный претендент на авторство — Алан Кей, выдающийся американский ученый, разработчик первого объектно-ориентированного языка SmallTalk и создатель многооконного интерфейса, полностью изменившего стиль общения человека с компьютером. Часто именно его называют не только человеком, разработавшим саму концепцию персонального компьютера, но и придумавшим это слово. В самом деле, еще в августе 1972 года на одной из научных конференций он выступил с докладом «Личный компьютер для детей любого возраста» (A Personal Computer for Children of All Ages). Кей говорит, что, насколько он помнит, эти слова он использовал задолго до конференции, однако на страницах печати это не было зафиксировано.

Тем не менее и Кей не был первым. Компания Hewlett-Packard (HP) в конце 1960-х годов была особенно известна своими электронными калькуляторами. В журнале «Science» (номер от 4 октября 1968 года) можно найти рекламу новой модели настольного калькулятора HP 9100, предназначенного для научных расчетов. Это было очень мощное по тем временам устройство, которое можно было даже программировать (памяти программ у него не было, и программа записывалась на специальную магнитную карту). Реклама гласила: «Новый персональный компьютер Hewlett-Packard 9100А». Между прочим, стоил такой калькулятор отнюдь не мало — около 5 ООО долларов. Компания Hewlett-Packard и в дальнейшем позиционировала свои калькуляторы как «персональные компьютеры» (но, разумеется, не вкладывая в эти слова современного смысла). Спустя 6 лет именно так называли программируемый карманный калькулятор НР-65.

В самом деле, определение personal оказалось очень удачным с точки зрения психологии покупателя. Это было обращение непосредственно к нему, намек на то, что кто-то думает именно о его нуждах, заботится именно о его удобстве. Поэтому вряд ли вызовет удивление, что так же рассуждали производители вычислительных устройств еще на полвека раньше — задолго до наступления компьютерной эры. Например, в начале XX века большим спросом пользовались различные простые карманные механические сумматоры. Одними из самых распространенных были сумматоры марки Golden Gem (их выпуск начался в 1909 году), производитель которых на футляре с прибором помещал надпись «Наша личная суммирующая машина. Для дома» (Our Personal Adding Machine. For the Home).

Здесь определение «личный» подчеркивало, что сумматор доступен каждому. Ведь их цена не превышала 10–15 долларов, в то время как арифмометр стоил 300–400 долларов (при годовой зарплате клерка около 800 долларов). А слова «для дома» указывали на то, что этот сумматор можно использовать не только в офисе, что было особенно привлекательно, поскольку далеко не каждая маленькая или даже средняя фирма могла позволить себе купить арифмометр по столь высокой цене.

Таким образом, приведенные (а также многие аналогичные) примеры ясно свидетельствуют о том, что определение personal использовалось применительно к самым разным вычислительным устройствам. Можно сказать, что к началу 1970-х годов это слово давно уже носилось в воздухе, так что оставалось только связать его с другим словом — computer. Это и произошло в конце 1960 — начале 1970-х годов.

Итак, мы проследили истоки термина в английском языке. Теперь выясним, как он попал в русский язык.

На самом деле английское слово personal следовало бы перевести скорее не как «персональный», а как «индивидуальный» или даже «личный». Так почему же у нас утвердился именно первый из приведенных синонимов? Попробуем разобраться. Конечно, объяснений здесь может быть множество. И самое простое из них — то, что компьютерщики обычно не слишком задумываются над филологическими тонкостями и переводят новые термины как придется. Тем более, что в данном случае английскому оригиналу соответствует привычный русский аналог.

Однако если вспомнить о времени, когда началось победное шествие персональных компьютеров по планете, — а это приблизительно конец 1970-х годов, то становится более понятным, почему из всех возможных вариантов утвердился именно персональный. Дело в том, что в то время в нашей стране слово личный, как противоположность коллективному, общественному и даже государственному, считалось весьма сомнительным с идеологической точки зрения. «Так ты ставишь личные интересы выше интересов коллектива?» — такое обвинение было весьма серьезным.

И хотя в Советском Союзе личная собственность граждан допускалась, стремление к обладанию ею официально не поощрялось, и уж в любом случае она являлась подозрительно близкой родственницей частной собственности, самого страшного идеологического пугала советской эпохи. (Стоит напомнить, что согласно марксистской идеологии, именно с помощью частной собственности происходит эксплуатация человека человеком.) Поэтому назвать компьютер «личным» было нельзя. К тому же стоили они настолько дорого — в несколько раз дороже автомобиля! — что с трудом можно было представить человека, обладающего личным компьютером; с тем же успехом он мог иметь личный самолет.

Но и слово индивидуальный также было идеологически не слишком выдержанным. Проявления индивидуализма в человеке не приветствовались и даже осуждались общественным мнением. А вот слово персональный, напротив, имело явный позитивный оттенок. Оно означало, что некий индивидуум чем-то выделился из общего ряда, но при этом выделился не просто так, сам по себе, а с одобрения вышестоящих инстанций. Например, особо заслуженный работник по достижении определенного возраста получал от государства не обычную, а персональную пенсию. Если же человек занимал определенное служебное положение, он мог пользоваться, например, персональным автомобилем. Смысл этого определения заключается в данном случае в том, что автомобиль не твой, он принадлежит государству. Ты можешь им пользоваться (причем бесплатно), но при этом должен помнить, что в любой момент это персональное благо у тебя могут отобрать.

Вероятно, когда первые персональные компьютеры (тогда их еще называли персональными ЭВМ) в очень небольших количествах стали проникать в СССР, в головах начальства возникла именно такая схема его использования, аналогичная механизму прикрепления к человеку персонального автомобиля. Компьютер (ЭВМ) не мог быть личным, но мог быть персональным — начальство позволяло тебе пользоваться им для работы, но в любой момент его могли передать в пользование другому, более достойному товарищу.

Вот так американский personal computer (PC) и стал русским персональным компьютером (ПК).

Жюль Верн и вычислительная техника

На протяжении многих тысячелетий успехи и достижения техники играли крайне незначительную роль как в повседневной жизни отдельного человека, так и человечества в целом. Вероятно, поэтому и в литературе со времен античности упоминания о тех или иных технических устройствах практически отсутствовали. И хотя в произведениях некоторых мыслителей раннего Средневековья (Роджер Бэкон и др.) можно встретить туманные предсказания неких технических новшеств, в целом до наступления Нового времени литература обращала мало внимания на роль техники в жизни и развитии общества.

Однако к началу XIX века тесная связь развития науки и технического прогресса с жизнью была уже очевидна. Этот феномен потребовал осмысления, причем не только философского, но и «адаптированного», приспособленного к пониманию массового читателя. И в середине XIX века сформировался новый литературный жанр — научная фантастика. Ее возникновение связывают, в первую очередь, с именем великого французского писателя Жюля Верна. Правда, сам Жюль Верн такой термин не использовал. Он рассматривал свои романы как мощное средство воспитания юношества, пропаганды новейших научных открытий и технических достижений. Естественно, для этого книги должны были обладать увлекательным сюжетом, а описываемые в них машины и приборы — удивлять читателя и будить его фантазию. Благодаря колоссальной популярности произведений французского писателя, в литературоведении издавна утвердилось и длительное время безраздельно господствовало мнение о Жюле Верне как о едва ли не гениальном провидце, указывавшем пути будущего развития техники.

Однако в последние десятилетия эта точка зрения подвергается все более серьезной ревизии. Например, одним из скептиков является известный французский специалист Ален Бюзен, который снисходительно назвал жюльверновские машины «игрушками». И хотя Бюзен не мог не отдать должного «очарованию» выдумок писателя, он все же констатировал, что в целом Жюль Верн в своих предвидениях не только не опережал, но скорее отставал от науки своего времени: «он <…> использовал, комбинировал и обобщал уже достаточно устаревшие открытия».

В самом деле, ничего подобного грандиозному «Наутилусу» из романа «Двадцать тысяч лье под водой» человек не мог построить еще много десятилетий, но ведь подводные лодки плавали задолго до публикации романа (1870 год). В романе «Пятьсот миллионов бегумы» (1879 год) была описана чудовищная супер-пушка с дальностью стрельбы в несколько десятков километров. Не уступающее ей орудие появилось только в начале XX столетия (знаменитая «Большая Берта» времен Первой мировой войны), но ведь именно артиллерия уже несколько веков являлась самым грозным видом вооружения.

Такие примеры можно продолжать и продолжать. Поэтому сегодня даже некоторые отечественные литературоведы, традиционно гораздо более склонные к восторженной оценке творчества Жюля Верна, чем его соотечественники, осторожно указывают: «<…> пожалуй, стоит сказать, что распространенное представление о Жюле Верне как о провидце и провозвестнике революционных технических идей не всегда соответствует действительности».

В то же время понятно, что это представление сложилось отнюдь не на пустом месте, и полностью отрицать его вряд ли справедливо. На страницах книг Жюля Верна встречается немало описании приборов, функционально весьма похожих на телефон, радиоприемник, телевизор, факсимильный аппарат и т. д., о практической осуществимости которых в период написания речь еще даже не заходила. И здесь естественно задать вопрос: а мог ли знаменитый фантаст XIX века предвидеть появление едва ли не величайшего технического феномена века XX — компьютера?

