Уехать в Париж

— Классно, — констатировал опер, когда эпизод закончился и герой, вскочив на лошадь, смог убежать от своих мучителей.

Фильм опять прервался, и в зале зажегся свет.

— А еще? — спросил опер.

— Хватит, — ответил Ходкевич, — ты понял, почему я здесь?

— Да, понял я. Ты полагаешь, что все, что было с Дражниным, инсценировка?

— Безусловно.

— И все это проделали.

— Да, разумеется.

— А как ты догадался?

— Все дело в том, что Потапова и эти ребята, которые избивали героя фильма, учились во ВГИКе в одной группе. И к кому могла пойти Потапова за помощью?

— Только к ним, — согласился опер.

— Правильно.

— Но я не о том, как ты догадался, что избиения, это всего лишь инсценировка?

— Здесь все дело в технике исполнения трюка, который называется «сценическое столкновение». Так называются драки в кино.

— И чем же драки в кино отличаются от драк в жизни?

— Драка в жизни имеет цель поразить кого?

— Противника или соперника.

— Правильно, а драка в кино должна поразить в самое сердце. зрителя.

— А-а. И все же, как ты догадался?

— Все очень просто, когда я допрашивал Дражнина, он сказал мне, что того парня не привязывали к стулу. Бандиты так не делают.

— Почему?

— Потому что в киношной драке главную роль играет не тот, кто бьет, а тот, кого бьют.

— Не понял.

— Это долго объяснять, но для того, чтобы не сокращать ему возможностей отыграть главную роль в драке, он должен иметь некоторую степень свободы. Вот потому его и не привязывают. И он имеет возможность не только морщиться от ударов, но и падать, опрокидываться, летать от стенки к стенке на радость зрителям.

— Ты сам об этом догадался?

— Почти, просто я когда-то интересовался белорусским кино, ходил на встречи с актерами и усвоил их главный принцип.

— Это какой же?

— Кино, батенька, это зрелище.

— Да кто ж этого не знает.

— Знают все, но не все могут понять, что только через зрелищность в кино можно добиться соответствующего эффекта.

— Ну, ты даешь, — сказал опер, — а не уйти ли тебе в белорусское кино?

— Нет, это всего лишь имитация знаний о кино, да и то в рамках уголовного дела, которое я расследую.

— Ты расследуешь, а я?

— И ты тоже. Вчера меня вызвал босс и потребовал сегодня резюме по всем материалам.

— А я причем. Я же помогаю тебе неофициально.

— Неофициальная помощь закончилась. Шеф сказал, чтобы я был на докладе с тобой.

— Чтобы это значило?

— Как всегда, это может означать возможную реализацию дела, возможные аресты, задержания, все то, что так любят опера. Едем.

Несмотря на то, что босс ждал их, в кабинет к нему они попали только после- получасовой «отсидки» в приемной.

— Обычная метода, — шепнул Ходкевич Толстухе, — подчиненный должен созреть для того, чтобы внимать указаниям начальства.

Когда они вошли в кабинет, шеф кивнул Ходкевичу, а с Толстухой, представителем другого подразделения, поздоровался за руку.

Потом указал обоим на стулья за приставным столиком и сказал Ходкевичу:

— Докладывайте.

Ходкевич стал излагать материалы предварительной проверки. Он дошел до предположения о возможной инсценировки похищения, и шеф прервал его.

— Ходкевич, — сказал он, — правильно расставляйте акценты. Какая инсценировка? Это они драку могут инсценировать. А действия, которые произвели в отношении гражданина Дражнина, не есть инсценировка, это реальные действия, подпадающие под конкретную статью Уголовного кодекса.

Тут шефа понесло, он вскочил со стула и заорал:

— Я им покажу кино, я им покажу, как самоуправничать, — кричал он, — это им не Париж. Задержать всех, кто участвовал в этом спектакле.

— Но у нас нет основания задерживать актеров, — сказал следователь.

— Как это нет основания?

— В их действиях нет состава преступления. Мало того, они действовали в состоянии необходимой обороны. Так как совершенно искренне, хотя и довольно своеобразно, защищали интересы гражданки Беларуси Потаповой от преступного посягательства.

— Она что? Гражданка Беларуси?

— Разумеется.

— Так, — произнес начследотдела. — Тогда надо задержать актрису.

— Основание?

— Организация похищения, введение в заблуждение. правоохранительных органов. Отвлечение их от основного вида деятельности… В то время как вокруг совершается масса преступлений, мы тратим силы на пустышки. В общем, берите автозак и дуйте в аэропорт.

