Университетские истории

Глава 6

ЧУЖАЯ ТЕРРИТОРИЯ

Дети доцента Мымрина делили маму. Взяли ее расчертили зеленкой на отдельные сектора и вопят: «Моя! Моя мама! Убери руку! Ты на чужую территорию залез!»

– Нет, – сказал Мымрин. – Вот вы женитесь, будут у вас свои мамы. А это моя мама! Идите все отсюда!

НЕБЛАГОРОДНЫЕ МИЗИНЦЫ

Аспирантка Лена и аспирант Костя каждый день приходили в университет, чтобы ругаться друг с другом. Они прятались за фикусом рядом с деканатом и начинали.

– Я тебя ненавижу! У тебя неблагородные мизинцы на ногах! – говорил Костя.

– И я тебя ненавижу! Ты зооморф, примитивный индивид, прикидывающийся сложным! Пьер Безухов, ха-ха-ха! Славянофил!

– А ты либералка!

– А у тебя уши торчат! И еще ты не любишь Иосифа Бродского!

– А ты фанатеешь от Тургенева! И вообще ты Михайло Ломоносов в теле прекрасной женщины!

– А ты сутулишься, и у тебя прыщ на носу!

– А ты косолапая, и ноги ставишь носками внутрь!

Декан Кутузова потихоньку открывала дверь деканата, слушала и умилялась.

АБСУРДНОЕ КИНО

– Я мог бы стать прекрасным сценаристом в жанре абсурдного кино! Чую в себе силы великие! – сказал профессор Щукин.

– Но тебе лень! – ехидно сказал доцент Воздвиженский.

– Откуда ты знаешь? – испугался Щукин.

– Ну ты всегда так говоришь.

ПОЭТ-ФИНАНСИСТ

У профессора Щукина был приятель Пряжкин. Он был поэт, но по необходимости получил финансовое образование. Вначале этот Пряжкин ушел от жены, потом ушел от еще одной женщины, потом поправился на сорок килограммов, потом стал веганом и на шестьдесят килограммов похудел. Потом уехал на Тайвань изучать духовные практики. Потом уехал в Норвегию торговать рыбой, потом открыл онлайн магазин, потом вернулся еще к одной женщине и ушел от нее к жене. И все эти годы очень часто, когда его откуда-нибудь выгоняли, месяцами жил у Щукина. Щукин его любил, потому что сам был примерно с такими же заскоками, даже иногда похлеще. Например, захотел проехать на велосипеде от Якутска до Ленска и его еле-еле спасли дальнобойщики.

А однажды Пряжкин вдруг очень воцерковился и стал петь в хоре. Пел месяца четыре, потом остыл, из храма ушел и вдруг однажды у Щукина посреди ночи – звонок в дверь. Щукин берет топор, которым он гонял чертиков Ивана Карамазова, и идет открывать. На площадке стоит Пряжкин, злой такой, с чемоданом, и говорит:

– Я знаю, Бог живет не в церкви! Я знаю Бог живет в сердцах, в друзьях, в любви! Сегодня когда жена мой чемодан в окно выбросила, мне все это открылось. Как прозрение – вспышкой! Можно я у тебя опять поживу? И параллельно буду доносить всем людям свою новую веру!

И бочком в дверь лезет. Щукин подумал и говорит:

– Знаешь, Вась, иди отсюда! Если бы ты опять похудел, потолстел, уехал в Арктику поваром, сделал себе татуировку на лице – я бы тебя понял! А это уже явная ересь, даже для меня! Брысь отсюда, а то вдарю!

И закрыл дверь.

ВОСПИТАНИЕ ХАРАКТЕРА

Профессор Щукин сказал:

– У многих девушек изначально кошмарный характер, особенно у серьезных, правильных, самых лучших девушек. Прямо-таки кошмарнейший. И поэтому их надо регулярно дразнить. Иначе девушка костенеет в своей правильности, а это гибель. Поначалу девушки поддаются дразнению плохо, но если девушку продолжительно дразнить – она со временем становится человеком.

– Но может и озвереть, – сказал Костя.

