Украденное сердце

Глава 3. Вагнара

– Отойди, я хочу видеть отца, – прошипел Данияр, когда перед мутным взором расступилась челядь и откуда ни возьмись возник дядька.

На бледном лице Марибора проявилась твёрдая суровость. Он смерил княжича ледяным взглядом, к которому Данияр, наверное, никогда не привыкнет, вынудил невольно ощетиниться. Марибор своей внушительной фигурой закрыл весь дверной проём, но для Данияра это не стало каким-либо препятствием, именно сейчас, когда он едва стоял на ногах, и от усилия пот катился с висков по скулам, он чуял беду, что взяла его за душу ещё утром.

– Тебе не нужно сейчас к нему, ты слишком слаб, – промолвил бастард.

– Уйди с дороги, – потребовал Данияр, сузив гневно глаза.

Сколько помнил Данияр, отец не жаловал Марибора. Потому княжич никогда не интересовался им. Дядька стал показываться в теремных хоромах с недавних пор, как начались набеги степняков. Толку от его присутствия было мало, только и мозолил глаза. Когда Горислава ранили душегубы, так и вовсе переселился в княжеские чертоги, под бок отцу. С чего вдруг начал заявлять о себе своим присутствием и за столом в трапезной появляться, на сбор старейших приходить? Раньше носа не казал, считал выше своего достоинства разделять братину с другими, а теперь только его и видно. А быть может, потому, что Марибор всё время держался подле Вагнары, он стал так раздражать племянника?

Марибор устало выдохнул и снисходительно посмотрел на княжича, будто на непоседливого отрока. Данияр мгновенно вспыхнул, но не успел и рта раскрыть, и слова сказать, дядька опередил.

– Он умер.

Данияра будто копьём прошибли. Стены покачнулись, гнев схлынул, толкнув его к пропасти. Внутри надсадно защемило.

– Как, умер? – выдохнул княжич, и неверие застыло на его лице.

Ещё вчера он справлялся о здоровье Горислава, Марибор уверял его, что тот шёл на поправку.

– Прочь, – выдавил Данияр, более уже не ручаясь за себя.

Дядька сжал зубы, поиграл желваками, но всё же от двери отступил.

Толкнув створку, Данияр шагнул через порог в темень чертога.

В лицо пахнул тяжёлый дух воска и масел. Когда глаза привыкли к полумраку, Данияр различил в тусклом дневном свете лежащего Горислава, застывшего и бледного…

Наволод, который сидел подле князя, поднял голову. Ничего хорошего княжич в его взгляде не увидел.

Данияра пробила дрожь, он качнулся и, не дожидаясь разъяснений волхва, спешно прошёл к отцу. Глаза Горислава были прикрыты, волосы с проседью рассыпаны по подушке. Отец был в самом рассвете сил, однако за последнюю седмицу, что боролся он со смертью и отравой в своей крови, голова его побелела. Сильный и могучий князь Горислав лежал, что изваяние божества, строго и неподвижно. Теперь острые черты лица его разгладились, ушло то напряжение, которое было присуще ему в жизни: расслаблена твёрдая челюсть, уста смягчились, расправилась глубокая морщина меж густых бровей. Весь его вид выказывал спокойствие и умиротворение. Данияр не узнавал отца, будто не он лежал перед ним.

– Князь ждал тебя, – отозвался старец.

– Когда же он…? – Данияр сглотнул подступивший ком.

– На заре… – отозвался Наволод.

«На заре…» – княжич опустил глаза, нахмурился. А он спал всё это время. Досада сжала в тиски его душу, обожгла.

Оправившись от первого потрясения, Данияр поднял глаза на волхва. Наволод выглядел уставшим, косматые волосы спадали по плечам его, одет старик был как отшельник – рубаха длинная висела на нём мешком, подвязанная верёвкой, на шее горсть оберегов из дерева и железа. Верно собственный вид давно перестал занимать волхва, всё боролся он с духами злыми за жизнь князя, да не вытянул его из мрака.

