Университет

I

Когда она вернулась домой, Кит и ее мать ругались на кухне. Это была сокрушительная стычка, во время которой они орали друг на друга во всю силу своих легких. Фэйт подумала, не развернуться ли ей и не уехать или не проскользнуть ли тайком в спальню и спрятаться там, – но вместо этого заставила себя пройти через гостиную и столовую на кухню.

Они стояли лицом друг к другу: Кит в дверях, ведущих на задний двор, а мамаша напротив него, возле раковины, опираясь на крышку буфета, чтобы не упасть. Глаза у нее были красные, к лицу прилила кровь. В кухне сильно пахло текилой.

– А мне наплевать, что ты моя мать! – орал Кит. – И я не собираюсь тебя слушать! Ты и со своей-то жизнью никак не разберешься!

Мать прищурила глаза.

– А я тебя никогда и не хотела, – сказала она. – Ты вообще гребаная ошибка, и после твоего рождения все понеслось в тартарары.

Кит мгновение смотрел на нее, перевел взгляд на Фэйт, а потом захлопнул за собой дверь и, обежав вокруг дома, выскочил на улицу.

– Не надо было этого говорить. – Фэйт стала с матерью лицом к лицу. – Ты что, до сих пор не поняла, что можно говорить, а что нельзя?

– Переживет, – та пожала плечами.

– А может быть, и нет.

Мать пренебрежительно махнула рукой.

– Дела говорят громче слов, – сказала она.

Но Фэйт знала, что это верно не всегда. Иногда слова говорили громче дел.

А иногда между ними не было никакой разницы.

Зазвонил телефон, и мать бросилась к трубке, висевшей на стене возле холодильника.

– Слушаю? – Она молчала несколько мгновений, а потом протянула трубку Фэйт. – Тебя. Харт.

Харт? Опять? Они расстались почти год назад, а он все еще продолжал звонить ей – хотя бы раз в месяц. До него что, не доходит?

– Скажи, что меня нет. Что я на свидании.

– Сама скажи, – и уже в трубку: – Сейчас даю.

Фэйт взяла трубку у матери, грохнула ее на аппарат и, повернувшись, вышла из комнаты.

– А что ему сказать, если он перезвонит? – засмеялась ей вслед мамочка.

«Можешь трахнуть его сама, сука», – чуть не сказала Фэйт, но сдержалась. Она прошла в спальню и закрыла за собой дверь.

Что, черт побери, происходит с ее матерью?

И с Хартом, который продолжает звонить ей после всего этого времени… Фэйт вспомнила их самое первое свидание, вечером того дня, когда она встретила его на занятиях по американистике в колледже Санта-Ана. Он тогда привел ее в секс-шоп. То есть это был не совсем секс-шоп. Это было то, что называется «магазин игрушек для взрослых», и существовал он для тех самых псевдомодных «новых мужчин», которые поголовно были тайными шовинистами и для которых «Плейбой» являлся верхом утонченности. Харт хотел произвести на нее впечатление широтой взглядов и интеллектуальной смелостью. Десять минут он рассматривал силиконовые сиськи красивой обнаженной женщины, а потом надулся на весь оставшийся вечер, потому что Фэйт отомстила ему той же монетой. Когда они уже выходили, он обратил ее внимание на гигантских размеров резиновый член.

– Нравится?

– А то, – ответила тогда Фэйт и, округлив губы, с вожделением облизала их.

И вот тогда он надулся.

Не было смысла говорить ему о том, что идея куска резины, засунутого в вагину, ее совсем не возбуждает, или объяснять, что при ее росте эта штука была длиннее, чем требовалось, почти на целый фут и достала бы ей до самых легких. Его гордость была ущемлена, а мужское самолюбие поставлено под угрозу, так что ее шутку Харт воспринял как личное оскорбление.

Фэйт надо было бы сразу понять, что у них ничего не получится.

Но они ходили вместе почти целый семестр, прежде чем наконец расстались после жутко язвительной ссоры в «Мэйн-млейс молл», за которой наблюдала целая толпа зрителей.

И он продолжает ей звонить.

В этом есть что-то ненормальное.

Она глянула на будильник на туалетном столике. Уже поздно. Пора одеваться. Фэйт открыла шкаф и стала перебирать висящую одежду. Она не совсем врала, когда просила мать сказать Харту, что ушла на свидание.

