Улугбек

«ЗВЕЗДНАЯ КНИГА»

И вот эта книга лежит теперь перед нами. Точное ее название: «Зидж-и джедид-и Гурагани». Перевести это можно так: «Новые Гураганские звездные таблицы» (Гураган - ханский зять, этим титулом гордились и Улугбек и Тимур).

Книга состоит из двух частей: довольно пространного введения и самих таблиц. Но прочитать ее нам не так-то легко. Для этого нужно не только разбираться в астрономии и математике, но и хорошо владеть языком фарси, на котором она написана. Но и этого еще мало: надо к тому же быть знатоком мусульманской науки средних веков, чтобы не заплутать среди причудливых терминов, которые давно устарели и забыты наукой. Ведь со времен Улугбека минуло пять с лишним столетий.

В «Звездной книге» нет ни привычных нам математических формул и равенств, ни названий звезд, которыми мы теперь пользуемся. Даже ни одной цифры в ней нет: они, как вы помните, обозначались тогда еще буквами. Так что труд Улугбека приходится переводить дважды: сначала с фарси, потом на язык формул и терминов современной науки.

Этот весьма нелегкий труд проделал крупный советский ученый, действительный член Академии наук Узбекской ССР Т. Н. Кары-Ниязов. Его работа «Астрономическая школа Улугбека», в которой впервые даны развернутые комментарии к таблицам, удостоена Сталинской премии. Мы будем пользоваться ею как путеводителем по страницам «Звездной книги».

«Все, что наблюдение и опыт узнали относительно движения планет, находится сданным на хранение в этой книге, которая состоит из четырех частей», - так написал Улугбек в предисловии к таблицам. Это и в самом деле как бы итог всего, чего достигла астрономия к началу XV века.

Первая часть вступления посвящена сравнению различных календарей. Она имела большое практическое значение. Следить за безудержным потоком времени было древнейшей и самой важной обязанностью астрономов.

Первой простейшей мерой времени стали сутки. Их отмеряло само Солнце, каждое утро поднимающееся над горизонтом. Затем люди научились измерять и более продолжительные отрезки времени.

Периодическая смена всех фаз Луны отмеряла лунный месяц. И, наконец, позднее мерой времени стал год. Но, к сожалению, год не содержит целое число суток, на которое мог бы делиться без остатка. Его продолжительность - 365 дней 6 часов 9 минут и 10 секунд. (Улугбек, пользуясь весьма несовершенными инструментами, определил длительность года с ошибкой всего в пятьдесят восемь секунд!) И этот остаток приносит массу хлопот астрономам, да и не только им. В том календаре, которым мы с вами пользуемся, через каждые четыре года накапливаются одни лишние сутки. Их решили прибавлять к каждому четвертому году, назвав его високосным.

Пытаясь улучшить несовершенную систему счета времени, астрономы в разные времена во всех странах разрабатывали свои календари. Проблема эта не решена и до сих пор, причиняя немало неудобств. В Индии, например, и поныне употребляются в разных штатах... тридцать с лишним различных календарей!

Чтобы сравнивать результаты астрономических наблюдений, сделанных в разных странах, нужно непременно иметь таблицы для быстрого перевода одних календарных дат в другие.

Такие таблицы и были разработаны в Самаркандской обсерватории. Это оказалось весьма тонким и кропотливым делом. Вся Европа тогда пользовалась так называемым юлианским календарем. Он получил такое название, потому что был разработан по повелению Юлия Цезаря. Началом летосчисления в нем принимался 45 год до нашей эры. Существовал еще греческий календарь, эра которого начиналась со второго дня недели спустя двенадцать солнечных лет после смерти Александра Македонского.

А в большинстве мусульманских стран исчисление лет велась со дня легендарного бегства пророка Мухаммеда из Мекки в Медину. Произошло это якобы в пятый день недели 622 года нашей эры.

Арабы к тому же по старинке вели счет времени в лунных месяцах. А такой месяц содержит в себе не тридцать дней, а немножко меньше: 29 дней 12 часов 44 минуты и еще 2,8 секунды. Розница как будто небольшая, но за столетие она приобретает весьма ощутимые размеры - набегает три лишних года!

