Укрощенный дьявол

Глава 6, в которой лорд Уолрейфен ведет себя неподобающе

День похорон Элиаса прошел для Джайлза быстро, и это было приятно, если так можно сказать о дне, в который нужно было справиться с таким горем. Как и можно было ожидать, похороны оказались тяжелой процедурой, учитывая обстоятельства смерти Элиаса и бремя вины, которую чувствовал Джайлз, спускаясь по холму к кладбищу.

А чтобы все было еще хуже, поминальный плач тети Харриет, сопровождавший мужчин, которые несли гроб, разносился по ветру, казалось, почти до самой деревни. Джайлз старался убедить себя, что она по-настоящему грустит, что ее переполняет боль, но чувствовал, что ему это плохо удается.

Однако ему недолго оставалось терпеть ее показные страдания. К следующему утру Сесилия и проворная миссис Монтфорд собрали его родственников в обратную дорогу и проводили со скалистой вершины Кардоу, положив им в экипажах под ноги разогретые камни, а на колени плетеные корзины с едой. Джайлз немного расстроился, обнаружив, что среди его близких нет ни одного человека, по которому он скучал бы.

Стоя у окна кабинета, Джайлз смотрел, как последний экипаж – коляска его двоюродного дедушки Фредерика – проехал через подъемный мост и скрылся за поворотом, и неожиданно рассердился, что члены его семьи были столь далеки друг от друга. В эти последние дни он мог бы получить хоть немного искреннего утешения, какой-нибудь добрый совет, а вместо этого переживал свою утрату так же, как переживал все другие в своей жизни, – в одиночку.

Было время – правда, короткое, когда он тянулся к Сесилии, но теперь у нее были Делакорт и двое очаровательных детишек. «Если бы у меня была семья, – вдруг решил Джайлз, – мы бы жили вместе, без разобщенности и всяких отвратительных ссор. В Кардоу может разместиться целая армия, и разве там не могут мирно существовать две или три разросшиеся семьи?»

Внезапно он понял, что впервые за два десятилетия думает о Кардоу как о доме, и вообще в первый раз ему пришла мысль остаться или создать здесь семью. Впервые с тех пор, как Сесилия досталась его отцу, Джайлз всерьез задумался о своем личном будущем. Он с величайшей добросовестностью относился к своей парламентской карьере, отдавал все время сначала палате общин, а потом палате лордов и пользовался доверием короля и его советника настолько, насколько это доступно обычному человеку. Лорд Уолрейфен всегда стремился использовать власть разумно и уже отказался от нескольких ключевых правительственных постов, включая должность лорда-хранителя малой печати, но у него не было никаких планов личной жизни.

«Найди себе жену», – советовал ему Макс.

И, несмотря на все свои возмущенные возражения, Джайлз понимал, что ему нужен наследник. Ему было уже тридцать три года, и, честно говоря, его давно потерянные кузены могли быть живы, а могли и умереть, они могли оказаться негодяями, грабителями банков, биржевыми брокерами или ковбоями – в конце концов, – в Америке полным-полно таких случаев. И вдруг он понял, что нисколько не сомневается в том, что хочет оставить себе и Кардоу, и графский титул.

Сквозь осенний утренний воздух, который вдруг стал удивительно прозрачным, Джайлз смотрел на плывущую по заливу рыбацкую лодку. Нет, он абсолютно не мог представить себе, что женится. Какой позор: совсем недавно его кровь закипела из-за женщины, женщины, до которой он едва дотронулся, и эта женщина была его экономкой. О, он не мог сосчитать, сколько у него было любовниц, но необузданные чувства, вспыхнувшие в нем к миссис Монтфорд – нет, к Обри, – были сложными и сбивали с толку.

С самого приезда сюда Джайлз чувствовал ее, он постоянно ощущал ее присутствие в этом доме – в своем доме, – словно она была частью этого дома. Он почти явственно ощущал, как она перемещается с места на место, занимаясь своими повседневными обязанностями. Часто его обостренные чувства говорили о ее появлении еще до того, как она входила в комнату или выходила из-за поворота, даже до того, как он мог услышать тихий звон ключей у нее на поясе. А затем его охватывало странное, безымянное желание, от которого все внутри сжималось. Это было... что-то первобытное, болезненное и фантастическое. Но он прятал эти чувства, старательно прятал, хотя они были с ним всегда и даже тогда, когда его мысли блуждали где-то в другом месте.