У нее действительно сегодня вечером было назначено свидание, хотя она и не была от этого в восторге.

И в этом не было вины ее партнера. Они встретились днем в библиотеке. Фэйт расставляла книги по полкам; он искал какую-то книгу и попросил ее о помощи. Первое, что пришло ей в голову, хоть это и было мелко и преждевременно, это то, что он – «лакомый кусочек». Так вполне могла бы подумать ее мать, и Фэйт мгновенно почувствовала вину за то, что допустила подобную мысль. Но мысль никуда не делась, они разговорились, и все кончилось тем, что он пригласил ее на свидание.

Звали его Джон. Джон Тейлор. Он был первокурсником на факультете истории. Выглядел вполне милым и интеллигентным, был очень привлекателен и когда пригласил ее, она не смогла сказать «нет».

И мгновенно пожалела об этом. Все это было очень странно, но ей показалось, что она предает Джима. Конечно, это была полная ерунда. Он ведь не дал ей никакого повода думать, что они могут быть больше чем просто знакомыми или соучениками, хотя и пригласил ее перекусить после того, как она рассказала ему о том, что произошло на занятиях по ботанике, а это, в свою очередь, могло означать, что он ею заинтересовался.

Могло.

Но этого точно было достаточно, чтобы она почувствовала вину, встречаясь с кем-то еще.

Фэйт выбрала пару дизайнерских джинсов и сняла их с вешалки.

Ее курс по ботанике.

Мысль о нем все еще волновала ее. Она уже решила, что откажется от него, но еще не сделала этого, так как надо было получить подпись лектора на заявлении.

А она боялась встретиться с ним в кабинете один на один.

Даже когда Фэйт просто думала об этом, ее охватывала дрожь.

Завтра она пойдет на лекцию и заставит его подписать форму в присутствии других студентов. Тогда он ничего не сможет с ней сделать.

А почему он вообще должен с ней что-то сделать?

Этого она не знала. Но сама мысль о встрече с ним с глазу на глаз ей не нравилась.

К джинсам Фэйт выбрала белую блузку. Изысканная, но достаточно консервативная, она подчеркнет ее достоинства и в то же время покажет, что ее хозяйка не собирается сразу же раздвигать ноги. Посмотрим, как все будет развиваться. Фэйт не исключала вероятности того, что события могут развиваться и по этому сценарию, и в то же время хорошо понимала, что Джон – это ее второй выбор и так начинать отношения, скорее всего, не стоит.

Она мудро сказала ему, что встретится с ним в универе, в студенческом центре. Он жил в кампусе, и они предварительно договорились сходить на «Дьяволов» на фестивале студенческой киноассоциации. Фэйт объяснила, что это будет слишком долго и неудобно, если он сначала приедет за ней в Санта-Ану, потом они поедут в Брею смотреть кино, а потом ему вновь придется ехать в Санта-Ану и после этого опять возвращаться в Брею. И это было правдой. Но только частью общей причины, по которой Фэйт не хотела, чтобы он узнал ее адрес.

Она стыдилась того места, где жила.

И еще боялась, что он может встретиться с ее мамочкой.

И именно это было теми причинами, по которым она не хотела, чтобы Джон забрал ее. Так что сейчас, когда Фэйт вспомнила мать, опирающуюся на раковину и выкрикивающую непристойности вслед ее брату, она была рада, что приняла такое решение.

Девушка приняла душ, вымыла голову, накрасилась и оделась. Ее мать на кухне громко болтала по телефону с каким-то мужиком, так что Фэйт воспользовалась этим, чтобы проскользнуть через гостиную и выбраться из дома.

На мгновение она задумалась о том, где сейчас может быть Кит, но успокоилась, будучи уверенной, что он сам о себе позаботится. Скорее всего, останется у кого-то из друзей. Или подождет, пока их мамаша отключится на диване, и тогда вернется домой.

Год назад, даже еще в прошлом семестре, она сказала бы матери, куда идет и когда вернется. Но теперь Фэйт поняла, что мать совершенно не интересует, где она проводит время и чем занимается, так что сейчас она не оставила ей даже записки.

Это к разговору о неблагополучных семьях.

