Математика должна помогать философу углубляться в понятия числа, пространства и времени.
Человек[1], как и все живое, существует и развивается во времени и пространстве. Но если для животного мира время и пространство ограничено ареалом их обитания и инстинктами, то для человека пространство, в котором он обитает, время, в котором он живет, не пустые абстракции. По мере «взросления» человек (человечество) все больше и больше нуждается не в простом их созерцании, а в практическом социальном использовании. «В качестве категорий Время и Пространство… создают основу для нормативной регуляции человеческих взаимодействий, определяют режим практической, познавательной и мыслительной деятельности людей», – подчеркивает профессор В. Е. Кемеров [1. С. 105].
Когда люди в течение тысячелетий обтесывали камень, чтобы получить каменный нож, каменный топор, когда они изобрели лук, копье, пращу для охоты, когда оборудовали пещеру для жилья, они должны были вырабатывать пространственно-временное воображение, представление о форме предметов, об объеме, о расстояниях и пр. То есть, заниматься уже конкретными исчислениями. И в этой связи технико-вычислительный путь к искусственному интеллекту был вызван сугубо практическими потребностями использования измерений пространства и времени на охоте, в сельском хозяйстве, особенно при строительстве ирригационных сооружений (Месопотамия), пирамид (Египет), храмов (Индия, Китай, цивилизация инков, ацтеков, майя Латинской Америки, Древняя Греция), повсеместно – в торговле. Из практики трудовой жизни появилась наука математика, призванная помочь человеку получать ответы на вопросы: «Какое расстояние?», «Сколько надо материала?», «В какое время?» и т. д. Таким образом, древнего человека сама жизнь заставила считать. И что показательно, «произошло это несколько десятков тысяч лет раньше, чем возникла письменность [2. С. 81].
И все-таки человечеству надо было найти способ не хранить в своих мозгах все нарастающий вал информации (сведений, знаний, посланий, известий и т. п.), а «переложить» эту тяжесть на нечто, находящееся вне головы homo sapiensa. И такой способ в течение тысячелетий был найден землянами путем изобретения письменности, письменного языка в дополнение к устной (звуковой и жестовой) речи[2]. С появлением письменного слова, изложенного на каком-либо материальном носителе в виде знаков, символов, иероглифов, букв у людей появилась реальная возможность увеличить объемы своей памяти в тысячи раз. Записанные сведения, информация, знания – это долговременная память человечества, оседающая в вынесенное за пределы «подсознания» индивида в письменные источники.
Ранее жизненно важные знания, трудовые навыки передавались от поколения к поколению через сказы, легенды, предания, обычаи рода, племени, в целом этноса. Передавались в том числе технические, технологические умения по изготовлению орудий труда, в первую очередь каменных, но особенно из недолговечного дерева, костей. И что любопытно, у древних правителей (даже после широкого распространения и использования письменной «памяти») были специальные «памятливые» слуги, чаще рабы. В их обязанности входило запоминать и помнить все, что нужно господину в его хозяйственной деятельности: сколько товара нужно на обмен, какой договор (ударили по рукам) заключили, на каких условиях. И хотя письменная «память» росла и расширялась, эти слуги еще долго были нужны хозяевам (тоже, порой, неграмотным), особенно в правовых вопросах. А вот письменность среди простого народа распространялась еще медленнее. Искусством письма долгое время единолично владели жрецы. «И не случайно многие народы приписывали происхождение письменности своим богам». В Древнем Египте – богу Тоте, в Вавилоне – богу судьбы Набу, в Греции – Гермесу [4. С. 12]. А в царской России большинство населения, особенно сельского, было неграмотное вплоть до XX века. Но так было на Руси не всегда. Вспомним берестяные грамоты в Древнем Новгороде, а также в Пскове, Смоленске, Старой Руссе, Витебске, Твери, даже в Москве. Почти 800 посланий на бересте за 1951–1993 годы отыскали наши археологи. В Новгородской Республике (1136–1478) даже дети ходили в школу [3. С. 163]. Любопытный исторический факт: дочь Ярослава Мудрого – Анна Ярославовна (1024–1071), жена Генриха I, французского короля, была единственным грамотным человеком при королевском дворе Франции.
Как уже было сказано, толчком к появлению начальных ростков искусственного интеллекта стала, по-видимому, нарастающая потребность у наших пращуров к вычислениям, к первым счетным действиям. Не случайно спустя тысячелетия первые настоящие материальные носители искусственного интеллекта были названы не «Интеллектуальные машины», а ЭВМ – электрические, а затем электронные вычислительные машины.
Какой же материал для исчислений нашли первобытные люди? Если для естественного интеллекта человека это его собственная голова, точнее – социально-детерминированный, очеловеченный цивилизацией землян его МОЗГ, то наш пращур не мог не использовать для счета «инструмент», данный ему самой природой – пальцы рук, ног. Из глубины веков пришла к нам считалочка: «Сорока-белобока, кашку варила… Всех угощала: этому дала, этому дала, этому дала!» Так говорила бабушка, загибая пальчики малышу.
О том, что древние люди использовали при подсчетах собственные пальцы, свидетельствуют имена числительные во многих языках. Так, славянское «пясть» – кисть руки, породило русское числительное «пять». Та же история и у других народов. К примеру, малайское слово «лима» – это и «рука», и «пять». А вот как описывает «пальцевый счет» туземцев Новой Гвинеи – папуасов известный российский ученый, этнограф, антрополог, путешественник, борец против расизма Николай Николаевич Миклухо-Маклай (1846–1888): «Папуас загибает один за другим пальцы руки, повторяя: «бе, бе, …» Загнув пальцы одной руки, он говорит: «Ибон-бе» (рука). Переходит на другую руку, произносит: «Ибон-али» (две руки). Далее использует ноги: «Самба-бе» (одна нога), «Самба-али» (две ноги). Если собственных рук и ног не хватает, папуас использует конечности сородичей» [5. Т. 7. С. 240–241]. Туземная Гвинея начинала с того, что Европа давно прошла: в 1863 году в Лондоне уже появилось первое в мире полноценное метро [6. С. 941].
Парадоксы истории. Советский писатель и этнограф Тихон Захарович Семушкин (1900–1970) вспоминает свою первую экспедицию на Чукотку – двадцатые годы прошлого века: «Проезжая однажды по кочевым стойбищам, я заметил стадо оленей. Пересчитал. Было их 128. Тогда я спросил у хозяина, сколько у него оленей.
– Мы не считаем, но если хоть один олень пропадет из стада, глаза мои узнают сразу.
– А можешь ты посчитать?
– Если тебе нужно, посчитаю. Только долго буду считать…
Он знал каждого своего оленя в «лицо» и поэтому немедленно, не выходя из яранги (!), позвал на помощь всех членов семьи (пять человек), и пригласил еще двоих из соседней яранги. Через … три часа старик сообщил, что в стаде 128 оленей» [7.–2020. – № 3. – С. 87].
Счет. Если папуасы (как многие далекие наши предки) считали пальцы одной руки + второй руки + одной ноги + второй ноги, т. е. строили ряд натуральных чисел «вслепую», то старик-чукча считал оленей по головам, по памяти, и тоже используя пальцы рук, ног. Пальцевый счет лег в основу пятеричной системы исчисления («пять» – рука); две руки – десятеричная, самой распространенной системы, а двадцатеричная – все пальцы человека. А деление часа на 60 минут, минуты – на шестьдесят секунд произошло от шестидесятеричной системы нумерации в Вавилоне (XIX–VI вв. до н. э.) [6. С. 1526]. Счет с помощью пальцев упоминается во многих письменных источниках древности, к примеру, в поэме «Одиссея» (VIII–VII вв. до н. э.), написанной, по-видимому, Гомером. О пальцевом счете создал целый трактат англосаксонский монах, летописец Беда Достопочтенный (Beda Venerabilis) (672–735). Он скрупулезно изложил способы пальцевого счета вплоть до … миллиона [5. Т. 7. С. 242]. Вычислительные действия с помощью пальцев дошли до ХХ века. Так, на торговых биржах посредники между продавцами и покупателями брокеры (Англия), маклеры (Германия), куртье (Франция), с помощью пальцев, не говоря ни слова, передавали информацию о спросе-предложения товара, о ценах на него.
ЧИСЛО! Понятие «число» – величайшее достижение мыслительной работы человека. В повести русского писателя Геннадия Гора «Юноша с далекой реки» (М.: «Сов. писатель», 1953) есть примечательная сцена. Русский учитель предложил молодому нивху решить задачу: к 7 деревьям прибавить еще 6. «Каких деревьев, – спросил юноша, – длинных, коротких?» Учитель растерялся, а нивх пояснил, что у них «для длинных предметов – одни числительные, а для коротких – другие [7. – 2023. – № 4. – с. 82]. Общего абстрактного понятия «число» не было. Число – одно из основных понятий математики[3]. Это абстрактное понятие зародилось в глубокой древности. Однако надо учитывать, что раньше, чем люди изобрели число, как абстракцию, а затем перешли к счету, сложению, вычитанию, делению и умножению чисел, они по необходимости вынуждены были вначале осмыслить такие свои представления, как «больше»—«меньше», «дальше»—«ближе», «позже»—«раньше», «равно́»—«неравно́» и т. п. «Именно в этих «словах» нашли свое выражение общие количественные (пространственно-временные) соотношения между вещами, явлениями, событиями [8. С. 49]. И далее выдающийся философ Эвальд Васильевич Ильенков объясняет, когда и почему человеку понадобилось понятие «число»: «Число понадобилось человеку там и только там, где жизнь поставила его перед необходимостью сказать другому человеку (или самому себе) – не просто «больше» («меньше»), а насколько больше, (меньше) [Там же. с. 51].
Таким образом, человек уже переходил к количественным сравнительным измерениям[4].
