Умереть в любой день после вторника

Глава 7

Мистер Барри полностью соответствовал надежной репутации фирмы. Он одевался в консервативном стиле, курил трубку и не пытался накладкой прикрыть намечающуюся лысину.

Вся контора была такой же — консервативной по стилю. У нее был столь внушительный вид, что и речи не шло, будто вам тут пускают пыль в глаза. Кабинет был обставлен дорогой мебелью, что усиливало впечатление надежности и успеха. На полу лежал толстый серый ковер, на котором стоял квадратный письменный стол темного цвета с кожаным покрытием; на стене висела фотография президента Никсона.

— Рад встретиться с вами, мистер Холман, — сказал Барри после того, как мы совершили ритуал рукопожатия и он благополучно обосновался за своим письменным столом. — Я знаю, что вы время от времени нанимаете одного из наших оперативников. — Его голубые глаза моргнули многозначительно. — Я сам высоко оцениваю статус вашей клиентуры, а также вашу репутацию, которая связана с умением добиваться успеха. Что я могу для вас сделать?

— У меня как раз есть клиент, — сообщил я ему. — Сэм Сорел.

— Вот как? — Он слегка приподнял брови, но это только доказывало, что он уже прочел утреннюю газету.

— Сэм из тех, кто обожает жениться, — сказал я. — За ним тянется шлейф из трех бывших жен, и одна из них убита вчера вечером. Я бы не хотел понапрасну занимать ваше время, мистер Барри, поэтому перехожу прямо к делу. Несколько месяцев назад кто-то обращался в ваше агентство, чтобы навести справки насчет бывших жен Сорела, уточнить их адреса, занятия и, в особенности, разузнать об их личной жизни. Я бы хотел просмотреть копию этого отчета и услышать имя клиента, который заплатил за него.

Барри тщательно выбил табак из трубки, а затем зажег спичку, позволив ей гореть между его большим и указательным пальцами.

— Я не припоминаю никакого такого отчета, мистер Холман. Но я, конечно, проверю. Прошу меня извинить.

Он вышел из кабинета, а я, оставшись один, закурил, скрестив пальцы. Это была всего лишь интуитивная догадка, но я считал ее вполне логичной. Сама идея о преступном сговоре всех трех жен после того, как каждая из них позвонила Сэму, умышленно снабдив его подробностями своей интимной жизни — просто, чтобы довести его до бешенства, — была слишком фантастичной. Я склонялся к версии Сэма: кто-то, должно быть, воспроизвел голоса и интонацию его бывших жен. Но чтобы проделать это, требовалась подробная информация об их личной жизни, а дать ее запросто могут в Детективном агентстве Трашмена.

Барри вернулся в кабинет и, усевшись за стол, улыбкой выразил сожаление.

— Никакого отчета. Возможно, кто-то ошибочно сослался на нас. Или намеренно направил вас по ложному следу. Я знаю, как часто это случается в нашем деле!

— А как поживает мистер Хагилл? — участливо осведомился я.

— Мистер Хагилл? — переспросил он. — Боюсь, что я не совсем понимаю…

— Ваш компаньон, — подсказал я. — Он является также другом моего клиента и его личного менеджера — Сони Майер.

— Неужели? — Он зажег еще одну спичку, но позабыл раскурить трубку.

— Лейтенант Сантана ведет расследование этого убийства, — объяснил я. — Если я сообщу ему, что, возможно, вы составили конфиденциальный отчет о бывших женах Сорела, он прижмет вас как следует, чтобы выбить из вас нужные ему сведения. — Я печально покачал головой. — Этот Сантана! Это тот еще тип — человек из Миссури, короче, он не удовлетворится вашим словом, мистер Барри. — Я сочувственно пожал плечами. — Вы ведь не захотите осложнений с полицией? Не так ли?

Он выбил свежий, нетронутый табак из своей трубки в медную пепельницу и принялся набивать ее снова. Может, ему и надоели наши словопрения, но он не показывал этого. Затем он мягко откашлялся.