Когда Фэйт приехала, Джон сидел на одном из диванов в лобби студенческого центра, и она вновь не могла не заметить, насколько он был хорош. Джон рассказал ей, что по выходным дням он работает в радиомагазине, продавая стереосистемы и получая за это комиссию, но Фэйт подумала, что он мог бы легко получить работу в качестве исполнителя экзотических танцев, если б захотел.

Она опять думает, как ее мать…

Фэйт провела языком по зубам, чтобы на них не осталось следов помады, и с улыбкой подошла.

– Привет, – сказала она.

Джон одобрительно оглядел ее с ног до головы.

– Привет.

Что-то с этим свиданием было не так с самого начала. Она не знала, что именно, как и то, откуда она об этом знает, но Фэйт это знала, чувствовала и, если б могла отменить встречу или закончить ее, сделала бы это после первых десяти минут разговора.

В библиотеке все было хорошо. Джон был дружелюбен и мил, и ей понравилось говорить с ним. Но что-то изменилось. Пока они шли в кинотеатр, говорил он практически без умолку, так что ей не пришлось поддерживать беседу; но между ними появилась какая-то подспудная неловкость, и ей с ним было не по себе.

Кроме того, Фэйт определенно не понравилось, что во время фильма, в тот момент, когда монашки на экране зашлись в сексуальном неистовстве, рука Джона, обнимавшая Фэйт за плечо, опустилась на ее правую грудь.

Вежливо, но твердо она вернула ее на плечо.

После просмотра Джон предложил перекусить в «Лининг тауэр», ближайшей к кампусу пиццерии. И хоть ей этого и не хотелось, Фэйт согласилась, и он повез их в ресторан, восхищаясь по дороге фильмом и рассуждая о тех исторических событиях, которые легли в его основу. Ехал он очень быстро, а она лишь кивала, улыбалась и практически ничего не говорила.

Пиццерия была полна, и в ней было очень шумно. В одном углу группа придурков следила по ящику за футбольным матчем, под пиво рассуждая о методах тренировки команд и громко радуясь, когда их команда забивала, или еще громче ругаясь, когда она пропускала. В самой задней части темного помещения группа из пяти-шести школьников старших классов резалась в видеоигры, наполняя воздух взрывами, электронными звуками и шумом, когда герои этих игр пробивались сквозь неземные ландшафты. Музыка, громкая танцевальная музыка раздавалась со всех сторон, и посетителям ресторана приходилось громко кричать, чтобы перекрыть весь этот шум.

Но Фэйт была рада этому шуму, рада, что в ресторане так много народа.

Она не хотела говорить с ним.

Она не хотела оставаться с ним наедине.

Фэйт вдруг подумала о Джиме, о том, что он может сейчас делать, и о том, каким было бы это свидание, если б вместо Джона рядом оказался бы он.

Боже, пора заканчивать с этими тинэйджерскими романтическими заморочками…

Все места были заняты, но группа дружков Джона держала один из столиков возле ящика, так что они с Джоном уселись вместе с ними. У него были неприятные друзья, и он в их присутствии тоже становился неприятным, но Фэйт была благодарна за то, что они не остались вдвоем.

Прошло около часа; игра закончилась, и посетители стали расходиться. Сама она все это время тянула один бокал пива, а Джон не отставал от своих дружков и уговорил не меньше четырех или пяти. Она не чувствовала себя спокойно, когда позволила ему отвезти ее в универ, но почувствовала в нем какую-то агрессивность, когда он вел ее через парковку, крепко держа за руку. Поэтому Фэйт решила, что лучше будет не возражать ему, а как можно быстрее добраться до кампуса и так же быстро свалить оттуда домой.

Они доехали до универа, и она показала, где припарковала машину. Джон остановился рядом с «жуком» и выключил двигатель.

После чего подвинулся к ней поближе.

У Фэйт неожиданно пересохло во рту. Она не ожидала ничего такого и думала, что сможет закончить вечер без необходимости разбираться с подобными подкатами, но, увы и ах, пришлось.

– Мне все очень понравилось, – соврала Фэйт. – Спасибо тебе. – Она открыла замок и нажала на ручку двери, но Джон просунул правую руку у нее за спиной и положил ее ей на плечо. Фэйт повернулась к нему лицом. Он придвинулся ближе – изо рта у него несло пивным перегаром.

– Мне тоже, – сказал он.

И наклонился вперед.

Она позволила ему быстрый поцелуй без языка, а потом опять попыталась взяться за ручку, но его рука на плече сильно ее прижала, затем двинулась вниз, к ее груди, и стала тискать ее, одновременно прижимая спину Фэйт к спинке сиденья.