Как раз в этот момент, словно для того, чтобы напомнить, что его мысли должны быть в другом месте, часы на камине пробили девять, и в комнату быстро вошел Огилви с огромной стопкой бумаг в руках.

– Доброе утро, милорд, – бодро поздоровался секретарь. – У нас впереди напряженный день.

Глядя на документы, которые Огилви раскладывал на его столе, Джайлз с досадой понял, что размышления о миссис Монтфорд следует оставить до вечера. Как жаль, что нельзя просто жениться на ней, ведь, несмотря ни на что, именно ее он хотел видеть в своей постели. Безусловно, эта женщина обладала умом и самообладанием для того, чтобы быть достойной женой государственного деятеля, но, к сожалению, пэр с политическими стремлениями не мог жениться на своей экономке.

– Итак, Огилви, что у нас сегодня по расписанию? – заставил себя улыбнуться Джайлз.

– Мировой судья хотел бы встретиться с вами в удобное для вас время, – доложил секретарь. – Премьер-министр хочет, чтобы вы прочитали его ответ на предложения лорда Грея относительно парламентской реформы. Потом – завтрак с лордом и леди Делакорт. А в два часа вы вместе с миссис Монтфорд должны посмотреть счета, касающиеся дома, и бухгалтерские книги по имению.

«Ах, – подумал Джайлз, – теперь хоть есть чего ждать – немного времени наедине с преследуемой добычей».

Обри нервничала, ужасно нервничала, она металась по своей небольшой личной гостиной, вытирая о юбку влажные ладони. Этот человек – Хиггинс, мировой судья – провел в замке все утро. Слава Богу, у него хватило порядочности не явиться в день похорон майора, но сегодня он настоял еще раз опросить всех. Он нарушил ее распорядок, взбудоражил весь штат и снова дал повод для сплетен.

Было уже около двух часов, а в два дела ее превратятся из плохих просто в ужасные – граф Уолрейфен должен проверять ее счета. Обри не беспокоилась о бухгалтерских книгах, там все было в порядке, не беспокоилась она и о том, что он может найти недочеты в управлении домом или имением. О, возможно, он немного покричит и поругается по поводу какого-нибудь мелкого расхода или пустякового решения, но в итоге сделает то, что всегда делал: смягчится, извинится и признает, что она права. А она бывала права – почти всегда. Закрыв глаза, Обри напомнила себе об этом.

А затем раздался стук в дверь, и, обернувшись, она увидела его, своими широкими плечами загородившего дверной проем.

– Добрый день, миссис Монтфорд, – произнес граф тихим властным голосом.

– Добрый день, милорд, – с трудом ответила она. – Книги готовы.

Войдя в комнату, он, казалось, заполнил ее всю. Сегодня граф был одет по-провинциальному в высокие блестящие сапоги, облегающие кожаные бриджи и темно-коричневую куртку, которая сидела на нем как влитая, а блестящие серые глаза, волевой, чисто выбритый подбородок и исходивший от него запах мыла и дорогого одеколона создавали законченный образ богатого высокомерного аристократа.

Эти блестящие серые глаза окинули ее быстрым взглядом, и Обри почувствовала, как жар приливает к ее щекам. Взяв под контроль все свои чувства, она проводила Уолрейфена через комнату и вежливо указала на две стопки папок: в зеленых папках были документы, касающиеся имения, в коричневых – счета, относящиеся к домашнему хозяйству.

Обри было не по себе стоять плечом к плечу с ним над маленьким письменным столом. Вероятно, благодаря тому, что вся его одежда была сшита у хорошего портного, Обри никогда не замечала, какой он крупный мужчина. Она сама была высокого роста, но он возвышался над ней на добрых шесть дюймов, и, несмотря на то, что был худощавым, его плечи были широкими сами по себе без всяких подкладок. Его руки с длинными пальцами были быстрыми, как и его мышление. Он без труда понял ее методику расчетов и, покачиваясь на каблуках, разглядывал Обри.

