Угол падения

Глава 1 ЗАЕЗД И НАЧАЛО ПЕРВОГО ДНЯ

Пунктуальность Ирина Серебрякова наверняка переняла у покойного мужа: ровно в семнадцать ноль-ноль она позвонила в дверь квартиры. Ее темно-зеленый «пассат» был загружен доверху, багажник заполняли коробки с едой и выпивкой, даже в салоне для людей осталось уже совсем мало места. Леонидов сел впереди, Саша и Сережка загрузились на заднее сиденье вместе с многочисленными сумками. Из-под огромного пакета едва виднелась кудрявая Сережкина голова, Саша одной свободной рукой придерживала и его, и какую-то картонную коробку.

Пока они ехали, Алексей едва сдерживался, чтобы не начать расспрашивать о ситуации на фирме, но Ирина Сергеевна поддерживала светскую беседу, работы не касалась. Они с Александрой пытались найти общие интересы: не молчать же тупо всю дорогу. Доехали часа за два, несмотря на стремительно сгущавшиеся сумерки. Санаторий находился вдали от основных шоссейных магистралей, где-то совсем в лесу, последние пару километров дорога шла среди густого лесного массива, только что по ней проехал трактор, прокладывая в глубоком снегу широченный ров. Уже основательно стемнело, когда вдали уютно засветились огоньки деревенских домов. Луна, как огромная люстра, висела над дорогой, ее желтый абажур казался нарисованным на черном бархате неба, дожди кончились неделю назад, и наступила настоящая зима. Наконец, проехав небольшой поселок, они увидели ряд небольших, но солидных строений и минут через двадцать подъехали к проходной, возле которой уже стояло несколько машин.

– Пойдемте, ключи получим, а потом будем вещи переносить, – сказала Ирина Сергеевна, когда они вышли из салона, разминая ноги.

Вскоре они подошли к главному корпусу: двухэтажному длинному зданию, сонная девушка выдала им ключи от двух номеров. Серебрякова получила ключ трехместного люкса, Леонидовы от скромного двухместного номера.

– Сколько вас человек? – зевая, поинтересовалась не менее сонная тетя в окошке с табличкой «Дежурный администратор».

– Тридцать.

– Всех разместили в один коттедж. Самый дальний. Номер шестнадцатый. Заселяйтесь. На ужин вы уже опоздали, завтрак в девять, не опаздывать.

– Спасибо, мы постараемся.

Леонидов обвесился сумками, как носильщик на вокзале, и поинтересовался:

– И далеко все это тащить?

– Сейчас выйдете на аллею – и по ней до конца, там и увидите коттедж.

Они пошли по расчищенной тропинке, окруженной мохнатыми елями и глыбами белых сугробов. Мороз был градусов пять. Коттедж номер шестнадцать светился в темноте желтыми огоньками, как зажатый айсбергами корабль, обещая среди мрака и холода долгожданные отдых и тепло. Это было двухэтажное, добротное здание из красного кирпича, с мансардой и острой покатой крышей.

Они вошли, взглянули на номера, указанные в ордерах.

– Наши на втором этаже, Ирина Сергеевна. Здесь десятым заканчивается! – крикнула быстренько пробежавшая вдоль дверей Александра.

По лестнице Леонидовы и Серебрякова поднялись в огромный холл второго этажа. Возле стен в ряд стояли обшарпанные диваны с потерявшей цвет обивкой, посередине небольшой и очень одинокий журнальный столик.

– Вот здесь и будем вместе собираться, – удовлетворенно заметила Ирина Сергеевна, осмотрев невзрачный интерьер. – Самое главное, что места много, столы из комнат принесем, стулья недостающие тоже.

Где-то открылась дверь, в холл выбежала румяная светленькая девочка.

– Даша, ты куда? – раздался голос дамы, явно предпочитающей повелительное наклонение всем другим.

Серебрякова обрадовалась и поспешила навстречу девочке:

– Дашуля, Катя, вы уже здесь?

– Да с полчаса уже. Как доехали, Ирочка? После всплеска эмоций Леонидов с семьей был

представлен холеной даме лет тридцати пяти. Она оказалась близкой подругой Ирины Сергеевны, некоей Ка-лачевой Екатериной Леонидовной.

– А где Илья? – поинтересовалась Серебрякова.

– Да в комнате. Уже к телевизору успел приклеиться.

Женщины не успели обсудить Илью, как в холл ввалилась шумная группа основательно замерзшей молодежи в ярких куртках, шапочках и джинсах.

– Вот где танцы устраивать! – крикнула хорошенькая румяная девушка с модной короткой стрижкой. – Сегодня будет грандиозная дискотека!

Мальчики дружно захохотали.

Леонидов сразу вспомнил эту милую особу – помощника бухгалтера из магазина «Алексер» Наталью Акимцеву. Серебрякова повернулась к вошедшим:

– Как добрались, молодежь?

– Замерзли, Ирина Сергеевна! А где двадцатая комната? – хором загалдели они.

– Последняя справа, – подсказал уже сориентировавшийся в планировке здания Леонидов и протянул руку ближайшему молодому человеку: – Алексей.

– Юра, – представился юноша приятной наружности, упакованный в дорогие и модные вещи.

Подошли и двое других. Их Леонидов тоже видел мельком в том же «Алексере», но не помнил имен. Одного звали Костей, другого Андреем. Парни дружно потащили в девятнадцатую комнату внушительных размеров яркие спортивные сумки. В течение следующего часа народ продолжал прибывать небольшими группками. Леонидов раскланялся с Пашей Сергеевым, до сих пор не нашедшим замену Норе, которая сделала вид, что Алексея не узнает, кивнул секретаршам Марине и Оле, напряженно поздоровался с Валерием Валентиновичем Ивановым – бессменным управляющим фирмы, кивнул знакомым работникам торгового зала. Затем подошли две дамы в окружении детей. Одна оказалась главным бухгалтером; другая – поварихой, причем первая была невероятно толстой, а вторая – невероятно худой, можно было подумать, что они случайно перепутали должности. Потом– объявился сияющий Глебов, энергично затрясший руку Алексея, выражая радость от неожиданной встречи. Когда наконец появились Барышевы, Леонидов вздохнул с облегчением: такая компания его очень даже устраивала. Высоченный, почти квадратный Серега так стиснул ему ладонь, что Леонидов слегка присел.

– Здорово, сыщик, – усмехнулся Барышев.

– Ты руку-то отпусти, чемпион, и не ори так громко: я не на работе. Какими судьбами?

– Не поверишь: похоже, Серебрякова грехи замаливает. Сказала, что после каникул возьмет Аню на работу в фирму, а пока предложила присоединиться к компании… Улавливаешь?

– А я женился. Где там моя звезда? Саша! Знакомься: Аня, Сергей. Самые приятные люди в этой компании, не считая, конечно, меня.

Саша зарумянилась, Аня тоже смутилась. Из тех, с кем довелось общаться Леонидову, это была вторая женщина, которая не разучилась еще краснеть после двадцати лет.

– Ну, что, народ, – раздался жизнерадостный голос юноши приятной наружности, – давайте примем по десять капель для согрева! Где там у нас горючее?

– В моей машине. – Серебрякова достала из сумочки ключи.

Мужчины тут же побежали к машине за снедью, женщины потянулись к столу разворачивать привезенные продукты.

К половине десятого в холле появился стол, загруженный разного рода бутылками. Дамы торопливо доделывали бутерброды с мясом, рыбой, икрой. Из номеров поспешно тащили кресла, стулья и все, на что можно было приземлиться. Оголодавший замерзший народ облизывался. Из двенадцатого номера люкс вышел наконец в костюме «Адидас» пузатый Калачев. Коллектив его проигнорировал, но он с начальственным выражением лица занял место во главе стола.

Валерий Иванов тоже стульев не носил, молча ждал начала банкета. Его пустые, мертвые глаза внимательно следили, кто чем занимается, словно мысленно он уже распределял месячную премию за вклад каждого в общее дело рождественского веселья.

Леонидов с тоской смотрел на эту суету и понимал, что сейчас будет выпита одна рюмка, за ней потянется другая и ничего прояснить в такой ситуации конечно же не удастся. Народ занимала только одна мысль: поскорее принять и расслабиться.

Наконец Калачев потянулся за шампанским, какой-то незнакомый Леонидову смуглый молодой человек за бутылкой водки, Глебов зацапал красивую емкость с марочным вином.

Общество с трудом дождалось конца торжественной калачевской речи.

«И чего он тут раскомандовался?» – подумал Леонидов, наливая в стакан с водкой апельсиновый сок. Ему показалось, что этого плотного, лобастого мужика он уже где-то видел, только где?

Первую выпили почти не закусывая. Саша с наслаждением потягивала шампанское, Алексей снова разводил в граненом санаторском стакане гремучий коктейль, добавив для вкуса в водку с соком еще и белого мартини.

Дальше все закружилось, как в калейдоскопе. Замерзшему и голодному народу сразу стало весело. Спиртное до желудков дошло гораздо быстрее, чем закуска, и уже через полчаса вовсю орала музыка, молодежь начала снимать с себя куртки и свитера. Паша Сергеев явно решил напиться. Нора только кусала ярко накрашенные губы и несколько раз пыталась сказать ему что-то злое, но коммерческий директор, судя по всему, уже вошел в штопор и отмахивался от Норы, как от надоевшей мухи, без конца подливая себе в стакан.

Илья Петрович Калачев еще пытался держаться, но шампанское распирало его изнутри. Пузырьки уже бурлили в его начальственном мозгу, норовя сбить его с пути истинного и швырнуть упрямца в круг танцующих. Впрочем, Екатерина Леонидовна уже давно резвилась, высоко вскидывая ноги в сапогах на высоченных каблуках. Дети, оставленные без родительского присмотра, носились со второго этажа на третий, где была мансарда. Ее деревянный балкон нависал над столом метрах в трех, наверху слышалась веселая возня и детский смех.

Сережка тоже бесился там, на балконе, сцепившись с Павликом Казначеевым, сыном толстой бухгалтерши Юлии Николаевны. Там же кувыркались Леша Корсаков, Даша и Даник Глебов. Дети вовсю пользовались свободой, предоставленной им решившими отдохнуть от них родителями.

Все это Алексей уже воспринимал с трудом. После третьего коктейля ему стало совсем хорошо. Он обнимал смеющуюся Сашу и выплясывал в общем кругу.

«Глупо, ну глупо быть сегодня трезвым, – уговаривал он свое второе «я» в виде сурового, осуждающего все происходящее работника уголовного розыска капитана Леонидова. – Всем весело, всем хорошо. Елки, первое января все-таки, последний год исчезающего тысячелетия!»

Плотный Валера Иванов где-то на заднем плане роботообразно двигал толстыми конечностями, толстая дурашливая Лиза, продавщица из «Алексера», трясла непонятного цвета кудрями рядом с подругой Эльзой. Костя Манцев, менеджер, уже несколько минут с пьяным упорством пытался снять с себя очередную одежку.

Вдруг ярким цветным пятном в объятия Леонидова упала смеющаяся Оля Минаева, бывшая секретарша покойного Серебрякова. Алексей подхватил ее и повел в круг танцующих.

– Следователь, а я тебя помню, – лукаво прошептала она.

– Только жене не говори, – пьяно пробормотал Леонидов, почти роняя ее на пол в глубоком па.

Потом он вдруг очутился рядом с Норой.

– А со мной потанцуешь? – явно заигрывая, усмехнулась зеленоглазая русалка.

Инстинкт самосохранения работал у Леонидова даже в припадке буйного веселья. Нору он на пол ронять не стал, прекрасно помнил, какую штуку она хотела с ним выкинуть на пару с покойницей Ланой. С пьяным упорством Алексей удерживал женщину на пионерском расстоянии, Нора же упорно тянула его на себя, косясь на танцующую рядом Сашу в объятиях Сергея Барышева.

Вдруг совершенно отчетливо Леонидов увидел абсолютно трезвую Ирину Серебрякову, одиноко сидевшую в углу старенького дивана. Она держала в руках полный граненый стакан шампанского, но не пила, разглядывала на свет вино, а через него и резвящуюся пьяную толпу. Взгляд ее ничего не выражал.

Часа в два ночи наконец угомонились дети. Взрослые расходиться так скоро не собирались.

Где-то в три по второму кругу начали пить за Новый год, за новое счастье, здоровье и процветание фирмы, после многочисленных тостов народ цепочкой потянулся на деревянный балкон – перекурить. Периодически исчезали какие-то парочки, но вновь появлялись, вливаясь в общее веселье. Все слилось в пестрый хмельной кавардак: люди, лица, пьяная любовь, мокрые поцелуи, запах табака и мучительная рвота у перебравших спиртного на голодный желудок. Леонидов крутился во всем этом людском водовороте, не отделяя себя от толпы.

В каком-то тумане он успел за рукав вытащить Сашу из сумасшедшего водоворота и прокричать ей в ухо:

– Ну как, весело?

– Весело! А сколько всего вкусного, и шампанское – прелесть. Можно еще?

– Можно, только не захмелей.

– Ой, я уже на ногах едва стою. – Саша качала кудрями, и ее голова казалась наполненным гелием воздушным шариком, который пытался взлететь под самый потолок.

Кончилось тем, что Алексей поймал ее на балконе вместе с Аней Барышевой. Обе пытались неумело закурить. Сигареты они стрельнули у Маринки Лазаревич – секретарши Паши Сергеева. Леонидов отвел их вниз, сдав Аню на руки невозмутимому Сергею. Барышев выглядел абсолютно трезвым, юной жене показал внушительный кулак и сигарету отобрал. Противник всякого насилия Леонидов Сашу ругать не стал, начал было речь о вреде курения, но, запутавшись спьяну, махнул рукой и оставил жену в покое.

Часов после четырех буйное веселье, благополучно миновав свой пик, пошло на убыль. Саша не выдержала и ушла спать. Калачев уволок упирающуюся Екатерину Леонидовну, куда-то исчезла Нора.

Серебрякова по-прежнему сидела в углу дивана.

К шести часам в холле остались самые стойкие. Алексей почувствовал, что засыпает, и нехотя покинул импровизированный танцзал. В комнате на одной кровати сопел носом Сережка, на другой забилась под одеяло Александра. Он осторожно подвинул спящую жену, прилег и прижался к ее теплой спине. В голове все так кружилось, что Леонидов не смог даже сразу закрыть глаза, комната вращалась, словно он катался на карусели и перед самым носом в темноте прыгали цветные шарики, мешая погрузиться в спасительный сон. Наконец Алексею это удалось, и сознание, как, в глубокую яму, провалилось в тяжелый дурманящий сон.

Проснулся он, по годами выработанной привычке, в половине восьмого утра, за окном тускло светился новый день. В комнате висела давящая тишина, Сережка спал, Саша тоже тихонечко посапывала. У Алексея страшно гудела голова, он с трудом встал на ватные ноги, попытался шагнуть, но его вдруг швырнуло на крашеную стену. Проведя рукой по холодной салатовой поверхности, Леонидов с трудом поймал равновесие, вывел себя в вертикальное положение, как падающий в воздушную яму самолет, и направил чугунное тело в ванную. Из зеркала на него глянули безумные мутные голубые глаза, волосы на голове торчали кустиками.

Алексей долго плескал в лицо холодной водой, не решаясь залезть под душ в казенной ванной.

«Господи, как же плохо-то! Надо бы на свежий воздух и снежком; растереться. И вообще – пить надо меньше. Надо меньше пить. Для чего я здесь? В чем смысл моей гнусной жизни? За что я так вчера себя не полюбил? Вот что значит не уметь вовремя остановиться».

Он надел тренировочный костюм, куртку, открыл дверь в холл. Сразу Леонидов и не понял, что за бесформенный предмет лежит у стола. В глазах еще стоял туман.

Он не спеша подошел к столу. Остатки еды, пустые тарелки, окурки, следы грязных ног, пустые пачки от сигарет. Пахло той отвратительной кислятиной, которой утром бьет в нос от растерзанного и неубранного стола, брошенного отключившимися людьми на медленное и убогое засыхание. Но самое плохое было не это.

Возле одной из ножек этого стола с запекшейся кровью на правом виске лежал коммерческий директор «Алексера» Павел Петрович Сергеев.

Пульс Леонидов щупать на стал. Покойников в своей жизни он видел предостаточно, чтобы определить: Паша был мертв. Пятно потемневшей крови застыло на полу возле его головы огромной неправильной кляксой.

Машинально Леонидов посмотрел на часы. Было восемь сорок шесть. Потом на цыпочках подошел к лестнице и спустился вниз на первый этаж. Ночью пошел густой снег и утих только к утру, необходимо было проверить его свежий, еще не слежавшийся покров, нет ли посторонних следов.

Тяжелая входная дверь открылась с трудом. Снег плотным ровным слоем лежал около коттеджа. Леонидов попробовал выйти и сразу провалился по щиколотку, попытался сделать несколько шагов, но снег моментально набился в кроссовки, ноги замерзли, куртка тоже начала пропускать порывы ледяного ветра.

«Одно ясно: чужих здесь не было, что и требовалось доказать. Хрен влезешь сюда без трактора и хрен же вылезешь обратно. Срочно надо Барышева поднять», – подумал Леонидов. Рукой он зачерпнул горсть снега и попытался привести в норму оплывшее лицо.

Анна и Сергей Барышевы вчера вечером заселились в крайнюю комнату на первом этаже под номером четыре. Стучать пришлось долго, Алексей со злости ударил ногой по двери пару раз. Потеряв терпение, он прокричал:

– Серега, выйди!

Послышался скрип кровати и неуверенные шаги. Не открывая двери, Барышев гулким шепотом произнес:

– Чего тебе надо, не вовремя проснувшийся человек?

– Оденься и выходи.

– Еще чего. Мы на завтрак не пойдем.

– Никто, похоже, не пойдет. Дверь-то открой. Барышев наконец соизволил появиться в коридоре.

– Ну? Если это твоя новогодняя шутка, я тебя убью.

– Какая к черту шутка. Сергеев наверху, в холле, с разбитой башкой.

– Чего, перевязать некому, что ли?

– Не поможет. Он мертв.

– Ну, дела…

– Аню не буди, – прошипел ему вслед Алексей. – Фотоаппарат захвати, я у тебя вчера видел.

Они молча поднялись наверх. Та же тишина, кислый запах, грязные стаканы. Леонидов решил наконец нащупать пульс Сергеева.

– Смотри, он, похоже, сверху упал. Фанерные перила сломаны. Паша вчера был здорово пьяный. Видимо, упал неудачно: виском прямо об угол стола, да и высота не меньше трех метров. Не повезло, можно сказать.

– Не повезло… – Леонидов усмехнулся. – А еще говорят, что пьяных Бог бережет.

– Леха, ты чего? Напился человек, пошел покурить, ну и звезданулся, потеряв ориентацию. Могло такое быть?

– Да так звезданулся, что перила проломил. С разбега, наверное, на них бросился, не иначе. Смотри, у него рубаха порвана, а на щеке царапина и синяк. Нет, Серега, он на перила не кидался, сцепился с кем-то. Ну я дурак! Серебрякова ведь предупреждала… Надо ее срочно разбудить. Ты давай дуй в главный корпус, звони, вызывай милицию. А я здесь останусь. Пошел Серебрякову будить.

Барышев пошел вниз одеваться, Алексей нехотя направился к одиннадцатому номеру Серебряковой.

– Ирина Сергеевна, это Леонидов, откройте!

Она как будто ждала за дверью, открыла сразу, без лишних вопросов.

– Что-то случилось?

– Павел Петрович лежит в холле мертвый, Ирина Сергеевна. Мне нужна ваша видеокамера. У вас ведь вчера была видеокамера? Вы что-то снимали.

– Не я, Калачевы снимали. Паша снимал, Валера Иванов. Камера действительно моя, но пользовались вчера все. Но почему Паша? Не может быть! – Она потрогала руками седеющие виски.

– А кто, по-вашему, должен там лежать? Есть какие-то версии? Поделитесь.

– Что? Я не знаю. Я говорю, сама не знаю что.

– Возможно, что это несчастный случай, не надо так сразу. Дайте, пожалуйста, вчерашнюю кассету. Чистая у вас есть?

– Конечно.

– Зарядите и оставайтесь пока здесь.

Леонидов взял видеокамеру, сунул в карман кассету с записью вчерашнего праздника и вышел в коридор.

Перво-наперво он взял крупным планом тело коммерческого директора, потом наехал на стол, уставленный грязной посудой, захватил испачканный кровью угол стола, пол, окурки, остатки еды.

«Как стадо мамонтов пробежало. Нет, никаких улик здесь не найти, затоптано основательно», – расстроился Алексей.

Не переставая снимать, поднялся по лестнице наверх, в мансарду. На втором этаже у проломленной в фанере дыры стояла банка из-под маринованных огурцов, наполовину заполненная окурками, в углу мансарды валялась пара пластмассовых бутылок из-под колы, детский резиновый мячик. Эти мирные вещи никак не вязались с трупом внизу.

Леонидов подошел к самому краю, взял план сверху, заснял застывшее в странной позе тело, сдвинутую мебель, стараясь ничего не упустить, потом снова спустился в холл. Отдельно снял Пашино мертвое лицо с царапиной на щеке, разорванную рубашку, ворот в яркой губной помаде. Жутко захотелось пить. Поборов отвращение, Алексей нащупал один из стаканов.

«Еще несколько минут здесь никого не будет, а постом начнется. Женщины станут голосить, это непременно. Визг, топот, ахи, вздохи, версии. Дурдом, короче. Убежать бы, просто убежать… Зачем я Сашку послушал? Самоуверенный идиот, алкоголик, кретин, какой ты к черту работник уголовного розыска, если тебя никто не боится?»

Он налил в стакан виноградного сока, выпил. Стало полегче. Мертвый Паша уже не пугал, он просто перешел в разряд свершившихся фактов, слился с предметами окружающего интерьера, ничего не просил, никому не мешал. Леонидов жутко боялся перешагнуть из пассивного состояния в активное, боялся сдвинуться с места, чтобы бежать, будить, расспрашивать, собирать окурки, ползать в пыли мансарды и пытливо заглядывать людям в глаза. Хуже всего было именно это: в каждом вчерашнем знакомом видеть убийцу – и подозревать, подозревать, подозревать…

Наконец Алексей решился: поставил на стол пустой стакан и вдруг услышал, как скрипнула чья-то дверь. В коридор вышел сонный Глебов и застыл, увидев лежащего на полу Сергеева.

– Он что, здесь спал?

Леонидов сообразил, что Глебов ничего не понял.

– Борис Аркадьевич, он мертв.

– Простите, я линзы не надел. – Глебов близоруко прищурился. – То есть как это мертв? Что значит – мертв?

– Идите к себе в комнату, сегодня завтракать вряд ли будем рано. Я вас позову, когда надо будет переносить тело.

Глебов внезапно потерял мобильность, и Леонидову пришлось слегка подтолкнуть его к дверям, из которых уже испуганно выглядывала Тамара, глебовская жена.

– Только не надо кричать. Не сразу, – попросил Алексей. – Не выходите пока в коридор.

Справившись с первым проснувшимся товарищем, Алексей вздохнул и направился будить Нору.

Павел Сергеев вместе со своей девушкой занимал номер люкс на первом этаже, потому что три люкса на втором зарезервировали Серебрякова, Калачевы и семья Ивановых. Леонидов долго стучал в дверь. Нора или спала, или категорически не хотела открывать.

Наконец Нора с грохотом распахнула дверь и появилась на пороге, раздувая ноздри, как рассерженная лошадь.

– Ну?!

– Павел Петрович умер.

– Упился? Туда ему и дорога.

– Или с балкона упал, или ему помогли. Собирай вещи и перебирайся в комнату Серебряковой.

– Еще чего? Я уезжаю.

– Попробуй. Если даже дойдешь до машины, можешь в нее впрячься и везти на себе до ближайшего шоссе. Поторапливайся, сейчас дети встанут, надо тело убрать. Здесь мы пока устроим мини-морг. Чего застыла?

– Никуда я не пойду, можешь в снег этого мерзавца закопать, чтоб не вонял. Убирайся!

– Я тебя сейчас за волосы поволоку. Не испытывай мое терпение, я с перепоя особенно нервный. Шевелись!

Нора стала энергично швырять в сумку тряпки. Леонидов помогал ей их уминать. Наконец, подталкивая Нору, потащил два баула на второй этаж. Леонидов никак не ожидал, что эта истеричка громко завизжит, увидев тело, он швырнул сумки и зажал ей рот:

– Дура, что ты орешь?

– Мне плохо.

– Ему еще хуже! Сядь! – Он толкнул Нору в сторону дивана.

– Нет! – Она стала брыкаться.

– Выпей сока и помолчи, психопатка.

– Нет! – еще громче взвизгнула Нора и оттолкнула его руку.

Послышались голоса, где-то скрипнули двери.

– Давай быстро в одиннадцатую. – Леонидов поволок вещи. Нора побрела за ним.

– Ирина Сергеевна, пусть Нора побудет у вас, – сказал Алексей Серебряковой.

– Да-да, конечно. Нора, проходите.

– Сейчас надо вынести тело. Скажите, в каких номерах есть сильные мужчины?

– В девятнадцатом Манцев и Липатов.

– Ирина Сергеевна, дайте Норе воды и не выходите пока, ради бога.

– Хорошо.

Леонидов метнулся к девятнадцатому номеру.

– Мужики, откройте!

На пороге появился заспанный Липатов.

– А друг твой где?

– А я знаю? Что, завтракать пора?

– Выйди в холл. Как у тебя с нервами?

– Не понял.

– Поймешь. Штаны надень.

Из соседнего восемнадцатого Алексей вытащил взъерошенного Глебова.

– Борис Аркадьевич, перестаньте трястись, покойников, что ли, не видели? Давайте его вниз перенесем.

Глебов занервничал:

– Почему это я должен его куда-то тащить?

– Давай, давай, не расклеивайся.

Втроем они перенесли, цепляясь за перила и ежесекундно спотыкаясь, на первый этаж тело Павла Сергеева. Внесли в люкс, положили на одну из кроватей. На тумбочке рядом лежал свеженький комплект постельного белья, Паша так и не успел застелить свою кровать. Леонидов взял жесткую клейменую простыню и накрыл тело, закрыл дверь ключом с биркой, на которой была выбита цифра «один», и положил этот ключ в карман. В другом его кармане лежала кассета с записью вчерашней гулянки.

В холле уже начинали появляться встревоженные люди, истеричный вопль Норы, похоже, разбудил всех. Появилась Саша в спортивном костюме, заспанные, помятые Калачевы, тихая жена Глебова.

– Дорогие дамы, – стараясь держать себя в руках, начал Леонидов, – сегодня ночью произошел несчастный случай с Павлом Сергеевым: он упал с балкона. К сожалению, разбился насмерть. Пока не приедет милиция, не расходитесь. Предлагаю дамам навести здесь порядок, помыть посуду и накрыть стол для завтрака, еды со вчерашнего вечера еще осталось много. Просьба не паниковать, не забывайте, здесь дети.

Он закончил говорить, вытер пересохший от количества произнесенных слов и сушняка рот. Женщины, нервничая, пошли к столу, боязливо сторонясь окровавленного угла. Леонидов принес из своего номера чистое, накрахмаленное до состояния доски полотенце, прикрыл следы крови, сверху поставил пустую бутылку, из-под шампанского. В холле появилось еще несколько человек. С первого этажа поднялась бухгалтерша Казначеева, потом пришли Валерия Семеновна Корсакова и Аня.

Корсакова энергично взялась накрывать на стол, известие о смерти Павла Петровича на нее впечатления не произвело. Она двигалась, разговаривала, резала и разливала так, будто это было самое рядовое утро в ее жизни. Леонидова невольно поразило ее лицо, он настороженно разглядывал высокую фигуру поварихи, злое смуглое лицо и крупные сильные руки. Ему стало не по себе.

«Энергичная мадам, и здоровая, как гренадер. Прямо женский спецназ, а не работник кулинарного фронта. Такая толкнет – не то что фанеру проломишь, пролетишь со свистом, как ракета «земля-воздух». Надо будет к ней присмотреться», – размышлял он, продолжая наблюдать за Валерией Семеновной.

Принесли закипевший чайник. Мужчины начали рассаживаться вокруг стола. Вид у всех был еще тот: помятые джинсы, свитера, сонные лица. В холле дуло изо всех щелей, при дневном свете отлично было видно грязь, паутину и потертость старой мебели. То, чего вчера никто спьяну не замечал, спешило вылезти наружу. За пыльным окном, как чадящая свеча, едва теплился пасмурный зимний день, напоминая несвежую послепраздничную скатерть. Кто-то из присутствующих несмело предложил опохмелиться, народ поежился, но не поддержал. Ели лениво, курили здесь же. На Леонидова никто не смотрел, но на сотрудников «Алексера» его присутствие давило, как петля плохо намыленной веревки.

«Дурацкое положение! – вертелось у Алексея в голове. – Попал как петух в оицип. Подозревать, всех подозревать, ловить косые взгляды и знать, что один из этих людей убийца. Кто? Можно начинать прямо по списку…»

Через час появился засыпанный снегом Барышев.

– Добрался до главного корпуса, Серега? – кинулся к нему Леонидов.

– Пер как танк. Замело все к черту.

– Ну, что они сказали?

– Будут к нам пробиваться. К вечеру, наверное, можно ждать. Велели ничего не трогать. – Барышев говорил короткими фразами, пытаясь выровнять дыхание.

– Умники. Как они там себе представляют толпу народа, планомерно и систематически огибающую мертвое тело в течение суток? Да тут и так все затоптано, а к вечеру вообще ничего не останется. Я все заснял на видеопленку в лучшем виде, пусть смотрят и радуются жизни, – разозлился Леонидов.

– А где…

– Внизу, в первой комнате.

Барышев покосился на прикрытый полотенцем угол стола.

– Поешь, похоже, до столовой доберемся не скоро.

– К обеду все расчистят, не каменный век. У главного корпуса уже трактора вовсю шуруют.

– А чего ж, до шоссе расчистить, что ли, не могут?

– Так праздники же, перепились все. Сам знаешь, как у нас в стране в начале нового года вся жизнь замирает: все только пьют-да опохмеляются. Пока очухаются, доберутся до техники… Пойду переоденусь. Аня!

Подлетела его испуганная беленькая супруга.

– Жена, дай мне сухие носки и штаны. И чаю горячего.

– Может, тебя лучше погреть?

– Ладно, ребята, – вздохнул Леонидов. – Время собирать камни. Давай, Серега, переодевайся и заходи ко мне. Ты вчера был самый трезвый, свидетелем будешь.

– Это тебе так показалось. Просто я большой, у меня масса устойчивая, сильно не раскачивается.

– Брось скромничать, что-нибудь да помнишь. Составим с тобой план действий и попытаемся облегчить работу местным органам правосудия.

– Да, называется, отдохнули.

– Ну, ладно, иди давай. А я к Ирине Сергеевне. Она-то предвидела подобный инцидент? Надо это дело прояснить.

Так капитан Алексей Алексеевич Леонидов и начал расследование по факту убийства коммерческого директора фирмы «Алексер» Сергеева Павла Петровича.

Глава 2 НЕСЧАСТЛИВОЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЯ ПЕРВОГО

Ирина Сергеевна Серебрякова сидела в том же углу дивана. Любимый пушистый платок до подбородка укутывал ее расплывшееся тело, взгляд не отрывался от пустой бутылки, придерживающей белое полотенце на углу стола. Алексею не хотелось к ней сейчас лезть с вопросами, но выхода не было.

– Ирина Сергеевна, я должен вас побеспокоить.

– Да, я готова, – откликнулась она, как будто последние полчаса только и делала, что ждала, когда с ней захочет побеседовать работник уголовного. выска Леонидов.

– А к чему, простите, готовы? – переспросил он удивленно.

– Вы же сказали, что хотите побеседовать.

– Да. Где уединимся? В вашем номере?

– Там Нора.

Леонидов осмотрелся: Пашиной красавицы среди присутствующих дам действительно не наблюдалось.

– А чего она, чаю не хочет?

– Нора сейчас ничего не хочет, вы сами подумайте, разве ей до людей? Паша ведь был ей не чужой, сама помню, как когда-то… – Она споткнулась о неприятное воспоминание, но сдержалась. – Лежит, знаете ли, лицом к стене, в одеяло закуталась. Бедная девочка…

– Переживает, не иначе. Такая существенная финансовая потеря, – не сдержался Алексей.

– Ну, зачем же вы так? Давайте пройдем в ту боковую комнату. – Она кивнула на дверь под номером двадцать один.

– А кто сюда заселился?

– Никто. Должен был один из шоферов с женой, но он неожиданно заболел, накануне заезда в санаторий. Деньги за путевки не вернули, и ключ вчера выдали. Помните, мы вчера сюда сложили вечером продукты и спиртное из моей машины?

Леонидов вообще смутно помнил вчерашний вечер и уж тем более не отследил, где поместили многочисленные запасы.

– Ключ у вас?

– Там, должно быть, открыто. А ключ вчера вечером Паша, кажется, забрал.

– Паша?

– Да, он занимался разгрузкой продуктов.

«А спиртное прямо в себя разгружал, не иначе, – прикинул Леонидов. – Надо будет ключик поискать в его карманах».

В двадцать первом горой были навалены сумки и коробки с деликатесами, которых Алексей с семьей не мог позволить себе даже по самым большим праздникам.

– Да тут целый маркитантский обоз! – воскликнул Леонидов, оглядывая батарею разнокалиберных бутылок. Две кровати из трех были разобраны, на тумбочке стояла открытая неполная бутылка водки, два стакана, початый пакет апельсинового сока.

– Здесь кто-то ночевал? – спросила Серебрякова.

– Боюсь, этот товарищ был не в единственном числе. Между прочим, удобное местечко, и к столу вылезать не надо, все под рукой. Кто-то воспользовался.

– Да, похоже.

– Присядем, Ирина Сергеевна, не стесняйтесь. Я вот в это кресло, если позволите. Соку не хотите?

– Нет, спасибо. Я готова ответить на все ваши вопросы, Алексей Алексеевич.

– А сами никакую версию случившегося выдать не хотите?

– Да, я нечто подобное предполагала, но произошло совсем не то, что я ожидала, понимаете? Мне казалось, что жертвой мог стать Валера Иванов, именно с ним связаны все конфликты на фирме.

– Знаете, и мне так осенью показалось. Значит, убийца промахнулся, выбирая жертву? Но принять Павла Петровича за Валерия Валентиновича можно только в полной темноте и то не на ощупь.

– Я пыталась после того, как вы мне рассказали о результатах расследования, что-то исправить…

– Глебова, например, взяли назад, пообещали после Рождества вызвать на работу Анечку Барышеву. Попытка обратиться к славному прошлому, так я понимаю? Но разве можно что-то вернуть? По-моему, тот «Алексер» давно кончился.

– Да, но мне так захотелось возродить в магазине ту атмосферу, которая была, когда они только начинали дело, все работали вместе, но без увольнения Валеры это было невозможно, а без него развалилось бы то, что уже есть. Я не могла решиться на такой шаг, понимаете?

– И вы решили Валерия Валентиновича не трогать, а вместе с ним и группу родственников-блюдолизов. И что, ваши меры дали какой-нибудь результат?

– Трудно сказать. Вернулись Глебов, Ольга Минаева, секретарша моего покойного мужа…

– Да, я ее помню. На какую работу вы ее рекомендовали?

– В помощь Паше. Он сам попросил, знаете, ведь много дел, касающихся фирмы, перешло к нему после смерти Александра.

– И Павел Петрович попросил просто помощницу или конкретно Ольгу?

– Ну, он намекнул, что глупо тратить время на обучение кого-то постороннего.

– Разумно.

– Потом он же попросил за Аню Гладышеву.

– Что-то раньше я в нем такого благородства не замечал. С чего вдруг такие перемены? Еще кого пытался вернуть?

– Тут-то как раз и возник конфликт: чтобы взять на работу еще одного менеджера из уволенных, надо было куда-то пристроить Сашу Иванова. И продавец у девочек явно получался лишний. Валерий уперся: ни туда ни сюда. В коллективе заговорили о том, что он выживет Глебова из фирмы. А Борис – фанатик. Он без своей работы что без воздуха. Естественно, Паша вступился за Борю, Валера – за свою команду. В итоге фирма раскололась на два лагеря.

– Состояние «холодной войны»?

– Да не такой уж холодной, бывало и горячо. Доходило до таких разборок! Девочки у нас очень темпераментные.

– Чьи же, Балерины или Пашины?

– Танечка Иванова может за себя постоять и Лиза.

– Это такая высокая, полная? Женщина с веслом?

– Крупная девочка. Вы всегда все утрируете, Алексей.

– А Эльза?

– Кассирша? Та спокойная. Но, знаете, я ее недолюбливаю. Несмотря ни на что, я предпочитаю иметь дело с открытыми, быть может, даже с шумными людьми, но не с такими тихонями, которые пакостят из-за угла. Ходит такая дрянь, сплетни потихонечку собирает. У нее даже досье на каждого составлено, компромат своего рода.

– А вы откуда знаете?

– Она пыталась мне его подсунуть. Знаете, такое подробное описание всех промахов ее коллег. Сплетни, слухи, домыслы. Неприятная девушка, для меня по крайней мере…

– Как вы прореагировали на досье?

– Вежливо дала понять, что не одобряю поступки подобного рода.

– А кого Эльза хотела утопить?

– Глебова, конечно, Олю, Марину. Но добиралась она да самого Паши.

– Вот как? А он-то ей чем не угодил?

– Я не собираю сплетни, спросите лучше у нее.

– Я правильно вас понял: с Павлом Петровичем состояла в конфликте добрая половина фирмы? Во-первых, господин управляющий Валерий Валентинович.

Во-вторых, его воинственно настроенные родственники. В-третьих, чем-то обиженная дама по имени Эльза. Следующие два пункта занимает своими объемами мощная Елизавета. Еще недовольные были?

– Да не Пашу я хотела защитить, когда обратилась к вам. Поймите это. Все, что случилось, похоже на трагическую случайность. Я всегда симпатизировала Павлу, и, честно говоря, его бы я больше послушала, чем Иванова, если бы дело дошло до «или – или».

– Вот поэтому-то именно он, а не Валера лежит сейчас мертвый на первом этаже,

– Он мог и сам упасть, и наткнуться случайно на этот проклятый угол.

– А вот с этим могу поспорить: на угол попал случайно, а вот толкнули его умышленно.

– Но без намерения убить.

– Не скажите. С ненавистью толкнули, это уж точно. А всякая ненависть подразумевает под собой желание устранить физически вызвавший ненависть предмет… И видите, как кому-то крупно повезло. Извините за черный юмор. И за то извините, что мне уже второй раз в жизни приходится заниматься проблемой вашего алиби, Ирина Сергеевна. Прямо рок какой-то. Сами-то вы спать во сколько ушли?

– Грех на вас обижаться, Алексей. Вы всегда с таким виноватым видом задаете этот вопрос. Я ушла спать сразу после того, как Илья увел спать Катюшу.

– Мадам Калачеву?

– Именно. Вы должны это помнить. Я видела, как вы еще вовсю в это время развлекались.

– Так хочется покраснеть, Ирина Сергеевна, но голова уж очень болит. Но верьте, что мне очень и очень стыдно. Одно только могу сказать в свое оправдание: честно отработаю свою путевку, найду убийцу и передам в лапы правосудия.

– Я вас не упрекаю. У меня и в мыслях не было, чтобы вы весь вечер стояли у каждого за спиной и периодически грозили пальцем: «Не убий». Просто надеялась, что ваше присутствие остановит убийцу и не произойдет того, что произошло. Хотелось поверить в то, что общее веселье всех примирит.

– Хотели мира, а получили… Да не решается ни один конфликт путем грандиозной пьянки, увы. Ладно, Ирина Сергеевна, доказать чье-то алиби в пылу пьяной вакханалии невозможно, остается надеяться, что народ начнет что-то вспоминать. Кстати, как там насчет обеда? Может, ваша повариха покормит, так сказать, на дому? Неохота по сугробам лазить. Смотрел я сегодня на эту даму очень внимательно, похоже, она о Павле Петровиче сожалеть не будет. А он, бедняга, как к ней относился?

– Знаете, что странно: он ведь ее просто не замечал, а на днях вдруг попросил уволить, причем в очень категоричной форме.

– На каком основании?

– Мол, много кладет себе в карман. Но это глупо: кто из поваров не приворовывает? Конечно, она брала себе и оставшиеся продукты, и с деньгами было нечисто, но все в меру.

– Воровать в меру. Это хорошо. А, простите, кто эту самую меру определил?

– В меру, это когда другим остается достаточно, чтобы на подобное воровство закрывать глаза.

– Так. И что же вы ответили Павлу Петровичу?

– Сказала, что если на то пошло, то решение всех кадровых вопросов я могу переложить на него, пусть сам занимается подбором и увольнением сотрудников.

– Короче, развязали руки?

– Я не сижу целыми днями в офисе и тем более не обедаю. Ему виднее.

– Значит, Корсакова после Рождества у вас больше работать не будет?

– Ну, теперь, думаю, вопрос о ее увольнении отпал. Кто будет заниматься поисками новой поварихи? Если у Паши и была какая-то кандидатура, то теперь это уже не актуально.

– Прекрасно! Вы плодите подозреваемых со скоростью один в пять минут. Проще было бы назвать тех, у кого не было повода лишить фирму коммерческого директора, осталось только выяснить, не было ли у Павла Петровича махинаций с бухгалтерией и любовных связей на стороне. Кстати, мы забыли про красавицу Нору. Как развивался их роман с Павлом?

– Еще раз повторяю, что я не собираю сплетни. Это охотно расскажут вам другие. Желаю успеха.

– Так, значит, действительно что-то было. Ну, с любовными связями я как-нибудь разберусь сам, это мой конек. А как насчет бухгалтерии?

– Не имею претензий. У Юлии с Павлом проблем не было.

– Кстати, она хорошо зарабатывает?

– А в чем дело?

– Это ведь она приехала на новенькой «восьмерке»? Сама за рулем – смелая дама. Это ее личная машина?

– Ведь не иномарка. Юле без конца приходится ездить в банк, по делам, и я довольна, что она обходится без служебной машины.

– А про ее зарплату не скажете?

– Приличная зарплата. Цифры называть не буду, скажу только, что не задаюсь вопросом, на какие деньги куплена эта машина.

– Что ж, вопрос исчерпан. Пока мне не о чем вас больше спросить, вы меня и так основательно загрузили.

– Я всегда готова вам помочь, чем могу.

– Воспользуюсь непременно. – Серебрякова подавляла его своей вежливостью и правильностью речи.