— Роджер сказал, что если вы объявитесь здесь, в кабинете, — это будет служить доказательством, что вы не совсем… э… хм… не такой уж идиот, как он подумал о вас вчера. Он сказал также, что увидится с вами сегодня вечером в одиннадцать часов в своем доме.

— Это большая жертва с его стороны — уделить время такому идиоту, как я, — проворчал я. — Вы не возражаете, если я воспользуюсь вашим телефоном и сейчас же позвоню лейтенанту?

— Дайте мне сперва несколько минут. — Он открыл верхний ящик письменного стола, вытащил оттуда папку и осторожно положил перед собой. — Здесь лежит отчет одного из наших лучших оперативников — вы могли бы сказать, что он гений наружного наблюдения. Некоторые из наших других оперативников считают его вообще человеком-невидимкой. Я думаю, что они, конечно, преувеличивают, но не слишком.

Он открыл папку и перелистал первые страницы.

— Вот он. Я выделю только самое существенное. Объект покинул ресторан в 8.10 вечера, поехал в Западный Голливуд и так далее. Вошел в многоквартирный дом через черный вход в 8.28 вечера. Объект вышел из дома тем же путем в 8.42 вечера. — Мистер Барри закрыл папку и одарил меня быстрой сочувственной улыбкой. — Здесь все подробности, мистер Холман. Вы все еще хотите позвонить лейтенанту Сантане?

— Один из ваших оперативников висел у меня на хвосте вчера вечером… — Я едва не подавился, когда меня внезапно осенило. — И я его не заметил!

— Как я уже говорил вам, — Барри старался не слишком пыжиться, — по наружной слежке он почти гений. Естественно, он знал о вашей репутации, когда взялся за это задание. Он воспринял это как вызов — так я понял. Не было смысла отряхиваться, потому что я увяз по уши.

— Так что же выходит? — с раздражением бросил я. — Если я расскажу Сантане об этом отчете относительно бывших жен Сорела, вы, конечно, покажете ему отчеты вашего оперативника о моих передвижениях вчера вечером?

— Что-то вроде этого, я полагаю.

— Я считаю, вы должны представить меня вашему гениальному оперативнику, — сказал я с горечью. — Теперь, когда я знаю, что он все время был рядом со мной, мы сможем ездить в одной машине и сбережем его расходы.

— Вы узнаете, что он в машине, если, конечно, увидите его. — Барри хмыкнул. — Но боюсь, что Роджеру больше не понадобятся его услуги.

— Вы хотите сказать, что он получил то, что хотел?

Он кивнул с самым безмятежным видом.

— С другой стороны, — заметил он, — будьте осторожны. Я уверен, что за вами числится не один грешок, который можно раскопать.

— Заплатите мне десять центов за каждый, и я перечислю их вам, — проворчал я.

— Что ж, не очень-то приятно было беседовать с вами, мистер Барри.

— А я, должен признать, получил большое удовольствие от того, что немного поболтал с вами, мистер Холман. — На этот раз он действительно набил трубку и удовлетворенно запыхтел ею. — Не так уж часто Роджер позволяет мне участвовать в своих играх.

Выйдя из конторы Детективного агентства, я поплелся в ближайший бар. Чтобы справиться с потрясением, я нуждался в изрядном глотке спиртного. Если и в дальнейшем меня ждут подобные сюрпризы, то самое время подыскать какую-нибудь другую работенку, например, подбрасывать реплики какому-нибудь комику в ревю. Наступило время ленча, но этот гений оперативник из агентства Трашмена отбил у меня аппетит, поэтому я решил вместо этого навестить блондинку, к которой не питал никаких симпатий.

На мой звонок в дверь никто не ответил. Я жал на кнопку минуты три, пока не вспомнил, что ее брат живет напротив. Когда я позвонил в третий раз, дверь, удерживаемая цепочкой, приоткрылась на целых пять дюймов. Фрэнк Марко бросил на меня подозрительный взгляд.

