Умереть, чтобы воскреснуть

Глава 11

У адвоката брали интервью прямо в самолете.

При каждом слове у него тряслись щеки, при каждом ерзанье в кресле колыхалась грудь, почти женская по размерам и мягкости.

— Мне поручено представлять интересы Российской Федерации по защите прав наших граждан, задержанных в государстве Катар. На сегодня запланирован первый контакт с арестованными и переговоры с местным адвокатом — его участие в деле обязательно, согласно тамошнему законодательству.

— Ваша основная задача?

— Обеспечить нашим соотечественникам высококвалифицированную юридическую помощь.

Если дело дойдет до суда, приложить все усилия, чтобы процесс проходил по международно признанным нормам.

Вместе с женоподобным Приходько в Доху летела и настоящая женщина — красавица в брючном костюме от Giorgio di Sant Angelo, туфлях, изготовленных по дизайну Karl Lagerfeld, с сумочкой от Calvin Klein и швейцарскими часиками «Edox» от «Les Bemonts». Молодой адвокат Вероника Никифорова, выпускница юрфака МГУ, член гильдии адвокатов. Ее — адвоката только по названию — Приходько был вынужден взять в помощницы. Мидовцу не пришлось долго настаивать, Приходько взял бы с собой и козу с бубенчиком. Поездка в Катар была для него прекрасным средством засветиться на газетных страницах, обеспечить рекламу себе и своей адвокатской конторе.

— Могли бы вы что-нибудь добавить?

Вопрос был обращен к красавице в брючном костюме, и Приходько заерзал рядом, глянув на нее с тревогой. После первых часов общения женоподобный адвокат понял, что особа эта ничего не смыслит в юриспруденции, — она закончила университет и стала членом гильдии точно таким же образом, каким попала к нему в помощницы.

Лишь бы только не ляпнула ничего. Журналюги не откажут себе в удовольствии лишний раз попользоваться черной краской. «Кого посылают спасать наших граждан? Просто кошмар! Ни в одни ворота не лезет!» — мысленно возмущался адвокат. И секретаршей ведь ее не назовешь. Папамидовец постарался, чтобы во всех сообщениях ее фамилия фигурировала через запятую после Приходько.

— Наших ребят мы в беде не оставим. Обвинение построено на песке.

— А вы уже ознакомились с делом? — радостно накинулся журналист.

— Это изначально понятно, — улыбнулась Вероника, и Приходько подумал, что никогда еще не видел на женских губах помады такого тонкого, необычного оттенка. — Наши государственные структуры не организуют подобных акций за рубежом.

«По крайней мере, пустыми фразами умеет бросаться», — он испытал некоторое облегчение.

— Речь не о виновности наших ребят, о материалах дела, — не унимался журналист. — Возможно, они для нас очень невыгодны.

— Чепуха, — улыбнулась Вероника. — Если обвиняемые невиновны, это всегда можно доказать в суде.

«Лишь бы она там поменьше влезала со своей уверенностью, — подумал Приходько. — Надо сразу установить четкую субординацию. Предупредить, что она здесь нечто среднее между практиканткой и лаборанткой. Пусть решает технические задачи: для начала получит материалы дела, найдет как минимум пять-шесть переводчиков, чтобы как можно быстрее закончить перевод. Эти чертовы катарцы успели намолотить под тысячу страниц, собрать пятнадцать свидетелей. Больше половины — сотрудники полиции и службы безопасности, принимавшие участие в задержании».

— Как вы оцениваете катарскую судебную практику? По-вашему, она соотносится с цивилизованными нормами защиты прав человека?

«Да она о российской судебной практике понятия не имеет!» — воскликнул про себя Приходько.

— Давайте повременим, — вмешался он в разговор. — Практика — это практика, она меняется от судьи к судье, от дела к делу. Подождем первых заседаний и тогда уже будем говорить конкретно.

Журналист на время умолк, ухватив у стюардессы сразу два бокала с минералкой.

— Отшейте его, — шепнул Приходько Веронике. — Нам сейчас важно отдохнуть, набраться сил.

Она молча улыбнулась светской, ничего не означающей улыбкой. «Как она все-таки стильно выглядит, — в который раз оценил адвокат. — Макияж в блеклых тонах, натуральный пепельный цвет волос. Или она просто пользуется самой лучшей краской? В любом случае арабы выпадут в осадок от ее белой кожи и глаз цвета моря. Для траха они, конечно, предпочитают пышные бедра и бюст приличных размеров. Но перед такой женщиной они будут преклоняться. Как только нам понадобится одолжение, надо будет посылать ее на разговор».

Им забронировали два одноместных номера в «Шератоне» — лучшем из отелей Дохи. Почти сразу Вероника явилась к Приходько жаловаться:

— Что за дела? Кондиционер гудит, вид из окна отвратительный. И этот ковер — его чистили всухую, обычным пылесосом. Так пыль не вычистишь. Эти люди из посольства хотя бы заглянули в номер, прежде чем нам его предлагать!

