Улыбка сатаны

УЛЫБКА САТАНЫ

За час до полудня прозрачные голубовато-зеленые волны теплого океана с тихим плеском бились о белоснежный борт большого катера, пришвартованного к невысокой деревянной пристани. Загорелый, атлетического сложения человек, в длинных шортах песочного цвета, сандалиях и пестрой рубашке с коротким рукавом, вышел из палубной надстройки. Прищурив глаза, он посмотрел на высокое небо. Яркое солнце ослепило его, порыв ветра разметал расстегнутую рубаху. Человеку было чуть меньше сорока лет и звали его Андрей. Андрей был биологом, последние пятнадцать лет после окончания института изучал жизнь небольшого тропического острова Таёнга, населенного двумя сотнями аборигенов. Уже четыре года он занимал должность начальника международной научной станции. Опустив голову, Андрей натянул выцветшую панаму цвета хаки, взялся за ручки большого пластикового ящика. Поставив его на пристань, Андрей с легкостью запрыгнул на бамбуковый настил, проверил, хорошо ли привязал швартовый и, снова подняв ящик, пошел к большой хижине, стоявшей в тени пальм. Еще два дня, и он навсегда уедет с этого чудесного острова домой в Европу. Несмотря на то, что за пятнадцать лет Андрей вдоволь наглотался морской воды во время штормов, до одури нажарился под палящим солнцем, ему было немного грустно. Привык он, что ли…

У дверей хижины, с банкой пива в руках, Андрея встречал Томас. Из восемнадцати человек, составлявших штат научной станции, на острове остались всего четверо. Томас Фишер — двадцатидевятилетний орнитолог из Баварии, Мишель Бове — пятидесятилетний врач из прекрасного города Дижона, Андрей и его жена Динака — стройная очаровательная мулатка с зелеными глазами. На острове Динака учила детей аборигенов, помогала мужу в исследованиях.

— Как сплавал? Все в порядке? — спросил Томас и сделал глоток.

— В порядке, — ответил Андрей. — Камеру с кораллового рифа я так и не нашел.

Андрей вошел в хижину, поставил ящик на стол. Томас вошел следом.

— Шторм был очень сильный. Забудь про нее.

— Зато нашел “четверку”, которую Карлос потерял месяц назад.

Томас хотел сделать еще глоток, но тут же опустил банку.

— Разбита? — спросил он с надеждой в голосе.

— Кажется нет. Посмотришь вечером?

— Конечно, — с готовностью ответил Томас. — Ее сорвало с крепления?

— Нет. Немного занесло водорослями.

— Если чип памяти не поврежден… двести девяносто часов непрерывной видеозаписи… — Томас опустился в плетеное кресло. — Там может быть много интересного.

— Я пять лет тебя знаю как прекрасного ученого, — выкладывая на стол приборы, сказал Андрей, — но мне кажется, тебе самому не нравится эта работа.

— Что ты имеешь ввиду? Станцию или орнитологию?

— Про станцию мне как раз все ясно, — сказал Андрей. — Саманта из тех женщин, за которыми не только к дикарям на остров, на дно морское идут, не задумываясь. Я имею ввиду профессию. Конечно, немногим удавалось в двадцать восемь лет защитить кандидатскую диссертацию, но мне кажется, ты с большим интересом ковыряешься в электронике, в машинах. У тебя золотые руки.

— Однажды я дал слово узнать про птиц все. И я его сдержал, — Томас сделал очередной глоток. — Технику с детства люблю. С двенадцати лет ходил в картинг-клуб, а мой отец держал небольшую радиомастерскую, которая по наследству перешла к нему от деда.

— Гены, — улыбнулся Андрей.

— Как-то в школе, на уроке зоологии, меня вызвали к доске. Урока я не знал, мы весь вечер провозились с картом, в воскресенье должны были быть соревнования. Старая грымза знала об этом и нарочно вызвала меня. Я вообще-то был отличником, но любил пошалить. Фрау Марта была глупа как пробка. Она выучила учебники наизусть и не знала ничего другого. Считала, что этого достаточно для того чтобы учить разуму детишек. Мы любили над ней издеваться, задавая вопросы не по школьной программе. В общем, меня в тот день подняли на смех. Было так обидно, что я даже чуть не расплакался. Вот тогда я ей и сказал, что узнаю про птиц все. А когда узнаю, приду в школу и устрою ей экзамен. И все поймут, насколько она глупа. Я думал, отец меня выпорет, а он сказал, что настоящий мужчина всегда держит свое слово, и дал мне проспекты университетов. После школы я мечтал заняться автогонками, а пришлось ехать в Берлин, грызть гранит науки.

— А диссертация? — спросил Андрей. — Если тебе это неинтересно, то…

— Ты мне не поверишь, — улыбнулся Томас, — но я написал ее за две недели. На этом Богом забытом острове столько информации… я даже особенно не напрягался, просто последовательно изложил все, что здесь увидел.

— Ты приуменьшаешь, — сказал Андрей и убрал со стола пустой пластиковый ящик. — Я же читал твою диссертацию. Там есть очень много интересных мыслей. Я думаю, тебе стоит продолжить работу над выбранной темой. Если ты подробнее остановишься на тех вопросах, которые задел вскользь — кандидатская без труда станет докторской. Андрей пододвинул к Томасу кресло и сел в него.

— Думаешь, это нужно? — спросил Томас.

— Совершенно однозначно, — уверенно сказал Андрей. — После этого ты можешь заниматься чем угодно, но не закончить научный труд ты просто не имеешь права. Так уж получилось, что ты можешь дать ответы на некоторые вопросы… Даже если тебе неинтересно этим заниматься, ради науки, ради человечества ты должен это сделать.

— Возможно, ты и права, — вздохнув, сказал Томас, поднялся из кресла и пошел к двери. — Только плевал я на науку и все человечество. Превратить в ад такое прекрасное место… Так испоганить души…

— О чем ты? — спросил Андрей.

По песчаной дороге, ведущей ко второй лаборатории, неторопливо шел Мишель.

— Ты слишком долго был на природе, — не оборачиваясь сказал Томас. — Ты слишком давно не был в городе.

— Тебе не хочется отсюда уезжать? — спросил Андрей и, поднявшись из кресла, подошел к загрустившему орнитологу. — Я тоже привык к этим пальмам. Но пора вернуться к цивилизации. Не горюй. Через пару лет ООН начнет финансирование новой программы, и ты сможешь вернуться на этот остров.

— А ты? Ты не думаешь вернуться?

— Нет. Мне сорок лет. Пора иметь свой дом. Вернусь в родной город, буду преподавать в университете, заведем с Динакой детишек.

— Кстати, — Томас обернулся. — А почему у вас с Динакой до сих пор нет детей?

— Я хочу, чтобы мои дети росли у меня на глазах, а не в пансионате за десять тысяч километров.

— Это правильно, — согласился Томас. — Глупо надеяться, что чужой человек лучше тебя сможет объяснить твоему ребенку, что такое хорошо и что такое плохо.

— А почему ты не женат? До сих пор любишь Саманту? Или у тебя есть невеста?

— Есть, — ответил Томас. — Только она как клещ вцепилась в свою юридическую фирму и представить себе не может, что проживет жизнь, не сделав карьеры. Вот вернусь… Может что-то и получится.

— Мне было проще, — улыбнулся Андрей и, похлопав Томаса по плечу, вышел из хижины. — Пошли. Нужно закончить с консервацией второй лаборатории.

Томас вернулся к столу, забрал “четверку”, повертел ее в руках. Чип памяти кажется не поврежден.

Солнце стояло в зените, на небе по-прежнему не было ни облачка. Порывы ветра шелестели широкими листьями высоких пальм. Андрей и Томас неспешно пошли в сторону шести каменных зданий международной научной станции.

— Приедете с Динакой на мое тридцатилетие? — спросил Томас. — Я думаю, это не выглядит подхалимажем. Ты мой начальник, но через два дня перестанешь им быть.

Андрей снова улыбнулся. Ему нравился этот молодой, честолюбивый немец. Прагматичный, не делающий практически ничего иррационального и при этом смелый до геройства. — Конечно, Томас. Мы обязательно приедем. Динака была так уверена в твоем приглашении, что даже придумала, что тебе подарить.

— Спасибо, — улыбнувшись, сказал Томас, но, как показалось Андрею, снова грустно. — Если бы ты отказался… мне было бы не с кем напиться в этот знаменательный день.

— Ты преувеличиваешь, — сказал Андрей. — Был бы повод и тот, кто все оплатит, а желающие напиться найдутся.

— Хм, — сказал Томас. — Твоя беда в том, что ты слишком давно не был дома.

— Давно, — вздохнул Андрей. — Больше двенадцати лет. Последний раз я навещал брата, когда после урагана Да Винчи ездил в Евросовет выбивать деньги на восстановление станции.

— Я слышал, что вы начинали чуть ли не с палаток.

— Палаток конечно не было, но в хижинах жили. Кстати, в тот год я вернулся на остров с Динакой. Она закончила Учебу и искала работу. А нашла меня.

Самолет уверенно начал снижение. Казалось, он пытается догнать солнце, ползущее за горизонт. Андрей с интересом и легким волнением смотрел в иллюминатор. Он почему-то был уверен, что когда облака расступятся, его взору откроется удивительная картина. И не только от аэродрома, от города… от всего мира Андрей ждал иного облика, чем тот, что он оставил двенадцать лет назад. За время, что он провел на острове, технология шагнула далеко вперед. Ученые сделали тысячи открытий. Сотни из них инженеры воплотили в жизнь. Из редких газет, что попадали на остров, из научных журналов Андрей знал, что новые идеи, новые решения старых задач переполнили мир. Казалось, человечество стоит у порога новой научно-технической революции, если уже не перешагнуло его…

Но в аэропорту ничего особенного Андрею увидеть не удалось. Ученые не придумали роботов для выполнения тяжелого и монотонного труда, архитекторы не построили зданий, забранных в футуристические формы. Уже стоя в очереди на таможенный контроль, Андрей почувствовал себя обманутым ребенком. Как будто и не уезжал из города… Постные улыбки персонала, огромные стеклянные стены, взлетное поле, гул от самолетов, монотонное движение пассажиров по залу ожидания, быстрые шаги сотрудников аэропорта.

— Ты чем-то расстроен? — нежно улыбнувшись, тихо спросила Динака, выше локтя обняла Андрея за руку и прижалась к ней щекой.

— Нет, — стараясь улыбнуться как можно нежнее, тихо ответил Андрей и свел брови. — Устал просто. Одиннадцать часов в кресле… Отвык.

— Я рада, что мы уехали с острова.

— Почему? — искренне удивился Андрей.

— Ты перерос эту экспедицию. Тебе стало тесно на острове. Ты столько узнал за пятнадцать лет… Тебе просто необходимо рассказать об этом.

— Ты не права… — сказал Андрей и замолчал как будто на полуслове.

— Не права? — на лице Динаки отобразилось удивление.

Андрей посмотрел в ее глубокие зеленые глаза и понял, что юлить бесполезно.

— Сдаюсь. Я действительно давно хотел вернуться в Европу. Последние два года я думал, что не доживу до окончания контракта. Но теперь все позади. Получим деньги, проценты за пятнадцать лет… Я посчитал, можно купить хороший дом в долине. Нарожаем детишек…

— И много? — как будто настороженно спросила Динака.

— Четыре сыночка и лапочка дочка.

Динака засмеялась и уткнулась лицом Андрею в бок. Он обнял ее за плечи, поцеловал в маковку и вдохнул запах ее волос. Теперь все будет хорошо. Он построит настоящий каменный дом. Обязательно белый, с большими окнами. А за домом будет огромный сад. Вечерами они будут сидеть под яблонями и, слушая Чайковского, радоваться виду играющих детей. Время от времени к ним будет приходить старший брат. Как в далеком детстве, они будут играть в шахматы…

— Как-то странно все на нас смотрят, — почти прошептала Динака.

Андрей оторвался от своих размышлений и, не понимая до конца смысла слов жены, осмотрелся, по привычке пытаясь найти ответ в окружающем мире. Да нет, каждый был занять своим делом и не обращал никакого внимания на ближнего.

— Тебе показалось. Просто ты отвыкла от такого количества людей вокруг тебя.

— Я чувствую их взгляды, — сказала Динака. — Когда мне исполнилось пять лет, Лунный гость научил меня этому. Они смотрят на нас и… мы им неприятны.

— Лунный гость… это ваш колдун, который научил тебя понимать язык деревьев? — спросил Андрей Динаку, не имея желания спорить. Тем более, что она действительно понимала язык деревьев и зверей.

— Он многому меня научил. — А чем мы им неприятны?

— Тем, что обнимаетесь у всех на виду, — послышался за спиной тихий низкий голос. — Вам хорошо, и вы не скрываете свое счастье от окружающих.

Андрей и Динака обернулись и увидели невысокого, немного толстоватого человека, одетого в черный костюм-тройку, с круглым лицом и маленькими пижонскими усиками. В руках зонт-трость, на голове — шляпа.

— Тем, что обнимаемся?.. — удивился Андрей.

— Простите, я невольно подслушал ваш разговор и понял, что вы слишком долго не были дома, — сказал незнакомец.

— У нас и дома-то никакого нет… — вздохнул Андрей и невольно вернулся к своим мечтам.

— Вы, наверное, просто не знаете, что теперь не принято целоваться в общественном месте.

— Почему? — спросила Динака. — Я надеюсь, Европа еще свободная страна и в ней каждый имеет право делать то, что захочет.

— Вне всяких сомнений, — улыбнулся незнакомец. — Именно поэтому и не стоит целоваться на людях.

— Вы знаете, мы действительно очень давно не были в Европе, — сказал Андрей, надеясь, что этот странный разговор отвлечет его от накатившей грусти. — И что же случилось за время нашего отсутствия?

— У каждого есть право на выбор, — сказал незнакомец. — И никто не имеет право навязывать другому свои взгляды…

— Извините, — перебила незнакомца Динака. — Метрах в тридцати от нас целуются два господина. Это не навязывание своих взглядов?

— Нет, — улыбнулся незнакомец. — Это их право, выбирать с кем целоваться.

— Минуточку, — сказал Андрей. — Я действительно не понимаю. Если я в общественном месте поцелую свою жену, это будет насилие над общественным мнением и моралью. А если один педик в зале ожидания начнет сосать язык у другого педика, это будет реализация их конституционного права на свободный выбор полового партнера. Я правильно вас понимаю?

— Совершенно верно, — подтвердил незнакомец.

— Тогда я ничего не понимаю, — сказал Андрей.

— Сейчас я все объясню, — с готовностью сказал незнакомец. — Два с половиной года назад сексуальные меньшинства… простите, я неправильно выразился, — поспешил поправиться незнакомец, — однополые отношения и браки получили равные права с разнополыми.

— Да нет, это случилось гораздо раньше, — сказал Андрей. — Я еще в университете учился, когда в Голландии священники благословляли первые однополые браки.

— Но сейчас, чтобы заключить однополый брак, — продолжил незнакомец, — не нужно искать провинцию, где бы это было разрешено. Это можно сделать в любом месте единой Европы. Однополые браки имеют ровно такие же права, как и разнополые. От страховки до усыновления детей.

— Я очень терпимо отношусь к однополым связям, — усмехнулся Андрей. — По крайней мере до тех пор, пока не пристраиваются к моей заднице. Но усыновление детей…

— Вы считаете, что однополая семья даст воспитание хуже, чем разнополая? — спросил незнакомец.

