Украина тоже Россия

катастрофы. Это больше похоже на некую сопутствующую болезнь, свойственную

русскому национальному организму и подстерегающую его в неблагополучные для него

времена.

Так было после 1917 года, когда украинский сепаратизм впервые предстал перед

русским обществом во всей красе, однако те интеллектуальные силы, которые могли

должным образом ему противостоять, оказались либо разгромлены большевиками,

либо были направлены в сторону главной опасности — большевизма. Нечто подобное

происходит и в послеперестроечную эпоху, когда речь снова идет о спасении России, и

Россия слишком занята собой и отражением посягательств на ее территорию, чтобы

обращать внимание еще и на оккупацию украинскими самостийниками части ее

истории. Между тем, не встретив надлежащего отпора своим смехотворным теориям,

самостийники не замедлили логические выводы из этих теорий воплотить в жизнь:

дождавшись удобного случая, они добились отделения Украины.

Перечисленные благоприятные обстоятельства позволили в наши дни

самостийнической интерпретации отечественной истории потихоньку закрепиться в

качестве единственной и безальтернативной — на той части русской земли, в которой

некогда зародилась русская государственность и которая сегодня фигурирует на

международной арене в качестве независимого государства под названием Украина.

Теперь школьники на Украине из года в год изучают на уроках истории развернутую в

прошлое русофобию от Грушевского; а усилия самостийнических пропагандистов

постепенно привели к тому, что происшедший в 1991 году раскол русского единства

внушительной частью граждан нынешней Украины воспринимается уже как должное.

Главной целью, ради которой предпринимаются набеги украинских самостийников

на нашу историю, является «историческое» обоснование необходимости отделения

Украины от России. Делается это нехитрым способом. Для достижения поставленной

цели требуется только доказать, что русские и украинцы не части одного народа, как

считалось до революции (то есть не «ветви триединого русского народа»), а разные

совершенно народы, для которых естественно размежеваться на два государства; и что

теперешние различия между русскими и украинцами (языковые и прочие) возникли не в

результате длительного чужеземного (в основном — польского) владычества над

южной частью бывшего древнерусского государства, а существовали изначально, в том

числе и во времена Киевской Руси.

Поэтому благодаря стараниям Грушевского и его последователей отечественная

история чудесным образом преображается и мы обнаруживаем в Киевской Руси

«украинский народ», «украинские княжества», узнаем, что святой Владимир —

креститель Руси — тоже, оказывается, был «украинец»… Правда, если судить по

сохранившимся документам и литературным памятникам той эпохи, сам народ

Киевской Руси называл себя русским… Да и название «Украина» применительно к

Малой Руси стали употреблять гораздо позже описываемого периода, а закрепилось

оно в качестве основного лишь после 1917 года… Но все эти обстоятельства

украинскими историками к сведению не принимаются, как не принимается во внимание

и тот факт, что до Советской власти слово «Украина» было всего лишь названием края

(к тому же, повторюсь, не основным) — и потому слово «украинец» приблизительно так

же подходит для обозначения национальности, как и слова «сибиряк» или

«дальневосточник».

Нельзя не отметить, что сама по себе идея — наделять субъекты исторического

процесса названиями из более поздних времен — имеет поистине громадные

перспективы. Ведь если в будущем доведется самоопределиться какому-нибудь

региону нынешней Украины, допустим Ивано-Франковской области, то для придания

акту самоопределения достаточной легитимности, можно, пользуясь подобным

приемом, выделить в Киевской Руси на территории современной Ивано-Франковщины

«ивано-франковский народ». Теперь «народы» любого региона, — будь то Закарпатье

или Донбасс, Житомирская или Кировоградская области, — могут со спокойной

совестью и неменьшим формальным основанием, нежели «украинский народ»,

добиваться независимости, а уже местные историки, имея в руках столь безотказный

метод, легко отыщут в древности «житомирский», «кировоградский» и какой угодно

«народы», мечтавшие якобы, еще тогда, о своей независимости. Заодно открывается

возможность утвердить местный «язык» («ивано-франковский», «одесский»,

«кировоградский»…) в качестве единственного государственного языка — с

последующим его жестким внедрением, — для чего опять-таки имеется оснований не

меньше, чем в теперешнем насаждении на Украине русско-польского «суржика»,

именуемого «украйинською мовою».

Правда, в отличие от будущих «ивано-франковских» историков, украинские историки

умудрились таки обнаружить «Украину» в летописях за 1187, 1213 и другие более

поздние годы, пренебрегая, впрочем, как несущественным, тем обстоятельством, что

слово «украйна» в ту далекую пору не было названием собственным, а означало

«окраину», «приграничную область» — и должно поэтому воспроизводиться с

маленькой буквы. Таких «украин» по границам русской земли в прошлые времена

можно было найти множество. Если вспомнить относящиеся к этому слову примеры из

словаря Даля: «Сибирские города встарь зывались украинными» или — «Даже до

украины нашей страны молдавской», если вдобавок заглянуть в собрание русских

былин Кирши Данилова, где имеются такие слова:

«Во сибирской во украине,

Во даурской стороне,

В даурской стороне —

А на славной Амур-реке»,

- то можно получить представление о том, какое широкое поле для геополитических

притязаний открывается украинствующим, которым не составит труда зачислить в свои

пределы любую часть русской земли, бывшую когда-либо ее окраиной, вплоть до

Приморья, с бухтой Золотой Рог и портом Владивосток.