Представление о числе постепенно обогащалось и расширялось. От счета отдельных предметов (натуральных чисел) человек со временем перешел к понятию целых положительных чисел. От понятия «натуральных» чисел выросло понимание (абстрактное понятие) безграничности, бесконечности натурального ряда чисел = 1, 2, 3, 4 … х: Чтобы измерить длину, площадь, величины которых не укладываются в целое число, человек стал это целое дробить. Но числовой ряд можно вести не только в сторону увеличения, но и в сторону уменьшения. Так зародилось понятие «отрицательное число» –4, –3, –2, –1. Оно возникло у индейцев в VI–XI вв. Потребность в определении отношений между натуральными числами (к примеру, диагонали квадрата к его сторонам) породило понятие «иррационального числа». Рациональные и иррациональные числа составляют множество действительных чисел. В XVI веке в связи с решением квадратных и кубических уравнений появилось понятие «комплексное» число [6. С. 1772].
Чудеса с мнимыми числами. Мнимое – это такое число, которое не имеет аналога в реальном мире. Но совсем недавно физики (!) выяснили, что мнимые числа реальны в мире квантов. Ученые провели эксперимент: отправляли запущенные фотоны в два улавливающие их приемники. И если этим приемникам «разрешали» использовать мнимые числа, компьютеры с точностью до 100 % вычисляли квантовые состояния фотонов; как только «запрещали» – результат нулевой. Вывод: «мнимые числа вполне реальны в квантовом мире (мире нейтральных элементарных частиц) и без них не обойтись» [10. – 2021. – № 12. – с. 2]. Фантастика: сейчас ученые работают над созданием квантовых… компьютеров [11. – 2022. – № 38. С. 8].
Но число без его практического использования для количественных измерений становится не только мнимым, но и мертвым инструментом. А вместе с осмыслением места и роли числа у человека появились понимание, возможность и необходимость в простейших арифметических действиях: в сложении и вычитании, в умножении и делении, т. е., в вычислениях через сравнения. Без овладения азами (!) этой премудрости человечество не пришло бы вообще к математике – родоначальнице множества открытий как в естественных, так и в гуманитарных науках. Даже к философии…
Итак, математика. Наука и искусство умственных усилий человека с количественными понятиями. С поисками ответа не просто на вопрос «Сколько?», а насколько больше-меньше, раньше-позже. Человечество пришло к такому пониманию вычислений тысячелетия назад. Пришло с помощью математических гениев древности. Но простое запоминание (зазубривание) элементарных правил счета не означает, что человек овладел логикой математического мышления. Ведь что основное в математике? Это творчество, это движение мысли, логика, а не выучивание формул, не просто таблица умножения.
Известный русский сатирик Аркадий Аверченко (1881–1925) в рассказе «Бельмесов» рисует такую картину.
– Кувшинников!.. Сколько будет пятью шесть?
– Тридцать.
– Правильно, молодец. Ну, а сколько будет, если помножить пять деревьев на шесть лошадей?
– …Тоже… тридцать…
– Но тридцать чего?
У Кувшинникова… волосы на голове и даже уши затрепетали: «Тридцать… лошадей».
– А куда же девались деревья? Садись…
– Кулебякин! Ну… ты нам скажешь, что такое дробь?
– Дробью называется часть какого-нибудь числа.
– Ты так думаешь? Ну, а если я набью ружье дробью, это будет часть какого числа?
– То дробь не такая, – улыбнулся бледными губами Кулебякин, – то другая.
– …А вот если человек танцует и ногами дробь выделывает – это какая же?» [12. С. 288–290].
Критически мыслящий читатель спросит: «Ну и зачем вы приводите умствования экзаменатора Бельмесова? Какое это имеет отношение к истории появления искусственного интеллекта?» А вот какое! Вся технология искусственного интеллекта, логика его «мышления» строится на прочном математическом фундаменте программирования, на творческом математическом мышлении. На понимании того, что математика есть наука о пространственных формах и количественных отношениях; она требует ответа на вопросы задач в формах абстрактно-числовых, а не чувственно-вещественных. Надо четко понимать границы применения математики в научных поисках. Не только математика помогает создавать и совершенствовать производственные технологии, но и они (технологии) вызывают к жизни новые математические дисциплины. К примеру, именно работа над искусственным интеллектом породила такие направления в математике, как теория информации, дискретная (конечная) математика, теории игр, графов, теория оптимального управления и пр.
Учить математическому мышлению надо со школьной скамьи. Инспектор Бельмесов своими «умными», а фактически – провокационными вопросами, создает не проблемную дидактическую[5]ситуацию, не учит математической логике, а отбивает всякое уважение к математике. Не научив самостоятельно, математически-конкретно мыслить в процессе обучения, глупо требовать этого от школьников на экзамене.
Дважды два четыре – и никак иначе! «А что? Разве неправильно?» – удивится учитель математики.
«Вы уверены, – спрашивает их Э. В. Ильенков, – что это несомненная и бесспорная истина? Да? В таком случае из вас никогда не вырастет математик… «Абсолютной и бесспорной» эта истина остается до тех пор, пока умножению (сложению) подвергаются абстрактные единицы (одинаковые значки на бумаге)… Сложите (фактически – слейте) в реальной жизни вместе две и две капли воды (уже конкретные вещественные единицы – О. П.) – и вы получите все, что угодно, но не четыре. Может быть, одну каплю, а может, – сорок четыре брызга» [13. С. 51]. «Что вы детям мозги забиваете! – окончательно рассердится учитель-формалист. – Причем здесь какие-то капли воды? Загляните, наконец, в таблицу умножения! Для счетчика-формалиста 2×2=4 абсолютно верно. А для физика-экспериментатора, для химика, производящего опыты? Для точных наук математика – основа основ, но это их рабочий инструмент, а не догма. Берет ученый-химик два (2) литра воды, и два (2) литра спирта, сливает (т. е. 2+2) в один сосуд и … получает не четыре (4) литра жидкости, а меньше (<). Подобное случается с физиком: при синтезе (сложении) скрупулёзно просчитанного числа (!) атомов в ядерных реакциях происходит уменьшение исходного количества атомов. Мало того, наблюдается (вопреки формальной математике) так называемый дефект массы – т. е. уменьшение массы вещества…» в процессе опытов [13. С. 51]. Ученый, воспитанный в школе учителем-педантом, в таких случаях впадает в ступор; он лихорадочно ищет ошибку в математических расчетах. Но математика не виновата, виновато отсутствие у человека математической логики, гибкости математического мышления. Мышление математика заставляет ученого воображать, фантазировать, т. е. зримо представить себе то, что не видит. К примеру, идти от абстрактного к конкретному, к конкретно-всеобщему.
А нейробиологи, которые заняты созданием математической модели мозга? Не обращая внимания на такой «малюсенький» факт, что человеческий мозг состоит почти из 90 млрд нейронов, но самое главное, что все они разные. И как им, нейробиологам, это качество разнообразия перевести в математическое «однообразное» количество? Без союза с материалистической диалектикой ученый не овладеет подлинной математической логикой. «Действительный математик мыслит тоже в полной мере конкретно, как и физик, как и биолог, как и историк. Он рассматривает тоже не абстрактные закорючки, а самую постоянную действительность, только под особым аспектом, свойственным математике. Это умение видеть окружающий мир под углом зрения количества и составляет специальную черту мышления математика» [8. С. 39].
«Однако вы слишком забежали вперед!» – упрекнет автора проницательный читатель. И будет прав. Поэтому вернемся к истории вычислений, к истокам алгоритмического мышления. Наш далекий предок, применяя пальцы для счета, начал использовать их и для обозначения длины, даже расстояний. Так на Руси появились такие критерии длины, как «вершок» – размер указательного пальца (примерно 4,45 см); «пядь» – расстояние между концами растянутых большого пальца и указательного (примерно 17, 78 см); «аршин» (тюрк.) – мера длины в ряде стран, в России с XVI века, равна 16 вершкам (около 71, 12 см). От аршина пошел такой русский измеритель, как «саже́нь» – три аршина (2, 1336 м), а сажень в свою очередь «породила» русскую «версту» (500 саженей – 1, 0668 км) [См. 6]. Впервые верстовыми столбами был разделен путь от Коломенского до Москвы. Отсюда и пошла поговорка – «длинный, как коломенская верста» [5. Т. 6. С. 207].
В «жизни» вычислений много курьезов. Существует предание, что однажды английский король вытянул вперед правую руку и заявил: «Расстояние от кончика моего носа до большого пальца руки будет служить для всего моего народа мерой длины и называться «Ярд» (Yard). Подданные тут же изготовили прут из бронзы «от королевского носа до пальцев» и ярд надолго стал для англичан критерием измерения – 91,44 см. Еще одну меру длины – фут, придумали, исходя из средней длины ступни взрослого мужчины (30,48 см). В Древнем Риме большие расстояния измерялись шагами: 2000 шагов приравнивали к одной миле (1,609 км). Милями стали пользоваться моряки.
Индейцы Америки придумали свой способ измерять территорию. Покупателю земли предлагали оббежать участок за день. Этот участок и становился единицей измерения площади. Поэтому, чтобы приобрести побольше земли, покупатель нанимал самого быстрого «измерителя» площади – бегуна [5. Т. 6. С. 241–242].
Таким образом, можно сказать, что собственное тело человека[6]было первым материальным носителем первых ростков искусственного интеллекта, который основан на математике. Кроме пальцев, расстояний между пальцами и руками наши предки постепенно стали использовать другие материалы для вычислений: камушки, палочки, дожившие для первоклашек XX века; узелки, которыми долго пользовались старушки, завязывая их на носовых платочках. Знаменитое узелковое письмо «ки́пу» государства инков в Южной Америке (XV в. н. э.): разноцветные шнурки, число которых доходило до двухсот, разной длины привязывались к палке, или более толстому шнуру. На шнурках завязывались узелки памяти, чтобы сохранить информацию, которую потом гонец передавал устно. В кипу все имело значение – и цвет шнурка, и его длина, и место его расположения (справа, слева, посередине) на палке, и где был завязан узелок памяти (вверху шнурка, посередине, снизу). Узелковое письмо необходимо было для удержания в памяти, передаваемой устно (!) информации. Очень сложное было это пособие голове человека – кипу, – особенно для вычислений [4. С. 40]. А индейцы Северной Америки пользовались «ва́мпумом». Вампум – это те же нити, но вместо узелков памяти на них нанизывались легкие раковины. И опять же – и количество, и цвет, и расположение раковин определяли характер и содержание сообщения [6. С. 225]. Но и ки́пу, и ва́мпум, несмотря на свою гениальность для индейской цивилизации, все же уступали по своим практическим возможностям достижениям математики цивилизации Старого Света. И прежде всего в вычислительных действиях. Именно здесь впервые появились письменные знаки (символы) для обозначения чисел[7]– цифры! Мы уже отмечали, что прежде чем начать считать, человеку надо было решить две проблемы (задачи): найти систему счисления и установить словесное название числительных. Тех числительных, которые бы обозначали количество предметов и порядок их размещения при счете. То есть изобрести математический (цифровой) алфавит. Историки науки «Математики» полагают, что первые известные цифры появились около 5 тысяч лет назад в Шумере и Эламе. Причем названиями чисел и цифр становились не новые слова, чтобы обозначать абстрактные понятия, а обозначения конкретных предметов. Числа записывались просто нужным количеством единиц-насечек на дереве, кости, камне, глине. [2. С. 83].