— Нет. Я так не считаю. Но… если ребенок будет воспитываться в однополой семье, то, пусть подспудно, он будет склоняться к подобным отношениям в будущем. То есть мальчика, у которого и мама и папа носят усы, вряд ли в будущем заинтересуют девочки.

— Вы хотите сказать, что однополые родители постараются насильно изменить сексуальные взгляды ребенка? Степень виновности определяет суд. Зачем судить людей за то, что они еще не сделали. В разнополых семьях очень часто отцы насиловали своих детей. Как девочек, так и мальчиков.

— Это ужасно… — сказала Динака. — Не спрашивая разрешения у ребенка, его передают в однополую семью.

— В однополых браках сейчас редко кто усыновляет детей, — сказал незнакомец. — Да и в разнополых редко кто рожает сам.

— Почему? — в один голос спросили Андрей и Динака.

— Во-первых, это больно. Во-вторых, это ужасно неудобно для женщины. Ведь она на несколько месяцев выпадает из общественной жизни. К тому же женщина после родов очень часто полнеет, после вскармливания отвисает грудь.

— Стоп-стоп-стоп, — быстро проговорил Андрей. — А откуда сейчас берутся дети?

— Генная инженерия, — ответил незнакомец. — Идете в центр репродукции человека и получаете ребенка. Причем абсолютно здорового. Вы можете заранее выбрать какой у него будет цвет глаз и волос. Какой будет рост. К чему у него будет предрасположенность. К творческой деятельности или к научной.

— Это ужасно, — прошептала Динака.

— Это конституция, — сказал незнакомец. — Церковь сначала сопротивлялась, но позже согласилась на эту поправку. Да и благословение церкви сейчас совсем необязательно. Человек сам решает, что ему делать. Право людей жить так, как им хочется. И не мешать другим жить так, как хочется им. В рамках существующего закона, разумеется. Ваша очередь.

Андрей обернулся и увидел лицо таможенника с добродушнейшей улыбкой. После всего услышанного Андрея чуть не передернуло от этой улыбки.

— Здравствуйте, — сказал рыжий таможенник. — Ваши паспорта, пожалуйста.

Динака передала Андрею свой паспорт, и он отдал документы таможеннику. Таможенник раскрыл сразу оба паспорта, что-то занес в компьютер и через несколько секунд снова посмотрел на Андрея и Динаку.

— С возвращением.

— Спасибо, — неровным хором ответили Андрей иДинака.

— Жить будете у брата?

— Да-а, — немного растерявшись, ответил Андрей, а сам неожиданно для себя подумал: “Не твое собачье дело, где я буду жить”.

Эта мысль была для него самого настолько внезапной, что он даже испугался: не произнес ли он эти слова вслух? Андрей посмотрел на жену. Динака равнодушно смотрела на таможенника. “Наверное, только подумал”, — с облегчением решил Андрей, а вслух сказал:

— По крайней мере первое время.

— Это естественно, — согласился таможенник, продолжая что-то набирать на клавиатуре. — Вас столько лет не было в стране. Хорошо, когда тебя кто-нибудь ждет. Правда?

— Д-да… — неуверенно сказал Андрей.

— Вы знаете, что вас встречают?

— Мы на это сильно надеялись.

— Когда получите багаж, — возвращая паспорта, сказал таможенник, — пройдите в синий зал по тридцать второму коридору. Подойдите к девятнадцатому окошку. Назовете фамилию, вам все объяснят. Желаю удачи на родной земле.

Поблагодарив таможенника, Андрей и Динака попрощались с незнакомцем, рассказавшим им странные вещи, и пошли получать багаж. Багажа у них было немного. Два чемодана, две спортивные сумки… Контейнер с научными образцами и подарки семьи Динаки для родственников Андрея еще неделю назад отправили по морю.

В синем зале было немноголюдно. Пока Динака покупала бутылку газированной воды, в девятнадцатом окошке Андрею сообщили, что их встречает такси. Его номер объявили по радио и тут же с диванчика поднялась стройная хрупкая девушка лет двадцати пяти. В спортивном костюме, с длинными волосами, завязанными на затылке в тугой узел.

Мимолетный дождь давно закончился и лишь редкие капли по краям боковых стекол автомобиля напоминали о нем. Андрей и Динака сидели на заднем сидении. Ехали молча. Минут через десять Динака положила голову на плечо мужа и закрыла глаза. Вечерний город вспыхнул океаном желтых огней, разводами неоновой рекламы, наполнился ревом музыки, лившейся из дверей ночных клубов… Андрей, обняв жену, бесцельно смотрел в окно, чувствуя все тот же приступ тоски, нахлынувший на него еще в аэропорту. Неужели он Действительно настолько привык к острову и отвык от цивилизации, что не прошло и двадцати часов, как он затосковал о нем?

Не доехав пяти километров, таксистка позвонила заказчику и предупредила о прибытии. Андрей с Динакой переглянулись. Этот новый обычай им понравился.

Еще издали Андрей заметил Виктора и его жену Эльзу. Машина плавно остановилась.

Обнявшись с братом, крепко обнявшись, Андрей долго держал его за плечи и откровенно рассматривал. Виктор несильно изменился. Разве что поправился немного, да возле глаз появились морщины и на лбу… И во взгляде… во взгляде появилось… что-то неестественное. Ненастоящее. Андрей не мог понять, что именно, но он чувствовал это. Брат уже не тот, каким был двадцать, даже пятнадцать лет назад.

Виктор расплатился за такси. Андрей поцеловал Эльзу в пухлую щечку и вдруг испугался: а не наделал ли он снова глупостей? По еле уловимому замешательству родственников он понял, что задумался не зря.

Неловкая пауза.

— Здравствуй Андъюша, — прожурчал из-за правого плеча до боли знакомый голос.

Андрей обернулся. Рядом с ним стоял невысокий седой старичок в белых хлопковых штанах, белом пиджаке, белой рубашке и с черной ленточкой вместо галстука, завязанной бантиком. Па лице старика растянулась счастливая улыбка.

— Дядя Яша!.. — не веря глазам своим, воскликнул Андрей и пошел навстречу старичку. — Если бы ты знал, как я рад тебя видеть!

Андрей обнял Якова Моисеевича и поднял над землей словно пушинку. Динака, улыбаясь, смотрела на мужа, радовавшегося словно ребенок.

— Эту радость могут омрачить поминки, если ты сейчас же не поставишь дядю Яшу на землю.

Андрей тут же отпустил старика.

— Однако и хватка у тебя. Знал бы об этом паршивец Жуль, когда надрал тебе уши.

— Жаль, что тетя Ребекка не дожила до дня, когда я вернулся домой, — грустно сказал Андрей.

Яков Моисеевич опустил глаза на каменную дорожку, но тут же поднял их.

— Теперь она тоже дома, — сказал дядя Яша.

— Я не мог приехать на похороны, — словно извиняясь, сказал Андрей.

— Этого и не нужно было делать, — ответил дядя Яша. — Нас разъединяют расстояния, но объединяют мысли. Я стоял у гроба, вы с Динакой были на далеком острове. Но я знал, что вам так же больно, как и мне. И тетя Ребекка знала.

— Пойдемте в дом, — сказала Эльза и посмотрела на большой розовый коттедж, стоявший через дорогу. Виктор взял чемодан.

— Действительно, уже поздно, — сказал он. — Дядя Яша. Я думаю, чтобы умыться с дороги и прийти в себя часа им хватит. В половине десятого мы тебя ждем. Небольшой поздний ужин. Только свои. Андрей с Динакой, мы с Эльзой, дети и ты.

— Ты плохо думаешь за дядю Яшу, — улыбнулся тот. — Если бы ты забыл меня пригласить на этот банкет, я пришел бы понахалке. Кстати, Андъюша. Ты, наверное, уже забыл, что оставил у дяди Яши, когда улетал на свой остров. Я сохранил эту вещицу и захвачу ее с собой.

Как это прекрасно, волшебно, феерично — после одиннадцати часов в кресле самолета и почти часа на таможне забраться под прохладный душ и, подставив воде лицо, смыть с себя пот и усталость. Не опресненной водой из океана, а водопроводной, с легким, давно забытым, запахом хлора. Смеситель реагирует на голос. “Теплее, холоднее, еще холоднее…”

Тем временем пришли домой Жанет и Янош. Яношу было девятнадцать лет, а Жанет через месяц должна была отметить семнадцатилетие. Они сильно изменились, повзрослели. Три года назад Виктор высылал их фотографии. Тогда они были еще детьми. Сейчас же… может быть их лица еще не до конца утратили подростковые черты, но взрослая озабоченность и самоуверенность уже поселилась в них.

В дверь позвонили. Виктор нажал одну из кнопок на общем пульте дистанционного управления.

— Вещь, — сказал Андрей, развалившись в широком кожаном кресле в дальнем углу большой квадратной комнаты и потягивая из высокого тонкостенного стакана грейпфрутовый сок. Он посмотрел на жену. — Будем выбирать дом — интеллектуальная начинка в первую очередь.

— Пять лет назад на это еще следовало обратить внимание агента, — сказала Эльза, раскладывая рядом с тарелками столовые приборы. — Сейчас любой дом за сорок восемь часов оснастят любой электроникой.

В комнату вошел дядя Яша. В руках у него была пузатая, трехлитровая глиняная бутыль “Бордо”. Специальная, юбилейная серия.

— Забыл об этом сосуде? — сказал дядя Яша, подходя к Андрею и постукивая ногтем по бутылке. — А ведь я предупреждал тебя. Он будет ждать твоего возвращения.

— А-а-а… — припоминая, улыбнулся Андрей, поставил стакан с недопитым соком на журнальный столик, стоявший справа от него, встал из кресла и принял из рук дяди Яши бутыль с вином. — Сколько же ему теперь лет?.. Пятнадцать лет на острове, а когда ты его купил… ты говорил… двадцать один?

— Тридцать шесть, — сказал дядя Яша. — Сейчас ему тридцать шесть лет. Этим нектаром мы запьем баранину и отметим твой первый штраф. Я не ошибся? На ужин жареный барашек?

— Какой штраф? — не понял Андрей и посмотрел сначала на Динаку, потом на Эльзу и Виктора.

— Дядя Яша… — наморщив лоб, простонал Виктор.

— А что дядя Яша? — удивился тот. — Пусть привыкает! Ему жить в этом городе. А пока не купит дом — в этом доме. И что же, он будет вас под неприятности подводить? И почему? Потому что не знает закона? Это несерьезно. — Он свел брови и покачал головой.

— Минуту, — Андрей поставил бутыль на пол. — О чем это вы здесь говорите?

— О невинных поцелуях в аэропорту, — улыбнулся дядя Яша.

— Бред какой-то, — хмыкнул Андрей. — Там действительно нам один старик рассказал, что на людях это делать не принято… — и замолчал на полуслове.

— Господи, за что же тут штрафовать? — не понимала Динака.

— Хорошо еще, что вы не получили деньги по контракту, — сказал дядя Яша. — Так что завтра оплатите в банке триста евро и впредь будете поаккуратней.

— Но когда вы об этом узнали? — спросила Динака.

— Я думаю, еще до того, как вы сели в такси, — ответил Виктор.

— Ну, довольно, садитесь за стол, — сказала Эльза и крикнула детей. — Жанет, Янош!

Дети словно ждали, когда мать позовет их к столу, и через секунду уже бежали по лестнице со второго этаже. Все сели за стол.

— Сейчас, сейчас… — бормотал под нос Виктор, взяв в руки большой нож и оценивая, что бы ему отрезать от барашка.

— А… если бы получили деньги? — спросил Андрей, уловив, как ему показалось, главное из слов дяди Яши.

— Содрали бы, как за новую “шкоду”, — ответил Виктор.

— Что-то я тоже не пойму, — сказал Динака. — Причем здесь наш контракт?

— Понимаете, все люди равны, — объяснял дядя Яша, разворачивая белоснежную салфетку. — И богатые, и бедные. Триста евро для электрика или дворника это не смертельные, но вполне ощутимые деньги. Для адвоката это — пустяк. Для фабриканта — укус комара. Именно поэтому штрафы налагаются в процентном отношении не от минимальной оплаты труда, а от годового дохода нарушившего закон. Твой доход на сегодняшний день — командировочные. Они регулярно поступают на счет. Компьютер вывел твой среднемесячный доход за последние двенадцать месяцев и рассчитал сумму штрафа. Квитанцию штрафа Виктору привезли через сорок минут после правонарушения, а деньги, из расчета тех сумм, что ты получил в течение года, завтра автоматически снимут с твоего счета. Вот если бы на твой счет уже упало все, что тебе причитается по контракту, то и проценты считали бы с другой суммы, со всего дохода за год.

— Хм… — удивился Андрей, не веря в реальность услышанного. — Абсурд.

— Высшая справедливость, — улыбнулся дядя Яша.

— А почему штраф вам привезли, — спросила Эльзу Динака, — а не вручили нам в аэропорту?

— Штрафуют полицейские, — ответила Эльза, предлагая Динаке плетенку с хлебом. — Вас заметили через систему видеонаблюдения, идентифицировали, место вашего проживания было признано достаточно достоверным. Сумма штрафа снимается банком автоматически, а квитанция отправляется по месту жительства.

Виктор, наконец, решился и вонзил нож в покрытый румяной корочкой бок барашка. Лучшие куски достались Динаке, Андрею и дяде Яше.

— Тебе отрезать? — с еле уловимой издевкой спросил Виктор сына, заметив, как тот косится на баранину.

— Есть животных — это варварство! — с презрением заявил Янош.

— Кушай морковку, — подняв брови, удовлетворенно сказал отец. — Смотри сколько мама овощных салатиков приготовила. Сплошные витамины. Только ешь молча. Хорошо?

— А почему я должен есть молча? — повысил голос Янош. — Что ты мне все время рот затыкаешь?

— О, господи, — вздохнул Виктор. — Да кому ты нужен, затыкать тебе рот? Только ты перепутал место для выступления. Здесь не митинг антиглобалистов, общества защиты животных или окружающей среды, я не президент, дядя Андрей, тетя Динака и дядя Яша не члены парламента, а мама не публика у экрана телевизора. Здесь семейный ужин!

Андрей и Динака с интересом и легкой иронией наблюдали за происходящим. Молодое поколение как всегда бунтовало. Было заметно, что Янош хотел сказать отцу что-то еще, но сдержался. Он демонстративно положил в свою тарелку две ложки винегрета, ложку салата из редьки, две ложки тушеной фасоли, две — тушеной капусты и еще какие-то тощие, длинные зеленые стебельки.

Вино разлили по бокалам, выпили за встречу.

— Ты не прав, папа, — тихо сказала Жанет. — Дело не в свободе выбора, а в том, что ты демонстративно предлагаешь всем сидящим за столом мясо, прекрасно зная, что я и Янош не едим его. Более того, для нас убийство животных точно такое же убийство живого организма, как и человека…

— Солнце мое, — спокойно сказал папа. — Нет, дело именно в выборе. У вас есть право на выбор, как и у каждого гражданина Европы. Только почему-то вы забываете про все права, которые не касаются ваших интересов. Нас за столом… — Виктор запнулся и посмотрел на брата с женой и дядю Яшу. — Здесь еще есть вегетарианцы?

Андрей и Динака снова переглянулись. Им обоим в голову пришла одна и та же мысль: не делают ли они снова что-то не то. Частота возвращения к одним и тем же опасениям начала Андрею надоедать.

— Да нет, — неуверенно сказал он. — Мы не травоядные.

— Я тоже не буду мясо, — тихо сказала Эльза. Динаке показалось, что она это сделала, чтобы поддержать дочь.