Хиджра - самый устарелый и неудобный календарь. Дата какого-нибудь события по такому календарю еще ничего вам не скажет. Она только указывает, в какую фазу Луны произошло это событие. А какое тогда было время года, вы не узнаете без дополнительных вычислений. Месяц с одним и тем же названием может оказаться в один год зимним, а в другой - летним. Так что даты мусульманской хиджры вообще невозможно перевести на наш календарь без специальных таблиц.

В некоторых же мусульманских странах, например в Турции, была принята не хиджра, а так называемая эра Едзигерда. «Начало этой эры совпадает с третьим днем недели, первым днем года вступления на престол Едзигерда, сына Шахрияра. Годы и месяцы этой эры - солнечные, простые. Год состоит из точно вычисленных 365 дней, а каждый месяц - из 30 дней. За месяцем Абан-махом следует 5 дополнительных дней, которые затем в конце каждого года и вводятся астрономами», - так определяет ее Улугбек.

Чтобы лучше представить, насколько нелегко было переводить даты одной эры в другие, приведем еще одну выдержку из «Звездной книги» Улугбека:

«Зная дату одной из этих трех эр, для того чтобы перейти к другой, прежде всего необходимо дату данной эры обратить в дни. Если речь идет об иранской эре, помножьте число полностью истекших лет на 365, а полностью истекших месяцев - на 30. Если речь идет о хиджре, умножьте полностью истекшие годы на 354, разделите то же число (полных лет) на 30 и к произведению от первого умножения добавьте частное, помножив его на 11; учтите в числе полностью истекших лет, оставшихся после деления, високосные годы… прибавьте к полученной сумме число високосных лет, прибавляйте затем последовательно полностью истекшие месяцы в 30 и 29 дней, и вы получите требуемое число дней.

Что же касается греческой эры, то умножьте число полностью истекших лет на 365 и прибавьте к произведению одну четверть того же числа лет; обратите полные месяцы в дни, считая Тешрин II, Нисан, Хазиран и Эйлул - по 30 дней, Шебет - в 28 дней (или в 29 - в високосные годы), а остальные семь месяцев - по 31 дню. Закончив эту операцию, добавьте число истекших дней текущего месяца, и вы получите искомое число...»

Значительно облегчают все эти вычисления оригинальные таблицы, составленные Улугбеком и его помощниками.

Особое место в своем труде посвятил великий астроном Омару Хайяму. Он чтил его как большого ученого.

Занимая должность придворного астронома в Мерве, Омар Хайям в 1074-1079 годах разработал свою систему календаря, отличающуюся необычайной точностью. По его календарю один лишний день набирается лишь через четыре с половиной тысячи лет! Но, к сожалению, этот календарь не получил распространения, и мы до сих пор пользуемся менее совершенными системами счета времени.

Любопытно, что так же подробно рассматривает Улугбек и китайский календарь. В этом проявился его большой интерес к научным достижениям восточных соседей, земли и города которых для Тимура служили только заманчивой приманкой в завоевательных походах.

В расчетах и рассуждениях Улугбека чувствуется великолепная осведомленность обо всех астрономических работах, которые когда-либо производились на протяжении многих веков на огромных просторах от Атлантического до Тихого океана. Широта его кругозора и богатство эрудиции просто поразительны!

Вторую часть своего труда Улугбек посвятил практической астрономии. В ней детально рассказывается, как следует определять расстояния светил, находить их азимуты, вычислять широту и долготу различных пунктов. Для этого дано несколько любопытнейших тригонометрических таблиц. При этом Улугбек делает примечание:

«Вычисление таблицы синусов и теней[28] основано на синусе в один градус. До сих пор никто еще не определял его убедительным путем; все ученые сознаются, что они могли это сделать только наглядным путем, полагая, что таким путем можно достигнуть достаточного приближения. Мы же, с помощью бога, пошли по другому пути - доказательного метода - и составили особый труд, в котором мы даем решение этого сложного вопроса; затем мы составили наши таблицы синусов, полученных на основе упомянутого метода».

Метод Улугбека - алгебраический. Задача определения синуса дуги одного градуса значительно упрощается и сводится к решению кубического уравнения вида х² + ах + в = 0.

Пользуясь собственным методом, Улугбек сумел определить величину синусов с точностью до одной миллиардной! По этому поводу академик Т. Н. Кары-Ниязов отмечает:

«С точки зрения состояния математического аппарата того времени полученный результат поражает нас как оригинальностью метода, так и своей высокой степенью точности»[29].

Столь же поразительной точности достигает Улугбек при определении наклонения эклиптики.