— Холман! — выпалил я.

— Тот, что был в кабинете вместе с лейтенантом вчера вечером.

— Ах да! — Он снял цепочку и распахнул дверь пошире. — Входите, мистер Холман. — Он быстро закрыл дверь, вернув цепочку на место. — Я подумал, что это очередной надоедливый репортер. Они буквально отравляют нам жизнь с самого раннего утра.

— Я хочу поговорить с вашей сестрой, — сказал я. Быстрым нервным движением он дотронулся до своей рассеченной и распухшей нижней губы.

— Бедная Андреа все еще страшно переживает из-за этого кошмарного убийства. Вряд ли бедняжке удалось хоть на миг сомкнуть глаза прошлой ночью. Конечно, я решительно настоял, чтобы она осталась здесь, со мной. — Драматическая дрожь сотрясла этого откормленного юнца. — Можете себе представить — находиться в той же квартире, где только что убили вашу самую близкую подругу? Это невыносимо!

— Где ваша сестра? — нетерпеливо перебил я.

— В гостиной, мистер Холман. Прошу вас, будьте с ней помягче. — Он быстро заморгал своими водянистыми голубыми глазками. — Она не… вполне… не совсем пришла в себя, если вы меня понимаете.

— Конечно, — отозвался я. — Я человек мягкий. А теперь мы можем повидать ее?

Гостиная, куда мы вошли, удивляла своей старомодной экстравагантностью — в духе Фрэнка Марко, и свисающее с потолка сооружение из маленьких цветных стеклянных шариков выглядело унылой рухлядью эпохи поколения «детей-цветов».[4] Андреа Марко сидела на кушетке, покрытой изрядно поизносившимся тайским шелком жуткого лилового цвета. На ней был черный шелковый халат, доходивший до лодыжек. В таком виде она вполне могла бы сойти за участницу похоронной процессии, но по виду у нее явно не хватило бы на это сил. Ее длинные белокурые волосы в беспорядке рассыпались по плечам, весь ее лоск улетучился. На ее изможденном лице жили только горящие глаза, обведенные темными кругами.

— Убирайтесь! — злобно прошипела она. — Только один вопрос, — сказал я.

— Это вы вчера навели Сорела на Линду, и я никогда не прощу вам этого, Холман.

Но тут вступил ее братец со своим дрожащим, пронзительным голоском:

— Андреа, дорогая, ты ведь не знаешь, так ли это!

Взгляд, который она бросила на него, мог бы заставить и Борджиа содрогнуться от ужаса. Отступив, Фрэнк едва не опрокинул бутафорское верблюжье седло, которое отчаянно нуждалось в покраске.

— Ладно, сестренка, как скажешь!

Театральным жестом он в отчаянии растрепал свои длинные светлые волосы и, похоже, готов был расплакаться.

Я снова сосредоточил свое внимание на Андреа.

— Вы или Линда слышали когда-нибудь о парне по имени Хагилл?

— Я сказала вам — убирайтесь вон!

— Как только вы ответите мне на этот вопрос, я уйду, — пообещал я.

— Хагилл? — Она отрицательно мотнула головой. — Никогда не слышала этого имени.

— Высокий, ему лет сорок, — настаивал я. — У него каштановые волосы и жесткие усики. Из тех, кто хочет создать впечатление — будь он с Кастером,[5] индейцы тут же сдались бы.

— Похоже, был такой. — Она задумалась. — Одно время он заходил в бутик почти каждый день и всегда требовал, чтобы его обслуживала Линда. Дошло до того, что едва он появлялся, она тут же скрывалась в задней комнате и просила меня заменить ее. Мол, она больна или что-то в этом роде. После нескольких таких визитов он, я думаю, утратил интерес, потому что перестал заходить в бутик.

— Когда это было? — спросил я.