— Почему в аэропорт? — удивился Ходкевич.

— Потому что вы в отличие от меня абсолютно не знаете оперативной обстановки.

— И все же, — упрямо, но спокойно, произнес Ходкевич, — какой новый элемент этой обстановки появился в последние двадцать четыре часа?

— Он появился гораздо раньше, просто вы его не знали, потому что плохо отслеживали все, что происходило вокруг данного похищения.

— Так что же все-таки произошло? — снова спросил Ходкевич. — Чем сегодняшний день отличается от вчерашнего.

— Тем, — назидательно произнес начслед, — что она сегодня бежит в свой Париж.

— Откуда вы знаете?

— Работа у меня такая. знать то, чего подчиненные не знают.

— А как с санкцией на арест?

— Никак, мы задержим ее на трое суток, а там видно будет.

— А как с транспортом? — поинтересовался Ходкевич.

— С транспортом все нормально, — ехидно ответил шеф, — без транспорта плохо.

Вернувшись в кабинет, следователь позвонил в аэропорт и узнал время отлета самолета в Париж. Затем он позвонил в гараж и вызвал автозак. И только после этого «опустился» до разговора с Толстухой.

— У меня в сейфе некая подборка фактов, — сказал он.

— По делам о похищениях?

— Не только, там еще материалы о молодежных группировках, в частности, Кривого и Цези.

— Тебе это зачем, это же не твой профиль, — сказал Толстуха.

— Он сейчас не мой, а когда возникнет уголовное дело, и его надо будет расследовать.

— Далеко глядишь, — сказал опер, — но не высоко сидишь, а вдруг его отдадут другому следователю.

— Ну и что, одно дело делаем, я помогу ему этими материалами.

— Виктор, — сказала, распахнув дверь кабинета секретарша, — шеф беспокоится чтобы вы не опоздали в аэропорт.

— Автозака еще нет, — ответил Ходкевич.

— Уже подошел, — ответила на это секретарша и закрыла дверь кабинета.

— Привет, — сказал им водитель автозака, — а я думаю с кем ехать, сейчас какой-нибудь следак упадет в иномарку, как за ним удержаться. А у вас все в порядке, за вами я успею.

— Вот видишь, — засмеялся Толстуха, — о качествах твоего «Жигуля» известно даже в тюрьме.

— В тюрьме обо всем узнают первыми, — поддержал его Ходкевич, — и это вовсе не парадокс. Просто в тюрьме любая информация является более ценной, чем на свободе.

— Хватит философствовать, — сказал Толстуха, садясь в автомобиль Ходке- вича, — ты объясни мне лучше, откуда твой шеф так хорошо знает, что случилось в подвале, и почему он сразу догадался, что это имитация?

— Он знает, что никакой преступной группировки по похищению людей нет.

— А почему он это знает?

— Правильная постановка вопроса. Потому, что Дражнин — его бывший подчиненный. А главным организатором липовых похищений и вымогателем денег является.

— Елы-палы, — как я раньше не догадался, — удивился Толстуха. — У меня на эти дела нюх.

— Подвел тебя твой нюх, хотя я сам об этом догадался только что. Ведь все заявители брали свои заявления обратно после соответствующего шантажа и игры, руководителем которой мог быть только один человек.

— Точно, — подтвердил его рассуждения опер. — Как только я привез Драж- нина и оставил его на мгновение, куда он помчался?

— Да, именно туда.

— Что будем делать?

— Что делать? Задержим Потапову и доставим к шефу.

— Но у него нет основания для ареста.

— А ему оно и не нужно. Он нарисует ей картину ужаса, которая ждет ее в тюрьме. А затем предложит дать откупные. И, таким образом, мы поможем ему сделать то, что не сделал Дражнин.

— А как шеф объяснит потом ее задержание начальству?

— Элементарно, он скажет, что это твоя инициатива. Ты получишь выговор и все.

— А что ты предлагаешь?

— Я предлагаю не сдавать ее.

— Каким образом?

— Останови машину. Ты пойдешь в ближайшее село и найдешь телефон, скажешь, что у тебя сломался автомобиль, но особенно не торопись.

— Но он скажет, что я должен выполнить задачу во что бы ни стало.

— Ты скажешь «есть» и неспеша поедешь задерживать Потапову.

— И что?

— А то. Посмотри на часы, если «Белавиа» не подведет, она уже будет над Германией.

А в это время на первом этаже аэропорта Минск-2 каскадеры прощались с Еленой и Павлом.

