Уже смеркалось, когда Дик Лэнс переступил порог родного отделения полиции. От дневной атмосферы тишины и спокойствия здесь не осталось и следа: повсюду суетливо взад-вперед носились люди в форме, то и дело крича друг на друга. Собственно говоря, в отделение вернулась привычная нервная, напряженная обстановка.
Детектив Лэнс быстрым шагом направился к себе в кабинет, по пути здороваясь с сослуживцами и отмахиваясь от расспросов и колких шуточек из-за его внешнего вида. В кабинете царил привычный бардак: там и тут лежали кипы бумаг и папки с делами, а на полу в изобилии валялись стаканчики из-под кофе. С мыслями о том, что неплохо бы здесь наконец-то прибраться, которые появлялись у него каждый раз, как он входил в этот самый кабинет вот уже на протяжении нескольких лет, Дик подошел к столу и включил старый, обросший пылью вентилятор: в комнате было очень душно.
За окном уже сгущались сумерки, последние отблески ярко-красного, с оранжевыми прожилками заката таяли, и город медленно погружался в темноту. На душе у Лэнса было тяжело, а при виде этого уходящего в небытие дня его сердце словно тисками сжала какая-то тоска: ему совершенно не хотелось, чтобы солнце спряталось за горизонтом и этот чудесный закат померк.
Детектив постарался отбросить прочь гнетущее его чувство беспокойства и внимательным взглядом окинул окружающую его обстановку.
Заметив, что висевший на стене календарь с изображением Микки-Мауса слегка отстает от времени, Дик перевернул страничку и передвинул окошко на сегодняшний день. Затем подошел к висевшим на стене часам, завел их и, сверившись со своими наручными, выставил точное время.
Эти действия были просто необходимы. Детектив Лэнс с легкостью мог работать в кабинете, сплошь заваленном мусором, но никак не в помещении, где неверно идут часы, а на календаре неправильная дата – точность для него была превыше всего. У Дика даже как-то полегчало на душе, и теперь он спокойно мог приниматься за работу, тем более что на столе его уже ждали отчеты по делу Алисы Уолш. Взяв их, Лэнс углубился в чтение.
Стрелки на настенных кварцевых часах медленно и ритмично двигались вперед, и в такт их звонкому тиканью шелестели быстро переворачиваемые за столом страницы отчетов. Старый вентилятор то с глухим урчанием, то с заунывным ворчанием гонял по помещению вместе с пылью теплый спертый воздух. В коридоре все так же суетливо сновали взад-вперед коллеги Лэнса, и оттуда то и дело доносилось то чье-то недовольное ворчание, то звуки вспыхивающих время от времени перепалок.
Когда Дик, нахмурившись, уже дочитывал последний из отчетов, дверь в его кабинет с противным скрипом резко открылась и в комнату влетел высокий голубоглазый блондин атлетического телосложения. Весь его внешний вид, казалось, говорил о том, что этот человек, словно какая-нибудь бомба, вот-вот взорвется. Его красивые голубые глаза метали молнии, а белоснежного цвета взъерошенные короткие волосы, торчавшие дыбом, чем-то напоминали дьявольские рожки. Преодолев за каких-то пару шагов расстояние от двери до стола, великан угрожающе застыл перед Лэнсом, полностью заслонив своей внушительной фигурой свет одной-единственной лампочки, висевшей под потолком. Тяжело дыша, он молча смотрел на хозяина кабинета, буравя его своими небесного цвета глазами и явно собираясь с духом, чтобы выплеснуть на Дика весь свой гнев.
Это был детектив Питер Фальконе, давний друг Лэнса, с которым они были знакомы чуть ли не с самых пеленок: они вместе сидели в школе за одной партой, потом вместе пошли учиться в полицейскую академию, а затем, опять же вместе, поступили на службу в полицию Рокдейла.
