Удивительные приключения дядюшки Антифера

ГЛАВА ПЕРВАЯ, содержащая письмо Жюэля к Эногат с рассказом о приключениях, героем которых был дядюшка Антифер

Как уныло выглядел дом на улице От-Салль в Сен-Мало, каким вымершим казался он с тех пор, как его покинул дядюшка Антифер! В какой тревоге проходили дни и ночи у обеих женщин — у матери и дочери! Опустевшая комната Жюэля делала пустым все жилище; по крайней мере, такое ощущение было у Эногат. К тому же не было дядюшки и Трегомен не приходил в гости!

Наступило 29 апреля. Два месяца, уже два месяца прошло с того дня, как «Стирсмен» ушел в море, увозя трех малуинцев, отправившихся в свой авантюрный поход — на завоевание сокровищ. Как проходило их путешествие? Где они теперь? Удалось ли им достигнуть цели?

— Мама… мама, они не вернутся! — твердила молодая девушка.

— Надейся, дитя мое… верь… они вернутся! — неизменно отвечала старая бретонка. — Конечно, лучше было бы им не уезжать…

— Да, — говорила шепотом Эногат, — особенно в то время, когда я должна была стать женой Жюэля!

Заметим кстати, что отъезд дядюшки Антифера произвел в городе огромное впечатление. Все привыкли видеть его разгуливающим с трубкой в зубах по улицам, вдоль набережной Силлон, по крепостному валу. А за ним — Жильдаса Трегомена, всегда в помятом сюртуке, всегда с выгнутыми колесом ногами, все с тем же орлиным носом и с тем же самым добрым, милым, невозмутимо-спокойным лицом!

И Жюэль, молодой капитан дальнего плавания, которым так гордился его родной город, любивший его не меньше, чем любила Эногат, или, лучше сказать, как мать любит своего сына, — он тоже уехал незадолго до того, как его должны были назначить помощником капитана на прекрасное трехмачтовое судно торгового дома «Байиф и К°».

Где теперь они были, все трое? Никто об этом не имел ни малейшего понятия. Известно лишь было, что «Стирсмен» доставил их в Порт-Саид. Только Эногат и Нанон знали, что путешественники должны были спуститься по Красному морю и дойти почти до северных границ Индийского океана. Дядюшка Антифер поступил вполне благоразумно, не выдав никому своей тайны, поскольку он не хотел, чтобы Бен-Омар выведал хоть что-нибудь относительно расположения знаменитого острова.

Тем не менее, если никто не знал маршрута, то зато всем были известны планы дядюшки Антифера, слишком хвастливого, слишком болтливого, слишком общительного, чтобы умолчать об этом. И в Сен-Мало, и в Сен-Серване, и в Динаре — всюду повторяли историю Камильк-паши, рассказывали о письме, полученном Томасом Антифером, о прибытии обещанного в этом письме вестника, об установлении долготы и широты острова и о баснословных ста миллионах — ста миллиардах, как утверждали наиболее осведомленные. С каким нетерпением поэтому весь город ожидал новостей о розысках сокровищ, о возвращении капитана каботажного плавания, внезапно превратившегося в набоба, обладателя несметного количества алмазов и драгоценных камней!

Эногат и не думала об этом. Только бы они вернулись, ее жених, ее дядя и ее друг, — пусть даже с пустыми карманами! Она будет счастлива, она возблагодарит бога, и ее глубокая печаль сменится безграничной радостью!

Разумеется, молодая девушка получала вести от Жюэля. В первом письме, из Суэца, он подробно рассказывал, как протекало их путешествие, писал о душевном состоянии дяди, о его возрастающей раздражительности, о приеме, оказанном дядюшкой Бен-Омару и его клерку, аккуратно явившимся на назначенное свидание.

Во втором письме, из Маската, описывались перипетии плавания по Индийскому океану до столицы имамата, говорилось, до какой крайней степени возбуждения, близкого к помешательству, дошел дядюшка Антифер, а также сообщалось о предстоящей поездке в Сохор.

Легко себе представить, с какой жадностью Эногат проглатывала письма Жюэля, который не ограничивался рассказами о путешествии и о душевном состоянии дяди, но изливал молодой девушке свою печаль жениха, разлученного с невестой накануне свадьбы; но, несмотря на то что их разделяло такое громадное расстояние, он надеялся вскоре увидеть ее и вырвать согласие у дяди даже в том случае, если тот вернется миллионером! Эногат и Нанон читали и перечитывали эти письма, на которые они не могли даже ответить, так как были лишены и такого утешения. Поэтому они строили различные предположения, рождавшиеся у них под влиянием этих рассказов, отсчитывали по пальцам дни, которые путешественники, по их мнению, должны были еще провести в далеких морях, зачеркивали число за числом в настенном календаре и, наконец, получив последнее письмо, загорелись надеждой, что скоро начнется вторая половина путешествия — возвращение домой.

Третье письмо пришло 29 апреля, два месяца спустя после отъезда Жюэля. Сердце Эногат забилось от радости, когда она увидела на конверте штемпель Тунисского регентства[140]. Значит, путешественники покинули Маскат… они уже в европейских водах… они возвращаются во Францию… Сколько им понадобится времени, чтобы доехать до Марселя? Не более трех дней! А оттуда экспрессом до Сен-Мало? Не более двадцати шести часов!

Мать с дочерью сидели в одной из комнат нижнего этажа, заперев дверь после ухода почтальона. Никто им теперь не помешает отдаться своим чувствам.

Вытерев мокрые от слез глаза, Эногат вскрыла конверт, вынула письмо и стала его читать громко и внятно, отчеканивая каждую фразу:

Эногат захлопала в ладоши и радостно воскликнула:

— Мама, они ничего не нашли, и мне не придется выходить замуж за принца!..

— Продолжай, девочка, — сказала Нанон. Эногат стала читать дальше:

Письмо задрожало в руках Эногат.

— Продолжать поиски… очень далеко! — прошептала она. — Теперь-то уж они, мама, не вернутся… они не вернутся!..

— Мужайся, моя девочка, читай дальше, — ответила Нанон.

Эногат с полными слез глазами снова стала читать. В общих чертах Жюэль рассказывал о том, что произошло на острове в Оманском заливе, как вместо сокровищ в указанном месте обнаружили только документ и в этом документе сообщалась новая долгота. Далее Жюэль писал:

Эногат сама с трудом удерживала биение сердца и потому легко могла понять страдания Жюэля.

— Бедный Жюэль! — прошептала девушка.

— И ты, моя бедняжка! — сказала мать. — Продолжай, дочь моя!

Сдавленным от волнения голосом Эногат продолжала:

И Эногат произнесла:

— Разве нужны деньги, когда любят друг друга!

— Нет, они даже мешают! — убежденно ответила Нанон. — Продолжай, моя дорогая!

Эногат повиновалась.

Эногат немного помолчала.

— Не нравятся мне все эти интриги, — заметила Нанон.

Затем Жюэль последовательно описывал все, что происходило на обратном пути, — отъезд с острова и явное разочарование переводчика Селика при виде иностранцев, вернувшихся с пустыми руками (теперь ему пришлось поверить, что это была простая прогулка), мучительное возвращение с караваном, прибытие в Маскат и двухдневное ожидание пакетбота из Бомбея.

Эногат прервала чтение и взглянула на мать, которая, неодобрительно покачав головой, прошептала:

— Только бы они не поехали на край света! От неверных всего можно ожидать!

Эта славная женщина говорила о восточных народах примерно так же, как было принято во времена крестовых походов. Более того, набожной бретонке, при ее щепетильной честности, миллионы, получаемые из такого ненадежного источника, казались «дурными». Попробовала бы она об этом заявить в присутствии дядюшки Антифера!

Далее Жюэль описывал путешествие из Маската в Суэц, переход через Индийский океан и Красное море, невероятные мучения Бен-Омара от морской болезни. — Так ему и надо! — сказала Нанон. И, наконец, мрачное настроение Пьера-Сервана-Мало, из которого за все время путешествия нельзя было вытянуть ни слова!

Эногат уронила письмо, Нанон подняла его. Девушка так ясно представила себе, что ее близкие уедут за тысячи лье, в чужие страны, подвергнутся там страшным опасностям и, быть может, никогда не вернутся… Невольно у нее вырвался крик отчаяния.

— О дядя… дядя, какое горе вы приносите тем, кто вас так любит!

— Не будем осуждать его, дочь моя, — сказала Нанон, — и да сохранит его бог!

Прошло несколько минут в молчании, — обе женщины молились об одном и том же.

Затем Эногат опять стала читать письмо:

ГЛАВА ВТОРАЯ, в которой читателю предоставляется возможность познакомиться с сонаследником дядюшки Антифера

Когда вы прибываете на Тунисский рейд, вы еще не в Тунисе. Вам предстоит еще сесть в туземную лодку и переправиться на берег в Ла-Гулетт.

В сущности, эту гавань нельзя даже и назвать гаванью, потому что корабли не только большого, но и среднего тоннажа не могут подойти к набережной, где пришвартовываются только мелкие каботажные суда и рыбачьи баркасы. Парусные корабли и пакетботы бросают якорь в открытом море; и если горы прикрывают их от восточного ветра, то они совершенно беззащитны перед ужасными штормами и шквалами, налетающими с запада или с севера. Давно уже пора создать настоящий порт, чтобы в него могли заходить любые суда, даже военные, либо расширив порт Бизерты на северном побережье регентства, либо, наконец, прорыв десятикилометровый канал, прорубив косу, отделяющую озеро Баира от моря.

Следует добавить, что, добравшись до Ла-Гулетта, дядюшка Антифер и его спутники все еще не попали в Тунис. Им нужно было еще пересесть в вагон поезда маленькой железнодорожной ветки Рубаттино, построенной итальянской компанией. Эта дорога, огибая озеро Баира, проходит у подножия Карфагенского холма, на котором высится французская часовня святого Людовика[142].

Когда наши путешественники миновали набережную, они очутились на единственной широкой улице Ла-Гулетта. Вилла губернатора, католическая церковь, кафе, частные дома — все это вместе взятое напоминало уголок современного европейского города. Чтобы обнаружить первые признаки восточного колорита, следует отправиться на побережье к дворцу бея, где он проводит иногда сезон морских купаний.

Но Пьер-Серван-Мало меньше всего интересовался восточным колоритом или легендами о Регуле, Сципионе, Цезаре, Катоне, Марии и Ганнибале[143]. Знал ли он вообще имена этих великих людей? Если и знал, то только понаслышке, как и добряк Трегомен, самолюбие которого было полностью удовлетворено славой его родного города. Один Жюэль мог бы предаться историческим воспоминаниям, если бы не был так погружен в заботы сегодняшнего дня. О нем можно было сказать то, что говорят обычно в Леванте о рассеянном человеке: «Он ищет своего сына, которого несет на плечах». Жюэль же «искал» свою невесту и грустил, что уедет от нее еще дальше.

Пройдя с легкими чемоданами в руках через весь город, дядюшка Антифер, Жильдас Трегомен и Жюэль (они рассчитывали обзавестись в Тунисе новыми вещами) прибыли на вокзал и стали ожидать первого поезда, Бен-Омар и Назим следовали за ними на известном расстоянии. Дядюшка Антифер, конечно, и не подумал сказать им, где живет банкир Замбуко, с которым всех их теперь соединял каприз Камильк-паши. Естественно, это создавало новые трудности, если не для нотариуса, которому и при разделе наследства полагается его законный процент, то, по крайней мере, для Саука. Сейчас ему придется вести борьбу уже не с одним, а с двумя наследниками. А каков еще будет этот новый наследник?.. После получасового ожидания наши путешественники заняли места в поезде. По дороге в течение нескольких минут они видели очертания Карфагенского холма и монастырь «Белых отцов», известный своим археологическим музеем. Через сорок минут поезд прибыл в Тунис, и малуинцы, пройдя аллею Морского Флота, остановились в гостинице «Франция» — в центре европейского квартала. В их распоряжение были предоставлены три комнаты с очень высокими потолками, почти без мебели; кровати помещались за кисейными пологами от москитов. В комфортабельном большом ресторане, который находился в нижнем этаже, в любое время можно было получить завтрак и обед. Словом, гостиница «Франция» в Тунисе почти не отличалась от хорошего отеля в Париже или в другом большом городе. Впрочем, для наших путешественников это не имело значения, так как они не собирались здесь задерживаться.

Дядюшка Антифер даже не захотел подняться по широкой лестнице в свою комнату.

— Мы встретимся потом здесь, — сказал он своим спутникам.

— Иди, иди, старина, — ответил Жильдас Трегомен. — Иди прямо на абордаж!

То, что ему нужно было идти «прямо на абордаж», признаться, беспокоило дядюшку Антифера. В его намерения, конечно, не входило хитрить со своим сонаследником, как хитрил с ним самим Бен-Омар. Честный и, несмотря на свои причуды, очень прямой человек, малуинец решил действовать без всяких уловок. Он пойдет к банкиру и скажет ему:

«Вот что я вам принес… А ну-ка, посмотрим, что вы можете предложить мне взамен?» А теперь в путь!

Впрочем, судя по документу, найденному на островке, упомянутый Замбуко должен был получить предупреждение о том, что некий француз, по имени Антифер, в один прекрасный день явится к нему с долготой, без которой невозможно определить местоположение того самого острова, где хранятся сокровища. Следовательно, банкира не удивит это посещение.

Дядюшка Антифер боялся только одного: а вдруг случится так, что его сонаследник не говорит по-французски? Если бы Замбуко понимал хотя бы по-английски, можно было бы выйти из положения с помощью молодого капитана. Ну, а если банкир не знает ни того, ни другого языка? Тогда поневоле будешь зависеть от переводчика. И тогда тайну ста миллионов будет знать третий…

Не сообщив своим спутникам, куда он идет, дядюшка Антифер вышел из гостиницы и подозвал проводника. Оба скрылись за углом, повернув на улицу, примыкавшую к площади Морского Флота.

— Ну, если мы ему не нужны… — сказал Жильдас Трегомен после ухода дядюшки.

— …то пойдем гулять и начнем с того, что сдадим мое письмо на почту, — докончил Жюэль.

Зайдя сначала в почтовое бюро рядом с гостиницей, Жюэль и Трегомен направились затем к Баб-эль-Бахару — Воротам Моря, и обошли с наружной стороны зубчатую ограду, опоясывающую Белый Тунис. Ограда эта тянется на два добрых французских лье.

Отойдя от гостиницы шагов на сто, дядюшка Антифер спросил своего гида-переводчика:

— Вы знаете банкира Замбуко?

— Его здесь все знают.

— А где он живет?

— В нижнем городе, в Мальтийском квартале.

— Проводите меня туда!

— К вашим услугам, ваше сиятельство.

В этих восточных странах «ваше сиятельство» произносят так же часто, как во Франции — «мсье»[144].

И дядюшка Антифер направился к нижнему городу. Поверьте, он не обратил ни малейшего внимания на достопримечательности, встречающиеся на каждом шагу, — будь то многочисленные мечети с красивыми высокими минаретами[145], древние руины римского или сарацинского[146] происхождения, живописная площадь под тенью пальм и фиговых деревьев или узкие улицы с домами, как бы глядящими в глаза друг другу, улицы поднимающиеся, улицы спускающиеся, окаймленные по сторонам темными лавками, где нагромождены всевозможные товары: съестные припасы, материи, безделушки, смотря по тому, какой квартал — французский, итальянский, еврейский или мальтийский — обслуживают торговцы… Нет! Пьер-Серван-Мало думал только о визите к Замбуко, о приеме, какой он у него встретит… Хорошо! Больше никаких сомнений!.. Если кому-либо приносишь пятьдесят миллионов, можно быть уверенным, что будешь встречен очень радушно…

Минут через тридцать они дошли до мальтийского квартала. Это не самая чистая часть Туниса, города с полуторастатысячным населением, и вообще-то не блещущего чистотой, особенно в своей старой части. Впрочем, в ту пору Тунис еще не находился под протекторатом Франции, и французский флаг не развевался на его цитадели.

В конце улицы, или, вернее, маленькой улочки, этого коммерческого квартала, проводник остановился перед одним из самых неказистых домов. Построенный по образцу всех тунисских жилищ, он представлял собой квадратную глыбу с террасой, без наружных окон и, как принято в арабских странах, с внутренним двориком — патио, — куда выходят окна всех комнат.

Увидев этот дом, дядюшка Антифер сделал заключение, что его владелец вряд ли купается в золоте, и подумал, что это может только способствовать успеху дела.

— Банкир Замбуко живет действительно здесь?.. — спросил он проводника.

— Именно здесь, ваше сиятельство.

— Это банк?

— Да.

— Может быть, у этого банкира есть другие дома?

— Нет, ваше сиятельство.

— И что же, он слывет богатым?

— Он миллионер!

— Черт возьми! — произнес дядюшка Антифер.

— Но так же скуп, как и богат! — добавил проводник.

— Сто чертей! — воскликнул дядюшка Антифер. С этими словами он отпустил проводника, величавшего его «вашим сиятельством».

Само собой разумеется, что Саук, стараясь остаться незамеченным, следовал за дядюшкой Антифером. Итак, адрес Замбуко он узнал. Но сможет ли он, встретившись с банкиром, повернуть дело в свою пользу? Представится ли ему случай сговориться с Замбуко таким образом, чтобы совершенно вытеснить дядюшку Антифера? Если между двумя сонаследниками Камильк-паши возникнут разногласия, можно ли будет на этом сыграть? Действительно, как не повезло ему, когда дядюшка Антифер вдруг спохватился и не произнес на первом островке после имени Замбуко цифры новой долготы! Если бы Сауку стали известны эти цифры, он успел бы первым прибыть в Тунис, привлек бы на свою сторону банкира, пообещав ему значительную премию… А может быть, ему бы даже удалось вырвать у него тайну, не развязывая кошелька… И тут же он вспомнил, что в документе был упомянут именно Антифер, и никто другой!.. Тем хуже для него! Саук свои планы менять не станет, он доведет их так или иначе до конца. Как только мальтиец и малуинец овладеют наследством, он ограбит обоих.

Пьер-Серван-Мало вошел в дом банкира, а Саук остался ждать на улице.

Налево за поворотом находилась пристройка, служившая конторой. Во внутреннем дворике не было ни души. Все казалось вымершим, как будто именно сегодня утром банк закрылся из-за прекращения платежей.

Но знайте — банкир Замбуко никогда не был банкротом.

Представьте себе этого тунисского банкира: человек лет шестидесяти, среднего роста, худощавый, нервный, сутулый, с быстрыми холодными глазами, с бегающим взглядом, с безбородым, оголенным лицом, пергаментным цветом кожи, седыми, свалянными, как войлок, волосами, напоминающими ермолку, наклеенную на череп, с морщинистыми руками, заканчивающимися длинными, кривыми пальцами. У него сохранились все зубы, — зубы, привыкшие кусать, что легко было заметить, когда он разжимал свои тонкие губы.

Как ни мало был наблюдателен дядюшка Антифер, все же он почувствовал, что личность этого Замбуко малосимпатична и отношения с таким субъектом не могут доставить никакого удовольствия.

В сущности, банкир этот был просто ростовщиком мальтийского происхождения, ссужавшим деньги под залог, — одним из тех мальтийцев, которых в Тунисе насчитывалось от пяти до шести тысяч.

Говорили, что Замбуко нажил громадное состояние довольно подозрительными банковскими операциями, такими, от которых прилипает к пальцам золото. Он действительно был очень богат и кичился этим. Но, по его мнению, человек никогда не может быть настолько богат, чтобы не желать еще больше разбогатеть. Его справедливо считали мультимиллионером[147], несмотря на убогую обстановку, в которой он жил, и невзрачный вид его дома, введший в заблуждение дядюшку Антифера. Но это только доказывало страшную скупость Замбуко во всем, что касалось житейских потребностей. Неужели у него не было никаких потребностей? Если и были, то очень ограниченные, и он не позволял им разрастаться, подчиняя все свои желания инстинкту накопления. Нагромождать один мешок с деньгами на другой, захватывать деньги, извлекать отовсюду золото, прибирать к рукам все, что представляет какую-нибудь ценность, не гнушаясь никакими махинациями и темными делишками, — этому он посвятил всю свою жизнь. В результате — несколько миллионов, запрятанных в сундуках, и ни малейшего желания пустить капитал в оборот.

Было бы, конечно, странно и даже противоестественно, если бы подобный человек не остался на всю жизнь холостяком. Не сама ли судьба предназначила людям такого типа удел безбрачия? У Замбуко и мысли никогда не возникало о женитьбе — «к счастью для его жены», как острили обычно шутники мальтийского квартала.

У него не было ни родных, ни двоюродных братьев и вообще никаких родственников, кроме единственной сестры. В его лице воплощался весь род Замбуко. Он жил одиноко в своем доме, вернее, в своей конторе, или еще лучше — в своем денежном сундуке, имея для услуг только старую туниску, жалованье и еда которой обходились ему недорого. Все, что попадало в эту пещеру, уже не выходило обратно. Теперь понятно, с каким соперником предстояло встретиться дядюшке Антиферу, и позволительно спросить, какого же рода услугу могла эта малосимпатичная личность когда-то оказать Камильк-паше, заслужив его признательность.

И тем не менее услуга была оказана. Мы легко можем в нескольких словах объяснить все читателю.

Двадцатисемилетний Замбуко, сирота без отца и матери — зачем ему родители, о которых он все равно бы не заботился? — жил в Александрии. С удивительной проницательностью и неутомимой настойчивостью он изучал различные виды маклерства. Он научился получать мзду и прикарманивать куши от покупающего и продающего; сначала он был посредником, затем торговцем и, наконец, менялой[148] и ростовщиком, то есть занялся самым прибыльным ремеслом из всех, какие находятся в распоряжении человеческого ума.

В 1829 году (мы не забыли этого) Камильк-паша, очень встревоженный тем, что его двоюродный брат Мурад и подстрекаемый Мурадом властолюбивый Мухаммед-Али алчут его богатств, решил переправить свои деньги в Сирию, где, как он полагал, они будут в большей безопасности, чем в любом городе Египта.

Для такой большой операции ему необходимы были умелые агенты. Но он хотел иметь дело только с иностранцами, внушавшими ему доверие. Поддерживая богатого египтянина в ущерб вице-королю, они рисковали многим, самое меньшее — свободой. В числе агентов был также молодой Замбуко. Если он и вкладывал в дело много настойчивости, то его усердие щедро оплачивалось; он много раз ездил в Алеппо; наконец, он принял самое деятельное участие в реализации состояния своего клиента и перенесении сокровищ в надежное место.

Такие операции не проходят без трудностей и опасностей; после отъезда Камильк-паши некоторые из агентов, которым он давал поручения, и среди них Замбуко, заподозренные полицией Мухаммеда-Али, были заключены в тюрьму. Правда, за недостатком улик их решили выпустить. Но все же они понесли наказание за свою преданность.

И вот, подобно тому как и отец дядюшки Антифера в 1799 году оказал неоценимую услугу Камильк-паше, подобрав его полумертвого на яффских скалах, точно так же и Замбуко тридцать лет спустя приобрел право на признательность богатого египтянина.

И Камильк-паша не мог этого забыть.

Теперь понятно, почему в 1842 году Томас Антифер в Сен-Мало и банкир Замбуко в Тунисе получили письма, извещавшие их, что настанет день, когда они смогут получить свою часть из стомиллионного наследства, обращенного в сокровища и хранящегося на острове, широта которого дана обоим, а долгота будет сообщена и тому и другому в свое время.

Мы уже говорили о том, какое впечатление произвело это письмо на Томаса Антифера, а впоследствии и на его сына; нетрудно догадаться, как могло подействовать подобное сообщение на такого человека, как банкир Замбуко. Само собой разумеется, он не проронил никому ни слова об этом письме. Он запер цифры широты в один из ящиков сейфа с тройным секретным замком, и с тех пор не проходило в его жизни и минуты, чтобы он не ждал появления Антифера, о котором говорилось в письме Камильк-паши. Тщетно он старался узнать о дальнейшей судьбе египтянина. Никто не знал ни о его аресте на борту шхуны-брига в 1834 году, ни о том, что его перевезли в Каир, ни о его восемнадцатилетнем заключении в крепости, ни, наконец, о его смерти, последовавшей в 1852 году.

Итак, шел 1862 год. Двадцать лет прошло после получения письма, а малуинец все не появлялся, и долгожданная долгота не могла присоединиться к широте. Положение острова оставалось неизвестным… Однако Замбуко не терял уверенности. То, что обещание Камильк-паши рано или поздно будет исполнено, в этом он нисколько не сомневался. В его представлении вышеупомянутый Антифер должен был появиться на горизонте мальтийской улицы столь же неизбежно, как появляется в небесах комета, предсказанная обсерваториями Старого и Нового Света. Единственно, о чем он сожалел (и это вполне естественно для такого человека), — что придется поделить сокровища с другим наследником. Поэтому мысленно он не раз посылал его ко всем чертям. Однако изменить что-нибудь в распоряжениях, сделанных благодарным египтянином, было невозможно. И все же дележ ста миллионов казался ему чудовищным!.. Вот почему уже много лет он думал и передумывал, перебирал тысячи комбинаций, которые сводились к одному: как устроить, чтобы все наследство попало целиком в его руки… Удастся ли это?.. Можно сказать одно: он очень хорошо подготовился к встрече с Антифером, кем бы ни был этот человек, который должен принести ему обещанную долготу.

Излишне добавлять, что банкир Замбуко, очень мало сведущий в вопросах, связанных с навигацией, долго не мог понять, каким образом посредством долготы и широты, то есть на пересечении двух воображаемых линий, определяют географическое положение какой-нибудь точки на земном шаре. Но, если это ему так и не удалось уяснить, то зато он очень хорошо понял, что объединение сонаследников неизбежно и что он ничего не сможет сделать без Антифера, так же как Антифер ничего не сможет сделать без него.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ, в которой дядюшка Антифер получает до такой степени странное предложение, что вместо ответа обращается в бегство

— Можно видеть банкира Замбуко?

— Да, если вы пришли по делу.

— По делу.

— Ваше имя?

— Скажите — иностранец, этого достаточно.

Приведенный разговор происходил между дядюшкой Антифером и старым, неприветливым туземцем, говорившим на ломаном французском языке. Старик сидел за столом в глубине узкой комнаты, разделенной на две части проволочной перегородкой с задвижным окошком.

Малуинец не счел нужным назвать себя, ему хотелось увидеть, какое впечатление произведет на банкира его имя, когда он скажет ему в упор:

«Я Антифер, сын Томаса Антифера из Сен-Мало!..»

Через минуту его ввели в кабинет — комнату без обоев, выбеленную известкой, с черным от копоти потолком, всю меблировку которой составляли массивный несгораемый шкаф в одном углу, высокая конторка — в другом, стол да еще два табурета.

За столом сидел банкир. Оба наследника Камильк-паши встретились лицом к лицу.

Замбуко, поправив большим и средним пальцами круглые широкие очки, сидевшие на его носу, похожем на клюв попугая, слегка приподнял голову и, не вставая, спросил:

— С кем имею честь говорить?

Он говорил по-французски с акцентом, свойственным уроженцам Лангедока или Прованса.

— С капитаном каботажного плавания Антифером, — ответил малуинец в полной уверенности, что, услышав эти пять слов, Замбуко вскрикнет, вскочит с кресла и радостно произнесет:

«Вы!.. Наконец-то!..»

Банкир не вскочил с кресла. Не вырвалось и крика из его сжатого рта. Ожидаемых слов тоже не последовало. Но внимательный наблюдатель заметил бы, что за стеклами очков словно блеснула молния, которую мгновенно погасили опустившиеся веки.

— Я вам говорю, что я капитан Антифер…

— Я слышал.

— Антифер Пьер-Серван-Мало, сын Томаса Антифера из Сен-Мало… Иль и Вилен… Бретань… Франция…

— У вас аккредитив[149] на мой банк? — спросил банкир, причем в голосе его не было заметно никакого волнения.

— Аккредитив… да! — произнес дядюшка Антифер, совершенно сбитый с толку этим холодным приемом. — Да, аккредитив на сто миллионов!..

— Дайте сюда!.. — просто сказал Замбуко, будто речь шла о нескольких пиастрах[150].

Одним ударом малуинец был выбит из седла. Как! Этот флегматичный банкир, который двадцать лет назад был предупрежден, что получит сказочное богатство, что в один прекрасный день к нему явится некий Антифер и поднесет, так сказать, на блюдечке его долю… и он даже бровью не повел, увидев посланца Камильк-паши, не удивился, не обрадовался?.. Уж не ввел ли всех в заблуждение документ, найденный на первом острове? Может быть, следовало обратиться к кому-то другому, а не к этому тунисскому мальтийцу?.. Может быть, банкир Замбуко и понятия не имеет ни о какой широте, без которой невозможно найти второй остров?..

Дрожь пробежала по телу сонаследника, так жестоко обманутого в своих надеждах. Ноги у него подкашивались, сердце бешено колотилось; он едва успел опуститься на табурет.

Банкир даже не пошевелился, чтобы оказать ему помощь. Он разглядывал пришельца сквозь очки — уголки губ у него приподнялись, зубы чуть-чуть оскалились. Казалось, если бы он не должен был владеть собой, то не удержался бы от восклицания: «Однако этот матрос слабоват!», что могло бы означать: «Ну, с этим нетрудно будет справиться!»

Между тем дядюшка Антифер мало-помалу собрался с силами. Вытерев лицо платком и перекатывая свой чубук со стороны на сторону, он встал.

— Вы действительно банкир Замбуко?.. — спросил он, ударив кулаком по столу.

— Да… в Тунисе только я один ношу эту фамилию.

— И вы не ждали меня?..

— Нет.

— Вас не предупреждали о моем приезде?

— О вашем приезде? Каким же образом?

— Письмом некоего паши…

— Паши?.. — переспросил банкир. — Письмо паши?.. Да я их получаю сотнями…

— Камильк-паши… из Каира?..

— Не помню.

Эту игру Замбуко вел с той целью, чтобы дядюшка Антифер высказался начистоту и показал свой товар, то есть долготу острова, не дожидаясь, пока банкир покажет ему письмо с цифрами широты.

Однако, когда был упомянут Камильк-паша, он сделал вид, что слышит это имя не впервые. Казалось, он напрягает свою память…

— Подождите… — сказал он, поправляя очки. — Камильк-паша из Каира?..

— Ну да, ну да… — подхватил дядюшка Антифер. — Этакий египетский Ротшильд… у него было огромное состояние в золоте, алмазах, драгоценных камнях…

— Припоминаю… в самом деле…

— Он должен был вас предупредить, что в свое время половина этого состояния перейдет к вам.

— Вы правы, господин Антифер, у меня где-то должно быть это письмо…

— Как — где-то! Вы не знаете, где оно?

— О! У меня ничего не пропадает. Я его найду.

Услышав этот ответ, дядюшка Антифер принял угрожающую позу, и пальцы его сжались в кулаки… Было совершенно ясно, что, если письмо не найдется, он свернет банкиру шею. Конечно, Антиферу было нелегко взять себя в руки.

— Ну, знаете, господин Замбуко, — начал он снова после некоторой паузы, — ваше спокойствие поразительно! Вы говорите об этом деле с таким равнодушием…

— Пф-ф! — произнес банкир.

— Как… как «пф-ф»!.. Ведь речь идет о ста миллионах франков!..

На губах Замбуко показалась презрительная усмешка. Положительно этому человеку миллионы были нужны не более, чем лимонная или апельсинная корка.

«Ах, негодяй!.. У него и без того, наверное, сто миллионов в кармане!» — подумал дядюшка Антифер.

Но в эту минуту банкир перевел разговор на другие рельсы. Ему хотелось выяснить некоторые подробности: прежде всего, с какой целью явился к нему этот малуинец?

— Послушайте, неужели вы серьезно верите в эту историю с сокровищами? — спросил он, протирая очки кончиком платка, причем в его тоне сквозило сомнение.

— Верю ли я? Так же, как в святую троицу!

И дядюшка Антифер произнес эти слова с такой убежденностью, с такой верой, на которую способен только истинный бретонец.

Затем он рассказал обо всем, что произошло; при каких обстоятельствах в 1799 году его отец спас жизнь паши; как в 1842 году в Сен-Мало прибыло таинственное письмо, извещавшее о сокровищах, зарытых на неизвестном острове; как он, Антифер, узнал эту тайну от умирающего отца; как в течение двадцати лет он ждал посланца, который должен был дополнить гидрографическую формулу, необходимую для определения положения острова; как нотариус из Александрии Бен-Омар, душеприказчик Камильк-паши, привез ему завещание, содержащее желаемую долготу; как эта долгота дала возможность определить на карте координаты острова в Оманском заливе на широте Маската; как Антифер в сопровождении своего племянника Жюэля, друга Трегомена и Бен-Омара с клерком Назимом совершили путешествие из Сен-Мало в Маскат, как найден был островок в водах залива, неподалеку от Сохора; как, наконец, в определенном месте, отмеченном двойным «К», была обнаружена вместо сокровищ железная шкатулка с документом, содержащим указание долготы второго острова, долготы, которую он, капитан Антифер, должен сообщить банкиру Замбуко из Туниса, владеющему широтой, нужной для определения географического положения этого нового острова…

При всем старании казаться равнодушным, банкир выслушал рассказ Антифера с величайшим вниманием. Легкое дрожание его длинных крючковатых пальцев выдавало сильное волнение. Когда малуинец, с которого пот катился градом, закончил свое сообщение, Замбуко процедил сквозь зубы:

— Да, в самом деле… существование сокровищ, по-видимому, не внушает сомнений… Но зачем понадобилось Камильк-паше поступать таким образом?

Действительно, это было неясно.

— Зачем понадобилось?.. — повторил дядюшка Антифер. — Думаю, что… Но прежде всего, господин Замбуко, приходилось ли вам когда-либо, при каких-либо обстоятельствах быть причастным к жизни Камильк-паши?.. Ну, скажем, оказать ему какую-нибудь услугу?..

— Разумеется… и даже очень большую.

— Когда и по какому поводу?

— Когда он, живя в Каире, решил реализовать свое состояние. В это время и я жил в Каире…

— Так… Это понятно… Он хотел, чтобы при вскрытии сокровищ встретились те два человека, которых он хотел отблагодарить… вы… и я, поскольку мой отец умер…

— А почему вы полагаете, что не может быть еще и других? — задал ему провокационный вопрос банкир.

— Не говорите мне этого! — вскричал дядюшка Антифер и с такой силой хватил кулаком по столу, что тот зашатался. — Довольно!.. Довольно и того, что нас двое!..

— Вы правы, — подтвердил Замбуко. — Но объясните, пожалуйста, почему вас сопровождает во время поисков этот нотариус из Александрии?

— По одной из статей завещания ему полагается вознаграждение с непременным условием, что он будет присутствовать при разделе наследства — после того как сокровища выкопают из земли.

— Какое же вознаграждение?

— Один процент.

— Один на сто!.. Ах, мошенник!

— Мошенник! Именно мошенник! — воскликнул дядюшка Антифер. — И поверьте — я ему это уже сказал!

На этой оценке Бен-Омара оба сонаследника полностью сошлись во взглядах, и каким бы равнодушным ни прикидывался Замбуко, он не сумел сдержать крик сердца.

— Теперь, — сказал малуинец, — вы в курсе дела, и, я думаю, разумнее всего будет, если мы не будем прибегать ни к каким уловкам.

На лице банкира ничего не отразилось.

— У меня есть цифры новой долготы, обнаруженной на острове номер один, — продолжал дядюшка Антифер, — а вам известна широта острова номер два.

— Да, — неохотно признался Замбуко.

— Так почему же, когда я пришел к вам и назвал свое имя, вы притворились, будто ничего не знаете об этой истории?

— Очень просто: не могу же я откровенничать с первым встречным… А вдруг вы бы оказались самозванцем — извините меня, господин Антифер! Я хотел сперва убедиться… Но раз у вас есть документ, который предписывает вам вступить со мной в переговоры…

— Да, есть.

— Покажите.

— Погодите, господин Замбуко! Даром ничего не дают!.. У вас есть письмо Камильк-паши?

— Есть.

— Очень хорошо. Письмо — за документ… Обмен должен быть честным и взаимным.

— Согласен! — ответил банкир.

И, направившись к несгораемому шкафу, он начал отпирать его секретные замки, но так медленно, что дядюшка Антифер еле сдерживал свою ярость.

Чем объяснить такое поведение банкира? Не надеялся ли он выманить у малуинца хитростью его секрет, как это попытался уже однажды сделать Бен-Омар?

Нет, никоим образом! Такая вещь невозможна, когда имеешь дело с человеком, твердо решившим продать свой товар за наличные деньги. У банкира был свой план, который он давно уже лелеял и тщательно обдумал со всех сторон. В случае удачи миллионы Камильк-паши остались бы в семье Замбуко, иначе говоря — в руках у самого банкира. Для выполнения этого плана требовалось только одно условие: чтобы сонаследник оказался вдовцом или холостяком.

И вот, когда уже оставалось открыть последний замок, банкир обернулся и спросил слегка дрожащим голосом:

— Вы женаты?

— Нет, господин Замбуко, не женат, с чем и поздравляю себя каждое утро и каждый вечер.

Последняя часть ответа заставила банкира нахмуриться, но тем не менее он вновь принялся за прерванное дело.

Разве у Замбуко была семья? Да, и в Тунисе никто об этом не подозревал. Правда, семья его, как мы уже говорили, состояла из одной сестры. Мадемуазель Талисма Замбуко жила в Мальте на ту скромную пенсию, которую посылал ей брат. Только вот что необходимо добавить — она там жила уже сорок семь лет, без малого полвека! Ей никогда не представлялся случай выйти замуж, во-первых, потому, что она оставляла многого желать в отношении красоты, ума, характера и состояния, и, во-вторых, потому, что брат не позаботился найти ей мужа, а женихи, по-видимому, и не думали появляться сами.

И все же Замбуко твердо рассчитывал: когда-нибудь его сестра выйдет замуж. За кого, о боже?.. Ну, хотя бы за этого Антифера, появление которого он ждал уже двадцать лет и который в том случае, если он вдов или холост, осуществит желание старой девы выйти замуж. Если брак состоится, миллионы останутся в семье, и мадемуазель Талисма Замбуко ничего не потеряет, прождав столько времени. Само собой разумеется, раз она находится в полной зависимости от брата, она выйдет с закрытыми глазами за любого человека, по его выбору.

Но согласится ли малуинец закрыть свои глаза и жениться на этой мальтийской древности? Банкир не сомневался в этом, так как считал себя хозяином положения: он предложит сонаследнику те условия, которые устраивают его, Замбуко. К тому же моряки и не имеют права быть разборчивыми, — так, по крайней мере, думал банкир.

Ах! Несчастный Пьер-Серван-Мало, на какую галеру ты попал!..[151] Ты предпочел бы прогуляться по Рансу на борту «Прекрасной Амелии», на габаре твоего друга Трегомена, в те времена, когда она существовала!

Теперь становится понятным, почему банкир вел такую игру. Нельзя было придумать ничего проще и вместе с тем ничего остроумнее. Он отдаст широту только в обмен на жизнь дядюшки Антифера, мы хотим сказать — на жизнь, скованную нерасторжимыми цепями брака с мадемуазель Талисмой Замбуко.

И, вместо того чтобы сделать последний поворот ключом и вынуть письмо Камильк-паши из несгораемого шкафа, банкир внезапно передумал и снова сел за стол.

