Выражение «Разрази меня гром!» принято в обществе пиратов, которым нравится употреблять громкие выражения почти в такой же степени, как перепрыгивать на борт чужих судов и завладевать чужими драгоценностями. Оборот этот применяется для изъявления крайнего удивления, когда человек чувствует, что обстоятельства вот-вот сокрушат его. Я лично не употреблял этого выражения с тех пор, как одним дождливым вечером мне довелось изображать пирата, испытывающего крайнее удивление. Но когда капитан Уиддершинс сообщил бодлеровским сиротам, куда направляется «Квиквег» и в чем состоит цель поисков, упомянутая фраза пришлась как нельзя более кстати.
— Разрази меня гром! — воскликнула Солнышко.
— Что это с тобой? — вскричал в ответ капитан. — Разве Бодлеры промышляют пиратством? Боже милостивый! Если бы ваши родители знали, что вы отнимаете у людей сокровища…
— Мы не пираты, капитан Уиддершинс, — поспешно вступилась за сестру Вайолет. — Солнышко узнала эти слова из старого фильма. Она просто имеет в виду, что мы удивлены.
— Удивлены! — Капитан заходил взад-вперёд, скрипя при каждом шаге водонепроницаемым костюмом. — Думаете, «Квиквег» преодолевал все трудности, когда плыл против течения по Порченому Потоку ради своего удовольствия? Так? Думаете, я пошёл на этот риск просто потому, что у меня выдался свободный денёк? Так? Думаете, вы по чистой случайности наткнулись на наш перископ? Так? Думаете, я нарядился в этот скафандр, чтобы казаться толще? Так? Думаете, члены Г. П. В. баклуши бьют, пока Граф Олаф вьёт густую паутину коварства и подлости по всему миру? Так?
— Значит, вы нас искали? — Клаус был потрясён. Его так и подмывало вслед за сестрой воскликнуть: «Разрази меня гром!» — но он не хотел ещё больше растревожить капитана Уиддершинса.
— Да, вас! — закричал капитан. — Так точно! И сахарницу! Так точно! И справедливость! Так точно! И свободу! Так точно! И возможность сделать мир мирным! Так точно! И безопасным! Так точно! А время у нас есть только до четверга! Так точно! Мы в ужасной опасности! Так точно! Поэтому за работу!
— Абракадабра! — крикнула Солнышко.
— Моя сестра сбита с толку, — пояснила Вайолет, — и мы тоже. Вот если б только на минутку остановиться и выслушать вашу историю с самого начала…
— Остановиться? — возмутился капитан. — Я только что вам объяснил наше отчаянное положение, а ты просишь остановиться?! Милая моя, вспомни мою личную философию! Так точно! «Тот или та, кто колеблется, — пропали!» А теперь — пора двигаться дальше!
Обескураженные дети переглянулись. Им не хотелось двигаться дальше. Им казалось, они и так беспрерывно перемещаются после ужасного дня на пляже, когда жизнь их перевернулась. Двигаясь, они переместились в дом Графа Олафа, потом они попеременно перемещались из дома в дом к разным опекунам. Они двигались, чтобы покинуть деревню, где их вознамерились сжечь на костре. После чего переместились в больницу, где вскоре вспыхнул пожар. Они переместились в багажнике олафовского автомобиля в Пустоши, а из Пустошей в переодетом виде — в Мёртвые Горы, надеясь найти там кого-нибудь из своих родителей, а затем вниз, спустившись с Мёртвых Гор, убеждённые, что родителей они не увидят никогда. И сейчас, находясь в субмарине в глубине Порченого Потока, они мечтали остановиться, хоть ненадолго перестать двигаться и получить ответы хотя бы на некоторые из вопросов, которые они не переставали задавать себе с тех самых пор, как начались их перемещения.
— Отчим, — нежно сказала Фиона, — почему бы тебе не завести двигатели «Квиквега», а я тем временем покажу Бодлерам, где у нас хранятся запасные скафандры?
— Я — капитан! — грозно объявил капитан. — Так точно! Здесь я отдаю команды! — Он передёрнул плечами и поднял прищуренные глаза к потолку.