Эклиптикой называется линия, по которой перемещается Солнце в своем видимом годовом движении. Еще древние греки заметили (а по другим данным, даже за шестьсот лет до них - китайские астрономы), что солнечный путь пересекается с экватором под некоторым углом. Этот угол стали называть наклонением эклиптики. Определить его величину можно только путем весьма сложных и точных наблюдений. Сделать это пытались многие астрономы.

Ученые уже давно установили, что наклонение не остается постоянным, а непрерывно уменьшается - примерно на полсекунды в год. Если сделать необходимую поправку на разницу со времени проведения наблюдений, то получится такая картина. Наклонение эклиптики равно:

По Птолемею - 23°51'22’’ (ошибка в 10’10’’).

По Насираддину-Туси - 23°30' (ошибка в 2'9’’).

А по вычислениям Улугбека ошибка составляет всего-навсего 32 секунды!

Когда Гиппарх составил свой знаменитый звездный каталог и сравнил его с записями других астрономов, он заметил любопытнейшую вещь. Оказалось, что некоторые звезды несколько изменили свое положение на небе за какие-то полтора века, минувшие со времени прежних наблюдений. Причем перемены были все одинаковы и почему-то касались только долготы. Другая координата, определявшая место каждой звезды на небосклоне, - широта - оставалась неизменной.

Что это могло означать? Гиппарх начал размышлять и пришел к важному открытию. Отсчет долготы астрономы вели от точек равноденствия. Так называют точки, в которых эклиптика пересекает экватор. Когда Солнце оказывается здесь, день на всех широтах Земли становится равен по продолжительности ночи.

Если изменились только долготы звезд, а широты их положения на небе остались прежними, пришел к выводу Гиппарх, то, значит, передвигается экватор.

А из-за этого происходит другое важное явление. Солнце, отправившись в свое годичное путешествие по эклиптике, возвращается обратно в точку равноденствия уже немножко раньше, чем год назад. Проделав необходимые расчеты, Гиппарх установил, что за год точка весеннего равноденствия перемещается по эклиптике к западу. Поэтому момент равноденствия с каждым годом наступает немного скорее. Такое явление стали называть прецессией.

Так звездные таблицы Гиппарха уже в момент своего рождения на свет позволили сделать важные открытия - первые, но далеко не последние, как мы еще увидим.

Величину годовой прецессии пробовали определять многие астрономы. По Птолемею она равна 36 секундам. Ал-Баттани, которого считали точнейшим наблюдателем, нашел ее равной 54,5 секунды. А Улугбек своими наблюдениями установил, что она составляет 51,4 секунды.

Мы теперь знаем истинную величину годовой прецессии: 50,2 секунды. Улугбек ошибся меньше других астрономов - всего на секунду с небольшим.

Весьма нелегким делом в те времена, когда еще не знали часов, которые можно было бы перевозить с места на место, являлось и определение географической долготы места. Улугбек предложил для этого также свои оригинальные методы и, пользуясь ими, вычислил и привел в «Звездной книге» координаты 683 различных городов не только Средней Азии, но и России, Армении, Ирака, Персии и даже Испании.

Правда, теперь нам довольно трудно проверить их точность - ведь отсчет географической долготы ведется от какого-то определенного меридиана, который принимают за нулевой: «от Гринвича» или «от Пулкова». Арабские географы тех времен вели отсчет долготы от каких-то островов «ал-Джаза ир ал-Халидат». В переводе это означает «Острова блаженных», или «Вечные острова».

Но где они находились, мы точно не знаем. Вероятно, это Канарские острова, хотя древние географы путаются в их описании: один говорит, что до них от берегов Африки около двухсот фарсангов (более 1 100 километров), другой утверждает, будто острова в ясную погоду можно увидеть с материка простым глазом.

Тут мне хочется сделать небольшое отступление и рассказать об одном интереснейшем открытии последних лет, которое, казалось бы, не имеет прямого отношения к Улугбеку. Недавно азербайджанский ученый Мамедбейли выдвинул гипотезу о совершенно ином положении начального, «нулевого», меридиана, от которого вели отсчет географической широты мусульманские картографы. Изучив координаты многих городов, приведенные в таблицах Насираддина-Туси, он пришел к выводу, что этот начальный меридиан проходил по... восточному берегу Бразилии, далеко выступающему в океан. Неужели арабские географы в те времена уже знали о существовании Америки?!