Известно, что человек издавна создавал различные счетные приборы и устройства для того, чтобы упростить и облегчить вычисления, ведь обширные и сложные вычисления требовались для решения многих коммерческих, инженерных и научных задач. Во времена начала творческой деятельности Жюля Верна одними из самых актуальных вычислительных задач были, несомненно, астрономические вычисления и баллистические расчеты. И это нашло отражение в его произведениях. Сюжеты многих романов французского писателя тесно связаны с проблемами астрономии («С Земли на Луну», «Вокруг Луны», «Гектор Сервадак», «В погоне за метеором» и др.) и артиллерии (тот же роман «С Земли на Луну», «Вверх дном», «Пятьсот миллионов бегумы»). Соответственно, обойти вниманием проблему вычислений в них было никак нельзя. И действительно, описания различных вычислений разбросаны по многим произведениям французского писателя.

Например, в романе «С Земли на Луну» (1865 год) в подтверждение массового интереса к проблемам баллистики говорится о том, что «не было такого мелкого лавочника <…> который день и ночь не ломал бы головы над вычислениями сумасшедших траекторий». Много упоминаний о вычислениях есть и в главе 4 «Ответ Кембриджской обсерватории» этого же романа.

В развитии фантастического сюжета романа «Гектор Сервадак» (1877 год) астрономические вычисления играют особенно важную роль. Один из персонажей романа, профессор Пальмирен Розен, не только сам постоянно ведет расчеты («<…> при рассмотрении бумаг и чертежей профессора стало ясно, что он занимался вычислением элементов кометных орбит»), но и дает урок математики главному герою:

«Помножив один миллион семьсот девятнадцать тысяч двадцать на сто двадцать три и тридцать три сотых, мы получим двести одиннадцать миллионов четыреста тридцать девять тысяч четыреста шестьдесят кубических километров».

Несомненно, Жюль Верн знал о том, сколько драгоценного времени, которое можно было бы посвятить наблюдениям или решению научных проблем, отнимает у астрономов рутинный процесс вычислений. В то же время очевидно, что вопросом о том, как можно было бы ускорить этот процесс, Жюль Верн никогда не задавался. Похоже, что карандаш и бумага («Ученик Сервадак, <. > возьмите перо» — командует профессор Розен) казались ему средствами, вполне достаточными для вычислений.

Однако человеку свойственно ошибаться, а уж допустить ошибку во время длинных и утомительных арифметических выкладок тем более просто. Жюль Верн прекрасно понимал это, и не случайно допущенные в вычислениях ошибки играют ключевую роль в обосновании неожиданных сюжетных развязок нескольких его романов (здесь можно назвать такие книги, как «Вверх дном», «Вокруг света в восемьдесят дней» и «Пятьсот миллионов Бегумы». Но, между прочим, писатель и сам ошибся в приведенной выше задаче на умножение — произведение двух чисел на самом деле равно двумстам двенадцати миллионам шести тысячам семистам тридцати шести и шести десятым! Взяв в руки калькулятор, легко убедиться в том, что 1719020 х 123,33 = 212006736,6.

Но в распоряжении Жюля Верна калькулятора не было. Не было у него, судя по всему, и арифмометра — при его использовании для проверки результата расчетов ошибки наверняка удалось бы избежать. В любом случае, герои романов Жюля Верна счетными приборами никогда не пользуются.

А ведь во второй половине XIX столетия, когда молодой Жюль Верн начинал свой творческий путь, таких приборов было создано уже немало. Более того, именно в это время на них начал появляться спрос и они стали превращаться в рыночный товар. В самом деле, если Блезу Паскалю не удалось найти покупателей для своих счетных машин, если счетные машины Лейбница, Гана, Стенхоупа и других изобретателей прошлого создавались в единичных экземплярах, то Тома де Кольмар изначально рассчитывал на то, что его арифмометр (изобретенный в 1820 году) завоюет рынок.

В 1820 году француз Шарль Ксавье Тома де Кольмар получил пятилетний патент на счетную машину, которую назвал арифмометром (arithmometre). Именно Кольмар первым использовал это название, впоследствии ставшее обозначением любых механических счетных машин, предназначенных для выполнения четырех действий арифметики. Тома был уроженцем Эльзаса, — вероятно, по этой причине в русской литературе его традиционно называют Карлом Томасом (название родного городка Кольмар Шарль Тома присоединил к своей фамилии, чтобы придать ей более благородное звучание).

Первая модель арифмометра имела разрядность результата, равную 6, а для того, чтобы привести механизм в движение, надо было с силой потянуть за шелковую ленту, намотанную на специальный барабан. Год спустя де Кольмар организовал в Париже первое в мире серийное производство арифмометров.

Поначалу арифмометр вызвал огромный интерес, но он все-таки еще не слишком сильно отличался от предшествующих счетных машин. Поэтому вполне закономерно, что в течение 20 следующих лет о нем не было никаких известий. Однако начиная с 1844 года де Кольмар внес в конструкцию арифмометра множество изменений и оформил несколько патентов. Например, арифмометр стал десятизначным, а лента была заменена рукояткой, вращением которой производились все операции.

Но даже к моменту смерти изобретателя его арифмометр так все еще и не стал в полном смысле рыночным товаром, — за 50 лет было изготовлено всего лишь около 800 машин. При этом не все они были пущены в продажу, — немалое их число де Кольмар распространил бесплатно в рекламных целях, а значительная часть машин работала в страховых компаниях самого изобретателя. Нельзя говорить и о прибыльности производства арифмометров. Тем не менее арифмометр Тома де Кольмара несомненно явился важнейшей вехой в развитии вычислительной техники.

До недавнего времени письменных свидетельств интереса Жюля Верна к вычислительной технике не было, поэтому казалось, что феномен ее зарождения он в своем творчестве полностью проигнорировал. Однако около двадцати лет назад выяснилось, что это не так.

В 1863 году Жюль Верн был начинающим автором, совсем недавно издавшим первый роман. Он еще только искал главную тему своего творчества, только вырабатывал свой творческий стиль. Его новая книга, футурологический роман «Город будущего» (La Ville du Futur), издателю Пьеру Жюлю Этцелю не понравилась. Он прекрасно понимал истинный потенциал молодого писателя и ждал от него совсем другого, а принесенный роман был совсем не похож на будущие шедевры Жюля Верна. Печатать «Город будущего» Этцель отказался, рукопись со временем затерялась и была обнаружена только в середине восьмидесятых годов прошлого века. Первое издание романа (под названием «Париж в XX веке») увидело свет на родине писателя в 1994 году, а спустя шесть лет появился и его русский перевод.

Действие книги, не отличающейся динамичным, увлекательным сюжетом, но наполненной описаниями различных технических и технологических чудес, происходит в 1960 году. Среди этих чудес обращают на себя внимание удивительные вычислительные машины, установленные в одном из парижских банков:

«Молодого человека проводили в обширное помещение в форме параллелограмма, где стояли аппараты необычной конструкции, чем-то напоминавшие огромные пианино; назначение этих машин он понял не сразу. <…> Это был счетный аппарат.

С тех пор, как Паскаль сконструировал подобный инструмент — изобретение, казавшееся тогда воистину чудом, мы ушли далеко вперед. Впоследствии архитектор Перро, граф де Стэнхоуп, Тома де Кольмар, Море и Жэйе удачно усовершенствовали счетные устройства.

Банк «Касмодаж» владел подлинными шедеврами. В самом деле, его аппараты напоминали гигантские пианино. Нажимая на клавиши, можно было мгновенно подсчитать итоговые суммы, сдачу, результаты деления и умножения, пропорции, дроби, амортизацию и сложные проценты на какие угодно сроки и с любыми процентными ставками. Самые крайние клавиши позволяли получать до ста пятидесяти процентов. Ничто не могло сравниться с такими чудесными машинами, которые без труда побили бы даже Мондё^. Однако требовалось научиться на них играть, и Мишелю предстояло брать уроки, чтобы поставить пальцы».

Как мы видим, Жюль Верн был неплохо осведомлен об истории счетных машин — об этом свидетельствуют называемые им имена Блеза Паскаля, Клода Перро и графа Стенхоупа. Но он был в курсе и современного состояния отрасли, что подтверждает упоминание счетных машин Тома де Кольмара и его многолетних конкурентов Мореля и Жайе. Нет также никаких сомнений в том, что приведенное описание навеяно впечатлениями от знаменитого «арифмометра-фортепиано» Тома де Кольмара. Об этом говорят и огромные размеры описываемой Верном вычислительной машины, да и само ее сравнение с музыкальным инструментом (ни один другой известный в то время счетный прибор таких ассоциаций вызвать не мог).