– Черт бы тебя побрал, Дик! Ты, твою мать, совсем охренел?! Я сижу у себя спокойно дома, весь такой радостный, в счастливом ожидании; пакую плавки в чемодан, а тут мне звонит капитан и говорит, чтобы я немедленно явился сюда, совершенно ничего при этом не объяснив, сказав только, что ему, видите ли, передали твою просьбу всем немедленно прибыть в отделение. Ты, Дик! Ты ведь знал, как долго я ждал этого отпуска! И что, ради всего святого, у вас тут могло стрястись, чтобы была такая великая необходимость выдергивать людей из отпуска на работу?! – надрывая глотку, гремел великан.
– Остынь, пожалуйста, Питер, я тебе сейчас все объясню. Дело действительно довольно непростое, – как можно более спокойно и убедительно ответил ему Лэнс.
– Ну, давай уж, и надеюсь, твое объяснение меня полностью удовлетворит, иначе, Дик, пеняй на себя. Я ведь пять лет уже тут пашу без продыху, и меня совсем не обрадует, если я не успею из-за какого-то пустяка на свой самолет, – несколько сбавил тон Фальконе.
Дик Лэнс, наверное, был единственным человеком на свете, умевшим успокоить взбалмошного и чрезвычайно вспыльчивого Питера, которого, как сам всегда говорил о себе Фальконе, довольно часто одолевали его итальянские корни. Исключением была разве что восьмидесятидвухлетняя темпераментная бабуля Агнесса, которая и вырастила Питера.
Лэнс как можно более подробно описал все события сегодняшнего дня своему другу, постаравшись не упустить ни одной детали, ведь, несмотря на свою вспыльчивость и взбалмошность, Питер обладал поистине острым умом, благодаря которому он был способен решать наисложнейшие задачи и находить решение в самых непростых ситуациях.
– Ну, что скажешь, Питер? – спросил Дик, закончив свой рассказ.
– Хм, вроде бы дело ясное: девушка просто тронулась умом на фоне пережитого, но, тем не менее, наверняка не все так гладко, как может показаться на первый взгляд, не так ли? А что насчет отчетов криминалистов и судмедэксперта? Они уже готовы?
– Да, я как раз их дочитывал, когда ты так эксцентрично решил заглянуть ко мне и мило поприветствовать. Вот, держи, можешь ознакомиться.
– Н-да, это… с возвращением тебя, Дик. И прости, ты же меня знаешь, меня все время одолевают.
– Да-да, знаю, твои итальянские корни. Я слышу это от тебя всю свою жизнь.
– В общем, я рад тебя видеть, – несколько сконфуженно процедил Питер.
– Знаю, но можешь не стараться со мной любезничать, лучше читай отчеты, – отмахнувшись, ответил Лэнс.
Питер, широко улыбаясь, дружески похлопал Дика по плечу и взял у него из рук бумаги. Потом плюхнулся в кресло Лэнса, отчего бедный стул жалобно завыл и чуть было не рассыпался на части, и, закинув ноги на стол, принялся изучать переданные ему материалы, ловко перелистывая страницы и быстро перескакивая взглядом со строчки на строчку.
Дик же, морщась от боли, стал потирать нывшее от боли плечо: его товарищ не всегда мог верно рассчитать свою силу, так что не столь крупному Лэнсу частенько доставалось от Фальконе, который не понимал, что своими дружескими похлопываниями причиняет людям физические страдания. Когда боль в плече наконец улеглась, Дик решил немного прибраться у себя в кабинете, главным образом затем, чтобы хоть как-то скоротать время, пока его приятель изучает отчеты. Он подобрал парочку пластиковых стаканчиков из-под кофе и легким движением кисти отправил один за другим в мусорную корзину. Оба точно попали в цель, и Лэнс, немного удивившись этому, подцепил еще парочку, чтобы закрепить свой успех. Стаканчики снова спикировали прямо в корзину. Дику уже начинало нравиться это занятие, он готов был вообразить себя кем-то вроде баскетбольной звезды, так что, не теряя времени, снова приступил к сбору мусора, количество которого как будто нисколько не уменьшилось. Однако третий бросок, увы, преподнес ему сюрприз: один из пущенных в корзину стаканчиков оказался недопитым, и при ударе о ведро из него во все стороны брызнула коричневатая жидкость, мгновенно придавшая белым обоям неповторимый пятнистый окрас.