Главная причина возведения слова «украина» в ранг имен собственных и

присвоения ему заглавной начальной буквы заключается в том, чтобы заменить этим

словом старое название «Малая Русь», свидетельствующее о русских корнях

нынешних «украинцев». Наивысшим достижением самостийнических пропагандистов

как раз и является то, что коренные жители края, из которого «пошла и стала есть

Русская Земля», сегодня в подавляющем большинстве совершенно не ведают, что они

никакие не «украинцы», а малороссы — то есть русские, что русский язык — это родной

их язык, а не «мова инозэмнойи дэржавы», что великая русская культура принадлежит

им в неменьшей степени, чем жителям Тамбова или Читы… Добившись такого успеха,

самостийники получили формальное право учинять всякому «украинцу» пристрастный

допрос: «якщо ты украйинэць, то чому розмовляеш нэ украйинською мовою, а мовою

инозэмнойи дэржавы?» И бедные «украинцы» не знают, что ответить, хотя подобное

требование немногим отличается от требования разговаривать, к примеру, на

«сибирском», «вологодском» или «одесском» языке; а для того чтобы вспомнить, кто

они есть, нынешним гражданам Украины достаточно открыть гоголевского «Тараса

Бульбу» и поинтересоваться, к какому народу относили себя Тарас Бульба и его

товарищи.

Вопреки утверждениям украинских историков о том, что Киевскую Русь населяли

«украинцы», которые еще в те далекие времена сознавали свою обособленность от

предков нынешних «москалей», — начало разделения единого русского народа на

«русских» и «украинцев» следует искать в сравнительно недавнем прошлом — во

второй половине XIX века. Именно в это время выходит бродить по Европе известное

«привидение». Модные социалистические идеи, докатившись до наших пределов,

постепенно вытесняют из народного сознания прежнее мировосприятие, связанное со

всем богатством национальной, религиозной, культурной традиции — заменяя его

элементарной шариковской формулой «взять все да и поделить». В этой формуле,

кроме многого прочего, не нашлось места и православию, которое препятствовало всем

прежним попыткам чужеземных «доброжелателей» разделить русский народ. Когда же

устраняется соединяющая народ религиозная общность, то очень просто такой народ

разделить на части, ставя во главу угла что угодно, хоть региональные отличия в языке,

хоть то обстоятельство, что разные части народа болеют за разные футбольные

команды. Малороссы, по сути, тогда и превратились в «украйинцив», когда их

национальное сознание постепенно было отодвинуто на задний план сознанием

классовым; и когда национальное культурное достояние было подвергнуто пересмотру

с классовой точки зрения — так что та его часть, которая выходила за рамки

«народного» (т.е. крестьянского) языка и «народного» (крестьянского) мировоззрения —

признана была чужеродной.

Поэтому, если задаваться целью воспроизвести подлинную историю Украины и

«украинского народа», то никак невозможно пройти мимо кровного родства

социалистической идеологии и украинского самостийничества. Главная же заслуга в

деле превращения Малороссии в независимую Украину безусловно принадлежит

Советской власти.

«Отцы-основатели» отдельной украинской нации, будучи поголовно социалистами,

атеистами, богоборцами, и пребывая в наивной уверенности, что можно создать

искусственно новый народ, — придумав ему собственный книжный язык, сочинив для

него историю, снабдив его «независимой» религией и т.д., — нашли естественных

союзников в большевиках, взявшихся, тоже по плану, воплощать коммунистическую

утопию. Несмотря на все проклятия нынешней украинской власти по адресу

большевиков и несмотря на возникавшие временами между большевиками и

украинствующими взаимные неудовольствия, именно при Советской власти украинским

самостийникам удалось максимально продвинуться в направлении реализации своих

упований. Именно коммунистическая власть записала в паспорта малороссам (видимо,

чтобы не путались), что они «украйинци»; именно она обучила в школах большую часть

населения Малороссии «украйинському правопысу», изобретенному самостийниками с

единственной целью — сделать его непохожим на русское правописание. Именно

коммунистическая власть сформировала все институты украинской государственной

власти, содержала многочисленную орду украинских «диячив наукы та культуры»,

издавала массовыми тиражами книги на украинском языке, которые никто не читал и

т.д. После семидесяти с лишним лет коммунистического владычества потребовалась

лишь встряска горбачевской перестройкой, чтобы окрепший за годы Советской власти

организм украинской государственности смог окончательно оторвать малороссов от

русских корней.

Подлинная история самостийникам не указ. С историей они церемониться не

привыкли. Напротив, они привыкли запросто ею жонглировать, произвольно, для своей

выгоды, выпячивая одни факты и периоды и замалчивая, игнорируя другие.

Нам, к примеру, сейчас предписывается в первую очередь принять во внимание

отдаленный от нас более чем на три столетия факт нашего раздельного с Северной

Русью существования, а также все обиды, чинимые Украине теми или иными

российскими правителями в период нашего совместного проживания на протяжении

трех последних столетий (как будто какие-либо другие регионы при тех же правителях

благоденствовали). Почему-то нынешние люди, с их привычками, связями, судьбами,

должны решать споры трехсотлетней давности и сделаться наследниками

политического положения того времени, как будто на Украине с тех пор ничего не

происходило и ничего не изменилось… Почему же тогда только трехсотлетней?..

Отчего бы не углубиться дальше, куда-нибудь в ХII век, и Чернигову, например, не

вспомнить свои тогдашние усобицы с Киевом?.. И если последнее более чем

трехсотлетнее совместное проживание с Россией — не аргумент, а аргумент —

раздельное проживание до этого, то ведь еще раньше было опять-таки совместное

проживание в Киевской Руси… Но это тоже почему-то не считается аргументом…

Между тем, то положение вещей, при котором мы живем — наше политическое и

социальное устройство, характер наших хозяйственных отношений, культурный наш

облик, язык, на котором мы разговариваем и т.д., — все это, сложившееся на сегодня, и

есть результат и продукт всей нашей предыдущей истории с учетом влияния всех

этапов пройденного нами пути, в зависимости от их важности и исторического

отдаления. И нам, сегодняшним, именно таким, какими мы есть, используя тот багаж,

которым располагаем, предстоит решать, что нам делать и куда двигаться дальше.

Вместо этого нам предлагается изображать из себя то запорожских казаков, то —

американцев.

«Восстанавливать историческую справедливость» между частями прежде единого

национального, духовного, хозяйственного и политического целого — занятие

самоубийственное.