В 1846 году французские изобретатели Тимолеон Морель и Жан Жайе запатентовали свою счетную машину, явившуюся результатом напряженных пятилетних трудов. Арифморель (arithmaurel), как назвали его авторы, работал очень быстро (умножение восьмизначного числа на четырехзначное занимало всего несколько секунд), бесшумно и не требовал приложения значительных физических усилий. В 1849 году комиссия Парижской Академии наук дала машине Мореля и Жайе самую высокую оценку и признала ее превосходство над всеми другими известными счетными машинами. Вскоре после этого изобретатели удостоились аудиенции у президента республики, а правительство Франции предоставило им средства, необходимые для продолжения работы. Всего было изготовлено около 30 машин, однако их стоимость оказалась слишком высокой, и успеха на рынке арифморель не имел.

Заметим, что ко времени написания романа клавишный ввод чисел в счетные машины хотя и предлагался некоторыми изобретателями, распространения еще не получил. Однако, как ни соблазнительно было бы отнести его упоминание на счет технического предвидения автора, скорее всего наличие клавиш в чудо-машине объясняется все той же ассоциацией с пианино.

Тома де Кольмар очень долго не мог добиться признания. На Национальной промышленной выставке 1849 года его арифмометр получил только серебряную медаль (золотой медали была удостоена машина Мореля и Жайе). Спустя два года на Всемирной выставке в Лондоне арифмометр и представлявшая Россию арифметическая машина Израиля Штаффеля были награждены серебряными медалями, однако при этом жюри специально отметило превосходство машины Штаффеля.

В течение нескольких лет де Кольмар готовился к Всемирной выставке 1855 года в Париже. Он организовал в прессе громкую рекламную кампанию, добиваясь покровительства коронованных особ, дарил им свои машины — и в результате собрал целую коллекцию наград от правителей Греции, Сардинии, Тосканы, Папы римского и даже тунисского бея.

Специально для выставки де Кольмар изготовил уникальный арифмометр, отличавшийся увеличенной разрядностью (он мог работать с 15-разрядными числами, а разрядность результата составляла 30), но главное — роскошным убранством: прибор был помещен на горке черного дерева, богато инкрустированной золотой филигранью. Благодаря сходству с музыкальным инструментом он получил название «Арифмометр-фортепиано». (Сегодня это выдающееся произведение декоративного искусства стоимостью в несколько миллионов долларов находится в коллекции корпорации IBM)

Однако де Кольмару снова не повезло — золотую медаль получила включенная в экспозицию в самый последний момент разностная машина отца и сына Шютцев из Швеции. Арифмометр же был удостоен лишь похвального отзыва жюри.

Только в 1857 году Тома де Кольмар за свое изобретение был произведен в офицеры ордена Почетного легиона.

Легко заметить, что при описании вычислительной машины будущего Жюль Верн в целом остался верен своему обычному принципу «локального усиления» возможностей современной ему техники. Действительно, арифмометры XIX века могли выполнять только сложение, вычитание и умножение (причем не непосредственно, а как последовательность сложений). Тем не менее в то время это были лучшие счетные машины.

Вот и счетная машина будущего у Жюля Верна — это тоже арифмометр, только очень большой и умеющий выполнять большее количество более сложных действий — включая расчеты, для которых требуются специальные формулы (амортизация и сложные проценты). Если проанализировать приведенные выше строки, можно сделать вывод, что эти операции выполнялись в его машине не программным путем, а аппаратно — ведь не случайно писатель упоминает предназначенные для этой цели специальные клавиши.

Таким образом, описанная Жюлем Верном счетная машина все-таки является — несмотря на большой набор выполняемых действий — специализированной. И в этом состоит ее принципиальное отличие от аналитической машины гениального английского ученого Чарльза Бэббиджа. Машина Бэббиджа, проект которой был впервые опубликован в 1842 году, была универсальной, поскольку могла производить вычисления по произвольным формулам. Это было возможно благодаря тому, что управление процессом вычислений осуществлялось программным путем. Так что либо Жюль Верн ничего не знал об аналитической машине, либо, подобно большинству своих современников, не сумел по достоинству оценить революционное значение идеи Бэббиджа.

Научная судьба Чарльза Бэббиджа, родившегося в Лондоне в 1791 году, сложилась необычно. Как ученый он сделал невероятно много, его труды стали важным вкладом в такие разные науки, как математика, теория страхования, астрономия, геология, криптография. Книга Бэббиджа «Экономика машин и производств» была переведена на многие языки, включая русский, и заложила основы теории научной организации производства. Эти труды обеспечили ему признание современников, были отмечены многочисленными наградами и избранием во многие европейские академии.

А вот другие его работы ничего, кроме разочарования, Бэббиджу не принесли. Начиная с 1820 года он конструировал разностную машину, предназначенную для вычисления таблиц функций. В 1834 году, не завершив постройку разностной машины, Бэббидж начал проектировать аналитическую машину — первую в истории техники вычислительную машину с программным управлением. Устройство аналитической машины во многом предвосхитило структуру современных компьютеров: она включала арифметическое устройство (Бэббидж называл его «мельницей», так оно должно было «перемалывать» числа, подобно тому, как мельница перемалывает зерна), устройство для хранения чисел — память (у Бэббиджа «склад») и даже печатающее устройство. Управление осуществлялось отдельным устройством с помощью перфокарт. Увы, аналитическая машина также не была построена.

Бэббидж прожил долгую жизнь (он умер в 1871 году), и в многочисленных некрологах его называли великим ученым. Однако казалось, что, как это часто бывает, его слава умрет вместе с ним. И действительно, в течение многих десятилетий о Бэббидже практически не вспоминали, а если и вспоминали, то в основном лишь о многочисленных чудачествах ученого и о странностях его характера.

Вспомнили о Бэббидже и его вычислительных машинах только в середине XX века, после изобретения электронного компьютера: оказалось, что Чарльз Бэббидж опередил свое время на целое столетие. Сегодня историки науки называют его уже не великим, а гениальным!

И, наконец, нет никаких сомнений в том, что описанная Жюлем Верном машина является механической. Первые арифмометры с электрическим приводом появились только в начале XX века. И хотя ко времени написания романа уже были изобретены электрические двигатели постоянного тока, в описании чудо-машины нет ни малейшего намека на то, что она приводится в действие электричеством. Таким образом, прогноз развития вычислительной техники на сто лет, сделанный великим фантастом, никак нельзя признать ни слишком смелым, ни слишком удачным.

Различные механизмы, облегчающие труд человека, известны с древности. Но до изобретения в конце XVIII века паровой машины возможности привести их в действие были очень ограниченными: физическая сила человека или домашних животных, а также сила ветра, приводившего в движение парусные корабли и ветряные мельницы, да сила движущейся воды (например, вращавшей мельничные колеса).

Первые счетные машины (арифмометры) были механическими, и чтобы произвести с их помощью арифметическое действие, человеку приходилось прикладывать серьезное усилие: чаще всего он должен был вращать рукоятку или, как в первой модели арифмометра де Кольмара, тянуть за намотанную на барабан ленту. С 1822 по 1834 год Чарльз Бэббидж пытался построить разностную машину, предназначенную для вычисления таблиц значений математических функций. Он так и не довел эту работу до конца, однако в 1991 году, к двухсотлетнему юбилею изобретателя, английские ученые сумели по сохранившимся чертежам построить ее точную копию, применяя старинные материалы и технологии. Чтобы разностная машина работала, нужно было вращать огромную рукоятку!

Но были и другие идеи. Можно вспомнить один из самых ранних арифмометров, изобретенный в 1709 году итальянским ученым маркизом Джованни Полени, чья счетная машина приводилась в действие не вручную, а силой тяжести падающего груза, прикрепленного к намотанной на барабан веревке. Таким образом, Полени первым в истории попытался использовать в счетных машинах источник энергии, отличный от мускульной силы человека.

Шведские изобретатели Георг Шютц и его сын Эдвард, получившие за свою разностную машину в 1855 году золотую медаль Парижской всемирной выставки, внесли в конструкцию Бэббиджа множество усовершенствований, благодаря которым их машина стала очень компактной. Рукоятка, правда, в их конструкции тоже присутствовала, но практичные американцы, вскоре купившие разностную машину Шютцев для одной из астрономических обсерваторий, присоединили к ней установленный в саду обсерватории ветряной двигатель!

Аналитическая машина — прообраз современного компьютера, над ее созданием Бэббидж трудился несколько десятков лет, должна была стать еще более сложным механизмом, чем его разностная машина. Она состояла из нескольких тысяч деталей, и силы человека, конечно, уже не могло хватить, чтобы справиться с силой трения. Поэтому Бэббидж всерьез обдумывал, как ему приспособить для этих целей паровой двигатель. Но, поскольку аналитическая машина не была построена, первый «паровой компьютер» на свет так и не появился.