— Несколько месяцев тому назад, я не помню точно. — Она презрительно оттопырила нижнюю губу. — Хотите попытаться доказать, что этот человек убил Линду? — Она коротко хохотнула, и я вздрогнул при звуке ее смеха. — Мы все знаем, кто убил бедняжку, Холман.

Это — Сорел, и я приложу все свои силы, чтобы его покарали! Сорел… — Тут она разразилась длинным потоком брани.

— Сестренка! — возопил скандализованный Марко. — Это некрасиво! Девушка из такой семьи, как ты, просто не должна выражаться подобным образом.

К моему изумлению, она умолкла и, откинув голову назад, прикрыла глаза.

— Дай мне выпить!

— Сию минуту, сестренка, — обрадовался Марко. — А как насчет вас, Холман? Сухой шерри вас устроит?

Я моргнул.

Он исчез в кухне и вернулся с каким-то вычурным подносом и тремя изящными стаканчиками на нем, из которых торчали соломинки. Стаканчики весело позвякивали, и Андреа, открыв глаза, выпрямила спину и взяла один из них. Увидев меня, она завопила:

— Что здесь делает Холман, черт побери? Я ведь велела ему убраться отсюда! — Глаза ее зло горели.

— Успокойся. — Марко сделал умиротворяющий жест свободной рукой.

— Мистер Холман только пытается помочь…

— Помочь Сорелу — ты это имеешь в виду. — Андреа отпила немного из стаканчика. Лицо ее исказилось, и она швырнула его в угол. — К дьяволу! Что это за пойло? Я хочу мартини!

Марко, опустившись на колени, собирал кусочки стекла. Когда он поднялся, его лицо пылало негодованием.

— Как ты можешь, Андреа! Ты же знаешь, это мои любимые стаканчики! Привезены из Швеции, их нельзя заменить!

— Перестань канючить и принеси мне мартини, оборвала она его.

— Нет! — Он топнул ногой. Я бы не поверил этому, если бы не видел собственными глазами. — Нет! Сама принеси!

Она поднялась с кушетки, презрительно усмехаясь, и с трудом побрела на кухню. Я надеялся, что она принесет два мартини. Но надежды мои были напрасны.

Фрэнк придвинулся ко мне поближе, стараясь сделать это скрытно.

— Я знаю, что Андреа страшно расстроена, — доверительно прошептал он.

— Но я думаю, она немного перегибает палку! Она пережила страшное потрясение, обнаружив труп Линды. Я хочу сказать, что могу понять ее и очень сочувствую бедной моей сестренке. Но все эти ужасные мелодраматические выходки начинают действовать мне на нервы. Разбить вдребезги один из моих любимых стаканчиков — какая злобная выходка, мистер Холман. К сожалению, я должен сказать это о моей собственной сестре — она просто срывает на мне досаду. В конце концов, не могли же их отношения продолжаться вечно, не так ли?

— Почему это? — спросил я.

Он выразительно пожал плечами.

— Все бы кончилось через какой-нибудь месяц-другой. Линда определенно собиралась вернуться к Сорелу. Я это знаю. — Он возвел глаза к потолку и сокрушенно покачал головой. — А какие ужасные драки они затевали! Их стоило бы увидеть, чтобы поверить, уверяю вас.

— Но Линда видела его всего один раз, когда он вломился к ней в квартиру около трех месяцев тому назад. По крайней мере, так сказала ваша сестра лейтенанту вчера вечером.

— Она сказала это из гордости. — Фрэнк поджал свои пухлые губки и заговорил вкрадчиво:

— Она солгала, потому что не могла смириться с правдой. Линда виделась с Сорелом при каждом удобном случае, впрочем, эти случаи выпадали не так часто, ведь Андреа стерегла ее как курица цыпленка. Но все шло к краху. Вот почему я остановил Сорела и не пустил его в квартиру вчера вечером. Я подумал, что он пришел за Линдой. Я знал, что если допущу его встречу с Линдой, то Андреа, узнав об этом, устроит мне адскую жизнь. — Его голос постепенно, по мере того как он излагал события, приобретал нормальное звучание. — Думаю, сейчас у вас уже есть некоторое представление в том, как тяжко мне приходится порой.