— Так вот, — продолжил Виктор. — Вас трое, нас четверо. Поэтому мясо останется на столе. Несогласные могут удалиться. И вообще. Я думаю, мы еще имеем право свободно выражать свои взгляды.

— Смешно, — сказал Янош, — Четверо против троих, и ты ставишь это превосходство в подавляющее большинство.

— Тем более папа, — добавила Жанет, — ты намеренно предлагал Яношу мясо, прекрасно зная, что он мясо не ест и твое предложение оскорбит его чувства.

— Хорошо еще не веру, — вздохнув сказал отец. — Ты права. Я сделал это намеренно. Прошу прощения. Но только впредь, когда вы будете выражать свои взгляды в моем присутствии, потрудитесь более тщательно выбирать слова и интонации. Меня оскорбляет то, что когда вы проповедуете свои идеи, вы считаете, что у вас перед оппонентами есть превосходство в знаниях, интеллекте и эволюционном развитии. И ваше снисхождение и жалось мне не нужны. Потому что я считаю, что вы просто глупы.

— Если тебя оскорбляет то, что твой сын понимает примитивные истины, составляющие ценности и мораль человечества, а ты нет — извини.

— Не смей говорить от имени человечества!

— Но ты мой отец, — как будто не слыша этого, продолжил Янош. — Хочется тебе этого или нет — я чувствую ответственность за тебя. Порой мне бывает очень стыдно и грустно, что мой отец до сих пор идет на поводу у диких инстинктов…

— Посмотри на тетю Динаку, — сказал Виктор. — Она родилась и выросла на диком острове, в племени, которое ваши друзья именно дикарями и называют. Ее родственники до сих пор живут по обычаям тысячелетней давности, и их это устраивает. Она Сорбонну закончила с отличием, — повысил голос отец, — а ты второй месяц хвосты по физике и истории сдать не можешь! И еще большой вопрос — выпрут тебя из колледжа или оставят. Так вот, пока я в состоянии сам заработать на кусок хлеба, я буду сам решать, что положить на этот кусок: колбасу или сельдерей.

— Вы тоже так считаете? — спросил у Андрея Янош.

— Ты про колбасу? Конечно. Жаренные сосиски с пивом… у меня от одной мысли слюна выделяется. А попробовал бы ты, как тетя Динака готовит черепаховый суп…

— Ну, хватит вам, — примирительно сказала Эльза. — Все-таки у нас праздник. Мы снова все вместе.

За ужином разговаривали о том, как каждый провел эти пятнадцать лет. Точнее рассказывали Андрей и Динака. Дядя Яша сыпал вопросами словно пятилетний ребенок. А какой там климат? Часто ли бывают дожди? Как с продуктами? Далеко ли до ближайшего города? Есть ли телевидение? Чем занимаются вечером? Как местные? Как вообще отношения в коллективе? Как проводят свободное время?

Андрей отвечал непринужденно, даже с охотой. Климат — почти тропики, дожди бывают часто, даже, можно сказать, регулярно, но к ним очень быстро привыкаешь. С кормежкой все в порядке, у станции есть деньги на текущие расходы, так что меню придумывали сами. К тому же на острове полно всяких вкусностей в виде фруктов. Ближайший город в трехстах с небольшим километрах. Телевидение есть, правда ловит всего один канал островного государства. Смотрели в основном видеофильмы. Есть интернет. Вечером вытаскивали шезлонги на берег океана и любовались закатом, слушали музыку, играли в карты, бильярд, либо продолжали работу. Но это скорее от скуки. Почти все выходные проводили на пляже, купались в море, да и не в выходные дни тоже. В трех километрах от станции из скалы бьет мощный родник, у подножия образуется небольшое озеро. Там, кстати, неплохая рыбалка. С местными все в порядке. На острове живет одно племя, сто восемьдесят четыре человека. Динака — племянница дяди вождя племени. Если разыграется шторм или продукты подпортятся, аборигены делятся всем, что есть: птицей, мясом, рыбой. А шторма бывает длятся по месяцу. С аборигенами общаемся на местном диалекте. Он несложный. При желании можно объясниться на испанском, французском, немецком. Динака учит местных детишек чтению и письму. Но это тех, кого родители не отпустили учиться в Австралию. Там полный пансион за счет ЮНЕСКО. На каникулы приезжают два раза в год.

После ужина Эльза ушла с Динакой и Жанет на кухню, загружать посудомоечную машину и поболтать о чем-то своем. Виктор, Андрей, Янош и дядя Яша остались в комнате. Еще рассказывая про остров, Андрей заметил, что Яноша не очень интересует его рассказ. Точнее будет сказать, Андрей заметил, что Янош чем-то сильно озадачен.

— О чем задумался?

— Странно, — удивленно и тихо сказал Янош. — Про вас так много писали в прессе за последнюю неделю….. Ваши научные статьи… говорили, что вы очень прогрессивный Ученый…

— Я конечно не настаиваю, — перебил Андрей, — но ты мой племянник. И если бы ты ко мне обращался на ты, мне бы было приятно.

— Хорошо, — сказал Янош и чуть улыбнулся. Как показалось Андрею, для приличия.

— Тебя удивляет, что я ем мясо? — спросил Андрей.

— Нет, — сказал Янош. — То есть да. Конечно, ты совсем не единственный человек на планете, который до сих пор ест мясо.

— Так может стоит прислушаться к точке зрения человека, который считается прогрессивным и совсем не глупым ученым? — улыбнулся Андрей.

— К чему прислушиваться, если ваши взгляды ошибочны? — спросил Янош. — Во-первых, это негуманно. Во-вторых, это вредно для организма.

— Понимаешь, Янош, пока мясоедство не запрещено законом — это мое личное дело. Точно так же, как и любовь к животным. Я не люблю собак. Что в этом плохого?

— А что в этом хорошего?

— А почему в этом должно быть что-то хорошее? Я не люблю собак, но люблю кошек. Кто-то разводит кроликов и совсем не для жаркого, кто-то хомячков. Другие лошадей. Но твой отец прав. Главный твой аргумент — презрение ко всем, кто не разделяет твоих взглядов. Презрение и снисхождение. Порой это выглядит смешно. А порой и глупо. Мне приходилось присутствовать на ученых советах, когда одному из участников казалось, что он сделал открытие и перевернул науку. Но доказать, аргументировано обосновать свою точку зрения он так и не мог. И последний аргумент, к которому он прибегал, это снисхождение к оппонентам. Мол, вы ни черта не понимаете, потому что вы глупы. Бывало такое, что кто-то из маститых ученых мужей тоже увлекался его теорией и пытался доказать ее за автора. Им казалось, что он прав, просто не может правильно объяснить свою позицию. А получалось, что перепробовав все способы, они приходили к тому же выводу: эта теория ошибочна. А молодой ученый снова говорил, что они костные дубины и им просто не дано понять то, что через сто лет станет очевидным. Но и это еще не самое страшное. Бывало так, что кто-то использовал псевдооткрытия для своей карьеры. Поднимали на щит шарлатана и кричали что он — гений. А тот, ослепленный и оглушенный дифирамбами, верил в то, что он прав и считал, что это дает ему право идти к цели любой ценой. Мол, история рассудит, человечество простит. А те все поддакивали ему. Это я к тому говорю, что свои убеждения нужно отстаивать в полемике, в делах, а не унижением и презрением тех, кто с тобой не согласен. И совсем не кулаками. Лозунг “я делаю это на благо человечества” очень часто используют подлецы.

Мы все родственники, так или иначе прожили рядом друг с другом десятилетия. У каждого из нас свои взгляды. Если ты не считаешь возможным сидеть за одним столом с теми кто есть мясо, ты мог вежливо сказать об этом, извиниться и уйти. Тем более, что нас все-таки оказалось большинство.

— Это за столом вас было большинство. В мире все совсем наоборот. Мясо не ест восемьдесят процентов жителей Европы.

— Ты видел мир? — улыбнулся Андрей. — Европа это еще не весь мир. К тому же я думаю, ты немного преувеличил проценты.

— А что плохого в том, что люди перестанут убивать друг друга, мучить животных? Что плохого в том, что богатые поделятся с бедными?

— А что хорошего в том, что кто-то жжет чужие машины, бьет стекла банков, дорогих магазинов? Ты считаешь, что прав? Отлично! Выскажи публично свои взгляды. И оставь человеку право их опровергнуть. А то получается, что не разобравшись с чистотой своего дома, кто-то пытается навести чистоту во всем мире.

— Но как бороться с политиками?

— Политиками же! Политиков, как и президента, выбираем мы. Если его взгляды по ряду вопросов тебя не устраивают — не выбирай его! Я помню, во времена моей юности, фермеры сваливали овощи на центральной площади, требуя дотаций от правительства, заявляя, что им иначе нечем будет кормить своих детей, водители грузовиков перегораживали автотрассы. Диспетчеры отказывались обслуживать самолеты.

— Это их право. Право на забастовку.

— У полицейского есть право на выстрел. Но у него есть и ответственность за выстрел. Забастовщиков мало интересует, что пострадают окружающие. Тем людям, кто громит “Макдональдсы”, абсолютно плевать на тех, кто там работает. На их семьи. На то, что после пожара им придется искать новою работу, а владельцу, честно платившему налоги, тратится на ремонт.

— Им все оплатит страховая компания, — то ли оправдывался, то ли нападал Янош. — Но они используют генетически измененные продукты. Мы это делаем на благо человечества.

Андрей улыбнулся.

— Вольтер сказал: “Нужно возделывать свой садик”. А очень давно люди заметили, что благими намерениями выслана дорога в ад.

— Ваши командиры не правы и не справедливы, — сказал дядя Яша. — У “Макдональдса” есть очень важная и неоспоримо полезная деталь.

— Быстрое питание… — с сарказмом начал было Янош.

— Это бесплатный и чистый туалет, — повысив голос перебил его дядя Яша. — А есть их котлеты или нет — пусть каждый решает сам. А те, кто громит витрины и жжет автомобили… или глупцы, или хулиганы.

— Или провокаторы, — добавил Виктор.

— Что скорее всего, — согласился дядя Яша. — Ты попробуй, организуй свое дело. Не нравится их кормежка? Открой свое кафе. Конкурируй. А громить и жечь… много ума не надо. Получается, что ты сделал выбор за все человечество.

— Кстати, о выборах, — сказал Виктор. — Вы слышали новую идею либералов? Они предлагают, чтобы на каждом агитационном собрании кандидата в парламент, в президенты или еще куда, обязательно присутствовал представитель оппонента. Чтобы он мог опровергнуть любые выпады в его сторону. Ну и вопросы задавать другому кандидату. Чтоб, значит, отвечал без подготовки.

Из кухни вернулись Эльза и Динака. Они хорошо слышали, о чем разговаривали в комнате мужчины.

— Ну что, соскучился по политике? — улыбнулась Динака.

— Да тут не политика, — сказал Андрей. — Тут скорее воспитание. А вообще было интересно послушать, о чем думает молодое поколение.

— И о чем же оно думает, поколение? — спросила Динака.

— О том же, о чем и мы двадцать лет назад, — сказал Виктор. — Долой транснациональные корпорации, глобализацию, генетически измененную пищу. Да здравствует свобода, равенство и братство. Только мы машины не жгли.

— Зато дрались с полицией, забрасывали политиков тортами и яйцами, блокировали автострады, — вставил дядя Яша и потянулся. — Кто в юности не был радикалом, тот подлец. Кто в старости не стал консерватором, тот дурак.

Андрею и Виктору нечего было сказать в свое оправдание и они лишь развели руками.

Стрелки часов перевалили за полночь. Андрей и Динака вышли проводить дядю Яшу до калитки. Ночь была тихая и звездная. Белый свет фонарей освещал пустынную улицу.

— Ну вот ты и вернулся в родной город, — сказал дядя Яша. — Он, как и ты, стал совсем другим. Первое время почаще сам себе напоминай об этом.

— Все действительно стало другим, — ответил Андрей.

— Я постарел. И Виктор тоже… Мы все постарели на пятнадцать лет.

— Я не о годах, — сказал Андрей. — Еще в аэропорту я почувствовал, что-то не так. Я думал, это тоска по острову, к которому я привык.

— Так оно и есть, — сказал дядя Яша. — Пятнадцать лет не шутка.

— Нет, это тоска не по острову, — Андрей качнул головой. — Двадцать лет назад Виктор, заговори с ним сын в таком тоне, надавал бы ему подзатыльников и отправил бы в свою комнату.

— Двадцать лет назад у Виктора не была детей. Да и Янош уже совсем не мальчик. Девятнадцать лет… Возраст, когда посылают умирать за родину.

— Это правда, что Янош сказал о вегетарианцах?

— Правда. Все просто помешаны на здоровом образе жизни. Теперь мало кто есть мясо По крайней мере, в открытую…

— Что? — улыбнулся Андрей. — Я не ослышался?

— Недавно мне рассказали анекдот, — выйдя за калитку, сказал дядя Яша. — Один забулдыга француз раз в месяц получал посылки из Израиля. Как-то почтальон спросил его: “Кто шлет вам эти посылки?” “Во время оккупации, — ответил забулдыга, — я прятал в подвале двух евреев. Сейчас они живут в Израиле. Она дантист, он ювелир. У них все в порядке”. “Нельзя жить только прошлым, нужно же думать и о будущем”, — сказал почтальон. “Конечно, — согласился забулдыга. — Сейчас я прячу двух китайцев”.

— Этому анекдоту лет сто, — улыбнулся Андрей.

— Это очень грустный анекдот, — вздохнул дядя Яша. — Пойду. Вам нужно отдыхать. Надумаете зайти в гости — буду рад.

— Мы завтра обязательно к вам зайдем, — сказала Динака и, обхватив руку Андрея выше локтя, прижалась к ней щекой.

Попрощавшись, дядя Яша пошел домой. Андрей и Динака смотрели ему вслед.

— Хороший старик, — сказала Динака. — Мне кажется, он очень добрый.

— Как же он постарел, — вздохнув сказал Андрей. — Когда погибли наши родители, брат учился на втором курсе университета. Родных поблизости у нас не было. Я рос оболтусом. Виктор вечерами подрабатывал. На мой и на день рождения брата дядя Яша дарил нам бруки, — нарочно коверкая слова, сказал Андрей, — а тетя Ребекка дарила башмаки… Вроде бы просто соседи…

Утром Андрей съездил в представительство комитета ООН по изучению флоры и фауны островов Индийского океана, завёз предварительный отчет в комиссию ЮНЕСКО? в Институт тропической биологии. Академик Питер Фоули десять минут тряс ему руку, восхищаясь работой, которую за пятнадцать лет проделала его лаборатория. Андрей улыбался, отшучивался, говорил, что ничего особенного они не сделали, просто пятнадцать лет день за днем делали наблюдения и кропотливо записывали результаты. Фоули не унимался. Он поинтересовался, собирается ли Андрей отправить заявку на участие во всех ближайших симпозиумах. Настоятельно порекомендовал не затягивать с этим.

Около двух часов, как и было условлено, Андрей встретился с Динакой на центральной площади, у фонтана.

— Как съездил? — подставив мужу щечку, спросила Динака.

— Прекрасно. Они нами довольны. Питер Фоули присосался ко мне, как пиявка, и столько наговорил приятных вещей, что я чуть не зазнался.

— А зачем он тебе все это сказал? — с хитрым прищуром спросила Динака.

