Умереть от любви, или Пианино для господина Ш.

Глава 5 ДВОЕ НА БАЛКОНЕ

Перед тем как выйти из машины, Наталия еще раз внимательно просмотрела снимки. Чтобы избавиться от последних сомнений, касающихся их происхождения, она решила с помощью Сапрыкина обратиться к эксперту Филимонову, чтобы тот определил, не фотомонтаж ли это: уж больно похожа девушка в красном платье на Валентину. Конечно, Наталия собиралась обмануть Валентину в том, чтобы, подсунув ей копии фотографий, настоящие все же отнести на экспертизу. Но теперь этого делать не придется: снимки были у нее, и ей не понадобится дважды выполнять одну и ту же работу.

– Этим фотографиям лет пятнадцать-шестнадцать, – сказал Филимонов, высокий худой тип с редкими рыжими волосами на яйцеобразной голове. – Обычные снимки. А этого типа я знаю, мы вместе с ним работали в одной конторе. Валька Жуков. Он физик, головастый мужик.

– А где он сейчас? – спросила затаив дыхание Наталия.

– Они с женой и дочкой разбились. Я все хотел дозвониться до его зятя, Родионова, но никак не мог застать… Мы с женой хотели прийти на похороны, я специально приехал на следующий день, после того как узнал о несчастье, к ним домой, но дверь мне открыла какая-то незнакомая женщина и сказала, что Жуковы здесь больше не живут. Я спросил, когда похороны, она ответила, что их давно похоронили. Как-то по-идиотски все вышло.

– Так вы дружили? Вы знали его жену?

– Лену? Конечно, знал.

– А вот этого человека? – Наталия показала на второго мужчину, что помоложе, брюнета.

– Не знал. Хотя поговаривали всякое… Вам лучше мою жену расспросить. Женщины больше знают и понимают в таких вещах.

– А как связаться с вашей женой?

– Она сейчас дома. Если это действительно так важно, а я слышал от Сергея, что вы являетесь, кажется, помощником следователя, то с удовольствием вам помогу. Запишите адрес.

– Тогда, пожалуйста, и еще один адрес. Жуковых. – Рыжий Филимонов улыбнулся, у него были уставшие, но добрые глаза. – Спасибо. – Наталия, не удержавшись, поцеловала его в щеку и спрятала в карман записку с адресами. – Вы себе представить не можете, как выручили меня.

– Потом расскажете.

– Что? – не поняла она.

– Чем дело закончилось. Ведь вы же не просто так носитесь с этими фотографиями. Хотите найти того, кто убил Родионова?

– Да… А вы откуда знаете?

– Чую. Так вот мой совет: занялись бы вы лучше вышиванием или вязанием. Все равно ничего не найдете. Как я не нашел могилы Жуковых, так и вы ничего не добьетесь. И не потому, что я не верю в ваш талант, мне Сапрыкин кое-что рассказывал про вас. Просто вам помешают и, возможно, попытаются убрать.

– О чем вы?

– О том же. Это вам только кажется, что на дворе демократия. Все осталось на своих местах: железные псы стерегут нас и следят за каждым нашим шагом. Если бы с Жуковыми было все так просто… Ну, разбились в машине трое, трагедия, да, но похоронили бы их зато по-человечески. А так – ни тебе могилы, ни родственников, которые хотя бы несколько дней пожили в их квартире, чтобы собрать поминки, уважить людей… А здесь – тишина. Почему? Потому что выехали они на белой «Волге» – ведь Валька к тому времени стал Валентином Сергеевичем, заместителем директора номерного завода, и купил новую машину, – а разбились почему-то на черной. Вот и спрашивается: а куда же делась белая «Волга»?

– И куда же?

– А никто ничего не знает.

– И вы? Неужели у вас тоже нет никаких версий или подозрений, ведь вы же знали Валентина Сергеевича?

– Мои подозрения останутся при мне. Без фактов это лишь пустой звук. Но если вам повезет и вы вычислите одного человека, тогда я вам помогу. Но не раньше.

– Вы говорите загадками, а их у меня и так целый ворох. Поступайте так, как вам подсказывает совесть. Еще раз спасибо за все. И если вы не против, я все же встречусь с вашей женой и поговорю с ней.