И тут Бодлеры в первый раз заметили верёвочную лестницу, висевшую вдоль стены. Лестница вела к полке, на которой помещалось большое колесо, возможно рулевое, а также несколько ржавых рычагов и выключателей, назначение которых было непонятным, как китайская грамота, и в данном случае это означает «такой сложности, что, возможно, даже Вайолет Бодлер не справилась бы с ними».
— Приказываю себе подняться наверх, — продолжал капитан несколько смущённо, — и запустить двигатели «Квиквега». — Выпалив: «Так точно!» — капитан полез по лестнице, и Бодлеры остались внизу с Фионой и Филом.
— Наверно, вы несколько ошеломлены, — проговорил Фил. — Помню, как в первый день моего пребывания на «Квиквеге» лесопилка «Счастливые Запахи» вспоминалась мне как тихое, спокойное место!
— Фил, принеси-ка Бодлерам газировки, а я подберу им гидрокостюмы, — попросила Фиона.
— Газировки? — Фил бросил пугливый взгляд на капитана, который как раз долез до середины верёвочной лестницы. — Газировку нам велено беречь для особых случаев.
— Сейчас и есть особый случай, — настаивала Фиона. — Мы приветствуем трёх новых волонтёров на борту субмарины. Какую вы любите газировку, Бодлеры?
— Любую, только не с оливкой. — Вайолет вспомнила любимый напиток Эсме Скволор.
— Я принесу лимонной, — сказал Фил. — Организм моряка должен содержать много цитруса. Дети, как же я рад вас видеть. Знаете, если бы не вы, я бы здесь не очутился. После той истории в Полтривилле я был так перепуган, что не захотел больше оставаться в «Счастливых Запахах». И с тех пор моя жизнь — одно сплошное приключение!
— Жаль, что нога у тебя так и не зажила, — заметил Клаус, намекая на хромоту Фила. — Я и не представлял, что та история со штамповальным станком была настолько серьёзна.
— Да я не потому хромаю, — отозвался Фил. — Просто меня на прошлой неделе укусила акула. Было очень больно. Но мне, я считаю, повезло: мало кому выпадает счастливый случай оказаться в такой близости к смертельно опасному существу!
Бодлеры проводили его взглядом, пока он шёл, прихрамывая, на камбуз, насвистывая весёлый галоп.
— Фил и раньше был таким оптимистом? — спросила Фиона.
— Всегда, — подтвердила Вайолет, и двое младших Бодлеров кивнули. — Других таких людей, кто бы сохранял жизнерадостность в самых ужасных обстоятельствах, мы не встречали.
— По правде говоря, иногда мне это кажется немного утомительным. — Фиона поправила свои треугольные очки. — Пойдём подыщем для вас комбинезоны.
Бодлеры кивнули и вышли вслед за Фионой из кают-компании опять в узкий коридор.
— Я знаю, у вас накопилось много вопросов, — продолжала Фиона. — Постараюсь рассказать вам все, что знаю. Отчим считает, что тот или та, кто колеблется, — пропали. Но у меня более осторожная личная философия.
— Мы будем тебе очень благодарны, если ты нам кое-что объяснишь, — начал Клаус. — Во-первых, откуда вы знаете, кто мы? Почему вы нас искали? Откуда вы узнали, где нас искать?
— Довольно много «во-первых». — Фиона улыбнулась. — По-моему, вы забываете, что ваши подвиги не секрет для многих. Почти ежедневно в одной из самых популярных газет рассказывалась ваша история.
— В «Дейли пунктилио»? — спросила Вайолет. — Надеюсь, вы не поверили их бессовестному вранью?
— Конечно нет. Но даже самые нелепые рассказы могут содержать крупицы правды. В «Дейли пунктилио» сообщалось, что вы убили человека в Городе Почитателей Ворон, а затем подожгли больницу и Карнавал Калигари. Мы, естественно, понимали, что вы не совершали этих преступлений, но таким образом мы прослеживали ваш путь. Мы с отчимом догадались, что вы нашли тайное пятно на карте Мадам Лулу и направляетесь к штабу Г. П. В.
Клаус кивнул:
— Значит, вам известно про Мадам Аулу и про закодированное пятно?