У древних греков, финикийцев, евреев, сирийцев, грузин, армян, арабов цифры обозначались буквами алфавита языка, на котором говорили эти народы. Кстати, на Руси подобная система использовалась почти до XVI века. А вот в Древнем Риме появилась и распространилась собственная цифровая система, так называемые римские цифры. Она основана на использовании особых, не буквенных, знаков для обозначения десятичных разрядов: I = «один», X = «десять», C = «сто», M = «тысяча». А их половины: «пять» – знак V, «пятьдесят» – L, «пятьсот» – D. Кстати, римские цифры дожили до наших дней. Даже в этой книге века обозначаются римскими цифрами. Но вести сложные вычисления (умножения, деления) с помощью римских цифр крайне сложно.
Современное цифровое исчисление основано на арабском способе счета. Арабы позаимствовали цифры, по-видимому, из Индии и затем в XIII веке принесли их в Европу. Существует гипотеза, что в основу счета и написания арабских цифр был положен геометрический … угол. (Правда, в сегодняшней транскрипции математического (цифрового) алфавита арабские цифры пишутся большей частью без углов). Вот что «подразумевали» арабские цифры: один угол = 1; два = 2; три = 3; четыре = 4; пять = 5; шесть = 6; семь = 7; восемь = 8; девять = 9. А ноль (ничто) в виде овала 0, где нет углов. Это была гениальная идея математиков – сделать не́что из ничто́, дать этому ничего имя (нуль) и изобрести для него символ (0), – пишет канд. ф-мат. наук А. Понятов [2. С. 81].
Но до арабских цифр и до написания их на бумаге, на папирусе, на пергаменте и даже на глиняных дощечках было далеко. Пытливый человеческий ум, отвечая на потребности прежде всего расширяющейся и развивающейся торговли, думал над тем, как помочь голове в устном счете, как не сбиться в вычислениях. И такой способ был найден. Вначале продавцы – покупатели стали для счета использовать (вместо пальцев) камушки, раковины, палочки. Чтобы упорядочить их, были придуманы первые древние счёты «аба́к». Аба́к (от греч. Abax – доска) [5. Т. 6. С. 169–171] – это действительно плоская доска, разделенная на полосы, по которым передвигались камушки, кости, обозначающие числа. С их помощью в Древнем Риме, в Европе, менялы-«банкиры»[8]производили расчеты с продавцами и покупателями. Впоследствии костяные, деревянные «камушки» были нанизаны на волосяные, матерчатые нити, на проволоку, которые в свою очередь крепились к раме. Костяные счеты дожили до второй половины XX века. Даже на детских площадках до сих пор можно увидеть большие счеты, и малыши с удовольствием щелкают деревянными «костяшками». Долго консервативные бухгалтеры не могли привыкнуть к арифмометру, а уж тем более – к компьютеру.
От «щелкающих» счетов человек перешел к арифмометру (от греч. arithmos – число и metr – мера). Это была механическая настольная вычислительная машина с ручным приводом и служила для выполнения простейших арифметических действий: сложения, вычитания, умножения, деления. Арифмометр получил распространение в первой половине ХХ века в бухгалтериях, на кассах в торговых точках. А прототипом его послужила счетная машина, изобретенная в 1890 году российским механиком В. Т. Однером [6. С. 84]. Впоследствии механические арифмометры были вытеснены электро-механическими счетными машинами. А затем появились портативные вычислительные устройства – калькуляторы (от лат. calculator – счетчик). Калькулятор – это уже электронный прибор, выполненный на основе микропроцессора.
Но первая настоящая вычислительная машина, хотя и являлась вначале механической, была уже аналитической. Создана она в 1840 году английским ученым и изобретателем Чарльзом Бэббиджем (1791–1871). Он сконструировал не просто очередной счетный механизм, а действительно аналитическую математическую машину. Чтобы творение Ч. Бэббиджа работало, оно требовало уже не просто пользователя – счетовода, а программиста, который должен был разрабатывать специфическую программу для детища английского ученого. И такую программу впервые составила Ада Лавлейс (1815–1852). Еще девочкой Ада принесла матери и показала несколько листков бумаги. Мама, жена лорда Байрона, крупного поэта и борца за справедливость, похолодела: «Неужели Адочка тоже стала писать стихи и пойдет по стопам своего отца?». Но дочь принесла не вирши, а математические расчеты. Она от матери увлеклась математикой. Познакомившись с Чарльзом Бэббиджем и его машиной, составила к ней программу – первый математический алгоритм действий для практиков-пользователей [14. С. 65–67]. Так был сделан реальный шаг к искусственному интеллекту: объединить вычислительный механизм с аналитической (умственной) программой алгоритма решения задач. Объединившись, техническая (инженерная) мысль изобретателей и творческая логическая мысль программиста-математика заложили первый кирпич в фундамент теории и главным образом – практики искусственного интеллекта.
Программа (от греч. programma – объявление, распоряжение) для вычислительных машин складывается из следующих этапов:
– составление «плана решения» задачи, т. е. набора операций или алгоритмического описания задачи;
– описание «плана решения» на языке программирования (составление программы);
– трансляция программы с языка программирования на машинный язык в виде последовательных команд, реализация которых техническими средствами вычислительных машин и есть процесс решения задачи.
День рождения Ады Лавлейс 10 декабря отмечается в англоязычных странах как День программиста.
А вот откуда у человека появилась потребность измерять… время, температуру. Чтобы вычислять временные промежутки: смена дня и ночи, годовые отрезки, нужно было понять, что день + ночь повторяются постоянно и равномерно; что после жары в определенное время пойдут дожди, а потом холода. Но это в Северной части планеты. А в Африке? Но именно здесь, в Древнем Египте, появился первый календарь, самый, по-видимому, совершенный для своего времени. Почему Египет? Потому что его жителям надо было подготовиться к выходу из берегов своей большой реки Нил. Именно с ним была связана вся их жизнь. Египетские жрецы установили, что Нил разливается периодично. От одного до следующего полноводья проходит 365 дней и ночей (т. е. 365 суток). И точно в это время на небе появляется яркая звезда Сириус. Тогда они разделили 365 на 12 частей, а в каждую часть заложили 30 дней. Но, вот досада, в конце каждого года оставался довесок в 5 дней. Тогда его просто стали добавлять к каждому году. Как бы там ни было, это уже первый календарь[9], пусть не совсем совершенный. Но, тем не менее, он очень помогал жизни древних египтян. Шло время… и вдруг обнаружилось, что Сириус появляется не в одно и то же ночное время; он вдруг опаздывает на целые сутки. Жрецы установили, что такое происходит один раз в 4 года. Тогда снова начали рассчитывать и выяснили, что год в Египте (т. е. от разлива до разлива Нила) равен не 365 ровно, а 365 + 6 часам. Египтяне вычислили досадный остаток, но календарь не стали переделывать.
Это сделали римляне. В 46 году до н. э. император Юлий Цезарь (100–44 до н. э.) дал указание исправить египетский календарь. Что было сделано? Год также насчитывал 12 частей – месяцев, но количество дней (суток) в каждом месяце стало уже неодинаковым. В одном – 30 дней, но в другом 31, а феврале вообще 28. Но к февралю раз в четыре года добавляли сутки, и в этот год насчитывалось уже не 365 дней, а 366. В России этот год стали называть «високосным»[10]. Так появился юлианский (от Юлия Цезаря) календарь [5. Т. 6. С. 21–23].
Но в XVI веке римский папа Григорий XIII (1502–1582) внес в 1582 году новые нужные исправления. Это было вызвано тем, что долгие наблюдения показали, что земной год составляет не ровно 365 суток и 6 часов, а 365 дней и 5 часов 48 минут и 46 секунд. В итоге реформы Григория XIII календарь стал называться григорианским и получил распространение сперва во всех странах католического света. Но поскольку папа пытался активно насаждать католицизм в православном мире, то в России он не прижился вплоть до 1918 года. А к тому времени разница между юлианским («старый стиль») и григорианским («новый стиль») календарями уже составила 13 дней. То есть Россия «отставала» на 13 суток [5. Т. 6. С. 23]. Весь западный мир празднует Новый год один раз, а Россия веселится 1 января и 13 января.
Сутки – это время обращения Земли вокруг своей оси относительно Солнца и равняется 24 часам. Это солнечные сутки. А 24 часа среднего солнечного времени равны 24 часам, 3 минутам и 56,555 секундам вращения Земли относительно звезд [6. С. 1523]. Некоторые историки метрологии (науки об измерениях и методах достижения их единства и точности) полагают, что единицы измерения появились достаточно случайно[11]. К примеру, единица массы – грамм была введена французами в 1795 г. Это был эквивалент веса одного кубического сантиметра воды (см3). Но в практическом использовании такая единица массы (веса) не слишком удобна, поэтому стали пользоваться таким измерителем, как килограмм (1000 граммов). Килограмм стал основной единицей веса (массы СИ). Равен массе международного прототипа (самого первого), который хранится в Международном бюро мер и весов в городе Севр, близ Парижа. Оригинал (прототип, эталон) сделан из сплава платины и иридия в виде цилиндрической гири. Для других стран созданы копии, которые «грешат» по весу всего в 2×10–9. [6. С. 674].