– Да, конечно, она наверняка расскажет вам что-то интересное о Лене. От себя добавлю только, что она была необыкновенно красивой женщиной и ее руки добивался не один мужчина.

– Но ведь она вышла замуж за Жукова…

– Это тоже отдельная история. Вы извините, но мне пора идти. Успеха вам.

«Какой странный этот Филимонов», – думала Наталия, садясь в машину. Она свернула в первый же переулок и, как по мелкой речушке, покатила по залитой дождевой водой улочке в сторону железнодорожного моста, возле которого на улице Радищева и жили Жуковы. Она остановилась около четырехэтажного дома из красного кирпича, построенного наверняка немцами, если судить по архитектуре и тому, что этому дому было уже более ста лет, а смотрелся он как только что выстроенный. «Радищева, 5, квартира 4». Этот дом тоже принадлежал к числу элитных, поскольку почти на каждом этаже, как и в доме, где жил Родионов, было всего по одной квартире. Однако на четвертом этаже квартир было две. Та, что интересовала Наталию, находилась справа. Высокая массивная дверь, обитая несовременным рыжим дерматином и тускло мерцавшая в полумраке подъезда некогда блестящими обойными гвоздями с золочеными шляпками, наводила на мысль, что хозяева привыкли жить по старинке, не утруждая себя евродизайном и, очевидно, не боясь воров: судя по нише, которую занимала дверь, вторую ставить пока не собирались. Наталия позвонила. Но на звонок вышла соседка, мрачная старуха, похожая на ведьму, и с удивлением воззрилась на Наталию.

– Вы к кому? – прошамкала она.

Наталия подумала, что ей лет девяносто, не меньше. Напудренная мумия в черном платье, висевшем на ней, как на вешалке.

– Здесь жили мои знакомые. Я бы хотела поговорить с хозяевами. Вы не знаете случаем, кто там живет?

– Знаю. Никто. – Ее речевой аппарат был безнадежно неисправен. Казалось, ей стоит огромного труда открывать рот и издавать вообще какие-либо звуки.

– Совсем?

– Совсем.

– И давно?

– Давно. Сто лет. В обед.

– Но почему?

– Хотите чаю? – неожиданно произнесла старуха, и в глазах у нее загорелся живой огонек. Похоже было, что человеческие существа не часто заглядывали в эти партийно-номенклатурные хоромы, хозяйкой которых, во всяком случае на этом этаже, являлась сия раритетная дама.

– С удовольствием, – сказала Наталия, заранее предчувствуя ту горьковато-лекарственную атмосферу затхлости и старости, в которую ей придется окунуться, чтобы выпить густого чаю на травах и погрызть черствые глазированные пряники. Но соседка могла что-то знать, кроме того, на улице шел дождь, и глоток горячего чая мог согреть не только внутренности, но и душу. Но, оказавшись в квартире, Наталия поняла, что ошиблась. Окна в огромной гостиной, обставленной современной мебелью, были распахнуты. Пахло свежестью и розами, огромный букет которых стоял в большой напольной вазе. Красные розы и белая ваза. Откуда эта роскошь? Ведь такой букет стоил немалых денег.

– Я вас обманула насчет чаю, – проговорила хозяйка, трясущейся рукой указывая Наталии на глубокое, обитое золотистым бархатом кресло. – Разумеется, он у меня есть, но в это время я предпочитаю выпить что-нибудь покрепче. Джин, например, или нашу лимонную водочку. У меня есть превосходный балык и немного черной икры. Красная, к сожалению, кончилась. Я вижу, что вы удивлены? Удивляйтесь. Мне скоро девяносто пять, а я еще живу. И на тот свет пока не собираюсь.

– Вы живете одна?

– Конечно. Я всю жизнь живу одна. Мне никто не указ.

– Но кто-то же вам помогает?

– Да. Приходит Настя, домработница. Но она не дождется моей смерти. Договор хотела составить об опекунстве, уходе и прочей дребедени. Я ей сказала: «Настя, не дождешься…» Вы же слышали такой анекдот про старого еврея? Это и про меня, хотя я не еврейка. Но тоже умная и люблю вкусно поесть. Так как насчет джина?