Они стояли двумя группками. В одной из них Борода что-то говорил Павлу, а во второй Влад и Юрась отвлекали от черных мыслей Елену.

— Ты не передумал, — спросил Павла Борода, — может, останешься там насовсем.

— Нет, — ответил Павел, — мне кажется и мать, если бы ее продолжали снимать, не уехала бы в Париж.

— Мы бы все не уехали в. Париж, — ответил ему Борода, — если бы нас продолжали снимать.

— В какой Париж? — не понял Павел шутки Бороды.

— В тот самый, в тот самый…, где Влад работает электриком-униформистом в Гранд Опера, я — в автомастерской на Елисейских полях, а Юрась сшибает луидоры и пьянствует с клошарами в кафешках вдоль набережной Сены.

— А-а, — засмеялся Павел, вот вы о чем.

— Ну да, ты думал у меня крыша поехала?

А во второй группке шли разговоры иные.

— Лена, — сказал Влад, — как оригинально у тебя повязан платок.

— Последняя парижская мода, — ответила Елена, — что-то среднее между завязкой цыганской косынки и воротником мужской рубашки под названием собачье ухо.

— Ну и название, — вставил свои пять копеек в отвлечение Елены от дурных мыслей, Юрась, — легче научиться завязывать такой платок, чем запомнить, как он называется.

— Володя, — сказала Лена, — ты сыграл бы мне что-нибудь на прощание.

— Как скажешь, — ответил Влад и стал расчехлять гитару.

Увидев это, к ним подошли Борода и Павел.

— Ну, — сказал Борода, — «деньжат не густо отвалил».

— Нет, — не согласилась Елена, — что-нибудь лирическое из семидесятых.

Влад некоторое время подумал, а потом начал вступление гитарным перебором и первыми его словами были:

После первого куплета на них тут же обратили внимание и, когда Влад дошел до слов:

…появился наряд милиции. Но не обычный, а в камуфляжной форме, в черных беретах, с дубинками по бокам и наручниками сзади курток.

— Почему нарушаем? — спросил старший.

— Мы больше не будем, — детским голоском произнес Юрась, а Борода наступил ему на ногу.

— Конечно, не будете, — сказал жестко старший, посмотрев на Юрася и оценив степень опьянения последнего, — это вам не Париж. пакуем всех.

Влад укоризненно посмотрел на Юрася, а тот пожал плечами, мол, а чего я такого сказал?

Положение спас какой-то мужик в гражданском. Он подошел к старшему наряда, предъявил удостоверение и что-то произнес.

Старший приложил руку к берету и, повернувшись, покинул сценическую площадку.

Тут на радость всем объявили посадку, и провожающие и отлетающие двинулись к одному из пунктов досмотра.

— Слушай, — спросил Влад Бороду, — ты рядом стоял с ними, что он сказал этому в берете?

— Потом скажу, — ответил ему Борода, — а пока провожаем Лену.

— Счастливого пути, — произнес Влад.

— Мягкой посадки, — добавил Юрась, — и кивнул в сторону ушедших сотрудников, — не такой как у нас.

— Типун тебе на язык, — произнес Борода.

Елена и Павел скрылись за дверями накопителя, а каскадеры отошли в сторону от очереди пассажиров и сели на диванчики неподалеку от выхода.

Ходкевич в очередной раз звонил шефу якобы из телефона-автомата села, которое они проезжали.

— Ну, а я причем, — говорил он, — сначала ждали автозак, потом ехали, потом что-то случилось с машиной, потом с автозаком.

— А позвонить раньше ты не мог? — бесновался шеф, я бы выслал тебе другую машину.

— Не мог, я не олигарх какой-нибудь, мне на службе мобильных телефонов не дают.

— Вашу мать, — кричал шеф, — с завтрашнего для заведите пейджер.

— Есть шеф, — ответил Ходкевич, — заведу пейджер, а как им пользоваться?

— Ты что, Ходкевич, из себя и меня дурачков строишь, не трать время, езжай в аэропорт. Ставлю тебе еще одну задачу.

Когда Елена с Павлом скрылись за перегородкой накопителя, каскадеры уселись в креслах напротив табло.

— Чего мы ждем? — спросил Юрась у Бороды.

— Сейчас скажу, — ответил тот.

— А за кем наблюдаешь? — спросил Влад.

— Сейчас отвечу.

— Отвечай быстрее, не томи.

— Ну, если ты так хочешь, то, пожалуйста, — сказал Борода.