Глаза дядюшки Антифера метали двойные молнии — такие явления бывают в метеорологии, когда воздушное пространство перенасыщено электричеством.

— Чего вы ждете? — спросил он.

— Я размышляю об одной вещи, — ответил банкир.

— О какой, позвольте спросить?

— Как по-вашему, в этом деле наши права абсолютно равны?

— Конечно, равны!

— Я… я этого не думаю.

— Почему?

— Потому что услугу паше оказал ваш отец, а не вы, тогда как я… я оказал лично…

Дядюшка Антифер прервал его, и удар грома, возвещенный двойной молнией, разразился наконец.

— Ах так! Вы что же, господин Замбуко, думаете издеваться над капитаном каботажного плавания? Разве права моего отца не являются моими правами, если я — его единственный наследник?.. Я вас спрашиваю: вы желаете подчиниться воле завещателя? Да или нет?

— Я поступаю так, как мне угодно! — сухо и ясно ответил банкир.

Дядюшка Антифер отшвырнул ногой табуретку и, чтобы не наброситься на банкира, ухватился за стол.

— Вы прекрасно знаете, что ничего не можете сделать без меня! — заявил мальтиец.

— Так же, как и вы без меня! — быстро нанес ответный удар малуинец.

Атмосфера накалилась. Один из противников покраснел от ярости, а другой, правда, был бледнее, чем обычно, но по-прежнему сохранял полное самообладание.

— Дадите вы мне наконец вашу широту? — закричал дядюшка Антифер в порыве негодования.

— Сначала дайте мне вашу долготу, — ответил банкир.

— Никогда!

— Хорошо, пусть будет так.

— Вот мой документ, — прорычал Антифер, вынимая из кармана бумажник.

— Держите его при себе… мне он не нужен!

— Вам он не нужен? Вы забываете, что речь идет о ста миллионах…

— В самом деле, о ста миллионах…

— …которые будут потеряны, если мы не узнаем, на каком острове они зарыты!..

— Пф-ф! — произнес банкир.

И он так пренебрежительно скривил рот, что его собеседник, уже не владевший собой, пригнулся, чтобы броситься и вцепиться ему в горло… этому негодяю, осмелившемуся отказаться от ста миллионов без всякой пользы для кого бы то ни было!

Никогда еще, быть может, за всю свою долгую карьеру ростовщика, задушившего морально столько бедных людей, Замбуко не был так близок к тому, чтобы быть задушенным физически. И он, без сомнения, это понял, потому что, сразу же смягчившись, сказал:

— Я думаю, мы найдем способ сговориться.

Дядюшка Антифер спрятал руки в карманы, чтобы не поддаться соблазну пустить в ход кулаки.

— Господин Антифер, — вновь заговорил банкир, — я богат, а вкусы у меня простые, и ни пятьдесят миллионов, ни даже сто не изменят моего образа жизни. Но у меня есть одна страсть — страсть собирать мешки с золотом, и должен вам сказать, что сокровища Камильк-паши очень украсят мои сундуки… И потому, как только я узнал о существовании этих сокровищ, меня преследует одна мысль — овладеть ими целиком.

— А это вы видели, господин Замбуко?..

— Погодите!

— А моя часть?

— Ваша часть?.. Нельзя ли сделать так, чтобы вы ее получили и в то же время она осталась бы в моей семье?

— Тогда она не будет больше в моей…

— Хотите — соглашайтесь, не хотите — не надо.

— Ну, хватит церемоний, господин Замбуко, довольно вилять, объяснитесь начистоту!

— У меня есть сестра, мадемуазель Талисма…

— Поздравляю!

— Она живет на острове Мальта.

— Тем лучше для нее, если климат ей подходит.

— Ей сорок семь лет, и она прекрасно выглядит для своего возраста.

— В этом нет ничего удивительного, если она похожа на вас!

— Итак, поскольку вы человек холостой… хотите вы жениться на моей сестре?

— Жениться на вашей сестре? — закричал Пьер-Серван-Мало, и его лицо покрылось багровыми пятнами.

— Да, жениться, — сказал банкир тоном, не допускающим возражений. — Благодаря этому браку ваши пятьдесят миллионов с одной стороны и мои пятьдесят миллионов — с другой останутся в моей семье.

— Господин Замбуко, — ответил дядюшка Антифер, перекатывая свой чубук со стороны на сторону с такой силой, как прибой перекатывает гальку на песчаном берегу, — господин Замбуко…

— Господин Антифер…

— Это серьезно… ваше предложение?..

— Серьезнее быть не может, и, если вы отказываетесь жениться на моей сестре, клянусь вам, между нами все кончено, и вы можете отправляться к себе во Францию.

Послышалось глухое рычание. Дядюшка Антифер задыхался. Он сорвал с себя галстук, схватил шляпу, открыл дверь кабинета и опрометью бросился через двор на улицу. Он производил впечатление сумасшедшего — так быстры, так порывисты были его движения.

Карауливший его Саук пустился вслед за ним. Даже он встревожился, увидев дядюшку Антифера в таком необычайном волнении.

Добежав до гостиницы, малуинец влетел в вестибюль. Увидев своего друга и племянника, он закричал:

— Ах мерзавец!.. Знаете, чего он хочет?

— Убить тебя? — спросил Жильдас Трегомен.

— Нет, хуже! Он хочет, чтобы я женился на его сестре!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, в которой яростный поединок между Западом и Востоком заканчивается победой Востока

Можно сказать с полной уверенностью, что ни Жильдасу Трегомену, ни Жюэлю, казалось бы уже привыкшим за последнее время к самым невероятным жизненным осложнениям, никогда бы в голову не пришло, что они столкнутся с подобным фактом!

Дядюшку Антифера, этого закоренелого холостяка, прижали к стене! И как прижали! И к какой стене!.. К стене брака, которую он должен был перескочить, чтобы не лишиться своей доли неслыханного наследства!

Жюэль попросил дядю рассказать подробно о том, что произошло. И дядюшка рассказал, сопровождая свои слова залпами таких отборных проклятий, что они взрывались подобно снарядам, к несчастью только безвредным для Замбуко, защищенного стенами своего дома в мальтийском квартале.

Попробуйте только представить себе этого старого холостяка в несвойственной ему роли: дожить до сорока шести лет, чтобы получить в жены сорокасемилетнюю деву и превратиться в восточного человека, в этакого Антифера-пашу!

Жильдас Трегомен и Жюэль, растерянные и ошеломленные, молча переглядывались; одна и та же мысль пришла им в голову.

«Пропали миллионы!» — подумал Жильдас Трегомен.

«Теперь я могу жениться на моей дорогой Эногат!» — подумал Жюэль.

В самом деле, разве можно было допустить, что дядюшка Антифер пойдет навстречу требованиям Замбуко и согласится стать его шурином! Нет! Он ни за что не подчинится выдумке банкира, даже если речь будет идти о миллиарде!..

Между тем малуинец шагал взад и вперед по гостиной из угла в угол. Потом он остановился, сел, вскочил, подошел к Жюэлю и Трегомену, заглянул им в лицо, но, не выдержав, тут же отвел взгляд.

На него жалко было смотреть, и если Жильдас Трегомен и прежде утверждал, что его друг близок к помешательству, то сейчас, пожалуй, он был недалек от истины. Поэтому Жюэль и Трегомен, по молчаливому уговору, решили ни в чем не противоречить дядюшке Антиферу. Пройдет немного времени, он соберется с мыслями и сам сможет здраво оценить создавшееся положение.

И вот он наконец снова заговорил, но как! Прерывисто, разрубая с какой-то яростью каждую фразу:

— Сто миллионов… потерянных из-за упрямства этого негодяя… Разве его не следует гильотинировать? Повесить!.. Расстрелять!.. Проткнуть кинжалом!.. Отравить!.. Посадить на кол!!! Он отказывается дать мне свою широту, если я не женюсь… Жениться на этой мальтийской уродине, которую не взяла бы ни одна сенегальская обезьяна!.. Как, по-вашему, я могу жениться на этой мадемуазель Талисме?!

Конечно, нет! Его друзья никак не могли этого вообразить!.. Одно предположение, что такую невестку и тетку можно ввести в лоно уважаемой семьи Антифера, казалось просто чудовищным!

— Ну, говори же, лодочник!

— Что, старина?

— Разве кто-нибудь имеет право оставить в глубине ямы сто миллионов, когда нужно сделать только один шаг, чтобы их взять?

— Я не могу сразу ответить на этот вопрос! — уклончиво сказал добряк Трегомен.

— А! Не можешь! — закричал дядюшка Антифер, метнув шляпу в угол гостиной. — Хорошо. Тогда, может быть, ты ответишь на другой вопрос?

— На какой?

— Если, допустим, какой-нибудь дурак нагрузит судно… скажем, габару… ту же «Прекрасную Амелию»…

Жильдас Трегомен понял, что «Прекрасной Амелии» предстоит тягостная минута.

— …Если он нагрузит это старое корыто ста миллионами золота и объявит при этом всенародно, что прорубит в трюме дыру и потопит миллионы в открытом море… как ты думаешь, правительство разрешит ему это сделать?.. Ну! Говори же!..

— Не думаю, старина.

— А это чудовище, этот Замбуко вбил себе в голову именно это! Ему стоит лишь слово сказать — и его миллионы и мои миллионы будут найдены! А он уперся и молчит!

— В жизни я еще не видел более мерзкого мошенника! — воскликнул Жильдас Трегомен, стараясь придать своему голосу выражение гнева.

— А ты, Жюэль?

— Что, дядя?..

— Если мы заявим об этом властям?

— Конечно, это крайнее средство…

— Да… потому что власти могут сделать то, что запрещено частному лицу… Власти могут подвергнуть его пытке… терзать его грудь калеными клещами… жечь ему ноги на медленном огне… и для него не будет другого выхода, как только покориться.

— Мысль неплохая, дядюшка.

— Превосходная мысль, Жюэль, и, чтобы взять верх над этим гнусным торгашом, я готов пожертвовать моей долей сокровищ и отдать ее в общественное пользование…

— Ах! Вот это было бы прекрасно, благородно, великодушно! — воскликнул Жильдас Трегомен. — Вот это было бы достойно француза, малуинца… настоящего Антифера.

Несомненно, дядюшка, высказывая это предположение, зашел слишком далеко, гораздо дальше, чем хотел, потому что он бросил такой страшный взгляд на Жильдаса Трегомена, что достойный человек сразу же прекратил свои восторженные излияния.

— Сто миллионов!.. Сто миллионов! — повторял дядюшка Антифер. — Я его убью, этого проклятого Замбуко…

— Дядя!

— Друг мой!

Действительно, можно было опасаться, что малуинец в состоянии крайнего возбуждения решится на такое страшное дело, за которое, впрочем, ему и не пришлось бы отвечать, так как преступление было бы совершено в припадке психического расстройства.

Жильдас Трегомен и Жюэль попытались его успокоить, но он резко их оттолкнул, обвиняя в том, что они в сговоре с его врагами, что они — на стороне банкира и отказываются помочь ему раздавить Замбуко, как таракана, заползшего в камбуз![152]

— Оставьте меня!.. Оставьте! — закричал он, топая ногами.

Подобрав с полу свою шляпу, он выбежал из гостиной, с треском захлопнув дверь.

Жюэль и Трегомен, вообразив, что дядюшка Антифер помчался убивать Замбуко, решили броситься вслед за ним, дабы предотвратить несчастье. Но тут же они облегченно вздохнули, увидев, что он поднялся к себе в номер и запер дверь двойным поворотом ключа.

— Лучшее, что он мог сделать! — заключил Жильдас Трегомен, покачав головой.

— Да… бедный дядя! — вздохнул Жюэль.

Ясно, что после такой сцены они потеряли всякий аппетит и поели кое-как.

Кончив обед, друзья пошли подышать свежим воздухом к берегу озера Баира. Выходя из отеля, они столкнулись с Бен-Омаром и Назимом. Следует ли сообщить нотариусу о случившемся? Ну конечно, да. И тот не замедлил высказать свое мнение, когда узнал об условиях, предложенных банкиром дядюшке Антиферу:

— Он обязан жениться на мадемуазель Замбуко! Он не имеет права отказываться! Он не имеет права! Нет!

Такого же мнения держался и Саук, который, не задумываясь, женился бы на ком угодно, если бы получил подобное приданое.

Жильдас Трегомен и Жюэль повернулись к ним спиной и, глубоко задумавшись, пошли дальше по улице Морского Флота.

Был чудесный вечер. Легкий морской ветерок, принося прохладу, манил людей на прогулку.

Молодой капитан и Жильдас Трегомен направились к городской стене, вышли за ворота к порту и очутились на берегу озера. Заняв столик в первом попавшемся кафе, они заказали бутылку вина и занялись на свободе обсуждением последних событий. Им казалось, что в данную минуту все складывается просто. Дядюшка Антифер никогда не согласится уступить требованию банкира Замбуко. Следовательно, он откажется от поисков второго острова. Значит, они покинут Тунис с ближайшим пакетботом. И — какое счастье! — они быстро вернутся во Францию!

Конечно, это единственно возможный выход из положения. Только к лучшему, если они вернутся в Сен-Мало без колоссальных денег, завещанных Камильк-пашой. Да и зачем этот паша придумал столько ухищрений!..

К девяти часам Жильдас Трегомен и Жюэль вернулись в гостиницу. Они поднялись в свои комнаты, задержавшись на минуту перед дверью номера дядюшки Антифера. Он не только не спал, но даже не прилег. Быстро шагая взад и вперед по комнате, он разговаривал сам с собой, беспрестанно повторяя задыхающимся голосом:

— Миллионы… миллионы… миллионы!..

Жильдас Трегомен постучал себя по лбу, давая этим понять, что Антифер окончательно свихнулся. Затем, пожелав друг другу доброй ночи, они расстались в большой тревоге.

На следующий день Жильдас Трегомен и Жюэль поднялись очень рано. Они должны были увидеться с дядюшкой Антифером, в последний раз обсудить с ним положение, создавшееся в результате отказа Замбуко, и заставить дядюшку незамедлительно принять окончательное решение. И какое еще могло быть решение, кроме одного: сложить чемоданы и — чем быстрее, тем лучше — уехать из Туниса? По справкам, наведенным молодым капитаном, пакетбот, стоявший в Ла-Гулетте, должен был в тот же вечер отправиться в Марсель. Чего бы не дал Жюэль за то, чтобы его дядя был уже на борту пакетбота, в своей каюте, в доброй сотне миль от африканского побережья!..

Жильдас Трегомен и Жюэль прошли по коридору и постучали в дверь комнаты дядюшки Антифера.

Никакого ответа.

Жюэль постучал сильнее.

Опять молчание.

Неужели дядюшка все еще спал, спал крепчайшим сном моряка, на которого не действует даже грохот двадцатичетырехдюймовой пушки? Или… может быть… в минуту отчаяния, в припадке нервной горячки он покончил с собой?..

Жюэль сбежал с лестницы, перепрыгивая сразу через четыре ступеньки, и спустя несколько секунд был у швейцара, между тем как Жильдас Трегомен, чувствуя, что у него подгибаются колени, держался за перила.

— Где господин Антифер?

— Он вышел на рассвете, — ответил швейцар на вопрос молодого капитана.

— И не сказал, куда ушел?

— Не сказал.

— Неужели он опять побежал к этому негодяю Замбуко? — воскликнул Жюэль, увлекая за собой Жильдаса Трегомена на площадь Морского Флота.

— Но, если он там… значит, он согласился… — пробормотал Жильдас Трегомен.

— Это невозможно! — вскричал Жюэль.

— Нет, это возможно! Ты только подумай, Жюэль: он возвращается в Сен-Мало, в свой дом на улице От-Салль, а рядом с ним — мадемуазель Талисма Замбуко? Привезти нашей маленькой Эногат такую мальтийскую тетку? Он же сам назвал ее обезьяной!

В страшной тревоге они сидели за столиком в кафе, которое находилось напротив гостиницы «Франция». Отсюда легко было подстеречь возвращение дядюшки Антифера.

Говорят, утро вечера мудренее, но, как видно, это не всегда оправдывается. Мы знаем только одно: на рассвете наш малуинец пошел в сторону мальтийского квартала и за несколько минут, будто за ним по пятам гналась свора спущенных с цепи собак, достиг дома банкира.

Замбуко взял себе за правило вставать и ложиться с солнцем. И банкир и лучезарное светило вместе совершали свой дневной путь. Поэтому, когда дядюшка Антифер вошел к банкиру, тот уже сидел за письменным столом, словно оберегая несгораемый шкаф, находившийся за его спиной.

— Здравствуйте, — сказал Замбуко, поправляя очки, чтобы лучше рассмотреть лицо посетителя.

— Это было ваше последнее слово? — немедленно приступил к делу дядюшка Антифер.

— Последнее.

— И, если я не женюсь на вашей сестре, вы не дадите мне письма Камильк-паши?

— Не дам.

— Тогда я женюсь!

— Я это знал! Женщина, которая приносит вам в приданое пятьдесят миллионов!.. Сын Ротшильда был бы счастлив стать супругом Талисмы…

— Хорошо… Значит, и я буду счастлив, — ответил дядюшка Антифер с кислой гримасой, которую даже и не пытался скрыть.

— В таком случае, пойдемте, шурин, — предложил Замбуко.

И он вышел из-за стола, как бы намереваясь подняться по лестнице в верхний этаж.

— Она здесь?! — в ужасе закричал дядюшка Антифер.

И лицо его приняло такое выражение, какое бывает у осужденного на смерть в ту самую минуту, когда тюремный сторож будит его со словами: «Ну, идите же… мужайтесь!.. Да, это произойдет сегодня».

— Умерьте ваш пыл! Потерпите, влюбленный юноша! — сказал банкир. — Разве вы забыли, что Талисма на Мальте?..

— Так куда же мы идем? — произнес дядюшка Антифер со вздохом облегчения.

— На телеграф.

— Сообщить ей приятную новость?..

— Да. И пригласить ее приехать сюда…

— Вы можете ей сообщить эту новость, господин Замбуко, но я предупреждаю вас, что не намерен ждать… мою будущую… в Тунисе.

— Почему?

— Потому что ни вы, ни я не можем терять даром времени!.. Как только выяснится географическое положение острова, мы тотчас же отправимся на его поиски. Дело не терпит отлагательств.

— Э-э, шурин, неделей позже, неделей раньше, не все ли равно!

— Нет, вовсе не все равно! Вы, так же как и я, должны торопиться поскорее вступить во владение наследством Камильк-паши!

Да, этот жадный и хищный банкир должен был торопиться нисколько не меньше, чем дядюшка Антифер. Хоть Замбуко и старался скрыть нетерпение под маской равнодушия, он сгорал от желания поскорее упрятать в сейф свою долю миллионов. Поэтому он не стал возражать своему собеседнику.

— Хорошо, я согласен, — сказал он. — Я приглашу сестру после того, как мы вернемся… Но я должен предупредить ее о счастье, которое ее ожидает.

— Да… которое ее ожидает! — ответил Пьер-Серван-Мало, не уточняя, какого рода счастье предназначено девице, столько лет мечтавшей о муже!

— Но прежде всего вы должны мне дать обязательство по всей форме, — заявил Замбуко.

— Составьте его, я подпишу.

— С неустойкой?

— Согласен. Сколько… неустойки?..

— Скажем, пятьдесят миллионов, которые причитаются на вашу долю…

— Пусть так… и покончим с этим! — ответил дядюшка Антифер, покорившийся необходимости стать мужем мадемуазель Талисмы, раз уж он не сумел избежать этого счастья.

Банкир взял лист чистой бумаги и своим крупным почерком написал долговое обязательство, тщательно взвесив все его пункты. Было оговорено, что часть, полученная капитаном Антифером в качестве наследника Камильк-паши, целиком отдается мадемуазель Талисме Замбуко в том случае, если ее жених, капитан Антифер, через пятнадцать дней после обнаружения сокровищ откажется вступить с ней в законный брак!

Яростным росчерком пера Пьер-Серван-Мало подписал обязательство, и банкир спрятал бумагу в секретный ящик своего сейфа.

Одновременно он вынул оттуда пожелтевшую бумагу… Это было письмо Камильк-паши, полученное банкиром двадцать лет назад.

Со своей стороны, дядюшка Антифер извлек из кармана бумажник и достал не менее пожелтевшую от времени бумагу… Это был документ, найденный на первом острове.

Взгляните, вот они, эти два наследника: они пристально следят друг за другом, как дуэлянты, скрестившие шпаги; их руки постепенно вытягиваются, их пальцы дрожат от прикосновения к документу, с которым им жалко расстаться… Какая сцена для наблюдателя! Сто миллионов! Еще одно движение — и они сосредоточатся в одной семье!

— Ваше письмо? — сказал Антифер.

— Ваш документ? — повторил банкир.

Обмен состоялся. И вовремя! Сердца обоих бились с такой силой, что могли разорваться!

На документе, гласившем, что он должен быть передан неким Антифером из Сен-Мало некоему Замбуко из Туниса, была указана следующая долгота: 7° 23′ к востоку от парижского меридиана.

В письме, сообщавшем, что к вышеупомянутому Замбуко из Туниса явится в свое время некий Антифер из Сен-Мало, была отмечена следующая южная широта: 3° 17′.

Теперь оставалось только скрестить эти две линии на карте, чтобы определить положение второго острова.

— У вас есть атлас? — спросил банкир.

— Атлас и племянник, — ответил Антифер.

— Племянник?

— Да. Молодой капитан дальнего плавания, который произведет эту операцию.

— Где же ваш племянник?

— В гостинице «Франция».

— Идемте туда, шурин, — предложил банкир, надевая старую шляпу с широкими полями.

— Идемте! — согласился дядюшка Антифер.

Оба направились к площади Морского Флота. Когда они поравнялись с почтовым бюро, Замбуко предложил войти туда и отправить телеграмму на Мальту.

Дядюшка Антифер не возражал. Таким образом, мадемуазель Талисма Замбуко была предупреждена, что ее руки домогается «офицер французского флота», получивший уже от брата согласие, так как состояние и происхождение жениха вполне приемлемы.

Телеграмма была оплачена и зарегистрирована, после чего сонаследники вскоре оказались на площади. Жильдас Трегомен и Жюэль бросились им навстречу.

Как только дядюшка Антифер увидел их, его первым движением было отвернуться, но он устоял против этой непростительной слабости и высокомерным тоном представил им компаньона:

— Банкир Замбуко.

Банкир бросил исподлобья недружелюбный взгляд на спутников своего будущего шурина.

Затем дядюшка Антифер прибавил, обращаясь к Замбуко:

— Мой племянник Жюэль… Жильдас Трегомен, мой друг.

По знаку дядюшки все направились к отелю; по пути им встретились Бен-Омар и Назим, но малуинцы сделали вид, что незнакомы с ними.

Все вчетвером поднялись по лестнице и вошли в комнату дядюшки Антифера, тщательно запершего за собой дверь.

Он вынул из чемодана атлас, привезенный из Сен-Мало, открыл планисферную карту земных полушарий и произнес, обращаясь к Жюэлю:

— Семь градусов двадцать три минуты восточной долготы и три градуса семнадцать минут южной широты.

Жюэль не мог сдержать жест отчаяния. Южная широта?.. Значит, Камильк-паша посылает их по ту сторону экватора?.. Ах, бедная маленькая Эногат!.. Жильдасу Трегомену было просто страшно на него смотреть…

— Ну что же! Чего ты ждешь? — спросил дядюшка таким тоном, что молодому капитану оставалось только повиноваться.

Он взял циркуль, приложил острие к седьмому меридиану и, добавив еще двадцать три минуты, спустился до линии экватора.

Затем, найдя 3° 17′ южной широты, он прошел по параллели до точки пересечения с меридианом.

— Ну что же? — снова спросил дядюшка Антифер. — Где мы находимся?

— В Гвинейском заливе.

— А точнее?

— На широте государства Лоанго.

— А еще точнее?

— В водах бухты Маюмба…

— Завтра утром, — сказал дядюшка Антифер, — мы сядем в дилижанс, направляющийся в Бон[153], а оттуда поедем по железной дороге в Оран…

Это было сказано таким непререкаемым тоном, что напоминало команду капитана «Все наверх!» при появлении неприятеля.

Затем, обращаясь к банкиру, дядюшка Антифер спросил:

— Вы, конечно, будете нас сопровождать?

— Без всякого сомнения.

— До Гвинейского залива?

— Хоть на край света, если понадобится!

— Хорошо. Будьте готовы к отъезду.

— Буду, шурин.

У Жильдаса Трегомена невольно вырвалось: «Ой!» Это непривычное для слуха обращение настолько его ошеломило, что он даже не ответил уходившему банкиру на иронический поклон, которым тот его удостоил.

Когда трое малуинцев наконец остались одни в комнате, Жильдас Трегомен спросил:

— Значит… ты согласился?

— Да, лодочник! Дальше?

Дальше? К чему было упрекать его?.. Поэтому Жильдас Трегомен и Жюэль нашли более уместным промолчать.

Два часа спустя банкир получил телеграмму с острова Мальта.

Мадемуазель Талисма Замбуко считала себя самой счастливой из девушек в ожидании, когда станет самой счастливой из женщин!

ГЛАВА ПЯТАЯ, в которой Бен-Омар получает возможность сравнить два способа передвижения — сухопутный и морской

В то время тунисской железнодорожной сети, ныне присоединенной к алжирской, еще не существовало. Наши путешественники рассчитывали воспользоваться в Боне железной дорогой, связывавшей провинции Константину, Алжир и Оран.

На рассвете дядюшка Антифер и его спутники покинули столицу регентства. Нечего и говорить, что банкир Замбуко был вместе с ними и что Бен-Омар с Назимом также не опоздали на дилижанс.

Настоящий караван из шести человек! Но на сей раз эти люди точно знали, куда влечет их непреодолимая страсть к миллионам! Не было никакого смысла скрывать от Бен-Омара и Саука, что для поисков второго острова экспедиция направляется в широкий Гвинейский залив, в воды, омывающие область Лоанго[154].

— Однако это длинный переход, — сказал Жюэль Бен-Омару, — не лучше ли вам отказаться от него, если вы боитесь трудностей нового путешествия!

И в самом деле, сколько сотен миль надо пройти морем от Алжира до Лоанго!

Но Бен-Омар и не думал колебаться, да и Саук не позволил бы ему долго раздумывать. А главное — волшебный миллион так заманчиво блестел перед глазами нотариуса…

Итак, 24 апреля дядюшка Антифер, увлекая за собой Жильдаса Трегомена и Жюэля; Саук, увлекая за собой Бен-Омара, а Замбуко — самого себя, заняли места в дилижансе, курсировавшем между Тунисом и Боной, Вполне возможно, что в дороге они не обменяются ни словом, но тем не менее будут путешествовать вместе!

Мы знаем, что накануне Жюэль послал еще одно письмо Эногат. Через несколько дней молодая девушка и ее мать узнают, к какой точке земного шара мчится теперь дядюшка Антифер в погоне за своим знаменитым наследством, которое уменьшилось ровно наполовину. В лучшем случае около месяца займет эта вторая часть путешествия, так что обрученным нечего и надеяться на встречу раньше середины мая. Как будет разочарована Эногат, получив это письмо! Если бы еще она могла рассчитывать, что по возвращении Жюэля все препятствия будут наконец устранены и свадьба состоится без новых помех! Увы!.. Как трудно строить свои планы, имея такого дядюшку!

Относительно Жильдаса Трегомена мы ограничимся только одним замечанием: ему, бывшему владельцу габары, речному судовщику, судьба предначертала пересечь экватор и совершить плавание по водам Южного полушария! Ничего не поделаешь! Жизнь преподносит иногда самые невероятные сюрпризы. И добряк Трегомен решил больше ничему не удивляться. Теперь он не удивился бы, даже если бы в указанном месте на острове номер два действительно нашлись три пресловутых бочонка Камильк-паши.

Впрочем, все эти соображения не мешали ему с любопытством разглядывать местность, по которой проезжал дилижанс, — местность, совершенно не похожую на бретонские равнины. Но, кажется, он был единственным из шести пассажиров, кому хотелось запечатлеть в памяти тунисские ландшафты.

Дилижанс был лишен всяких удобств, к тому же он двигался довольно медленно. Три лошади с трудом проходили рысью путь от одной подставы[155] до другой. Неровная, извилистая дорога с неожиданными поворотами и крутыми обрывами по краям оказалась особенно причудливой в долине Меджерда, которую орошают стремительные горные ручьи. Когда дилижанс переправлялся вброд через эти потоки, вода почти покрывала колеса.

Погода стояла превосходная. Небо пронзительно синее или, скорее, даже раскаленно-синее — такой палящий жар исходил от солнца.

Бардо, дворец бея, промелькнувший с левой стороны дилижанса, сверкал ослепительной белизной; смотреть на него можно было только сквозь дымчатые стекла, так же как и на другие дворцы, обсаженные фикусами и перечными деревьями, похожими на плакучие ивы, ветви которых сгибаются до земли. То здесь, то там виднелись желтые, полосатые, как зебры, палатки, откуда выглядывали строгие лица арабских женщин и почти черные от загара рожицы детей, не менее серьезные, чем лица их матерей. Вдали на полях, на склонах, в горных лощинах паслись стада баранов и прыгали по скалам черные, как вороны, козы.

Птицы, испуганные хлещущим щелканием бича, взлетали стаями при приближении дилижанса. Особенно выделялись своим ярким оперением мелкие попугаи. Их было много, тысячи; и если природа научила их петь, то, к счастью, они не научились еще говорить. Поэтому наши путешественники слушали птичий концерт, а не болтовню.

Остановки были частые. Жильдас Трегомен и Жюэль не пропускали случая выйти из дилижанса, чтобы размять ноги. Банкир Замбуко следовал иногда их примеру, но не вступал в разговоры со своими попутчиками.

— Этот симпатичный старичок, — заметил Трегомен, — жаждет миллионов Камильк-паши, кажется, нисколько не меньше, чем наш друг Антифер!

— Вы правы, господин Трегомен, сонаследники стоят один другого!

Саук, выходя на остановке, всегда старался уловить хоть несколько слов из их разговора, хотя и делал вид, что не понимает по-французски. Нотариус же сидел неподвижно в углу дилижанса, заранее переживая тяготы предстоящего плавания. Ему становилось дурно уже при одной мысли, что после легких волн Средиземного моря ему придется испытать на себе чудовищную силу хлещущих волн Атлантического океана!

Пьер-Серван-Мало тоже не трогался с места; мысли его были прикованы к острову номер два, к скалам, затерянным среди жгучих африканских вод.

В этот день, перед заходом солнца, внезапно показалась группа мечетей и марабутов с белыми куполами и остроконечными минаретами. Это было небольшое, окруженное зеленью селение Табарка, сохранившее в полной неприкосновенности своеобразный колорит тунисского городка.

Дилижанс остановился в Табарке на несколько часов. Пассажиры нашли гостиницу или, вернее, постоялый двор, где их довольно прилично накормили. Об осмотре городка никто и не помышлял. Из шести человек только одному Трегомену и, может быть, Жюэлю, если бы он уступил просьбам своего друга, могло прийти это в голову. Впрочем, дядюшка Антифер строго-настрого запретил им отходить от дилижанса, чтобы избежать каких бы то ни было промедлений, и они не стали ему противоречить.

В девять часов вечера путешествие возобновилось. Несмотря на то что светили звезды, путь для дилижанса, рискнувшего пересечь пустынную равнину между закатом и восходом солнца, был далеко не безопасен. Отвратительное состояние дорог, возможность нападения разбойников, особенно крумиров[156], или хищных зверей — все это заставляло путешественников все время быть начеку. Порою среди тишины и мрака у опушки густого леса, вдоль которого ехал дилижанс, ясно слышалось рычание львов и вой пантер. Тогда лошади начинали храпеть, и нужна была исключительная ловкость возницы, чтобы их успокоить. Но зато никого не тревожило мяукание гиен, этих трусливых и хищных кошек.

Наконец около четырех часов стало светать. Ночная темнота постепенно сменилась предутренним рассеянным светом, достаточным для того, чтобы рассмотреть окружающую местность.

На все еще суженном горизонте серели волнистые складки холмов, наброшенных на землю подобно арабскому плащу. У подножия холмов расстилалась долина Меджерда со своей желтой рекой, то тихой, то бурной, извивающейся среди олеандровых рощ и цветущих эвкалиптов.

Эта часть регентства, прилегающая к землям крумиров, отличается особенно причудливым рельефом. Если бы Трегомен путешествовал когда-нибудь по Тиролю, ему показалось бы, что он видит перед собой один из самых диких альпийских уголков. Но он не бывал в Тироле и с каждым днем все больше удалялся от Европы. Стоило ему подумать об этом, как уголки его рта приподнимались, лицо становилось задумчивым, густые брови опускались — все это означало, что на душе у него тревога.

Иногда молодой капитан и Трегомен обменивались многозначительными взглядами: они понимали друг друга без слов.

В это утро дядюшка Антифер спросил своего племянника:

— Куда мы попадем до ночи?.

— В Гардимау, дядя.

— А когда будем в Боне?

— Завтра вечером.

Мрачный малуинец снова впал в обычную молчаливость, или, вернее, он непрерывно возвращался к одной и той же мечте, переносившей его из вод Оманского залива в воды Гвинейского. Затем мысль его задерживалась на единственной точке земного шара, которая только и была ему интересна. Тогда он говорил себе, что и взоры банкира Замбуко устремлены на ту же самую точку. Действительно, эти два человека, столь разные по происхождению, привычкам и наклонностям и так неожиданно столкнувшиеся в этом мире, казалось, составляют сейчас одно существо, прикованы друг к другу, как каторжники к одной цепи, с: тем только отличием, что цепь у них золотая.

Между тем фикусовые леса становились все более густыми. То тут, то там арабские деревушки, отстоящие одна от другой на довольно значительном расстоянии, появлялись среди листвы того серо-зеленого оттенка, в какой клещевина окрашивает цветы и листву. Здесь попадались шалаши, там паслись стада на берегу какого-нибудь потока, в русло которого стекают прибрежные воды. Потом возникала очередная подстава — чаще всего жалкая конюшня, где помещались вперемежку люди и животные.

Вечером остановились в Гардимау, вернее — в деревянной хижине, окруженной еще несколькими другими, превратившимися через двадцать лет в одну из железнодорожных станций на пути между Боной и Тунисом. После двухчасовой остановки (безусловно слишком продолжительной для незатейливого обеда на постоялом дворе) дилижанс снова тронулся в путь. Дорога вилась по излучинам долины, по краям Меджерды, пересекала речки (нередко вода проникала в кузов дилижанса, заливая ноги сидящих); дилижанс взбирался на такие кручи, что казалось, не выдержит упряжь, а потом быстро спускался под откос, и лошади мчались, закусив удила, так, что трудно было их сдержать.

Местность была великолепна, особенно в окрестностях Мухтара, хотя трудно было что-либо разглядеть в эту темную ночь, тьму которой увеличивали низкие туманы. К тому же нашим путешественникам непреодолимо хотелось спать после сорока трех часов дорожной тряски.

Начало уже светать, когда дядюшка Антифер и его спутники прибыли в Сук-Ахрас[157] после бесконечных поворотов дороги, проходившей по склону холма и связывавшей этот торговый город с плодородными долинами.

В комфортабельной гостинице «Тагаст», расположенной неподалеку от площади того же названия, до полусмерти уставшие пассажиры встретили хороший прием. На сей раз трехчасовой отдых не показался им слишком долгим, и, наверное, не хватило бы этих трех часов, если бы они захотели осмотреть живописный Сук-Ахрас. Нечего и говорить, что дядюшка Антифер и банкир Замбуко никак не могли примириться с потерей времени из-за вынужденной остановки. Тем не менее дилижанс отправился дальше только в шесть часов.

— Успокойся, — говорил Жильдас Трегомен своему вспыльчивому соотечественнику, — мы будем в Боне как раз вовремя, чтобы поспеть на утренний поезд.

— А почему бы нам не поторопиться и не уехать вечерним поездом? — возразил дядюшка Антифер.

— Сегодня нет поезда, дядя, — заметил Жюэль.

— Ну и что же? Неужели мы должны лежать в дрейфе в этой дыре?..

— Посмотри, старина, какую я подобрал тебе трубку… От твоей почти ничего уже не осталось, ведь ты ее всю изгрыз!

И Жильдас Трегомен преподнес своему другу прекрасный чубук из Меджерда величиной со стручок зеленого гороха. Антифер тут же стал его грызть.

Трегомен предложил дядюшке пройтись с ним и с Жюэлем до большой площади, но тот наотрез отказался; вытащив из чемодана свой атлас, он открыл карту Африки и погрузился в воды Гвинейского залива, рискуя утопить в них остатки своего разума.

Жильдас Трегомен и Жюэль пошли прогуляться по площади Тагаст. Это обширный четырехугольник, обсаженный деревьями и окаймленный домами в ярко выраженном восточном стиле. Несмотря на ранний час, были уже открыты кофейни, заполненные местными жителями.

При первых лучах солнца туман рассеялся. Все предвещало прекрасный ясный день.

Трегомен весь обратился в зрение и слух. Он прислушивался к разговорам туземцев, хотя не понимал их языка; ему хотелось видеть все, что происходит внутри кофеен, в глубине лавок, хотя он и не собирался ничего покупать. Но раз уж капризная судьба забросила его в это невероятное путешествие, пусть, по крайней мере, у него останется побольше воспоминаний. Думая об этом, он сказал:

— Нет, Жюэль, просто непозволительно так путешествовать, как мы! Нигде не останавливаться!.. Три часа в Сук-Ахрасе… Одна ночь в Боне… Потом два дня по железной дороге с короткими остановками на станциях!.. Что я мог увидеть в Тунисе? И что я увижу в Алжерре?[158]

— Я согласен с вами, господин Трегомен. Конечно, это лишено здравого смысла, но попробуйте сказать об этом дяде, и вы сами знаете, что он вам ответит: «Это не развлекательная поездка, а деловое путешествие!» И кто знает, чем оно еще кончится!

— Боюсь, как бы оно не кончилось мистификацией! — ответил Трегомен.

— Да, — согласился Жюэль, — не исключена возможность, что и на втором острове мы найдем документ, который отошлет нас на третий остров!

— И на четвертый, и на пятый, и на все острова пяти частей света, — сказал Трегомен, сокрушенно покачивая доброй большой головой.

— И вы, конечно, всюду будете сопровождать моего дядю, господин Трегомен.

— Я?

— Да. Вы… вы же ни в чем не посмеете ему отказать!

— Это правда. Бедняга очень меня огорчает, и я опасаюсь, как бы он совсем не свихнулся.

— Ну, так вот… А я, господин Трегомен, твердо решил ограничиться вторым островом. Разве Эногат мечтает о принце, а я — о принцессе?

— Конечно, нет! Впрочем, теперь, когда богатства делятся пополам с этим крокодилом Замбуко, речь может идти только о герцоге для нее и герцогине для тебя…

— Не надо так шутить, господин Трегомен!

— Прости меня, мой мальчик, во всем этом нет ничего веселого, и если придется продолжать поиски…

— Продолжать? — вскричал Жюэль. — Нет! Мы отправляемся в залив Лоанго, согласен! Но дальше — никуда! Я заставлю дядю вернуться в Сен-Мало!

— А если этот упрямец откажется?