Леонидов вслед за Ириной Сергеевной вышел в холл, застав там вполне мирную картину: молодой человек, которого он вчера запомнил как просто Колю, наливал пиво себе и Андрею Липатову, Барышев сверлил глазами дырку в фанерных перилах балкона, Корсакова вместе с Тамарой Глебовой носила в комнату напротив посуду, у окна курили секретарша Марина и Наташа из бухгалтерии. Остальные, видимо, разбрелись досыпать. Серебрякова сразу прошла к себе, проведать Нору. Вот кого Леонидов мечтал хорошенько потрясти! Лежала она, закрывшись в комнате, неспроста, и уж наверняка не из-за переживаний о потерянной неземной любви. С девушками этого типа Алексей уже сталкивался: бурно оплакивать они могли только уплывшие из рук деньжата, а вместо сердца Бог вложил им в прекрасную грудь некий блестящий, как железо, камень, из которого делают популярные дешевые украшения. Гематит, кажется, называется. В общем, что-то связанное с кровью, у Саши были такие бусы, по его мнению, и Алексей давно покушался их выкинуть. Сергей Барышев встал, как только Алексей кивнул ему на дверь в свой номер.

– Только там сейчас наши феи чирикают.

– А мы их попросим с детьми прогуляться.

– Ага, пусть роют снежные пещеры.

– Им полезно. – Леонидов распахнул дверь. – Девочки! Идите-ка подышите воздухом, а заодно и оцените спасательные работы. Вблизи уже должен быть слышен шум моторов.

– Выпроваживаете? Думаете, мы будем вас подслушивать? Ну и ладно. – Слегка надувшись, женщины стали собираться. Саша крикнула Сережку, надела на него пуховик и сапоги, плотно обернула шарфом шею.

Когда компания удалилась, Леонидов полез в тумбочку, где с вечера предусмотрительно запрятал бутылку хорошего вина.

– Смотри: мускат! Сахару, зараза, тридцать пять процентов. Сироп, елки! Похмелимся?

– А пить из чего? Стаканы-то в холле. Сходить?

– Ни-ни! Не стоит оказывать дурное влияние на общественность. Сейчас крышку от мыльницы принесу, да подай ту пластмассовую штуку от лака для волос.

– Колпачок, что ли?

– Его, родимый.

– Воняет же.

– Ничего, пойдет под мускат. Я эту штуку сейчас с мылом помою.

– Тогда ты из него сам и пей.

– Ладно, как гость, можешь пользоваться привилегией в выборе посуды. Будешь потом мыльные пузыри ртом пускать.

– Классное занятие! С детства обожаю.

Они разлили мускат в мыльницу и колпачок от лака для волос. В тумбочке нашлась пара мандаринов.

Потом глотнули из импровизированных стаканов. Барышев скривился и закашлялся:

– Ш-ш-ш…

– Ш – што?

– Ну ты злодей, Леонидов!

– Я тебя предупреждал. Между прочим., мне тоже невкусно. Знаешь, какую гадость бабы себе на голову льют?

– Иди ты, отравитель.

– Ладно, будем считать, что водные процедуры закончены. Вернемся к нашему хладному телу. Передо мной список присутствующих в этой экспедиции граждан. Итого тридцать человек. Минус пятеро детей – остается двадцать пять. Себя с Сашей я тоже исключаю, если только я не лунатик и не осуществляю под воздействием сна свои заветные мечты, но поскольку это маловероятно, получается еще минус два. Теперь о вас, Барышевы: во-первых, я тебе доверяю. Во-вторых, вы спали в угловой комнате и рано ушли. Так что получается еще минус два.

– Ну, спасибо, благодетель ты наш.

– Не за что, цветы можно прямо в номер. Итого получается: двадцать три минус два равно двадцати одному.

– В первом классе ты, Леонидов, наверняка на пять учился?

– Только в первом… Серебрякову тоже в общем-то можно исключить.

– И самого убитого, надеюсь, тоже.

– Да, елки, даже забыл, для чего вся эта арифметика. Остается девятнадцать душ, у шестерых из которых уже обрисовался веский мотив. Нора тоже под большим вопросом.

– Ей-то какой навар?

– Пока определенно сказать не могу, но что-то там есть, видел вчера, как они с Пашей по разным углам сидели. Кстати, как только все эти сугробы разгребут, надо будет добраться до главного корпуса и просмотреть кассету с записью вечера.

– А где кассета?

– У меня в кармане. Сейчас уберу в тумбочку вместе с бутылкой, надо прятать от грабителей такие ценные вещи. Итого: шесть человек имеют видимый мотив, остальные скрытый. В таких делах, как правило, стоит только поглубже копнуть. В учреждений, где зарплата коммерческая, да и очень приличная, нет места любви и братству, тем более сейчас, когда народ за место под солнцем глотку перегрызет, когда каждый сам за себя.

– А Пашины люди? Их ты со счетов не сбрасываешь? Они-то его лелеять были должны, как нежный цветок орхидею.

– А если кто-то притворялся, что он Пашин человек, а сам делал ставку на Валеру?

– Ну ты прямо раздул тайны мадридского двора. Король и его свита, толкающая друг друга в зад.

– А ты у своей жены спроси, как ее в свое время убрали из «Алексера», она тебя просветит. Серебрякова, между прочим, сама мне сейчас призналась, что некая Эльза ей досье на всех пыталась всучить.

– Эльза, Эльза… Погоди, это та самая белесая дамочка с прической каре? Действительно, на немку похожа. Гестапо в действии. Та еще сучка. Анька моя ее терпеть не может, даже не поздоровалась вчера.

– Да таких, можно сказать, в упор не видишь, а они живут и процветают. Валера и мадам Иванова за нее горой, я это еще осенью заметил.

– С чего предлагаешь начать?

– С обеда, конечно. Похоже, что дорогу жизни уже расчистили, слышишь, за окном шумят моторы.

И действительно, в комнату ввалились румяные, засыпанные снегом Саша и Анечка.

– Мужчины, вас приглашают на обед.

– Пойдем, Сергей, а то у меня желудок склеился. – Леонидов встал, хмыкнул, как бы прочищая горло.

– О чем это вы, мужчины? – поинтересовалась Саша.

– Да мы тут так, мылись.

– И причесывались…

Когда Барышев вышел вслед за женщинами, Алексей открыл тумбочку, посмотрел на кассету, выдвинул ящик и сунул кассету поглубже, так чтобы создалось впечатление, будто ее хотели спрятать, и аккуратно закрыл дверцу.

«Кто ищет, тот непременно найдет», – подумал он, выходя из комнаты.

Метель на улице немного утихла. Небо напоминало слежавшуюся вату, зато снег радовал своей свежестью, пушистостью и белизной. Леонидову он напомнил взбитый белок, в котором гигантская десертная ложка процарапала глубокую борозду. По этой борозде цепочкой тянулись жертвы вчерашней пьянки: Манцев на ходу захватывал голыми руками снег и тер опухшее лицо, озорная Марина пыталась подловить его сзади и сунуть за шиворот холодный комок. Наконец ей это удалось, Манцев взревел и ринулся на нее тигром, они заорали и повалились в сугробы.

– Веселится народ. Не очень-то и скорбят об усопшем, – вздохнул Алексей.

– Отдыхать приехали. Жизнь-то продолжается.

– Слушай, Сергей, я, кажется, дверь в комнату забыл закрыть.

– Что, за свои миллионы опасаешься?

– У меня там осталась действительно ценная вещь – джинсовые штаны. Погоди, я мигом.

Леонидов не спеша вошел в холл и стал подниматься на второй этаж. У самых дверей в холл, где вчера резвилась веселая компания, он столкнулся с внушительной фигурой Валерия Иванова. Господин управляющий с каменным лицом прошел мимо.

«Не переусердствовал ли в демонстрации равнодушия?» – заинтересовался Алексей, бросаясь в свой номер. Кассеты в тумбочке не было.

«Не верю! Неужели разобрались на высшем уровне, без привлечения низшего звена? Точно! Умыкнул видеозапись вчерашнего вечера, а это уже является косвенным свидетельством вины. Не клептоман же он в самом деле?»

Алексей пошел обратно к ожидавшему на улице Барышеву.

– Ну что, на месте ценный предмет одежды?

– Все в порядке. Далеко нам топать?

– Туда, где вчера ключи от комнат брали.

Главное административное здание санатория вытянулось вдоль забора тремя кирпичными этажами. Если в архитектуре коттеджей еще проглядывали претензии на оригинальность, то опередивший их в дате рождения каменный монстр полностью соответствовал совковым стандартам. Он с нескрываемым отвращением всасывал в огромный стеклянный рот прибывающих людей: мол, чего суетитесь, вкусного все равно ничего не получите. Еда полностью соответствовала первому впечатлению от строения: старательно обезжиренное меню было явно составлено с одной целью: уберечь граждан отдыхающих от целлюлита, много было только чая, поскольку вода все равно в организме не задерживается и к тому же в кранах ее полно. Кормили отдыхающих похожие на кукол с выбеленными перекисью волосами официантки, развозя тарелки на металлических столиках, напоминавших больничные каталки. Леонидов с Александрой пожевали салат из капусты и морковки, похлебали харчо и полностью съели второе, ибо разбавленное водой пюре лилось в желудок так легко и непринужденно, что остановить его было невозможно. После горячего чая, который немного скрасил малоаппетитный обед, Леонидовы пошли занять очередь у гардероба для себя и Барышевых, поскольку Сергей имел привычку съедать все, что стояло на столе, и за себя и за жену. Когда он наконец наелся, очередь за переданной на хранение одеждой уже достигла окошка в чугунной витиеватой решетке.

– Ужинать пойдем? – подмигнул Барышев.

– Если выживем после обеда. По мне – так лучше сухим серебряковским пайком обойтись.

– Ладно, пока наши женщины в фойе книжки смотрят, пойдем и договоримся с администрацией о просмотре кассеты.

– Не выйдет. Я ее пожертвовал в фонд нуждающихся в любительской видеопродукции.

– Это как?!

– Оставил в тумбочке в надежде, что виноватый захочет ее изъять, так оно и получилось, вроде ловли на живца. Ну, соскучился человек по рыбалке, а сейчас зима, трудно понять, что ли?

– А если на этой пленке зацепка, по которой можно вычислить убийцу.

– Пойми, посторонний сразу не увидит того, что для убийцы очевидно. Не переживай, Серега, пойдем лучше отдохнем от приема пищи.

– У вас, у сыщиков, конечно, свои методы, можете эксперименты ставить, все, что угодно, но тогда уволь меня из помощников.

– Ладно, хватит психовать, пойдем, надо с чего-то начинать.

– Милиция приедет, она и начнет. А я сюда отдыхать приехал. Пойду высплюсь.

– Иди, иди. Может, проспишься – подобреешь.

Барышев, подхватив под руки Аню и Сашеньку, повел их к дверям. Леонидов лениво побрел следом. Иногда он и сам не понимал, зачем совершает те или иные поступки, и будет ли от них прок, но словно бес толкал его под руку. Алексей называл это интуицией, жена – очередным заскоком.

Алексей посмотрел на спины удаляющихся друзей и жены, оглянулся и не спеша свернул в елочки. Оказываясь на природе, он всегда норовил коснуться ствола дерева, листвы, чтобы убедиться, что на свете еще существует нечто не из асфальта и камня. Побродив среди холодных душистых стволов, набрав полные кроссовки снега, он немного успокоился и вернулся в коттедж.

Войдя в свою комнату, Леонидов обнаружил, что она пуста. Жена и Сережка где-то гуляли, им дома осточертело сидение в четырех стенах. Алексей лег на перекрахмаленное, жесткое белье и подумал, что меньше всего ему сейчас охота куда-то идти и общаться с гражданами отдыхающими. Хотелось просто полежать и подождать, может, все разрешится само собой, придет к нему в комнату, например, человек и скажет, что так, мол, и так, я столкнул Пашу с балкона, не нарочно, а так, по пьяни. И, откровенно говоря, Леонидов эту версию охотно поддержал бы, тем более что все были изрядно под хмельком и смутно припоминали события предыдущего вечера. Было только одно маленькое «но»: одного из присутствующих Алексею не хотелось выгораживать, а именно он и был, похоже, причастен к случившемуся.

«Я докажу, что Пашу толкнул Иванов, и успокоюсь. Надо только найти кассету, которую он взял, и свидетеля, который непонятно почему до сих пор не объявился. Свидетель – он всегда есть. А вот промолчать этот случайный очевидец мог только в том случае, если принадлежал к команде управляющего, Пашины люди давно бы уже прибежали».

Алексей никак не мог отключиться. Им овладело странное состояние, когда человек очень хочет спать, изнемогает от усталости, но заснуть тоже не в силах – из-за огромного нервного напряжения. Он ворочался, подминая под себя подушку, пока не услышал в коридоре шаги и веселые женские голоса. Алексей подумал, что это Саша, она его успокоит, и тогда он, возможно, заснет, и выскочил в коридор. Но это были Наташа Акимцева и Марина Лазаревич. Они пристраивались у окна с пачкой сигарет и бутылкой темного пива. Леонидов задвинул свою сонную меланхолию в самый дальний угол души и пошел работать. С улыбкой донжуана на вынужденном отдыхе он подступил к двум очаровательным феям. Девушки и впрямь были хороши – длинноногие, с тонкими талиями.

– Здравствуйте, девушки!

– Мы сегодня уже встречались, – засмеялись они. – Пива не хотите?

У Леонидова в желудке мускат, замешенный на лаке для волос, до сих пор сражался с водянистым пюре, и Алексей нашел в себе силы вежливо отказаться.

– Можно, я просто с вами постою?

– Мы же курим.

– А я не курю, но вдыхаю. Токсикоманю потихоньку, а в таком приятном обществе эффект просто потрясающий.

– Комплименты делаете? – заулыбались девушки.

– Предположим… А где ваши неотразимые мужчины?

– Пошли выяснять насчет бассейна. Здесь, оказывается, все по расписанию, да еще обязательный медицинский осмотр.

– Что смотрят? – озабоченно осведомился Леонидов.

– Ноги. На предмет грибка.

– Врач, конечно, мужчина? Я бы тоже посмотрел кое-какие ножки, на предмет грибка, естественно.

– Ха-ха! Мы не против.

– Тише! – Алексей оглянулся с видом заговорщика – Жена где-то рядом. Поэтому давайте о другом… Жалко вам Павла Петровича?

– Еще бы! Наверное, из санатория надо прямо на биржу труда отправляться, теперь Валера просто всех скушает. Или Норке компанию составим, будем вместе богатых покровителей искать, она тоже в минусе. Что-то и не появлялась сегодня, даже не обедала, аппетит небось пропал!

– Как же, была без пяти минут жена, а теперь женщина без определенного занятия, так, что ли, девочки?

– Жена! Если ее заставить работать, как нас, с девяти до семи, от нее ничего– не останется. К тому же Паша ей уже почти дал отставку.

– А вы откуда знаете?

– Он от Норы бегал последнее время, – фыркнула Марина. – Просил меня отвечать, что уехал в банк или на переговоры, а Норка его доставала. Даже в офис приезжала караулить.

– Он что, не мог прямо сказать девушке, что не собирается дальше поддерживать с ней отношения? По натуре ведь Паша джентльмен.

– Попробуйте избавиться от такой пиявки, как Нора! Во-первых, ей целыми днями нечего делать, а во-вторых, нечего терять. Она такие спектакли в офисе устраивала!

– Как интересно! Расскажите.

Марина поправила прическу и облизнула губы. От выпитого пива щеки ее зарумянились, и она с большой охотой поведала следующее:

– Когда я говорила Норе, что Паша в банке или еще где-нибудь, она тут же являлась в офис. Охрана пускала любовницу коммерческого директора беспрепятственно. Последнее время он, правда, поумнел и приказал ее заворачивать. Но эта дамочка прорвется через любые кордоны. Караулила его в торговом зале или на улице. Она обожала эффектные и неожиданные появления. Самые душераздирающие сцены происходили в его кабинете, за закрытыми дверями, но я-то слышала! Нора устраивала бурную сцену ревности, попрекала какой-то шлюхой, к которой Паша якобы таскается, ссылаясь на деловые поездки.

– У него действительно появилась другая женщина, и Нора узнала, кто она?

– Конечно. Выследила любовничка. Дама оказалась замужней и весьма обеспеченной. Нора постоянно угрожала, что донесет ее мужу. Пашу аж трясло от ее воплей.

– Да мало ли рогоносцев! Пусть бы и рассказала.

– Но муж этой дамочки – партнер по бизнесу, друг Серебряковой. Фирма весьма в нем заинтересована.

– А как его имя? Марина замялась:

– Все-таки я еще на работе, понимаете?

– Охраняете коммерческие тайны? Ладно, я и сам уже догадываюсь. А дама эта часто Павлу звонила?

– Только на сотовый. Он запирался в кабинете, когда с ней разговаривал.

– Серьезное дело.

– Только вы зря думаете, что Пашу из-за этого убили. Норка не сумасшедшая, она только пугала. Могла, конечно, чужими руками все организовать, но чтоб сама… Пашу Валера столкнул. :

– Вы это видели?

– Нет. Мы спали. Так наплясались вчера, что даже на любовь сил не осталось.

– Да что вы? Такие молодые, энергичные…

– Зато мальчики у нас не энергичные. Я своего Кольку едва отволокла. Он так напился, что мне пришлось ночевать у Ольги.

– Так он все равно заселился с младшим Ивановым. Вам, Мариночка, и места у них в комнате не было.

– Вот как раз там, куда я отволокла Николая, младший Иванов и близко не наблюдался. Не знаю, может, под утро объявился? Я сама как пришла, так и упала, ничего не слышала, спала, что называется, без задних ног.

– А где же все-таки был ночью Александр Иванов?

– Спросите что-нибудь полегче. Все так перемешались вчера! Ночевали совсем не там, куда заселилиеь.

– Ну, спасибо, обрадовали. Значит, лишь бы вещи куда-нибудь кинуть, а там можно мигрировать как захочется? Этот спал не там, куда поселился, комната, которая должна быть пустой, оказалась самой популярной. Женщины отправляются не к своим мужчинам. Короче, черт знает что. Ваши соседки тоже с кем-то поменялись местами?

– Кто, Эльза с Елизаветой? Смеетесь! Лизу даже танцевать никто не приглашает, а Эльза так умирала по Паше, что над ней давно уже все смеются.

– Да что вы? Любвеобильный мужчина был этот коммерческий директор.

– Просто красивый. Знаете, многие девушки мечтают о принце на белом «мерседесе» с кучей денег и смазливой физиономией. Паше неплохо удавалась эта роль.

– А вы разве не мечтаете?

– Мы работаем, мечтать особо некогда. Труд на чужое благо лучше всего избавляет от ненужных иллюзий, тем более если у тебя обычные для всех девушек данные.

– Эльза тоже работает. Разве не так?

– Она так поглощена своей карьерой, что видит только работу и дом. А природа требует свое! Значит, надо найти подходящий объект прямо на рабочем месте, вот она Пашу и приглядела.

– А он? Отвечал взаимностью?

– Кому? Наш Паша не мог снизойти до романа с рядовой женщиной. Представляете этого роскошного красавца под руку с Эльзой в ее неизменной затрапезной кофте?

– Она же прилично зарабатывает, неужели не может хорошо одеться?

– Не знаю, куда Эльза девает деньги. Она скрытная, никому про свои личные дела никогда не рассказывает, но похоже, что Паша ее здорово отшил.

– Как она себя повела?

– Да никак. По ней не поймешь.

– А судя по тому, что рассказала Ирина Сергеевна, решила отомстить. Ну ладно, похоже, ребята возвращаются. Черт с ней, с этой дамой. А что, девушки, если я тоже пойду с вами в бассейн смывать похмелье?

– Конечно. Потом в волейбол можем поиграть!

– Почему же не в теннис?

– Народу слишком много, надо всех привлечь. Мы поклонники массового спорта.

Девушки заспешили к своим кавалерам. И тут Леонидов увидел, что Ирина Сергеевна Серебрякова вышла из своей комнаты и зашла в соседнюю, где расположились Калачевы.

«Значит, Нора сейчас одна. Похоже, пора прервать ее затянувшуюся истерику». Алексей бросился к одиннадцатой комнате.

Дверь угловой комнаты была заперта изнутри. Леонидов сначала тихонько поскреб ее, а потом настойчиво застучал:

– Нора, открой! Хватит давить на жалость: я-то тебе все равно не верю.

Ответом был лишь скрип кровати.

– Гражданка Прохорова, откройте представителю законной власти. Елена Сергеевна, будьте благоразумны!

В замочной скважине заскрежетали ключи. Дверь резко распахнулась.

– Опять ты? Сколько ты мне, сволочь, нервов попортил! Я вот доберусь до твоей жены! – взвизгнула слегка помятая дама в пошлых розовых кружевах.

Леонидов увернулся от двери и оттеснил Нору в комнату.

– У тебя что, пунктик особый – всем обо всем доносить? Родители в КГБ при Сталине не работали, случайно?

– Ублюдок милицейский! Пошел ты…

– Дура! – Леонидов толкнул ее на мятую постель. – Хочешь, наверное, как Лана, закончить молодую жизнь в роли задушенной свидетельницы. Думаешь, люди слепые, не понимают, какой цирк ты тут изображаешь?

– Хам, быдло, нищий огрызок!

– Стареющая шлюха! Психопатка!

Оба перевели дух. Леонидов с опаской приблизился к шипящей женщине.

– Все?

Но это было далеко не все. Возле его носа вдруг мелькнули длинные сиреневые ногти. Алексею с трудом удалось их перехватить, она оцарапала руки, но зато он спас глаз.

– Врезать тебе, что ли, девушка? Соображаешь, куда когти свои суешь? Давай успокаивайся. Ты как стресс снимаешь: пьешь, колешься, нюхаешь? Или просто на балалайке играешь по ночам?

– Ты бы заткнулся, ищейка милицейская. Дай сумочку, там пузырек с таблетками.

– Ого! – присвистнул Леонидов, увидев название. – Не удивительно, подруга, что ты такая нервная. Тебе нужен доктор, а не исповедник.

– Дай сюда. – Она рванула к себе таблетки. – Захочешь настучать, можешь не дергаться, у меня есть рецепт.

– Ну да, и письменное разрешение родителей. Не сомневаюсь, что уж бумагами ты запаслась.

Нора открыла пузырек дрожащими от нетерпения руками.

– А запить, Елена Сергеевна?

– Сок в тумбочке.

– Отлично! Кусаться больше не будем?

– Иди ты…

– Ругаешься ты как-то без выдумки. Неужели это ты Пашу отправила в тот полет?

– Делать мне нечего. Я раньше тебя спать ушла.

– И спокойно легла и уснула?

– Докажи, что не так.

– Я-то докажу. Не одна же ты по ночам в поисках возлюбленного гуляешь, сильфида ты моя неугомонная. Я даже догадываюсь, кто составил тебе компанию.

– Что, все утро в пепельницах копался или в помойном ведре?

– Ну, твоя работа куда грязнее моей. Не сразу же ты вылезла в дорогие шлюхи, была наверняка и дешевкой. Ты Пашу чем шантажировала? Угрожала рассказать о ваших с ним постельных упражнениях или на видео снимала? Это сейчас самый распространенный вид шантажа.

Таблетка подействовала. Нора начала успокаиваться.

– Ничего я не собираюсь тебе докладывать, Леонидов.

– Я и без тебя знаю, что у Павла Сергеева была связь с Калачевой… И прошлой ночью вы друг друга попеременно пасли. Не могла ты спокойно уснуть, пока соперница караулила свою до чертиков напившуюся собственность.

– Сволочь.

– Язык у тебя без костей. Может, подумаешь и будешь отвечать на конкретные вопросы? Когда Калачев увел свою жену, ты спать пошла?

– Да.

– А потом решила проверить на всякий случай? Вернулась и увидела ее с Павлом Петровичем?

– Да.

– Знаешь, Елена Сергеевна, моя жена уже в пятом классе учит детей отвечать на вопросы развернутыми предложениями. Постарайся вспомнить детство. Кто еще в это время бодрствовал?

– Не помню. Эльза с Лизой, кажется, еще сидели, – зевнув, сказала Нора, – Манцев, Маринка со своим мальчиком. Этот смазливый плейбой тоже крутился возле какой-то юбки. И Пашка со стервой Катькой обжимался.

– Ты что, скандал устроила?

– Ха! Стану я зря эмоции расходовать. Просто вывела Катьку в боковую комнату поговорить.

– Поговорили?

– Она плохо соображала, мычала как корова. Катька вообще много пьет, когда мужа нет поблизости. Я пробовала ее трясти, но что толку объясняться с невменяемой?

– И долго ты с ней общалась?

– Я сразу поняла, что у них уже ничего не получится в эту ночь, позвала мужиков, и мы ее отвели обратно к мужу.

– И ты спокойно удалилась спать?

– Ну хорошо. Еще мы. с Катькой выпили на брудершафт, и я бросила в ее стакан свою таблетку, чтобы скорее отрубилась. Устраивает?

– Ты что, ненормальная? А если бы ей стало плохо?

– Как видишь, не сдохла. Ненаказуемо.

– Больше никому свое зелье не бросала?

– А что?

– У меня осталось бы гораздо меньше подозреваемых. Неужели Калачева выпила, да еще на брудершафт?

– Ты знаешь, что пьяные склонны мириться с заклятыми врагами. Кайф у них такой особый. Ну а теперь, если закончил свои расспросы, уходи, я посплю.

– Скоро машина приедет и катафалк. Ты в город поедешь?

– Поеду. Должен же кто-то сообщить его родителям. Да и не совсем я ему чужая, надо подумать о похоронах. Отпустишь, следователь?

– Убирайся. Думаю, что неделю здесь никто и не выдержит, все разбежимся. Пропали серебряковские денежки.

– А ты за нее не переживай. И если хочешь знать мое мнение, то это Иванов Пашу кокнул.

– Все это утверждают, но никто не видел. Ты-то с чего на управляющего хочешь наехать?

– Не твое дело. Но против него я все, что угодно, покажу.

– Ты злишься, что фирма из рук уплыла? Да, знатная была кормушка.

– А почему была?

– Просто, похоже, смерть Павла Петровича свела твои дивиденды к нулю.

– Это только ты так считаешь. Но я в тираж еще не вышла. Я еще им всем покажу! Мое время только начинается, запомни это, мент.

Леонидов счел нужным запомнить на всякий случай этот факт. Нора уже засыпала: норовила упасть то на подушку, то в его объятия. Он понял, что больше ничего от Норы не услышит, и вышел из комнаты.

Когда Алексей выходил из одиннадцатой комнаты, неожиданно приоткрылась дверь в соседнем двенадцатом. Испуганная мадам Калачева высунула в проем двери голову. Леонидов хотел было пройти мимо, но женщина выскочила и вцепилась в его рукав:

– Я знаю, эта шлюха грязью меня поливала, такого про меня наговорила! Поверили, да? Нашли кого слушать, да она готова упечь меня на всю оставшуюся жизнь.

– Послушайте, Екатерина Леонидовна, не надо так кричать. Храните свои тайны, тем более что муж где-то поблизости.

– Илья пошел записываться в бассейн вместе с дочерью. Зайдите, прошу вас.

– А разве Ирина Сергеевна не там? – Леонидов кивнул в сторону комнаты.

– Была, но только что ушла.

Алексей понял, что она не отстанет, придется ее выслушать. Ох, не любил он откровений подобных дамочек, был уверен, что Калачева в собственное оправдание будет поливать всех остальных грязью.

В люксе царил полный бардак. Екатерина Леонидовна не привыкла обходиться без домработницы. Вещи валялись где попало. Недопитые стаканы сока и пустые пакеты соседствовали с разбросанной повсюду дорогой косметикой и детскими игрушками, женский бюстгальтер висел рядом с детскими брюками, мужские несвежие носки валялись прямо посреди потертого ковра. Леонидов вздохнул и очистил себе кусочек стула, заметив при этом кружевные женские трусы на его спинке. Калачеву неубранное белье не смущало, видимо, в ее глазах Леонидов числился по классу обслуги, которой хозяева не стесняются. Алексея опять замутило от вчерашнего перебора спиртного, а больше от предстоящего разговора. Он не ошибся: на своей территории Екатерина Леонидовна обрела уверенность и барские манеры.

– Вы не должны выслушивать мнение таких женщин, как эта… – Калачева выразительно кивнула на стену соседнего номера. – Они подлежат уголовной ответственности за-проституцию и не могут влиять на позицию органов, ведущих следствие.

– А что, порядочную женщину от проститутки отделяет только штамп в паспорте? Насколько я знаю, Елена Сергеевна сожительствовала только с одним человеком, чего о вас, простите, сказать нельзя.

– Как вы смеете! Кто я и кто она? Категорически заявляю: все, сказанное этой шлюхой, – ложь, грязная и отвратительная ложь!

– Увы, позвольте с вами не согласиться. Ведь я вас вспомнил, Екатерина Леонидовна. Вернее, вашего мужа, бывает иногда просветление. Мучился вчера весь вечер, сам не ведая того, но – вспомнил! В сентябре, когда я расследовал дело об убийстве Серебрякова, он подтвердил, факт передачи взаймы денег Павлу Сергееву, который тогда подозревался в убийстве. Чтобы доказать свою непричастность, Павлу Петровичу пришлось рассказать мне о вашей с ним связи. Говорил он и о том, что именно вы уговорили мужа выручить его в трудный момент и дать необходимую сумму в долг.

– Это ложь! Мы просто друзья!

– Показания Сергеева запротоколированы и подшиты к делу. Да и Нора вас выследила, а она хоть и занимает менее значимое положение в обществе, чем вы, но пользуется такими же гражданскими правами. Перед законом все равны – и порядочные женщины, и… – Леонидов не стал уточнять, кто в данном случае есть кто, но Калачева обиделась:

– Что вы себе позволяете? Вы ничего не посмеете сказать! Мое имя должно остаться вне этой грязи.

– К чему такая патетика? Значит, вы персона особая - и можете прелюбодействовать не скрываясь, но обсуждать это никто не смеет? Взять, например, вчерашний вечер: не очень-то вас беспокоили вопросы чести, когда вы весьма нескромно вели себя в кругу молодых девчонок.

– Это мое дело.

– Теперь, когда ваш любовник мертв, придется все же публично потрясти грязное бельишко. Хорошо же вы его попачкали, коли так боитесь.

– Вы непорядочный человек, не джентльмен.

– Так и вы, милая дама, не леди: леди так себя не ведут. Что это? Ноги задирали, приставали к приехавшему с другой женщиной, мужчине, пили водку. А? И Сергеев ваш хорош: когда запахло жареным, заложил всех с потрохами. Если вы полагаете, что мужчины вашего круга всерьез могут претендовать на звание порядочных, это просто смешно. Богатые люди порядочными не бывают. Они столько раз заключают сделки с собственной совестью, что она становится их партнером, а не судьей.

– В вас зависть говорит, господин милиционер. Вы сами ничего не добились, вот и травите тех, кто в состоянии оплачивать дорогие привычки.

– Да, в том числе и любовника. Сергеев ведь вам недешево обходился. Между прочим, в том памятном разговоре в начале сентября он мне признался, что не знает, как от вас избавиться. Просто деньги были очень нужны.

Лицо женщины исказилось, куда делись интеллигентные манеры и лоск!

– Ты, козел! Я бы тебя… – Ее словарный запас оказался куда круче, чем у Норы. Вот что значит образование! Леонидов терпеливо выслушал все, что почерпнула из фольклора мадам Калачева.

– Вы очень образно выражаете свои мысли, вполне в духе порядочных людей. Мне осталось только выяснить точку зрения на все это вашего супруга.

Она взвилась, как почуявшая кнут кобыла.

– Постойте! Да, я признаю свою связь с Павлом. Но она закончилась три месяца назад. Нора не там искала, ее драгоценный Паша не ко мне на свидания ездил.

Леонидов насторожился.

– У Сергеева была еще женщина, ради которой он бросил вас и хотел бросить Нору? А вы не врете, Екатерина Леонидовна?

– Да. То есть нет, не вру. Я просто не хотела радовать эту проститутку тем, что уже не сплю с Павлом. И потом, после того как она все выложила Илье, мне стало наплевать на ее шантаж.

– Как выложила?

– Очень просто. Приехала к нему на работу, записалась на прием и все, что накопала, выложила.

– Что-то после этого изменилось в вашей семейной жизни?

– Ничего особенного. Похоже, Илья и так обо всем догадывался. Я, конечно, покаялась, пообещала, что больше ничего такого не будет, он простил. У нас ведь очень прочный брак, ребенок. Илья меня любит.

– Чего же вы в таком случае в санаторий приехали?

– Серебрякова пригласила, мужу идея понравилась, я обрадовалась, что смогу увидеть Павла. Мне кажется, я по-прежнему любила его. Так что думайте, вернее, можете думать что угодно.

– Значит, ваш муж был инициатором этой поездки?

– Только не думайте, что он имеет отношение к смерти Павла Петровича. Я была в комнате и могу подтвердить, что Илья никуда не отлучался.

– Ну да. Особенно после того, как Елена Сергеевна подбросила вам в бокал таблетку, чтобы окончательно вырубить. Из вас получился невероятно ценный свидетель.

– Какая еще Елена Сергеевна?

– Нора, какая еще? По паспорту ее Еленой Сергеевной зовут.

– Что? Эта дрянь…

– Неужели не помните, как пили с «дрянью» на брудершафт?

Калачева вся сжалась, сидя на неубранной кровати.

– Это не Илья. Не рассказывайте ему, что я сидела с Павлом в ту ночь.

– Это вы помните?

– Скорее, догадываюсь. Инстинкты, они, знаете, не подводят.

– Я постараюсь обсудить с вашим мужем эту тему как можно деликатнее, хотя я и не джентльмен. А кто все-таки эта женщина, ваша соперница?

– Не знаю. Похоже, что они работали вместе. Кто-то с фирмы.

– Зачем же тогда были свидания?

– А где им, по-вашему, любовью заниматься? Уезжали якобы в банк или на совещание. Проще же, когда в любовницах секретарша?

– Значит, это Марина?

– Не знаю. Я не выясняла точно. Мало ли на фирме красивых девочек…

– Выбор есть. Вы уезжать пока не собираетесь?

– Собираюсь. Я сама платила за свою путевку, но что значат эти гроши по сравнению с удовольствием от вас избавиться.

– А вот это не так-то просто сделать, если вы действительно причастны к случившемуся. – Леонидов вдруг услышал за окном шум моторов, незнакомые голоса и скрип снега возле коттеджа. – Что ж, похоже, коллеги приехали. Прервем нашу приятную беседу, Екатерина Леонидовна. Желаю вам поскорее прийти в себя. Голова-то болит?

– Хам!

– Я вам о здоровье, а вы мне о воспитании. Нескладно как-то получается. – Испытывать терпение Калачевой Леонидов больше не рискнул и исчез за дверью люкса.

В холле было шумно. Герои вчерашнего вечера неуверенно жались по стенкам, наблюдая, как пространство посередине заполняется приехавшими сотрудниками милиции. Большинство из них было в штатском, но мелькали и погоны. Распоряжался действиями группы молодой человек в звании старшего лейтенанта.

– Еще не вечер, а вы уже прибыли, – сказал, приблизившись к нему, Леонидов. – Поздравляю! Не ожидал вас так скоро, поэтому решил совместно с товарищами отдыхающими убрать тело в номер покойного.

– Кто вы? – ощетинился старший лейтенант и скользнул взглядом по мятым леонидовским штанам.

– Оперуполномоченный Московского уголовного розыска капитан Леонидов Алексей Алексеевич. Угодно мои документы?

– Угодно. – Коллега принялся внимательно изучать удостоверение, потом козырнул, но любезности у него не прибавилось. – Вообще-то это наша территория, капитан. Как вы здесь оказались?

– Я не претендую на чужие лавры. А здесь в качестве отдыхающего, друг хозяйки и устроительницы этого мероприятия. В роли свидетеля до сих пор выступать не приходилось, но всегда готов.

– Тело зачем распорядились убрать?

– Вы не поняли, старший лейтенант, я здесь ничем и никем не распоряжаюсь. Просто мы сочли целесообразным избавить детей от подобного зрелища. Для вас я все старательно заснял на видео– и фотопленку и сохранил под почти стерильным полотенцем орудие преступления в виде стола.

– Почему это стол – орудие преступления?

– Покойник упал с балкона и ударился об угол. Приглашайте экспертов и можете начинать.

– Чего уж тут теперь делать экспертам? Где тело?

– Пожалуйста, вот ключ. – Леонидов быстро достал из кармана железную бирку с ключом от комнаты номер один. – Первый этаж, с лестницы сразу налево.

Старший лейтенант начал отдавать распоряжения сотрудникам.

Несколько часов группа оперативников мучила себя и отдыхающую публику, пытаясь восстановить вчерашние события. Наконец пришла очередь и Алексея. Они прошли в боковую комнату, которую старший лейтенант облюбовал для бесед с сотрудниками фирмы «Алексер» и остальными отдыхающими.

Старший лейтенант достал бланк протокола и стал записывать данные Леонидова. Тот наконец не выдержал:

– Я не услышал, как ваше имя и отчество, коллега, извините.

Старший лейтенант нехотя оторвался от бумаг, пробормотал не вполне разборчиво:

– Оперуполномоченный Семеркин Вячеслав Олегович.

– И какие выводы вы делаете из происшедшего, Вячеслав Олегович?

– Я вас допрашиваю или вы меня?

– Давайте, Слава, не будем играть в детскую песочницу: мы взрослые люди, занимаемся одним делом. Произошло все на вашей территории, но люди из Москвы дело могут запросто забрать. К тому же народ приехал сюда отдыхать. Может, оставите несчастных в покое?

– Я должен все оформить как положено. Не каждый день от несчастного случая умирает один из руководителей крупной фирмы.

– Значит, вы пришли к выводу, что это был несчастный случай?

– А что? Все свидетели показали, что Сергеев был пьян, на ногах не держался, часто ходил на балкон покурить. Не удержал равновесие, свалился, наткнулся на стол. Эксперт констатировал, что смерть наступила от удара о тупой предмет. На столе кровь и частички мозгового вещества. Думаю, это несчастный случай.

– Не собираюсь вас разубеждать.

– Конечно, будет вскрытие, повторный допрос свидетелей. А больше я здесь задерживаться не собираюсь.

– Правильно. Забирайте тело, женщину покойного коммерческого директора и – с Богом!

– Значит, вы тоже считаете, что это был несчастный случай?

– Как частное лицо предпочитаю не иметь версий. Несчастный случай так несчастный случай.

– А вот некий Барышев Сергей Сергеевич говорит, что вы уже начали собственное активное расследование и что-то говорили о разорванной рубашке покойного и синяках. Это правда?

– Показалось. Показалось господину Барышеву, что я проявил к смерти Павла Петровича некий особый интерес. Чего только с похмелья не почудится, старший лейтенант. Так ведь? А с людьми я действительно разговаривал, да с какими людьми-то: с женщинами! Утешал, уговаривал, от истерики отпаивал. Публика нервная.

– Значит, Барышеву показалось?

– Несомненно.

– Что ж, тогда мы поедем. Я здесь нашу беседу записал, подпишите протокол, Алексей Алексеевич. Знаете где?

Леонидов с удовольствием поставил неразборчивый крючок там, где всегда заставлял расписываться других. «Всегда полезно почувствовать себя в шкуре того, кого обычно мучаешь сам: масса новых впечатлений. Теперь, пожалуй, стану добрее», – усмехнулся он про себя и вышел вслед за Семеркиным.

После разговора со старшим лейтенантом, Алексей решил заглянуть к Норе… Девушка явно что-то скрывала: уж больно уверенно она держалась, явно чувствуя за спиной чью-то поддержку. Возле дверей серебряковского люкса Леонидов неожиданно столкнулся с Костей Манцевым. Тот почему-то мгновенно отвел глаза и начал оправдываться:

– Вот, хотел помочь чемодан донести.

– Понятно. Конечно, разве можно оставлять беспомощную девушку одну… в таком горе. Значит, у нее все в порядке?.

– Да, все нормально. – Манцев обернулся и крикнул куда-то вглубь: – Нора, я взял чемодан.

Из комнаты донеслось невнятное воркование, и Алексей передумал туда заходить. Суета в холле уже улеглась: приехавшие сотрудники милиции покинули коттедж, отдыхающие оживились. Одна только Нора уезжала из санатория, остальные решили задержаться на пару дней, до похорон Сергеева. Леонидов удивился, что к Норе не присоединилась Калачева, но, видимо, так решил сам господин преуспевающий бизнесмен Илья Петрович. Наконец тело понесли в «скорую», кое-кто пошел рядом с носилками, наблюдая, как отправится в местный морг коммерческий директор, так любивший красивую жизнь и дорогие вещи. Одна красивая вещь, впрочем, полезла в ту же машину, правда брезгливо поджав накрашенные губы: Нора привыкла ездить на переднем сиденье шикарных автомобилей и чувствовала себя не в своей тарелке на жесткой лавочке фургончика. Леонидов краем глаза успел увидеть, как она обменялась многозначительными взглядами с Манцевым и быстро сунула ему в руку какую-то бумажку.

«Что бы это значило и кого она одурачила?» – усмехнулся про себя Леонидов, продолжая наблюдать за остальной публикой.

Ирина Сергеевна Серебрякова выглядела расстроенной больше других. Она-то охотно прервала бы отдых, но долг удерживал ее рядом с коллективом и с Леонидовым, которому Серебрякова обещала помочь в поисках истины. Сотрудники «Алексера» прекрасно понимали, что версия несчастного случая удобна всем, но ничего не объясняет.

На улице было темно, метель прекратилась, но мороз крепчал. Молодежь отчаянно замерзала в куртках и легкой обуви. Когда машины наконец тронулись в путь, многие откровенно вздохнули с облегчением и побежали в коттедж. На первом этаже сразу стало спокойнее, вместе с источником скорби исчезло и напряжение. Леонидов воспринимался теперь как свой, пострадавший, причастный к общим неприятностям и не имеющий отношения к следственной работе.

Алексей был доволен, ревнивый коллега невольно.„ помог ему стать незаинтересованным в расследовании лицом. Теперь ему было легче, гораздо легче…

Глава 3 ОКОНЧАНИЕ ДНЯ ПЕРВОГО

Первым, кто осудил поведение Леонидова во время присутствия в коттедже представителей местной милиции, был, конечно, Барышев. Он отловил Алексея на лестнице и тут же сволок вниз, пихая к дверям своего номера, как тряпичную куклу.

– Серега, ты чего? – брыкался Леонидов.

– Иди-иди, я сейчас тебе устрою! – Барышев с такой яростью захлопнул дверь, что с потолка посыпалась отставшая штукатурка.

– Ты сдурел, что ли, Серега? Больно! Я, между прочим, тоже могу показать приемчик, думаешь, не учили?

– Попробуй! Ты соображаешь, в какое поставил меня положение? Я заявляю, что это убийство, что представитель МУРа ведет расследование, а ты линяешь в тень, прикидываешься ветошью, чтоб не отсвечивать, и согласно киваешь головой на все глупости этого молодого осла в лейтенантских погонах! Отвечай, чего ты добиваешься? – все больше распалялся Барышев. – Саботируешь расследование? Покрываешь преступника? Этого Иванова, который всем омерзителен?

– Да если бы действительно Пашу убил Иванов, я бы первый надел на него наручники! Нет у меня такой уверенности, понял – нет!

– Все говорят…

– Вот именно. Слишком все сходится. Мы ничего не сможем доказать. Я хочу получить факты, а они будут, если народ перестанет на меня коситься. И, между прочим, чего вы все уперлись в этого Иванова? У многих, кажется, полно мотивов, одни бабы чего стоят: содержанка, которую Паша собирался бросить, замужняя любовница, которую уже бросил, девушка, которой не ответил взаимностью, и некая неизвестная особа… А ты Иванов, Иванов…

– Паша с бабами ладить умел. Его ни всех хватало.