Та же история с единицами измерения температур. В 1742 году Андерс Цельский (1701–1744), шведский физик и астроном, предложил считать температурным нулем время закипания воды, а 100 градусов – ее замерзания. Позднее астроном Мортен Штремер «перевернул» шкалу, поставил «с головы на ноги», т. е. в том виде, в каком мы пользуемся сейчас [7. – 2022. – № 6. – с. 22].
Практика требовала все новых и новых более точных единиц измерения. Особенно, если речь идет о таком детище Науки, как искусственный интеллект. В XVIII веке французские ученые предложили метрическую систему «на все времена и для всех народов». В частности, мерой длины они предложили считать одну сорокамиллионную (!) часть меридиана Земли («от полюса до… полюса вокруг Земли»). Того меридиана, что проходит через Париж. Эту единицу – метр (мера) ученые изготовили как образец – эталонный оригинал – из платины. А чтобы оригинал не потерялся, сделали 31 копию. Россия получила две копии, № 11 и № 28… [5. Т. 6. С. 243].
И все же эталоны измерения пространства и времени (мер и весов) не остаются постоянным и точными «мерилами». К тому же постепенно складывался единый мировой технологический комплекс. А он требовал универсальных, единых шаблонов измерений, вычислений и команд. Когда началась космическая эра, один из аппаратов потерпел крушение на Марсе. Причина «банальная»: система управления двигателем воспринимала сигналы в метрических единицах, а команды ей с Земли подавали в футах и дюймах! [7. – 2022. – № 6. – с. 48–49]. Но мы опережаем историю появления искусственного интеллекта.
В 1875 году в Париже была подписана Международная Метрическая конвенция. Страны, которые подписали её, договорились, что необходимо все измерять в определенных единицах. И чтобы эти физические величины были действительными (обязательными) для всех. Но метрология не стояла на месте. В 1960 году метрологами была утверждена Международная система единиц (СИ). Эта система вобрала в себя уже значительно больше измерительных единиц по сравнению с 1875 годом. Однако позитивные процессы глобализации требовали, чтобы национальные законодательства в области метрологии учитывали общие единые эталоны измерения. Поэтому в 1999 году появилось Соглашение «О взаимном признании национальных эталонов и сертификатов калибровки и измерений, выдаваемых национальными метрологическими институтами» (CIPM MPA) [Там же.–2022. – № 6. – с. 43].
Человечество неуклонно идет к созданию единой мировой цифровой экономики. И громадная роль в этом процессе принадлежит технологиям искусственного интеллекта. Естественные науки находят и «подбрасывают» искусственному помощнику человека в исчислениях все новые и новые единицы измерения, углубляясь в «пространство-время». Акустика определила точные скорости распространения звука (упругих волн) в газах, жидкостях и твердых телах. В межзвездном пространстве господствует космическая скорость – «парсек», т. е. расстояние, которое проходит свет (электромагнитная волна) за один земной год. А свет распространяется (в вакууме) со скоростью почти 300 тыс. км/сек. Для любознательных читателей, влюбленных в тему искусственного интеллекта, интересно узнать, что Клод Шеннон (1916–2001) предложил оригинальную единицу измерения объема («количества») информации – бит. Бит [англ. Bit < bi (nary) из двух частей + (digi) – знак] – двоичная единица. Одно из основных понятий теории информации. Бит – единица информации, получаемой при осуществлении одного из двух равновероятных событий [15. С. 96].
Таким образом, механические друзья человека в его вычислениях, прежде чем стать ЭВМ (электронными вычислительными машинами), прошли долгий тысячелетний путь. Это была «технико-математическая» дорога от «простейшей» арифметики до высшей математики. Это было «машинное» направление гигантских усилий сотен и сотен практиков-новаторов, практиков-изобретателей по творению такого же помощника собственной голове человеку в ее умственных вычислениях, как и создание многих тысяч машин и механизмов, агрегатов и автоматов в помощь рукам, ногам, всем органам чувств.
И все же напрашивается вопрос: «Какова особенность искусственного интеллекта по сравнению с «искусственными руками», «искусственными ногами» и пр.? В чем преимущество и… коварство этого технического «друга»?
1. Современный философский словарь (Под общ. Ред. В. Е. Кемерова и Т. Х. Керимова.–4-е изд., испр. и доп. – М.: Академический проект; Екатеринбург; Деловая книга, 2015.–823 с.
2. Понятов Алексей. Как ничто́ стало не́что и почему это так важно // Наука и жизнь. – 2023. – № 4. – С. 81–85
3. Паламарчук О. Т. В поисках истины / О. Т. Паламарчук. – Краснодар: Изд-во Кубанского социально-экономического института, 2015. – 196 с.
4. Арлазоров М. С. Вам письмо. – М.: Изд. «Советская Россия», 1965. – 230 с.
5. Всё обо всём. Популярная энциклопедия для детей в 10-ти тт. Компания «Ключ С». Филологическое общество «Слово». Центр гуманитарных наук при факультете журналистики МГУ им. Ломоносова. – Москва, 1994.
6. Большой Российский энциклопедический словарь. – М.: Большая Российская энциклопедия, 2003. – 1888 с.: ил.
7. Наука и жизнь. Журнал.
8. Ильенков Э. В. Школа должна учить мыслить / Э. В. Ильенков. 2-е изд., стереот. – М.: Изд-во Московского социально-психологического института; Воронеж: Изд-во НПО «МОДЕК», 2009. – 112 с.
9. История философии: учебник для высших учебных заведений / под. ред. В. П. Кохановского, В. П. Яковлева. – Изд. 7-е. – Ростов н/Д: Феникс, 2011. – 731 с.
10. Оракул. Газета.
11. Аргументы недели. Газета.
12. Аверченко А. Антология сатиры и юмора России ХХ века. Том 20. М.: Изд-во Эксмо, 2002. – 768 с., илл.
13. Ильенков Э. В. Философия и культура. – М.: Политиздат, 1991. – 464 с.
14. Русская книга всеобщих заблуждений //Авт. Сост. М. В. Адамчик. – Минск: Харвест, 2010. – 320 с.
15. Словарь иностранных слов и выражений / Авт. – сост. В. С. Зенович ООО «Издательство Астрель»: ООО «Издательство Аст», 2004. – 778, [6] с.
Математика – это Логика, но Логика не ограничивается математикой!
Не хлебом единым жив ЧЕЛОВЕК. Ему еще подавай хлеб духовной свободы, пищу для раскрытия тайн БЫТИЯ, «питание» для поиска СМЫСЛА ЖИЗНИ, жизни человека, его личности. Любовь к мудрости у людей появилась в глубокой древности. Мудрость – это возможность и умение мыслить, т. е. разговаривать с бытием человеческим языком. «Вначале было слово, и это слово было Бог» [Евангелие от Иоанна. 1. С. 150]. И все-таки, исторически «вначале было не Слово, а Дело, совместное, коллективное, общественное дело» [Цит. по 2. С. 310], справедливо замечает Лев Константинович Науменко[12]. Даже слово «искусственный интеллект» появилось после того, как с помощью дела, умственно-физического труда, родились реальные ростки искусственного интеллекта – середина ХХ века – компьютеры.
Наука, выдержанно-человеческая, не противостоит религии. Как и религия – нравственный сторож человечества, не является заслоном научно-творческой мысли ученых. Более того, тысячелетиями мыслители древности, уповая на Бога, опираясь на Бога, обращаясь к Богу, закладывали основы грандиозного величественного храма Науки. Не Наука противостоит Религии, и наоборот, а догматизм, нетерпимый фанатизм с обеих сторон. Из религии и математики, да-да – из математики появилось такое удивительное научное направление человеческой мысли как ФИЛОСОФИЯ. Именно философия вкупе с математикой проложила тропу, а потом и широкую дорогу к искусственному интеллекту. Но не вся философия, а именно то направление, которое разрабатывало четкую логику познавательного мышления человека.
Понятие «философия» – нововведение Пифагора [3. С. 501]. Термин «philosophos» впервые встречается и у Гераклита (544–483 гг. до н. э.). У него это слово обозначало «исследование природы вещей» [4. С. 481], фактически натурфилософия. Мыслители древности не без основания полагали, что доступ к познанию мира лежит через математику. Один из известных тезисов знаменитого Пифагора (580–540 гг. до н. э.) гласит: «Самое мудрое – число» [5. С. 286]. У пифагорийцев из реализации учения о числах сформировалось представление о формах вещей: вещь оформилась, приобрела форму и благодаря этому стала объемом, вещью [6. С. 57]. Как же математические абстракции связаны с философией? По какой причине в голове у Платона (428–348 гг. до н. э.) возникла грандиозная идеалистическая система мира? По мнению Эрвина Шредингера (1887–1961), Нобелевского лауреата, «открытия в мире чисел и геометрии повергли Платона в восхищение и благоговейный трепет». Почему? По той причине, считает Шредингер, что «математическая истина находится вне времени, она не возникает тогда, когда мы ее открываем»[13][7. С. 73]. Отсюда у Платона первенство идей над появлением предметного мира.
На философско-логическом пути к искусственному помощнику человека в его умственных рассуждениях встает величественная фигура гения Античности Аристотеля (384–322 гг. до н. э.). Именно он первый стал рассматривать логику как науку, как универсальный механизм поиска и нахождения истины, пригодной и обязательной для любой науки. Можно сказать, что именно от Аристотеля начинается философско-логическая тропа к искусственному интеллекту. Тропа – длиною более двух тысяч лет. Со времен античности логический аппарат (приемы, законы и принципы) формальной логики мышления усложнялся и расширялся. Что показательно? Под правильными логическими рассуждениями ученого в течение многих столетий «понимались лишь такие формы умозаключений, которые позволяют из истинных суждений – посылок всегда получать истинные суждения – заключения» [5. С. 188–189]. Это так называемая схоластическая логика, которая господствовала в XII–XIV вв.
Философско-логический путь к искусственному интеллекту был тернист, полон загадок и противоречий. Не сразу ученые, специалисты по умственному труду, вышли на понимание того, что интеллект – чисто человеческое, социальное явление. Не физическое, даже не биологическое, а именно и только социальное. Многие крупные теоретики в области искусственного интеллекта до сих пор не хотят этого понимать. А на планете Земля для людей уже XXI век.
