Мне в холодной землянке тепло…

Роняя ключ, прижав к груди буханки,

Вот так войдешь домой, а дома – танки.

(c) В. Вишневский

Эту историю мне поведал Владислав Юрьевич, друг и коллега. Вероятно, этот случай мог бы его миновать, если бы не особенности географии нашего автогиганта. Дело в том, что своими тылами (весьма обширными, надо сказать) он примыкает к целой череде дачных поселков, отсюда такое большое количество дачников среди работников этих тыловых цехов и производств, а также всяких в той или иной степени некондиционных автомобильных запчастей в конструкциях дачных домиков. Кроме того, все тяжелые экстренные больные из этих краев нередко попадают в заводской медпункт – сюда просто ближе, чем в город.

Нина (назовем ее так) для себя решила, что закрытие дачного сезона и праздник сбора урожая грех отмечать одним днем. Это просто несправедливо. В конце концов, сезон длился аж с апреля по октябрь, что само по себе – гражданский подвиг, и фестивалить по этому поводу меньше недели – нахренс. То есть нонсенс. Словом, медведки засмеют.

Организм сначала пытался робко протестовать. Потом перешел в режим автопилота. Потом автопилота контузило бутылкой чего покрепче, и он катапультировался, устроив напоследок развернутый эпиприступ. Так случилось, что Нина в это время стояла… хорошо, почти стояла на автобусной остановке – дачные киоски позакрывались, и вылазки за спиртово-перечным и плодово-выгодным становились все длиннее. Увидев, как человек рухнул и забился в конвульсиях, пассажиры подошедшей маршрутки вызвали скорую, а та доставила Нину в заводской медпункт.

Возвращение в реальность после эпиприступа и так почти всегда сопровождается некоторой непоняткой со стороны пациента – кто я, где я и кто все эти люди? У Нины приступ был первый раз в жизни. Очнулась она уже в медпункте. Поэтому дезориентация была настолько сильной, что взяла интоксикацию в плен без единого выстрела и позвонила белой горячке – мол, можно, клиент созрел.

Осторожно встав на ноги, Нина выглянула в окно здравпункта – надо же себя как-то позиционировать в пространстве. И тут же отшатнулась: на улице шел бой. Шли танки, сотрясая землю гусеничной дробью, за ними следовала пехота, то припадая к земле, то совершая короткие перебежки. Откуда-то из-за соседнего здания били пулеметы, периодически раздавались орудийные выстрелы, от которых перехватывало дух. Разрывы снарядов взметали в воздух пыль и щебень, и звук на некоторое время выключался, от чего все казалось еще страшнее. Горизонт был охвачен пламенем и клубами черного дыма. Из-за танка появился солдат с гранатометом. Он целился в окно. Дым, пламя, граната рванула к цели… и прошла выше окна, ударив в стену. Нина рухнула на пол и закрыла голову руками.

Попытки диспетчера, дамы с добрым сердцем и монументальными формами, успокоить больную, только усилили панику – да вы тут все с ума посходили, ходите в полный рост, ни снайперов не боитесь, ни артиллерии! Все, на фиг, под стол!

Послали за Владиславом Юрьевичем – мол, ваш делирионавт, вам и спасать. Прибыв на место, он ужаснулся и умилился. За столом, вполоборота к двери, сидела диспетчер и сосредоточенно подправляла маникюр огромными портняжными ножницами. На полу, обхватив ее колени руками и склонив на них голову, сидела Нина. Дамы хором пели «Бьется в тесной печурке огонь, // на поленьях смола, как слеза». Временами диспетчер отрывалась от маникюра, гладила Нину по голове и обнадеживала: дескать, прорвемся! Русские не сдаются! Если что, пойдем в штыковую атаку – и делала выпад ножницами в сторону двери.

Владислав Юрьевич проглотил тираду о технике безопасности, поскольку не смог подыскать ей достойного цензурного эквивалента, и поспешил сообщить, что борт прибыл, можно эвакуироваться в тыл, подкрепление на месте, готово контратаковать – словом, победа будет за нами!

Загрузка...