Его собственный номер, точно такой же, понравился Приходько во всех отношениях. Особенно возможностью жить в полном комфорте за государственный счет. Сейчас, после резких заявлений своей спутницы, у него тоже зашевелились некоторые сомнения. Но в любом случае не столь сильные, чтобы выражать недовольство послу или советникам посольства.

Нервно достав изящную пачку сигарет «Virginia Slims», Вероника позвонила в администрацию, попросила показать ей другие номера. Сообщила Приходько, что готова доплатить разницу из собственного кармана. Ему совсем не хотелось, чтобы его помощница жила в более дорогом номере, это ломало мысленно выстроенную субординацию. Но сам он не собирался ничего доплачивать.

Приняв душ, он связался с посольством и уточнил, что им с Вероникой оплачен полупансион — то есть утренний завтрак и по выбору: обед или ужин. Спустился в ресторан, чтобы просмотреть вывешенное меню, все три варианта. Он неплохо подкрепился в самолете, но ему не терпелось оценить здешнюю кухню, попробовать что-нибудь экзотическое.

Вероника так и не нашла себе в гостинице ничего подходящего и согласилась занять забронированный номер. К столу она явилась не в духе, второе блюдо с фисташками, фаршированной курицей и шафранно-желтым рисом назвала «парашей».

— Если арабы и кофе разучились делать, тогда я не знаю… — Вероника направилась к стойке бара.

Приходько уплетал еду за обе щеки и чувствовал, что теряет свой авторитет. Молодая женщина в брючном костюме смотрела на него как на язвенника, готового пить за чужой счет до полусмерти.

«Да пошла она, — подумал про себя Приходько. — Не хватало еще портить аппетит из-за этой дуры».

— Надо купить газету с объявлениями, — Вероника вернулась из бара с бокалом скотча вместо кофе. — Если «Шератон» в самом деле лучшая гостиница, тогда я поинтересуюсь частным жильем.

— Это создаст кучу проблем, — Приходько вытер салфеткой лоснящиеся губы. — Нам придется постоянно выезжать то в суд, то в посольство, то в тюрьму на свидание с ребятами. Я не могу каждый раз тратить лишнее время на нашу с тобой состыковку.

Вероника неопределенно пожала плечами и достала из сумочки крохотный сотовый, похожий на пудреницу.

— Куда ты звонишь?

— Подруге в Москву, — она явно была недовольна вопросом.

— Погоди, я еще не договорил. Сейчас мы вместе со вторым секретарем поедем в главное полицейское управление, потом в тюрьму, разговаривать с тамошним начальством. Нехорошо, если от тебя будет пахнуть спиртным.

— А если у вас вспучит живот от обжорства, это будет нормально? И вообще, я не девочка, будьте добры общаться со мной на «вы»?

Володе Пашутинскому досталось по полной программе. По отдельным деталям его поведения катарцы решили, что именно он в этой паре «слабое звено». Возможно, он переиграл с возмущением, перебрал эмоций. Его решили прижать как следует, чтобы добиться признания.

Сажали связанным возле овчарок на цепи.

Длина каждой цепи была точно рассчитана: если русский сидел съежившись в комок, собачьи зубы щелкали в десятке сантиметров от него — справа, слева, сзади.

Сидеть приходилось на солнцепеке. Жар плавил мозги, Пашутинский боялся потерять сознание и повалиться, раскинув руки-ноги в стороны. Конечно, здешним мастерам дознания меньше всего нужно скармливать его собакам. Но кто их знает, насколько эти арабы бдительны? Успеют ли оттащить овчарок? Может, у них послеобеденная расслабуха? Сиеста или как там это время называется по-арабски?

На овчарок жара не действовала. Обычно собаки от нее скисают, валяются с высунутыми языками. Но Пашутинский был для них слишком сильным раздражающим фактором. Овчарки продолжали прыгать, натягивая цепь как струну. Они оглушительно лаяли, обдавая арестованного своим утробным дыханием, еще более жарким, чем солнце Южной Аравии.

Пашутинский стал ругаться матом в надежде, что переводчика рядом нет. Загибал цветисто и яростно — обкладывал эмира, его предков и потомков, катарских полицейских и «особистов», здешние землю и небо, святых и пророков, которых не знал поименно.

Но кто-то все же разобрался в некоторых деталях или угадал смысл сказанного по энергии выкриков. Пашутинского отволокли в помещение и отделали оружием, хорошо известным российской милиции, — наполненными водой пластиковыми бутылками, не оставляющими следов от ударов. Потом снова выбросили на солнцепек, к собакам, уже накормленным и напоенным.

Ночью взялись допрашивать. Он сидел с отвисшей челюстью и полузакрытыми глазами, не реагируя ни на крик, ни на холодную воду, которой его поливали из шланга. Пусть убедятся, что гестаповскими методами его не возьмешь, эффект будет обратным.