— Если он откажется? Пусть тогда путешествует без меня. Я вернусь к Эногат. Через несколько месяцев она станет совершеннолетней, и я женюсь на ней наперекор всем препятствиям!

— Послушай, мой дорогой мальчик, не раздражайся, наберись терпения! Все образуется, поверь мне. Ты женишься на малютке Эногат, и я спляшу ригодон[159] на вашей свадьбе!.. А сейчас мы должны вернуться в гостиницу, чтобы не опоздать на дилижанс. Мне хотелось бы приехать в Бон до наступления ночи, чтобы увидеть хоть кусочек этого города! Ведь другие города, и Константину и Филиппвиль, мы увидим только из окна поезда! А что тут успеешь заметить?.. Если же нам не удастся осмотреть Бон, я наверстаю свое хотя бы в Алжерре… Я полагаю, мы остановимся там хоть на несколько дней.

— Конечно, — ответил Жюэль, — едва ли найдется пароход, который сможет немедленно отправиться к западному берегу Африки, и мы волей-неволей должны будем подождать.

— Подождем, подождем! — повторял Трегомен, радуясь, что он увидит чудеса алжирской столицы. — Ты знаешь Алжерр, Жюэль?

— Да, господин Трегомен.

— Мне рассказывали моряки, что это очень красивый, расположенный амфитеатром город. Мы посмотрим его набережные, площади, арсенал, мечети, дворцы… особенно дворец Мустафы.

— Алжир — хороший город, господин Трегомен, — ответил Жюэль. — Но я знаю еще более красивое место… Это Сен-Мало…

— …и дом на улице От-Салль… и уютную комнатку в первом этаже… и очаровательную девушку, которая в ней живет! Конечно, я с тобой согласен, мой мальчик! Но раз уж мы здесь, разреши мне надеяться, что я смогу посмотреть хотя бы Алжерр!..

Лелея эту мечту, Трегомен вместе со своим молодым другом направился в гостиницу Тагаст. Да и пора уже было: запрягали лошадей. Дядюшка Антифер ходил взад и вперед большими шагами, ругая запоздавших, хотя те вовсе не опоздали.

Трегомен опустил голову, встретив его испепеляющий взгляд. Через несколько минут все разместились, и дилижанс покатил по ухабистому спуску Сук-Ахрас.

Право, жаль, что Трегомену не разрешили осмотреть эти тунисские земли. Ничего более живописного нельзя себе представить: холмы, похожие скорей на горы, лесистые овраги, заставившие будущих строителей железной дороги делать бесчисленные повороты и объезды; среди могучей растительности — крепкие утесы, как бы насквозь пробивающие землю; повсюду разбросаны поселки, в которых копошится туземное население; ночью перед хижинами горят костры для защиты от диких зверей.

Жильдас Трегомен охотно делился со своими спутниками всем, что ему удавалось узнать от возницы, а разговаривал он с ним при каждом удобном случае.

За год в этих зарослях убивают не меньше сорока львов, несколько сотен пантер, не говоря уж о бесчисленных стаях воющих шакалов. Саук, как и подобает человеку, не знающему французского языка, оставался равнодушным к этим потрясающим рассказам; дядюшку Антифера тоже нисколько не заботили тунисские пантеры и львы. Если бы их было по миллиону голов на острове номер два, то и тогда он бы не отступил ни на шаг.

Но банкир, с одной стороны, и нотариус — с другой, внимательно слушали истории Жильдаса Трегомена. Замбуко иногда хмурил брови и бросал косые взгляды через дверцу дилижанса, Бен-Омар, напротив, отводил глаза от этой дверцы, сжавшись в комок в своем углу, дрожа и бледнея, когда хриплый вой раздавался в густой придорожной чаще.

— Честное слово, — рассказывал в этот день Трегомен, — я узнал от кучера, что в прошлый раз на дилижанс напали звери. Пассажиры открыли стрельбу, чтобы испугать этих хищников… А вчера ночью пришлось даже поджечь дилижанс, чтобы отогнать огнем стаю пантер.

— А что же случилось с путешественниками? — спросил Бен-Омар.

— Путешественники вынуждены были идти до подставы пешком, — ответил Жильдас Трегомен.

— Пешком! — дрожащим голосом воскликнул нотариус. — Я… я никогда бы не смог!..

— Ну что ж, вы бы остались позади, господин Омар! Поверьте, мы не стали бы вас ждать!

Легко догадаться, что этот не очень милосердный и не очень утешительный ответ исходил от дядюшки Антифера. Иначе он не вступил бы в разговор. И Бен-Омар теперь окончательно убедился, что он не приспособлен к путешествиям ни на суше, ни на море.

Однако день проходил, а хищники давали знать о себе только издалека доносившимся воем.

К своему огорчению, Жильдас Трегомен убедился, что дилижанс доберется до Бона только к ночи.

В самом деле, было уже семь часов вечера, когда в трех или четырех километрах от Бона они миновали Хиппо, старинный нумидийский город, ставший знаменитым из-за могилы Блаженного Августина[160]; этот городок интересен и своими глубокими водоемами, в которых арабские старые женщины занимались волхвованием и колдовством. Каких-нибудь двадцать лет спустя путешественники увидели бы на этом месте стены базилики[161] и госпиталя, появившиеся словно из-под земли благодаря могуществу кардинала Лавижери[162].

Между тем глубокая темнота уже окутывала Бон, прибрежную аллею вдоль крепостных валов, продолговатый мол, заканчивающийся на западе песчаным клином, могучие деревья, осеняющие набережную, новую часть города с его обширной площадью, где возвышается теперь статуя Тьера в бронзовом сюртуке, и, наконец, Касба[163], которая предвосхитила бы впечатление Трегомена от Касбы в Алжире.

Следует признать, что неудача преследовала этого превосходного человека, и он утешал себя только мыслью взять реванш в столице Второй Франции[164].

Путешественники выбрали гостиницу, расположенную на площади, поужинали и в десять часов легли спать, чтобы вовремя проснуться к утреннему поезду. В эту ночь, утомленные шестидесятичасовым путешествием в дилижансе, все они спали глубоким сном, даже и этот ужасный дядюшка Антифер.

ГЛАВА ШЕСТАЯ, повествующая о наиболее значительных событиях, которыми ознаменовалось плавание из Бона в Алжир и из Алжира в Дакар

Дядюшка Антифер был уверен, что между Боной и Алжиром проложена железная дорога, но он поторопился на двадцать лет. Поэтому на следующий день ответ хозяина гостиницы поставил его в тупик.

— Как! Из Бона в Алжир нет железной дороги? — подпрыгнув, закричал дядюшка Антифер.

— Нет, но через несколько лет будет, и если вам угодно подождать!.. — сказал веселый хозяин.

Без сомнения, Бен-Омар не желал бы ничего лучшего, так как во избежание задержек приходилось опять ехать морем.

Но Пьер-Серван-Мало Антифер повелительным тоном спросил:

— Есть пакетбот, готовый к отходу?

— Да, он отчалит сегодня утром.

— Мы отправляемся на нем!

Вот почему в шесть часов утра дядюшка Антифер отбыл из Бона на пакетботе вместе с пятью спутниками, из которых двое — Жильдас Трегомен и Жюэль — были выбраны им самим, а остальные трое — Замбуко, Бен-Омар и Назим — стали его спутниками по необходимости.

Не стоит рассказывать об этом переходе в несколько сот километров.

Конечно, Жильдас Трегомен предпочел бы плаванию путешествие в поезде, что позволило бы ему хоть мельком увидеть из окна вагона те самые земли, по которым через несколько лет предстояло проложить железнодорожную колею. Но он рассчитывал вознаградить себя в Алжире. Если дядюшка Антифер воображает, что в Алжире сразу же к его услугам окажется корабль, готовый к отплытию на западный берег Африки, то он жестоко ошибается, и, хочет он этого или нет, ему придется запастись терпением! А какие тем временем прелестные загородные прогулки можно будет предпринять, пожалуй, даже к ручью Обезьян!..

Конечно, Жильдас Трегомен ничего не выиграет, если и будут найдены сокровища Камильк-паши, ну и пусть! Но зато у него останется богатая коллекция воспоминаний о путешествии в алжирскую столицу.

Было восемь часов вечера, когда пакетбот, шедший на всех парах, бросил якорь в Алжирском порту.

В конце марта под этой широтой даже звездные ночи еще очень темны. На севере чернела неясная громада города с выступающей на переднем плане Касбой, той самой долгожданной Касбой, которую так хотелось увидеть Жильдасу Трегомену. Сойдя с пристани, он поднялся вместе со всеми по широкой лестнице, потом прошел сквозь массивную аркаду[165], которая вывела их на набережную. По левую руку остался сверкающий огнями сквер, где Трегомен охотно бы задержался; но мешкать было некогда, и вот он уже очутился перед ансамблем высоких домов; в одном из них помещалась гостиница «Европа».

Дядюшку Антифера и его спутников очень радушно приняли в этой гостинице. Заняв номера, путешественники оставили свои чемоданы и спустились в столовую. Обед продолжался до девяти часов, и, так как еще немало времени уйдет на ожидание пакетбота, право же, разумнее всего будет хорошенько выспаться, чтобы наутро встать свежими, бодрыми и приступить к осмотру города.

Тем не менее, прежде чем позволить себе отдых, хотя и вполне заслуженный за эту долгую и утомительную дорогу, Жюэль решил написать письмо невесте, не дожидаясь наступления жаркого и пыльного алжирского дня. Письмо уйдет завтра, и уже через три дня Эногат будет знать все новости. Впрочем, для нее ничего особенно интересного в этом письме не содержалось. Разве что Эногат узнает, что Жюэль не находит себе места и любит ее от всего сердца. Но это тем более не было для нее новостью.

Кстати, надо заметить, что, если Бен-Омар и Саук, с одной стороны, и Жильдас Трегомен и Жюэль — с другой, разошлись по своим комнатам, то дядюшка Антифер и Замбуко, два шурина — разве нельзя применить к ним это определение семейного родства, по всем правилам скрепленное договором? — исчезли после обеда, не сказав ни слова, по какому делу они уходят из гостиницы. Это, конечно, удивило Трегомена и молодого капитана и, несомненно, встревожило Саука и Бен-Омара. Но малуинец, по всей вероятности, не счел бы нужным ответить, если бы его об этом спросили.

Так куда же они ушли, эти два наследника? Может быть, их охватило желание пробежаться по живописным кварталам Алжира? Или это было любопытство путешественников, вздумавших побродить по улице Баб-Азум, по другим улицам или пройтись вдоль набережной, все еще заполненной гуляющими? Нет, подобное предположение невероятно, его просто невозможно было допустить.

— Тогда что же? — сказал Трегомен.

Молодой капитан и остальные пассажиры дилижанса заметили еще в пути, что дядюшка Антифер несколько раз нарушал свое добровольное молчание и о чем-то беседовал вполголоса с банкиром. И Замбуко, казалось, соглашался с тем, что ему предлагал собеседник.

О чем же они совещались? Не был ли их внезапный уход заранее обусловлен? Не было ли у них каких-нибудь особых планов? Ведь от этих двух несносных свояков можно ожидать самых неожиданных комбинаций…

Пожелав спокойной ночи Жюэлю, Трегомен ушел в свою комнату. Прежде чем раздеться, он широко распахнул окно, желая подышать чудесным алжирским воздухом. При бледном свете звезд ему открылось огромное пространство: весь рейд до мыса Матифу, на котором светились сигнальные огни кораблей, стоявших на якоре или приблизившихся к берегу с вечерним ветерком. Зажгли свои факелы и рыбаки; а еще ближе в порту разводили пары мрачные пакетботы; из широких труб валил дым и сыпались искры.

За мысом Матифу уже расстилалось открытое море, упиравшееся в горизонт, над которым сверкали, словно огни фейерверка, великолепные созвездия.

Прекрасная ночь сулила не менее прекрасный день. Пройдет еще несколько часов, и лучезарное светило погасит последние утренние звезды.

«С каким удовольствием, — думал Жильдас Трегомен, — я похожу по этому благородному городу Алжерру и, перед тем как начнутся новые странствия до острова номер два, воспользуюсь несколькими днями передышки после проклятого путешествия в Маскат… Мне говорили о ресторане Моисея на Пескаде. Почему бы нам хорошенько не пообедать у Моисея?..»

Часы пробили десять, и в этот момент раздался стук в дверь.

— Ты, Жюэль? — спросил Жильдас Трегомен.

— Нет, это я, Антифер.

— Сейчас я открою, старина.

— Не надо. Одевайся и упакуй чемодан!

— Чемодан?

— Мы отправляемся через сорок минут!

— Через сорок минут?

— И не мешкай. Пакетботы не имеют привычки ждать! Я предупрежу Жюэля…

Ошеломленный Трегомен спрашивал себя, не во сне ли это. Нет! Он услышал стук в соседнюю дверь и голос дяди, который приказывал Жюэлю подняться. Затем ступеньки лестницы заскрипели под тяжелыми шагами.

Жюэль, все еще сидевший за письмом к Эногат, успел лишь приписать, что все они покидают Алжир в этот же вечер. Так вот зачем уходили Замбуко и дядюшка Антифер!.. Они хотели узнать, нет ли корабля, готового немедленно отправиться к африканскому берегу… Да, только счастливое стечение обстоятельств помогло им найти пакетбот, уже собиравшийся поднять якорь. Они поспешили заручиться местами на борту этого пакетбота, и тогда дядюшка Антифер, не церемонясь со своими спутниками, вернулся в гостиницу предупредить Трегомена и Жюэля, а банкир тем временем сообщил об отъезде Бен-Омару и Назиму.

Трегомен, укладывая чемодан, думал о том, какое его постигло горькое разочарование. Но спорить было бесполезно. Начальник приказал — надо повиноваться.

Почти тотчас же в комнате Трегомена появился Жюэль.

— Вы этого не ожидали? — спросил он.

— Нет, мой мальчик, — ответил Жильдас Трегомен, — хотя от твоего дядюшки я должен был всего ожидать!.. А я-то надеялся погулять хотя бы двое суток по Алжерру!.. А порт!.. А ботанический сад!.. А Касба!

— Ничего не поделаешь, господин Трегомен. Действительно, нам не повезло. Как некстати дядя нашел пакетбот, готовый к отправке.

— Да! И я могу в конце концов взбунтоваться! — вскричал Жильдас Трегомен, поддавшись чувству негодования.

— Увы, господин Трегомен, вы не взбунтуетесь… А если бы вы и рискнули, то достаточно будет дяде сердито на вас посмотреть, ворочая чубуком, как…

— Ты прав, Жюэль, — понурив голову, ответил Трегомен, — я послушаюсь его. Ты хорошо меня знаешь!.. И все же очень грустно… А этот тонкий обед у Моисея на Пескаде, как я его предвкушал!..

Напрасные сожаления! Бедняга, тяжко вздохнув, закончил свои сборы. Десять минут спустя оба спустились в вестибюль и застали там дядюшку Антифера, банкира Замбуко, Бен-Омара и Назима.

Если их по прибытии встретили любезно, то провожали весьма холодно, хотя заплатили они за полные сутки, Жюэль опустил письмо в почтовый ящик. Затем все проследовали на набережную и спустились по лестнице, ведущей в порт, а Жильдас Трегомен в последний раз окинул грустным взглядом еще освещенную Губернаторскую площадь.

В полукабельтове от берега стоял на якоре пакетбот, и слышен был рев котла под давлением пара. Черный дым грязнил звездное небо. Резкие свистки возвещали, что пакетбот скоро снимается с якоря.

У пристани покачивалась лодка, ожидавшая пассажиров. Дядюшка Антифер и его спутники заняли места. Несколько ударов весел, и лодка подошла к пакетботу.

Жильдас Трегомен не успел опомниться, как очутился вместе с Жюэлем в одной каюте. Другую каюту заняли дядюшка Антифер и Замбуко, а нотариус и Саук — третью.

Пакетбот «Каталан» принадлежал марсельской судоходной компании по перевозке грузов и пассажиров. Предназначенный для регулярных рейсов вдоль западного берега Африки до Сен-Луи и Дакара, он заходил по мере надобности в промежуточные порты, чтобы взять на борт или спустить на берег пассажиров, встать на погрузку или грузить товары. Довольно хорошо оборудованный, он делал от десяти до одиннадцати узлов — вполне достаточно для таких рейсов.

Через четверть часа после прибытия дядюшки Антифера и его спутников раздался последний оглушительный свисток, была поднята якорная цепь, «Каталан» вздрогнул всем корпусом и подался вперед; неистово заработали, взбивая белую пену, лопасти винта; обойдя корабли, стоявшие на рейде, «Каталан» поравнялся с большими средиземноморскими пакетботами, казалось заснувшими на месте, прошел по фарватеру между цейхгаузом и молом, выбрался в открытое море и взял курс на запад.

Перед взором Трегомена возникло, как в тумане, какое-то нагромождение зданий. Это была Касба, которую ему так и не удалось повидать вблизи. Потом на побережье показался мыс Пескада. Там находился знаменитый ресторан Моисея, где готовят такой вкусный буйябес!..[166]

И это все, что Жильдас Трегомен вынес из своего пребывания в «Алжерре»…

Само собой разумеется, что по выходе из порта Бен-Омар, свалившись в каюте на кушетку, заново испытал все прелести морской болезни. Ему становилось хуже при одной мысли, что придется еще проделать обратный путь!.. К счастью, это будет его последнее плавание!.. На втором острове он наверняка получит свой вожделенный процент!.. Конечно, ему было бы легче бороться с болезнью, если бы нашелся товарищ по несчастью. Но нет! Не тошнило ни одного из его спутников. Никто не хотел разделить с ним его страданий. Ему не дано было утешиться зрелищем чужой беды, такой же, как его собственная…

Пассажирами на «Каталане» большей частью были моряки, возвращавшиеся в прибрежные порты, несколько сенегальцев и солдат морской пехоты, привыкших к случайностям морского плавания. Все направлялись в Дакар, где пароход должен был выгрузить товары. Поэтому в пути не предвиделось никаких остановок. И дядюшка Антифер мысленно хвалил себя за то, что ему так быстро удалось попасть на борт «Каталана».

— Правда, прибыть в Дакар — это еще не значит достигнуть цели, — заметил Замбуко.

— Да, — согласился дядюшка Антифер, — но я и не рассчитывал найти пакетбот, идущий из Алжира прямо в Лоанго. А когда приедем в Дакар, что-нибудь придумаем.

В самом деле, иначе нельзя было поступить. Несомненно, последняя часть путешествия вызовет немало трудностей, и это очень тревожило будущих шуринов.

В течение ночи «Каталан» продолжал идти на расстоянии двух-трех миль от берега. Показались огни Тенеса, потом смутные очертания Эль-Марса. На следующее утро прошли мимо возвышенностей Орана, и часом позже пакетбот обогнул высокий мыс, по ту сторону которого находится рейд Мерс-эль-Кебир.

Затем по бакборту открылся марокканский берег с далеким профилем гор, которые возвышаются над изобилующей дичью провинцией Риф. Через некоторое время на горизонте показался сверкающий под солнечными лучами Тетуан; дальше, в нескольких милях к западу, на скале между двумя бухточками — Сеута, испанская крепость, которая держит под контролем, так же как английская крепость на противоположном берегу[167], одну из створок двустворчатой двери, открывающей проход в Средиземное море. А еще дальше широкий пролив сливался с водами необозримого Атлантического океана.

Яснее обозначились лесистые гребни гор Марокканского побережья. По ту сторону Танжера, спрятанного за изгибом залива, ослепительно выделялись среди зеленых деревьев виллы и мечети. На море чувствовалось большое оживление: множество парусных судов скопилось в ожидании попутного ветра, чтобы войти в Гибралтарский пролив.

Но «Каталану» нечего было бояться вынужденной остановки. Ни ветер, ни течение, которое дает себя знать по особому волнению при входе в Средиземное море, не могли бороться с могучим винтом пакетбота, и к девяти часам вечера он уже бороздил своими тремя лопастями воды Атлантического океана.

Трегомен и Жюэль, прежде чем предаться отдыху, вышли на палубу и завели между собой беседу. Совершенно естественно, что, когда «Каталан», обогнув мыс на юго-западе, оказался у крайней точки Африканского материка, им пришла в голову одна и та же грустная мысль.

— Да, мой мальчик, — произнес Жильдас Трегомен, — было бы гораздо лучше, если бы при выходе из пролива мы повернули не налево, а направо. По крайней мере, мы не показывали бы пятки Франции…

— Для того чтобы идти… куда? — сказал Жюэль.

— Боюсь, что к дьяволу! — ответил Трегомен. — Ничего не поделаешь, Жюэль, приходится терпеть! Люди отовсюду возвращаются, им и дьявол не страшен!.. Через несколько дней мы будем в Дакаре, а из Дакара поплывем в самую глубину Гвинейского залива.

— Еще неизвестно, сможем ли мы сразу выбраться из Дакара. В тех местах нет регулярных рейсов. Вполне может статься, что мы там задержимся на несколько недель, и, если мой дядя воображает…

— Не сомневайся — воображает!..

— …что добраться до второго островка очень просто, то он ошибается!.. Знаете, о чем я думаю, господин Трегомен?

— Нет, мой мальчик, но если ты скажешь…

— Так вот, я думаю, что мой дедушка Томас Антифер лучше бы сделал, если бы оставил этого проклятого Камилька на скалах Яффы…

— О Жюэль! Этот несчастный человек…

— Если бы дедушка его там оставил, этот египтянин не завещал бы миллионы своему спасителю, и если бы он их не завещал, то дядя не гонялся бы за ними, и Эногат была бы моей женой!

— Все это так, — ответил Трегомен. — Но, если бы ты сам там был, Жюэль, ты точно так же спас бы жизнь несчастному паше, как и твой дедушка… Смотри, — прибавил он, указывая на блестящую точку по бакборту, — что это за огонь?

— Это огни мыса Спартель[168], — ответил молодой капитан.

И в самом деле, это был тот самый маяк, расположенный на крайней западной точке Африканского континента, который содержится на средства нескольких европейских государств; это первый из цепи маяков, освещающих своими огнями африканские воды.

Подробный рассказ о рейсе «Каталана» занял бы слишком много места. Погода чрезвычайно благоприятствовала плаванию. Ветер дул с материка, так что можно было держаться на небольшом расстоянии от берега. При спокойном море, подернутом легкой зыбью, нужно было быть действительно самым чувствительным из всех омаров, чтобы страдать от морской болезни, несмотря на такую превосходную погоду!..

Берег не исчезал из поля зрения. Отчетливо проступали возвышенности Мекнеса, Могадора, гора Тезат, высота которой над уровнем моря достигает тысячи метров, Тарудант и мыс Джуби, замыкающий марокканскую границу.

Жильдасу Трегомену не удалось увидеть Канарские острова, так как «Каталан» прошел в пятидесяти милях от Фуэртевентуры, ближайшего из этой группы островов, но зато, перед тем как пересечь тропик Рака, он мог приветствовать мыс Бохадор.

2 мая после полудня показался мыс Блан. На следующее утро, с первыми лучами зари, промелькнул Портендик, и наконец взорам путешественников открылись сенегальские берега.

Как известно, все пассажиры направлялись в Дакар, поэтому «Каталану» не пришлось останавливаться в Сен-Луи, столице этой французской колонии.

Впрочем, Дакар в морском отношении, видимо, более значительный порт, чем Сен-Луи. Большинство трансатлантических пароходов, обслуживающих Рио-де-Жанейро в Бразилии и Буэнос-Айрес в Аргентинской республике, останавливаются здесь, перед тем как пуститься в плавание через океан. Дядюшке Антиферу, конечно, легче будет найти в Дакаре судно, которое поможет ему добраться до Лоанго!

Наконец 5 мая около четырех часов утра «Каталан» обогнул знаменитый Зеленый мыс, находящийся под той же широтой, что и одноименные острова. Обойдя затем треугольный полуостров, по форме напоминающий приспущенный флаг, пакетбот достиг самой крайней точки Африканского континента в Атлантическом океане. Вслед за тем в правом углу полуострова показался Дакар. Таким образом, считая от «Алжерра», о котором так сожалел Жильдас Трегомен, пакетбот покрыл расстояние в восемьсот лье.

Поскольку Сенегал принадлежит Франции, Дакар можно назвать французской землей. Но как далека была Франция!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ, в которой речь идет о разных событиях с момента прибытия в Дакар и до высадки в Лоанго

Жильдас Трегомен никогда бы не поверил, что в один прекрасный день будет разгуливать с Жюэлем по набережной Дакара. А между тем не кто иной, как он, осматривал порт, защищенный двойным молом из гранитных глыб, в то время как дядюшка Антифер и банкир Замбуко, столь же неразлучные, как Бен-Омар и Саук, направлялись к французскому пароходному агентству.

Вполне достаточно и одного дня, чтобы ознакомиться с этим городом, не представляющим ничего особенно примечательного. Имеется там довольно красивый общественный сад, крепость, служащая казармой для гарнизона, больница Бель-Эр, расположенная на высоком холме, куда администрация помещает заболевших желтой лихорадкой. Если бы нашим путешественникам пришлось задержаться подольше в Дакаре, эти дни показались бы им бесконечностью.

«Но не надо жаловаться на судьбу», — утешали друг друга Жильдас Трегомен и Жюэль. И они прохаживались по набережной, бродили по залитым солнцем улицам, которые содержались в чистоте благодаря заключенным, работавшим под присмотром надзирателей.

Но больше всего наших путешественников, конечно, интересовали суда, курсировавшие между Бордо и Рио-де-Жанейро; в 1862 году эти пакетботы принадлежали так называемой Имперской экспедиции по перевозке пассажиров и грузов. Дакар еще не был в те годы значительным перевалочным пунктом, каким он стал впоследствии, хотя и тогда уже торговые обороты Сенегала исчислялись в двадцать пять миллионов франков, причем большую часть из них пускали в оборот французские колонисты. Жителей в городе было не больше девяти тысяч, но со временем население возросло благодаря работам, предпринятым для улучшения порта.

Трегомену, никогда не видавшему сенегальских негров, теперь довелось с ними познакомиться на улицах Дакара. Крепкое телосложение и густые курчавые волосы, лежащие шапкой на плотном черепе, позволяют туземцам безнаказанно переносить палящее сенегальское солнце.

Жильдас Трегомен, не в пример местным жителям, изнемогал от зноя. Он закрыл голову большим клетчатым платком, который кое-как заменял ему зонтик.

— Господи, какая жара! — восклицал он. — Нет, я не создан для жизни под тропиками!

— Это еще что, господин Трегомен, — отвечал Жюэль, — а вот когда мы попадем в Гвинейский залив, на несколько градусов южнее экватора…

— Там я наверняка расплавлюсь, — сказал толстяк, — и привезу домой только кожу да кости!.. Впрочем, — добавил он с доброй улыбкой, отирая лившийся ручьями пот, — меньше никак уж не привезешь, не так ли?

— О! Вы уже похудели, господин Трегомен, — заметил молодой капитан.

— Ты находишь?.. Ба! Не так-то просто мне будет превратиться в скелет! По-моему, даже лучше быть худым, когда забираешься в такие страны, где люди питаются человеческим мясом… Как ты думаешь, есть еще людоеды на берегу Гвинейского залива?

— Теперь их не так много… по крайней мере, я надеюсь! — ответил Жюэль.

— Хорошо, мой мальчик, постараемся не искушать туземцев нашей полнотой! И затем — кто знает, не придется ли после второго островка искать третий… в таких странах, где поедают друг друга даже родственники…

— Как в Австралии или на островах Тихого океана, господин Трегомен!

— Да! Говорят, там все туземцы людоеды!

Достойный Трегомен отчасти был прав, так как в этих странах действительно распространен ужасный обычай людоедства[169].

Но думать о том, что дядюшка Антифер дойдет до такого безумия и отправится искать свои миллионы в страны, населенные людоедами, было еще преждевременно. Жюэль и Трегомен помешали бы ему предпринять подобную экспедицию, если бы даже его пришлось для этого упрятать в сумасшедший дом.

Жильдас Трегомен и Жюэль вернулись в гостиницу, где застали дядюшку Антифера и банкира.

Французский резидент принял очень любезно своего соотечественника. Тем не менее на вопрос последнего, нет ли в Дакаре какого-нибудь судна, уходящего в Лоанго, последовал неутешительный ответ. Рейсы таких пакетботов совершаются очень нерегулярно и, во всяком случае, не чаще одного раза в месяц. Правда, есть пакетбот на линии Сьерра-Леоне — Гран-Бассам; рейс его продолжается неделю, но оттуда до Лоанго еще далеко. Так или иначе, первый пакетбот ожидается в Дакаре не раньше чем через семь-восемь дней. Какая досада! Целую неделю проторчать в этой дыре, грызя удила[170]. Да и удила должны быть не иначе как из вороненой стали, чтобы противостоять зубам Пьера-Сервана-Мало, который изводил теперь ежедневно по чубуку.

По правде сказать, неделя в Дакаре — это долго… более чем долго. Прогулки в порт, поездки до реки, вернее, до ее рукава, омывающего восточную часть города, — этих развлечений хватает туристам только на один день. Наши путешественники поэтому волей-неволей должны были запастись терпением; а это не так-то просто, если не обладаешь философским спокойствием. Но, за исключением Жильдаса Трегомена, человека замечательно одаренного в этом отношении, никто из них не обладал ни терпением, ни тем более философским взглядом на вещи. Если дядюшка Антифер и Замбуко благословляли Камильк-пашу за то, что он избрал их своими наследниками, то они же и проклинали его за дикую фантазию зарыть наследство так далеко. Мало ему было Оманского залива, теперь он посылает их еще и в Гвинейский! Неужели этот египтянин не мог превратить в несгораемую кассу какой-нибудь более благопристойный и не менее укромный островок в европейских морях, скажем — в Средиземном море, в Балтийском, в Черном, в Северном или, на худой конец, в прибрежных водах Атлантического океана? Право же, паша все это обставил чрезмерными предосторожностями. Но что сделано, то сделано, изменить ничего нельзя, разве что отказаться от своей части… Отказаться? Попробуйте сделать такое предложение дядюшке Антиферу, или банкиру Замбуко, или даже нотариусу, из которого Саук просто веревки вил!

Связи между этими людьми постепенно все больше ослабевали. Образовались три группы: Антифер — Замбуко, Омар — Саук, Жюэль — Трегомен. Жили они раздельно, виделись только в часы еды, избегали друг друга во время прогулок и при встречах старались не говорить о главном деле. Они ограничивались дуэтами, которые, казалось, никогда не перейдут в финальный секстет[171]. Впрочем, тогда получилась бы невыносимая какофония[172].

Первая группа Жюэль — Трегомен. Обычный предмет их разговоров всегда один и тот же: бесконечно затянувшееся путешествие; разлука жениха и невесты, отсрочка свадьбы; опасения, что все поиски и труды приведут к мистификации; душевное состояние дяди и друга, чрезмерная раздражительность которого увеличивалась с каждым днем и грозила ему безумием. Все это очень огорчало Трегомена и молодого капитана, твердо решивших как можно меньше раздражать дядюшку Антифера и ни в коем случае не покидать его.

Вторая группа Антифер — Замбуко. Какой любопытный материал для изучения дали бы знатоку нравов эти два будущих шурина! Один — человек с очень простыми вкусами, живший до сих пор тихой, спокойной жизнью в тихом провинциальном городе, рассудительно относившийся к жизни, как и подобает моряку в отставке, — теперь охвачен «священной жаждой» золота и потерял голову от ослепившего его золотого миража! Другой, уже давно составивший себе громадное состояние, но не познавший никаких других желаний, как только умножать и умножать свои богатства, готов подвергаться любым лишениям, даже опасностям, лишь бы его груда денег стала еще больше.

— Целую неделю плесневеть в этой дыре! — твердил дядюшка Антифер. — И кто знает, не опоздает ли этот проклятый пакетбот?..

— А кроме того, — отвечал банкир, — еще неизвестно, захочет ли он высадить нас в Лоанго. А ведь оттуда нужно еще пройти пятьдесят лье до бухты Маюмба!

— Э! Буду я еще думать о конце пути! — вспылив, закричал малуинец.

— Рано или поздно придется об этом подумать, — заметил Замбуко.

— Хорошо… позднее, черт возьми! Не бросают же якорь в глубину, пока не придут на место стоянки. Доберемся сначала до Лоанго, а там видно будет!

— Может быть, нам удастся уговорить капитана пакетбота зайти в порт Маюмба?.. Ведь эта остановка не очень отклонит его от курса?

— Сомневаюсь, чтобы он согласился, по той простой причине, что он не имеет на это права.

— А мы предложим ему приличное вознаграждение… за это отклонение, — настаивал банкир.

— Увидим, Замбуко… Вы всегда заботитесь о том, что меня совершенно не тревожит! Главное сейчас — попасть в Лоанго, а оттуда мы сумеем добраться до Маюмбы. Тысяча чертей! У нас есть ноги, и, если будет нужно, если не будет другого способа уйти из Дакара, я, не колеблясь, пойду по берегу.

— Пешком?

— Пешком.

Легко сказать, Пьер-Серван-Мало! А опасности, препятствия, трудности такого перехода! Восемьсот лье по землям Либерии, Берега Слоновой Кости, Ашанти, Дагомеи, Гран-Бассама!

Нет, для него было бы счастьем сделать этот переход на борту пакетбота и таким образом избежать опасностей пешего путешествия! Из подобной экспедиции, если бы нашлись желающие принять в ней участие, пожалуй, никто бы не вернулся! И мадемуазель Талисме Замбуко пришлось бы напрасно ожидать в своем доме на Мальте возвращения слишком смелого жениха!..

Итак, ничего не оставалось, как согласиться на переезд пакетботом, который должен был прибыть только через неделю. Но как долго тянулось время в Дакаре!

Третья группа, Саук — Омар, вела совсем иные беседы. Не потому, что сын Мурада с меньшим нетерпением стремился попасть на остров и завладеть сокровищами Камильк-паши, — нет! К великому ужасу Бен-Омара, он думал и говорил только об одном: каким способом лучше будет ограбить обоих сонаследников. Если раньше он думал навербовать шайку головорезов и произвести нападение на пути из Сохора в Маскат, то сейчас он решил сделать то же самое на пути из Маюмбы в Лоанго. На этот раз будет больше шансов на успех. Среди туземцев или контрабандистов с ближайших факторий он сможет навербовать людей, способных на все, даже на убийство, людей, которые за хорошее вознаграждение примут участие в любой преступной операции.

Именно эти планы Саука и пугали малодушного Бен-Омара, если не из благородных побуждений, то, по крайней мере, из боязни быть замешанным в скверную историю. Чувство страха не покидало его ни на минуту.

Он решился даже робко возражать Сауку. Он утверждал, что дядюшка Антифер и его спутники — люди, которые дорого продадут свою жизнь. Он уверял, что сколько бы Саук ни заплатил наемным негодяям, все равно на них нельзя положиться. Рано или поздно они все разболтают, слух о преступлении разнесется по всей стране, и в конце концов правда выплывет наружу. Никогда нельзя быть уверенным в сохранении тайны, даже в этих диких краях, поскольку дело будет касаться исследователей, убитых в наиболее отсталых областях Африки… Отсюда видно, что доводы нотариуса отнюдь не вытекали из преступности предполагаемого действия, а взывали прежде всего к чувству страха: так или иначе, преступление откроется. Впрочем, это был единственный довод, который мог бы подействовать на такого человека, как Саук.

Но в действительности его это нисколько не трогало. То ли он видел на своем веку, то ли еще совершал! И, бросив на нотариуса один из тех взглядов, от которых тот цепенел до мозга костей, Саук ответил:

— Я знаю лишь одного дурака, способного предать меня!

— Кто же это, ваша светлость?

— Ты, Бен-Омар.

— Я?

— Да. И берегись! У меня есть верное средство заставить людей молчать!

Бен-Омар, задрожав всем телом, опустил голову. Он слишком хорошо понимал, что лишний труп на дороге между Маюмбой и Лоанго не остановит Саука.

Ожидаемый пакетбот стал на якорь в Дакаре утром 12 мая.

Это было португальское судно «Цинтра», служившее для перевозки пассажиров и товаров в Сен-Поль-де-Луандо — главный порт значительной лузитанской колонии в тропической Африке[173]. Пакетбот всегда делал остановку в Лоанго, и, так как он отправлялся на рассвете следующего дня, наши путешественники поспешили занять на нем места. Переход должен был продолжаться неделю, со средней скоростью от девяти до десяти миль. Бен-Омар заранее приготовился ко всем ужасам морской болезни.

На следующий день, в прекрасную погоду, при слабом береговом ветре, «Цинтра» вышла из порта, высадив в Дакаре нескольких пассажиров.

Дядюшка Антифер и банкир испустили такой глубокий вздох облегчения, словно их легкие не дышали всю неделю. Это был последний переход. Недалек тот час, когда они ступят на землю второго острова и наложат руки на сокровища, которые остров верно хранил в своих недрах.

Сила притяжения, которым обладал этот остров, все возрастала по мере приближения к нему, в соответствии с законами природы и в обратном отношении к квадрату расстояния. И при каждом повороте винта «Цинтры» это расстояние уменьшалось… уменьшалось…

Увы! Для Жюэля оно, наоборот, увеличивалось. Он все больше и больше удалялся от Франции, от Бретани, где его ждала печальная Эногат. Он написал ей по прибытии в Дакар, потом — накануне отъезда, и бедная девушка скоро узнает, что ее жених уехал от нее еще дальше. И он даже не мог назвать примерную дату своего возвращения!

Саук первым делом постарался узнать, нет ли на «Цинтре» пассажиров, отправляющихся в Лоанго. Не найдется ли среди авантюристов, совесть которых не подвержена ни сомнениям, ни укорам, среди людей, едущих за удачей в эти отдаленные области, таких, которые, зная страну, согласятся стать его сообщниками? Но в этом деле его светлость потерпел неудачу. В таком случае, он будет искать мошенников в самом Лоанго! К несчастью, ни он, ни Бен-Омар не говорили по-португальски — довольно затруднительное обстоятельство, когда надо вести переговоры о щекотливых делах и объясняться с полной ясностью. Впрочем, дядюшка Антифер, Замбуко, Жильдас Трегомен и Жюэль тоже должны были ограничиться разговорами друг с другом, так как на борту никто другой не знал французского языка.

Но был на «Цинтре» один человек, чье удивление равнялось его радости, — это нотариус Бен-Омар. Сказать, что он чувствовал себя превосходно в течение этого перехода, было бы преувеличением. Но невыносимые страдания, мучившие его раньше, теперь не повторялись. Благодаря легкому ветерку с материка плавание проходило великолепно. Море было спокойно, и «Цинтра», шедшая на расстоянии двух или трех миль от берега, почти не испытывала качки.

Так продолжалось все время, даже когда пакетбот, вступив в воды Гвинейского залива, обогнул мыс Пальмас.

Действительно, как это часто бывает, ветерок, не прекращаясь, шел по береговой линии, и залив был так же благоприятен для плавания, как и океан. Взяв между тем курс на Лоанго, «Цинтра» потеряла из виду возвышенности континента. Не видно было ни земель Ашанти, ни Дагомеи, ни даже вершины горы Камерун, которая возносится на три тысячи девятьсот шестьдесят метров над уровнем моря[174].