— Так ведь именно мой отчим научил её этому коду. Это было давным-давно, когда оба они были молодыми. Недавно до нас дошли сведения об уничтожении штаба, поэтому мы предположили, что вы теперь спуститесь с гор. Вот я и задала курс вверх по течению Порченого Потока.
— И вы проделали такой трудный путь наверх только ради нас? — поразился Клаус.
Фиона опустила глаза:
— Честно говоря, нет. Вы не единственное, что нас интересовало в штабе Г. П. В. В одной из полученных нами «Глубоководных Почтовых Вестей» сообщалось, что там же находится и сахарница.
— Глаповес? — спросила Солнышко.
— «Что такое „Глубоководные Почтовые Вести"?» — перевела Вайолет.
— Это способ передачи информации, — объяснила Фиона. — Волонтёрам трудно встречаться друг с другом часто, поэтому, раскрыв какую-нибудь тайну, они сообщают об этом в телеграмме. Таким путём происходит обмен важной информацией, и наши ежедневники быстро наполняются данными, которые нам помогут победить наших врагов. Ежедневники — это…
— Мы знаем, что это такое, — перебил Клаус и вынул из кармана темно-синюю записную книжку. — У меня он есть.
Фиона улыбнулась и постучала пальцами в перчатке по переплету книжки.
— Я и сама должна была догадаться, что он у тебя есть, — сказала она. — Если твоим сёстрам захочется завести себе такие же, у нас найдутся лишние. Все находится в подсобке.
— Значит, мы поднимаемся вверх по течению к штабу, чтобы забрать сахарницу? — проговорила Вайолет. — Мы её там не видели.
— Мы считаем, её кто-то выбросил в окно, когда начался пожар, — ответила Фиона. — Если её выбросили из окна кухни, то она должна была попасть в Порченый Поток, и тогда течение понесло её к подножию Мёртвых Гор. Мы как раз собирались поискать её на дне Потока, когда вдруг наткнулись на вас.
— Возможно, течением её унесло гораздо дальше, — задумчиво произнёс Клаус.
— Я тоже так думаю, — согласилась Фиона. — Я надеюсь на тебя, может быть, тебе удастся определить её местонахождение, когда ты изучишь карты приливов и отливов. Я в них ничего не смыслю.
— Я тебе покажу, как ими пользоваться. Ничего сложного.
— Это меня и пугает, — отозвалась Фиона. — Если это так легко, то Граф Олаф имеет шанс отыскать сахарницу раньше нас. Отчим говорит, если сахарница попадёт в руки Графа Олафа, то усилия всех волонтёров сведутся на нет.
Бодлеры кивнули, и дальше все шли по коридору молча. Выражение «на нет» просто ещё один способ сказать «напрасны». Однако, какое бы выражение вы ни употребили, все равно смириться с таким результатом трудно. Например, позже, во второй половине дня я войду в большую комнату, полную песку, и, если не найду пробирку, которую ищу, мне трудно будет примириться с тем, что я просеял весь этот песок напрасно. Или: если вы упорствуете в своём желании прочесть эту книгу до конца, прерывая чтение приступами слез, — вам трудно будет признать, что вы прочли эту историю напрасно и лучше было бы пролистать нудные описания круговорота воды. А Бодлерам не хотелось признать, что все беды они перенесли напрасно, все их старания насмарку и вся их жизнь прошла впустую, — в том случае если Граф Олаф сумеет найти роковую сахарницу раньше них. Трое детей шли за Фионой по тускло освещённому коридору, и им хотелось верить, что время, проведённое ими на борту субмарины, не станет очередным ужасающим путешествием, которое ещё раз приведёт к безнадёжности, безысходности и безотрадности.
Пока что путешествие привело их к невысокой двери, перед которой Фиона остановилась и обернулась к Бодлерам.
— Это наша подсобка, — сказала она. — Внутри вы найдёте комбинезоны, хотя даже самый небольшой будет для Солнышка велик.
— В полоску, — пробормотала Солнышко. Она имела в виду нечто вроде «Не беспокойся — я привыкла к неподходящей одежде», и брат с сестрой поторопились перевести её слова.
