Часть третья

17. Уик-энд

К дому Таннера подкатило такси. Песик Джона, мохнатый вельш-терьер, взлаивая, носился по дорожке, всем своим видом излучая радость. На лужайку выбежала и Джанет. Из машины выбрались Остерманы, в руках пакеты с подарками. Водитель извлек большую сумку из багажника.

Таннер смотрел на них из дома: Берни в дорогом пиджаке стиля Палм-Бич и голубых брюках; Лейла в белом костюмчике с золотой цепочкой на поясе, юбка куда выше колен, а широкополая мягкая шляпа прикрывала левую сторону лица. Она олицетворяла собой успех и здоровый образ жизни в Калифорнии. Но во внешнем облике и поведении Берни и Лейлы замечалась некоторая искусственность — большие деньги пришли к ним лет девять назад.

Вдруг их успехи всего лишь фасад, гадал Таннер, наблюдая за парой, которая сейчас обнималась с его дочерью. Или же они в самом деле долгие годы обитали в мире, где рукописи и съемки оставались всего лишь вторичным занятием — отличной крышей, как сказал бы Фассет?

Таннер посмотрел на часы: две минуты шестого. Остерманы прибыли довольно рано — в соответствии со своим собственным расписанием. Может быть, это их первая ошибка. Или, возможно, не ожидали застать его дома. Он, когда приезжали Остерманы, обычно бросал работу пораньше, но никак не мог быть дома до половины шестого. В письме Лейлы говорилось, что они прилетят рейсом из Лос-Анджелеса с посадкой в аэропорту Кеннеди около пяти. Задержка была бы нормальным явлением. Но невозможно представить самолет, прилетающий раньше срока.

У них должно быть объяснение. Интересно, выложат ли они его сразу?

— Джонни! Ради Бога! Мне показалось, что я слышала лай! Это же Берни с Лейлой приехали! Что ты стоишь тут? — Элис вышла из кухни.

— О, прости… Я хотел дать Джанет возможность пообниматься с ними.

— Иди же встречай их, глупый. Я только включу духовку.

Таннер шагнул к входной двери, а жена устремилась на кухню. И, взявшись за медную ручку, он понял, как чувствует себя актер перед выходом на сцену в трудной роли. Неуверенным, совершенно неуверенным, несмотря на все репетиции.

Облизнув губы, он вытер лоб тыльной стороной ладони. Наконец решившись, повернул ручку и толчком отворил двери. Другой рукой он распахнул вторую створку и сделал шаг навстречу гостям.

Уик-энд с Остерманами начался.

— Привет, шрайбер![3] — крикнул он с широкой улыбкой. Это было их обычным приветствием — Берни даже считал его весьма почетным.

— Джонни!

— Привет, дорогая!

Стоя в тридцати ярдах, они орали друг другу и обменивались широкими улыбками. Но даже с этого расстояния Джон Таннер видел, что в их глазах веселья нет. Они внимательно изучали его. На какую-то долю секунды Берни прекратил улыбаться и застыл на месте.

Это длилось всего лишь мгновение. Словно они заключили между собой молчаливое соглашение не касаться невысказанных мыслей.

— Джонни, я ужасно рада видеть тебя, — к нему через лужайку бежала Лейла.

Джон Таннер позволил Лейле обнять себя и почувствовал, что отвечает ей с большим энтузиазмом, чем мог даже у себя подозревать. Он понимал, в чем дело. Он выдержал первое испытание: секунды встречи с Остерманами лицом к лицу. Он начал догадываться, что Фассет, помимо всего прочего, был прав и в этом. Может, ему и удастся вынести все.

«Делайте то, что вы обычно делаете; ведите себя, как вы обычно ведете. И не думайте больше ни о чем».

— Джон, ты выглядишь великолепно, ну просто великолепно, парень!

— Где же Элис, моя радость? — спросила Лейла, наконец отступая в сторону, чтобы и Берни мог обнять Таннера своими длинными тонкими руками.

— В доме. Возится с кастрюлями. Входите же! Давай я возьму багаж… Нет, Джанет, моя милая, тебе не стоит поднимать сумку дяди Берни.

— Не понимаю, почему бы и нет, — засмеялся Берни. — Она вся набита полотенцами из «Плазы».

— «Плазы»? — Таннер не сумел сдержаться. — Я думал, вы только что прилетели.

Остерман глянул на него:

— Мы прилетели пару дней назад. Я расскажу тебе, в чем дело…


* * *

Как ни странно, все шло как в добрые старые времена, и Таннер удивлялся самому себе, осознав, что принимает ситуацию. По-прежнему они испытывали чуть ли не физическое облегчение, видя друг друга и зная, что ни время, ни расстояния не властны над их дружбой. По-прежнему присутствовало ощущение, что они могут свободно болтать о чем угодно, рассказывать анекдоты и возвращаться к историям, начало которым положено месяц назад. Рядом с ним сидел все тот же Берни — мягкий, чувствительный, отзывчивый Берни, — со своими спокойными, но точными и исчерпывающими комментариями. Замечания его были довольно язвительными, но он как-то ухитрялся никого не унижать; Берни подсмеивался над самим собой столь же охотно, как и над своим профессиональным миром, потому что это был его мир.

Таннер вспомнил слова Фассета: «…Действовать на двух уровнях общения не так сложно. Так всегда бывает».

И снова Фассет оказался прав… Слово — ответ, слово — ответ.

Когда Таннер наблюдал за Берни, его поразило, что Лейла все время переводила глаза с него на мужа. Однажды он поймал ее взгляд, и Лейла тут же опустила глаза, как ребенок, пойманный за шалостью.

В студии зазвонил телефон. Вздрогнули все, кроме Элис. На столике рядом с диваном стоял еще один аппарат, но Джон не обратил на него внимания и мимо Остерманов прошел в студию.

— Я поговорю оттуда. Скорее всего, с телестудии.

Выходя он услышал, как Лейла, понизив голос, обратилась к Элис:

— Дорогая, Джон кажется таким напряженным. Что-то случилось? Конечно, Берни так забалтывается, что никто и слова не вставит.

— Можно понять, почему он в таком состоянии! Видели бы вы его вчера!

Телефон снова зазвонил — Таннер понимал, что обратит на себя внимание, если даст ему трезвонить и дальше. И все же ему страстно хотелось услышать, как Остерман отреагирует на историю Элис о том ужасе, который ей довелось пережить в среду.

Он нашел компромиссное решение — сняв трубку с рычага, положил на столик и несколько секунд прислушивался к разговору.

Кое-что он уловил. Берни и Лейла слишком быстро отреагировали на слова Элис, словно заранее предугадывали, что сейчас услышат. Они начали задавать вопросы еще до того, как она окончила предложение! Они что-то знали.

— Алло? Алло! Алло, алло? — встревоженный голос на другом конце линии принадлежал Джою Кардоне.

— Джой? Прости, я уронил трубку…

— Я не слышал, чтобы она падала.

— У меня тут очень мягкий и очень дорогой ковер.

— Где? В твоей студии, где паркетный пол?

— Ну ладно, Джой, брось.

— Прости… В городе сейчас до омерзения жарко, и все торги пошли к черту.

— Оно и к лучшему. Теперь у тебя голос, как у того веселого парня, которому мы всегда рады.

— Ты хочешь сказать, что все уже на месте?

— Нет. Только Берни и Лейла.

— Они ранние пташки. А я думал, что самолет прибывает только в пять.

— Они прилетели несколько дней назад.

Кардоне, который начал было что-то говорить, резко остановился. Казалось, он старается перевести дыхание.

— Странно, что не позвонили мне. То есть я хочу сказать, наверное, не могли связаться со мной. Они остановились у тебя?

— Нет. Я предполагаю, у них были какие-то дела.

— Конечно, но… — и снова Кардоне остановился на полу-фразе.

Таннер пытался представить, что дают Джою эти паузы: он должен понять смысл нежелания Берни и Лейлы встретиться и переговорить с ним.

— Берни, скорее всего, расскажет, в чем дело.

— Ага, — сказал Кардоне, но было видно, что он не слышал этих слов. — В общем-то я хотел только сказать тебе, что мы запоздаем. Я быстренько залезу под душ и мы отправимся к вам.

— До встречи, — удивляясь собственному спокойствию, Таннер повесил трубку. Похоже, он контролировал ход разговора. Контролировал его. Ему пришлось так вести себя. Кардоне явно нервничал и звонил, конечно, не для того, чтобы сообщить, что, мол, запаздывает. Хотя бы потому, что отнюдь не запаздывал.

Кардоне звонил, чтобы убедиться — явились ли остальные. Или едут ли они.

Вернувшись в гостиную, Таннер сел на свое место.

— Дорогой! Элис только что рассказала нам! Чудовищно! Это просто ужасно!

— Боже мой, Джон! До чего неприятное испытание! Так полиция считает, что это было ограбление?

— Это же утверждает и «Нью-Йорк таймc». Так что предположение обрело официальный статус.

— Я ничего не видел в «Нью-Йорк таймc», — твердо сказал Берни.

— Да и было всего несколько строчек где-то на последних страницах. На следующей неделе местная пресса выдаст на-гора первую полосу.

— Никогда не доводилось слышать о подобном ограблении, — сказала Лейла. — И не могу даже себе представить, честное слово, не могу.



Берни посмотрел на нее:

— Не знаю. В самом деле очень ловко сработано. Никаких следов, никому никакого вреда.

— Но вот чего не могу понять — почему не оставили нас в гараже? — Элис повернулась к мужу.

На этот вопрос он и сам толком не мог ответить.

— Полиция выяснила, почему они так поступили? — спросил Берни.

— Сказали, что нас одурманили слабо действующим газом. Грабители не хотели, чтобы Элис и дети увидели их. Очень профессионально.

— Просто бред, — сказала Лейла. — Как дети перенесли все это?

— Рей обрел у соседей славу героя, — сказала Элис. — А Джанет как следует и не поняла, что произошло.

— Кстати, а где Рей? — Берни показал на пакеты в холле. — Я надеюсь, он еще не вырос настолько, чтобы потерять интерес к авиамоделям. У меня тут такая штука с дистанционным управлением.

— Нет, он на улице. В бассейне, — Таннер заметил, что резкий тон, каким он произнес это, малость шокировал Берни. Даже Элис не могла скрыть удивления.

Ну и пусть, подумал Таннер. Пусть все видят, что отец ежесекундно думает о том, где находятся его дети.

Снова залаяла собака перед домом — послышался шум подъезжающего автомобиля.

— Это Дик с Джинни. А Рей не в бассейне, — добавила Элис, улыбнувшись Джону. — Он уже встречает гостей и здоровается с ними.

— Должно быть, услышал подъезжающую машину, — ни к селу ни к городу добавила Лейла.

Таннер подумал, зачем она это сказала, словно защищая Рея. Подойдя к парадным дверям, он распахнул их:

— Заходи, сынок. Тут кое-кто из твоих друзей.

У мальчика загорелись глаза, когда он увидел Остерманов. Они никогда не приезжали с пустыми руками.

— Здравствуйте, тетя Лейла. О, дядя Берни! — двенадцатилетний Реймонд Таннер неловко освободился из объятий Лейлы и, краснея, по-мужски пожал руку Берни.

— Мы тебе привезли кое-какую безделицу. В сущности, это сделал твой приятель Мерв, — Берни пересек холл и поднял пакет. — Надеюсь, его содержимое тебе понравится.

— Большое спасибо, — мальчик схватил подарки и убежал в столовую разворачивать.

Демонстрируя свою прохладную чувственность, показалась Вирджиния Тремьян — в рубашке мужского покроя с разноцветными полосками и в узкой юбке цвета хаки, которая подчеркивала каждое движение. В Сэддл-Уолли иные женщины терпеть ее не могли, но Джинни не стремилась в их общество. Она была хорошим другом.

— Я сообщила Дику, что ты звонил в среду, — обратилась она к Таннеру, — но он сказал, что тебе и не удалось бы дозвониться. Бедного ягненочка отправили на заклание в конференц-зал, набитый какими-то ужасными дельцами из Цинциннати и Кливленда, откуда-то еще… Лейла, дорогая! Берни, любовь моя! — Джинни клюнула Таннера в щеку и протанцевала мимо.

Вошел Ричард Тремьян. Он не сводил глаз с Таннера и не скрывал, что представшее перед ним зрелище его обрадовало.

Таннер почувствовал этот взгляд и излишне быстро повернул голову навстречу. Тремьян не успел отвести глаз. И журналисту показалось, что таким должен быть взгляд врача, когда тот изучает историю болезни.

На какую-то долю секунды между двумя мужчинами невольно возникло молчаливое напряжение. Но тут же исчезло, как немного раньше при встрече с Остерманом. Оба сделали вид, что ничего не случилось.

— Эй, Джон! Прости, что до меня не дошел твой звонок. Джинни говорила, что речь идет о каком-то юридическом совете.

— Я думал, что ты уже читал об этом.

— Что именно, ради Бога?

— В нью-йоркских газетах разворота мы не удостоились, но подожди, ты прочтешь наш еженедельник. Мы станем знаменитостями.

— О чем ты, черт побери, толкуешь?

— В среду нас ограбили. Ограбили, похитили, одурманили хлороформом или Бог знает чем еще!

— Ты шутишь!

— Черта с два! — Остерман появился в холле. — Как дела, Дик?

— Берни! Как поживаешь, старина? — оба обменялись рукопожатием, но было видно, что Тремьян не может отвлечься от Джона Таннера.

— Ты слышал, что он говорит? Ты слышал когда-нибудь такое? Ради Бога, что же случилось? Я до вторника торчал в городе. Не было времени даже заехать домой.

— Мы все тебе расскажем. Позже. Давайте я приготовлю выпивку, — Таннер поспешно отошел от них.

Он не мог ошибиться в оценке реакции Тремьяна. Юрист был не только потрясен услышанным, но и просто перепуган. Со вторника на него свалилось столько всего, что он не мог разобраться в этих событиях.

Сбив коктейль для Тремьянов, Таннер вышел в кухню и сквозь проем в дверях посмотрел в сторону бассейна. Хотя никого не было видно, он знал, что там полно народу. С биноклями, с рациями, возможно, с маленькими приемниками, записывающими каждое слово, сказанное в любом из уголков его дома.

— Эй, Джон, меня не проведешь! — к нему подошел Тремьян. — Клянусь Богом, я ничего об этом не знал. Какого черта ты не дозвонился до меня?

— Я пытался. Я даже звонил в Лонг-Айленд. Кажется, в Остербей.

— Вот черт! Знаешь, что я думаю? Ты или Элис должны были все передать Джинни. И не сомневайся, я бы удрал с конференции.

— Теперь все позади. Вот твоя выпивка.

Тремьян поднес стакан к губам:

— Но ты же не можешь оставить все как есть. Как думаешь действовать?

Таннер не был готов ответить на этот вопрос и лишь тупо уставился на него:

— Я… Мне не понравилось, как полиция взялась за дело.

— Полиция? Этот толстомордый Маккалиф?

— Я не говорил с капитаном Маккалифом.

— Ты оставил заявление.

— Да… да, оставил. Дженкинсу и Макдермотту.

— А куда, черт побери, провалился этот старый законник?

— Не знаю. Здесь его не было.

— О’кей. Значит Мак здесь не появлялся. Ты говоришь, что делом занимались Дженкинс и Макдермотт. Элис рассказала, что они были единственными, кто нашел тебя…

— Да. И я был жутко зол.

— Почему?

— Просто мне не понравилось, как они взялись за дело. По крайней мере, тогда. Сейчас я уже остыл. А когда пытался созвониться с тобой, я от злости мог убить кого-нибудь.

— Что ты имеешь в виду? Полиция небрежно работала? Ущемляла твои права? Что именно?

— Да не знаю, Дик! Я просто был в панике, вот и все. И в таком состоянии нужен адвокат.

— Я не адвокат. Дай-ка выпить, — Тремьян поймал взгляд Таннера. Тот подмигнул, как заигравшийся мальчишка:

— Но теперь все позади. Идем в дом.

— Пожалуй, нам попозже придется потолковать об этом подробнее. Может, выявятся какие-то детали, которых я пока не знаю.

Таннер пожал плечами, понимая, что позже Дику вряд ли захочется говорить с ним. Тремьян явно напуган, и в этом состоянии не сработал профессиональный инстинкт — все проверять. Когда они выходили из кухни, у Таннера осталось ощущение, что Тремьян сказал правду хотя бы об одной детали той среды. Здесь его не было.

Но знал ли он, кто тут был?


* * *

Было уже шесть, но Кардоне все не появлялись. Никто не задавал вопросов по этому поводу — время летело быстро, и если кого-то и волновало отсутствие третьей пары, он умело это скрывал. Через десять минут, посмотрев в окно, Таннер увидел, что мимо дома медленно проезжает машина. Это было такси Сэддл-Уолли, и лучи заходящего солнца отражались на эмалевой глади кузова. В заднем окне машины он заметил мелькнувшее лицо Джоя Кардоне. Тот, видимо, хотел убедиться, что все гости на месте.

Минут через сорок пять к дому подрулил черный «кадиллак» Кардоне. Когда они вошли в гостиную, бросилось в глаза, что Джой уже немного выпил. Это было заметно, потому что Джой, как правило, не злоупотреблял выпивкой, но сейчас говорил несколько громче обычного:

— Берни! Лейла! Приветствую вас в сердце восточной цивилизации!

Бетти Кардоне, высокая и стройная, типичная «Бетти из англиканского прихода», с тем же энтузиазмом, что и муж, по очереди обнялась со всеми присутствующими.

— Бетти, ты восхитительно выглядишь! — сказала Лейла. — А Джой, Боже мой, Джой! Ну каким образом человек может быть таким здоровым?.. Берни пристроил гимнастический зал, но ты посмотри, что мне досталось!

— Не обижай моего Берни! — сказал Джой, обнимая Остермана за плечи.

— Вот ты ей все и объясни, Джой, — Берни повернулся к жене Кардоне и спросил, как поживают дети.

Таннер, направившись в кухню, столкнулся в холле с Элис. Она несла блюдо с тарталетками:

— Все готово. Можем сесть за стол, как только захочется, так что я немного передохну. Принеси мне выпить, хорошо, дорогой?

— Конечно. Приехали Джой с Бетти.

Элис засмеялась:

— Так я и думала… В чем дело, дорогой? Ты как-то странно выглядишь.

— Нет, ничего. Просто я подумал, что надо бы позвонить на студию.

Элис посмотрела на мужа:

— Прошу тебя… Все уже собрались. Наши лучшие друзья. И давай веселиться. И я прошу тебя, Джонни, забудем о среде.

Таннер перегнулся через поднос и поцеловал ее.

— Ты все драматизируешь, — сказал он, вспомнив предостережение Фассета. — Мне в самом деле надо звякнуть на студию.

Оказавшись на кухне, Таннер опять подошел к окну. Было чуть больше семи, и солнце уже опустилось за верхушки деревьев ближайшей рощи. На лужайку заднего двора и бассейн легли тени. И где-то в них скрывались люди Фассета.

Это было самым главным.

Потому что, как сказала Элис, теперь все собрались. Их лучшие друзья.


* * *

Кэрри, служивший приправой к дюжине других закусок, был коронным блюдом Элис. Женщины наперебой задавали обычные вопросы, и Элис, делясь кулинарными секретами, чувствовала себя на высоте. Мужчины затеяли обычный спор о сравнительных достоинствах тех или иных бейсбольных команд, а Берни между делом рассказывал юмористические истории о странностях голливудского телевидения.

Пока женщины убирали со стола, Тремьяну представилась возможность задать Таннеру несколько настойчивых вопросов об ограблении:

— Так что же, черт возьми, было в прошлую среду? Поделись с нами. Как-то не верится, что это обыкновенное ограбление со взломом.

— Почему? — спросил Таннер.

— Оно не имело смысла.

— Никто не пускает в ход усыпляющий газ, — добавил Кардоне. — Могут оглушить, заткнуть рот, выстрелить в конце концов. Но только не газ.

— Ценная мысль. Но я все же предпочитаю безвредный газ удару дубинкой по голове.

— Джонни, — понизив голос, Остерман оглянулся в сторону столовой. Из кухни вышла Бетти и, начав собирать оставшиеся тарелки, улыбнулась им. Остерман улыбнулся в ответ. — Ты прикидывал, кто может оказаться в числе твоих врагов?

— Думаю, в той или иной мере, они у меня всегда есть.

— Я имею в виду что-то, смахивающее на историю с Сан-Диего.

Джой Кардоне внимательно наблюдал за Остерманом, ловил каждое его слово:

— В Сан-Диего оперировала мафия?

— Нет, насколько мне известно. Мои парни копают в разных местах, но ничего подобного пока не попадалось. По крайней мере, я так думаю. Большинство моих лучших сотрудников в свободном поиске… Ты пытаешься связать происшествие в среду с какими-то моими рабочими делами?

— Разве тебе это в голову не приходило? — спросил Тремьян.

— Да нет, черт возьми! Я профессиональный журналист. Разве вы испытываете беспокойство, разбираясь с каким-нибудь юридическим казусом?

— Иногда бывает.

— Я читал о твоем шоу в прошлое воскресенье, — Кардоне расположился на диване рядом с Тремьяном. — У Ральфа Аштона много влиятельных друзей.

— Это бред.

— Не обязательно, — Кардоне с трудом выговорил последнее слово. — Я встречал его. Он довольно мстительный тип.

— Но не сумасшедший же, — вмешался Остерман. — Нет, об этом и речи быть не может.

— Что еще, кроме грабежа, могло тут быть? — закурив, Таннер постарался охватить взглядом лица всей троицы, сидящей перед ним.

— Да нет же, черт побери, в этой краже есть что-то неестественное! — воскликнул Кардоне.

— Ну? — Тремьян посмотрел на сидящего рядом с ним Кардоне. — Неужто ты такой специалист по ограблениям?

— Не больше, чем ты, советник, — отпарировал Джой.

18

Уик-энд начался как-то натужно и неестественно — Элис чувствовала это. Может, дело в том, что голоса раздавались громче обычного, смех был более подчеркнутым.

Обычно с появлением Берни и Лейлы, когда начинались расспросы о домашних делах, все как-то успокаивались, наступало умиротворение. Разговоры о детях и их проделках, о службе, о принимаемых решениях — на это ушли первые несколько часов. Ее муж называл такое времяпрепровождение синдромом Остермана. Берни и Лейла буквально втягивали собравшихся в разговор, заставляя выкладывать все, что наболело.

Тем не менее никто, вопреки желанию, не затрагивал сугубо личных вещей. Жизненно важных проблем, которые остались в прошлом у каждого, никто не касался, если не считать, конечно, ужасного происшествия в среду днем.

С другой стороны, Элис не переставала думать о муже, пытаясь понять, почему он приехал домой из офиса, почему так возбужден в последнее время, почему со среды так странно ведет себя? Но может быть, она просто все навоображала.

Женщины присоединились к своим мужьям, и Элис отбросила сомнения. Дети уже отправились спать. Она не могла больше слушать разговоры Бетти или Джинни о своих горничных. Она может позволить себе прислугу! Но у нее никогда не было прислуги!

Горничные были у ее отца. Он называл их «послушницами». Они убирали дом, готовили, ходили за покупками и… другое. Ее мать называла их «горничными».

Элис постаралась выкинуть из головы эти мысли и огляделась в поисках своего бокала с напитком. Склонившись над раковиной, она ополоснула лицо холодной водой. В дверях кухни показался Джой Кардоне:

— Босс сказал, что если я хочу выпить, то могу сам себе налить. Не говори мне, где что стоит. Я бывал тут и раньше.

— Тогда берись за дело, Джой. Ты нашел все, что тебе нужно?

— Еще бы. Прекрасный джин, великолепный тоник… Эй, в чем дело? Ты что, плакала?

— С чего бы мне плакать? Я просто ополоснула лицо, освежилась.

— У тебя щеки еще мокрые.

— Они всегда бывают такими от воды.

Джой достал бутылку с тоником и присмотрелся к ней:

— У вас с Джонни какие-то неприятности?.. Странная история в среду… О’кей, он рассказывал, что это было какое-то дикое, несообразное ограбление… Но если что-то еще кроется за этим, дай мне знать, идет? То есть если он затеял опасные игры с крупной рыбой, то не держи это в тайне от меня, ладно?

— С крупной рыбой?

— Ростовщиками. У меня есть клиенты в его телекомпании. Даже держатели акций… Вы с Джонни живете совсем неплохо, но шестьдесят тысяч долларов после уплаты налогов — это ведь не так уж много.

У Элис Таннер перехватило дыхание:

— Джон отлично справляется!