Однако вернемся на машине истории в далекое Средневековье. XIII век. На пути к искусственному интеллекту важной вехой является фигура Р. Луллия.
Раймунд Луллий – богослов, астролог, алхимик, логик, философ, писатель (1235–1315)[14]. Луллий – крупнейший знаток иудейской и мусульманской теологии, логики. О молодых годах Луллия в разных источниках даются противоречивые сведения. Так, Ю. Ю. Петрунин пишет, что «молодость Луллия прошла при дворе Якова I Арагонского в атмосфере искушений и распутства. Однако трагическая любовная история (его возлюбленная оказалась больной раком) привела Раймунда к отказу от фривольной жизни, к покаянию» [3. С. 358–359]. В. В. Шилов, опираясь на биографию средневекового мыслителя, написанную при жизни Луллия, так описывает его путь к философскому богословию и служению Богу (обращение «неверных» в христианство): «Как-то раз, когда он, аккомпанируя себе на цистре (родня лютни – О. П.) сочинял любовную историю в честь некой замужней дамы, ему явилось видение распятого Христа. Спаситель молча смотрел на Раймунда, и тот, не выдержав его испытывающего взгляда, прервал свое занятие… Спустя восемь дней… видение повторилось. Проведя бессонную ночь… Раймунд… поклялся, что отныне посвятит свою жизнь прославлению Господа». В течение последующих десяти лет Луллий в совершенстве овладел арабским языком, а также глубоко вник в богословие, философию, логику, медицину [8. С. 13–14].
Вступив в «нищенствующий орден» Франциска Ассизского, став аскетом, Луллий начал талантливо и последовательно проповедовать учение Христа, в первую очередь среди мавров[15]. Как миссионер, побывал на Кипре, в Киликийском армянском царстве (юг современного центра Турции – XI–XIV вв.), в Северной Африке. В 1315 году был смертельно ранен. Разъяренная толпа мусульман забросала его камнями. Луллия, истекающего кровью, подобрали генуэзские моряки, в том числе и купец Стефан Колумб, предок знаменитого Христофора Колумба. Умирая, Луллий, якобы, предсказал Стефану, что его (Стефана) потомки откроют новый Богом избранный Свет. Похоронен мудрец и подвижник на о. Мальорка (Испания) в соборе Св. Франциска в Пальме [3. С. 359]; [8. С. 15–16].
Для просвещенных людей средневековой Европы Раймунд Луллий стал символом мудрости и таинственности. Молва донесла до наших дней легенду о том, что каталонский мудрец и алхимик как будто бы открыл даже секрет порошка, с помощью которого можно было превратить любой металл в… золото. Чародей по просьбе английского короля Эдуарда II (1284–1327), превратил, якобы, 50000 фунтов свинца, олова и ртути в 13,4 тысяч фунтов (3600 кг) в чистое золото [3. С. 359]. Правда, это не помогло расточительному королю: в 1327 году Эдуард II был низложен восставшими против непомерных налогов и убит.
Небольшое отступление в духе политэкономии. «Люди гибнут за металл!» А если его, металла – золота – будет много, слишком много. Не по этой ли причине в Англии в XIV веке был вроде бы принят т. н. «Золотой закон», запрещающий изготавливать золото из… неблагородных металлов. Закон как будто действует до наших дней, его никто не отменял. Старушка Англия славится своей консервативностью. [10. С. 356]. Золото в течение веков было всеобщим эквивалентом (паритетом) денежных единиц. Если цена «всеобщего эквивалента» станет бросовой, рухнет фундамент рыночного хозяйства.
Однако вернемся к истории и теории искусственного интеллекта и о вкладе в него каталонского мыслителя. Как ученый Р. Луллий во многом опередил свое время. Из-под его пера вышло около 300 сочинений, написанных в основном на каталонском (слева направо) и на арабском (справа налево) языках. К сожалению, его труды сохранились в основном в латинских переводах. Как и все мудрецы своего времени, Луллий исходил из представления, что природа есть символ Бога, и по этой причине все окружающее человека есть божественный промысел.
Расставляя исторические вехи на пути к искусственному интеллекту, важно понять содержание и смысл заочной полемики Луллия с аверроизмом. Почему заочный? Аверроэс – латинизированное имя Ибн Рушда (1126–1198) – арабский мыслитель и врач, представитель восточного аристотелизма. Автор энциклопедического медицинского словаря в 7 книгах. Центральная идея аверроизма – это мысль о вечности и несотворимости (неуничтожимости) первоматерии и движения; все, что происходит в космосе и на Земле, есть проявление естественной необходимости, в т. ч. и в человеческом обществе. Любопытна идея аверроизма, которую отмечает философская мысль современности, это учение о всеобщем бессмертном человеческом разуме, (воплощение связи поколений), об общей разумной душе. Иными словами – учение о «единстве интеллекта» человечества. А вот индивидуальные души, по Аверроэсу, смертны [См. 11. С. 11]. Для теоретиков искусственного интеллекта следует учитывать, что философия Аверроэса оказала значительное влияние на достижение человеком совершенства через овладение им научно-философским знанием [5. С. 6–7].
Примечательно даже с современной точки зрения несогласие Луллия с аверроизмом по поводу двойственности истины. Авероэс, вслед за Аристотелем, утверждал, что рациональная истина постигается разумом и поэтому доступна только избранным; другая, образно-аллегорическая, доступна всем. Говоря другими словами, неистинное с точки зрения богословия (т. е. учение о вечности и несотворимости мира), может быть истинным в философии. Или с позиций и данных современной науки.
Р. Луллий, будучи несогласным с «двойственностью» истины, утверждал, что знание согласуется с природой как с божественным промыслом, как с символом Бога, а иерархия вещей соответствует иерархии понятий РАЗУМА [3. С. 359]. Оставался сделать один, но очень сложный даже для мыслителей XXI века, шаг: признание тождества мышления и бытия. Этот тезис настолько важен, что признание его ученым, как руководство к созидательному мышлению, Ильенков считал «паролем на вход в философию» [12. С. 43], на подлинную научную философию, а не ее суррогат. К сожалению, этот основополагающий принцип философии марксизма (= диалектического материализма) не признает, не понимает его сути и даже отвергает значительная часть западных философов. В итоге такой подход мешает, на наш взгляд, пониманию природы искусственного интеллекта, созданию научно-обоснованной его теории.
А что Р. Луллий? Мудрец был убежден, что иерархия (порядок) вещей мира соответствует системе подчинения низших понятий разума высшим в виде «пирамиды». Эта Словесная пирамида может быть отражена с помощью своеобразной «универсальной фигуры» или «логической машины». И вот здесь средневековый философ выступает не только мыслителем, но и изобретателем, практиком. Раз расположение частей и элементов целого (бытия, внешнего мира) происходит в порядке от высшего к низшему, то и человеческое мышление должно идти таким же путем. Это т. н. метод дедукции, движение мысли «сверху вниз» по строгим логическим правилам. В своих рассуждениях Луллий «следовал восходящему к античности «реализму», учению о реальном существовании общих понятий (универсалий)» [8. С. 17].
Здесь хотелось бы сделать небольшое лирическое отступление. В студенческие годы я под руководством замечательного педагога Гинды Григорьевны Мошкович писал курсовую работу «Номинализм и реализм: суть средневековых диспутов». Номиналисты считали, что общие понятия (стол; лошадь, город и т. п.) существуют номинально, это языковые словообразования. Нет вещей вообще, они всегда конкретны; вещественные столы, лошади, города. Реалисты, наоборот, исходили из того, что прежде чем поя́вится конкретная вещь, она должна «родиться» из общей идеи (понятия) этой вещи (Платон). Я, как воспитанный советской школой в духе материализма, естественно и обоснованно встал на сторону «номинантов». Кстати, их правоту подтверждает языкознание, история языка, развитие человеческой речи. К примеру, в родном языке эскимосов (в России – чукчи) не было общего абстрактного понятия «снег». Поэтому у них снег, лежащий на земле «апут»; падающий снег – «кап»; мягко падающий снег – «акилокок»; снежный покров, удобный для саней – «пичнарток»; метель – «пиксирнок»; поземка – «кимуксук» и т. д. Таких обозначений разных видов и состояний снега у чукчей – 40, у эскимосов Канады – 53. Еще больше конкретных слов для обозначения разных «сортов» и «состояний» морского льда. Наконец, у народа саами не менее 180 терминов для снега и льда [13. С. 186], но общего абстрактного понятия «снег», «лед» не было. Таким образом, словообразование шло у человечества от конкретно-образного к обобщенно-абстрактному: сперва древний человек пользовался (и изъяснялся) существительными, затем «изобрел» к ним дополнения, и значительно позже (!) глаголы, прилагательные [14. 2012. – № 2. – С. 26].
Едет малыш с родителями в машине, вдруг им подрезает дорогу женщина за рулем. Мужчина в сердцах: «У, курица безмозглая!». Ребенок комментирует своим словарным запасом: «Ко-ко би-би!». Наглядный пример того, как человеческий индивид повторяет по мере взросления тот путь расширения и обогащения языковой культуры, по которому человечество двигалось тысячи лет.
То есть «бежать», «страдать», «смотреть», «восхищаться» – это уже высокий уровень абстракции. К нему цивилизация землян шла долго и трудно[16].
«И какое отношение все вышеизложенное имеет к искусственному интеллекту?» – удивится нетерпеливый читатель. Думается, прямое. Пальцевый счет, зародившись в глубокой древности, дожил до XXI века, показывая, какими извилистыми каменистыми тропами шел человек к электронным вычислительным машинам, от каких истоков. Еще более сложной, запутанной, противоречивой была борьба двух магистральных философских течений, материализма и идеализма, истоки которых восходят к глубокой древности. И если бы великий Р. Луллий был (как и большинство мудрецов его времени) чистым умозрительным мыслителем, он, по-видимому, не пришел бы к своей «универсальной машине».