— Кто-то нашептал ему, что моя книга почти готова, и в ближайшее время мне понадобится консультант. Есть два кандидата. Фоули и Бржельский. Фоули уже напел про меня и про мою будущую книгу дифирамбов в “Нешенел географик”, в “Вестник ООН”, в “Островную биологию” и так далее. Мол он видел материалы книги, и это потрясающе. Такого не было со времен Чарльза Дарвина. Так что если он будет консультантом, мне гарантирована всяческая поддержка, и книга будет такая, как я задумал. Если же консультантом будет Бржельский, это значит, что возникнет масса вопросов по моим исследованиям, и старик будет настаивать на каждом, пока я с ним не соглашусь или не приведу в свою зашиту убийственный довод. Он обязательно заставит подробнее остановиться на вещах, которые мне кажутся малоинтересными.

— Ну и кого ты выбираешь?

— Бржельского.

— Прочему? Я слышала, что он сволочной мужик.

— Сплетни. Он бывает резковат, даже груб, но справедлив. А уж если рожица крива, то нечего на зеркальце пенять.

— Господи, — вздохнула Динака, — ты не можешь сам не создавать себе препятствий. Зачем тебе это надо? Ты прекрасный ученый, у тебя собран колоссальный объем научной информации. Твоя книга, если ты конечно ее напишешь, произведет фурор.

— А потом на меня набросится свора собак из ученой братии и всю оставшуюся жизнь мне придется огрызаться.

— А с Бржельским, ты думаешь, на тебя не набросятся?

— Обязательно набросятся. Только это будет свора мосек вокруг слона. Они могут сколько угодно тявкать. Старик еще до издания меня носом сунет во все слабые места и заставит переделать. Может, я где-то и махнул бы рукой, мол, нормально, два—три узких места — это не смертельно, но Бржельский… с ним такие фокусы не проходят.

— Но Фоули, когда узнает, что ты им пренебрег, посчитает себя оскорбленным. Начнет вставлять палки в колеса.

— Ну и что. Одной моськой будет больше, — улыбнулся Андрей. — Вокруг слона. Как у тебя дела?

— Все в порядке. Виделась с двоюродной сестрой, нас приглашали в гости. Встретилась с Лаурой. Тебе привет.

— Как она?

— Хорошо. Снова вышла замуж. Ты помнишь парк возле ипподрома?

— Конечно помню. А что?

— Пойдем, я тебе что-то покажу.

— Что покажешь?

— Пойдем, — интриговала Динака. — Тебе понравится. Обещаю.

— Что понравится? — не понимал Андрей.

— Пойдем, здесь недалеко, — настаивала Динака.

Она взяла Андрея за руку и буквально поволокла за собой.

До парка было не более десяти минут ходьбы размеренным шагом. По пути Андрей несколько раз повторил свой вопрос. Он заходил с разных сторон, но ответ всегда был один: увидишь.

И он увидел.

Как и пятнадцать лет назад, парк был обнесен высоким, кованным забором. Возле тяжелых чугунных ворот стоял полицейский. На левой воротине висела красивая табличка: “Вход без собак запрещен”. Андрей прочитал надпись еще раз, посмотрел на Динаку, словно ждал от нее подтверждения — действительно ли он правильно понял надпись на табличке, или ему показалось, — снова прочел ее и тихо произнес:

— Собакам и солдатам вход воспрещен.

— Причем тут солдаты? — спросила Динака.

— Такие таблички весели на воротах парков царской России, — ответил Андрей.

— Когда я предложила Лауре прогуляться по нашему любимому парку, она сказала, что туда теперь пускают только с собаками. Я не поверила, и она показала мне вот это.

Андрей подошел к полицейскому.

— Простите, я давно не был в этом городе. Очень давно. Почему нельзя войти в парк, если у тебя нет собаки?

— Люди, у которых нет собак, очень часто к ним предвзято относятся, — охотно начал объяснять полицейский. — Часто они ведут себя агрессивно. Было решено выделить в городе один парк для тех, у кого есть собаки.

— Но это самый лучший парк в городе, — заметил Андрей.

— Мы так любили в нем гулять, — добавила подошедшая Динака.

— А почему владельцы собак должны гулять в “худшем парке”? — искренне удивившись спросил полицейский.

— А почему в лучшем? Держать собаку или нет — это личное дело каждого. Я с рождения гулял в этом парке, он мне дорог как память. Но я не смогу больше прийти в свой любимый парк, только потому, что у меня нет собаки?

— Таково решение городского собрания, — спокойно продолжал объяснять полицейский. — Горожане сочли несправедливым, что права животных тысячелетиями не принимались в расчет. За последние пятьдесят лет было принято много ограничений и обязательств для опекунов домашних животных. Для выгула собак отводились специальные площадки, им насильно надевали намордники, водили на коротком поводке. А вместе с ними незаслуженно страдали и их опекуны. Город осознал свою вину и решил ее искупить. Лучший парк был отдан четвероногим друзьям человека.

— Странно, в чем же тут ущемление прав? — удивился Андрей. — Никто никого не заставляет заводить себе собаку или кошку. Только будь любезен соблюдать все, что оговаривают правила владения животным.

— Не владения, а опекунства, — вежливо поправил полицейский. — Теперь все иначе. Похоже, вы действительно очень давно не были не только в городе, но и в Европе. Я бы на вашем месте заглянул в библиотеку и почитал законы. Они сильно изменились за последние пять лет.

— Мда, — задумчиво сказал Андрей. — Придется это сделать сегодня же.

Полицейский отдал честь и неторопливо зашагал вдоль забора. Динака взяла мужа под руку. Андрей посмотрел на жену и выпятил нижнюю губу.

— Во, блин… до чего прогресс дошел. Раньше бы и в страшном сне такое не приснилось.

И они не спеша пошли прочь от парка.

— У меня такое ощущение, — сказала Динака, когда они пересекли площадь, — что нам еще не раз предстоит удивляться.

— Хм. Только что я подумал о том же, — сказал Андрей.

Он повернул голову направо, и его взгляд задержался на табачном киоске.

— Подожди минутку, — сказал Андрей, освобождаясь от руки Динаки. — Я куплю сигареты.

У окошка табачного киоска стояли два человека. Низенький старичок, в клетчатом пиджаке, долго не мог решить, какой табак для трубки ему купить, молодой высокий парень, в желтой футболке и серых шортах, в нетерпении барабанил пальцами по стеклу витрины киоска. Андрей встал за молодым человеком, и его воображение принялось рисовать живые картины новых правил, которые могло принять общество за время его отсутствия в Европе.

Старичок, наконец, выбрал табак и, опираясь на палку, поковылял прочь от табачного киоска.

“…ЛСД-лайтс, пожалуйста”, — откуда-то из далека донесся до Андрея чей-то нетерпеливый голос.

Все еще не отрываясь от размышлений, Андрей скользнул глазами по широкой спине, обтянутой желтым хлопком, застрявшей в окошке киоска. Взгляд его упал на деньги, выложенные парнем на прилавок… На прилавке появилась небольшая, тонкая, прямоугольная коробочка белого цвета на которой черными буквами стояло клеймо: “ЛСД-лайтс. Очищенный”. И мелким шрифтом в низу коробочки было написано: “Департамент здравоохранения Европы предупреждает: Употребление наркотиков ведет к привыканию и зависимости от них, в следствии чего неизбежно разрушение центральной нервной системы”.

Нижняя челюсть Андрея медленно поползла вниз. Парень протянул руку, взял с прилавка белую тонкую коробочку и, положив в карман шорт, быстро пошел прочь. Андрей проводил парня взглядом, потом медленно повернулся к продавцу и посмотрел на него.

— Что желаете? — услужливо поинтересовался продавец. Словно только что продал не один из самых тяжелых наркотиков, а коробку спичек.

Не закрывая рта и не произнеся ни звука, Андрей продолжал смотреть на продавца. Он хотел спросить про ЛСД, но никак не мог это сделать, словно утратил дар речи. Продавец терпеливо ждал, что скажет покупатель. Оставив попытку выдавить из себя хоть слово, Андрей, сжимая купюру, показал пальцем на голубую пачку сигарет. Продавец решил что покупатель глухонемой и, кивнув ему — мол понял, — с добродушной улыбкой положил на прилавок сигареты. Все еще молча Андрей протянул продавцу деньги и, не дожидаясь сдачи отошел от киоска. Продавец что-то сказал ему вслед, но Андрей не слышал этого.

Увидев ошарашенный взгляд медленно подходившего мужа, Динака не на шутку испугалась. Глядя куда-то за спину жене, Андрей медленно разорвал прозрачную упаковку, извлек сигарету и поднес ее к губам.

— Что случилось? — настороженно спросила Динака.

Андрей прижал сигарету губами, убрал пачку в карман брюк, достал зажигалку, крутанул колесико и прикурил.

— ЛСД-лайтс, — медленно проговорил Андрей и посмотрел на Динаку. — Ты представляешь, парень, который стоял передо мной, купил упаковку ЛСД. Я сейчас сойду с ума.

Динака уже знала, что закон в отношении наркотиков был сильно смягчен.

— Андрюша, они просто легализовали продажу наркотиков, — неуверенно сказала Динака. — Об этом уже не первый десяток лет говорят. Наверное, это правильно. Запретный плод всегда сладок. Теперь можно будет…

— Ты не поняла, — тихо и сдавленно сказал Андрей. — Это был ЛСД.

— Но… все-таки лайтс… — опять же неуверенно возразила Динака.

— Какой к черту лайтс?! Это Л! С! Д!

Динака не знала, что ответить. Муж был прав. ЛСД — это не марихуана. Она пожала плечами и, вздохнув, сказала:

— Мне нечего сказать. Конечно же ты прав.

Андрей глубоко затянулся, задержал дыхание и, выпуская мощную струю дыма, выдохнул все без остатка.

— Как вы можете курить на улице?! — послышался сзади негодующий женский голос.

Андрей и Динака обернулись и увидели высокую крепкую женщину, лет сорока, державшую за руку пухленького темноволосого мальчика. Мальчику было не более десяти лет.

— Здесь же ходят дети! — возмущалась женщина.

— Здесь ЛСД продают, в десяти метрах! — взорвался Андрей и показал рукой с сигаретой между пальцев на табачный киоск.

— Наркотик, который продается в табачном киоске, не запрещен законом, и его не продадут детям. Употребление наркотика на улице запрещено законом. Курение на улице запрещено законом. Немедленно потушите сигарету, или я зову полицейского!

— Простите, — сориентировалась Динака и забрала у мужа сигарету. — Мы очень давно не были в стране, жили на острове в океане.

Динака обернулась в поисках урны, и та тут же отыскалась.

— Простите, — приняв игру жены, с сожалением сказал Андрей. — Мы действительно только вчера приехали. Еще не все новые правила знаем. Спасибо, что напомнили нам.

Он понял, что спорить бесполезно. Потому что он не прав. Нет, не в моральном аспекте. В Европе принято много странных законов, которых он просто не знает.

Услышав такой ответ на свое замечание, женщина как будто бы сменила гнев на милость, еще раз смерила неприятных ей людей презрительным взглядом и с гордым видом пошла прочь, потянув за руку ребенка.

Андрей и Динака проводили ее взглядом и посмотрели друг другу в глаза. Каждый из них прочел подтверждение своих мыслей. Мир не просто изменился. Похоже, мир встал с ног на голову. Через несколько секунд они не выдержали, рассмеялись. Андрей притянул к себе жену и обнял ее, Динака уткнулась лбом в широкую грудь мужа. Могли ли они себе представить, что однажды, когда им будет под сорок, стоя посреди, пусть не самого большого, но все же европейского города, почувствуют себя неразумными детьми? Не будут знать, что им делать, как поступить, как реагировать…

— Давай возьмем такси, — почти успокоившись, предложила Динака, утирая платком слезы из уголков глаз. — Я боюсь идти пешком.

— Чего ты боишься? — наморщив лоб спросил Андрей.

— Может оказаться, что людям нашего возраста запрещено ходить по левой стороне тротуара в четные дни.

— Вот уж черта с два! — весело, но твердо сказал Андрей. — Деньги мы еще не получили. Даже процедуру оформления не начали. Того, что у нас осталось от суточных, на Штрафы хватит. Пойдем, погуляем по городу.

— Слушай, а может не надо? — настороженно улыбаясь, бросила Динака.

— Пошли! Будет весело! — уверенно заявил Андрей и обнял Динаку за плечи. — Ты только представь, как здорово побродить внутри театра абсурда…

— Я думаю, — перебила Динака, — у них предусмотрены не только штрафные санкции.

— Не боись, не посодют. Мы же не собираемся делать революцию. Вон, смотри, ресторанчик. Я есть хочу.

Ресторанчик был неприметным, обычным недорогим ресторанчиком, каких в Европе тысячи. На улице, под зелеными восьмиугольными зонтиками, около огромной зеркальной витрины, стояли два десятка столиков, огороженных невысоким пластиковым заборчиком, имитировавшим деревенскую ограду. Посетителей было немного. Андрей и Динака сразу же облюбовали угловой столик и направились к нему. Не успели они присесть и оглядеться, как тут же появился официант — высокий молодой человек в черных брюках, белоснежной рубашке и черной бабочке, — поздоровался и предложил меню. Динака принялась его внимательно изучать, Андрей лишь быстро пробежал глазами по ровным колонкам серых строчек на розовой, ламинированной бумаге и, не отыскав любимого, блюда обратился к официанту.

— Будьте любезны, — негромко сказал Андрей, — принесите нам сыр, бутылочку “Барон де ля Рондо”… Я наверное не заметил… мне порцию баранины на ребрышках… — Андрей посмотрел на жену. — Ты уже определилась?

— Простите, но мясо и вино подают только в зале, — сказал официант.

“А-га! — обрадовался Андрей. — Мясо все-таки можно съесть!”

Он ждал чего-то подобного, чувствовал неуловимые контуры, до конца не понимая, чего именно ждал.

Динака отвела глаза от меню и с интересом посмотрела на официанта.

— Мясо у вас все-таки подают, — сказал Андрей.

— Подают, — вежливо подтвердил официант. — Но только в зале.

— Почему нельзя принести сюда? — опережая мужа, спросила Динака. “Не дай бог, наговорит чего-нибудь…”

— В открытых кафе и просто на улице запрещено продавать мясные продукты. Тем более употреблять их в пищу. То же самое касается и вина.

— Ерунда, — безапелляционно, но добродушно сказал Андрей. — Здесь свежо, прекрасный вид… У нас нет желания сидеть в душном зале, у нас есть желание отобедать на свежем воздухе. Если это не в вашей компетенции, позовите сюда старшего. Я думаю, он сможет нам помочь.

— Если вы настаиваете, я его позову, — спокойно ответил официант, — но ответ будет таким же.

— Что за чушь? — удивился Андрей. — Если есть можно, то почему только втихаря?

— Не втихаря, а только в оговоренных местах, — у официанта была немыслимая выдержка, он даже бровью не повел. — Такие теперь правила, профессор. Если хотите, могу порекомендовать вам креветки в кляре, пиво. У нас прекрасно готовят лосося.

Андрей внимательно посмотрел на официанта.

— А то, что я профессор у меня на лбу написано?

— Нет, — улыбнулся официант. — Это написано под вашим портретом в университете. Я учусь на третьем курсе. А здесь подрабатываю. Я читал ваши работы, профессор. Вам, наверное, это часто говорят, но вы действительно талантливый ученый.