Это не покажется невероятным, если сравнить две весьма примечательные даты, на которые обратил внимание Мамедбейли. Таблицы Туси датированы 1271 годом. А за год до этого, как сообщается в одной арабской рукописи, от берегов Африки отправилась на запад большая экспедиция. В нее якобы входило до двух тысяч кораблей! Может быть, эта грандиозная флотилия и достигла берегов Нового Света задолго до Колумба?

Мы пока можем только гадать об этом. Ученые продолжают поиски в архивах и заново перечитывают старинные летописи. А мы, возвращаясь к трудам Улугбека, не можем не задуматься о том, что и в них нас еще, возможно, подстерегают любопытные открытия, о которых никто пока и не подозревает.

История эта показывает также, как нелегко нам проверить точность географических наблюдений и расчетов великого астронома, раз мы до сих пор даже не знаем твердо, какой системой координат он пользовался.

Зато с гораздо большей точностью определил Улугбек то, что он сам мог наблюдать с башни своей величественной обсерватории, - положение звезд на небе.

Тут Улугбек верил только собственным наблюдениям и расчетам. В тринадцатой главе, говоря о «принятом учеными с готовностью» астрономическом трактате своего предшественника Абдурахмана Суфи, он делает характерную оговорку:

«Прежде чем установить с помощью собственных наблюдений положение этих звезд, мы расположили их согласно этому трактату по сфере, и мы нашли, что большинство из них расположено иначе, чем это следует при обозрении неба. Это заставило нас наблюдать самих».

И далее Улугбек обстоятельно разъясняет, какими способами он и его помощники определяли угловые расстояния между небесными телами, величину часового угла и прямого восхождения по высоте данной звезды и т. д.

Специальный, третий, раздел отведен вопросам теории движения планет. Запутанные и на первый взгляд весьма странные блуждания Марса, Венеры и других планет по небесному своду с глубокой древности привлекали внимание астрономов. Почему все видимые звезды за ночь описывают на небе правильную дугу, появляясь на востоке и скрываясь на западе, а пять небесных светил ведут себя совсем по-другому? Они почему-то движутся лишь вдоль пояса зодиака, как и Солнце днем. И путь их в небе получается неправильный, изломанный: сначала Марс или Венера движутся в одну сторону - с запада на восток, потом останавливаются и вдруг направляются обратно на запад, и так несколько раз за ночь. За это древние греки и назвали их планетами, что означает «странницы».

Именно таинственное поведение «блуждающих звезд» и давало благодатный простор для всякого рода астрологических измышлений.

Законы движения планет долго оставались загадочными для ученых. Клавдий Птолемей даже сказал в запальчивости:

- Легче самому двигать планеты, чем объяснить их движение...

Между тем разгадка была весьма проста. Она заключалась в ложности самой геоцентрической теории мироздания, которую проповедовал и отстаивал Птолемей. Ученые тех времен ошибочно принимали видимое движение планет за истинное.

Птолемей не мог объяснить движения планет. Тогда он сам начал их двигать по небосводу самым запутанным и причудливым образом. В своем «Великом построении» ему пришлось изобретать весьма хитрые пути для непокорных планет. Он заставил их двигаться по особым кругам - эпициклам. А центры эпициклов, в свою очередь, якобы равномерно скользили по другим окружностям - дифферентам. При этом получалось, что каждая планета руководствуется своими, только для нее одной обязательными законами. Когда его упрекали за сложность и запутанность этих планетных механизмов, Птолемей отвечал:

- Пусть не возражают против этих гипотез, что их трудно усвоить из-за множества способов, которыми мы пользуемся, ибо какое сравнение можно сделать между земным и небесным и какими примерами можно было бы отобразить вещи столь различные?

Улугбек принимал геоцентрическую систему мира, предложенную Птолемеем, - пройдет еще полвека, пока родится гениальный Коперник. Хотя есть данные, которые заставляют предполагать, что и Улугбек задумывался над этим главным вопросом. Не случайно же один из его учеников и комментаторов, самаркандский астроном Мерием Челеби, начавший заниматься в обсерватории на горе Кухак еще подростком, обронил в одном из своих научных трактатов такую фразу:

«Точкой, наиболее удобной для того, чтобы можно было относить к ней сложное движение, является не Земля, как центр мира; однако обычно его относят именно к этому центру...»