– Итак, как видите, – стараясь улыбнуться, сделала заключение Обри, – мы используем стандартные записи для счетов по дому и видоизмененную систему двойной записи для документов по имению, потому что они более сложные из-за различных форм дохода.

– Все кристально ясно, миссис Монтфорд, – мягко сказал Уолрейфен. – У вас прекрасные способности к математике.

– Благодарю вас, – отозвалась она, немного отодвинувшись от графа. – Могу я позвонить лакею? Несколько дней вполне можно обойтись и без этих папок. Вы можете внимательно изучить их на досуге у себя в кабинете.

– Мадам, – тихо сказал он, пристально вглядываясь в Обри, – я не располагаю досугом. Я намерен заняться этим здесь и сейчас. Есть возражения?

– Конечно, нет, милорд. – Она старалась не выдать своего замешательства, хотя считала, что с его стороны это слишком коварный прием. – Что вам понадобится? Карандаши? Бумага?

– Чай, – указав на папку, лежавшую у него под рукой, ответил Джайлз, не сводя с нее блестящих серых глаз. – Просто крепкий чай и немного молока. Это будет сложно?

– Конечно, нет, милорд. – Еще сильнее покраснев, она сразу же направилась к очагу.

– Мое присутствие в этой комнате создает какие-то трудности? – спросил лорд Уолрейфен, как будто собирался поймать ее на слове. Он сел за стол в ее маленькое кресло и показался Обри невероятно большим.

– Конечно, нет. – Она неуклюже поставила на конфорку чайник и схватила небольшой оловянный кувшин. – Я только пошлю в молочную за свежим молоком.

Обри уже взялась за ручку двери, однако в этот момент раздался резкий стук, и в комнату вошла Бетси, но, заметив графа, замерла на пороге.

– Пожалуйста, не обращайте на меня внимания, – сказал он, жестом приглашая ее войти. – Миссис Монтфорд, вы можете временно обойтись своим рабочим столом?

– Конечно, милорд. Входите, Бетси. – Поставив кувшин, Обри была вынуждена наклониться над лордом Уолрейфеном, чтобы в узкой комнате дотянуться до своей рабочей книги и карандаша. Аромат, исходивший от графа, снова защекотал ей ноздри, но она не стала обращать внимания на свои ощущения и в сопровождении Бетси подошла к стоявшему в центре комнаты рабочему столу из дуба. – Вы сняли белье в комнатах для гостей?

– Да, мадам. Мы сняли белье с десяти кроватей, и только одна наволочка требует починки.

– Отлично. – Обри села и послюнявила кончик карандаша. – И кто должен надеть чехлы? Я хочу, чтобы в западном крыле все было сделано к тому времени, когда туда дойдет солнце.

– Летти и Ида уже почти закончили, мадам, – доложила Бетси. – Вы хотите, чтобы покрывала тоже закрыли чехлами?

Обри задумалась. Не было оснований полагать, что в ближайшем будущем в Кардоу снова появятся гости.

– Да, покрывала тоже. Пожалуйста, скажите Летти, чтобы она была аккуратна с булавками. И почистите ковры, только не трите их песком и не выколачивайте без крайней необходимости.

– Я скажу ей, мадам, – ответила Бетси. – А миссис Дженкс хочет знать, что сказать мяснику относительно запасов на конец недели. Вы хотите отменить заказ?

– Да, половину, пожалуйста, потому что большинство гостей уехало. Но могут быть еще посетители, и остаются лорд и леди Делакорт.

– Они уезжают завтра, – раздался из-за письменного стола низкий голос.

– Прошу прощения? – От неожиданности Обри вздрогнула.

– Через день вам не нужно будет кормить их, – едва заметно улыбнулся граф. – Я сказал, чтобы они не ждали меня.

– Вы... вы не уезжаете с ними? – выдавила из себя Обри. – Я хочу сказать, вы собираетесь остаться? Здесь?

– Мне бы не хотелось отправляться в «Королевскую гавань», – сухо ответил он, слегка приподняв брови. – Я слышал, у них проблемы с крысами.

– Я не собиралась предлагать это вам, милорд. – От растерянности Обри уронила на пол карандаш.