Хотя электрические двигатели были изобретены в середине XIX века, изобретатели далеко не сразу задумались о том, нельзя ли использовать их в счетных машинах. В 1886 году американец Чарльз Вайсс получил патент на одноразрядную суммирующую машину с питанием от электрической батареи, а спустя пятнадцать лет Фрэнк Ринш запатентовал арифмометр с электрическим приводом. Скорее всего, ни одна из этих машин не была построена. В 1906 году их соотечественник, известный изобретатель Чарльз Кеттеринг, разработал первый кассовый аппарат с электрическим приводом (кассовый аппарат — это тоже суммирующее устройство). Но только к середине столетия большинство счетных машин стали электрическими, а вскоре появились и электронные компьютеры.

В то же время стоит отметить, что одновременно французский писатель проявил в своем романе немалую социальную прозорливость. Разумеется, Жюль Верн не предвидел, да и не мог предвидеть возможностей сегодняшних компьютеров и уж тем более дискуссий о том, может ли компьютер полностью заменить человека. Но в любом случае в «Городе будущего» есть такие слова: «Мишеля удивляло одно — отчего бухгалтера до сих пор не заменили машиной». Они стали едва ли не первым в художественной литературе предсказанием будущей конкуренции человека и вычислительной машины за рабочие места.

Строго говоря, в творческом наследии Жюля Верна есть еще одно произведение, в котором несколько раз упоминаются счетные машины, — это небольшой рассказ «В XXIX веке. Один день американского журналиста в 2889 году», написанный в конце 1888 года и напечатанный в самом начале следующего года. Действие в нем, как следует из названия, отнесено вперед уже не на сто, а на тысячу лет. Однако вычислительная техника за это время не слишком изменилась:

«Тридцать ученых склонились над счетными машинами. Одни были поглощены уравнениями девяносто пятой степени, другие, словно забавляясь формулами алгебраической бесконечности и пространства в двадцати четырех измерениях, напоминали учеников начальной школы, решающих примеры на четыре правила арифметики».

«Беннет, намереваясь проверить счета за сегодняшний день, направился в кабинет. Речь шла о предприятии, ежедневные расходы которого составляют восемьсот тысяч долларов. К счастью, успехи механики чрезвычайно упростили подсчеты. С помощью электросчетного пианино директор быстро справился со своей задачей».

«Когда тотализатор закончил подсчет, прибыль выражалась в двухстах пятидесяти тысячах долларов за истекший день — на пятьдесят тысяч больше, чем накануне».

В последнем отрывке тотализатор (фр. totalisateur) — это механическое счетное, а точнее, суммирующее устройство. В целом же эти отрывки не показывают значительного прогресса в развитии средств вычислений за 900 лет, прошедших после времени действия романа «Город будущего». Хотя в их описаниях имеется упоминание об электричестве, в целом перед нами все те же арифмометры, и даже сравнение с пианино осталось актуальным…

Так что, скорее всего, можно согласиться с теми, кто считает, что Жюль Верн не был выдающимся провидцем в области техники. Однако в заключение стоит привести отрывки из работы другого великого фантаста, англичанина Герберта Уэллса — между прочим, именно он в начале XX века своим творчеством перекинул мостик от подчас действительно наивных, на наш сегодняшний взгляд, фантазий Жюля Верна к современной фантастической литературе.

В 1905 году Уэллс издал сочинение «Современная Утопия», в котором, в частности, написал:

«<…> все эти попытки утопистов рисовать будущее, пользуясь настоящим, не выдерживают критики. Угадать то, что даст нам техника, немыслимо. Немыслимо даже для гениальных специалистов. <…> В области открытий и изобретений мы меньше всего можем предсказывать. Всякое великое открытие именно тем и велико, что открывает перед нами новые горизонты, поднимает завесу над областью, которая до тех пор была нам неизвестна. Предугадать то, что нам неизвестно, значит — объять необъятное.

Поэтому утопии, рассматривающие будущее лишь с точки зрения научного прогресса, при всем интересе, который они представляют для читателя, не могут иметь серьезного значения: быть может, завтра же будет сделано открытие, которое перевернет все наши понятия о законах природы».

Так что, конечно, отнюдь не степень удачности технических предсказаний определяет значение творчества Жюля Верна, ведь не случайно на протяжении полутора веков его лучшие романы продолжают оставаться любимым чтением подростков во всем мире.

Из этимологии компьютерных терминов

Об этимологии привычных нам компьютерных терминов мы задумываемся крайне редко. А между тем их возникновение нередко связано с довольно занятными историями. Приведем здесь лишь некоторые из них.

Использование слова program в Англии впервые было отмечено в 1633 году. Оно происходило от греческих слов про («до») и урафегу («писать») и означало официальное публичное объявление властей (т. е. объявление устное, сделанное «до печати»). В течение двух веков после этого область использования слова постепенно расширялась, и оно стало применяться к предварительному описанию деятельности самых разных видов. В других европейских языках слово также утвердилось, причем в том же значении. Например, в словаре В. И. Даля слово програма (с одним м) определялось как «краткий очерк, начертанье, перечень, изложенье, содержанье сочинения, предположенного изданья, книги, журнала, преподаванья чего-либо; план празднества, торжества, зрелища, представленья; задача, пояснительная записка на заданную по выбору работу».

Любопытно, что слово программа в значении «предварительное описание какой-либо деятельности» вскоре стало распространяться и на саму эту деятельность. Когда с 1923 года в США программой стали называть анонс содержания предстоящих радиотрансляций, то практически немедленно название перешло на сами электронные сигналы, — так термин впервые проник в область электроники. А спустя десять лет программой уже называли любые сигналы, вырабатываемые радиоэлектронной аппаратурой.

Первые разработчики пришли в вычислительную технику именно из радиоэлектроники, так что слово это было им хорошо знакомо. Поэтому неудивительно, что Джон Моучли, приступив в 1942 году к работе над первым электронным компьютером ENIAC, применил его для описания процесса функционирования своей машины. Однако он еще не имел в виду программу в современном понимании. «Программа» действия ENIAC задавалась путем соединения отдельных устройств компьютера с помощью кабелей, — т. е. процесс программирования заключался во втыкании штекеров с нужные гнезда коммутаторов.

Одновременно с Моучли над созданием компьютеров работали еще несколько групп конструкторов, но ввиду секретности они мало знали о работах коллег. Только после окончания Второй мировой войны, в июле 1946 года, в Муровской школе Пенсильванского университета состоялась знаменитая встреча ведущих американских и британских специалистов в новой области техники. В течение месяца они обменивались накопленным опытом и обсуждали пути решения насущных проблем. Разумеется, был затронут и вопрос унификации терминологии. В частности, главный инженер проекта ENIAC Преспер Эккерт, охарактеризовав в своей лекции принципиально новую концепцию компьютерной архитектуры, основанную на хранении программы в памяти, впервые использовал слово программа в современном значении.

При этом интересно, что великий математик Джон фон Нейман, имя которого традиционно связывают с развитием такой архитектуры (фон-неймановская архитектура), крайне редко пользовался этим термином. В своей знаменитой работе 1945 года, давая описание особенностей новой архитектуры, он говорит об инструкциях, стандартных командах (standard orders), операциях и коде (code) — но ни разу о программе. Год спустя в одной из статей словом программа он пользуется наряду со словом код, а еще через год — снова отказывается от него в пользу терминов план (plan) и установка (set-up). Окончательно утвердился новый термин только к 1951 году — именно тогда вступили в эксплуатацию первые компьютеры с хранимой в памяти программой.

В нашей стране в течение столетия после В. И. Даля смысл понятия менялся мало. Например, в Энциклопедическом словаре издания 1955 года программа понимается как «содержание и план какой-либо деятельности (программа концерта, учебная программа, программа политической партии)», о вычислительных машинах речи еще нет, однако к этому времени слово уже использовалось первыми отечественными разработчиками. В датированном декабрем 1951 года Отчете по работе над автоматической цифровой вычислительной машиной (ЭВМ М-1, построенная под руководством И. С. Брука) четко говорится, что «набор инструкций, необходимых для решения задачи, называется программой». книге С. А. Лебедева, Л. Н. Дашевского и Е. А. Шкабары «Малая электронная счетная машина», изданной Академией наук СССР в 1952 году, слово программа также неоднократно используется.

Это значит, что в коллективах отечественных разработчиков вычислительных машин новый термин утвердился даже раньше, чем в США.

Поэтому уже в Малой советской энциклопедии (издана в 1959 году) определение слова дополняется еще одним пунктом: «подробный план действия вычислительных машин, состоящий из определенных последовательных команд (инструкций), по которым машина выполняет весь процесс вычислений». Таким образом, новый термин обрел полноправное гражданство в русском языке.

Легенды о происхождении тех или иных компьютерных терминов многочисленны. Но все рекорды популярности бьет одна из них — речь идет о слове bug, под которым понимают любую ошибку в аппаратуре или программе (отсюда же debugging — отладка). В десятках журнальных и газетных статей, книг, словарей и энциклопедий можно прочитать нечто вроде:

«Однажды в середине 1940-х годов, в работе предка современных компьютеров, релейной вычислительной машины Mark I, которую строили в Гарвардском университете, произошел сбой. Его причиной стал мотылек, который забился в одно из реле. Дежурный инженер извлек мотылька пинцетом, и с тех пор гарвардские ученые, когда в компьютере возникали те или иные неисправности, говорили: «давай поищем жучка (bug)». Постепенно этот термин прижился и получил широкое распространение».