Отвечаю на вопросы по мере поступления. Тот мужик, который не дал нас «упаковать», сказал старшему наряда: не трогай их, они наши.

— Что значит, наши? — переспросил Влад.

— Ни хрена себе, — произнес Юрась, — он что, за нас заступился?

— Скорее всего, нет, — произнес Борода, — отвечаю на второй вопрос. Мужик, который за нас «заступился», — это тот же мужик, который наблюдал за нами в кафе на Немиге.

— Вот это да, — удивился Влад.

— И третье, — произнес Борода, — я наблюдаю как раз за ним.

— И что он делает? — спросил Влад.

— Говорит со вторым мужиком и посматривает в нашу сторону.

— Что будем делать?

— Избавляться от компрометирующих вещей, которые могут случайно оказаться в наших карманах.

— А ежели таковых нет?

— Тогда немного посидим, услышим о взлете самолета и пойдем на автобус.

— Тогда я немного посплю, — сказал Юрась и закрыл глаза.

— Мне, а точнее нам, поставлена новая задача, — сказал Ходкевич, подходя к Толстухе, который вел наблюдение за каскадерами.

— Какая, позвольте поинтересоваться?

— Он сказал, чтобы я не гонял автозак пустым. И если я не успею арестовать Потапову, то должен арестовать актеров.

— Но у нас нет основания.

— Уже есть. Шеф допросил или сказал, что допросил Дражнина, и тот заявил, что может опознать по голосу и очертаниям фигур его похитителей. А так как актриса вероятнее всего улетела, и доказать правомерность их действий некому, то.

— Значит, нужно проводить опознание? Но Дражнин может не «опознать» каскадеров.

— Может, но мне кажется, что он их «опознает».

— Понятно. А как из всего этого выбраться?

— Надо паковать каскадеров, раз команда поступила. Что у тебя в пакете?

— Потом узнаешь, — ответил следователь.

— Но это должно быть дорого?

— Да, не дешево, но такой случай.

— Впервые видел человека, который предпочитал Минск Парижу, — вдруг произнес Юрась, открывая глаза и потягиваясь.

— Дался вам этот Париж, — сказал Борода.

— Что ты там говорил про мягкую посадку? — спросил Влад у Юрася.

— Да, — вмешался в разговор Борода, — ты бы временами придерживал язык, а то нас чуть было не повязали. Из-за твоих комментариев, между прочим.

— А че я такого сказал. А. вы про это. Ну и мнительные вы стали ребятки, — произнес Юрась, — каждого куста боитесь. Я имел ввиду посадку самолета. А вовсе не посадку в.

— Типун тебе на язык, — произнесли почти одновременно Борода и Влад. Ты же знаешь, пока трюк не окончен, итоги его не подводят.

— Знаю, пошли на воздух.

Они вышли из аэропортовского термина и подошли к остановке автобуса. Наверное, автобус только что ушел. Людей на остановке не было.

— Посмотри на расписание, — попросил Борода Влада, — сколько надо будет ждать?

— Не надо расписания, — произнес чей-то голос сзади, — мы вас бесплатно подвезем.

— На чем? — спросил Борода, оглядываясь и видя перед собой незнакомого парня не старше тридцати лет.

— На машине, на чем же еще можно подвезти столько человек, — ответил парень, — не на лошади же.

И тут все заметили, что к остановке, переваливаясь на выбоинах, подъезжает автозак.

— А вот и карета за нами, — засмеялся Борода.

— Как ни странно, она действительно за вами, — произнес парень из-за спин каскадеров и представился, — следователь Ходкевич. — Вынужден всех вас задержать и доставить в следственный изолятор.

— За что? — спросил Юрась.

— За компанию, — произнес еще один, но уже знакомый голос, появившийся с другой стороны опера, — за компанию с теми, кто похищает людей.

Опер распахнул дверку автозака. Каскадеры один за другим скрылись внутри него.

— Поехали, — сказал следователь шоферу, — но не гони быстро, наша лайба за тобой не успеет.

Автозак тронулся с места, за ним двинулся автомобиль следователя.

— Вот уж не думал, что внутри он так примитивно устроен, — сказал Борода, усевшись на деревянную лавку. Какое-то время вся троица сидела молча, прикидывая по скорости движения и поворотам возможное место нахождения автомобиля.

— Вот сейчас мы, наверное, подъезжаем в Кургану славы, — произнес Борода, поскольку автомобиль сделал несколько поворотов.

— А сейчас, — съехидничал Юрась, сидевший на противоположной лавке, — мы выехали на шоссе, ведущее к Минску.