– Ты же знал, почему не пробудил? Намёка не дал загодя, что отец…

Данияр осёкся, упрямо мотнул головой. Он же сам помышлял, что отец не выкарабкается, что заберёт его Навь.

Серые с поволокой глаза мудреца стали ещё пасмурней.

– Будил я тебя, княже… но вижу, ты запамятовал.

Данияра будто плетью огрели. Смешалось в нём смятение и удивление.

– Был я нынче у тебя… Ты было поднялся. Разговаривал со мной… – разъяснил неторопливо волхв, уводя от юноши мутный взор.

Княжич, не веря словам волхва, смотрел на него в упор. Сколько бы ни силился, а не мог этого вспомнить. Только то, что тяжёлый камень, который давил на него долгое время, спал с груди.

– Что со мной, Наволод? – обречённо спросил он.

– Ничего, княжич, – сощурил старик глаза. – Вагнару домой отправь, и тогда оправишься.

Жар всплеснул внутри – и чего они все привязались к Вагнаре, будто дорогу всем перешла? Глянув на отца, Данияр охладел.

– Краду⁷ уже собрали у реки. Жрецы ждут, чтобы начать читать напутствие. Пусть рано его душа поднялась к Богам в Пречистый Ирий, но, видно, так распорядилась Карна⁸. А потому не время горевать, честь по чести князя Горислава проводить нужно в последний путь по земле, – волхв обеспокоенно оглядел его. – Готовься, княжич, через три дня на курган взойдём. Набирайся сил. Сможешь прийти?

Данияр посмотрел на него исподлобья. Сможет ли он? Ещё вчера был прикован к постели, не мог поднять и чашу с питьём. Ныне же он пришёл в опочивальню Горислава.

– Смогу, – отозвался Данияр и отступил, отрывая взгляд от отца.

***

Застёгивая петли длинной рубахи на груди, Данияр тяжело дышал. Хотя все ставни с окон были сняты, воздух совсем не попадал. Три дня минули с тех пор, как дух покинул тело Горислава. Всю крепость будто охватило забвение. Стаяла такая тишина, что казалось, налетела орда степняков и покосила народ. Вымер детинец и посад.

– Дышать нечем. После Купальской ночи жара невыносимая.

Данияр обернулся, посмотрев на говоруна давящим взглядом. Молодой, с проклюнувшимися рыжеватыми усами и спутанными волосами, паренёк семнадцати зим подал княжичу пояс, отводя виновато глаза. Видно сам понял, что болтает много, потому Данияр не стал его упрекать и бранить.

Забрав пояс, он подвязал им тёмную рубаху, сверху накинул такой же неприглядный кафтан цвета ночного сумрака.

Разговаривать не хотелось, поэтому, спровадив мальчишку, княжич опустился на лавку, поставил локти на стол, сцепил подрагивающие пальцы в замок, уткнулся в них лбом, закрыл глаза. Отдышавшись, он хотел было окликнуть назад отрока, чтобы тот позвал Вагнару, но передумал. Все эти три дня она и так провела подле него.

Данияр и не заметил, как привык, что сарьярьская княженка всегда рядом.

«Добралась до самого сердца», – признал с горечью он.

Вроде обычная девка, и нет в ней хитрости да прелести сродни той, что имели бабы, чтобы одурманивать собой мужей, а как же в душу забралась! Как поглядит, так и тепло становится в груди. А как начинает речи вести, век бы слушал её…

Отец… Данияр зажмурился. Предчувствовал, что беда случится. Ведь Гориславу с каждым днём становилось всё хуже. По злому року князь оказался не в том месте, став пленником степняков. И как проглядели дружинники и воевода Вятшеслав? Одно Данияр понимал – если стрела ядом была смазана, значит, умышленно убили отца.

«Но кто? Кто предатель?»