– Не могу, я за рулем.

– Ну тогда чашку кофе, идет? Вас как зовут?

– Наташа.

– Вот как? И меня Наташа. Наталия Петровна Бланш.

– Бланш? Так вы сестра Елизаветы Максимовны?

– Нет, деточка, я ее мама.

Наталия была потрясена. Елизавета Максимовна Бланш, директор ее музыкальной школы, была уже лет двадцать как на пенсии. Мать и дочь были совершенно не похожи. Елизавета Максимовна была маленькая, сухонькая и вся в белоснежных буклях. Наталия же Петровна, напротив, была женщиной высокой, статной и как будто бы смуглой, с серебряными волосами, забранными на затылке.

– А Дора – ваша внучка?

– Не хочу о ней даже слышать. У меня с ней конфликт. И давно. Она хотела перебраться с мужем в эту квартиру, а я, представьте себе, не умерла, как она ожидала. Не оправдала, так сказать, ее доверия. Не люблю корыстных людей. Я сама заработала эту квартиру, много концертировала.

– Вы пианистка?

– Угадали.

Наталия ожидала, что Бланш начнет ворошить сейчас старые афиши и в прямом смысле пускать пыль в глаза, но ничего подобного не случилось. Очевидно, эта женщина вышла из того возраста, когда себя ведут подобным образом. Она была выше всего мелочного и амбициозного. Судя по тому образу жизни, который она вела, эта женщина окружила себя роскошью и жила каждым днем, поедая икру и запивая ее джином. И наверняка была по-своему счастлива.

– Вы сказали, что в соседней квартире никто не живет. Но почему?

– А потому что я не хочу.

– А при чем здесь, извините, вы?

– Это теперь моя квартира. Я купила ее. Сначала она, да, была государственной и все такое прочее… Но у меня была еще одна квартира, на Набережной, и ничуть не хуже этой. Вот тогда-то я и поменяла ту, что на Набережной, на эту. А вот здесь жил мой покойный муж. Он умер, оставив мне ее. И таким образом у меня получилось две квартиры на одной лестничной клетке. Знаете, очень удобно.

– И вы купили ее сразу после смерти ее бывших хозяев?

– Не купила, повторяю вам, а обменяла.

– Но с кем же вы менялись? Если хозяева погибли.

– Да здесь уже на следующий день появилась какая-то дама из исполкома и заявила мне, что это теперь ее квартира. Ну я возьми и предложи ей квартиру на Набережной. Там и лоджия большая, с чугунными решетками, и комнатка для прислуги имеется, да и трубы там только что заменили. Вот мы с этой самой, не помню уж теперь фамилию-то, женщиной и поменялись. Но я так думаю, что ей просто страшно было жить там, – Наталия Петровна махнула костлявой рукой в сторону жуковской квартиры, – все-таки такое несчастье.

– А вы-то сами были знакомы с ними?

– Конечно. Они у меня иногда стулья брали, когда к ним гости приходили. Знаете, симпатичные были люди, скажу я вам. Но я удивилась, когда узнала, что Леночка собирается на море с малышкой на руках. Я-то сама, конечно, и ездила, и летала с Лизкой на руках, ничего не боялась. Но ей все-таки сказала: «Будь осторожней». Так и сказала. Но она не послушала.

– А вещи… Вещи Жуковых… где?

– А они так в целости и сохранности и остались. Может, конечно, та женщина, что собиралась там жить, что-то и взяла, но на вид она такая интеллигентная, навряд ли украла. Я все ждала, что приедут родственники, а никто не приехал. Хотя приходил Родионов, Сережа… Я его тоже знаю, еще по консерватории, но он тоже ничего не взял. Сказал, что не может даже находиться там, где не стало Леночки. Он очень любил ее. Она же такая красавица была, пела. У них пианино стояло. Может, эта женщина его и вывезла? Я бы услышала, но мне пришлось неделю жить на даче, а потом вот как раз и объявилась эта дама. Но инструмент был старый, очень старый, и его почти невозможно было настроить.

– Наталия Петровна, вы ничего не слышали о Родионове?