Для нас непозволительная роскошь — особенно сегодня, учитывая наше

катастрофическое положение, — приниматься за сведение давних межрегиональных

счетов, выискивать в прошлом допущенные по отношению к нам несправедливости,

обиды и тому подобное, пренебрегая при этом теми великими благами, которые мы

обрели благодаря единству. Все это не может не порождать взаимную отчужденность и

недоверие, и ведет к гибельному для русской земли состоянию, напоминающему

разобщенность русских княжеств накануне монголо-татарского ига, поглотившего Русь

на два с половиной столетия.

Когда призывается в сообщники история — добра не жди. Это значит, что кто-то

поднакопил уже сил или посчитал, что наступил уже подходящий момент для

геополитического передела (Гитлер, к примеру, тоже начинал свои деяния с

«восстановления исторической справедливости»). И речь в данном случае идет совсем

не об украинских националистах, с их убогой идеологией, представляющей собой плод

той антирусской и антиправославной дрессировки, которой они, к несчастью для себя, в

свое время подверглись, и которая заменила им полноценное национальное

воспитание. Роль украинских националистов и создаваемой ими самостийной

украинской державы — не более чем служебная…

Украинским националистам до Гитлера, конечно, еще далеко, так что они вряд ли

способны серьезно кому-либо насолить, кроме собственного народа, соблазненного их

идеологией. Впрочем, если говорить об украино-российских отношениях, то нельзя не

признать, что националисты тут все-таки преуспели. России, — надумай она когда-

нибудь объединяться с Украиной, — придется уже смириться с тем, что для нее

совместное проживание с Украиной возможно лишь в качестве колонии: потому что,

благодаря изысканиям украинских ученых и работе средств массовой информации, на

Украине разве что розовые младенцы да обитатели сумасшедших домов не знают, от

каких в высшей степени благородных предков ведут свое происхождение нынешние

украинцы, в отличие от жителей Московии, которые произошли, в лучшем случае, от

монголо-татар.

Историческая работа на Украине кипит. Все силы бывших марксистов-ленинистов

(ни разу за прежнюю свою жизнь даже буквы у Маркса не посмевших опровергнуть)

перекинуты теперь на историю — благодаря чему эта «история» буквально на глазах

приобретает все более приятные для самостийников очертания…

2

Упрямая реальность

Наши национальные идеологи не уставая твердят, что Украина была российской

колонией, что была она поставлена на колени, что население ее пребывало в рабстве

— и только теперь, с провозглашением независимости, от рабства этого освободилась.

Однако, если вообще правомерно деление бывших составляющих бывшего нашего

государства на колонии и метрополии, то Украину следует безусловно признать частью

метрополии, привилегированной ее частью. Со стороны России никто ее в ином

качестве и не воспринимал — до тех пор, пока сама Украина рабским своим актом не

выявила колониального сознания и не расписалась в подлинном своем рабстве. В

самом деле, возможно ли представить более рабское действо, чем этот безмерно у нас

прославляемый акт провозглашения независимости (после того, как на памяти всех ее

провозглашавших, исключая западных украинцев, не было ничего, что разделяло бы

украинцев и русских, и было слишком многое, что соединяло).

Как и октябрьская революция 1917 года, — на протяжении более полувека громко

именуемая Великой Октябрьской, — являлась на самом деле свидетельством великого

общероссийского духовного и экономического кризиса, так провозглашение Украиной

независимости было выражением глубокого духовного кризиса украинцев.

Отделение Украины произошло в конце социалистического периода в истории

нашего общего государства, что, казалось, должно бы свидетельствовать о некоем пике

угнетения и унижения Украины со стороны России, который бы пришелся именно на это

время… Но едва ли не всю вторую половину этого социалистического периода

союзным государством правили те, кого по нынешним меркам можно назвать нашими

соотечественниками: Хрущев, Брежнев, Черненко, — так что, начиная с послевоенных

лет, социализм в Советском Союзе был, в основном, «с украинским лицом».

Коммунистический режим в нашей державе зависел, как это ни странно, не столько от

«базиса», сколько от «надстройки», в особенности той ее части, что восседала в самом

главном кресле, и потому существенным образом менялся в зависимости от того, кто

становился полновластным хозяином кремлевских палат. И если вначале, — говоря,

конечно, очень приблизительно, — режим этот имел черты своего рода

русскоеврейского мессианства Ленина и Троцкого, потом превратился в азиатского типа

деспотию грузинского уголовного авторитета Иосифа Сталина, то в следующей своей

стадии он значительно смягчился (тут надо отдать должное нашему национальному

характеру) и приобрел более или менее благодушный сонно-обывательский облик,

вследствие чего на месте прежнего фанатизма и затем кровопийства воцарились

«украинские добродетели»: жадность, хитрость и лень… И вся страна, из щедринского

«Города Глупова» прежних советских лет, постепенно превратилась в гоголевский

«Миргород». Да и сама украинская независимость была по сути реакцией украинских

властей на падение социализма в Москве и на прекращение этой золотой для

украинской элиты эпохи, попыткой спасти социализм, законсервировав его в Киеве.

Для Украины акт провозглашения независимости стал актом саморазрушения. Ведь,

если попытаться сравнить, кто после развала бывшего общего государства в большей

степени пострадал, то россияне с отпадением Украины лишились только одной из

провинций; украинцы же потеряли едва ли не все, что прежде считали Родиной. На

Украине (за исключением западных ее областей) всегда считали своими и Урал, и

Москву, и Дальний Восток, и Целину, качественно не отличая их от Киева; кроме,

конечно, начальников, чиновников и политиков, которые просто так любить Родину не

умеют — они «любят» лишь ту ее часть, которой владеют и управляют с помощью

циркуляров, ибо Родина для них — не более чем корыто, из которого они кормятся.

Они-то и сделали так, что для миллионов украинцев и русских Родина вдруг

разделилась по границе Луганской и Ростовской, Черниговской и Брянской и других

областей, — так что простому человеку нужно быть теперь предельно внимательным,

чтобы ненароком не совершить «измену» одной части своей Родины в пользу другой.