— Опять за свое, братец! — окликнула его Андреа с порога кухни. — Делишься кое-какими секретами за моей спиной?

Она подошла к кушетке и уселась. Марко, побелев, смотрел, как его сестра потягивает мартини. С дрожью я отведал слабого шерри. Впрочем, возможно, он был великолепен, но как может судить об этом убежденный сторонник виски?

— Я лишь говорил, что тебе, сестренка, рано или поздно пришлось бы взглянуть в лицо реальности, — приглушенно пробормотал Марко. — Только и всего.

— О какой реальности речь? — осведомилась она.

— Ну… — Он сам себя выдавал своей склонностью к болтовне и сознавал это. — Я имел в виду твою жизнь с Линдой; она ведь не могла продолжаться вечно?

— А почему не могла?

Марко сделал беспомощный жест.

— Она вернулась бы назад, к Сорелу.

— Я не оскорблю памяти моей матери, назвав тебя лживым сукиным сыном! Линда не хотела и слышать о Сореле! — Андреа швыряла ему в лицо слова. — Она боялась его, вот и все. Предполагалось, что ты защитишь нас обеих, но у тебя кишка тонка. Ты не можешь взять себе в твою тупую башку, что Линда любила меня? И всегда любила бы, безмозглый ты кретин! По какой же тогда причине, как ты думаешь, Сорел убил ее?

— Это не правда!

— В его голосе прозвучала слабая истерическая нотка. — Внутренне ты сама сознаешь, что это не правда. Линда была готова уйти от тебя к Сорелу и восстановить свой брак с ним, только ты не хотела и думать об этом. И вот теперь она мертва!

— Она любила меня, — упрямо повторила Андреа с упорством фанатика, абсолютно убежденного в своей правоте. — Ничто не могло изменить ее привязанности ко мне, пока она была жива.

— Сестренка! — Слезы выступили на глазах Марко. Он, спотыкаясь, обошел вокруг кушетки и опустился на колени возле Андреа. — Не говори так, — захныкал он. — Прошу тебя!

Она смотрела на брата, уткнувшего лицо в ее колени, с выражением безграничного отвращения, и я счел, что пора Холману удалиться. В моей работе не так уж часто встречаешь нормальных людей. Благо, что большинство из них не бывают скучными. Я направился к двери, оставив на столе почти нетронутый стакан шерри.

— Сестренка. — Голос Марко зазвучал приглушенно и умоляюще, как у маленького мальчика. — Прошу тебя…

Я услышал ее ответ, когда вышел в переднюю, и по моей спине пробежал холодок — так меня ошарашили ее слова.

— Бедный глупыш! — вырвалось у нее с каким-то отчаянием и презрением одновременно. — Уж не думаешь ли ты, что теперь, после смерти Линды, я когда-нибудь вернусь в твои объятия?

После изрядной встряски в квартире Марко я решил немного проехаться, чтобы остудить голову. И спустя некоторое время припомнил удар, который получил в Детективном агентстве Трашмена.

Мне потребовалось проехать три мили до бульвара Сайта-Моника, прежде чем я разгадал этот трюк. Его знает каждый девятилетний мальчишка с игрушечным набором фокусника: заставьте зрителей смотреть туда, куда вам нужно.

Естественно, я оглянулся. И сразу же перед глазами у меня возник худой мужчина с короткой стрижкой и густыми усами, в кепочке для гольфа, сидевший за рулем «ягуара» кремового цвета, на левом крыле которого красовалась эмблема команды «Лос-Анджелес Лейкерс».

Да, в уме и смекалке ему не откажешь! Он использовал также и обратную психологию: если кто-то вас ищет, а вы хотите спрятаться — будьте чертовски заметны.