– Ты-то откуда знаешь?

– Слушай, на любой фирме амурные шашни начальства тут же становятся достоянием гласности. Забываешь, что Аня моя в «Алексере» работала, когда в невестах еще ходила. Бывал и я там, общался с народом. Так что давай людей трясти. Кто-то же должен был засечь Валеру с Пашей на этом балконе, недаром же Иванов кассету свистнул.

– А откуда ты знаешь, что он?

– Думаешь, я совсем тупой? Манцев случайно видел Валеру, когда он из твоей комнаты выходил.

– Я никого не встретил, когда возвращался запереть дверь.

– Да? Манцев в боковой комнате спрятался, чтоб Валера не засек и ты заодно.

– А от меня-то он зачем прятался?

– Потому что никто тебе не будет помогать, пока ты идешь не в том направлении.

– А именно?

– Копаешься в личной жизни Паши и допрашиваешь его женщин.

– Кого же я должен в таком случае допрашивать – его мужчин? И в каком направлении должен идти, по мнению этого коллектива?

– Оставь в покое свой дурацкий юмор и докажи ор– ганам правосудия, что Сергеева убил Иванов.

– От имени какой группы ты выступаешь? Она многочисленна? Все или минус любимые ивановские сторонники?

– Ты, Леонидов, главное, подумай, а свидетели найдутся. И давай, Леха, замиримся.

Своими огромными ручищами он стиснул леонидовские плечи. Алексей на всякий случай ткнул Барышева кулаком в живот и чуть не завизжал от обиды: кулак словно отскочил от плотного клубка накачанных мышц. Сергей засмеялся:

– Топай давай, а то я начну показывать, каким приемчикам меня учили в десантных войсках.

Барышев задержался в комнате, ожидая неизвестно куда запропастившуюся жену, а Алексей пошел наверх. По дороге он размышлял, что за женщину не хочет ему выдавать коллектив, почему этот самый коллектив против раскапывания любовных связей Сергеева и как удалось народу перетащить на свою сторону Барышева. «Неужели Серега знает, кто убийца? Не может быть! Это же свой, Сергей Барышев, сотрудник вневедомственной охраны, знакомый еще по делу Серебрякова. Надежный, честный, настоящий мужик. Не может этого быть!»

Между лестничными пролетами Леонидов наткнулся на курившего Липатова. Эта личность была Алексею не знакома, и он решил приглядеться к нему. Угрюмый, на вид физически сильный мужик покосился на него и посторонился. Но почуявший дичь сыщик явно не спешил:

– Послушайте, мы в «Алексере» не встречались?

– В честь какого праздника?

– Я расследовал убийство Серебрякова. Липатов наморщил низкий, полузакрытый волосами

лоб, изучающе глядя на Алексея. Его лицо нельзя было назвать неприятным, но вот небольшое движение мысли ему бы не помешало.

– Не помню что-то.

– Простите, вы какую должность занимаете в этом милом заведении под названием «ЗАО «Алексер»?

– Я шофер. Раньше Серебрякова возил, теперь обязан Валеру доставлять.

– Что ж так, без отчества?

– А на хрен мне его отчество? Вместе коробки таскали несколько лет назад.

– Он тоже был шофером?

– Грузчиком он был. Это я был шофером и остался им же.

– Что ж, не хотите его возить?

– А почему одни в люди выбиваются, а другие пожизненно баранку должны крутить? Я. Валеру возить не подряжался. Шеф – другое дело. Серебряков меня нанимал, он и заработать давал. Шеф был мужик что надо…

– Вас же никто не заставлял, наверное, переходить в личные водители Валерия Валентиновича?

– Ага. Только сказали: извини, дорогой, но раз шефа больше нет, то и должность твоя тю-тю. Или ищи. другую работу, или, если они захотят, вози по очереди Пашу с Валерой и делай все, что они скажут. Я, естественно, согласился: кушать-то всем хочется, с работой сейчас не очень, всех на самоокупаемость переводят.

– Это как?

– А так: дается в месяц определенная сумма, хочешь – за щеку клади, хочешь – ремонт на нее делай. Туда все входит: и бензин, и запчасти, и штрафы, которые наши гаишники мастера сочинять. И твоя собственная зарплата. И крутись как хочешь. Могут еще и грузить-разгружать заставить/за этим у начальства никогда не заржавеет.

– А личному шоферу проще?

– По крайней мере, коробки таскать не надо. Да что я вам… – Липатов потянулся к пачке сигарет. – Закурите?

– Нет, здоровье берегу. Может, пойдем пищу принимать? Есть охота.

– Я бы лучше выпил. Водки. Нам, шоферам, только по праздникам и можно принять как следует.

– Любите принять? Как следует, разумеется?

– Не без этого. Какой же мужик не любит выпить? На то они и выходные, чтоб выпить.

– Для кого как, для кого как… Вопрос спорный. Да, говорим с вами, говорим, а друг другу не представились.

– А со мной церемониться не обязательно. Если хотите, зовите Андрюхой.

– А по отчеству?

– Забудь, начальник, мне еще до отчества, как тебе до генерала. Пошли к народу присоединяться. – Липатов загасил окурок об облезлую, но чисто вымытую стену и первым тронулся вверх по лестнице.

В холле уже готовилась новая гулянка. Отдыхающие оживились. Стол вымыт, женщины расставляли посуду. Леонидов был на все сто уверен, что это инициатива невозмутимой Корсаковой. Она опять хозяйничала у стола, кромсая огромным ножом окорок, колбасу, белую лоснящуюся рыбу. Дух от стола исходил просто восхитительный. Алексей вдохнул соблазнительный аромат и взглядом нашел Александру: она суетилась там же, вместе с остальными женщинами носила, подавала, резала, раскладывала. Музыку, правда, никто не включал, танцы в сегодняшней программе, видимо, не предусматривались, хотя спиртное уже на столе появилось. Правда, по сравнению со вчерашним в небольшом, но достаточном, чтобы развеять тоску-печаль, количестве.

Пока шла вся эта суета, Леонидов незаметно разглядывал присутствующих в холле женщин. Не было только Ирины Сергеевны и мадам Калачевой, но они в расчет и не принимались. Любовница покойного коммерческого директора должна быть помоложе и всегда под рукой, чтобы безопасно было водить Нору за нос.

«Кто из них любовница покойного Павла Петровича? Кто?» – мучился Алексей, пытаясь влезть в шкуру психолога. Ему до смерти хотелось вычислить эту женщину без всякой подсказки.

Танечка Иванова – жена управляющего. Сразу вычеркиваем. Паша не любил бледных женщин. Ее и Эльзу, следуя кобелиной логике, из списка удаляем. А может, Сергеев изменил своим вкусам – сладенького обкушался, на пресное потянуло? Все с людьми случается, а коммерческий директор – тоже человек. Эльза неважно выглядит, и так не красавица, но сейчас совсем зеленая, хотя и не пила вчера совсем.

Елизавету тоже можно отставить в сторону. Слишком уж толста. Не польстится на нее Паша, даже несмотря на свою хваленую потенцию. Тем более что полно других кандидаток. К примеру – великолепная особь – Марина Лазаревич, секретарша. Подходит и по форме, и по содержанию. Правда, с ней некий молодой человек Николай, но это еще ничего не значит. Калачева вообще здесь с мужем, но это ей не помешало вчера караулить соблазнительную дичь. Марину – в актив.

Ольга Минаева. Опять-таки секретарь. Уже второй. Зачем Паше два секретаря? Дел, говорил, много было. Ольга для определенного сорта дел вполне подходит: яркая блондинка, высокая, с прекрасной фигурой, умная. Хотя ум – это уже из другой оперы. Мог Паша на нее запасть? Мог! Значит, против Ольги тоже ставим жирный крестик.

Юлия Николаевна Казначеева, Тамара Глебова, повариха Валерия Семеновна – наши замужние, обремененные детьми дамы. Для детей Паша просто еще не созрел. А Корсакова просто выше его на голову, а коммерческий директор был слишком тщеславен, чтобы позволить женщине над собой возвышаться. К тому же поварихе. Это уже предмет для насмешек, а Паша не мог допустить и мысли о том, что чем-то смешон. Юлия Николаевна не проходит ни по каким параметрам: возраст не тот. Тамара Глебова в магазине не работает. Остается еще Наталья Акимцева – тоже весьма милая девушка. Невысокая, стройненькая, очень живая. Не такая яркая, как Ольга Минаева, но зато более доступная. Но тоже при кавалере. Парень красивый, с замашками любителя шикарной жизни. По типу похож на Сергеева. Не наводит ли это на мысль о склонности Натальи к определенному сорту мужчин?

Подведем итоги. Если бы я был на месте Павла Сергеева, то, исходя из моего, то есть его вкуса, я бы оставил троих: Марину Лазаревич, Наталью Акимцеву и Ольгу Минаеву. Вот так-то. Надо ко всем троим внимательнее присмотреться.

Леонидов окончил свои логические построения как раз к началу чаепития. Все сели за стол. Обошлись без, тостов. Начальственные лица выползли из своих номе– j ров, народ, не чокаясь, помянул Пашу. Потом люди разбились на небольшие группки по интересам, сидели, жевали, вяло беседовали.

Алексей расположился рядом с женой, соображая, что же дальше делать. Он никак не мог выбрать жертву для очередной душеспасительной беседы, надеялся, что жертва найдется сама. Приняв хорошую порцию водки, размякший Калачев сам свалился в соседнее кресло.

– Поговорить бы, следователь, – выдохнул он в ухо Леонидову.

– Я не следователь. Я работник уголовного розыска на испорченном отдыхе.

– Ну ты же все раскапываешь.

– Сегодня вроде милиция приезжала.

– Да ладно, знаем… Серебряковамне все рассказала. Ты ей пообещал найти убийцу. Я знаю, под жену мою копаешь.

– Илья Петрович, народ к нам прислушивается, у вас голос громкий. Пойдемте, что ли, в ничейную комнату.

– Пойдем, погоди, я бутылку возьму.

Калачев прихватил початую бутылку водки, два граненых стакана и пачку сигарет.

«Да, видимо, это и называется «мужской разговор», – вздохнул Леонидов, оглядывая джентльменский набор. У него до сих пор болел желудок, и перспектива продолжать движение к гастриту не очень-то прельщала.

Несмотря на накрытый во второй раз обильный стол, коробок в двадцать первой комнате не убавилось. Правда, запах малость подпортился – один аромат неудачно наложился на другой, но рыбка еще пахла отменно и по-прежнему вызывала аппетит. Алексей со вздохом опустился на не убранную с прошлой ночи кровать и подтянул себе под локоть подушку в несвежей наволочке.

Калачев между тем уже наполнил бледной отравой стаканы.

– Насухую нельзя поговорить, гражданин, товарищ, господин? – поинтересовался Алексей на всякий случай.

– Что ты, сыщик, как красная девка: хочешь, но целка мешает? Давай дернем по маленькой, праздники еще никто не отменял. Да и познакомиться надо поближе, не первый вечер за одним столом. – Калачев почесал свое внушительное пузо.

– Допустим, что второй. Только вчера вы меня вроде бы не замечали.

– Вчера я не знал еще, что моя дура такую штуку выкинет.

– Какую штуку?

– Ладно, за дурака меня не держи, будто не знаю, что она вместе со мной спать не легла? Полетела к своему голубю ненаглядному. Я только прикидываюсь, что бываю сильно пьяным. Стал бы я такие деньги грести, кабы не умел в пьяном виде замечать что следует, а когда надо – делать вид, что совсем никакой. Это и есть деловая хватка – много пить и много слушать. А уж Катьку-то свою я приметил: упорхнула, едва зенки закрыл.

– Что же вы ее не остановили?

– А зачем? Ну, выпьем, что ли?

Алексей с отвращением принюхался и влил в себя немного водки. Не шло сегодня, царапало горло, выворачивало желудок. Калачев же выпил с удовольствием, оттяпав зубами кусок валявшегося на тумбочке яблока, зажевал и потянулся к сигаретной пачке.

– Закуришь, милиция?

– Спасибо, берегу здоровье.

– Береги, береги, все там будем – и здоровые, и больные. Так вот, насчет моего ума… Эта Пашкина баба, которую Норой зовут, думает, что она самая умная. Решила отомстить своему хахалю моими руками. Думала, что, узнав про его амуры с Катькой, я меры начну принимать. Да знал я про все. Ну посуди ты сам: я целый день на работе. У меня бизнес – крутишься туда-сюда. Одна «крыша» чего стоит. Ты с бандюками когда-нибудь договаривался? Они только пальцы загибать умеют, а считать – нет. Налоговая опять же, ОЭП этот… Каждый месяц проверки, проверки, проверки. Всем надо, все жить хотят. Страна непуганой коррупции. Снимут одного – другой приходит, новенький, голодный, как только что вылупившийся волчонок. У него еще нет ничего, кроме волчьего аппетита и постоянно растущих потребностей. А сколько обиженных лично тобой? Одного уволил, другому не так сказал – все затаились, ждут. И каждый гвоздь приготовил, чтобы вколотить в твой гроб. Это только у бедных врагов не бывает, а мы на том и стоим, что их наживаем. В итоге все друзья – ау! Где друзья? От тебя только ждут, чтоб поделился. Поделишься – мало! Еще давай!

Но страшнее всего, когда приходишь домой, а там тоже это «давай». Все равно что: деньги или постельные ласки. А у меня сил уже нет. В квартире молодая здоровая баба, не работает, гладкая, сытая, заботами не обремененная. Сначала ты ее от всего избавляешь – от сумок, стирки, уборки, от забот о хлебе насущном – и ждешь, что она будет тебе по гроб благодарна. Поначалу так оно и есть, только благодарности ненадолго хватает. Потом выясняется, что делать ей нечего, а тело – оно свое требует, ему энергию куда-то девать надо. Это мое только и норовит растянуться и отдохнуть. А баба отдыхает сколько влезет, поэтому и ласки все время хочет.

В итоге когда в один прекрасный день замечаешь, что супруга малость поутихла, соображаешь, что она где-то прихватила на стороне. Развестись? А смысл? Без бабы все равно нельзя: привык, ребенок опять же, общие друзья, да и природа требует своего, не часто, но требует. Да и люблю я свою Катьку, хоть она и стерва. По-своему, конечно, но – люблю. И дочку люблю. Дашка – молодец, учится хорошо, умная, не в мать, меня обожает. Нормальная семья, одним словом.

Между делом, значит, выясняю, что роман у нее не с кем иным, как с молодым, холостым, да еще и компаньоном. Я в серебряковскии бизнес тоже солидно вложился. Уж Пашу я знал хорошо: у него таких Катек… Ничего серьезного между ними быть не могло.

Так и жили. Кроме нас троих, никто об этом не знал: Паша молчал, потому что меня боялся, жена привыкла к сытой жизни, выгонять стал бы – не ушла бы, а я делал вид, что ничего не знаю.

– Устроились, короче, – наконец нашелся Леонидов, который поначалу ошалел от такого фонтана откровений.

– Ты еще молодой, но упертый, сыщик. И не стал бы я тебе тут душу изливать, если бы ты не совал свой нос туда, куда тебя не просили. Я сразу сообразил, что ты под меня или под Катьку копаешь. Только не она его с балкона спустила.

– Я знаю. Единственная стопроцентно неподозреваемая женщина, за исключением, конечно, моей жены.

– Это еще почему?

– Потому что прекрасная девушка Нора из ревности положила в ее стакан часть своей суточной дозы успокоительного. Екатерина Леонидовна спала без задних ног и к Паше-покойнику не приближалась.

– Чего ж ты мне сразу не сказал, мент?

– А интересно было вас послушать. Кстати, у вас, хозяев жизни, такое свойство – вы слушаете только себя. Собственные слова для вас настолько важны, что, пока не выскажетесь, упаси боже прервать. Так что я благоразумно помалкивал. К тому же вы сами не могли приложить ручки к Пашиному полету, а?

– Я спал. Перебрал хорошо. Да и объяснил я тебе, что ненависти к Паше не испытывал, все совершалось с моего благословения. Понятно?

– А вы не в курсе, кто заменил вашу жену на посту постоянно сменяемой любовницы Паши?

– Смеешься? Паша со мной не откровенничал. Не знаю я ничего. Да и не амурные тут дела.

– А какие?

– Власть с Валерой не поделили. Король-то умер, то есть великий и могучий Серебряков, а преемников оказалось два, один явно был лишним. Только мне всегда казалось, что на радикальные методы способен именно Паша. Тот был друг, соратник, наследник с благословения, так сказать. А Иванов – птица другого полета, не в его характере избавляться от конкурента таким образом. Хотя если оба выпили и дело дошло до разборки, то все могло случиться. Давай, Леонидов, дернем еще по одной. За упокой души раба Божьего Павла.

– Так пили уже.

– Душа, она вечного поминовения требует, что ей одна рюмка! Пей, сыщик, хуже все равно уже не будет.

– Вы это о чем?

– А о жизни! Дурацкий сериал помнишь – «Богатые тоже плачут»? Жена смотрела, мне, само собой, не до соплей, только название понравилось. Ну все у меня есть: две квартиры, три дачи, три машины, жратва любая, за дочку штуку в месяц плачу в одну только школу, а их целых три. Жене бриллианты покупаю, деньги на тех счетах, на каких нужно. И покоя нет. А кроме него, чего желать – непонятно. Одно только – попить, поесть, да здоровье уже не то. Думаешь, не был я молодым и стройным, как ты?

– Погодите, Илья Петрович, вы на сколько старше меня-то? Мне тридцать три, скоро тридцать четыре стукнет.

– Да? Семь лет разницы всего-то? Неплохо ты сохранился, сыщик.

– Так ведь я не богатый. А вы бы хобби какое-нибудь себе придумали: бабочек, что ли, ловите или японские деревья карликовые выращивайте. Сейчас, говорят, модно.

– А ты пробовал?

– У меня вся жизнь хобби: как свести концы с концами называется. От такого не заскучаешь.

– Хочешь, на работу к себе возьму? Нравишься ты мне, хоть и ершистый мужик. Штуку буду платить для начала.

– Нет, спасибо, Илья Петрович. Свобода – это осознанная необходимость – слышали про такое? Главное – осознать, что тебе дороже: она или пожизненная каторга в золотых цепях.

– У тебя, что ли, начальства нет?

– Есть, только это начальство, а не благодетели. Не люблю быть обязанным. Благодеяние по отношению к тебе совершается один раз, а расплачиваешься ты за него потом всю жизнь. Вот так-то.

– Философ. Нахватался где или сам сочиняешь? Что ж, ты, выходит, бедный, но гордый. Все с мельницами ветряными воюешь?

– Так потому и живота нет, Илья Петрович. Кстати, а чего вы сегодня не уехали со своей драгоценной женой? Остались зачем-то в не очень подходящей компании.

– Если бы я уехал, подумали бы, что испугался. А Илья Петрович Калачев ничего не боится. Да и к Пашиной смерти я отношения не имею, поэтому в глаза присутствующим смотреть не боюсь и драпать не собираюсь. Я за жену переживал, что она сдуру могла. А если все и так ясно, то мы, пожалуй, завтра свалим отсюда. Здесь уже не отдых, а мне нужно нервные клетки восстанавливать. Слушай, сыщик, чего тут осталось, может, допьем?

Тут в комнату ввалилась огромная фигура Барышева.

– Помешал?

– Что ты. Только свет закрываешь. Голову убери, она в аккурат в плафон упирается, – кольнул его Леонидов.

– Почему это маленькие люди такие завистливые? Вас женщины потеряли. Сидите тут, а у нас бутылки водки не хватает.

– Садись, Серега, составь компанию Илье Петровичу, у меня организм не принимает, – кивнул на Калачева Алексей.

– Да ну, завтра же народ в спортзал собирается, какая водка?

– Эх, мужики! – Господин преуспевающий бизнесмен вылил в свой стакан остаток из бутылки, выпил махом, кинул в-рот дольку мандарина. Барышев и Леонидов проследили за этим процессом и вышли в холл. Илья Петрович нетвердой походкой за ними.

В холле царило грустное оживление. Если и существует такое понятие, то оно обозначает вынужденно сдерживаемое веселье: вроде радоваться повод не позволяет, а молодая кровь играет вовсю и покоя не дает. Женщины не смеялись в открытую, а хихикали, перешептываясь в тесных кружках, мужчины с серьезными лицами говорили несерьезные вещи. Мрачнее тучи был только Валерий Иванов. Похожий на раздувшегося индюка, он занимал добрую треть дивана. Со стороны можно было подумать, что погиб его лучший друг, а не противник номер один, и Валера о нем скорбит и оплакивает. Но Леонидов, как человек посвященный, знал, что причина скорби управляющего не в этом. Вокруг Иванова сжималось плотное кольцо, его, словно волка, методично обкладывали красными флажками.

Алексей никак не мог понять, была ли смерть Сергеева просто поводом для коллектива разделаться с подминавшим его под себя человеком, или управляющий действительно был виновен. Леонидову оставалось подождать, кто первый вонзит кинжал в подготовленную для разделывания тушу.

Саша наконец соизволила приземлиться рядом.

– Скучаешь, муженек?

– Зато тебе весело.

– Сам виноват. Сидишь смотришь на всех с подозрениями. Хочешь, пойдем погуляем, мы тебя с Сережкой в сугроб засунем?

– Спать уже пора, а тебя на подвиги тянет. Я в этом кресле так хорошо пригрелся. А ты иди с Аней и Барышевым в карты играть.

– А ты? Нам четвертый игрок нужен.

– Я приду. Позже.

– Опять чего-то замыслил, Леонидов. Думаешь, ты тут самый умный? У тебя на лице написано, что скоро снова в кого-нибудь вцепишься. Тебе, Леша, надо было идти в священники, уж очень ты любишь исповедовать. – Высказавшись, Саша мимоходом глянула в зеркало и упорхнула к румяной Анечке.

Алексей остался один и, повернув голову, увидел Валерию Семеновну Корсакову, которая наливала себе рюмку водки. В компании дама не нуждалась. Пила в одиночку, закусывая всем, что подворачивалось под руку. Аппетит у нее был отменный, видимо, особенно уважала повариха деликатесы, которые, ничуть не стесняясь, уничтожала с большим аппетитом.

«Интересно, обкладывает ломтик хлеба двумя кусками белой рыбы: снизу и сверху. Это, наверное, и называется правильный бутерброд. Мне или Сашке так не сделать, совесть не позволит. А эта ничего – кушает. Он посмотрел в свой пустой стакан и повернулся к Корсаковой:

– Поделитесь, Валерия Семеновна? А то все в одиночку пьете, даме так негоже поступать.

На «даму» повариха внимания не обратила, молча налила ему добрую половину того, что еще оставалось в бутылке. Пить Леонидов не собирался, но решил «поддержать» компанию…

– Хочу вас спросить: почему вы без мужа приехали?

– Вам-то что?

– Может, интересуюсь на предмет ухаживания.

– Ага, вон твой предмет порхает. – Она кивнула на улыбающуюся Сашеньку.

– Вас не проведешь, Валерия Семеновна. А вот господин Манцев вчера в своей комнате не ночевал.

– Мне-то что? – Но голос у нее дрогнул.

– Его почему-то попросил господин Липатов. Комната номер девятнадцать. Вы не знаете, где это?

Женщины этой породы в ответ на подобные намеки никогда не краснеют, в этом Леонидов убедился сразу, услышав ответ Валерии Семеновны. Краснеют позволившие себе намек мужчины. Например, он, Алексей, не ожидал от себя такой реакции. Когда Корсакова выдала все, что знала из области бранной лексики, он поспешил отсесть от нее подальше. Леонидов понял, что попал в точку. Конечно, шалости замужней поварихи мало что добавляли к делу об убийстве коммерческого директора, но кто и где был в ночь преступления, знать не мешало.

Придя в себя после общения с эмоциональным работником питания, Леонидов стал присматриваться к трем женщинам, которых для себя определил как возможных любовниц Павла Сергеева. Марина Лазаревич сидела в обнимку с юношей по имени Коля и улыбалась словам, которые он бубнил в ее каштановый затылок. Наталья Акимцева неодобрительно наблюдала за подвыпившим Юрой, который путано рассказывал анекдот одновременно толстой Лизе и бледной Эльзе. Ольга Минаева явно скучала в одиночестве. Во всяком случае, выражение лица у нее было кислое. Алексей решился и перебросил усталое тело на другой диван.

– Девушка, вы скучаете?

– Неужели такой приятный мужчина решил меня развлечь?

– Эх, Ольга, не первый раз вижу вас, и всегда вы вызываете во мне определенные чувства.

– Жена, что ли, куда-то вышла?

– Ну почему сразу – жена? Вы мне просто напоминаете романтичных тургеневских девушек.

– Ага, как Лиза выпорхнула из своего дворянского гнезда. Как же, в школе проходили.

– Ольга, ну почему вы пресекаете все попытки сказать вам что-то приятное? Странное свойство характера у такой красивой женщины.

– Просто не люблю комплименты. Они меня настораживают. Если мужчина говорит женщине комплимент, значит, ему от нее что-то нужно. Так позвольте узнать, по какому поводу вы ко мне подлизываетесь, Алексей Алексеевич?

Еще в первое посещение «Алексера» Леонидов понял, что Ольга не глупа, и подобные игры с ней затевать трудно. Но как иначе узнаешь, была ли она в связи с Пашей. Разве что в лоб спросить?

– Вы правы, я мерзкий, коварный тип, все делаю с задней мыслью, Вы меня совершенно не интересуете как женщина, просто хотелось выяснить, как вы относились к покойному ныне коммерческому директору?

Она усмехнулась:

– Как и большинству женщин, он мне нравился: красивый, общительный, не жадный, веселый. Что еще?

– А вы ему нравились?

– Опять же, как и большинству мужчин. У меня тот счастливый тип романтичной блондинки, который вызывает у лиц противоположного пола ностальгию по тихому обожанию. А вы равнодушны к блондинкам, капитан?

– Нет. Значит, он нравился вам, вы ему – и?

– Что – «и»? Не всякое «и» успешно трансформируется в «а!». На свете полно мужчин и женщин, которые нравятся друг другу, но это не значит, что они вместе спят. Вас ведь это интересует?

– Не всякие мужчина и женщина, которые друг другу нравятся, свободны для любви, поправил бы я вас. Вам и Павлу Петровичу цепи не мешали.

– А Нора?

– Ладно, не буду мудрить, ходить вокруг да около. Скажу прямо, что мне известно о Пашином романе с какой-то девушкой из офиса. Он все-таки исхитрился завести его под носом у своей стервы-любовницы.

– Рисковый мужчина. Не думала, что он способен на поступок.

– Значит, это были не вы?

– Значит, не я.

– Зря понадеялся. Красивее вас, Оленька, он никого бы не нашел.

– Послушайте, вы надеетесь, что вам кто-то сам признается. Вы наивны. Займитесь лучше Ивановым, и перестаньте ковыряться в чужих душах. А сейчас^спо-койной ночи, господин капитан.

Она поднялась и начала протискиваться в сторону выхода. Алексей налил себе пива. Общение с девушкой Олей требовало дополнительной стимуляции. Его только что откровенно поучали, и Леонидов обиделся. Время было позднее, и Алексей решил пойти «зализывать раны» к жене.

В угловой комнате номер четыре Серега Барышев резался в дурака со своей и леонидовской женами. Они сидели с ногами на сдвинутых кроватях и орали как ненормальные. Сергей, оставшийся в дураках в третий раз, возмущался женскому коварству, Аня смеялась, раскрасневшаяся Сашенька убеждала народ играть на щелбаны. Увидев Алексея, несчастный Серега от радости чуть не свалился с кровати.

– Леонидов! Какое счастье! Первый раз в жизни так тебе радуюсь. Греби сюда, меня женщины обыгрывают.

Злорадный Леонидов сделал постное лицо:

– Вряд ли тебе помогут мои жалкие силенки. Что ж ты не воспользуешься своим могучим телосложением?

– Видали? Знаешь, Леха, говорят, маленькие – они умные. Я просто убежден в твоем гигантском интеллекте, особенно если внимательно присмотреться к твоему росту.

– А ты не вглядывайся во что не просят. Дорогие женщины, сделайте этому большому и глупому парни-ше еще пару «дураков». Ему полезно.

– Правда, Лешка, чего ломаешься, давай сыграем двое на двое: женщины против мужчин, – поддержала Барышева Саша.

– Александра, а где ребенок? Лучше бы спать его уложила.

– Ну ты зануда, Леонидов, – возмутилась жена. – Он с детьми в мансарде носится. Дай ребенку нагуляться, не все же тебе одному.

– Так и быть. Если, Барышев, признаешь, что ты тупица, а я великий интеллектуал.

– Да хоть сам Эйнштейн. Садись давай.

Леонидов сбросил кроссовки и устроился на кровати. В карты он играл прилично, прекрасно просчитывал козыри на руках противника., даже Серега не смог испортить ему игру. Вскоре женщины потерпели сокрушительное поражение со счетом один – десять. Барышев гудел могучим смехом, Сашка норовила ударить Алексея картами по ушам, а Анечка только бормотала:

– Нечестно, ну нечестно же. Сергей наконец перестал смеяться:

– Леонидов, я все тебе прощаю, будь моим другом навсегда. Моя физическая сила плюс твой интеллект – и никакие женщины с нами не справятся.

– Да? – не выдержала миролюбивая Анечка. – Это мы сейчас посмотрим. – И она головой уперлась мужу в могучее плечо, пытаясь повалить на кровать.

– Так, все ясно, Александра, пойдем. – Леонидов, подхватил Сашу под руку и повел к дверям. – Завтра продолжим, если у дам появится охота.

Глава 4 ВЕСЬ СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ

На следующее утро, проснувшись, как обычно, в половине восьмого, Алексей долго не решался открыть глаза. Ощущение чего-то недосказанного и невыполненного не покидало его со вчерашнего утра. Леонидов был почти уверен в том, что неприятности продолжатся, поэтому в коридор выглянул с опаской, боясь наткнуться на какой-нибудь очередной сюрприз. Почему у него возникло нехорошее предчувствие, Алексей и сам не смог бы себе объяснить. Однако в холле не оказалось ничего, кроме растерзанного стола и потертой мебели. Алексей вздохнул с облегчением. Мир показался не таким уж гнусным, впереди замаячила неясная надежда на то, что он, Леонидов, ошибается. Народ, как и полагалось в такое раннее время, еще спал. В холле было пусто. Стоять в одиночестве, чувствуя над собой высоту деревянного потолка, оказалось крайне неприятно.

Леонидов вздохнул и отправился на улицу, размяться. Зарядка давно уже перестала быть для него необходимостью и перешла в разряд привычек, от которых просто трудно отказаться. Не сделав утром положенное количество наклонов, отжиманий, приседаний и подтягиваний, Леонидов не мог потом весь день избавиться от чувства не выполненного с утра важного дела.

Отпахав положенные двадцать пять минут, он с облегчением вздохнул и отправился будить к завтраку жену.

Поднявшись на второй этаж, Леонидов увидел выходящую из люкса Калачеву с двумя большими сумками. За ним плелась заспанная и злая Екатерина Леонидовна, тащившая зевающую Дашеньку.

– Илья Петрович, доброе утро! – поздоровался Алексей. – Не раненько ли поднялись сегодня? Еще только восемь.

– Кто рано встает, тому сами знаете что.

– Неужели вам все еще мало? Господь к вашему бизнесу и так достаточно щедр. Даже позавтракать не хотите.

– Мне полезно одно разгрузочное утро.

– А семейство? – не унимался Алексей.

– В «Макдоналдс» по дороге заедем.

– Это же голый холестерин. То ли дело – здешняя столовая, вот где надо питаться людям, нуждающимся в диете.

– Приятно было познакомиться, но мы торопимся, – вмешалась мадам Калачева.

– На автобус? – не выдержал, съязвив, Леонидов.

– Даша, пошли, – безжалостно дернула сонную девочку за руку Екатерина Леонидовна.

Та всхлипнула и потащилась за матерью, поскуливая:

– Мама, я не хочу уезжать… Не хочу, мама… Калачев поставил сумки поближе к дверям и подошел к Леонидову:

– Вот что, сыщик, я вчера слегка перебрал… Ты бы взял у меня денег? – Илья Петрович полез в карман, вынимая смятые пятисотенные купюры. Попробовал считать, потом вздохнул, пожевал губами, пихнул всю пачку.

– Зачем? – удивился Алексей.

– Спокойнее. Мне. Тебе.

– Бросьте, Илья Петрович. Ничего я не помню, мало ли что люди болтают, когда напьются.

– Гордый, что ли?

– Просто не вижу повода воспользоваться вашим благодеянием. От заработанного никогда не откажусь, а от подачки… .

– Как хочешь. А ты – мужик. Не понимаю, но уважаю. Может, еще пересечемся. Визиточку не хочешь взять?

– Давайте. – Леонидов спрятал в карман шикарную калачевскую визитку. Лишняя бумажка карман не тянет, а в жизни даже великих сыщиков все случается, в том числе и неприятности на работе. Если турнут, к кому бежать? – Всего хорошего, Илья Петрович.

Тот бормотнул что-то неразборчивое и потащил вниз свои сумки. «Похоже на поспешное бегство, – усмехнулся про себя Алексей. – Торопится господин бизнесмен. Правильно, чего ему теперь здесь ловить? А куда я, собственно, шел? Да, нам «Макдоналдс» не светит, семейство придется будить».

…В огромной столовой народу оказалось мало, только вечно голодный Барышев уминал, как всегда, за троих. Еще бледная Эльза в компании с толстой Елизаветой что-то жевала за соседним столом. Леонидовы присели рядом с Сергеем, хором поинтересовавшись:

– Вкусно?

– Еда – это необходимый физиологический процесс, а не повод радоваться жизни, – изрек невозмутимый Барышев, заглатывая очередную ложку неаппетитной овсянки.

– Все ясно, – вздохнул Леонидов, подвигая к себе тарелку. – На что-либо почти съедобное рассчитывать не приходится. Какие планы на сегодня?

– Как это, какие планы? Я намерен охватить всю предлагаемую местными организаторами досуга спортивную программу. Не страдать же всю неделю по безвременной Пашиной кончине? С утра – бассейн, после обеда – лыжи, после лыж – волейбол.

– Ты-то, может, выживешь после всего этого, а я – пас.

– Тебе бы только в карты играть. В благодарность за вчерашнюю победу в этом виде спорта я беру над тобой шефство: буду твоим тренером во всех спортивных мероприятиях.

– Только не это! – ужаснулся Леонидов.

– Ты давай, Леха, запихивай в себя всю кашу, она тебе в ближайшее время пригодится.

– А отпустить меня поспать никак нельзя?

– Я тебе друг или нет? Неужели я допущу, чтобы ты разжирел и перестал нравиться женщинам? Никогда! – Серега пододвинул к себе тарелку Анечки, расправившись со своей порцией.

– Своей жене я всегда буду нравиться, а другие женщины мне не нужны, правда, Саша? – попытался вывернуться. Леонидов.

– Ну уж нет. Зачем ты мне нужен толстый? Правильно, Сергей, ату его, пусть не залеживается, – засмеялась Александра.

– А вчера что говорила? И это называется любовь?! Ладно, я вам всем отомщу.

– Иди, Леонидов, плавки надевай. Я пораньше встал сегодня и записал нас всех в бассейн на утренний сеанс. У тебя двадцать пять минут, чтобы морально подготовиться к заплыву на полтора километра.

– Барышев, я подозревал в тебе садистские наклонности, но ожидал хотя бы элементарной человеческой благодарности…

– Иди, иди… – Доев кашу, Сергей поднялся и неумолимо стал подталкивать Алексея в сторону раздевалки.

Через двадцать минут Леонидов уже входил в здание спортзала, прижимая к груди пакет с плавками и спортивной формой. Плавать ему никогда не нравилось. Еще в школе Алексей предпочитал бег на средние Дистанции, в крайнем случае – коллективные игры, наподобие футбола. Но спорить с Барышевым и женой было бесполезно. К тому же он надеялся окончательно избавиться от скопившихся в организме ядов, выгнав их с потом. Около входа в раздевалку было не очень-то многолюдно. Сидевшие за столиком две неспортивного вида женщины выдавали отдыхающим купальные шапочки и пропуска в бассейн. За соответствующую плату, конечно. Леонидов со вздохом сожаления оплатил свой и Сашин с Сережкой заплыв и двинулся под контролем Сергея Барышева в мужскую раздевалку.

– Не вздумай сбежать, – зловеще прошипел ему в ухо приятель. Он первый разделся и прицеливался к освободившейся душевой.

Желающие искупаться с утра пораньше, оказывается, уже давно оккупировали бассейн. Поплавать в теплой воде в холодное время года никто не откажется. Любителей водных процедур оказалось так много, что Алексей понял: в воде придется просто стоять, ибо пробиться сквозь плотную массу людских тел было затруднительно. Шарахались купающиеся только от мощного Барышева, который, как волнорез, рассекал пахнущую хлоркой воду, создавая внушительную волну, заставлявшую людей держаться подальше. Плавал Сергей мощным отлаженным кролем, быстро и красиво.

Леонидов поежился от легкой зависти и, пристроившись у борта, украдкой стал разглядывать женщин. Те, в отличие от мужчин, не спешили: натягивали купальные шапочки, оглядывали по нескольку раз себя в зеркалах, постольку же раз мылись в душе… Стройные и красивые выходили из раздевалки не спеша, поглядывая на купающихся мужчин и надолго зависая возле металлических поручней, не торопясь спрятать под водой то, чем щедро наградила их природа. Мясистые толстушки бочком пробегали к воде, сожалея о сделанном когда-то выборе в пользу вкусной еды. Именно в такие минуты, когда приходится появляться в крохотном бикини перед оценивающими мужскими взглядами, женщина дает себе слово с утра начать новую жизнь и ежедневную гимнастику.

Леонидов с удовольствием оглядел появившуюся в проходе жену: Саше не требовались подобные обеты, она выглядела прекрасно, и даже казенная голубая шапочка удивительно подходила к ее синим глазам. Купальник у Александры тоже был в тон, и он хорошо подчеркивал большую красивую грудь, тонкую талию и маленький, волнующий воображение животик. Отыскав глазами мужа и сына, она улыбнулась и нырнула в бассейн.

– Так, Лешечка, все ясно, чем ты здесь занимаешься.

– Чем же?

– Ты неисправимый бабник. Посмотри лучше на Барышева: плавает себе и плавает, ни на кого не смотрит.

– Зато на него все смотрят. А я, пользуясь своей ординарностью, занимаюсь расследованием, вычисляю преступника, не понимаешь, что ли?

– В бассейне? За дурочку меня не держи! Я тебя сейчас буду топить за вранье. – Саша действительно потащила Леонидова под воду. Они забарахтались, подбираясь к трущемуся у бортика Сережке.

Алексей всегда удивлялся, как меняются без одежды люди. Сейчас, бултыхаясь среди голых тел, он никак не мог сообразить, кто из присутствующих в бассейне ему знаком, а кто нет. Одинаковые шапочки колыхались над водой, делая людей удивительно похожими друг на друга. И когда одна такая шапочка схватила Леонидова за руку, он даже не понял сначала, чего хочет незнакомая девушка.

– Алексей Алексеевич, мне надо с вами поговорить. Только по голосу Леонидов узнал жену управляющего Иванова Татьяну.

– Что, прямо сейчас?

– Чем быстрее, тем лучше. Я все равно уже накупалась.

– Мне тоже, если честно, такое скопление людей в бассейне удовольствия не доставляет. Через десять минут встретимся в холле.

– Хорошо. – Она поплыла к бортику.

Алексей со спины оглядел ее полную некрасивую фигуру, вздохнул и подплыл к жене.

– Александра, я отлучусь на свидание.

– С кем?

– Да присмотрел тут себе одну русалку.

– Тогда я тоже кого-нибудь присмотрю.

– Попробуй только. Это мужчина может позволить себе легкий флирт, а тебя я сейчас под барышевский присмотр отдам. Кстати, скажи ему, чтобы Сережку в раздевалку отвел: пусть тренируется на чужих детях, пока своими не обзавелся.

Через десять минут он пристроился вместе с Татьяной Ивановой за столиком в маленьком буфете.

– Извините, Татьяна, не знаю вашего отчества…

– Это не важно, – успокоила его женщина. Госпожа Иванова действительно была на редкость бесцветной особой. Взгляд серых невыразительных глаз впился в Леонидова, прижимая его к стулу.

– Хорошо, Татьяна, я слушаю. Что такого важного вы решили мне сообщить?

– Официально заявляю, что мой муж, Валерий Иванов, в момент убийства Павла Петровича Сергеева в нашей комнате не ночевал.

Леонидов чуть не упал со стула. Он ожидал, кто же первым бросит камень в Валеру, но никак не предполагал, что это окажется собственная супруга господина управляющего.

– Вы что, караулили его?

– Я не спала. Последнее время отношения между Валерой и Павлом Петровичем были особенно напряженными. Муж хотел выяснить все окончательно и, когда мы ушли к себе в номер, сказал, что должен срочно поговорить с Пашей, мол, он его ждет. Я же, естественно, не могла уснуть, моя работа тоже зависела от итогов их переговоров. Вам ведь известно, что Ирина Сергеевна пригласила на работу в магазин Аню Барыше-ву. Получается, что вместе со мной и Лизой будет три продавца, а ставки только две. Одна из нас – лишняя.

– Уж не думаю, что Валерий Валентинович стал бы делать выбор между своей женой и чужой женщиной.

– Дело в том, что Павел Петрович недавно высказал мысль, что жена не должна работать под руководством мужа. Поэтому я вполне могу потерять работу.

– Вы в ней очень нуждаетесь?

– Это не имеет значения. Хочу остаться в магазине, не важно, по какой причине.

– Ладно, оставим. Не понимаю, как это вы, жена, чуть ли не обвиняете родного человека в преступлении?

– А вам-то не все равно? – Глаза женщины зловеще сверкнули из-под пряди закрывших лицо волос. – Ваше дело покарать. Вот и карайте. Я на любом суде готова заявить, что в момент убийства в комнате мужа не было. Он был на том самом балконе. Я слышала крик, глухой удар, а через несколько минут в номер вошел Валера. Он был не в себе, ничего не стал объяснять. Но я-то знаю!

– Что ж, весьма неожиданно. Больше ничего не хотите добавить?

– Нет, больше ничего. Что теперь будете делать?

– С веревкой брошусь на Валерия Валентиновича.

– Вы так торопитесь избавиться от мужа?

– Это не ваше дело.

– Как мило у вас все получается: то не мое дело, это не мое дело. Славное мнение об органах правосудия, которым лишь бы схватить и посадить.

– Значит, моего признания недостаточно?

– Увы…

– Хорошо. Вас жена, наверное, уже ждет, а меня Валерий.

– Кстати, а он что же, с утра не плавает?

– Наверное, занят чем-то более важным, – странно усмехнулась она и двинулась к выходу.