19 мая после полудня Жильдас Трегомен испытал легкое волнение. Жюэль сообщил ему, что они пересекают экватор. Итак, в первый раз — и, несомненно, в последний — бывший хозяин «Прекрасной Амелии» проникнет в Южное полушарие! Какое романтическое приключение для него, моряка Ранса! Поэтому он без всякого сожаления передал матросам «Цинтры», по примеру других пассажиров, свой пиастр в честь перехода линии экватора.

На следующий день при восходе солнца «Цинтра» находилась уже на широте бухты Маюмба, приблизительно в ста милях от нее. Если бы капитан согласился остановиться в этой гавани, входящей в состав государства Лоанго, от каких лишений, от каких опасностей он, может быть, избавил бы дядюшку Антифера и его спутников! Благодаря этой остановке они освободились бы от очень трудного путешествия вдоль побережья.

Жюэль, по настоянию дядюшки, попытался выведать у капитана «Цинтры», что он думает по этому поводу. Португалец знал по-английски несколько слов, а какому моряку не доступен хоть немножко английский морской жаргон? Ну, а Жюэль, как известно, довольно бегло говорил на этом языке и широко пользовался им в переговорах с мнимым переводчиком из Маската и в других случаях. Он передал капитану предложение остановиться в Маюмбе. Этот небольшой крюк удлинит переход на каких-нибудь сорок восемь часов… Конечно, за непредвиденную задержку, за лишним расход угля и продуктов для экипажа будет щедро заплачено, не говоря уж о возмещении убытков судовладельцам.

Понял ли капитан предложение Жюэля? Да, в этом можно не сомневаться, тем более что оно было подкреплено демонстрацией географической карты. Моряки понимают друг друга с полуслова. И в самом деле, что могло быть проще — отклониться немного к востоку, чтобы высадить в Маюмбе полдюжины пассажиров, которые к тому же предлагали приличное вознаграждение? Капитан отказал. Раб корабельного устава! Раз пароход был зафрахтован в Лоанго — он пойдет в Лоанго. Из Лоанго он должен идти в Сен-Поль-де-Луандо — он пойдет в Сен-Поль-де-Луандо. Никуда, ни в какое другое место, даже если захотят купить его корабль на вес золота! Таковы были его выражения, Жюэль их точно понял и перевел дяде.

Антифер пришел в ярость и пустил в адрес капитана целый залп отборнейшей ругани. Но ничто на него не действовало, и, если б не вмешательство Жюэля и Трегомена, дядюшку в его буйном состоянии, возможно, даже заперли бы в трюм на остаток пути.

Двумя днями позже, вечером 21 мая, «Цинтра» остановилась перед длинной песчаной косой, ограждающей берег Лоанго, высадила нетерпеливых пассажиров, а затем через несколько часов отправилась дальше, в столицу португальской колонии Сен-Поль-де-Луандо.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ, из которой видно, что иных пассажиров не следовало бы брать на борт африканского судна

На следующий день два человека, стоя в тени баобаба, охранявшей их от жгучих солнечных лучей, вели оживленную беседу. Они встретились совершенно случайно, поднимаясь по главной улице Лоанго, и, увидев друг друга, страшно удивились.

— Ты? Здесь? — воскликнул один.

— Да… я! — ответил другой.

Первый был не кто иной, как Саук; он сделал знак второму, португальцу, по имени Баррозо, и оба вышли за пределы города.

Если Саук не говорил на языке Баррозо, то Баррозо, прожив долгое время в Египте, говорил на языке его светлости. Сразу можно было заметить, что они старые знакомые. Баррозо принадлежал к шайке авантюристов, существовавшей на средства Саука в те времена, когда он занимался всякого рода вымогательствами и грабежами. Полиция вице-короля была хорошо осведомлена о сыне влиятельного Мурада, поэтому она не беспокоила Саука своим вниманием. Но после нескольких громких дел, которые не могли пройти безнаказанно, шайка разбежалась. Баррозо исчез. Он вернулся в Португалию, но там его природные дарования не могли найти применения. Поэтому он покинул Лиссабон и решил уехать на работу в одну из факторий Лоанго. В то время торговля колонии была почти сведена на нет вследствие запрещения вывоза ряда товаров; она ограничивалась экспортом слоновой кости, пальмового масла, земляного ореха и красного дерева.

Сейчас этот португалец, моряк лет пятидесяти, командовал судном довольно большого тоннажа, по названию «Порталегри»[175]. Оно несло береговую службу и отчитывалось перед местными негоциантами.

Баррозо с его прошлым, Баррозо, абсолютно лишенный укоров совести и в то же время смелый благодаря своей прежней профессии бандита, был именно тем человеком, в котором нуждался Саук, чтобы удачно завершить свои преступные замыслы.

Остановившись у подножия баобаба, ствол которого не охватили бы, взявшись за руки, даже двадцать человек — какое может быть сравнение со знаменитым баньяном в Маскате! — они, не боясь быть услышанными, могли говорить о делах, угрожавших жизни дядюшки Антифера и его спутников.

Они рассказали друг другу о своей жизни с той поры, как португалец покинул Египет, и его светлость без обиняков приступил к делу. Из предосторожности Саук скрыл от собеседника настоящую ценность сокровищ, которые он собирался присвоить, но постарался соблазнить корыстолюбивого Баррозо возможностью заработать значительную сумму.

— Итак, — сказал он, — мне нужна помощь человека решительного, храброго…

— Вы меня знаете, ваша светлость, — ответил португалец, — вам известно, что я не отступаю ни перед каким делом…

— Если ты не изменился, Баррозо!

— Я остался таким же.

— Знай: четыре человека должны исчезнуть… может быть, и пять, если я найду нужным освободиться от некоего Бен-Омара. Под именем Назима я считаюсь его клерком.

— Одним больше, одним меньше — это безразлично, — ответил Баррозо.

— Тем более, что на этого достаточно дунуть, и о нем больше не будет разговора.

— И вы решили…

— Мой план таков, — сказал Саук, проверив, что никто их не может услышать. — Люди, о которых я говорил, — три француза: малуинец Антифер, его друг, его племянник, затем тунисский банкир, по имени Замбуко, — приехали в Лоанго, отсюда они отправятся дальше с целью завладеть сокровищами, зарытыми на одном из островков Гвинейского залива…

— В каких водах? — живо спросил Баррозо.

— В водах бухты Маюмба, — ответил египтянин. — Они хотят добраться сушей до этого маленького селения, и я подумал, что было бы хорошо напасть на них, когда они будут возвращаться со своими сокровищами в Лоанго. Они намерены ждать в Лоанго пакетбот из Сен-Поль-де-Луандо, который должен их увезти в Дакар.

— Нет ничего легче, ваша светлость! — подтвердил Баррозо. — Я ручаюсь, что найду вам дюжину честных авантюристов, всегда готовых на хорошее дело. Они с удовольствием окажут вам помощь, конечно, за соответствующую плату…

— Я никогда в этом не сомневался, Баррозо, и я верю в удачу: в этих пустынных местах нападение пройдет незамеченным.

— Несомненно, ваша светлость. Но я могу вам предложить более выгодную комбинацию.

— Ну, говори же!

— Я командую каботажным судном «Порталегри» в сто пятьдесят тонн. Оно перевозит товары по этому побережью из одного порта в другой. Так вот, это судно должно отправиться через два дня в Барака дю Габон, немного севернее Маюмбы.

— А-а! — закричал Саук. — Этим случаем надо воспользоваться! Антифер несомненно согласится сесть на борт твоего судна, чтобы избежать тягот и опасностей путешествия пешком. Ты высадишь нас в Маюмбе, доставишь свои товары в Габон и вернешься за нами. А на обратном пути в Лоанго…

— Понял, ваша светлость.

— Сколько у тебя людей на борту?

— Двенадцать.

— Ты в них уверен?

— Как в себе самом.

— А что ты перевозишь в Габон?

— Груз земляного ореха и, кроме того, шесть слонов; их купил торговый дом в Барака и должен переправить в Голландию, в цирк.

— Ты не говоришь по-французски, Баррозо?

— Нет, ваша светлость.

— Не забывай, что для других я тоже не говорю и не понимаю по-французски… Я поручу Бен-Омару поговорить с тобой, и малуинец, конечно, пойдет на это предложение.

Да, теперь уж нельзя было сомневаться, что оба сонаследника, обобранные и разоренные, погибнут со своими спутниками на обратном пути из Гвинейского залива.

И кто бы мог помешать преступлению? Кто бы мог отыскать преступников?

Лоанго, в отличие от Анголы и Бенгелы[176], находится под португальским владычеством. Это одно из независимых королевств Конго, расположенное между рекой Габон на севере и рекой Заиром на юге, которое вскоре должно было отойти к Франции. Но в те годы туземные царьки от мыса Лопес до Заира еще признавали владычество Лоанго и платили ему дань, главным образом рабами: таковы Кассанж, Томба-Либоло и некоторые другие вассалы, царившие на маленьких, очень разрозненных территориях. Общественный строй у негров таков: выше всех — царек и его семья, затем «принцы крови», то есть отпрыски «принцессы», — она одна может передавать высокое происхождение; затем мужья принцессы, далее жрецы, идолы, или янга; их предводитель Шитома — священная особа; и, наконец, комиссионеры, купцы, клиенты, иными словами — народ.

Что касается рабов, то их много, их слишком много. Правда, негров больше не продают за границу, и запрещение работорговли является следствием европейского вмешательства. Что вызвало эту отмену — может быть, забота о достоинстве, о свободе человека? Нет! Жильдас Трегомен не считал этого и безусловно показал себя отличным знатоком и людей и жизни, когда сказал Жюэлю:

— Если бы не изобрели свекольного сахара, а продолжали класть в кофе тростниковой, торговля неграми продолжалась бы до сих пор и, возможно, продолжалась бы вечно!

Но, хотя король Лоанго является королем страны, пользующейся полной независимостью, из этого еще не следует, что дороги в этом государстве охраняются достаточно бдительно, а путешественники защищены от любой опасности. Поэтому на суше или на море трудно было бы найти место, более пригодное для совершения преступления.

Именно эта мысль и волновала Жюэля, по крайней мере в отношении суши. Если его дядя, потеряв всякое душевное равновесие, мало об этом беспокоился, то молодой капитан не мог без чувства страха думать о переходе в двести километров по побережью до бухты Маюмбы. Он счел своим долгом поговорить об этом с Жильдасом Трегоменом.

— Чего ж ты хочешь, мой мальчик? — ответил ему тот. — Вино налито, нужно его выпить!

— Подумать только, — продолжал Жюэль, — ведь путь, проделанный от Маската до Сохора, по сравнению с этим был просто приятной прогулкой, и, кроме того, мы были в хорошей компании!

— Послушай, Жюэль, нельзя ли нанять в Лоанго караван из туземцев?..

— Я доверяю здешним неграм не больше, чем их гиенам, пантерам, леопардам и львам!

— А-а! Эти животные здесь водятся?

— В изобилии, не считая пресмыкающихся — ядовитых гадюк, кобр, которые плюют свою пену прямо в лицо, и десятиметровых удавов-боа.

— Прелестное местечко, мой мальчик! Право, его светлость паша мог бы выбрать что-нибудь более приличное! И ты говоришь, что эти туземцы…

— …очень мало развиты, как и вообще все жители Конго, но достаточно сообразительны для того, чтобы убивать и грабить безумцев, рискнувших забраться в эту ужасную страну…

Конец диалога дает точное понятие о тревоге, которую испытывал Жюэль и вполне разделял Жильдас Трегомен. Поэтому оба они почувствовали большое облегчение, когда Саук с помощью Бен-Омара, взявшего на себя роль переводчика, представил дядюшке Антиферу и тунисскому банкиру португальца Баррозо. Значит, не будет длинных переходов через эти опасные местности, не будет безумной усталости после длительного пути, да еще в таком невыносимом климате! Так как Саук ничего не сказал о своем прежнем знакомстве с Баррозо и так как Жюэль не мог подозревать, что эти два негодяя встречались раньше, он не испытывал никакого недоверия. Самое важное, что переход до бухты Маюмба они проделают морем. Погода прекрасная… Они доедут туда за сорок восемь часов. Судно высадит их в порту, потом оно пойдет в Барака, на обратном пути погрузит их вместе с их сокровищами… Они доберутся до Лоанго, а оттуда ближайший пакетбот доставит их в Марсель… Нет! Никогда еще фортуна не улыбалась так благосклонно Пьеру-Сервану-Мало! Конечно, за переезд на судне придется заплатить, и заплатить хорошо! Но какое это имеет значение!..

В Лоанго[177] нужно было остановиться на два дня, пока вывезенные из глубины страны шесть слонов не будут помещены на борт «Порталегри». Поэтому Жильдас Трегомен, как всегда жадный до новых впечатлений, и молодой капитан с интересом осматривали этот маленький городок — «банза», как говорят на своем языке жители Конго.

Лоанго, или Буала, старый город в четыре тысячи пятьсот метров окружностью, выстроен среди пальмового леса. Он состоит из множества факторий, окруженных ширюбеками — род хижин, сооруженных из стеблей рафии[178] и покрытых листьями папируса. Здесь находятся торговые конторы португальцев, испанцев, французов, англичан, голландцев, немцев. Как видите, смесь порядочная. Но как все это ново для Трегомена! Бретонцы с берегов Ранса нимало не похожи на этих туземцев, наполовину голых, вооруженных луками, деревянными саблями и закругленными топорами. Короля Лоанго, наряженного в смешной поношенный мундир, только издали можно принять за префекта[179] Иль и Вилен. В портовых городках между Сен-Мало и Динаном нет таких затененных гигантскими кокосовыми пальмами хижин. Наконец, малуинцы не многоженцы, как эти лентяи из Конго, которые перекладывают всю трудную работу на своих жен и преспокойно спят, когда те больны. Вот только земля Бретани не стоит земли Лоанго! Здесь достаточно пошевелить немного почву, чтобы получить превосходный урожай. Это такие растения, как manfrigo, или просо, чей колос иногда весит целый килограмм; holcus, злак, не требующий никакого ухода; luco, из которого пекут хлеб; маис, приносящий по три урожая в год; рис, картофель, маниок[180]; tamba, род пастернака; insanguis, или чечевица; табак, сахарный тростник в болотистых местах; виноград, привезенный с Канарских островов и Мадейры и созревающий вблизи Заира; фиги, бананы, апельсины, называемые «mambrochas», лимоны, гранаты, cudes, плоды в виде еловой шишки, содержащие питательное вещество, мучнистое и сочное; neubanzams, сорт орехов, которые очень нравятся неграм; ананасы, растущие сами по себе на пустынных землях.

А какие огромные деревья — мангровые[181], сандаловые[182], кедры, тамаринды[183], пальмы и большое количество баобабов, из которых извлекают растительное мыло и выжимки плодов, очень ценимые неграми!

И какое множество разнообразнейших животных, птиц и насекомых: свиньи, кабаны, зебры, буйволы, дикие козы, газели, стада антилоп, слоны, куницы, соболя, шакалы, ягуары, дикобразы, летающие белки, дикие кошки, не говоря уж о бесчисленном разнообразии обезьян, шимпанзе и мартышек с длинным хвостом и голубоватой мордочкой, страусов, павлинов, дроздов, красных и серых куропаток, съедобной саранчи, пчел, москитов и неистребимых полчищ комаров — всего этого более чем достаточно!

Поразительная страна! Из какого неиссякаемого источника мог бы черпать Жильдас Трегомен, если бы у него было время для изучения естественной истории!

Можно быть уверенным, что ни дядюшка Антифер, ни банкир Замбуко не могли бы сказать, состоит ли население Лоанго из белых или из черных. Нет! Их глаза были устремлены в другое место — они искали вдали, ближе к северу, одну почти незаметную, единственную в мире точку, род огромного ослепительного алмаза, который весит множество каратов и стоит миллионы франков! Ах, как им не терпелось вступить на остров номер два, составляющий конечную цель этого необычайного путешествия!

22 мая с восходом солнца судно было готово к отплытию. Доставленных накануне слонов погрузили на борт со всеми необходимыми в отношении таких громадных животных предосторожностями. Эти великолепные представители африканской фауны не испортили бы любой программы в цирке Сэм-Локарта!

По-видимому, поступили опрометчиво, взяв на корабль водоизмещением всего лишь в сто пятьдесят тонн таких колоссов. Ведь это могло привести к нарушению равновесия! Жюэль тут же поделился этим соображением с Трегоменом. Правда, бимсы[184] у судна были достаточно широкими, и оно вытесняло немного воды, что облегчало ход на малой глубине. Обе его мачты с четырехугольными парусами были расставлены далеко одна от другой, потому что судно этого рода ходит хорошо только при кормовом ветре; если оно и не отличается быстрым ходом, то, по крайней мере, построено таким образом, чтобы держаться в безопасности под защитой берегов.

К тому же и погода была благоприятная. В Лоанго, как и на всей территории, прилегающей к Гвинейскому заливу, сезон дождей начинается в сентябре и заканчивается в мае под влиянием ветров, дующих с северо-запада. Зато, когда от мая до сентября прекращаются дожди, какая настает невыносимая жара, едва умеряемая обильной ночной росой! Со дня высадки наши путешественники худели на глазах, буквально расплавлялись. Больше тридцати четырех градусов в тени! В этих странах, как сообщают некоторые исследователи, не внушающие большого доверия (надо полагать, они уроженцы Буш-дю-Рон или Гаскони[185]), собаки не могут стоять на месте, а должны все время прыгать, чтобы не сжечь своих лап на раскаленной почве, а кабанов находят сваренными в их логовищах!.. Жильдас Трегомен был недалек от того, чтобы поверить всем этим россказням.

«Порталегри» поднял паруса около восьми часов утра. Все пассажиры были в сборе — люди и слоны. И опять путешественники разбились на прежние группы: дядюшка Антифер и Замбуко, более чем когда-либо загипнотизированные мыслью о втором острове (какая тяжесть спадет у них с сердца, когда марсовой[186] увидит его на горизонте!); Жильдас Трегомен и Жюэль, первый, поглощенный одной заботой — хоть сколько-нибудь освежиться, — жадно вдыхал свежий морской ветерок, второй, забыв обо всех африканских морях, погрузился в воспоминания о бретонском Ла-Манше[187] и порте Сен-Мало; Саук и Баррозо, не отходившие друг от друга, что, впрочем, никого не удивляло, так как они говорили на одном языке, да и, кроме того, ведь только благодаря их встрече судно было предоставлено в распоряжение дядюшки Антифера.

Экипаж «Порталегри» состоял из двенадцати молодчиков довольно отталкивающего вида, в большинстве португальцев. Если дядя, погруженный в свои мысли, ничего не замечал, то племянник, пристально наблюдавший за ними, сообщил о своем впечатлении Трегомену. Последний ответил, что при такой температуре трудно судить о людях по их внешнему виду. И, в конце концов, нельзя предъявлять особых требований к экипажу африканского судна.

При господствующих попутных ветрах переход вдоль побережья обещал быть восхитительным. «Portentosa Africa!»[188] — воскликнул бы Жильдас Трегомен, будь ему известен пышный эпитет, которым римляне наградили этот континент. И в самом деле, если бы дядюшка Антифер и его спутники не были так поглощены своими мыслями, они пришли бы в восторг, проходя мимо фактории Шиллю, ибо нельзя не восхищаться красотой этого берега. Один только Жильдас Трегомен не пропускал ничего, стараясь вынести побольше воспоминаний о своем путешествии. И можно ли представить себе зрелище более великолепное, чем эти вечнозеленые леса, нескончаемой чередой вздымающиеся уступами по первобытным изгибам почвы и громоздящиеся по склонам прекрасных гор, окутанных горячим туманом! Песчаный берег в разных местах размывается горными потоками, бегущими из густых лесов и не просыхающими даже от тропической жары. Правда, не все эти воды уходят в море; кое-что перепадает и бесчисленным пернатым.

Павлины, страусы, пеликаны, нырки оживляют эти чудесные пейзажи. Здесь мелькают стада грациозных антилоп. Там купаются огромные млекопитающие, которым так же легко проглотить бочку этой прозрачной воды, как Трегомену выпить стакан. Это — гиппопотамы, похожие издали на розовых свиней; туземцы, кажется, не пренебрегают их мясом.

Но, когда Жильдас Трегомен сказал дядюшке Антиферу, стоявшему на носу судна: «Скажи, старина, а не съел ли бы ты копченую ножку гиппопотама?», Пьер Серван-Мало только пожал плечами, устремив на своего друга тупой, отсутствующий взгляд.

— Он ничего не понимает! — пробормотал Трегомен, обмахиваясь, как веером, платком.

На опушке леса резвилась стая обезьян, с криками и кривляниями прыгавших с дерева на дерево, в то время как «Порталегри» приближался к песчаному берегу.

Заметим, что ни пернатые, ни гиппопотамы, ни обезьяны не испугали бы наших путешественников, если бы они и в самом деле вздумали идти пешком из Лоанго в Маюмбу. Но что представляло бы действительную опасность — это пантеры и львы, ловкие и быстрые хищники, встреча с которыми была бы не особенно приятна. С наступлением темноты хриплый рев и заунывный лай нарушили торжественную тишину. Этот концерт доносился до судна, словно завывание бури. Встревоженные и возбужденные слоны фыркали, храпели в глубине трюма и так сильно топали, что трещал весь корпус «Порталегри». По правде говоря, этот живой груз вызывал некоторое беспокойство у пассажиров.

Прошло четыре дня. Ничто не нарушало однообразного течения жизни на судне. Все время держалась превосходная погода. Море было таким спокойным, что даже Бен-Омар не чувствовал никаких симптомов морской болезни. Не ощущалось ни килевой, ни боковой качки, и «Порталегри» с тяжело нагруженным трюмом оставался совершенно нечувствительным к волнам, тихо замиравшим на песчаном побережье.

Жильдас Трегомен никогда не думал, что плавание по морю может проходить так спокойно.

— Можно подумать, что находишься на борту «Прекрасной Амелии», у берегов Ранса, — сказал он своему молодому другу.

— Да, — согласился Жюэль, — но с той лишь разницей, что на «Прекрасной Амелии» не было такого капитана, как Баррозо, и такого пассажира, как Назим! Их тесная дружба мне кажется все более и более подозрительной.

— Ну что они могут сейчас замышлять против нас, мой мальчик, когда мы уже близки к цели?

Действительно, 27 мая, обогнув с восходом солнца мыс Банда, судно очутилось в двадцати милях от Маюмбы. Жюэль узнал об этом от Бен-Омара, тот, в свою очередь, — от Саука, а Саук — от Баррозо.

Значит, вечером они уже будут в этом маленьком порту области Лоанго.

Вскоре показалась широкая бухта позади мыса Матути, в глубине которой прятался городок. Если второй остров действительно существовал, если он находился именно в том месте, какое было указано в последнем документе, то искать его следовало только в этой бухте.

Поэтому дядюшка Антифер и Замбуко не отрываясь смотрели в подзорную трубу, то и дело протирая стекла.

К несчастью, ветер утих, почти замер. Судно шло медленно, делая в среднем два узла.

Около часу дня обогнули мыс Матути. Вдруг раздался радостный крик. Будущие шурины одновременно заметили в глубине бухты группу островков. Безусловно, среди этих островков находился и тот, который они искали! Но который из них? Это можно будет определить только на следующий день по солнцу.

В пяти или шести милях к востоку, между морем и заболоченной речкой, виднелась лежащая как бы на песчаной стреле Маюмба с ее факториями и сверкающими среди деревьев белыми домиками. У самого берега сновали взад и вперед рыбачьи лодки, похожие на больших белых птиц.

Какое спокойствие царило на поверхности этой бухты! Шлюпка не держалась бы спокойнее на поверхности озера… даже не озера, а пруда и даже не пруда, а огромной чаши с маслом! Снопы солнечных лучей, падавших отвесно на эти воды, раскалили воздух. Жильдас Трегомен истекал потом, он был похож на каскад в королевском парке в день, когда открываются все фонтаны.

И все же благодаря небольшому ветерку, порывами налетавшему с запада, «Порталегри» подвигался вперед. Вот уже отчетливо обозначились островки в бухте. Можно было насчитать островков шесть-семь, похожих на корзины с зеленью.

В шесть часов вечера судно поравнялось с этим архипелагом. Дядюшка Антифер и Замбуко стояли впереди всех на носу. Саук, забывшись немного, не мог сдержать свое нетерпение, и это только усилило подозрения Жюэля. Оба сонаследника и Саук буквально пожирали глазами первый из островков. Не надеялись ли они, что из склонов, как из золотого кратера, брызнет сноп миллионов?

А ведь если бы они узнали, что островок, в недрах которого Камильк-паша зарыл свои сокровища, состоит только из бесплодных скал, голых камней, что на нем нет ни единого деревца, ни одного кустика, они закричали бы в отчаянии:

«Нет, это не тот! Все еще не тот!»

Правда, с 1831 года, то есть за тридцать один год, природа могла покрыть островок густой зеленью.

Между тем «Порталегри» тихо подходил к острову, чтобы обогнуть его с северной стороны; последний вечерний ветерок слабо надувал паруса. Если бы ветер упал совсем, пришлось бы бросить якорь и ждать рассвета.

Но вдруг возле Трегомена, облокотившегося на правый борт, раздался жалобный стон.

Жильдас Трегомен обернулся.

Рядом с ним стоял Бен-Омар.

Нотариус бледен, он свинцового цвета… у него морская болезнь…

Как! В такую тихую погоду, в этой заснувшей бухте, без единой бороздки на зеркале вод?

Да! И не приходится удивляться, что бедняга почувствовал себя так скверно!

На судне в самом деле началась необъяснимая, нелепая, недопустимая боковая качка. Оно последовательно дает крен то с бакборта на штирборт, то со штирборта на бакборт.

Экипаж бросается вперед, потом назад. Прибегает капитан Баррозо.

— Что же это такое? — спрашивает Жюэль.

— Что случилось? — спрашивает Трегомен.

Может быть, извержение подводного вулкана грозит гибелью «Порталегри»?

Впрочем, ни дядюшка Антифер, ни Замбуко, ни Саук ничего не замечают.

— А-а! Слоны! — закричал Жюэль.

Да! Это слоны устроили качку. По какому-то необъяснимому капризу им вздумалось опускаться всем вместе то на задние, то на передние ноги. На судне увеличивается страшная качка, которая слонам очень нравится, как нравится белке вертеться в своем колесе. Хороши белки — эти огромные толстокожие животные!

Качка становится все сильнее, абордажные сетки уже касаются воды, судно рискует наполниться водой с бакборта или со штирборта…

Баррозо и несколько матросов бегут в трюм. Они пробуют успокоить чудовищных животных. Ничто на них не действует: ни крики, ни удары. Слоны потрясают хоботами, выпрямляют уши, размахивают хвостами, возбуждаются все больше и больше. «Порталегри» вращается, вращается, вращается… и вода хлещет через борт.

Это продолжается недолго. В десять секунд море наводняет трюм. Судно идет ко дну, и из бездны доносится рев неосторожных животных.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, в которой дядюшка Антифер и банкир Замбуко заявляют, что не уйдут с острова, послужившего им убежищем, прежде чем не осмотрят его

«Наконец-то я потерпел кораблекрушение!» — мог бы сказать на следующий день бывший хозяин «Прекрасной Амелии».

Действительно, накануне вечером судно погрузилось на глубину от тридцати до сорока метров, и один из островков в бухте Маюмба послужил убежищем для потерпевших кораблекрушение. Никто не погиб при этой невероятной катастрофе. При перекличке все оказались налицо — и пассажиры и экипаж судна. Помогая друг другу — дядюшка Антифер поддерживал банкира Замбуко, Саук — Бен-Омара, — они достигли скал острова, для чего им пришлось сделать только несколько взмахов руками. Слоны же, не созданные для водной стихии, исчезли в пучине. И они сами виноваты в том, что утонули. Нельзя обращать судно в качели!

Не успел дядюшка Антифер выбраться на остров, как закричал:

— А наши инструменты?! Наши карты!..

К несчастью — это была непоправимая потеря, — они не успели спасти ни секстанта, ни хронометра, ни атласа, ни книги «Таблицы исчисления времени». Бедствие свершилось в несколько секунд. Повезло только в одном: банкир и нотариус, равно как и Трегомен, хранили деньги каждый в своем поясе, так что потерпевшие кораблекрушение хотя бы с этой стороны не должны были в дальнейшем испытывать никаких затруднений.

Заметим кстати, что Жильдасу Трегомену было очень легко держаться на поверхности: вес вытесняемой им воды едва ли не превышал вес его тела, и потому, спокойно подчинившись движению волн, он тихо выплыл на песчаный желтый берег, словно кит, очутившийся на мели.

Прежде всего надо было высушить одежду. На жарком солнце она высохла за полчаса.

Предстояло провести довольно неприятную ночь под защитой деревьев, каждому — наедине со своими невеселыми мыслями. Не было сомнений, что они попали именно в те места, где должен был находиться второй остров — последний документ давал на этот счет очень точные указания.

Но как определить точку, где пересекаются южная параллель под 3° 17′ и восточный меридиан под 7° 23′ (первая цифра — из документа с острова в Оманском заливе, вторая — из письма, хранившегося в сундуке тунисского банкира), как теперь определить эту точку, когда Жюэль без секстанта и хронометра не сможет установить высоту?

Поэтому каждый, сообразно своему характеру и наклонностям, думал про себя.

Замбуко:

«Потерпеть крушение у самой гавани!»

Дядюшка Антифер:

«Я не уйду отсюда до тех пор, пока не перерою все островки в бухте Маюмба, если даже придется посвятить этому десять лет жизни!»

Саук:

«Нападение было так хорошо подготовлено, и все пропало из-за этой дурацкой катастрофы!»

Баррозо:

«А мои слоны, они даже не были застрахованы!»

Бен-Омар:

«Аллах милостив, аллах милостив, но эта премия могла бы мне дорого обойтись… если я вообще когда-нибудь ее получу!»

Жюэль:

«Теперь мне ничто не помешает вернуться в Европу к моей дорогой Эногат!»

Жильдас Трегомен:

«Нет, никогда не следует садиться на судно, нагруженное веселыми слонами!»

В эту ночь никому не удалось заснуть. Если потерпевшие крушение сейчас и не страдали от голода, то что они скажут завтра утром, когда желудок предъявит свои требования? Разве что на острове найдутся кокосовые пальмы. За неимением лучшего пришлось бы довольствоваться их плодами до того момента, пока не подвернется случай переправиться в Маюмбу. Но как попасть в это селение, расположенное в глубине бухты, в пяти или шести милях отсюда? Подавать сигналы? Но будут ли они замечены? Пуститься вплавь? Но найдется ли среди экипажа «Порталегри» хоть один человек, способный проплыть такое расстояние? Впрочем, утро вечера мудренее.

Все говорило за то, что этот островок необитаем, — речь идет, разумеется, о людях. Других живых существ, шумных, беспокойных, несносных, может быть даже опасных благодаря своей многочисленности, было сколько угодно. Жильдас Трегомен невольно подумал, что обезьяны всего мира назначили здесь друг другу свидание. Положительно, они очутились в обезьяньем царстве, в столице Обезьяний!..

Вот почему, хотя стояла тихая погода и прибой был едва слышен, жертвы кораблекрушения не могли даже и часа провести спокойно на этом островке. Тишина все время нарушалась — о сне нечего было и думать.

И в самом деле, в лесистой чаще постоянно происходила какая-то странная возня; казалось, доносится грохот барабанов целого отряда конголезцев[189]. Меж стволами, среди ветвей беспрестанно кто-то двигался, суетился, сновал взад и вперед, сопровождая быстрые движения гортанными хриплыми криками. Ночной мрак не давал ничего разглядеть.

Только с наступлением дня стало ясно, что островок служил убежищем целому племени четвероруких, тех громадных шимпанзе, о смелости и хитрости которых рассказывал охотившийся на них во внутренних областях Гвинеи француз Шайю.

И, право же, хоть обезьяны и помешали его сну, Жильдас Трегомен не мог не восхищаться великолепными образцами антропоидов[190]. Это были именно шимпанзе, о которых писал Бюффон[191], обезьяны, способные выполнять работы, предназначенные скорее для человеческого ума и человеческих рук, — большие, сильные, крепкие, с незначительно выдвинутой вперед челюстью, с почти нормальной выпуклостью надбровных дуг. Раздувая грудную клетку и сильно колотя по ней кулаками, они-то и производили шум, напоминавший грохот барабанов.

Но почему эта стая обезьян — их было не меньше пятидесяти — выбрала себе пристанищем этот островок, как они перебрались сюда с материка, каким образом находили здесь в достаточном количестве необходимую пищу, предоставим судить другим. Впрочем, как сумел довольно быстро определить Жюэль, островок длиной в две мили и в одну милю шириной густо порос деревьями самых разных видов, обычных для этих тропических широт. Без сомнения, здесь должны произрастать съедобные плоды, обеспечивающие пропитание четвероруким. А плоды, коренья и овощи, поедаемые обезьянами, могут служить пищей и людям. Жюэль, Трегомен и матросы с «Порталегри» прежде всего хотели в этом удостовериться. После кораблекрушения, после бессонной ночи позволительно испытывать чувство голода и стараться по мере возможности его утолить.

Догадка подтвердилась. На почве этого островка произрастало в диком состоянии множество плодов и кореньев. В сыром виде есть их не очень приятно, если не обладаешь желудком обезьяны. Но ведь их можно испечь! А как добыть огонь?

Ничего нет легче, когда под руками спички. К счастью, они оказались у Назима (он запасся ими в Лоанго) и нисколько не отсырели, так как хранились в медном коробке. Благодаря такой удаче с первыми лучами утренней зари под деревьями уже пылал костер.

Потерпевшие кораблекрушение собрались вокруг огня. Дядюшка Антифер и Замбуко еще не остыли от гнева. По-видимому, гнев питателен, ибо они отказались разделить вместе со всеми более чем скромный завтрак; к плодам и кореньям было добавлено несколько горстей орехов, которыми любят лакомиться жители Гвинеи. Но охотно поедают орехи и шимпанзе, и потому, вероятно, они так недружелюбно смотрели на незваных гостей, которые не только заняли остров, но и уничтожали их запасы. Вскоре дядюшку Антифера и его спутников со всех сторон окружили обезьяны. Некоторые сидели неподвижно, другие прыгали, но все они ни на минуту не прекращали кривляться и гримасничать.

— Берегитесь, дядя, — заметил Жюэль, — шимпанзе очень сильные животные; их в десять раз больше, чем нас, а мы безоружны…

Но малуинцу не было никакого дела до обезьян.

— А знаешь, ты прав, мой мальчик, — сказал Трегомен. — По-моему, эти господа не знают законов гостеприимства… и их угрожающие позы…

— Разве есть какая-нибудь опасность? — спросил Бен-Омар.

— Опасность быть изувеченными, только и всего, — ответил серьезно Жюэль.

Услышав это, нотариус почувствовал сильное желание немедленно испариться. Но, увы, это было невозможно!

Баррозо между тем расставил своих людей таким образом, чтобы они готовы были в любую минуту отбить нападение; а затем он и Саук отошли в сторону и стали совещаться. Жюэль внимательно следил за ними.

Тему их разговора легко было угадать. Саук плохо скрывал свое раздражение из-за того, что неожиданное кораблекрушение провалило задуманный им план. Значит, надо изобретать другой. Сейчас они находятся неподалеку от острова номер два. Несомненно, сокровища Камильк-паши зарыты на одном из островков бухты Маюмба — на этом самом или на другом. Саук по-прежнему думал, что с помощью Баррозо и его людей он сумеет освободиться от француза и его спутников. Только сделает он это не сейчас, а позднее… Хотя у молодого капитана и не было больше инструментов, но все же указания, обнаруженные в последнем документе, помогут ему найти островок скорее, чем Сауку, если бы тот взялся за поиски.

Все это подробно обсудили оба негодяя, понимавшие друг друга с полуслова. Само собой разумеется, Баррозо получит щедрое вознаграждение и, кроме того, будут полностью возмещены понесенные им убытки — стоимость погибшего судна, всего груза, слонов…

Главное — добраться поскорее до Маюмбы. С острова видно было, как несколько рыбачьих лодок отделились от берега. Самая близкая находилась примерно в трех милях. При таком слабом ветре она приблизится к лагерю не раньше чем через три-четыре часа; ей подадут сигналы, и в тот же день потерпевшие крушение на «Порталегри» попадут в Маюмбу и будут размещены в какой-нибудь фактории, где, без сомнения, встретят радушный прием.

— Жюэль!.. Жюэль!..

Эти неожиданные возгласы прервали беседу Саука и португальца.

Дядюшка Антифер снова закричал:

— Жильдас! Жильдас!

Молодой капитан и Трегомен, следившие с берега за рыбачьими лодками, поспешили на зов дядюшки Антифера.

Рядом с ним стоял банкир Замбуко; по знаку дядюшки приблизился и Бен-Омар.

Расставшись с Баррозо, Саук не замедлил подойти поближе, чтобы подслушать разговор. А так как считалось, что он не понимает по-французски, его присутствие никого не тревожило.

— Жюэль, — сказал дядюшка Антифер, — слушай внимательно, сейчас наступило время принять решение.

Он говорил прерывающимся голосом, как человек, дошедший до крайней степени возбуждения.

— В последнем документе сказано, что второй островок расположен в бухте Маюмба, и вот… мы находимся в бухте Маюмба… Это бесспорно?

— Совершенно бесспорно, дядя.

— Но у нас больше нет ни секстанта, ни хронометра… потому что этот ротозей Трегомен, которому я имел глупость их доверить, умудрился их потерять…

— Но, друг мой… — произнес Трегомен.

— Я бы скорей утонул, чем потерял их! — резко прервал его Пьер-Серван-Мало.

— Я тоже! — добавил банкир Замбуко.

— А вы в этом уверены, господин Замбуко? — с негодованием спросил Трегомен.

— Одним словом… они потеряны, — продолжал дядюшка Антифер, — и без этих инструментов ты не сможешь, Жюэль, определить точное положение второго островка…

— Не смогу, дядя. По-моему, самым разумным решением было бы переправиться на одной из этих лодок в Маюмбу, вернуться оттуда в Лоанго сухим путем и сесть на первый же пакетбот, который сделает остановку…

— Никогда! — воскликнул дядюшка Антифер. И банкир Замбуко, как верное эхо, повторил:

— Никогда!

Бен-Омар переводил взгляд с одного на другого, тряся головой с самым идиотским видом, а Саук жадно ловил каждое слово, притворяясь, будто ничего не понимает.

— Да, Жюэль, мы переправимся в Маюмбу… но в Лоанго нам нечего делать… В Маюмбе мы пробудем столько времени, сколько понадобится для того… ты хорошо меня слышишь?.. чтобы осмотреть все островки бухты. Да, все!..

— Что, дядя?!

— Их немного… пять или шесть… но будь их сотня, будь их тысяча, я бы все равно осмотрел их один за другим!

— Дядя! Это неблагоразумно!..

— Вполне разумно, Жюэль! На одном из них находятся сокровища… Документ указывает даже место, где Камильк-паша зарыл…

— Чтоб его черти взяли! — пробормотал Жильдас Трегомен.

— При желании и терпении, — продолжал дядюшка Антифер, — мы найдем место, помеченное двойным «К»…

— А если мы не найдем этого места? — спросил Жюэль.

— Не говори этого, Жюэль! — закричал дядюшка Антифер. — Во имя бога, не говори этого!