Другая его рука пролезла у нее между ног и стала тереть сквозь джинсы. Фэйт напряглась и запаниковала, не понимая, как она позволила ситуации зайти так далеко, и не зная, как из нее выбираться.

Девушка чувствовала себя так, будто впервые в жизни оказалась в подобном положении, хотя, встреть она Джона месяц назад или даже неделю назад, подобное окончание первого свидания показалось бы ей просто идеальным.

Но что-то в его напоре, в намеке на грубость, ощущаемом под его настойчивостью, испугало Фэйт и заставило ее пожалеть, что она не закончила свидание сразу же после фильма, как и хотела.

Джон сильнее надавил на ее промежность, и ей стало больно. Фэйт попыталась сжать ноги, попыталась отодвинуть его руку, но он продолжал тереть ее там, двигая рукой по шву джинсов и все сильнее нажимая на то место, где, как он знал, находилось ее отверстие.

– Ну давай же, – приговаривал Джон. – Тебе же самой хочется.

– Нет, – ответила Фэйт. – Я не хочу. Я хочу домой. – Она старалась говорить твердым и сильным голосом, голосом человека, контролирующего ситуацию, но чувствовала, что голос звучал слабо и умоляюще, как у жертвы, просящей хищника об одолжении.

Она схватила его за кисть, но Джон был сильнее, и его рука двинулась к ее ремню. Она сжала ее изо всех сил, попыталась остановить, но он засмеялся, легко пересилил ее, и его пальцы сжали пряжку ремня.

– Немедленно прекрати! – приказала Фэйт.

Пуговица на джинсах расстегнулась, и рука проникла внутрь, под джинсы и трусики; грубые пальцы стали тереть ее лобок. Фэйт сопротивлялась, стучала по руке, которая прижимала ее к сиденью, царапала другую ногтями.

– Ты же знаешь, что тебе понравится, – сказал Джон.

Фэйт совсем не возбудилась – она была испугана, и влагалище у нее было совсем сухим. Девушка вскрикнула от боли, когда Джон засунул в него свой палец.

Она впилась зубами в его руку. Он мгновенно отдернул ее и закричал. Только увидев следы своих зубов и кровь, Фэйт поняла, насколько сильно укусила его.

Хотя ее это совсем не волновало – она просто была благодарна за это открывшееся окно возможности. Мгновенно распахнула дверь и неловко выбралась из машины.

– Сука фригидная! – крикнул Джон ей вслед. – Гребаная фригидная сука!

Ей захотелось ответить ему, плюнуть в него, ударить по его гребаным яйцам, но она как можно быстрее вытащила ключи, дрожащими руками открыла машину и, забравшись внутрь, заперла все двери. И не стала смотреть, преследует ли он ее, а завела машину и отъехала.

Спустя полчаса, добравшись до дому и остановив машину, Фэйт все еще тряслась.

II

– Ну, как ты? – спросила Синди.

Рили попытался подвигать руками и ногами, но это ему не удалось.

– Кажется, отлично.

– Хорошо, – сказала девушка.

И начала раздеваться.

Он наблюдал, как она медленно сняла туфли, чулки, рубашку, брюки, и его член с каждой снятой вещью становился все тверже.

Все началось совершенно невинно. Они вместе посещали семинар доктора Эмерсона по литературному творчеству, сидели через два места друг от друга, и вначале он ее даже не заметил. Синди была первой, кто добровольно согласился, чтобы остальные студенты разобрали ее работы, и профессор попросил ее сделать копии ее пьес, или стихов, или коротких рассказов и раздать их другим ученикам.

И на следующем занятии она ходила по рядам и раздавала скрепленные степлером листки со стихами. Подойдя к его парте, на мгновение замешкалась и достала копию с самого низа пачки. Когда она передавала ему копию, ее руки дрожали. После этого Синди быстро перешла к студенту, сидевшему за ним, а он взглянул на лист у себя в руках.

«Ты меня заинтересовал, – было написано на нем девичьим почерком. – Позвони мне по номеру 555–9087. Синди».

Заинтересовал?

Рили сложил листок и посмотрел на нее. Она даже близко не напоминала девушку с обложки, но было в ней что-то от светловолосой девчонки с соседнего двора, и это ему явно понравилось. Синди взглянула на него, заметила, что он смотрит, и покраснела.