Из-за стола послышался тихий смешок, быстро переросший в громкий гогот. Все это время Фальконе поверх бумаг искоса поглядывал на действия своего друга, только и дожидаясь момента, когда у того что-нибудь пойдет не так.
– А ты давай не отвлекайся и читай, – раздраженно отозвался на хохот Питера Дик.
– Читаю-читаю, ты только не серчай, – все еще немного посмеиваясь, откликнулся Фальконе. – Но если ты в таком же духе продолжишь наводить порядок у себя в кабинете, то, боюсь, он еще быстрее превратится в помойку, – хихикая, добавил он.
– Ну и пусть, у меня-то хоть есть свой кабинет, – огрызнулся Дик.
Питер внезапно замолчал и, насупившись, уткнулся носом в документы. До недавнего времени у него тоже был свой кабинет, пока за очередную вспышку гнева он его благополучно не лишился. Капитан Джексон отобрал его полгода назад в знак предупреждения, когда Фальконе имел несчастье вспылить по совершенно пустяковому делу. Он всего-то лишь не сдержался после того, как начальник наступил ему на ногу, и не просто на ногу, а на белоснежные, только что купленные «найки».
После неудачного броска у детектива Лэнса отпало всякое желание продолжать уборку, и за отсутствием лишнего стула в кабинете ему пришлось просто стоя ждать, пока Питер закончит читать. Фальконе же, видимо решив поиздеваться над другом, стал читать бумаги как можно медленнее. Лэнсу ничего не оставалось, как рассматривать свои настенные часы, по циферблату которых, звонко тикая, шустро скользила секундная стрелка. Он уже отсчитал целых пятнадцать ее полных оборотов, когда заметил, что Питер, отложив в сторону бумаги, позевывая, посматривает на него, удобно развалившись в кресле.
– Вижу, что ты наконец-то закончил. Каково твое мнение, что скажешь? – спросил Лэнс.
– Я скажу, что все это весьма интересно. Криминалисты не нашли никаких улик: ни тебе чужих отпечатков и ДНК, ни следов взлома – в общем, вообще ничего.
– А тебя ничего не смутило в этом отчете?
– Вообще, да. Пробка от ванны.
– Вот-вот, мне это показалось странным, еще когда я сам осматривал место происшествия. Тогда я, правда, пробку не нашел, зато, как видишь, это сделали наши криминалисты, и она каким-то образом оказалась в самом углу ванной комнаты – заметь, за несколько метров от тела…
– Да уж, маловероятно, что Алиса могла ее сама выбросить, но еще менее вероятным кажется предположение, что ее мог зачем-то выбросить потенциальный убийца, ведь это поставило бы под сомнение версию о самоубийстве или несчастном случае.
– А если убийца и не собирался скрывать свое преступление?
– Тогда зачем, черт подери, так тщательно заметать следы? Уж вот во что я никогда не поверю, так это в то, что убийца чисто случайно мог не оставить не единого следа!
– Тогда единственным логичным объяснением в этом случае остается версия о том, что Алиса сделала это сама, но не специально. Можно ведь с натяжкой допустить, что, захлебываясь, она могла вытолкнуть затычку из ванны ногой.
– Ага, получается, пробка, как пуля, вылетела из ванны и улетела в другой конец комнаты! Звучит не особо правдоподобно. Ну что ж, допустим: бывает и не такое. Хотя, если ты не заметил, в отчете также говорилось, что лететь пробка должна была с немалой скоростью, потому что, прежде чем оказаться в углу ванной комнаты, она ударилась в потолок, оставив там даже небольшую вмятину, и уже оттуда отрикошетила в угол, где ее и нашли. Как это можно объяснить?