Украина, отделившись от России, отказалась, кроме прочего, и от совместной

истории, совместного часто горького и трагического опыта. Украинская независимость

— это еще и независимость от необходимости осмыслить данный опыт и искупить

грехи и заблуждения прошлого. Все проблемы такого рода решаются теперь на

Украине запросто и одним махом: если на Украине что-нибудь плохо, то это потому, что

Украиной раньше «правылы москали»; революцию, коллективизацию, репрессии — все

это сделали «москали», голодомор — учинили они же…

Между тем на Украине никогда не ощущалось недостатка в кадрах для проведения

подобного рода «мероприятий»; и если говорить о том, кто больше всего нас

обманывал и делал рабами — то это никакие не мифические пришельцы, а наши

родные украинцы, тесно заполнившие все бывшие коммунистические управленческие

структуры; и наши же «культурные деятели», типа Павлычко, произведениями которых

на протяжении десятков лет методично оболванивали миллионы школьников и которые

теперь стоят в первых рядах защитников идеологических границ новой Украины.

Подобная независимость от печальных и слишком поучительных уроков нашей

общей истории есть залог того, что все ошибки и мерзости бывшей державы будут

Украиной благополучно повторены — только уже с приставкой «свий».

Менять в одночасье свою культурную ориентацию, свой духовный облик,

отказываться от общего исторического опыта, — не имея пока ничего взамен, — значит

рисковать остаться вообще ни с чем, значит превратиться в стадо существ, лишенных

речи и осознанного опыта, — а это уже прямой путь назад в обезьяны (если правда то,

что мы от них произошли). Впрочем, и это можно воспринимать, как своего рода

«восстановление исторической справедливости»...

Глава 5.

Печальная геополитика

1

Зазнавшаяся провинция

«И вот теперь спрашивается — зачем? Чтобы в один прекрасный день милейшего пса

превратить в такую мразь, что волосы дыбом встают… Вот, доктор, что получается,

когда исследователь вместо того, чтобы идти ощупью и параллельно с природой,

форсирует вопрос и поднимает завесу! На, получай Шарикова и ешь его с кашей».

М. Булгаков, «Собачье сердце».

С Украиной случилось приблизительно то же, что в свое время — и с Иосифом

Виссарионовичем Сталиным, который, будучи редким злодеем и гениальным

интриганом (чего у него не отнять), захотел считаться еще и «отцом народов», и

крупнейшим теоретиком марксизма, и специалистом по языкознанию, и «лучшим

другом советских физкультурников», и много еще кем… — добавив тем самым к

грозному своему облику комические черты. Несмотря на провинциальный статус,

Украина считалась подлинной жемчужиной бывшего союзного государства. Нельзя

было не любить ее живописную природу и народную культуру; можно было по праву

гордиться ее значительным экономическим потенциалом или тем громадным вкладом,

который внесли выходцы из этого края в отечественную науку и культуру… Можно было

бы гордиться, если бы на Украине не посчитали, что имеющихся у нее достоинств

хватит для полноценного государственного существования, и что новое украинское

государство способно заменить для населения Украины бывшее государство

Российское.

В результате своего легкомысленного и нескромного акта, Украина утеряла былое

обаяние и уважение к себе. Ибо в любом положении (говоря хоть об отдельном

человеке, хоть о целом народе) скромность всегда украшает, указывая на то, что идеал

еще не достигнут, а значит, возможно совершенствование и движение вперед.

Нескромность же, на любой достигнутой высоте, свидетельствует лишь о том, что

дальше (человеку, государству, цивилизации) двигаться уже некуда.

Внутреннее осознание украинской государственной неполноценности творцы и

ревнители этой государственности компенсируют безудержным восхвалением Украины

и всего, что в ней совершается. Стоит только, к примеру, Клинтону в ответ не вопрос

нашего корреспондента об Украине, сказать обыкновенную дипломатическую

вежливость, раздавать которые направо и налево научил его Дейл Карнеги, как

вежливость эта тут же подхватывается, непомерно раздувается и обильно

тиражируется в средствах массовой информации.

Долгое время и само слово «Украина» произносилось у нас не иначе как в

сочетании со словом «держава» — словосочетание это повторялось на все лады и

смаковалось — так, словно повторявшие его сами не верили в то, что говорят, и

желали лишний раз удостовериться в возможности такого словосочетания.

Наши народные депутаты года три тем только и занимались, что с восторгом и с

закатыванием глаз произносили эти в высшей степени утешительные слова да

предавались разговорам на украинском языке, при этом совершенно не заботясь не то

что о законотворчестве или реформах, но даже и о смысле произносимых ими слов, —

опьяняясь самим процессом разговаривания на украинском, наслаждаясь

произнесением разных экзотических словосочетаний, вроде «попры вси нэгаразды» (в

первое время, освоив несколько подобных оборотов, можно было рассчитывать на

высокий политический рейтинг; зато теперь почти всякое выступление должностного

лица не обходится без этого «попры»). Вообще, слов на первых порах катастрофически

не хватало. Иногда даже казалось, что это не парламент заседает, а некое сборище

Эллочек Людоедок, со словарным запасом не более тридцати слов у каждой, которые,

из тридцати своих слов пытаются, пыхтя, соорудить полноценные словесные

конструкции. Поначалу, с непривычки, невольно создавалось впечатление, что это

никакие не политики — это дети, играющие в «политику», в «державу», но втайне, про

себя, знающие, что все это не на самом деле, а только «понарошку».

Впрочем, если вдуматься, то люди эти и раньше занимались по сути тем же: то есть

играли в игры, изображая из себя кто государственного мужа, кто ученого, кто «мытця».

Поэтому не удивительно, что первые годы, находясь у руля государства, эти румяные

карапузы в пиджаках в детской своей наивности даже и не подозревали, что им нужно

заниматься чем-то иным.

Даже и новый наш президент, решив, видимо, что главное качество, необходимое

на его посту — это все та же филологическая подкованность, целый год

«прывсэлюдно» учился разговаривать на украинском, не смея перейти на русский. И

хотя само по себе обучение языку, безусловно, похвально — как похвальны вообще

всякий труд и усилие, однако президент, который на глазах электората учится

разговаривать, производит все же несколько странное впечатление: будто этот

электорат выбрал себе в президенты младенца, не умеющего говорить, и будто все

другие проблемы, кроме филологических, на Украине давно решены.