— Все относительно. Мне кажется, Джон попал в какую-то заварушку. Сам сладить не может, но не хочет нарушать покой своего маленького королевства в поисках чего-то лучшего. Но это ваши с ним дела. Просто я хочу, чтобы ты передала ему от меня… Я его друг. Его хороший друг. И я чист. Абсолютно чист. А если что-то ему понадобится, ты скажи — пусть только позвонит мне, хорошо?

— Джой, я тронута. В самом деле. Но я не думаю, что есть нужда в этом. Ей-богу, не думаю.

— Но ты скажешь ему?

— Скажи сам. У нас с Джоном есть неписаное соглашение. Мы больше не обсуждаем его заработки. Но откровенно говоря, я согласна с тобой.

— Значит, у вас возникли проблемы.

— Ты не совсем точен. То, что может озадачить тебя, нас не удручает.

— Надеюсь, что ты права. И все же скажи ему, — Кардоне торопливо подошел к бару, взял свой стакан. И прежде, чем Элис успела что-то сказать, он вернулся обратно в гостиную.

Джой что-то хотел втолковать ей, но она так ничего и не поняла.


* * *

— Никто не давал права ни тебе, ни любому другому работнику средств массовой информации считать себя несгиба-смым хранителем истины! Меня просто мутит, я устал от всего этого! А встречаюсь с этим каждый день, — не скрывая раздражения, вещал Тремьян от камина.

— Конечно, о нашей непогрешимости не может быть и речи, — ответил Таннер. — Но никто не давал судам права мешать нам искать информацию и предельно объективно подавать ее.

— Если эта информация построена на предубеждении к кому-то, вы не имеете права выносить ее на всеобщее обозрение. Если же она носит фактический характер, то должна быть представлена суду. И остается только дождаться его решения.

— Это невозможно, и ты это знаешь.

Помолчав, Тремьян криво улыбнулся и вздохнул:

— Конечно, знаю. Если быть реалистом, то объективного решения тут нет.

— А ты уверен, что вообще хочешь найти его? — спросил Таннер.

— Конечно.

— Почему? Сегодня у тебя все преимущества. Если решение в твою пользу, ты победил. Если же проиграл, то можешь объявить, что суд подкуплен продажной прессой и подать апелляцию.

— Апелляция лишь в редких случаях приводит к успеху, — сказал Бернард Остерман, сидящий на ковре рядом с диваном. — Даже мне это известно. Да, она привлекает внимание, но редко венчается результатом.

— Апелляция к тому же стоит денег, — добавил Тремьян, пожимая плечами. — И можно попусту потерять массу времени.

— Вот и заставьте прессу сдерживаться, пусть вокруг и пахнет жареным. Ничего нет проще, — Джой допил свой бокал и подчеркнуто уставился на Таннера.

— Это далеко не так просто, — сказала Лейла, сидящая в кресле напротив дивана. — Ведь требуется вынести какое-то решение. Кто определит пределы сдержанности? Вот что Дик имеет в виду. Тут четкие определения невозможны.

— Бог простит, если я рискну возразить своему мужу, — при этих словах Вирджиния засмеялась. — Я думаю, иметь информированное общество столь же важно, как и неподкупный суд. Может, они тесно связаны между собой. Так что я на твоей стороне, Джон.

— И снова возникает необходимость в решениях, — сказал ее муж. — Пока выражается только мнение. Кто поставляет информацию и кто ее истолковывает?

— Это верно, — рассеянно сказала Бетти. Она наблюдала за своим мужем. Он слишком много пил.

— Что значит верно? Почему верно?.. Давайте представим себе гипотетическую ситуацию. Между Джоном и мною. Скажем, я полгода работал над деталями сложной сделки. Как юрист, соблюдающий правила этики, я имею дело с клиентами, которым доверяю; приходится объединять множество различных компаний, чтобы сохранить рабочие места, а фирмы, которые стоят на краю банкротства, получают новую жизнь. И вдруг появляются несколько человек, которые считают себя ущемленными — хотя, может быть, суть дела в их собственной некомпетентности, — и начинают кричать о нарушениях. Допустим, они встречаются с Джоном и принимаются вопить: «Подлость!» И лишь потому, что они выглядят — подчеркиваю, всего лишь выглядят — загнанными и затравленными, Джон уделяет их делу одну минуту, всего лишь одну минуту эфирного времени по всей стране. И тут же к моему делу начинают относиться с предубеждением. И не пытайтесь уверить меня, что суд не поддается мнению масс-медиа. Одна минута может перевесить шесть месяцев.

— И ты думаешь, что я способен на такое? Ты считаешь, что любой из нас может?

— Вам нужен материал. Вам вечно нужен материал! И наступает момент, когда вы перестаете что-либо понимать! — Тремьян все повышал голос, а теперь почти кричал.

Вирджиния встала:

— Наш Джон не имеет к этому отношения, дорогой… Я пойду сделаю тебе еще чашку кофе.

— Я сама сварю, — сказала Элис, вскакивая с дивана. Она смотрела на Тремьяна, удивляясь его внезапной горячности.

— Не будь идиотом, — бросила Джинни, выходя в холл.

— Я бы выпил, — Кардоне протянул стакан, ожидая, что кто-то возьмет его.

— О, конечно, Джой, — Таннер взял стакан. — Джин с тоником?

— Это я уже пил.

— И слишком много, — добавила его жена.

Таннер прошел в кухню и стал готовить напиток для Кардоне. Джинни стояла у плиты:

— Я разогрела микроволновую, а то газовые горелки забастовали.

— Спасибо.

— У меня вечно одни и те же проблемы. Проклятые горелки отключаются и кофе остается холодным.

Хмыкнув, Таннер налил тоника. Затем, вспомнив, что Джинни ждет ответа, он неохотно пробурчал:

— Я советовал Элис купить электрическую плиту, а она все отказывается.

— Джон?

— Да?

— Прекрасная ночь. Почему бы нам не искупаться?

— Конечно. Отличная идея. Я сейчас пущу в бассейн проточную воду. Вот только отнесу это Джою.

Таннер вернулся в гостиную, как раз чтобы услышать увертюру к «Тангейзеру». Элис рассматривала альбом «Вчерашние хиты».

Его, как обычно, встретили галдежом.

— Вот тебе, Джой. Кто еще хочет чего-нибудь?

Раздался хор голосов: — «Нет, спасибо». Встав, Бетти оказалась лицом к Дику. Таннеру показалось, что они смотрят друг на друга, словно продолжая спор. Элис возле стерео демонстрировала Берни оборотную сторону альбома хитов. Лейла Остерман сидела напротив Кардоне, глядя, как тот потягивает свой джин с тоником, и не скрывала раздражения слишком резвыми его темпами.

— Мы с Джинни пойдем прогоним воду в бассейне. А потом поплаваем, хорошо? Надеюсь, вы захватили купальные принадлежности, но на всякий случай — их целая куча в гараже.

Дик посмотрел на Таннера. Странный у него взгляд, подумал журналист.

— Не забивай Джинни голову своим чертовым бассейном. Я запрещаю. Никаких бассейнов.

— А почему? — спросил Кардоне.

— Слишком много ребят болтается вокруг.

— Так поставь забор, — с легким презрением отрезал Джой.

Таннер через кухню вышел на задний двор. За спиной внезапно раздался взрыв смеха, но он не говорил об искреннем веселье. Смех казался каким-то натужным, даже злобным.

Неужто Фассет прав? Неужто «Омега» начинает показывать зубы? И на поверхность всплывает подспудная враждебность?

Он подошел к краю бассейна:

— Джинни?

— Я здесь, рядом с помидорами Элис. Кажется, я погнула один и никак не могу поднять.

— Ладно, — повернувшись, он подошел к ней. — Который? Ничего не вижу.

— Вот тут, — показала Джинни.

Таннер опустился на колени и увидел стебель. Он был не помят, а надломлен.

— Должно быть, тут гоняли ребята, — он осторожно отпустил растеньице. — Завтра я им займусь.

Он встал. Джинни, стоявшая вплотную к нему, взяла его за руку. Он обратил внимание, что из дома их не видно.

— Это я сломала его.

— Почему?

— Я хотела поговорить с тобой наедине.

Она расстегнула несколько пуговок блузки. Таннер увидел ложбинку меж ее высоких грудей. Не пьяна ли, подумал он. Но Джинни никогда не набиралась. А если даже и случалось такое, то втайне ото всех.

— О чем ты хотела бы поговорить?

— О Дике и еще кое о чем. Я прошу прощения за него. Он стал ужасно… грубым, когда волнуется.

— Он был груб? Взволнован? Я ничего не заметил.

— Да конечно же заметил. Я смотрела на тебя.

— Ты ошибаешься.

— Не думаю.

— Давай займемся бассейном.

— Минутку, — Джинни тихо рассмеялась. — Надеюсь, я не пугаю тебя?

— Мои друзья не могут пугать меня, — сказал Таннер, улыбаясь.

— Мы много чего знаем друг о друге.

Джинни стояла к нему вплотную, лицом к лицу, и Таннер видел ее глаза и закушенную губу. Неужели пришел тот момент, почудилось ему, когда может случиться невероятное? В таком случае он должен помочь:

— Мне всегда казалось, что мы знаем наших друзей. Во всяком случае, так я полагал. Но порой приходит в голову, а так ли это на самом деле?

— Тебя тянет… физически тянет ко мне. Ты сознаешь это?

— Нет, — удивившись, ответил Таннер.

— Пусть тебя это не пугает. Я ни за что на свете не причиню Элис каких-то страданий. И я не думаю, что это накладывает на тебя какие-то обязательства, правда?

— Никому не запрещено фантазировать.

— Ты увиливаешь от ответа.

— Не стану спорить.

— Повторяю, что не требую от тебя ничего.

— Я живой человек. И это может оказаться нелегко.

— Я тоже живая. Можно, я поцелую тебя? Уж один-то поцелуй я заслужила.

Джинни закинула руки на шею изумленного Таннера и прижалась к нему губами, приоткрыв рот. Таннер видел, что она старается возбудить его, прилагая для этого все силы. Он ничего не понимал. Если Джинни и в самом деле возжаждала его, тут просто негде этим заниматься.

Наконец он понял. Она намекала на то, что может его ждать.

Это она и имела в виду.

— О Джонни! О Господи, Джонни!

— Ладно, Джинни. Хорошо. Не… — может, она в самом деле перебрала, подумал Таннер. Вчера она вела себя, как круглая дура. — Поговорим попозже.

Джинни слегка отстранилась от него, откинув голову:

— Конечно, мы поговорим попозже… Джонни? Кто такой Блэкстоун?

— Блэкстоун?

— Прошу тебя! Я должна знать! Ничто не изменится, я обещаю тебе! Кто такой Блэкстоун?

Таннер взял ее за плечи и развернул лицом к себе.

Она плакала.

— Я не знаю никакого Блэкстоуна.

— Не говори так! — глухо выкрикнула она. — Прошу тебя, ради Бога, не говори так! Скажи Блэкстоуну, чтобы он прекратил!

— Это Дик тебя послал?

— Он скорее убил бы меня, — тихо сказала она.

— Давай-ка расставим все на свои места. Ты предлагаешь мне…

— Все, что только захочешь. Только чтобы его оставили в покое… Мой муж хороший человек. Очень, очень достойный. Он всегда был хорошим другом для тебя! Прошу, не причиняй ему зла!

— Ты любишь его.

— Больше жизни. Так что, прошу тебя, не причиняй ему зла. И скажи Блэкстоуну, чтобы он прекратил! — с этими словами она повернулась и убежала в гараж.

Он хотел было последовать за Джинни и успокоить ее, но призрак «Омеги» остановил его. Он попытался представить себе: неужели Джинни, которая могла предложить себя, как настоящая шлюха, способна и на гораздо более опасные вещи?

Но Джинни никогда не была шлюхой. Беспечная — возможно, порой не без юмора она намеренно занималась безобидными провокациями, но ни Таннеру, ни вообще никому из знакомых и в голову прийти не могло, что Джинни может делить свою постель с кем-то, кроме Дика. Нет, она не из таких.

Разве что она могла вести себя как шлюха по заданию «Омеги»?

Из дома опять донесся натужный смех. Таннер услышал увертюру к скрипичному концерту «Амаполы». Опустившись на колени, он вытащил из воды термометр.

Внезапно он почувствовал, что уже не один. В нескольких футах от него в траве стояла Лейла Остерман. То ли она бесшумно вышла из дома, то ли он был слишком занят, чтобы услышать скрип двери и звук ее шагов.

— О, привет. Ты напугала меня.

— Я думала, что тебе помогает Джинни.

— Она… она просыпала немного хлора на юбку… Смотри, температура поднялась до восьмидесяти трех. Джой скажет, что вода слишком теплая.

— Если он вообще способен говорить.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — Таннер улыбаясь поднялся на ноги. — Но Джой не пьяница.

— Он пытается стать им.

— Лейла, как получилось, что вы с Берни приехали несколько дней назад?

ч — Он не говорил тебе? — Лейла помедлила, явно недовольная, что ей придется давать объяснения.

— Нет. Ни слова.

— Ему следовало оглядеться. У него были разные встречи, ленчи.

— Что он искал?

— Ох, да самые разные идеи и проекты. Ты же знаешь Берни, он вечно в поиске. Никак не может забыть, что однажды «Нью-Йорк тайме» назвала его восхитительным… или проницательным, я уж и не упомню. К сожалению, он привык к высоким оценкам.

— Не в пример мне.

— Берни хотел бы найти какую-нибудь классную серию, понимаешь, типа старого «Дилижанса». В агентстве ходят разговоры, что требуется более высокое качество.

— Неужто? Я ничего не слышал.

— Ты работаешь в области информации, а не программ.

Таннер вытащил пачку сигарет. Когда Лейла закурила, выражение ее глаз выдавало напряженность и сосредоточенность.

— Берни уже себя зарекомендовал. Вы с ним организовали агентство, которое принесло кучу денег. И с ним удобно работать — он умеет быть чертовски убедительным.

— Боюсь, тут потребуется нечто большее, чем просто умение убеждать, — сказала Лейла. — Особенно, если хочешь работать на проценты в области культуры, которая доходов не приносит… Нет, тут требуется и чье-то влияние. И очень сильное, чтобы люди с деньгами смогли изменить свою точку зрения, — Лейла, избегая взгляда Таннера, глубоко затянулась.

— Он способен добиться этого?

— Может статься. Слово Берни более весомо, чем какого-либо другого пишущего человека на всем побережье. Он пользуется влиянием, как говорят… И поверь мне, прислушиваются к нему даже в Нью-Йорке.

Таннер почувствовал, что разговаривать больше не хочется. Это требовало слишком больших усилий. Лейла выложила достаточно много, но толком так ничего и не сказала, подумал он. Лейла говорила обо всем, но ни словом не намекнула на влияние «Омеги». Конечно, Берни хочет заниматься тем, чем хочет. Он великолепно умеет заставлять людей менять точку зрения, принимать более разумные решения. Или же это умеет делать «Омега», а он ее частица.

— Да, — мягко сказал Таннер, — я согласен с тобой — он большой человек.

Они постояли молча, а потом Лейла резко спросила:

— Ты удовлетворен?

— Чем?

— Я спросила, удовлетворен ли ты? Ты только что задавал мне вопросы, как коп. Если хочешь, тебе не хватало только протокола. Мы были в парикмахерских, в учреждениях, в магазинах — я не сомневаюсь, что каждое посещение отмечалось.

— О чем ты, черт возьми, говоришь?

— Ты отлично знаешь, о чем! И если сам ты еще не заметил, должна сказать, что сегодня выдалась не очень-то приятная вечеринка. Все мы ведем себя так, словно никогда раньше не встречались, а новые знакомые не слишком приятны.

— Ко мне это не имеет никакого отношения. Может быть, все дело в тебе.

— Почему? — Лейла сделала шаг назад. Таннеру показалось, что она растерялась, но не следовало слишком доверять своим ощущениям.

— Почему? В чем дело, Джон?

— Может, ты расскажешь мне?

— Господи милостивый, как вы с ним похожи! Разве нет? Ты так похож на Берни.

— Нет. Я ни на кого не похож.

— Джон, да выслушай же! Берни душу свою продаст за тебя! Разве ты этого не знаешь?

Лейла Остерман отшвырнула сигарету и ушла.


* * *

Когда Таннер притащил в гараж ведро с хлоркой, Элис вышла во двор в компании Берни Остермана. Он соображал, сказала ли что-нибудь мужу Лейла. Скорее всего, не успела. Элис и Берни просто хотели узнать, где виски, и сообщить, что все уже в купальниках.

В дверях кухни, наблюдая, как они разговаривают, стоял Тремьян со стаканом в руке. Таннеру показалось, что он нервничает и не находит себе места.

Войдя в гараж, Таннер поставил ведро с хлоркой в угол рядом с умывальником. Тут было самое прохладное место в гараже. Тремьян спустился по ступенькам:

— Ты мне нужен на минутку.

— О, конечно.

Тремьян боком протиснулся мимо «триумфа».

— Никогда не видел, чтобы ты ездил на нем.

— Терпеть его не могу. Несется так, что чувствуешь себя самоубийцей. А садиться и вылезать из него — сущая мука.

— Ты крупный парень.

— А машинка маленькая.

— Я… я хотел бы попросить прощения за все то дерьмо, что тебе наговорил. Возражений у меня нет, и ты прав. Несколько недель назад я на одном деле погорел с «помощью» репортера из «Уолл-стрит джорнел». Можешь себе представить! Моя фирма столкнулась с таким противодействием, что решила не рыпаться.

— Свободная пресса или беспристрастный суд. И тут, и там чертовски обоснованные аргументы. Так что я не принимаю этого на свой счет.

Тремьян облокотился на «триумф».

— Час-другой назад, — осторожно начал он, — Берни спрашивал, не занимаешься ли ты чем-то, смахивающим на ту историю в Сан-Диего. Это когда речь зашла о среде. Я так ничего и не знаю, если не считать сообщения в газетах…

— В тот раз все изрядно раздули. В порту была серия незаконных выплат. На этом держалась вся местная индустрия.

— Ты слишком скромен.

— Вовсе нет. Пришлось проделать чертовски сложную работу, и я едва не получил Пулитцеровскую премию. Так было положено начало моей карьере.

— Ну хорошо… Ладно, все прекрасно… А теперь давай-ка кончим эти игры. Ты копаешь что-то, имеющее отношение ко мне?

— Насколько знаю, ничего подобного… Так я и Берни сказал — у меня в штате семьдесят с лишним человек. И я не могу от каждого требовать ежедневного отчета.

— Ты хочешь сказать, что не знаешь, чем они занимаются?

— Более того, — хмыкнул Таннер. — Я всего лишь подписываю счета.

— Ладно, пусть будет так… Джинни вернулась минут пятнадцать назад. Я живу с этой девчонкой шестнадцать лет. Я-то ее знаю… Она плакала. Она была с тобой и вернулась в слезах. И я хочу знать, в чем дело.

— Я не могу тебе ответить на это.

— А мне кажется, лучше тебе попытаться ответить! Ты презираешь те деньги, которые я зарабатываю, да?

— Это неправда.

— Конечно, так оно и есть! Ты думаешь, я не слышал, что у тебя за спиной говорит Элис? А теперь ты мне этак небрежно бросаешь, что, мол, только подписываешь счета. Это ты и говорил моей жене? Ты хочешь, чтобы я выяснил все детали у нее? Что тебе нужно от меня?

— Возьми себя в руки. Что стряслось? Ты становишься параноиком. В этом загвоздка. Ты об этом хочешь рассказать?

— Нет. Нет! Почему она плакала?

— Вот и спроси ее!

Тремьян повернулся к нему спиной, уперся руками в капот маленькой спортивной машины, и Таннер увидел, что тело юриста стали сотрясать спазмы:

— Мы так давно знаем друг друга, но ты никогда не понимал меня… Никогда не выноси приговор, пока не поймешь человека, которого судишь.

Вот оно как, подумал Таннер. Тремьян признался. Он — часть «Омеги».

Но когда Тремьян заговорил снова, с этим выводом пришлось расстаться:

— Может, я и достоин осуждения, знаю это, но я всегда придерживался законов. Такова система. Мне она может нравиться или нет, но я уважаю эту систему!

Поставили ли люди Фассета подслушивающие устройства и в гараже? — подумал Таннер. Если бы они только слышали эти слова, сказанные с таким сокрушением, преисполненные тяги к истине. Он смотрел на друга, подавленно стоящего перед ним.

— Пойдем на кухню. Тебе нужно выпить, да и мне не помешает.

19

Элис распахнула створки окна в гостиной, чтобы музыка была слышна и тем, кто беседовал в патио. Теперь все собрались возле бассейна. Даже ее муж и Дик Тремьян в конце концов выбрались из-за стола на кухне, где просидели добрых двадцать минут, и Элис подумала — как странно, что почти молчком.

— Привет, прекрасная леди! — раздался голос Джоя, и Элис почувствовала нарастающее напряжение. Выйдя из холла в купальных трусах он предстал перед нею. В фигуре Джоя, казалось, было какое-то уродство — рядом с ним все остальные вроде бы становились меньше.

— У вас кончился лед, и я позвонил, чтобы привезли еще.

— В такое-то время?

— Это проще, чем если бы кто-то из нас поехал за ним.

— Кому ты звонил?

— Руди, в винный магазин.

— Он же закрыт.

Слегка пошатываясь, Кардоне подошел к ней.

— Я застал его дома, и он еще не спал… Руди мне кое-чем обязан. Я сказал, чтобы он доставил пару пакетов со льдом на переднее крыльцо и записал на мой счет.

— Никакой необходимости в этом нет. Я имею в виду оплату.

— Пустяки.

— Прошу тебя, — она отошла к дивану, чтобы не дышать джиновым перегаром.

— Ты обдумала мое предложение?

— Ты очень любезен, но в чьей-либо помощи мы не нуждаемся.

— Так сказал Джон?

— Так он может сказать.

— Значит, ты с ним не говорила?

— Нет.

Кардоне мягко взял ее за руку. Элис инстинктивно попыталась освободиться, но тщетно. Отнюдь не враждебность, а только теплота была в этом, но тем не менее держал он крепко.

— Может, я немного перебрал, но хотелось бы, чтобы ты восприняла мои слова совершенно серьезно… Я — счастливый человек, на самом деле я добился всего без особого труда… Честно говоря, из-за этого мне порой не по себе, словно в чем-то виноват, но знаешь, что я хочу сказать? Я обожаю Джонни. Ему принадлежит весь мир, потому что он отдает… Я не способен на это. Я никого не обижаю, но я беру… И ты можешь доставить мне удовольствие, если позволишь дать… хотя бы для разнообразия.

Он отпустил руку Элис, и поскольку та не ожидала этого, сложилось впечатление, что она намеренно спрятала руку за спину. Она смутилась. И растерялась:

— Почему ты вдруг так стараешься что-то сделать для нас? Что творится с тобой вообще?

Кардоне тяжело опустился на подлокотник дивана:

— Ну, ты слышала… Сплетни, какие-то слухи, может быть.

— Относительно нас? О нас или о деньгах?

— Что-то вроде.

— Ну, так это неправда. Просто неправда.

— Давай посмотрим на это под другим углом. Три года назад, когда Дик с Джинни и Берни с Лейлой собрались с нами покататься на лыжах, вы с Джоном отказались от поездки. Разве не так?

Элис помолчала, пытаясь постичь логику Джоя.

— Да, помню. Мы решили, что лучше отвезем детей в Нассау.

— Но теперь Джон очень заинтересовался Швейцарией, ведь так? — Джой слегка покачнулся.

— Во всяком случае, мне об этом не известно. Джон ничего не говорил.

— В таком случае, если не Швейцарией, то Италией. Может, он заинтересовался Сицилией, очень любопытное место.

— Я тебя просто не понимаю.

Кардоне сполз с подлокотника и выпрямился.

— Мы с тобой не слишком отличаемся друг от друга, правда? Я хочу сказать, что нам не надо обмениваться верительными грамотами, верно?.. Нам их никто не вручал, не так ли?.. Мы сами, черт возьми, заполнили их, по своему собственному разумению…

— Мне кажется, что это можно счесть за оскорбление.

— Прости, я не хотел тебя обидеть… Просто я хочу быть совершенно честным и честно понять, что ты собой представляешь… и кем ты была.

— Ты пьян.

— Совершенно верно. Я пьян, и я нервничаю. Паршивое сочетание… Поговори с Джоном. Попроси повидаться со мной завтра или через день. Скажи, пусть не волнуется из-за Швейцарии или Италии, ладно? Скажи, не важно в какой форме, что я совершенно чист и люблю людей, которые умеют отдавать и в то же время никого не обижают… И что я за все рассчитаюсь.