— Интересно, куда нас повезут? — спросил Влад.

— Действительно, интересно, — согласился с ним Юрась, — и нас даже не обыскали.

— А ты откуда знаешь, что нас должны были обыскать?

— Да уж знаю, — ответил Юрась, — попадал в подобные ситуации, правда, в автозаке ездить не приходилось.

Прошло некоторое время, и троица окончательно потеряла ориентировку.

— Где мы? — спросил вдруг Влад.

— А хрен его знает, — ответил Борода, и обратился к Юрасю, — а тебя, разбойник, куда возили?

— В обезьянник Фрунзенского отдела, — ответил Юрась.

— А-а, значит, в тюрьме ты не был.

— Не был, но знаю из общения с себе подобными, что в таких случаях арестованных возят либо на Притыцкого, либо на Володарку.

— Странно как-то нас везут, кругами какими-то, — произнес Влад.

— А, вот остановились. — сказал Борода, — сейчас все и прояснится.

И действительно, послышался звук открываемой двери, и внутрь автозака запрыгнули уже знакомые троице Ходкевич и Толстуха. Они уселись на разные лавки, и Толстуха произнес, выставив вперед челюсть, как это делают блатные:

— Ну, черти, все по первой ходке или есть рецидивисты?

Актеры обескураженно молчали.

— Это перваки, — сказал следователь, в руках у которого был все тот же пакет.

— А-а, перваки, — повторил опер, обращаясь к следователю, — поэтому не знают наших тюремных традиций.

— И что же это за традиции? — мрачно спросил Борода.

— А кто к нам первый раз попадает, — ехидно произнес опер, — тот и проставляется, не знали?

— Не-а, — сказал Юрась, — у нас все не так.

— У вас точно все не так, — продолжал куражится опер. — Кто же вас надоумил этот спектакль с Дражниным разыграть, а если бы он с перепугу дуба врезал?

— А кто такой Дражнин? — спросил Влад.

— Да, — поддержал его Юрась. — Кто такой Дражнин?

— Чем он знаменит? — включился в разговор Борода, — он снимался у Ефремова?

— Он снимался у Спилберга в фильме «Инопланетяне», — сказал опер, — у него была роль второго плана, а вот инопланетян там играли трое белорусских каскадеров. Вот только запамятовал их установочные данные.

— А что такое установочные данные? — спросил опера Борода.

— А вот когда будешь, дядя, заполнять тюремную анкету, тогда и поймешь, — неласково ответил опер.

Потом он свирепо оглядел каскадеров и обратился к следователю.

— Они не знают, кто такой Дражнин.

— И что из этого следует?

— Из этого следует, что мы задержали не тех.

— Ну и что. Надо же кому-то отвечать за содеянное. За все надо платить, и они лучше других это знают, у них, как у мушкетеров, был такой девиз.

— Нет, Витя, — сказал опер, — ты что-то перепутал, у мушкетеров был вполне интеллигентный девиз «один за всех и все за одного». А здесь все более запущено.

— Это почему запущено? — искренне обиделся Борода. — Мы от своего девиза не отказываемся.

— И прекрасно, — сказал следователь. — Ведь надо же кому-то за все похищения ответ держать.

— Э-э, нет, — сказал Борода, — за все похищения мы ответ держать не собираемся.

— А вы как думали, — продолжал куражиться опер, — украл один раз и за это отсидел. Ничего подобного. Ведь краж много, а попадаются воры редко, вот на них все кражи и списывают, чтобы раскрываемость была стопроцентной.

— Не может быть, — искренне удивился Влад.

— Может, господа каскадеры, все может быть, если в такие дела влезают случайные люди, полагающие, что им закон не писан.

— Все как раз наоборот, — сказал Борода, — мы-то полагали, что закон как раз для нас и писан, чтобы мы могли за себя и за других постоять. Раз вы нас задержали, значит, можете что-то предъявить. Предъявляйте.

— Ты знаешь, Витя, откуда эта реплика? Из фильма «Любить по-русски», где самый фактурный из нашей троицы играл… кого бы ты думал?

— Не знаю, — подыграл оперу следователь.

— Ты не поверишь, начальника следственного изолятора. Вот отсюда и знание уголовного права, и умение отличить арестованного от задержанного.

— Хватит куражиться, — вдруг взорвался Борода, — раз мы задержаны.

— А скажите мне, — начал свою волынку опер, — кто вам сказал, что вы задержаны? Витя, ты говорил?