Алексею осталось только проследовать за Татьяной в холл, где его действительно уже поджидали Барышев и компания. Саша крутила головой, высматривая женщину, соблазнившую мужа раньше времени покинуть бассейн. Увидев даму, с которой появился Леонидов, Александра засмеялась, а Барышев присвистнул:

– Леха, твое обаяние распространяется даже на самые отмороженные персонажи. О чем вы шептались вдали от супружеских глаз?

– Любопытной Варваре, говорят, на базаре нос оторвали. Догадайся с трех раз, что не мешало бы оторвать такому любопытному мужику, как ты?

– Ну уж нет! Может, это самая дорогая мне вещь в собственном организме. Кстати, я не доволен: ты не активно вел себя в бассейне, до обеда еще три часа, пойдем на лыжную базу?

– Только если пообещаешь, что кататься мы будем в собственное удовольствие, а не назло рекордам.

– Ладно, я тебя за женщинами поставлю, будешь замыкать строй. Пошли переодеваться.

Леонидов на всякий случай обернулся, но Татьяны Ивановой в спортивном комплексе уже не было.

Погодка на улице и впрямь установилась – только и катайся на лыжах. Метель окончательно стихла, снега намело вдоволь, легкий морозец приятно щекотал кожу. До своего коттеджа они шли не спеша, наслаждаясь свежим, пахнущим хвоей воздухом и тишиной.

В коттедже Алексея ждал еще один сюрприз: в холле, сидя на диване со стаканом апельсинового сока в руке, его поджидал двоюродный брат управляющего Саша Иванов.

– Можно вас на два слова, Алексей Алексеевич?

– Что, так важно? Я покататься на лыжах собрался.

– Всего пару минут.

– Хорошо. Александра, иди собирай Сережку и мне там приготовь, что в турпоход надеть. Я сейчас.

Семейка Ивановых начинала Леонидова потихоньку доставать. «Пошлю-ка я сейчас куда подальше всю эту братию», – подумал он, шагая за Ивановым-младшим в комнату номер четырнадцать.

– Ну, и что такого важного вы хотите мне сообщить. Впрочем, догадываюсь: желаете заявить, что видели, как ваш двоюродный брат столкнул с балкона господина коммерческого директора. Верно?

– Не совсем так. Видите ли, я не ночевал в своей комнате после того сабантуя…

– Это я уже знаю. Где же вас носило?

– Вообще-то дело личное: я был с женщиной и не хотел бы ее впутывать.

– Что, так серьезно?

– Не надо меня сватать на роль Ромео. Я, конечно, человек мягкий, но не дурак. Короче, я был в боковой комнате. Вернее, сначала в холле, потом Валера вышел из своего номера и сказал, что идет поговорить с Пашей. Я пытался отговорить, коммерческий директор был сильно пьян, черт знает что мог ляпнуть. Но братец и сам неслабо принял, рвался в бой отношения выяснять. Я отговаривал, честное слово, но брат еще сказал, что на Пашу управу найдет-. Я плюнул и ушел к своей девушке. Она ждала в двадцать первой комнате, у меня был с ней серьезный разговор, можно сказать, дальнейшая жизнь решалась.

Когда послышался тот звук, ну, удар, мы сначала ничего не поняли. Подумали, что спьяну кто-то стол уронил. Через несколько минут я выглянул в коридор, на всякий случай: там увидел лежащего на полу у стола Пашу, а Валера, нагнувшись, у него пульс щупал. Когда меня увидел, то испугался.

– Ничего не сказал?

– Сказал. «Не думай, это не я» – вот что сказал. А кто тогда? Больше никого не было. Манцев, правда, спал на диване в холле, но он был в стельку, вряд ли чего слышал. Голову, во всяком случае, не поднял.

– Значит, Манцев?

– Да ничего он вам не скажет. Если до сих пор не выразил желания, значит, ничего не помнит. Стал бы он Валеру выгораживать? Он же к Ольге неравнодушен, а та братца просто ненавидит.

– К Минаевой, что ли?

– А то к кому?

– А она?

– Эта девушка не про нас, серых. Костик у нее был на ролях «давайте будем просто друзьями».

– У Ольги кто-то есть или она просто в ожидании корабля с алыми парусами?

– Ну, глупой ее никак не назовешь. Зачем ей ждать, если можно просто руку протянуть и взять?

– И протянула?

– Наверное. Конкретно никто ничего не знает.

– Или делает вид, что не хочет знать. У вас не офис, а какой-то аквариум: любой корм тут же виден и растаскивается в момент.

– Значит, ничего не было. Да при чем здесь Ольга? Я про Валеру говорю: он убил. Спьяну, конечно, подрались, Паша случайно упал. Я же говорил ему: не ходи.

– Не уберегли, значит, или не очень хотели? Вам-то что за резон кусать кормящую вас руку? Ведь братец Для вас благодетель.

– А знаете, как тяжело всю жизнь расплачиваться за благодеяние? Кто-то из философов сказал, что благодеяние только тогда истинно, когда совершивший его тут же о нем забывает, а принявший помнит всю жизнь.

– А вы и философов читаете?

– Слышал краем уха. Не важно. Так вот, Валера никогда не помогает просто так. Он не просто не забыл, а потребовал оплаты в нужный момент. Ему нужно было то, что для человека куда важнее хорошей работы и большой зарплаты, – он требовал полного, я бы сказал, собачьего подчинения. Он хотел сломать человека.

– Что же вы должны сделать?

– Это касается только меня.

– Значит, моими руками вы решили избавиться от оплаты по долгам?

– Я сказал правду. Иногда случай помогает и таким зависимым людям, как ваш собеседник. Почему бы и не воспользоваться? Кстати, Таня тоже подтвердит, что Валеры в их комнате не было, когда Паша упал с балкона.

– Не она ли вас попросила об услуге? Ей вы тоже чем-то обязаны?

– Никто ни о чем меня не просил.

– А ваша девушка не хочет подтвердить истинность ваших слов?

– Это не совсем удобно.

– Она что, замужем? Иванов замялся:

– В некотором роде…

– Что же, я просто уверен, что к концу дня найдется еще кто-то, кто кинет камень в управляющего. Похоже, что в ту ночь сладким сном праведника спал только я, остальные же следили за тем, кто кого победит: Павел Петрович Валерия или Валерий Павла Петровича. Ставки не делали?

– Не понимаю.

– А зря. Серебрякова наверняка проиграла бы целое состояние: она так верила в коммерческого директора.

– Собственно, я больше ничего не хотел…

– Тогда я свободен, пойду займусь тем, что было изначально обещано: отдыхом.

– А что с братом?

– Тоже торопитесь? Подождите пару дней, Саша.

Или невмоготу?

Иванов зыркнул на Алексея, как на заклятого врага.

«А глаза-то у него как у двоюродного братца. Тоже волчонок подрастает, только часа своего дожидается. А с виду такой милый, хрупкий, вежливый…» – подумал Леонидов, направляясь в свою комнату переодеваться.

Саша уже оделась сама, подготовила к походу Сережку и теперь ворчала на Алексея, швыряя в него свитер, спортивные штаны, куртку и шарф.

– Где ты ходишь? Мы уже все потные.

– Ну и шли бы без меня.

– Нет, дома тебя редко вижу, хочу хоть здесь насмотреться.

– Я так и слышу команду «к ноге». Шаг вправо, шаг влево карается расстрелом?

– Леша, не злись. Мы просто по тебе скучаем.

– Ладно, потащусь с вами, так и быть. Между прочим, мне смертельно не нравятся лыжи, но это, похоже, мало кого интересует.

Саша не стала слушать брюзжание мужа, вытолкала его за дверь, закрыла ее на ключ, а ключ опустила в карман. Леонидов понял, что пути к отступлению отрезаны, и пошел преодолевать снежные сугробы.

Они встретились с Барышевыми возле лыжной базы. Два мужика в дешевых спортивных костюмах отоваривали желающих приобщиться к лыжным видам спорта соответствующим инвентарем. Народу привалило порядочно; возле стены копошились «спортсмены», прислонив свои разноцветные и разнокалиберные лыжи.

Больше всех, конечно, не повезло Сергею Барышеву: он долго не мог подобрать себе ботинки. Алексей быстро схватил первое, что более или менее подошло, помог Саше и маленькому Сережке: мальчишке достались детские лыжики с креплениями прямо на сапоги и пара коротеньких палок. Наконец были готовы Александра и Анечка, сам Барышев скрепя сердце влез в тесные ботинки.

Кавалькада пестро экипированных спортсменов выстроилась у кромки леса. Лыжня была присыпана снегом – мягкая и не очень удобная. Серега Барышев встал на нее и, мощно работая палками, пошел, как таран, подминая под себя свежие сугробы. За ним заскользили Анечка, потом Александра. Леонидов пропустил вперед Сережку и пошел замыкающим, готовясь извлекать из снега упавших и подталкивать отстающих. Тут Сережка действительно шлепнулся, и Алексей выловил его из сугроба, встряхнул, поставил обратно на лыжню и почувствовал, что замерзает.

– Эй, Александра! Сашка!

– Что? – обернулась она.

– Дай хоть прокатиться с ветерком. Замерз совсем, заболеть мне только не хватало.

– А ты умеешь?

– Брысь с дороги!

Саша сошла с лыжни, пропустив его и Сережку. Леонидов избрал в грудь побольше воздуха, мощно оттолкнулся палками и рванул догонять Барышева. Тот ушел уже прилично вперед, но Алексей был легче и подвижнее, а главное, шел уже по проторенной лыжне. Основательно запыхавшись, он все-таки приблизился к приятелю-викингу, разрезавшему сугробы, как волны Северного моря.

– Барышев, лыжню!

Тот недоуменно обернулся:

– Чей там писк раздается? Я тебе сейчас покажу лыжню! – и наддал, работая палками.

Леонидов рванулся за ним. Было уже не то что не холодно – пар клубами валил изо рта, захотелось даже сбросить с себя куртку. Ломило где-то за ушами, с носа каплями стекал пот.

– Серега, кончай! Дай хоть на елочки посмотреть!

– В здоровом теле оно знаешь как здорово живется! – не оглядываясь, выкрикнул Барышев, по-прежнему тараня лыжню.

– Я хочу получить удовольствие, а не сдавать на разряд.

– Не сдал еще до сих пор, тунеядец?

– Иди ты! – Леонидов устал препираться и сбавил ход, дожидаясь женщин.

Елочки вокруг действительно были шикарные. Их присыпало снежком, бархатная темная зелень красиво выглядывала из-под белого покрывала, а тишина вокруг стояла такая, что любое слово, звеня, долго кружило в морозном воздухе. Алексей замер, наслаждаясь минутой одиночества и покоя. Тени на снегу здесь, среди густых елей, казались не голубыми, а какими-то сиреневыми. Редкие березы, опушенные инеем, застыли в ледяном сне.

«Красота! Вот на что надо смотреть и о чем думать. Эх, смыться бы сейчас ото всех, рвануть в лес поглубже, побродить среди этих стройных девушек. Все люди как люди, а я большое помойное ведро, в которое сливают всякую гадость. Наверняка в комнате опять кто-то поджидает с очередным признанием. Не пойду. Останусь здесь, среди снегов белых». Алексей уселся прямо на торчавший у дороги пень. Совсем близко раздался детский смех, голоса. У дальней елки обозначилась хорошенькая Сашина головка.

– Лешка, встань сейчас же! – закричала она уже издалека. – Ты что, заболеть захотел?

– Да. Хочу лежать с высокой температурой и наслаждаться тем, что меня никто не трогает, – сообщил он, когда жена подъехала поближе.

– А обо мне ты подумал? Тоже ребенок нашелся. Я сейчас вылечу твою меланхолию, – объявила Александра и выхватила из ближайшего сугроба основательный ком снега.

– Сашка, не смей! Я не признаю радикальные методы!

– А я не признаю твое нытье! – Он получил снежком в лицо и слетел с пенька. – Давай, меланхолик, Сергей повернул обратно.

– Еще бы, он без обеда не доживет до конца дня.

Алексей устал и передумал замерзать в снегах Подмосковья. Заняв свое место в караване, он потащился следом за довольной прогулкой компанией.

Когда они вышли из леса, Барышев уже успел снять лыжи, отряхнуть себя и амуницию и даже изрядно подмерзнуть.

– г– Где вы там ходите? На обед опоздаем.

Они сдали инвентарь и отправились переодеваться.

Алексей решил хоть немного полежать, дать отдых мышцам и голове, которая гудела от избытка кислорода. Когда до обеда осталось полчаса, в комнату Леонидовых тихонько кто-то поскребся.

– Войдите! – крикнула Саша.

В дверь боком протиснулась высокая толстая девушка с пробивающимися на макушке сквозь блондинистую окраску темными волосами.

– Елизавета, вы что хотели? – заранее вздрогнув, зловеще прошелестел Леонидов.

– Я к вам, – шепнула она.

– Признателен: А в чем дело?

– Мне надо с вами поговорить.

«Я сейчас завизжу. Хочу кусаться, – подумал Алексей. – Знать бы, кто пишет сценарии сериалов, убил бы голыми руками мерзавцев. Это там самая популярная фраза».

– Лиза, пора идти на обед. Понимаете?

– Я не задержу вас. Мне только два слова.

– Да знаю я эти ваши два слова: я видела, как Павла Сергеева убил Валерий Валентинович Иванов. Это все?

Лиза неожиданно заплакала, размазывая слезы по толстому, почти детскому лицу.

– Я только вам.

– Александра, выйди.

Саша вздохнула, взяла Сережку за руку и пошла в столовую. Когда за ней закрылась дверь, Леонидов обратился к Лизе:

– Ну кто вас надоумил прийти сюда с подобным сообщением?

Лиза захлюпала еще сильнее.

– Он все равно хотел меня уволить. Вместо жены. А кто меня на работу возьмет? Я же не фотомодель.

«Да уж», – вздохнул Алексей, оглядывая большую грудь, складки на жирном животе и огромные мясистые ноги.

Лиза продолжала вытирать слезы:

– Мне скучно дома, там все время мама и собака. Им и без меня хорошо. Мама ругается, что я много ем, и заставляет белье гладить и ковры пылесосить.

– Простите, а сколько вам лет?

– Мне? Двадцать два.

– Ну, в таком возрасте можно поучиться и домашнему хозяйству. Замуж-то вы собираетесь рано или поздно?

– Не знаю.

– Лиза, хватит мне голову морочить. Кто вас надоумил прийти и заявить на управляющего?

– Я сама.

– Сами все сочинили?

– Я не сочиняла. Я подслушивала. Ведь интересно.

– И что же вы услышали?

– Валерий Валентинович поругался с женой и ушел. Я слышала, как Павел Петрович потом ему сказал: «Пойдем, Валера, поговорим». Они и пошли..

– А что, ваша соседка по комнате поощряла вас на общение с замочной скважиной?

– Так Эльзы не было.

– Как не было? А где же ее носило?

– У нее любовь.

– С кем?

– Это секрет. Скоро все узнают. Да и заметно будет. Она же беременная. Ой, что это я? Эльза просила пока никому об этом не говорить.

– Все равно уже сказали «а», говорите и «б». Кто отец ребенка? Покойный коммерческий директор?

– Ой, мы на обед опоздаем. А про Эльзу я все равно не скажу. Ляпну что-нибудь не то, а потом окажется, что ребенок от другого.

– Это как же может быть?

– Очень просто: они еще не решили.

– Лиза, кончайте мне говорить глупости.

– Я не глупости. Если Валерия Валентиновича обвинят в убийстве, он ведь не будет больше управляющим?

– Это единственное, что вас беспокоит?

– Я не хочу, чтобы меня уволили. – Лиза снова начала хлюпать носом.

– Ладно, хватит, я сыт по горло. Пойдемте, Елизавета, лучше перекусим, меня уже жена заждалась.

– А мне не вредно?

– Почем мне знать!

– Я должна, я на диете… – Она почти плакала. – Я очень толстая?

– У вас еще все впереди, – утешил ее Алексей. – Не надо расстраиваться, – добавил он и подтолкнул Лизу к двери, прихватив свою куртку.

…Барышевы и Александра уже доедали второе, когда Алексей пришел в столовую.

.– Бедный Леша, нам тебя жалко, – засмеялись они хором, подвигая к Леонидову почти уже остывшие тарелки.

– Пожалел волк кобылу. Надоело мне все. Если сегодня еще кто-то придет и сообщит, что убийца – управляющий, я выпрыгну в окно.

– Там невысоко и сугробы мягкие.

– Ничего, умру от переохлаждения. Кто-нибудь хочет принести мне чай?

– Я, – вызвалась Александра. – Все-таки муж..

– Ну, спасибо.

Леонидов увидел, как у подноса с чайниками жена столкнулась с Эльзой, и Эльза посмотрела в его сторону.

«Нет, только не это! Не хочу больше никаких признаний. Не надо ко мне подходить!»

Эльза налила чай и прошла к своему столу. Алексей с облегчением вздохнул.

«Похоже, обошлось. Интересно, неужели покойный Павел Петрович все-таки ответил взаимностью бедной немочке? Черт с ними со всеми, пойти поспать, что ли, после обильных физических нагрузок?»

Приятную мысль жестоко оборвал Барышев:

– Леонидов, не вздумай уснуть. Народ на волейбол собирается, я беру тебя в свою команду.

– Серега, я безнадежен. Дай мне поспать, а?

Но Барышев не собирался отвязываться и в три часа настырно сбросил задремавшего Алексея с кровати.

– Когда, ну когда я буду делать то, что нравится мне, а не то, что решили за меня окружающие?

– Половину своей жизни человек тратит на сон. Разве тебе не жаль лет, лишенных активного двигательного удовольствия?

– Если бы ты не был таким огромным, Барышев, я бы тебя избил. Это насилие над личностью.

– Ты кеды положил, личность? Топай к дверям, женщины ждут.

В спортзале народ вяло разминался в углу, где были расставлены. тренажеры. Валера Иванов, с трудом затолкав в спортивный костюм жирное брюхо, пытался поднимать штангу. Подтянутый молодой человек по имени Юра, раздевшись до пояса, демонстрировал жидкие мышцы, пытаясь отжимать на себя какие-то рычаги. Барышев, подталкивая впереди себя Алексея, пружинисто прошагал к тренажерам, разделся до майки и спортивных трусов и схватился за рукоятки какого-то агрегата. Агрегат взвыл и застонал, почувствовав могучие лапищи Сереги.

Леонидов с завистью смотрел, как работают у Барышева мощные мышцы. Да, Серега был хорош. Великолепная мускулатура, не прикрытая излишней растительностью, давала повод окружающим уважать человека как венец Божьего творения. Впрочем, не один Алексей получал удовольствие, разглядывая это чудо природы: разминающиеся возле гимнастической стенки женщины с вожделением уставились на роскошный мужской экземпляр.

– Леонидов, чего стоишь? – хрипло выдохнул Барышев.

– Затерялся в твоей могучей тени.

– А ты не тушуйся. Давай поработай, женщины на тебя смотрят.

– Ну, женщинам сейчас есть куда посмотреть, – сказал Алексей, снимая спортивную куртку и футболку.

Серега одобрительно взглянул на его плотный пресс и бугристые плечи: – А прибедняешься.

– Я не прибедняюсь, просто хочу, чтобы ты поскорее отсюда убрался и оставил мне хоть малую толику внимания дам.

Алексей сел за соседний тренажер, определил доступный для себя уровень сопротивления и начал работать. Краем глаза он засек, как в дверях спортзала появился озирающийся Манцев.

«Тот, который спал. Удачно он там прилег, очень удачно, – усмехнулся Леонидов. – Вот с этим товарищем я бы побеседовал».

Появлялись новые лица: Татьяна Иванова с надменным лицом прошла к деревянной скамейке для болельщиков. Туда же прошмыгнула Елизавета. Ольга Минаева на пару с Мариной достали ракетки для игры в бадминтон, Наташа Акимцева в гимнастическом купальнике пошла демонстрировать к стенке балетную растяжку. Барышев, наконец разогревшись, погнал Алексея натягивать сетку.

Для равновесия они взяли к себе в команду трех женщин, из тех что потолще, и непонятного мальчика Колю. На противоположной стороне обосновались Манцев, красивый Юра, измученный Глебов, малознакомый Липатов и Ольга Минаева с Мариной. Мальчик Коля оказался вполне приличным для любителя волейболистом, Леонидов почти приличным, Барышев просто чемпионом, как и во всех существующих видах спорта. Кроме шахмат. После трех сыгранных партий, в ходе которых Сергей буквально подавил противника внушительным количеством нападающих ударов, нашлись желающие из публики составить волейбольную команду. Представители «Алексера» тоже немного перетасовались, добавили к первоначальному составу трех крепких мужчин вместо почти бесполезных женщин, и игра пошла жесткая и напряженная. На скамейке для болельщиков наблюдающие повизгивали, аплодируя наиболее удачным ударам. Мокрые мужики вошли в азарт, вспомнив молодые годы. Леонидов бог знает сколько не играл в волейбол и теперь с трудом восстанавливал прежние навыки. Сборной команде чужих отдыхающих они в итоге, конечно, «навешали», но Алексей почувствовал, что после столь насыщенного спортивного дня хочется только одного – лечь и уснуть.

После спортзала есть совсем не хотелось, и он отказался от ужина. Полежал немного на кровати, но сон не шел. Перетрудившийся организм сразу не мог расслабиться. И вскоре Алексей уже жалел, что не пошел в столовую: желудок противно и настойчиво урчал. Усталость– сменилась зверским голодом, как это бывает после активного отдыха.

«Нет, до утра не дотяну», – решил Леонидов и вышел из комнаты в поисках чего-нибудь съестного в коридоре. И первый, кого он там увидел, был одинокий Константин Манцев. Он сидел в углу дивана и жевал бутерброд с красной рыбой. При виде Алексея Костя инстинктивно поджал ноги и потянулся за пачкой сигарет.

– Не помешаю?

– Садитесь. – Манцев подвинулся еще дальше в угол, освобождая кусочек затертого пространства рядом с собой.

– А ты почему на ужин не пошел?

– Не нравится.

– Понятно. Тут пожевать ничего больше не найдется?

– Полно. Хлеб, правда, подсох, но для желудка оно и полезнее.

– Зато для зубов вреднее. Ладно, сойдет.

– Пива хотите?

– Что, и пиво есть?

Манцев без лишних слов достал, как фокусник, из-под стола бутылку импортной «Баварии» и наполнил мутные стеклянные стаканы. Алексей отказываться не стал. Несколько минут они молча глотали теплое пиво вприкуску с чёрствыми бутербродами. Оба молчали. Наконец Манцев не выдержал и спросил в лоб:

– Что же вы не задаете вопросы?

– Какие?

– Да ладно. Родственнички уже, конечно, заложили. Мой факт пребывания на том злосчастном диване давно уже стал достоянием общественности.

– Ты же спал.

– Не буду отрицать очевидного. Но я мог ведь и проснуться в самый неподходящий момент.

– Слушай, Костя, все, что ты можешь сказать по этому делу, я уже знаю. По-моему, скоро я останусь единственным человеком, который не видел, как Иванов столкнул с балкона Павла Петровича. Так что не утруждайся. Интересно, какой же у тебя повод бросить в Валеру камень. За что ты его, а? Тоже чувство попранной справедливости или личный мотив?

– На что вы намекаете?

– На симпатию к очаровательной Ольге.

– Ольга ни при чем. Мы начинали вместе с Валерой в отделе закупок. Вернее, я пришел раньше, потом он устроился грузчиком. Через некоторое время подлизал задницу кому надо и стал уже отвечать за небольшой склад. Потом его перебросили в отдел закупок, ко мне. Если бы вы слышали, какие в то время Валера мне пел дифирамбы и как увивался. Я знакомил его с партнерами, с поставщиками, помогал налаживать связи.

– Зачем?

– В то время он был совсем другим человеком: толстый, беспомощный, беззащитный. Ни разу не принял ни одного решения, не получив высочайшего одобрения. Бегал, заглядывал всем в глаза, как бесхозная собака. Разве можно было его не пожалеть? Думал, он всю оставшуюся жизнь руки лизать будет.

– Не стал?

– А вы что, не знаете? Когда человек из низов выбивается в начальство, ему особенно неприятно видеть людей, которые помнят его беспомощным и ничего из себя не представляющим. Как же, он теперь авторитет, начальник, властитель чьих-то судеб, царек и божок. А тут какой-то Костя Манцев рассказывает подчиненным, как учил господина нынешнего управляющего пользоваться факсом. Здесь выход только один – убрать всех, кто когда-то был твоим начальником, а теперь волею судеб оказался под тобой.

– Кто ж Валерия Валентиновича так продвинул?

– Серебряков покойный. Поставил эксперимент: чего может добиться человек с улицы, если задаться целью сделать из него большого начальника. А Ирине Сергеевне Валера дорог теперь, как память о безвременно усопшем муже.

– Я только не могу понять, почему все-таки стали продвигать Иванова, а не кого-то другого?

– Знаете, начальство само не знает, чего хочет. А люди все разные. Один хорош в чем-то одном, но никто не универсален. Другой исполнителен, аккуратен, но новую идею не родит. Третий весь искрится идеями, но с народом ужиться не может. Четвертый всем хорош, да зарплату немыслимую требует. А такого, чтоб все умел, всех любил, со всем справлялся и мало за это просил, – полжизни будешь искать. И в итоге подворачивается серость, которая, как чистый лист, ничем не обладает, но ни одного «не» тоже в активе не имеет. Она-то все и получает.

– Блестящая теория.

– Выстраданная. Не разделяете?

– Надо подумать. Ваш мотив теперь мне понятен. Значит, утверждаете, что видели, как Иванов разделался с Павлом Петровичем?

– Не отрицаю.

– Так вы это видели или нет?

– Не знаю. Сквозь сон слышал их голоса, спор, потом глухой удар. Проснулся, Валера стоял над Павлом Петровичем и проверял пульс.

– О чем был спор?

– Я не прислушивался.

– Но это был спор, а не беседа двух близких друзей, вы отчетливо помните?

– Я все слышал сквозь сон, смутно и ничего не могу конкретно утверждать. Кроме того, что видел Валеру возле тела.

– Странно. Столько людей знало в тот вечер, что Павла Петровича убили, и никто не поднял панику.

– Все же пьяные были. К тому же метель все засыпала, разве не помните? До утра все равно ничего изменить было нельзя.

– Что же вы стали делать, когда Валерий, увидев, что Сергеев мертв, отправился в свою комнату?

– Пошел в боковую комнату и попробовал заснуть.

– Почему не к себе?

– Ну, Андрюша был там с дамой.

– Все с кем-то были. У вас, извините, не фирма, а шведская семья.

– Что вы хотите? Большую часть жизни люди проводят на работе. Заводить романы на стороне нет времени. Пока до дома доберешься, уже не до любви. Хочешь только уронить чего-нибудь внутрь и завалиться спать. Вот и крутят друг с другом.

– Значит, благородно уступив территорию Липатову, вы удалились в пустую комнату со своей дамой?

– Никакой дамы не было, – неожиданно резко бросил Манцев.

– Как же так, а Ольга?

– Ольга спала в своей комнате.

– А мне показалось, что, кроме меня, все бодрствовали. Разве Ольга не хочет воспользоваться случаем и пнуть господина управляющего?

– Ольгу я не видел.

– Что ж, весьма содержательный разговор. Еще пива не найдется?

Манцев наклонился и достал из-под стола вторую бутылку.

«Категорически люди обычно отрицают только то, что было на самом деле, – подумал Леонидов, глядя на лохматую манцевскую макушку. – Бедная боковая комната: сначала Нора выясняла там отношения с Екатериной Леонидовной, потом Иванов-младший решал свою судьбу, потом туда же пошел досыпать Манцев, от которого до сих пор пахнет знакомым до одури «Кензо». А говорит, что не было дамы. К несчастью, у меня остается один выход из дурацкой ситуации: поговорить с самим Ивановым. Ох, до чего же не хочется».

Между тем в холле стал появляться народ. В группе оживленной молодежи Алексей вдруг увидел непонятно каким образом затесавшуюся туда монументальную фигуру управляющего. Ребята с веселыми шуточками ставили на стол прихваченные из санаторного буфета бутылки. Девушки побежали в боковую комнату за едой. Кто-то, смеясь, заявил:

– После этой столовой жрать еще больше хочется.

– Не пропадать же оплаченному, – поддержал Иванов, шаря по столу в поисках ножа.

Леонидов, перехватив наконец его водянистый взгляд, уперся, не мигая, в крошечные настороженные зрачки. Иванов сразу отвел глаза куда-то вбок.

– Валерий Валентинович, могу я задать вам пару вопросов? По поводу событий позавчерашнего вечера? – Он мялся, ища подходящие слова. – Давайте не будем откладывать неизбежное.

– Только не здесь. .

– В вашу комнату или в любимую боковую?

– Ко мне.

Алексею показалось, что сотрудники «Алексера» переглянулись и проводили их взглядами, выражающими облегчение.

В комнате Иванова Алексей медленно огляделся, пытаясь по обстановке понять привычки и характер хозяина. В номере Валерия Валентиновича беспорядка не было, даже во временном месте жительства он стремился держать все на уровне. Отметив, что управляющий бережно относится к своим вещам, Алексей сделал вывод, что этот человек на всю жизнь запомнил времена суровой бедности. Все было тщательно вычищено, отглажено, аккуратно сложено. Кровати застелены, мебель на своих местах. У окна стоял приличный журнальный столик, возле него два кресла. Ничего, включая казенные граненые стаканы, Иванов, как остальные, не отдал в общий котел. Жестом большого начальника Валерий Валентинович предложил Алексею одно из кресел. Они сели.

– А помните, Валерий Валентинович, как несколько месяцев назад мы с вами беседовали в вашем кабинете? Все повторяется в этой жизни, не так ли?

– Как и тогда, вы совершенно напрасно лезете не в свое дело. Я не причастен к смерти Павла. Как был ни при чем и в случае с Александром Сергеевичем.

– Боюсь, на этот раз доказать свою непричастность вам будет трудно. Против вас развернута целая кампания. Не хотите знать поименно?

– Нет, не хочу. Задача милиции оградить меня от клеветы и ложных обвинений.

– Вот уже второй раз мы с вами беседуем, и все об одном и том же. Второй раз вы мне внушаете, что я должен вас от чего-то защищать и ограждать. Только никак не пойму, зачем совершать поступки, которые вызывают неприязнь окружающих. Вы сами-то этого не ощущаете?

– По возрасту вам еще рано читать мне мораль.

– А я не ваш подчиненный. Более того, могу вас засадить в тюрьму, у меня достаточное количество свидетельских показаний. И во мне борются сейчас два чувства: желание докопаться до истины и неприязнь к вам лично как к человеку, совершающему поступки, противоречащие моим понятиям о нравственности.

– Нравственность милиционера отличается от нравственности бизнесмена.

– Нравственность одинакова для всех людей. Почему это одному можно прощать подлость, учитывая его профессию?

– Потому что люди разного рода занятий неравноценны по степени пользы, которую приносят обществу…

– Вы, конечно, считаете себя благодетелем рода человеческого, если исходить из того количества гнусностей, которые себе позволяете?

– Как лицо, не уполномоченное вести расследование, можете оставить при себе выводы, касающиеся моей деятельности.

– Вы убили Павла Петровича?-

– Докажите.

– Зачем вы взяли из моей тумбочки кассету с записью того вечера, когда был убит Сергеев?

– Я не брал кассету.

– Вас видел Манцев, и я столкнулся с вами у выхода на лестницу из холла.

– Мало ли зачем я заходил в вашу комнату?

– Значит, заходили? И на балконе с Павлом Петровичем стояли?

– Стоял. Но не толкал его. Мы расстались вполне мирно. Поспорили, но потом договорились.

– Интересно получилось: вы спорили, разговаривали на повышенных тонах, дело дошло почти до драки, а потом расстались чуть ли не друзьями? Что же произошло на этом балконе?

– Повторяю: мы расстались мирно.

– А потом Сергеев вдруг бросился на фанерную перегородку, пробил ее и упал к вашим ногам?

– Там, кажется, был кто-то еще.

– Где?

– На балконе.

– Вы видели?

– Когда я вышел на лестницу, чтобы спуститься вниз, мелькнула чья-то тень.

– Откуда же этот «кто-то» там взялся?

– Не знаю.

– Послушайте, вы человек разумный. Вас на балконе слышали и видели ваши сотрудники. Вы сами не отрицаете, что были там. И вдруг выдумываете какой-то мифический персонаж, чтобы доказать свою непричастность.

– Паша сам упал. Он был пьян в доску.

– Так был кто-то на балконе, или Павел Петрович сам? Выбирайте одну версию..

– Я ничего не должен выбирать и не хочу. К смерти Сергеева отношения не имею. Все.

– Валерий Валентинович, вы ведь выбились в люди из простых смертных, насколько я знаю. Правильно?

– Это никого не касается.

– Меня всегда поражало одно: самыми злыми начальниками и самыми плохими друзьями оказываются бывшие простые смертные. Казалось бы, выходцы из бедной среды должны протягивать своим руку помощи. Так нет же, пинают и заталкивают еще глубже в грязь. Почему? Боязнь конкуренции? Придет, мол, еще один такой, молодой да ранний, только зубы у него окажутся поострее и когти покрепче, и сожрет не задумываясь. Вы правильно боитесь: насмотревшись на ваши методы, можно кое-чему научиться. Кстати, к молодому братцу присмотритесь, чего далеко за. примером ходить.

– Саша? При чем здесь Саша?

– Да так. Между прочим. А что у вас с женой произошло?

– Послушайте, не лезьте в мою семью. Я вас выслушал, все, что хотел, сказал.

– Я делаю вывод: вы не дали убедительных объяснений и становитесь подозреваемым номер один.

– Милиция уже сделала вывод о несчастном случае. Так что ваши домыслы оставьте при себе.

– Надеетесь благополучно списать происшествие на удачное стечение обстоятельств? Я докажу Ирине Сергеевне, что вы убили Павла Петровича, и вашей карьере придет конец. Не хотите пойти поискать работу? Интересно, как оценят ваши деловые качества другие владельцы фирм?

Иванов аж позеленел и вцепился жирными пальцами в журнальный столик.

«Воображает, что это мое горло, – поежился Алексей. – Я, похоже, перенимаю его талант наживать врагов. Прилипает же всякая зараза, чтоб тебе».

– Ну что же, я не прощаюсь, Валерий Валентинович. Будем разговаривать в присутствии людей, которые вас обвиняют, и при Ирине Сергеевне.

– Я этого не допущу.

– Попробуйте.

Леонидов с удовольствием хлопнул дверью, стряхнул со спины упавший кусок штукатурки. Ремонт в коттедже не был рассчитан на сильные эмоции. Гуляющие в холле сотрудники «Алексера» при появлении Алексея затихли. Судя по всему, они что-то оживленно обсуждали, но не хотели, чтобы он принял в этом участие. Леонидов спокойно сел на диван и попросил себе стакан чаю. Барышев принес два стакана, пристроился рядом и стал намазывать икру на черствый кусок хлеба.

– Ну что, убедился в том, что это Валерий толкнул Павла Петровича?

– А что ты так переживаешь, Серега? Тебе-то не все равно?

– Анке там работать. Иванов же ее сожрет, если придется собственную жену уволить, а мою взять.

– Ты хороший парень, а такой корыстный.

– А то! Ветряные мельницы я давно уже победил. Как у меня появилась жена, я вполне познал свой долг главы семьи. По мне, так лучше бы она совсем не работала. Но если женщина рвется, моя обязанность позаботиться о том, чтобы с этой проклятой работы она приходила в нормальном состоянии. И могла нормально реагировать на меня и мои потребности.

– И ты готов любой ценой убрать Иванова?

– Я готов воспользоваться тем, что он перешел рамки закона. Такой случай может больше и не представиться. Неужели ты сам. еще не понял, какая это скотина, Иванов?

– Понял еще раньше тебя. Только мы не имеем права не дать человеку шанс оправдаться.

– Ох как грамотно да красиво. Только вспомним, что он никому шансов не давал. Я так понимаю, что ты ничего предпринимать в отношении него не будешь?

– Слушай, отстань. Ты весь день меня дергаешь; Леха туда, Леха сюда, Леха на лыжню, Леха в бассейн, Леха, фас Иванова. Может, без моего участия что-нибудь предпримешь?

– Ладно. Понял вас, капитан. Разрешите идти?

– Да, сделай одолжение – исчезни.

– Есть!

Барышев со злостью козырнул и вскочил с дивана. Алексей вдруг почувствовал во рту такую горечь, что даже зажмурился. Все вокруг показалось отвратительным, мерзким, не хотелось дышать, не хотелось ходить. Единственное стоящее, ради чего имело смысл жить, была любимая жена Александра, но и она в этот ответственный момент, как назло, куда-то исчезла. Выпив чай, Алексей долго и беспомощно оглядывался по сторонам, испытывая внезапное желание уснуть, и тут все поплыло у него перед глазами. Он начал проваливаться в пустоту. Никогда такого с ним не было, чтобы ни с того ни с сего вдруг смертельно захотелось спать.

«Спокойно, только спокойно», – сказал он себе, чувствуя, как давит на него усталость, глаза наливаются свинцом, а голова тяжелеет и гудит. Леонидов с трудом поднялся и поплелся: к себе в комнату, сам не заметил, как разделся, и рухнул в постель. Сон мгновенно сковал мозг, парализовал волю, внезапно обрезал поток мыслей.

Глава 5 НОВЫЙ ДЕНЬ

Утром Леонидов не смог сразу сообразить, где находится. Не понимал, что могло так энергично вырубить его вчера. Ныла голова. Привычным жестом Алексей сдернул со стола часы: семь тридцать, и ни минуты меньше. Провались они в черную дыру, эти проклятые рефлексы. Рядом, у стенки, уткнувшись острой коленкой в его поясницу, сладко спала Саша. Ее спутанные кудряшки приятно щекотали плечо.

«Где же ты была вчера, любимая? – грустно прищурился Леонидов, осторожно вдыхая аромат каштановых волос. – И как это я так чудовищно заснул без тепла твоей руки, которая ночами так нежно обнимает меня?» Вздохнув еще раз, Алексей спустил ноги с кровати и пошел в ванную. Из мутного зеркала на него глядело бледное, совсем незнакомое лицо. Алексей двумя пальцами приподнял левое веко, почти уткнувшись носом в стекло. Белок глаза покрывала сетка лопнувших кровеносных сосудов, цвет зрачка с трудом поддавался определению.

«Елки, так можно и забыть, какого цвета у тебя глаза», – подумал Алексей, брызгая в лицо вонючей перехлорированной водой. Стараясь не производить шума, он прокрался в комнату, преодолев на карачках большую ее часть, отыскал носки и тренировочные штаны и, облачившись в найденную одежду, вышел в коридор.

Он сразу даже не понял, что увидел в пустом, не прибранном холле, а сообразив, не смог в это поверить.

Возле ножки стола с запекшейся кровью на виске лежал управляющий фирмой «Алексер» Валерий Валентинович Иванов.

Алексей зажмурился и спиной сполз по крашенной в мерзкий салатовый цвет стене на пол. Он несколько минут посидел на корточках, потом осторожно открыл глаза, до него наконец дошло, что тело мертвого Иванова существует не в его воображении, а в реальном зимнем утре. Оно лежало в странноватой позе, похожее на выброшенный на свалку со вчерашнего показа мод манекен – напряженное и неживое. Но эта реальность просто не укладывалась в голове.

Леонидов с трудом отлепил спину от холодного бетона. В несколько приемов добрел до стола и замер возле тела.

Все было точно так же: испачканный кровью угол, беспорядок на столе, окурки, дырка в фанерном остове балкона, три злосчастных метра и разбитый висок…

«Нельзя дважды войти в одну и ту же воду. Что там у нас повторяется во второй раз, как фарс?» – подумал Алексей, нагибаясь над телом управляющего. То, что он увидел, едва не заставило его рассмеяться, хотя обстановка тому и не соответствовала. Несколько раз обойдя злосчастное место, он присел на край дивана, обессиленный и раздавленный.

«Интересно, кто надо мной издевается: один человек или вся дружная компания? Только я зачем здесь оказался, вместо Петрушки, что ли?»

Леонидов поднял голову, приглядываясь к дыре в балконе. Павел Сергеев был значительно легче господина управляющего, поэтому сегодня из фанерных перил была с корнем вывернута еще одна секция. Рваный кусок свешивался вниз, возле дивана валялось несколько щепок.

Если они через день будут сигать с этого балкона, все снесут на хрен. Может, трамплин уже пора устанавливать прямо над столом и указатель: «Место для потенциальных покойников». Нет, даже в этой дырке есть сегодня что-то ненормальное. Так не бывает. Не, могу пока объяснить, отчего у меня появилось подобное ощущение, но так не бывает. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Надо повторять эти слова как заклинание через каждые пять минут, должно стать легче. Сволочь, ну, сволочь!

Кто эта сволочь, пока он для себя не определил, понятие оставалось абстрактным, без лица и без имени. Леонидов злился, никуда не уходил и сам не понимал, чего ждет. Как будто высшая, приглядывающая за земным порядком сила парализовала его волю и приковала к дивану – между пустой картонной коробкой из-под торта и вонючей пачкой от чьих-то сигарет. Наконец он посмотрел на часы. Прошло полчаса с тех пор, как он почувствовал себя полным идиотом.

На лестнице раздались грузные шаги тяжелого человека. Почти квадратная фигура Барышева едва вписалась в дверной проем. Минут пять он молча обозревал открывшийся взгляду вид на мертвого Валеру и добитого морально Леонидова. Все трое молчали: Иванов по причине смерти, остальные двое говорить не хотели. Наконец Барышев сообразил, что пора перейти к диалогу:

– Давно так сидишь?

– А ты пришел записаться в свидетели?

– Я пришел позвать тебя на завтрак.

– Что же не кричишь, руками не разводишь, не задаешь бестолковые вопросы? Или трупы для тебя вещи привычные, что пустые бутылки из-под водки?

– Я не баба, меня еще полгода назад в Чечню посылали, и трупов я видел побольше твоего. И среди них, между прочим, люди были, а не такая мразь. Так что уж извини, я пошел милицию вызывать.

– Ты к служебному телефону прямо как на работу. Показания, которые дадите, заранее все обсудили или как?

– Иди ты…

Барышев тяжело затопал вниз. Немного подождав, Леонидов заставил себя встать и снова закружил вокруг тела и стола. Потом он поднялся на балкон, прошелся по углам мансарды и осмотрел три запертые двери летних комнат, подергался в них на всякий случай, внимательно осмотрел замки. Один изучал особенно долго, потрогал его пальцем, постоял возле пролома в фанере, прикинул угол падения тела, высоту, возможность попадания на острый выпирающий предмет, снова спустился в холл. Тишина стояла, мертвая, никто не появлялся в коридоре, за дверями тоже не наблюдалось никакого движения. У Алексея создалось впечатление, что люди приникли к этим дверям с противоположной стороны и ожидают развития событий, опасаясь вмешиваться.

Он должен что-то делать. Леонидов решительно направился в люкс номер тринадцать, где не проявляла никакого беспокойства по поводу отсутствия мужа Татьяна Иванова. Стучать в дверь пришлось недолго: женщина действительно словно кого-то поджидала. Поэтому открыла быстро. Перед Алексеем стояла совершенно проснувшаяся, умытая и тщательно причесанная вдова в дорогом спортивном костюме. Недавно наложенная на лицо косметика явно прикрывала следы бессонной ночи.