Кардоне шагнул к Элис и схватил ее за левую руку. Мягко, но настойчиво он поднес ее к губам и, закрыв глаза, поцеловал ладонь. Элис давно знала, что означает такой поцелуй — в детстве она видела, как то же делали фанатичные «послушницы» отца. Затем Джой повернулся и, споткнувшись, вышел в холл.

Какой-то отблеск за окном привлек ее внимание. Она обернулась и оцепенела. На лужайке, не далее чем футах в шести от окна, стояла Бетти Кардоне в белом купальнике, на который падали из бассейна сине-зеленые отсветы воды.

Бетти видела сцену между своим мужем и Элис. Ее взгляд подтверждал это.

Жена Джоя смотрела в окно, и в глазах ее была холодная жестокость.


* * *

Низкий бархатистый голос молодого Синатры наполнял теплую летнюю ночь. Все четыре пары сидели вокруг бассейна. Время от времени кто-то прыгал в бассейн и лениво плавал от бортика к бортику.

Женщины болтали о школе, о своих детях, тогда как мужчины по другую сторону бассейна жарко спорили о рынке бумаг, о политике, об экономических проблемах.

Таннер сидел у основания вышки для прыжков рядом с Кардоне. Он никогда раньше не видел Джоя в таком состоянии, и это зрелище удовольствия не доставляло. Если кто-то из сидящих рядом или все они входят в «Омегу», то Джой — ее слабейшее звено. Первым сломается именно он.

Время от времени Джой пытался вступить в спор, но быстро сдавался. Тем не менее говорил он громко и запальчиво, а Бетти мягко и спокойно гасила его мячи:

— Ты пьян, муж мой. Будь осторожен.

— Джой в полном порядке, Бетти, — сказал Берни, хлопая Кардоне по колену. — Не забывай, что сегодня в Нью-Йорке была жуткая жара.

— Вы тоже были в Нью-Йорке, Берни, — заметила Джинни Тремьян, свешивая ноги в бассейн. — Неужели такая уж духота?

— Просто невыносимая, радость моя, — это был голос Дика, который с другой стороны бассейна обратился к своей жене.

Таннер видел, как Остерман и Тремьян переглянулись. Их молчаливый контакт имел отношение к Кардоне, но не предполагалось, что он, Таннер, поймет или даже заметит его. Затем Дик встал и спросил, кто хочет еще выпить.

Его поддержал только Кардоне.

— Я принесу, — сказал Таннер.

— Ни в коем случае, черт возьми, — ответил Дик. — Мне все равно надо позвонить дочке. Мы велели ей быть дома не позже часа, а сейчас уже около двух. В наши дни с них нельзя глаз спускать.

— До чего заботливый отец, — улыбнулась Лейла.

— Только поэтому я еще не дедушка, — пересекая лужайку, Тремьян направился к дверям кухни.

На несколько секунд воцарилась тишина, потом женщины возобновили прерванный разговор, а Берни осторожно спустился в бассейн.

Джой Кардоне и Таннер молчали.

Через несколько минут Дик появился из дверей кухни с двумя стаканами:

— Эй, Джинни! Пегги вломила мне по первое число за то, что разбудил ее. Что ты об этом думаешь?

— Я думаю, Пегги надоел твой контроль.

Остановившись рядом с Кардоне, Тремьян протянул ему стакан:

— Это тебе, защитник.

— Черт возьми, я был полузащитником. И обошел твоего паршивого Леви Джексона на Кубке Йеля.

— Конечно. Но я говорил с Леви. Он сказал, что в любую секунду мог достать тебя. Ему стоило только крикнуть: «Томатный соус» — и ты тут же вылетел бы за боковую линию!

— Жутко смешно. Да я этого черного сукиного сына прибил бы на месте!

— Но ведь он так хорошо относился к тебе, — улыбаясь, сказал Берни, висевший на бортике бассейна.

— А я хорошо отношусь к тебе, Берни! И к большому Дику тоже! — Кардоне тяжело поднялся на ноги. — Я хорошо отношусь ко всем вам!

— Эй, Джой… — двинулся к нему Таннер.

— В самом деле, Джой, тебе бы лучше сесть, — приказала Бетти. — А то ты свалишься.

— Да Винчи!

Это было всего лишь имя, но Кардоне выкрикнул его и тут же повторил снова:

— Да Винчи, — с подчеркнуто итальянским акцентом произнес он каждый звук этого имени.

— Что это значит? — спросил Тремьян.

— Вот вы мне и скажите! — заорал Кардоне в напряженном молчании, воцарившемся вокруг бассейна.

— Он с ума сошел, — бросила Лейла.

— Просто он напился, но никто не догадался остановить его, — добавила Джинни.

— Поскольку мы не можем — во всяком случае я — объяснить, кто такой Да Винчи, может быть, ты сам нам расскажешь? — спокойно сказал Берни.

— Заткнись! Просто заткнись! — Кардоне сжимал и разжимал кулаки.

Остерман вылез из воды и подошел к Джою, небрежно размахивая руками:

— Успокойся, Джой. Прошу тебя… Успокойся.

— Цюри-и-и-и-х! — вопль, который издал Джой Кардоне, должно быть, слышен на милю, подумал Таннер. Свершилось. Он сказал!

— Что ты хочешь этим сказать, Джой? — сделав шаг по направлению к нему, Тремьян остановился.

— Цюрих! Вот что я хочу сказать!

— Это город в Швейцарии! Что еще, черт возьми? — Остерман стоял лицом к Кардоне, и щадить его он не собирался. — Так ты скажешь, что все это значит?

— Нет! — Тремьян схватил Остермана за плечи.

— Не говори со мной! — завопил Кардоне. — Ты тот, кто…

— Прекратите! Все вы! — Бетти, вскочив, стояла на краю бассейна. Таннер никогда не мог представить, что в жене Кардоне кроется такая сила.

Но она в ней чувствовалась. Трое мужчин, как побитые собаки, отошли друг от друга. Женщины смотрели на Бетти, а потом Лейла и Джинни ушли, Элис же, ничего не понимая, осталась на месте.

Превратившись снова в мягкую спокойную домохозяйку из пригорода, какой она всегда казалась, Бетти продолжила:

— Вы все ведете себя, как сущие дети, и я чувствую, Джою пора домой.

— Я… я думаю, что все мы можем позволить себе посошок на дорожку, Бетти, — сказал Таннер. — Как насчет этого?

— Может, у Джоя прояснится в голове, — с улыбкой ответила Бетти.

— Другого способа нет, — заметил Берни.

— Я принесу, — сказал Таннер, направляясь к дому. — Всем?

— Минутку, Джонни, — раздался голос Кардоне. На лице у него расплылась широкая улыбка. — Я отвратительно вел себя, так что дай я помогу тебе. Да и, кроме того, загляну в ванную.

Таннер пошел на кухню, а по пятам за ним следовал Кардоне. Джон был смущен и растерян. Он предполагал, что коща Джой выкрикнул слово «Цюрих», все тут же кончится. Это ключевое слово могло вызвать взрыв. Однако ничего не случилось.

Точнее, все шло совершенно по-другому.

Ситуацию взяла под контроль та, от кого менее всего можно было этого ожидать — Бетти Кардоне.

Внезапно за его спиной раздался грохот. В дверях стоял Тремьян, глядя на рухнувшего Кардоне:

— Ну-ну. Гора мускулов из Принстона вышла из строя… Давай затащим его в мою машину. Сегодня я исполняю обязанности шофера.

Вышел из строя? Таннер не мог в это поверить. Кардоне напивался, это да, случалось, но он никогда не доходил до состояния полного беспамятства.

20

Трое мужчин наскоро оделись и на руках втащили тяжелое обмякшее тело Кардоне в машину Тремьяна, на переднее сиденье. Бетти и Джинни расположились на заднем. Таннер не сводил взора с лица Джоя, особенно присматривался к его глазам — в поисках признаков притворства. Он ничего не увидел. И все же в этом есть что-то неестественное — слишком уж продуманы вроде бы беспорядочные действия Джоя. Может, он использовал наступившее молчание, чтобы проверить реакцию всех остальных, пришло ему в голову.

Или его собственные выводы искажены из-за постоянного напряжения?

— Черт побери! — воскликнул Тремьян. — Я оставил пиджак в доме!

— Утром я привезу его в клуб, — ответил Джон. — Мы договорились о встрече на одиннадцать.

— Нет, лучше заберу сейчас. Там у меня в кармане записи, могут понадобиться… Подожди тут с Берни. Я через секунду вернусь.

Вбежав внутрь, Дик схватил пиджак, висевший в холле. Лейла Остерман вытирала крышку стола в холле, и он посмотрел на нее:

— Где Элис?

— На кухне, — Лейла продолжала заниматься уборкой.

Когда Тремьян вошел в кухню, Элис загружала посудомоечную машину.

— Элис?

— Ох… это ты, Дик. С Джоем все в порядке?

— С ним все прекрасно… Как Джон?

— Разве он не с вами?

— Он — там, а я здесь.

— Уже поздно, а я слишком устала для шуток.

— Я меньше всего расположен шутить… Мы были хорошими друзьями, Элис. Вы с Джонни немало значите для нас — для меня и Джинни.

— И наоборот, вы это знаете.

— Я тоже так думал. Я в самом деле верил в это… Послушай… — лицо Тремьяна пылало, он несколько раз сглотнул, и его левое веко дергал неудержимый тик. — Не торопись выносить приговор. И не позволяй Джону спешить… с его редакторскими оценками, которые причинят вред многим, пока он не поймет, что эти люди делают и почему.

— Я не понимаю, о чем ты…

— Это очень важно, — прервал ее Тремьян. — Ему стоит понять. Вот таких ошибок я никогда не допускаю в суде. Я всегда стараюсь понять, что происходит.

Элис почувствовала угрозу, таящуюся в этих словах:

— Я считаю, что все это ты можешь выложить ему самому.

— Я сделал это, но он мне не ответил. Вот почему я и говорю с тобой… Помни, Элис, никто из нас не совершенен, как бы ни старался. Только у некоторых больше сил. Помни это!

Повернувшись, Тремьян вышел, через секунду хлопнула дверь в передней. Уставившись на пустой дверной проем, Элис почувствовала рядом чье-то присутствие. До нее донеслись звуки, в которых она не могла обмануться. Кто-то тихо прошел через гостиную и теперь стоял рядом с кухней, скрытый от ее взгляда. Медленно и беззвучно она двинулась в ту сторону. Когда свернула в узкую боковую комнатку, увидела у стены Лейлу с застывшим взглядом.

Лейла, по всему, слышала разговор на кухне. Она вздохнула, увидев Элис, а потом рассмеялась, но в смехе не было и намека на веселье. Лишь понимание, что тебя застукали за чем-то постыдным.

— Я пришла за другой тряпкой, — взяв чистую, она вернулась в столовую, не произнеся больше ни слова.

Элис стояла, пытаясь понять, что, собственно, сегодня происходит со всеми. Словно какая-то тень легла на жизни всех, кто был на уик-энде.


* * *

Они лежали в постели: Элис на спине, а Джон на левом боку, отвернувшись от нее. Остерманы расположились по другую сторону холла в комнате для гостей. Наконец-то они остались вдвоем.

Элис знала, как устал муж, но не могла откладывать на завтра мучивший ее вопрос — хотя его можно было считать утверждением:

— Между тобой и Диком с Джоем возник какой-то конфликт, да?

Таннер сменил позу и теперь, чувствуя едва ли не облегчение, смотрел в потолок. Он ждал этого вопроса и уже приготовил объяснение. Очередная ложь, но, похоже, он уже стал привыкать к этому. Однако ждать осталось совсем недолго — так уверял Фассет. Он начал медленно, тоном рассеянным и небрежным:

— Ты чертовски проницательна.

— Неужто? — она придвинулась поближе и вгляделась в лицо мужа.

— Все это противно, но пройдет. Помнишь, я рассказывал о биржевых сделках, о которых в поезде болтал Джим Лумис?

— Да. И ты не хотел, чтобы Джанет пошла к ним на ленч… К Лумисам, я имею в виду.

— Это верно… Ну, в общем, Дик и Джой связались с Лумисом. Я советовал им не делать этого.

— Почему?

— Мы провели расследование.

— Что?

— Расследование… У нас было несколько тысяч, которые на круг должны были приносить пять процентов. Я прикинул, почему бы их и не вложить. Поэтому я пригласил Эдди Гаррисона — он командует юридическим отделом, ты встречалась с ним. Он порасспросил кое-кого.

— И что он выяснил?

— Что это дело скверно пахнет. Жареным. Ничего хорошего, словом.

— Незаконная деятельность.

— Полагаю, на следующей неделе все станет ясным… Гаррисон утверждает, что тут может быть тема для большого выступления. Получится то еще шоу. Я говорил это Джою и Дику.

— О Господи! Значит, ты готовишь такую программу?

— Не беспокойся. Потребуется несколько месяцев. Она не первая на очереди. В случае чего предупрежу их. Они успеют унести ноги.

Элис снова услышала голоса Кардоне и Тремьяна: «Ты говорила с ним? Что он сказал? Не позволяй Джону выносить суждения…» Они были в панике, и наконец она поняла, в чем дело:

— Джой и Дик просто жутко перепуганы. Тебе это известно?

— Да. Так я и предполагал.

— Ты это предполагал. Ради Господа Бога, они же твои друзья! Они боятся! Они до смерти испугались!

— О’кей. О’кей. Завтра в клубе я скажу им, чтобы расслабились. Стервятник из Сан-Диего больше не атакует.

— Нет, это в самом деле жестоко! Ничего нет удивительного, что они были так взбудоражены! Они считают, что ты поступаешь просто ужасно, — Элис вспомнила молчаливую фигуру Лейлы у стены, когда она слушала, как Тремьян молит ее и угрожает ей в кухне. — Они все рассказали Остерманам.

— Ты уверена? Откуда тебе известно?

— Это не важно. Они должны воспринимать тебя как источник ужаса… Завтра же утром, ради Бога, скажи им, чтобы не волновались.

— Я же обещал, что так и сделаю.

— Теперь все ясно. Эти дурацкие крики у бассейна, эти споры… Я в самом деле очень зла на тебя.

Но на самом деле Элис не сердилась — туман неизвестности теперь рассеялся. Ей надо было обдумать ситуацию. Погруженная в свои беспокойные мысли, она легла на спину, но теперь к ней пришла та расслабленность, которую она не чувствовала уже несколько часов.

Таннер плотно сомкнул веки и постарался привести в порядок дыхание. Его ложь прошла. Проще, чем он мог рассчитывать. Теперь ему полегчало.

Фассет прав. Он оказался в состоянии справиться со всем.

Даже с Элис.

21

Он стоял у окна спальни. Небо сплошь затянуто тучами, луны не видно. Он смотрел вниз на газон и лес за ним, и вдруг решил, что зрение обманывает его. Он отчетливо видел огонек сигареты. Кто-то шел, совершенно не скрываясь, и курил! Господи Исусе! — подумал он, — кто бы там ни был — неужто не понимает, что может поломать всю игру?

Затем присмотрелся внимательнее. На человеке купальный халат. Это был Остерман.

Неужели Берни что-то увидел? Или услышал?

Таннер быстро и бесшумно вышел из спальни и спустился вниз.

— Я так и думал, что ты выберешься погулять, — сказал Берни, который, сидя в кресле на краю бассейна, задумчиво смотрел на воду. — Этот вечер явно не удался.

— Я бы так не сказал.

— Тогда я советую тебе быть более внимательным. Вооружись мы ножами, этот бассейн был бы уже красен от крови.

— Твои голливудские штампы не оставляют тебя, — Таннер присел на край бассейна.

— Я писатель. Я наблюдаю за происходящим и все перевариваю.

— А я думаю, что ты все же ошибаешься, — сказал Таннер. — У Дика, как он сам говорил, какие-то неприятности с делами. Джой просто напился. Ну и что?

Остерман закинул ногу на ногу и выпрямился:

— Ты удивился, увидев меня здесь… Меня привел какой-то смутный инстинкт, ощущение… Я решил, что ты обязательно спустишься. Похоже, тебе, как и мне, не спится.

— Ты меня интригуешь.

— Я не шучу. Нам пора поговорить.

— О чем?

Встав, Остерман подошел к Таннеру, глядя на него сверху вниз. От окурка прикурил новую сигарету:

— Чего бы тебе хотелось больше всего? Я имею в виду — для себя и своей семьи?

Таннер с трудом верил, что не ослышался. Остерман начал банальнейшим образом. Тем не менее он ответил так, словно воспринял вопрос с полной серьезностью:

— Думаю, что покоя. Покоя, хорошей еды, убежища и внутреннего комфорта. Это ты хотел услышать?

— Все это у тебя есть. Во всяком случае, на сегодняшний день.

— Тогда я и в самом деле не понимаю тебя.

— Когда-нибудь приходило в голову, что у тебя больше нет возможностей? Вся твоя жизнь полностью запрограммирована на исполнение определенных функций. Это ты понимаешь?

— Насколько мне известно, это всеобщий закон. И я не буду спорить с ним.

— Ты и не можешь спорить. Система не позволит сделать этого. Ты подготовлен для выполнения определенных задач, приобрел определенный опыт — вот и все, этим придется заниматься весь остаток жизни. И спорить тут не о чем.

— Я стал бы никуда не годным ядерным физиком, а ты, в лучшем случае, посредственным нейрохирургом… — сказал Таннер.

— Конечно, все относительно, и я не пытаюсь фантазировать. Я хочу сказать, что над нами властвуют силы, с которыми нам не совладать. Едва мы успеваем достичь профессионализма, как приходит смерть. Мы живем и работаем, не выходя за пределы четко очерченного круга; мы не решаемся переступить его границы хотя бы для того, чтобы осмотреться. Боюсь, что тебе это свойственно в еще большей мере, чем мне. Во всяком случае, с теми деньгами, что у меня есть, я обладаю хоть какой-то возможностью выбора. Но тем не менее деньги… Они сковывают нас по рукам и ногам.

— У меня есть только то, что я заработал сам, и я не жалуюсь. Кроме того, мой риск хорошо оплачивается.

— Но у тебя ничего нет за спиной. Ничего! Ты не можешь позволить себе встать и громко заявить о себе: это я! Во всяком случае, когда речь заходит о деньгах. Ты бессилен! На тебе висит все это, за что надо платить! — и Остерман широким жестом обозначил дом и участок Таннера.

— Возможно, я и в самом деле не могу… когда речь идет о деньгах. Но кто может?

Остерман подвинул к себе стул и снова сел. Не отводя глаз от Таннера, он мягко обратился к нему:

— Есть способ. И я готов тебе помочь, — он остановился на несколько секунд, словно подыскивая слова, и опять заговорил: — Джонни… — он снова запутался.

Таннер боялся, что у него не хватит смелости закончить:

— Продолжай.

— Я пришел к определенным… выводам, и они очень важны! — теперь Остерман говорил очень быстро, и слова цеплялись одно за другое.

Внезапно внимание обоих мужчин было привлечено к дому. В спальне Джанет вспыхнул свет.

— Что там такое? — спросил Берни, не пытаясь скрыть разочарования.

— Это Джанет. Ее комната. Мы наконец вбили ей в голову, что когда направляешься в ванную, надо зажигать свет. А то она на все натыкается, и мы с полчаса не можем уснуть.

И тут раздался крик. Пронзительный и полный ужаса. Детский крик.

Обогнув бассейн, Таннер буквально вломился в дверь кухни. Крики не прекращались, и во всех трех спальнях разом зажегся свет. Берни Остерман почти нагнал Таннера, и они оба примчались к спальне девочки. Добрались мгновенно, так что Элис с Лейлой едва успели выбежать из своих комнат.

Джон резко пнул дверь, не прикасаясь к ручке. Она распахнулась, и все четверо оказались в комнате.

Девочка, захлебываясь рыданиями, стояла посреди комнаты над тельцем вельш-терьера.

Собака лежала в луже крови.

Голова была отрезана.

Схватив дочь, Джон Таннер вынес ее в холл. Он ни о чем не мог думать. Мозг словно оцепенел. Перед глазами стояла лишь та ужасная картина в лесу, которую вызвало в памяти зрелище обезглавленной собаки. И страшные слова Джонсона в мотеле:

«Отрезанная голова предвещает резню».

Он должен взять себя в руки. Он должен.

Он видел, как Элис что-то шепчет Джанет на ухо, покачивая и убаюкивая ее. Он видел в нескольких футах от себя плачущего Рея и Берни, успокаивающего его.

Наконец, он расслышал слова Лейлы:

— Я займусь Джанет, Элис… Иди к Джону.

Таннер в ярости вскочил на ноги:

— Если ты притронешься к ней, я убью тебя! Ты слышишь, я убью тебя!

— Джон! — не веря своим ушам, вскрикнула Элис. — Что ты говоришь?

— Она была по другую сторону холла! Ты что, этого не понимаешь! Она была по ту сторону холла!

Остерман рванулся к Таннеру и, схватив его за плечи, прижал к стене. Затем он резко ударил его по лицу:

— Эта собака мертва уже несколько часов! Да приди же в себя!

Несколько часов. Не может быть. Это случилось только что. Зажегся свет и была отрезана голова. Отрезана голова маленькой собачки… А Лейла была по другую сторону холла. Она и Берни. «Омега»! Резня!

Берни покачал головой:

— Мне пришлось тебе врезать. Ты был слегка не в себе… Соберись же. Я понимаю — это ужасно, просто чудовищно. У меня самого дочь.

Таннер пытался сосредоточиться. Сфокусировать зрение, привести в порядок мысли. Теперь все смотрели на него, даже Реймонд, всхлипывающий у дверей своей комнаты.

— Тут никого больше нет? — Таннер ничего не мог поделать. Где люди Фассета? Ради Бога, где же они?

— Кого, дорогой? — Элис придержала его за талию, на тот случай, если он снова споткнется.

— Никого нет, — беззвучно повторил он.

— Мы здесь. И мы позвонили в полицию. Только что! — Берни положил руку Таннера на перила и, поддерживая его, свел Джона вниз.

Таннер посмотрел на худого, но сильного человека, который помогал ему спускаться по лестнице.

Неужели Берни ничего не понял? Он же «Омега». И его жена — «Омега»! Он не мог звонить в полицию!

— В полицию? Ты в самом деле ждешь полицию?

— Конечно. Если это шутка, то самая омерзительная из всех, что я видел. Ты чертовски прав — я ее жду. А ты нет?

— Да. Конечно.

Они очутились в гостиной. Командование взял на себя Остерман:

— Элис, звони еще раз в полицию! Если ты не знаешь номер, свяжись с оператором! — затем он направился в кухню.

Где люди Фассета?

Элис подошла к телефону возле дивана. Через мгновение стало ясно, что звонить уже незачем.

По стеклам скользнул луч фонаря и затанцевал на стене гостиной. Наконец явились люди Фассета.

Услышав звук открывающейся входной двери, Таннер вскочил с дивана и пошел им навстречу.

— Мы услышали какие-то крики и увидели у вас свет. У вас все в порядке? — это был Дженкинс, и он с трудом скрывал тревогу.

— Вы несколько запоздали, — тихо сказал Таннер. — Вам бы лучше войти! Здесь побывала «Омега»!

— Спокойнее, — Дженкинс вошел в холл в сопровождении Макдермотта.

Остерман вышел из кухни:

— Исусе! Быстро вы примчались.

— Мы патрулируем с двенадцати до восьми, сэр, — сказал Дженкинс. — Увидели, что повсюду вспыхнул свет и началась суматоха. Обычно в этот час спокойно.

— Вы вовремя оказались здесь, и мы вам очень благодарны…

— Да, сэр, — прервал его Дженкинс, заходя в гостиную. — Так в чем дело, мистер Таннер? Можете рассказать здесь или предпочитаете поговорить с глазу на глаз?

— Здесь нет никаких личных дел, офицер, — прежде чем Таннер успел ответить, сказал Остерман, стоящий у него за спиной. — Там наверху, в первой спальне справа, лежит труп собаки.

— Ну? — смутился Дженкинс. Он повернулся к Таннеру.

— У нее отрезана голова. Полностью. И мы не знаем, кто это сделал.

— Понимаю… — спокойно сказал Дженкинс. — Мы этим займемся. — Он глянул на своего напарника в холле: — Принесите мешок.

— Хорошо, — Макдермотт вышел наружу.

— Можно от вас позвонить?

— Конечно.

— Надо сообщить капитану Маккалифу. Придется звонить ему домой.