Сказано, конечно, весьма осторожно, но вовсе не двусмысленно. Более открыто и определенно нападать на геоцентрическую теорию мироздания, освященную церковью, было затруднительно в те мрачные годы безудержного разгула реакции и всесильного господства зловещего Хаджи Ахрара, которое последовало после гибели Улугбека.

В своих расчетах Улугбек основывался все-таки на теориях Птолемея, и это заставило его проделать громадную работу. Ведь если каждая планета движется по своим особым законам, то для каждой приходилось разработать и специальные расчетные формулы. Теперь они, конечно, представляют интерес чисто исторический. Но современникам Улугбека эти формулы, несомненно, весьма облегчали наблюдения за планетами. Да и для нас они вовсе не бесполезны, потому что напоминают о великом научном подвиге Улугбека, о его бессонных ночах и кропотливых математических расчетах, которые отнимали целые годы жизни.

Отдал необходимую дань своему времени великий ученый и в четвертой, заключительной части введения к «Звездной книге». Она называется «О вещах, относящихся к восходу рождений». Речь в ней, как вы уже догадались, идет об астрологии. Но занимает она ничтожно малое число страниц. Не будем упрекать за них Улугбека в ненаучных заблуждениях. Даже в этом он сумел опередить свое время, да, пожалуй, и многих наших современников. Ведь и поныне на Западе существует немало астрологов. Они даже издают «научные» труды и журналы.

Даже теперь - через пятьсот лет после Улугбека! - на заре покорения человеком космического пространства, в Соединенных Штатах Америки насчитывается около тридцати тысяч практикующих «специалистов» астрологов. Они даже пытались провести в одном из штатов законопроект о том, чтобы их почтенное занятие официально приравняли к профессиям юристов, врачей, астрономов. Гороскопами и предсказаниями этих шарлатанов в США руководятся в своей работе и личной жизни не менее пяти миллионов американцев! За такое «вмешательство небес» одураченные выплачивают ловкачам из своих карманов кругленькую сумму в двести миллионов долларов каждый год. На эти деньги можно было бы в течение целых двух лет кормить бесплатными завтраками всех американских школьников.

Главным в труде Улугбека являются, конечно, сами таблицы - бесконечные ряды цифр, обозначенных изящной вязью арабских букв, в самом деле напоминающие какую-то узорчатую драгоценную ткань, наложенную на уток строгих линий.

Тысяча восемнадцать звезд получили в этих таблицах свой точный адрес. Положение девятисот из них определено в Самаркандской обсерватории с наибольшей возможной точностью. Остальные звезды Улугбек сам проверить не смог или не успел. Их положение на небе определено путем расчетов с поправкой на время, прошедшее с момента наблюдений над ними других астрономов.

В этом величайшая ценность «Звездной книги» Улугбека: впервые через шестнадцать столетий после Гиппарха положение множества звезд было определено заново, на основе собственных наблюдений! Астрономы всех грядущих веков получили в свои руки как бы фотографию звездного неба, каким оно выглядело во времена Улугбека. Эта картина не может устареть и потерять своей величайшей ценности, сколько бы тысячелетий ни пронеслось над Землей. Наоборот, как мы еще увидим, ценность ее станет возрастать с каждым веком...

И великое счастье для науки, что так требователен к себе и предельно честен как ученый оказался Улугбек в своих наблюдениях! Вот он проверяет звездные каталоги своих предшественников:

«Мы вновь произвели наблюдения над уже определенными звездами, за исключением двадцати семи из них, которые невидимы на широте Самарканда, а именно: семь звезд из Алтаря, восемь - из Корабля, от тридцать шестой до сорок первой и от сорок четвертой до сорок пятой; одиннадцать - в Центавре, от двадцать седьмой до последней, и одной, десятой, - в созвездии Волка. Эти двадцать семь звезд мы взяли из трактата Абдурахмана Суфи с учетом разницы в эпохах. Кроме того, Абдурахман Суфи упоминает также о восьми звездах, места которых были указаны еще Птолемеем, но которые он сам, Абдурахман, не наблюдал. Эти звезды, несмотря на все наши тщательные поиски, нами не обнаружены; поэтому мы и не указываем их в нашем каталоге. Однако этими звездами являются четырнадцать звезд Возницы, одиннадцатая Волка и шесть в созвездии южной Рыбы...»

Тут все примечательно: и указание на то, что некоторые данные заимствованы и откуда именно, и объяснение причин этому, и необходимые поправки, без которых таблицы оказались бы неточны.