– Здравствуйте, Татьяна. Не спится?

– Я рано встаю.

– Какое совпадение! А Валерий Валентинович, видимо, совсем не ложился.

– Мы поссорились вчера вечером, он, вероятно, ушел спать в боковую комнату.

– Что за комната такая! Чуть что – народ сразу туда, три кровати, и на каждой постелен комплект белья. Может, и управляющий направился туда вечером. Только не дошел.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ваш муж лежит в холле, заменяя на сей раз убиенного Павла Петровича. Он, увы, не дышит.

– Валерий умер? – Она удивилась этому сообщению не больше, чем известию о, затяжном дожде после жаркого безоблачного лета.

Татьяна прошлась по комнате, поправляя и без того идеально разложенные вещи.

– Я должна туда пойти?

– По-моему, как жене вам следует проявить хотя бы видимость глубокого горя.

– Послушайте, если бы вчера вы себя так не повели, ничего бы не случилось.

– Так я, оказывается, главный подозреваемый?

– Вы виноваты во всем. И нечего из себя строить дурака.

–: Я его не строю. Это вся ваша милая компания активно из меня дурака делает. Пойдите хотя бы поплачьте для приличия.

– Не переживайте, там есть кому устроить истерику.

Словно подтверждая ее слова, из коридора донесся истошный женский вопль. Утробный крик взорвал многозначительную тишину, как разрыв бомбы. И сразу, словно дождавшись сигнала, начали распахиваться двери. Послышались шаги и голоса. Того, что произошло в следующий момент, Леонидов предположить не мог. Поэтому, когда флегматичная жена управляющего отшвырнула его с дороги и ринулась на крик, он ударился о стул, приземлился на драный ковер и успел увидеть только мелькнувшие перед глазами ноги.

Пока Алексей поднимался, пока бежал вместе со всеми в холл, там уже разворачивалась драма в духе мексиканских сериалов. Татьяна Иванова оттаскивала от трупа мужа рыдающую Эльзу, пытаясь по ходу дела выдрать из ее блондинистой головы внушительный клок волос.

– Тварь, мерзавка! Сука, зараза, шлюха, – награждала Татьяна Эльзу набором эпитетов.

Соперница, рыдая, тянулась к телу управляющего, отрывая от себя цепкие наманикюренные Татьянины руки. Манцев, Липатов и Ольга бросились растаскивать женщин в разные углы. Те визжали, рвались друг к другу. Эльза ревела, Танечка стонала.

– Я его голого на улице подобрала, выкормила, гаденыша, чтобы он тебе достался! – выкрикивала Татьяна.

– Вы все его убили! Ненавидели все! Никто не хотел понять. А ты, Танька, родить не можешь, вот и бесишься.

– Да я не хочу просто, не хочу! Поняли вы все? Я просто не хочу!

– Завидуешь, да, что я беременна? Завидуешь?

– Да плевать мне на твое пузо!

– Рада, что он умер, рада? И ты его убила! Все вы!

– Да дайте же кто-нибудь им обоим воды, – не выдержал Леонидов. – Женщины, да вспомните наконец, что вы женщины!

– Какая она женщина, если рожать не может! – продолжала надрываться Эльза из своего угла.

– Заткнись! Сама ты ничего не можешь! Что, не обломится тебе теперь ничего? Не обломится! Думала, мой муж будет тебя с выродком содержать, не дождешься! Забирай теперь себе этот мешок с дерьмом! – Татьяна для пущей убедительности даже пихнула носком кроссовки неподвижное тело мужа.

– Все, брэк! Разведите дам по комнатам. – Леонидов вытер со лба противный липкий лоб. Несмотря на холодный воздух, пронизывающий холл, ему было душно.

– Я сама уйду. Да не держите вы! – стряхнула с себя Манцева Татьяна Иванова. Лицо ее пылало, на кончике носа висела мутная капля пота. Через несколько минут громко хлопнула дверь ее комнаты.

Эльза опять рванулась к телу Валерия. Она протащила на себе Липатова и Ольгу, упала на колени возле мертвой руки и зарыдала, захлебываясь клокочущим в горле отчаянием. Леонидов мягко тронул ее за плечо:

– Не надо здесь ничего трогать. Вы плохо себя чувствуете, вам лучше не оставаться у тела. Женщины вас уложат, водички дадут. Эльза! Вы меня слышите?

Она подняла на Леонидова зеленоватые колючие глаза и так глянула, что у Алексея сразу же прошел жар.

– Сволочь! Чтоб тебе и детям твоим завтра сдохнуть! – выкрикивала Эльза.

Леонидов вздрогнул, неуверенно отступил к салатовой стене. В коридоре появилась Лиза, кинулась к Эльзе, потянула за руку. Вместе с Ольгой Минаевой ей удалось увести женщину в комнату. Манцев, нервно приглаживая волосы, пробормотал:

– Да, сценка не из приятных. Вы как?

– Никак. Не так уж и часто проклинают мое потомство. Хорошо, что Александра не слышала.

– Бывает. Беременные все такие нервные.

– А что, все знали, что Иванов – отец ее ребенка?

– Ну, если жена знала… Говорят, что последним узнает именно вторая половина, так что делайте вывод.

– А прямо сказать нельзя: мол, вся фирма знала, что управляющий Иванов хочет бросить свою супругу и вступить в серьезные отношения с продавщицей Эльзой Шейной.

– Да какие серьезные отношения? Кто Эльза и кто – Татьяна!

– А кто Татьяна?

– Валера до женитьбы был мальчик из провинции, босяк. А стал москвичом. Теща ему досталась еще та! Влиятельная дама. Зятя даже прописывать запретила: мол, будет на драгоценные метры претендовать. Это на работе он был царь и бог, а дома – Валера туда, Валера сюда. Попробовал бы он дернуться – с дерьмом смешали бы, до нитки раздели и в чем пришел на улицу бы выкинули.

– Не понимаю, он же наверняка хорошо зарабатывал.

– А траты какие? Жена, машина, евроремонт в жениной квартире, вояжи за границу. Они же чуть ли не каждые праздники отправлялись в романтическое путешествие. По должности и стиль жизни. Думаете, эти наемные директора что-нибудь скапливают за свою жизнь? Вкладывают деньги во все недвижимое, в фантомы, а живых денег остается не так уж и много. Во всяком случае, на квартирку для жизни с разлюбезной Эльзой ему бы ни. за что не хватило. Причем в активе осталась бы еще и скандальная теща, мастерица на всякие пакости. Это до нее еще не дошли слухи об амурах зятя. Она бы ему показала, кто в доме хозяин! Баба ого-го! Где-то чуть ли не в Московской областной думе заседает. Короче, Валера стоял на грани решения: Эльзу было необходимо куда-то пристроить, из фирмы по-тихому убрать.

– А у Эльзы что, никакой жилплощади?

– В том-то и дело: полная труба. В двухкомнатной хрущобе с родителями и еще малолетний братец. Не хватает только Валеры и грудного ребенка.

– Эльза вроде бы девушка не рисковая, что же она на аборт не решилась?

– Любовь, наверное. Есть, говорят, такая штука на белом свете. Не слыхали?

– Так сильно влюбилась в Иванова?

– А любовь, еще говорят, зла… Ее Паша-то бортанул. Слышали небось? Сначала Эльза решила назло ему закрутить с Валерой. По вечерам они часто оставались балансы сводить, ну и свели в конце концов, да так здорово свели, что получилась неприятность. Подробностями пикантными не интересовался, только у них дело сладилось. Не знаю, хотела наша Эльза ребенка или не хотела, только когда залетела, загордилась перед Валеркиной женой. Самое смешное, что бабы между собой все давно уже выяснили, а бедняга Иванов все по углам шарахался.

– Думал, что жена ничего не знает?

– Представьте себе. Он перед своей Танькой, как Европа перед армией Наполеона, дрожал. А перед тещей, как этот самый Наполеон перед снегами России. Умора!

– А вы, Константин, человек независимый, ни перед кем спины не гнете, шапки не ломаете? А жениться собираетесь?

– А вот это уже тема для другого разговора.

– Надеюсь, мы к нему еще вернемся?

– Не уверен. В этом деле и так все ясно.

– Вот как? И что ясно?

– А вот милиция приедет, сами все узнаете.

– А я кто?

– Товарищ по несчастью. Или мент на отдыхе, как вам угодно. Только прав официальных не имеете и полномочий тоже.

– А как же «добро», которое дала мне Ирина Сергеевна, на частное расследование?

– А в вашем расследовании отпала необходимость. За отсутствием лидеров враждующие стороны примирились, рабочие места освободились, передел власти пройдет к взаимному удовольствию оставшихся.

– Вот как? А что с двумя трупами?

– Потерпите, Алексей Алексеевич. Все выяснится.

– Пожалуй, вы меня так заинтриговали, что я рискну потревожить мадам Серебрякову.

– А это ради бога.

Манцев усмехнулся и, со старательной брезгливостью огибая ивановский труп, направился в комнату, где отсиживались Ольга Минаева и Марина Лазаревич. Леонидов еще раз оглядел распластанное тело управляющего и решился на переговоры с Ириной Сергеевной Серебряковой. Ему не нравились ни слова Манцева, ни другие загадки, которыми предпочитали говорить сотрудники фирмы.

Серебрякова ему понравилась еще меньше, чем все остальное. Женщина выглядела усталой и безразличной ко всему происходящему. Молча открыла дверь, молча показала на одно из разваливающихся санаторных кресел, сама прилегла на кровать, тяжело опершись плечом на подушку. Ее лицо отекло за ночь, а отсутствие косметики делало его еще более непривлекательным.

– Вы плохо себя чувствуете? – поинтересовался для приличия Леонидов, хотя слова в горле застревали, а из самого нутра рвалось совсем другое.

– Да, мигрень мучает.

– Сожалею, но позвольте узнать, зачем вы притащили меня в этот чертов санаторий?

– Вы сами знаете. Я объясняла, что хотела избежать всего того, что случилось.

– А теперь, когда избежать ничего не удалось, вы заинтересованы в результате расследования?

Ирина Сергеевна застыла на своей подушке, поглаживая полными пальцами виски:

– Не все ли теперь равно? Нора звонила: Пашу завтра будут хоронить, с утра мы все уезжаем. Если хотите, можете с семьей остаться, путевки оплачены. Встречайте Рождество, отдыхайте, Алексей Алексеевич.

– А как же истина? Как справедливость? На кого будут списаны два трупа? Сейчас приедет местная милиция, их наверняка заинтересует факт появления мертвых тел в одном и том же месте. Наверняка будет открыто уголовное дело по факту двойного убийства. Поскольку преступник находится среди присутствующих в этом здании людей, его не так трудно вычислить. Такие дела не относятся к разряду не раскрывающихся годами. Как с этим?

Серебрякова прикрыла глаза. Ее левое веко заметно дергалось, но лицо не изменилось, оставалось усталым и спокойным.

– Вы здесь как частное лицо, как один из нас, Алексей Алексеевич, поэтому совесть моя спокойна. Какое вам дело до всего этого? Кроме испорченного отдыха, никаких неприятностей. Взыскание по службе тоже никто не объявит, да и благодарность за раскрытие убийства не светит. Что случилось, то случилось. Я думаю, что к вечеру все разъяснится, и завтра мы уедем отсюда, и жизнь пойдет своим чередом.

– Вы опять чего-то боитесь. Как и кто сумел вас уговорить замять это дело? Жалко калечить чью-то жизнь? Боюсь только, доброта эта не от сердца, а от желания получить отпущение грехов. Вы знаете, в чем разница?

– В чем? – спросила Серебрякова только для того, чтобы не обидеть Алексея безразличным молчанием. Было видно, как ей не хочется продолжать этот разговор, спорить, доказывать.

– В том, что доброта должна идти всегда от сердца, а не по случаю. А вы просто пытаетесь оправдаться за то, что живете лучше других. Думаете, Бог вас пожалеет после того, как вы попустительствуете такому вот выяснению отношений в коллективе. Не благословили кого ненароком?

– Вы знаете, как Бог меня всю жизнь жалел. Гори оно синим огнем, это богатство! Что я от него видела? Сначала вечное напряжение, тревога, вернется ли сегодня домой муж или нет. Потом муж все-таки не вернулся, а на меня свалился весь груз ответственности за людей, которых надо кормить. Все ходят, кляузничают друг на друга, выпрашивают должности и деньги. Всем я должна, должна, должна! А самой-то мне что? Ни любви, ни радости. Собственный ребенок и тот где-то шляется целый день, клянчит деньги на университет в Англии. Ну уедет он, дальше что? Кому я нужна, старая, толстая? Только охотникам до легкой жизни, за деньгами этими дурацкими. Не говорю уж о любви. Любовь… Если у тебя есть деньги, в каждом будешь видеть охотника за дармовщиной. Кому верить? А? Вы кому верите?

– Ну, у меня, кроме моих цепей, ничего нет за ду; шой, мне жить на этом свете проще. Никто не охотится за моим состоянием, потому что нет его, состояния. Квартира жены, зарплата… А вообще, все это глупый и беспредметный разговор. Покажите мне пальцем хоть одного человека, который не любит жаловаться на жизнь. Он, видно, так устроен, что нет ему покоя. Но это все философия. Сколько людей мечтают пожить так, как вы сейчас живете, молодые девчонки на панели себя продают за гораздо меньшее, а вы ноете. Простите, я вас не понимаю. Меня больше сейчас интересует, почему вы передумали вытаскивать на свет Божий убийцу.

– А вот про это забудьте. И, ради бога, Алексей Алексеевич, дайте мне еще немного полежать. Голова болит, честное слово.

– Знать бы мне, от какой мигрени она у меня болит. Что же, ваше право. Пойду искать по свету, где там мне найти эту самую карету… Отдыхайте.

Он вышел в коридор.

В холле никого не было. Иванов в прежней позе дожидался прибытия официальных властей.

Алексей присел на диван, не зная, куда теперь дернуться. Неожиданно совсем рядом взвизгнула дверь. Из девятнадцатой комнаты, озираясь, выглянул Липатов. Увидев, что его засекли, направился к столу.

– Сигареты кончились. Никто тут пачку не забыл?

– Здесь много чего вчера забыли. Выбирайте. Липатов, усмехнувшись, взял лежащие на столе сигареты.

– А вы не курите, насколько я помню?

– Сейчас на все готов. Давай, что ли.

Леонидов потянул из пачки сигарету, неумело затянулся и почувствовал, как его повело. Липатов тоже глотнул порцию дыма, потер низкий лоб.

– Да, чего только не случается: лежит вот. – Усмехнувшись, он мотнул головой в сторону мертвого Иванова.

– А вы убедиться пришли? Да, не дышит. Приятно, да?

– Ты на меня собак не вешай. Я один, что ли, покойничка недолюбливал? И покруче товарищи есть.

– Не сомневаюсь. Кого теперь возить-то будешь? Кончилась твоя каторга?

– Да кого бы ни возить… Думаешь, я совсем дурак? Между прочим, я все фирмы на Москве знаю, всех начальников. И бумаги мне доверяли, и деньги. Думаешь, договориться не могу? Дурацкое дело не хитрое. Надо только назвать покрасивше: не шофер, а, скажем, менеджер по доставке. А там и дальше пойдет.

– У тебя образование-то есть?

– Десять классов и армия. А что, у этого больше было, когда он в «Алексер» пришел? Жена заставила на заочное Отделение поступить по каким-то там финансам. За деньги сейчас любой диплом можно купить. Я тоже могу прикинуться образованным, если нужда прихватит. У шофера академия еще больше, чем у иных директоров. Думаешь, я глухой? Мало ли о чем они в машине говорят. А уши у меня всегда в нужном направлении наставлены.

– Надоело шоферить?

– Дорогу я люблю. Телочку красивую опять же можно подсадить, червончик срубить, ежели связываться охота, а можно и за удовольствие. У меня карманы пустыми никогда не бывают.

– Чего же ты вздумал геморрой-то себе лишний наживать? В менеджеры задумал податься… Только что слово красивое.

– Так одно дело, когда девушке говоришь: я шофер, а другое, когда менеджер. Что, ему можно, а мне, убогому, нельзя? – Липатов выразительно кивнул на распластавшееся у ножки стола тело управляющего.

– Так ему уже ничего не можно. Молния, она знаешь куда любит бить? В то, что выше других выпирает. Подумай, Андрюха. И что ж ты все о девушках да о девушках. Как же Валерия Семеновна? Ты сегодня, кстати, в своей комнате ночевал?

– Ха-ха, Лерка, что ли, хвастанула? Ну, это дело такое… Подумаешь, Лерка.

– А она что, в люди не хочет? Ты вот был шофер, станешь менеджером. К тебе в помощники Валерия Семеновна еще не набивалась? Или ей хватит звания «менеджер по кухне»? А что? Тоже красиво.

– Ладно, ты меня не учи. Больно ты много стал знать обо всех, а сам чистенький? Как же, поверю! Все от хорошей жизни любят отговаривать, только сами-то готовы; дерьмо жрать, лишь бы в люди пролезть.

– Значит, до сих пор ты был не человек?

– Человек, не человек. Я покурить сюда пришел.

– Хорошее место. Покойники тебе получать удовольствие не мешают?

– А чего, он же теперь ничего со мной не сделает, хоть в рожу ему плюй. А то как же – гонору было. Валерий Валентинович!..

Леонидову вдруг стало плохо. От сигареты опять замутило. Почувствовав это, Алексей извинился и, оставив Липатова в коридоре, толкнул дверь в собственные апартаменты.

Жена Александра уже сидела на кровати, абсолютно проснувшись, и ждала мужа.

– Ой, Леша, это правда?

– Что правда?

– Иванов умер.

– Ну да, Иванов умер, да здравствует Иванов! Не нравится мне все это. А тебе кто сказал?

– Да Анечка Барышева заходила.

– Серега не пришел?

– Пришел. Скоро приедет милиция. Дороги-то уже давно расчистили, не как в прошлый раз.

– Что ж, флаг ИМ: в руки, барабан на шею. А мне дали отставку.

– Вот это правильно, – обрадовалась Александра. – Ты, Лешечка, все близко к сердцу принимаешь. Ну, случилось там, чего– так сами разберутся. Не нервничай только.

– С каких пор ты так переменилась, жена?

– Да никто вокруг тебя. не менялся. Очнись, Леонидов. – Пойдем с Сережкой погуляем. На улице солнышко. Знаешь, как пахнет в лесу, когда легкий морозец и снежинки на еловых ветвях блестят на солнышке.

– Ну ты, литератор. Не приплетай меня в свои поэмы. А впрочем, почему бы не пойти? Поесть не удалось, так хоть кислорода вволю наглотаюсь. Где мой толстый свитер?

– Ох, Леша, не любишь ты следить за своими вещами! Ну где ты его вчера бросил? Вспомнил?

– Слушай, я для того и женился, чтобы подобными мелочами голову не забивать.

– Ах так? А я для чего тогда замуж выходила?

– Чтобы не скучно было. Забота о двоих отнимает больше времени, чем забота об одном человеке. Закон математики. Хотя ты ж у нас гуманитарий. Тебе не понять.

– Зато мне понять, что пора тебя привести в чувство. Живо одевайся, мы с Сережкой тебе быстренько поможем привести в порядок организм.

– Ага! Сейчас! – Алексей засуетился, напяливая на себя теплую прогулочную одежду, но выяснить отношения до конца им не удалось, потому что в дверь кто-то тихонько поскребся.

– Войдите, – втягивая голову в плечи, прошипел Леонидов.

В дверной проем робко протиснулись толстые Лизины щеки и прядь неровно покрашенных волос.

– Можно?

– Чего тебе? – выдохнул Леонидов.

– Эльза хочет вам что-то сказать.

– Как выяснилось, я в этой истории вообще ни при чем. Может твоя Эльза с тем же успехом Манцеву в рубашку поплакаться или красивому мальчику Юре. Уверен, что это ей доставит больше удовольствия.

– Она вас ждет, – обреченно всхлипнула Лиза.

– Ну, чего не сделаешь ради такого большого ребенка. Где она?

– У нас в комнате, А можно, я здесь пока посижу? Я покойников боюсь. Страшно в коридор выходить. Бежала сюда, даже споткнулась, ушибла ногу. Во! – Большой ребенок простодушно задрал полу халата, демонстрируя подпорченный мясистый окорок.

Леонидов от ужаса зажмурился и выбежал вон.

Бежать пришлось недолго. Дверь с номером шестнадцать находилась рядом и была предусмотрительно приоткрыта. Алексей нырнул туда. В комнате царил полумрак, окно было завешено шерстяным одеялом с третьей, лишней койки. Эльза Шеина рыдала, зацепившись рукой за шаткие перила казенной кровати. Ее лицо периодически меняло цвет: синий переходил в зеленый, голос хрипел уже где-то в районе совсем нижних октав.

Войдя в комнату, Леонидов предусмотрительно прикрыл дверь, повернув изнутри громоздкий железный ключ.

– Елизавета сказала, что вы пожелали что-то сообщить мне. Только сразу предупреждаю, что расследованием этого дела я, похоже, больше не занимаюсь. Обратитесь к милиции, она скоро прибудет. Куда можно сесть, если вы не успели передумать?

Эльза проигнорировала его вводную тираду. Она высморкалась и подняла на Леонидова тяжелый мутный взгляд.

– Простите, я вам не то сегодня сказала.

– Да уж.

– Честное слово, это от отчаяния. Здесь все заодно, все меня просто ненавидят. А за что? За Валеру? Если бы я была беременна от Павла, никто бы не стал так удивляться. У меня нет не то что друзей, даже просто человека, который мог бы посочувствовать.

– А как же Лиза? Вы вместе работаете, в один номер заселились.

– Надо же с кем-то заселиться, это еще ничего не значит. Лиза боялась, что Валера ее уволит, а теперь она только делает вид, что жалеет меня. Знаете, бывают люди, которые умело изображают лучших друзей. Но я уверена, в душе у нее все поет от радости.

– Что же, новый кандидат в управляющие ей симпатизирует?

– Это не важно. Теперь просто Таньку уберут, и все.

– Что это на вашей фирме за такая необходимость – все время кого-то убирать? Стиль работы руководства?

– А вы за нее не переживайте, ее мамаша пристроит. У нас на фирме Танька просто пасла Валеру.

– Неужели господин управляющий представлял какую-то ценность для женского пола? Вроде не Ален Делон, не говорил по-французски. Одеколон, конечно, не пил, но насчет обычной водки – я сам недавно наблюдал – очень даже не отказывался употреблять. Не думал я, что дамы сие приветствуют.

– Вы не понимаете.

– Ну так просветите меня насчет женской психологии, может, и пригодится. Я все-таки человек женатый, и жена у меня интересная. Может, мы, дураки, не к тем ревнуем?

– А вы можете представить, что делать женщине, если она ни родить не может, ни увлечь кого-нибудь своей внешностью? Конечно, если она обладает московской пропиской, квартирой и обеспечена мамашей, то есть варианты. За такие блата мужа можно и купить. Только как следует все прикинуть, чтобы не просчитаться. Многие таким вариантом пользуются, если замуж хочется.

– Неужели для женщины так важно выйти замуж?

– Старые девы вызывают у окружающих нездоровый интерес. Если никому оказалась не нужна, значит, какая-нибудь дефектная. К проституткам относятся лучше, чем к старым девам. Знаете, какие новости любят обсуждать бывшие одноклассники, когда встречаются друг с другом на улице? Кто женился, кто развелся. Так уж люди устроены. Так что лучше родить без мужа, тогда просто поймут, что у тебя что-то было, просто не сложилось.

– Вы про себя все это рассказываете или про Татьяну Иванову?

– Какая разница! Мы с Танькой похожи. И внешне, и так… Странно, что он со мной спутался, когда дома такая же, правда? Ему бы и Татьяны хватило, если бы она его изначально не купила и не шпыняла этим без конца.

– Короче, у вас с этой дамой была одна цель и одно на двоих средство для ее осуществления?

– Я полюбила Валерия. Знаю, что его все ненавидели. Только никто не понимал, отчего он такой.

– А вы поняли?

– Да, когда Валера мне рассказал, как он живет. Работа для него – отдых, он там чувствовал себя главным.

– Не получилось стать главой семьи, значит, стал палкой-погонялкой для тех, кому завидовал. Неужели это была обычная зависть?

– У него была очень ранимая душа. И поэтому он все делал наоборот. Хотел одно, а делал совершенно противоположное. Это привычка, вбитая дома привычка– Если все время давить в себе человека, то рано или поздно от него ничего и не останется. Это не Валерий виноват, что перестал к людям нормально относиться.

– Как же Валерий Валентинович решился вступить |с вами в такие близкие отношения?

– Должна же у человека быть хоть какая-нибудь отдушина? Случайно все получилось: сидели вместе вечерами, разговаривали. Я ему как-то про Пашу рассказала, он разоткровенничался и рассказал про жену.

– Вызвали друг у друга чувство сострадания? Не думал, что из этого иногда получается любовь.

– А вы много видели любви, чтобы знать, из чего она получается? Жизнь прожили, все поняли, все проверили?

– Сдаюсь. Я не психолог, а обычный мент. Только не понимаю, зачем вы меня вызвали? Я что, новая жертва? Только у меня с женой все в порядке, я объект неподходящий.

Эльза залилась краской, прижала к животу подушку.

«Черт, я совсем забыл, что она беременна. Как жестоко получилось. Нехорошо», – поморщился Алексей от досады за свою неловкость.

– Простите. Профессия формирует привычку быть жестоким. Говорю резко в надежде, что где-то выползет истина. Обиженный человек хуже себя контролирует. Простите. Какой у вас месяц?

– Третий.

– Сделать аборт еще не поздно. Сейчас наша медицина на высоте.

– Я не буду делать аборт.

– А на что жить и где?

– Ирина Сергеевна добрая женщина. Думаю, не откажет мне в небольшом декретном отпуске и на работу возьмет потом. Мама у меня пенсионерка. Поможет.

– Стоит ли идти на такие жертвы? Может, встретите еще мужчину, полюбите, выйдите замуж.

– Ас этим что делать? – Она кивнула на свой живот. – У вас, у мужчин, все просто. Неизбежная помеха, которую легко устранить. Конечно, если что, вы себе другое брюхо найдете для вынашивания детеныша. А где баба найдет то здоровье, которое она оставила в том проклятом кабинете?

– Вам нельзя делать аборт? У вас проблемы со здоровьем?

– Нет у меня никаких проблем. Не ваше это дело, зачем и отчего. Просто я знаю, что теперь будет. Наверняка они что-то придумали.

– Кто?

– Какая разница – кто. Я вас прошу, именно вас, не спускайте это дело на тормозах. Не верьте никому, Валерий не убивал Павла.

– Откуда вы знаете? Вы были в той боковой комнате с Ивановым?

– Да. Была.

– Зачем?

– Видите ли, это гнусная история.

– Мне многое приходилось слышать, так что не стесняйтесь, рассказывайте!

– Валера ведь не мог на мне жениться. Он был повязан своей семейной жизнью по рукам и ногам. В квартире не прописан, машина на жену. Накопленные деньги почти целиком ушли на этот дурацкий суперремонт. Перед самым кризисом вложились. Никто же не знал, что так будет. А ребенку нужен отец и желательно отдельное жилье.

– И что же вы придумали?

Эльза опять замялась, подбирая слова.

– Да говорите же, раз начали.

– Валерий предложил своему двоюродному брату на мне жениться. Все равно родственники.

– Что-что? Саше Иванову жениться на вас?

– Он же устроил Александра на работу, помог снять недорогую квартиру у знакомых, опекал. Думаете, мало сейчас желающих на это место?

– Не думаю. Только до сих пор не могу осознать. Это же мошенничество?

– Какое еще мошенничество? Александр просто признавал, что ребенок от него, оформлял брак, а все расходы на содержание Валерий собирался взять на себя.

– Из каких шишей? Насколько я понял из подробностей семейной жизни господина управляющего, его держали на коротком поводке и регулярно очищали карманы.

– Он нашел какой-то способ.

– Очень интересно. Вас не посвятил?

– Нет. Просто сказал, что будет ежемесячно выплачивать определенную сумму.

– Что за сумма?

– Пятьсот долларов в месяц. На первых порах. Потом обещал найти радикальное решение проблемы и освободить Сашу.

– Что же, пятьсот долларов по нынешним временам неплохо для ежемесячного содержания. Наверняка Саша Иванов получает меньше. Откуда же Валерий Валентинович собирался изымать эту сумму?

– Не знаю. Честное слово.

– Ладно, верю. А что сказал его двоюродный брат в ответ на брачное предложение?

– Разве у него был выбор?

– Да, верно. Если выбирать между стабильным источником дохода и свободой личности, то вторым можно и поступиться. И насколько я успел познакомиться с Ивановым-младшим, он от брата многое перенял. Итак, Саша Иванов согласился. Так о чем вы ворковали в той комнатушке в злосчастный вечер, когда началась вся эта дрянь?

– О свадьбе. Мы собирались подать заявление в загс после Рождества. Конечно, ни о каком гулянье и речи не шло, просто скромная церемония и вечер в ресторане.

– Естественно, с обязательным присутствием организатора этой так называемой свадьбы. Да… Итак, вы обсуждали приготовления к свадьбе и?..

– Раздался тот грохот. Ну, шум.

– Когда коммерческий директор слетел со злосчастного балкона?

– Да. Мы, естественно, выбежали. Паша лежал на полу возле стола, а Валерий стоял рядом с ним с ужасным выражением лица.

– Сколько времени прошло с момента, как упало тело и вы с Александром вышли из комнаты?

– В том-то и дело, что нисколько. Там много ступенек в двух пролетах. Даже если бы Валерий был очень спортивным, он все равно не успел бы так быстро сбежать вниз. Понимаете? Он не убивал.

– Да я и без вас понял сегодня, что он не убивал. Иначе бы не лежал сейчас на Пашином месте. Кстати, ваш будущий муж дает совсем другие показания.

– Он мне больше не будущий муж.

– Поэтому убрать брата – прекрасный способ избежать неприятной брачной обязанности? Вы это имеете в виду?

– Вы поняли? Слава богу! Я же говорю, что они все заодно.

– Тогда за каким чертом Валерий Валентинович стащил у меня кассету с записью того злосчастного вечера?

– Какую еще кассету?

– Я получил от Серебряковой кассету, на ней заснята ночь гулянки. Думал, на ней есть что-нибудь интересное для меня. А потом подложил в тумбочку как приманку. На эту приманку попался именно ваш возлюбленный.

– А, эту… просто мы немного потеряли осторожность, и кто-то из девушек зацепил нас камерой. Когда мы с Валерием…

– Были достаточно близко друг к другу.

– Да, он все еще наивно полагал, что Татьяна ничего не знает.

– Это вы ей рассказали?

– Да, когда подтвердилась беременность.

– Зачем?

– Чтобы сделать больно. Что вы так смотрите? Да, все женщины – стервы. Все любят нагадить сопернице. На что только ради такого не пойдешь!

– Как она прореагировала?

– Стала я ждать, пока она начнет реагировать? Развернулась и ушла.

– Почему же она не выгнала из дома драгоценного мужа?

– Потому что все вокруг привыкли к тому, что он ее муж. Ну и любила, наверное, кто знает?.. Почему, почему? Сами у нее спросите.

– А почему вы не сказали Валерию о разговоре с его женой?

– Господи, опять это «почему». Вы что, все свои поступки можете объяснить? Ну рассказала бы, а что бы это изменило?

– Да, в сущности, вы уже все равно нашли способ выкрутиться. О предполагаемом браке с родственничком Татьяна знала?

– Да, Валерий ей рассказал. Сообщил, что, мол, у Саши со мной роман, залетела, теперь собираемся пожениться. Видимо, Танечку это устраивало.

– Всех устраивало, кроме самого Иванова-младшего. Блестящая ситуация. Что же, весьма содержательная у нас получилась беседа.

– Так вы не оставите расследование?

– Не понимаю, что вы так уперлись. Кому хотите досадить?

– Да никому. Просто чтобы Валере на том свете было спокойнее.

– Показания дадите?

– Конечно.

– Посмотрим, как будут развиваться события. Пока, кроме вас, желающих мне помочь в этом деле не находится. Что, вам плохо? – Леонидов увидел, как резко побледнела Эльза.

– Тошнит. Простите.

Эльза, побледнев, рванулась в туалет. Когда в ванной щелкнул запираемый изнутри замок, Алексей отправился искать Елизавету, чтобы она приглядела за страдалицей.

Объемная девица преспокойно сидела в его комнате и играла с маленьким Сережкой в подкидного дурака.

«Вот еще братья по разуму», – горестно вздохнул Алексей.

– Елизавета, там твоей подруге плохо. Пойдешь глянешь?

Большой ребенок нехотя отложил карты.

– А что надо делать?

– Это ты сама решай, ты же женщина.

Девушка задумалась. Алексей начал подозревать, что проблема взаимоотношений двух полов до сих пор сводится у нее к фрагментам из жизни пчелок и бабочек. Наконец большая Лиза решилась пойти на выручку несчастной Эльзе.

– Ты еще придешь? – крикнул ей вслед расстроенный Сережка. – Мы еще в пьяницу поиграем и в новую игру, которую я вчера от Павлика узнал!

– Приду, – откуда-то из-под притолоки прозвучал голос Лизы.

– А где мама? – спросил Леонидов, когда захлопнулась дверь за посетительницей.

– Ушла к тете Ане.

– А ты чего здесь торчишь?

– Надоели все, – серьезно заявил семилетний ребенок, аккуратно собирая карточную колоду.

– Чего ж ты хочешь от жизни, юноша?

– Чтобы все время было весело!

– Ну, так не бывает. Надо иногда и поплакать. Иначе ты и не поймешь, что тебе именно сейчас весело.

– Пойму, – упрямо возразил Сережка.

Тут Леонидов вспомнил, что в коридор Сережке действительно нельзя выходить, так как там до приезда опергруппы оставался лежать труп Иванова.

«Сашка запретила выходить. А сама куда-то усвистала. А мне теперь что делать?»

– Сдавай, что ли, Серега. Будем с тобой сейчас играть в главного дурака, – решился Алексей.

– Это как?

– А так: когда остаешься, то ты не просто дурак, а главный. Вроде и хорошего мало, зато не так обидно. Понял?

Сережка на всякий случай вздохнул и принялся неумело тасовать колоду.

Глава 6 ТО, ЧТО ЗА ВСЕМ ЭТИМ ПОСЛЕДОВАЛО

Александра пришла минут через пятнадцать после того, как Алексей с Сережкой затеяли игру в карты. Она как-то шумно вздыхала, ее милое лицо было каким-то странным, не то испуганным, не то задумчивым. Сашенька прижимала к груди пакет с едой, добытой в боковой комнате, в которой еще сохранился основательный продуктовый запас.

– Ты чего? – поинтересовался Леонидов. – Замутило, что ли?

– Нет, просто не по себе. Леша, нам, наверное, обедать не придется? Сейчас милиция приедет и будет всех допрашивать, сказали, нельзя никуда выходить.

– Кто тебе сказал, что выходить нельзя?

– Барышевы говорят, а что, неправда? Мы с Аней раздобыли продукты, давай поедим? Сережа, ты голодный?

– Угу.

– А ты, Леша?

– На меня, наверное, влияет чужая беременность, немного мутит. С утра плохо, сам не пойму, с чего такая ерунда приключилась, вроде не больной… Может, от вчерашнего избытка физических нагрузок?

– От голода тоже может тошнить.

Саша развернула пакет. В нем оказались все та же поднадоевшая красная рыба с остатками черствого хлеба, баночка оливок без косточек, пачка дорогого печенья, пара яблок, с полкило мандаринов.

– Что же ты паштета какого-нибудь не прихватила? Я видел, там полно этих коробок.

– Хлеба осталось мало, мазать не на что. Да и ножа нет. Зато пакет сока раздобыла, Барышев мне его даже открыл.

– Не иначе как зубами, сцена из фильма «Челюсти». Добрый Барышев!

– Вы поссорились?

– С чего ты взяла?

– Не ходите друг за другом, как в то утро, – когда Сергеева нашли.

– Знаешь, людям свойственно иногда друг от друга уставать.

– Ко мне это тоже относится?

– Да не цепляйся ты, Сашка. Кстати, как наши об– Щие друзья прореагировали на преждевременную кончину господина управляющего?

– Разве ты Сергея не видел с утра?

– Ну, меня интересует не та реакция, которая рождается в моем присутствии. Что тебе-то Серега сейчас сказал?

– Соображаешь, куда клонишь? Что, и друзей уже начал подозревать? Не заигрался ли в частного сыщика, Алексей?

– Я уже закончил начатое. Просто интересно, о чем вы там без меня болтали.

– Мы с Анечкой обсуждали выкройку платья, которое она задумала сшить. Устраивает?

– Не хочешь говорить, не надо. Кстати, вчера ты долго оставалась в холле, когда я отключился и потерял ориентацию?

– Ты что, совсем ничего не помнишь?

– А. что было?

– Я же вместе с тобой пошла, все спрашивала: «Леша, Леша, что с тобой?» А ты бормотал что-то, бормотал… По-моему, ты чем-то отравился, только почему сразу уснул, непонятно. Странно.

– Да? Сколько непонятного вокруг происходит. А ты что, тоже спать легла?

– Нет, вернулась, посидела немного, пока Сережка не набегался. Не могла же я его одного оставить? Потом, когда уложила, сразу легла. А что?

– Да ничего. Сережка, хватит трескать одно печенье, – поспешил Алексей перевести разговор.

– Вкусно!

– Ешь лучше рыбу.

– Соленая!

– Зато дорогая, мы такую дома не покупаем, поэтому надо пользоваться моментом.

– Леша, чему ты ребенка учишь?

– Жизни.

– Знаешь, ты иногда бываешь таким циничным, просто неприятно. Чего злишься? Ты считаешь, что один такой умный, но, может, все-таки окружающие вовсе не такие уж дураки?

– Так, намек. понят. Значит, ты тоже против меня? Тоже возненавидела плохого мальчика Валеру Иванова? Саша, мужчина тем и отличается от глупой женщины, что ему не так просто навязать чужое мнение. Ты впечатлительна, эмоциональна, добра…

– И глупа,

– Этого я не говорил.

__Намекнул. Твоя проблема не нова в этом мире.

«Горе от ума» я своим детям уже восемь лет преподаю.

__Послушай, ты знаешь, как я отношусь к твоей литературе. Она вся высосана из пальца. Ее даже в школе скоро сделают предметом второстепенным.

– Я так поняла, что ты совсем меня не уважаешь.

– Как вы, женщины, любите все обобщать! Уважаю я тебя, уважаю. Только это не значит, что я обязан жить твоим мнением и твоими интересами.

– Леша, послушай, что ты говоришь! Получается какой-то абсурд. Что же ты во мне тогда любишь, если не мою суть? Тело?

– Тише ты. Про ребенка забыла?

Сережка действительно давно уже оторвался от еды и круглыми глазами следил за перепалкой между матерью и отчимом. Уловив, что о нем вспомнили, он жалобно проканючил:

– Ну не надо ругаться. Противно вы ругаетесь. Саша поспешно кинулась к нему:

– Мы не ругаемся, просто громко разговариваем, Сереженька.

– Да, действительно хватит, – решил Леонидов, делая себе очередной бутерброд. – Все эти выяснения отношений ни к чему не приводят.

– Зачем же мы тогда их время от времени устраиваем?

– Для разрядки. Когда человек кричит, из него стресс выходит. Зато потом так сладостно чувство примирения!

– Ну сегодня я тебе этого сладостного чувства не доставлю. Я не батарейка, чтобы от меня энергией заряжаться.

– Сразу видно, что ты физику плохо учила. Как же можно зарядиться от батарейки? В ней мощности маловато. Не сравнивай меня с карманным фонариком.

– Какая разница? Слышишь, в коридоре какой-то шум? Беги быстрее, там твои трезвомыслящие коллеги прибыли. Общайся с братьями по интеллекту.

За дверью действительно звучали громкие незнакомые голоса и топот обутых в тяжелую обувь ног. Алексей порадовался окончанию глупого спора и метнулся за курткой.

– Я тебя не простила, – крикнула вслед Саша, но Леонидов только махнул рукой и аккуратно закрыл за собой дверь.

В холле и в самом деле уже толпились сотрудники местного уголовного розыска во главе со знакомым Алексею амбициозным старшим лейтенантом Семеркиным. Увидев Леонидова, он даже позеленел от ярости и кинулся на него, словно собака Баскервилей на очередную жертву:

– Как же это? Что это у вас тут происходит?

– А что такое? Ну, труп.

– Опять?

– Не опять, а снова.

– Как же вы тут, в погонах, а допускаете?

– Ну, во-первых, я не в форме, в смысле милицейской. Во-вторых, ничего я не допускал, все само по себе произошло.

– Как похоже на предыдущий несчастный случай! А?

– Не многовато ли несчастных случаев на площади одного не слишком большого санатория?

– Вы что, сомневаетесь?

– Видите ли, Вячеслав Олегович, – с трудом вспомнил, а тем более выговорил имя-отчество лейтенанта Леонидов, – давайте поговорим отдельно и спокойно.

Интимно прижав к боку локоток возмущенного опера, Алексей утянул его подальше от навостривших уши отдыхающих.

– Видите ли, уважаемый старший лейтенант, дело в том, что я спал. А они, проклятые, воспользовались отсутствием у меня бдительности и совершили.

– Что?

– Преступление, разумеется.

– Кто?

– Преступники. Один или несколько.

– Так вы считаете, что это не несчастный случай?

– Вот именно.

– Что, надо кого-то задержать?

– Ну, выберите подходящего. Все они тут…

– Так надо людей допрашивать?..

– Непременно. Кто-нибудь обязательно сознается. Главное, вы с ними пожестче, построже. Пусть они повертятся, как гадюки на сковородке. Особенно обратите внимание на одного человека: есть у них тут один огромный, ого-го! Ручищи как саперные лопатки. Он точно чего-то знает.

– А вы?

– Спал. Ну, не повезло. Жена подтвердит и еще куча народа. Так что ничем не могу. Извините. Рад бы, да не могу. Вы вот что, лейтенант… Вы приходите потом ко мне, посидим, обсудим. Накроем всю. эту шайку.

– Вместе? – подозрительно посмотрел Семеркин.

– Нет, я вообще здесь ни при чем. Территория-то ваша, вам и лавры пожинать. Ну, договорились, старший лейтенант Вячеслав Олегович?

– Ладно. Значит, всех вызывать?

– Действуйте.

Семеркин направился в боковую комнату и первую вызвал Ирину Сергеевну Серебрякову. Алексей воспользовался моментом и подрулил к эксперту-криминалисту. Им оказался молодой человек в круглых очках. Он топтался у тела, как антилопа у водопоя, то и дело оглядываясь в поисках затаившегося где-то поблизости льва.

– Недавно работаете? – поинтересовался Алексей, наблюдая за неуверенными движениями юноши. Тот вздрогнул:

– Что?

– Давно после института?

– Не очень, – отозвался новоиспеченный эксперт-криминалист.