Я раскусил его, так как он передвигался со скоростью всего двадцать миль. Однако на протяжении двух миль я не терял его из виду. Кто станет тащиться на «ягуаре» со скоростью двадцать миль в час в пыльное, душное летнее утро, когда через двадцать минут он мог бы уже оказаться там, где щебечут птицы и плещутся волны.

Я набрал скорость, но даже моему «тандерберду» с табуном лошадей под капотом не разогнаться в центре Лос-Анджелеса. Вообще-то поток был не очень плотный; останавливаясь и трогаясь, можно было выжать и все сорок, но все равно Энди Кэп не давал мне сблизиться с «ягуаром».

Я мог бы так поиграть с ним все утро, но в этом не было никакого смысла.

Место, которое я выбрал для нашей встречи, не отличалось особой красотой, но здесь пахло богатством. Насосы, похожие на жуков, которые втыкают свои хоботки в почву, качали нефть из земли. Эти тысячи маленьких монстров работали без устали и так безупречно, что им позавидовал бы сам Эрол Флинн.[6] Над некоторыми насосами возвышались буровые вышки; у других вышек не было — они покрывали всю эту площадь, как саранча пшеничное поле.

Едва успев поставить машину, я побежал. Хотелось убраться с дороги прежде, чем он засечет меня. Я припарковался на гребне холма; он отставал от меня примерно на четверть мили, и я полагал, что справлюсь с этой задачей.

Пригнувшись, я укрылся за сараем из рифленого железа и выжидал, прислушиваясь, когда его машина замедлит ход и остановится.

Быстро поднявшись по склону, он перевалил через гребень холма. Его нога не дрогнула на педали газа, и если бы я ждал его в машине, он, вероятно, улыбнулся бы мне и дружески помахал рукой.

Я ждал. Шум мотора замер в отдалении. Насколько я мог судить, он не остановился. Но я не стал его недооценивать и побежал через нефтяное поле. Это напоминало бег через чащу, рожденный в мозгу сумасшедшего. Насосы работали в монотонном ритме, поднимая и опуская свои хоботки, ветерок веял в верхушках стальных башен.

Заметив его, я остановился и перевел дух, вдыхая вместе с булькающими монстрами вонь их испарений.

На этот раз Энди был без кепочки. Он лихо забросил ее на антенну. Формой своей головы он напоминал лысого моржа. Стоя на вершине холма, он осматривал дорогу.

Я подумал, что он может заметить мою машину в бинокль, который как раз поднес к глазам.

Описав круг, я пересек дорогу у поворота и подошел к нему сзади. Я был уже шагах в двадцати от него, когда он, не опуская бинокля и не оборачиваясь, произнес:

— Не подходите ближе, мистер Холман.

Я выхватил револьвер, прежде чем он закончил эту фразу, но все равно чувствовал себя человеком, у которого на руках пара тузов, а у противника все козыри.

Все еще не оборачиваясь, Энди сказал, словно глаза торчали у него на затылке:

— Спрячь пушку, парень. Это жизнь, а не кино.

Я стоял, глядя на его широкую спину, обтянутую спортивной рубашкой темно-красного цвета — из хлопка, но дорогой. Рубашка была вправлена в обычную пару белых парусиновых брюк; чистых, надетых в это утро. Под мышками рубашка потемнела от пота. На ногах красовались туфли для гольфа. Он был крупный мужчина, и я охотно допускал, что не из слабых. В мышцах — ни грамма жира.

— Ты потеешь, — сказал я. — Это некрасиво.

— Девушки говорят, что это сексуально, — ответил он. — А красивый ловкач вроде тебя ничего не смыслит в настоящих женщинах. Верно, Холман? — Он произнес мое имя так, словно выругался.

— Зря ты так говоришь, — проворчал я. — А я-то надеялся, что мы станем друзьями.