Этот вопрос мучил Данияра уж много дней. И не было ему ответа ни от волхва Наволода, ни от побратимов. А когда отец оказался на смертном ложе, Данияру стало худо – недуг, что терзал его, настигал всё чаще. Не могли разгадать лекари, какая лихая болезнь поселилась в теле и пустила корни смерти. А Наволод всё твердит, что виновна в том Вагнара, которая появилась в его жизни всего две седмицы назад. Ни в чём не повинная девица теперь расплачивается за то, что Данияр отослал Доловскую княжну Радмилу назад в родной стан. Струхнули старейшины. Они ведь думают, что от этого союза будет им защита, и сам Доловский Князь Вячеслав станет тыном для Волдара. Может оно и так…

Радмила, дочь его, понравилась когда-то… Сейчас же Данияр смотрел на неё, и с души воротило… И как теперь поступить с ней? Княжна-то обиделась, уже как седмицу не показывается в крепости. А обручьями обменялись. Вон оно, лежит в сундуке на тёмном дне, и доставать на свет его не хочется.

Из размышлений княжича вывело призывное пение рога. Впрочем, оно уже давно созывало народ к воротам, это Данияр расслышал его только сейчас. Поднявшись, медленно направился к выходу. Миновав пустые теремные переходы, вышел на крыльцо, под навес двускатной крыши. Тут же столкнулся с Марибором. Данияр скривился и отвернулся, раздражённый спокойствием дядьки. У него брат умер, а на лице ни доли скорби, взгляд властный, будто наследство ему вверится. Ублюдок. Данияр отвлёкся, когда на княжеский двор в распахнутые ворота потоком пошёл народ. Все хотели проводить князя в последний путь. У крыльца уже давно ждала дружина. Верные князю воины ныне остались без своего предводителя. Старейшины в белых рубахах зажигали факелы. Рядом столпились бабы-сказительницы.

Сошедшего со ступеней княжича встретили взволнованно – уж ни для кого не было тайной, что хворал он неизлечимым недугом. Вот и сейчас смотрят во все глаза, шепчутся меж собой, верно, думали, что сын уйдёт за Раскалённый мост, на другой берег вместе с отцом.

Князя Горислава вынесли пятеро крепких воинов. Первыми они и вышли за ворота, следом – Данияр в сопровождении Наволода и других старейшин. За ними потянулись дружинники. Бабы начали петь неторопливое и затяжное сказание. Завершал вереницу простой люд и челядь.

Вышли к высокому берегу, от которого во все стороны, куда ни глянь, простирались зелёно-голубые дали. И на этом лоне природы высились курганы с дубовыми изваяниями и доминами погибших предков Данияра.

На холме, как и говорил Наволод, уж всё было подготовлено: горели по кругу на четыре стороны костры. Дым от них поднимался в чистое синее небо, затмевал Купало-солнце⁹, и густые тени ложились на травы. Будто громадные змеи, они медленно скользили по берегу, тёмным платом накрывали толпу.

Князя подняли на краду, уложив на собранный для погребения помост. Первым зашёл прощаться Данияр. Во рту его пересохло, он внимательно оглядел отца, на глазах которого лежали тяжёлые золотые монеты. Лицо Горислава по-прежнему оставалось умиротворённым, бронзовая кожа теперь стала белой. И только дорогой наряд, в который облачили князя, пестрил. Данияр склонился, поцеловал холодное чело отца. Многое хотел бы он сказать, но горло сдавливало, слова застряли.

– Я найду того, кому нужна была твоя смерть, и убью, – только и сказал он, затем отступил, сошёл на землю.

Следом поднялся Марибор. Данияр отвернулся и не глядел до тех пор, пока за ним один за другим не стали подходить приближенные и воины, так же они целовали чело, что-то говорили, спускались наземь. И когда поток иссяк, волдаровский народ неспешно зашагал с пением вокруг крады, забили тревожно бубны. Замкнув кольцо, люди медленно вели хоровод, останавливались, поднимали руки, взывая к предкам, и снова, берясь за руки, шли.

Волхвы, обращаясь к Богам, окропили водой тело Горислава, отошли в сторону. А затем полыхнул огонь. Пламя занялось мгновенно, с жадностью поглощая поленья и солому – ныне Семаргл¹⁰ насытится.