– Ясно. И что думаете по поводу этого? – Леонидов кивнул на тело Иванова.

– А вы кто?

– Сотрудник Московского уголовного розыска. Капитан Леонидов. Алексей Алексеевич.

– А что вы здесь делаете? – округлил глаза моло-. дой эксперт.

– Отдыхаю. Санаторий все-таки. Тебя как зовут?

– Николай.

– И какое твое заключение, Николай?

– Ну, смерть наступила предположительно в районе двенадцати часов ночи от удара о тупой предмет в правую височную область головы.

– О тупой предмет или тупым предметом?

– А разница есть?

– А ты не улавливаешь? Может, его сначала ударили чем-то в висок, а потом подложили к этому столу?

– Угол в крови, к ране прилипла крошечная щепочка. Вы в лупу гляньте.

– Я-то гляну. Только два дня назад здесь тоже лежало тело. И тот человек погиб именно от удара о тупой предмет. Рана на виске было немножко другая.

Молодой человек залился краской:

– Чем же она была другой?

– А тем, что на этот висок, – Леонидов кивнул на лежащее рядом тело, – пришлось два удара.

– Надо делать вскрытие.

– Надо. Что еще можете сказать?

– Ну, сильное алкогольное опьянение.

– Когда же он успел напиться? Около одиннадцати часов я оставил Валерия Иванова в номере люкс абсолютно трезвым. Да, при вскрытии на наличие снотворного в организме обратите внимание. Кто-то этим здесь балуется. Синяки, ссадины у трупа есть?

– Гематома в области шеи. Наверное, ударился при падении.

– Или слегка придушили.

– Да вы и так все знаете. Я-то вам зачем?

– Затем, юноша, что я лицо неофициальное. И предполагаю, основываясь только на собственных домыслах. А ваше дело все это грамотно оформить и записать. Вы трупов-то много до сегодняшнего дня видели?

– Много… В анатомичке.

– А здесь вам не лаборатория, а настоящая рабочая обстановка. Вот и работайте.

Леонидов вздохнул, вспомнив опытных экспертов, с которыми выезжал на такие происшествия, будучи оперуполномоченным. Эти зубры сами его тыкали, как щенка, во все, что, казалось, лежало на поверхности, а этот юный Склифосовский… Алексей вздохнул еще раз, поморщился и пошел потолкаться среди народа.

Сегодня его уже не сторонились. Наоборот, предельная любезность граждан отдыхающих перла изо всех щелей, словно буйная травка после дождичка в четверг. Видно, слухи здесь разносились быстро. Он ходил, слушал, принюхивался, заглядывал во все подозрительные места, пока его терзания не прервала жена Александра. Она неслышно подошла сзади и сухим тоном заявила:

– Посидите, пожалуйста, с моим сыном, Алексей Алексеевич, меня вызывает ваш коллега для дачи показаний.

– С удовольствием окажу вам эту любезность, Александра Викторовна. – Леонидов тоже не собирался быстро сдаваться.

– Проследите, чтобы он не выходил в коридор.

– Всенепременно.

Саша, гордо вскинув голову, проплыла в комнату номер двадцать один.

В своем номере Леонидов молча добрел до кровати, рухнул на нее и закрыл глаза.

– А в карты? – дернул его за штанину Сережка.

– Ты поиграй пока сам, а я полежу немного, устал.

– Ну лежи, лежи, – похлопал Алексея по ноге Сережка и занялся своими цветными кубиками из «Волшебного сундучка».

Алексей попробовал было задремать, но не получалось. Мысли его продолжали крутиться вокруг событий вчерашнего вечера.

Господи, неужели Барышев? Что он мне сказал вчера под занавес, после того как напоил этим подозрительным чаем? Нет, наоборот, я посоветовал ему самостоятельно что-то предпринять. Дурак, получается, сам подтолкнул. А ручищи какие у него огромные. Он работает в охране, говорил, что бывший десантник, да еще эта Чечня. Далась тебе эта Чечня. Интересно, он уже убивал? Почему – уже? Потому что Серега тебе симпатичен и ты боишься. Пашу-то точно не он. А почему эти два убийства должны быть связаны? Сначала некто разделался с коммерческим директором. Потом еще один некто со своим собственным врагом – управляющим Ивановым. Просто нет никакой логики: Валера был главным подозреваемым, зачем его убивать, если можно засадить в тюрьму? Это-то вчера сослуживцы и пытались активно сделать. Несчастный случай устраивал только старшего лейтенанта Семеркина, когда не получилось, был придуман другой вариант. Но какой? В тюрьму, кажется, никто из них не собирается. В любом случае в этом спектакле блестящий режиссер.

Нет, так можно и с ума сойти. Все об одном и том же! Саша обиделась, вот о чем надо думать. Зачем я ей иногда такое говорю? Мало ей досталось от первого мужа. Клялся ведь защищать, оберегать, скотина. И я скотина, конечно. Опять плохо думаю. Все плохо. Надо о чем-то приятном. Но о чем, если сегодня такой гнусный день? Уехать отсюда к черту.

Он все-таки забылся, погрузившись в состояние чуткой полудремоты, когда любой посторонний звук может оглушительно ударить по мозгам. И такой звук не заставил себя ждать. В комнату стремительно вбежала – Александра.

– Лешка, дрыхнешь? Нам разрешено пойти на обед. Без десяти час, вставай быстренько, а то кормить не будут. Они только до половины второго принимают!

Леонидов очнулся и почувствовал себя страшно разбитым, старым и больным.

– Принимают! Тоже мне, не столовая, а кабинет премьер-министра. Может, существует и предварительная запись? Кстати, родная, а как же «холодная война», в которой мы пребывали последние полчаса?

– Объявляю перемирие. Но это не значит, что я тебя простила.

– А что это значит?

– Просто не хочу, чтобы ты нажил гастрит и ежедневно требовал у меня морковные котлетки и манную кашку.

– Вот! Я всегда говорил, что в основе любого прекрасного побуждения лежит собственная маленькая корысть.

– Судя по отсутствию у тебя этих самых побуждений, ты у нас – сама невинность. Сережа, одевайся. Пойдем поедим чего-нибудь горячего.

– А как же тот, в коридоре, – кивнул на дверь Алексей.

– Его простыней накрыли. Мы быстренько пробежим, и все, а когда вернемся, его уже уберут.

– Ладно, есть мне не очень хочется, но подышать свежим воздухом не откажусь. – Леонидов лениво поднялся с кровати.

Труп Валерия Иванова действительно уже накрыли белой простыней и готовили на вынос. Никого уже не мутило, молоденький Коля даже что-то торопливо жевал, прихлебывая из бутылки пиво. Народ в холле раз. – бивался на кучки, потом эти кучки смешивались, кочевали из одного конца помещения в другой, выбрасывая и принимая новых людей, открывавших дверь боковой комнаты. Вся эта суета вызывала у Леонидова тоску.

Алексей быстро провел Сережку к выходу. Саша поспешила за ними.

На улице оба облегченно вздохнули, плотнее запахивая куртки и натягивая шапочки на самые уши: ветер был сильный и ледяной. Явно тянуло на перемену погоды. Тучи неслись по серому небу, как стада взбесившихся овец. Алексей глотнул сырого холодного воздуха и закашлялся.

– Тише ты, еще ангину не хватало на этом отдыхе получить, – дернула его за рукав Александра.

– Да, конечно, два трупа – это пустяки, главное, не получить ангину, – не удержавшись, съязвил Леонидов.

– Да успокоишься ты сегодня или нет, – снова разозлилась жена.

– Молчу, молчу.

– Вот и молчи, горло целее будет.

– Ты ведь не обо мне заботишься, а о том, что я буду лежать у тебя под носом больной и просить кружку воды, отрывая от любимых тетрадок и книжек. Такая твоя маленькая корысть, любимая?

Саша изо всей силы пихнула Леонидова в сугроб. Сережка, оглушительно завизжав, шлепнулся туда же, вминая отчима в снежное крошево. Саша для верности подтолкнула сына, чтобы он поплотнее уселся на Алексее.

– Так его, так, пусть не говорит всякие гадости.

– Не буду больше, пустите, – взмолился Леонидов, барахтаясь в липком снегу. – Руку хоть дай.

– Ну да, я тебе – руку, а ты меня к себе в сугроб. Разве можно доверять такому коварному человеку?

– Да не трону, не трону, честное милицейское.

– Вот какой же ты все-таки вредный, Леонидов, – вздохнула Саша, подавая ему руку. – Я давно уже успокоилась, а ты так и будешь покусывать. Зудеть, зудеть, докапываться.

– Характер такой.

– Это не характер, а вредность. Как с этим делом – все давно успокоились, а тебя распирает.

– Слушай, народ-то как возле нашего коттеджа толпится, – перевел разговор Леонидов, чтобы не ввязываться в бесполезную дискуссию.

Отдаленный уголок территории санатория, где расположился их коттедж, и впрямь стал местом паломничества отдыхающих. Маленькие группки людей кружили на безопасном расстоянии от здания, пытаясь разглядеть, что же происходит в проклятом доме. Второе за трое суток убийство поразило умы и чувства местного контингента. Подумать только, в ста метрах – и такое творится! И в кино не надо ходить.

Когда Леонидовы вышли из злосчастного коттеджа и зашагали в сторону столовой, собравшиеся поблизости люди стали их разглядывать, как прилетевших на Землю марсиан.

– Леш, чего это они на нас пялятся? – не выдержала Александра.

– Подойди да спроси. Может, это мы всех порешили. Ка, ждый норовит поиграть в детектива, всем почему-то кажется, что на убийце стоит клеймо, чтобы легко было догадаться о его садистских наклонностях.

– А что, разве убийца ничем себя не выдает?

– А зачем ему это? Вот ты на кого бы сегодня подумала?

– Ну, знаешь, мне только Иванов был как-то несимпатичен.

– Вот-вот, а он-то и стал трупом. Увы, жизнь сама по себе не логична, а преступление тем более. Окружающим всегда кажется, что был какой-то другой выход для решения проблемы, кроме убийства. Однако убийца почему-то выбирает только самый радикальный.

– Ладно, Лешка, кончай со своей философией, уже пришли.

– Интересно, чем сегодня порадует меню.

Меню не порадовало. Скромная порция непонятного салата, анемичные щи, порция макарон с мясной подливкой.

– Почему это еда во всех столовых одинакова на запах, цвет и вкус? – посетовал Алексей, путешествуя ложкой в тарелке со щами.

– Принцип один: чем меньше в кастрюлю, тем больше в карман. Знаешь, какой у них штат? И всем надо.

– А если, допустим, один человек готовит, много он может себе в карман положить?

– Ты это о чем?

– Да так, вспомнил скандал покойного коммерческого директора с поварихой. Я эту даму тоже поначалу подозревал, но потом все в Валеру уперлось. Интересно, а он как на это дело смотрел?

– Ты опять?

– Извини. Знаешь, Саша, я что-то не хочу обратно в коттедж возвращаться.

– Ну и не надо.

– Давай в бильярдную, что ли, зайдем после обеда.

– А я и не знала, что ты увлекаешься бильярдом.

– Какой же мужчина не любит бильярд? И если на деле не пробовал, то наверняка втайне грезит.

– Наблюдательный ты мой. Тоже грезишь?

– Играл когда-то.

– Ну пойдем. Только не долго, а то мне скучно станет.

– А ты иди с Сережкой к игровым автоматам.

– Ладно.

Они провели в главном здании еще полтора часа. Возвращаться обратно в свой номер никому не хотелось.

«Долго еще этот Семеркин будет допрашивать народ? Пойду все-таки. Сколько же можно прятаться?» – решился наконец Алексей.

Он отыскал Сашу и Сережку и повел их в гардероб получать одежду. Как ни медленно они шли обратно, оттягивая момент возвращения, все равно тропинка привела к красному кирпичному зданию, у подъезда которого стояли милицейская машина и «скорая помощь». Алексей со вздохом начал подниматься по ступенькам. Плохое предчувствие поселилось где-то в животе, рядом с желудком.

Людей, обладающих даром интуиции, предчувствие редко обманывает. Сейчас оно материализовалось в виде разъяренного Семеркина, бросившегося навстречу Алексею аж с самой середины холла.

– Что же вы, а?

– А в чем, собственно, дело?

– У меня на территории маньяк разгуливает, полгода поймать не можем, куча трупов со следами насильственной смерти, бог знает сколько дел в процессе расследования, а вы мне мозги канифолите!

– Погодите, погодите. Незачем так орать. Что случилось-то?

– Ну, как же? Это же никакое не убийство!

– Как? – Леонидов даже замер от неожиданности.

– Да все говорят!

– Не кричите вы так, Вячеслав Олегович. Отойдем, люди на нас смотрят. – Алексей подтолкнул старшего лейтенанта в сторону боковой комнаты и, когда тот вошел, плотно прикрыл дверь.

– А теперь спокойно и подробно: что говорят все?

– Что этот Иванов сам с балкона свалился.

– Каким образом?

– Ну, это он, оказывается, убил Сергеева Павла Петровича, а потом, когда понял, что есть свидетели и дело труба, спрыгнул с балкона. Самоубийство.

– Так. Что, кто-то видел, как это произошло?

– Ну да. Вчера вечером, когда отдыхающие после ужина остались в холле, Иванов напился как свинья. Потом неожиданно поднялся на балкон и спрыгнул вниз.

– На глазах у изумленной публики?

– Что?

– Кто при этом присутствовал?

– Так, сейчас посмотрю… Вот, у меня все записано: Константин Петрович Манцев, жена покойного Татьяна Иванова, Ольга Николаевна Минаева, Акимцева Наталья Андреевна, Глебов Борис Аркадьевич, Рыженкова Елизавета Валентиновна, Липатов Андрей Леонидович, Марина Сергеевна Лазаревич, Александр Витальевич Иванов…

– Так, почти вся компания. Ясно. Барышева не было?

– Нет, Сергей Сергеевич Барышев с женой ушел раньше, чем все это произошло.

– Очень интересно. А Ирина Сергеевна Серебрякова?

– Ее не было, но она подтверждает, что отношения между Сергеевым и Ивановым были очень напряженные. Они были врагами.

– Вы же утверждали, что с Сергеевым произошел несчастный случай?

– Ошибся. Знаете, как бывает. Несколько человек мне подробно рассказали, что Иванов и Сергеев пошли беседовать на балкон. А после случившегося двоюродный брат Иванова первым выбежал из этой комнаты и видел, как управляющий спустился вниз и нагнулся над телом.

– Да, но ведь Саша Иванов не один был в той комнате.

– Ну да, со своей невестой. Она тоже все подтвердила.

– Что?!

– Эльза Шеина ждет ребенка от Александра Иванова, они собираются пожениться. Эльза Карловна, услышав звук глухого удара, вышла вместе со своим женихом, и она полностью подтверждает его показания.

– Не может быть!

– Как это не может? У меня все записано. Вот. – Семеркин яростно зашуршал какими-то бумажками.

– Бред какой-то!

– Почему это бред? Очень даже не бред. Дело я оформлю, как положено, и закрою. – Вячеслав Олегович довольно облизал мясистые красные губы.

– А почему Иванов никакой записки не оставил?

– Слушайте, а что, так вот все самоубийцы и делают?

– Большинство.

– Ну, значит, он не большинство.

– А как же экспертиза? – А что экспертиза?

– На теле двойной удар на виске и синяк на шее.

– А это уже вы придумали. Коля мне так и сказал: приезжий капитан из МУРа велел написать. Слушайте, чего это вы лезете? У меня тут куча показаний, в которых все так ясно и понятно. Чего тут копать?

– Слушай, Семеркин, да ты сам-то веришь, что можно с такой точностью попасть на угол стола, спрыгнув с этого дурацкого балкона? Ну, в худшем случае будетперелом ноги. И то если здорово постараться. Можно и ушибами отделаться.

– А Сергеев, значит, мог попасть на этот угол?

– Да, случайно попал.

– Ну и Иванов случайно попал. Если можно один раз попасть, почему два нельзя?

– Потому что есть такая штука, как теория вероятности. Ты математику в школе изучал?

– Мало ли кто чего изучал.

– И почему такой странный способ покончить с собой? Петля на шее куда надежнее.

– Кому как нравится. Я тут психологией заниматься не собираюсь. Факты есть факты. Все. Кроме вас, мнение у всех единое. А вы спали.

– Вот это-то меня и пугает. Единственный свидетель, который нисколько не заинтересован в делах фирмы и мог бы дать наиболее объективные показания, оказывается без грамма спиртного в полном отрубе. А если мне в чай снотворное подмешали?

– Докажите. У кого есть снотворное?

– У одной девушки были таблетки, которыми можно слона свалить, но она отбыла с предыдущим мертвым телом.

– Вот именно, отбыла. Вместе с таблетками.

– Постойте, есть еще моя жена! Как я забыл! Саша! Она что говорит?

– Ничего. Спала, ничего не слышала.

– А удар? Такой грохот должен был ее разбудить, а она ничего не слышала. Значит, ничего не было! Ладно, я вам найду еще свидетелей.

– Слушайте, вам копать не надоело? Так все хорошо складывается. Ведь такое про этого Иванова рассказывают! Оставьте вы все как есть. А, капитан?

– И много дел вы уже таким образом подогнали?

– Я, между прочим, при исполнении. – Семеркин встал, расправил плечи. Поправил зачем-то брючный ремень. – У меня взысканий в деле нет, одни благодарности.

– Не сомневаюсь. Ладно, свободен.

– У меня, между прочим, есть свое начальство.

– Да все у тебя между прочим. – Леонидов отшвырнул хлипкий стул и вышел в коридор.

Последовала немая сцена, как в гоголевском «Ревизоре». Присутствующие замерли, разглядывая Алексея. Кто-то держал у рта недопитый стакан и не спешил из него отхлебывать, кто-то не донес до рта зажженную сигарету.

– Что, довольны? Поздравляю! Похоже, я здесь лишний. Счастливо насладиться плодами собственной гнусности!

– Эй, Леха! Леонидов! – дернулся было за ним Ба-рышев.

Алексей хлопнул дверью перед его носом и устало прислонился спиной к холодной стене.

Саша пришивала пуговицу к Сережкиной рубашке. Она подняла на вошедшего мужа печальные синие глаза.

– Что случилось?

– Нет, ты слышала? Все присутствующие, за редким исключением, заявили, что у них на, виду Иванов сам спрыгнул с балкона!

– Ну и что? – Саша зубами откусила нитку, отложила в сторону рубашку.

– Как что? Но ведь это же неправда!

– А ты знаешь правду?

– Узнаю! – Он упрямо мотнул головой.

– А кому, кроме тебя, эта правда нужна?

– Людям.

– Ой ли? Да им плевать и на твоего Иванова, и на то, кто будет впаривать покупателям очередные утюги и пылесосы. А те, кому не наплевать, свой выбор сделали. Так что успокойся.

– Но ведь управляющего убили? А кстати, ты же сказала, что ничего не слышала. Во сколько ты ушла спать?

– Около двенадцати.

– Вот! Пока косметику смыла, пока волосы расчесала. А ничего не было слышно в коридоре. Нн-че-го! Тишина. Это ты пойдешь и сейчас подтвердишь, а там посмотрим, как этот Семеркин завертится.

– Нет, – тихо сказала Саша.

– Не понял?

– Никуда я не пойду. Можешь сейчас кричать, ругаться, даже матом, разводом угрожать… Но если меня попросят еще раз дать показания, я скажу, что ошиблась.

– Как это – ошиблась?

– Я слышала звук глухого удара от падения Иванова.-

– Что ты сказала?

– То, что слышал. Поэтому если не хочешь, чтобы я врала, не мешай тому милиционеру. Пусть делает, что считает нужным. Пусть в деле останется тот скромный факт, что я просто спала и ничего не помню.

– Ты дура!

Сережка испуганно заревел. Леонидов схватил его в охапку^ быстро-быстро заговорил:

– Извини, извини, извини… Я не хотел. Чушь какая-то! Кто тебя попросил? Анька? Барышев?

– Никто.

– Ты врешь. Ты добрая, хорошая, честная. Я тебя полюбил за то, что ты была лучше, чем они все. Ты что, притворялась, что ли? Нарочно?

– Я человек. У м. еня тоже бывают подленькие мыслишки, и хочется сделать хорошо именно для себя, а не для дяди или тети. Только не сейчас. Ты не прав, Леша. Они хорошие.

Он рухнул на кровать, отвернулся к стене. Несколько минут прошло в напряженном молчании. Саша не выдержала:

– Леша! Поговори со мной.

– Слушай, да отстань ты от меня! Надоело!

Он вскочил, чувствуя, что не может больше оставаться здесь, в этой комнате, в этом доме, в этой стране. И вообще на этом земном шаре. Выскочил в коридор, на лестницу, потом из коттеджа. Тело Валерия Иванова грузили в машину. Окружающие, вяло переговариваясь, топтались в ожидании, когда же все кончится. Самое странное, что ни жена, ни любовница сопровождать Валерия Иванова в морг не собирались. Они стояли почему-то рядом, чуть ли не обнявшись, и лица у обеих были какие-то умиротворенные.

Леонидов решительно зашагал в сторону леса, спотыкаясь о твердые ледяные комья. Холода он не чувствовал, только странную пустоту внутри.

Почему никто не любил Иванова? Эльза говорит, что любила. Сама она не знает, что это у нее было, раз сгоряча захотела отмщения и в течение двух часов передумала. Жена открестилась, любовница предала, коллеги покрывают убийцу. Жил человек, в душу всем плевал. А я правды для него хочу. Правды! Почему хочу? Потому что я такой хороший? Нет! Просто доказать, что прав. Иногда человек рогом упирается не из-за материальных благ, а из чего-то непонятного, что называют принципами. Какие к черту принципы? Ослиное упрямство. Я не пойду против, никого не стану сажать и ничего не буду доказывать. Я просто сегодня все выясню и им всем скажу. Просто скажу. От этого мне станет хорошо. А накажут они себя сами. Вот так.

Алексей уходил все дальше в лес, чувствуя, что начинает замерзать. Сзади раздался какой-то топот. Он оглянулся и увидел Барышева с теплой курткой.

– Леха, постой!

– Чего тебе?

– Да так, переживаю.

– По поводу?

– Подумал, что ты пошел вешаться.

– Я бы лучше с балкона спрыгнул, как бедняга Иванов. Согласно, теории вероятности, все, что оттуда сваливается, точнехонько попадает виском прямо об угол стола.

– Ладно, брось.

– Слушай, я ведь было подумал, что ты мне друг.

– А что изменилось?

– Скажи честно: твоя работа?

– Ну, хорошо. Чем тебе поклясться, что я никого в этом санатории не убивал? Или ты совсем никому не веришь?

– Почему? Верю.

– Хочешь, я тебе одну правду скажу, только ты не обижайся.

– Ну, говори.

– Знаешь, Леха, людей нормальных на этой планете нет, это факт. У каждого свой пунктик имеется. Если не знаешь про этот пунктик, то человек тебе вроде бы кажется нормальным. Но все равно он втайне свою страстишку лелеет. Один, например, по бабам с ума сходит, меняет их, думая, что следующая будет той самой-самой. Другой на машинах помешан, вылизывает железную голубушку, последние бабки в нее вкладывает. Третий марки собирает или еще какое-нибудь дерьмо. И каждый про другого думает: дурак он, что ли? А бывают тронутые своей работой: дом для них так, перевалочный пункт. Вот намаяться где-то, чтобы конечности гудели и башка была чугунная, – это кайф! У тебя вот кайф приходит, когда ты до истины докапываешься. Ты хоть интересуешься иногда, чем все кончилось, когда дело к следователю ушло? Уверен, что нет. Тебе главное – найти. Решить очередную задачку. Да и решай ты их себе на здоровье, только прежде чем свои выводы обнародовать, подумай о тех, кому с этим жить.

– Ну, спасибо, просветил. А у тебя, прости за нескромность, какой пунктик? Не поделишься или стыдно?

– Почему? Я, например, жену свою очень люблю.

– Так и я люблю. Это неинтересно.

– Любить по-разному можно. На меня собственная сила давит, поэтому все маленькое и слабое вызывает потребность защищать. А чтобы кайф сильнее был, я эту потребность не распыляю, а концентрирую на одном объекте.

– Я не знал, Барышев, что ты такой философ.

– А ты думаешь, что иметь мозги – твоя привилегия? Всякий дурак иногда бывает очень мудрым. Так что ты дурить кончай. Пойдем в коттедж, представители власти уже убрались со своим трофеем, завтра с утра и мы двинемся. Отдохнули, нечего сказать.

– Да, все правильно, все хорошо, только жить почему-то не хочется.

– А ты живи. Ищи, ради Христа, свою истину. Может, ты и есть пророк в своем отечестве. А? – Барышев слегка подтолкнул Алексея в бок. – Ну что, мир?

– Сам не знаю. Я так сразу не могу.

– А ты попроще. Теорию разумного эгоизма все в школе изучали. Если тебе хорошо, то и другим нормально.

– Что-то я сомневаюсь в правильности твоего изложения. Надо у жены поинтересоваться, что она там преподает.

– Сашку ты зря обижаешь. Повезло тебе, а ты ее все время вроде как золотую монету на зуб пробуешь: настоящая или нет. Может, хватит?

– Все, сдаюсь! Достал ты меня, честное слово.

– Пошли в картишки перекинемся. Это у тебя здорово получается.

– Должен же и я какие-то таланты иметь.

– Ладно прибедняться. Ты, как красивая девка, на комплимент, что ли, напрашиваешься?

– А ты только гадости умеешь говорить?

– Это лучше у моей жены поинтересоваться, чего я там умею говорить.

Так, подкалывая друг друга, они добрели до своего коттеджа. Там уже царило оживление. После того как исчез источник напряжения, людей охватила эйфория. Кто-то уже сообразил накрыть злосчастный угол чистым полотенцем, кто-то собирал с народа деньги на поход в местный бар, кто-то тащил к столу продуктовые запасы. У Леонидова возникло впечатление, что сотрудники «Алексера» собираются праздновать удачно провернутое дело. Алексея замечали, но делали вид, что ничего не случилось. Он тоже сделал вид, что принимает правила игры, и пошел искать Александру.

Жена сидела в их номере в кресле с какой-то книжкой в руках и делала вид, что читает. По ее щекам стекали слезы и капали вниз, оставляя следы на серой бумаге. Саша молчала, старательно листая страницы. Сережку она отпустила, и он убежал к детям, но реветь в голос Александра стеснялась. Алексей стремительно выхватил у нее книгу, шлепнулся на колени возле кресла и уткнулся головой в Сашин согретый мягким шерстяным свитером живот.

– Саш, ну не реви. Прости, а? – Он поднял лицо, по-собачьи пытаясь заглянуть в ее мокрые испуганные глаза.

– Ты меня совсем-совсем не любишь? – хлюпнула она.

– Ну вот, опять. Люблю. Тысячу раз сказать? Хочешь, буду здесь сидеть и бубнить: люблю, люблю, люблю, пока не охрипну? Тебе легче будет?

– Легче, – по-детски протянула Саша.

– Я начинаю. Люблю, люблю, люблю, люблю… – Он перевел дыхание.

– Что ж ты остановился?

– Жду, может, ты меня пожалеешь. Разве недостаточно знать, что я могу сделать то, что пообещал? Ведь если мужчина обещает всю жизнь носить женщину на руках, не заставит же она его в конце концов надорваться? Если любит, конечно.

– Ладно, Лешка, ты всегда вывернешься. – Саша перестала реветь, вытерла лицо подвернувшимся под руку полотенцем и потянулась за зеркалом.

Алексей перехватил ее руку, прижался губами к холодной шершавой коже.

– Сашка, я больше не буду.

– Будешь. Через день опять все начнется снова: ты будешь злиться, говорить гадости, а я прощать.

– Ты добрая, а я злой.

– Ты злой, пока я остаюсь такой доброй и пока тебе все это позволяю.

– Не позволяй.

– Бить тебя, что ли?

– А я сильнее.

– Что? Да мы с тобой почти одного роста!

– Почти не считается. К тому же у меня мускулы.

– Ну-ка, где там твои мускулы? – Саша попыталась повалить мужа на постель.

– Не дергайся, женщина. – Алексей быстро перевернулся вместе с ней, оказавшись сверху и прижав всем телом Сашины плечи. – Можно тебя поцеловать?

– Ты же меня держишь. Целуй.

– А насильно неинтересно. Я хочу знать, что ты меня простила.

– Простила. – Саша вывернулась и потянулась к его губам.

Они целовались нежно и долго. Алексей терся носом о нежную, прохладную кожу и вдыхал, вдыхал родной любимый запах. И тут в дверь неожиданно постучали.

– Не откроем? – шепнула Саша.

– У нас еще вся жизнь впереди. – Алексей чмокнул ее в нос и спрыгнул с кровати.

В дверях стояла засмущавшаяся вдруг Анечка Барышева.

– Помешала?

– Почти. Заходи, помириться мы все равно уже успели.

– Ой, а я подумала, может, вы голодные? Там ребята на стол накрывают.

– Мы в столовую ходили, старший лейтенант сжалился. Разве только за компанию.

– Чайку попьете.

– Попьем. Сейчас. – Алексей покосился на Сашу. Она поспешно припудривала нос и подкрашивала губы. Анечка извинилась еще раз и исчезла.

– Сашка, кончай марафет наводить, там никого нет во фраках.

– Хочешь, чтобы все знали, что я ревела? – Она наконец встала и подтолкнула мужа к дверям.

Они тихонечко прошли к столу. В углу дивана сидела Ирина Сергеевна, рядом с ней оставалось пустое пространство. Алексей решительно протиснулся к ней.

– Не прогоните?

Серебрякова попыталась выдавить из себя какую-то любезность и чуть подвинулась. Поскольку Калачевы уехали, а все начальство мужского пола отправилось в морг, застольем заправлял молоденький Коля. Остальные мужчины вели себя вяло, стесняясь воспользоваться поводом напиться и снять напряжение. Юный Коля решительно управлялся с бутылками и стаканами, игнорируя неубедительные отговорки народа. При этом он бубнил себе под нос; «Ломаются все, подумаешь, чего ломаются?»

– Можно, я за вами поухаживаю, Ирина Сергеевна? – спросил Алексей Серебрякову. – Вы выпить хотите? За помин души?

– Хочу, – неожиданно ответила женщина.

– Что налить? Вина?

– Водки. Соком только разбавьте.

– Не знал, что вы употребляете столь крепкие напитки.

Она ничего не сказала, молча взяла стакан. Леонидов сделал себе такую же смесь, налил немного десертного вина жене. За столом возникла пауза. Пить без вступительного слова было неловко, высказаться по поводу причины застолья присутствующие не решались. Леонидов решился.

– Я как самый виноватый. Чокаться все равно не положено, так что поднимем стаканы молча. Для надгробного слова время еще не пришло, да и прав у меня таких нет, чтобы эти речи произносить. Сейчас мы выпьем за то, чтобы не чувствовать себя виноватыми. Возражения есть?

Все молчали, шаря глазами по стенам, разглядывали друг друга. Алексей решительно влил в себя содержимое стакана и сел. Серебрякова тоже выпила до дна. Ее примеру последовали остальные. Леонидов снова перехватил инициативу:

– Тостов больше говорить не будем. Наливайте, пейте, хватит друг другу в глаза заглядывать, – и решительно потянулся к бутылке с водкой.

– Ирина Сергеевна?..

– Да, налейте еще.

За столом зазвякало и забулькало. Процесс вяло, но пошел, раздались нерешительные голоса, шорох, звон тарелок. Серебрякова, непривычная к выпивке, сразу захмелела.

– Вы бутерброд съешьте, Ирина Сергеевна, – посоветовал Леонидов. – А то худо станет.

– Худо мне с утра было. А сейчас уже наплевать. – Серебрякова откинулась на грязную спинку дивана.

– Вы же не засвидетельствовали самоубийство управляющего.

– Зато я его достоверность оплатила.

– Взятка? – Леонидов придвинулся к ней вплотную.

– А что, вы никогда денег не берете?

– Может, повода не было? Я сам теперь не знаю, что я могу сделать, а что не могу. Значит, Семеркину отвалили?

– Семеркину, эксперту. Какая разница?

– А если я расскажу?

– Вы что, в детском садике? А я думала, Алексей, вы уже успокоились.

– И кого вы покрываете?

– Себя. Собственный покой и благополучие. От меня слишком многим что-то надо, я для себя не живу. Вы представляете, что значит искать новых людей, доверять им, сомневаться, приживутся ли они на фирме, не сбегут ли, не заложат? Я не в том состоянии, чтобы все начинать сначала. Я вообще не тот человек, который может возглавить дело и взять на себя полную ответственность. Одна надежда, что сын подрастет, и я должна для него что-то сохранить. Не деньги, нет, людей, на которых можно опереться. Кто будет его учить? Институт, колледж, университеты за границей? Все это теория. Можно знать, как надо, и таких дров наломать!

– Что же, значит, себя оберегаете? Разумно. Сначала я должен был позаботиться о том, чтобы ничего не случилось, устрашить, так сказать. Потом, когда кто-то сорвался с цепи, вы все-таки начали его прикрывать. Организатора уже знаете или наугад действуете?

– Леша, я пьяная, но молчать могу.

– Ясно. Еще опасаетесь, что я из-под контроля выйду?

– Вы лицо материально не заинтересованное.

– Остальные, значит, вашими деньгами повязаны? Люди гибнут за металл. Не ново, но в наше время весьма актуально.

– Алексей, я думала, женитьба повлияла на вас в лучшую сторону. Послушайте одинокую несчастную женщину, родите еще одного ребенка. Успокойтесь.

– У вас же все есть, что же вам мешает быть счастливой?

– Пустота. Я пойду прилягу, что-то мне и впрямь нехорошо. Не надо пить, если не умеешь.

– Вам помочь?

– Думаете, до кровати не дойду?

– Все-таки большинство присутствующих – ваши подчиненные. Надо сохранить лицо. – Он встал, поддержал Серебрякову под локоть и сделал вид, что увлечен беседой и продолжит разговор со своей спутницей в другом месте. Они протиснулись вдоль стола, и Алексей помог расслабившейся даме дойти до ее люкса. В номере он бережно опустил Ирину Сергеевну на кровать.

– Алексей, вы с нами завтра едете?

– Да, конечно. А на похороны можно?

– Зачем?

– Так. У меня так много впечатлений, что создалось ощущение, будто мы с покойным Павлом Сергеевичем были хорошо знакомы.

– Если душа просит, можем вместе поехать.

– Спасибо. Отдыхайте.

Леонидов неслышно прикрыл дверь, пошел обратно к столу. Там не веселились, конечно, но разговаривали весьма оживленно. Бутылки стремительно пустели. Саша уже вовсю ворковала с Анечкой, удерживая одной рукой Сережку и пытаясь впихнуть ему бутерброд. «Вот тоже спелись», – вздохнул Леонидов, не понимая до конца, нравится ему это или нет. До сих пор он был главным посвященным во все секреты жены и немного ее ревновал.

Остаток вечера прошел спокойно. Напился только инициативный юный Коля, которого Марина Лазаревич быстренько убрала со сцены. Остальные хотели бы забыться, но знали меру: призраки еще недавно живших и деятельных главных людей фирмы тревожили воображение. Но их уже не было на свете, а никаких катаклизмов не случилось. И кто-то уже начал обсуждать перспективы работы на фирме в свете последних событий, другой примерял к себе новую должность, третий облегченно вздыхал оттого, что все так удачно обошлось. Короче, все были при деле, один Леонидов неприкаянно путешествовал от рюмки к рюмке. Барышев тоже его бросил, подсев к своей и его жене и вклинившись в их разговор. Часов в двенадцать, когда отдыхающие начали расходиться, Алексей неожиданно пошел к себе в комнату и принес оттуда подушку и теплое одеяло. Бросив все это на продавленный диван, он демонстративно расстелил на нем казенное барахло и пьяным голосом заявил:

– Завтра мы все уезжаем, и слава богу. Не хочу, чтобы здесь поутру валялся еще один труп. Так что если у кого-то были виды на этот балкон, есть время передумать. – Он улегся на диван.

– Леха, ты чего? – толкнул его Барышев. – Брось дурить, делать, что ли, нечего? Иди спать в комнату, как все нормальные люди.

– Это твой пунктик, а не мой. Я здесь лягу и с места – не сойду. И спать не буду, – проорал он на всякий случай для тех, кто уже покинул холл, и, прильнув к дверям своих апартаментов, прислушивался к скандалу.

– Саша, скажи ты ему, – взмолился Барышев.

Саша в ответ только многозначительно покрутила пальцем у виска:

– Чего с него взять? Пусть делает, что хочет.

– Ну вы даете, Леонидовы! Ладно, пусть мерзнет, если охота.

– А мы ему бутылку водки оставим, – засмеялся кто-то из задержавшейся молодежи.

– Погреем! – подначили девушки.

– Может, и мне остаться? – заржал кто-то из мужиков.

– Цыц! – прикрикнул Алексей. – Все остаются на местах. Бдить буду я один, остальные спите, где спали.

– А если я в разных местах ночевал? – выступил кто-то.

– Иди туда, где больше понравилось.

– Давай мы тебя разделим?

– На самую значимую часть устроим аукцион! – посыпались советы остряков.

Закончив состязание в остроумии, все потихонечку разошлись по своим номерам.

Примерно через полчаса Алексей остался один в пустом холле, вжавшись в диван и прислушиваясь к шагам. Он знал свойство человеческой психологии – домысливать то, что кажется наиболее угрожающим.

Если ни при чем Барышев, не замешана в двух убийствах Серебрякова, то остальные не знают его планов, а убийце наверняка захочется побеседовать с Алексеем, чтобы узнать, вычислил тот его или нет. Конечно, может прийти и просто любитель излить душу, возможно, и не один. Но в том, что выбирать надо из ночных посетителей, Леонидов не сомневался. Поэтому он лежал и чутко прислушивался, не скрипнет ли дверь. И вскоре раздался скрип.

Глава 7 НОЧЬ. ГОСТИ

Алексей по звуку определил, что тихие шаги раздались где-то в районе его собственной комнаты. Объемная фигура в чем-то светлом обогнула колонну, угол стола и приблизилась к дивану, на котором он дремал.

– Алексей Алексеевич, вы спите? – раздался Эль-зин голос. Она осторожно шарила руками по мебельной обивке, чтобы не споткнуться в темноте.

– Почти. Вам бы, Эльза, тоже надо прилечь. В вашем-то положении…

– Вы на меня обиделись?

– Обиделся? – Леонидов нервно засмеялся. – Вы же не большая наивная Лиза, а говорите наивные вещи. «Обиделся» – это не то слово, мы ведь с вами не конфетку не поделили. Сначала вы взываете ко мне, просите заслуженного возмездия, клянетесь дать показания, требуете справедливости. А через несколько часов я выясняю, что вы решили присоединиться к большинству и заявили следствию совсем другое. Что я при этом почувствовал, это вряд ли можно назвать обидой. Вы когда врали-то? Мне или в момент дачи показаний?

– Я из-за ребенка…

– Да, а что с ним такое?

– Ирина Сергеевна не хочет возбуждения дела. Все. должно остаться внутри фирмы, зачем привлекать внимание и затевать неприятный процесс? Это может сделать плохую рекламу нашему магазину и вообще… А я собираюсь там работать.

– Значит, кусок хлеба насущного дороже справедливого возмездия? Правильный выбор. А сразу вы сообразить не успели?

– Ну, когда Валеру увидела там… Все живые, а он мертвый – почему? Захотелось посчитаться, отомстить. Потом прошло.

– Быстро вы, Эльза, остыли. Что же, и так бывает.

– Так вы не сердитесь?

– Вы прощения пришли просить? Или на разведку?

– Какую еще разведку? Мне просто неловко.

– А мне как ловко! Идите, спите спокойно, ничего я никому не собираюсь доказывать.

– Нет, вы все-таки обиделись. Если бы вы меня поняли. Да, я держусь за работу, потому что родители мои нищие. Мы вчетвером живем в крохотной квартире с проходными комнатами. Зарплату я отдаю маме, потому что она на пенсии, а отцу постоянно задерживают эти государственные копейки. Брат учится. На мою зарплату можно как-то протянуть. Когда мне хочется купить новую вещь, потому что неловко ходить на работу все время в одном и том же, мама начинает скулить: «Эльза, у нас порошок кончился, Павлику надо новые джинсы, квартплату прибавили… Может, ты в следующем месяце купишь себе то, что хотела?» А в следующем месяце повторяется то же самое. И мне некуда деться, просто некуда. Поэтому, чтобы изменить хоть как-то свою жизнь, я на все согласна: и на замужество это дурацкое, и…

– Что еще?

– Так. Как будто я одна такая.

– Это точно. Большая часть населения нашей вели-|кой и могучей прозябает подобным образом, а некоторые и нашу с вами жизнь считают за роскошь. Могу рассказать про свои материальные трудности: квартира, правда, отдельная, но не моя, жены. Зарплата тоже от государства, а оно щедростью не отличается. Жена учительница, причем в обычной общеобразовательной школе. Что еще? Ребенок. Денег едва хватает дотянуть до очередной выплаты. Как все, делаю долги, ем засоленные мамой с лета огурцы и помидоры с картошкой, когда совсем прижмет, в рестораны не хожу, одежду покупаю на рынке. Только вас все равно не понимаю, хотя мы вроде бы товарищи по способу выживания.

– Вы мужчина, вам проще.

– Да? И кто это сказал, что мужчинам проще? То, что мы не рожаем, конечно, существенно облегчает нашу мужскую жизнь. Но с другой стороны, женщина может и без работы остаться, годами дома сидеть, никто ее не упрекнет, потому что она женщина. А мужчина добытчик, кормилец. Если семья живет бедно, позор ему, а не жене. Всем всегда и все достается поровну, запомните это. Если бы мужчины и женщины могли меняться своими ношами, они бы поняли, что беды у них разные только по сути, но не по весу. Спасибо, что вы пришли сюда извиниться. Завтра мы с вами окончательно расстаемся. Так что можете не терзаться: завтра все кончится.

– Да? Так вы не будете искать, кто убил Пашу и Валеру?

– Я похороню эту тайну в глубине своей оплеванной души! – торжественно заявил Леонидов. – Клянусь! Вы успокоились?

– Не знаю. Как-то не по себе.

– А это, милочка, совесть, хоть вы и отказываете ей в праве на существование в собственной душе. Грызет червячок-то?

– Меня просто знобит. И токсикоз.

– Ну да. Идите к себе.

– Да?.. Так я пойду. Спокойной ночи.

– Где уж. Покой нам только снится, – пробормотал ей в. след Леонидов, плотнее закутываясь в одеяло. Когда же щелкнул ключ в замочной скважине, он громко и отчетливо сказал: – Татьяна, выходите! Там дует у двери.

Раздался скрип открываемой двери, и жена трагически погибшего управляющего Валерия Иванова неуверенно вышла из-за угла.

– Как вы узнали, что я подслушиваю?

– Во-первых, ваша комната за стенкой, а они не такие уж толстые. Во-вторых, здесь замки ржавые, а ключи огромные. А в-третьих, я ни за что не поверю, что резкая смена настроения Эльзы обошлась без вас. Вы следите, чтобы она чего-нибудь не сболтнула? Ну и как?