В припадке неописуемой ярости дядюшка грыз кремневый чубук, перекатывая его между челюстями. Никогда еще он не был так близок к апоплексическому удару.

Жюэль понимал, что сопротивляться подобному упрямству нет никакого смысла. На поиски, которые, по его мнению, все равно будут бесполезны, потребуется не более пятнадцати дней. Когда дядюшка Антифер убедится, что надеяться больше не на что, он поневоле должен будет вернуться в Европу. Поэтому Жюэль ответил:

— В таком случае, надо сесть на рыбачью лодку, когда она подойдет к берегу…

— Но не раньше чем мы осмотрим островок, — ответил дядюшка Антифер, — потому что… в конце концов… а может быть, это и есть тот самый остров?

Замечание вполне логичное. Кто знает, а вдруг кладоискатели и в самом деле уже достигли цели и очутились по воле случая там, куда должны были попасть с помощью секстанта и хронометра? Нам возразят на это, что такая удача невозможна? Пожалуй! Но почему бы после стольких препятствий, лишений и невзгод фортуне не повернуться лицом к своим упорным поклонникам?

Жюэль не решался возражать дядюшке, да и вообще лучше было не терять времени. Надо было осмотреть весь островок, прежде чем подойдет рыбачья лодка. Когда она уже будет около скал, матросы, конечно, захотят немедленно отчалить, чтобы поскорее попасть в Маюмбе в какую-нибудь факторию, где они смогут поесть досыта и отдохнуть. Разве их заставишь задержаться здесь без объяснения причин? А с другой стороны, нельзя же им открыть тайну Камильк-паши и рассказать о существовании сокровищ!

И еще одно соображение. Когда дядюшка Антифер и Замбуко вместе с Жюэлем и Жильдасом Трегоменом, нотариусом и Назимом внезапно покинут лагерь, как отнесется к этому Баррозо и что подумают его люди? Не возникнет ли у них желание последовать за ними?..

Это было серьезное препятствие. Неизвестно еще, как поведет себя экипаж, если сокровища будут найдены и у всех на глазах извлекут из тайника три бочонка с золотом, алмазами и другими драгоценными камнями. Не последуют ли за этим грабеж и насилие? Велик будет соблазн для авантюристов, не стоящих даже веревки, на которой их повесят! Их вдвое больше, они быстро справятся с малуинцем и его спутниками, изобьют их, зарежут! Капитан, конечно, и не подумает их удерживать. Скорее всего, он сам будет их подстрекать, а при дележе заберет себе львиную долю…

Но не так-то просто внушить дядюшке Антиферу, что действовать надо крайне осмотрительно; нелегко убедить его, что для пользы дела лучше потерять несколько дней; уговорить его добраться с экипажем «Порталегри» до Маюмбы, устроиться там на ночлег, отделаться от этих людей и уже на следующий день нанять, что называется ad hoc[192], лодку и вернуться на остров… Но дядюшка Антифер не считался ни с какими аргументами. На него не действовали никакие доводы. Пока остров не будет осмотрен, он его не покинет, и никакие уговоры тут не помогут…

Само собой разумеется, что Трегомен самым деликатным образом был послан к черту, когда попытался изложить все эти соображения своему упрямому другу. Тот ограничился одним словом:

— В путь!

— Я прошу тебя…

— Оставайся, если хочешь. Обойдусь и без тебя!

— Ну будь же благоразумен…

— Идем, Жюэль!

Ничего не оставалось, как подчиниться.

Дядюшка Антифер и Замбуко двинулись вперед. Жильдас Трегомен и Жюэль последовали за ними. Но матросы, по-видимому, и не собирались идти по их следам. Даже Баррозо не поинтересовался, по какой причине его пассажирам вздумалось покинуть лагерь.

Чем же объяснить такую сдержанность?

Тем, что Саук, подслушавший всю беседу и не желавший задерживать поиски или мешать им, шепнул об этом португальскому капитану.

Баррозо вернулся к своему экипажу и дал приказ ожидать прибытия рыбачьих лодок и никуда не удаляться от лагеря.

Бен-Омар по знаку Саука поспешил присоединиться к дядюшке Антиферу, которого нисколько не удивило появление нотариуса вместе с его клерком Назимом.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, в которой дядюшка Антифер и банкир Замбуко остаются с длинным носом

Было около восьми часов утра. Мы говорим «около», потому что судить о времени наши путешественники могли только по высоте солнца — после кораблекрушения часы у всех остановились.

Если матросы капитана Баррозо и не последовали за группой пассажиров, то иначе повели себя обезьяны.

Не менее десятка шимпанзе отделилось от стаи с явным намерением конвоировать пришельцев, осмелившихся хозяйничать на острове и осматривать чужие владения.

Большая часть стаи осталась возле лагеря.

Жильдас Трегомен бросал на ходу косые взгляды на свирепых телохранителей, а те отвечали ему отвратительными гримасами, угрожающими жестами, глухим урчанием.

«Несомненно, — думал он, — эти животные как-то объясняются между собой… Как жаль, что я их не понимаю… Интересно было бы с ними побеседовать на их языке!»

В самом деле, превосходный случай для филологических наблюдений и для проверки рассказов американского натуралиста Гарнера[193], прожившего несколько месяцев в гвинейских лесах и утверждавшего, будто обезьяны выражают разные понятия определенными гортанными звуками. Например, звукосочетание «whouw» обозначает пищу, «cheny» — питье, «iegk» — предостережение от опасности. Если гласные «а» и «о» в обезьяньем языке отсутствуют, звук «и» очень редок, так же как «е» и «е», то зато очень употребительны «у» и «ю».

Читатели, конечно, помнят, что в документе, найденном на островке в Оманском заливе, были даны координаты островка в бухте Маюмба и указывалось, где именно нужно искать знак двойного «К», обозначающий местонахождение клада.

В первом случае раскопки пришлось производить в южной части острова, что было выполнено согласно указанию, содержавшемуся в письме Камильк-паши к отцу дядюшки Антифера.

Относительно второго островка в документе говорилось, что скала с монограммой находится на северной стороне.

Так как потерпевшие кораблекрушение высадились в южной части островка, им предстояло пройти приблизительно две мили к северу.

И вся компания двинулась в этом направлении: дядюшка Антифер и Замбуко — во главе шествия, Бен-Омар и Назим — в середине, Жильдас Трегомен и Жюэль — в арьергарде.

Никого не удивляло, что группу возглавляли оба сонаследника. Они стремительно продвигались к цели, не обмениваясь ни словом, и не разрешили бы никому себя опередить.

Время от времени нотариус окидывал Саука беспокойным взглядом. Он был уверен, что тот вместе с португальским капитаном замышляет недоброе. Тревожила его еще и такая мысль: не потеряет ли он свою премию, свой процент, если сокровища ускользнут от малуинца? Он пытался выведать что-нибудь у Саука, еще более мрачного и свирепого, чем обычно, но тот ничего не отвечал, чувствуя, должно быть, что за ним следит Жюэль.

Действительно, недоверие Жюэля все возрастало, когда он наблюдал, как обращается Назим с Бен-Омаром. Вряд ли допустимо даже в нотариальных конторах Александрии, чтобы командовал клерк, а подчинялся нотариус; между тем не было никаких сомнений, что взаимоотношения этих двух личностей складывались именно таким образом.

Трегомена интересовали сейчас только обезьяны. Иногда на его добром, славном лице отражались ужимки четвероруких — он прищуривал глаз, вздергивал нос, выпячивал губы. Если бы Нанон и Эногат увидели, как он гримасничает, подражая обезьянам, они бы его не узнали.

Эногат!.. Бедное дитя! Конечно, она и в эту минуту думала о своем женихе, потому что она думала о нем всегда! Но то, что Жюэль потерпел кораблекрушение и, счастливо избежав гибели, тут же попал под конвой шимпанзе, этого она никогда бы не могла вообразить!

«А этим весельчакам, как видно, совсем не жарко. Глядя на них, поневоле захочешь превратиться в обезьяну», — рассуждал про себя Трегомен, наблюдая, как беснуются четверорукие на обоих флангах маленькой экспедиции.

А может быть, путешественникам лучше было бы идти в тени деревьев, где они укрылись бы от ливня солнечных лучей? Нет, эти гиганты с густыми ветвями, начинавшимися у самой земли, стояли сплошной стеной. Если бы человек мог превратиться, как того пожелал Трегомен, в обезьяну, то и тогда ему было бы нелегко проложить себе путь сквозь эти заросли. Поэтому дядюшка Антифер и его спутники шли вдоль берега, старательно обходя маленькие бухточки и высокие скалы, торчавшие повсюду, как каменные столбы. Когда невозможно было пройти по песчаному, заливаемому приливом берегу, они пробирались, спотыкаясь, среди невероятного нагромождения камней. Не правда ли, дорога, ведущая к богатству, — тяжелая и неровная!.. Они напрягали свои силы до кровавого пота, и надо согласиться, что, если каждый шаг, приближавший их к цели, будет оплачен по тысяче франков, это не покажется слишком дорогой ценой!

За час они прошли только милю, иначе говоря — половину пути. С этого места уже видны были северные пределы острова. Отчетливо обрисовывались три или четыре утеса. Но который из них приведет к заветной цели? Разве что исключительный случай поможет сразу же напасть на след и избавит от мучительных поисков под жгучими лучами тропического солнца!

Жильдас Трегомен выбился из сил.

— Отдохнем хоть минутку! — взмолился он.

— Ни одной секунды! — ответил дядюшка Антифер.

— Дядя, — сказал Жюэль, — но господин Трегомен может расплавиться…

— Ну что ж, пусть расплавится!

— Спасибо, друг мой.

И Жильдас Трегомен зашагал дальше, не желая остаться позади. Но если он даже доберется до конечного пункта, то, наверное, в виде потока, струящегося к самым отдаленным скалам островка.

Только через полчаса дошли до того места, где виднелись четыре утеса. Дорога становилась все труднее, и могли еще встретиться непреодолимые препятствия. Какой невообразимый хаос громадных валунов, булыжников с заостренными гранями! Стоит только упасть — и неизбежны серьезные ранения! Да, Камильк-паше посчастливилось найти хорошее местечко для своих сокровищ, которым позавидовали бы властители Басры, Багдада и Самарканда![194]

Но вот уже кончилась лесистая часть островка. И тут стало ясно, что господа шимпанзе не собираются идти дальше. Эти животные неохотно покидают лесные убежища — завывание бури и грохот волн их не привлекают. Надо полагать, что американскому натуралисту Гарнеру не так-то легко было бы найти в их неполном языке тот звук, который обозначает слово «поэзия».

Когда конвой из четвероруких остановился на границе леса, обезьяны обнаружили далеко не мирные, скорее, даже враждебные намерения по отношению к этим чужеземцам, стремившимся дойти в своих исследованиях до крайних выступов островка. Какое свирепое рычание издавали обезьяны! С каким остервенением они скребли себе грудь! Одна из них схватила камень и бросила его сильной рукой. А так как пример заразителен, особенно когда имеешь дело с обезьянами, то дядюшка Антифер и его спутники рисковали быть забитыми насмерть. Если бы они неосторожно ответили ударами, то это и произошло бы, так как ни силой, ни числом они не были равны нападающей стороне.

— Не бросайте… не бросайте! — закричал Жюэль, видя, что Жильдас Трегомен и Саук начали подбирать камни.

— Однако… — произнес Трегомен, с которого была уже сбита шляпа.

— Не надо, господин Трегомен, удалимся отсюда поскорее, и мы будем в безопасности! Обезьяны дальше не пойдут.

Это было самое умное решение. Они прошли шагов пятьдесят, и камни их уже не достигали.

Было около половины одиннадцатого. Как много времени отнял этот двухмильный переход вдоль побережья! На северной оконечности островка скалы вдавались в море на сто пятьдесят — двести метров. Дядюшка Антифер и Замбуко выбрали самую длинную скалу, направленную на северо-запад, и решили ее осмотреть в первую очередь.

Какое унылое и безотрадное зрелище являли собой эти нагроможденные друг на друга каменные глыбы! Некоторые прочно вросли своим основанием в песчаную почву, другие были повалены и разбросаны в разные стороны неистовыми ударами волн во время бурь. Никакого следа растительности, даже лишайников, покрывающих влажные скалы бархатистым ковром. Никаких водорослей, которыми изобилуют морские берега умеренного пояса. А потому нечего было опасаться за сохранность монограммы Камильк-паши. Вырезанная тридцать один год назад на одной из скал северной оконечности острова, она должна была сохраниться в полной неприкосновенности.

И вот наши исследователи вновь принялись за поиски, подобные тем, какие вели уже на островке в Оманском заливе. Это кажется невероятным, но оба наследника в своем безумном нетерпении, казалось, совершенно не страдали ни от усталости после этого трудного пути, ни от палящего зноя. И Саук, по-видимому, в интересах своего патрона — кто бы мог подумать иначе? — тоже работал с неутомимым рвением.

Нотариус, усевшись среди скал, не шевелился и не произносил ни слова. Если будут найдены сокровища, он всегда успеет вовремя вмешаться и потребовать свой процент, причитающийся ему как душеприказчику, раз он присутствовал при вскрытии клада. И аллах свидетель, это не столь уже большое вознаграждение, если принять во внимание перенесенные им муки в течение трех долгих месяцев и опасности, из которых ему удавалось выпутываться с большим трудом!

Само собой разумеется, что, по приказанию Пьера-Сервана-Мало, Жюэль, находившийся рядом с ним, начал методически и тщательно обследовать скалы.

«Маловероятно, — думал он, — чтобы миллионы были спрятаны здесь, а не в ином месте. Во-первых, они должны быть зарыты именно на этом, а не на каком-нибудь другом островке бухты; во-вторых, именно на этой оконечности островка; в-третьих, среди нагромождения скал нужно найти одну-единственную, помеченную двойным „К“… Но, в конце концов, если бы даже все эти условия так счастливо совпали, если это не злая шутка мерзкого паши и если эту монограмму найду я, а не кто-нибудь другой, не умнее ли всего будет промолчать?.. Тогда дядя поневоле откажется от своей вздорной идеи женить меня на герцогине, а мою дорогую Эногат выдать замуж за герцога… Но нет, дядя не переживет такого удара! Он сойдет с ума… У меня на совести будет преступление… Надо идти до конца!»

В то время как Жюэль предавался своим размышлениям, Трегомен, примостившись на обломке скалы и беспомощно свесив руки и вытянув ноги, тяжело дышал, как тюлень, отдыхающий после длительного плавания под водой… Пот с него так и лился ручьями.

Поиски между тем продолжались, но без всякого успеха. Дядюшка Антифер, Замбуко, Жюэль и Саук осматривали и ощупывали глыбы, направление и расположение которых казались им наиболее подходящими для драгоценной монограммы. Были потрачены впустую два мучительных часа. Обшарили все скалы, вплоть до самого крайнего выступа, и все напрасно. Ничего! Ничего! И в самом деле, разве мог Камильк-паша выбрать место, со всех сторон открытое ярости волн, натиску прибоя? Нет!.. А после того как кончится обследование этого последнего мыса, неужели поиски возобновятся? Конечно! Завтра же… Если дядюшку Антифера постигнет здесь неудача, он примется за другой остров и, поверьте, не пожалеет своих сил, не пожалеет! Он может поклясться всеми святыми, имена которых даны ему при крещении!

Так и не найдя желанного знака, кладоискатели отошли от конца стрелки, внимательно рассматривая обломки скал, разбросанные повсюду на песке. Ничего!..

Теперь оставалось только вернуться, сесть в лодку, которая, наверное, уже подошла к лагерю, добраться до Маюмбы и затем приступить к поискам на другом островке.

Когда дядюшка Антифер, банкир Замбуко, Жюэль и Саук поднялись к основанию мыса, они увидели Трегомена и нотариуса на прежнем месте.

Дядюшка Антифер и Замбуко, не сказав ни слова, направились к опушке леса, где шимпанзе только и ожидали момента, чтобы возобновить враждебные действия.

Жюэль подошел к Трегомену.

— Ну что? — спросил тот.

— Ни малейшего следа ни двойного, ни простого «К»!

— Значит, придется начинать сначала в другом месте?

— Да, господин Трегомен. Встаньте, мы идем к лагерю.

— Встать? Хорошо, попробую!.. Будь добр, помоги мне, мой мальчик!

Жюэль протянул свою сильную руку и помог измученному толстяку подняться на ноги.

Бен-Омар стоял уже рядом с Сауком.

Дядюшка Антифер и Замбуко опередили остальных шагов на двадцать. От угрожающих криков и жестов обезьяны перешли к действиям. В сторону людей опять полетели камни. Нужно было соблюдать всяческую осторожность.

Неужели эти проклятые обезьяны намерены помешать дядюшке Антиферу и его спутникам вернуться к Баррозо и матросам, оставшимся в лагере?

Вдруг послышался чей-то крик. Кричал Бен-Омар. Уж не ударило ли его камнем по какому-нибудь чувствительному месту?.. Но нет! То не был крик боли… скорее, крик удивления, даже радости!

Все остановились. Нотариус с открытым ртом и застывшим взглядом показывал рукой на Жильдаса Трегомена.

— Там… там! — повторял он.

— Что это значит? — спросил Жюэль. — Вы сошли с ума, господин Бен-Омар?

— Нет… там… «К», двойное «К»! — ответил нотариус, задыхаясь от волнения.

При этих словах дядюшка Антифер и Замбуко мгновенно обернулись.

— «К»… двойное «К»?.. — вскричали они в один голос.

— Да! Да!

— Где?

И они стали искать взглядом скалу, на которой Бен-Омар увидел монограмму Камильк-паши. Ничего… Они не видят ничего!

— Да где же она, осел вы этакий? — спросил малуинец в гневе и тревоге.

— Там! — повторил нотариус в последний раз. И он указал на Трегомена, который стоял к нему вполоборота, пожимая плечами.

— Смотрите!.. На его спине! — закричал Бен-Омар.

Действительно, на куртке Жильдаса Трегомена ясно отпечаталось двойное «К». Несомненно, на скале, к которой он прислонился, была выгравирована монограмма, и очертания ее запечатлелись на спине почтенного лодочника.

Дядюшка Антифер подбежал к нему, схватил за руку и заставил вернуться к тому месту, где он сидел.

Все последовали за ними и через минуту стояли уже перед скалой с отчетливо проступавшей у ее основания долгожданной монограммой.

Жильдас Трегомен не только прислонился к скале, помеченной двойным «К», но, оказывается, еще и сидел на том самом месте, где были зарыты сокровища.

Никто не произнес ни слова. Все принялись за дело. Работа предстояла тяжелая, так как не было ни заступа, ни мотыги. Помогут ли простые ножи, если придется прорывать скалистую породу? Да, когда ломают ногти и не жалеют рук, помогают и ножи!..

К счастью, выветрившиеся от времени камни поддавались довольно легко. Час работы — и бочонки будут отрыты… Останется только перенести их в лагерь, потом переправить в Маюмбу… Конечно, транспортировка не обойдется без трудностей. Главное — не возбудить подозрений…

Но сейчас не до того. Прежде всего-сокровища! Вырыть сокровища из могилы, где они покоятся уже добрую треть века, а там видно будет…

Дядюшка Антифер работал окровавленными руками. Он никому не уступил бы радости первому коснуться обручей на этих драгоценных бочонках!

— Наконец-то! — воскликнул он в тот момент, когда его нож ударился о металлическую поверхность.

Но какой вслед за тем он издал крик! Боже всемогущий! Это не был крик радости; изумление, оцепенение, ужас отразились на его внезапно побледневшем лице…

В яме вместо указанных в завещании Камильк-паши бочонков оказалась всего лишь железная шкатулка, подобная той, какую нашли на первом острове.

— Опять! — не удержался от возгласа Жюэль.

— Это просто мистификация, и ничего больше! — пробормотал Жильдас Трегомен.

Шкатулка была вынута из ямы, и дядюшка Антифер с яростью ее открыл…

Там хранился документ — пожелтевший от времени пергамент; Антифер громко прочел начертанные на нем строки:

— «Третий остров — на пятнадцати градусах одиннадцати минутах восточной долготы. Сонаследники Антифер и Замбуко должны передать долготу в присутствии нотариуса Бен-Омара эсквайру[195] Тиркомелю в Эдинбурге, в Шотландии, которому известна широта третьего острова».

Значит, ни на одном из этих островков в бухте Маюмба сокровища не были зарыты!.. Значит, их надо искать в другой точке земного шара, присоединив эту новую долготу к широте, хранящейся у вышеназванного Тиркомеля из Эдинбурга!.. Значит, уже не вдвоем, а втроем они будут делить наследство Камильк-паши!

— Кто знает, — воскликнул Жюэль, — не пошлют ли нас с этого третьего островка еще на двадцать других… на сто других?.. Ах, дядя, неужели вы будете таким упрямцем… таким… простаком, что объедете весь свет?..

— Не говоря уж о том, — добавил Жильдас Трегомен, — что если Камильк-паша считал своих наследников сотнями, то стоит ли его наследство таких мытарств?

Антифер взглянул исподлобья на друга и племянника, стиснул зубы с такой силой, что сломал чубук, и произнес:

— Молчать!.. Это еще не конец!

И он прочитал последние строки документа:

— «А сейчас в награду за труды и в возмещение убытков каждый сонаследник возьмет себе по алмазу, которые находятся в этом ящике; стоимость этих двух камней ничтожна по сравнению с теми драгоценностями, которые они получат впоследствии».

Замбуко бросился к шкатулке и вырвал ее из рук дядюшки Антифера.

— Алмазы! — закричал он.

И действительно, там было два великолепных кабошона[196], каждый из которых стоил — а банкир понимал в этом толк — не меньше ста тысяч франков.

— Хоть что-нибудь! — сказал банкир, беря один алмаз и оставляя другой своему сонаследнику.

— Капля в море! — ответил дядюшка Антифер, засунув камень в жилетный карман, а документ — в карман своей куртки.

— Э!.. Э!.. — заметил Трегомен, покачивая головой. — Это серьезнее, чем я думал!.. Посмотрим, посмотрим!..

Жюэль только пожал плечами. А Саук? Тот кусал себе кулаки при мысли, что никогда больше ему не представится такого благоприятного случая!

Что же касается Бен-Омара, не получившего на свою долю даже крохотного бриллиантика, хотя это последнее письмо опять возлагало на него посредничество, то он застыл с вытянутым лицом, с опустившимися руками, негнущимися коленями, напоминая наполовину опустошенный мешок, который вот-вот повалится набок.

Правда, Саук и он находились теперь в лучших условиях, чем раньше: во-первых, покидая Сен-Мало, они не знали, что едут в Маскат; во-вторых, покидая Маскат, они не знали, что направятся в Лоанго. Дядюшка Антифер, не сдержав на этот раз своего порыва, неосторожно выдал тайну, которую должен был свято хранить. Все слышали новое определение: пятнадцать градусов одиннадцать минут восточной долготы… Все слышали имя эсквайра Тиркомеля, живущего в Эдинбурге, в Шотландии…

Можно не сомневаться, что Саук, не полагаясь на Бен-Омара, хорошо запомнил эти цифры и этот адрес, чтобы при первой же возможности записать их в свою книжку. Так что дядюшке Антиферу и банкиру Замбуко теперь уже нельзя терять из виду ни нотариуса, ни его усатого клерка; а то как бы они не опередили сонаследников во второй столице Великобритании!

Разумеется, можно было допустить, что Саук, не зная французского языка, ничего не понял, но если даже и так, то Бен-Омар все равно откроет ему тайну.

Впрочем, Жюэль успел заметить, что Назим даже не постарался скрыть чувство удовлетворенного любопытства, когда цифры долготы и имя Тиркомеля сорвались так неосторожно с уст дядюшки Антифера.

Но, в конце концов, не все ли равно! Не подчиняться же в третий раз посмертным фантазиям Камильк-паши?.. По мнению Жюэля, это было бы по меньшей мере бессмысленно. Теперь нужно было только вернуться в Лоанго и воспользоваться первым проходящим судном, чтобы поскорее попасть в славный город Сен-Мало.

Такое разумное и логичное предложение Жюэль и сделал своему дяде.

— Никогда! — ответил Антифер. — Паша посылает нас в Шотландию — мы поедем в Шотландию! И если бы я должен был посвятить остаток дней своих поискам…

— Моя сестра Талисма так горячо любит вас, что согласится ждать… хоть десять лет! — добавил банкир.

«Черт возьми! — подумал Жильдас Трегомен. — К тому времени барышне будет под шестьдесят!»

Но дядюшка Антифер не терпел беспредметных разговоров. Он уже принял решение. Он не прекратит погони за сокровищами. А между тем наследство богатого египтянина благодаря появлению господина Тиркомеля делилось теперь не на две, а на три части… На долю каждого сонаследника придется только по одной трети…

Ну что ж, Эногат выйдет замуж за графа, а Жюэль женится на графине!

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ, в которой дядюшка Антифер и его спутники слушают без всякого удовольствия проповедь преподобного Тиркомеля

— Да, братья мои, да, сестры мои, обладание богатством неизбежно ведет к злодеяниям и преступлениям! Богатство — это главная, чтобы не сказать единственная, причина всех зол в нашем бренном мире! Жажда золота влечет за собой потерю душевного равновесия! Вы только представьте себе общество, где не будет ни богатых, ни бедных!.. От скольких несчастий, страданий, неурядиц, бедствий, треволнений, болезней, скорбей, печалей, мучений, разорений, опустошений, крушений, забот, тревог, невзгод, катастроф и всяческих пагуб было бы избавлено человечество!

Красноречивый пастор достиг предела красноречия, нагромождая один синоним[197] на другой, которых ему все же не хватало, чтобы дать исчерпывающее представление обо всех земных горестях. Он мог бы влить еще немало других синонимов в этот бурный словесный поток, который он низвергал с высоты своей кафедры на головы слушателей. Но надо отдать ему должное — он сумел ограничить свою способность говорить легко и долго.

Это происходило вечером 25 июня в церкви Престола Господня, которую позже частично разрушили, чтобы расширить перекресток на Гай-стрит. Преподобный Тиркомель, представитель «свободной шотландской церкви», произносил свою проповедь перед аудиторией, явно подавленной этими тяжеловесными периодами. Можно было подумать, что после такой проповеди все верующие тут же кинутся к своим несгораемым шкафам и бросят все содержащиеся в них ценности в воды залива Ферт-оф-Форт, омывающего северные берега Мидлотиана, того самого знаменитого графства, столицей которого выпала честь служить городу Эдинбургу, по праву называемому Северными Афинами[198].

Вот уже битый час, как почтенный пастырь неутомимо наставлял паству своего прихода[199]. Казалось, он не устанет говорить и его не устанут слушать. Благодаря этому проповеди не предвиделось конца.

— Братья и сестры, — продолжал преподобный Тиркомель, — евангелие гласит: «Блаженны нищие духом». Вот глубокая аксиома, смысл которой дурные насмешники, столь же неверующие, сколь и невежественные, всячески стараются извратить. Нет! Здесь говорится не о тех, кто «беден умом», то есть не о глупцах, а о тех, кто сами себя делают нищими в душе и презирают мерзкие богатства — главный источник бед и зол в современном обществе. Поэтому евангелие призывает вас относиться к богатству с презрением и пренебрежением, и если, к несчастью, вы обременены благами мира сего, если в ваших сундуках скопились деньги, если к вам пригоршнями прибывает золото, сестры мои…

При таком сильном образе женская половина этой внимательной аудитории задрожала под своими мантильями.

— …Если бриллианты, драгоценные камни прилипают к вашим шеям, к вашим рукам и пальцам, как зловредная сыпь, если вы из тех, кого называют счастливицами, то я вам говорю, я, — вы несчастны, и добавлю: вашу болезнь надо лечить самыми сильными средствами, вплоть до огня и железа!

Слушатели затрепетали; некоторым уже мерещилось, что проповедник вонзает хирургический нож в их отверстые раны.

Единственный оригинальный способ лечения, который преподобный Тиркомель рекомендовал несчастным людям, обремененным состоянием, заключался в том, чтобы избавиться от него физически, то есть уничтожить все богатства. Он не говорил: «Раздайте ваше богатство бедным! Уступите его тем, у кого ничего нет!» Напротив! Он хотел бы начисто истребить золото, алмазы, деньги, акции промышленных и торговых предприятий. Он требовал полного уничтожения богатств, хотя бы для этого их нужно было сжечь или выбросить в море.

Чтобы понять непримиримость этой доктрины[200], надо знать, к какой религиозной секте принадлежал неистовый эсквайр Тиркомель.

Шотландия, разделенная на тысячу приходов, объединяется в административном и религиозном отношении церковными сессиями, синодом[201] и верховным судом. Как и во всем Соединенном Королевстве, в Шотландии существует веротерпимость. Кроме этого внушительного количества приходов, здесь насчитывается еще полторы тысячи церквей, принадлежащих диссидентам[202], каково бы ни было их название: католики, баптисты, методисты и т. д. Из этих полутора тысяч церквей больше половины принадлежит «Свободной шотландской церкви» — «Free Church of Scotland», которая двадцать лет назад[203] открыто порвала с пресвитерианской церковью[204] Великобритании. По какой причине? Единственно потому, что находила ее недостаточно насыщенной истинно кальвинистским[205] духом, иначе говоря — недостаточно пуританской[206].

И вот преподобный Тиркомель как раз и проповедовал от имени самой суровой из этих сект, не допускавшей никаких компромиссов в отношении моральных устоев. Он считал, что бог, доверив ему свои громы небесные, послал его на землю, дабы разить всех богачей или, по крайней мере, их богатства! И преподобный действительно старался преуспеть на этом поприще.

Это был человек одержимый, одинаково суровый и к себе и к другим. Лет пятидесяти, высокий, худощавый, с изможденным лицом, лишенным всякой растительности, пламенным взглядом, с видом апостола и проникновенным голосом брата-проповедника — таков был эсквайр Тиркомель. Окружающие считали его подвижником, действующим по наитию свыше. Однако, если верующие и сбегались на его проповеди, если они и слушали его с волнением, все же нет никаких свидетельств в пользу того, что ему удалось привлечь хотя бы небольшое число прозелитов[207], которые решились бы применить его доктрины на практике путем полного отречения от земных благ.

А потому преподобный Тиркомель удваивал свое усердие, собирая над головами слушателей заряженные электричеством тучи, из которых низвергались молнии его красноречия.

Проповедник продолжал говорить. Тропы, метафоры, антонимы, эпифонемы[208], создаваемые его пылким воображением, сыпались как из рога изобилия и нагромождались друг на друга с беспримерной смелостью. Но если головы и склонялись, то карманы, по-видимому, не испытывали никакого желания освободиться от своего содержимого и утопить его в водах залива Ферт-оф-Форт.

Несомненно, прихожане, наполнившие церковь Престола Господня, не проронили ни слова из проповеди этого воинствующего фанатика, и если они не спешили сообразовать свои поступки с его доктриной, то происходило это не по причине их непонятливости. Из числа слушателей следует, однако, исключить пятерых людей, не понимавших по-английски. Они остались бы в полном неведении относительно темы проповеди, если бы шестой человек из их группы не перевел им впоследствии на прекрасный французский язык ужасные истины, которые в виде евангелического ливня низвергались с высоты кафедры.

Вряд ли стоит прибавлять, что это были дядюшка Антифер и банкир Замбуко, нотариус Бен-Омар и Саук, Жильдас Трегомен и молодой капитан Жюэль.

Мы оставили их 28 мая на островке в бухте Маюмба и встретили снова 25 июня в Эдинбурге.

Что же произошло между этими двумя датами?

В общих чертах вот что.

После того как нашли второй документ, оставалось только покинуть обезьяний островок и воспользоваться шлюпкой, которая причалила к берегу, привлеченная сигналами матросов. Тем временем дядюшка Антифер и его спутники подошли к лагерю под конвоем стаи шимпанзе, проявлявших свое враждебное отношение к чужеземцам всеми доступными им средствами: воем, ревом, угрожающими жестами, метанием камней.

Все же до лагеря добрались вполне благополучно. Саук в двух словах дал понять Баррозо, что дело сорвалось. Нельзя украсть у людей сокровища, которых у них нет.

В шлюпке, приставшей в глубине маленькой бухточки, поместились все потерпевшие кораблекрушение, правда, как сельди в бочке. Но, поскольку преодолеть нужно было каких-либо шесть миль, на это не стоило обращать внимание. Через два часа шлюпка уже подошла к косе, вдоль которой раскинулось маленькое селение Маюмба. Все наши путешественники, независимо от их национальности, были гостеприимно встречены по французской фактории. Тотчас же там занялись поисками транспорта, чтобы помочь им переправиться в Лоанго. Выяснилось, что туда возвращалась группа европейцев, которые охотно приняли их в свою компанию. Теперь можно было не опасаться нападения хищников или дикарей. Но какой мучительный климат, какая несносная жара! Попав уже в Лоанго, Трегомен уверял, как Жюэль ни пытался его переубедить, будто он обратился в скелет. Согласимся с тем, что добрейший человек все же несколько преувеличивал.

По счастливой случайности, — а судьба не очень-то баловала дядюшку Антифера, — ни ему, ни его спутникам не пришлось долго засиживаться в Лоанго. Уже через два дня там остановился испанский пароход, следовавший из Сен-Поля-де-Луандо в Марсель. Стоянка, вызванная необходимостью небольшого ремонта машины, продолжалась не более суток. Благодаря тому, что деньги при кораблекрушении удалось спасти, сразу же были куплены билеты. Короче говоря, 15 июня дядюшка Антифер и его спутники покинули наконец воды Западной Африки, где они нашли вместе с двумя ценнейшими алмазами новый документ и где их постигло новое разочарование. Что же касается капитана Баррозо, то Саук обещал вознаградить его впоследствии, после того как приберет к рукам миллионы паши, и португалец должен был довольствоваться этим обещанием.

Жюэль даже и не пробовал отвлечь дядюшку от его навязчивой идеи, хотя имел основания думать, что вся эта история кончится какой-нибудь колоссальной мистификацией. Но вот Трегомен — тот придерживался сейчас иного мнения. Два алмаза стоимостью в сто тысяч франков каждый, найденные в шкатулке на втором островке, заставили его не на шутку призадуматься.

«Если паша, — думал Трегомен, — подарил нам два таких драгоценных камня, почему бы не найтись и остальным на острове номер три?»

Но, когда он заводил об этом разговор, Жюэль только пожимал плечами.

— Увидим… Увидим! — повторял молодой капитан.

А Пьер-Серван-Мало рассуждал таким образом. Раз третий сонаследник, обладатель широты третьего острова, живет в Эдинбурге, надо ехать в Эдинбург и ни в коем случае не дать опередить себя Замбуко или Бен-Омару. Ведь им известна восточная долгота, которую нужно сообщить господину Тиркомелю, эсквайру! Следовательно, с ними нельзя разлучаться. Все вместе, и чем быстрее, тем лучше, они доедут до столицы Шотландии и в полном составе предстанут перед Тиркомелем. Разумеется, такое решение не устраивало Саука. Теперь, когда секрет для него перестал быть секретом, он предпочел бы действовать самостоятельно, то есть опередить своих спутников, встретиться с глазу на глаз с человеком, упомянутым в документе, определить местоположение нового острова, отправиться туда и вырыть сокровища Камильк-паши. Но уехать одному, не возбуждая ни в ком подозрений, было невозможно, а он чувствовал, что Жюэль внимательно за ним следит. Да и переезд до Марселя нельзя было совершить иначе, как со всеми. А так как дядюшка Антифер на последнем отрезке пути решил воспользоваться железными дорогами Франции и Англии, что значительно экономило время, то у Саука не было надежды приехать раньше его. Ничего не оставалось, как покориться обстоятельствам. Рассчитывать теперь он мог только на выяснение дела с Тиркомелем: задуманный план, потерпевший неудачу в Маскате и Лоанго, быть может, удастся осуществить в Эдинбурге!

Переход до Марселя совершился очень быстро, так как португальское судно не останавливалось ни в одном промежуточном порту. Само собой разумеется, что Бен-Омар, верный до конца своим привычкам, из каждых двадцати четырех часов проболел все двадцать четыре и был выгружен в бессознательном состоянии на набережной Жолиэт, как какой-нибудь тюк хлопка.

Жюэль написал Эногат длинное письмо. Сообщив ей обо всех происшествиях в Лоанго, он поставил ее в известность, что беспримерное упрямство дядюшки заставило их предпринять новое путешествие, и пока еще неизвестно, какая над ними нависла новая угроза, то есть куда их теперь занесет фантазия паши… Он писал еще, что дядюшка Антифер, вроде Вечного Жида[209], намерен, по-видимому, скитаться по всему свету и что скитания его, наверное, прекратятся не раньше, чем он окончательно сойдет с ума, а все теперь идет к тому, так как нервное возбуждение, прогрессирующее у него из-за последних неудач, приняло угрожающий характер.

Все это было очень печально. И их свадьба, отложенная на неопределенное время… и их счастье… и их любовь… и т. д.

Жюэль поторопился закончить свое безутешное послание, чтобы успеть сдать его на почту. Все они ринулись на скорый поезд, идущий из Марселя в Париж, потом — в экспресс из Парижа в Кале, потом — на пароход из Кале в Дувр, на поезд из Дувра в Лондон, из Лондона молниеносно в Эдинбург, — все шестеро, как будто они были прикованы к одной цепи! И вот вечером 25 июня, едва успев занять комнаты в «Королевском отеле», они отправились на поиски господина Тиркомеля! И тут — большая неожиданность! Тиркомель оказался пастором. Поэтому, побывав у него на квартире в доме 17, Норс-Бридж-стрит — адрес был получен легко, так как пламенный отрицатель земных благ был в Эдинбурге довольно популярной личностью, — они явились в церковь Престола Господня в то время, когда его голос гремел с высоты кафедры.

Они решили, что подойдут к нему по окончании проповеди, проводят его домой, введут в курс дела, сообщат о последнем документе… Черт возьми!.. Если человеку приносят внушительное количество миллионов, он не станет сетовать, что его некстати потревожили!

Однако во всем этом было что-то странное. Какие отношения могли существовать между Камильк-пашой и этим шотландским пастором? Отец Антифера спас жизнь египтянину… понятно. Банкир Замбуко помог ему спасти богатства… понятно. В благодарность за это Камильк-паша сделал обоих своими наследниками. И это понятно. Но неужели преподобный Тиркомель обладал такими же правами на признательность Камильк-паши, как и они? Да, безусловно. И тем не менее сама мысль, что Камильк-паша был чем-то обязан Тиркомелю, казалась невероятной. Однако иначе и быть не могло, раз пастор являлся владельцем третьей широты, необходимой для открытия третьего островка.

— На этот раз… последнего! — неизменно повторял дядюшка Антифер, надежды которого или, быть может, иллюзии стал разделять и Трегомен.

Но, когда наши кладоискатели увидели на кафедре человека не старше пятидесяти лет, им пришлось придумать другое объяснение. В самом деле, Тиркомелю не могло быть больше двадцати пяти лет, когда Камильк-паша по приказу Мухаммед-Али был заключен в каирскую тюрьму. Было трудно предположить, что Тиркомель мог тогда оказать ему услугу. Может быть, египтянин был обязан отцу, дедушке, наконец, дяде этого Тиркомеля?..

Впрочем, все это неважно. Важно то, что Тиркомель владеет драгоценной широтой — это указывается в документе, найденном в бухте Маюмба, — и сегодня должен выясниться дальнейший план действий.