СТРАНИЦА В ИСТОРИИ

– Чтобы остаться в истории, писатель должен или попасть в коллективное бессознательное, или быть невероятно бодрым и жизнелюбивым! Так, чтобы это прямо прорывалось сквозь прозу и сквозь века! – сказал профессор Щукин.

– Коллективное бессознательное – это как? – после вежливой паузы спросил Воздвиженский.

– А шут его знает! Оно, понимаешь, коллективное. И оно бессознательное.

– А биография?

– У писателя нет биографии. Имя автора – это два слова над названием книги для обозначения примерного, но не гарантированного качества продукции. Все остальное узнавать вредно. Я потерял для себя три четверти литературы, когда стал изучать биографии.

– Ну а как же те биографии, что мы даем студентам?

– Это симулякр, который выдумали школьные учителя. Краткая выжимка, которую кто-то, может, запомнит. Ну там Есенин – рубаха-парень, крестьянский поэт, ходил по трактирам. Или Маяковский – вначале ходил в желтой кофте с бантами и шокировал барынь, а потом стал ходить по заводам и шокировать рабочих. Чушь.

– А депрессивная проза?

СОНЕЧКА НЕ-МАРМЕЛАДОВА

Аспирантка Лена пришла к выводу, что она похожа на Сонечку Мармеладову, и решила, что навеки влюбится в того, кто узнает в ней Сонечку. Решительная, бледная, она пришла в университет и сказала Косте:

– Кто я из литературных героинь? Только говори правду! Не задумывайся!

– Наташа Ростова! – покраснев, сказал Костя.

– Кто-то?! Наташа? Но это так узко и скучно! Дети – они все такие красные и так визжат!

Лена махнула на этого дурака рукой и побежала дальше. Следующим ей встретился доцент Воздвиженский.

– А у вас кто идеал женщины? В смысле, я на кого похожа? – спросила Лена.

– На Татьяну Ларину! – сказал Воздвиженский.

Лена разочарованно хмыкнула.

– А ваш идеал кто? – зачем-то спросила она у старенького профессора Пингвинчикова, который как раз появился из девятой поточной аудитории.

Профессор Пингвинчиков настороженно огляделся по сторонам.

– Никому не скажешь? Леди Макбет Мценского уезда! – шепотом ответил он.

Лена схватилась за голову и кинулась на кафедру. Там сидели профессор Щукин и профессор Сомов и играли в русскую рулетку котлетами из столовой.

– Эй вы, двое! Вот вы, вы! Кто ваш идеал женщины? – отчаянно глядя на них, крикнула Лена.

Профессора вначале стали врать, что их идеал декан Кутузова и ответственный секретарь Маргарита Михайловна, но Лена сказала:

– Перестаньте юродствовать! Имейте мужество сказать правду!»

– Ладно! – сдался Щукин. – Три-четыре!

И они с Сомовым хором произнесли:

КАПРИЗНЫЙ ПУПС

Когда занимаешься литературоведением, всегда нужно учитывать, что в каждом писателе, поэте, актере живет противный пупс-капризон. А это жуткая, совершенно жуткая собака! – сказал профессор Щукин.

– В каждом?

– Некоторые его из себя выдавливают. Но получается только хуже. Как выдавленный прыщ на лбу всегда страшнее, чем когда его оставляешь.

– То есть лучше оставить?

– Угу. Но контролировать.

ПРОБЛЕМА ЗАПЯТЫХ В РУССКОЙ ФОНЕТИКЕ

Аспирантка Лена пришла в университет очень грустная. Отозвала в сторону свою лучшую подругу Машу, которая занималась проблемой произнесения запятых в русской фонетике, и сказала ей:

– Маша! Я проанализировала три тысячи источников на всех языках мира. И вот вывод: все лучшие мужчины достаются счастливым, глупым и радостным женщинам! Понимаешь, ни красивым, ни худым, их в подборке вообще нет, а глупым и радостным. То есть можно не сидеть на диете, не мучить себя, а просто приобрести эти качества и все…

Маша задумалась.

– А давай тренироваться! Ты хихикай, а я буду притворятся глупой! – сказала она.

– Давай!