– С чего это вы взяли, что это я ее уговорила?

– Ну, возле машины «Скорой помощи» вы так посемейному держались вместе. А недавно за волосы друг друга драли. Значит, нашли общий интерес?

– Я все равно ее ненавижу. Ненавижу!

– Не сомневаюсь. Но что-то вам от нее надо?

– Не ваше дело.

– Кстати, это самые популярные слова, которые я слышу в последнее время. Вы не очень-то оригинальны. Хорошо, пусть и это будет не мое дело. Бедная Эльза! Как она любила вашего мужа, даже ребенка решила родить, хотя ей тяжело придется. Вот это любовь! В наше время редкость. – Леонидов в темноте поморщился от собственного насквозь фальшивого тона, но надо же было разозлить эту даму, чтобы расколоть.

– Что? Любовь? Да вы ничего не знаете! Она мерзавка жадная, расчетливая тварь. А какой прикинется овечкой: ах, как мне тяжело кормить семью, ах, как я любила бедного Валеру! Если бы любила, ни за что бы не согласилась отдать мне ребенка.

– Как это – отдать?

– Очень просто. Были бы деньги, можно все устроить. Она будет беременной ходить, а я подушку на живот навешу. Всем знакомым скажу, что жду ребенка от Валерия, потом мы ляжем в один роддом, она родит и сразу подпишет все бумаги, а ребенка заберу я. Мы ей с мамой много заплатим. А маленький и на Валеру будет похож, и никаких проблем.

– Вы что, серьезно?

– А зачем ей ребенок? Сами слышали, что им жить не на что. Когда она замуж должна была выйти за Сашу Иванова, это всех устраивало, а теперь что? Да ее родители сожрут. Им ее деньги нужны, а если все деньги на ребенка уходить будут? Вы знаете, сколько все детское теперь стоит? Коляска, памперсы, одежда, роды, да еще если молока не будет? Детское питание такое дорогое! Да что сейчас не дорого. А мы с мамой все устроим по лучшему разряду: хороший роддом, отдельная палата, со мной, конечно, питание, лекарства. С работы я все равно теперь уйду, что там делать? Знать будут только те, кто на фирме, да я с ними больше встречаться не буду. Я живу в другом районе, все знакомые будут уверены, что это мой ребенок.

– Долго вы ее уговаривали?

– Кого, Эльзу? Она не дура. Сразу поняла, что такой шанс не часто выпадает. Им же денег постоянно не хватает, а так положат доллары в банк, будут роскошно жить на проценты – ни затрат никаких, ни хлопот. Я и правда не могу иметь детей, а мне скоро тридцать. Чужого ребенка не хочу, мало ли какой попадется. А тут от собственного мужа, да и у Эльзы с наследственностью все в порядке.

– Вы уже справки навели?

– Д что? Я хочу нормального, здорового ребенка, что тут плохого? У меня есть средства, чтобы его вырастить.

– Мамины средства. А если с ней что-то случится, не пожалеете, что взяли ребенка? Все-таки не свое?

– Я работу найду, а отдельная квартира у меня есть; Трехкомнатная, между прочим. И дача есть, и машина, и деньги на счету у родителей. Они будут рады. Я все решила.

– Как же можно отдать своего ребенка? Животные и то понимают… А тут продать. За деньги. Я не верю, что мать может так поступить.

– Как хотите. Я просто так вам сказала, чтоб вы этой святоше не очень-то верили. У нее только личико такое умильное, а на самом деле она дрянь. Я ее ненавижу.

– Таня, ну сколько можно? Вы же теперь партнеры, если так позволительно выразиться. Сколько месяцев вам ее еще терпеть? Шесть?

– Почти. Я переживу.

– Не сомневаюсь. Скажите, а вы принимали участие в убийстве мужа или только соврали?

Она растерялась.

– Он же сам…

– Ну это официальная версия. Как все было-то? Поделитесь, раз уж такой разговор пошел откровенный.

– Ничего я не скажу! – истерично всхлипнула она. – Ничего я не знаю! Что просили, то и сказала. А зачем он со мной так? Чем я хуже Эльзы? Она страшная, страшная, страшная!

– Тише, Таня. Не надо никого будить. Пожалейте свои и мои нервы, им и так досталось за эти выходные дни. Я вам верю, идите спать. Эльза больше не вернется, сегодня уже нет необходимости ее караулить. Идите.

– Все равно не усну. Мне страшно.

– Еще бы! Сколько месяцев еще мучиться. Ведь эта дама всегда может передумать, вдруг в ней проснется запоздалый материнский инстинкт?

Татьяна резко поднялась с дивана, пошла к двери. «Могла бы и спокойной ночи из вежливости пожелать, – устало подумал Леонидов. – Ну, прелюдия кончилась, кто следующий?»

Словно отвечая его мыслям, в темном коридоре раздались осторожные, но уверенные шаги.

«Мужчина. Уже лучше», – подумал Леонидов.

– Не спите? Черт, сигареты где-то забыл, а так курить хочется! – ругнулся Манцев, шаря по столу.

– Не ваши? – спросил Леонидов, протягивая ему пачку «Кэмела».

– Похоже. Что, тоже не спится?

– Так. Лежу, думаю.

– О чем?

– О смысле жизни. Не приходилось?

– Нет, я как-то в такое время все больше о женщинах.

– Ну вы, Костя, мужчина холостой, вам позволительно, хотя ваш выбор я не одобряю.

– Вы про Ольгу? – удивился Манцев. – А мне казалось, что вы ей симпатизируете.

– Ольге-то я действительно симпатизирую, но вашей даме сердца – нет.

– Послушайте, вы что-то путаете. У меня одна дама. Все знают, я за Ольгой Минаевой ухаживаю.

– Ухаживали, пока ваша мечта была занята и у вас не было средств на ее содержание. Но теперь, похоже, фортуна переменилась. Заступайте на вахту, Костя. Я ваш выбор не одобряю, но вам, похоже, это по барабану, как и то, что скажет Оленька.

– Да она никогда меня и не любила, переживет. Ольга слишком умная, с ней тяжело. Зачем красивой женщине мозги и это дурацкое желание сделать какую-то карьеру? С ней я чувствую себя каким-то ущербным: все время надо себя контролировать, чтобы не ляпнуть какую-нибудь глупость, а в ответ вечные подколки да смешки.

– Да, с Норой вам будет гораздо интересней. Она умеет говорить то, что хотят услышать мужчины. Опыт, знаете ли, большой.

– С чего вы взяли?..

– Костя, я на эти грабли уже наступал. Я бы рассказал вам одну грязную историю. От нее у меня осталось стойкое отвращение к духам «Кензо», какими от вас долго еще пахло после отъезда Норы. У меня нюх собачий, и потом засек ваши взгляды, а эти записочки, вынос чемодана, за которым я вас так некстати застукал. Не понимаю я вас, как можно такую девушку, как Ольга, променять на Нору.

– А что за история? – заволновался Костя.

– Да плевать на нее. Я бы пожелал вам счастья, но боюсь, что фальшь в моем сладком голосе покажется вам слишком явной.

– А вы мне, часом, не завидуете? Я не верю, что мужчина может не хотеть такую женщину, как Нора. Блондинка. Фигура.

– Не все же причинным местом думают. Кстати, у меня была возможность, только не захотелось что-то ею воспользоваться.

– Вранье! – убежденно заявил Манцев. – Засуньте себе в одно место ваши приемчики, все равно не поверю. Это в кино только подозреваемые такие дураки.

– Почему вы решили, что я вас подозреваю и в чем? Вы ведь не место Иванова хотите занять? Это не ваш профиль, а на какую карьеру вы, Константин Манцев, теперь рассчитываете? Чтобы содержать красавицу Нору, нужны большие деньги. Откуда? Она вас проглотит, как акула рыбку, вы еще не знаете аппетиты женщин подобного сорта. С каждой новой вещью у них появляется уверенность, что следующая непременно должна быть дороже. У них между собой вечное соревнование…

– Не надо меня пугать.

– Не буду. Скажите только, о чем разговаривали на балконе Паша и Валера Иванов?

– Я же говорил, что слышал это сквозь дремоту.

– Но слышали?

– Они ругались.

– Из-за чего?

– Паша заявил, что собирается разогнать всю ивановскую шайку-лейку, вернуть уволенных, покончить с семейственностью на фирме.

– Благие намерения. Иванов испугался?

– Рассмеялся. Сказал, что если Паша поменяет дорогую бабу на дешевую, то на этом он денег не сэкономит. Он прекрасно знал про Пашины долги.

– Разве Ирина Сергеевна не простила ему долг?

– А Калачев, а другие? Думаете, он мало был должен? С Екатериной Леонидовной-то Паша порвал, двух баб еще можно было между собой развести, но трех… Даже такому выносливому мужику, как Паша, это было тяжеловато. Калачев не собирался его больше субсидировать и с рассрочкой тянуть тоже.

– Поэтому Сергеев отступил?

– Сначала послал Валеру куда следует, но покойный Иванов недаром сделал такую карьеру в «Алексере», он прекрасно знал, как и кого можно завербовать. Он предложил Паше некий план. Валера тоже оказался в финансовом цейтноте – надо было выплачивать двоюродному братцу ежемесячное пособие за предстоящий фиктивный брак с любовницей. Серебрякова убили, Ирина Сергеевна женщина доверчивая, а если поймет, что у нее воруют, – найдет способ устроить так, чтобы знали меру и не пятнали имя фирмы. Поэтому эти двое быстро договорились: Валера предложил Паше открыть на кого-нибудь из проверенных лиц левый счет и часть безналичных счетов посылать с его реквизитами. Потом, когда денежки придут, Паша как доверенное лицо, которому Серебрякова ежедневно передает выписку из банка, свою сумму впишет в эту бумагу и отдаст бухгалтеру, а Иванов сварганит соответствующие накладные и проследит за отгрузкой товара. На склад и в папку пойдет настоящая накладная с реквизитами «Алексера», клиенту – левая. Конечно, клиенты будут только проверенные, из числа постоянных, у которых рыльце в пушку и за товар они отчитываться не собираются. Или сами липу гонят. Таким образом, денежки будут капать на счет. Рано или поздно эта махинация все равно бы обнаружилась. Серебрякова не совсем уж дура. Но умный Валера собирался снимать понемногу, чтобы расплатиться с Эльзой и помочь Паше продержаться. Основная часть денег должна была переводиться в твердую валюту и уходить за границу, куда Иванов и предлагал всем в конце концов свалить. Валера хотел забрать ребенка и Эльзу и избавиться наконец-то от своей ненавистной тещи.

– А Паше зачем линять?

– А ему вообще Россия не нравилась, он давно заглядывался на дальние страны.

– И тоже собирался прихватить любовницу?

– Тут-то и возникла проблемка. Дело в том, что наш коммерческий директор втрескался в порядочную девушку, этакую воительницу-охранительницу. Она-то на него и надавила насчет наведения в фирме порядка и справедливости. Паша завертелся как уж на сковородке. Сначала ему понравилось в благородство играть, но старая закваска все равно бродит, особенно если ее сахарком посыпать. Валера, естественно, знал про Пашину новую бабу, хотя это в такой тайне держалось – из-за Норы. Он объяснял Паше, что тот дурак, верит, мол, что его девушка испытывает к нему нежные чувства, а на самом деле ей только фирма нужна и война за светлое будущее. Все правильно: умные бабы любят умом, а такая любовь мужику на пользу не пойдет. Долго они так калякали, потом Паша заявил, что сам уже начал задумываться о смысле жизни и не против слинять куда-нибудь в дальние страны. Они ударили по рукам, договорились о встрече на трезвую голову, чтобы обсудить детали и процент каждого, и разошлись.

– А как же Паша слетел с балкона?

– А это вы сами думайте, я уже и так много чего сказал.

– Кто эта тайная любовница коммерческого директора?

– Опять-таки не собираюсь никого закладывать.

– А зачем тогда все рассказали?

– На всякий случай.

– Испугались за свою блестящую карьеру. А в смерти Иванова у вас какой интерес? Показания зачем давали, что он убил и сам с балкона спрыгнул?

– Серебрякова попросила.

– В обмен на?..

– Не хочу сглазить.

– Ого! Значит, серьезное предложение. Не под Пашино ли наследство метите? Удачно у вас все получилось? Мечты-то, оказывается, сбываются! Да, а что ж вы, Костя, не курите? Пришли сюда, можно сказать, изнывая от неутоленной страсти по никотину, а сами?

– Расхотел. Курение, говорят, сокращает жизнь, а она у меня только начинается.

– Как вы в себе уверены! Рад за вас, честное слово, Константин… как там ваше отчество?

– Петрович.

– Блестяще! Константин Петрович. Большое вам плавание, как большому этому самому, которое никогда не тонет.

– Ну-ну, я-то утрусь, но ты, мент, будешь это самое всю жизнь разгребать. А я на «мерседесе» ездить. И все равно по-моему будет.

– Будет и по-твоему, пока не шлепнут. А еще лучше, Манцев, ты живи. Одно наказание у тебя уже есть: красавица Нора. Остальное получишь. Со временем

Манцев дернулся, хотел просто резко ответить, но сдержался, развернулся и зло печатая шаг, направился к своему номеру.

– Сигареты не забудь! – крикнул ему вдогонку Алексей.

Когда за Манцевым захлопнулась дверь, Алексей громко зевнул. «Мне, что ли, закурить? А ведь Манцев не курит «Кэмел», это не его сигареты. Он курит другие, дешевые. Костя на дорогие привычки только замахивается, зато с каким аппетитом! А чего это он сюда приперся? Рассказать правдивую душещипательную историю о двух ворах? А зачем? Откреститься от девушки, которую раньше прикрывал. Правильно, зачем она ему, если по наследству досталась блестящая Нора. Кстати, что-то пауза затягивается. Нерешительный намечается собеседник, самому, что ли, пойти поискать?»

– Есть там кто? – крикнул он наугад. – Выходите! Раздался нерешительный скрип, нечто большое и могучее выглянуло из-за колонны.

– Елизавета, ты? Опять подслушивала?

– Не спится. Эльза бродила, бродила, лекарства какие-то пила. Я не могла уснуть, а теперь она спит как слониха, а мне скучно:

– Ну иди, садись, большой ребенок. Холодно?

– Ага.

– Одеяло не дам, сам замерз. Тут кто-то спортивную куртку оставил. Хочешь?.. Ну и что ты слышала, большая Лиза?

– Манцев такой плохой!

– Лиза, ты, кроме как на плохих и хороших, людей как еще делишь?

– А надо?

– Надо взрослеть, дорогая.

– Вы же сами его отругали?

– Не отругал, а обозлил. Дурной язык мой – враг мой.

Лиза вздохнула.

– Ты как на фирму-то попала?

– Пришла. По объявлению.

– И кто тебя взял?

– Ирина Сергеевна. Она добрая.

– Это я уже знаю. Поэтому ты за Ирину Сергеевну горой, работу боишься потерять. Родители на пенсии, собаке нужен корм «Чаппи», или как его там. И сама, наверное, неплохо кушаешь, да и маму с папой надо кормить.

– Нет, что вы. У папы очень большая зарплата, а свою я только на себя расходую.

– А чего ж ты так за работу дрожишь? – удивился Леонидов.

– Ну, если я буду дома сидеть, мне все делать придется, а я не люблю. И на даче тоже не люблю – огурцы там всякие, грядки. Мне в «Алексере» нравится, от дома близко, кормят, Ирина Сергеевна хорошая.

– У тебя подруги есть на фирме кроме Эльзы?

– Да нет. Как-то не получается с ними… А зачем вы про подруг спросили?

– Может, кто-нибудь с тобой секретами делится.

– А вас что интересует?

– Пашина любовница, конечно.

– А, это я и так знаю.

– Откуда?

– А я после работы домой не тороплюсь, поэтому все про всех знаю. Вечером самое интересное происходит. Я их видела у него в кабинете.

– КОГО?

– Пашу и Ольгу. Ольга просила никому не говорить, я и не говорила. Но вам же можно?

– Конечно! Ольга – это Минаева, что ли?

– У нас на фирме только одна Ольга.

– Значит, это все-таки Ольга, а я голову ломаю. Конечно, Манцев такой убедительный портрет нарисовал. Ольга, значит, решила восстановить справедливость собственными методами: влезть к Паше в постель и через него влиять на дела фирмы.

– Ольга хорошая. Я к ней недавно подошла, она пообещала, что никто меня не уволит.

– В обмен на что?

– Не знаю. Просто так, наверное.

– Она думала, что ты сообразишь, о чем тебе молчать надо.

– Да? А что тут такого? Я не то сделала? – испугалась Лиза.

– Слово, Елизавета, не воробей. Но я никому ничего не скажу. Работай себе на здоровье, тебе надо. Какая у тебя собака-то?

– Эрдельтерьер. Максимилиан, Максик. Медаль на выставке получил, такой милый!

– Слушай, Елизавета, иди-ка ты баиньки. Снотворного у тебя, случайно, нет?

– Нет.

– А у Эльзы? – осторожно спросил Леонидов.

– Она же беременная. Им вредно… Так вы не сердитесь, что я сказала, будто Валера сам с балкона спрыгнул?

– Но что Иванов с балкона не прыгал, ты ведь знала?

– А Ирина Сергеевна сказала, что прыгал.

– Она тебя попросила так сказать.

– Ну, вообще, да.

– Что значит – вообще?

– Мне Ольга передала.

– Ас чего это Ирина Сергеевна свои просьбы через Ольгу передает?

– Она ее любит. Ольга у Серебрякова долго секретаршей была, и ничего такого у них не случилось, хотя Александр Сергеевич любил с красивыми девушками романы крутить. Просто Оля очень порядочная, Ирина Сергеевна ее за это уважает и на работу обратно взяла.

– Значит, Ольга – лицо доверенное.

– Конечно. Я ей верю. Она за меня перед Ириной Сергеевной словечко замолвит.

– Все так, все правильно. Иди ты спать наконец.

– А с вами побыть еще нельзя? Я не усну.

– Лиза, ты меня напрасно за брата принимаешь. Я чужой мужчина, мало ли кто может что подумать, если нас вдвоем увидят.

– Да? Тогда я пойду. Нате вашу куртку.

– Иди, сокровище, иди. Только больше не подслушивай, встану и проверю. Смотри у меня!

В том, что Елизавета больше не будет прикладываться ухом к двери, Леонидов был почти уверен, как и в том, что в гости придет кто-то еще. Поэтому и поспешил спровадить девушку, мало ли какая еще персона решит исповедаться в совершенных грехах. Становилось очень даже интересно… За окном тихо падал снег, тишина и темнота окутали насторожившийся дом. Ночь не принесла покоя. В холодном коридоре снова раздались шаги. Женщина подошла к дивану и отчетливо заявила:

– Я забыла здесь свою спортивную куртку.

– Да, действительно. Без нее никак не заснешь. Она рассмеялась искусственным, щекочущим нервы смехом:

– Я просто шла к Манцеву и решила прихватить случайно забытую на диване вещь.

– Оля, вы уверены, что вам надо туда идти?

– А что такое? Разве у нас в уголовном розыске организовали отдел нравов? Вас можно поздравить с новым направлением в работе?

– Я не люблю вмешиваться в чужую личную жизнь, чертовски неблагодарное занятие, но к Манцеву тем не менее не ходите. Не стоит он того.

– Вы себя предлагаете в качестве замены? Мне сегодня необходим мужчина. Не только у мужчин бывают насущные потребности.

– Перетерпите. Подумайте о чем-нибудь самом мерзком, напрягите воображение, вам сразу расхочется.

– Занятно. Труп Паши подойдет?

– Кому как. Садитесь, Оля. Кстати, это не ваши сигареты?

– «Кэмел»? Нет. Предпочитаю что-нибудь более женственное.

– Тогда тут еще водка осталась.

– В чувстве юмора вам не откажешь, Алексей…

– Можно без отчества, ночь на дворе. В темноте не заметно, что я на несколько лет вас старше.

– Что еще в темноте не заметно? Выражение лица? Смазанный макияж? Кстати, что вам сделал несчастный Костя? Почему вы вдруг решили обо мне позаботиться?

– Вы его любите?

– Мы в конце двадцатого века живем, слово «любовь» уже не актуально. Скажем так, я его держу в резерве.

– Оля, вы себя не переоцениваете?

– А что? Разве я не красива? Не могу вызывать у мужчины если не нежные чувства, то вполне естественные желания?

– Он за вами ухаживал?

– А почему в прошедшем времени? И кстати, вам-то какое дело?

– Хочу перенять опыт. Знаете, я тупой и ограниченный товарищ, хотел бы узнать, как порядочные и образованные мужчины ухаживают за женщинами вашего стиля жизни?

– Ну, во-первых, они говорят только приятные вещи.

– Намек понял, давайте сразу во-вторых.

– Дарят цветы, приглашают в рестораны. И ждут своего часа, не торопя события. Это главное: не терять терпения. И можно дождаться.

– Все правильно. Только сегодня неподходящий момент, чтобы осчастливить заждавшегося Костю.

– Это еще отчего?

– Боюсь, вас опередили.

– У него в комнате женщина? Ну, это еще не значит, что он с ней спит.

– Оля, вас никогда не использовали?

– Это как?

– В качестве ширмы. Чтобы замаскировать от окружающих интерес к занятой пока женщине? Не было такого?

– Что? К какой еще женщине?

– Я не хотел бы лишать вас некоторых иллюзий, но, честное слово, вы мне еще по делу Серебрякова симпатичны. Мы встретились впервые в его кабинете. Помните, я тогда был не женат и чуть не назначил вам свидание?

– В «Макдоналдсе»? Что же передумали?

– Сам не знаю. – Алексей усмехнулся в темноте. Ему не хотелось разочаровывать милую девушку Олю, но пускать ее к Манцеву он тоже не хотел. – Манцев вас обманул, Оля, он собирается взять на содержание Нору.

– Еще чего? Что он – дурак?

– Похоже, вы его слегка идеализируете. Он самый обычный мужик, с дурью в голове, с тупыми амбициями. И к вам он примазался с весьма конкретной и неблагородной целью.

– Это же самая последняя…

– И тем не менее – вы с ней делили любовника.

– Что?

– Манцев вас заложил с потрохами. Ухаживая за вами, он очень внимательно следил, когда же Паша бросит Нору. А когда это случилось, Манцев тут же сделал Норе соответствующее предложение, а вас подставил. Он сам мне рассказал и про Пашу, и про разговор на балконе.

– Не может быть! – Оля села на диван.

– Откуда я тогда знаю и про махинации со счетами, и про то, что Паша собирался от вас отделаться, чтобы безнаказанно набить свои карманы? Кроме Манцева, свидетелей не было, насколько я понял?

– Он все рассказал?

– Да, и, между прочим, весьма нелестно отозвался о вас как о женщине.

– Костя всегда говорил, что безумно меня любит, что, если я только захочу, он ковриком ляжет у моих ног, зарежет кого-нибудь, украдет, оберет, лишь бы дать мне все, что я захочу. Как он говорил! Звонил каждый день, хотя знал, что я с Пашей. И все время: любимая моя, солнышко, родная, зайчонок. И розу каждый день клал на стол. Одну, самую дорогую, обязательно бордовую. Нет, нельзя так врать. Не бывает. И зачем? Чтобы получить эту пустую погремушку? Не понимаю.

– Оля, успокойтесь! Да только фальшивая любовь так себя и рекламирует, вы же умная девушка, должны понимать такие вещи.

– Но я тоже хочу верить в сказки. Почему я не могу получить заветную мечту всех женщин: красивую, сказочную любовь со всеми безумствами, о которых пишут в романах? И вот вы ее у меня отобрали.

– Да я-то тут при чем? Манцев сам бы все сказал после праздников, когда его назначат на место Паши. Они с Норой уже договорились.

– Вы что, слышали?

– Видел. И взгляды их, и записочки, и прочую белиберду. Там все уже оговорено. Костя тут недавно за сигаретами приходил, и мы очень откровенно побеседовали. Оля, бросьте, ну не сложилась одна красивая история, сложится другая. Среди мужчин тоже есть еще романтики, будут вам и рифмы, и розы, и кофе в постель, все впереди.

– Я дура, я думала, что он ради меня готов на все. Неужели из-за своей карьеры он изображал большую любовь ко мне?

– Нет, не из-за карьеры. Из-за Норы.

– Из-за женщины, которую я никогда не считала соперницей и даже жалела. Еще предлагала Паше дать ей денег на первое время. Смешно! – Ольга и на самом деле рассмеялась, давясь своим смехом, как вишневыми косточками, проталкивая его внутрь и придерживая горло рукой. – Я ее пожалела! Ну, Манцев, ну, клоун. Кто считает меня умной? Сейчас всем пойду плевать в лицо.

– Хватит шуметь! Умная девушка, а делаете глупости. Неужели вы серьезно думаете, что без Иванова на фирме воцарится всеобщее благоденствие? Дело не в человеке, а в системе. Именно она требует волчьих законов, и никогда не будет справедливости там, где люди делят большие деньги. Манцев займет Пашино место. Не хотите задуматься, чем это для вас обернется? Он страшный человек, если сумел вас так долго обманывать. Покойный коммерческий директор такими талантами не обладал, он с женщинами играл в открытую и под порядочного парня не маскировался. Как бы вам не пожалеть, Оленька.

– Значит, ничего у нас не изменится?

– Да как бы хуже не стало. Старые карманы – они все-таки полные, а новые пустые. Боюсь, рано или поздно вас из фирмы уберут. Зачем нужен человек, который к благоденствию нынешнего начальства приложил руку? Он же на особом положении. А надо, чтобы подчиненные были людьми с улицы, в рот смотрели начальству и считали себя вечно обязанными. Пешки нужны, а не полноценные фигуры на доске. Их просто смахнут.

– Ирина Сергеевна не позволит.

– Милая Оля, ей рано или поздно станет не до тебя. Ну, был у нее муж и была проблема, как бы он не спутался с красивой молоденькой секретаршей. Секретарша оказалась порядочной, ее стали беречь и лелеять. Не стало мужа – не стало проблемы. Оцените ваши перспективы.

– Значит, я все сделала зря? Этим просто воспользовались…

– Не знаю, что вы там имеете в виду, но у нас все любят делать чужими руками. Для своих драгоценных ручек всегда наготове белые перчатки.

Ольга замерла, ссутулив узкие плечи. На лоб упала светлая растрепанная прядь, лицо омертвело, утратив женственность. Его жесткие острые контуры проступили сквозь молодую кожу, как разрушающийся каркас. Леонидову стало мучительно жаль ее.

– Да не надо же так сразу рассыпаться. Сколько вам лет, Оля?

– Двадцать четыре.

– Самый что ни на есть переход от юношеского максимализма ко взрослому либерализму. Я понимаю, вы очень остро чувствуете несправедливость, сам от этого не излечился. Да, наш мир дерьмо, люди в нем дерьмо. Идеалы, к которым мы стремимся, тоже сделаны из ненадежного материала. Хотя по тому, как ловко вы залезли в постель коммерческого директора, я ни за что бы не подумал, что вы так будете переживать из-за Манцева.

– А вы думаете, что кто-то воспринимает всерьез красивую женщину? Она может чего-то добиться только одним способом: продать себя мужчине, и хорошо, если одному. Прощайте, Алексей, я, пожалуй, пойду.

– А мы разве больше не увидимся? Вы рано уезжаете?

– Да, слишком рано. – Ольга поднялась с дивана, покачнулась, не находя в воздухе опоры, зацепилась коленом за стол.

– Осторожнее! Оля, куртку забыли!

– Что? А… – Она взяла тряпку, потянула ее за собой, волоча по полу рукав.

Алексей долго прислушивался к– ее неровным шагам. «Хорошо, что я не пустил ее к Манцеву. Пусть не сегодня. Поспит, подумает. Ну что, все? Окончено представление? Все равно не засну». Он отвернулся к стене, когда где-то рядом раздался тихий смех.

Смех был, неприятным для слуха, скорее не смех, а самодовольный смешок.

– Кто здесь? Эй! Кого черти носят? – взвился Леонидов.

– Да всего лишь я, Алексей, всего лишь я. Ты уж прости, что без отчества, ночь на дворе. Так, что ли, было сказано нашей Оленьке?

– Саша? Иванов? А я думал, что подслушивать, – это привилегия женщин.

– Все рано или поздно ошибаются. Ну, как спектакль?

– А ты почем знаешь, что спектакль? Ты что, режиссер?

– Ну, почти. Манцева я к тебе прислал. Татьяну тоже я надоумил ребеночка пригреть. Мне-то он зачем? Дурак Валера хотел мне свою бабу навязать.

– А ты на другую метишь?

– Под мою новую должность девочка другого класса подойдет.

– Новую должность? Тебя, значит, тоже с повышением?

– И с каким! Я после рождественских каникул занимаю должность управляющего в этом милом заведении. А Паша меня уволить хотел. Ха-ха! Кстати, спасибо тебе, Леонидов.

– За что?

– За Ольгу. Давно надо было ей глаза промыть. Хорошая девочка, только с дурью и с выпендрежем. Здорово ты избавил ее от дурацких идеалов, хвалю. Я все не решался, думал, пошлет, а теперь – в самый раз. Шлюха из нее классная выйдет, шикарнее Норки. Ольгу только приодеть, сбрую золотую, щеточки, погремушечки, прочая дребедень, и можно в такой тарантас запрягать! Хороша кобылка. Манцев дурак, он еще локти будет кусать. И Норка дура, ни образования, ни блеска, с ней дальше кабака не пойдешь. Получается, что два сапога – пара. Здорово я Костю кинул, а? Для него баба, видишь ли, слишком умная, зато для меня в самый раз. Я только не знал, с какой стороны подойти, цветочки всякие, нежные стишки и ночные звоночки – этой дребеденью Константин Оленьку в избытке отоваривал. Я так не умею, хотя знаю, что бабы это любят. Оставалось дождаться, когда вся эта каша заварится. Это я ведь Оленьку на тот балкон послал.

– На какой балкон?

– От меня братец не скрывал свою задумку с фальшивыми счетами. Какое, ты думаешь, они имели в виду подставное лицо? Мое! Это ж надо: мое лицо – подставное! Только Валера меня совсем за дурака держал, когда пошел с Пашей разговаривать. Я Ольге шепнул, чтобы она послушала, какой Паша ей верный и заодно как у него насчет благородства.

– Зачем?

– Ну, во-первых, мне нужен был свидетель, чтобы заложить Валеру Серебряковой. Мне бы одному она не поверила, а Ольгу Ирина Сергеевна уважает, еще со старых времен. Я бы сразу вышел в герои, это во-первых. Избавился бы от необходимости жениться на этой белобрысой идиотке, к тому же беременной от братца, это во-вторых. И в-третьих, лишил бы девочку ненужных иллюзий, пора ей уже, как вы правильно давеча выразились, переходить ко взрослому либерализму. Это мне очень понравилось. Надо записать, умные мысли всегда пригодятся. Может, где-нибудь блесну.

– Ну ты и сволочь!

– Сволочью у тебя уже Манцев заделался. А я будущий большой человек. А большие люди – это кто? Да просто господа, правильно воспользовавшиеся подвернувшимися обстоятельствами.

– Большие люди – это большие сволочи. Я тебе морду сейчас набью, Иванов.

– Да бей! Синяки украшают мужчину, а мне сейчас к Ольге идти.

– Кто убил Пашу?

– Сам догадайся. Не ожидал я, что так все обернется, пришлось переигрывать по ходу. Мне трупы-то не нужны, зачем на похороны тратиться? Ведь Серебрякова добрая, наверняка все захочет оплатить за счет фирмы, а фирма теперь моя, так что каждую копеечку жалко.

– Ну, насчет того, что твоя, – это ты погорячился. Есть еще Костя Манцев, у него должность покруче твоей будет.

– Его Нора быстро сожрет, пойдет по Пашиному пути, – потенциал у Костика хороший для такой перспективки. А когда он в долгах завязнет, я его прижму. Серебряков покойный хороший рецепт в наследство оставил: как иметь рабов, при том что рабство уже несколько веков не существует.

– А разве твои траты на Ольгу не обернутся большими долгами?

– Да Ольга землю будет грызть, чтобы Косте отомстить. Она сама мне будет помогать фирму к рукам прибирать. Так что насчет того, что ее скоро уберут, ты здорово ошибся. Надо пойти девочку утешить и предложить покровительство.

– Посмей только!

– А это уже не тебе решать. Ты свое дело сделал. Сколько я тебе должен? Запиши на мой счет, придешь, когда кабинет отремонтирую.

Алексей слетел с дивана, грудью навалившись на стол, отделяющий его от Иванова. Тот отпрыгнул, зазвенели бутылки, запахло пролившейся водкой. Леонидов попал локтем прямо в подтаявшую пачку масла, рука заскользила по столу, теряя опору. Иванов сзади навалился ему на шею, вжимая в липкую поверхность стола. Щекой Алексей попал на вилку, в свежую рану остро проник разлившийся спирт, боль подбросила его вверх вместе с вцепившимся в тело Ивановым, и они упали на пол, между столом и диваном. Там Леонидов наконец почувствовал, что он сильнее, чем субтильный будущий управляющий, и стал подминать его под себя. Потом, разозлившись, врезал врагу своему кулаком куда-то под глаз и пару раз – в живот.

– Убью…

Иванов захрипел:

– Пусти, у нее же таблетки.

– Какие таблетки? – Леонидов вытер грязной ладонью капающую из щеки кровь и отполз от похожего на мешок с тряпьем тела.

– Которые тебе в чай подсыпали. Еще наглотается. – Иванов пытался выровнять дыхание. – Ну ты урод. Тебе бы в психушку.

– Кто ей дал?

– Манцев – кто, кто.

– А у него откуда?

– Нора подарила.

– Зачем?

– Спроси у нее.

– Я сам у Ольги заберу.

– Ты свое слово уже сказал, она тебя просто в комнату не пустит.

– А тебя пустит? К тому же там Марина.

– Марина давно с Колькой где-то спит. Конкретно – у меня.

– Не допущу, чтобы ты сломал Ольге жизнь.

– Да ей уже другие давно ее сломали, а я исправить хочу. Откуда ты знаешь, что для девочки лучше. В конце концов, пусть сама выбирает, она совершеннолетняя.

– Я тебе еще сейчас врежу.

– Хорошо, что не все на свете такие придурки. – Иванов отполз подальше, поднялся, опираясь на стол. – Откуда взялось только такое ископаемое.

Алексей услышал его спотыкающиеся шаги, стук в дверь, Ольгин измученный голос. Наконец она его впустила, ключ со скрежетом повернулся в замке.

Леонидов еще долго не мог подняться. Ему редко хотелось плакать, но сейчас в горле появилась непонятная горечь, глаза налились чем-то соленым и едким. Он зацепился рукой за стол, попытался выпрямиться, задел диван, в темноте неуверенно добрел до своей двери. В комнате было темно.

– Саша, – позвал он. – Помоги мне, Саша! Она сразу проснулась, села на кровати.

– А я все ворочаюсь, ворочаюсь. Что случилось?

– Пойдем в ванную, у меня лицо разбито. Они прошли в ванную. Саша зажгла свет.

– Леша? Ужас какой! Да ты с ума сошел! Леонидов глянул в грязное зеркало: на щеке три глубокие царапины, размазанная кровь, кровь на белой футболке, на рукаве расплылись следы от сливочного масла и жирная отвратительная пыль. И водочная вонь от всего растерзанного костюма.

– Подрался, – коротко уронил он.

– С кем?

– У тебя вата есть?

– Где же я в темноте ее найду? Раздевайся и залезай, под душ, я чистое найду.

– Какой душ в четыре утра?

– А какая драка в четыре утра? Как я с тобой с таким в постель лягу? Ты же пахнешь какой-то дрянью.

Леонидов, дрожа, сбросил одежду. Тело сразу посинело и покрылось мурашками. Слава богу, была горячая вода, в душевой кабинке заклубился пар. Алексей задернул полиэтиленовую дырявую занавеску. Он постоял в тепле еще немного, закрыл воду, вылез, нашарил полотенце. От него знакомо пахло ландышами и чем-то теплым и родным. Вдыхая этот запах, он на цыпочках побежал к кровати. Саша подвинулась:

– Ты теплый?

– Боишься?

– Хитрый, на нагретое место!

– Иди сюда. – Он потянул ее к себе, прижимаясь к теплому стройному телу.

– Спи. Скоро уже утро, а ты никак не успокоишься.

Саша отвернулась к стене, вздохнула и через несколько минут уже дышала глубоко и ровно. Алексей смотрел на ее кудрявый затылок и понемногу успокаивался. Иванов был уже где-то далеко. Чужая девушка Оля делала свой выбор. Грезил о роскошной Норе Константин Манцев. Сопела, видя сладкие детские сны, большая Елизавета. Ворочалась беспокойно Татьяна и молча страдала Ирина Сергеевна Серебрякова. Леонидов думал обо всех них сразу как о большой нарисованной картине, где каждый персонаж выполняет свою функцию, волей художника непохожий на других, но все вместе они служили единому замыслу творца. Только, один Алексей выбивался из этого полотна, как лишний предмет, случайно оказавшийся где-то в нижнем углу и дрожащий под нацеленной, чтобы его замазать, кистью. Алексей понял их всех, понял, кто столкнул с балкона несчастного Пашу, кто сначала хотел засадить Валеру в тюрьму, а потом организовал это жестокое продуманное убийство. И, поняв все, успокоился.

«Все равно жизнь со всеми разберется. Рано или поздно, но каждый получает свое. Пусть они там мучаются от содеянного или не мучаются, кому как удобнее. Завтра я скажу все, что о них думаю. Надо только дождаться утра. Лежать и дожидаться утра – прекрасное занятие для человека, приехавшего на отдых. Я все равно не усну», – упрямо подумал он и через несколько минут уже глубоко дышал, обнимая неповрежденной рукой Александру и прижимаясь животом к ее хрупкой спине.

За окном уже начиналось новое утро.

Глава 8 ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ

В половине восьмого утра для Алексея, как всегда, прозвенел невидимый будильник. Он вздрогнул, открыл глаза, и его тело сразу вспомнило и саднящую расцарапанную щеку, и лиловый синяк на локте. Там сразу заболело, закололо. Стуча зубами, Леонидов попытался подняться.

«Куда в такую рань, чучело! – обозвал он сам себя. Но лежать не хотелось. Лицо разбито, рука болит. – Не тело, а сырая отбивная котлета. А! Зато зарядку можно не делать! Производственная травма – лучшее оправдание подобной лени. Не могу же я в таком состоянии на морозе корячиться?» Он сладко и облегченно зевнул, сходил в ванную, пошатался минут десять по комнате, покосился на спящих Сережку и Александру.

«Спят. Дрыхнут. А я тут ходи один. Даже поговорить не с кем».

– Сашка, спишь? – позвал он на всякий случай жену.

Она что-то пробормотала и натянула одеяло на самый нос. «Может, Серега уже проснулся? Хотя, хрен, он запросто на пожарника может сдавать. Мне бы такие способности, придавил бы сейчас еще часиков пять». Он еще раз вздохнул и вышел в коридор. Осторожно подошел к столу. Конечно, видок был еще тот: пара стаканов разбита, стол перевернут, диван сдвинут, масло размазано по столу, как по засохшему бутерброду, тарелки тоже сдвинуты, одна упала и треснула.

«Ничего, Серебрякова заплатит. Главное, что мебель цела, а за посуду дорого не возьмут».

Еще раз оглядев место ночной драки, Леонидов облегченно провел влажной ладонью по лбу: никакого трупа у стола не было.

«Не зря я бдил всю ночь. Пойти, что ли, Барышева разбудить? Одуреешь тут, пока народ проснется».

Барышев пришел сам. Минут через десять раздались его слоновьи шаги, и в холле нарисовалась квадратная спортивная фигура.

– Не спится? – ядовито поинтересовался Леонидов.

– Ты живой?

– А чего ты так переживаешь?

– Если бы я все это придумал, то первым делом тебя бы с балкона спустил. Очень ты неприятное существо.

– Даже человеком назвать не хочешь. Ну, спасибо.

– А чего это тут такой бардак? И почему у тебя рожа разбита?

– Ты что, царапину от удара тупым предметом отличить не можешь, работник кулака и пистолета?

– Женщина, что ли, маникюром провела?

– Завидуешь?

– Ладно трепаться, не хочешь – не говори. Когда чемоданы будем паковать? Впрочем, успеется. А на завтрак не худо было бы сходить. Женщин будить будем?

– Сколько там времени?

– Без пятнадцати девять. Пошли, что ли? Воздухом подышим, Алексей Алексеевич, который Леонидов, господин капитан. Что там сегодня врал прогноз?

– Повсеместное таяние льдов в Антарктиде, надевай ласты, если, конечно, существует размер на твою лапу.

– Зато тебе даже женские подойдут, с бантиками. Пойду куртку возьму, спускайся давай вниз.

На улице действительно неожиданно потеплело. На начало января весь этот кисель никак не был похож, снег стремительно оседал под мелкой колючей изморосью, ветер набрасывался на одежду, стремясь сквозь ткань добраться до сладкого человеческого тела. Мужики недовольно поежились, застегивая до самого верха молнии на куртках.

– Короткими перебежками к месту кормежки марш! – заорал Барышев, набирая темп и переходя на рысь, чтобы согреться. Леонидов вспомнил, что сегодня по состоянию здоровья отказался от зарядки, и ленивым галопом припустился за ним. Они быстро добежали до столовой и ворвались в съедобно пахнущее тепло.

– Они были первыми! – воскликнул Барышев.

– И никакой очереди в гардероб. Пойдем, что ли, пока в буфет?

– Ладно. Нам спешить некуда: Кто его знает, когда там народ начнет паковаться. Мне, если честно, поскорее домой охота.

– Аналогичный случай был в Пензе. Забыть бы всю эту историю.

– Забудешь… Давай-ка сдавай свою дерюжку…

Когда они с Барышевым вернулись в коттедж, было уже около десяти часов. В холле Валерия Семеновна Корсакова, изъясняясь плохими словами, ликвидировала последствия ночного разгрома. Увидев Леонидова, она скривила тонкий рот и пробормотала в никуда:

– Конечно, коттедж дежурной сдавать будут другие. Ирина Сергеевна заплатит, Валерия Семеновна приберет…

Леонидов поспешил ретироваться в свою комнату. Саша уже умылась и причесывала волосы.

– Саш, я там ночью маленький погромчик устроил, повариха ругается. Может, ты ей поможешь все убрать?

– Маленькая ты моя свинья. Ладно, иду, – вздохнула она.

В холле уже начали появляться и другие женщины.

– Сейчас позавтракаем и будем собираться. Надо домой заехать, а потом уже на кладбище, – сказал кто-то.

Часам к одиннадцати наконец подтянулись остальные, женщины накрыли на стол, кто-то из публики принес кипящий чайник. Кутаясь в свой любимый вязаный платок, вышла Серебрякова, пришел хмурый Иванов-младший со свежим синяком под глазом, над ним сразу же начали подкалывать Марина Лазаревич и не выспавшийся Манцев. Когда сели за стол, Ирина Сергеевна задумчиво сказала:

– Что-то Оленьки не видно.

– Наверное, спит еще, – неуверенно бросил кто-то.