– Слышала. Как же: он стал министром культуры. Достойный человек, скажу я вам. У него было, знаете, повышенное чувство ответственности, что ли. Мне рассказывали о нем только самое хорошее.

– С ним случилось несчастье. Он погиб.

– Да вы что! Ну и семейка! Просто наваждение какое-то. И что же с ним случилось?

– Его убили, а я занимаюсь расследованием. Если угодно, могу показать документ.

– Нет-нет, что вы, милочка, вы такая чудесная, я вам верю. Вы, очевидно, хотите меня о чем-нибудь расспросить, а я тут заболталась. Знаете, у меня вот здесь болит. Я понимаю, об этом не принято говорить вслух, но какой-то идиот вставил мне такой протез, что, была бы у меня палка, непременно бы поколотила его. Поэтому, с вашего позволения, я его выну, вот так. – Она ловким движением вынула вставную челюсть и положила на стол, прикрыв салфеткой, а сама же стала до такой степени уморительной, что Наталия едва удержалась, чтобы не расхохотаться. – Ну вот, теперь и поговорить можно, – прошепелявила Наталия Петровна и, состроив серьезную мину, приготовилась слушать.

– Что вы можете сказать об этой семье?

– Я же говорила, симпатичные люди. Молодые, красивые. Хотя Валентин Сергеевич был, конечно, постарше. Лет на десять, наверное. Понимаете, прошло столько времени, но я как сейчас помню Леночку. Она всегда очень хорошо одевалась, следила за собой, у нее были густые светлые волосы, а какая фигурка! Даже беременность ее не испортила. Со спины невозможно было определить, с животом она или без.

– Если я вам сейчас покажу фотографию, вы сможете ее узнать?

– А почему бы и нет? Вот только очки надену.

Бланш долго рассматривала снимок, где Елена была в обществе двух мужчин.

– Вот это – Валентин Сергеевич, а кто второй, могу только догадываться. Это не очень приятная история. Красивый молодой человек. Он приходил к ней довольно часто. А потом, знаете ли, почти переселился к ним. Я сначала думала, что они родственники, брат, например, или еще кто… Но однажды утром, было очень рано… Я уж и не знаю, говорить вам о таких вещах или нет, но раз вам это нужно… Словом, я вышла на балкон, чтобы полить цветы. Часа четыре, наверно, было. Но я всегда встаю рано. Я лучше днем посплю… Но я отвлеклась. Так вот, наши балконы, как вы понимаете, находятся на одной стороне. Они считаются нежилыми, то есть нам, жильцам, запрещено вывешивать там, к примеру, белье, чтобы не портить внешний вид города, так сказать. Но, я повторюсь, было четыре часа утра, и поэтому молодые люди не боялись, что они своим поведением как-то испортят этот самый внешний вид. И вот этот самый молодой человек, который на вашей фотокарточке, и Леночка, оба совершенно голые, как это называется сейчас, занимались любовью. Прямо на балконе. У Лены был уже месяц восьмой-девятый. Но это им не мешало. Больше того скажу: им не мешала я, которая стояла в нескольких метрах от них и смотрела, старая дура… На меня напал столбняк, что ли… Но я, признаться честно, досмотрела до конца. Замерла с лейкой и словно окаменела. Со мной-то мой муж таких вещей не проделывал. Стеснительный был очень. Вот и поплатился.

– Это как же? – находясь еще под впечатлением от услышанного, спросила Наталия.

– Как-как? Я завела себе любовника.

– Это шестнадцать лет назад?

– Ну да. Мне тогда было, дайте подсчитать…

– Семьдесят девять.

– Подождите, что вы меня путаете. Я тогда была молодая. У меня не то что любовника, у меня вообще уже таких мыслей не было. Вы что?! Это я вообще сказала, понимаете?

– Как вы думаете, Валентин Сергеевич знал об этом?

– Трудно что-либо сказать. Самое удивительное, что спустя час-полтора на балкон вышел Валентин с полотенцем на плече. Он курил на балконе.

– А какое у него было лицо?

– Задумчивое конечно же.

– Скажите, а вы не могли бы позволить мне войти туда?

– Конечно. Сейчас только ключи принесу.