Ученый искренне верил в реальное, объективное существование предельно общих, абстрактных понятию. Идя логическим путем от общих к средним, а от них к частным истинам можно найти искомую истину. По убеждению Луллия, «структура любого знания предопределена первичными категориями, подобно тому, как система геометрических теорем выводится из ограниченного числа аксиом [8. С. 17]. И в помощь голове Луллий предложил т. н. «логическую машину». По нашей просьбе он покажет нам три диска: малый, средний и большой, насаженных на общую ось. Верхний – малый, в центре которого главное понятие – Бог. Средний разделен на девять секторов, каждый из которых обозначен латинскими буквами B, C, D, E, F, G, H, J, K. Нижний, самый большой в диаметре, тоже разделен на девять секторов – камер, на которых начертаны главные, по убеждению философа, понятия: благость, величие, вечность, всемогущество, премудрость, воля, праведность, истина, слава. Вращая диски, комбинируя слова друг с другом, любой (!?) человек, полагал изобретатель, может постичь тайну мироздания, получить «формулы истины», происхождение знания, имеющегося у человечества.
Наивность? Да. Утопия? Несомненно. Бытие. Природа. Социум. Объективно они находятся в движении, в росте, особенно общество. В итоге человек развивает, а порой и видоизменяет понятия, отражающие в языке мир. Вот почему иерархия понятий разума, постигающая «текучесть» бытия, не может быть раз и навсегда данной, застывшей. То содержание и смысл, которые вкладывали в понятия «праведность», «воля», «истина» и т. п. люди XIII века с течением времени и человеческого опыта видоизменялись коренным образом. «Понимание того, – пишет В. В. Шилов, – что понятие суть результат познания (развивающегося мира – О. П.), и что в науках отсутствуют некие самоочевидные «первичные» принципы» – сложилось еще очень нескоро. Так что здесь Луллий ошибся [8. С. 23].
А вот вторую задачу: обеспечение всех возможных комбинаций… понятий, мысленных «шагов», можно и должно поручить машине. Ибо человек не в состоянии работать с миллионами и миллионами сочетаний-комбинаций. Тем более, что Луллий в конце концов предложил Figura universalis, т. е. «логическую машину» уже из четырнадцати (!) кругов. В итоге на ней можно было получить 18 тысяч триллионов (18x1015) сочетаний различных понятий [8. С. 21]. Эту модель Б. О. Бурда даже назвал своеобразной моделью компьютера [10. С. 356]. Комбинаторика, последовательность логических рассуждений – ходов по строго заданным правилам, легла в основу функционирования т. н. «слабого интеллекта». Пример – шахматная компьютерная программа, которая в итоге стала выигрывать у чемпионов мира.
Наконец, на что особо и правомерно обратил внимание В. В. Шилов! «Говоря о принципиальной ошибке и указывая на наивность механицизма Луллия, совершенно упускают из вида, что третья часть задачи – принятие решения об истинности той или иной комбинации терминов… целиком и полностью является прерогативой исследователя, т. е. человека» [8. С. 23]. Вот главное во взаимоотношениях человека и искусственного интеллекта. Не случайно профессор Ю. Ю. Петрунин сделал вывод (2009 год), что «идея логической машины Луллия явилась далеким предшественником современных исследований в области искусственного интеллекта» [3. С. 359]. Оценку заслуг философа-изобретателя дала и советская философская школа: «Луллий разрабатывал методы моделирования логических операций, используя символические (курс. наш – О. П.) обозначения предельных понятий… Это привело его к разработке первой логической машины и сделало одним из предшественников комбинаторных методов в логике [16. С. 327].
Забегая вперед, следует подчеркнуть, что если математическая логика (логика искусственного интеллекта) оперирует символами, то диалектическая логика (логика человечества) оперирует смыслами, категориями. А категории есть производные от сущностей объективного бытия; они, категории, рождаются в голове человека. К сожалению, не всегда точно и объективно эти головы формулируют в понятиях, а уж тем более в категориях сущность вещей, предметов, явлений, процессов и т. д.
История логических машин (механизмов). Целая галерея последователей Р. Луллия, подвижников, мудрецов, новаторов, мыслителей предстает перед нами со страниц серьезной книги о логических машинах [См. 8]: Николай Кузанский (Кузанец) (1401–1464); Джордано Бруно (1548–1606); Георг Вильгельм Лейбниц (1646–1716); Рене Декарт (1596–1650); Френсис Бэкон (1561–1626) и др. Мы не будем останавливаться на вариациях и модификациях логических («интеллектуальных») машин образца Луллия: Джонатана Свифта; Георга Филина Харсдёрфера; Чарлз Стенхоун; Семена Николаевича Корсакова; Уильяма Гамильтона; Альфреда Слема; Уильяма Стенли Джевонса; Алана Маркванда; Генри Канингема; Джона Венна, российские изобретатели: Павел Дмитриевич Хрушов, Александр Николаевич Щукарев, Семен Николаевич Корсаков и др. Все они, к сожалению, невольно совершали ту же гносеологическую (познавательную) ошибку, которую 500 лет ранее допустил Луллий: появление новых понятий является на самом деле результатом научного поиска, итогом познания мира, а не началом познания, предпосылкой [8. С. 107]. Бытие, особенно общественное (= социальное), не есть набор математических аксиом. Изучение космоса, познание жизни идет не столько по строгому алгоритму терминов формальной, даже математической логики, сколько по законам (принципам) диалектической (материалистической) логики. Это способ движения мысли по познаваемому объекту в соответствии с принципом научной философии: «тождество мышления и бытия». А из искусственного интеллекта можно извлечь только то, что в него было предварительно заложено ЧЕЛОВЕКОМ.
… Шли годы. Трактат Р. Луллия «Ars magna generalis» – «Великое искусство» близко к сердцу принял Г. Лейбниц.
Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646–1716) – немецкий философ, математик, языковед, юрист, изобретатель. Между этими титанами мысли пролегло четыре столетия. Новаторские идеи[17]Луллия поразили и вдохновили юного Лейбница. В 15 лет он поступил в университет и увлекся логикой и математикой. Такой синтез способствовал тому, что двадцатилетний Лейбниц в «Диссертации о комбинаторном искусстве» сделал открытия, легшие в основу математической логики. Он же в 70-е гг. XVII века изобрел счетную арифметическую машину и открыл дифференциальные и интегральные исчисления [17. С. 187]. В те же 20 лет юный Готфрид защитил докторскую диссертацию по юриспруденции.
В 1700 году Г. В. Лейбниц стал президентом созданного по его инициативе Бранденбургского научного общества, ставшего позднее Берлинской Академией наук. Являясь глубоким знатоком права, Лейбниц по просьбе Петра I разработал проекты образования и государственного управления в России [11. С. 818]. Он же побуждал российского императора создать в России Академию наук и даже составил план ее организации.
Эрудиция и широта знаний позволяет ученому добиваться успешных результатов во многих научных областях. Будучи энциклопедистом, он понимал, что «многознание» еще не признак самостоятельного познающего ума. Лейбниц не замыкался сферой чистых умозрительных размышлений. Он еще и естествоиспытатель. Наблюдая с помощью микроскопа, изобретенного в середине шестнадцатого века, за жизненными процессами в микромире, Лейбниц отходит от разъяснения их в духе механики. Он начинает тяготеть к энергетике. Энергия – сила, способствующая не только механическому движению всех вещей и процессов, но, что главное, их качественным изменениям, превращениям. Не вдаваясь в проблематику энергизма, следует заметить, что Лейбниц, как и большинство мыслителей позднего Средневековья, не поднялся выше биологического этажа эволюционной лестницы, не исследовал смысл и сущность социальных форм энергии. А это очень важно для понимания, построения и использования технологии искусственного интеллекта на благо человека, цивилизации землян.
Чем же интересен нам Лейбниц, как «веха» на пути к искусственному интеллекту? Каков был его реальный вклад в эту будущую технологию XXI века? Занимаясь серьезно математикой, достигнув в ней больших успехов, Лейбниц все больше и больше увлекается философией. В ней мыслитель видел возможность найти первоосновы всех вещей, не прибегая к чуду (сотворения? – О. П.). Ученый полагал, что сложное слагается из простых начал, вплоть до единицы (1). Но если у Демокрита атом, будучи самым первичным кирпичиком мироздания, телесен, вещественнен, то, по Лейбницу, мыслить тело неделимым, это значит идти против логики. Поэтому у Лейбница единица (1 – самое простое начало) есть духовное начало. Сначала философ называл их – «простые субстанции», «первичные» силы, а потом «окрестил» их (первичные субстанции) МОНАДАМИ (от греч. monados – единица, единое). Лейбниц был убежден, что монада – основополагающий элемент бытия. У пифагорийцев – первичное – ЧИСЛО; в неоплатонизме – ЕДИНОЕ; у Д. Бруно – ЕДИНОЕ НАЧАЛО БЫТИЯ; в монадологии Лейбница – этим элементом – ПСИХИЧЕСКАЯ активная СУБСТАНЦИЯ [17. С. 188–189]. Мы не будем глубоко заходить в грандиозную, созданную философским теоретическим воображением Лейбница систему – монадологию, систему одушевленных жизненных индивидуальностей (Гете). Это несколько затруднит наш поход к искусственному интеллекту. Нам важно подчеркнуть, что Лейбниц одним из первых философов и одним из первых математиков заложил основы «строго точной» непротиворечивой логики искусственного интеллекта» – математической логики.
Логика – это наука и искусство умственных рассуждений. Это средство получения реально-теоретических результатов – ИСТИНЫ. Повторимся – это средство (и способ) достижения, решения поставленной задачи, но не сам результат. Для сравнения: логика мыслителя – это лопата у землекопа, молоток у столяра и т. п. Это инструмент. Но… Инструмент у специалистов (и умственного, и физического труда) есть, а итог труда разный как у теоретиков, так и у практиков. Почему?..