— Мда, — растерявшись, сказал Андрей, посмотрел на жену, а затем снова на официанта. — Конечно, приятно, что тебя узнают на улице, потому что ты смог что-то написать о Богом забытом тропическом острове… Но… вот если бы за это, скажем, вместо портрета в университете, мне сюда принесли баранину на ребрышках…

— Пойдемте в зал, — улыбнулся официант. — У нас повар серб, мой друг. Он с мясом чудеса творит. Я его попрошу. Он для вас…

— Спасибо, но мы лучше останемся на воздухе, — поспешила вставить Динака.

— Да, — согласился Андрей. — Лучше мы здесь останемся.

— А вот то, что вы нам предлагали, — продолжила Динака. — Креветки, рыба…еще пару овощных салатов…

— Все будет в лучшем виде, — улыбнулся официант и, забрав меню, исчез в дверях ресторана.

Андрей и Динака проводили его взглядом и с минуту сидели молча. Ленивый летний день неспешно катился привычным маршрутом.

— С ума сойти, — хмыкнув, сказал Андрей. — Пятнадцать лет жить на морепродуктах, после этого приехать в центр Европы, зайти в ресторан, заказать на обед жаркое, а получить креветки.

— Сделай юноше приятное, — сказала Динака. — Он просто счастлив, что такой известный ученый, как ты, зашел в ресторанчик, в котором он работает, и сел за его столик. Именно за его.

— Ты думаешь? — с сомнением спросил Андрей.

— Поверь мне. Для него разговор с тобой, как для католика — встреча с папой Римским.

— Хм-хм, — вздрогнул Андрей и расплылся в широкой улыбке. — А я то дурак подумал, что он меня клеит. Смотрю — глазки засветились…

Динака не выдержала и расхохоталась. Она смеялась так искренне и заразительно, что Андрей рассмеялся вместе с ней.

После сытного обеда Андрей и Динака так же, как и прежде, неспешно прогуливались по городу. Андрей с заметным налетом ностальгии рассказывал Динаке, в каком доме кто жил, на какой улице происходили какие события местного, а порой и европейского значения. Оказалось, что этот тихий городишко чем-то приглянулся писателям. Они любили приезжать сюда и подолгу оставаться в глуши узких улочек, гулять в тени парков. Может быть, именно тишиной город и притягивал их.

— Ты только посмотри, сколько представительств всевозможных учений и верований, — сказала Динака. — Астрологи, прорицатели, всевозможные боги и пророки. Здесь, наверное, были сильны идеи хиппи.

— Любовь и цветы? Не скажу, чтобы очень много, но было. Для хиппи этот город слишком провинциален. Здесь ничего никогда не происходило.

— Ничего себе ничего! — удивилась Динака. — Ты мне только за час такого рассказал, на толстенную книгу наберется.

— То, что я тебе рассказал, либо наша местная история, либо мировая. Наша история интересна только нам. Мировая — интересна через века. А вот религий действительно стало как-то многовато. Раньше было два-три пророка, не больше. Да и те, сидели себе тихонечко на задворках и принимали редких паломников. А сейчас… Что не улица — так свой посланник божий. Причем, я не заметил ни одного “единственно истинного”. Раньше такого не было. Каждый пророк утверждал, что он один пришел от Бога, и только он несет истину, а все остальные ложь. Сейчас получается, что пророки смирились с конкурентами?

— Они просто стали терпимее.

Когда Андрей и Динака вышли на площадь Святого Александра, они остановились перед величественной громадой храма.

Над церковью возвышались пять куполов. С восточной стороны полукуполами апсида, по бокам, в один ярус, перекрытые сводами нефы. Оконные проемы были увенчаны арками и каменными плитами с крупными отверстиями. Огромные, сделанные из бронзы, двери украшены накладными рельефами, орнаментальными розетками и бордюрами. От одного взгляда на храм возникало впечатление мощи и силы.

— Храм Александра неотступившего, — сказал Андрей.

— Никогда не слышала, — разглядывая купола сказала Динака.

— В 1470 году жил в нашем городе великий ученый Теодор. Народ дал ему прозвище — простодушный. Теодор был очень умный, образованный человек. Философ, механик, химик, богослов. По утрам в церковной школе учил детишек которые постарше. Вечерами, в своей лаборатории, придумывал разные снадобья, механизмы. Помнишь у реки остатки каменного фундамента?

— Помню. Разрушенная башня.

— Это была не башня, а мельница. Теодор сконструировал ее по просьбе мэрии. Река у нас, сама видела, не шибко быстрая. Но Теодор добился того, что и муки она молола больше, чем другие мельницы, и помол у нее был мельче. С этой мельницы и начались злоключения Теодора.

Жил в наших краях один князек. Все у него было, кроме славы. А славы ему о-очень хотелось. Вроде бы неглупый был князь, торговые дела у него хорошо шли, и как государственный деятель неплохо себя проявил — король любил его с посольством посылать. Но славы ему хотелось не как политику, а как механику. Вот и пришел он к Теодору, когда тот мельницу строил. Мэрия на строительство денег выделила немного, наш город в то время был не самым богатым. Пришел князь к механику и говорит: “Давай мельницу вместе строить. Я, конечно, в механике не так одарен, как ты, но зато связи имею великие. Поговорю с влиятельными людьми, они и увеличат расходы на мельницу. А нет — я и к королю могу постучаться. Мы же для себя ничего не попросим, да и лишнего не возьмем ни гроша”. “Зачем же тебе это нужно?” — спрашивает Теодор, хотя уже догадался обо всем. — “Король узнает, что мы не стяжатели, — ответил князь. — Скоро городские стены перестраивать будут. А кому, как не нам с тобой, это дело доверить. Уж я все в лучшем виде организую. Ни поставщики, ни каменщики лишнего не попросят. И городу хорошо, и нам с тобой почет”. “Ты так и не ответил, — сказал Теодор. — Зачем тебе это нужно? Выгоды никакой. Забот у тебя и своих хватает. Почет и слава тоже есть”. “Что деньги, что почет, — вздохнул князь. — Мы умрем, вместе с нами и слава, и почет уйдут. А городские стены на века останутся. Вместе с ними и имена наши. Вот где почет. Та слава хороша, что в камне запечатлена. Ты подумай, — говорит князь. — А я тебе помогу и с папским престолом дела уладить. В который раз уж следователь приезжает. Что ты за снадобья готовишь, да и уж не Сатана ли тебе нашептывает, когда ты механизмы придумываешь. Такие вопросы костром могут кончиться”.

Теодор ничего не ответил. А князь решил, что дело уже в кармане, и поехал договариваться с королем о городских стенах, мечтая в дороге, как потомки в веках прославлять его будут. Вскорости, военный советник короля отправился объезжать королевство с инспекцией. И, конечно же, заехал в наш город, чтобы на месте посмотреть, как обстоят дела с городскими укреплениями и что предстоит перестраивать. Про таланты Теодора вся страна знала. Вот и пришел к нему советник обсудить, где тот думает стены выше поднять, а где толще сделать. Тут-то он и узнал, что Теодор даже и не помышлял строить городские стены. “Как же так? — спрашивает советник. — Князь уже всему королевству рассказал, что он вместе с тобой строит мельницу для города. А после нее вы возьметесь за городские стены”. “Не строит он со мной мельницу, — ответил Теодор. — Да и не к чему мне это, я и сам справлюсь”. “Значит, и стены ты один будешь строить?” — спрашивает советник. “Я не обучен возводить военные укрепления, — ответил Теодор. — Будет нужен мой совет — помогу, если смогу, а чтобы все на себя брать — не по уму мне это дело”. “Да как же так? — спросил советник. — Король доволен, что ты будешь строить укрепления одного из важных городов. Разгневается оч, узнав что это обман”. “Сожалею, — сказал Теодор, — что так все получилось, но я ничего никому не обещал и меня во лжи уличить нельзя”.

Скоро все королевство узнало, что князь солгал. А тот всеми святыми клялся, что договорился с Теодором, они уже не раз выезжали стены осматривать. И он не может понять, почему Теордор отказывается. Появились и именитые свидетели, которые подтвердили, что знали о договоренности между Теодором и князем. А сам князь уже не первый год добивается перестройки городских стен. О безопасности города беспокоится.

— Вот подлец какой, — не выдержала Динака.

— Да нет, говорят, он человек неплохой был, — сказал Андрей. — Просто искушение славой… жажда славы однажды верх взяла.

— А причем тут “Александр неотступивший”?

— Через полгода после того случая по старым делам Теодора от инквизиции новый следователь приехал. Доказать связь ученого с Сатаной снова не получилось, а вот жизнь Теодору испортили окончательно. Лекари перестали ему заказы на снадобья давать, ремесленники его дом стороной обходили, в школе появляться ему запретили. Деньги за строительство мельницы ему заплатили, но суды и штрафы их быстро сожрали. А новых доходов нет. Да и соседи Теодору прохода не давали. Дети сначала дразнили его, а потом камнями кидаться начали.

Напротив Теодора жил Александр, лавочник. Он увидел, что дела у механика совсем плохи и начал косить ему продукты. Тот сначала ни в какую брать не хотел, и вообще советовал Александру не ходить в его дом. Чтобы на свою семью беды не накликать. Александр сказал, что это в долг. Черные времена пройдут, пойдут у ученого дела в гору, тогда и рассчитается. Но они оба знали, что дела у Теодора лучше уже не будут. А к зиме тот еще и болеть начал. Соседи недовольны были, что Александр к Теодору ходит, помогает ему. Торговля в лавке оскудела. Жена мужа пилит, что так они сами по миру пойдут вместе с этим сумасшедшим. Муж сказал “цыц”. В средние века спор между мужчиной и женщиной проще решался, — улыбнулся Андрей. — И вот как-то в очередной раз пришел лавочник к механику, принес корзинку с хлебом, колбасой и овощами. Тут Теодор и говорит ему, что скоро умрет. И завещает Александру великую тайну. В подвале у него есть дверь, через которую можно пройти в другой мир. Лучший мир. Этот разговор подслушал соседский мальчишка и разнес его по улице. Тут и лавочника, и семью его, все на смех подняли. Через три дня Теодор умер. Когда Александр хоронил его, на кладбище пришел лишь угольщик, жившей на их улице. А на следующий день сгорел дом механика. Со смертью Теодора торговля у Александра лучше не стала и через месяц, в поисках лучшей доли, ему пришлось уехать из города. Через год, во время осады города испанцами, мельницу взорвали порохом.

Когда война закончилась, в наш город приехал герцог Брауншвейгский. Несколько лет назад местный кузнец сделал ему доспехи, которые в последней войне спасли рыцаря от копья неприятеля. Удар был страшный, ни одни доспехи не выдерживали такой удар. Но Теодор сам приготовил сплав и доспехи выдержали. Узнал герцог о том, как горожане обошлись с Теодором и вызвал любого, кто осмелится, на поединок, в котором заступится за честь ученого. Вызов никто не принял. Герцог назвал наш город городом трусов и уехал к королю, добиваться справедливости. Король сказал, что заслуги Теодора перед страной велики, но не в его власти вероотступников прощать, а в папской. Герцог добился аудиенции у папы, но тот наотрез отказался прощать Теодора. Даже когда герцог пообещал построить новый храм на свои деньги. А вот лавочника Александра за гонения от сограждан и за доброту к изгою объявили святым. Он ведь остался верен христианскому долгу и не отвернулся даже от падшего человека. Тем более, что Александр к тому времени помер от чумы. Герцог слово сдержал и построил храм, который нарекли храмом Александра не-отступившего.

— Странно все-таки, — сказала Динака. — Теодор был богословом, жизнь ему сломали, а святым лавочника назвали.

— Теодор… Теодор от Бога талант получил. А талант всегда вместе с гонениями дается. Александр же жил в сытости и спокойствии. Свои беды он сам выбрал, когда Теодору помогать начал.

Из дверей храма вышел худощавый священник и, остановившись на ступенях, посмотрел на семейную пару.

— Смотри-ка, Мартин, — не веря глазам своим, сказал Андрей.

Священник узнал Андрея и пошел навстречу.

— Вы знакомы? — спросила Динака.

— Да. Мы росли на одной улице…

Еще издали священник развел руки для объятий и приветливо улыбнулся.

— Сколько же лет прошло, как мы виделись последний раз?

— Не меньше двадцати, — сказал Андрей. — Рад тебя видеть, Мартин.

— Я тоже рад, Андрей. Только теперь меня зовут Фома.

— Фома… Фома — так Фома. Познакомься, это моя жена Динака.

— Здравствуйте, — тихо сказала Динака, теряясь, нужно ли назвать священника святым отцом или необязательно.

Андрей и Фома обнялись, как обнимаются старые друзья после многолетней разлуки.

— Вот уж не думал, что здесь встретимся, — сказал Андрей, всматриваясь в смиренные глаза в прошлом городского хулигана, в четырнадцать лет чуть не угодившего в тюрьму за торговлю марихуаной.

— А я был уверен, что мы встретимся именно здесь, — сказал Фома. — Когда четыре года назад получил приход, первое о чем подумал, так это о том, как ты однажды придешь в этот храм и увидишь преступника, который теперь носит рясу.

— Ну… скажем прямо, это не такая уж и редкость, — заметил Андрей. — Тот, кто преступил закон, дозже часто несет в мир слово Божие.

— Я не поэтому стал священником.

— В чем же причина?

— Разве вы не видите, что мир катится в пропасть?

— Катится? — взорвался Андрей. — По-моему он уже свалился в пропасть.

— Нет, — спокойно сказал Фома. — Мы всего лишь на краю. Свалиться в пропасть нам только предстоит.

Андрей опустил голову.

— Я до сих пор не могу поверить в то, что мы услышали и увидели сегодня. Сначала нас не пустили в любимый парк без собаки. После этого в табачном киоске прямо передо мной кто-то купил ЛСД. Через десять минут в ресторане мне сказали, что мясо и вино не подают на открытой веранде. А вчера меня оштрафовали, за то, что я поцеловал свою жену в аэропорту. Я ехал домой, мечтал, что снова пройду по знакомым с детства улицам, встречу друзей, которых знаю всю жизнь… А что получается? Попал в сумасшедший дом!

— Неужели ты не заметил, что мир менялся? — спросил Фома. — Мир населен не слепцами, человеку даны глаза.

— Ты знаешь, у нас на острове все осталось по-старому, — уверенно ответил Андрей.

— Цивилизация не может стоять на месте, — как будто пытался оправдаться за человечество Фома. — Она либо развивается либо погибает.

— Цивилизация… Тогда понятно, — вздохнул Андрей. — У нас ведь на острове одни дикари…

— Но как же церковь… — неуверенно спросила Динака. — Она всегда была консервативна. Мы сегодня видели не менее тридцати сект. И они не просто существуют, они функционируют. Абсолютно легально. Мы видели, как туда заходят люди.

— Сорок семь, если быть точным, — сказал Фома. — Сейчас в городе сорок семь разных учений, которые устойчиво функционируют.

— Нет… нет, нет, нет… я не могу понять. У меня в голове не укладывается. Права животных выше, чем права человека — это я допускаю. Легализация наркотиков — вполне возможно. Дифференцированное наказание, в зависимости от благосостояния гражданина — бог с ним. Но вера… Это единственное, что на протяжении тысячелетий оставалось неизменным. Сейчас что, не принято верить в Бога?

— И раньше человек сам решал, верить ему или нет. Сейчас же общество относится к этому еще более терпимо. Высшее проявление демократии.

— С ума сойти. И это я слышу из уст священника…

— Не священника, а гражданина. Из уст гражданина ты услышал правду. Но не истину.