– Надо разбудить, – сказала одна из девушек. – Ехать скоро, да и комнаты сдавать надо. Хватит спать.

– Да-да, – кивнула Серебрякова.

Манцев направился к дверям, громко постучал:

– Ольга, сколько можно спать! Народ тебя ждет. За дверью никто не отозвался.

– Оля! – Манцев забарабанил кулаками, налегая на дверь.

Тишина.

– Да что там такое? Может, она уехала? Никто Ольгу не видел? – заволновалась Марина.

– Да не было ее здесь, – уверенно заявила Корсакова, намазывая бутерброды. – Я с самого раннего утра тут вожусь, первая пришла. Из их комнаты никто не выходил.

– Маринка, а ты разве не там ночевала? – спросил Манцев.

– Представь себе, нет.

– Значит, Ольга там?.. Да стучите вы! Леонидов почувствовал легкий тревожный озноб. Он подбежал к двери, стал с размаху бить в нее ногой:

– Ольга! Откройте!

За дверью по-прежнему ни звука. Алексей повернулся к Барышеву:

– Серега, ломай.

Барышев подошел, с разбега ударил мощным плечом. Дверь завибрировала, но не поддалась.

– Мужики, помогите ему! – крикнул Леонидов. Манцев, Глебов и Липатов стали плотным тараном, вместе с Барышевым они ударили в дверь. Та дрогнула и с мясом выдралась с петель. Мужчины ввалились в комнату.

Ольга лежала на кровати: светлые длинные пряди волос свесились вниз и доставали до самого пола. Одежда аккуратно висела на стуле, а на столе белел клочок бумаги и стоял знакомый Леонидову пузырек, к которому при нем прикладывалась Нора. Пузырек был пуст, он замер на уголке листочка в клеточку, рядом валялась ручка. Алексей выдернул этот листок, взглянул на небрежный красивый почерк. Там было всего два слова:

«Я сама». И подпись: «Ольга Минаева». Все.

В проеме двери уже появились чьи-то взволнованные лица, кто-то ойкнул, кто-то испуганно прикрыл рукой рот, мужчины просто растерялись, глядя на красивое мертвое тело.

– Она выбрала, – сказал Леонидов и повернулся к Барышеву: – Ты у нас специалист по вызову оперативников. Иди, что стоишь. А вы все выйдите, это не Третьяковская галерея, нечего здесь смотреть.

Он осторожно положил на кровать свесившуюся вниз Ольгину руку, поправил волосы, открыв застывшее прекрасное лицо. Ольга умирала мучительно, билась в судорогах, черты лица исказило страдание. Большие голубые глаза смотрели куда-то вверх, словно перед смертью она удивилась, что все наконец-то кончилось, и увидела незнакомый ослепительно яркий свет. Алексей сдернул с соседней кровати белую простыню и накрыл тело. Особенно тщательно он!расправил эту простыню на Ольгиных длинных стройных ногах, которые были раскинуты в последнем отчаянном броске навстречу смерти.

Алексей по привычке бросил профессиональный взгляд на комнату, словно хотел убедиться, что это действительно самоубийство, но почувствовал, что не хочет и не может здесь больше оставаться и выяснять подробности. Он вынул торчавший из замка ключ, вышел и попытался приставить дверь на место. Петли со скрипом вошли в свои пазы.

– Никому не надо сюда входить, – громко сказал он. Вдруг сдавленный вздох раздался в углу дивана.

– С Ириной Сергеевной плохо! – крикнул кто-то.

Народ, словно обрадовавшись возможности отвлечься, кинулся в разные стороны за водой, нашатырем, полотенцами. В суматохе Леонидов подошел к Александру Иванову и с силой сжал его плечо.

– Что ты ей вчера сказал, сволочь?

– Ничего я не говорил. – Иванов был бледен и с трудом сжимал стучавшие зубы.

– Ты последний там был. Я тебя, гад, в тюрьму засажу!

На них начали оглядываться.

– Тише ты! Я как лучше хотел. Мы нормально расстались.

– Ты к ней в постель пытался залезть? Лапал?

– Да ничего я не делал! – Иванов дернулся. – Да у меня от, твоих кулаков до сих пор все болит. Какая к черту баба после того, как тебя долбанули во все места?

– Почему она это сделала?

– А я откуда знаю? Мы говорили-то всего минут десять.

– О чем?

– Я сказал, что никто ее не уволит, что я сам сделаю все, что она скажет, вот и весь разговор.

– Предложил себя в качестве содержателя?

– Да я просто сказал. Подумаешь, подкатиться к бабе, которая тебе нравится, что ли, нельзя. Кучу комплиментов ей наговорил, чуть ли не в любви объяснился. Да я даже жениться на ней был готов!

– Только она не захотела. Лучше уж на тот свет, чем в любовницы к такой гниде.

– Да не из-за меня она! Не из-за меня!

– Да ты прыщ, гниль, ты себя в зеркале-то видел? Да тебе шлюха только может дать, и то если по максимуму заплатишь!

– Ее просто совесть замучила! Это она Пашу убила! Она! Все знают!

– Заткнись!

– Кто убил Пашу? – спросила вдруг осевшим голосом внезапно очнувшаяся Серебрякова.

Иванов облизнул губы:

– Она пошла на тот балкон, чтобы послушать, как Валера будет Пашу ломать. Я просто хотел, чтобы она узнала, что Паша бабами не дорожит, даже такими порядочными.

– Но ты же ничего не видел?

– Костя видел,

– Костя, ты видел, как Оля Пашу толкнула? – Серебрякова напряглась.

– Какая разница, кто толкнул.

– Как же так, Костя? Это не может быть, чтобы Оля.

– Она. – Манцев зачем-то высморкался в клетчатый, пахнущий дешевым одеколоном платок. – Я на диване лежал, когда они заспорили: Валера и Паша. Потом Валера Пашу все-таки уломал, тот успокоился. Он все никак не мог протрезветь, здорово налакался в тот вечер, начал к Валере лезть, обниматься, другом называть, а Ольга пряталась в той летней комнате, там замок плевый, я сам ей шпилькой открыл.

Ну, пока они о делах говорили, еще ничего, можно было проглотить, но потом Валера начал Сергеева убеждать, что с Ольгой тот далеко не уедет. Еще сказал: «Такому, как ты, порядочные девушки не нужны. Зачем тебе под боком этот комсомольский задор, она до сих пор видит только черное и белое». А Паша сказал: «Зато знаешь, какая она страстная? Тебе так ни одна баба не дает». Ну и всякое там прибавил, чего мужики друг другу говорят. Но потом Паша подумал-подумал и решил потихонечку с Ольгой расстаться. Долго еще они с Валерой трепались про всякое.

– А ты лежал и слушал, как они Ольгу обсуждают. Ведь знал, что она за дверью стоит.

– А что мне было делать, туда, что ли, бежать?

Я же не знал, что она такая ненормальная? Когда Валера с балкона вышел и начал по лестнице спускаться, она как фурия выскочила из-за двери. Паша испугался, потом начал смеяться, я же говорю, что он был пьяней. И говорит: «Хорошо, что ты все слышала, ты у нас гордая, сцен устраивать не будешь». Тут Ольга его, как толкнет в живот, просто от отчаяния, так ей было обидно. А какая бы удержалась? Паша и свалился с балкона. Она не хотела его убивать, просто так получилось, если бы он не попал случайно на этот угол, ничего бы не было. Ольга испугалась, когда Паша вскрикнул и замер. Кинулась на лестницу, а тут Валера спустился вниз. Он вообще позеленел, особенно когда увидел, что я с дивана поднимаюсь. Потом Саша и Эльза из боковой комнаты выскочили. Валера сразу закричал: «Это не я, это не я! Костя, скажи, что это не я!» А я сказал, что ничего не слышал и не видел до того момента, как он, то есть Валера, к телу подошел.

Валера только сказал: «Все равно вы ничего не докажете» – и ушел к себе в комнату. Мы Эльзу спать отправили, а сами с Сашей посидели, подумали и решили это дело до утра оставить, утро вечера мудренее. А Паша не дышал, это точно. Я ушел к себе, Саша к себе, ну и все.

– Зачем же ты мне сказал, что это Валера убил? – подала наконец голос Серебрякова.

– Ну, вы же знаете, как я к Ольге относился. Не мог же я предать любимую девушку.

– Врешь! – закричал Леонидов. – Никакая она тебе не любимая девушка!

– Да вы-то откуда знаете?

– Ты на Нору виды имел.

– Ну и фантазия у вас, господин Леонидов. Все знают, как я за Ольгой ухаживал. Нора! Даже смешно, мы и не знакомы с ней толком, так… А вы вообще только несколько дней в нашем обществе.

Леонидов понял, что никому ничего сейчас не докажет. Ирина Сергеевна по-прежнему верила Манцеву, она была слишком доверчивым человеком, чтобы заподозрить Константина в подобной подлости. В холле повисло недоброе молчание, когда в дверь вошел Барышев.

– Сейчас приедут. Ну что, с отъездом придется подождать. Во сколько там похороны?

– Я позвоню Норе, – устало сказала Серебрякова. – Принесите, пожалуйста, из комнаты мой сотовый, не могу встать.

Манцев поспешно метнулся в комнату Серебряковой.

«Спешит, выслуживается. Вот они, белые перчаточки, – подумал Леонидов. – Подумать только, каким благородным получился наш Костя: ради единственной и любимой девушки никому не сказал, что она совершила неумышленное убийство. Хотя дело при хорошем адвокате могло потянуть и на несчастный случай. Ведь если бы не стол, Паша отделался бы ушибами».

Серебрякова тихо разговаривала по телефону, остальные напряженно вслушивались. Когда она наконец отключила сотовый, высокий женский голос истерично завизжал:

– Господи, ну сколько можно! Когда же мы отсюда уберемся? Я домой хочу, понимаете, домой! Детей внизу опять заперли. Ну сколько можно?!

К Юлии Николаевне тут же бросились Корсакова и Наташа Акимцева.

– Женщины, не устраивайте истерик! – крикнул Леонидов. – У всех нервы. Вы-то хоть живые.

Казначеева заревела еще громче, захлебываясь рыданиями, у утешавшей ее Наташи тоже выступили на глазах слезы.

– Если мы тут еще на несколько дней останемся, то всю фирму хоронить придется, – мрачно пошутил смазливый Юра.

– Ты-то еще заткнись! – одернула его Наташа.

– Тихо! Все скоро уедем, – сказал Леонидов. – Самые нервные могут выпить водки и разойтись по комнатам.

Его совету последовали Казначеева, Корсакова и Ирина Сергеевна Серебрякова. Увидев, в каком она состоянии, Алексей отозвал Марину Лазаревич и попросил:

– Мариночка, Серебрякову не оставляйте. Посидите с ней, поплачьте, но не давайте дверь закрыть на ключ. Не представляю, как она за руль сегодня сядет.

– У меня есть права.

– Что?

– Я могу какую-нибудь машину повести или Юра. Если, конечно, милиция доверенность не потребует.

– Да я уж постараюсь объяснить коллегам. Ну что, можно вам доверять? Вы вроде бы неплохо держитесь.

– У меня просто замедленная реакция на стресс, не могу еще поверить, что Ольга смогла это с собой сделать. – Марина поежилась и пошла к Ирине Сергеевне.

Манцев подошел к столу, налил полную рюмку водки и хлопнул ее прямо без закуски. Его примеру последовал Коля. Юра Клинкевич, оглянувшись на всякий случай, тоже принял в себя приличную дозу.

– Не люблю покойников, – шепнул он стоявшему рядом Манцеву. – Так это она всех? Во баба дает! А такая красивая.

– Тише ты, – испуганно толкнул его Манцев.

Опергруппа на этот раз приехала еще быстрее, наверное, дорогу изучили за последние три дня. Только вид у сотрудников почему-то был растерянный, Семер-кин вообще старался никому не смотреть. в глаза. Он вошел и привычно уставился на угол стола, со своим чемоданчиком застыл начинающий эксперт Коля.

– А где же тело? – спросил Семеркин. – Уже убрали? Кто разрешил?

– А почему оно должно быть здесь? – поинтересовался Леонидов.

– Как же? У вас тут все с балконов падают.

– Это просто вам так кажется. Некоторые падают, некоторых так кладут, что они якобы упали. Разное бывает. Сегодня девушка нашла другой способ покончить с собой, она выпила кучу убойных таблеток и лежит мертвая у себя на постели.

– Самоубийство? – с облегчением вздохнул Семеркин. – Ну, это меняет дело.

– На этот раз – самоубийство. Даже у меня нет сомнений, а Николаю врать не придется.

Эксперт замахал на Леонидова руками.

– Да, Коля, понимаю, всем жить хочется.

– А где Серебрякова? – заактивничал Семеркин.

– Что, торопитесь узнать сегодняшнюю ставку? Боюсь, она не очень высока, принимая во внимание очевидность случившегося. Правда стоит гораздо дешевле, чем вранье.

– Но-но. Еще доказать надо! – дернулся Семеркин.

– Что доказать? Что правда дешевле? Да вы сами сходите к Ирине Сергеевне, там узнаете. Сомневаюсь, что вам что-то перепадет сегодня.

– Я сначала хочу осмотреть место происшествия.

– Что ж, вон та деформированная дверь.

– А кто ее сломал?

– Настоящий мужчина. Вы идите, идите. Я провожу. Семеркин, эксперт и два других сотрудника кучей протиснулись в комнату. Старший лейтенант отдернул простыню, присвистнул:

– Это же та красивая девка! Я ее сразу запомнил. Ничего себе ноги!.

– Нечего пялиться, – выхватил у него простыню Леонидов.

– Я по долгу службы осматриваю тело.

– Мужские трупы ты так не осматривал. Твое дело подлинность почерка установить и проверить, нет ли следов насильственной смерти. Да тут и так все ясно: дверь была закрыта изнутри, едва сломали.

– Чего это она, а? – удивился Семеркин. – Такая девица. Дура, что ли? Столько мужиков по ней небось сохло, могла бы на «мерседесах» ездить да каждый день в рестораны ходить.

– Ты, Вячеслав Олегович, не затягивай – составляй протокол, снимай показания. Народ на похороны торопится.

– А причина смерти? Просто так никто пузырек отравы в себя не запихивает. С чего она вздумала травиться?

Алексей задумался. Легко все свалить на покойницу, но, с другой стороны, зачем тревожить ее душу? Зачем лепить ей клеймо убийцы, когда живые будут ходить чистенькие?

– Напиши, что драма в личной жизни. Они с Павлом Сергеевым хотели пожениться, не смогла пережить потерю любимого. Ты «Ромео и Джульетту» читал?

– Что-то слышал. Там все перетравились, что ли?

– Вроде того. Вот и сочини у себя в деле такую поэму, может, тебе и сам господин Шекспир позавидует, если в гробу не перевернется.

Леонидов поспешно вышел из комнаты. Он зашел к себе. Саша, очень грустная, рассеянно пыталась играть с Сережкой в карты, только ходила невпопад и била не теми козырями. Сережка злился:

– Мама, у нас же пики козыри, а ты опять бьешь бубями!

– Да-да, я забыла. – Она подняла на мужа глаза: – Леша, эту процедуру никак нельзя ускорить? Опять всех будут заводить по отдельности в комнату и задавать вопросы: рождение, место работы, прочая ерунда? Я устала, страшно устала. Скорей бы на работу.

– Ладно, я что-нибудь сделаю.

Он снова пошел искать Семеркина. Тот готовил обычную процедуру, собираясь провести всю описанную Сашей канитель по полной программе. Леонидов подошел к нему и сказал:

– Давай быстренько вызови всех в холл. Мы сейчас проведем общее собрание и разъедемся по домам.

– Нет, я так не могу. Надо как положено.

– Да чего там положено! Люди с ума от страха сходят. Подумают, что завелся какой-то маньяк.

– Маньяк тут бродит, да я его уже полгода поймать не могу. Ножом всех, гад, крест-накрест полосует. Ограбит и – хрясть!

– Да заткнись ты! – не выдержал Алексей.

Через десять минут, отведя детей в серебряковский люкс, все собрались в холле.

– При милиции будем или как? – спросил Леонидов.

– А в чем, собственно, дело? – раздался чей-то недоумевающий голос.

– Да ни в чем. Просто я решил объяснить всем, что здесь, собственно, происходит. Есть версия свалить все случившееся на Ольгу, но она виновата далеко не во всем, что здесь случилось.

…Началось все банально: некий предприимчивый молодой человек решил разоблачить махинации зарвавшегося управляющего. Всего-то навсего: вылезть в герои и сделать громкую карьеру. Благородный порыв, не спорю. Для этого он сообразил послать на балкон красивую девушку Олю, чтобы та засвидетельствовала их гнусный сговор перед Ириной Сергеевной Серебряковой. Но вмешался глупый случай, и Паша полетел с балкона, разбившись насмерть. Да, это можно действительно квалифицировать как несчастный случай. Так получилось.

Но Ольга теперь не могла ничего засвидетельствовать. А если бы могла, то, признавшись в этом, она должна была признаться и в том, что последняя общалась с покойным коммерческим директором, по сути – в убийстве.

Вы, Ирина Сергеевна, были изначально правы, когда подозревали, что все подставляют Валеру. Именно он стал для всех фигурой, которую необходимо убрать. Он мешал всем, включая собственную жену, которая была страшно обижена его шашнями у нее под носом. Мешал тем, кто боялся быть уволенным, короче, не было человека, которому господин Иванов не успел досадить. Такой у него уж был характер. И стиль руководства.

Сначала коллектив решил просто засадить Иванова в тюрьму, воспользовавшись случаем. Обсудив все детали, все поспешно кинулись ко мне давать показания против управляющего. Кто только его не видел в тот злосчастный вечер! Даже наша маленькая Лиза и та слышала, как он протопал по коридору на рандеву с Павлом Сергеевичем. Не надо, Лизонька, краснеть, твой поступок – детский лепет по сравнению с тем, что сделали другие. Даже Нора и та имела свою маленькую корысть: один молодой человек, предприимчивый не менее, чем ранее мною упомянутый, решил заменить ей Пашу и попросил поддержки в определенного рода делах. Нора сразу просекла свою выгоду и выдала ему пузырек с заветными таблетками, которые могли просто и безболезненно сделать не причастных к готовящейся расправе людей крепко спящими. Меня, например.

Ибо все поняли, что я не верю в версию о том, что Пашу убил Иванов. И не собираюсь предъявлять ему обвинение. Хотя свидетелей было более чем достаточно. Один гражданин, задремавший в этот вечер на диване, так прямо и указывал пальцем: вот он – убийца.

Итак, я получил свою дозу снотворного. Кто мне его подложил в чай? Сначала я думал, что это прикинувшийся близким другом Барышев. Прости, Серега. Но Барышев ограничился только тем, что просто ушел пораньше спать, сделав вид, что ничего не знает. Внизу же спали люди, вообще не принимающие в происходящем никакого участия: Корсаковы и Казначеевы. Они просто кучковались своей маленькой компанией подальше от резвящейся молодежи, в тот вечер рано заснули и, естественно, ничего не слышали, поскольку находились на другом этаже.

Ирина Сергеевна тоже получила свою таблеточку и удалилась на покой. Остались те, кому предстояло сделать дело. Тут, господа, вступает в действие сила, называемая в народе круговой порукой. Это когда каждый должен сделать маленькое противозаконное действие, чтобы не заложить другого.

Кто дал свидетельские показания в том, что Иванов на глазах у всех прыгнул с балкона? Манцев, Липатов, Саша Иванов, Лиза, Татьяна, Марина, Глебов, Наташа и сама Ольга Минаева. Более чем достаточно.

Как распределили роли? Иванов подпоил двоюродного братца и, чтобы окончательно укротить его, бросил ему в стакан таблетку – действовал наверняка. Дело было в комнате номер тринадцать. Это просто совпадение, как вы сами понимаете, а не подтверждение суеверий. Я там оставил Валерия Валентиновича после серьезного разговора, а брат, судя по всему, пришел обмывать предстоящую махинацию. Выход из игры Паши не повлиял на планы предприимчивого управляющего.

Итак, Иванов подпоил брата, а таблетка сделала его совсем уж легкой добычей. Лизе просто пообещали, что ее не тронут, и отправили спать. Ольга Минаева сама была завязана по уши предыдущим убийством; Марина Лазаревич просто ненавидела управляющего и была подругой Ольги; Нахаша Акимцева – тоже. Для верности кому-то из них или обоим сразу поручили подбросить снотворное мне и Серебряковой. Татьяна давно уже мужа возненавидела, с ней вообще не возникло никаких проблем. Манцев, Липатов и Глебов были исполнителями. Кто нанес удар в висок и чем – это я не берусь сказать. Кто-то из троих. Скорее всего, Липатов, потому что Глебов трусоват, а Манцев очень любит всякие лазейки, чтобы вовремя отмазаться. Их мотивы? Манцева просто зажал в угол Саша Иванов: слишком уж они были связаны взаимными интересами. Глебов возненавидел Валерия еще с тех времен, когда тот незаслуженно уволил его из «Алексера», – тогда он хотел бомбу в магазин подложить, да денег не хватило и смелости, а теперь представилась блестящая возможность за все рассчитаться. Ну а Липатов решил сменить шоферскую баранку на карьеру перспективней. Когда ему после смерти Серебрякова велели возить Валеру, с которым он когда-то начинал, это Андрюху оскорбило. Серость, знаете, тоже имеет свои амбиции. Одно дело директора возить, другое – парня, который тебя обскакал. И не сомневаюсь, что Манцев пообещал Липатову свое место менеджера, а рука у Липатова твердая, возможно, именно за ним был решающий удар.

Валерий Иванов умер от удара в висок, потом его отнесли в холл, стукнули для верности о стол и положили там, где еще недавно лежал Паша. Далее предприимчивые молодые люди начали создавать инсценировку «случая»: они сообразили расширить пролом в перилах и скопировать позу, в которой день назад пребывал коммерческий директор. Утром Костя Манцев разбудил Ирину Сергеевну и рассказал ей созданную коллективом версию о том, что они попытались уговорить Валерия Иванова чистосердечно признаться, он не захотел, завязалась драка и управляющий умер от удара головой, уж не берусь сказать обо что. Скорее всего, так. Конечно, Ирина Сергеевна сочла, что возмездие справедливо, а сор из избы выносить незачем, и решила с помощью денег все это дело замять. Версия для милиции – о самоубийстве – прошла на ура у всех. Первый удар в висок приехавшая милиция и начинающий, не уверенный в себе эксперт успешно проигнорировали, как и следы снотворного в организме, и управляющего благополучно отправили в морг. Вот так.

А отчего покончила с собой Ольга? Просто ситуация загнала ее в угол. Она вообще была девушка очень впечатлительная и, когда попыталась понять, что дальше будет с ее жизнью, не выдержала – и выпила оставшиеся у нее таблетки.

Так что никакого маньяка здесь нет, опасность никому не грозит, все могут спокойно разъехаться по домам. Если смогут, конечно.

– Интересно вы здесь все рассказали, – выдохнул, наконец, Семеркин. – Сразу видно, что из МУРа. У вас там любят красиво сочинять! А мы люди простые. Доказательства есть у вас? Орудие убийства? Факты? А сказки мы и сами писать умеем.

– Не сомневаюсь. Да мне, собственно, и дела до этого нет. Я тут вообще лишний. Разбирайтесь сами, как кого наказывать. Я просто хотел успокоить тех, кто здесь ни при чем, и ускорить процесс отъезда. Надоело все.

Неожиданно вскочил с кресла налившийся кровью Липатов:

– Нет, на меня валит, а? Сука! Меня будете сажать? Шестерку, как же. Да кто его держал, кто за шею его держал?

Манцев взвился, кинулся к нему. Туда же бросились Иванов и Глебов.

– Ты что, сдурел, он тебя на дурачка берет! Замолчи ты, урод! – Иванов рукой зажал Липатову рот, Глебов неловко суетился рядом, хватаясь то за стакан, то почему-то за полотенце.

– Нет, а почему я?! – никак не унимался Липатов. Семеркин наконец опомнился и заорал:

– Я сейчас буду привлекать за клевету! Нам чересчур умные не нужны!

– Да замолчите вы! – не выдержала Серебрякова. – Все кончено. Хватит уже. Собирайтесь, сейчас же едем.

– Нет, ну почему я?! – опять выкрикнул Липатов. – Почему Липатов? Почему, как туда-сюда, так сразу Липатов? Да сколько можно Липатову?!

– Ты сейчас доорешься, – зашипел на него Иванов. – Сказали тебе: иди чемодан собирай, а ты надрываешься. Костя, да уведи ты его! Опился, разве не ясно?

– Да, пьян, – тут же с готовностью подтвердил Семеркин. – Эксперт, возьмите пробу на алкоголь.

– Да хватит вам уже, – сказал Леонидов. – У меня тут в связи с вами со всеми странные ассоциации возникают, фильм один вспомнил, документальный, из мира животных. Оказывается, наши предки, какие-то там обезьяны, питаются не просто мясом, а мясом своих сородичей. Так вот там, в этом кино, голодная стая наметила в жертвы мартышку, из своих. Они совсем озверели, все зажимали ее на дерево, окружали, рычали, ревели, а потом, когда загнали совсем, просто разорвали на куски.

Саша Иванов сорвался на крик:

– Ты сам мартышка. Такие всегда лезут, куда их не просят. И, между прочим, из-за вас все так по-дурацки заканчивается.

Семеркин влез в разговор, явно торопясь поскорее закруглиться:

– Отношения свои потом можете выяснить, все это милиции не интересно, нам факты нужны.

– Ирина Сергеевна, я вас отвезу? Вы впереди сядете, а Леонидовы сзади. Сережу на руки возьмут, доедем как-нибудь, – засуетилась Марина Лазаревич.

– Хорошо, Мариша. Вызывайте дежурную, через час будем сдавать коттедж.

– А кто за телом приедет? – вмешался Семеркин. – Родители у нее где?

– Да кто их знает, – заметил Манцев.

– У меня есть телефон, – вздохнула Марина. – Ольга давала мне свой адрес, это где-то в Подмосковье. Маленький такой городок. Я позвоню, когда приеду, скажите только, где тело забирать. И когда.

– Вот сегодня вскрытие сделаем, надо же причину смерти… – заикнулся молоденький эксперт.

– Значит, завтра, – еще раз вздохнула Марина.

– Все, уносим, мужики, – велел Семеркин, и они пошли за носилками.

Минут через десять Саша уже лихорадочно запихивала в объемистую сумку тряпки. Она бегала из ванной комнаты то к тумбочке, то к. креслам, заглядывала под кровати, пыталась сдвинуть мебель.

– Да не суетись ты так, – не выдержал Алексей. – Все равно раньше Серебряковой не уедешь, а она отправится последней, потому что все бумаги у нее.

– Как бы чего не забыть.

– У тебя что, золотой запас России с собой, что ли? Ну, забудешь какую-нибудь ерунду, не велика потеря. Что ты так нервничаешь?

Саша села на кровать и заплакала.

– Ну, вот опять. Слушай, ты дома столько не ревешь, а здесь сплошное озеро Байкал. Ну что теперь?

– Леш, ты меня простишь?

– За что?

– Я не знала, что это они Валеру убили. Мне Аня сказала, что была драка.

– Значит, я был прав?

– Да.

– Бедная Анечка! Значит, для всех добреньких была разработана именно эта версия, и ты, дуреха, вместе со своей Анькой на нее попалась. А ей кто доложился?

– Муж.

– Серега? Значит, он все знал?

– Хочешь, я пойду в милицию и во всем признаюсь?

– Куда?! Сиди, идеалистка. Знаешь, что после драки не делают?

– Я думала, что Валера здесь самый плохой. Его так все ругали.

– Глупая моя девочка. Ну когда ты перестанешь так по-дурацки, без оглядки верить людям? Так и не научила тебя ничему жизнь. Саш, ну сколько можно быть ребенком?

– Он Аню уволил.

– Ане твоей еще достанется. Что еще показалось тебе таким мерзким в управляющем, кроме огромного живота? Когда ты поймешь, что не все физически симпатичные люди добрые и милые? Это только в твоей литературе лицо – зеркало души.

– Да не лицо, ты путаешь.

– Какая разница? Да что там говорить, Барышев – и то попался…

Тут раздался стук в дверь, и голос Сереги Барышева прогудел:

– Леха, ты еще здесь? – Барышев просунул в дверной проем голову. – Можно?

– Чего тебе?

– Мы сейчас уезжаем.

– На чем?

– Да у меня старый папашин «жигуль», милая сердцу «копеечка». Хотел тебя захватить, только подумал, что ты больше к серебряковскому «пассату» привычный. Мы остальных дожидаться не будем, наши комнаты все равно на первом этаже, а там уже тетка с ключами шурует. Что, не увидимся больше?

– Как не увидимся? – вмешалась Саша. – Разве вы к нам в гости не придете? Аня обещала.

– Леха, ты как? – попытался заглянуть в глаза Леонидову Сергей.

– Чем же они тебя купили?

– Кто?

– Иванов и компания. Ты же знал, что Валеру убили?

– Да ради Аньки все. Сашка Иванов пообещал, что Татьяна уволится, ей теперь все равно, а про Пашу я и правда толком ничего не знал. До того, как Костя не раскололся.

– То-то ты сначала с таким рвением за это дело взялся.

– Лех, ты прости. Ну рвется она на работу. Молодая, красивая, найдется какой-нибудь дурак, будет потом реветь, я же не могу ее весь день караулить. А там все знакомые, все меня знают, и я знаю, что никто не посмеет тронуть.

– Что ж ты по такому случаю сам Валеру не придушил? Тебе бы и по башке бить не понадобилось, знаешь небось, куда давить. Я когда синяк увидел на шее, грешным делом на тебя подумал.

– Я не могу. Одно дело, когда приказ, когда чужие, а здесь – свои.

– Ладно, чего теперь.

– Ну, так ты меня простишь?

– Погоди, дай улежаться. Не сразу же?

– Что, значит, не придете на старый Новый год?

– Не знаю. Но на Восьмое марта приедем точно. Барышев рассмеялся:

– Спасибо, не до лета будешь дуться, благодетель.

Не хочу по-плохому расставаться: хороший ты мужик, Леха. Руку-то пожмешь на прощанье?

– Если ты меня инвалидом не оставишь.

– Как можно? При жене?

Они протянули друг другу руки, рассмеялись напряженно, но уже по-доброму, Барышев подмигнул Александре и пошел выносить из своего номера вещи.

Леонидов взял у жены сумку и начал складывать кое-как в нее вещи.

– Что ты делаешь? – закричала Александра. – Они же так все не влезут!

– Это у тебя не влезут. – Алексей прыгнул на баул и стал топтаться на нем, уминая вещи. Жена с отчаянием смотрела на это безобразие, с трудом сдерживая слезы. Сережка же, наоборот, довольно заулюлюкал и тоже изо всей силы пнул ногой сумку.

– Можно, я тоже? Можно?

– Ну, вот и все, – сказал Леонидов, с трудом затягивая «молнию».

По коридору пробегал народ, кто-то искал стаканы, кто-то полотенца.

– Вы свою мебель не выносили? – спросил тащивший к выходу две большие сумки Коля. – А посуду?

– Елки! Александра, что там у нас было?

– Сейчас тетка со списком придет, все с вас спросит! – крикнул Коля уже с лестницы.

– Утешил, – вздохнул Леонидов. – Пойду возьму хоть стаканы, пока все не растащили.

– Какие стаканы, ты же их вчера побил.

– Да? Тогда сядем подождем.

Саша расположилась на диване, Алексей стал помогать мужикам растаскивать по комнатам казенную мебель. Наконец объявилась толстая тетка с не менее толстой тетрадкой и стала визжать дурным голосом:

– Да что ж это здеся такое творится? Ладно, они тут все друг друга поубивали, милиция кажный день подъезжает, а тут еще мои мебеля! Где стаканы граненые – три штуки в каждой комнате? Где тумбы прикроватные три штуки? Полотенца – на лицо по одному? Где? Сдавайте мне номера, я вас никуда не выпущу!

Леонидов поморщился при виде этого приступа должностного рвения и попытался было влезть, но из своей комнаты появилась измученная Серебрякова.

– Алексей Алексеевич, не поможете мне вынести сумки?

Он послушно пошел за ее вещами, услышав за спиной негромкое:

– Не надо так кричать, сколько я вам должна?

– Да вы о чем себе понимаете? Это же казенное имущество.

Раздалось шуршание купюр, и визжащий голос стал постепенно сходить на нет:

– Я сама, что ли, буду все покупать?..

Видимо, тетка получила еще одну, самую окончательную бумажку, потому что сразу затихла и пошла закрывать комнаты.

– Все? – спросил Леонидов, вынося серебряковскую сумку.

– Да, пошли к машинам, – ответила Ирина Сергеевна.

– Ну, слава богу! – вздохнула Саша.

Из дальнего конца коридора выволакивал вещи Юра Клинкевич, за ним шла Наташа, пытаясь пристроить на плечо сползающий ремешок сумки.

– Все, что ли? – крикнула тетка. – Закрываю!

– Да сделайте одолжение, – не выдержал Алексей.

Они пошли к лестнице, оставив позади себя растерзанную, загаженную пустоту старого паркета и тишину, прерываемую только скрежетом запираемых замков.

На первом этаже уже никого не было. На салатной стене давно остановившиеся часы показывали вечные два пятнадцать. Леонидовы и Ирина Сергеевна вышли на улицу. Коттедж величественно выступал из сугробов, которые подтачивала капающая с крыш влага, над ним низко стелилось дымчатое небо. Мерзкая, как и настроение у отъезжающих, погода. Впереди маячило несколько знакомых фигур, направляющихся к воротам. Алексей тащил две огромные сумки, как можно быстрее, – женщины и Сережка с трудом поспевали за ним.

Наконец они вышли к воротам. Сотрудники фирмы и сопровождающие их лица переминались с ноги на ногу, дожидаясь сигнала садиться по машинам. Уехали только Барышевы, прихватив с собой семью Глебовых.

– Как размещаться будем? – спросил кто-то из молодежи.

– Да прыгайте куда придется, все равно на похороны ехать. А там разберемся, – сказал Манцев.

– Мы с детьми никуда не поедем, – сразу заявила Юлия Николаевна Казначеева. – Мы возьмем Валерию Семеновну, Павлика – и по домам. Кто-нибудь один может сесть в нашу машину.

Никто не выказал желания, и Казначеева пошла заводить свою «восьмерку». Татьяна Иванова повернулась к Эльзе:

– Я могу тебя и Лизу захватить. И Саша с нами сядет. Мы, наверное, поедем, все-таки надо, чтобы кто-то с работы был. Ну что?

– Да, конечно, – поддержал ее Иванов-младший. – Сама поведешь?

– А у тебя что, права есть? – съязвила Татьяна.

– Представь себе, позаботился.

– Ну, заводи тогда. – Она бросила Иванову ключи. – Синяя «ауди», помнишь хоть, на чем мы сюда приехали?

– Разберемся. – Саша рысью побежал на стоянку. Манцев без всяких комментариев вывел свои далеко не новые «Жигули», кивнул Наталье Акимцевой, Юре и Липатову:

– Чего стоите? Все едут на похороны.

– А ты что, уже начальник? – огрызнулась Наташа. Липатов полез в машину молча. Ему в спину уперся неприязненный взгляд Ирины Сергеевны.

– Ну а мы как? – спросила она Алексея.

– Сережку не хочется тащить. Если мы их с Александрой завезем домой, то я к вам присоединюсь.

– Нам не очень большой крюк делать, завезем конечно, – отозвалась Марина. – Ирина Сергеевна, как?

– Ключи возьми, Марина. Помнишь мой «пассат»?

– Конечно.

Марина тоже направилась на стоянку. Леонидов провожал глазами отъезжающие машины. Его мучило ощущение страшной пустоты. Действовало на нервы все: ненужные обязательные слова, растекающаяся под ногами грязь, вонь сгорающего в двигателе бензина, усталые глаза Серебряковой. Жена нерешительно топталась рядом, стесняясь первой лезть в дорогую блестящую машину.

– Давай залезай в середину, – подтолкнул он ее.

– Я к окошку, – заканючил Сережка. Серебрякова молча открыла переднюю дверцу.

– Ну теперь уже точно все, – сказала она. – Поехали, Марина.

Красные кирпичные дома мелькнули за стеклом и остались на поле, а машина поползла по мокрой дороге в сторону леса. Там, среди елок, смотреть на окружающий мир стало уже не так противно. Изморось затянула стекло, Марина поежилась и включила печку и магнитолу. Под уютное тепло и мягкие звуки ласкающей музыки Леонидов задремал, прижимая к себе Сережку. Ему уже стало легче.

Вместо эпилога

Коммерческий директор фирмы «Алексер» Павел Петрович Сергеев лежал в гробу, одетый в свой самый дорогой и красивый костюм. У ворот кладбища стояла его дорогая, красивая блестящая машина, на которой привезла родню Сергеева красивая и тоже дорогая женщина, при жизни бывшая его любовницей. Все эти ценные вещи, включая двухкомнатную квартиру в престижном районе столицы, он оставлял здесь, на земле, в наследство своим многочисленным, переминающимся от нетерпения у гроба родственникам. Павел Петрович выглядел великолепно, как, впрочем, всегда старался выглядеть при жизни: над лицом тщательно поработал гример, рана на виске была замазана, волосы уложены волосок к волоску.

Народу на кладбище приехало не так уж много, в основном родственники, ничего еще не подозревающие о долгах покойного, привлеченные, блеском его показного благополучия. Единственная женщина, которая пыталась немного любить Пашу, лежала в провинциальном морге; многочисленные любовницы, вовсю пользовавшиеся при жизни коммерческого директора его красивым и щедрым телом, на кладбище явиться не соизволили, а может, им просто помешали ревнивые или влиятельные мужья, испугавшиеся огласки стать причисленными к породе рогоносцев.

Женщина, официально считавшаяся Пашиной подругой, активно строила глазки не скрывающему больше своих симпатий Манцеву. Леонидов был просто уверен, что на кладбище тот приехал исключительно из-за нее. Да еще затем, чтобы лишний раз повилять хвостом перед Серебряковой.

Группа коллег во главе с владелицей фирмы «Алексер» Ириной Сергеевной Серебряковой с грустным видом ждала, когда церемония закончится. И винить их в этом было никак нельзя. Вскоре им предстояли еще одни похороны. Ясно было, что Ольгу родители наверняка увезут из столицы и похоронят где-нибудь на тихом местном кладбище, без лишнего шума. А вот Валерия Валентиновича придется проводить в последний путь по всей форме. Покойный управляющий так много сил отдал процветанию «Алексера» и так старался навсегда остаться в анналах его истории, что заслужил торжественное «прости» отправивших его на тот свет подчиненных.

Серебрякова плакала искренне. Она, пожалуй, была самым несчастным здесь человеком. Кончалась целая эпоха ее жизни, в которой всем заправляли люди, расставленные по ключевым постам еще покойным мужем, прикормленные, прирученные и запуганные им, которые помнили, как все начиналось, и несли в себе уверенность в том, что они своими руками создали это дело, и создали не зря. Ирина Сергеевна оставалась совсем одна со своими большими деньгами, со своим вечным страхом, что занимается делом, к которому не лежит душа, со своим одиночеством и неумением принимать важные решения. Если кого Алексею и было жаль, так это ее. Он дождался, когда гроб с Пашиным телом опустили в глубокую, пахнущую сыростью яму, и подошел к Серебряковой.

– Пойдемте, я вас до машины доведу. Вам, видно, совсем худо.

– Да, мне худо, Леша, – впервые назвала она его просто.

– Рад бы вам помочь.

– Я знаю. Я тебе только сейчас и верю.

– Что ж теперь будет с вашей фирмой?

– Что было, то и будет.

– Может, новых людей найдете?

– А ты уверен, что они будут лучше старых?

– Да, все возрастает в геометрической прогрессии, в том числе и человеческая подлость. Вместо Сергеевых и Ивановых приходят Манцевы и Ивановы иного масштаба. Да, жаль мне ваш «Алексер».

– Кому верить, кому верить? – как заговоренная бормотала она. И вдруг посмотрела на него другими, просветлевшими вдруг глазами. – А может… – и неуверенно остановилась.

– Что «может»?

– Я тебе верю, Леша. Ты честный, ты умеешь просто молчать и делать свое дело, и если тебе так жаль мою фирму, принимай дела.

– Да вы смеетесь? Я же мент.

– Ты человек. Что, у тебя образования нет? Самое нужное, юридическое. Валера Иванов с грузчиков начинал. Не важно, что человек заканчивал, важно, как он будет относиться к своему делу. Ты умный человек, девочек моих тебе жалко, не все же у нас плохие. Вспомни Марину Лазаревич, Наташу, Елизавету. Юлия Николаевна тебе с финансами поможет. Да что я говорю… Разве ты захочешь в это дело лезть…

– Я даже боюсь подумать.

– Что, страшно?

– Да не то что страшно. Боюсь, и меня сожрет эта ваша система. Я не так уж крепок на все эти дорогие штучки, попробую хорошей-то жизни и тоже стану людей за мусор считать. С чего мне придется начать? Уволить тех, кого я считаю подлецами?

– А ты их пойми.

– Ну уж нет. Извините, Ирина Сергеевна, но…

– Все ясно. – Она потухла, словно вспыхнувшая от порыва свежего воздуха и задавленная духотой свеча, потом подошла к машине, спросила: – Домой тебя отвезти?

– Нет, если не возражаете, я пешком.

– Как хочешь. – Она замерла, прислонившись спиной к холодному капоту и глядя пустыми глазами куда-то вверх.

Леонидов пошел прочь, огибая машины. В кроссовку попал неизвестно откуда взявшийся камень. Алексей потряс ногой, пытаясь его вытряхнуть, потом нагнулся, получилось так, что его не стало видно за чьим-то чёрным «мерседесом». Пока Леонидов шарил в поисках коварного предмета, совсем близко раздался знакомый голос Иванова:

– Так что мы там договорились насчет подставного лица?

– Да с Андрюхой сподручнее, – отозвался Манцев. – Он товарищ проверенный, как и моя звезда.

Где-то совсем рядом захихикала Нора.

– Что, Сашка, завидуешь? Тебе-то еще такую бабу себе искать теперь придется.

– Ничего, на фирме еще есть красивые девочки.

– На Маринку, что ли, теперь глаз положил?

– Хотя бы.

– А если она тоже траванется? – заржал Манцев.

– А я теперь умнее, на рожон лезть не буду, потихонечку, потихонечку, потихонечку буду девочку приручать…

Леонидов выпрямился, посвистел троице:

– Что, строите план захвата Парижа?

– Тебе-то что? – ухмыльнулся Иванов. – Ты так – какашка. Какую речь толкнул на прощанье, а кто тебя послушал? У нас зга все заплачено, так что гуляй.

Алексей резко развернулся и зашагал назад. Ирина Сергеевна садилась в машину. Мотор уже урчал, темно-зеленый «пассат» готовился к нелегкому путешествию по запруженным автомобилями московским улицам.

– Ирина Сергеевна! Подождите! Она обернулась.

– Подождите, Ирина Сергеевна, я хочу подумать. Над вашим предложением подумать, – сказал он, подбегая к машине, и увидел, как просветлело ее лицо.