– С дымом уйдёт душа правителя Волдара. Теперь Горислава ждёт новое воплощение, но его дух будет рядом с нами, помогать во всём, оберегать, – произнёс Наволод речь и, повернувшись к Данияру, сказал тихо: – Не горюй, княжич, время оправит всё.

На душе у Данияра и верно было муторно, он даже не смог глянуть на волхва. Так и стоял в безмолвии. Даже тогда, когда от костра остался только пепел и чёрный дым, что струйками поднимался и развеивался по округе, Данияр не чувствовал утраты. Он вообще ничего не чувствовал, будто это и не с ним происходило. Отец всегда был рядом, и казалось, что вернётся в терем и встретится с ним в хоромах, а вечером будут вместе трапезничать. Но этого не случится. Данияр взойдёт в пустую горницу, и его никто не встретит, никто не будет ждать. Если только… Вагнара.

Оправившись, он поднял глаза, выискивая сарьярьскую девку. И нашёл, выхватив взглядом из толпы русую косу с бронзовым отливом. Рядом с ней возвышался Марибор.

«И что ему надо от неё? Сукин сын», – Данияр сжал кулаки, похрустел челюстью.

– Данияр Гориславович, – старейшина Ведозар в тёмной рубахе до колен приблизился к княжичу, держа в руке свёрток.

– Что прикажешь с этим делать? – спросил он, протянув вещь Данияру.

Княжич принял из рук старца свёрток, развернул. Внимательно рассмотрел длинную стрелу с тонким древком из ясеня и железным двухлопастным наконечником – такие делают только степняки.

– Стрела, которая пробила грудь князя Горислава, – разъяснил Ведозар.

Данияр быстро завернул стрелу обратно в полотно и отдал старейшине.

– Оставлю. Пусть храниться как напоминание. Отец погиб от рук врага.

Данияр поглядел за плечо старейшины. Жрецы уже собрали с крады останки в домовину, принялись опускать столб с прахом и оружием в землю. Другие же жрецы торжественно развеяли по ветру оставшийся пепел. Уже на заре у храма воздвигнут в память Горислава деревянное изваяние, что будет охранять род. Хотя охранять больше некого – Данияр остался один, совершенно. А здесь, на берегу, в память о князе вроют в землю столб с его ликом.

Данияр приблизился к прогоревшей краде, зачерпывая персти, стал засыпать домовину. Следом подтянулись и остальные. Сыпали безустанно, пока не образовался курган. Только после этого княжич расправил плечи и пошатнулся.

– Худо? Отдохнуть тебе нужно, – позаботился кто-то о нём.

Когда зрение прояснилось, Данияр увидел рядом с собой Наволода и остальных отцовых старейшин. Нутром чуял, что они желают говорить с ним о главном, что волнует их более всего.

– Тебе нужно послать за Радмилой, – начал Ведозар. – Негоже отмалчиваться. Она поди ждёт, переживает. А узы ваши всем на пользу будут. Доловск сильное княжество, поддержка Вячеслава ныне необходима твердыне нашей. Не ровен час, степняки набегут, как отстаивать будем? Откажешься от дочери его, тогда никто в помощь к нам более не придёт. А вместе супротив недругов справимся. Пора бы в поход снаряжаться.

– Люди с дальних весей жалятся, мол, дань платим, а защиты никакой, – подхватил другой. – Так и казна опустеет, развалится твердыня-то. Пошатнулась их уверенность. Теперь, после смерти Горислава, начнут давить.

– Я сам поеду к ней, – рявкнул Данияр. – Но только для того, чтобы отказать Радмиле.

И без того бледный, Ведозар посерел, переглянулся с остальными.

– Ты, княже, не горячись, – Наволод бросил острый взгляд на старейшину, обратился к Данияру, – подумай хорошенько. Негоже с плеча так рубить, ссору разводить с князем Вячеславом. Он за дочку свою Радмилу вон как печётся. Обиды не простит.