Рили перечитал записку. Какая глупость… Как в выпускном классе. И в то же время эта записка ему польстила.

В классе все они вслух разобрали ее поэзию, и большинство нашло ее эмоционально правдивой, а доктор Эмерсон попросил всех записать комментарии на своих копиях и вернуть их Синди.

Рили написал всего шесть слов: «Я тоже хочу встретиться с тобой».

В тот же вечер он позвонил ей, и они почти три часа проговорили по телефону, успев обсудить все на свете: его кошмарное детство и ее счастливое детство, его прошлых девочек и ее прошлых мальчиков, общие интересы и планы на будущее. У них оказалось не так уж много общего, но это почему-то было не важно, и они договорились встретиться в субботу.

Свидание удалось. Они даже позволили себе кое-что: поцелуйчики, обнимашки, касания в интимных местах, – и в понедельник, когда он проходил мимо нее, направляясь на свое место, Синди протянула ему еще одну записку. Рили открыл ее, сев за стол.

«Хочу, чтобы ты грубо трахнул меня».

Его член мгновенно стал твердым, и он взглянул на нее.

А она улыбнулась ему.

Все это и привело их в этот мотель и на эту кровать. Рили еще никогда не занимался этим в мотеле; в сущности, он не занимался этим нигде, кроме как в собственной машине, – но она настаивала, и ему пришлось потрясти своих должников и самому немного подзанять деньжат, чтобы набрать достаточно.

Рили рассчитывал выпить шампанского, может быть, принять ванну вдвоем, но не успели они закрыть дверь, как Синди открыла сумочку и достала из нее шелковые платки.

– Ну, большой мальчик, – сказала она, – снимай свои панталончики и показывай, что у тебя есть.

Рили снял одежду; она опустилась перед ним на колени и немного поработала ртом, а потом убедила его позволить ей привязать его к кровати.

И вот теперь он смотрел, как Синди снимает бюстгальтер и стягивает трусики. Ее лобок оказался гладким, недавно выбритым, и на необычно белой коже выступали розовые половые губы. Улыбнувшись, она подняла трусики и провела ими по его лицу, чтобы он почувствовал ее запах.

– Нравится?

– Да, – с трудом выдавил Рили.

Она позволила трусикам упасть на пол и забралась на кровать, усевшись ему на лицо. Он видел ее отверстие и чувствовал запах ее возбуждения. А потом Синди задвигалась и спустилась ниже, совсем низко, и стала двигаться медленно и сладострастно, совсем как пантера или кошка. Она легко и нежно прикусила большой палец на его ноге, а потом развернулась, забросила на него одну ногу и поползла вверх.

Рили услышал шипящий звук и почувствовал влагу в промежности.

Что-то здесь не так. Он с трудом приподнял голову. Боже правый! Эта сумасшедшая сука мочится на него! Рили задергался, пытаясь порвать платки, а она продолжала подниматься все выше и выше, а моча из ее бритой вагины заливала все вокруг. Запах был жутким. Он старался не дышать, чтобы не блевануть.

– Какого черта ты делаешь?! – крикнул Рили.

Моча заливала не только его, но и кровать, и теперь он видел в ней следы крови. У нее что, эти самые дни?

– Развяжи меня! – приказал он.

Поток мочи прекратился.

– А мне показалось, что тебе этого хотелось…

– Хотелось?

– По крайней мере, мне хотелось.

– Немедленно развяжи меня!

Синди отодвинулась назад, уселась ему на колени и взяла в руки его член. Длинным ногтем провела по его теперь уже мягкому органу, и на нем появилась кровавая линия.

– Боже, – вырвалось у Рили. – Боже…

Синди наклонилась, подняла с пола свои трусики и вытерла ими мочу с живота Рили. После этого засунула их ему в рот, плотно забив его.

Его мгновенно стошнило, но рот был полон, и места для рвотной массы совсем не осталось, поэтому та застряла у него в горле. Он попытался откашляться, попытался вздохнуть, но его дыхательное горло было перекрыто. В этот момент Рили понял, что умрет.

Синди крепко сжала его яички и впилась в них ногтями. Он почувствовал, как левое издало какой-то хлопок.

– Наступает время для веселья, – сказала она.

Рили закричал бы, если б мог.