С утра открывая лавку,
Кивая редким прохожим,
Мясник, как писатель Кафка,
Весь чистенький и пригожий.
Он, день начиная рабочий,
Натягивает фартук,
Который отстиран не очень,
Старательно, но без азарта.
И фартук тот неприятен,
Как взгляд на невестку свекрови, —
Разводы от старых пятен
Напоминают о крови.
Но тут ничего не поделать,
Ведь смерть – это часть сюжета.
А фартук – обычная мелочь,
Его ремесла примета.
Мясник целый день в заботах,
Он мясо старательно рубит.
Проделывает работу,
Которую люди не любят.
Потом, выходя в перерыве
На перекур из лавки,
Он выглядит некрасиво,
Как Джек-Потрошитель, не Кафка.
Он курит и струйки дыма
Пускает в пространство туго.
А все, кто проходит мимо,
Обходят его по кругу.
Не то, чтоб какие-то черти
В глазах его строят рожи,
Но будто дыхание смерти
Отталкивает прохожих.
Суров и немногословен,
Как древний шумерский Ма́рдук,
Мясник не стесняется крови
Которой забрызган фартук.
Ведь вечером, закрывая
Пропахшую смертью лавку
Он снова станет, как Кафка…
А кровь? Ну, работа такая.
* * *
Двадцатый век… Ещё бездомней,
Ещё страшнее жизни мгла,
Ещё чернее и огромней
Тень Люциферова крыла…
А. Блок
Люциферовые тени – в двадцатом,
Сатанинские хвосты – в двадцать первом.
В каждом веке есть всегда годы ада,
Есть у нас, чем раздраконивать нервы.
Не увидим мы отличие счастья
От несчастья, а принцессы – от стервы,
Если только перед вёдро ненастья
Не расскажут, как оно в двадцать первом.