Между тем, несмотря на все пышные эпитеты и словосочетания, на Украине все как

было, так и осталось провинциальным: и государственные институты, и телевидение, и

политические нравы. И очень похоже на то, что все может кончиться, как в известном

анекдоте: какой-нибудь очередной наш президент, получив доступ в президентские

апартаменты, стянет оттуда какую-нибудь дорогую вещицу и рванет с нею за рубеж…

Солидные и осторожные европейцы с американцами не зря ведь всерьез

опасались, как бы новые властители многочисленных осколков бывшего великого

государства не получили каждый, в дополнение к президентскому креслу, еще и по

ядерной кнопке.

Провинция есть провинция. Даже в Прибалтике — уж на что цивилизованный был

край — Европа! — и то: вознесясь со своим областным потенциалом в независимые

государства, нет-нет да и выкинут какую-нибудь варварскую штуку…

Уже сейчас Украина — это государство без книг; подавляющее большинство ее

населения уже лишено возможности смотреть телевизионные передачи из России…

Утрачивая последние связи с Россией, Украина стремительно дичает и, благодаря

своей независимости, постепенно превращается в глухую провинцию и свалку

культурных отходов со всего мира.

2

«Своя импэрия»

Украинское геополитическое самозванство сумело благополучно замаскироваться

под безусловно положительный, происходящий теперь повсеместно, процесс

децентрализации — т.е. перемещения власти и перераспределения сил и средств из

центра на места. Процесс этот неизбежно должен усиливаться по мере углубления

рыночных реформ. Единственное, что ему препятствует — жадность центра, его

нежелание отказываться от контроля над рычагами управления территориями, что дает

повод местным правящим элитам осуществлять свои сепаратистские намерения,

ничего общего с интересами населения на местах не имеющие.

Однако, те, кто полагают, что перемещение высшей государственной власти из

Москвы в Киев есть явление, идущее в русле того самого процесса перемещения

власти из центра на места, глубоко ошибаются. Потому что с заменой Москвы Киевом

«на местах» по сути ничего не изменилось. Власть нисколько не сделалась ближе к

конкретному человеку, не стала от него зависимей — напротив, частичные, но все же

рыночного характера реформы в России, сделали человека хоть немного более

свободным в смысле возможности распоряжаться собственной судьбой и результатами

своего труда — в то время как Киев попросту напялил на себя старый московский

мундир и, переменив вывеску, продолжал править по-старому; так что в наши дни

жителям Украины ничуть не ближе до центра, который для них теперь в Киеве, чем

раньше, когда этим центром была Москва.

В идеале власть должна быть максимально приближена к конкретному человеку и

всецело зависеть от него; чтобы у местной власти, на которую каждый человек имеет

возможность влиять непосредственно, была сконцентрирована львиная доля тех

средств, которые население данной территории отчисляет «властям»; чтобы эта

местная власть обладала максимумом полномочий касающихся управления данной

территорией.

Любая провинция должна жить собственной полноценной духовной и культурной

жизнью, а не подменять ее поглощением столичной информации о том, что съел за

обедом какой-нибудь спикер. Но, наряду с этим, жители самоуправляющихся

провинций не должны терять из виду центр, аккумулирующий исторический опыт,

культурное достояние, сохраняющий преемственность традиций, — центр единения

всего духовно близкого и культурно идентичного…

Такая соборная роль, кроме командно-административной, раньше была у Москвы. И

эту роль, в отношении украинских земель, претендует отобрать у нее Киев. Однако, для

населения этих земель, Киев, в нынешнем своем самостийническом маскараде, не

только не способен заменить собою Москву, но и вряд ли, даже с очень большой

натяжкой, может считаться для них местным центром, потому что Украина не есть

однородное пространство в смысле духовной и культурной ориентации ее населения и

в нынешних своих границах она имеет не меньше оснований называться империей, чем

в прошлом имела Россия, в которой уживались «…и финн, и ныне дикой тунгус, и друг

степей калмык».

В «единой и неделимой» и даже не федеративной Украине украинец из Львова

имеет гораздо меньше родственных черт с украинцем из Хмельницкого, чем украинец

из Харькова или Луганска — с русским из Белгорода или Ростова. И если попробовать

сравнить такие украинские региональные центры, как Львов, Донецк, Одесса и Киев, и

отношение населения этих центров к чему угодно: к религии, к украинской

государственности, к украинскому и русскому языкам, к коммунистической доктрине и

т.д., то можно убедиться, насколько несводимы украинские регионы к какому бы то ни

было единству.

Хотя, помня наше атеистическое прошлое, нельзя всерьез говорить о каких-либо

религиозных различиях, которые бы регионально разделяли украинское население (при

всех, однако, набирающих силу конфессиональных конфликтах) — но сам духовный

склад населения разных регионов Украины, то, что принимается этим населением в

качестве высших ценностей, существенно разнится. И если для Одессы бог — это

прежде всего деньги; для Киева — его столичный статус и вытекающая отсюда

государственная и политическая жизнь; то в Донецке его все еще ищут в

коммунистических скрижалях, а не найдя, начинают искать на дне бутылки. Во Львове

же бог хоть и, казалось бы, на положенном своем месте, но почему-то ведет себя

странно: не признает никакого другого языка, кроме украинского, и вообще, призывает с

оружием в руках «боротыся з москалямы»…

Если во Львове разговаривают исключительно на украинском языке (который, тем

не менее, отличается как иностранный, от того языка, на котором говорят в Черкассах

или в Полтаве), то в Донецке украинского слова услышать нельзя нигде — можно лишь

прочесть на вывесках административных зданий; в Одессе же вообще разговаривают

на собственном своем одесском жаргоне, созданном на базе русского языка. Что же

касается стольного града Киева — здесь, если говорить об элите, то, чем ближе она ко

всякого рода державным кормушкам, тем «вышуканиша йийи украйинська мова»;

остальные же столичные жители говорят, в основном, по-русски.