Они уставились друг на друга и стали пытаться. Пять минут пытались, десять.

– Да. Это не симулируешь. Это должно идти от души! – убито сказала Лена.

– И что же нам делать? – спросила Маша.

– Пойдем в буфет и съедим тот кекс с метровым слоем крема! Может, там повеселеем!

МОЙ СУСЛИК МАРГАРИТОЧКА

Муж Маргариты Михайловны был большой жук. Работал автомехаником. Однажды у Щукина сломалась машина, и он решил с ним посоветоваться. Муж взял с него за компьютерную диагностику пять тысяч, пять тысяч за подбор детали, пять тысяч за саму деталь, пять тысяч за моделирование и еще пять за работу. Потом поменял какую-то крошечную пружинку, и машина опять стала ездить.

Щукин обрадовался, но неосторожно спросил:

– А как бы ты для себя починил?

– Да никак не чинил бы, – наивно ляпнул муж. – Там у нас «Жигуль» брошенный во дворе стоит. Я бы из него пружину выковырял, и машина бы и с ней прекрасно бегала. Никуда б не делась!

– А моделирование? – спросил Щукин.

– Чего? – спросил муж, который уже забыл, какие слова говорил.

Щукин затаился.

А еще через год муж Маргариты Михайловны пришел к Щукину очень смущенный.

– Вот я мемуар написал в пяти томах! Называется: «Как я встретил моего суслика Маргариточку!» Не мог бы ты его посмотреть?

Щукин посмотрел мемуар.

– Пять тысяч за анализ стилистики. Пять тысяч на лексику. Пять тысяч за семантику. Пять тысяч подбор синонимов. Пять тысяч – статистика удобочитаемости. Пять тысяч состыковать сюжет и композицию в целях лучшего выражения идеи, – сказал он.

Муж приуныл.

– А для себя бы ты как сделал? – спросил он.

Щукин уже понял, что ему не заплатят и, смягчившись, сказал:

– А для себя бы я выбросил все начало и начинал сразу со слов:

«Я вышел из подъезда. Какая-то огромнбезумная бабища громила мою машину. «Неужели кто-нибудь на ней женится?» – подумал я». Сильное начало! С таким началом от книги не оторвешься.

МЕТОДИЧКА В ШЕСТНАДЦАТЬ СТРАНИЦ

Профессор Щукин написал методичку в шестнадцать страниц по последней трети девятнадцатого века. Раздал ее студентам-вечерникам на время занятий, а после экзамена перед объявлением оценок собрал методички, унес в дальнюю комнату и стал нюхать между страницами.

– Так… Эта девушка готовится к экзаменам в «Макдональдсе». Вот тут вот кусочек филе-о-фиш остался и пятно кетчупа. Хм… Поставим ей «3», будет в следующий раз бережнее относиться к книгам.

Нюхает следующую методичку.

– А эта методичка пахнет порохом… Я, кажется, знаю у кого она была. Девушка служит днем в спецназе. Идет операция, стрельба, взрывы. А она читает мою методичку. К ней подскакивает двухметровый негодяй с пулеметом, а она его моей методичкой хрясь! И нокаут!.. Что ж, поставим ей «4» за мужество и героизм.

Нюхает Щукин последнюю методичку.

– Ну? А эта чем пахнет? – нетерпеливо спрашивает Воздвиженский.

– НИЧЕМ! – мрачнеет Щукин. – Она ее даже из сумки не доставала! О подлая коварная женщина! О ехидна! Ну шут с ней, поставим ей «пять»!

– За что? – теряется Воздвиженский.

СЕКРЕТ ОБРАЩЕНИЯ СО ВРЕМЕНЕМ

Профессор Щукин сидел дома, болел и читал Ветхий Завет.

– Он завораживающий! В нем, кроме базового спокойствия и простора, есть идея красивого и свободного обращения со временем. Ну как если бы я сказал: «Переселюсь лет на четыреста в Новосибирск, потом на двести лет уйду в тайгу, потом на триста лет уеду на Камчатку и вновь вернусь в Подмосковье». И если бы умер где-то по пути, это совершенно не нарушило бы моих планов.