— Нет, — сказал следователь.

— Правильно, мы их не задержали, мы их подвезли из аэропорта в Минск. И сейчас, после процедуры фотографирования, снятия отпечатков пальцев, они могут быть свободны.

— Как свободны? — спросил Борода. — Вы нас отпускаете под подписку.

— Да, — сказал следователь, расстилая на противоположной от каскадеров лавке газету, устанавливая на ней две бутылки коньяка и ломая на куски плитку шоколада, — считайте, под подписку.

— Начальник, — между тем прокричал опер кому-то наружу, — автомобиль в комплекте? У тебя были охотничьи!

Через решетку окна водитель протянул оперу шесть, вложенных одна в одну, металлических стопок. Следователь разлил в них коньяк.

— Ну.

— За что будем? — не дал ему договорить Борода, который первым из «задержанных» пришел в себя.

— За силу искусства, — ерничая, произнес опер.

— Которая помогла нам раскрыть дело, — добавил Ходкевич и опрокинул стопку. Тоже самое сделал Толстуха.

Актеры, переглянувшись, повторили движения опера и следователя, но по- своему.

Час спустя, к стоящему на обочине автозаку подъехала милицейская машина. Возможно, она бы проехала мимо, но из автозака раздавалась песня.

— Случилось что? — спросил водителя автозака сотрудник милиции.

— Не-а, — ответил водитель.

— А там кто?

— Артисты.

— Понятно, — усмехнулся сотрудник, и машина поехала дальше.

А внутри автозака только что закончилось братание и начались «разговоры». Причем Влад говорил с опером, а следователю достался Борода.

Юрась, которому коньяк попал «на старые дрожжи», вырубился и спал в углу автозака.

— М-мужики, — сказал захмелевший следователь, — я вас уважаю.

— И я, — произнес с соседней лавкиопер.

— Благодаря вам мы нашли организатора всех похищений, — сказал следователь.

— Ну, положим не всех, — поправил его опер.

— Это как сказать.

— А Потапова укатила? — спросил опер Бороду невпопад.

— Да.

— И сына прихватила?

— Да, но на время. Он не хочет жить в Париже постоянно.

— Странно, — пьяно произнес опер, — есть люди, которые не хотят жить в Париже?

— А ты-то сам хочешь? — спросил его следователь.

— Че я там потерял, — ответил опер, — я горэлку люблю салом закусывать, а не лягушками.

— Логично, — произнес следователь.

— Занятная история, — сказал Борода, — в которой каждый достиг, чего хотел. Кто хотел в Париж, уехал в Париж, а кто не хотел, тот остался.

— Ну, я, например, не хотел ни туда, ни сюда, — произнес следователь пьяно. — Я только хотел расследовать это дело и найти виновного.

— И нашел? — спрашивает Борода.

— Дело не расследовал, но главного виновного знаю.

В это время раздался стук по корпусу автозака, и жалобный голос водителя произнес:

— Мужики, у меня смена кончилась.

— Так, — сказал следователь, — мужики, смена закончилась, разъезжаемся по домам.

— Погоди, — сказал опер, — а спеть? Мы на гитаре сидим и ничего еще не спели.

— Давай, Влад, — сказал Борода, — «деньжат не густо отвалил».

— Нет, — произнес Борода, — у Влада есть классная песня о трюках на лошадях.

— А чем трюки на лошадях отличаются от прочих ваших трюков? — спросил опер.

— В трюке на лошади два участника, это каскадер и лошадь. Но лошадь находится в неравном положении с каскадером. Потому что каскадер знает, когда он сделает подсечку, и готов встретиться с землей, а лошадь этого не знает.

— Хорошо, — сказал следователь, — пусть будет про лошадь.

— Когда-то Высоцкий написал песенку сентиментального боксера, а Влад написал песенку сентиментального каскадера, который чувствует свою вину перед вторым партнером, то есть лошадью. Давай Влад и без вступлений, времени уже нет.

Но Влад не был бы Владом, если бы позволил себе не сделать струнного вступления и только потом начал.

А что такое шрабат, — спросил тихо следователь у Бороды.

— Петля такая, ее одевают на переднюю бабку лошади, а другой конец у каскадера в руке.

— Вы про какую бабку? — так же шепотом, спросил опер.

Но следователь махнул ему рукой, мол, не мешай, и все продолжали слушать песню Влада.

— Мужики, — вновь раздался стук по обшивке, — у меня смена кончилась.

— Сейчас, — заорали в три глотки Борода, опер и следователь.