— Посмотрим фактам в лицо, — спокойно возразил он. — Из-за своей пушки ты выглядишь глупее, чем кажешься на первый взгляд. — Его нижняя губа — широкая и мясистая, — когда он улыбался, оттопыривалась и почти касалась подбородка. — Пункт первый: я частный детектив с лицензией. Пункт второй: я мирно гуляю ради своего удовольствия, поглядывая на птичек. И вдруг меня атакует какой-то панк, который считает, что лицензия дает ему право размахивать револьвером перед носом у людей. Пункт третий: объясни, как выйти из этого положения, умник.

Спорить не было смысла. Я убрал револьвер.

— Единственные птицы, которые здесь обитают, это стервятники, — подчеркнул я. Но Энди не обратил внимания на мои слова.

— Спасибо, — произнес он почти вежливо. — Оружие заставляет меня нервничать.

— Теперь, когда мы на дружеской ноге, ты можешь мне сказать, нравится ли тебе работать на Роджера Хагилла?

— Никогда не слышал о нем.

— Ты слышал о нем.

— Я лоялен по отношению к своему клиенту.

— Ты слышал когда-нибудь о Сэме Сореле? Ты ведь и за ним должен был следить по поручению Хагилла?

Крупный мужчина облизал губы языком и дотронулся им до кончиков своих усов.

— Послушай, Холман, спроси меня: слышал ли я когда-нибудь об Уолте Диснее, и я отвечу то же самое никогда не слыхивал о таком. Тебе следует уяснить, что человек в моем положении не имеет права распускать язык.

— А как насчет личного одолжения — мне?

— В качестве личного одолжения я бы и пальцем не пошевелил ради тебя. Исчезни.

— Я думаю, ты просто не хочешь отнестись ко мне по-дружески, как бы я ни старался, — перебил я, выхватывая револьвер. Малыш Билли[7] наверняка уложил бы меня, прежде чем я спустил курок. Но для Энди я оказался достаточно проворен.

Его улыбка увяла с быстротой летнего дождя. Взгляд его серых глаз стал холоден и суров.

— Ты опять играешь со своей пушкой, Холман. Мне это не нравится.

Я кивнул. Я понимал его чувства. Но не моя вина, что он расстраивался из-за таких пустяков.

Его машина стояла примерно в сорока футах от нас, ниже по склону холма. Я прицелился и выстрелил, пробив правое переднее колесо, а затем вновь навел на него револьвер.

— Для такой дыры потребуется большая заплата, сказал я.

Детектив с лицензией ничего не ответил, но легко можно было заметить, что он не в восторге от моих действий.

— Это твоя машина? — спросил я.

Он промолчал.

— Ответь мне на несколько вопросов, и я пощажу твою красотку.

— Слушай, Холман, попробуй только расстрелять мою машину, и я…

Ты выслеживал Сэма Сорела по поручению Хагилла?

— Да.

— Ты следил за ним в тот вечер, когда он избил Линду Гейлен?

— Если он когда-либо и избил кого-то, я ничего об этом не знаю.

Я размышлял об этом с минуту, пристально наблюдая за ним, не желая, чтобы он сбил меня с ног.

— Ты не знаешь, но это не исключено?

— Не исключено.

— Он навещал Беверли Квиллен, когда ты висел у него на хвосте?

— Нет.

Я устремил на него тяжелый взгляд, давая ему понять, что не верю ни единому его слову, а затем прострелил левое заднее колесо.

Он даже подскочил.

— Ах ты, ублюдок!

— Скажи мне, — спросил я его, — зачем ты работаешь на Хагилла? Только не уверяй меня, будто не знаешь, что он за тип.

— Никогда не слыхивал о таком.

Рассудив, что напрасно теряю время, я оставил его там и вернулся к своей машине. Был жаркий день, слишком жаркий для того, чтобы возиться со спущенными колесами. Но я не испытывал жалости к старине Энди. В конце концов, он не был со мной особенно приветлив.