Особый вклад в распространение этой истории внесла выдающийся программист, первая женщина, дослужившаяся до звания адмирала внесла выдающийся программист, первая женщина, дослужившаяся до звания адмирала флота США, Грейс М. Хоппер. Здесь надо заметить, что описанное выше событие действительно имело место и даже было задокументировано. Тот самый мотылек был не только аккуратно вытащен, но и высушен, и вклеен в рабочий журнал. Сегодня этот журнал находится в одном из компьютерных музеев. Известна и точная дата события — 9 сентября 1947 года.

А вот все остальное нуждается в уточнениях. Во-первых, речь идет о компьютере Mark II. А во-вторых, совершенно непонятно, почему мотылек (по-английски moth) был вдруг назван жуком (ведь bug — это даже не просто насекомое, а насекомое кровососущее, в первую очередь клоп). Разумеется, инженер-электрик не обязан быть специалистом в энтомологии, но разницу между бабочкой и клопом он все-таки обычно знает.

Чтобы разобраться, обратимся к той самой записи, которая была сделана в пресловутом в рабочем журнале. Она выглядела так:

«1545 Реле #79 Приборная панель F (мотылек). Первый случай, когда был найден настоящий bug».

Последняя фраза неопровержимо свидетельствует о том, что слово bug к моменту обнаружения злосчастного мотылька уже было в ходу среди инженеров. Более того, обращение к различным источникам — техническим публикациям и словарям, показывает, что оно широко использовалось уже многие десятилетия.

Одним из первых его стал применять великий американский изобретатель Томас А. Эдисон. Так он называл различные неисправности, вызывающие ошибки в работе приборов и устройств, — как небольшие, которые просто требуется устранить, так и более серьезные, причины которых еще только предстоит установить. Вполне допустимо предположить, что многочисленные и неистребимые мелкие неисправности вызывали у инженеров ассоциации со столь же надоедливым и неприятным насекомым — клопом. Известно, что Эдисон пользовался словом bug еще в 1877 году. А спустя двадцать лет оно уже попало в словарь английского языка в значении «неисправность при работе телеграфной или другой электрической аппаратуры».

Таким образом, смысл приведенной выше записи в рабочем журнале становится вполне понятным. Инженеры, постоянно занятые устранением ошибок в работе оборудовании, называли их клопами (bug). И тут вдруг оказалось, что причиной ошибки в самом деле является насекомое (пусть даже совсем другого вида). Конечно, совпадение показалось забавным, что и было отмечено в рабочем журнале. И если бы не Грейс Хоппер, то вряд ли этот эпизод привлек бы к себе чье-либо внимание.

Вообще говоря, живучесть легенд — факт крайне удивительный. Версию Грейс Хоппер не раз пытались опровергнуть, но, как мы видим, безуспешно. Например, один из создателей ENIAC, Преспер Эккерт, в интервью 1986 года, на вопрос о том, что он думает о происхождении термина bug, ответил: «Я знаю, что думает об этом Грейс Хоппер. Она много раз рассказывала свою сказку. Насколько я знаю, инженеры — и механики, и электрики, называли так проблемы в работе оборудования задолго до того, как Грейс Хоппер услышала о самом существовании таких проблем. Это слово было новостью только для Грейс. Слово давно было в ходу».

Тем не менее путь слова из лексикона инженеров в лексикон компьютерный был отнюдь не простым.

В первом компьютерном словаре, составленном американским Институтом радиоинженеров (IRE) в 1951 году, оно еще отсутствует. Вскоре в одном из журналов впервые появилось слово debug, которое объяснялось как «устранение неисправностей в работе аппаратуры компьютера». Спустя еще три года Г. Хоппер составила и опубликовала словарик, в котором расширила значение понятия debug, включив в него также значение «устранение ошибок в программах». Этот словарик лег в основу нескольких официальных изданий словаря компьютерных терминов, но слова bug ни в одном из них, как и у самой Хоппер, не было. И попало оно в него только в 1962 году.

Зато сегодня оно прочно обосновалось не только в английском, но и в других языках: например, во французском оно приняло вид bоgие.

Казалось бы, вопрос о происхождении популярного компьютерного термина полностью выяснен. Однако в действительности первыми не были не только Грейс Хоппер, но даже Эдисон и его коллеги. Известно, что слово bug в значении «непредусмотренное событие, имеющее негативные последствия», в своих пьесах использовал еще Шекспир.

Слова software (или попросту софт) и hardware (на жаргоне «железо») сегодня известны каждому из сотен миллионов пользователей персонального компьютера. Первое из них означает совокупность программных средств, работающих на компьютере. Второе — все материальные компоненты компьютера, т. е. составляющие его электронные, электрические, механические и оптические узлы и устройства.

Но каково происхождение этих терминов? Ведь в английском языке слова soft и hard являются антонимами и имеют соответственно значения «мягкий» и «твердый» (или «жесткий»). И если еще можно согласиться с тем, что винчестер — предмет действительно твердый и жесткий, то почему программы — мягкие, объяснить непросто.

На самом деле оба этих слова появились задолго до изобретения первого компьютера и написания первой программы для него. Согласно архивам Оксфордского словаря английского языка, первое письменное употребление слова soft-ware было зафиксировано еще в 1850 году! На жаргоне старьевщиков и мусорщиков оно означало «отходы растительного или животного происхождения», т. е. все субстанции, подверженные гниению.

Таким образом, слово software изначально являлось элементом профессионального языка определенной группы людей. Может быть, программисты первого поколения просто-напросто обладали хорошим чувством юмора и отдавали себе отчет в долговечности результатов своего труда?

Со словом hardware ситуация более простая. Хотя те же старьевщики называли так твердые фракции мусора, оно всегда имело и нежаргонное значение — «скобяные товары», т. е. различные изделия из металла. Поэтому для американских мужчин hardware — это попросту «железяки», из числа тех, что имеют свойство накапливаться в чуланах, на чердаках и на задних дворах… Так что неудивительно, что компьютерщики уже в середине 1950-х годов перенесли привычное название и на предмет своего труда.

Когда в компьютерный лексикон проникло слово software, сегодня установить уже сложно. Имеются воспоминания американского программиста Герберта Каннера, который утверждает, что еще в конце 1958 года, получив назначение в Институт компьютерных исследований в Чикаго, он впервые услышал от коллег-аппаратчиков слово hardware, и поскольку был в их группе единственным человеком, писавшим программы, повесил на двери своего кабинета табличку со словами «Software Department». Впрочем, сам он на своем приоритете не настаивает, понимая, что и другие вполне могли прийти к той же мысли.

И действительно, скорее всего, на страницах печати первым слово использовал американский ученый Джон Уайлдер Таки. В статье, опубликованной в начале 1958 года в «Американском математическом ежемесячнике» (American Mathematical Monthly), он писал: «Сегодня software, включающее в себя тщательно проверенные интерпретаторы, компиляторы и другие средства автоматизации программирования, не менее важно для современных электронных вычислительных машин, чем hardware из электронных ламп транзисторов, проводов, магнитных лент и прочего».

Таки был знаменитым математиком; более всего он известен созданием, совместно с Джеймсом Кули, алгоритма быстрого преобразования Фурье. Однако похоже, что он обладал также даром давать названия новым понятиям: например, именно Таки в 1946 году предложил знаменитый сегодня термин бит (bit). Иногда пишут, что он же придумал и слово байт (byte), однако это не соответствует действительности — этот термин, как и термин компьютерная архитектура, появился впервые в 1956 году в коллективе разработчиков компьютера Stretch.

@ — зверинец в компьютере

Знак @ известен сегодня каждому пользователю компьютера. Начало его триумфального шествия по планете относится к октябрю 1971 года и связано с изобретением электронной почты. Именно тогда Рейнольд Томлинсон, инженер базировавшейся в Бостоне известной компании BBN (Bolt Вегапек and Newman), которая в рамках правительственного заказа вела работы по развитию сети ARPANET, отправил сам себе с одного компьютера PDP-10 на другой текстовое сообщение с помощью написанной им специально для этого небольшой программы. Эта история многократно и подробнейшим образом описана в литературе, так что излагать ее еще раз вряд ли целесообразно.

Сегодня Томлинсон уже не помнит текст своего первого письма, но думает, что это было нечто вроде «QWER-TYUIOP» — т. е. набранные подряд буквы верхнего ряда клавиатуры, или же просто «1-2-3 test». Зато первый в истории электронный адрес известен, и выглядит он так: tomlinson@bbn-tenexa. Это значит, что он содержал все те же элементы, что и современные адреса: имя адресата и указание на место его расположения (в данном случае — фирма BBN). Тепех — это название операционной системы, использовавшейся в то время. Но самое главное, Томлинсон очень удачно нашел знак, призванный разделить эти две части адреса. Причем, как он вспоминает, размышления продолжались не более 30–40 секунд — именно столько потребовалось, чтобы из 12 знаков препинания, имевшихся на клавиатуре телетайпа, выбрать один, наименее распространенный, и который наверняка никогда не встретится ни в одном имени. И кроме того, этот знак в английском языке называется «at», т. е. предлог, который обозначает место нахождения.