И стали подтягивать Владу в заключительном куплете.

— Мужики, — снова запричитал водитель, — смена у меня.

От автозака все расходились пешком.

Перед тем как расстаться, Борода сказал:

— Мужики, сегодня нам повезло, но у этих ребят есть свои начальники, и они могут иначе на все посмотреть. Берем отпуск на пару недель и исчезаем из Минска.

Примерно в такое же время прощались друг с другом опер и следователь.

— Что скажешь шефу завтра? — спросил Толстуха.

— Скажу, что у них алиби, — ответил Ходкевич.

Прошло две недели, и в кафе на Немиге встретились Влад и Борода.

— Слушай, брат, — сказал Борода, — пока ты прятался в пуще, я свое следствие стал проводить. Понимаешь, чувствую я вину свою перед Павлом, вдруг я ему судьбу сломал. Кстати он через неделю прилетает назад. Не может жить в Париже.

— Ну и куда ты со своим следствием пришел?

— Мне не хватает какого-то штриха до полной завершенности, — сказал Борода.

— Ну, так найди этот штрих, или сделай его.

— Вот сегодня у меня свидание в парке Горького с одной дамой. Возможно, там этот штрих и найдется.

Борода опоздал на свидание, и в условленном месте на берегу Свислочи никого не было. Однако Александр решил ждать. Он понимал, что эта встреча интересна не только ему, но и тому, кто должен прийти на свидание. во Францию. Но парень сказал ей, что у него свой Париж в самом центре Европы. И тогда девочка втянула юношу в долги Кривому. А затем нашла взрослого дядю по фамилии Дражнин, который тоже был в долгах как в шелках. Наша девочка вызвалась помочь ему избавиться от долгов, похитив понарошку Павла и выудив деньги у его матери. Как сказочка?

— Дурак ты, дядя, — неожиданно грубо оборвала его Жанет, поднимаясь со скамейки и направляясь прочь, — ты так ничего и не понял.

С момента той встречи прошло четыре дня.

Борода и Влад снова встретились в кафе.

— Ну что, — спросил Влад, — нашел последний штрих в этой щемящей душу истории?

— Не-а, — ответил Борода, — зато вчера видел вещий сон. Мне все время не давали покоя наручники, которыми была прикована Жанет к батарее.

— И что?

— И вдруг на днях я вижу во сне девицу, стоит она на горе, держит в руках ключ и говорит: «Дурак ты, дядя».

— И что из этого следует?

— Не знаю, но мне кажется, вот-вот все прояснится.

— Не лез бы ты куда не зовут. Смотри, как все хорошо закончилось. Как в кино.

— Я бы так не сказал. Ты помнишь, что Ленка уезжала в платке?

— Да.

— Это вовсе не новая парижская мода. Она за эти дни поседела.

— О, елы-палы, к нам идет некто Дражнин, — тихо сказал Влад.

— Ребята, мне надо с вами поговорить, — произнес Дражнин, присаживаясь за столик.

— Вы, видимо, ошиблись, — ответил Влад.

— Нет, мне сказали коллеги.

— Какие коллеги?

— Из следотдела.

— Ну, конечно, ошиблись, — почти одновременно произнесли Влад и Борода, поднимаясь из-за столика.

— Ребята, — почти закричал Дражнин, — вы не знаете какие это страшные люди… Они как дети, убивают играючи.

— Не провоцируйте нас, — сказал Борода, — К тому, о чем вы говорите, мы не имеем никакого отношения.

Каскадеры мгновенно покидают сценическую площадку, а оставшийся на ней персонаж опускается на стул и затравленно смотрит по сторонам.

— Деньжат не густо отвалил, зато шутил, зато хвалил. — мурлычет себе под нос Борода, копаясь в моторе очередного автомобиля.

Неожиданно рядом с машиной появился опер.

— Привет, начальник, — произнес он и бросил на капот фотографию мертвого Дражнина.

— Что с ним произошло? — спросил Борода, вытирая руки тряпкой.

— Его избили малолетки. Хотя надо бы сказать забили. арматурными прутьями и альпийскими ботинками. Эксперты говорят, что ему нанесено не менее сотни ударов.

— Когда это произошло?

— Вчера вечером.

— Их задержали?

— Нет. Жители Зеленого луга посчитали это молодежной разборкой. Пока наряд прибыл, там никого уже не было.

— Я надеюсь, что меня вы не..

— Нет. Хочу только спросить. Кто-нибудь видел ваши лица?

— О чем это вы?