Данияр свирепо глянул на Наволода, потом перевёл взгляд на Ведозара, на остальных старейшин. Вгляделся в суровые и сухие глаза. Ветер трепал их седые волосы и просторные рубахи, что надувались пузырями на жилистых, но крепких телах старцев. Все они умудрённые жизнью, опытом, все они надеются на него. Данияр перевёл взгляд обратно на Наволода. Супротив горячности и молодости княжича сильна была воля их, и ради предков и рода нужно было следовать решению старейшин. Иначе… Данияр выдохнул. Иначе всё развалится к лешей матери, рухнет вся его власть и твердыня – правы они. Задавив гнев, он ответил:

– Хорошо, волхв, коли надо, шли гонцов. Пусть приезжает невеста.

Старейшины одобрительно закивали, отступили, отстав, наконец, от Данияра.

Были накрыты платы на травах и разложены на них яства, когда вечерний сумрак на кургане начал сгущаться. Воины сгрудились на ристалище: звенели секирами, яростно схватываясь в поединке, и не расходились до победы одного из соперников, когда другой, сражённый, оказывался лежащим на земле. Вспоминали они, как Горислав вёл их в бой, заново бились, показывая народу поединки. А потом рассаживались возле костров за собранными скатертями, испивали братину за князя Горислава, поминали его добрыми словами. И с каждой поднятой чарой народ гудел всё громче, а рассказы о подвигах витязя становились всё веселее.

Данияр блуждал взглядом по лицам воинов. Вятшеслав, сильный и могучий, старший в своей рати – побратим князя. Заруба – тысячник и верный помощник отца. Марибор.

Заиграли кудесы на гуслях, затянули жалейки, разливался и смех волдаровцев. И Данияру казалось, что Горислав здесь, на кургане, среди собравшихся. Вот он встанет сейчас и поднимет братину, выпьет за могучий дух дружинников и за здоровье сына. Но этого не случится. Умом Данияр понимал, а сердцем принять утрату так и не смог за эти дни. Он смотрел в чару с сурьёй и видел суровое лицо отца, а потом видение растворялось, когда Данияра выдёргивали из задумчивости радостные возгласы и смех. Дружинники призывали испить за князя. Данияр пил, и голова его становилась всё тяжелей, а мысли – всё более вялыми.

– Мне нужно идти, – оповестил он воевод и отставил чару.

Хотелось побыть одному.

Данияр поднялся, обождал, когда отступит дурнота, направился к стенам крепости, прочь от кургана. И его никто не смел остановить…

Ступив за ворота, он поднял глаза и столкнулся с пронзительным взглядом русоволосой девицы. Смотря на княжича мягко и понимающе, Вагнара приблизилась.

Он же был прикован взглядом к её устам, которых ещё никогда не касался. Ему так давно хотелось прижаться к ним. К тому же хмель вскружил голову.

Шум с берега докатывался до детинца, но и он исчез из сознания княжича, оставив ему только Вагнару – пленительную и желанную. Она протянула ему что-то в руке.

Данияр опустил глаза, Вагнара держала чару с золотистым питьём.

– Испей моей сурьи. Для тебя старалась, – сказала она напевным голосом.

Не отрывая от неё взгляда, Данияр принял угощение. Вагнара откинула косу с плеча за спину, охватила свой тонкий стан руками, ожидала.

– Оставь его, блудница сарьярьская.

Голос, что гром, прорезал сознание Данияра, и тот обернулся. Удивился, когда схлестнулся с взглядом Наволода. Знать, проследил всё же за ним. Сознание Данияра мгновенно поглотила ярость.

– Чего тебе надо, волхв?

– Чтобы она возвратилась обратно к своему отцу, в Сарьярь, – спокойно отозвался Наволод.

Вагнара моргнула ресницами, стыдливо краснея, развернулась и припустилась к крыльцу, пробежала по порогу, скрылась за дверью, как и не стояла тут перед Данияром и не улыбалась ему только что.

Стиснув до скрежета зубы, Данияр повернулся к волхву.

– Напрасно ты обижаешь её. Вагнара невинна и чиста.

– Одумайся, а как же Радмила? Ты же дал обещание, – прошептал Наволод, настаивая на своём.