Таннер ничего не понимал. Все происшедшее не имело отношения к функциям полиции. Это была «Омега»! Что Дженкинс делает? Почему звонит Маккалифу? Он должен связаться с Фассетом! Маккалиф — офицер местной полиции, дело, может быть, он и знает, но его назначили явно из политических соображений. Маккалиф нес ответственность перед советом Сэддл-Уолли, а не перед правительством Соединенных Штатов.

— Вы считаете, что это необходимо? В такое время? Я имею в виду, что капитан…

— Капитан Маккалиф — шеф полиции, — Дженкинс резко прервал Таннера. — Он сочтет весьма странным, если я не свяжусь с ним.

Через секунду Таннер все понял. Дженкинс дал ему ключ.

Что бы ни случилось, когда бы ни случилось, как бы ни случилось — ни в чем не должно быть отклонений от нормы.

И больше всего Таннера поразило, что Дженкинс звонил по телефону, словно выполняя желание Лейлы и Берни Остерманов.


* * *

Капитан Альберт Маккалиф, едва только появился в доме Таннеров, сразу дал понять, кто тут главный. Таннер наблюдал, как он спокойным и решительным голосом раздавал задания полицейским — высокий тучный человек с толстой шеей, складками спадавшей на воротник. Руки у него тоже были толстыми, но он почти не шевелил ими, что выдавало в нем многолетний опыт уличного патрулирования.

Маккалиф был приглашен из нью-йоркской полиции и являл собой прекрасный пример человека на своем месте. Несколько лет назад городской совет пришел к выводу, что им нужен решительный человек без предрассудков, который сможет очистить Сэддл-Уолли от нежелательных элементов. А в те дни лучшей защитой от вседозволенности считалась решительность.

Сэддл-Уолли нуждался в наемнике.

И они нашли такого.

— Очень хорошо, мистер Таннер. Я хотел бы выслушать ваш рассказ. Итак, что произошло сегодня вечером?

— Мы… мы устроили маленькую вечеринку для друзей.

— Сколько вас было?

— Четыре пары. Восемь человек.

— Нанимали ли кого-нибудь в помощь?

— Нет, никого не было.

Маккалиф внимательно смотрел на Таннера, отодвинув блокнот в сторону:

— Никакой прислуги?

— Нет.

— Заходил ли кто-нибудь к миссис Таннер в течение дня, чтобы помочь?

— Нет.

— Вы уверены?

— Спросите ее сами.

Элис была в кабинете, где на скорую руку сооружала постель дочке.

— Это может иметь значение. Пока вы были на работе, могла ли она пригласить в помощь какого-нибудь цветного?

Таннер заметил, как Берни поморщился.

— Я был дома весь день.

— О’кей.

— Капитан, — Остерман, обойдя Лейлу, сделал шаг вперед. — Кто-то вломился в этот дом и отрезал собаке голову. Почему бы не предположить, что это вор? Мистер и миссис Таннер были ограблены в прошлую среду. Так не логичнее ли…

Больше сказать ему ничего не удалось. Маккалиф посмотрел на писателя, с трудом скрывая отвращение:

— Я учту это, мистер… — шеф полиции заглянул в свой блокнот, — …мистер Остерман. А сейчас мне хотелось бы, чтобы мистер Таннер рассказал о событиях сегодняшнего вечера. Я был бы признателен, если бы вы дали ему возможность ответить. Вами мы займемся в свою очередь.

Таннер пытался обратить на себя внимание Дженкинса, но полицейский явно избегал его взгляда. Журналист не знал, что он должен говорить — или, точнее, чего не должен говорить.

— Итак, мистер Таннер, — Маккалиф сел поудобнее и придвинул к себе блокнот, держа ручку наготове. — Давайте вернемся к самому началу. И учтите, что вам могли, скажем, привезти на дом покупки из магазина.

Таннер собрался было начать свой рассказ, как со второго этажа раздался голос Макдермотта:

— Капитан! Можно вас на минуту? В комнату для гостей.

Не проронив ни слова, Берни кинулся к лестнице, опередив Маккалифа. Лейла последовала за ним.

В ту же секунду Дженкинс оказался рядом с Таннером и наклонился к нему:

— Больше у меня не будет возможности переговорить с вами. Слушайте и запоминайте! Никакой информации об «Омеге». Ни слова! Ничего! Я не мог сказать вам раньше, но Остерманы, похоже, не спускают с вас глаз.

— Но почему? Ради Бога, но ведь это акция «Омеги»!.. Что я должен говорить? Почему я не могу?…

— Маккалиф не из наших. Он ни о чем не осведомлен… Просто расскажите правду о вашей вечеринке. И все!

— Вы хотите сказать, что он ничего не знает?

— Ничего. Я же говорю вам, он не в курсе.

— А как же люди снаружи, засады в лесу?

— Они не из его людей… Если вы заведете об этом разговор, он решит, что вы рехнулись. И Остерманам все станет ясно. Если вы укажете на меня, я начисто буду все отрицать. И вас сочтут просто психом.

— То есть, ваши люди считают, что Маккалиф…

— Нет. Он хороший коп. Порой на него нападает наполеоновский комплекс, так что мы не могли использовать его. Во всяком случае, открыто. Но он толковый мужик и может помочь вам. Попросите его выяснить, куда отправились Тремьяны и Кардоне.

— Кардоне был пьян. И Тремьян отвез их домой.

— Выясните, направились ли они прямо домой. Маккалиф обожает допрашивать, и если они врут, он поймает их на слове.

— Но как я могу…

— Вы беспокоитесь о них. Этого достаточно для объяснений. И помните, скоро все завершится.

Маккалиф вернулся. Макдермотт «ошибочно» принял открытое окно в гостиной как попытку вломиться в дом.

— Итак, мистер Таннер. Давайте начнем с момента появления ваших гостей.

И Джон Таннер, чувствуя постоянную раздвоенность, принялся излагать бурные события вечера. Берни и Лейла Остерманы, спустившись вниз, почти ничего не могли добавить к его рассказу. Элис вышла из кабинета, но сказать ничего не могла.

— Очень хорошо, леди и джентльмены, — Маккалиф встал.

— Вы не собираетесь опрашивать остальных? — тоже встав, Таннер повернулся к капитану полиции.

— Я как раз собирался воспользоваться вашим телефоном. Мы должны соблюдать определенный порядок.

— Конечно.

— Дженкинс, свяжитесь с Кардоне. С ними мы увидимся в первую очередь.

— Да, сэр.

— А что относительно Тремьянов?

— Все по прядку, мистер Таннер. После того, как мы поговорим с Кардоне, свяжемся с Тремьянами, и лишь затем увидимся с ними.

— Таким образом они не успеют переговорить друг с другом, верно?

— Совершенно правильно, мистер Остерман. Вы знакомы с работой полиции?

— Я каждую неделю пишу об этом.

— Мой муж — телевизионный сценарист, — сказала Лейла.

— Капитан, — обратился сидящий у телефона Дженкинс. — Никого из Кардоне нет дома. Я переговорил с горничной.

— Звоните Тремьянам.

Все присутствующие молчали, пока Дженкинс набирал номер. После коротких переговоров, Дженкинс положил трубку:

— Та же история, капитан. Дочка сказала, что они не возвращались.

22

Таннер с женой остались бодрствовать в гостиной. Остерманы поднялись наверх. Полиция отправилась на поиски исчезнувших пар. И Джон, и Элис нервничали. Элис про себя уже решила, что знает, кто убил собаку, а Джон не мог избавиться от понимания, что кроется за этой смертью.

— Это был Дик, да? — спросила Элис.

— Дик?

— Он угрожал мне. Он зашел в кухню и начал мне угрожать.

Угрожать тебе?!

В таком случае, подумал Таннер, почему задерживаются люди Фассета?

— Когда? Как?

— Перед самым отъездом… Я не думаю, что он угрожал лично мне. В его словах была угроза, относящаяся ко всем нам.

— Что он сказал? — Таннер надеялся, что люди Фассета слышат его. Он хотел, чтобы им это стало известно.

— Сказал, что ты не должен выносить приговор. Журналистский приговор.

— Что еще?

— Что некоторые… некоторые люди куда более находчивы. Вот что он говорил. И что я должна помнить: люди не всегда таковы, какими кажутся…

— Должно быть, здесь что-то в переносном смысле.

— Думаю, речь шла о больших деньгах.

— О каких это?

— О тех, что они с Джоем сделали вместе с Лумисом. То, чем ты занимаешься.

О Господи, подумал Таннер. Перемешались действительность с выдумкой. Он почти забыл о собственном вранье.

— Да, это большие деньги, — тихо сказал он, понимая что вступает на зыбкую почву. Элис могла решить, что за разговором о деньгах нечто кроется. Он должен переубедить ее, предвосхитить вопросы. — Но дело не только в них, мне кажется. Хотя репутации и будет нанесен непоправимый урон.

Элис не отрывала глаз от лампы на столе.

— Там наверху… ты решил, что это сделала Лейла, да?

— Я был не прав.

— Она и в самом деле не могла — находилась по ту сторону холла…

— Это не играло никакой роли, и когда мы поднялись наверх с Маккалифом, он согласился. Кровь уже свернулась и подсохла. Собаку убили несколько часов назад.

— Надеюсь, ты прав, — Элис никак не могла отделаться от картины — Лейла стоит прислонившись к стене и прислушивается к разговору в кухне.

Часы показывали двадцать минут шестого. Они решили лечь в гостиной, чтобы быть поближе к детям.

В половине шестого зазвонил телефон. Ни Тремьянов, ни Кардоне найти Маккалифу не удалось. Он сообщил, что решил включить их в список пропавших лиц.

— Может быть, — быстро сказал Таннер, — они решили направиться прямо в Нью-Йорк.

«Упоминание их имен в таком списке может вынудить «Омегу» лечь на дно, и кошмар продолжится».

— Некоторые из гостиниц Нью-Йорка открыты ночь напролет. Не торопитесь, они объявятся. Это же мои друзья!

— Не могу с вами согласиться. Нет гостиниц, открытых после четырех.

— Они могли найти такой отель…

— Скоро нам все станет ясно. Бюро по розыску из Метрополитен-полис первым делом обращается в гостиницы и больницы.

Таннер лихорадочно пытался собраться с мыслями:

— А вы проверили окрестные городки? Я знаю несколько частных клубов…

— Мы тоже. Проверили все.

Таннер понимал, что должен что-то придумать. Все что угодно — лишь бы Фассет получил время, чтобы взять ситуацию под контроль. Если его люди слушают этот разговор — а он не сомневался в этом, — они тут же оценят опасность.

— А вы обыскали район вокруг старого вокзала? Того, что на Ласситер-роуд?

— Кого туда черт понесет? Чего ради?

— Именно там в среду я нашел свою жену и детей. Так что подумайте.

Намек сработал.

— Я перезвоню, — сказал Маккалиф. — Проверим.

Когда он повесил трубку, Элис подала голос:

— Известий нет?

— Нет… Малыш, постарайся немного отдохнуть. Мне известны кое-какие местечки, точнее, клубы, о которых полиция, скорее всего, не знает. Попытаюсь проверить их. Буду звонить с кухни. Боюсь разбудить детей.

Фассет ответил тут же.

— Это Таннер. Вы знаете, что произошло?

— Да. Это было чертовски хитро придумано. Вы увязли теперь по уши.

— Вот этого-то мне хотелось бы меньше всего. Что вы собираетесь делать? Не можете же вы начать поиск за пределами штата.

— Дженкинс и Коль поддерживают между собой связь. Мы всегда сможем вмешаться.

— И что тогда?

— Есть несколько вариантов. Но нет времени объяснять все. Кроме того, мне нужна свободная линия. Еще раз спасибо, — Фассет отключился.

— Звонил в два места, — сказал Таннер, вернувшись в гостиную. — Не повезло… Попытайся хоть немного поспать. Они, скорее всего, встретили знакомую компанию и завалились вместе с ней куда-нибудь. Ей-богу, мы ведь и сами так часто делали.

— Вот уже много лет этого не случалось, — сказала Элис.

Оба они делали вид, что спят. Тиканье часов гипнотизировало обоих; секунды сливались в минуты… Наконец Таннер почувствовал, что жена заснула. Он и сам закрыл глаза, не в силах поднять веки, ставшие тяжелыми, как свинец; сознание заволокло темной пеленой. Но он по-прежнему все слышал. В шесть сорок к дому подъехала машина. Таннер поднялся из кресла и быстро подошел к окну. Маккалиф шел по дорожке один. Таннер вышел его встретить:

— Моя жена уснула, и я не хочу ее будить.

— Не важно, — тон Маккалифа был зловещим. — У меня к вам дело.

— Что именно?

— Кардоне и Тремьяны найдены в бессознательном состоянии после огромной дозы эфира. Они обнаружены в своей машине на обочине дороги у старого вокзала на Ласситер-роуд. И теперь мне хотелось бы узнать, почему вы послали нас именно туда. Откуда вам это стало известно?

Таннер лишь молча смотрел на Маккалифа.

— Ваш ответ? — настаивал тот.

— Как хотите, но я ничего не знаю! До сих пор я не могу забыть среду и буду помнить ее, пока жив. Как и вы бы на моем месте. Поэтому только и пришел на ум этот старый вокзал, клянусь вам!

— Черт возьми, какое совпадение!

— Да послушайте, знай я что-то, я сказал бы вам об этом уже несколько часов назад! И не впутывал бы свою жену. Ради Христа, пошевелите мозгами!

Маккалиф вопросительно посмотрел на него. Таннер продолжал давить:

— Как это случилось? Где они? Что говорят?

— Их отвезли в больницу Ридж-парк. Выйдут оттуда, самое раннее, завтра утром.

— Вам следовало переговорить с ними.

Маккалиф рассказал, что, по словам Тремьяна, они проехали по Орчард-драйв меньше полумили, когда увидели на обочине красный стоп-сигнал, а затем и стоящую машину. Их остановил хорошо одетый человек, который показался обитателем Сэддл-Уолли. Однако он был не отсюда, а возвращался от друзей к себе в Ветчестер. Что-то приключилось с двигателем машины. Тремьян предложил подвезти незнакомца обратно к дому его друзей. Тот согласился.

Это последнее, что Тремьян и женщины запомнили. Кардоне и так был в отключке.

На полу машины Тремьяна, стоявшей у заброшенного вокзала, полиция нашла аэрозольный баллончик без маркировки. Осмотрят лишь утром, но Маккалиф не сомневается, что в нем эфир.

— Должно быть, тут есть связь с происшествием в среду, — сказал Таннер.

— Это не подлежит сомнению. Кто-то отлично осведомлен, что район вокруг старого вокзала совсем заброшен. А может быть, читал газеты или слышал о происшествии в среду.

— Я тоже так считаю. Они были ограблены?

— Деньги, бумажники, драгоценности — все цело. Правда, Тремьян говорит, что из пиджака пропали какие-то бумаги. И очень обеспокоен этим.

— Бумаги? — Таннер вспомнил: юрист упоминал, что оставил какие-то записи в пиджаке. Записи, которые могут понадобиться. — Он говорил, что это за бумаги?

— Косвенным образом. Он был просто в истерике — так что не стоит обращать внимания. Все повторял слово «Цюрих».

У Джона перехватило дыхание, а затем, что уже стало входить в привычку, он напряг мышцы брюшного пресса, чтобы справиться с нервами. Это похоже на Тремьяна — явиться с зафиксированными на бумаге данными по счетам в Цюрихе.

Маккалиф уловил реакцию Таннера:

— Слово «Цюрих» для вас что-то значит?

— Нет. С чего бы это?

— Вы всегда отвечаете вопросом на вопрос?

— Надеюсь, я не оскорблю вас, если осведомлюсь: вопрос задан мне в официальном порядке?

— Именно так.

— В таком случае — нет. Слово «Цюрих» ничего не значит для меня. И представить не могу, почему он его произнес. Правда, юридическая фирма Тремьяна имеет международные связи.

Маккалиф и не пытался скрыть, как он разгневан:

— Я не понимаю, что тут происходит, но вот что я вам скажу! Я опытный полицейский офицер, а ребята у меня — лучшие из всех, что только могут быть. И когда я брался за эту работу, то дал слово, что город у меня станет чистым. И слово свое я сдержу.

Таннер устал от него:

— Не сомневаюсь, капитан. Я уверен, что вы всегда отвечаете за свои слова, — он повернулся и отправился домой.

Настала очередь Маккалифа поразиться. Подозреваемый уходил как ни в чем не бывало, а глава полиции Сэддл-Уолли ничего не мог поделать.

Стоя на крыльце, Таннер проводил взглядом машину Маккалифа. Небо просветлело, но солнце еще не взошло. Из низких облаков вот-вот мог хлынуть дождь, но вряд ли надолго.

Соглашения больше не существовало. Контракт между Джоном Таннером и Лоренсом Фассетом расторгнут.

Ибо на поверку все заверения Фассета оказались фальшивыми. «Омега», как оказалось, — не только Тремьяны, Кардоне и Остерманы. Уик-энд завершен, но она по-прежнему дает о себе знать.

Он был согласен играть по правилам Фассета, вернее, должен, но лишь пока в число остальных игроков входили те, кого он знал.

Теперь с этим покончено.

Теперь появился кто-то еще — человек, который ранним утром может остановить машину на пустынной темной дороге и сеет за собой ужас.

Кто-то неизвестный. А кто — понять он не мог.

Таннер собрался в лес лишь около полудня. Остерманы решили не подниматься с постели до половины двенадцатого и, сославшись на это, он уговорил и Элис отдохнуть как следует. Все они измотались до предела. Только дети у телевизора в кабинете как ни в чем не бывало наслаждались утренними мультиками.


* * *

Он лениво двинулся вдоль бассейна, захватив шесть клюшек для гольфа. Тем самым он хотел дать понять, что собирается попрактиковаться в боковых ударах, но на самом деле внимательно наблюдал за окнами тыльной части дома: двумя в комнатах детей и в верхней ванной.

Оказавшись на опушке леса, он остановился и закурил.

Никого. Не шелохнулась ни одна веточка, стояла полная тишина. Таннер негромко заговорил:

— Я хотел бы встретиться с Фассетом. Ответьте, пожалуйста. Это очень важно.

При этих словах он взмахнул клюшкой:

— Повторяю! Я спешно должен поговорить с Фассетом! Объявитесь кто-нибудь!

По-прежнему молчание.

Повернувшись, Таннер сделал какой-то неопределенный жест и двинулся в лес. Углубившись в него, он пустил в ход локти, раздвигая ветки. Он шел к тому дереву, под которым Дженкинс прятал рацию.

Никого!

Он двинулся на север, нарочно стараясь как можно громче шуметь. Наконец вышел к дороге.

Никого не было! Его дом никто не охранял!

Никого!

Люди Фассета ушли!

Выскочив на опушку, он бросился к дороге, не спуская глаз с окон своего дома.

Люди Фассета ушли!

Миновав заднюю лужайку, он обогнул бассейн и вбежал в кухню. Очутившись здесь, он остановился у раковины, чтобы перевести дыхание, и пустил холодную воду. Плеснув себе в лицо, он выгнулся назад, напрягая мышцы спины.

Никого! Никто не охранял его дом! Никто не охранял его жену и детей!

Закрыв кран, он решил теперь уже не торопиться и даже считать про себя шаги. Выйдя из кухни, Таннер услышал в кабинете детский смех. Поднявшись наверх, он тихонько повернул ручку дверей спальни. Скинув халат, в смятой ночной рубашке Элис лежала в изголовье кровати. Она спала, и дыхание было глубоким и ровным.

Закрыв двери, он прислушался к звукам из комнаты для гостей: тихо.

Спустившись снова в кухню, он прикрыл за собой двери и двинулся в прихожую, чтобы убедиться — закрыт ли вход.



Вернувшись, он подошел к телефону и снял трубку. Но номер набирать не стал:

— Фассет! Если вы или кто-то из ваших людей на этой линии, я хочу, чтобы вы знали… И немедленно!

Он набрал номер мотеля:

— Номер двадцать два, пожалуйста.

— Простите, сэр. Номер двадцать два не занят.

— Не занят? Вы ошибаетесь! Я говорил с его обитателями в пять часов утра!

— Простите, сэр. Они съехали.

Таннер положил трубку, недоверчиво глядя на нее.

Нью-йоркский номер! Для аварийных случаев!

Он сорвал трубку с рычагов, стараясь унять дрожь в пальцах.

После короткого гудка раздался ровный механический голос: «Номер, который вы набрали, не работает. Пожалуйста, обратитесь в справочную за правильным номером. Вы слушаете запись. Номер, который вы набрали…»

Джон Таннер закрыл глаза. Невероятно! Он не может связаться с Фассетом! Его люди исчезли!

Он остался один!

Он попытался собраться с мыслями. Он должен сообразить что к чему. Необходимо найти Фассета! Произошла какая-то чудовищная ошибка. Холодный, сдержанный профессионал, работающий на правительство, знающий тысячи уловок, обладающий совершенной техникой — он совершил какую-то ужасную ошибку.

Но ведь и все люди Фассета исчезли. Может быть, тут вообще нет ошибки.

Таннеру внезапно пришло в голову, что и сам он может что-то предпринять. У его телекомпании были определенные каналы связи с правительственными учреждениями. Он связался с коннектикутской информационной службой и получил гринвичский номер телефона Эндрю Гаррисона, главы юридического отдела компании.

— Это Энди?.. Привет! Джон Таннер, — он старался говорить как можно спокойнее. — Я чертовски извиняюсь, что беспокою тебя дома, но только что позвонили из азиатского бюро. В Гонконге какая-то история, в которой хотелось бы разобраться… Сейчас я не могу вдаваться в подробности, расскажу в понедельник утром. Может, там ничего и нет, но надо бы убедиться… Думаю, лучше всего связаться с ЦРУ. Это явно их дело. Они раньше сотрудничали с нами… Ладно, я буду держать тебя в курсе.

Таннер прижал трубку подбородком и закурил. Гаррисон дал ему нужный номер, и Таннер записал.

— Это где-то в Вирджинии, точно?.. Большое спасибо, Энди. Увидимся в понедельник.

Он снова набрал номер:

— Центральное разведывательное. Офис мистера Эндрю, — отозвался мужской голос.

— Моя фамилия Таннер. Джон Таннер. Директор отдела новостей нью-йоркской телекомпании «Стандарт мьючуэл».

— Да, мистер Таннер? Вы хотели поговорить с мистером Эндрю?

— Да. Да, именно.

— Простите, но сегодня его нет на месте. Могу ли я помочь вам?

— В сущности, я пытаюсь найти Лоренса Фассета.

— Кого?

— Фассета. Лоренса Фассета. Он из вашей конторы. Мне спешно нужно переговорить с ним. Я думаю, он где-то в районе Нью-Йорка.

— Он имеет отношение к этому отделу?

— Не знаю. Я знаю только, что он из ЦРУ. Говорю вам, это очень срочно! Крайняя необходимость! — у Таннера на лбу выступила испарина. У него не было времени объясняться с каким-то чиновником.

— Хорошо, мистер Таннер. Я проверю по нашему справочнику и найду его. Подождите у телефона.

Прошло не менее двух минут, прежде чем он снова объявился. Говорил он с запинками, но уверенно:

— Вы уверены, что верно назвали имя?

— Конечно, уверен.

— Простите, но никакого Лоренса Фассета в справочнике нет.

— Это невозможно!.. Слушайте, я работаю с Фассетом!.. Дайте мне поговорить с вашим начальником! — Таннер пытался припомнить, как Фассет обращался к тем, кто вел дело «Омеги».

— Боюсь, что вы не поняли меня, мистер Таннер. Это вышестоящее учреждение. Вы ищете моего коллегу… моего подчиненного, если хотите. Моя фамилия Дуайт. Мистер Эндрю доверил мне принимать все решения, связанные с данным отделом.

— Мне не важно, кто вы такой! Говорю вам, что это исключительно важно! И, думаю, вы должны найти кого-то гораздо выше вас по должности, мистер Дуайт. Более ясно выразиться я не могу. Это все, что я могу сказать! Так действуйте же! Я жду!

— Очень хорошо. Потребуется несколько минут…

— Жду.

Прошло минут семь, которые показались Таннеру вечностью, прежде чем Дуайт снова появился на проводе:

— Мистер Таннер, я взял на себя смелость проверить, кто вы такой, так что предполагаю, за свои слова вы отвечаете. Тем не менее должен заверить, что вас ввели в заблуждение. В ЦРУ Лоренса Фассета нет. И никогда не было.