Даже сама украинская независимость в тот момент, когда решалась ее судьба, в

разных регионах понималась, несомненно, по-разному. Голосуя за независимость,

Львов имел ввиду независимое государство, полный разрыв с Россией и повсеместное

торжество идей, унаследованных от пламенных борцов за «вильну Украйину»; Донецк

же, естественно, ни о чем подобном не помышлял, а представлял себе нечто вроде

экономической самостоятельности края и был, как и надлежит центру пролетарского

региона, слишком далек от реальной власти и от ее рычагов, так что на весь процесс

существенно повлиять не мог; Киев, понятно, заботился более всего о повышении

своего столичного статуса и о благоденствии и процветании населяющего его

чиновного люда; а Одессе, скорее всего, хотелось, чтобы все в конце концов

развалилось на мелкие части — чтобы никто ни к кому не лез и не мешал устраивать

свою жизнь.

Для пролетарского города Донецка — центра шахтерского края, города с прочными

советскими традициями — нынешняя, навязываемая ему, украинская

националистическая доктрина является приблизительно тем же, чем для Львова была

раньше доктрина коммунистическая… Поэтому очень похоже на то, что в итоге на

Украине возобладают «одесский подход» и «одесские принципы», так как Львов и

Донецк в безоглядной готовности пасть за «правое дело», понимаемое ими

диаметрально противоположно, существенно снижают свои шансы на выживание;

Киеву же грозит сделаться ареной борьбы, которая будет притягивать к себе всех

желающих «выяснять отношения» — что вряд ли пойдет ему на пользу; тогда как

Одесса благосклонно позволит надеть на себя любой — хоть националистический, хоть

снова коммунистический, хоть какой угодно мундир, и под этим мундиром не упустит

обделывать свои дела, в результате чего всегда окажется в выиграше.

Однако оставим коммунистический Донецк, националистический Львов,

космополитическую Одессу и номенклатурный, бюрократический Киев — и пока Одесса

торгует, Донецк бастует и митингует, Киев заседает, а Львов «готуе на всякый выпадок

зброю» — обратимся к тому, что называется «простым народом». Попробуем сравнить

украинца западного, живущего в Галиции, с украинцем восточным — обитателем

берегов Днепра или обширных степей, простирающихся от Днепра на восток. Сравнив

же, вряд ли сможем обнаружить между ними что-либо общее, кроме того, что обоими

ими управляют теперь из Киева.

Восточные украинцы, — черты характера которых заставляют вспомнить

запорожских казаков, — по нраву, обычаям, привычкам и даже по физическому облику

гораздо ближе к тем россиянам, которые населяют донские и кубанские степи, нежели к

нынешним своим согражданам из Галиции.

Взять хотя бы отношение к труду: всем известно трудолюбие галичанина —

«трудолюбие» же восточного украинца удачно характеризуется пословицей: «Ленив как

хохол».

Приобретение восточным украинцем указанной добродетели стало возможным

благодаря тому, что ему редко повезло с историей и географией. Плодороднейшие

земли, на которых ему довелось проживать и про которые существует еще одна

пословица: «Воткни палку — верба вырастет», — вряд ли способствовали взращению в

нем особого трудолюбия; а тут еще постоянное соседство всякого рода воинственных

степных обитателей, только и ждущих, чтобы кто-нибудь вырастил или изготовил что-

либо ценное — чтобы это ценное тут же и отобрать… Понятное дело: руки опускаются.

Вооружившись же для защиты от соседей, и сделав эту защиту своей профессией, наш

предок тем более охладел ко всякому труду, так как теперь все что ему было нужно, он

мог с успехом пополнять за счет тех же соседей.

Крепостное право и затем колхозная система, доставшиеся на долю восточных

украинцев, смогли как нельзя лучше закрепить указанную завидную черту.

Если же сравнить отношение к государственности, которая связала теперь

западных и восточных украинцев в единое целое, то в противовес страстному желанию

своего государства у украинцев западных — имеется давно и прочно укоренившаяся

неприязнь жителей основной Украины ко всякому государству вообще. И пусть не

вводит никого в заблуждение тот факт, что украинцы в свое время проголосовали за

независимую украинскую державу. Это было скорее отрицание бывшей державы

(вернее, всего того, что происходило в ней в тот момент), — которое ловкие политики

сумели преподнести как требование державы новой. Еще одна пословица: «Моя хата с

краю, я ничого нэ знаю», — как нельзя лучше характеризует восточного украинца в этом

смысле. Восточный украинец — человек, что называется «себе на уме». Он —

прирожденный анархист. На основной части Украины, вообще, — сколько людей,

столько и потенциальных государств и религий. Чтобы получить представление об

отсутствии какой-либо однородности в политической ориентации населения Украины и

о менталитете украинца вообще, достаточно вспомнить, сколько раз Киев переходил из

рук в руки в годы гражданской войны, при том, что каждая новая власть имела

поддержку тех или иных слоев населения. Это наше красноречивое прошлое является

залогом того, что Украине вполне грозит не раз еще пережить всякого рода «окаянные

дни». Стоит также вспомнить и то, что сами запорожские казаки, деятельность которых

существенно повлияла на историческую судьбу Украины и которых сегодня выставляют

в качестве наших предтеч в деле государственного строительства, были

приблизительно такими же «государственниками», как и незабвенный батько Махно

(«держава» которого, кстати сказать, находилась почти в тех же местах, где

несколькими столетиями ранее свили себе гнездо запорожцы).

О коренном различии характеров западных и восточных украинцев в достаточной

степени свидетельствуют даже народные песни и танцы этих частей Украины.