Однако обратим внимание на то, что когда Томлинсон выбрал подходящий для его целей знак @, он уже был под рукой.

А это означает, что он должен был достаточно широко использоваться еще до изобретения электронной почты. И это действительно так, более того, его история насчитывает не одно столетие (а некоторые специалисты даже считают, что и не одно тысячелетие).

Правда, единодушия среди специалистов по поводу его происхождения нет. Например, популярна гипотеза о том, что средневековые переписчики книг для ускорения работы упрощали написание латинского предлога ad (в разных случаях он соответствует русским предлогам к, до, для, по, в и другим), который очень часто встречается в текстах, и постепенно эти две буквы слились в один знак. В нем завиток вокруг буквы а как бы означает палочку буквы d.

Переписчики рукописей в средневековой Европе вообще нередко использовали сокращения, причем обычно они отмечались в тексте надчеркиванием или перечеркиванием соответствующих букв.

Даже после изобретения книгопечатания в типографские наборы еще долго входили разнообразные литеры, заменяющие целые слоги, например, а — которая могла обозначать либо am, либо ап.

Такую версию в свое время выдвинул американский профессор Бертольд Ульман в известной книге «Ancient Writing and Its Influence» (1932 год). По его мнению, это могло произойти не ранее VI и не позднее XIII столетия. А вот профессор из Рима Джорджио Стабиле придерживается иного мнения. Несколько лет назад он обнаружил в архиве письмо некоего флорентийского торговца по имени Франческо Лапи, датированное 4 мая 1536 года. Лапи пишет из Севильи своему коллеге в Рим, делится местными торговыми новостями, и заодно сообщает, что «здесь одна @ вина, что составляет одну тридцатую барреля, стоит от 70 до 8о дукатов». Стабиле предположил, что символ @ в данном случае означает амфору, в которых народы Средиземноморья со времен античности хранили и перевозили вино и зерно.

Думается, что эти две версии не противоречат друг другу. Знак @ действительно мог родиться под пером безымянного монастырского писца, постепенно войти в обиход и лишь затем оказаться востребованным купеческим сословием. Однако две приведенные версии отнюдь не единственные. Некоторые лингвисты высказывают предположение, что знак @ мог произойти от французской буквы а или немецкой буквы а.

Другие их коллеги обращают внимание на сходство @ с некоторыми буквами алфавитов, используемых народами Юго-Восточной Азии.

Более того, аналогичные теории, основанные только лишь на внешнем сходстве тех или иных графических элементов, можно предлагать и на материале письменности других народов. Например, в контексте истории знака @ никогда не упоминалось о том, что в Византийской империи заключенная в окружность буква а (альфа) означала слово αγηοζ («святой»). Знак

@

очень часто встречается в византийских рукописях, а также на иконах, мозаиках, фресках и т. д.

Можно также вспомнить, что в Древней Руси вплоть до окончательного утверждения арабских цифр (это произошло в начале XVIII века) применялась непозиционная алфавитная система счисления, в которой вместо цифр использовались буквы славянского алфавита. В процессе ее развития на Руси была выработана оригинальная система обозначения больших числовых разрядов, в которой буквы (в том числе и буква «аз») заключалась в окружность.

Разумеется, несмотря на явное внешнее сходство, никакой генетической связи между этими знаками и современным знаком @ обнаружить нельзя.

Вообще буква А — вероятно, в силу своего расположения на первом месте в алфавите, — чаще других приобретает тот или иной дополнительный смысл. Известно, что в сочинениях средневековых алхимиков заключенная в круг буква А служила одним из эзотерических знаков. И точно такой же знак вот уже полтора столетия является символом движения анархистов.

В любом случае несомненно, что обозначение @ издавна применялось европейскими (а потом и североамериканскими) торговцами. Они использовали его в значении «…по цене…» — и, например, вместо «3 штуки сукна по цене 1 марка за штуку» писали «3 штуки сукна @ 1 марка». Это был общепринятый символ, его можно найти не только в торговых документах, но и в старинных учебниках коммерческой арифметики, и в различных математических книгах.

Когда в последней четверти XIX века в продаже впервые появились достаточно удобные и относительно недорогие пишущие машинки, их основными покупателями и пользователями стали именно коммерсанты. Естественно, что при выписке счетов и накладных, составлении списков товаров и т. д. они хотели придерживаться привычных правил оформления документов. Поэтому знак @ очень скоро появился на клавиатуре пишущих машинок.

Как известно, первой пишущей машинкой, имевшей значительный успех на рынке, была Remington № 2 Кристофера Шоулза, производство которой было налажено в 1878 году. Поначалу ее клавиатура, в верхнем ряду которой до сегодняшнего дня сохранилась раскладка букв QWERTY, содержала только буквы, цифры и знаки препинания. Однако для многих покупателей этого набора было явно недостаточно, и вскоре его стали расширять за счет других знаков, в первую очередь необходимых бизнесменам — процента, доллара и фунта стерлингов, наиболее часто встречающихся дробей (1/₂, 1/₄ 1/₈, ³/₄, ³/₈) и т. д. Американский изобретатель Джордж Вашингтон Йост, долгое время работавший на компанию Remington, в 1880 году открыл собственное дело и начал выпускать пишущие машинки под маркой Caligraph. Считается, что именно модель Caligraph № 3, появившаяся в 1883 году, стала первой, клавиатура которой содержит знак @ (хотя машинки Йоста базировались на тех же патентах, что и машинки Remington, их клавиатуры очень сильно различались).

Пишущая машинка американского изобретателя Юджина Фитча, судя по всему, не была запущена в производство. Однако именно он в 1886 году получил патент, в котором впервые зафиксировал присутствие на клавиатуре знака А вот Джон Уильямс (1890 год) и Дж. Бликенсдёрфер (1892 год), клавиатуры которых также содержали его, оказались более удачливыми, и их изделия долго конкурировали с продукцией компаний Remington и Caligraph. Однако уже к 20-м годам XX века практически во всех моделях пишущих машинок использовалась одна и та же (привычная нам сегодня) клавиатура.

Спустя еще два-три десятилетия, после появления компьютеров, пишущие машинки стали применять в качестве устройства ввода и вывода данных в ЭВМ. Это способствовало тому, что знак @ начали использовать разработчики языков программирования и — вслед за этим — естественно, программисты.

Например, в известном языке PL/1, разработанном фирмой IBM в 1964 году, были предусмотрены два алфавита, бо-символьный и 48-символьный. Первый из них включает 29 букв — 26 букв латинского алфавита плюс еще три, в том числе @ («коммерческий знак»). Букву @ в этом языке можно использовать для образования идентификаторов (имен), даже в качестве первой буквы (так что @Al23B# — допустимое имя). Язык Эль-76, разработанный в середине 1970-х годов в СССР в рамках проекта создания многопроцессорного вычислительного комплекса Эльбрус, тоже содержит @ — этот знак используется, в частности, для указания операций преобразования переменной динамического типа в вектор. В известном языке для работы с базами данных Clipper знак @ и имя задают подлежащую выполнению команду.

Знак @ используется и во многих других языках — соответствующие примеры можно продолжать. Однако его известность и популярность, конечно же, определяет не это, а его использование для задания адресов электронной почты.

В созданном в 1838 году классическом варианте азбуки Морзе знак @, естественно, отсутствовал. Однако совсем недавно, в 2004 году, в связи с необходимостью передавать адреса электронной почты для этой цели в нее был введен специальный знак — - • («точка, два тире, точка, тире, точка»). Можно заметить, что он состоит из идущих друг за другом букв с («точка-тире-тире») и а («точка-тире-точка»). Это не случайно, поскольку новый знак азбуки Морзе получил название commat — т. е. сокращение от commercial at.

Между прочим, это дополнение азбуки Морзе стало первым более чем за 60 лет (предыдущие изменения в нее вносились еще до Второй мировой войны, в конце 1930-х годов). Несомненно, этот факт подчеркивает исключительно важное место символа @ в современном мире. Но еще задолго до включения в азбуку Морзе он стал непременным элементом различных наборов кодовых символов: Юникода (символ 0040), ASCII (символ 040) и др.

Еще один интересный аспект, связанный со знаком @, - это его название. Когда он начал обретать популярность, появилась необходимость как-то его называть. Конечно, название (и зачастую не одно) у него уже было. Например, в романских языках оно генетически связано с торговым происхождением знака: в Испании и Португалии это arroba, а во Франции arrobace. В англоязычных же странах знак официально именуется commercial at («коммерческое at»), хотя имеется и более короткий вариант at-sign (т. е. «знак at»), или же просто at. Аналогично в Германии это at-Zeichen, в Финляндии at-merkki, в Эстонии at-mark и т. д. В Японии, где слова европейского происхождения часто модифицируются в соответствии с особенностями местного произношения, он приобрел вид atto таак. Во Франции его также называют а commercial («коммерческое а»), а во Вьетнаме (в котором весьма сильно влияние французской культуры) сокращают это название до а сот. Короткий вариант названия используется во многих странах, как в европейских — в Италии (at или ad), Литве (eta), Латвии (et), так и в азиатских — в Турции (et), Иране (at).