Конечно, сравнение логики (механизма, «орудия») мыслителя с лопатой труженика – землекопа не совсем корректно, ибо логический механизм умственных усилий ученого качественно отличается от орудия труженика физического труда. Но всё же общее у них в том, что как лопата есть продолжение и усиление функциональных возможностей рук человека, так и логика выступает «продолжением» и «катализатором» мозговых усилий homo sapiensa. Наконец, и «орудия» логика, и механизмы физических тружеников не остаются неизменными. Они постоянно совершенствуются. Лопата древности доросла до экскаватора, землеройной машины (в скобках заметим – благодаря умственному, творческому, новаторскому труду ученых, изобретателей). Логика древних с веками тоже качественно совершенствовалась, развивалась, но суть ее оставалась прежней: быть помощником специалисту умственного труда в его усилиях делать научные открытия, технические изобретения, рацпредложения. Повторимся, функция логики – быть помощником человеку в его мыслительных усилиях, но отнюдь не «заменителем» человеческой головы.
Аристотель, отец аналитической логики – науки о строгом мышлении, понимал ее не в виде отдельной научной отрасли, а орудием всякой науки [5. С. 21], рабочим инструментом движения мысли к правильному умозаключению. В законном восторге перед философией и своим вкладом в нее, гений Античности дошел (в духе натурфилософии) до утверждения, что философия – это «такой род знания, который может быть определен, как «главная и главенствующая наука, которой все другие науки, словно рабыни, не смеют прекословить» [6. С. 16]. Понятно, что нельзя сводить всю философию Аристотеля только к логике. Но в движении к искусственному интеллекту именно она – логика формального, непротиворечащего ее законам мышления, сыграла (и играет) одну из ключевых ролей. Логика Аристотеля, обогащаемая все новыми и новыми поколениями мыслителей, продолжает служить НАУКЕ. Но, как заметил выдающийся подвижник философии Э. В. Ильенков (1924–1979), «логика давно убедилась в том, что создать формально-непротиворечивое «описание» всех логических форм («функций») мышления не так легко, как пообещать. Более того, у логики есть серьезные основания думать, что такая затея так же неосуществима, как и желание создать вечный двигатель [18. С. 302]. Но мы забежали вперед…
Вернемся в XVII век. Г. В. Лейбниц, в законном восторге от «Великого искусства» Луллия и, опираясь на его идеи, пришел к следующему выводу. Если умозрительно использовать универсальную логическую «машину» – собственную голову и опираться на непреложные «первичные истины», можно получить, точнее – логически вывести всю систему мировоззренческих знаний. На протяжении всей своей насыщенной научной жизни ученый развивал и оттачивал принципы «Универсальной науки». Он был убежден, что от этой науки «в наибольшей степени зависит благополучие человечества» [3. С. 336]. Да, не зря детская энциклопедия «Все обо всем» в ответ на вопрос «Кто такие философы?», несколько иронично разъясняет: «Философы – это мудрецы, размышляющие над тем, как сделать человека счастливым» [19. Т. 9. С. 174].
В чем же суть «Универсальной науки» Лейбница? Если почитать многочисленные статьи философа, то в них явственно проявляется процесс поиска первоосновы Бытия. А для решения этой грандиозной, даже амбициозной задачи Лейбниц глубоко изучает историю философии – от античности (Аристотель) до его времени (Р. Декарт и др.). Он выясняет, что мыслители практически одинаково объясняли первоматерию, как «делимую до бесконечности, лишенную формы и движения». Но первоматерия приобретает форму от… движения, а движение получает от духа. И далее, как мы уже писали, Лейбниц переходит к «Монадологии» [17. С. 188]. Но нам важно заострить внимание читателя на теорию познания философа, на его труд «Новые опыты о человеческом разумении». Пусть никого не смущает используемый мыслителем термин «опыт». Лейбниц не стремится создать опытным путем логическую («интеллектуальную») машину, вынесенной за пределы головы. Нет, великая цель ученого не просто получения пусть новых знаний, а «выработка общего формального метода, позволяющего получать таковые, нахождение не просто решения частных задач, а общего метода их решения» (курс. наш – О. П.) [8. С. 31].
Для историков искусственного интеллекта небезынтересна дискуссия Лейбница с английским философом, экономистом, политическим писателем Джоном Локком (1632–1704). Д. Локк тяготел к материализму. Именно он сформулировал классическую (прежде всего для психологов) формулу: «Нет ничего в разуме, чего прежде не было бы в чувствах». Немецкий философ согласился с этой «аксиомой», но с оговоркой – «кроме самого разума» [3. С. 338]. Это уточнение очень в духе Лейбница. Он не согласен с Локком в том, что истинное знание возникает только из ощущений по двум причинам. Первая, как остроумно замечает Лейбниц, заключается в том, что, хотя животные имеют органы чувств совершеннее, чем у человека, но почему-то люди охотятся на зверей, а не наоборот [17. С. 190]. А вторая вытекает из того, что именно в разуме, в голове, через умственные усилия, возникают новые теоретические знания. Ощущения (чувства) важны для познания, но они – «стимул к тому, чтобы ум начал искать истину самостоятельно в себе самом» [Там же с. 190]. Искать не извне, не с помощью, находящейся вне головы технического устройства, а «внутри» головы. Если перевести размышления выдающегося немецкого философа на понятийный аппарат технологии искусственного интеллекта, то голова (= мозг) ученого – это центральный процессор[18], проще говоря – собственный вычислитель без периферийного оборудования.
Смотрит Георг Вильгельм Лейбниц из далекого XVII века и качает головой: «Уважаемые потомки! Я же в своем сочинении «Об универсальной науке или философском исчислении» писал: «Если бы существовал какой-то точный язык, (называемый некоторыми Адамовым языком) или хотя бы истинно философский род писания, при котором понятия сводились к некоему алфавиту человеческих мыслей, тогда все, что выводится разумом из данных, могло бы открываться посредством некоторого рода исчислений, наподобие того, как разрешают арифметические или геометрические задачи» [Цит. по 8. С. 31].
Лейбниц в течение многих лет развивал и шлифовал основные принципы формальной непротиворечивой логики. Комбинаторная логика Лейбница – это раздел математической логики. Ее метод – метод математического анализа понятий – аксиом, оперирования ими, использование всех способов разложения заданного числа первозданных непреложных истин на составные части. Практически философ и математик стремился найти универсальный алгоритм точного непротиворечивого вывода из данных посылок. Другими словами, открыть такой метод, который даст возможность каждому самостоятельно мыслящему ученому усвоить этот метод и решать фундаментальные научные проблемы. Как пишет В. В. Шилов, «Луллиево искусство перерастает у Лейбница в грандиозный проект универсального исчисления» [8. С. 31]. Фактически ученый талантливо продолжил «реформаторское» отношение к логике – создание исчислений разума». Идея о создании исчислений разума не была, однако, воспринята современниками [20. С. 344]. Более того, «математизацию» логики восприняли более чем прохладно Кант и Гегель. Выдающиеся философы полагали, что формальная логика – это не алгебра, с помощью которой можно обнаруживать скрытые истины. Формальная логика не нуждается, дескать, ни в каких новых изобретениях. По этой причине профессор М. М. Новоселов (1931–2019) писал еще в 1983 году, что они оценили математическое направление в логике как не имеющее существенного применения [16. С. 318] в теории познания.
А сторонники логицизма были уверены, что чисто умозрительным путем, силой логического мышления можно добывать все истины. Они убеждены, что математические истины независимы от объективной реальности, что они «истинны во всех возможных мирах» [3. С. 321]. Поэтому нет ни необходимости, ни возможности находить их опытным путем с помощью эксперимента. Однако выдающийся российский математик Николай Иванович Лобачевский (1792–1856), переходя с геометрии Евклида на плоскости к геометрии объемных тел, пришел к выводу, что «истинность геометрии может быть обоснована опытом» [Там же. С. 348]. Развитие самой математической логики привело ученых-математиков к парадоксальному выводу: «наиболее фундаментальные разделы математики (например, арифметика) несводимы к логике» [Там же. С.350]. В 1931 году логик и математик Курт Гедель (1906–1978) доказал т. н. теоремы о неполноте… Из них следует, что «не существует полной формальной теории, где были бы доказуемы все истинные теоремы арифметики» [11. С. 329].
И все-таки, возвращаясь к Лейбницу, необходимо подчеркнуть, что, несмотря на скепсис Канта, Гегеля, математическая логика – одна из основ экспериментально-математического естествознания, все больше и больше заявляла о своей нужности и полезности. В том числе и в вопросах «механизации мышления». Развивающийся капитализм остро нуждался в экономической техно-технологической основе на базе точных наук. И хотя выразить в каком-либо едином языке «многоцветие» всех содержательных истин невозможно, вклад Лейбница в теорию математического анализа, в учение о теории вероятности несомненен [5. С. 181–182]. Отдавая должное научному подвигу Г. В. Лейбница, Норберт Винер (1894–1964), «отец Кибернетики», писал: «Если бы мне пришлось выбирать в анналах истории наук святого – покровителя кибернетики, то я бы выбрал Лейбница. Философия Лейбница концентрировалась вокруг двух основных идей, тесно связанных между собой: идеи универсальной символики и идеи логического исчисления» [Цит. по 8. С. 31]…
В историю появления искусственного интеллекта незаслуженно умаляется вклад А. А. Богданова.
Богданов Александр Александрович (1873–1926), русский философ, культуролог, экономист, публицист. По образованию врач. Настоящая фамилия – Малиновский. Как революционер, «заклятый враг всякой реакции и буржуазной реакции в частности» (Ленин) [21. Т. 18 С. 346]; преследуемый царской охраной, имел и другие псевдонимы: Вернер, Максимов, Рядовой, Иванов, Рахметов (!), Рейнерт, Сысойка [Там же. Справочный том, ч. 2, с. 418]. С юных лет в революционном движении – сперва народоволец, а с 1896 года член социал-демократической партии. На взгляды юного Богданова огромное влияние оказал Маркс. В 1903 году примкнул к большевикам; в 1905–1907 гг. – руководитель большевистской военно-технической группы. Но в 1909 году был исключен из большевистских рядов за фракционную деятельность. Во время первой мировой войны (1914–1918 гг.) занимал интернационалистскую позицию. После Октябрьской революции был членом Коммунистической академии, участник организации «Пролетарского университета». С 1918 года – идеолог Пролеткульта[19]. Но с 1921 года полностью посвятил себя естественно-научным исследованиям и в частности – проблеме старения человека – геронтологии. Выдвинул гипотезу о том, что можно замедлить старение человека, если ему переливать кровь молодых. С 1926 года директор первого в мире Института переливания крови. Как человек исключительной честности, первым поставил на себе опыт по замене крови. Умер в результате эксперимента.