– Почему же, миссис Монтфорд? – с неожиданно лукавым выражением на лице поинтересовался лорд Уолрейфен. – Мне кажется, что вам не терпится избавиться от меня?

Он краем глаза наблюдал за ней, даже продолжая подсчитывать колонку цифр, и Обри заметила, что губы графа начали подрагивать; затем подрагивание превратилось в откровенную улыбку, и Бетси неожиданно фыркнула.

– Бетси!

– Простите, мадам.

Служанка покраснела от сдерживаемого смеха, а затем и лорд Уолрейфен начал смеяться, искренне смеяться, переводя взгляд с Обри на Бетси и покачивая в руке карандаш.

– На самом деле, миссис Монтфорд, вы сами во всем виноваты. У вас совершенно очаровательное выражение лица. Я, видимо, приехал и перевернул ваше королевство с ног на голову, и теперь у меня не хватает такта снова убраться отсюда, когда положено. Это так?

– Конечно, нет!

– Интересно, на что вы еще способны? – продолжая смеяться, спросил Уолрейфен как бы самого себя. – Вы и Певзнер, случайно, еще тайком не продали снова побережье? Знаете, некоторые из моих предков это делали и извлекали приличную выгоду.

– Милорд, вы вправе оставаться здесь столько, сколько пожелаете. Я не пыталась предлагать вам ничего иного.

– Бетси, я думаю, она что-то скрывает. – Он с улыбкой подмигнул служанке. – Как вы думаете?

– О, думаю, мне лучше всего снова заняться работой.

– Хорошая идея, – согласился граф, продолжая раскачивать в пальцах карандаш. – Но сначала не принесете ли мне молока для чая? Миссис Монтфорд, видимо, совсем забыла обо мне.

Но, как вскоре выяснил Джайлз, миссис Монтфорд совсем не забыла о нем и не забывала на протяжении всех двух часов, которые он провел в ее крошечной гостиной, то просматривая бухгалтерские книги, то наблюдая за ее работой. Ее разговоры со слугами были четкими и профессиональными, и ее записи были такими же. Он не нашел в них ни единой ошибки и не мог найти, когда она обращала на него взгляд, полагая, что он этого не видит. А она поглядывала на него довольно часто. В комнате между ними установилась явная, почти осязаемая напряженность, однако Обри продолжала заниматься своими делами с обычной энергией и самообладанием. С плавной грацией и исключительной женственностью она двигалась по комнате легкими быстрыми шагами, шурша черными юбками.

Джайлз обнаружил, что ему доставляет удовольствие наблюдать за Обри. Находясь в своих апартаментах, она оставила непокрытыми густые рыжие волосы, и они почему-то выглядели более мягкими. Впадинки и изгибы ее стройной шеи могли быть высечены из кремового мрамора, и, как всегда, эти плечи, так элегантно отведенные назад, делали ее осанку воистину королевской. Время от времени отрываясь от бумаг, Джайлз тайком наблюдал, как менялось ее лицо, когда кто-нибудь из ее штата задавал ей сначала один, а затем другой вопрос. Иногда, очевидно, чтобы сосредоточиться, она сдвигала вместе брови. Но раз или два он заметил, что она улыбается, и ее улыбка согревала комнату.

Джайлз просматривал последнюю из папок, когда вторая служанка, Летти, вошла в комнату за чистыми скатертями. Он смотрел, как Обри подошла к одному из высоких шкафов, стоявших вдоль стены ее маленькой гостиной, и отперла его ключом, висевшим у нее на поясе. Она потянулась вверх – к самой верхней полке, – и Джайлз с интересом отметил, что из-под ее юбок показалось весьма соблазнительное нижнее белье.

Он представил себе, как его руки накрывают мягкие холмики, и у него во рту пересохло – нисколько не помогало даже то, что он пил уже пятую чашку чая.

Обри подала девушке стопку белоснежных скатертей, и та готова была уйти, но Джайлз, быстро встав, задержал ее.

– Летти, мы не хотели бы, чтобы в течение следующего часа нас беспокоили.

– Да, милорд. – Девушка вздрогнула при звуке его голоса.