Однако официальные наименования вряд ли имели шанс прижиться в среде компьютерщиков, как известно, весьма склонных к использованию профессионального сленга, и уж тем более в столь чуждом всякому формализму сообществе, как первое поколение пользователей Интернета и электронной почты. Элегантный завиток, изящным и вольным росчерком охватывающий букву а, разбудил фантазию людей едва ли не во всех странах мира и вызвал у них самые разные и подчас весьма неожиданные ассоциации.

Иногда эти названия попросту связаны с внешним видом знака. В частности, его официальное название в Норвегии — krallalfa («альфа с завитком»). Во Франции иногда говорят a dans le rond («а в круге»), аналогично в Румынии — a-rond, в Турции — qengelli а и во Вьетнаме — асoпg.

Но чаще фантазия идет гораздо дальше констатации геометрической формы. Например, в Дании, знаменитой своей ветчиной, а также в соседней Норвегии в нем увидели сходство с… поросячьим хвостиком. Так знак @ и назвали — grisehale. Но обычный поросенок не выдержал конкуренции с более романтическим животным, и это имя уступило место другому — snabel а (т. е. «а со слоновьим хоботом»). Это же название утвердилось и в Швеции, где оно было даже рекомендовано для включения в официальный словарь языка (слово snabel проникло также в Англию и некоторое время пользовалось там популярностью).

Надо учитывать, что каждый язык — это живой и постоянно развивающийся организм. Официальные словари чаще всего фиксируют только устоявшиеся термины, вошедшие в разговорную и письменную практику того или иного языка. Поэтому к приведенным в данной главе примерам названий знака @ в разных языках (они были заимствованы из многочисленных письменных источников и документов, найденных в Интернете) надо относиться с осторожностью. Далеко не все из них удалось проверить по словарям (обычно это оговаривается специально). Не приходится сомневаться, что некоторые, если не большая часть, из этих названий относятся исключительно к начальному этапу распространения знака @, и сегодня уже вышли из употребления.

В Греции знак получил название παπάκι («утенок»), но с ним греки остались в гордом одиночестве. В Голландии обрело популярность другое название — apestaart («хвост обезьяны»). Те же ассоциации возникли как у их географических соседей — финнов (apinanhanta), так и у далеких от них румын (coadă de maimuţă). А вот сербы назвали знак попросту — majmun («обезьяна»), то же самое сделали и в Польше (malpa)… Вероятно потому, что в Финляндии, как известно, обезьяны не водятся, там все-таки чаще знак @ называют Kissanhanta («кошачий хвост») или даже попросту Miukumauku («знак мяу»). В то же время на Тайване, напротив, углядели сходство знака с хвостом мышонка.

Слово Klammeraffe, ставшее названием знака @ в Германии, означает один из видов южноамериканских обезьян («обезьяна-паук»). Но оно имеет и переносный смысл — приблизительно его можно передать выражением «прилип, как пиявка». И здесь мы переходим от симпатичных млекопитающих (поросенок, слон и др.) к менее симпатичным, хотя и вполне безобидным беспозвоночным и моллюскам. Во Франции знак @ издавна ассоциируется с улиткой (escargot). Уже в новейшей истории знака в том же значении он утвердился в Италии (chiocciola), Турции (salyangoz) и Корее. То же значение было воспринято и ивритом (shablul), и искусственным языком эсперанто (heliko). В Англии слово snail также стало одним из используемых названий. В Венгрии пошли еще дальше, назвав знак @ попросту «червяком» (кикас). А в Таиланде, с присущей Востоку витиеватостью, его стали именовать «буквой, извивающейся, как червяк».

И, наконец, в разных языках имеется еще одна группа названий, связанных с совершенно иными, а именно гастрономическими ассоциациями. Очень часто кондитерские изделия, особенно выпечку, при изготовлении сворачивают самыми хитрыми способами. Например, знаменитый венский яблочный пирог — штрудель (это слово вошло даже в русский язык). Именно так (strudel) чаще всего называют знак @ на иврите. И другие кондитерские изделия стали толчком для появления соответствующих названий — «булочка с корицей» в Швеции (kanelbulle) и Норвегии симпатичным, хотя и вполне безобидным беспозвоночным и моллюскам. Во Франции знак @ издавна ассоциируется с улиткой (escargot). Уже в новейшей истории знака в том же значении он утвердился в Италии (chiocciola), Турции (salyangoz) и Корее. То же значение было воспринято и ивритом (shablul), и искусственным языком эсперанто (heliko). В Англии слово snail также стало одним из используемых названий. В Венгрии пошли еще дальше, назвав знак @ попросту «червяком» (кикас). А в Таиланде, с присущей Востоку витиеватостью, его стали именовать «буквой, извивающейся, как червяк».

И, наконец, в разных языках имеется еще одна группа названий, связанных с совершенно иными, а именно гастрономическими ассоциациями.

Очень часто кондитерские изделия, особенно выпечку, при изготовлении сворачивают самыми хитрыми способами. Например, знаменитый венский яблочный пирог — штрудель (это слово вошло даже в русский язык). Именно так (strudel) чаще всего называют знак @ на иврите. И другие кондитерские изделия стали толчком для появления соответствующих названий — «булочка с корицей» в Швеции (kanelbulle) и Норвегии (kanel-bolle), «слойка» (ensaimada) в некоторых областях Испании.

В английском языке есть выражение «snail mail», которое означает обычную почту в сравнении с электронной почтой и другими современными средствами связи. Оно подчеркивает ее более низкую скорость («ползет, как улитка»). При этом интересно, что знак @ — т. е. «улитка», напротив, является символом электронной почты.

Впрочем, не булочками едиными сыт человек, и закончить этот далеко не полный обзор хочется самым романтичным из известных названий, — одним из нескольких, возникших в Турции. Это giizel а, что означает — ни больше ни меньше «прекрасная буква а».

В российской торговой практике знак @ никогда не использовался. Соответственно на клавиатуре пишущих машинок с русским шрифтом его также не было. Поэтому он появился у нас в стране относительно недавно, вместе с персональными компьютерами и всеобщей компьютерной грамотностью. Кстати, даваемое в русской версии популярной интернет-энциклопедии Википедия объяснение происхождения русского названия собака («получило распространение в связи с появлением на ЭВМ игры, где символ @ бегал по экрану и, по сценарию игры, означал собаку») никак нельзя признать убедительным. Скорее всего, это название отражает общие законы восприятия, присущие людям, — вне зависимости от языка, на котором они говорят. А именно, человеку свойственно стремление «одушевлять» те объекты, с которыми он сталкивается в своей повседневной практике, переносить на них черты и качества живых существ. Не случайно ведь мы упоминали выше кошку и слона, поросенка и обезьяну, улитку и червяка. Так что наша «собака» — вполне естественное дополнение к этому обширному зверинцу.

В некоторых языках знак @ понемногу проникает в письменную речь, точнее, пока только в такие специфические ее области, как переписка по электронной почте или обмен SMS-сообщениями по мобильным телефонам. Например, по-испански «друг» — amigo, «подруга» — amiga. Знак @ как бы объединяет обе буквы она, так что молодые люди в Испании, посылая сообщение нескольким приятелям, могут написать «Привет, amig@s!» — тем самым обращаясь одновременно и к юношам, и к девушкам.

В последние годы этот знак все чаще применяют как элемент графического оформления текстов в рекламных объявлениях, логотипах фирм и т. д.

Согласно замыслу дизайнера, использование в логотипе или названии знака @ обычно должно подчеркивать причастность к информационным технологиям. Например, популярный книжный интернет-магазин называется Co@libri; известное петербургское издательство Амфора, специализирующееся на выпуске интеллектуальной литературы, выбрало знак @ своим логотипом. Несколько лет назад на российские экраны вышел фильм «Хотт@бь)ч», действие которого в значительной степени происходит в виртуальном пространстве, куда в конце концов и переселяется главный герой. Книга Билла Гейтса, изданная в России под названием «Бизнес со скоростью мысли», в оригинале имеет название «Business @ the Speed of Thought» — т. e. здесь знак @ выступает как замена предлога at.

Современные информационные технологии ведут свое начало от электронной вычислительной машины АВС, построенной в конце 1930-х годов знаменитым американским компьютерным пионером болгарского происхождения Джоном Винсентом Атанасовым. Поэтому на посвященной Атанасову болгарской почтовой марке знак @ стал одним из центральных элементов всей композиции. Более того, художник использовал его вместо буквы а в названии страны — Бълг@рия, Bulg@ria.