— Саша, — сказал опер, — не валяй дурака. А его (кивает на фотографию) ты раньше видел?

— Да, — неохотно произнес Борода, — вчера он приходил ко мне с какими- то провокационными советами о том, что я должен быть осторожен.

— Точно, ты и твои друзья должны быть очень осторожны.

— Мне не понятно, о чем вы…

— Я говорю о молодежной банде, которая занимается похищениями людей.

— Это печально известная банда Кривого?

— Да. Но Кривой — фигура не существующая. Никакого Кривого на самом деле нет. А бандой руководит некий Цезя.

— Это те, кто убивает играючи.

— Да.

— Вы полагаете, что Дражнин.

— Я полагаю, что Дражнина положили шпалой поперек потому, что он узнал или увидел то, чего ему не надо было видеть и знать. Это первое, а второе, — тоже самое может случиться, если кто-то из них видел вас во время ваших трюков. Цезя шуток не любит и фальшивой игры не прощает.

— А что ж вы не арестуете этого Цезю?

— Во-первых, нет доказательств. Во-вторых, его никто не видел. И вполне возможно, что Цезя такой же миф, как и Кривой.

— И кто же создал такой миф?

— Может быть, взрослые уголовники, они иногда прикрываются малолетками, а может быть, этот нарост возник сам по себе.

— Хорошо, — сказал на это Борода, — сегодня же поговорю со всеми заинтересованными лицами.

— Поговорите, — сказал Толстуха, — и вот еще, вчера из Парижа прилетел Павел.

— Я и с ним поговорю.

— Прекрасно, успехов вам всем.

Опер покинул площадку мастерской, а Борода позвонил Владу, попросил его найти Юрася и назначить встречу в кафе на Немиге.

— Итак, — произнес Борода, — я собрал вас, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие.

— К нам едет ревизор, — прервал его Юрась, — так начинался наш дипломный спектакль «Фантазии по Гоголю».

— Не перебивай старших, — сказал Юрасю Влад.

— Короче, вчера вечером грохнули Дражнина.

— А мы тут причем?

— Был у меня этот парень, опер, он сказал, чтобы мы побереглись.

— Нам ничего не угрожает, — произнес Влад, — нас никто не видел. Ты что все время вниз смотришь?

— Хочу рассмотреть последнюю молодежную моду, альпийские ботинки, — сказал Борода.

— Я таких не видел, — произнес Влад.

— И я. — пьяно сказал Юрась, качнувшись.

— Все это может быть милицейской игрой.

— Дай-то Бог, — произнес Борода, отпив глоток сока.

— Павел еще не прилетел?

— Прилетел, и мне сегодня же нужно заехать к нему, поговорить.

— Не переживай, — сказал Влад. — Мы хорошо отыграли. И никому не перешли дорогу. А значит, можем спокойно лечь на дно.

— Слушай, а ведь неплохой сюжетец был бы, — сказал Влад.

— Точно, — подтвердил Борода, — а заканчивался бы фильм тремя эпизодами. Вечер, огни на арене, и ты стоишь в униформе, а после — кадры из фильмов с твоим участием. А потом я, копающийся в двигателе автомобиля, и мои трюки.

— Ну да, — ехидно произнес Юрась, — а потом кадры с моими фильмами, и я с бомжами возле магазина.

— Нет, тут не хватает еще одного эпизода, — сказал Борода. — Париж, и Елена крутит фильмы со своим участием.

Борода взглянул на часы.

— Ладно, — сказал он, — мы обо всем договорились, мне пора, я должен быть у Павла первым.

— Как знаешь, — ответил на это Влад, — а мы с Юрасем еще посидим.

На проспекте Шевченко Борода долго не мог припарковать автомобиль. Наконец это ему удалось, и он направился к дому Павла. Было уже темно, фонари горели плохо. Борода больше смотрел себе под ноги, чем по сторонам. И тут он увидел три пары альпийских ботинок. Борода поднял голову.

Перед ним стояла Жанет, а по бокам ее два крепких парня с арматурными прутьями в руках.

— Привет, дядя! — сказала девушка.

— Жанет? — произнес Борода, подавляя растерянность.

— Ну, Жанет меня зовут в миру, а для близких людей я — Цезя.

— Вот те раз, — произнес Борода.

— Вот те два, — ухмыльнулась Жанет-Цезя.

— Ты ждешь меня?

— Да.

— Зачем?

— Хочу рассказать тебе сказочку.

— О чем? — удивился Борода.

— О том, что за все надо платить.