Каков же вклад А. А. Богданова в теорию, а следовательно – и в практику искусственного интеллекта? На первом месте здесь стоит капитальный труд ученого «Тектология», над которой он работал в 1912–1922 гг. Тектология – от греч. tektainomai – строить, созидать, или, как ее называл Богданов, «Всеобщая организационная наука». Название этой работы российского ученого вроде бы даже словесно повторяет труд Лейбница «Универсальная наука», но… Но если немецкий мыслитель уповал на теоретическую (фактически – на формальную, математическую) логику познающего мышления, то Богданов вместо сугубо умственных умозаключений на первое место ставил практику человека, естественно-научный опыт. Теоретическое утверждение должно подтверждаться опытным путем, «экспериментом», даже открытия философии.
Как мыслитель Богданов прошел несколько стадий своего «методологического» развития. В конце XIX века он – «естественно-исторический» материалист («Основные элементы исторического взгляда на природу» – 1899 г.). Потом увлекся энергетизмом В. В. Оствальда, написав в 1901 г. работу «Познание с исторической точки зрения». Следующим эволюционным шагом Богданова стал переход на механизм, на его теоретические основы. Опираясь на учение Э. Маха[20], создал т. н. философию эмпириомонизма. Это был вариант позитивизма, т. е. однобокое преувеличение роли науки (особенно естествознания) в прогрессе общества; стремление стать над материализмом и идеализмом; поиски т. н. «третьего пути» в философии; сведение философии к естественным наукам, подчинение ее только «научному», т. е. опытному познанию. В итоге Богданов попытался примерить противоречия («нестыковки») эмпириомонизма, отрицая философию (в т. ч. и диалектического материализма) в ее традиционном понимании. Начиная с 1912 года, А. А. Богданов упорно и систематически трудился над теоретическими основами науки наук – «Всеобщей организационной наукой» [16. С. 57]; [3. С. 82]. Именно в ней, в «Тектологии», Богданов высказал идеи, предвосхитившие некоторые открытия на пути к искусственному интеллекту. Но сначала отвлечемся на теоретические представления Богданова о социализме.
Как революционер Александр Александрович мечтал о счастливом социалистическом будущем. И не только мечтал, но и сочинял его контуры, его технологические, «научные» – по его представлению, основы. В 1908 году печатается художественно-фантастический роман Богданова «Красная Звезда» – Марс. Цивилизация марсиан далеко опередила земную. Марсиане могли бы вооружить революционеров Земли супероружием – бомбой из расщепляющихся элементов группы радия[21]с тем, чтобы свергнуть власть эксплуататоров. А чтобы сориентировать землян, к чему они должны стремиться, Богданов решил показать социализм в действии. Для этого он отправляет героя своего романа Леонида Н (Лэнни) на Марс. Здесь марсиане устраивают пришельцу с Земли экскурсию по Красной Звезде. Чтобы лучше понять смысл и назначение «Тектологии», – науки, лежащей, по убеждению Богданова, в основе всех (!) организационных действий по управлению обществом (и мышлением – О. П.), следует проследить за его футуристическими прогнозами будущего. На Марсе социализм, точнее – реализованная (по-богдановски) «идеальная модель социализма». Давно ликвидирована и забыта частная собственность на средства производства и на его продукты. Все производство осуществляется по строго рассчитанному – на гигантских счетных машинах – плану. Личные потребности удовлетворяются полностью; они не регламентируются, ибо каждый марсианин уже достаточно разумен, чтобы не хотеть лишнего. Тут полное равновесие и организационное противостояние хаосу, т. е. отсутствие противоречий, никаких конфликтов. А если появляются «пережитки капитализма», химия – опять же наука – их безболезненно устраняет. Труд марсиан легок и необременителен. Тут все делают машины, а марсиане их только контролируют. И все это согласно принципу экономии сил, средств и времени. Таков «социализм» Богданова в кратком тезисном изложении Э. В. Ильенкова [22. С. 63–67].
Александр Александрович художественным языком рисовал вовсе не карикатуру на социализм[22]. Нет, он был ему искренне предан, но как … утопическому идеалу. От Маркса он взял научно-обоснованный каркас: общественная собственность на средства производства; отсутствие эксплуатации; плановость хозяйства. Богданов, как и все деятели революционного движения, не без основания полагал, что путь к социализму (светлому будущему), лежит через политическую борьбу, через свержение власти буржуазии. А для этого надо вооружить революционеров самой современной, с его точки зрения, философской наукой – эмпириокритицизмом («критика опыта»). Эмпириокритики: физик Мах – «задача науки – описание комплекса ощущений»; философ Авенариус – «жизнь есть биологическая экономия». Их последователи полагали основным законом познания «Экономия мышления» и выдвигали требование нейтральности философии. Какой, к примеру, является математика.
А. А. Богданов взял у эмпириокритицизма идею нейтральности «элементов» опыта (т. е. ощущений). Но если у эмпириокритиков физический ряд элементов опыта автономен по отношению к психическим ощущениям («элементам»), то Богданов – «все есть …организованный опыт». Он, опыт, монистичен, един, отсюда «эмпириомонизм». Что такое физический мир? В интерпретации Богданова, есть коллективный и социально организованный опыт, а психический мир – тоже опыт, но организованный индивидуально. Все есть единый мир опыта[23], который и есть содержание для единого познания. Анализируя психику с позиций энергизма, Богданов считал, что на место неизвестного физического (!) или физиологического (!) факта (энергии?) всегда можно подставить факты (энергию?)… психического. И наоборот (!), т. е. свести материальное к идеальному. Наконец, что важно понять в эмпириомонизме: общественное бытие отождествляется (сливается) с общественным сознанием [3. С. 815]. «И что? – скажет читатель. – Это так важно для технологии искусственного интеллекта?» Очень важно, но всему свое время!
Методология Богданова была положена им в основу своего главного теоретического труда – «Всеобщая организационная наука». Именно в «Эмпириомонизме» ученый-естественник Богданов сформулировал три основных принципа[24]своей «Тектологии»:
– равновесие;
– экономия;
– организация.
Равновесие – это базовая ключевая категория эмпириокритиков, эмпириомонистов. «Оказывается, что вся бесконечная Вселенная стремится к равновесию. И история человечества, история социальных организмов (народов, стран, государств и цивилизаций) устремляется туда же, жаждет равновесия» [2. С. 73]. А ведь действительно компьютер, как и вся технология искусственного интеллекта, не могут функционировать без равновесия, не терпят противоречивых, противоположных команд, поступающих на вход. Смогли бы гигантские счетные машины помогать марсианам работать по плану, если им вводить взаимоисключающие данные? Этот принцип – принцип равновесия, выдвинутый в качестве цели, идеала, к которому стремится (!?) Бытие, был выдвинут на рубеже XIX–XX вв. Кризис прежних физических представлений о мире (= оказалось, что «кирпичик» мироздания атом – делим). И кризис в физике бумерангом отозвался по методологии познания: «Материя исчезла, остались лишь математические уравнения!». До компьютеров, Интернета, Искусственного интеллекта еще далеко. А для цифровой экономики равновесие реально необходимо, оно по умолчанию является условием её «жизни». Но в философии категория «равновесие» (застой) антипод категории «противоречие» (развитие).
Экономия – верховный принцип космоса и… мышления по убеждению эмпириокритиков – позитивистов. Везде экономия – в природе, в биологической жизни, в человеческом обществе. Разве можно возразить против требования экономии денег и даже экономии мысли, когда речь идет об алгоритмическом, не терпящем противоречия и лишних затрат машинного, механическом времени при решении вычислительных и формально непротиворечивых логических задач? Принцип «экономии мышления» или правило наименьшей траты сил иногда еще называют требованием «простоты». Но это опять же противоположно диалектико-материалистическому принципу движения к истине. И если он применим и даже полезен в работе машин, механизмов, то исследованию жизненных, особенно социальных процессов, он не помогает и даже мешает.
Организация – принцип, ориентирующий мышление исследователя не на процесс познания, а на сиюминутное состояние бытия общества, на итоги научного опыта. «Наиболее адекватным такой логике Богданову кажется мышление и деятельность инженера-конструктора… он организует готовые детали в некоторую систему… И на людей такой инженер-конструктор столь же естественно смотрит, как на детали, входящие в создаваемую им конструкцию» [22. С. 87], в «изобретаемый» социальный организм. Обожествление техники, технической науки, технологических естественно-научных иллюзий составляет основу позитивизма ХХ века, постпозитивизма XXI века. А это прямой путь к обожествлению искусственного интеллекта, чем грешат многие талантливые почитатели сегодняшней (первая половина XXI века) перспективной цифровой экономики.
Как ученый – естествоиспытатель, А. А. Богданов пытался запрячь в колесницу обществознания коня (диалектический материализм Маркса) и трепетную лань (эмпириокритицизм Маха-Авенариуса). В политике сидеть на двух классово противоположных стульях невозможно. Эмпириомонизм и основанная на нем методологическая база «Тектология» – не философская наука. Впоследствии сам Богданов это признал. Как не выступают новыми «философиями» кибернетика, синергетика.
В 2009 году вышел документальный фильм «Трансцендентный человек» – о Раймонде Курцвейле, крупном ученом – изобретателе в области искусственного интеллекта. Вот Курцвейл в позе мыслителя стоит на берегу океана: «Я думаю о том, как много вычислений (курс. наш – О. П.) в океане. Все эти молекулы воды взаимодействуют друг с другом. Все это – вычисления»[25]… В размышлениях Курцвейля – «философия» вычислительного пантеизма; почтение к природе как к проявлению универсальной машины, алгоритмической имманентности [Зарисовка Марка О'Коннела. См. 23. С.87–88].
А. А. Богданов не изобретал технических устройств в помощь голове. И все же многие ученые, прежде всего российские, указывают на его значительный вклад в концепцию, в теорию искусственного интеллекта.