– Будьте добры, сообщите об этом всем слугам в доме. Я должен задать миссис Монтфорд ряд вопросов по поводу этих счетов. Скажите Бетси, что она остается за старшую.

Миссис Монтфорд метнула в него мрачный взгляд, но ничего не сказала. Летти сделала глубокий реверанс, прижала к груди стопку чистых скатертей и выскочила за дверь. Миссис Монтфорд еще ненадолго задержалась у высокого бельевого шкафа, и как только дверь закрылась, Джайлз пересек комнату и остановился возле нее.

– Милорд, думаю, нужно перенести книги на рабочий стол, там больше места, – внезапно задрожавшим голосом предложила миссис Монтфорд, отпрянув назад к узкой дверце шкафа.

– Я сам возьму их, для вас они слишком тяжелы.

Несмотря на его благие намерения – ну разве они не были благими? – он не сделал ни единого движения, чтобы забрать книги, а вместо этого подошел еще ближе и взял Обри одним пальцем за подбородок.

Она взглянула на Джайлза сквозь плотную завесу темных ресниц и быстро опустила взгляд. Она была прекрасна, просто восхитительна, и внезапно в нем загорелось желание погрузить пальцы в ее густые рыжие волосы и коснуться губами ее губ. Рука Джайлза, словно обладая собственной волей, взяла ее за подбородок, и он заставил Обри снова посмотреть ему в глаза.

– Миссис Монтфорд, – тихо заговорил Джайлз, – быть может, пора прекратить эту игру друг с другом?

Обе лопатки Обри уперлись в бельевой шкаф, и она оказалась в ловушке между графом и дверцей шкафа.

– Ч-что вы хотите от меня? – прошептала она, побелев как мел.

– Именно в этот момент? – странно глухим голосом спросил Джайлз, придвинувшись еще на дюйм ближе, так что сквозь куртку почувствовал тепло ее груди. – Не вашего необыкновенного умения управлять домом.

Закрыв глаза, она с трудом сглотнула, и это сделало поцелуй неизбежным. Крепко держа Обри за подбородок, Джайлз склонился к ее губам. Она не оттолкнула его, но и не ответила на его поцелуй, а просто, застыв, стоически терпела, пока его губы прикасались к ее губам, зажимая их, втягивая и основательно пробуя их на вкус.

Джайлзу казалось, что это не он, а какой-то безрассудный, невоспитанный человек, каким он никогда не был. Страстное желание, жгучее и иссушающее, пронзило его. Он всем телом прижался к Обри, и она едва заметно задрожала, но, как он боялся, не от желания. Она вела себя почти как девственница, незнакомая с мужскими прикосновениями.

Джайлз понимал, что следует остановиться, но впервые в жизни самообладание отказало ему, он хотел Обри, хотел откровенно и безумно. Он снова прижался к ее губам и, чтобы не позволить ей уклониться от его прикосновения, скользнул рукой в ее волосы на затылке.

– Откройте рот, – шепнул Джайлз.

Продолжая дрожать, Обри послушно повиновалась, и Джайлз, скользнув ей в рот, стал взад-вперед поглаживать языком ее язык. Она, видимо, не знала, как целоваться, но его это мало беспокоило – ее рот был теплым, и дыхание душистым. Он слышал, как сам стонал, страстно целуя Обри и упиваясь приятным, горячим ощущением ее рядом с собой, однако совсем не заметил, когда Обри начала ему отвечать. Затем он понял, что маленькие нежные пальчики несмело движутся по его талии, своим теплом обжигая его тело. А потом ее язык нашел и коснулся его языка, нерешительно, но безошибочно, и она, все еще дрожа, осторожно поднялась на цыпочки. Это был слабый ответ, но его оказалось достаточно, чтобы кровь застучала у Джайлза в голове. Он почувствовал необузданное желание и свободу, словно сорвавшееся с привязи животное, и его взгляд метнулся к длинному крепкому рабочему столу.

Ему захотелось задрать Обри юбки и овладеть ею прямо здесь при ярком свете дневного солнца, падавшем в комнату. Джайлз представил себе, как свет превратит волосы Обри в горячий красный огонь, когда он вытащит из них шпильки, представил, как будут выглядеть ее оголенные плечи цвета алебастра на фоне дерева, представил ее маленькие обнаженные груди с темными и твердыми сосками и потянулся, чтобы коснуться рукой одного из них.