23

Повесив трубку, Таннер тяжело оперся о край раковины. Оттолкнувшись от нее, он рассеянно вышел на задний дворик. Небо по-прежнему было темным. В листве шелестел легкий ветерок и с веток падали в бассейн капли воды. Должно быть, грядет шторм, подумал Таннер, глядя на низкие облака. Приближается пора июльских бурь.

Но еще ближе — «Омега». С Фассетом или без него, но сама-то «Омега» — реальность, и теперь Таннер четко понимал это. Она существует — он испытал власть, которой та обладает, и почувствовал уверенность, с которой действует, — ей удалось даже куда-то убрать Лоренса Фассета и манипулировать сотрудниками главной разведывательной организации страны.

Таннер понимал, что искать Дженкинса смысла нет. Что тот ему сказал ранним утром в гостиной?.. «Если вы обратитесь ко мне, я буду все отрицать…» Раз «Омега» смогла убрать Фассета, то заткнуть рот Дженкинсу не сложнее, чем сломать игрушку.

Должна быть какая-то точка отсчета, какой-то трамплин, который поможет пробить завесу лжи. Больше его ничто не волновало — этой истории надо положить конец, чтобы семья была в безопасности. Больше он не участвует в этой драке. Единственная забота теперь — Элис и дети.

Через окно кухни Таннер увидел фигуру Остермана.

Вот оно! Вот с чего следует начать, вот кто поможет разделаться с «Омегой»!

Он поспешил в дом.

Лейла сидела за столиком, а Берни стоял у плиты, согревая воду для кофе.

— Мы уезжаем, — сказал Берни. — Вещи упакованы, и я вызвал такси.

— Почему?

— Здесь происходит что-то непонятное, — вмешалась Лейла, — и мы не хотим иметь к этому никакого отношения.

— Вот об этом-то я и хотел с вами поговорить. С вами обоими.

Берни и Лейла переглянулись.

— Валяй, — сказал Берни.

— Не здесь. Давай выйдем.

— Зачем?

— Я не хочу, чтобы Элис слышала.

— Она спит.

— И все же выйдем.

Втроем они пересекли лужайку возле бассейна. Таннер повернулся лицом к ним.

— Больше вам нет необходимости врать. Вам обоим. Просто я хочу сказать, что больше я в этом не участвую. Меня больше все это не касается, — он помолчал. — Мне известно о существовании «Омеги».

— О чем? — переспросила Лейла.

— Об «Омеге»… «Омеге»! — в голосе Таннера была боль.

— Теперь это не моя забота! С Божьей помощью больше я ею не занимаюсь!

— О чем ты говоришь? — глядя на журналиста, Берни сделал шаг к нему. Таннер отступил. — В чем дело?

— Ради Бога, не делай этого!

— Чего не делать?

— Говорю же тебе! Теперь мне все равно! Так что прошу тебя! Пожалуйста! Оставь Элис и детей в покое. Со мной можешь делать все что угодно!.. Только их оставь в покое!

Лейла взяла Таннера за руку:

— Джонни, у тебя истерика. Я не понимаю, о чем речь.

Таннер смотрел на Лейлу, борясь с подступающими слезами:

— Как вы могли пойти на такое? Прошу вас! Не надо больше врать! Я этого не вынесу.

— О чем врать?

— Вы никогда не слышали ни о каких банковских счетах в Швейцарии? В Цюрихе?

Лейла отдернула руку, и Остерманы застыли на месте. Наконец Берни тихо сказал:

— Да, я слышал о банковских счетах в Цюрихе. У нас самих там счет-другой.

— Откуда вы взяли эти деньги?

— Нам удалось неплохо заработать, — спокойно ответил Берни. — И ты знаешь. Если это может успокоить, почему бы тебе не позвонить нашему бухгалтеру? Ты можешь встретиться с Эдом Маркумом. В Калифорнии нет никого лучше… и порядочнее, чем он.

Таннер смутился. Простота ответа Остермана заставила его растеряться — все оказалось таким естественным.

— А Кардоне, Тремьяны… У них есть счета в Цюрихе?

— Предполагаю, что есть. Как и у половины моих знакомых на побережье.

— Откуда они получают деньги?

— Почему бы тебе не спросить у них самих? — Остерман сохранял полное спокойствие.

— Но ты-то знаешь!

— Ты начинаешь нести чушь, — сказала Лейла. — И Джою, и Дику очень везет. Джою, пожалуй, больше, чем всем нам.

— Но почему Цюрих? Что там в Цюрихе?

— Большая степень свободы, — мягко ответил Берни.

— Вот оно что! Вот в чем ты меня старался убедить прошлой ночью! «Чего бы тебе хотелось больше всего?» — спросил ты. Это твои слова!

— Да, через Цюрих можно неплохо заработать, и я не собираюсь этого отрицать.

— Через «Омегу»! Вот как ты сделал деньги, верно? Это правда?

— Я не знаю, что это значит, — помрачнев, сказал Берни.

— Дик и Джой! Они связаны с «Омегой»! Как и ты! С «Порванным ремнем»! Информация поступает в Цюрих! И за информацию платят!

Лейла вцепилась в руку мужа:

— Берни, те телефонные звонки! И сообщения…

— Лейла, прошу тебя… Послушай, Джонни. Клянусь тебе. Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Прошлым вечером я хотел предложить тебе помощь, и только это имел в виду. Можно сделать неплохие вложения, и я хотел предложить тебе средства для них. Вот и все.

— Не за информацию? Не для «Омеги»?

Лейла стиснула руку мужа, тот лишь молча посмотрел на нее, давая взглядом понять, что нужно успокоиться. Затем снова повернулся к Таннеру:

— Не представляю себе, какая у тебя может быть информация, в которой бы я нуждался. И не знаю я никакой «Омеги». Понятия не имею, что это такое.

— Так Джой имеет! И Дик! Они оба приходили к Элис и ко мне! Они угрожали нам.

— О Господи, Берни, что-то случилось… — Лейла не могла с собой ничего поделать. Повернувшись, Берни обнял ее.

— Что бы там ни было, к нам отношения это не имеет… Тебе лучше рассказать, в чем дело. Возможно, нам удастся помочь.

Таннер посмотрел на них. Берни и Лейла стояли бок о бок, обнимая друг друга. Он так хотел верить им. Ему отчаянно нужны союзники, он так нуждался в друзьях. Да и Фассет ведь говорил то же самое: не все могут иметь отношение к «Омеге».

— Вы в самом деле ничего не знаете? Вы ничего не знаете об «Омеге»? Или что значит «Порванный ремень»?

— Нет, — просто ответила Лейла.

И Таннер поверил. Он должен был поверить, ибо это означало конец одиночеству. Так он им и сказал. И все поведал.

Абсолютно все.

Когда он закончил, пара литераторов застыла на месте, молча глядя на Таннера. Начало моросить, но никто не обратил внимания на первые капли дождя. Наконец заговорил Берни:

— И ты подумал, что я говорил о… что мы имеем к этому какое-то отношение? — не веря собственным словам, Берни прищурился. — Господи! Да это же просто бред!

— Нет. Реальность. И я в этом убедился.

— Ты говоришь, что Элис ничего не знает? — спросила Лейла.

— Мне велено ничего не говорить ей, и только на таких условиях все рассказали!

— Кто? Тот, кого ты не можешь теперь найти даже по телефону? Некий человек из Вашингтона, которого там не знают? Тот, кто вывалил на тебя кучу вранья о нас?

— Но человек погиб! И моя семья могла погибнуть в прошлую среду! Тремьяны и Кардоне одурманены прошлой ночью!

Остерман взглянул на свою жену и снова перевел взгляд на Таннера.

— Если они в самом деле были одурманены газом, — мягко сказал он.

— Ты должен все рассказать Элис, — возбужденно сказала Лейла. — Ты не имеешь права дальше держать ее в неведении.

— Я знаю. Так и сделаю.

— А затем всем нам придется уехать отсюда, — сказал Остерман.

— Куда?

— В Вашингтон. Там у нас есть один-два сенатора и несколько конгрессменов. Наши друзья.

— Берни прав. У нас есть крепкие связи в Вашингтоне.

Дождь усилился.

— Пойдем в дом, — сказала Лейла, легко коснувшись плеча Таннера.

— Подожди! Там нам поговорить не удастся. Мы не можем свободно говорить в доме. Он прослушивается.

Берни и Лейла Остерманы дернулись, словно после удара по лицу.

— Весь? — переспросил Берни.

— Я не уверен… Теперь я ни в чем не уверен.

— Значит, мы не можем свободно разговаривать в доме, или же нам надо включать радио на полную громкость и говорить шепотом?

Таннер посмотрел на своих друзей. Слава Богу! Слава Богу!

Начало его возвращения в Здравый Смысл положено.

24

Прошло меньше часа, и обнарушился тот самый июльский шторм. Радио обещало от семи до десяти баллов, все суда среднего тоннажа от Гаттсраса до Род-Айленда получили штормовое предупреждение, наводнение могло угрожать и Сэддл-Уолли.

Элис проснулась при первых раскатах грома, и Джон сказал ей, точнее, шепнул на ухо — радио было включено на полную мощность, — что им надо быть готовыми уехать с Берни и Лейлой. Он притянул ее к себе и попросил не задавать вопросов, а просто довериться.

Детей отвели в гостиную с телевизором. Элис сложила и поставила у входа два чемодана. Лейла сварила яйца и сделала бутерброды.

Берни сказал, что придется ехать без остановки час или два.

Глядя на эти сборы, Таннер мысленно возвращался к событиям четвертьвековой давности.

Эвакуация!

В полтретьего зазвонил телефон. На том конце истерически орал совершенно раздавленный Тремьян, который — врет, подумал Таннер, — рассказал, как они очутились у старого здания станции на Ласситер-роуд, а потом сообщил, что они с Джинни в таком состоянии, что не смогут приехать на обед. На субботний обед уик-энда с Остерманами.

— Ты должен рассказать мне, что происходит, — Элис говорила с мужем в буфетной. На полную мощность тут был включен транзистор, и она старалась его перекричать. Он взял Элис за руки, предупреждая вопросы, и привлек к себе.

— Верь мне. Прошу тебя, верь мне, — шепнул он. — Я все объясню в машине.

— В машине? — глаза Элис расширились в испуге, и она поднесла ладонь к губам. — О Господи! Ты хочешь сказать, что не можешь говорить?

— Верь мне.

Пройдя в кухню, Таннер махнул рукой Берни:

— Давай грузиться.

Они взялись за чемоданы.

Когда Таннер и Остерман вернулись из гаража, Лейла стояла у окна кухни, глядя на задний двор:

— Похоже, шторм усиливается.

Зазвонил телефон и Таннер снял трубку.

Кардоне был предельно взбешен. Он клялся и божился, что разорвет на мелкие куски и уничтожит того сукиного сына, который усыпил их. В то же время он был удивлен и растерян. Часы стоили восемьсот долларов, а остались на руке. В бумажнике по-прежнему лежала сотня-другая долларов.

— Полиция, Дик, сказала, что украдены какие-то бумаги. Что-то по Швейцарии и Цюриху.

Таннер явственно услышал, как у Кардоне булькнуло в горле, и наступило молчание.

Когда Джой снова подал голос, его едва можно было разобрать:

— Это не имеет ко мне никакого отношения!

А затем без всякого перехода стал нудно объяснять Таннеру, что только что позвонили из Филадельфии и сообщили о тяжелой болезни отца. Так что они с Бетти пока побудут дома. Может, удастся увидеться в воскресенье. Таннер повесил трубку.

— Эй! — что-то на лужайке привлекло внимание Лейлы.

— Посмотри на зонтики. Их сейчас сорвет ветром, и они улетят.

Таннер глянул в окно. Два больших тента, прикрывавших столики у бассейна, почти полегли под напором ветра. От парусины остались только клочья. Вот-вот тенты рухнут. Таннер понял, что будет довольно странно, если он не обратит на это внимания:

— Я сниму их. Мне потребуется минута.

— Помощь нужна?

— Не имеет смысла — только промокнем оба.

— Твой дождевик в холле на вешалке.

Ветер был очень сильный, а дождь превратился в настоящий ливень. Прикрывая лицо ладонью, он добрался до дальнего столика. Запахнув развевающийся плащ, он ухватился за металлическую стойку и начал ее снимать.

Когда он взялся за крышку столика, раздался грохот. От нее отлетел кусок металла, чиркнувший по руке. Еще раз. У ног разлетелись осколки цемента, в который было вмуровано основание столика. Следующая пуля врезалась по другую сторону столика.

Таннер нырнул под столик и, скорчившись, откатился подальше.

Пули густо ложились рядом, откалывая куски металла и камня.

Он попытался отползти назад, но мокрая земля скользила под локтями и ничего не получалось. Ухватив стул, он загородился им, словно тот последняя соломинка, которая должна удержать над пучиной. Таннер застыл, ожидая неминуемой смерти.

— Брось его! Черт возьми! Брось его!

Прыгнув, Остерман ударил Таннера по лицу и оторвал руки, вцепившиеся в стул. Пригнувшись, они бросились к дому; пули с чмоканьем впивались в деревянную обшивку.

— Держись к дверям! К дверям! — хрипел Берни.

Но они уцелели только потому, что Лейла сообразила, что делать. Она распахнула двери, и Берни Остерман втолкнул внутрь Таннера, свалившись на него. Лейла, пригнувшись, захлопнула двери.

Огонь прекратился.

Элис рванулась к мужу и, прижав его голову к груди, увидела кровь на руке.

— В тебя попали? — спросил Берни.

— Нет… Нет, со мной все в порядке.

— Пожалуй, не совсем. О Господи! Погляди только на свою руку! — Элис пыталась вытереть кровь ладонью.

— Лейла! Найди немного спирта! Элис, у вас есть йод?

У Элис по щекам текли слезы, она не смогла ответить на вопрос. Лейла схватила ее за плечи и, встряхнув как следует, хрипло прикрикнула:

— Прекрати, Элис! Перестань! Где бинты и антисептик? Джонни нужна помощь!

— Какие-то шприцы… в буфетной. Марля тоже, — она не могла заставить себя отойти от мужа. Лейла сама отправилась в буфетную.

Берни осмотрел руку Таннера:

— Ничего страшного. Просто глубокая царапина. Не похоже, что это проникающее ранение.

Презирая самого себя, Джонни посмотрел на Берни:

— Ты спас мне жизнь… Я не знаю, что и говорить.

— Поцелуешь меня на день рождения… Умница, Лейла. Дай-ка мне все это, — Остерман взял аптечку и всадил иглу в руку Таннера. — Элис, звони в полицию! Держись подальше ст окон, но дозвонись до того толстомясого, который считается тут начальником полиции!

Элис неохотно оставила мужа и, пригнувшись, проползла под раковиной. Достигнув боковой стены, она сняла трубку.

— Отключен.

Лейла судорожно вздохнула. Берни пробрался к Элис, выхватив трубку у нее из рук:

— Точно.

Повернувшись, Таннер ухватился здоровой рукой за край раковины. С ним все в порядке. Он может передвигаться.

— Давайте сначала разберемся, на каком мы свете, — медленно сказал он.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Берни.

— Женщинам лучше остаться лежать… Берни, выключатель рядом с телефоном. Дотянись и включи, когда я досчитаю до трех.

— Что ты затеял?

— Делай, как я говорю.

Таннер перебрался к дверям кухни и выпрямился — через окна теперь его не заметить. Здесь еще лучше были слышны шум дождя, грохот ветра и отдаленные раскаты грома.

— Готов? Я начинаю отсчет.

— Что он собирается делать? — Элис приподнялась было, но Остерман заставил ее снова улечься на пол.

— Тебе уже приходилось бывать в таких переделках, Берни, — сказал Джон. — Боевой устав лехоты. Наставление по действиям ночного патруля. Ни о чем не беспокойся. Ставки тысяча к одному в мою пользу.

— О таком я что-то не читал.

— Заткнись!.. Раз, два, три!

Остерман повернул выключатель и кухня озарилась светом. Таннер скользнул в буфетную.

Свершилось. Сигнал. Он сообщает, что тут враги.

Раздался выстрел, стекло разлетелось, и пуля врезалась в стену, от которой брызнули куски штукатурки. Остерман выключил свет.

Лежа на полу, Джон Таннер прикрыл глаза и тихо сказал:

— Вот, значит, на каком мы свете. Микрофоны были враньем… Все было враньем.

— Нет! Назад! Стойте! — вскрикнула Лейла, прежде чем кто-то успел понять, что происходит. Она бросилась через кухню, а за ней Элис.

Ребята Таннеров не слышали выстрелов снаружи — их перекрывали шум дождя, раскаты грома и телевизор. Но выстрел, направленный в кухню, донесся. Обе женщины навалились на детей, прижав к полу и прикрывая своими телами.

— Элис, отведи их в столовую! Не поднимайся с пола! — скомандовал Таннер. — Берни, револьвера у тебя нет?

— Прости, никогда им не пользовался.

— Я тоже. Ну, не анекдот ли? Всегда осуждал тех, кто покупает оружие. Ну и туп же я был!

— Что же нам делать? — Лейла изо всех сил старалась сохранять спокойствие.

— Постараемся выбраться отсюда, — ответил Таннер. — Стреляют со стороны леса. И тот, кто стреляет, не знает, есть ли у нас оружие. Так что он побаивается стрелять в упор, во всяком случае пока не рискнул. По Орчард часто ездят машины… Мы загрузимся в фургон и рванем к черту отсюда.

— Я открою двери, — сказал Остерман.

— Ты уже был сегодня героем. Теперь моя очередь… Если успеем, обойдемся без проблем. Дверь поднимается очень быстро.

Они добрались до гаража.

Дети уже лежали в задней части фургона между багажом — пусть темно, но они были там в безопасности. Лейла и Элис, скорчившись, расположились на полу за задними сиденьями. Остерман сел за руль, дожидаясь, пока Таннер, стоящий у дверей гаража, будет готов поднять их.

— Давай! Включай! — ему предстояло обождать, пока двигатель наберет полные обороты, открыть двери и прыгнуть в машину. Помешать задуманному плану мог только выстрел из базуки. Фургон должен проскочить мимо маленького «триумфа» и, вылетев из гаража, сразу же развернуться на дорожке.

— Давай же, Берни! Ради Бога, включай!

Вместо этого Остерман открыл дверцу и вышел. Он молча смотрел на Таннера.

— Машина мертва, — сказал он.

Таннер повернул ключ зажигания «триумфа». И его двигатель молчал. Остерман открыл крышку капота фургона и позвал Таннера. Тот зажег спичку, и мужчины склонились над двигателем.

Вся проводка была изрезана.

— Можно ли дверь гаража открыть снаружи? — спросил Берни.

— Да. Если она не заперта.

— Она закрыта?

— Нет.

— Могли мы услышать, как ее открывают?

— При таком дожде, может, и нет.

— Значит кто-то находится в доме.

Мужчины, не сговариваясь, посмотрели на дверь маленькой ванной. Она была закрыта. Укрыться в гараже можно только за ней.

— Давай-ка вытащим его оттуда, — шепнул Таннер.

Элис, Лейла и дети вернулись в дом. Берни и Джон огляделись в поисках того, что могло бы послужить оружием. Таннер взял заржавленный лом, Остерман — садовые вилы. Они подкрались к закрытой двери.

Таннер кивнул Берни, чтобы тот распахнул ее. Затем ворвался, держа лом на изготовку.

Комната оказалась пустой. Но на стене красовалась надпись черным аэрозолем. Всего лишь одна буква, греческая буква «омега».

25

Таннер предложил всем спуститься в подвал. Элис и Лейла помогли детям, отчаянно стараясь уверить их, что все это только игра. Таннер остановил Остермана у двери на лестницу.

— Давай-ка забаррикадируемся чем-нибудь, идет?

— Ты думаешь, что может дойти и до этого?

— Просто я не хочу оставлять им никаких шансов.

Согнувшись, мужчины проползли под окнами, толкая перед собой три тяжелых кресла, и водрузили их одно на другое, а третьим усилили баррикаду сбоку. Затем они подобрались к окнам, оставаясь невидимыми снаружи, и проверили крепость запоров на них.

Таннер нашел на кухне фонарик и сунул его в карман. Вместе они придвинули обеденный стол к наружным дверям. Таннер перекидал Остерману алюминиевые стулья, которые тот водрузил на стол, а спинку одного просунул под дверную ручку.

— Плохо, — сказал Остерман. — Ты совершенно закупорил нас. А мы должны прикинуть, как выбраться отсюда!

— Может, ты это уже сообразил?

В рассветных сумерках Остерман видел лишь очертания фигуры Таннера, но нотки безнадежности в его голосе услышал:

— Нет. Нет, не придумал. Но мы должны попытаться!

— Понимаю. Но тем временем следует принять все меры предосторожности… Мы не знаем, что там снаружи. Сколько их и где они.

— Тогда давай закончим.

Пригнувшись, они перебрались в дальний конец кухни, а потом через буфетную к выходу в гараж. Дверь наружу была заперта, но для пущей безопасности они заблокировали ее ручку последним стулом с кухни и перебрались обратно в холл. Прихватив свое примитивное оружие — лом и вилы, — они спустились в подвал.

Через маленькие окна на уровне земли доносился непрестанный гул ливня. Вспышки молний время от времени освещали шершавые стены подвала.

— Здесь сухо, — заговорил Таннер. — Тут мы в безопасности. Кто бы там ни был снаружи, он промок до костей и не может всю ночь торчать на одном месте… Сегодня суббота. Вы знаете, как полицейские машины патрулируют дороги во время уик-энда. Они увидят, что в доме нет света и придут проверить.

— С чего бы это? — спросила Элис. — Просто решат, что мы уехали куда-то на обед…

— Но не после событий прошлой ночи. Маккалиф ясно дал понять, что глаз с дома не спустит. Заднюю лужайку патрульной машине не заметить, но им виден фасад. Они будут обязаны… смотри! — схватив жену под локоть, Таннер подвел ее к единственному окошку, которое на уровне земли смотрело на флагшток перед домом.

Дождь потоком стекал по стеклу, и почти ничего не было видно. Едва пробивался свет уличных фонарей на Орчард-драйв. Таннер вытащил из кармана фонарик и подозвал Остермана.

— Я сказал Элис, что этим утром Маккалиф пообещал взять дом под наблюдение. Так он и поступит. Неприятностей у него и без того хватает. Мы будем по сменам дежурить у этого окошка, чтобы ни у кого не устали глаза и не подвели нас. Как только заметим патрульную машину, просигналим лучом фонарика. Они увидят. И остановятся.

— Это неплохая мысль, — сказал Остерман. — Просто отличная! Черт возьми, сказал бы ты об этом наверху!

— Я не был уверен. Смешно, но там я не мог сообразить, видна ли из этого окна улица. Сотни раз возился в подвале, но уверен не был, — улыбнулся он им.

— Я чувствую себя куда лучше, — сказала Лейла, искренне желая, чтобы уверенность Джона передалась остальным.

— Элис, ты будешь дежурить первой. По пятнадцать минут на каждого. Берни, мы с тобой пристроимся между других окон. Лейла, займи как-нибудь Джанет, ладно?

— А что мне делать, папа? — спросил Реймонд.

Гордясь сыном, Таннер посмотрел на него:

— Будешь у переднего окна рядом с мамой. Ты постоянно будешь там. Смотри за полицейской машиной.

Через четверть часа Лейла сменила Элис. А Элис нашла старое одеяло, из которого соорудила нечто вроде матраса и уложила Джанет. Мальчик остался у окна, непрестанно протирая стекло, словно мог стереть потоки воды, струящиеся снаружи.

Все молчали. Шум дождя и раскаты грома, казалось, все нарастали. Настала очередь Берни занять свой пост. Принимая из рук жены фонарик, он на мгновение прижал ее к себе.

После вахты Таннера его место снова заняла Элис. Никто не произнес ни слова, но на самом деле все утратили надежду. Если Маккалиф на самом деле патрулирует этот район, сосредоточив особое внимание на доме Таннера, казалось совершенно невероятным, что в течение часа полицейская машина так и не появилась.

— Вот она! Вот она, папа! Видишь красный сигнал?

Таннер, Берни и Лейла бросились к оконцу, рядом с которым стояли Элис с мальчиком. Элис включила фонарик, водя лучом из стороны в сторону. Патрульная машина сбросила скорость. Она еле двигалась, но тем не менее не останавливалась.

— Дай мне фонарик!

Таннер держал луч неподвижно, пока наконец не разглядел его отражение на блестящей поверхности машины, чему не мог помешать даже дождь. Затем он быстро поднял луч вертикально.

Кто бы ни сидел за рулем, он просто не мог не увидеть. Луч ударил в ветровое стекло, на секунду ослепив водителя.