Добавим сюда еще и коммунистическую идеологию, которая вошла в плоть и кровь

восточных украинцев и не затронула почти галичан; добавим религиозные отличия;

добавим различный, на протяжении веков, исторический опыт, который слишком

разному их научил…

Остается только посетовать на то, что в дело вмешался Сталин — большой, как

известно, специалист по национальным вопросам (в мире, к сожалению, так уже

повелось, что всякий, кто ни на что более не способен, чуть ли не автоматически

делается специалистом по национальным отношениям: и Гитлер тоже был из таких

«специалистов», и Жириновский — неоднократно заявлял, что он-де, в первую очередь,

специализируется «по национальным отношениям»). Наш «отец народов» для одному

ему известных целей посадил в общую клетку население формально с одной

национальностью, но совершенно различное во всех остальных отношениях, и

заставил искать общий между собой знаменатель, — так что нам этого занятия,

видимо, хватит надолго, и, скорее всего, еще не одно столетие в головах у нас, кроме

национальных проблем, другого ничего не появится…

3

А что Москва?

Как бы там ни было, но для украинского населения тех регионов, которые на

протяжении последних столетий были вместе с Россией, играть такую же роль, какую

играла для них Москва, Киев никак не может (у западных украинцев для подобной роли

есть Львов — Киев же нужен им лишь стратегически: заправляя Киевом, они «бъють

москалив» на их территории).

Но что же тогда Москва?

К великому сожалению, в Москве «украинским вопросом» обеспокоены в большей

степени те, от кого украинскому населению ничего хорошего ждать не приходится и на

чей призыв оно вряд ли откликнется.

Сама по себе идея восстановления Союза настолько популярна у народов, ранее

составлявших этот Союз, что любой политик, выдвинувший ее, может рассчитывать на

«всенародную поддержку» — оттого-то эту идею, словно мухи мед, облепили всякие

нечестивцы.

В целом же россияне с некоторым недоумением и обидой признали право

украинского «брата» жить отдельно. (Правда, очень часто подобное «демократическое»

отношение объяснялось простым безразличием).

Вообще, надо признать, что «старший брат» довольно таки мудро, снисходительно

и терпеливо, — как и подобает старшему, — реагировал на те многочисленные

оскорбительные выходки в его адрес, которыми, вырвавшись на волю, награждал его

«младший». «Старшему», благодаря Богу, хватило понимания того, что все эти выходки

— лишь следствие болезненной закомплексованности «младшего» и осознания им

своей ущербности.

По ходу разворачивающейся катастрофы у многих в России была еще надежда

добиться подобного «права на самоопределение» для регионов Украины с русским и

русскоязычным населением. Солженицын, например, накануне злосчастного

украинского референдума, предлагал проводить опрос в каждой области отдельно,

чтобы дать возможность спастись от затягивания в самостийнический водоворот хотя

бы населению областей, однозначно ориентирующихся на Россию.

Но, как и следовало ожидать, призыв этот остался без внимания. Потому что всякая

попытка «отвоевать» ту или иную часть Украины, остальным ее населением (хотя бы и

лояльным к России) воспринимается как посягательство на принадлежащее ему

материальное достояние, и неизменно встречается и будет встречаться в штыки.

Украинцы и так пребывали в посеянном властями подозрении, что от Союза они

страдают материально; сам референдум, поддержка его населением и последующие

его результаты были выражением такого подозрения. Так что предложения такого рода

только подталкивают народ «теснее сплотиться» вокруг украинского государственного

руководства.

В этой ситуации надеяться вернуть Украину в братский Союз с Россией можно лишь

в том случае, если со стороны России, в ее стремлении к единению, будет начисто

исключен расчет на то, чтобы добиться посредством этого каких-то материальных

выгод. Если, вместо попыток «выторговать» тот или иной регион, Россией будет

проявлена готовность пойти ради объединения на те или иные жертвы.

При этом бороться нужно не за один какой-нибудь регион, а за всю Украину, по

крайней мере за ту ее часть, которая на протяжении последних столетий составляла с

Россией единое государство (речь ведь идет даже не о населении южных и восточных

областей, которое убеждать не надо, и не о западных украинцах, которых убедить

невозможно, а о том, чтобы не оттолкнуть в большинстве своем украиноязычный, но

традиционно ориентирующийся на Россию Центр, от Хмельницкого до Полтавы, с

Киевом посредине).

Однако, дело тут даже не в украинском народе — дело в украинских политиках. С

политиками же все обстоит сложнее… Так как разъединение произошло именно по их

инициативе — то на какие-то уступки с их стороны рассчитывать бессмысленно.

Хотя, если представить себе в качестве некой утопии конфедеративное славянское

государство (может быть, вместе с Казахстаном, Молдавией и другими), столица

которого находилась бы в Киеве («матери городов русских»), при том что наши,

«имеющиеся в наличии», державные мужи не были бы ущемлены ни в должностях, ни в

окладах, то счастливое воссоединение земли русской могло бы наступить хоть завтра.

Если бы насущные интересы украинских “диячив” никоим образом не пострадали, а

даже наоборот, то такую мелочь, как исчезновение на карте мира независимой

украинской державы, они скорее всего не заметили бы, как не заметили и не ощутили в

свое время распад самого большого в мире государства…

Впрочем, все это ведь автоматически означает, что потребовались бы какие-то

уступки со стороны высших российских чиновников и политиков. Им, в таком случае,

пришлось бы в своей деятельности поставить на первое место не личные и групповые

интересы, а благо России, которую они представляют…

Да и, вообще, понадобилась бы их способность пойти на те или иные

нестандартные шаги, необходимые для выхода из той катастрофической ситуации, в

которой оказалась Россия; и, может быть, даже готовность — во имя великой цели,

ради восстановления единства Руси — потесниться у государственного руля…

Но вся беда в том, что высшие российские чиновники и политики сделаны

приблизительно из того же теста, что и украинские, которым я посвятил столько

бичующих глав. А потому ожидать от них, что они станут предпринимать что-либо,

могущее поставить под угрозу их чиновничье и политическое благополучие, к

сожалению, не приходится… А ведь именно ради упрочения такого же благополучия

высшие украинские чиновники и решились на предательский раздел нашей страны.

За годы, прошедшие после распада СССР — в полной мере проявилась духовная

убогость нынешней правящей российской элиты, ее невосприимчивость ко всему тому,

что составляет своеобразие России, непонимание тех основ, на которых столетиями

держалась русская жизнь — а стало быть, и неспособность отстаивать интересы «этой

страны» и обеспечивать продолжение ее исторической миссии.