— Вам также понадобятся водолазные шлемы, — продолжала Фиона. — Наша лодка старая, может дать течь. Если течь будет серьёзной, то под давлением воды обшивка «Квиквега» может не выдержать и вода хлынет внутрь. Кислородное устройство внутри водолазных шлемов позволит вам дышать под водой — во всяком случае какое-то время.
— Твой отчим сказал, что шлем Солнышку будет велик и ей придётся поместиться внутри шлема, — заметила Вайолет. — Это безопасно?
— Безопасно, но неудобно, — ответила Фиона, — как и вообще все на «Квиквеге». Наша субмарина когда-то была в отличном состоянии, но, поскольку тут нет никого, кто бы разбирался в механике, сейчас лодка не очень-то соответствует своей былой славе. Многие помещения залиты водой, так что спать, к сожалению, мы будем в тесноте. Надеюсь, вы ничего не имеете против коек?
— У нас бывали постели и похуже.
— Да, я слыхала. Я читала описание Сиротской лачуги в Пруфрокской подготовительной школе. Что-то кошмарное.
— Так вы уже тогда слыхали про нас? — воскликнула Вайолет. — Почему же вы не разыскали нас раньше?
Фиона вздохнула:
— Да, мы про вас знали. Я каждый день читала в газете про все ваши ужасные приключения, но отчим сказал, что мы ничего не можем поделать со злодеяниями, о которых там шла речь.
— Почему? — не выдержал Клаус.
— Он сказал, что ваши беды чересчур серьёзны.
— Не понимаю, — пробормотала Вайолет.
— Я тоже, — призналась Фиона. — По словам отчима, злодейства в этом мире так много, что самое лучшее — это суметь совершить какой-то один небольшой благородный поступок. Потому-то мы ищем сахарницу. Казалось бы, задача пустяковая, но поискам конца-краю не видно,
— А чем так важна сахарница? — поинтересовался Клаус.
Фиона опять вздохнула и поморгала за стёклами своих треугольных очков. Вид у неё был такой огорчённый, что средний Бодлер даже пожалел, что задал вопрос.
— Не знаю, — ответила она. — Отчим не хочет мне говорить.
— Поченет? — осведомилась Солнышко.
— Он говорит, мне лучше не знать. Думаю, это тоже великая тайна. Он говорит, что людей убивали за знание подобных великих тайн, и он не хочет подвергать меня опасности.
— Но ты и так в опасности, — возразил Клаус — Мы все в опасности. Мы на борту ненадёжной субмарины, пытаемся найти маленький, но важный предмет, прежде чем на него наложит лапы гнусный злодей.
Фиона повернула ручку двери, и та открылась с долгим громким скрипом, заставившим Бодлеров вздрогнуть. Каюта была маленькая, плохо освещённая: горел только один зелёный огонёк, и сперва Бодлерам почудилось, будто комната полна молча стоящих людей. Правда, они тут же разглядели, что это гидрокостюмы, висящие вдоль стены на крючках.
— Думаю, есть опасности и похуже, — тихо произнесла Фиона. — Думаю, мы даже и представить себе не можем — какие.
Бодлеры взглянули на свою спутницу, а потом на ряд жутковатых пустых водолазных костюмов. Выше на полке выстроились большие водолазные шлемы — круглые металлические шары с круглыми смотровыми окошечками посредине. В неясном зеленоватом свете шлемы немного походили на глаза, пялившиеся на Бодлеров из подсобки, в точности как столько раз пялившийся на них глаз на щиколотке Графа Олафа. И хотя они пока не были пиратами, их так и подмывало повторить «Разрази меня гром!», когда они шагнули в тесное, заставленное вещами помещение. Их с ног до головы пробрала дрожь, им совершенно не хотелось думать о том, что «Квиквег» даст течь или разрушится под давлением воды, не хотелось представлять, как они лихорадочно напяливают на голову шлемы или как Солнышко лихорадочно втискивается в шлем. Им не хотелось размышлять о том, где сейчас Граф Олаф, или воображать, что случится, если он найдёт сахарницу раньше, чем они. Но больше всего бодлеровским сиротам не хотелось думать об опасностях хуже тех, каких они даже вообразить не могли.