Но патрульная машина не остановилась. Миновав дом, она медленно двинулась дальше.

Таннер выключил фонарик и застыл у окна, не находя сил повернуться и посмотреть в лицо остальным.

— Мне это не нравится, — тихо сказал Берни.

— Он должен был увидеть. Он должен был! — Элис прижала к себе сына, который по-прежнему стоял у окна.

— Не обязательно, — соврал Джон Таннер. — Там черт-те что творится. Ветровое стекло у него, наверно, запотело так же, как и наши окна. Может, еще больше. К тому же окна в машинах затемнены. Он появится снова. В следующий раз мы его перехватим. В следующий раз я выскочу навстречу.

— Каким образом? — спросил Берни. — Ты не успеешь. Мы сделали завалы из мебели перед дверью.

— Я выберусь через это окно, — Таннер тут же прикинул его размеры. Оно было слишком мало. Как легко у него вырвалась эта ложь.

— Я смогу выбраться отсюда, папа!

Мальчик был прав. Возможно, придется послать его.

Но он знал, что не сможет этого сделать. Не сможет. Тот, кто сидел в патрульной машине, видел луч фонарика и не остановился.

— Давайте вернемся к окнам. Лейла, стань сюда. Элис, займись Джанет. Я думаю, она уже валится с ног, хочет спать.

Таннер понимал, что должен заставить их чем-то заняться, пусть даже ерундой. Иначе всеми овладеет панический страх.

Раздался грохот грома. Вспышка молнии озарила внутренность подвала.

— Джонни! — Остерман прижимался лицом к левому заднему окну. — Иди сюда.

Таннер подошел к Остерману и осторожно пригляделся. Сквозь хлещущие порывы дождя он увидел вертикальный луч света, идущий от земли. Он поднимался далеко за лужайкой, за бассейном, откуда-то рядом с лесом. Он слегка покачивался. Затем вспышка молнии высветила фигуру человека с фонарем. Кто-то шел к дому.

— Он боится свалиться в бассейн, — шепнул Берни.

— Что там такое? — донесся встревоженный голос Элис от импровизированного матраса, у которого она сидела рядом с дочерью.

— Там кто-то снаружи, — ответил Таннер. — Всем сохранять полное спокойствие. Может быть, все… все в порядке. Это может быть полиция.

— Или тот, кто стрелял в нас. О Господи!

— Тс-с-с! Тихо!

Лейла оставила пост у окна и присоединилась к Элис:

— Отодвинься от окна, Берни.

— Он приближается. Обходит вокруг бассейна.

Двое мужчин, отодвинувшись, расположились по обе стороны окна. На человеке в потоках дождя было большое пончо, а лицо закрывала шляпа. Приблизившись к дому, он выключил свет.

Обитатели подвала услышали, как над головой у них заскрипела дверь кухни, а затем — глухой звук удара плечом в деревянную панель. Вскоре попытка выломать двери прекратилась и, кроме шума дождя, ничего больше слышно не было. Он отошел от двери кухни — со своего места Таннер мог видеть, как лучик фонарика метался из стороны в сторону. Затем он исчез за дальним концом дома, где гараж.

— Берни! — Лейла стояла рядом с Элис и ребенком. — Глянь! Вон там, наверху!

Сквозь боковое окно были видны вспышки еще одного фонаря. Хотя они появились довольно далеко, луч казался сильным и все приближался. Тот, чья рука держала источник света, шел к дому.

Внезапно все исчезло и остались только вспышки молний и шум дождя. Таннер и Остерман заняли позицию у боковых окон, по одному с каждой стороны. Они ничего не видели, никаких фигур, ничего, кроме косых струй дождя, которые нес ветер.

Сверху донесся громкий треск. Затем другой, более резкий, когда дерево ломает дерево. Таннер двинулся к лестнице. Он запер дверь подвала, но та была такой непрочной, что любой удар мог сорвать ее с петель. Он поудобнее ухватил лом, готовясь обрушить его на любого, кто будет спускаться по лестнице.

Тишина.

Из дома больше не доносилось ни звука.

Внезапно Элис Таннер вскрикнула. Чья-то рука разбила стекло переднего окна. Луч сильного фонаря прорезал темноту. Кто-то снаружи сидел на корточках, пряча лицо под капюшоном дождевика.

Таннер кинулся к жене, подняв дочку с одеяла, на котором та лежала:

— Назад! Назад, к стене!

Стекло разлетелось вдребезги. Удары продолжались. В подвал летели грязь, осколки стекла и щепки. Сквозь разбитое стекло с порывом ветра влетели капли дождя. Шестеро узников прижались к передней стене, пока луч скользил по полу, ступенькам и противоположной стене.

То, что последовало потом, заставило оцепенеть.

В проеме окна показался ствол, и с оглушительным звуком заряд хлестнул по полу и противоположной стене. Наступило молчание. В подвале клубилась цементная пыль, в сильном луче света она вздымалась кверху. Начался дикий, беспорядочный огонь. Былой военный опыт подсказал Таннеру, что происходит. Стрельба прервалась — надо было заменить магазин.

И тут же другой приклад вышиб стекло в левом заднем окне, напротив которого они как раз стояли. Луч света осветил фигуры у стены подвала. Таннер увидел, как его жена прижала к себе дочь, защищая ее хрупкое тельце своим собственным, и буквально взорвался от ярости.

Кинувшись к окну, он рубанул ломом сквозь разбитое стекло по скорчившейся фигуре снаружи. Она опрокинулась на спину и заряд врезался в потолок над головой Таннера. Луч света из переднего окна поймал его. Все кончено, подумал Таннер. Сейчас для него все кончится. Но Берни успел ударом вил отвести ствол в сторону, и выстрел миновал Таннера. Журналист подполз к жене и ребенку.

— Идите туда! — крикнул он, толкая их к дальней стене подвала, за которой был гараж. Джанет рыдала навзрыд.

Берни схватил жену за руку и оттащил ее в дальний угол подвала. Лучи фонарей перекрестились. Непрерывно шла пальба, и в воздухе стояла такая густая пыль, что просто невозможно было дышать.

Свет в заднем окне внезапно исчез. Второй решил сменить огневую позицию. Со стороны дальнего бокового окна раздался треск и звон разбиваемого стекла. Сильный луч света снова озарил подвал, ослепив их. Таннер перетащил жену и сына в задний угол рядом с лестницей. Выстрелы оглушили их. Таннер слышал свист пуль, дробивших стену вокруг него.

Перекрестный огонь!

Сжав лом, он кинулся вперед сквозь огонь, четко осознав, что любая пуля сейчас может покончить с ним. Но ни одна не попала, и он добрался до своей цели. Ничто, казалось, не могло остановить его!

Оказавшись рядом с боковым окном, он наискосок рубанул сквозь него. До него донесся вскрик и из проема на лицо и руки Таннера брызнула кровь.

Ствол в переднем окне попытался нащупать Таннера, но это было невозможно.

Вскинув вилы на плечо, Остерман подобрался поближе. Улучив момент, он метнул их сквозь выбитое окно, как копье. Раздался крик боли, и огонь прекратился.

Таннер стоял, опираясь на стену под окном. При вспышках молнии он увидел, как по бетону струится кровь.

Он остался жив и это главное.

Повернувшись, он подошел к жене и ребенку. Элис держала на руках по-прежнему рыдавшую Джанет. Мальчик прижался лицом к стене, не в силах сдержать слез.

— Лейла! Господи Исусе! Лейла! — истерический вскрик Берни заставил всех содрогнуться. — Лейла, где ты?

— Я здесь, — тихо ответила Лейла, — со мной все в порядке, дорогой.

Таннер увидел такое, что несмотря на все происшедшее, не могло не поразить. На платье Лейлы была большая зеленоватая брошь — раньше он не обращал на нее внимания. Теперь Таннер совершенно четко видел — брошь светилась в темноте. Она люминесцировала — одна из тех новинок, которые продаются в фешенебельных магазинах. Ее просто невозможно не увидеть в темноте.

Очередная вспышка молнии бросила отблеск на стену рядом с Лейлой. Таннер, сделав шаг в ту сторону, убедился: на этой стене щербин от пуль не было.

Обняв жену и дочку одной рукой, Таннер другой прижал к себе голову сына. Берни, кинувшись к Лейле, обнял ее. Сквозь многоголосье бушевавшего шторма донеслись завывания сирены и шум подъезжающей машины.

Силы были на исходе и они остались недвижимы. Но через несколько минут раздались голоса и стук сверху:

— Таннер! Таннер! Откройте двери!

Отпустив жену и сына, он подошел к выбитому переднему окну:

— Мы здесь. Мы здесь, грязные подонки!

26

Этих двух патрульных Таннер видел бессчетное количество раз на улицах Сэддл-Уолли, когда те управляли движением или разъезжали в радиофицированных машинах, но по имени не знал. Они служили здесь меньше года и были моложе Дженкинса и Макдермотта.

И теперь он обрушился на них. Он с силой оттолкнул одного из полицейских к стене холла. Кровь на руках Таннера запятнала его плащ. Второй полицейский стремглав кинулся по лестнице на помощь:

— Ради Бога, что вы делаете?!

— Вы мерзавцы! Вы паршивые сволочи! Нас могли тут… мы чуть не погибли! Все мы! Моя жена! Мои дети! Почему вы так поступили? Вы ответите мне, и ответите сейчас же!

— Да отпустите же вы его! Что мы вам сделали?

— Полчаса назад вы проехали мимо этого дома! Вы видели, черт побери, луч фонарика и не остановились! Вы умчались отсюда!

— Вы с ума сошли! Мы с Ронни были на северном конце! Мы появились тут не больше пяти минут назад. Человек по имени Скенлан сообщил, что слышит выстрелы…

— Так кто же это был? Я хочу знать, кто был в другой машине?

— Если вы уберете руки и отпустите меня, я выйду и загляну в расписание смен. Я не понимаю, кто — но я знаю, где они. Они патрулируют на Эппл-драйв. Там совершено ограбление.

— На Эппл-драйв живут Кардоне.

— Не у них. Я знаю. Ограбили Нидхэмов. Пара стариков.

Элис поднялась в холл, держа на руках Джанет. Девочку тошнило и она судорожно дышала. Элис тихо плакала, укачивая ее.

Появился и их сын — лицо все в пыли, ее прорезали полоски от слез. Затем пришли Остерманы. Берни на лестнице поддерживал жену за талию, словно боялся отпустить ее от себя.

В дверях нерешительно появился второй патрульный. Выражение его лица привлекло внимание напарника.

— Святая матерь Божья, — тихо сказал второй патрульный. — Да там могла быть настоящая бойня. Клянусь, не понимаю, как они вообще уцелели.

— Звони Маккалифу и тащи его сюда.

— Линия перерезана, — сказал Таннер, усаживая Элис на диван в гостиной.

— Я свяжусь с ним по рации. — патрульный Ронни направился к передней двери. — Маккалиф глазам своим не поверит, — тихо сказал он.

Оставшийся полицейский пододвинул Лейле кресло. Рухнув в него, она позволила себе заплакать. Берни склонился к жене, гладя ее по голове. Реймонд прижался к отцу, рядом с матерью и сестрой. Он был настолько перепуган, что не в силах был сдвинуться с места и лишь смотрел в лицо отцу.

Полицейский двинулся к лестнице в подвал. Видно было, что он хотел спуститься туда не только из любопытства, но и потому, что сцена в гостиной носила слишком личный характер.

Открылась дверь — вернулся второй полицейский:

— Я сказал Маку. Поймал его из машины по рации. Исусе, ну, тебе надо было слышать его. Он направляется сюда.

— Сколько его ждать? — спросил Таннер с дивана.

— Недолго, сэр. Дорога ужасная, но живет он в восьми милях отсюда. Он, кстати, сказал, что доберется сюда быстрее, чем кто-либо.


* * *

— Я расставил дюжину людей вокруг дома, двое будут внутри. Один останется внизу, а другой поднимется наверх. Не знаю, что еще я могу сделать, — Маккалиф стоял в подвале с Таннером. Остальные были наверху.

Таннер хотел поговорить с капитаном с глазу на глаз:

— Послушайте меня! Кто-то один из ваших людей, не останавливаясь, проехал мимо дома, не захотел остановиться! И, черт побери, я-то знаю, что он видел луч фонарика! Он видел его и все же уехал!

— Не могу поверить. Я проверял. Ни одной машины здесь не было. Это просто кто-то ехал мимо. Всем нашим дано указание обращать на это место особое внимание.

— Я сам видел, как патрульная машина уезжала! Где Дженкинс? Макдермотт?

— Сегодня у них отгул. Пожалуй, их стоит вызвать.

— Странно, что они отдыхают в уик-энд, не так ли?

— Я стараюсь отпускать своих людей на уик-энды. Но в эти дни мы особенно тщательно несем службу. Точно так как указал городской совет.

Таннер услышал нотки самодовольства в голосе Маккалифа.

— Вам придется сделать еще кое-что.

Маккалиф не обратил внимания на его слова. Он исследовал стены подвала. Остановившись у выломанной рамы окна он поднял несколько сплющенных кусочков свинца:

— Я хочу, чтобы были собраны все вещественные доказательства и тотчас же отосланы на экспертизу Если в Ньюарке с этим не справятся, я обращусь в ФБР… Что вы сказали?

— Я сказал, что вам придется сделать еще одну вещь. Это совершенно необходимо, но можем заняться этим мы с вами на пару. И больше никто.

— Что именно?

— Мы с вами найдем телефон, с которого вы сделаете два звонка.

— Кому? — торопливо спросил Маккалиф, потому что Таннер сделал несколько шагов к лестнице, желая убедиться, что в подвале больше нет никого.

— Кардоне и Тремьянам. Я хочу знать, где они. И где были.

— Что за черт!

— Сделайте, как я вам сказал!

— Вы думаете…

— Я ничего не думаю! Я просто хочу знать, где они были… Давайте предположим, что меня просто волнует их судьба, — Таннер направился к лестнице, а Маккалиф остался стоять в центре подвала.

— Минутку! Вы хотите, чтобы я позвонил им, а потом проверил их версии. О’кей, я это сделаю… А теперь моя очередь. Из-за вас страдаю я. Это из-за вас у меня разыгралась язва. Что тут, черт возьми, происходит? Черт-те что, а мне приходится разбираться! Если у вас и ваших друзей какие-то неприятности, приходите и выкладывайте, в чем дело. Если я не знаю, что мне сейчас свалится на голову, то ничего не могу и сделать. И вот что я вам скажу, — Маккалиф, понизив голос, ткнул пальцем в журналиста, прижимая другую руку к животу. — Я не собираюсь портить свой послужной список лишь оттого, что вы тут заняты какими-то играми. И я не допущу массовой резни, хотя вы не говорите мне то, что я должен знать, а в итоге ничего не могу предпринять!

Таннер, поставив одну ногу на нижнюю ступеньку, стоял на месте, слушая полицейского. Джон мог лишь удивляться глядя на него. Дай ему волю, он никогда не перестанет кипятиться, подумал Таннер.

— Хорошо… «Омега»… Вы слышали об «Омеге»? — Таннер смотрел Маккалифу прямо в глаза, стараясь уловить хоть малейший признак растерянности. — Я и забыл. Вы же не допущены к материалам по «Омеге», не так ли?

— О чем вы, черт побери, толкуете?

— Спросите Дженкинса. Может, он вам расскажет… Идемте ’нам пора.

Из машины Маккалифа они сделали три звонка. Ответ четкий и ясный. Ни Тремьянов, ни Кардоне нет ни дома, ни поблизости.

Кардоне вроде бы в графстве Рокленд, за пределами района Нью-Йорка. Как сказала горничная, супруги обедают вне дома, и если полицейский найдет их, не будет ли столь любезен передать, чтобы они позвонили домой. Их кто-то срочно разыскивал из Филадельфии.

У Тремьянов Вирджиния снова плохо почувствовала себя и они поехали к доктору в Ридж-парк.

Доктор подтвердил, что Тремьяны его посетили. Он был совершенно уверен, что затем они направились в Нью-Йорк В сущности, он прописал им лишь хороший обед и варьете. Переутомление миссис Тремьян носит главным образом психологический характер. Она должна отвлечься от неотвязных воспоминаний о вокзале на Ласситер-роуд.

Уж очень точно, подумал Таннер. И у второй, и у третьей пары все как будто продумано.

Тем не менее ни на кого из них подозрение не падало.

Но вспоминая события в подвале, он подумал, что один из типов, которые пытались убить их, мог быть и женщиной.

Фассет сказал, что «Омега» — это фанатики и убийцы.

— Вот вам и ответ, — слова Маккалифа ворвались в поток его мыслей. — Мы проверим их слова, когда они вернутся. Очень легко проверить все версии… Да вы и сами знаете.

— Да… Да, конечно. Вы позвоните мне после того, как поговорите с ними?

— Этого обещать не могу. Позвоню, если сочту, что вы должны что-то знать.


* * *

Явился механик отремонтировать машины. Таннер провел его через кухню в гараж и увидел, с каким выражением на лице тот уставился на перерезанные провода.

— Вы правы, мистер Таннер. Вся проводка полетела. Я пока поставлю временную, а в мастерской мы потом заменим ее. Кто-то сыграл с вами скверную шутку.

Вернувшись на кухню, Таннер присоединился к своей жене и Остерманам. Дети были наверху в комнате Реймонда, где один из полицейских Маккалифа, выразивший желание остаться там, играл с ними, стараясь отвлечь от разговоров взрослых и успокоить.

Остерман был непоколебим. Они должны уехать из Сэддл-Уолли, им необходимо попасть в Вашингтон. Как только фургон отремонтируют, они тут же уедут, но добираться будут не на машине, а прямиком отправятся в аэропорт Кеннеди и сядут на самолет. Они не доверяют такси. Они не хотят никаких объяснений с Маккалифом, просто сядут и уедут. У Маккалифа нет никакого права задерживать их.

Таннер сидел напротив Остерманов, рядом с Элис, держа ее за руку. Дважды Берни с Лейлой пытались заставить его все рассказать жене, и оба раза Таннер отвечал, что сделает это с глазу на глаз.

Остерманы решили, что они все поняли.

Элис же не поняла ничего, и поэтому он продолжал поглаживать ее руку.

Каждый раз, когда Лейла обращалась к нему, он вспоминал ее светящуюся в темноте подвала брошь и стену, на которой не было следов пуль.

Скрипнула передняя дверь, и Таннер встал посмотреть, кто там. Вернулся он улыбаясь:

— Привет из нормального мира. Явился телефонный мастер, — он не сел на свое место — забрезжил кое-какой план. Ему была нужна Элис.

Жена, поняв, что он что-то задумал, повернулась, глядя на него.

— Я поднимусь взглянуть на детей.

Она ушла, и Таннер оказался возле стола. Взяв свою пачку сигарет, он сунул ее в нагрудный карман рубашки.

— Ты собираешься сейчас с ней поговорить? — спросила Лейла.

— Да.

— Расскажи ей все. Может, она в чем-то и разберется, в этой… «Омеге», — выражение лица Берни по-прежнему оставалось недоверчивым. — Видит Бог, я не могу.

— Ты же заметил отметины на стенах.

Берни как-то странно покосился на Таннера:

— Да, конечно.

— Простите, мистер Таннер, — в дверях кухни показался полисмен, дежуривший внизу. — Вас хочет видеть телефонный мастер. Он в кабинете.

— Хорошо. Я сейчас буду, — он повернулся к Берни Остерману: — Чтобы освежить твою память — знак, который ты видел на стене, означает греческую букву «омега».

Он быстро вышел из кухни и направился в кабинет. За окнами по-прежнему неслись низкие облака и шторм не стихал, но полоса дождя уже проходила. В комнате было сумрачно, горела только настольная лампа.

— Мистер Таннер, — раздался сзади голос, и он резко повернулся.

Это был Коль, в синей куртке телефонной компании, он пристально глядел на Таннера. Рядом стоял другой человек.

— Не поднимайте, пожалуйста, шума, говорите потише.

Гнев, охвативший Таннера, был настолько сильным, что он потерял самообладание. Он бросился на агента:

— Ах ты, сукин сын…

Его остановили, крепко схватив за руки и слегка заведя их за спину. Затем Коль взял его за плечи и быстро, напористо заговорил:

— Прошу вас! Мы знаем, что вам довелось испытать, но теперь можно сказать, что все кончилось. Все кончилось, мистер Таннер. «Омега» раздавлена!

— Не говорите мне ничего! Вы подонки! Вы сволочи! Вас не существует! Они никогда не слышали о Фассете! Ваши телефоны отключены! Ваш…

— Нам пришлось очень быстро сворачиваться! — прервал его агент. — Мы были вынуждены снять оба поста. Это было необходимо. Вам все объяснят.

— Не верю ни единому слову!

— Да послушайте же! Думать будете потом, а сейчас послушайте! Фассет сейчас в двух милях отсюда, собирает воедино последние куски головоломки. Вашингтон поддерживает с ним постоянную связь, и мы уже близки к цели. К утру «Омега» будет взята.

— Какая «Омега»? Какой Фассет? Я звонил в Вашингтон! Я говорил с Маклином в Вирджинии!

— Вы говорили с Дуайтом. Он значится начальником Эндрю, но на самом деле ничего не знает об «Омеге». Он проверил ваши слова через отдел тайных операций, и звонок попал к Директору. И не оставалось иного выбора, как только все отрицать, мистер Таннер. В таких случаях мы всегда все отрицаем. Мы вынуждены так поступать.

— А где ваша наружная охрана? Что случилось с вашими проклятыми «клопами»? С вашими ударными силами, которые вроде бы не должны позволить и пальцем к нам прикоснуться кому бы то ни было?

— Вам все в свое время объяснят… Я не лгу. Допущены определенные ошибки. Или же одна большая ошибка, если хотите. И мы поняли, что ее никак не предотвратить. Но мы никогда раньше не сталкивались с «Омегой» лицом к лицу И главное — мы выбрали правильное направление. И теперь вышли на цель!

— Все это дерьмо и еще раз дерьмо! Главное в том, что моя жена и дети чуть не погибли!

— Взгляните. Взгляните вот на это, — Коль вынул из кармана маленький металлический диск. Его коллега отпустил руки Таннера. — Да возьмите же. Присмотритесь.

Таннер взял предмет и поднес его к свету. Он увидел, что маленький и почти плоский диск изъеден ржавчиной и вспучился:

— Ну и?..

— Это один из наших миниатюрных микрофонов. Его съела кислота. Микрофоны были установлены практически в каждой комнате. Но нам так ничего и не удалось услышать.

— Неужели их кто-то мог обнаружить?

— При соответствующем оборудовании это довольно легко. На всех микрофонах нет никаких следов, никаких отпечатков пальцев. Вот это и есть «Омега», мистер Таннер. Даже я многого не знаю. Все держит под контролем Фассет. Он лучший специалист на трех континентах. Если не верите, спросите Государственного секретаря. Или Президента, если хотите. В этом доме ничего больше не произойдет.

Джон Таннер сделал глубокий вдох и посмотрел на агента.

— Вы считаете, что все мне объяснили?

— Я все вам расскажу. Несколько позже.

— Меня это не устраивает!

Коль спокойно ответил на вопросительный взгляд Таннера:

— А какой у вас выбор?

— Позову сюда полисмена и начну орать.

— Ну и что это даст? Я предлагаю вам просто успокоиться на несколько часов. Сколько это может еще длиться?

Таннер решил задать еще один вопрос. Не важно, какой он получит ответ. Его план уже обрел четкие очертания. Но Коль не должен знать о нем.

— Так что мне остается делать?

— Ничего. Абсолютно ничего.

— Вы, ребята, всегда так говорите, когда начинают палить пушки.

— Пушек больше нет. С ними покончено.

— Хорошо. Я… ничего… не делаю. Могу ли я теперь вернуться к жене?

— Конечно.

— Кстати, телефон теперь в порядке?

— Да, в полном.

Журналист повернулся, потирая ноющую руку, и медленно спустился в холл.

Никому больше нельзя доверять.

Он возьмет «Омегу» своими руками.

27

Элис сидела на краю кровати, слушая рассказ мужа. Были мгновения, когда она сомневалась — в здравом ли он рассудке. Она понимала, что такой человек, как ее муж, когда так часто приходилось действовать на предельном напряжении, может сломаться. Она могла понять, почему маньяки выходят по ночам, панику, которая охватывает юристов и маклеров при крахе их начинаний, понимала даже неуклонное стремление Джона исправить то, что вообще не поддается улучшению. Но то, что он рассказал сейчас, было за пределами ее понимания.