Итак, они находились в церкви, возле самой кафедры. Антифер, Замбуко и Саук пожирали глазами страстного проповедника, не понимая ни слова из того, что он говорил, а Жюэль слушал его, не веря своим ушам.

А проповедь продолжалась — все на одну и ту же тему, все с тем же исступленным красноречием. Призыв к королям, чтобы они бросили в море свои цивильные листы[210], призыв к королевам, чтобы они вышвырнули бриллианты, украшающие их диадемы, призыв к богачам, чтобы они уничтожили свое богатство! Согласитесь, что нельзя произносить такие неумные речи, упорно желая завоевать новообращенных!

Изумленный Жюэль раздумывал: «Вот это действительно осложнение! Решительно моему дядюшке не везет!.. И зачем понадобилось чертову паше посылать нас к этому фанатику!.. У такого полоумного пастора искать содействия? У человека, который, не раздумывая, уничтожит сокровища, как только они попадут ему в руки!.. Да, такого препятствия мы никак уж не ожидали, и на этот раз препятствия непреодолимого! Тут-то и кончатся все наши приключения. Ясное дело, мы натолкнемся на решительный отказ, на окончательный отказ, который создаст преподобному Тиркомелю громадную популярность! Это погубит дядю, он не выдержит такого потрясения! Замбуко с дядюшкой, да, наверное, и этот Назим пойдут на все, чтобы вырвать у Тиркомеля тайну… Они способны подвергнуть его пытке… даже, может быть… Нет, надо поскорее уехать!.. Пусть преподобный хранит про себя свою тайну! Я не знаю, все ли несчастья исходят от миллионов, как он уверяет, но зато я знаю другое: гоняясь вместе с дядюшкой за сокровищами египтянина, я все дальше и дальше откладываю свое собственное счастье… И так как Тиркомель никогда не согласится скрестить свою широту с долготой, доставшейся нам ценою таких мытарств, то нам останется только спокойно вернуться во Францию и…»

— Нужно повиноваться воле божьей! — изрекал в эту минуту проповедник.

«И я так считаю, — подумал Жюэль, — дядя должен смириться перед неизбежностью».

Но проповедь все не кончалась, и трудно было надеяться, что у пастора когда-нибудь иссякнет запас красноречия. Дядюшка Антифер и банкир выказывали явное нетерпение. Саук кусал свои усы. Нотариуса, после того как он сошел с палубы корабля, ничто уже не волновало. Жильдас Трегомен, склонив голову набок, навострив уши и открыв рот, тщетно старался уловить хоть несколько знакомых слов. И все они обращали вопросительные взгляды на молодого капитана, как бы спрашивая его:

«О чем может так долго и с таким пылом разглагольствовать этот проклятый пастор?»

И в ту минуту, когда им уже казалось, что проповедь подходит к концу, все началось снова.

— Это просто невозможно! О чем он говорит, Жюэль? — с досадой воскликнул дядюшка Антифер, вызвав дружное шиканье слушателей.

— Я вам скажу потом, дядя.

— Если бы этот надоедливый болтун только подозревал, какие я ему принес новости, он бы живо сошел с кафедры, чтобы с нами побеседовать!

— Гм!.. Гм!.. — произнес Жюэль таким странным тоном, что дядюшка Антифер грозно нахмурил брови.

Однако все на свете кончается, даже проповедь пастора «свободной шотландской церкви». Чувствовалось, что преподобный Тиркомель дошел до заключительной части своей вдохновенной речи. Его дыхание стало более прерывистым, жесты — более беспорядочными, метафоры — более смелыми, предостережения — более грозными. И наконец, как удар дубины, обрушился на аудиторию его последний сокрушительный выпад против обладателей презренного металла, сопровождавшийся категорическим приказом — бросить золото на этом свете в раскаленную печь, дабы самим не угодить в адское пекло на том свете! И затем в порыве крайнего возбуждения, сделав намек на название церкви, под сводами которой гулко перекатывались его громоподобные периоды, он воскликнул:

— И, подобно тому как в прежние времена на этом месте было судилище, где пробивали гвоздями уши лукавым нотариусам и другим нечестивцам, так и в день последнего суда вас будут судить без всякого милосердия, и под тяжестью вашего золота чаша весов опустится в бездны ада!..

И, закончив свою проповедь этой страшной угрозой, преподобный Тиркомель сделал прощальный и одновременно благословляющий жест, после чего мгновенно исчез.

Дядюшка Антифер, Замбуко и Саук решили ждать его у выхода из церкви, перехватить на ходу и тут же, на месте, получить у него нужные сведения. Да и могли ли они выдержать до утра, прождать еще семь или восемь часов?.. Разве они могут вытерпеть муки любопытства, которые терзали бы их в продолжение всей ночи? Нет, они бросились к центральному выходу на паперть, бесцеремонно расталкивая верующих, возмущенных этой грубостью, особенно неприличной в подобном месте!

Жильдас Трегомен, Жюэль и нотариус следовали за ними спокойно и чинно. Но все старания были напрасны. Очевидно, преподобный Тиркомель, желая ускользнуть от неизбежной овации — единственного, впрочем, результата его проповеди о презрении к земным богатствам, — вышел из бокового придела церкви Престола Господня.

Тщетно Пьер-Серван-Мало и его спутники ждали Тиркомеля на паперти, искали в толпе прихожан, спрашивали о нем то того, то другого… Проповедник оставил в толпе не больший след, чем оставляет рыба в воде или птица — в воздухе.

Все собрались вместе, раздраженные и раздосадованные, — казалось, какой-то злой дух внезапно вырвал у них желанную добычу!

— Ну что ж!.. Семнадцать, Норс-Бридж-стрит! — закричал дядюшка Антифер.

— Но, дядя…

— И, прежде чем он ляжет спать, мы сумеем вырвать у него… — добавил банкир.

— Но, господин Замбуко…

— Без замечаний, Жюэль!

— Хорошо. Одно только замечание, дядя!

— По поводу чего? — спросил дядюшка Антифер, задыхаясь от гнева.

— По поводу проповеди этого Тиркомеля.

— А какое нам до нее дело?

— Очень большое, дядя.

— Ты что, смеешься, Жюэль?

— Напротив, дядя, это очень серьезно и, добавлю, даже очень неприятно для вас!

— Для меня?

— Да… Слушайте!

И Жюэль обрисовал в нескольких словах душевное состояние преподобного Тиркомеля, объяснил, какая мысль проходила через всю его бесконечную проповедь, и, наконец, высказал убеждение, что, если бы только это зависело от Тиркомеля, все миллиарды мира покоились бы уже давно на дне океана!

Банкир был сражен, Саук тоже, хотя ему и приходилось притворяться, что он ничего не понимает. Даже Жильдас Трегомен скорчил кислую гримасу. Да, надо сознаться, здоровый кирпич свалился им на голову!

Но дядюшка Антифер не обнаружил никакой растерянности. Он ответил Жюэлю довольно ехидным тоном:

— Глупец… глупец… глупец!.. Кто проповедует такие вещи, у того нет в кармане ни одного су!.. Покажи ему только тридцать миллионов, которые приходятся на его долю, и ты увидишь, захочет ли он их утопить!

Безусловно, этот ответ свидетельствовал о глубоком знании человеческого сердца!..

Но как бы то ни было, решили отказаться от намерения посетить в тот же вечер преподобного Тиркомеля в его доме на Норс-Бридж-стрит.

Все шестеро проследовали в обычном порядке в «Королевский отель».

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, из которой видно, что нелегко заставить пастора говорить, если он решил молчать

Дом преподобного Тиркомеля был расположен в квартале Кенонгет, на самой известной улице старого города, «Старой коптилки», как его называют в старинных рукописях. Это здание примыкало к дому Джона Нокса[211], а окна в доме Нокса в середине XVI века частенько открывались, когда знаменитый шотландский реформатор обращался с воззваниями к толпе. Это близкое соседство очень нравилось преподобному Тиркомелю. Он тоже стремился проводить в жизнь свои реформы. Правда, он произносил проповеди не из окна, но на это была особая причина.

Дело в том, что окно его комнаты не выходило на улицу. Оно выходило на северную сторону, на овраг, ныне изборожденный рельсами и превращенный в общественный сад. С фасада это окно было бы на уровне третьего этажа, а со стороны оврага благодаря понижению почвы — на уровне восьмого. А разве можно проповедовать с такой высоты?

В общем, это был мрачный и неуютный дом, окруженный узкими, грязными переулками, где самый воздух заражен миазмами. С давних пор эта часть города именуется «Ловушка». Подобные кварталы прилегают к исторической центральной магистрали Кенонгет, которая тянется под разными названиями от замка Холируд до Эдинбургского замка, одной из четырех крепостей Шотландии, которые, по союзному договору, всегда обязаны сохранять готовность к обороне.

И вот на следующее утро, то есть 26 июня, как раз в тот момент, когда на соседней церкви раздался последний, восьмой удар колокола, перед дверью упомянутого дома остановились дядюшка Антифер, банкир Замбуко и сопровождавший их Жюэль. Бен-Омар не получил приглашения присоединиться к ним, так как его присутствие при первом свидании не было необходимым, а следовательно и Саук, к его большой досаде, тоже не попал в число визитеров. Если пастор откроет тайну широты, Саук ничего не узнает и не сможет опередить малуинца в поисках третьего островка.

Трегомен тоже остался в отеле. Дожидаясь своих спутников, он развлекался созерцанием чудес улицы Принца и вычурного великолепия памятника Вальтеру Скотту[212].

Жюэль, конечно, не мог отказаться сопровождать своего дядю, хотя бы потому, что был нужен ему в качестве переводчика. Да, кроме того, ему и самому не терпелось узнать, где находится новый островок и не заставит ли их на этот раз фантазия Камильк-паши прогуляться по морям Нового Света.

А Саук, поняв, что его устранили от визита к Тиркомелю, впал в сильнейший гнев и, как обычно, обрушил всю свою ярость на Бен-Омара. После ухода сонаследников он осыпал несчастного нотариуса самыми грубыми ругательствами, самыми страшными угрозами.

— Да, это ты виноват! — кричал Саук, опрокидывая стулья. — У меня так и чешутся руки дать тебе палкой по голове за твою глупость…

— Ваша светлость, я сделал все, что мог…

— Нет, не сделал! Ты должен был заявить этому проклятому матросу, ты должен был внушить ему, что твое присутствие необходимо, неизбежно, обязательно… тогда они хоть взяли бы тебя одного и ты бы узнал и сообщил мне широту этого третьего острова… И, может быть, мне бы удалось добраться до него раньше других!.. Чтоб тебя Магомет задушил! Первый раз мои планы рухнули в Маскате, во второй раз — в Маюмбе, и подумать только, что они могут лопнуть и в третий раз! И все потому, что ты засел на одном месте, как чучело старого ибиса…

— Я прошу вас, ваша светлость…

— А я клянусь тебе, что, если я потерплю неудачу, ты поплатишься своей шкурой!

Эта сцена приняла под конец столь бурный характер, что Трегомен услышал крики и подошел к двери их комнаты, и счастье для Саука, что он изливал гнев на египетском языке. Если бы он ругал Бен-Омара по-французски, Трегомен узнал бы о его гнусных замыслах, узнал бы, что за личность скрывается под именем Назима, и эта личность получила бы по заслугам.

И все же, хотя Трегомен и не понял сути дела, его поразило грубое обращение клерка с Бен-Омаром. Подозрения молодого капитана полностью подтверждались.

Дядюшка Антифер, Замбуко и Жюэль, переступив порог пасторского дома, стали подниматься по деревянной лестнице, держась за засаленную веревку, висевшую на стене. Ни за что Трегомен, хоть и сильно похудевший за это время, не взобрался бы по такой узкой и темной винтовой лестнице.

Посетители дошли до площадки третьего этажа, последнего на этой стороне дома. Маленькая стрельчатая дверь в глубине, на ней — дощечка с именем преподобного Тиркомеля.

Дядюшка Антифер испустил глубокий вздох облегчения: «Уф!» Затем он постучал в дверь. Никакого ответа. Неужели пастора нет дома? По какому праву, позвольте вас спросить? Человек, которому приносят миллионы…

Антифер постучал еще раз, немного сильнее.

На этот раз изнутри послышался легкий шум. Дверь, правда, осталась на запоре, но под дощечкой с именем преподобного Тиркомеля приоткрылось задвижное окошечко.

В окошечке показалась уже знакомая им голова пастора.

— Что вам угодно? — спросил Тиркомель тоном человека, которому не нравится, когда его тревожат.

— Нам хотелось бы поговорить с вами… очень недолго, — ответил по-английски Жюэль.

— О чем?

— По очень важному делу.

— У меня нет никаких дел, ни важных, ни неважных.

— Да откроет ли он наконец, этот преподобный? — закричал Антифер, которому надоели церемонии.

Услышав это, пастор спросил на чистейшем французском языке, которым владел в совершенстве:

— Вы французы?

— Французы, — ответил Жюэль. И, считая, что это облегчит им доступ к Тиркомелю, добавил: — Французы, которые присутствовали вчера на вашей проповеди в церкви Престола Господня…

— …и у которых есть желание принять мои доктрины? — живо спросил проповедник.

— Может быть, ваше преподобие.

— Скорее, он примет наши, — пробурчал дядюшка Антифер. — Впрочем, если он предпочитает уступить нам свою долю…

Дверь открылась, и мнимые неофиты[213] очутились перед преподобным Тиркомелем.

Они вошли в комнату, освещенную в глубине единственным окном, выходившим на северный овраг. В одном углу стояла железная кровать с соломенным тюфяком и одеялом, в другом — стол с туалетными принадлежностями. Вместо стула — табурет. Вместо мебели — один запертый шкаф, в котором, по-видимому, хранилась одежда. Несколько книг на полке, среди них — традиционная библия в переплете с истрепанными углами, бумаги, перья, чернильница. Никаких занавесок. Голые стены, побеленные известью. На ночном столике — лампа с низко опущенным абажуром. Это была одновременно и спальня и рабочий кабинет; пастор, видимо, ограничивался лишь самым необходимым. Обедал он в соседнем кабачке, и, конечно, это отнюдь не был модный ресторан.

Преподобный Тиркомель, весь в черном, затянутый в длинный сюртук, из-под воротничка которого виднелась узкая белая лента галстука, при появлении иностранцев снял цилиндр и если не пригласил их сесть, то исключительно потому, что мог предложить только один табурет.

По правде говоря, миллионы нигде бы так не пригодились, как в этой монашеской келье, все содержимое которой едва ли можно было оценить в тридцать шиллингов…

Дядюшка Антифер и банкир Замбуко переглянулись. Пора уже открыть огонь. Раз их сонаследник говорит по-французски, они больше не нуждались в посредничестве Жюэля, и молодой капитан превращался в простого зрителя. Такой оборот дела вполне его устраивал, и он не без любопытства готовился присутствовать при этой баталии. Кто будет победителем? Вряд ли он согласился бы держать пари за дядюшку…

Вначале Антифер так смутился, что сам бы этому не поверил. Когда ему стали известны взгляды непримиримого проповедника на земные блага, он решил действовать хитро и осторожно и, предварительно позондировав почву, незаметно подготовить преподобного Тиркомеля к тому, что он должен показать имеющееся у него письмо Камильк-паши, в котором, без сомнения, указаны цифры новой и, надо надеяться, последней широты.

Такого же мнения придерживался и Замбуко, не устававший поучать своего будущего шурина, как ему нужно действовать. Но хватит ли сил у этого бешеного малуинца сдержать свою ярость, если его нервы все время находятся во взвинченном состоянии, не вспылит ли он при первом же возражении и не начнет ли бить стекла? Между тем первым заговорил не он. Пока три визитера переминались с ноги на ногу, преподобный Тиркомель стал перед ними в позе проповедника. Убежденный, что эти люди явились к нему, горя желанием последовать его доктрине, он думал только о том, как бы красноречивее изложить им свои принципы.

— Братья мои, — сказал он, складывая руки в порыве признательности, — я благодарю всевышнего, который даровал мне силу убеждения, давшую мне возможность вселить в ваши души презрение к богатству и отречение от земных благ…

Стоило только взглянуть при этом вступлении на лица обоих сонаследников!

— Братья мои, — продолжал проповедник, — уничтожая сокровища, которыми вы владеете…

«Которыми мы еще не владеем!» — хотелось крикнуть дядюшке Антиферу.

— …вы подадите достойный удивления пример, которому последуют все те, кто способен возвысить свой дух над материальными благами жизни…

Дядюшка Антифер резким движением челюсти передвинул чубук с одной стороны на другую, в то время как Замбуко прошептал ему на ухо:

— Не объясните ли вы наконец этому болтуну цель нашего посещения?

Утвердительно кивнув головой, малуинец подумал про себя:

«Нет уж, я не допущу, чтобы он нагнал на меня своей проповедью такую скуку, как вчера!..»

Преподобный Тиркомель, открыв свои объятия как бы для того, чтобы принять в них раскаявшихся грешников, сказал умиленным голосом:

— Ваши имена, братья мои, чтобы…

— Наши имена, господин Тиркомель, — прервал его дядюшка Антифер, — вот наши имена и звания: я, Антифер Пьер-Серван-Мало, капитан каботажного плавания в отставке. Жюэль Антифер, мой племянник, капитан дальнего плавания, господин Замбуко, банкир из Туниса…

Тиркомель подошел к столу, чтобы записать эти имена.

— И, конечно, — сказал он, — вместе с отречением от земных благ вы принесли ваши тлетворные богатства… может быть, миллионы?

— Совершенно верно, господин Тиркомель, речь идет о миллионах, и, когда вы получите свою долю, вы вольны ее уничтожить… Но что касается нас, то мы сами придумаем, как нам поступить…

Дядюшка Антифер допустил большую оплошность. Жюэль и Замбуко сразу же это поняли по изменившемуся выражению лица Тиркомеля. Лоб его покрылся морщинами, глаза почти закрылись, руки, раскрытые для объятия, захлопнулись на груди, как захлопывается дверь несгораемого шкафа.

— В чем же дело, господа? — спросил он, отступая на шаг.

— В чем дело? — повторил дядюшка Антифер. — Послушай, Жюэль, выложи ему все по порядку, потому что я не отвечаю за свои слова!

И Жюэль «выложил» без всяких недомолвок. Он рассказал все, что было известно о Камильк-паше, об услуге, оказанной ему Томасом Антифером и банкиром Замбуко, о приезде в Сен-Мало душеприказчика Бен-Омара, нотариуса из Александрии, о путешествии в Оманский залив на поиски первого острова, о дальнейшей поездке в бухту Маюмба, где находился второй остров, о содержании второго документа, отсылавшего двух сонаследников к третьему наследнику, которым является не кто иной, как преподобный Тиркомель, эсквайр из Эдинбурга, и т. д.

Пока Жюэль говорил, проповедник даже не шелохнулся; глаза его ни разу не блеснули, ни один мускул лица не дрогнул. Мраморная или бронзовая статуя и та не была бы более неподвижной. И, когда молодой капитан, окончив рассказ, спросил Тиркомеля, имел ли он когда-нибудь какое-нибудь отношение к Камильк-паше, пастор ответил:

— Нет.

— А ваш отец?

— Может быть.

— Может быть — не ответ, — заметил Жюэль, стараясь успокоить своего дядю, который вертелся на одном месте, словно его ужалил тарантул.

— Это единственный допустимый для меня ответ, — сухо возразил Тиркомель.

— Настаивайте, господин Жюэль, настаивайте… — прошептал банкир.

— По мере возможности, господин Замбуко, — ответил Жюэль.

И, обращаясь к Тиркомелю, который всем своим видом показывал, что будет держаться с предельной замкнутостью, Жюэль спросил:

— Разрешите мне задать вам вопрос… единственный?

— Да, хотя я могу и не ответить на него.

— Известно ли вам, бывал ли когда-нибудь ваш отец в Египте?

— Нет.

— Но если не в Египте, то, по крайней мере, в Сирии или еще точнее — в Алеппо?

Не надо забывать, что в этом городе Камильк-паша провел несколько лет до своего возвращения в Каир.

После некоторого колебания преподобный Тиркомель признался, что его отец действительно жил в Алеппо и был связан с Камильк-пашой. Значит, не оставалось никаких сомнений, Камильк-паша был обязан благодарностью отцу Тиркомеля так же, как Томасу Антиферу и банкиру Замбуко.

— В таком случае, я спрошу вас еще, — продолжал Жюэль, — не получал ли ваш отец письма от Камильк-паши?

— Да.

— Письма, в котором говорилось о местоположении островка с зарытыми сокровищами?

— Да.

— А не была ли в том письме указана широта этого островка?

— Да.

— А не говорилось ли там, что в один прекрасный день некий Антифер и некий Замбуко придут по этому поводу к вашему отцу?

— Да.

Эти «да» Тиркомеля падали точно удары молота, все с большей и большей силой.

— Ну что ж, — сказал Жюэль, — капитан Антифер и банкир Замбуко перед вами, и, если вы захотите показать письмо паши, им останется только отправиться в путь, чтобы выполнить волю завещателя, по которой вы и они являетесь тремя наследниками.

По мере того как Жюэль задавал вопросы, Антифер сдерживал себя с величайшим трудом, багровея, когда кровь бросалась ему в голову, бледнея, когда она отливала к сердцу.

Тиркомель помолчал некоторое время, потом сказал, сжав губы:

— А когда вы отправитесь в то место, где находятся сокровища, что вы намерены делать?..

— Конечно, вырыть их! — закричал дядюшка Антифер.

— А когда вы их выроете?

— Разделить на три части!

— А как вы собираетесь поступить с вашими частями?

— Как нам заблагорассудится, ваше преподобие! — Еще одна неудачная выходка малуинца, давшая возможность Тиркомелю сесть на своего конька.

— Так. Прекрасно, господа! — воскликнул он, и в глазах его вспыхнуло пламя. — Вы намерены использовать эти богатства для удовлетворения ваших инстинктов, ваших аппетитов, ваших страстей, другими словами — умножать несправедливость на этом свете…

— Позвольте, — прервал его Замбуко.

— Нет, не позволю! Я требую от вас ответа на следующий вопрос: если эти сокровища попадут вам в руки, вы даете слово их уничтожить?

— Каждый может распорядиться своей частью наследства так, как ему будет удобнее, — уклончиво ответил банкир.

Пьер-Серван-Мало взорвался.

— Дело совсем не в этом! — закричал он. — Догадываетесь ли вы, ваше преподобие, какова стоимость этих сокровищ?

— Не все ли мне равно!

— Сто миллионов франков!.. Сто миллионов!.. И третья часть — тридцать три миллиона — принадлежит вам…

Тиркомель пожал плечами.

— Знаете ли вы, ваше преподобие, — продолжал дядюшка Антифер, — что завещание обязывает вас сообщить сведения, которыми вы располагаете?

— Неужели?

— Знаете ли вы, что вы не имеете права оставлять без движения сто миллионов, точно так же как не имеете права их украсть?

— Я с этим не согласен.

— Знаете ли вы, что, если вы будете настаивать на вашем отказе, — зарычал дядюшка Антифер, доведенный до последней степени ярости, — мы не остановимся перед тем, чтобы обратиться к правосудию… возбудить против вас дело… объявить вас преступником!..

— Преступником!.. — гневно, но не теряя самообладания, повторил Тиркомель. — Поистине ваша смелость, господа, равна вашей глупости! Неужели вы думаете, что я соглашусь разбросать эти сто миллионов по всей земле и дам возможность людям совершить на сто миллионов больше грехов? Вы полагаете, что я изменю своему учению и дам право верующим свободной шотландской церкви, людям строгой нравственности, непоколебимой честности, бросить мне в лицо эти сто миллионов?

Надо сказать, его преподобие был просто великолепен, просто велик в своем взрыве красноречия. Жюэль не мог не восхищаться этим неистовым фанатиком, между тем как Антифер, одержимый припадком бешенства, готов был его задушить.

— Да или нет? — закричал он, сжав кулак. — Да или нет? Вы покажете нам письмо паши?

— Нет!

Дядюшка Антифер дошел до исступления.

— Нет? — повторил он с пеной у рта.

— Нет!

— А! Мошенник!.. Я вырву у тебя это письмо!

Жюэль стал между ними, чтобы помешать дяде перейти от слов к действию, но тот резко оттолкнул его. Антифер хотел задушить проповедника, стоявшего перед ним так же холодно и бесстрастно, как раньше. Его разрывало желание обыскать эту комнату, этот шкаф, перерыть бумаги (надо сказать, что обыск был бы недолгим). Его остановили слова преподобного Тиркомеля, произнесенные очень просто, но тоном, не допускающим возражений:

— Это письмо бесполезно искать…

— Почему? — спросил банкир Замбуко.

— Потому что у меня его больше нет.

— Что же вы с ним сделали?

— Я его сжег.

— В огонь… Он его бросил в огонь! — завопил дядюшка Антифер. — Негодяй!.. Письмо, в котором была тайна ста миллионов… тайна, которую нельзя будет больше узнать!..

И эта была истинная правда. Чтобы уберечься от соблазна и ни при каких обстоятельствах не воспользоваться сокровищами, что противоречило бы его убеждениям, преподобный Тиркомель действительно сжег это письмо уже много лет назад.

— А теперь уходите, — сказал он, указывая посетителям на дверь.

Дядюшка был совершенно убит. Документ уничтожен… Никогда, никогда нельзя будет определить местоположение острова!.. Был потрясен до глубины души и банкир Замбуко. Он плакал, как ребенок, у которого отняли игрушку!..

Жюэль вытолкнул обоих сонаследников сперва на лестницу, затем на улицу, и все трое отправились в «Королевский отель».

После их ухода преподобный Тиркомель воздел руки к небу и возблагодарил бога за то, что он помог ему остановить лавину грехов, которую нагромоздили бы эти сто миллионов!

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ, в которой исчезает второстепенное действующее лицо, иначе говоря — «злодей» этой трагикомической истории

Дядюшка Антифер не смог вынести все эти тревоги, мытарства, потрясения, бесконечную смену разочарований и надежд. Даже у капитана большого каботажа физические и моральные силы имеют свой предел, который нельзя переступать. Как только Антифер добрался до гостиницы, он тут же слег. Его мучила лихорадка, нервная лихорадка с горячечным бредом, грозившая самыми тяжелыми последствиями. В его воспаленном мозгу проносились вереницы обманчивых видений: картины злополучного путешествия, прерванного у самой цели; несметные сокровища, погребенные в неизвестном месте; третий островок, затерянный в каких-то неведомых водах; письмо, брошенное в огонь ужасным проповедником; заветные цифры, которые пастор не выдаст даже под страхом пытки… Да! Были все основания опасаться, что потрясенный рассудок малуинца не выдержит этого последнего удара. Врач, спешно вызванный к больному, подтвердил, что пациент близок к помешательству.

Разумеется, дядюшке был обеспечен самый лучший уход. Жильдас Трегомен и Жюэль не покидали его ни на минуту, и если он выздоровел, то только благодаря их заботам.

Возвратившись в гостиницу, Жюэль посвятил в курс дела Бен-Омара, который, в свою очередь, рассказал Сауку о решительном отказе преподобного Тиркомеля сообщить широту третьего острова. Легко вообразить, как рассвирепел мнимый Назим! Но на этот раз он не сделал несчастного нотариуса козлом отпущения и внешне никак не проявил своей ярости. Саук замкнулся в себе, обдумывая, по-видимому, каким способом ему выведать тайну, ускользнувшую от Антифера, и использовать ее для себя одного. Надо полагать, что он решил направить все свои усилия для достижения этой цели. Во всяком случае, было замечено, что ни в этот, ни в следующие дни в гостинице он не показывался.

Трегомен, узнав от Жюэля, как вел себя проповедник, ограничился таким замечанием:

— Я думаю, что теперь на это дело надо поставить крест… А ты как считаешь, мой мальчик?

— И мне так кажется, господин Трегомен. Переубедить такого упрямца невозможно…

— Какой же все-таки чудак этот проповедник! Ему приносят миллионы, а он от них отказывается!

— Приносят миллионы! — сказал молодой капитан с сомнением в голосе.

— Ты не веришь в них, Жюэль?.. А не ошибаешься ли ты?..

— Как вы изменились, господин Трегомен!

— Еще бы! После того, как были найдены алмазы!.. Разумеется, я не утверждаю, что миллионы находятся именно на третьем острове, но, в конце концов, они могут там быть… К несчастью, мы никогда не узнаем местоположения третьего острова, потому что этот проповедник ни о чем не хочет слышать.

— И все-таки, господин Трегомен, даже те два алмаза из Маюмбы не разуверили меня в том, что паша задумал сыграть с нами злую шутку…

— Как бы то ни было, это может дорого обойтись твоему бедному дяде, Жюэль. Сейчас самое важное — поставить его поскорее на ноги. Только бы выдержала его голова! Будем выхаживать его, как сестры милосердия, и, когда он встанет с постели и у него хватит сил сесть в вагон, я думаю, он сам захочет вернуться во Францию… Опять зажить спокойной жизнью, как бывало…

— Ах, господин Трегомен, почему он уже не на улице От-Салль!

— А ты — возле нашей маленькой Эногат, мой мальчик!.. Кстати, ты собираешься ей написать?..

— Я сегодня же ей напишу и на этот раз думаю известить ее о нашем окончательном возвращении!

Прошло несколько дней. Состояние больного не ухудшилось. Лихорадка, вначале очень сильная, стала уменьшаться. Но доктор по-прежнему опасался за рассудок бедного дядюшки. Положительно, он был не в своем уме. Правда, он узнавал своего друга Трегомена, своего племянника Жюэля, своего будущего шурина… Шурина?.. Между нами, если некая представительница прекрасного пола и рисковала остаться навсегда в девушках, то это была, конечно, пятидесятилетняя мадемуазель Талисма Замбуко, нетерпеливо ожидавшая обещанного супруга в своей девичьей комнате на Мальте! Увы, сокровищ нет и мужа нет, так как одно являлось дополнением к другому!

Ни Трегомен, ни Жюэль не выходили из гостиницы. Больной все время звал их к себе, требовал, чтобы они день и ночь сидели в его комнате, выслушивая бесконечные жалобы, обвинения и угрозы по адресу этого гнусного проповедника. Дядюшка хотел подать на Тиркомеля в суд, пожаловаться на него мировому судье или шерифу, довести дело до верховного уголовного суда, даже до министерства юстиции! Судьи быстро заставят его говорить… Тут уж не позволят молчать, когда достаточно одного слова, чтобы бросить в обращение сто миллионов франков… Должны же существовать наказания за такие преступления, и даже самые суровые и самые страшные, и если виселица не предназначена для подобных преступников, то кто же тогда заслуживает виселицы?! И так далее.

Антифер не умолкал с утра до вечера. Жильдас Трегомен и Жюэль по очереди дежурили у его ложа, если какой-нибудь особенно бурный припадок не требовал присутствия обоих. В такие моменты больной порывался встать с кровати, выскочить из комнаты, бежать к преподобному Тиркомелю, прострелить ему голову, и только сильная рука Трегомена приковывала его к месту.

А потому, как ни хотелось Трегомену осмотреть этот прекрасный, построенный из камня и мрамора Эдинбург, он вынужден был от этого отказаться. Позднее, когда его друг будет на пути к выздоровлению и немножко успокоится, он наверстает упущенное. Он осмотрит прежде всего дворец Холируд, древнюю резиденцию правителей Шотландии, королевские апартаменты, опочивальню Марии Стюарт[214], сохранившуюся в том виде, в каком она была при жизни несчастной королевы… Он поднимется по Кенонгет до Кэстля, так гордо возвышающегося на базальтовой скале: там еще сохранилась маленькая комната, в которой появился на свет ребенок — будущий Иаков VI Шотландский и Иаков I Английский[215]. Трегомен поднялся бы и на «Трон Артура», похожий на спящего льва, если смотреть на него с западной стороны; оттуда, с высоты двухсот сорока семи метров над уровнем моря, можно охватить глазом весь город, холмистый, как древняя часть города цезарей[216], до Лита[217], который является подлинным портом Эдинбурга в заливе Ферт-оф-Форт, до берега графства Файф, до вершин Бен-Ломонд, Бен-Леди, Ламмермур-Хилс, до безграничного морского простора…

Сколько красот природы, сколько чудес, созданных руками человека! Трегомен, все еще грустя о сокровищах, потерянных из-за упрямства проповедника, сгорал, однако, от желания насладиться всем этим великолепием, но чувство долга заставляло его сидеть у изголовья деспотического друга.

Поэтому добряку ничего не оставалось, как смотреть из открытого окна гостиницы на знаменитый памятник Вальтеру Скотту, готические пилястры[218] которого вздымаются ввысь почти на двести футов в ожидании, пока все ниши не будут заполнены фигурами пятидесяти шести героев, созданных воображением великого шотландского романиста.

Затем Жильдас Трегомен переводил взгляд на длинную перспективу улицы Принца, тянущуюся к Колтон-Хиллу, и за несколько минут до полудня начинал следить за большим золотым шаром на мачте обсерватории, падение которого в точности совпадало с моментом прохождения солнца через меридиан столицы.

Между тем в квартале Кенонгет, а затем и по всему городу стали носиться слухи, которые способствовали увеличению и без того уже немалой популярности преподобного Тиркомеля. Рассказывали, что знаменитый проповедник, как подобает человеку, у которого слово не расходится с делом, отказался от совершенно невероятного, почти баснословного наследства. Говорили о нескольких миллионах, даже о нескольких сотнях миллионов, которые он хотел скрыть от человеческой жадности. Может быть, пастор и сам содействовал распространению выгодных для него слухов, так как ему не было никакого смысла делать из этого тайну. Газеты подхватили слухи, печатали и перепечатывали сведения о сокровищах Камильк-паши, зарытых под скалами какого-то таинственного островка. Что же касается его местоположения, то, если верить газетам — а проповедник и не думал давать опровержения, — оно якобы было известно преподобному Тиркомелю, и только он один мог бы дать на этот вопрос точные указания, хотя в действительности нельзя было обойтись без участия двух других сонаследников. Впрочем, подробностей этого дела никто не знал, и имя Антифера ни разу не было упомянуто. Само собой разумеется, что одни газеты одобряли доблестное поведение лучшего из пастырей свободной шотландской церкви, а другие порицали его, так как эти миллионы, вместо того чтобы без всякой пользы лежать в какой-то яме, могли бы облегчить положение многих несчастных бедняков Эдинбурга, если бы были им розданы. Но преподобный Тиркомель не придавал никакого значения ни порицаниям, ни похвалам — и то и другое ему было одинаково безразлично.

Легко вообразить, какой успех имела его проповедь, произнесенная в церкви Престола Господня на следующий день после этих сенсационных разоблачений. Вечером 30 июня верующие буквально осаждали церковь. Толпы людей, не поместившихся внутри храма, запрудили близлежащие улицы и перекрестки. Появление на кафедре проповедника было встречено громом аплодисментов. Можно было подумать, что находишься в театре, когда публика устраивает овацию любимому актеру, выходящему на вызовы под восторженные крики «ура». Сто миллионов, двести миллионов, триста миллионов — нет, целый миллиард! — вот что предлагали этому феноменальному Тиркомелю, и вот чем он пренебрег! И он начал свою обычную проповедь фразой, произведшей на всех поистине потрясающее впечатление:

— Есть человек, который одним своим словом может исторгнуть из недр сотни миллионов, но этого слова он не произнесет!

На этот раз дядюшки Антифера и его спутников, конечно, не было среди присутствующих. Но за одной из колонн притвора притаился странный слушатель-чужеземец, не известный никому из прихожан, лет тридцати — тридцати пяти, смуглый, чернобородый, с грубыми чертами лица и отталкивающей физиономией. Был ли ему знаком язык, на котором говорил преподобный Тиркомель? Мы не знаем этого. Но как бы то ни было, он стоял в полумраке, не сводя с проповедника пылающих глаз!

Так, не меняя положения, незнакомец дождался конца проповеди, а когда заключительные слова вызвали новый взрыв аплодисментов, он стал пробираться сквозь толпу поближе к проповеднику. Может быть, он хотел идти следом за ним на улицу Кенонгет? По-видимому, да, так как он очень энергично расталкивал локтями толпу на ступеньках паперти.

В этот вечер преподобный Тиркомель возвращался домой не один. Тысячи людей составили триумфальное шествие. Странный чужеземец держался позади, не присоединяя своего голоса к крикам восторженной толпы. Дойдя до дома, популярный оратор поднялся на верхнюю ступеньку крыльца и обратился к своим почитателям с несколькими словами, вызвавшими новые взрывы «ура» и «гип», «гип». Потом он вошел в темные сени, не заметив, что за ним последовал посторонний человек.

Толпа медленно расходилась, наполняя улицу шумом и возгласами.

Преподобный Тиркомель поднимался по узкой лестнице, ведущей на третий этаж. Незнакомец неслышно шел за ним следом, так тихо, что даже кошка не смогла бы легче касаться ступенек.

Проповедник вошел в свою комнату и запер дверь. Неизвестный остановился на площадке, притаившись в темном углу, и стал ждать… Что же произошло?..

На следующий день жильцы дома были поражены тем, что проповедник, который всегда выходил в один и тот же час рано утром, не появился. Не видели его и днем. Несколько человек, пришедших навестить его, тщетно стучались в дверь.

Отсутствие пастора показалось настолько подозрительным, что после полудня один из соседей счел нужным заявить об этом в полицейский участок. Констебль и его помощники явились в дом проповедника, поднялись по лестнице, постучали в дверь и, не получив ответа, проникли в комнату, высадив дверь плечом, — особым приемом, известным только полисменам.

Какое зрелище! Очевидно, кто-то взломал запор… проник в комнату… перерыл ее сверху донизу… Шкаф был открыт, одежда валялась на полу… Стол опрокинут… Лампа брошена в угол… Книги и бумаги раскиданы по полу… А возле сломанной, переворошенной кровати лежал преподобный Тиркомель, крепко-накрепко связанный, с кляпом во рту…

Поспешили оказать ему первую помощь. Он был без сознания и едва дышал… Когда произошло нападение?.. Сколько времени он провел в таком состоянии?.. Только он один сможет это сказать, если удастся вернуть ему сознание…

Пастора принялись энергично приводить в чувство, не раздевая, потому что он и так лежал почти голый: рубашка на нем была разорвана, плечи и грудь обнажены.

И когда один из полисменов стал по всем правилам растирать его, у констебля вырвался крик изумления. На левом плече преподобного Тиркомеля он увидел буквы и цифры!

В самом деле, на белой коже проповедника отчетливо проступала коричневая татуировка, — это была какая-то запись… И вот как она выглядела:

Легко догадаться, что это и была искомая широта!.. Очевидно, отец пастора выжег клеймо на плече своего маленького сына (подобно тому как записал бы в памятную книжку), чтобы лучше сохранить драгоценные сведения. Может затеряться записная книжка, но не плечо! Вот почему Тиркомель, хотя он и действительно сжег письмо Камильк-паши, адресованное его отцу, тем не менее остался хранителем столь необычной записи, которую он, впрочем, даже не полюбопытствовал прочесть с помощью зеркала.