– Адреналин?
– Хм…
– А что думаешь по поводу отчета Раковски?
– Старый козел, как всегда, весьма туманен. Он пишет, что никаких следов насильственной смерти на теле жертвы не обнаружено, однако ряд признаков указывает на потенциальную возможность утопления. Но самое странное, он пишет, что жертва в момент смерти почти наверняка находилась в сознании. То есть вероятность того, что Алиса Уолш могла уснуть, принимая ванну, и захлебнуться, минимальна.
– Получается какая-то несусветица.
– Думаешь, Раковски выжил из ума?
– Не похоже. Нашего всеми любимого судмедэксперта я сегодня видел; он, разумеется, как обычно, был само очарование, но назвать его выжившим из ума точно нельзя.
– Меня еще смутило в отчете вот что: Раковски пишет, что, судя по всем признакам, тело жертвы должно было пролежать в воде немало времени, но, тем не менее, приблизительное время смерти Алисы Уолш – утро сегодняшнего дня! Как такое может быть возможно?!
– Не знаю. Тогда мне и в голову не могла прийти эта несостыковка. Я видел труп, и он действительно был похож на тело самого обычного утопленника, который провел под водой не менее нескольких дней, прежде чем его нашла Бэтти Роуз и спустила воду.
– В итоге мы имеем одни противоречия, которые никак не можем объяснить!
– В любом случае, я думаю, что ты, Питер, можешь идти домой и продолжать собирать вещи. Никаких явных признаков, указывающих на убийство Алисы, нет, так что ты имеешь полное право смело отправляться в свое долгожданное путешествие. А все эти противоречия, я уверен, потом сами собой как-то разъяснятся.
– Ты уверен, Дик?
– Да. Просто, наверное, после случая с Биллом Уотсом все мы стали несколько более подозрительными и ищем подвох там, где его, возможно, и нет. В конце концов, все люди, общавшиеся с Алисой в последнее время, говорили о том, что она была не в себе, плюс никаких людей, входивших в дом, в это время замечено не было – а я уверен, за этим миссис Керри действительно следила очень тщательно. И наконец, у нас совсем нет никаких причин думать, что в квартире был кто-то посторонний, как и нет каких-либо следов насильственной смерти на теле жертвы. А как ты понимаешь, верить в возвращение Уотса мы, конечно же, не можем, пусть хоть об этом и болтают люди по всему городу.
– Ну, тогда бывай, Дик. Аруба, жди меня, я лечу к тебе! – явно оживившись, возбужденно выкрикнул Питер Фальконе, который, в отличие от друга, никогда не мог скрывать своих эмоций.
Когда Питер уже пожимал Дику руку на прощание, в кабинет Лэнса влетел смертельно бледный Джим, весь в поту и с округленными от ужаса глазами.
– Детективы-ы-ы, детективы-ы! – истошно орал он.
– Джим, что с тобой, что случилось? – беспокойно спросил Лэнс, прекрасно понимая, что Джим им явно принес какие-то дурные вести.
– Там… там… Джозеф Раковски.
– Что Джозеф Раковски?
– Он. он. мертв!
– Как еще мертв? Его удар, что ли, хватил? – растерянно спросил Питер.
– Да нет же, нет! Он там. в туалете, его убили! Кошмар, там ужас, я зашел, а он там.
Дик переглянулся с Питером, и оба, не теряя времени, бросились к туалету. Там уже собралась порядочная толпа полицейских, и все были явно напуганы.
Растолкав своих коллег, детективы втиснулись в дверной проем, и их глазам предстала жуткая картина. Возле писсуара в луже крови лежал распростертый и бездыханный Джозеф Раковски, на лице которого застыла гримаса ужаса, а рядом с ним валялся его оторванный член.
– Матерь Божья! – только и смог вымолвить Питер Фальконе.