Все началось с рассказа, прочитанного давным-давно и с тех пор периодически всплывавшего в памяти. Об авторе, эфиопском писателе по имени Данячоу Уорку, я ничего не знал, а о его родине имел самые смутные представления. Но его рассказ показался мне лучшим из всего, что было включено в пятисотстраничную антологию постколониальной африканской литературы, которую я прочел от корки до корки на первом курсе института.
Некоторое время назад я снова увлекся африканской литературой и вспомнил про Данячоу Уорку. Мне захотелось перечитать рассказ, который когда-то произвел на меня столь сильное впечатление. Отыскать его оказалось нелегкой задачей: книги малоизвестного эфиопского автора давно стали редкостью. Но в конце концов, все нашлось – и тот рассказ, и несколько других, не менее впечатляющих. По прошествии пятнадцати лет эта проза понравилась мне даже больше, чем при первом знакомстве. Словом, мне, как читателю, крупно повезло. Повезло еще и в том смысле, что рассказы, которые я нашел, не были переводами с амхарского: как выяснилось, Данячоу Уорку (1936–1994) одно время жил в Соединенных Штатах и писал по-английски. Я загорелся идеей перевести его английские рассказы на русский и, разыскав живущих в Миннесоте детей писателя, Сэйфу и Алемшет, получил разрешение на перевод.
Постепенно идея перевода переросла в другую – посетить родину писателя, о котором (и о которой) мне по-прежнему было почти ничего не известно. Посетить и по возможности окунуться с головой в незнакомый контекст. Тем более что через некоторое время после возвращения из Ганы, где я работал врачом-волонтером в 2010 году, меня потянуло обратно в Африку; «переводческий проект», который я себе выдумал, представлялся хорошим поводом для нового африканского путешествия. Я предполагал, что, находясь в Эфиопии, буду писать беглые заметки и что эти заметки могут пригодиться в качестве комментариев к текстам, которые я собирался переводить. Но по ходу дела мои путевые заметки разрослись, а многоплановые произведения Данячоу Уорку с их изобилием культурных отсылок стали казаться мне более подходящими для вольного переложения, чем для точного перевода. В итоге получились две прозы: одна («Путешествие») написана мной, а другая («Перевод») – замечательным и незаслуженно забытым амхарским писателем – в моем пересказе. Мне хотелось бы, чтобы они воспринимались как две части единого целого. Во всяком случае, в этом состоял мой авторский – и переводческий – замысел.