— Но тогда ответь мне, гражданин. Ты понимаешь, что Библия это не конституция? К ней нельзя принимать поправки! И никакие свитки мертвого моря не в силах этого сделать! Церковь может признать свои ошибки, заблуждения. Признать, что лгала намеренно, пусть и руководствуясь высшей целью. Но благословлять однополые браки она не может! Церковь не вправе амнистировать содомский грех, лотя бы потому, что никакой папа не сможет сделать даже один белый волос черным.

Андрей замолчал, а Фома лишь снисходительно улыбнулся. Андрей почувствовал, что только что доказывал элементарные вещи, которые все давно знают.

— Как священник, — все так же спокойно сказал Фома, — я скажу, что ты прав. Именно поэтому ты застал меня в этом заброшенном храме. Сюда перестали ходить люди, но отсюда не ушел Бог.

— Но как же…

— И падшей женщине, и сборщику налогов Христос сказал: “Ты можешь пойти с нами”. Человек сам выбирает, во что ему верить. Я лишь могу помочь нуждающемуся в поддержке, но заставить… не то чтобы не могу, но и не хочу. Человек сам совершает поступки и сам будет отвечать за них.

— Ты не правильно меня понял, — сказал Андрей. — Я не агитирую немедленно всем креститься или делать обрезание. Откуда взялись шарлатаны я догадываюсь, но почему им все так запросто верят — понять не могу.

— Еще когда ты учился в университете, — ответил Фома, — свобода в Европе приобретала все более причудливые формы. Однополые браки, легализация наркотиков. Клонирование человека, волна новых учений. Официальные представительства террористических организаций. Новые пророки указывали на пороки церкви, справедливо указывали, и заявляли что они, и только они, настоящие посланники высших сил. Многие считали, что лучше секты, чем ислам. Ватикан закрыл глаза на лжепророков, только бы не отдать паству в руки ислама. Десять лет назад казалось, что как только ислам отступит за свои извечные границы, христианство быстро вернет себе заблудшую, ушедшую в секты паству, к тому времени понявшую свою ошибку. Казалось, останется только раскрыть объятья… Но человек увлекся. Свобода ради свободы — это хаос. Никто не задумывался, к чему все может привести. Очень скоро законы стали обвинять в ущемлении прав гражданина. Пацифисты, целующиеся с террористами, кровью невинных омывающими дорогу к власти. Правозащитники, кричащие, что только Бог имеет права наказывать человека. Экологи, призывающие остановить промышленность… Вы правы. Мир встал с ног на голову. То радушие, с каким демократия раскинула свои объятия хаосу — улыбка Сатаны. Он и не делал ничего, мы все сделали сами.

Фома замолчал. Андрею и Динаке стало страшно от услышанного.

— Один писатель, — тихо заговорил Андрей, — однажды сказал: “За пару дней я могу придумать религию, которая за десять лет разрушит мир. Только зачем?” Религию он придумывать не стал, но для разрушения мира десяти лет почти хватило.

Они разговаривали еще около получаса.

От церкви Андрей и Динака неспешно пошли в сторону дома. На улицах стало больше прохожих, в летних кафе уже было непросто отыскать свободный столик. Город бурлил, как и пятнадцать лет назад, горожане жили обычными бытовыми заботами, воспитывали детей, ссорились и мирились. И на первый взгляд ничего не говорило о том, что этот город…эта страна стала совершенно другой. Непонятной. Чужой.

На площади согласия их встретил митинг антиглобалистов. Три сотни молодых парней и девушек, размахивая черными и зелеными флагами, аплодисментами одобрения сопровождали речь седовласого оратора, который, надрываясь в мегафон, взывал к более активному противостоянию транснациональным корпорациям.

Андрей и Динака остановились на углу и с интересом наблюдали за происходящим. Рядом с ними стояла патрульная машина, возле нее трое полицейских обсуждали преимущества и недостатки лыжных курортов. Еще два десятка стражей порядка лениво созерцали, митинг рассредоточившись по периметру площади. Чуть правее стояли три человека. Явно не зеваки, уж слишком официально они выглядели.

Андрей вдруг сообразил, что толпа митингует напротив “Макдональдса” и сразу же оживился.

— Я так понимаю, сейчас они начнут бить витрины.

— Может нам лучше уйти? — спросила Динака.

— Да ты что! Я сто лет погромов не видел!

Динака посмотрела на мужа, не зная улыбнуться или испугаться: “Конечно, он сможет за себя постоять, но… стоит ли испытывать судьбу? Толпа — она безумна. Да и погром… он чаще всего заканчивается убийством”.

— Ты думаешь, они разгромят закусочную? — спросила Динака, в глубине души надеясь, что этого не случится.

— Ну а зачем они тогда здесь собрались? — Андрей даже удивился такому вопросу. — Обязательно разгромят. Да еще как!

— Андрюша, там люди! Как ты можешь спокойно говорить об этом?

— Где? Внутри? Да ты что… там давно никого нет.

Андрей показал на группу молодых людей, человек в двадцать, одетую в одинаковую униформу.

Звон разбитого витринного стекла разлился по площади, словно молоко по полу. Толпа оживилась, заорала, завизжала и пришла в движение. Полицейские, стоявшие возле патрульной машины, как будто бы отвлеклись от своих разговоров. Прошло пять минут. Толпа разнесла закусочную и заодно офис авиакомпании, разместившийся в соседнем здании. Полицейские так и не двинулись с места.

— Вы не собираетесь их остановить? — не выдержала Динака.

Патрульные обернулись и с некоторым непониманием посмотрели на женщину, задавшую такой глупый вопрос.

— Зачем? — спросил щуплый, коротко стриженный лейтенант.

— То есть как это зачем? Они наносят ущерб чужой собственности!

Полицейские снисходительно усмехнулись.

— Собственность застрахована, — сказал лейтенант. — Страховка покроет все расходы плюс кругленькая сумма за моральный ущерб. Видите вон ту троицу? — лейтенант показал рукой. — Это два страховых агента и адвокат владельца заведения. Как только все закончится, они тут же подпишут страховку.

— Но ведь могут пострадать люди!

— Люди могут пострадать, если мы будем разгонять митинг. Владелец закусочной был предупрежден за два дня, посетители были эвакуированы за час до акции протеста, и, я думаю, к утру заведение будет полностью восстановлено и готово к приему посетителей.

— Как это предупрежден за два дня? — переспросил Андрей.

— Как и положено. Акция протеста получила официальное разрешение в мэрии, — спокойно объяснял лейтенант. — Владелец об этом был предупрежден в установленные сроки и уже договорился о ремонте. Через пятнадцать минут антиглобалисты закончат протестовать, и за дело примутся ремонтники.

— Какой к черту протест, — усмехнулся Андрей, показывая на ревущую толпу, — это погром.

— Это не погром, а одна из форм социального протеста, — настаивал лейтенант. — Гражданин свободной Европы имеет право на любую форму протеста, которая не угрожает жизни другого гражданина.

— А что страховая компания, тоже так думает?

— Страховая компания работает в соответствии с 629-ой статьей конституции. К тому же половина ущерба покрывается за счет государства.

Поблагодарив офицера за разъяснения, Андрей и Динака не стали дожидаться кульминации одной из форм социального протеста. Рыбак рад любой, даже маленькой, рыбешке. Но если ты знаешь, что под водой сидит водолаз и насаживает на крючок трофей согласно прейскуранту, тебя вряд ли обрадует даже трехкилограммовая форель.

Чуть тронутые седым пеплом угли пылали жаром на дне мангала. Белые точки звезд мерцали в черном небе, молодой месяц холодно отражал свет солнца. Из динамиков лилась негромкая мелодия испанской гитары. Андрей сидел в саду, в желтом свете гирлянды лампочек, и неторопливо нанизывал шашлык на шампур. Он уже заканчивал.

Виктор и Эльза вместе с детьми еще утром уехали в Инсбрук навестить тетушку Эстер. Старушка подвернула ногу, катаясь на лыжах в горах Домбая.

— Извини, Андрей, я не могу поверить, что для тебя такой мир стал новостью, — сказал дядя Яша, сидя в плетеном кресле, с бокалом красного вина в руке. — Человечество шло к нему. Шло уверенно. Его предупреждали, чем все может закончиться. А оно отвечало: “Ну и прекрасное. И теперь говорить, что оно не знало — по крайней мере нечестно.

— Но мы с Динакой действительно не знали, что происходит, — сказал Андрей.

— Вы не читали газет?

— Практически нет. Только научные журналы.

— У вас на острове не принимаются телесигналы?

— Принимаются, но…

— Вы не смотрели новости?

— Смотрели. Я же тебе говорил, один канал островного телевидения. А там в основном местные новости. Иногда Филиппины, Малайзия, Австралия, Индонезия. Но чаще местные. Не веришь мне — спроси у Динаки, — улыбнулся Андрей и показал шампуром себе за спину.

Динака вышла из дома с плошкой в руках, в которой лежали свежие огурцы, помидоры, сладкий перец. Дядя Яша посмотрел на нее и подмигнул. Динака улыбнулась в ответ, прошла до беседки и, поставив миску на стол, начала резать салат. Андрей был рад, что Динака и дядя Яша сразу же подружились. Это очень хорошо. Просто замечательно. У старика никого не осталось…

— Но раз вы все всё замечали, почему допустили чтобы…

— Никто не хотел остаться без стула, когда замолчит музыка, — не дал договорить дядя Яша.

— Ерунда. — Андрей встал с табурета, взял шампуры и подошел к мангалу. — Ты меня неправильно понял, — грустно сказал он, чуть подержав над углями ладонь с растопыреннымл пальцами, и начал раскладывать шампуры. — Я не пытаюсь искать виноватого. Я его знаю. Мы все виноваты, Кто больше, кто меньше… Но если кто-то был просто глуп и ленив, а кто-то все делал намеренно, то куда же смотрели те, кого ты называешь цветом нации, ее генофондом?

— Я думаю, они запутались, — ответил дядя Яша. — Да-да, именно запутались. Ну скажи, пожалуйста, как можно сказать нет, когда человек просит поддержать его протест против смягчения наказания за издевательства над малолетними детьми? Что ты ответишь, когда кто-то предложит увеличить наказание с двух месяцев до десяти лет за издевательство над животными? Конечно, ты скажешь, я с тобой. А через месяц кто-то, и от твоего имени тоже, внесет в парламент закон об уравнивании ответственности за убийство животного и за убийство человека. Ну не пойдешь же ты к дому своего депутата с плакатом “Я с этим не согласен”.

— А почему бы и нет? Раз ты доверил президенту от твоего имени начать войну, ты ровно столько, сколько и он, и его генерал, несешь ответственность за каждого убитого на этой войне. За каждый взорванный дом.

— А как быть тем, кто не голосовал за президента, объявившего войну? — спросил дядя Яша.

— Точно так же. Ты гражданин страны, которая бомбит чьи-то города. И если за эту войну в чужой стране тебе плюют в глаза, нечего возмущаться, что ты не причем.

— Но ведь бывает и так, что до руля говориться одно, а у руля другое.

— Чувствуешь, какой запах? — довольный процессом спросил Андрей.

— Боюсь, я слюной захлебнусь раньше, чем ты скомандуешь к столу, — ответил дядя Яша.

— Нет, дядь Яш. Они не запутались. Вспомни, что ты мне говорил двадцать лет назад, когда я тебе задал вопрос: “Что такое государственная машина и почему ее так трудно повернуть в сторону?”

— Двадцать лет назад это было правильным. Сейчас… не знаю.

— Я ни в чем не обвиняю это общество, — Андрей взял кусок картона и начал гонять ветер над мангалом. Вкусный едкий дым тут же заклубился, полез в глаза. — Боже упаси. Но я прошу… Нет, я требую, не говорить при мне: “Поделать было ничего нельзя. Мы не думали, что все примет такие крайние проявления, поэтому не придавали большого значения. Толпа, она во всем виновата”. Я имею на это право. Вот она имеет, — Андрей показал на жену. — Потому что нас здесь не было.

— Зря ты так… Непросто идти против общества. Что еще оставалось этим людям, кроме как все замечать, не соглашаться с тем, с чем совесть не согласна, и по мере сил противостоять?

— Мне кажется меру, с которой надо было противостоять, они отмерили уж слишком маленькую.

— Послушай, можно подумать, что мне здесь все нравится, — сказал дядя Яша. — Как будто я кого-то защищаю.

Калитка скрипнула и отворилась. Андрей, Динака и дядя Яша обернулись. В сад вошла пожилая чета Лабадзе, соседи из дома напротив. Они переехали шесть лет назад, и Андрей был с ними не знаком. Дядя Яша сразу же заподозрил неладное.

— Добрый вечер, — поздоровался Оскар Лабадзе. Джейн повторила слова мужа.

— Добрый вечер, — хором ответили дядя Яша и Андрей.

— Виктор и Эльза дома, — поинтересовался Оскар.

— Нет, — ответил Андрей. — Они в Инсбрук уехали. Через пару дней вернуться.

Было заметно, что Оскар хочет что-то сказать, но теряется.

— Может я смогу чем-нибудь помочь? — спросил Андрей, перестав размахивать картонкой.

— Вы, Андрей… — предположил Оскар, — а это ваша жена Динака…

— Да.

Теперь и Андрей почувствовал себя неловко. “Да что же ты так трясешься? — подумал он про Оскара. — Виктор тебе денег должен и не отдает? Ты решил попросить меня повлиять на брата?”

— Право, не знаю как начать… Андрей, вы очень долго жили на острове и скорее всего не знаете, что мясо… — Оскар замолчал.

— Мясо нельзя продавать и употреблять в пищу на улице, дабы не вводить в соблазны неокрепшие души. — Андрей намеренно взял издевательский тон: “Какого черта?! Еще не хватало у себя в доме спрашивать разрешение соседей, что съесть на ужин”. — Ио мы, кажется, никого не вводим в соблазны. Здесь присутствуют уже сформировавшиеся личности, и они осмысленно собираются употребить в пищу жареное мясо.

— Яков, — вмешалась Джейн, — но вы-то прекрасно знаете, что можно делать цивилизованному европейцу, а что не следует. Я поражена вашим поступком. Неужели вы не могли объяснить это своему молодому знакомому?

— Я думаю, он уже достаточно не молод, чтобы самостоятельно решать, что прилично делать в саду своего брата, а что нет, — ответил дядя Яша.

Динака отвлеклась от салата и вышла из беседки.

— Минуточку, а что, собственно, происходит? — свел брови Андрей. Я нахожусь у себя в саду, за забором…

— Но запах! — возмутился Оскар. — Совершенно невозможно находиться на улице. Ветер дует с северо-запада…

— А нечего нюхать чужое, — неожиданно даже для самого себя выдал Андрей. — Или в законе записано, что запрещено жарить шашлык в саду своего дома, с четырех сторон окруженного забором.

— Я поражена вашим поведением. Я даже представить себе не могла, что…

— Я очень рад что смог удивить вас.

— Довольно. Я не намерена дальше терпеть неуважение к общепринятым нормам морали и этики.

Джейн фыркнула, и соседи Лобадзе ушли, демонстративно задрав нос.

— Наверное, не следовало этого им говорить, — сказал Андрей, как только калитка захлопнулась.

— Ты начал процедуру оформления вознаграждения по контракту? — спросил дядя Яша.

— Нет… Да причем здесь деньги?.. Виктору с Эльзой здесь еще жить…

Андрей вздохнул и, присев возле мангала, снова занялся шашлыком, Динака вернулась на веранду, дядя Яша сделал глоток вина и, запрокинув голову, посмотрел на небо.