– Не сквернословь, Наволод, знай своё дело. А Радмила – моя забота, я разберусь, – сказал он и поднёс к губам чару, что вручила ему Вагнара. Опрокинул, осушив до дна сладкую сурью. Вытерев рукавом уста, Данияр зло бросил посудину наземь и, поглядев на волхва с высоты своего роста, развернулся, зашагал к порогу вслед за княженкой.

Он одним махом миновал длинную лестницу, погрузился во тьму коридоров, заглядывая в закутки и клети, пока не услышал тихие всхлипы в своей опочивальне. Когда Данияр шагнул в полумрак своего чертога, освещённого только тусклой искрой лучины, то увидел девицу. Вагнара сидела на тесовой кровати, пряча лицо в ладонях. Данияр медленно подошёл, опустился рядом. Вагнара перестала всхлипывать, отняла ладони от лица, выпрямилась и, избегая взгляда княжича, посмотрела в низкое окно.

– Он больше не посмеет говорить так с тобой.

Вагнара промолчала.

– Прости его.

Она резко обернулась.

– Простить? Я же стараюсь как лучше. Но тебе я только для забавы. Попользуешься мной и бросишь. Уж и народ смеётся надо мной, шепчутся, смотрят косо. Вот и Наволод высказал… Коли венчаешься с Радмилой, я покину твой порог, – всхлипнула Вагнара, вытирая со щеки слезу.

Данияр выдохнул.

– Нет, не позволю… – сказал он, обращая на Вагнару тягучий взгляд, всматриваясь в её сверкающие глаза, напоминавшие ему драгоценные каменья.

Княжич опустил глаза, осторожно коснулся её длинных пальцев. Разрываясь на части, думал, как теперь поступить. Он пообещал волхвам взять Радмилу, но и позволить уйти Вагнаре не мог, не мыслил жизни без неё. Он хотел её, желал, и в паху ломило от боли.

– Ты останешься здесь. Даже если бы ты сама захотела уйти, я бы тебя не отпустил.

Вагнара застыла. Тогда Данияр, сжав горячие её пальцы, поднёс их к губам и, развернув руку, поцеловал в середину ладони. Сразу не выпустил, вдохнул одурманивающий запах её кожи, подался вперёд, ведомый сумасшедшей силой, одурманенный желанием взять её прямо тут, немедля.

Вагнара не отняла руки и не отстранилась, тогда он склонился, приблизившись к лицу её. Губы Вагнары были цвета спелой земляники и пахли так же сладко. Княженка быстро облизала их языком, опустила ресницы и отвернулась.

– Нет, княжич. Больно ты торопишься, я пока не невеста тебе.

Она отстранилась. Позволить, чтобы Вагнара ушла, он просто не мыслил. Без неё пропадёт. Вагнара – единственная девица, которая могла ныне утешить его душу, заживить раны, успокоить. Только в ней он видел жизнь и радость.

«Нет, не отпущу. Ни за что!»

В глазах неожиданно потемнело, а свет лучины померк. Пол же покачнулся, силясь опрокинуть княжича наземь. Он зажмурился.

Вагнара, заметив неладное, спешно поднялась, отряхнула платье, разгладила складки, откинула косу за спину и, поглядев свысока остро, сказала:

– Отдыхай, Данияр, сегодня у тебя был тяжёлый день.

И как только сказала она это, он почувствовал, что его знобит и уже давно, а лоб, шея и спина взмокли. Мутный осадок отвращения к самому себе поднялся из глубины его естества.

Вагнара ушла, Данияр даже не заметил, как. Стены поплыли, а сознание стало проваливаться, как рыхлый снег. Более княжич уже не мог держать себя и, завалившись набок, распластался на постели, закрыл глаза. Перед внутренним взором поплыли смутные, неясные образы, сменяясь один за другим. Вот он слышит смех отца, видит помрачневшего Марибора. Целует жаркие губы Вагнары, а суровый взгляд волхва пронизывает его, толкая в пучину опаляющей ярости. Данияр перестал понимать, где он и что с ним происходит. Больше не в силах различать Явь, он провалился в тягучую темноту небытия.