Теперь, когда у «нас есть громадные телескопы, когда мы научились не только видеть неимоверно далекие звезды, о которых и понятия не имел Улугбек, но и слушать чувствительными радиоприемниками голоса столь отдаленных и необычных светил, что и для нас они всегда остаются невидимыми, - теперь, конечно, можно найти в таблицах замечательного наблюдателя ошибки. Это вполне понятно и закономерно: ведь за пять прошедших столетий и само понятие точности весьма и весьма изменилось.

И когда мы вспомним об этом, точность его наблюдений станет поражать нас еще больше.

Вспомните только, какими инструментами пользовался Улугбек. Они так примитивны, что только громадные размеры да скрупулезная тщательность обработки могли обеспечить нужную точность. Не забывайте, из чего они делались: камень, кирпичи, глина. По этому поводу один из историков науки остроумно заметил, что наблюдательная техника астрономии тех времен еще не вышла из своего «каменного века». Пройдет еще полтора с лишним столетия до той ночи, когда Галилео Галилей первый раз в истории человечества наведет на звезды примитивную зрительную трубу...

Вспомните, наконец, какими мерами длины пользовался Улугбек при изготовлении этих инструментов:

«Один газ равен ширине двадцати четырех пальцев, ширина одного пальца равна толщине шести зерен ячменя, а каждое зерно ячменя равно толщине семи волосков из хвоста лошади...»

Надо еще учесть, что во многих неточностях Улугбек попросту вовсе не повинен. Для простых писцов, совершенно не знакомых ни с астрономией, ни с математикой, таблицы оставались книгой за семью печатями. Переписывали они их по так называемому способу «абджад», при котором числовые величины, как уже говорилось, обозначали при помощи особого сочетания арабских букв. При этом достаточно только не в том месте, где надо, поставить точку или чуть-чуть потолще провести линию в какой-нибудь части буквы, как число получится совсем иное. Так, несомненно, и происходило не раз при переписке «Звездной книги».

Работа над ней явилась настоящим научным подвигом. Ей предшествовала постройка самой грандиозной в истории человечества обсерватории и тысячи наблюдений. Без этого она не могла бы возникнуть.

Непосредственно составлять таблицы Улугбек начал, видимо, в 1437 году: эта дата упоминается неоднократно, как исходная при вычислениях. А продолжал он работать над ними, все пополняя и уточняя их, до самого конца жизни. Ее оборвала только смерть.

Великих людей прошлого мы должны оценивать не по их заблуждениям и недостаткам, а прежде всего по тому, что нового принесли они человечеству.

Были попытки сделать Улугбека неким идеалистом-ученым, человеком не от мира сего. Некоторые его биографы даже изображали дело так, будто он с юных лет уже отвернулся от политики и житейских, земных забот и все свое время отдавал наукам. А основанное им медресе в весьма вольном переводе одного из исследователей даже превратилось в... гимназию, «устроенную по образцу александрийского музея»...

Зачем, как говаривал Пушкин, «закрашивать истину красками своего воображения»? Мы знаем, что Улугбек был в действительности совсем не таков. Он оставался всегда в душе внуком Тимура и, как дед, пытался вести несправедливые, захватнические войны. Не его заслуга, что это ему не всегда хорошо удавалось.

Вне своей научной деятельности он был обыкновенным феодальным правителем. Нет никаких данных о том, что за время его правления в Самарканде положение народных масс хоть сколько-нибудь заметно улучшилось. Только однажды, как мы знаем, он снизил налоги и повысил сборы тамги.

Он вел порой не очень чистые интриги, бывал резок, несправедлив, вероломен. Иногда он казнил невиновных и нажил себе немало недругов. Этим сумеют ловко воспользоваться его враги, чтобы в удобный момент нанести ему смертельный удар по древнему завету шариата: «Кто будет убит несправедливо, за того право мести мы предоставили родственнику его...»

Все это так. Но в этом Улугбек просто оставался сыном своего времени. А эпоха, в которую он жил, была жестокой и кровавой. Человеческая жизнь дешево ценилась тогда. Вспомните, какую цену установил ей Тимур, воздвигая башни из человеческих тел и черепов: двадцать динаров за голову... Улугбек жил среди волков и действовал по волчьим законам.