Ужин на свежем воздухе был великолепен. Дядя Яша снова расспрашивал Андрея о жизни на острове, о коллективе, о климате. Динака отвечала на бесконечные вопросы о родственниках. Было нетрудно заметить, что старику нравился все, что рассказывали Андрей и Динака.

Андрей проснулся поздно, около десяти часов. Он вышел в сад и, жмурясь в лучах утреннего солнца, сладко потянулся. Утро было солнечным, день обещал быть добрым. Вернувшись в дом, Андрей обшарил его в поисках Динаки, но нашел лишь записку на зеркале в ванной. Динака отправилась в Комитет по образованию, оттуда в Комиссию по малым народам и Департамент защиты природы тропических островов. Андрею во второй половине дня предстоял поход в банк. Нужно получить деньги, зайти в агентство по торговле недвижимостью, купить путевку на горный курорт. Куда-нибудь, где снега побольше, надоели пальмы. Купить путевки можно было не выходя из дома, но Андрей решил по старинке пройтись по офисам.

Утро прошло за завтраком и просмотром новостей. Андрей сначала от души веселился, когда слушал тот бред, что несли журналисты, потом ему стало грустно. Уродливая гримаса общества принадлежала не городу. Она принадлежала всей Европе.

В дверь позвонили. Андрей посмотрел в видеофон. У калитки стояли двое. Один тощий, другой упитанный. Оба ростом под два метра. Их официальный в: и рождал неприятные предположения. Андрей пригласил гостей войти и нажал кнопку электрозамка. Гости прошли через сад по узкой каменной дорожке, вошли в дом.

— Андрей Такер? — спросил тощий.

— Чем могу?

— Мы из муниципалитета, — сказал упитанный. Пожалуй, он выглядел поувереннее. — У вас найдется для нас время?

Андрей провел гостей на веранду, собеседники удобно устроились в плетеных креслах.

— Итак… Чем обязан?

— Собственно, мы на минутку. Вопрос… Точнее просьба. У нас к вам просьба. Андрей, мы очень хотели, чтобы вы нас правильно поняли, — начал тощий. — От примет современного европейского общества у вас невольно могут возникнуть аналогии с некоторой комедией абсурда… Вам наверняка многое кажется гротеском… Не торопитесь с выводами, оглядитесь. Постарайтесь разобраться.

— Вы о чем? — Андрей делал вид, что не понимает. Точнее он был уверен, что понимает все, но некоторые сомнения все же имели место.

— Все дело в вашем долгом отсутствии в родном городе, — продолжил упитанный. — Именно поэтому изменения так сильно бросаются вам в глаза. Они вам кажутся неестественными из-за того, что вы находились очень далеко, когда общество вынашивало эти идеи. Вынашивало годами, методом проб и ошибок. И цель этих изменений — общественное благо, социальная защищенность, процветание всего общества. И те правила, которые существуют…

— Стоп-стоп-стоп… — Андрей поднял руки. — Я сомневался, но теперь все понял. Вы по поводу жалобы соседей?

— И из-за этого тоже, — подтвердил тощий.

— Не пугайтесь, — сказал упитанный. — Вы, наверное, решили, что раз пришли чиновники из муниципалитета, значит дело обстоит очень серьезно. Подобные визиты совсем не редкость. Правда, в рядовых случаях к гражданину посылают представителя службы информации. Но вы не рядовой случай. Вы ученый с мировым именем.

— Разве в Европе не все равны? — вскинул брови Андрей.

— Государство имеет право потратить на вас больше времени, денег и энергии.

— Не сочтите это за наглость… А что будет, если я все-таки не смогу адаптироваться к вашим нормам морали и правилам приличия?

— Сможете, — сказал упитанный. — Не сгущайте краски.

— А если все-таки нет? — настаивал Андрей.

— Если вы нарушите закон, то, несомненно, понесете наказание в соответствии с действующим законодательством. Вы это хотели услышать?

Андрей не ответил.

— Я повторюсь. Не спешите делать выводы. Понаблюдайте, обдумайте увиденное. Взвести все за и против. Спасибо, что выслушали нас, — тощий поднялся из кресла. Упитанный встал следом за ним.

— Спасибо, что потратили на меня время, — вставая сказал Андрей.

— Это наша работа.

Проводив гостей, Андрей вернулся на веранду: “Что это? Действительно желание помочь разобраться в происходящем или же угроза, завуалированная под желание помочь разобраться? Как жаль, что Динака не присутствовала при этом разговоре. Тонким чутьем островитянки она смогла бы увидеть, что в душе у этих людей”.

Оставив в покое бесплодную попытку разобраться в истинной цели визита, Андрей надел деловой пиджак и, захватив портфель с необходимыми бумагами, отправился в банк. Он вдруг почувствовал, что его буквально распирает узнать, в какую сумму ему вылились штрафы, полученные за два дня после возвращения в родной город.

Как и предположил дядя Яша, штрафная сумма оказалась небольшой. Из банка Андрей вышел в прекрасном настроении. За то время, что он был на острове, его перевели в разряд привилегированных клиентов. Кроме кучи приятных мелочей из этого вытекали очень сладкие условия по кредиту, который он намеревался получить на обустройство своей жизни в Европе.

На улице было хорошо. В голубом небе светило яркое солнце, слабый ветерок приятно обдувал лицо. На углу Толстого и Манделлы небольшой джазовый оркестр создавал прохожим хорошее настроение. Таких оркестриков по городу было разбросано превеликое множество. Работали они не за подаяние от слушателей, а за зарплату, которую им платил муниципалитет.

— Я могу вам чем-нибудь помочь?

Андрей посмотрел на спортивного вида молодого человека с глазами преданной собаки. Одет он был просто. Черные брюки, белая рубашка, галстук-бабочка, лакированные туфли. К карману рубашки было пришпилено электронное удостоверение. Пластиковая карточка размером семь на десять сантиметров, с фотографией и окошком-сканером. По верхнему краю удостоверения было написано: “помощник”, а чуть ниже и имя — Отар Хелль.

— А мне в чем-то нужна помощь? — спросил Андрей.

— Не знаю, — добродушно ответил Отар. — Возможно, нужна. Поэтому я и спросил. Я помощник.

Отар гордо показал на свое удостоверение. Андрей еще раз прочел, что было написано на пластиковой карточке и подумал: “Ну что же, хороший бизнес”.

— Вы что, ни разу не пользовались услугами помощника? — спросил Отар.

— Нет, — ответил Андрей.

— Так вы турист? — обрадовался Отар. — Не стесняйтесь. Если вам нужна помощь, спрашивайте.

— Да… я турист, — соврал Андрей.

— Тогда все понятно, — сказал Отар. — Мои услуги бесплатные. Вам нужно всего лишь оставить скан большого пальца и дать мне задание. Если вы не знаете, как добраться до того или иного адреса, или вам нужно сходить в магазин, но нет времени, а может нужно передать кому-нибудь посылку, отнести букет цветов, предупредить, что вы не придете на встречу… Для всего этого существуют помощники. Это наша работа.

— А если мне нужно передвинуть шкаф?

— Скажите куда и во сколько нужно подойти, — ответил Отар.

— Здорово. И вы действительно можете мне помочь. Мне нужна справка. Я должен сперва сосканировать палец или задать вопрос.

— Спрашивайте.

— Вас специально ко мне приставили, чтобы я лучше ориентировался в происходящем?

— Не совсем понял, — ответил Отар.

— Почему вы подошли именно ко мне?

— Я работаю помощником уже второй год. Помощь — Моя работа. Понимаете? Мне показалось, что вам нужна помощь, вот я и предложил свои услуги. Послушайте, вы вправе отказаться. Вам нужно просто сказать “спасибо, ненужно”, и я тут же уйду.

— А кому вы еще помогали? — спросил Андрей.

— Вам нужен список моих клиентов? Давайте подойдем к информационной машине, и я предоставлю вам все интересующие сведения. У меня очень хороший файл отзывов.

— И много вас, таких помощников?

— Рядом? — Отар начал вертеть головой. — Я думаю человек десять. Может чуть меньше.

Андрей осмотрелся. В его поле зрения действительно были люди в такой же форменкой одежде, что и Отар. Очевидно, он их и раньше видел, просто не обращал внимания. Не станешь же читать, что написано на кармане каждого встречного человека.

— Черт, — только и смог сказать Андрей.

Отар снова приветливо улыбнулся.

— Вы действительно не слышали о помощниках? Откуда вы приехали? Насколько я знаю, помощники есть во всех городах Европы.

— Я очень долго был в командировке, — ответил Андрей. — Очень долго.

— Служба помощников существует уже шесть лет…

— Нужное дело. Только не сегодня. Спасибо, мне не нужна помощь.

— Извините, — развел руками Отар. — А на будущее, если понадобится помощь, просто подойдите к помощнику.

Попрощавшись, Андрей поднял руку. Рядом с ним остановился желтый “мерседес”. Андрей сел на заднее сиденье и назвал адрес Института тропической биологии. Водитель ввел адрес в бортовой навигатор, получил рекомендации, как лучше проехать по маршруту, и машина тронулась с места. Андрей включил монитор пассажирского терминала, вывел в меню список туристических компаний и наугад ткнул в первую попавшуюся. Компания “Фламинго” предлагала отдых на любой вкус и достаток. Андрей выбрал сначала Канаду” потом посмотрел Гренландию, Шпицберген, Аляску, полуостров Ямал. Сервис во всех предложениях был одинаково великолепным. И цена подходящая. Покончив с турагентствами, он включил 38-ой канал телевидения. Евроньюс сообщал о новых шагах цивилизованного мира в противостоянии странам-изгоям и странам, составляющим оси зла. Новые взрывы в Израиле. После этого сообщили о переносе дела Жанет Лурье против родителей на три дня. Жанет было двенадцать лет. Родители не разрешали ей смотреть телевикторины больше двух часов в день. Однажды девочка решила, что это нарушает права человека на образование и обратилась в адвокатскую контору “Петерсон и сыновья”. Через неделю иск был уже в суде. Девочка хочет миллион евро компенсации и добивается лишения отца и матери их родительских прав.

— Куда катится мир… — выключив экран, вздохнул Андрей.

— Не просто привыкнуть? — спросил водитель.

— Что, простите?

— Я говорю, вам, наверное, непросто привыкнуть к переменам? После пятнадцати-то лет отсутствия.

— Вы меня знаете?

— В новостях видел. Вы пятнадцать лет провели в лаборатории, на далеком острове. Говорят, вы большой ученый.

— И что еще говорили в новостях?

— Больше ничего. Только то, что вы вернулись в родной город.

Андрей ничего не сказал.

— А мир действительно странный, — продолжил водитель. — Прямо и не знаешь, радоваться или плакать.

— Чего же вам плакать? Кругом чисто, хорошо пахнет. Сплошная общественная польза.

— И наркотики в киосках продаются.

— Ну-у… продаются, — согласился Андрей. — Но не все же. Только то, что разрешено законом. Легкие. Значит будет меньше употребление тяжелых. Меньше преступлений.

— Ну да, преступлений меньше. Теперь и пукнуть нельзя не рискуя быть оштрафованным за загрязнение окружающей среды. Мой сменщик — эмигрант из Украины. Живет в пригороде. Завел дома небольшое хозяйство. Корова, куры, поросёнок. Так сначала соседка на него в суд подала, мол, корова сильно мычит, еле отбился, потом кошка ее под машину попала. Так эта дама заявила, что он ее затравил и довел до самоубийства. Дама обратилась в Общество защиты прав животных, Федерацию любителей кошек и в Комиссию по экологии. Эти ребята на полном серьезе четыре недели проводили экспертизу: не наносят ли вред окружающей среде поселка отходы жизнедеятельности домашних животных. Петро, конечно, оправдали, но нервы потрепали. Но это еще не все. На суде интересы кошки защищали четыре адвоката. Дама наняла их, и они предъявили иск от имени кошки. Как вам перспектива получить десять лет за то, что соседская кошка попала под вашу машину.

Андрей молчал. Таксисты всех стран любят поболтать. И если этот разговор не раздражает, не стоит его прерывать. Не стоит нарушать традицию.

— Среди подписчиков журнала “Локус”, — продолжал таксист, — осенью разыграли поездку в Швецию. И представляете, я выиграл. Почему, думаю, на неделю не съездить. Поехал. С девушкой познакомился. Блондинка. Фигурка — конфетка, ноги — от коренных зубов. Учится в школе стюардесс. Решил угостить ее мартини. Посидели в кафе с полчаса, собрались уходить. Глянул на счет и сначала подумал, что это розыгрыш. Один мартини — двадцать шесть евро. Подзываю официанта и спрашиваю: “Что это за ерунда?” Он мне начинает объяснять, что у них в Швеции очень много случаев суицида. Темнеет рано. Народ ищет, где надраться, после чего быстро впадает в депрессию и кончает с собой. А правительство такими ценами борется с суицидом. И причем тут, спрашиваю, я? Я ничуть даже не швед, я очень даже фламандец. За двадцать шесть евро я обычно покупаю большую бутылку мартини, а не маленькую рюмку. Хорошо еще, что подружка отошла позвонить. Выглядел я полным идиотом…

Возле Института тропической биологии Андрей расплатился с таксистом и поблагодарил за познавательную беседу. Выйдя из такси он обернулся и, задрав голову, посмотрел на белый шпиль института.

Институт имени Карла Кайзера, самое святое место для биологов всего мира. Сколько великих ученых вышло из этих стен, сколько открытий было сделано в этих лабораториях, а сколько грандиозных проектов разрабатывается сейчас…

Андрея здесь не просто знали. Переступив порог храма науки, он заподозрил, что его появления ждали.

Первой подбежала кругленькая, словно воздушный шарик, девочка, подарила Андрею букет роз и начала что-то быстро-быстро лепетать на испанском. И хотя Андрей почти ничего не понял, диалект был каким-то странным, ему все равно было приятно. То там, то тут слышались аплодисменты. Сперва одиночные, потом еще и еще… Студенты начали обступать Андрея, поздравлять с возвращением, он пожимал руки направо и налево, раскланивался, благодарил за что-то, стараясь пробраться к широкой мраморной лестнице. С трудом, но это ему удалось.

Профессор Бржельский был суховатым, чуть сгорбленным восьмидесятилетним старичком. Последние сорок три года он преподавал в Институте имени Карла Кайзера и ему это нравилось. Увидев Андрея на пороге своей комнаты, он, как могло показаться, равнодушно посмотрел на него, жестом пригласил войти.

— Присаживайтесь, — сказал Бржельский, рукой показывая Андрею на кресло возле журнального столика. — Кофе хотите?

— Не откажусь.

Профессор быстренько соорудил два кофе эспрессо, взял со стола пульт, подрегулировал режим кондиционера и грузно опустился в кресло напротив Андрея.

— Вас можно поздравить, молодой человек? — все, кому не было пятидесяти, для Бржельского были молоды. — Я слышал, вы проделали огромную работу.

— Работа действительно проделана большая, — согласился Андрей. — Но в ней не только моя заслуга.

— Бросьте манерничать, — махнул рукой Бржельский и сделал глоток кофе. — Работать и дурак сможет. Главное — Руководство. Когда я был лаборантом у Селиванова, мне и в голову не приходило, что я соавтор открытия голубых черепах. Я был всего лишь обслуживающим персоналом. Делал тяжелую и грязную работу за умнейших людей, чтобы они не отвлекались на пустяки, а разгадывали тайны природы. И я горд этим. Я прошел хорошую школу. Кстати, когда я смогу ознакомиться с вашим последним отчетом? Меня интересуют выводы.

— Я думаю недели через две.

— Вы собираетесь делать доклад на симпозиуме в Калькутте?