Это, кстати, является дополнительным свидетельством того, что не только Украине

невозможно быть без России, но и нынешняя Россия — без Украины и Белоруссии —

ущербна и неполноценна; и — несмотря на все ее славное прошлое, несмотря на

принадлежащее ей великое культурное достояние, несмотря на огромную территорию и

неисчислимые природные богатства — постепенно погружается в провинциализм.

Московские правители, своим преступным невниманием к региональной политике и

совершенным в ней промахам, дали в свое время повод всякого рода кравчукам

учинить «парад суверенитетов»; они вполне еще могут добиться того, что от России

станут отделяться и регионы, которые, в отличие от национальных образований, не

имеют для этого никакого формального демагогического обоснования (вроде Урала,

Сибири или Дальнего Востока).

В целом же, деятельность властителей «новой» России в период ее

«независимости», трудно не квалифицировать как «антироссийскую». Создавалось

иногда впечатление, что правящая верхушка России намеренно делает все, чтобы

ухудшить положение страны. Достаточно хотя бы обратить внимание на то, кому

поручалось кураторство над наиболее важными, стратегическими направлениями

российской внутренней и внешней политики (чтобы не отвлекаться от нашей темы,

вспомним лишь, кого выдвигали в руководители исполнительных органов СНГ, Союза

России и Белоруссии и т.д…)

Нынешней политикой в Чечне, ситуация в которой, будто нарочно, всякий раз

«обостряется» накануне украинских выборов, российские власти, как никто, помогают

украинским правителям проводить свой «нэзалэжный» от всякой совести курс, и

выставлять в свою пользу последний, но для многих решающий аргумент: «Затэ ваши

диты нэ воюють в Чэчни».

Говоря о восприятии внешним миром России, как не вспомнить и Жириновского

(этой — по меткой характеристике Солженицына — «карикатуры на русский

патриотизм») — которого зачем-то упорно держат на видном месте, в качестве то ли

пугала, то ли витрины… Наверное, чтобы отвадить от России тех, кто мог бы нечаянно

проникнуться к ней симпатией (в этом, кстати, разительное отличие российских властей

— от украинских, все силы которых, притом без остатка, уходят на создание

благоприятного «имиджа» Украины).

При всем этом у Украины нет сегодня иного спасительного пути — кроме того,

который ведет к максимальному сближению и воссоединению с Россией. И это нам

необходимо совсем не ради того, чтобы нынешних украинских чиновников и политиков

заменить на такого же сорта российских — а ради нашей великой духовной и

культурной традиции, начатой в Древнем Киеве более тысячи лет назад и

продолженной в Руси Северной, затем — в Российской Империи и даже — пусть и в

искаженном виде — в СССР. Без наследования великих духовных ценностей,

созданных совместно всеми частями Руси, мы обречены утратить свою неповторимую

личность, после чего не сможем уже играть в истории сколько-нибудь самостоятельной

роли.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ,

содержащее пессимистические выводы из всего вышеизложенного

Иллюзий у меня нет: я верю в украинскую государственность, верю в то, что коль

завелись у нас собственные политики и государственные деятели — государственность

эту уже не вывести никакими средствами.

Что же касается народа, то, многократно обманутый всеми кому не лень, он вряд ли

уже станет шевелить пальцем ради изменения своей исторической судьбы.

Окончательно разуверившись во всем, в чем только можно разувериться, он верит

теперь разве что в помидор, выращенный собственноручно на приусадебном участке,

— который, можно надеяться, не обманет, но который все же есть не более чем

помидор.

Прошла та пора, когда народ наш верил, например, что среди политиков может

вдруг явиться некий Стенька Разин в пиджаке, способный одним махом разрешить все

проблемы, удовлетворить вековечные чаянья, и утешить обиженных, и наказать

обидчиков… Этой-то верой и вознесены были на политические олимпы и Ельцин в

России, и Кучма на Украине… Очень скоро, однако, всем стало ясно, что времена

стенек разиных давно прошли, и нынешние политики, как поезда, движутся строго по

ранее проложенным рельсам и друг от друга чаще всего отличаются лишь часом

прибытия и своим номером.

Наш украинский президент под номером два, вознесшийся наверх не в последнюю

очередь благодаря всеобщему недовольству разрывом с Россией, — как только

очутился на высшей государственной должности, тут же и запамятовал, как он на нее

попал. Между тем, лозунг сближения с Россией, с которым он шел на выборы, был едва

ли не решающим, помогшим одержать победу над Кравчуком (последний хоть и

получил на выборах внушительное количество голосов, однако значительную долю их

составили голоса той части электората, политическая осведомленность которой

ограничена знанием фамилии высшего руководителя). Проявив политическую волю и

поменяв одного Леонида на другого, народ в результате ничего не добился. Все, за

исключением некоторых мелочей, осталось таким же, как при прошлом и даже при

позапрошлом Леониде. Новый народный избранник твердой рукой продолжает

отвергнутую народом линию своего предшественника, хотя его-то, нашего нового

президента, выучившего лишь накануне своего избрания украинский язык, заподозрить

в закоренелом украинофильстве никак невозможно. Что же тогда заставляет его столь

ревностно держаться курса, ведущего к окончательному разрыву с Россией?.. Неужели

у него, кроме подобранной на шестом десятке лет идеи об украинской независимости,

не осталось за душой ничего другого — из того, о чем стоило бы пожалеть, разрывая с

Россией?

Тем временем у народа, на смену всем его политическим упованиям, явилась

апатия и полное безразличие ко всему, что делается наверху, — а это значит, что

рассматриваемые нами великие исторические события обратного хода иметь, скорее

всего, не будут и власть имущим за установившийся в результате этих событий порядок

вещей можно не беспокоиться.

В этих обстоятельствах единственное, что стоит напомнить в утешение тем, кого

лишили великой Родины — это то, что в нашем случае мы имеем дело с незыблемым

мировым законом, согласно которому в истории всегда побеждает варвар.

(1995).

"Русская община" [ www.russian.kiev.ua ]. Редакция 21.06.2005