На следующий день ему действительно предложили понежиться в джакузи, угостили обедом с американскими сигаретами на десерт. Его поразила разница в качестве между этим, настоящим, «Филипп Моррис» и тем, который он покупал в Москве. Под занавес перед ним поставили запотевший бокал пива с эмблемой «Heineken» и полное блюдо креветок. , Пашутинский ожидал, что сейчас с ним поведут вдумчивый разговор, попробуют по-хорошему развязать язык. Но его снова потащили на солнцепек к овчаркам, и теперь, на полный желудок, все оказалось гораздо хуже. В прошлый раз он напрягся, превращаясь в сплошные кости и жилы. В этот раз желудок переваривал пищу и пиво, клонило в сон. Кости размягчились, жилы ослабли под тонкой пленочкой кожи. Казалось, стоит овчарке дотянуться, щелкнуть зубами, и она перекусит руку или ногу. Проглотит, как большую котлету, даже не пережевывая.

Он старался взнуздать себя, но тело расплывалось, утекало в стороны. Вдобавок началась дикая головная боль. Вчерашняя ненависть к мучителям улетучилась, на нее больше не осталось сил.

Когда солнце зашло, Пашутинского снова поволокли на допрос. Он продолжил прежнюю линию.

Валился со стула на пол, безвольно запрокидывал голову назад, когда его привязывали к стулу. Пускал пузырчатые слюни, закатывал глаза. Про себя прикидывал: через недельку такой жизни он при всем желании не сумеет вразумительно объясняться.

Как и Веденееву, ему подкинули газеты с заявлением МИДа. Но он счел это уловкой, грамотно состряпанной туфтой. Заранее решил, что официальных нот не будет. Просто в один из ближайших дней катарскому эмиру, мучающемуся запором на золотом унитазе, принесут на золотом подносе его сотовый телефон из чистого золота. В трубке прозвучит голос. Пет, ни в коем случае не голос Президента России, директора ФСБ или министра иностранных дел. Они слишком крупные величины, чтобы лично общаться с главой государства, составляющего одну тысячную часть от Российской Федерации.

С эмиром будет разговаривать какой-нибудь зам, например зам главы президентской администрации. Будет разговаривать на русском — это личные проблемы эмира, как оперативно наладить перевод и не упустить ни единого слова. Впрочем, слов будет немного.

«Арестованных нужно отпустить в ближайшие часы». Никаких угроз, просто несколько спокойных фраз, не предваряемых приветствием. Прощания тоже не будет, эмир просто услышит гудки. И сразу отдаст приказ, потому что ему в сущности наплевать на Яндарбиева и Чечню, наплевать на братьев-мусульман в горах и идею джихада. Он не захочет потерять главное: золотой унитаз с подогревом, оснащенный японской электроникой. Унитаз, который нежным голосом спрашивает, хорошо ли эмир просрался.

Когда Пашутинского вдруг оставили на полдня в камере, он уже решил, что звонок из Москвы прозвенел. Потом его повели в тренировочном костюме и без наручников по длинному коридору, оставили в небольшой комнатушке с зарешеченным окном и безмолвным смуглым охранником. Через другую дверь в комнату запустили бледного толстяка с прилипшими ко лбу кудряшками и девушку с пепельными волосами, в черном брючном костюме в багровую полоску.

Приехали его забирать?

— Здравствуйте, дорогой вы наш человек, — радостно выдохнул толстяк. — Я Приходько Григорий Семенович, ваш адвокат. Моя помощница — Вероника Никифорова.

— Адвокат… — вяло повторил Пашутинский.

— Приехал заниматься исключительно вашим делом. Вашим и вашего товарища.., по несчастью.

Материалы уже затребованы для изучения. Завтра мы их получим и отдадим на перевод. В любом случае это не мешает нам установить личный контакт.

— И сколько займет этот перевод? Вы по собственной инициативе явились или…

— Нет-нет, все согласовано с МИДом, с нашей Генеральной прокуратурой. Фактически у меня мандат…

— Да они там что, совсем охренели?! Меня здесь п…дячат каждый день, собаками травят, а они там решили игру с бумажками на полгода развести?!

— Тише, спокойнее, — толстяк испуганно оглянулся в сторону смуглого парня-охранника, продолжавшего стоять с непроницаемым видом.

— Испугался, что я лишнее ляпнул? Может, мне нельзя ронять престиж катарской службы безопасности? Может, ты мне и на суде посоветуешь промолчать про их методы?

— Ни в коем случае. Если мы сумеем доказать применение силы, это будет крупной удачей. Просто не надо кричать, чтобы они не нашли предлог прервать наше свидание.

— А девчонка кто? Стенографистка?

— Нет, моя помощница. Член гильдии адвокатов.

— Короче, лучшие силы бросили, — устало пробормотал Пашутинский, опускаясь на стул.

Приходько внешне кое-как соответствовал его представлению о хорошем адвокате: толстый, кудрявый, вежливый. А девица… Куда ее к черту прислали — издеваются, что ли?