Но, кроме того, он был великим ученым, и это самое главное. Он сумел подняться над своим временем, далеко опередить его, - и этого уже вполне достаточно для того, чтобы отдать ему дань уважения и признательности, какие он вполне заслуживает. На его примере мы видим, как велик и прекрасен может быть человек, когда он действительно Человек!

И борьба, которую почти всю свою жизнь вел Улугбек, была, конечно, вовсе не простой драчкой с претендентами на власть или с обиженными им людьми. Так только может показаться на первый поверхностный взгляд. И погибнет он, конечно, не из-за того, что оказался не слишком опытным правителем и интриганом. Его убьют вовсе не из мести, как попытаются изобразить. Нет!

Улугбек погибнет именно потому, что стал великим ученым и осмелился идти своим путем. И борьба, в которой он падет, - это лишь одно из полей сражений в той грандиозной битве, какая идет с древнейших времен до наших дней между светом и тьмою, правдой и ложью, наукой и религией, прогрессом и косностью.

Тайную суть этой борьбы очень точно и ясно определил крупнейший исследователь жизни замечательного астронома академик В. В. Бартольд:

«Пятнадцатый век был для Средней Азии временем борьбы двух миросозерцаний; представителем одного был внук Тимура Улугбек, сорок лет правивший в бывшей столице Тимура Самарканде; представителем другого - его младший современник, дервиш из ордена накшбендиев, Хаджа Ахрар, через два года после смерти Улугбека воспользовавшийся своим религиозным авторитетом для захвата политической власти и тоже в течение сорока лет правивший страной через подставных лиц из действительных или мнимых потомков Тимура».

Немало было в истории случаев, когда правители враждовали с церковниками. Не очень жаловал дервишей и суфиев и Тимур. Но у него были с ними разногласия по мелочам, и вражда никогда не становилась такой острой и беспощадной, как при его внуке. И понятно: Тимур притеснял некоторых шейхов, не слушался сейидов, даже рубил головы непокорным муллам, использовал дервишей в своих целях. Но в самом главном он вовсе не расходился с ними - религия всегда оставалась его опорой, плетью, которая помогала ему держать народ на коленях.

А Улугбек осмелился сказать в своей «Звездной книге»:

«Религии рассеиваются, как туман...»

И этого ему не простят.

...Улугбек работал, не замечая, что творится вокруг. Подрастали, взрослели его сыновья. Абдал-Лятиф в Герате составлял гороскопы, учился у своей бабки и деда лицемерию и хитрому искусству придворных интриг и уже задумывался о том, скоро ли отец освободит ему желанное место правителя.

Абдал-Азиз рос при отце, но без всякого присмотра. Он рано познал сладость власти: пьянствовал, все время расширял свой гарем и на ученые занятия Улугбека посматривал свысока, с глупой усмешкой. Ему нужно было в жизни немного: было бы побольше денег, вина, веселых наложниц и поменьше отеческих наставлений.

Улугбек считал звезды, а Хаджа Ахрар - деньги. Тайная война продолжалась. Бродили по дорогам дервиши, совещались в своих кельях суфии. Все промахи, ошибки, необдуманные, вспыльчивые поступки правителя, увлеченного наукой, запоминались. Все обиженные им находили утешение и напутствие в тихом домике Хаджи Ахрара.

Исподволь, потихоньку хаджа переходил в наступление. На его деньги было построено еще одно медресе в Самарканде, где наставники веры обучали совсем иному, чем в медресе Улугбека на площади Регистан. Хаджа Ахрар умел завлекать людей. Один из учеников Улугбека разочаровался в науке и, раздав все книги, перешел в медресе Хаджи Ахрара.

Молодой поэт Джами, сначала посещавший лекции Улугбека, постепенно становился заядлым мистиком, частенько беседовал с хаджой и даже воспевал его в таких выражениях: «Ударила очередь явиться в мир царю царей, светилу нищеты, рабу божию. Тот, кто осведомлен о чистоте нищеты, - он, хаджа Убайдулла Ахрар!»

Придворные звездочеты в Герате, получавшие от хаджи золотые динары на «духовные нужды», помогали молодому Абдал-Лятифу составлять гороскопы, упорно подтверждавшие одно и то же: несчастному царевичу суждено погибнуть от руки злодея отца, если, конечно, он вовремя не спохватится и не изменит стечение планет на благоприятное для себя...