«Но этого нельзя делать – ничего этого нельзя делать», – сказал он себе, обнаружив, что дверь не заперта.

Ему повезло, что он вовремя остановился, потому что как раз в этот момент позади них раздался стук в дверь.

– Прекратите, – задыхаясь, прошептала Обри и, оторвавшись от его губ, с силой уперлась ему в плечи. – Уйдите!

Они успели отойти друг от друга к тому времени, когда в комнату вошел Дженкс, неся на согнутой в локте руке охапку длинных, похожих на шпаги листьев, поверх которых лежали большие белые цветы, но садовник, сильно покраснев, опустил взгляд.

«О Господи, – подумал Джайлз, – позор обеспечен».

– Прошу прощения, мадам, – пробормотал Дженкс, – вы приказали принести гладиолусы сюда, пока Ида не вымоет вазы.

– Да, конечно. – Обри со смертельно бледным лицом торопливо отошла от шкафа. – Пожалуйста, положите их на рабочий стол, Дженкс. Я просто... просто...

– Старалась вытащить паука из волос, – вмешался Джайлз. – Я увидел, как он спускается с потолка, и решил смахнуть его. – «Паук? Боже, что за бред! – ужаснулся он. – Все равно, Дженкс не поверил ни единому слову». – Мне говорили, что укус паука очень опасен, – запинаясь, добавил он.

– Хм, да, это, пожалуй, верно. – Садовник оторвал взгляд от пола, но не осмеливался взглянуть в глаза хозяина. – Мадам, нужно еще что-нибудь сделать до того, как мы с Фелпсом займемся цветочными клумбами?

– Мне пора идти, миссис Монтфорд, – объявил Джайлз и, схватив свою кожаную папку, направился к двери. – Мои вопросы могут подождать.

– Да, милорд. – Обри не взглянула на него.

– Всего хорошего вам обоим, – попрощался Джайлз.

– Положите цветы, Дженкс. Куда угодно. А потом, прошу вас, уходите, – услышал Джайлз слова Обри после того, как вышел из комнаты.

Джайлз тихо закрыл дверь и в нерешительности замер. К счастью, в коридоре, где находились подсобные помещения, никого не было, и он, закрыв глаза, прислонился спиной к холодному камню и сжал пальцами виски. Господи, во что он впутался!

Во всяком случае, что он пытался сделать? И как можно было быть таким безнадежно глупым? Половина его великосветских знакомых, вероятно, регулярно соблазняют своих служанок, а он попался в первый же раз, когда всего лишь поцеловал свою экономку. Но хуже всего, что это было унизительно для Обри.

Когда снова скрипнула дверь, выпуская Дженкса в коридор, Джайлз отрывисто кашлянул, и садовник быстро повернулся и прищурился.

– Вы не ошиблись, Дженкс, – тихо заговорил с ним граф. – Я не считаю вас настолько глупым, чтобы изображать что-то другое.

– Полагаю, что меня это не касается, милорд, – отозвался Дженкс, но его хмурый взгляд говорил совсем другое.

– Нет, не касается, – холодно согласился граф. – Но это касается миссис Монтфорд.

– Я не разношу сплетни, сэр, если вы намекаете на это, – твердо заявил садовник.

– Я знаю. – Джайлз подошел ближе. – Поэтому мне чертовски повезло, что это оказались вы, а не кто-нибудь из домашних слуг. Я забылся, Дженкс, совершенно забылся. Как вы говорите, вас это не касается, но я хочу, чтобы вы это знали.

– Что ж, вам виднее, милорд, – спокойно сказал Дженкс, пристально глядя на графа. – Обри Монтфорд хорошая женщина, и у нее здесь хватает неприятностей.

С этими словами садовник натянул на голову шляпу и зашагал по коридору, оставив Джайлза барахтаться в болоте вожделения, унижения и, что еще хуже, потрясающего отсутствия угрызений совести. Но Джайлз, очевидно, не обладал достаточным количеством здравого смысла, чтобы понять, когда следует отступить, поэтому, как только Дженкс скрылся в нижнем дворе, он прямиком снова отправился в клетку льва, даже не задержавшись, чтобы постучать.