— От этого никуда не денешься, — сказал Андрей. — Лучше ответить на все вопросы сразу, чем вступать в нудную переписку с сотней ученых и повторять одно и тоже.

— Это неизбежно, — согласился Бржельский. — У вас ко мне какое-то дело?

— Да, профессор. Вы, наверное, уже слышали, что я написал книгу?

— Фоули все уши прожужжал.

— Так вот, книги еще нет. Есть только желание ее написать и огромное количество интереснейшего материала. Не согласитесь быть моим консультантом?

Бржельский задумался, отодвинув кофе в сторону, откинулся на спинку кресла.

— Я уже немолод, — наконец сказал профессор. — Книга потребует много сил и времени. А почему вы не хотите взять в консультанты Фоули?

От такого вопроса Андрей просто растерялся.

— Потому что вы, как консультант, меня более устраиваете.

— А что же Фоули?

— Прекрасный ученый, — ответил Андрей. — Но все же не тот уровень, что у вас.

— Так-то оно так… Но работа с вами пойдет ему на пользу.

— Но я не думаю, что работа с Фоули пойдет на пользу книге, — сказал Андрей.

— Нехорошо так отзываться о коллеге, — покачал голо вой Бржельский. — Неэтично. Он столько сделал для продвижения вашей книги. Тем более, вы говорите, что она еще не написана.

— Господи, да я ни о чем его не просил.

— Что же из того? — спросил Бржельский. — Ученый совет одобрил его кандидатуру. Все равно кто-то должен будет сделать эту работу. Почему не предложить ее тому, кто сам вызвался?

Они разговаривали еще минут пятнадцать. Бржельский так и не согласился консультировать Андрея. Да он его уже и не пытался уговорить. Он был просто ошеломлен заявлением, что для книги будет лучше, если участие в ней примет Фоули. Ошарашен не столько тем. что для книги лучше, как тем, что ученый совет уже одобрил кандидатуру консультанта.

Из института Андрей вышел через северный подъезд. Перспектива попасть в руки ликующих студентов, наверняка карауливших его у главного входа, не радовала. Не любил он все эти торжественные встречи по случаю и по поводу.

Важных дел на сегодня больше не планировалось, и Андрей, надеясь прийти в себя от абсурдного разговора в кабинете Бржельского, решил прогуляться. Он неспешно бродил по узким улочкам старого города и наслаждался окружающими видами. Сколько раз, будучи на острове, он с тоской вспоминал о своем родном городе. Небольшие лавочки, булочные, в которых хозяин сам печет хлеб, маленькие кафе на десяток столиков.

В одном из таких кафе, на площади Кузнецов, Андрей пил пиво и ел речных раков. Неподалеку от его столика веселый клоун раздавал детворе разноцветные воздушные шары. Чуть левее “белочка” ловко жонглировала мячиками, чем приводила в восторг собравшихся вокруг нее малышей. Помощники, заложив руки за спину, скучая слонялись по площади. Справа от кафе молодая пара поднялась со скамейки, стоявшей в тени каштанов, и побрела куда-то, оставив после себя пару пустых пакетов из-под чипсов и пустую лимонадную бутылку. К скамейке быстро подошел человек в униформе дворника с пластиковым ведром, индус, как показалось Андрею, Он собрал мусор в ведро, протер скамейку.

Андрей заказал еще пива и раков. Как же он по ним соскучился.

Отдав очередной воздушный шарик, клоун дал карапузу лет пяти высокий разноцветный стаканчик. Малыш протянул воздушный шарик маме, отбежал на несколько шагов, снял со стакана прозрачную крышку и высыпал из него маленькие поролоновые шарики. Тут же появился уборщик, низкий, худощавый афроевропеец. Малыш весело взвизгнул, бросил стакан на булыжник площади и побежал к маме. Взяв нитку воздушного шарика, он радостно посмотрел на уборщика. Уборщик уныло собрал шарики в ведро, неспешно поднял стакан и крышку.

— Странная трансформация понятия о помощи ближнему.

Андрей повернул голову. За столиком напротив в шортах и гавайке сидел мужчина лет сорока. Перед ним стояла полупустая бутылка кальвадоса и широкий стакан. Андрей почему-то сразу подумал, что он турист.

— Что вы имеете в виду? — спросил Андрей.

— Когда я был ребенком, мы с отцом часто ходили на набережную кормить чаек, — невесело философствовал турист. — Или на Соборную площадь. Там сотни людей крошили голубям хлеб. Теперь крошат поролоновые шарики. И в том, и в другом случае цель одинакова. Уберечь живое существо от голодной смерти.

Турист взял стакан, сделав глоток поставил его на стол. Не сразу Андрей начал понимать, о чем разговор.

— С одной стороны, это вполне объяснимо, — продолжил турист, подливая себе в стакан. — Человеку нужна помощь. Почему не оказать ее, если она в твоих силах? Тем более, когда это не требует особенных усилий. С другой стороны, мы обрекаем человека на бессмысленную трату жизни.

— Уж лучше пусть они вдесятером подметают один тротуар, чем будут думать, где украсть кусок хлеба, чтобы их дети смогли что-то съесть на ужин, — сказал официант, ставя перед Андреем полную кружку пива и забирая пустую.

— Это действительно равносильно подаянию, — Андреи показал на статную даму, что, неспешно вышагивая, разбрасывала на площади содержимое уже четвертого стаканчика. Индус уборщик неторопливо шел за дамой на почтительном удалении и подбирал поролоновые шарики.

— Подаяние унижает, а работа возвышает, — сказал турист. — Когда ты не стоишь с протянутой рукой, а сам можешь заработать на хлеб и кров, перестаешь чувствовать себя изгоем общества. Ты его часть.

— Но вы лее знаете, что…

— Он не просит милостыню. Он выполняет работу, за которую ему платят деньги. Из наших с вами налогов. Чем больше собрано мусора, тем больше премия. И эта дама, и тот ребенок кому-то дают работу. Да и глупо спорить, что лучше: такая вот работа или ограбление в ночном переулке. В результате все довольны. И те, кто получил возможность заработать на жизнь, и те, кто таким образом обезопасил себя. Все уверены, что делают полезное дело. Кто же захочет признать, что ворует чужую жизнь…

— Любая работа ворует у человека жизнь, — сказал Андрей и сделал несколько глотков пива. Ему вдруг стало интересно, куда сможет завести этот разговор.

— Не упрощайте, — турист снова взялся за стакан. — Работа, как и любая вещь, бывает полезныя и бесполезныя. Какая польза от их прогулок?

— Чистые улицы, занятые люди. Турист отпил и махнул рукой.

— Мы с вами уже дважды возвращались к этому ответу. Мы создали замкнутую систему социальной защиты. Правда для этого нам пришлось немного поступиться прогрессом. В больницах два санитара на три палаты. Один врач на десять больных. По каждому пустяку обращение в суд. Адвокаты снизили цены и расплодились как тараканы. На каждом перекрестке стоит дорожный полицейский. Почту давно сортируют вручную. Ведь ежедневно в Европу прибывают тысячи эмигрантов. Им всем нужна работа.

— Может уменьшить число эмигрантов? — предположил Андрей.

— Это не спасет ситуацию. Повышенная социальная защита привела к трансформации сознания большого количества людей. Зачем лезть из кожи вон, если можно зарабатывать на жизнь, собирая мусор.

— Те, кто лезут из кожи, зарабатывают больше. Значит, живут лучше.

— Разница невелика, — покачал головой турист и снова сделал глоток. — Самое страшное, что такое положение вещей устраивает абсолютно всех. Человек рождается, получает образование. Высшее или стандартное. Дальше он ходит на работу, заводит семью, рожает детей. Чтобы улучшить условия его жизни, банки дают кредит. Низкий процент, длительный срок. Люди сами себя убеждают, какая жизнь может быть благодаря этим кредитам. Мы оказываем безвозмездную помощь, привозим одежду, крупу, хлеб менее развитым странам, совершенно не заботясь, чтобы поднималась их собственная экономика. Иначе они начнут экспортировать свои товары, а наши перестанут покупать. Пусть уж лучше получают гуманитарную помощь, чем будут отбирать работу у граждан Европы. Мы воруем чужую жизнь.

— Нельзя разом осчастливить всю планету, — вздохнул Андрей.

— А вы представьте себе на минуту, что будет если…

Турист замолчал и, глядя куда-то Андрею за спину, погрустнел еще больше. Андрей обернулся, увидел двух полицейских в голубоватой форме. Мелькнувшую в голове мысль он отмел начисто.

Андрей посмотрел на туриста.

— Вы думаете, они отвезут меня домой потому, что я немного перебрал? — спросил тот. — Ничего подобного Плевать они хотели, дойду я домой или попаду под машин) Они отвезут меня, потому что своим пьяным состоянием я порчу эстетику окружающего мира.

Полицейские бригады сопровождения остановились в паре метров от кафе. Турист тяжело поднялся со стул1 большим глотком допил кальвадос, что оставался в стакан расплатился карточкой с тут же возникшим официантом пошатываясь, вышел из кафе, прихватив бутылку. Полицейские предложили пройти к машине, стоявшей у переулка.

Турист кивнул, сделал несколько шагов и выпустил из рук почти пустую бутылку. Та, звякнув, разбилась вдребезги.

— Не тревожьтесь, я уберу, — сказал подошедший уборщик.

Турист хотел было ему что-то сказать, но потом передумал и, махнув рукой, пошел к полицейской машине.

Не допив пиво, Андрей ушел из кафе.

Странные ощущения. Он совсем не знал этого человека, не знал о чем он думает, что пережил за свою жизнь, но вместе с этим была между ними какая-то общность. Что-то их связывало. Что-то, что давало одинаковые ощущения от окружающего мира.

В конце аллеи стояли две пожарные машины. Что здесь может гореть? Подойдя ближе, Андрей услышал монотонный гомон, слова которого разобрать было все еще невозможно. Один голос все же гремел сильнее остальных. Еще несколько шагов, и Андрей начал разбирать обрывки слов, точнее проклятий. Когда он понял, в чей адрес они обращены, го элементарно растерялся. Странное сочетание пожарных машин, толпы и проклятий навеяло предположение о съемках кинофильма. Но причем тут Золушка?

Андрей подошел ближе и…

Он думал, что после всего, что увидел, услышал и узнал за последние три дня, его сложно чем-то удивить, и ошибался.

На большой поляне собралось человек двести обывателей. Старые и малые, мужчины и женщины. Они были переполнены негодованием и с одобрением воспринимали слова священника, взобравшегося на наспех сколоченную трибуну и щедро одаривавшего проклятиями Шарля Перро и созданное им исчадие ада Золушку. Слева от трибуны полыхал костер. Андрей плюнул бы и прошел мимо, если бы не ручеек из детей, что тек мимо костра, и из которого в огонь летели книги. Большие и маленькие, толстые и тонюсенькие. Несложно было догадаться, что это книги Перро.

Пяти минут Андрею было достаточно, чтобы узнать, что Золушка — олицетворение разврата, лжи, вероломства, авантюризма, богохульства, лени, желания получить то, что по праву не принадлежит.

Вернувшись домой, Андрей, прихватив с собой из холодильника дюжину банок пива, ушел в сад и до наступления сумерек лежал в гамаке, думал, как ему жить дальше. Теперь он четко понимал то едва уловимое ощущение, что терзало его со вчерашнего дня. Ему здесь не нравилось. Последние несколько лет на острове, он лелеял мечту о возвращении домой. Пусть в небольшой, но все же индустриальный город. Где есть такси, кинотеатры, кафе и библиотеки. Он получал удовольствие от одной мечты, что скоро сможет сеть в свое авто и съездить в Париж, если ему вдруг захочется побродить по Лувру. Что сможет ходить в кино или на футбол, читать биржевые сводки, потихонечку вкладывать деньги в недвижимость или акции. Он был счастлив от мысли, что вернувшись в Европу, они с Динакой нарожают детишек и по выходным будут ходить с ними на прогулку в парк. Теперь он расхотел водить туда детей. То, что он увидел в парке, ему не понравилось. И дети ему не понравились. И пиво сейчас казалось каким-то странным. Андрей посмотрел на бутылку. Нет, это вроде ничего. И раки… раки-то наверняка были с генетически измененной формулой. Какой же он был дурак, что не спросил об этом, прежде чем съесть их.

Когда вернулась Динака, они сели ужинать. Но прежде Андрей вывалил на пол мусорное ведро и проверил всю упаковку от продуктов, из которых супруга приготовила ужин. Динака снисходительно смотрела на мужа. Она понимала его. Очень хорошо понимала. В супермаркете ей пришлось приложить немало усилий, чтобы купить генетически неизмененные продукты. В той или иной степени искусственной перестройке подвергалось практически все.

За ужином Андрей рассказал о своем разговоре с Бржельским.

— И что теперь? — спросила Динака.

— Может, мне не стоит писать книгу?

— Но ты так мечтал о ней…

— Ерунда. Приступы тщеславия.

— Я думаю, дело не в одном тщеславии, — сказала Динака. — Ты собрал действительно интересный материал.

— Напишу доклад, — Андрей положил нож с вилкой в тарелку и отодвинул ее. — Без эмоций и приключений. Книга… А что книга? Гонорар, да и только. Деньги у нас как будто пока есть.

— Может, ты зря так настроен против Фоули? Послушай его консультацию и сделай по-своему.

— Да я сегодня только и делаю, что слушаю консультации.

— Ты что-то недоговариваешь, — сказала Динака. — Что-то еще случилось?

— А что еще?

— Кроме того, что ты больше не хочешь писать книгу, произошло что-то еще?

Андрей налил себе пива.

— Что-то мне здесь не нравится.

— Это с непривычки, — улыбнулась Динака и дотронулась до руки супруга. — Ты просто отвык от цивилизации.

— Может и отвык.

Динака встала, начала убирать со стола. Было очевидно, что ей эта переоценка ценностей кажется несерьезной.

— Сегодня в парке я видел детей, сжигающих книги, — невесело сказал Андрей. Динака обернулась, перестала загружать посуду в моечную машину. — Представляешь, три десятка маленьких человечков выстроились в очередь и бросали в костер книжки Шарля Перро. А взрослые стояли рядом и аплодировали церковнику, с трибуны призывавшего к сожжению сказок о Золушке, потому что она исчадие ада.

После ужина они сидели на веранде и рассказывали о прошедшем дне, каждый о своём. Динаке предложили место в Комитете по вопросам образования малых народов. В общем-то, она была как будто рада. Через час пришел дядя Яша, и они ушли в беседку пить чай.

— Что-то ты не весел, — сказал Андрею дядя Яша. — Тяжело проходишь акклиматизацию?

— Трех дней цивилизации мне хватило по самые уши, — ответил Андрей. — Я такого насмотрелся…

— Европа свободная страна. У каждого гражданина есть право выбора, как жить.

— А я ни на что не претендую, делайте что хотите. Живите как хотите, ешьте что хотите, утром копайте яму, а вечером ее закапывайте… А чтоб ни у кого не было претензий об ущемлении детей по половому признаку, можете поставить памятник какающей девочке. Стройте свое общество счастья и процветания, стенайте, что поделать ничего нельзя… А я хочу назад, на свой любимый остров. К дикарям.

— Ты это серьезно? — спросил дядя Яша.

— Вполне.

Яков Моисеич на минуту задумался, а потом спросил:

— У вас на острове есть какая-нибудь должность, не требующая серьезного образования? Скажем, завхоз.

Андрей посмотрел на дядю Яшу. Странно, но его глаза больше не смеялись.