Зимой 1442 года в Самарканд неожиданно приехала Гаухар-Шад. Ей шел уже шестьдесят четвертый год, и подобное путешествие она вряд ли стала бы предпринимать без особой надобности, из чистой любознательности. Улугбек понимал это. Шахрух старился, и Гаухар-Шад, давно взявшая вместо него все заботы о власти, теперь как бы проверяла свои владения, чтобы окончательно решить, в чьи же послушные руки передать их в случае смерти мужа. Своими владениями она явно продолжала считать и Самарканд, где Улугбек правил вот уже тридцать лет. Это было оскорбительно и обидно. Но Улугбек постарался ничем не выдать свои чувства матери.

Он устраивал в ее честь пиры, знакомил со всеми самаркандскими сейидами и шейхами. Но Гаухар-Шад явно стремилась вести такие беседы со святыми людьми без сына, за его спиной. Улугбек терпел и это.

В один из теплых, солнечных дней он привез мать в обсерваторию. Их сопровождала большая свита, привезенная из Герата. Среди придворных был и прославленный историк Абдар-Раззак. Его рассказ об этом посещении оказался почти единственным достоверным описанием обсерватории Улугбека.

Чтобы показать, насколько лаконично и неопределенно даже это - самое обстоятельное! - описание современника-очевидца, я позволю себе привести его полностью:

«...К северу от Самарканда, с отклонением к востоку, было назначено подходящее место. По выбору прославленных астрологов была определена счастливая звезда, соответствующая этому делу. Здание было заложено так же прочно, как основы могущества и базис величия. Укрепление фундамента и воздвигание опор было уподоблено основанию гор, которые до обусловленного дня страшного суда обеспечены от падения и предохранены от смещения. Образ девяти небес и изображение семи небесных кругов с градусами, минутами, секундами и десятыми долями секунд, небесный свод с кругами семи подвижных светил, изображения неподвижных звезд, климаты, горы, моря, пустыни и все, что к этому относится, было изображено в рисунках восхитительных и начертаниях несравненных внутри помещений возвышенного здания, высоко воздвигнутого. Так воздвигнут был высокий замок круглый с семью мукарнасами. Затем было приказано приступить к регистрации и записям и производить наблюдения за движением Солнца и планет. Были произведены исправления в новых астрономических таблицах Ильхани, составленных высокоученым господином хаджой Насираддином-Туси, чем увеличилась их полезность и достоинства...»

И это сказано о грандиознейшей обсерватории, какую только знало человечество! Приведенный отрывок из хроники Абдар-Раззака показывает, как же мало понимали даже самые просвещенные из современников истинное значение научных трудов Улугбека...

И, конечно, он все время ощущал это непонимание и равнодушие, пока водил Гаухар-Шад с ее пышной свитой по залам и худжрам обсерватории. Он пробовал объяснить матери устройство главного инструмента, но увидел, что это ей совсем неинтересно. Гаухар-Шад начала его расспрашивать о том, какое будущее на ближайшие четыре-пять лет предвещает стечение планет. Улугбек пожал плечами, рассмеялся и ответил, что давно уже не составлял гороскопов: нет времени. Тогда мать обиженным тоном сказала ему:

- Помни, что все мы, рабы аллаха, высшей рукой заключены в жизнь под этим синим сводом. Поэтому будь доволен дарованным всем тебе от аллаха. Будь ему благодарен за все его милости к тебе, повторяй непрестанно имя аллаха, исповедывай его единство, будь послушен его велениям и не делай того, что запрещено.

Сколько раз уже слышал он подобные проповеди за последние годы! Ему пришло на ум язвительное рубои Омара Хайяма:

Улугбеку стало вдруг нестерпимо скучно. Он еле дождался, когда осмотр, наконец, закончился и его оставили наедине с небом.

Ему был дорог теперь каждый день. Много ли их осталось у него впереди? А замыслов было немало: докончить таблицы, разобраться в загадочных блужданиях некоторых планет, которые вовсе не желали подчиняться его формулам и расчетам. Он думал заняться и Землей, создать новую карту мира. Теперь Улугбек хорошо понимал Насираддина-Туси, который мечтал вести в своей обсерватории наблюдения над звездами не меньше тридцати лет, прежде чем заносить их в таблицы. Старика Туей заставил отказаться от этих мечтаний и поспешить его нетерпеливый хозяин, хан Абак. Но ведь он, Улугбек, сам себе хозяин. Он не только ученый, но и правитель. Кто посмеет мешать ему?..