— Почему ты согласился? — спросила она.

— Это звучит дико, но меня загнали в угол. Выбора не было. Пришлось согласиться.

— Ты сам пошел на это! — сказала Элис.

— Не совсем. Как только я согласился, чтобы Фассет назвал имена, мне пришлось подписать документ, по которому пришлось бы отвечать в соответствии с законом о национальной безопасности. Когда стало известно, кто они такие, деваться было уже некуда. Фассет все это понимал. Продолжать с ними нормальные отношения стало просто невозможным. Но плюнь я на правила допуска, меня могли бы привлечь к суду.

— Ужасно, — тихо сказала Элис.

— Гнусно — вот так точнее.

Он рассказал и о разговорах с Джинни и Лейлой возле бассейна. И как Дик Тремьян последовал за ним в гараж. И, наконец, о том, как Берни стал о чем-то говорить с ним, а в этот момент крик Джанет поднял на ноги весь дом.

— Он так и не сказал тебе, о чем шла речь?

— Он сказал только, что может предложить мне деньги для вложений. Я же обвинил их в том, что они входят в «Омегу»… А затем Берни спас мне жизнь.

— Нет. Минутку, — Элис выпрямилась. — Когда ты выбежал поправить тент и мы смотрели, как ты бежишь под дождем… А потом раздались выстрелы, и мы ужаснулись… Я попыталась выскочить к тебе, но они меня держали. Я плакала и пыталась вырваться. Лейла — а не Берни — прижала меня к стене. Внезапно она посмотрела на мужа и сказала: «Ты можешь двигаться, Берни! Все в порядке, Берни!..» Я не поняла тогда, но она прямо приказала ему.

— Женщины не посылают своих мужей под выстрелы.

— Это меня и поразило. Я подумала — а хватило бы у меня сил послать тебя… ради Берни?

И тут Таннер рассказал жене о брошке и о стене, на которой не осталось следов пуль.

— Но они же были в подвале, дорогой. Они не были снаружи. Они же не стреляли в нас, — Элис остановилась. Воспоминания о пережитом ужасе были непосильны. Она не могла заставить себя продолжать. Вместо этого Элис рассказала об истерике, которую Джой устроил в гостиной, и о том, что Бетти Кардоне видела их через окно.

— Вот, значит, что с вами происходило, — сказал он, когда жена закончила рассказ. — Я и не представлял, что такое было.

— Но тот человек внизу сказал тебе, что все конечно. Он же произнес эти слова.

— Он мне много чего нарассказал… Но кто же из них? Или все трое?

— Что? — спросила она.

— «Омега». Речь может идти о парах. Они должны действовать по парам… Однако Тремьянов и Кардоне одурманили в машине. Их бросили на Ласситер-роуд… Но было ли так?

Засунув руки в карманы, Таннер стал мерить шагами комнату. У окна он перегнулся через подоконник, глядя на лужайку внизу:

— Там тьма полицейских. Им смертельно скучно. Ручаюсь, что подвала они не видели. Интересно…

Стекло разлетелось вдребезги. Таннер покачнулся, и кровь хлынула ему на рубашку. Вскрикнув, Элис кинулась к мужу, который опускался на пол.

Снаружи раздавался грохот очередей, но ни одна пуля больше не попала в окно. Все врезались в стены.

Патрульный из холла вломился в двери и бросился к упавшему Таннеру. Через считанные секунды в комнату ворвался охранник, стоявший внизу с пистолетом наготове. Снизу доносились крики. Задыхаясь, вбежала Лейла и кинулась к Элис и лежащему на полу ее мужу:

— Берни! Бога ради, Берни!

Но Остерман не появлялся.

— Положите его на кровать! — рявкнул полисмен, который спустился сверху. — Разрешите, мэм! Разрешите, мы переложим его на кровать!

Остерман еще с лестницы услышал крики:

— Что там, черт возьми, стряслось? — он вошел в комнату — О Исусе!

Таннер пришел в сознание и приподнялся, чтобы осмотреться. Рядом с врачом стоял Маккалиф. Элис сидела на краю постели. Берни и Лейла стояли в ногах, пытаясь ободряюще улыбаться.

— С вами все будет в порядке. Очень удачно сложилось, — сказал врач. — Рана болезненная, но ничего серьезного. Проникающее ранение плеча, только и всего.

— В меня стреляли?

— В вас стреляли, — согласился Маккалиф.

— Кто?

— Этого мы не знаем, — Маккалиф старался скрыть свою ярость, но безуспешно. Капитан не сомневался, что его сознательно подвергли унижению, скрыв какую-то важную информацию. — Но вот что я вам скажу: я собираюсь допросить каждого из вас, пусть даже на это уйдет вся ночь. Я выясню, что тут происходит! Вас тут всех водят за нос, но с собой я этого не позволю!

— Рана обработана и перевязана, — сказал врач. — Вы можете вставать и двигаться, как только почувствуете, что у вас есть силы для этого, но только не делайте резких движений, мистер Таннер. У вас там всего лишь глубокий разрез. Вы, к счастью, потеряли очень мало крови, — улыбнувшись, доктор торопливо покинул их. Оставаться дольше не имело смысла.

Как только за ним закрылась дверь, Маккалиф отдал всем короткое приказание:

— Будьте любезны подождать внизу. Я хочу остаться наедине с мистером Таннером.

— Капитан, он только что получил ранение, — твердо сказал Берни. — Вы не можете его допрашивать в таком состоянии — я этого не допущу.

— Я офицер полиции при исполнении своих обязанностей и в вашем разрешении не нуждаюсь. Вы слышали врача. Ранение у него не серьезное.

— Ему уже и без того досталось! — возразила Элис Маккалифу.

— Простите, миссис Таннер. Это необходимо. А теперь, будьте любезны…

— Нет, мы не будем! — Остерман оставил жену и подошел к шефу полиции. — Допрашивать надо не только его. Но и вас. Всю вашу проклятую полицию надо вытащить на ковер… Я хотел бы знать, почему не остановилась патрульная машина, капитан! Я слышал ваши объяснения, но не принимаю их!

— Если вы будете продолжать и дальше в том же духе, мистер Остерман, я вызову полицейских и на вас наденут наручники!

— Этого я еще не испытывал…

— И не искушайте меня! Я уже имел дело с такой публикой. Я работал в Нью-Йорке, еврейская морда!

Остерман оцепенел:

— Что вы сказали?

— Так что не провоцируйте меня! Вы меня провоцируете!

— Плюнь, — сказал с постели Таннер. — Я не обращаю на него внимания, честное слово.

Оставшись наедине с Маккалифом, Таннер сел. Плечо болело, но он мог свободно двигать им.

Маккалиф подошел к краю кровати и взялся за ее спинку обеими руками, медленно произнося каждое слово:

— А теперь вы будете говорить. Вы расскажете все, что знаете, или я посажу вас по обвинению в утаивании информации, касающейся предумышленного убийства.

— Это меня ведь пытались убить.

— Тем не менее расследуется убийство. Убийство. И не важно, идет ли речь о вас или об этом здоровом еврейском подонке!

— Почему вы так обозлены? — спросил Таннер. — Объясните мне. Вы же должны в ногах у меня валяться. Я налогоплательщик, а вы не смогли защитить мой дом и мою семью.

Маккалиф несколько раз попытался что-то выдавить из себя, но его буквально душил гнев. Наконец он взял себя в руки:

— О’кей. Я знаю, что кое-кому из вас не нравится, как я веду дела. Вы, сукины дети, хотите выставить меня отсюда и посадить какого-нибудь вонючего хиппи, который только что кончил свой паршивый юридический колледж! Так вот, вам удастся это сделать, если я сам решу уйти отсюда, и только. А я не собираюсь выметаться! Мой послужной список останется чистым! И город этот будет в порядке! Так вот, выкладывайте, что тут происходит, и если мне потребуется помощь, я получу ее! Но я не могу требовать помощи с пустыми руками!

Таннер встал с постели, его было повело, но, к собственному удивлению, он тут же пришел в себя:

— Я верю вам. Слишком вы глупы, чтобы врать… И вы правы — кое-кто не любит вас. Но оставим пока это… Я еще не ответил на ваши вопросы. Но вместо этого собираюсь отдать приказ. Вы будете круглосуточно охранять этот дом, пока я не отменю его! Понятно?

— Я не подчиняюсь вашим приказам!

— А этому придется подчиниться. В противном случае вы появитесь на шестидесяти миллионах телевизионных экранов как типичный пример тупого, необразованного и злобного служаки, представляющего собой угрозу для сил охраны порядка. Вас смешают с дерьмом. Лишат пенсии и выкинут.

— Вы не посмеете сделать это…

— Неужто? Хотите убедиться?

Маккалиф уставился в лицо Таннеру. Вены на его шее так вздулись, что журналисту показалось, что собеседника вот-вот хватит удар.

— Как я ненавижу вас, подонков, — холодно сказал он. — Со всеми вашими мозгами.

— Как и я… ибо видел вас в деле. Однако теперь это не важно. Садитесь.


* * *

Через десять минут Маккалиф вылетел из дома прямо под потоки дождя.

С грохотом захлопнув за собой дверь, он стал раздавать отрывистые приказания полицейским. Затем, не обращая внимания на небрежные кивки подчиненных, влез в свою машину.

Таннер вытащил из шкафа чистую рубашку и неловко натянул ее. Выйдя из спальни, стал осторожно спускаться по лестнице.

Элис, стоявшая в холле и говорившая с полицейским, увидела его. Она кинулась поддержать мужа:

— Тут все вокруг заполнено полицией, рыщут по всем углам. Мне кажется, что их тут целая армия… О Господи! Я пытаюсь сохранять спокойствие. Но у меня не получается! — обняв его, Элис почувствовала повязку под тканью рубашки. — Что нам теперь делать? Кто может пресечь все это?

— Все будет в порядке… Просто нам надо еще немного подождать.

— Почему?

— Маккалиф сообщил мне кое-что.

— Что?

Таннер увлек Элис подальше к стене. Он говорил очень тихо, чтобы полицейские не подслушивали их:

— Те, кто был возле окон подвала, получили ранения. Один — весьма серьезное. В ногу. За второго я не уверен, но Берни утверждает, что попал ему в грудь или плечо. Макка-лиф отправился повидаться с Тремьянами и Кардоне. Затем он будет мне звонить. Это может занять некоторое время, но он обязательно свяжется со мной.

— Ты сказал ему, что он должен искать?

— Нет. Ничего. Я просто попросил проверить их версии относительно того, где они были. Вот и все. Я не хочу, чтобы Маккалиф делал какие-то выводы и принимал решение. Пусть этим занимается Фассет.

Нет, не Фассет будет этим заниматься, подумал Таннер. Когда придет время действий, он все расскажет Элис. В последнюю минуту. Поэтому, улыбнувшись, он обвил рукой ее талию и выразил желание освободиться от всех дел, чтобы снова заняться с ней любовью.


* * *

Телефон зазвонил в десять сорок семь.

— Джон? Это Дик. У меня тут был Маккалиф, — Тремьян тяжело дышал в трубку, но старался сохранять спокойствие. Чувствовалось, однако, что он с трудом держит себя в руках.

— …Я представления не имел, что у вас там случилась попытка преднамеренного убийства. Боже мой! Да я и не хочу знать, это свыше моих сил! Прости, Джон, но я забираю отсюда свою семью. Я заказал места в «Пан-Ам» на десять утра.

— Куда летишь?

Тремьян не ответил. Таннер повторил вопрос:

— Я спрашиваю тебя, куда ты летишь?

— Прости, Джон… Может, это звучит ужасно, но я не хотел бы тебе говорить.

— Думаю, что могу понять тебя… Хотя, сделай нам одолжение. Заедь по пути в аэропорт.

— Не могу обещать. Пока.

Таннер так крепко держал трубку, что едва разжал пальцы. Он набрал номер полиции Сэддл-Уолли.

— Полицейский участок. Сержант Дейл.

— Капитана Маккалифа, пожалуйста. Говорит Джон Таннер.

— Его здесь нет, мистер Таннер.

— Можете ли вы найти его? Это очень срочно.

— Попробую связаться с ним по рации. Будете ждать?

— Нет, просто попросите его как можно скорее связаться со мной, — Таннер дал свой номер и повесил трубку.

Маккалиф скорее всего едет к Кардоне. Он должен вернуться в гостиную. Нужно, чтобы Остерманы расслабились.

Это было частью его плана.

— Кто звонил? — спросил Берни.

— Дик. Он слышал о том, что тут случилось… Он забирает свою семью и уезжает.

Остерманы переглянулись.

— Куда?

— Не сказал. У них билеты на утренний рейс.

— Он не сказал, куда едет? — Берни поднялся небрежно, но не мог скрыть своей обеспокоенности.

— Я уже ответил. Он не захотел мне говорить.

— Не захотел? Это не совсем то же, что просто «не сказал»

— Думаю, что… А ты по-прежнему считаешь, что мы должны отправиться в Вашингтон?

— Да.

Теперь Берни смотрел на Таннера:

— Уверен в этом больше, чем когда-либо. Ты нуждаешься в защите. В подлинной защите… Они пытаются убить тебя, Джон.

— Вот это меня и удивляет. Я пытаюсь понять, меня ли они пытаются убить.

— Что ты хочешь сказать? — Лейла, встав, повернулась к Таннеру.

Зазвонил телефон.

Вбежав в кабинет, Таннер сорвал трубку. Это был Маккалиф.

— Слушайте, — тихо сказал Таннер. — Я хочу, чтобы вы точно описали мне — только точно! — как вел себя Тремьян во время разговора с вами.

— Он был у себя в кабинете.

— Где именно в кабинете?

— Сидел за столом. А что?

— Вставал ли он? Прохаживался ли по комнате? Например, встал ли он, чтобы пожать вам руку?

— Нет… Кажется, что нет. Нет, он не делал этого.

— А как его жена? Впустила вас она?

— Нет. Горничная. Жена Тремьяна была наверху. Она себя плохо чувствует. Мы проверяли, она в самом деле вызвала врача.

— Хорошо. Теперь расскажите о Кардоне. Где вы их обнаружили?

— Первым делом я поговорил с его женой. Мне открыли дети. Она лежала на диване, а ее муж был в гараже.

— Где вы говорили с ним?

— Я же сказал вам. В гараже. Но сразу отловить его мне не удалось. Он собирается ехать в Филадельфию. Его отец тяжело болен.

— В Филадельфию?.. Так где же на самом деле он был?

— Да в гараже, говорю я вам! Он сложил вещи. Он уже сидел в машине. И сказал мне, чтобы я поторопился. Он хотел уже трогать с места.

— То есть он сидел в машине?

— Именно так.

— Это не показалось вам странным?

— С чего бы? Ради Бога, у него отец умирает! И он сгорал от желания скорее отправиться в Филадельфию. Я все это проверю.

Таннер повесил трубку.

Маккалифу не удалось увидеть ни одну из этих пар в нормальных условиях. Никто из них не стоял, никто не сделал ни шагу. У всех были веские причины не оставаться дома в воскресенье.

Тремьян, сидящий за столом, испуганный и неподвижный.

Кардоне в машине, думающий только о том, чтобы поскорее уехать.

Один из них или оба — ранены.

Один или, может быть, оба — «Омега».

Время шло. Дождь кончился, что облегчало его планы, хотя с деревьев и капало.

На кухне он переоделся в одежду, которую притащил из спальни: черные брюки, черный свитер с длинными рукавами; проверил, чтобы у него с собой было не меньше шести монеток для автомата. Наконец, прицепил к воротнику свитера тоненький, как карандаш, фонарик.

Выглянув за дверь, он позвал Элис в кухню. Этого разговора он боялся куда больше того, что предстояло. Тем не менее выхода не было. Он понимал, что должен ей все рассказать.

— Что ты собираешься делать? Почему?..

Таннер прижал ей палец к губам и притянул жену к себе. Они отошли в дальний конец кухни, поближе к дверям гаража, в самый дальний от холла угол. Он тихонько шепнул:

— Ты помнишь, я просил доверять мне?

Элис медленно наклонила голову.

— Мне надо выйти прогуляться, просто прогуляться. Я встречусь кое с кем, кто поможет мне. Маккалиф был с ними в контакте.

— Почему они не могут прийти прямо сюда? Я не хочу, чтобы ты уходил. Ты не можешь уйти!

— Практически у меня нет выхода. Все заранее обговорено, — соврал он, догадываясь, что она подозревает его во лжи.

— Чуть погодя я позвоню тебе. И ты поймешь, что все в порядке. Но до этого я хотел, чтобы ты сказала Остерманам, что я пошел пройтись… что я устал, вымотался — все что угодно. Очень важно, чтобы они думали, будто ты веришь, что я пошел прогуляться. И что с минуты на минуту я вернусь. Может быть, я только переговорю с людьми, которые ждут меня.

— С кем ты собираешься встречаться? Ты должен мне сказать.

— С людьми Фассета.

Она в упор смотрела на него. Теперь между ними возникла ложь, и она это чувствовала.

— Ты обязан это сделать? — тихо спросила она.

— Да, — он обнял ее, борясь с желанием остаться, и быстро вышел через дверь кухни.

Снаружи он неторопливо миновал свои владения, стараясь, чтобы не заметили полицейские по обе стороны дома, пока он не оказался там, откуда его уже не увидеть. И, убедившись, что никто не смотрит вслед, исчез в лесу.

Он описал широкий круг к западу от дома, пустив в ход узкий лучик фонарика, чтобы на что-нибудь не наткнуться. Ноги разъезжались по сырой земле, но наконец он увидел огни на заднем дворе своего соседа Скенлана, в трехстах футах от границы своих владений. Он вымок до нитки, когда, поднявшись на заднее крыльцо дома, позвонил в дверь.

Минут через пятнадцать — прошло больше времени, чем предполагалось — он сел в салон «мерседеса» Скенлана и включил двигатель. На поясе — заряженный «смит-вессон» соседа и три запасные обоймы по карманам.

Таннер повернул налево по Орчард-драйв, направляясь к центру городка. Уже было заполночь, и он несколько выбивался из намеченного расписания.

Он еще раз быстро перебрал в памяти все свои действия и прислушался к самочувствию. Он никогда не считал себя очень уж смелым. Все его поступки обычно были продиктованы мгновенным импульсом. Да и теперь явно не ощущал прилива храбрости. Им владело одно лишь отчаяние.

Странное состояние. Весь этот ужас, в котором он пребывал последние несколько дней, как-то уравновесился возникшим гневом. Гневом из-за того, что им кто-то манипулировал. Больше он никому этого не позволит.

Сэддл-Уолли опустел, главную улицу слабо освещали люминесцентные лампы, а витрины магазинов являли собой прообраз изобилия, свойственного этому месту. Не было ни неоновых реклам, ни бегущих огней — все выключено.

Таннер проехал мимо «Виллидж-паба» и стоянки такси, сделал крутой разворот и припарковался. Телефон-автомат оказался как раз радом с «мерседесом». Он поставил машину так, чтобы иметь возможность видеть весь прилегающий район. Перейдя через улицу, сделал первый звонок:

— Тремьян, это Таннер. Молчи и слушай… С «Омегой» все кончено. Она разогнана. Мне об этом сообщили. Сообщили и Цюриху. Мы устроили тебе последнее испытание и ты провалился. Трудно себе представить большую глупость! Сегодня я сообщаю тебе завершающий приказ. В два тридцать быть у вокзала на Ласситер-роуд. И не пытайся звонить мне домой. Я говорю с тобой из города. Я возьму такси, чтобы добраться туда. Благодаря вам за моим домом наблюдают! Будь у старого вокзала в два тридцать и возьми с собой Вирджинию. «Омега» провалилась! Если хочешь остаться в живых, будь на месте.

В два тридцать!

Таннер повесил трубку. Следующий — Кардоне.

— Бетти? Это Таннер. Слушай внимательно. Свяжись с Джоем и скажи ему, что с «Омегой» покончено. Меня не волнует, как ты найдешь его, но он должен быть здесь Это приказ из Цюриха. Скажи ему это!.. «Омега» разгромлена Вы все вели себя, как полные идиоты. Испортить мои машины было абсолютной глупостью. Сегодня вечером я отдаю завершающий приказ у старого вокзала на Ласситер-роуд. Чтобы вы с Джоем в два тридцать были там! Вас ждет Цюрих И не пытайтесь перезванивать мне! Я говорю не от себя. Мой дом под наблюдением. Я воспользуюсь такси. Помни! На Ласситер-роуд — и скажи Джою.

Таннер снова повесил трубку. Третий его звонок был к себе домой.

— Элис? Все отлично, дорогая. Беспокоиться не о чем Стоп, молчи! Позови Берни к телефону… Элис, никаких вопросов! Позови Берни к телефону!.. Берни, это Джон. Прости, что беспокою тебя, но приходится. Я знаю, кто входит в «Омегу», но мне нужна твоя помощь. Я звоню из Виллиджа Потом мне потребуется машина… не сейчас, а позже. Я не хочу чтобы меня тут видели. Я возьму такси. Встречай меня у вокзала на Ласситер-роуд в два тридцать. Сверни вправо от шоссе и поезжай к востоку по Орчард — она поворачивает к северу — примерно с милю. Ты увидишь большой пруд, отгороженный белой изгородью. На другой стороне — Ласситер-роуд. Милю-другую по ней, и ты увидишь старый вокзал… Все кончено. Я возьму там «Омегу» в половине третьего. И ради Бога, не ругай меня! Верь мне! Никому не звони и ничего не делай. Только будь там!

Таннер повесил трубку, открыл дверцу и направился к «мерседесу».

28

Он стоял в темном подъезде магазина игрушек. Ему пришло в голову, что «мерседес» Скенлана знают в Виллидже, а Тремьянам, Кардоне и, может быть, даже Остерманам известно, что Скенлан — его ближайший сосед. Хотя это может пойти на пользу. Если кто-то предположит, что он одолжил машину, то сделает вывод, что и сам он где-то поблизости от нее. И, следовательно, останется лишь ждать неподалеку. Теперь ему надо только ждать, пока не пробьет два, после чего двигаться к Ласситер-роуд.

Пока же следует ждать в центре поселка, чтобы увидеть, кто явится искать его, кто попытается остановить перед этой встречей. Какая из пар? Или появятся все три? Ибо «Омега» теперь перепугана. Сказано то, чего там и не могли себе представить: тайна раскрыта.

«Омега» может попытаться остановить его. Если все, что говорил Фассет, правда, то ей ничего другого не остается. Перехватить, прежде чем он окажется у старого вокзала.

Он посмотрел в оба конца улицы. В поле зрения были только четверо. Пара, прогуливавшая далматинского пса, мужчина, вышедший из паба, и водитель, спящий на переднем сиденье своего такси.

С восточной стороны Таннер увидел фары медленно приближающегося автомобиля. Вскоре он разглядел свой собственный фургон. Он вжался в проем темного подъезда.

За рулем была Лейла Остерман. Одна.

У Таннера забилось сердце, участился пульс. Что ему теперь делать? Ему никогда не приходило в голову, что в критические минуты пары могут и разбиться. Тем не менее Лейла одна! И если Остерман захочет взять его семью в заложники, он ничего не сможет сделать! Остерман был одним из тех, кого защищали, за ним не шла охота. Он может свободно передвигаться, оставляя сообщения о том, куда направляется. И если сочтет необходимым, то может заставить Элис и детей отправиться с ним!

Лейла поставила фургон перед пабом, вышла и быстро пошла к стоянке такси, где тряхнула за плечо спящего водителя. Они тихо переговорили, Таннер не слышал, о чем шла речь. Лейла тут же вернулась к пабу и зашла в него. Таннер остался стоять в подъезде, пересчитывая мелочь в кармане и ожидая ее возвращения. Ожидать было мучительно. Он должен добраться до телефона. Он должен связаться с полицией! Он должен убедиться, что его семья в безопасности!

Наконец она появилась и села в фургон. Проехав пять или шесть кварталов к западу, она повернула направо и машина исчезла.

Таннер побежал через улицу к телефонной будке. Бросив дайм, набрал номер.

— Алло?

Слава Богу! Это Элис!

— Это я…

— Где ты?

— Теперь не важно. Все идет отлично… С тобой все в порядке? — он слушал очень внимательно, стараясь уловить хоть одну фальшивую нотку.

— Конечно, в порядке. Мы ужасно волнуемся из-за тебя. Чем ты занят?

Голос у нее естественный. Все в порядке.

— У меня нет времени. Я хочу…

Она прервала его:

— Лейла поехала искать тебя. Ты делаешь ужасную ошибку… Мы переговорили. Мы с тобой ошибались, дорогой. Очень ошибались. Берни обеспокоен, и он думает…

— Я вынужден прервать разговор. Делай все, что я тебе сказал. Оставайся рядом с охраной. Не позволяй ей отходить слишком далеко!