Несколько слов о телекоммуникациях

Понятно, что новые слова не появляются в языке сами по себе, — ведь кто-то должен произнести их в первый раз. А вот на вопрос: «Кто же именно?» в подавляющем большинстве случаев дать ответ невозможно. Конечно, можно было бы предположить, что этим занимаются те, для кого работа со словом является профессией, — писатели. Но, к сожалению, история свидетельствует, что даже великим творцам очень редко удавалось обогатить родную речь новым словом.

Гениальный русский писатель Ф. М. Достоевский гордился тем, что придумал глагол стушеваться (означающий «оробеть, смутиться»). А почти забытому сегодня беллетристу П. Д. Боборыкину русский язык обязан словом интеллигент.

Поэты всегда были особенно склонны к созданию новых слов, однако из многих сотен неологизмов, сконструированных Игорем Северяниным и Владимиром Маяковским, в языке не прижился ни один. Правда, можно вспомнить, что Велимир Хлебников предложил слово летчик — ведь в начале XX века, когда в воздух поднялись первые самолеты, использовали термин авиатор. В эти же годы Андрей Белый прозорливо предсказал создание атомной бомбы.

Француз Эдуард Эстонье свой первый роман опубликовал в 1891 году, когда ему не было еще и тридцати. Провал был оглушительным — удалось продать всего 30 экземпляров книги. Однако веры в свои силы молодой автор не потерял. Один за другим последовали еще несколько романов, которые постепенно не только завоевали публику, но и получили признание литературных критиков. В 1908 году Эстонье был удостоен одной из высших литературных премий Франции (сегодня она называется премией Фемина). Его популярность продолжала расти, и в первые годы XX века шагнула за пределы Франции. Книги Эстонье переводились на европейские языки, некоторые произведения появились и на русском языке и также не прошли незамеченными. Еще до революции Максим Горький напечатал хвалебный отзыв на роман «Жульен Дарто». Продолжали издавать Эстонье и после 1917 года. Например, в 1924 году в Ленинграде был издан роман «Дублэ Баллерон».

В 1923 году Эстонье был избран во Французскую академию — высшее признание, которое может получить писатель во Франции. Основанная кардиналом Ришелье в XVII веке, академия состоит из 40 виднейших представителей национальной культуры, науки и политики. Основная задача Французской академии — забота о совершенствовании и развитии французского языка, а также издание его словаря. Академик (их именуют «бессмертными») выбирается пожизненно, и за ним закрепляется определенное кресло. В частности, Эстонье досталось кресло № 24, которое до него занимали такие выдающиеся деятели, как министр финансов при дворе Людовика XIV Жан-Батист Кольбер, баснописец Жан де Лафонтен, романист Пьер Мариво, математик Анри Пуанкаре.

К сожалению, психологические и социальные романы Эстонье достаточно быстро вышли из моды. Эстонье-писатель перешел в разряд почитаемых, но, увы, малочитаемых классиков.

Однако одно его достижение в области языка пережило своего автора — именно Эстонье в 1904 году придумал новое слово телекоммуникации.

Дело в том, что писательство не было основным занятием Эдуарда Эстонье, родившегося в 1862 году в Дижоне. Его отец, выпускник Политехнической школы — лучшей и самой знаменитой в системе французских высших школ, учрежденных Наполеоном Бонапартом, был блестящим инженером. Он скончался совсем молодым незадолго до рождения сына. От отца, которого ему не довелось увидеть, Эдуард унаследовал не только имя, но и талант инженера. Поэтому, получив среднее образование в одном из руководимых отцами-иезуитами колледжей, Эстонье не колебался в выборе дальнейшего пути.

В 1884 году он окончил Политехническую школу и вскоре начал работать инженером в телеграфном ведомстве. Он был талантливым инженером. Известно, что Эстонье изобрел прибор для измерения силы тока в телефонных линиях. Этот прибор на Всемирной выставке в Париже в 1889 году удостоился не только премии, но и высочайшей оценки гениального изобретателя Томаса Эдисона. Посетив выставку (на которой, кстати, были представлены ни много ни мало 493 его изобретения), тот сказал, что прибор Эстонье — единственное, что заслуживает на ней внимания.

Благодаря высокой профессиональной репутации и отменным организаторским способностям в 1901 году Эстонье получил предложение занять пост директора Профессиональной школы почт и телеграфа. Ознакомившись с положением дел в ней, Эстонье пришел к выводу, что уровень этого учебного заведения совершенно не соответствует требованиям времени. И начал с того, что уволил 21 преподавателя — из 23! Для чтения лекций Эстонье начал приглашать таких ученых, как великий математик Анри Пуанкаре, будущие нобелевские лауреаты физики Поль Ланжевен и Пьер Кюри, и других. Например, именно во время своих лекций в Школе почт и телеграфа Пуанкаре впервые обнародовал некоторые новые результаты из области решения дифференциальных уравнений.

Именно студенты Школы одними из первых услышали от Пьера Кюри об опытах с недавно открытым им радием. Эстонье считал, что современный инженер должен быть человеком высокой культуры — и по воскресеньям его студенты ходили на лекции в Лувр. Заложенные Эстонье традиции живы до сих пор. Сегодня Высшая национальная школа телекоммуникаций (такое название она получила в 1943 году) — один из ведущих университетов Франции, выпускников которого отличает высочайший уровень профессиональной подготовки.

В 1905 году Эстонье покинул школу, заняв пост главного инженера французской почты и телеграфа, а спустя еще четыре года стал директором по эксплуатации телефонных сетей. В 1911 году он вышел в отставку, чтобы полностью посвятить себя творчеству. (Здесь стоит отметить, что хотя во Французскую академию нередко выбирают крупных ученых, не подлежит сомнению, что Эстонье попал в нее именно как романист.) Однако с началом Первой мировой войны он вернулся на службу и в звании подполковника служил в войсках связи.

Эстонье был прикомандирован к британской армии во Фландрии. После окончания войны в 1918 году он возглавлял работы по реорганизации системы связи в Эльзасе и Лотарингии, возвращенных в состав Франции. Успешно завершив ее, Эстонье в 1919 году окончательно ушел на покой.

Одной из проблем, беспокоивших вновь назначенного директора Школы, было отсутствие лекторов по важнейшим предметам — основам телеграфной и телефонной связи. В то время эти два вида связи считались совершенно различными дисциплинами, однако Эстонье понимал, что есть нечто, объединяющее их. Он видел, что на самом деле они представляют части одной, более широкой области техники. Не найдя подходящих специалистов, в конце концов Эстонье решил прочитать лекции сам, объединив в своем курсе лекций два предмета в один. В 1904 году эти лекции были опубликованы в виде отдельной книги, озаглавленной «Traite Pratique de Telecommunication Electrique (Telegraphie, Telephonie)» — «Практическое руководство по электрическим телекоммуникациям (Телеграфия, Телефония)».

Так придуманное Эстонье новое слово telecommunication впервые попало на книжные страницы. В своей книге Эстонье определил телекоммуникации как «передачу сообщений на расстояние посредством электричества». Он мыслил их как единую область техники, охватывающую телеграфную, телефонную и радиосвязь (хотя в его обширной книге обсуждение проблем беспроволочного телеграфа — т. е. радио — занимает лишь несколько страниц).

Приставка tele (от греческого слова τελε — «далекий, удаленный») впервые была использована для образования новых слов в XVII веке, когда был изобретен телескоп. Интересно, что создавший этот прибор в 1611 году Галилео Галилей поначалу пользовался такими названиями, как perspicillum и penicillium и лишь спустя некоторое время остановился на слове telescopium. В конце XVIII века появилось слово телеграф, а еще несколько десятилетий спустя телефон (причем последнее слово применялось задолго до изобретения А. Белла).

Слово communication в значениях «сообщение, извещение» и др. во французском языке появилось не позднее XIV века. Оно восходит к латинскому communicare — «устанавливать связь».

Эстонье стал первым, кто распространил его значение на сообщения, передаваемые по телефону или по радио.

Интересно, что сам Эстонье поначалу не был в восторге от своего неологизма. Он даже писал, что словарь французского языка «и так слишком обширен», и чуть ли не сокрушался, что вынужден добавить к нему еще одно слово. Тем не менее слово это оказалось столь удачным, что вскоре зажило своей, не зависящей от автора жизнью. Более того, оно очень быстро получило международное признание и вошло во все языки. Прошло всего три десятилетия, когда на конгрессе Международного телеграфного союза (International Telegraph Union, ITU) в Мадриде было решено, что новый термин наилучшим образом отвечает сфере ответственности этой влиятельнейшей организации, основанной еще в 1865 году. Было принято постановление, согласно которому с 1 января 1934 года она стала именоваться Международным телекоммуникационным союзом (International Telecommunication Union — легко заметить, что при изменении названия старая аббревиатура союза сохранилась).

Эдуард Эстонье умер 1 апреля 1942 года в Париже во время немецкой оккупации. К этому времени он уже давно и тяжело болел, практически не посещал заседания Академии. В незавершенных мемуарах Эстонье одним из самых больших разочарований в своей жизни назвал то, что его авторство термина телекоммуникации забыто.