Обри не могла себе поверить, когда лорд Уолрейфен снова вошел в ее гостиную. Неужели у этого человека нет стыда? Неужели ему не достаточно неприятностей? Очевидно, нет. Граф, этот длинноногий мускулистый красавец, пересекал комнату, словно она принадлежала ему – хотя, собственно, так оно и было.

Обри, сидевшая у рабочего стола, вскочила со стула и с опаской следила за ним.

– Я поговорил с Дженксом, – холодно сообщил Уолрейфен, с аристократической небрежностью бросив свою папку. – С этой стороны у вас не будет неприятностей.

– О, вы поговорили с ним?.. – прошипела она, чувствуя, что внутри у нее что-то оборвалось, и обошла вокруг стола. – Что ж, очень благородно с вашей стороны, сэр. И что именно вы сказали ему? Никогда не отвлекать вас, когда вы соблазняете служанок?

Граф посмотрел на нее с некоторым удивлением, с удивлением, которое быстро превратилось в нечто иное. Он подошел ближе, так близко, что она различила черные крапинки в его серебристых глазах.

– Мадам, если бы я намеревался соблазнить вас, я бы снял с вас панталоны еще несколько дней назад. – Он отвернулся. – Все, что я сделал, – это поцеловал вас... и не совсем без вашего согласия.

– Да как вы смеете! – Обри совершенно забыла о своем намерении держать рот на замке, не возражать и делать все, чтобы сохранить за собой место. – Как вы смеете перекладывать на меня вину за свое поведение!

– Я сожалею, что вы были сконфужены, – пожал плечами граф, – это вовсе не входило в мои намерения.

– О, но вы считаете меня неотразимой, поэтому обо всем можно забыть? – дерзко спросила она. – Полагаю, вас охватило возбуждение при виде моего исключительного искусства вести бухгалтерию. Или это из-за моего редкого способа гладить белье?

– Честно говоря, – перебил ее граф, – это из-за вашего зада, Обри. Ваши юбки очень соблазнительно обтянули его, когда вы потянулись вверх.

– Понятно, – прошептала она, побледнев. – И вы, милорд, должны взять меня себе, как спелое яблоко?

– Простите, дорогая, но вы производите именно такое впечатление. – Приведенное ею сравнение заставило Уолрейфена приподнять бровь. – Но возможно, я все перепутал. Быть может, это не ваш язык был у меня во рту?

Потеряв контроль над собой, Обри замахнулась, чтобы дать ему пощечину, но граф вскинул руку с быстротой кошки, бросающейся на добычу, поймал Обри за запястье и притянул к себе.

– Даже не помышляйте об этом, дорогая, – тихим угрожающим тоном предупредил он. – Я и так уже вытерпел от вас много дерзостей.

– Что ж, придется вытерпеть и эту, – зловеще прошептала она. – Я сама выбираю, с кем делить постель, и никто этим не распоряжается.

Уолрейфен сжал губы, его глаза потемнели, в нем не осталось ничего от благородного воспитанного человека. Обри прерывисто вздохнула и вместе с воздухом втянула в себя запах разгоряченного, рассерженного мужчины, и запах его дорогого одеколона сейчас показался ей совсем не таким изысканным.

– А что касается вашей постели, Обри, – с жаром прошептал он ей в самое ухо, – то, вероятно, вам лучше вспомнить, кому она принадлежит. Относительно распоряжений, то да, вы свободны в своем выборе и поэтому выбирайте очень, очень благоразумно.

– А я думала, вы джентльмен.

– Политик, – поправил граф и, немного отстранившись, взглянул ей в лицо. – Настоящий джентльмен не знал бы, что с вами делать.

– О, а вы знаете?

– Думаю, догадываюсь. – Его глаза вызывающе сверкнули, Уолрейфен крепко прижал Обри к себе и поцеловал.

Его первый поцелуй Обри считала всепоглощающим, но этот был несдержанным – вспышка горячей, бушующей ярости и ослепляющего света. Открыв рот, Уолрейфен полностью завладел ее губами и теснил Обри к рабочему столу, пока она не уперлась спиной в дерево.