Но злоумышленник, проникший в комнату во время сна проповедника, несомненно ее прочитал!.. Он захватил врасплох несчастного пастора, обшарил шкаф, рылся в бумагах… Напрасно Тиркомель сопротивлялся… Негодяй связал его, заткнул ему рот и скрылся…

Таковы были подробности, сообщенные самим Тиркомелем после того, как спешно вызванный врач привел его в чувство. По мнению пастора, это нападение было совершено с единственной целью — вырвать у него тайну, которую он отказался открыть, — тайну острова, где зарыты миллионы.

Преступника он, конечно, хорошо разглядел, так как вынужден был бороться с ним. Он сумел даже точно сообщить все его приметы. Не преминул он рассказать и о визите, который нанесли ему два француза и один мальтиец, прибывшие в Эдинбург, чтобы расспросить его по поводу завещания Камильк-паши.

Это послужило для констебля указанием, и он немедленно начал следствие; через два часа полиция уже знала, что иностранцы, о которых шла речь, остановились несколько дней назад в «Королевском отеле».

И, право, было большим счастьем для Антифера, банкира Замбуко, Жильдаса Трегомена, Жюэля и Бен-Омара, что им удалось неопровержимо доказать свое алиби[219]. Больной малуинец не покидал своей постели, молодой капитан и Трегомен не выходили из его комнаты: банкир Замбуко и нотариус ни на минуту не выходили из гостиницы. К тому же ни один из них не подходил под описание, данное проповедником.

Итак, наши кладоискатели не были арестованы, а известно, что тюрьмы Соединенного Королевства неохотно выпускают своих гостей, которым предоставляют даровой кров и пищу!

Но был ведь еще Саук…

Да, не кто иной, как Саук, совершил преступление… Это он задумал налет, чтобы вырвать тайну у преподобного Тиркомеля… И теперь благодаря цифрам, которые он мог прочесть на плече проповедника, он стал хозяином положения. Ведь ему известна была и долгота, указанная в документе, найденном на островке в бухте Маюмба, следовательно, ему оставалось только заглянуть в географический атлас, чтобы установить местоположение третьего островка.

Несчастный Антифер! Тебе не хватало только этого последнего удара!

Действительно, по описанию примет преступника, помещенному в газетах, дядюшке Антиферу, Замбуко, Жильдасу Трегомену и Жюэлю сразу же стало ясно, что преподобный Тиркомель имел дело с Назимом, клерком Бен-Омара. И как только они узнали о его исчезновении из гостиницы, они должны были заключить, что, во-первых, он прочитал цифры на плече Тиркомеля и, во-вторых, отправился на новый остров, чтобы завладеть несметными сокровищами.

Меньше всех был удивлен Жюэль, давно уже подозревавший Назима, а также Жильдас Трегомен, с которым молодой капитан делился своими подозрениями. Что касается Антифера и Замбуко, впавших в неописуемую ярость, то, к счастью для обоих, они смогли сорвать ее на злополучном нотариусе.

Само собой разумеется, что Бен-Омар больше чем кто-либо был уверен в виновности Саука. Да и мог ли он сомневаться, зная его черные замыслы, зная, что этот человек ни перед чем не остановится, даже перед преступлением?

Какой скандал пришлось выдержать нотариусу! А на его долю и без того уже выпало немало неприятных сцен… По приказанию Антифера Жюэль привел Бен-Омара в комнату больного. Больного?! Разве он может сейчас болеть?.. Разве можно быть больным при таких обстоятельствах? К тому же, если Антифер страдал желчной лихорадкой (таков был диагноз врача), то теперь ему представлялся прекрасный случай излить накопившуюся желчь и избавиться от недуга.

Мы не в состоянии дать читателю сколько-нибудь полное представление о том, какой прием был оказан бедному Бен-Омару! Прежде всего ему сообщили, что покушение на проповедника и кража… — да, да, презренный Омар!.. — и кража была делом рук Назима… Вот каких клерков выбирает нотариус для своей конторы! Вот какого человека он взял себе в помощники, чтобы тот присутствовал вместе с ним при передаче сокровищ законным наследникам!.. Вот какого негодяя, проходимца, мошенника, каналью он посмел навязать Антиферу и его спутникам!.. А теперь этот мерзкий разбойник… да! разбойник!.. сбежал… Зная местоположение третьего островка, он завладеет миллионами Камильк-паши… и попробуйте теперь его поймать… Погоняйтесь-ка за этим египетским бандитом, которому ничего не стоит вышвырнуть бешеные деньги, чтобы обеспечить себе безопасность и безнаказанность!..

— Ах! Саук!.. Саук!.. — вырвалось у ошеломленного нотариуса.

Подозрения Жюэля подтвердились… Назим не был Назимом… Это был Саук, сын Мурада, которого Камильк-паша лишил наследства в пользу сонаследников…

— Как, это был Саук? — вскричал Жюэль.

Нотариус стал было отнекиваться, уверять, что это имя вырвалось у него случайно… Но его пришибленный вид и выражение ужаса в глазах ясно показывали, что Жюэль не ошибся.

— Саук! — повторил Антифер и одним прыжком соскочил с кровати.

Он с такой яростью изрыгнул это презренное имя, что его кремневая трубка пулей вылетела изо рта и попала нотариусу в грудь.

И если не этот метательный снаряд поверг наземь Бен-Омара, то уж наверняка здоровый пинок пониже поясницы, такой пинок, какого никогда еще, должно быть, не получал ни один нотариус ни в Египте, ни в какой другой стране! И Бен-Омар, распластавшись на полу, лежал ничком, не смея поднять голову!

Итак, это был не Назим, а Саук, тот самый Саук, который поклялся во что бы то ни стало завладеть сокровищами и преступного вмешательства которого должен был бояться дядюшка Антифер!..

После того как был излит весь поток всевозможных морских ругательств, имеющихся в репертуаре капитана большого каботажа, Антифер почувствовал истинное облегчение, и, когда затем Бен-Омар, опустив плечи и поджав живот, потихоньку ретировался, чтобы запереться в своей комнате, Антифер чувствовал себя уже значительно лучше. Поспешим добавить, что окончательно поставила его на ноги новость, принесенная несколько дней спустя одной эдинбургской газетой.

Известно, на что способны репортеры и интервьюеры! Скажем прямо — на все! В ту эпоху они начали вмешиваться в общественные и частные дела с таким рвением, с такой проницательностью и с такой дерзостью, что сделались как бы агентами новой исполнительной власти.

И вот один из репортеров, проявив необычайную ловкость, не только получил сведения о татуировке, которой отец Тиркомеля украсил много лет назад левое плечо будущего проповедника, но и воспроизвел ее точное факсимиле[220] в ежедневном листке, причем тираж этого листка поднялся в тот день с десяти до ста тысяч.

Вслед за тем вся Шотландия, потом Великобритания, потом Соединенное Королевство, потом Европа и, наконец, весь мир узнали знаменитую широту третьего острова: семьдесят семь градусов девятнадцать минут к северу от экватора.

В сущности, эти цифры не могли удовлетворить любопытства, так как их было недостаточно для решения так называемой «проблемы сокровищ» (это выражение успело войти в обиход). Из двух необходимых элементов недоставало… только одного — долготы…

Но Антиферу-то ведь долгота была известна! (Впрочем, она была известна еще и Сауку.) И когда Жюэль принес дяде газету и тот увидел факсимиле, он сбросил одеяло, вскочил с постели и… выздоровел… выздоровел, как не выздоравливал ни один больной, прошедший курс лечения у лучших медиков Эдинбургского университета.

Банкир Замбуко, Жильдас Трегомен и молодой капитан тщетно силились удержать дядюшку Антифера. Говорят, что религиозный пыл иногда способствует исцелению… Ну что ж, почему бы и вере в золотого тельца не сотворить подобное чудо?..

— Жюэль! Ты купил атлас?

— Да, дядя.

— Если не ошибаюсь, третий остров, как сказано в последнем документе, находится на пятнадцати градусах одиннадцати минутах восточной долготы?

— Да, дядя.

— А татуировка на плече проповедника — семьдесят семь градусов девятнадцать минут северной широты?

— Да, дядя.

— Ну, так… ищи третий островок!

Жюэль взял атлас, развернул карту северных морей, определил циркулем точку пересечения обоих координат и ответил:

— Шпицберген, южная оконечность большого острова.

Шпицберген?.. Значит, Камильк-паша зарыл свои алмазы, драгоценные камни и золото на островке в этих северных водах! Но последний ли это островок?..

— В путь! — закричал дядюшка Антифер. — И сегодня же, если мы сможем найти пароход, готовый к отплытию!

— Дядя! — воскликнул Жюэль.

— Нельзя давать этому негодяю Сауку выигрыш во времени!

— Ты прав, старина, — сказал Трегомен.

— В путь! — повелительно повторил Пьер-Серван-Мало. И затем прибавил: — Надо предупредить этого идиота нотариуса, раз Камильк-паша требует его присутствия при откапывании сокровищ.

Оставалось только подчиниться неукротимой воле дядюшки Антифера, которого поддерживал к тому же банкир Замбуко.

— Нам еще повезло, — сказал молодой капитан, — что этот шутник паша не послал нас к антиподам![221]

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ, в которой дядюшка Антифер находит еще один документ с монограммой Камильк-паши

Дядюшке Антиферу и его четырем спутникам, считая и Бен-Омара, ничего не оставалось, как отправиться в Берген, один из главных портов западной Норвегии.

Решение было мгновенно принято и тут же приведено в исполнение. Поскольку Назим, он же Саук, опередил их на четыре или пять дней, нельзя было терять ни одного часа. Не успел еще упасть полуденный шар Эдинбургской обсерватории, как трамвай[222] доставил наших пятерых путешественников в Лит, где они надеялись найти пароход, отбывающий в Берген — первый этап маршрута, который должен был привести их на Шпицберген.

Расстояние от Эдинбурга до этого норвежского порта не превышает четырехсот миль. Отсюда можно легко и быстро добраться до самого северного порта Норвегии — Гаммерфеста. В теплое время года пароход, обслуживающий эту линию, возит туристов до мыса Нордкап[223].

От Бергена до Гаммерфеста считается не более восьмисот миль и около шестисот — из Гаммерфеста до южной оконечности Шпицбергена, точки, которую удалось определить благодаря татуировке на плече преподобного Тиркомеля. На этом последнем этапе придется нанять судно, способное выдержать любую погоду. Правда, пока еще стояло лето, а летом над водами Северного Ледовитого океана не проносятся опустошительные бури.

Надо было подумать и о деньгах. Это третье путешествие обойдется, конечно, очень дорого, так как последний отрезок пути — от Гаммерфеста до Шпицбергена — можно будет преодолеть только на специально зафрахтованном судне. Кошелек Жильдаса Трегомена уже заметно истощился со времени отъезда из Сен-Мало. К счастью, подпись банкира Замбуко стоила золота. Есть же на свете такие баловни судьбы, которые могут запускать свои руки во все без исключения кассы Европы! Замбуко принадлежал к их числу. Он предоставил свой кредит в распоряжение сонаследника. Они потом сочтутся, эти два шурина, когда найдут свои сокровища. А пока что разве не достаточно такой гарантии, как алмаз дядюшки Антифера, который поможет ему, на худой конец, расплатиться за все взятое вперед?

Поэтому до отъезда из Эдинбурга банкир заглянул на несколько минут в Шотландский банк, где встретил наилучший прием. Снабженные дополнительным балластом, наши путешественники могли теперь отправиться хоть на край света, а кто знает, как еще повернутся события, куда их еще закинет судьба!

В Лите, расположенном на берегу залива Ферт-оф-Форт, всегда стоит много кораблей. Не найдется ли среди них одного, готового отплыть к норвежским берегам?

Такой нашелся. На этот раз судьба, казалось, была благосклонна к Пьеру-Сервану-Мало.

Правда, упомянутое судно отправлялось не в этот же день, а через день. Это был простой торговый пароход «Викен». За хорошую цену капитан согласился доставить пассажиров в Берген. Предстояло ждать тридцать шесть часов. Дядюшка Антифер тем временем грыз свои «удила», пока не раздробил их между зубами. Он даже не позволил Жильдасу Трегомену и Жюэлю побродить по Эдинбургу. Это очень огорчило нашего Трегомена, хотя у него тоже появился вкус к миллионам паши.

Наконец утром 7 июля «Викен» покинул рейд, захватив Антифера и его спутников, из которых один свалился при первом же повороте руля — конечно, все догадываются, кто именно…

После двухдневного довольно легкого перехода на горизонте показались крутые норвежские берега, и уже в три часа пополудни пароход отдал якорь в порту Бергена.

Само собой разумеется, что перед отъездом из Эдинбурга Жюэль позаботился приобрести секстант, хронометр и «Таблицы исчисления времени» взамен книги и инструментов, потерянных во время кораблекрушения «Порталегри» в бухте Маюмба.

Конечно, если бы в Лите удалось зафрахтовать судно на Шпицберген, это дало бы значительный выигрыш во времени, но такого случая не представилось.

Впрочем, терпение дядюшки Антифера, перед глазами которого неотступно стояла тень Саука, не подверглось слишком тяжелому испытанию. Пакетбот, совершавший рейсы на Нордкап, должен был отойти не позже чем через день. Конечно, дядюшке Антиферу, так же как и банкиру Замбуко, эти новые тридцать шесть часов ожидания показались ужасно долгими! Ни тот, ни другой не захотели покинуть своего номера в гостинице «Скандинавия». К тому же лил дождь, а дождь здесь бывает, кажется, ежедневно. Берген лежит на дне широкой котловины, окруженной горами, — не мудрено, что над ним всегда собираются тучи.

Однако дождь не помешал Трегомену и Жюэлю использовать свободное время для прогулок по городу. Дядюшка Антифер, окончательно излечившийся от своей лихорадки, не удерживал их возле себя. Да и к чему? Проклинать негодяя Саука, перебежавшего им дорогу, сонаследники могли и вдвоем.

Согласитесь, что, если вам не удалось познакомиться с великолепием Эдинбурга, вы никак не компенсируете себя прогулкой по улицам Бергена, хоть он был одним из значительных городов Ганзейского союза[224]. Этот город представляет не больший интерес, чем любой, пусть даже и очень большой, рыбный рынок. Правда, Жильдасу Трегомену никогда еще не приходилось видеть столько бочек сельди, такой массы трески, выловленной у Лофотенских островов, такой груды лососины, которую потребляют в Норвегии в огромном количестве. При этом какой характерный запах не только вблизи набережной, у стен которой стоят на причале сотни рыбачьих шлюпок, не только рядом с высокими домами на близлежащих улицах, где под белыми навесами происходит внушающая отвращение обработка рыбы, но и в богатых антикварных лавках, ведущих торговлю старинными коврами, шкурами белых и черных медведей, даже внутри музея, даже в виллах, разбросанных вдоль обоих рукавов фиорда, отделенного узкой косой от большого пресного озера с живописными деревенскими домиками на берегу!

Одним словом, Жильдас Трегомен и Жюэль успели вдоволь набегаться по городу и его окрестностям, когда наконец 11 июля «Викен» взял на борт туристов, желавших полюбоваться полночным солнцем на горизонте Нордкапа.

Вот прекрасное явление природы, к которому с полным равнодушием отнеслись дядюшка Антифер и банкир Замбуко, не говоря уж о Бен-Омаре. Несчастный нотариус распластался на своей койке наподобие выпотрошенной трески.

Какой восхитительный переход совершили наши путешественники вдоль норвежских берегов, изрезанных глубокими фиордами, покрытых сверкающими ледниками, которые сползают иногда до самого моря, мимо величественных гор, чьи вершины теряются в дымке северных туманов!

Больше всего злили дядюшку Антифера частые остановки пакетбота в местах, рекомендованных путеводителем для удовлетворения любопытства туристов. Мысль, что Саук опередил его на несколько дней, приводила Антифера в страшное раздражение, невыносимое для всех окружающих. Замечания Жильдаса Трегомена и Жюэля он оставлял без всякого внимания; усмирила его только угроза капитана высадить его в первом порту, если он не прекратит своих резких попреков из-за каждой стоянки и не перестанет нарушать покой пассажиров.

А потому он вынужден был принять как неизбежное и остановку в Тронхейме, старинном городе Святого Олафа[225], менее значительном, чем Берген, но, может быть, более интересном.

Никого не удивило, что оба сонаследника отказались сойти на берег. Но Жильдас Трегомен и Жюэль не пропустили возможности познакомиться с новым городом.

Если вид Тронхейма, в общем, приятен глазу туристов, — то ноги их сильно страдают от острых, как бутылочное стекло, камней, которыми вымощены улицы города.

— Сапожники должны быстро богатеть в этой стране, — резонно заметил Трегомен, тщетно стараясь уберечь свои подметки от грозной опасности.

Оба друга почувствовали себя на ровном месте только под сводами кафедрального собора, в котором шведские короли после коронования в Стокгольме принимают норвежскую корону[226]. Жюэль заметил, что хотя этот памятник романо-готической архитектуры и нуждается в серьезном ремонте, но это нисколько не умаляет его исторической ценности.

Добросовестно осмотрев собор, затем обширное кладбище вокруг его стен, Трегомен и Жюэль прошлись по берегам широкого Нида, воды которого то прибывают, то убывают, в зависимости от прилива и отлива, и, орошая город, проходят между длинными деревянными эстакадами, заменяющими набережные. Вдоволь надышавшись едкими солеными испарениями рыбного рынка, впрочем не уступающего бергенскому, побродив по зеленым рядам (овощи доставляются сюда преимущественно из Англии), наконец, добравшись до предместья на другом берегу Нида, где возвышается старинная крепость, они вернулись на пароход в полном изнеможении. В тот же вечер было сдано на почту письмо в Сен-Мало, адресованное Эногат, с милой припиской Трегомена, сделанной крупным, размашистым почерком его огромной ручищи.

На следующий день, на рассвете, «Викен», захватив несколько новых пассажиров, снялся с якоря и направил свой путь к высоким широтам. Бесконечные стоянки и заходы в промежуточные порты доводили дядюшку Антифера до исступления. При пересечении Полярного круга он, вопреки морскому обычаю, отказался перепрыгнуть через веревку, протянутую на палубе (символическое изображение Полярного круга!), между тем как Жильдас Трегомен с готовностью принес себя в жертву этому традиционному обряду. Поднимаясь к северу, пароход отклонился от знаменитого Мальстрима[227], ревущие воды которого кипели в гигантском водовороте. Наконец на западе показались Лофотенские острова — архипелаг, часто посещаемый норвежскими рыбаками, и 17 июля «Викен» бросил якорь в порту Тромсе.

Сказать, что во время этого перехода дождь шел из двадцати четырех часов — шестнадцать, будет справедливо только в количественном отношении. Слова «идет дождь» недостаточно выразительны, чтобы дать представление о таком потопе. Тем не менее нашим пассажирам нравилась дождливая погода. Ведь она доказывала, что температура держалась довольно высокая. А люди, стремящиеся к семьдесят седьмой параллели, больше всего должны бояться арктических холодов, которые могут сильно затруднить и даже сделать невозможным приближение к Шпицбергену. В это время года, то есть в июле, уже поздно начинать плавание в высокие широты. От внезапной перемены ветра море может быстро замерзнуть. И, если только дядюшка Антифер задержится в Гаммерфесте до того момента, когда двинутся к югу первые ледяные глыбы, вряд ли будет благоразумно идти им навстречу на рыбачьем судне.

Это и заставляло тревожиться молодого капитана.

— А если море сразу замерзнет? — спросил его однажды Жильдас Трегомен.

— Если море замерзнет, дядюшка Антифер перезимует на Нордкапе в ожидании весны!

— Но, мой мальчик, нельзя же бросить миллионы! — возразил Трегомен.

Да, и он не устоял, этот бывший лодочник с берегов Ранса! Что поделаешь! Алмазы, найденные в бухте Маюмба, не выходили у него из головы!

И все же не очень приятна перспектива — испытав на себе палящий зной Лоанго, коченеть от стужи в ледниках северной Норвегии. Чтоб черти взяли этого окаянного пашу!.. Зачем ему вздумалось прятать свои сокровища в таких невозможных местах?

В Тромсе «Викен» остановился лишь на несколько часов; здесь пассажиры впервые увидели лапландцев[228]. Утром 21 июля пароход вошел в узкий фиорд Гаммерфеста.

И тут наконец высадились наши пассажиры — дядюшка Антифер и банкир Замбуко, Жильдас Трегомен и Жюэль, а также Бен-Омар, больше всего напоминавший теперь сушеную рыбу. На следующий день «Викен» повезет туристов к Нордкапу, крайнему мысу северной Норвегии. Но Пьер-Серван-Мало меньше всего интересовался Нордкапом. Разве может этот обыкновенный валун, каким бы его ни считали знаменитым, соперничать с островом номер три, лежащим в шпицбергенских водах!

В Гаммерфесте оказалась гостиница «Норд-Полен Отель», где и остановился малуинец со своей свитой.

И вот они в городе, который находится на границе обитаемых стран. Около двух тысяч жителей ютятся в деревянных домиках: десятка три католиков, остальные — протестанты. Норвежцы — красивый народ, особенно моряки и рыбаки, но, к несчастью, они склонны к пьянству. Что же до лапландцев, коренного населения здешних мест, то они небольшого роста, очень трудолюбивы и предприимчивы.

Устроившись в гостинице и решив не терять ни одного часа, дядюшка Антифер и его спутники отправились в порт на поиски судна, которое доставило бы их на Шпицберген.

Гавань, с вливающимися в нее чистыми водами прекрасной реки, перегороженная эстакадами, на которых возвышаются дома и магазины, вся пропахла запахом соседних сушилен.

Гаммерфест — по преимуществу город рыбы и всех добываемых рыбной ловлей продуктов. Рыбу едят собаки, рыбу ест рогатый скот, рыбу едят бараны и козы, и сотни судов, работающих в этих удивительных краях, вывозят гораздо больше того, что в действительности съедается.

В общем, очень своеобразный город этот Гаммерфест, с его вечными дождями, долгими светлыми летними днями, долгими темными зимними ночами, — город, где часто можно любоваться неповторимым по своему великолепию северным сиянием.

При входе в гавань дядюшка Антифер и его спутники остановились у подножия гранитной колонны с бронзовой капителью[229], увенчанной гербом Норвегии и изображением глобуса. Эта колонна воздвигнута в царствование Оскара I[230] в память о проделанных работах по измерению дуги меридиана между устьем Дуная и Гаммерфестом. Отсюда наши путешественники направились к эстакадам, где ошвартовываются суда всевозможной оснастки и водоизмещения, занимающиеся как большой, так и мелкой рыбной ловлей в водах полярных морей.

Но, спросит читатель, на каком языке хотели объясняться наши французы? Разве кто-нибудь из них знал норвежский? Нет, но Жюэль знал английский, а так как этот язык понятен всем морякам, то была надежда пустить его в ход и в скандинавских странах.

И действительно, день еще не кончился, как они зафрахтовали, — разумеется, за очень дорогую цену, но кто на это обращал внимание! — рыбачье судно «Кроон» в сто тонн водоизмещением, под начальством капитана Олафа, с экипажем из одиннадцати человек. Судно это должно было переправить пассажиров на Шпицберген, подождать их там, пока они будут производить свои розыски, взять их потом на борт вместе с грузом и вернуться обратно в Гаммерфест.

Дядюшка Антифер не мог нарадоваться такому счастливому стечению обстоятельств. Ему казалось, что теперь у него все козыри в руках. Жюэль между тем навел справки, не видели ли за последние дни в Гаммерфесте какого-нибудь иностранца и не отправлялся ли кто-нибудь на Шпицберген. На оба вопроса ответили отрицательно. Итак, было маловероятно, чтобы Саук — ах, этот негодяй Омар — сумел опередить сонаследников Камильк-паши, если только он не отправился на Шпицберген другим путем… Но вряд ли это могло случиться — ведь недаром Антифер выбрал самый прямой и краткий путь!

Остаток дня прошел в прогулках. Дядюшка Антифер и банкир Замбуко были убеждены, что на этот раз они достигнут цели.

Когда, около одиннадцати вечера, легли спать, было еще светло как днем; а наступившие сумерки быстро сменились лучами утренней зари.

В восемь часов утра «Кроон», подгоняемый легким юго-восточным ветром, вышел под парусами из гавани и взял курс на север.

При хорошей погоде потребовалось бы не более пяти дней, чтобы преодолеть эти шестьсот миль. Нечего было опасаться ни столкновения с несущимися на юг льдинами, ни возможности образования вокруг Шпицбергена ледяных полей. Температура держалась умеренная, и при господствующих ветрах было почти невероятным внезапное замерзание моря. Небо, затянутое не снежными, а дождевыми облаками, тоже не предвещало ничего тревожного. Иногда в просветы между тучами прорывались яркие солнечные лучи, и Жюэль мог надеяться, что в нужную минуту появится лучезарный диск и с секстантом у глаза удастся взять высоту солнца и определить положение третьего островка.

Решительно начиналась полоса везения, и ничто не заставляло думать, что Камильк-паша, приведя своих наследников на крайнюю точку Европы, вздумает отослать их в четвертый раз на несколько тысяч миль от Шпицбергена.

«Кроон», надув паруса, быстро подвигался вперед; капитан Олаф уверял, что никогда ему не приходилось совершать такого легкого перехода. И вот около четырех часов утра 26 июля на северном горизонте совершенно свободного от льда моря показались какие-то возвышенности.

Это были первые подступы к Шпицбергену, хорошо известные Олафу, часто занимавшемуся рыболовством в здешних водах.

Еще каких-нибудь двадцать лет назад этот уголок земного шара почти не посещался туристами, а теперь мало-помалу он начал завоевывать их внимание. Несомненно, уже не за горами время, когда будут выдавать обратные пассажирские билеты на посещение этой части норвежских владений, как выдают сейчас билеты на мыс Нордкап, а в дальнейшем можно будет проехаться тем же порядком и на Северный полюс.

Известно, что Шпицберген представляет собой архипелаг, доходящий до восьмидесятой параллели. Он состоит из трех островов: Западного Шпицбергена, острова Эдж и Северо-Восточной Земли. Какой части света принадлежит этот архипелаг — Европе или Америке? Вопрос чисто научного характера, который мы не беремся решить. Можно только с уверенностью сказать, что китобойным промыслом и охотой на ластоногих большей частью занимаются в этих водах англичане, датчане и русские. Впрочем, наследникам Камильк-паши было безразлично, какая нация имеет больше прав претендовать на этот архипелаг; им важно было только, чтобы он отдал миллионы, которые они заслужили своим мужеством и упорством.

Шпицберген в переводе значит «Остроконечные горы». Само название говорит о том, что это горы крутые и труднодоступные. Хотя архипелаг был открыт в 1553 году англичанином Уиллоуби[231], но удержавшееся за ним название присвоили ему голландцы Баренц и Корнелиезон[232]. Кроме трех главных островов, в этот архипелаг входят и окружающие их многочисленные мелкие островки.

Найдя на карте точку пересечения 15° 11′ восточной долготы и 77° 19′ северной широты, Жюэль приказал капитану Олафу держать на южную оконечность Западного Шпицбергена.

«Кроон» быстро продвигался вперед. Ветер был попутный, что позволило судну нестись на всех парусах. Четыре или пять миль, отделявших его от земли, «Кроон» прошел меньше чем за час и стал на якорь в двух кабельтовых от крутого утеса на южной оконечности островка, примыкающего к Западному Шпицбергену.

Было четверть первого. Дядюшка Антифер, Замбуко, Бен-Омар, Жильдас Трегомен и Жюэль сели в шлюпку, спущенную с «Кроона», и направились к мысу.

При их появлении поднялись с оглушительными криками громадные стаи чаек, кайр и других полярных птиц.

Обратились в бегство целые стада тюленей, торопясь уступить место этим пришельцам и все же протестуя жалобными криками, похожими на плач младенца.

Ничего не скажешь, сокровища бережно охранялись!

Очутившись на выбранном Камильк-пашой островке, дядюшка Антифер за неимением пушки и флага сильным ударом ноги о землю возвестил о своем вступлении во владение этой набитой миллионами территорией.

Какая невероятная удача после стольких разочарований! Даже не пришлось блуждать среди несметного множества скалистых островков!

Кладоискатели сразу же высадились на той точке земного шара, где богатый египтянин зарыл свои богатства!

Само собой разумеется, островок был необитаем. Ни одного человеческого существа… Ни одного эскимоса, которые превосходно приспособились к жизни в этих полярных странах… Ни одного корабля в поле видимости… Ничего, кроме необъятных просторов арктического моря!

Дядюшка Антифер и банкир Замбуко не могли справиться с охватившим их волнением. Даже в потухших, как у разварного судака, глазах Бен-Омара зажегся огонек. Даже Жильдас Трегомен изменился в лице и выказывал признаки нетерпения. В конце концов, почему бы ему не порадоваться счастью своего друга?..

Радость наследников увеличивалась еще и оттого, что на острове не видно было никаких человеческих следов. Если бы здесь кто-нибудь недавно высаживался, земля, размягченная дождями, прекрасно сохранила бы эти следы. Итак, можно было не сомневаться: этому негодяю Сауку не удалось опередить законных наследников! Либо он был арестован в пути, либо его что-то задержало. Так или иначе, если он и появится здесь после дядюшки Антифера, его постигнет горькое разочарование.

Во втором документе указывалось, что поиски надо вести на южной оконечности острова. Поэтому наши путешественники направились к группе скал, которые дальше других вдавались в море. Эти четко выделявшиеся выступы не были покрыты ни мхом, ни снегом, что в значительной мере облегчало поиски.

Если уж фортуна взяла вас за руку, нужно только послушно следовать за ней… Именно этим можно объяснить, что она сразу же привела Пьера-Сервана-Мало к скале, похожей на памятный столб, которые оставляют на своем пути арктические мореплаватели.

— Здесь! Здесь! — кричал он, задыхаясь от волнения.

Все сбежались и стали смотреть.

На наружной стороне отвесной скалы видна была монограмма Камильк-паши, его двойное «К», так глубоко врезанное в камень, что даже вредоносный полярный климат не изгладил этих букв.

Все замерли в молчании, и все пятеро — нужно в этом сознаться — обнажили головы, словно стояли перед могилой героя.

Да и в самом деле, пусть это была простая яма, но ведь в ней покоились сто миллионов. Впрочем, не будем настаивать на этом — во имя чести человеческого рода!

Дело быстро пошло на лад. От сильных ударов заступа и кирки осколки так и сыпались по сторонам. При каждом ударе казалось, что железо вот-вот натолкнется на металлические обручи или разобьет деревянные днища бочонков…

Действительно, острие кирки, которой работал дядюшка Антифер, вскоре наткнулось на какое-то препятствие.

— Наконец-то! — заорал он, вытащив из ямы последний камень, закрывавший доступ к сокровищам.

Но за этим радостным возгласом последовал безумный вопль — его можно было услышать за километр.

Это главный герой нашего рассказа закричал так отчаянно, бросив на землю свою кирку.

В яме была только шкатулка, металлическая шкатулка с монограммой Камильк-паши, точно такая же, как и две другие, найденные в Оманском заливе и в бухте Маюмба!

— Опять! — простонал Трегомен, воздевая руки к небу.

Это слово как нельзя лучше определяло ситуацию. Да! Опять! Опять им придется ехать на поиски… теперь уже четвертого острова…

Дядюшка Антифер в припадке бешенства поднял кирку и с такой силой хватил ею по шкатулке, что она разбилась…

Оттуда выскользнул пергамент, пожелтевший, запятнанный, в очень дурном состоянии, — видимо, внутрь шкатулки проникали дождь и снег.

На этот раз в шкатулке не оказалось бриллианта для преподобного Тиркомеля, у которого, впрочем, не было расходов, не то что у его сонаследников! Но это и к лучшему: бриллиант — такому фанатику! Да он бы его обратил в пар!

Но вернемся к пергаменту. Жюэль, единственный, кто сохранил самообладание, поднял его и бережно развернул, боясь, чтобы ветхая бумага не разорвалась.

Дядюшка Антифер, грозя небу кулаком, Замбуко, понурив голову, Бен-Омар, согнувшись под бременем горя, Жильдас Трегомен, весь обратясь в зрение и слух, хранили глубокое молчание.

Текст уместился на одном листе пергамента, верхняя половина которого не была тронута сыростью. Несколько строк, написанных, как и в прежних документах, по-французски, сохранились довольно хорошо.

Жюэль прочел их, почти не запинаясь:

— «Три человека оказали мне большую услугу, и я хочу засвидетельствовать им мою признательность. Если я поместил три документа на трех разных островах, то сделал это с той целью, чтобы эти три человека за время совместного путешествия поближе познакомились друг с другом и соединились нерасторжимыми узами дружбы…»

(Да, да, ему это вполне удалось… он просто великолепен, этот паша!)

— «Впрочем, если им суждено испытать некоторые лишения и трудности, прежде чем они вступят во владение этим богатством, их испытания все же не могут сравниться с теми, которым подвергался я, стараясь сохранить для них сокровища!

Эти три человека: француз Антифер, мальтиец Замбуко, шотландец Тиркомель. В случае их смерти наследники их будут пользоваться теми же правами на мое наследство. Итак, открыв эту шкатулку и ознакомившись с содержанием этого последнего документа в присутствии нотариуса Бен-Омара, которого я назначаю своим душеприказчиком, сонаследники могут теперь отправиться на четвертый островок, где мною лично зарыты три бочонка с золотом, алмазами и драгоценными камнями».

Несмотря на огорчение, которое всем им принесла мысль о неизбежности нового путешествия, и дядюшка Антифер и его спутники вздохнули с облегчением. Ведь этот четвертый островок будет последним! Оставалось только узнать его географическое положение.

— «Чтобы найти этот островок, — продолжал Жюэль, — достаточно провести…»

К несчастью, нижняя часть пергамента была совершенно испорчена. Фразы были неразборчивы… Многих слов недоставало…

Молодой капитан тщетно старался их разобрать:

— «Островок… расположен… закон… геометрический…»

— Ну же… читай! — вскричал дядюшка Антифер.

Но Жюэль не мог продолжать чтение. На нижней половине пергамента сохранились лишь отдельные слова, которые он тщетно пытался связать. Что же касается цифр широты и долготы, то от них и вовсе не осталось следа…

И Жюэль повторял начало фразы:

— Расположен… закон… геометрический…

Наконец ему удалось разобрать последнее слово — «полюс»…

— Полюс?.. — воскликнул он. — Как!.. Он посылает нас на Северный полюс?..

— Хорошо еще, что не на Южный! — пробормотал обескураженный Трегомен.

Очевидно, это была мистификация! Они же предчувствовали, что этим дело кончится! Полюс! Не хватало еще только полюса! Да разве ступала на полюс человеческая нога?..

Дядюшка Антифер подскочил к своему племяннику, вырвал у него документ, попробовал, в свою очередь, прочесть его, но с трудом разобрал еще несколько полустертых слов.

Ничего… ничего, что дало бы возможность установить координаты четвертого островка… Не оставалось никакой надежды когда-нибудь его найти!

И, когда дядюшка Антифер убедился, что игра окончательно проиграна, он упал, словно сраженный молнией.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ, в которой рассказывается, как Эногат провела пальчиком на глобусе окружность и каковы были последствия этого невинного развлечения

12 августа в Сен-Мало, в доме на улице От-Салль, царило торжество. Около десяти часов утра из дому вышли жених и невеста в свадебных нарядах, в сопровождении многочисленных друзей и знакомых.

Сперва свадебный кортеж направился в мэрию, где его встретили очень радушно, потом в церковь. В мэрии к новобрачным обратился с очаровательной речью помощник мэра, в церкви они выслушали утонченнейшую проповедь на одну из тех изящных тем, которых преподобный Тиркомель предпочитал вовсе не касаться. Затем все проводили до дому жениха и невесту, дважды превращенных в мужа и жену благодаря двум церемониям — гражданской и церковной.

А чтобы у читателя не осталось сомнений — вы, конечно, помните, какие невероятные трудности предшествовали свадебной церемонии! — скажем прямо, что супругами стали Эногат и Жюэль.

Итак, Жюэль не женился ни на принцессе, ни на герцогине, ни на баронессе! Эногат не вышла замуж ни за принца, ни за герцога, ни за барона! За неимением миллионов дядюшкина мечта не сбылась. Но есть основания думать, что молодые чувствовали себя от этого не менее счастливыми.

Не говоря уж о двух главных заинтересованных лицах, были еще два человека, чьи глаза светились неподдельной радостью: с одной стороны, Нанон, обеспечившая счастье своей дочери, с другой — Жильдас Трегомен, превосходный сюртук, нарядные брюки, шелковый цилиндр и белые перчатки которого уже сами по себе свидетельствовали, что он является шафером жениха.

Чудесно!.. А Пьер-Серван-Мало Антифер? Почему же мы о нем не говорим?

Поговорим и о нем и обо всех остальных, кто принимал участие в утомительных и несчастных поисках неуловимых сокровищ.

Уже через час после того, как на третьем островке был найден документ, вызвавший у всех чувство глубочайшего разочарования, пассажиры вернулись на борт «Кроона». Дядюшку Антифера несли на руках специально вытребованные по этому случаю матросы.

Не естественнее ли всего предположить, что рассудок дядюшки не вынес последней катастрофы? Трудно подумать иначе. И все же это несчастье миновало Антифера, хотя, быть может, самым лучшим исходом для него было бы навсегда покончить счеты с жизнью. Во всяком случае, он был так подавлен, так безмерно угнетен, что ни Трегомен, ни Жюэль не могли вытянуть из него ни слова.

Обратный путь был проделан с наивозможной скоростью — морем и сушей. «Кроон» доставил своих пассажиров в Гаммерфест, потом пакетбот, возвращавшийся с Нордкапа, высадил их в Бергене. Железная дорога между Тронхеймом и Христианией[233] тогда еще не функционировала, поэтому в столицу Норвегии им пришлось поехать в экипаже. Затем пароход довез их до Копенгагена, и, наконец, железные дороги Дании, Германии, Голландии, Бельгии и Франции, помогли им попасть сначала в Париж, а оттуда в Сен-Мало.

Именно в Париже и расстались дядюшка Антифер и банкир Замбуко, весьма недовольные друг другом. Мадемуазель Талисма Замбуко, по-видимому, навсегда останется старой девой. Нет, не суждено было Пьеру-Сервану-Мало извлечь ее из этого тягостного положения, с которым она боролась столько лет! Нечего и говорить, что все путевые расходы, приходившиеся на долю дядюшки Антифера, были полностью возмещены банкиру Замбуко, который финансировал последнее путешествие, и это составило кругленькую сумму! Однако продажа бриллианта дала возможность Антиферу не только расплатиться с бывшим сонаследником, но и положить еще в карман довольно солидную сумму. Так что в этом отношении ему нечего было жаловаться.

Что касается Бен-Омара, то он мечтал только об одном — поскорее убраться восвояси.

— А теперь убирайтесь к черту! — сказал ему на прощанье, дядюшка Антифер.

— И постарайтесь жить с ним в добром согласии! — прибавил в виде утешения Жильдас Трегомен.

И Бен-Омар кратчайшим путем помчался в Александрию, клянясь аллахом, что никто и никогда его больше не уговорит гоняться за сокровищами!

На следующий день дядюшка Антифер, Жильдас Трегомен и Жюэль были уже в Сен-Мало. Как их встретили соотечественники? Встретили довольно мило, хотя и нашлись злые языки, которые подняли на смех этих незадачливых кладоискателей, которые, подобно дурню Жану[234], с чем пошли, с тем и вернулись.