Прежде чем она успела ответить, он рывком повесил трубку на рычаг. Он не имел права тратить впустую ни одной секунды ни на Остерманов, ни на нее. Он должен связаться с полицией.

— Участок. Говорит Дженкинс.

Значит, в полицию Сэддл-Уолли вернулся хоть один человек, знающий об «Омеге» не понаслышке. Его вызвал Маккалиф.

— Участок, — терпеливо повторил патрульный.

— Это Джон Таннер.

— Исус Христос, куда вы запропастились? Мы с ног сбились в поисках!

— Вы меня не найдете. Пока я сам этого не захочу… А теперь слушайте меня! В доме двое полицейских — и я хочу, чтобы они оставались рядом с моей женой. Чтобы она ни на секунду не оставалась одна! И дети! Ни на секунду! Никто из них не должен оставаться наедине с Остерманами!

— Конечно! Мы это знаем! А теперь — где вы? Перестаньте делать глупости, черт побери!

— Я позвоню вам позже. И не пытайтесь выяснить, откуда я звоню. Я объявлюсь.

Закончив разговор, он приоткрыл дверь будки в поисках лучшего наблюдательного поста, чем подъезд магазина. Он направился обратно через улицу Водитель такси по-прежнему спал.

Внезапно, без всякого предупреждения, Таннер услышал рев двигателя. За спиной его возникли размытые очертания машины. Она возникла словно бы из ниоткуда и летела с дикой скоростью, ее целью был он, Таннер. Таннер успел отпрыгнуть на тротуар, лишь на фут опередив пронесшуюся машину, и кинулся за угол, чудом избежав наезда.

В ту же секунду он почувствовал страшный удар в левую ногу. Раздался пронзительный визг тормозов. Упав, Таннер перекатился через голову и увидел, как черная машина, впритирку миновав «мерседес», умчалась вниз по Уоллей-роуд.

Боль в ноге становилась невыносимой, ныло и болело плечо. Он молил Бога, чтобы тот не лишил его способности передвигаться! Он должен двигаться!

Водитель такси подбежал к нему:

— Боже мой! Что случилось?

— Помогите мне, пожалуйста, подняться…

— Конечно! Конечно! Вы в порядке?.. Этот парень, должно быть, крепко перебрал. Он же мог вас убить! Хотите, я вызову врача?

— Нет-нет. Не стоит.

— Я сейчас добегу до телефона. Я вызову полицию! Они сию же секунду доставят врача!

— Нет. Нет, не надо! Я в полном порядке… Просто помогите мне сделать несколько шагов.



Было мучительно больно, но Таннер выяснил, что двигаться может. Это было слишком важным. Боль его отныне не волновала. Его ничто не волновало, кроме «Омеги». И «Омега» теперь полностью разоблачена!

— Лучше я все же вызову полицию, — сказал водитель такси, поддерживая Таннера под руку. — Этого клоуна надо бы перехватить на дороге.

— Нет… номера я ведь не заметил. Я даже не обратил внимания, какой у него тип машины. Так что толку не будет.

— Пожалуй, в самом деле. Пусть этот сукин сын врежется в дерево.

— Ага. Это верно, — Таннер уже мог двигаться самостоятельно. С ним все будет в порядке.

На другой стороне улицы у стоянки такси зазвонил телефон.

— Это мне… С вами все в порядке?

— Конечно. Спасибо вам.

— Субботний вечер. За всю смену скорее всего и будет только этот звонок. В субботу вечером дежурит только одна машина, да и той многовато, — водитель поспешил к телефону. — Удачи, приятель. Так ты уверен, что обойдешься без врача?

— Совершенно. Спасибо.

Он видел, как водитель записал адрес, а потом услышал, как тот повторил его:

— Тремьян. Пич-трее шестнадцать. Буду через пять минут, мэм, — повесив трубку, он обратил внимание на Таннера, наблюдавшего за ним. — Как вам это нравится? Она хочет отправиться в мотель в Кеннеди. С чего это она решила путешествовать?

Таннер был растерян. У Тремьянов две своих машины… Неужели он решил игнорировать приказ встретиться на Ласситер-роуд? Или, заняв единственное ночное такси в Сэддл-Уолли, Тремьян решил увериться, что Таннеру не добраться до места?

Все возможно.

Таннер захромал по аллее, направляясь обратно к пабу. Неподалеку была муниципальная стоянка, и в случае необходимости отсюда удастся ускользнуть незамеченным. Остановившись, он стал массировать ноющую ногу. Ему нужно собраться с силами, чтобы выдержать. Было без пятнадцати час ночи. Еще час — и он сможет отправиться к вокзалу. Может быть, еще вернется и та черная машина. Возможно, появится кто-то еще.

Ему хотелось закурить, но он решил не чиркать спичкой рядом с улицей. Можно скрыть в ладонях тлеющий огонек сигареты, но не вспышку спички. Он зашел ярдов на десять в глубь аллеи и там закурил. Послышались какие-то звуки. Шаги?

Он осторожно пробился к выходу на Уоллей-роуд. Поселок был пуст. Единственные слабые звуки доносились из паба. Затем дверь его открылась и вышли трое: Джим и Нэнси Лумисы с человеком, которого он не знал. Он разочарованно хмыкнул про себя.

Вот он стоит здесь, Джон Таннер, уважаемый директор службы новостей компании «Стандарт мьючуэл», прячась в темной аллее, — грязный, промокший, с пулевой раной в плече и с огромным синяком на ноге, — молча наблюдая, как Джим и Нэнси покидают ресторанчик. Джим Лумис. «Омега» лишь коснулась его и он никогда не узнает об этом.

С западного конца Уоллей-роуд, где она вливалась в шоссе номер пять, тихо подъехал автомобиль, который двигался со скоростью не больше десяти миль в час. Похоже, водитель искал кого-то или что-то на Уоллей-роуд.

Это был Джой.

Он не поехал в Филадельфию. Не было никакого умирающего отца. Кардоне врал.

Для Таннера открытием это не было.

Прижавшись спиной к стене, он постарался вжаться в нее, стать как можно незаметнее, но фигура у него была крупная. Лишь для того, чтобы чувствовать себя в безопасности, он вытащил из-за пояса пистолет. Если придется, он убьет Кардоне.

Когда машина была не далее чем в сорока футах, два коротких резких звука, донесшихся со стороны машины, подъезжавшей навстречу, заставили Кардоне притормозить.

Вторая машина быстро приближалась.

Это был Тремьян. Когда он проезжал мимо, Таннер успел увидеть, что лицо его искажено страхом.

Юрист приблизился к Кардоне, они быстро и тихо обменялись несколькими фразами. Таннер не смог разобрать слов, но видел, что во время их краткого разговора оба были в большом возбуждении. Тремьян развернулся и уехал в том же направлении, откуда прибыл.

Таннер расслабился. Теперь он должен учитывать любую мелочь. Все, что он знал, и более того. «Омега» плюс кто-то еще, прикинул он. Кто был в том черном автомобиле? Кто хотел свести с ним счеты?

Теперь нет смысла забивать себе голову. Он знает, что делать. Он остановится в нескольких сотнях ярдов от вокзала на Ласситер-роуд и будет ждать, пока «Омега» не заявит о себе.

Миновав аллею, он направился к машине. И тут застыл как вкопанный.

С его машиной что-то было не в порядке. Даже в слабом свете уличных фонарей Таннер заметил, что ее задний хромированный бампер опустился почти до земли. Он повис лишь в нескольких дюймах над мостовой.

Вытащив фонарик, он кинулся к машине. Обе задние шины были проколоты, и автомобиль держался только на металлических дисках. Пригнувшись, он увидел два разреза, сделанных ножом в покрышках.

Как? Когда? Он же не отходил от машины дальше, чем на двадцать ярдов! Улица была совершенно пустынна! Никого! Никто не мог незамеченным подкрасться к «мерседесу»!

Разве что в те несколько минут, когда он скрывался в аллее. Когда закуривал и, прижавшись к стене, наблюдал за Тремьяном и Кардоне. В те секунды, когда показалось, что слышал чьи-то шаги.

Покрышки разрезаны всего лишь пять минут назад!

— О Господи! — подумал Таннер. — Игра вокруг него не прекратилась! «Омега» идет по пятам. Она знает о всех его намерениях. Ни на секунду не спускает с него глаз!

Что там Элис начала говорить по телефону? Берни… что? Он двинулся к телефонной будке, вынимая последний десятицентовик. Пересекая улицу, он вытащил пистолет из кармана и внимательно огляделся. Тот, кто разрезал покрышки, может быть, затаился где-то поблизости.

— Элис?

— Ради Бога, дорогой, возвращайся домой!

— Чуть погодя. Честное слово, у меня нет никаких проблем. Вообще нет… Я просто хотел тебя спросить. Это очень важно.

— Самое важное, чтобы ты был дома!

— Ты говорила раньше, будто Берни что-то решил. Что именно?

— Ох… когда ты позвонил в первый раз, Лейла поехала искать тебя, а Берни не хотел оставлять нас одних. Но он боялся, что ты не послушаешь ее, и так как тут была полиция, решил сам поехать искать тебя.

— Он взял «триумф»?

— Нет. Он одолжил машину у одного из полицейских.

— О Господи! — Таннер старался сдерживаться, разговаривая по телефону, но тут уж не выдержал. Большая черная машина, появившаяся неизвестно откуда! «Плюс один» обрел реальные очертания. — Он вернулся?

— Нет. Хотя Лейла уже здесь. Она думает, что Берни просто заблудился.

— Я перезвоню тебе, — Таннер повесил трубку.

Конечно, он «заблудился». Он еще не успел вернуться. Вовсяком случае, пока Таннер скрывался в аллее, пока ему резали покрышки.

Теперь он понимал — во что бы то ни стало ему надо добраться до Ласситер-роуд. Добраться и расположиться там прежде, чем кто-то из «Омеги» остановит его или выяснит, где он находится.

Ласситер-роуд тянулась по диагонали к северо-западу, примерно в трех милях от центра поселка. Вокзал был еще в миле-другой. Он пойдет пешком. Это все, что можно сделать. Никто его не преследовал.

Пришлось описать дугу, чтобы оказаться на северо-западной окраине городка — здесь уже не было тротуаров, одни только лужайки. Теперь Ласситер-роуд не так уж и далеко. Дважды приходилось ложиться на землю, когда мимо проезжали машины, хотя водители смотрели только на дорогу перед собой.

Наконец, пробравшись сквозь заросли, которые окаймляли газон, смахивающий на его собственный, он выбрался на Ласситер-роуд.

Ковыляя по ее колдобинам, он свернул налево, и начался последний этап его похода. По его подсчетам, предстояло одолеть еще мшпо-полторы. Если нога позволит, он окажется у старого вокзала минут через пятнадцать. Если же нога откажет, придется двигаться медленнее, новее равно он доберется. На его часах без двадцати два. Время есть.

«Омега» не явится туда заблаговременно. Это ни к чему. Она — или они — не знает, что там ждет.

Ковыляя по дороге, Таннер понял, что чувствует себя куда лучше — в большей безопасности, — если держит в руках пистолет Скенлана. У себя за спиной он увидел проблески фар, в трехстах или четырехстах ярдах. Он вломился в лес, стеной стоящий вдоль дороги, и лег ничком на сырую землю.

Мимо медленно проехала машина. Это был тот же самый черный лимузин, который чуть не сбил его на Уоллей-роуд. Водителя он не разглядел, да это и невозможно, если нет уличного освещения.

Когда машина скрылась из виду, Таннер вернулся на дорогу. Он предпочел бы двигаться под прикрытием леса, но это было невозможно. На открытом пространстве он двигался куда быстрее. Прихрамывая, он заковылял дальше, прикидывая, стоит ли уже черный полицейский автомобиль у дома на Орчард-драйв 22. И не писатель ли по имени Остерман за его рулем?

Он одолел примерно с полмили, когда снова увидел огни, но теперь уже впереди. Он кинулся в кусты, моля Бога, чтобы его не заметили, и спустил предохранитель.

Автомобиль приближался на огромной скорости. Кто бы им ни управлял, чувствовалось, что он возвращается в поисках кого-то.

Его ли ищут?

Или Лейлу Остерман?

Или идет поиск Кардоне, у которого нет умирающего в Филадельфии отца? Или Тремьяна, который отнюдь не собирается в мотель при аэропорте Кеннеди?

Встав, Таннер, сжимая пистолет, продолжил движение, хотя нога подламывалась от боли и напряжения.

Одолев поворот дороги, он наконец оказался на месте. Чудом сохранившийся уличный фонарь освещал выщербленные стены старого вокзала. Вьющиеся растения оплетали стены с отлетевшей штукатуркой, а вокруг валялись сгнившие куски древесины. В трещинах фундамента угнездились какие-то уродливые побеги.

Здесь не было ни порывов ветра, ни потоков дождя, и тишину нарушал лишь ритмический стук капель, скатывающихся с листьев и веток, — шторм окончательно выдохся.

Он стоял на краю запущенной и заросшей стоянки машин, прикидывая, где бы расположиться. Уже почти два часа — надо найти надежное укрытие. В самом здании станции! Возможно, удастся пробраться внутрь. Он двинулся сквозь заросли, шурша галькой.

Слепящий свет резанул по глазам, и он инстинктивно кинулся вперед. Он перекатился через раненое плечо, не чувствуя боли. Мощный прожектор обшаривал окрестности вокзала, и ему казалось, что он слышит, как грохот автоматических очередей отражается эхом от стен. Пули врезались в землю рядом с ним и свистели над головой. Прыгнув в сторону, он еще несколько раз перекатился по земле, почувствовав, как одна из пуль попала в левую руку.

Оказавшись на краю дорожки, он прицелился в источник света и несколько раз торопливо нажал на курок, выцеливая своих врагов. Прожектор с грохотом взорвался, и он услышал крик боли. Таннер продолжал давить спусковой крючок, пока обойма не опустела. Он попытался достать из кармана новую левой рукой, но она не слушалась.

Снова наступила тишина. Он отложил пистолет и неловко вытащил вторую обойму, пустив в ход правую руку. Придерживая зубами горячее дуло и обжигаясь, он загнал обойму и защелкнул ее.

Таннер лежал и ждал какого-нибудь движения со стороны врага. Или звука. Но ничего не происходило.

Он медленно поднялся, левая рука безвольно висела вдоль туловища. Прямо перед собой он держал пистолет и был готов при малейшем движении в траве тут же нажать на курок.

Ничего не произошло.

Таннер двинулся к дверям станции, держа пистолет на изготовку и осторожно нащупывая ногой землю перед тем как сделать шаг, чтобы не наткнуться на что-нибудь. Оказавшись рядом с закрытыми дверями, он понял — если те заколочены, их не вышибить. Тела он почти не чувствовал. Силы были на исходе.

Тем не менее он уперся спиной в тяжелые створки дверей и они с громким скрипом слегка приоткрылись. Таннер чуть повернул голову, прикинув, что щель не шире трех или четырех дюймов. Старые петли насквозь проржавели. Он надавил правым плечом на филенку и двери поддались, пропустив Таннера в темноту, скрывающую прогнивший пол станции.

Там же, где-стоял, он опустился на пол и полежал несколько секунд. Дверь станции теперь была открыта на три четверти, а верхняя ее часть едва держалась на петлях. Уличный фонарь светил ярдах в пятидесяти отсюда. Другим источником света служили проломы в крыше.

Внезапно Таннер, прижавшийся ухом к полу, услышал скрип. Ошибиться невозможно — кто-то продвигался по прогнившим половицам. Он попытался было повернуться и приподняться. Но опоздал. Его опередили. Резкий удар по затылку. Теряя сознание, успел увидеть ноги. Одна из них была забинтована.

Он безвольно обмяк на полу, но прежде чем его поглотила тьма, он увидел над собой лицо.

И Таннер понял, что наконец нашел «Омегу».

Это был Лоренс Фассет.

29

Таннер не представлял себе, сколько времени оставался без сознания. Пять минут? Час? Он никак не мог сообразить. Он не видел циферблата и не мог поднять левую руку, чтобы взглянуть на часы. Он лежал лицом вниз на выщербленном цементном полу полуразрушенного станционного здания. Голова раскалывалась, и он почувствовал, как струится кровь из раны на руке.

Фассет!

Вот кто манипулировал им.

«Омега».

Пока он лежал, в голове всплывали отдельные отрывки прошлых разговоров:

«…Мы должны встретиться. — Наши жены должны встретиться…»

Но жена Лоренса Фассета погибла в Восточном Берлине. Убита в Восточном Берлине. Этот факт действовал неотразимо.

И было что-то еще. Что-то, имеющее отношение к передаче Вудворда. К передаче, в которой год назад речь шла о ЦРУ.

«…Я был тогда в Штатах. И видел ее».

Но он не был тогда в Штатах. В Вашингтоне Фассет сказал, что год назад был на албанской границе: «…сорок пять дней занудных переговоров. В полевых условиях». Поэтому он и вышел на контакт с Джонни Таннером, солидным незапятнанным директором «Стандарт мьючуэл», обитателем тех мест, где расположился «Порванный ремень».

Были еще кое-какие противоречия — пусть и не бросались в глаза. Но теперь они ему не пригодятся. Жизнь подошла к концу в развалинах старого вокзала.

Чуть повернув голову, он увидел стоящего над ним Фассета.

— Вы доставили нам немало хлопот. Стреляй вы чуть получше, на вашем счету уже был бы первостатейный труп. Мертвый герой. Но в любом случае при таком ранении он скоро отдаст концы. Он один из нас, но даже он понимает высокую цену своей жертвы… как видите, я вам не врал. Мы фанатики. Мы должны быть такими.

— А что теперь?

— Мы ждем остальных. Должны показаться один или два. И тоща все будет кончено. Боюсь, что и им, и вам придется расстаться с жизнью. И Вашингтон получит свою «Омегу» и, может быть, полевой агент по имени Фассет получит очередную благодарность в приказе. И не исключено, что в один прекрасный день они сделают меня начальником оперативного отдела.

— Вы предатель, — рядом с правой рукой лежала густая тень, в которой пальцы что-то нащупали. Это был отломанный кусок доски пола, фута два длиной и с дюйм шириной. Неловко, морщась от боли, он сел, незаметно подтянув его поближе к себе.

— С моей точки зрения — ни в коем случае. Можно считать меня отступником. Но не предателем. Но давайте не будем углубляться в эту тему. Вы не можете ни понять, ни принять другую точку зрения. А вот я считаю, что предатели вы. Все вы. И если посмотреть…

Таннер размахнулся куском дерева и изо всех оставшихся сил ударил по забинтованной ноге. Кровь тут же пропитала повязку. Приподнявшись, он ударил головой Фассета в пах, тщетно стараясь перехватить его руку с пистолетом. Фассет яростно вскрикнул. Правой рукой Таннер схватил кисть агента, но левая рука, обмякшая, безвольно висела вдоль туловища. Рывком он прижал Фассета к стене и вдавил пятку в раненую ногу Фассета, снова и снова нанося удар по ней.

Таннеру наконец удалось вырвать пистолет, но он упал на пол и отлетел к дверям, где и остался лежать в полоске света. Сдавленный стон Фассета, который, скорчившись, сполз вдоль стены, нарушил мертвенную тишину здания.

Кинувшись за пистолетом, Джон успел схватить его. Все тело кричало от боли, когда он приподнялся, а по руке струилась кровь.

Фассет был почти без сознания, он судорожно втягивал в себя воздух. Таннер хотел, чтобы он остался в живых, потому что ему нужна была живая «Омега». Он вспомнил о подвале, об Элис и детях, прижимавшихся к стене, и, тщательно прицелившись, дважды выстрелил — один раз в кашу крови и плоти, что представляла собой рана Фассета, а другим выстрелом раздробил ему коленную чашечку.

Обессилев, он прислонился к дверному косяку, придерживаясь за него. Морщась от боли, посмотрел на часы: два тридцать семь. Прошло семь минут после времени, назначенного для свидания с «Омегой».

Никто больше не появлялся. Один из «Омеги» корчится на полу в здании вокзала. Другой лежит в высокой мокрой траве за стоянкой для машин.

Он попытался прикинуть, кто бы это мог быть?

Тремьян?

Кардоне?

Остерман?

Оторвав часть рукава, Таннер попытался перетянуть рану на руке. Хоть бы остановить кровотечение, пусть немного. Тогда он сможет добраться через старую стоянку до прожектора, который разбил выстрелом.

Но ничего не вышло и, потеряв равновесие, он упал на пол спиной. Он не в лучшем состоянии, чем Фассет. Обе их жизни угаснут тут. В старом здании вокзала.

Издалека доносилось какое-то завывание — Таннер уже не мог понять — то ли это игра воображения, то ли реальность. На самом деле! Звук нарастал.

Сирена. И теперь он услышал шум двигателей. Скрип тормозов на гравии и шага по мокрой грязи.

Таннер приподнялся, опираясь на локоть. Изо всех сил он пытался встать — хотя бы на колени: хватит и этого. Тогда он сможет ползти. Ползти к дверям.

Лучи фар скользнули через проем по осыпавшейся штукатурке. Затем раздался голос, усиленный мегафоном:

— Это полиция! Здесь же федеральные власти! Если у вас есть оружие, выкиньте его через дверь и выходите с поднятыми руками… Если вы взяли Таннера в заложники, немедленно освободите его! Вы окружены. Скрыться вам не удастся!

Таннер пытался издать какой-то звук, подползая к дверям. Снова раздался тот же голос:

— Мы повторяем. Выбросьте оружие…

Таннер услышал еще чей-то, голос помимо того, что говорил в мегафон:

— Сюда! Направьте сюда свет! К этой машине! Вот сюда в траву!

Кто-то из прибывших нашел того, другого, из «Омеги».

— Таннер! Джон Таннер! Вы внутри?

Таннер дополз до порога и перевалился через него, закрыв глаза от яркого света прожектора.

— Вот он! Боже, вы только посмотрите на него!

Таннер дернулся вперед. Подбежавший Дженкинс успел поддержать его.


* * *

— Вы пришли в себя, мистер Таннер. Мы перевязали вас как могли. Хватит до прибытия скорой помощи. Посмотрим, можете ли вы передвигаться, — Дженкинс придержал Таннера за пояс и помог подняться на ноги.

Двое полицейских выносили Фассета.

— Это он… Это «Омега».

— Мы знаем. Вы просто потрясающий человек. Вы сделали то, что никому не удалось за пять лет работы. Вы передали нам в руки «Омегу».

— Там есть кто-то еще. Вон там… Фассет сказал, что там кто-то раненый…

— Мы нашли его. Он мертв. Он остался на месте. Хотите подойти и посмотреть, кто это? Когда-нибудь будете рассказывать своим внукам.

Таннер посмотрел на Дженкинса и, помолчав, ответил:

— Да. Да, я хотел бы. Думаю, что я уже знаю.

Двое мужчин прошли сквозь высокую траву. Таннер испытывал и возбуждение, и отвращение перед минутой, когда он увидит второе лицо «Омеги». Он надеялся, что Дженкинс его понимает. Он пришел к этому выводу на оснований своих собственных наблюдений, а не получил из вторых рук. Он должен быть свидетелем, который поведает об ужасной стороне деятельности «Омеги».

О предательстве, любви и преданности.

Дик. Джой. Берни.

Несколько человек уже обследовали черную машину с выбитыми фарами. Рядом с дверцей ничком лежал чей-то труп. Несмотря на темноту, Таннер разглядел крупное тело.

Дженкинс включил фонарик и перевернул мертвеца лицом вверх. Луч упал на его лицо.

Таннер застыл на месте.

Загадочным мертвецом, лежавшим на траве, был капитан Альберт Маккалиф.

С края стоянки подошел переговорить с Дженкинсом полицейский:

— Они хотят подъехать.

— Почему бы и нет. Они тут живут. Тут все проверено, и им ничего не угрожает, — Дженкинс не пытался скрыть презрения в голосе.

— Сюда! — крикнул Макдермотт нескольким фигурам стоявшим в тени по другую сторону стоянки.

Таннер видел, как к ним медленно и неохотно двинулись три высокие фигуры.

Берни Остерман, Джой Кардоне, Дик Тремьян.

С помощью Дженкинса он приподнялся с травы, сделав шаг от трупа члена «Омеги». Четверо друзей стояли лицом к лицу и никто не знал, что сказать.

— Идемте, — сказал Таннер Дженкинсу — Прошу прощения, джентльмены.

Загрузка...