Она сопротивлялась, отворачиваясь и колотя его руками по плечам, а когда это ни к чему не привело, попробовала укусить. Но он схватил ее за кисти рук и положил их на крышку стола, прижав Обри к столу своим телом. Она безошибочно физически ощутила его желание, и на мгновение их взгляды встретились.

– Не сопротивляйтесь, Обри! – прорычал он, стараясь перевести дыхание.

– Отпустите меня, – тоже задыхаясь, потребовала она. Но что-то в его взгляде поразило Обри. Она видела там злость, дикое, опасное безумство, которого никогда не могла даже представить себе, а кроме того, там было страдание – это она причинила ему боль. Однако Уолрейфен производил впечатление человека, который получает то, что хочет. Боже правый, Обри играла с огнем.

– Просто отпустите меня, – шепотом повторила она. Он ослабил хватку, но его губы снова потянулись к ней, и Обри, уступая, медленно закрыла глаза – свои предательские глаза.

– Вы уверены, что на самом деле хотите этого? – Его голос был мягким как шёлк и греховным. – Уверены, Обри?

Она бессильно оперлась о стол. О Боже! Беда заключалась в том, что она не была в этом уверена. Любые человеческие отношения, любые эмоции – да, даже вожделение и гнев – были лучше, чем та пустота, с которой она жила.

Это минутное колебание стало ее погибелью. Граф снова поцеловал ее, его губы, мягкие и теплые, нежно коснулись ее губ – ласка любовника. У Обри закружилась голова, закружилась от смятения и желания. Его губы неторопливо скользили по ее губам, пробуя их на вкус, его дыхание согревало кожу, а пальцы незаметно пробрались ей в волосы на затылке. Обри смутно ощутила, что голова у нее откидывается назад, и, в конце концов, осознала, что Джайлз отпустил ее запястья.

Его рука перебралась с ее затылка к лицу и бережно накрыла одну щеку, как будто Обри была сделана из хрупкого фарфора. Теплым, нежным прикосновением руки Уолрейфен без усилий потянул ее от стола и крепко, уверенно обнял. Необъяснимо почему Обри захотелось переложить свою тяжесть – и тяжесть всего мира – на его крепкое тело.

– Обри, простите, – прошептал он у самых ее губ. – О, Обри...

Его горячие полуоткрытые губы коснулись ее шеи, а одна рука, спустившись на ягодицы, неторопливо поглаживала их. Не встретив возражений, Джайлз, собрав в кулак ее юбки, медленно, осторожно потянул их вверх, и Обри ощутила, как холодный воздух проникает сквозь ее чулки. Чуть согнув длинные теплые пальцы, Джайлз просунул руку под ее округлое бедро и, приподняв Обри, прижал ее к себе. И снова Обри почувствовала жар его тела, ощутила выпуклость, натягивающую его одежду.

Внезапно в нижнем дворе под окном Обри раздался стук копыт и загрохотал экипаж. Шум проник в сознание Уолрейфена, и он, словно пробудившись от сна, поднял голову, посмотрел на Обри, а потом медленно убрал руку, и ее юбки скользнули вниз по ногам.

Обри смотрела на него, ничего не говоря, а потом прошептала:

– Что вы хотите, милорд? Чего именно вы требуете от меня?

– Едва ли я это знаю, – не сводя с нее глаз, ответил он как бы самому себе с видом человека, одновременно смущенного и страдающего. – Простите, Обри. Я... Мне лучше уйти.

Граф повернулся и тяжелой походкой пошел к двери, ссутулившись и опустив по бокам крепко сжатые в кулаки руки. Через мгновение дверь открылась и снова закрылась – он ушел. Обхватив себя руками, Обри подошла к остывшему камину, прижалась лбом к его облицовке, сделала прерывистый вдох, и запах старой золы защекотал ей горло. О да, она хотела его. Конечно, он не ошибся, предположив это. Несмотря на его невыносимое высокомерие, она его хотела. И еще одно стало ей абсолютно ясно: если когда-нибудь граф Уолрейфен прикажет ей прийти к нему в постель, пострадает только ее гордость, но все ее существо не сможет противиться этому.