Но зато Нанон и Эногат всячески утешали своих близких: брата, дядю, кузена и друга. Встретились нежно, душили друг друга в объятиях… И дом на улице От-Салль снова зажил своей обычной жизнью.

Так как дядюшка Антифер не мог выделить ни племяннику, ни племяннице миллионного приданого, ему ничего не оставалось, как изъявить согласие на их брак, выраженное, правда, в такой изысканной форме:

— Ради бога, делайте что хотите, только оставьте меня в покое!

Пришлось удовольствоваться и этим. Занялись приготовлениями к свадьбе. Дядюшка Антифер не принимал в них никакого участия. Не выпуская изо рта чубука, весь во власти своих мрачных дум и глухого гнева, который мог прорваться каждую минуту по любому поводу, он почти не выходил из комнаты.

Его невозможно было уговорить присутствовать на свадебной церемонии. Не подействовали на него и мольбы Жильдаса Трегомена, осмелившегося даже сказать:

— Ты неправ, старина!

— Ну и пусть!

— Ты мучаешь детей… Я прошу тебя…

— А я прошу тебя оставить меня в покое, лодочник!

Наконец Эногат и Жюэль стали мужем и женой и поселились теперь в одной из комнат в доме на улице От-Салль. Они покидали ее только затем, чтобы провести вместе с Нанон несколько приятных часов в гостях у лучшего из людей — их общего друга Трегомена.

Больше всего говорили, конечно, о дядюшке Антифере, который доставлял им столько огорчений своей раздражительностью и унынием. Он перестал выходить из дому, ни с кем не встречался. Прекратились его ежедневные прогулки по крепостному валу или по набережной с неизменной трубкой в зубах. Поговаривали, что после такого громкого поражения ему стыдно показываться на людях, и, в сущности, так оно и было.

— Я боюсь, что его здоровье ухудшается, — говорила Эногат, и ее прекрасные глаза становились печальными, когда она заводила речь о дядюшке.

— Я тоже этого боюсь, девочка, — отвечала Нанон, — и каждый день молю бога, чтобы он вернул Пьеру душевное спокойствие!

— Этот проклятый паша! — воскликнул Жюэль. — Нужно было ему влезть в нашу жизнь со своими миллионами!..

— Да еще с миллионами, которых мы не нашли! — ответил Жильдас Трегомен. — И все же… ведь они есть… они где-то там… Если б можно было дочитать последний документ до конца!..

Однажды он сказал Жюэлю:

— Знаешь ли, о чем я думаю, мой мальчик?

— О чем, господин Трегомен?

— Пожалуй, твой дядя был бы не так расстроен, если бы знал, где зарыты сокровища, хотя бы и не мог их никогда достать.

— Может быть, вы и правы, господин Трегомен. Дядюшку доводит до бешенства одно только сознание, что у него на руках документ с координатами четвертого острова, а прочесть его до конца невозможно.

— Да, на этот раз все было бы кончено! — ответил Трегомен. — В документе об этом ясно сказано…

— Дядя с ним не расстается, вечно держит его перед глазами, только и делает, что читает и перечитывает его…

— Пустая трата времени, мой мальчик, и, к несчастью, это отражается на нас. Сокровища Камильк-паши никогда не будут найдены, никогда!

По-видимому, Трегомен был прав.

Кстати сказать, через несколько дней после свадьбы стало известно, что произошло с подлым Сауком… Этому негодяю не удалось побывать на Шпицбергене раньше дядюшки Антифера и его спутников, так как он был схвачен в Глазго в ту самую минуту, когда садился на судно, направлявшееся в арктические воды. Читатель помнит, сколько шуму наделало преступное нападение на преподобного Тиркомеля, едва не стоившее ему жизни, и при каких обстоятельствах была обнаружена на плече проповедника татуировка с цифрами знаменитой широты. Не мудрено, что вся эдинбургская полиция была поставлена на ноги и сделала все возможное для поимки бандита, точные приметы которого сообщил преподобный Тиркомель.

Совершив покушение, Саук, даже не заходя в «Королевский отель», бросился в поезд на Глазго. Там он рассчитывал найти корабль, идущий в Берген или Тронхейм. Вместо того чтобы отправиться с восточного берега Шотландии, как это сделал дядюшка Антифер, он хотел двинуться в путь с западной стороны. Расстояние было почти одинаково, и он надеялся достичь цели раньше законных наследников Камильк-паши.

Но, на его беду, в Глазго ему пришлось дожидаться целую неделю попутного парохода, и, к счастью для человеческого правосудия, он был опознан в ту минуту, когда садился на судно. Его тотчас же арестовали и приговорили к нескольким годам тюрьмы, так что ему даже и не пришлось тратиться на путешествие. Впрочем, поездка на Шпицберген в любом случае не принесла бы ему никакой выгоды.

Весь этот комплекс событий, от первых исследований в Оманском заливе до последних поисков в Северном Ледовитом океане, приводил к простому заключению: сокровища до скончания века будут покоиться на неизвестном островке, которому Камильк-паша так опрометчиво решил их доверить. Был, правда, один человек, который не только не пожалел бы об этом, но даже поблагодарил бы небо, радуясь такому стечению обстоятельств. Мы говорим о преподобном Тиркомеле. Сколько миллионов грехов прибавилось бы на этом свете, считая по франку на каждое прегрешение, если бы богатства паши стали достоянием малодушного человечества!

Дни проходили за днями. Жюэль и Эногат наслаждались бы полным счастьем, если бы их не тревожило плачевное состояние дядюшки. Кроме того, молодой капитан не мог без грусти думать о приближении часа разлуки с любимой женой, семьей и друзьями. Постройка трехмачтового судна для торгового дома «Байиф и К°» быстро подвигалась вперед, а читатель знает, что место помощника капитана на этом корабле было оставлено за Жюэлем. Прекрасная карьера в его возрасте! Еще каких-нибудь шесть месяцев — и он отправится в Индию.

Жюэль часто говорил об этом с Эногат. Молодая женщина чувствовала себя несчастной, сознавая, что ей придется скоро расстаться с мужем. Но таков уж удел жены моряка, а в семьях моряков и не бывает иначе! Эногат не хотела выдавать подлинную причину своего горя и уверяла, что ее мучает мысль о дядюшке Антифере… Жюэлю трудно покинуть дядюшку в таком состоянии… Кто знает, застанет ли он его в живых?

Между тем Жюэль постоянно возвращался мыслью к не прочитанному до конца документу, к последним неразборчивым строкам пергамента. Да! Эти строки безусловно были началом какой-то фразы, и она не давала ему покоя…

Фраза начиналась так: «Достаточно провести…»

Провести… Что провести?

Затем слова: «островок… расположен… закон… геометрический… полюс…»

О каком геометрическом законе могла идти речь?.. Не было ли какой-то определенной связи между островками? Разве паша выбирал их с особым умыслом, а не по воле случая? Неужели не только чистая фантазия увлекала его последовательно то в Оманский залив, то в бухту Маюмба, то на Шпицберген? А что, если богатый египтянин, обладавший, как известно, математическим складом ума, поставил перед ними какую-то задачу для разрешения?

И можно ли предположить, что под словом «полюс» он имел в виду географический полюс земли? Нет, сто раз нет!.. Но что же тогда он хотел сказать?

Как Жюэль ни бился над решением этой загадки, все было напрасно.

«Полюс… полюс… вот где таится разгадка…» — повторял он про себя.

Он часто заговаривал об этом с Трегоменом, который весьма одобрительно относился к попыткам решить китайскую головоломку, поскольку у него теперь не было ни малейших сомнений в существовании миллионов.

— Однако, мой мальчик, — говорил он, — не стоит терять здоровье из-за этого ребуса…

— Ах, господин Трегомен, ведь я не для себя стараюсь. Вы же знаете мое отношение к этим сокровищам, для меня они ничто! Я делаю это для дяди…

— Да, для твоего дяди, Жюэль! Я понимаю, как ему тяжело… держать в руках… видеть… этот документ… и не быть в состоянии. Ну и как, ты еще не напал на след?

— Нет, господин Трегомен. Но там есть слово «геометрический», и, конечно, в документе не зря говорится о существовании какой-то геометрической связи… И потом: «достаточно провести…» Что провести?

— Вот именно… что?.. — повторял Трегомен.

— А особенно это слово «полюс» — я никак не могу понять, в каком смысле оно тут употребляется.

— Как жаль, мой мальчик, что я ничего в этом не понимаю!.. А то бы я направил тебя на верный путь!

Прошло два месяца. Угнетенное состояние дядюшки Антифера нисколько не изменилось, не подвинулось ни на шаг и решение задачи.

Однажды, 15 октября, Эногат и Жюэль в ожидании завтрака сидели в своей комнате. Было уже прохладно; в камине пылал яркий огонь.

Держась за руки, они молча смотрели друг на друга.

Чувствуя, что Жюэль чем-то озабочен, молодая женщина решила отвлечь его от дум.

— Жюэль, — сказала она, — я часто получала твои письма и без конца их перечитывала… Сколько мучений нам доставило это злополучное путешествие!.. Я бережно храню все твои письма.

— Они напоминают об очень грустных днях, моя дорогая.

— Да… И все же я всегда буду их хранить!.. Но в них мало подробностей о вашем путешествии, а мне бы так хотелось побольше обо всем узнать! Расскажи мне, пожалуйста, Жюэль, расскажи сегодня же, как все происходило!

— К чему?

— Это доставит мне удовольствие! Мне будет казаться, что я вместе с тобой на пароходе, на железной дороге, в караване!..

— Милочка, для этого нужна карта. Тогда я смогу показать тебе наш маршрут шаг за шагом.

— Постой! Вот глобус. Разве этого не достаточно?..

— Вполне достаточно.

Эногат сняла со стола Жюэля глобус, на металлической ножке и поставила его на стол перед камином.

Жюэль, видя, какое это доставляет удовольствие Эногат, сел подле нее и, найдя на глобусе Сен-Мало, сказал:

— Итак, в дорогу!

Их склоненные головы касались друг друга, и нет ничего удивительного, если, следя за маршрутом, молодожены иногда обменивались поцелуем.

Жюэль одним махом перескочил из Франции в Египет и задержался в Суэце, где дядюшка Антифер останавливался со своими спутниками. Потом он провел пальцем вдоль Красного моря, по Аравийскому морю, вошел в Оманский залив и остановился в Маскате.

— Итак, здесь Маскат, — сказала Эногат, — и первый островок находится где-то поблизости?

— Да. Чуть подальше от берега, в заливе.

Потом, повернув глобус, Жюэль дошел до Туниса, где дядюшка Антифер встретился с банкиром Замбуко, прошел по Средиземному морю, остановился в Дакаре, пересек экватор, спустился по африканскому берегу и достиг бухты Маюмба.

— Здесь второй островок? — спросила Эногат.

— Да, дорогая. Отсюда нужно было подняться вдоль Африки, пересечь Европу, остановиться в Эдинбурге, где произошла встреча с преподобным Тиркомелем.

Потом молодые супруги направились к северу, и наконец пальцы их опустились на пустынные скалы Шпицбергена.

— Мы нашли третий островок? — спросила Эногат.

— Да, дорогая, третий островок, где нас ожидала самая большая неудача… И вообще все это оказалось глупейшей авантюрой!

Эногат молча смотрела на глобус…

— Но почему Камильк-паша выбрал именно эти три островка… один за другим? — спросила она.

— Вот чего мы не знаем и, конечно, не узнаем никогда!

— Никогда?

— И, тем не менее, эти три островка должны быть связаны между собой каким-то геометрическим соотношением. Это ясно из последнего документа… И, кроме того, там есть еще слово «полюс», которое не дает мне покоя…

Отвечая как бы самому себе на вопросы, которые не выходили у него из головы, Жюэль опять задумался… Казалось, в эту минуту он собрал всю силу своего ума, чтобы решить наконец труднейшую задачу.

Эногат между тем, придвинув к себе глобус, водила пальчиком по маршруту, показанному ей Жюэлем. Сначала ее указательный палец остановился на Маскате, потом, описав кривую, задержался в бухте Маюмба, потом, еще раз описав кривую, поднялся к Шпицбергену и затем, сделав полный круг, вернулся к исходной точке.

— Послушай, — улыбаясь, сказала Эногат, — получается круг… Вы путешествовали по кругу.

— По кругу?

— Да, милый, по окружности.

— По окружности! — воскликнул Жюэль. Он встал, сделал несколько шагов по комнате, повторяя это слово:

— Окружность… окружность!..

Потом он повернулся к столу, взял глобус и, в свою очередь описав пальцем круговую линию маршрута, вдруг закричал как одержимый.

Эногат в ужасе смотрела на него. Он сошел с ума!.. Он тоже… как и дядюшка!.. Она задрожала, слезы брызнули у нее из глаз.

А Жюэль опять закричал:

— Я нашел… я нашел!..

— Что?!

— Четвертый островок!

Да, и молодой капитан, как видно, сошел с ума… Четвертый островок?.. Это невероятно!

— Господин Трегомен… господин Трегомен! — крикнул Жюэль своему соседу, открыв окно… Потом он повернулся к глобусу, как бы задавая ему какой-то вопрос. Можно было подумать, что он разговаривает с этим картонным шаром.

Через минуту Жильдас Трегомен был уже в комнате, и молодой капитан бросился ему на шею:

— Я нашел!

— Что ты нашел, мой мальчик?

— Я нашел геометрическое соотношение, я понял, как связаны между собой три островка, и знаю, где должен находиться четвертый!..

— Что ты говоришь?! — воскликнул Жильдас Трегомен.

Жюэль казался таким растерянным, у него был такой блуждающий взгляд, что Трегомен невольно подумал так же, как и Эногат, — уж не помешался ли молодой капитан?..

— Нет, нет, — сказал Жюэль, почувствовав смущение Трегомена, — нет, я в своем уме! Слушайте!..

— Я слушаю!

— Наши три островка расположены по линии окружности. Так вот, допустим, что они находятся на одной плоскости; соединим их попарно прямой линией — линией, которую «достаточно провести», как сказано в документе, — и проведем перпендикуляр к центру от каждой из этих двух линий… Эти два перпендикуляра встретятся в центре круга и на этой центральной точке, на этом «полюсе», так как речь идет о сферическом отрезке шара, непременно должен находиться четвертый островок.

Простейшая геометрическая задача, как видит читатель, которую Камильк-паша, по соглашению с капитаном Зо, применил на практике!.. И если это решение не пришло раньше в голову Жюэлю, то только потому, что он не обратил внимания, что три островка занимают три точки на одной окружности.

И для решения задачи понадобился хорошенький маленький пальчик Эногат, случайно описавший эту трижды благословенную окружность…

— Невозможно! — повторил Жильдас Трегомен.

— И тем не менее это так, господин Трегомен! Посмотрите сами и вы убедитесь!

Поставив глобус перед Трегоменом, Жюэль провел окружность, по которой расположены были три островка. Окружность проходила через следующие точки, дававшие Камильк-паше большие возможности для выбора: Маскат, Баб-эль-Мандебский пролив, экватор, Маюмба, острова Зеленого мыса, тропик Рака, мыс Фарвель в Гренландии, остров Западный Шпицберген, острова Адмиралтейства, Карское море, Тобольск в Сибири, Герат в Персии. Итак, если Жюэль был прав, четвертый островок должен был находиться в центре этой окружности, потому что то, что правильно для круга, нанесенного на план, правильно и для сферического отрезка шара, полюс которого образует центр.

Жильдас Трегомен не мог опомниться от изумления. Молодой капитан, совершенно не владея собой, ходил взад и вперед по комнате, то прижимая к груди глобус, то целуя свежие щечки Эногат, куда более привлекательные, чем этот грубо раскрашенный картонаж, и повторял:

— Это она нашла, господин Трегомен… Без нее мне никогда бы и в голову не пришла такая мысль!..

Глядя на охваченного радостью Жюэля, Трегомен пришел в неистовый восторг. Он подпрыгнул раз, другой… Потом стал покачиваться на месте, закруглив руки с грацией сильфиды весом в двести килограммов, потом стал раскачиваться все сильней и сильней, со штирборта на бакборт, как никогда не качалась «Прекрасная Амелия», на Рансе или «Порталегри» с грузом веселых слонов, и наконец завопил страшным голосом песню Пьера-Сервана-Мало:

Наконец друзья угомонились.

— Надо предупредить дядю! — сказала Эногат.

— Предупредить дядю? — переспросил Трегомен, несколько смущенный этим предложением. — А не разумнее ли будет пока помолчать?

— Надо подумать, — ответил Жюэль.

Позвали Нанон и в нескольких словах объяснили ей все. На вопрос Жюэля, как поступить в отношении ее брата, старая бретонка ответила:

— Мы ничего не должны от него скрывать.

— А если его опять постигнет разочарование, — заметила Эногат, — перенесет ли его наш бедный дядя?

— Разочарование! — воскликнул Трегомен. — Нет, на этот раз — нет!..

— В последнем документе определенно сказано, что сокровища зарыты именно на четвертом островке, — добавил Жюэль, — а четвертый островок расположен в центре круга, который мы описали, и на этот раз я твердо убежден…

— Тогда я позову брата! — объявила Нанон.

Через минуту в комнате Жюэля появился дядюшка Антифер, нисколько не изменившийся, по-прежнему озабоченный, все с тем же блуждающим взглядом и сумрачным выражением лица.

— Что случилось?

В его грозном тоне сквозила растерянность, но чувствовалось, что он с трудом сдерживает свою неукротимую ярость.

Жюэль рассказал ему, что произошло, каким образом была открыта геометрическая связь между тремя островками и почему четвертый островок должен непременно находиться в центре этой окружности.

К крайнему удивлению присутствующих, дядюшка Антифер выслушал это известие без всякого раздражения. Он даже не насупился. Можно было подумать, что он ждал этих новостей, что они не были для него неожиданностью, что они казались ему чем-то совершенно естественным. Он только спросил у Жюэля!

— Где эта центральная точка?

Действительно, вопрос был вполне резонный.

Жюэль поставил глобус посередине стола. С рейсфедером и гибкой линейкой в руке, словно действовать нужно было на плоской поверхности, он соединил одной линией Маскат и Маюмбу, другой линией Маюмбу и Шпицберген. От середины этих двух линий он провел два перпендикуляра, точка пересечения которых находилась в самом центре круга.

Центр этот приходился на Средиземное море, между Сицилией и мысом Бон, неподалеку от острова Пантеллерия.

— Тут, дядя… тут! — сказал Жюэль. И, тщательно измерив меридиан и параллель, он уверенно произнес:

— Тридцать семь градусов двадцать шесть минут северной широты и десять градусов тридцать три минуты восточной долготы от парижского меридиана.

— Но есть ли там островок? — спросил Жильдас Трегомен.

— Должен быть! — ответил Жюэль.

— Есть ли там островок?.. Нечего сомневаться, лодочник, — произнес дядюшка Антифер, — нечего сомневаться, он есть!.. Ах! Тысяча миллионов, миллиардов, несметное число несчастий, только этого еще недоставало!

И, испустив это проклятие таким страшным голосом, что задребезжали стекла, он выбежал из комнаты Эногат, заперся у себя, и в этот день его больше не видели.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ, обращенная к нашим правнукам, которые будут жить через несколько столетий после нас

Если бывший капитан большого каботажа не окончательно сошел с ума, то чем же тогда объяснить его более чем странное поведение в ту минуту, когда было определено истинное положение четвертого островка, в недрах которого хранились сокровища Камильк-паши?

В последующие дни произошла полная и совершенно непонятная метаморфоза: Пьер-Серван-Мало вернулся к своим прежним привычкам, к своим прогулкам — с неизменной трубкой в зубах — по крепостному валу и по набережной. Но это был уже не тот Антифер. Сардоническая улыбка не сходила с его губ. Он не позволял себе ни малейшего намека на сокровища Камильк-паши, даже не упоминал о своих путешествиях и не заговаривал о новой экспедиции, которая сделала бы его обладателем долгожданных миллионов!

Жильдас Трегомен, Нанон, Эногат и Жюэль были окончательно сбиты с толку. Каждую минуту они ждали возгласа дядюшки Антифера: «В путь!» — но он, как видно, и не думал готовиться к новой поездке.

— Что с ним случилось? — спрашивала Нанон.

— Его словно подменили! — говорил Жюэль.

— Может быть, его страшит мысль о женитьбе на мадемуазель Талисме Замбуко? — заметил Трегомен. — Не все ли равно!.. Нельзя же, в самом деле, допустить, чтобы пропали миллионы!

Как резко изменились взгляды у того и у другого! Можно было подумать, что дядюшка Антифер и Жильдас Трегомен поменялись ролями. Не Антифера, а Трегомена разбирала теперь жажда золота! Впрочем, последний рассуждал вполне логично. Как же так: когда не было никакой уверенности, что удастся найти островок, помчались на поиски, а теперь, когда его положение точно установлено, даже речи нет о том, чтобы отправиться в путь!..

Трегомен все время заговаривал об этом с Жюэлем.

— Зачем это нам? — отвечал молодой капитан. Тогда Трегомен обращался к Нанон.

— Да ну их!.. Пусть они там лежат!

Потом он обращался к Эногат:

— Послушай, малютка, у тебя звенели бы в кармане тридцать три миллиона!..

— А не хотите ли, господин Трегомен, тридцать три поцелуя?..

Наконец — после той знаменательной сцены прошло пятнадцать дней — он решился заговорить об этом с дядюшкой Антифером.

— А как же будет… с этим… с островком?..

— С каким островком, лодочник?

— Островком в Средиземном море!.. Ведь, пожалуй, он существует?

— Существует ли он, лодочник? В его существовании я больше уверен, чем в твоем или в моем!

— Так почему бы нам не отправиться туда?

— Отправиться туда, моряк пресных вод?.. Подождем, пока у нас не вырастут плавники!

Что он хотел этим сказать? Жильдас Трегомен тщетно ломал голову, но так и не мог найти подходящее объяснение. Однако он не успокоился. В конце концов, эти тридцать три миллиона нужны не ему, а детям… И, если влюбленные не думают о своем будущем, кто же тогда позаботится о них, как не он!

Словом, он так приставал ко всем, что однажды дядюшка Антифер сказал ему:

— Значит, теперь ты требуешь поездки?

— Да, старина.

— По-твоему, нужно ехать?

— Нужно… и чем скорей, тем лучше!

— Хорошо. Мы поедем!

Но каким тоном он произнес это последнее слово!

Перед отъездом следовало принять решение относительно банкира Замбуко и нотариуса Бен-Омара. Как сонаследника и душеприказчика, их нужно было, во-первых, известить об открытии четвертого островка и, во-вторых, пригласить в известный день на известный островок, одного — за получением своей доли наследства, другого — за получением своего процента.

Дядюшка Антифер, пожалуй, даже больше, чем Трегомен, настаивал на том, чтобы были соблюдены все условия… В Тунис и в Александрию в адрес обоих заинтересованных лиц были посланы две телеграммы. Свидание назначалось на 23 октября в Сицилии, в городе Агридженто, откуда предстояло отправиться за сокровищами на четвертый островок.

Что касается преподобного Тиркомеля, то его часть будет ему своевременно отослана, и он сможет при желании утопить свои миллионы в заливе Ферт-оф-Форт, если они будут жечь ему руки!

О Сауке, конечно, не было и речи — ему ничего не причиталось. И, кроме того, он по заслугам был приговорен к нескольким годам заключения в одиночной камере эдинбургской тюрьмы.

Никого не удивило, что на этот раз Жильдас Трегомен непременно хотел участвовать в экспедиции. И было бы еще удивительнее, если бы Жюэль не взял с собой Эногат. Через два месяца после свадьбы едва ли он расстался бы со своей женой и вряд ли она захотела бы остаться дома…

Как долго продлится это новое путешествие? Ну, разумеется, оно займет немного времени. Они только доедут до места и сразу же вернутся домой. Ведь пятого документа искать не придется. Несомненно, Камильк-паша не прибавил ни одного нового звена к этой и без того уже длинной цепи островов! В последней записи сказано точно, что сокровища погребены под одной из скал четвертого островка, а положение этого островка — между побережьем Сицилии и островом Пантеллерия — определено с математической точностью.

— По-видимому, это очень незначительный островок, так как он не обозначен на карте, — заметил Жюэль.

— Возможно! — ответил дядюшка Антифер с мефистофельской усмешкой.

Трудно было понять, к чему она относилась!..

Прежде всего решили воспользоваться самым быстрым способом передвижения, иными словами — железной дорогой. Непрерывная колея тянулась от Сен-Мало через всю Францию и Италию до Неаполя. Нечего было считаться с путевыми расходами, раз дело шло о приобретении тридцати миллионов!

Утром 16 октября Нанон проводила своих путешественников, взявших билеты на первый отходящий поезд. Даже не задерживаясь в Париже, они пересели в экспресс Париж — Лион, затем пересекли франко-итальянскую границу и, не удостоив вниманием ни Милан, ни Флоренцию, ни Рим, вечером 20 октября прибыли в Неаполь. Жильдас Трегомен был настолько же уверен в благополучном исходе нового путешествия, насколько был измучен непрерывной тряской в железнодорожном вагоне, продолжавшейся не менее ста часов.

Покинув на следующий день гостиницу «Виктория», дядюшка Антифер, Жильдас Трегомен, Жюэль и Эногат сели на пароход, отправлявшими в Палермо, и после восхитительного однодневного перехода высадились в столице Сицилии. Только не подумайте, что они собирались осматривать палермские чудеса! Даже у Жильдаса Трегомена не было намерения вывезти из этого последнего путешествия хотя бы беглые воспоминания о достопримечательностях. Он не порывался даже послушать знаменитую Сицилийскую вечерню[235], о которой ему столько говорили. Нет! В его глазах Палермо был не прославленным городом, последовательно переходившим из рук в руки к норманнам, французам, испанцам, англичанам… Для него это была просто станция отправления почтовых карет и дилижансов, следующих два раза в неделю в Корлеоне, в девять часов утра, а затем в двенадцать часов из Корлеоне — в Агридженто.

Агридженто больше всего интересовал наших путешественников, потому что в этом старинном городе, расположенном на южной стороне Сицилии, было назначено свидание банкиру Замбуко и нотариусу Бен-Омару.

Быть может, этот способ передвижения сопряжен с какими-нибудь неприятными происшествиями или грустными случайностями? Ведь почтовые дороги отнюдь не безопасны, а в Сицилии есть еще разбойники и будут всегда. Они пустили там глубокие корни, подобно оливковым деревьям или алоэ.

Как бы то ни было, на следующий день дилижанс отправился в дорогу, и путешествие прошло благополучно. В Агридженто приехали вечером 24 октября, и если пассажиры еще и не достигли цели, то, по крайней мере, приблизились к ней…

Банкир и нотариус, один — из Александрии, другой — из Туниса, не опоздали на назначенное свидание. На что только не толкает людей неутолимая жажда золота!

При встрече оба сонаследника обменялись лишь следующими словами:

— На этот раз вы уверены в острове?

— Уверен.

Но каким саркастическим тоном произнес это дядюшка Антифер и какой иронический взгляд бросил он на банкира!

Найти в Агридженто какой-нибудь парусник было самым легким делом. В этом порту нет недостатка ни в рыбачьих, ни в каботажных судах — баланчеллы, тартаны, фелуки, сперонары и другие виды судов средиземноморского флота представлены там в изобилии.

Впрочем, речь шла всего лишь о небольшой морской экскурсии, своего рода прогулке за сорок миль от берега, по направлению к западу. Отплыв вечером при попутном ветре, можно было к полудню следующего дня добраться до места назначения.

Наняли судно. Называлось оно «Провиденца». Это была фелука примерно тонн в тридцать, управляемая старым морским волком, который добрых полвека плавал в этих водах. Знал ли он их!.. Он мог с закрытыми глазами править судном от Сицилии до Мальты, от Мальты до тунисского побережья!

— Нет никакой надобности посвящать его в наши дела, Жюэль.

Жюэль прислушался к этому благоразумному совету Трегомена.

Хозяина фелуки звали Джакопо Граппа, и, так как счастье решительно стало на сторону наследников Камильк-паши, этот Джакопо Граппа говорил хоть и на ломаном, но достаточно понятном французском языке.

И, кроме того, еще одна удача, необычайная удача! Стоял октябрь, то есть начинался плохой сезон, создающий тысячу поводов для неблагоприятной погоды, — бурное море, обложенное тучами небо… Так пот — ничего этого не было. Холод, правда, уже покалывал, но воздух был сухой, ветерок тянул с материка, и, когда «Провиденца» вышла в широкое море, великолепная луна залила своим светом высокие горы Сицилии.

У Джакопо Граппа было всего только пять матросов — экипаж, вполне приспособленный к работе на фелуке. Легкое суденышко быстро скользило по гладкой водной поверхности, такой спокойной, что даже Бен-Омар не испытывал ни малейшего признака морской болезни. Никогда еще судьба не была к нему на море так благосклонна!

Ночь прошла без происшествий, утренняя заря предвещала наступление прекрасного дня.

Удивительный человек этот Пьер-Серван-Мало! С видом полнейшего безразличия, засунув руки в карманы, с трубкой во рту, он спокойно прогуливался по палубе. Глядя на него, Жильдас Трегомен, находившийся в состоянии сильнейшего возбуждения, просто не верил глазам своим. Он устроился на носу. Рядом сидели неразлучные Эногат и Жюэль. Молодая женщина наслаждалась очарованием этой поездки. Ах, почему она не может следовать за своим мужем всюду, куда его закинут случайности дальнего плавания!

Время от времени Жюэль подходил к рулевому проверить курс, то есть лишний раз удостовериться, повернут ли нос «Провиденцы» на запад. Рассчитав скорость, он надеялся, что к одиннадцати часам фелука подойдет к долгожданному острову. Затем он возвращался к Эногат и каждый раз выслушивал наставление Жильдаса Трегомена:

— Не занимайся только своей женой, Жюэль, а побольше нашим делом!

Трегомен теперь говорил «наше дело»! О, как изменился этот добрейший человек! Но ведь он заботился о них, о детях!

В десять часов не было еще никаких признаков земли. Действительно, в этой части Средиземного моря, между Сицилией и мысом Бон, есть только один значительный остров — Пантеллерия. Впрочем, наши путешественники искали не остров, а крошечный островок; но и такого нигде не было видно…

Когда банкир и нотариус устремляли на дядюшку Антифера вопрошающий взгляд, им с трудом удавалось различить сквозь голубоватое облако табачного дыма только его сверкающие глаза и растянутый в насмешливую улыбку рот.

Джакопо Граппа не мог понять, почему фелука должна следовать в таком направлении. Неужели его пассажиры хотят подойти к тунисскому побережью? Вообще это его не касается. Ему платят, и платят хорошо, за то, чтобы он шел на запад, и он пойдет, пока ему не прикажут переменить курс.

— Сначит, — сказал он Жюэлю, — всо время следоват дорога к запад?

— Да.

— Va bene![236]

И он пошел bene[237].

В четверть одиннадцатого Жюэль с секстантом в руке сделал первое наблюдение. Оказалось, что фелука находится под 37° 30′ северной широты и 10° 33′ восточной долготы.

В то время как он производил эту работу, дядюшка Антифер искоса поглядывал на него и подмигивал.

— Ну что, Жюэль?..

— Дядя, мы находимся точно на нужной долготе, и нам следует только спуститься на несколько миль к югу!

— Спускайся, племянничек, спускайся!.. Мне кажется, мы можем спускаться до бесконечности!..

Попробуйте понять хоть слово из того, что говорит этот самый необыкновенный из всех малуинцев — прошлого, настоящего и будущего!

Фелука повернулась левым бортом, чтобы подойти ближе к Пантеллерии.

Старик хозяин, прищурив глаза, сжав губы, стоял, ничего не понимая. И так как Жильдас Трегомен был рядом, итальянец тихо спросил его, что они ищут в этих водах.

— Носовой платок, который мы здесь потеряли! — ответил Трегомен.

Так отвечает человек, которого, как бы он ни был хорош по натуре, начинает охватывать злость.

— Va bene, синьор!

Без четверти двенадцать. Никакого признака земли! А между тем «Провиденца» уже достигла того места, где должен находиться четвертый островок…

Но, кроме бесконечного моря, ничего не открывалось глазу…

По ванте штирборта Жюэль поднялся на верхушку мачты. Оттуда линия горизонта простиралась на двенадцать — пятнадцать миль в окружности…

Ничего… По-прежнему ничего!

Когда он спустился на палубу, Замбуко подошел к нему вместе с нотариусом и спросил с тревогой в голосе:

— Четвертый островок?..

— Его не видно!

— А ты уверен в своих вычислениях? — прибавил дядюшка Антифер насмешливым тоном.

— Уверен, дядя!

— В таком случае, племянник, по-видимому, ты разучился делать наблюдения…

Молодой капитан, задетый за живое этим замечанием, вспыхнул, но Эногат успокоила его умоляющим жестом.

Тут вмешался Жильдас Трегомен. Он обратился к хозяину фелуки:

— Граппа!..

— К вашим услугам.

— Мы ищем островок…

— Так, синьор.

— Есть в этих водах островок?..

— Островок?

— Да.

— Вы говорите — один островок?..

— Ну да, островок… Мы спрашиваем тебя про островок! — повторил дядюшка Антифер. — Ты слышишь… такой малюсенький, такой хорошенький, такой миленький островочек!.. Ты что, не понимаешь?

— Извините, синьор! Вы ищете один островок?

— Да… — сказал Жильдас Трегомен. — Есть тут такой?

— Нет, синьор.

— Нет?

— Нет! Но был один… я его видел и сам высаживался на его поверхность.

— На его поверхность? — повторил Трегомен.

— Но он исчез…

— Исчез? — закричал Жюэль.

— Да, синьор, уже тридцать один год, как исчез… Клянусь святой Лючией!

— А что это был за островок? — спросил Жильдас Трегомен, умоляюще сложив руки.

— А! Тысяча габар, лодочник! — закричал дядюшка Антифер. — Это был островок или, вернее, остров Джулия!

Остров Джулия!.. Жюэль мгновенно все вспомнил!..

Да! Действительно, остров Джулия, или Фердинанда, или Отам, или Грейам, или Нерита — как хотите, так и называйте, — появился на этом месте 28 июня 1831 года. Разве можно было усомниться в его существовании? Неаполитанский капитан Коррао лично наблюдал тот момент, когда произошло подводное извержение. Князь Пиньятелли видел своими глазами в центре новорожденного острова пылающий столб, заканчивающийся огненным снопом, подобным фейерверку. Капитан Иртон и доктор Джон Дэви тоже были свидетелями этого феноменального явления. В течение двух месяцев остров, покрытый вулканическими извержениями и горячим песком, был доступен для посетителей. Это был кусок морского дна, поднятый на поверхность вод внезапным действием плутонических сил[238].

Затем в декабре 1831 года скалистый массив стал опускаться, и островок исчез, не оставив на морской поверхности ни малейших следов.

Так вот, именно в этот короткий промежуток времени злая судьба привела Камильк-пашу и капитана Зо в эту часть Средиземного моря. Они искали неизвестный островок, и надо было так случится, что напали на такой, который появился в июне и снова исчез в декабре! И вместе с островком драгоценные сокровища опустились на глубину в сотни метров, на самое дно этой бездны — те самые миллионы, которые преподобный Тиркомель хотел бросить в пучину!.. Сама природа взяла на себя выполнение этого высокопоучительного акта, и теперь можно было не опасаться, что эти сокровища когда-нибудь вернутся на землю…

Мы считаем долгом сказать, что дядюшке Антиферу все это было известно! Когда Жюэль за три недели до того сообщил ему местоположение островка номер четыре — между Сицилией и Пантеллерией, — дядюшка сразу же сообразил, что речь идет об острове Джулия. Еще будучи новичком во флоте, он часто заходил в эти воды и хорошо знал о двойном феномене, появившемся в 1831 году, о рождении и исчезновении недолговечного островка, ушедшего на триста футов в глубину моря!..

Проверив это и точно выяснив, дядюшка Антифер перенес самое страшное за всю свою жизнь потрясение. Потом он успокоился и решил навсегда отказаться от мысли унаследовать сокровища Камильк-паши. Вот почему он никогда больше не заговаривал о возобновлении поисков и не собирался предпринимать последнюю экспедицию. И если он подчинился настойчивому желанию Трегомена и все же решил ехать, если он согласился пойти на новые издержки, то единственно только из самолюбия, потому что не желал быть одураченным более других в этом деле… И если он назначил свидание в Агридженто банкиру Замбуко и нотариусу Бен-Омару, то единственно только затем, чтобы дать им урок, который они вполне заслужили своим коварством.

Обратившись к мальтийскому банкиру и египетскому нотариусу, он закричал:

— Да! Миллионы — вот они, здесь! Под нашими ногами! И, если вы хотите взять вашу часть, стоит только нырнуть!.. Ну же, в воду, Замбуко!.. В воду, Бен-Омар!..

И если когда-нибудь эти люди — Замбуко и Бен-Омар — проклинали себя за то, что поддались на удочку, то именно в этот момент, когда неукротимый малуинец осыпал их своими сарказмами, забывая, что сам проявил в погоне за сокровищами такую же алчность, как мальтиец и египтянин.

— А теперь держи на восток, — закричал Пьер-Серван-Мало, — и домой!

— Где мы будем так счастливы… — сказал Жюэль.

— Даже без миллионов паши, — прибавила Эногат.

— Ну конечно!.. Раз они утонули! — комически разведя руками, сказал Жильдас Трегомен.

Но молодому капитану захотелось из чистого любопытства бросить зонд в этом месте…

Джакопо Граппа, с сомнением покачав головой, подчинился, и, когда веревка размоталась на глубину от трехсот до трехсот пятидесяти футов, свинцовая гиря ударилась о крепкий пласт…

Это был остров Джулия… Это был островок номер четыре, затерявшийся в морской глубине!

По приказу Жюэля фелука повернула в обратный путь.

Ветер был встречный, всю ночь пришлось лавировать, пока не достигли гавани. Несчастному Бен-Омару этот последний переход стоил восемнадцатичасового мучительного приступа морской болезни.

Уже рассвело, когда «Провиденца», проделав бесплодную экспедицию, стала на якорь у набережной Агридженто.

Когда пассажиры прощались с хозяином фелуки, старый моряк обратился к дядюшке Антиферу:

— Синьор?

— Чего ты хочешь?..

— Я хочу говорить вам одна вещь…

— Говори… мой друг… говори…

— Синьор, надежда не весь вышел… не все потеряно!

Пьер-Серван-Мало мгновенно выпрямился, и как будто молния зажгла его взгляд.

— Не все потеряно? — повторил он.

— Да… Синьор!.. Остров Джулия исчез на конце один тысяча восемь сотен и еще тридцать один год, но…

— Но…

— Он опять поднимался выше с одна тысяча восемь сотен и еще пятьдесят…

— Как мой барометр, когда он должен стать на «ясно», — громко расхохотавшись, воскликнул дядюшка Антифер. — К несчастью, когда остров Джулия снова появится со своими миллионами… нашими миллионами!.. нас давно уже не будет на свете и тебя тоже, лодочник, если ты даже проживешь хоть триста лет!..

— Это вполне возможно! — ответил бывший хозяин «Прекрасной Амелии».

Старый моряк говорил правду: остров Джулия действительно мало-помалу поднимается на поверхность Средиземного моря…

Пройдет еще несколько веков, и — кто знает? — может быть, удивительные приключения дядюшки Антифера получат совсем другую развязку!