Управляемые

6 глава

Меня расслабляет тёплое солнце Калифорнии, и я впитываю его, расположившись на заднем дворе своего дома. Я лежу в шезлонге, подставляя лицо солнцу, стремясь заполучить его последние лучи, прежде чем они угаснут и исчезнут в сумерках. Лёгкий бриз шуршит листьями нескольких пальм, растущих в линию вдоль забора, наполняя меня чувством спокойствия.

События этого дня не прошли для меня даром. Моя встреча с Колтоном и последующие откровения были не менее утомительны, чем сутки с моими воспитанниками. А из-за свалившейся с гриппом Джози мне придётся вернуться в «Дом» менее чем через двадцать четыре часа, замещая её смену. И, несмотря на раннее время, я действительно должна пойти спать, чтобы как следует выспаться, и этим снять напряжение этой долгой недели. Однако я позволила Хэдди уговорить себя на бокал вина и пиццу, которые она для меня подготовила.

Я закрываю глаза, откинув голову, и вздыхаю, позволяя себе поверить, что наш новый объект на самом деле может стать реальностью. Что наш новых подход в приёме, лечении и заботе о детях-сиротах может распространиться и, надеюсь, станет новаторским протоколом для изменения в общей приёмной системе. Станет предпосылкой, чтобы дети процветали в созданной домашней обстановке, даже когда у них нет родителей или родственников. Воплотится идея, что, организовывая небольшие группы из этих плохо приспособленных к жизни детей — когда у них на уровне системы постоянно будут опекуны, правила, обучение, наставничество — мы получим жизнеспособных, более готовых к обществу взрослых. Это будет место, где их не отвергнут, как это происходит с большинством детей такого возраста, и они не должны будут мыкаться из одной приёмной семьи в другую, или чувствовать себя изгоями в школе, потому что стесняются отсутствия у них собственного дома и вынуждены жить в приюте. У них будет дом, которому они будут принадлежать.

С деньгами, которыми нас обеспечит Колтон, эта цель станет реальностью. Случайные дома в разных городах, где дети, привыкшие к тому, что у них ничего нет, впервые в жизни получат что-то новое. Место, где они будут чувствовать себя в безопасности, будут любимы и обретут чувство семьи.

От испытываемой гордости сквозь моё тело проходит волна дрожи, пока я представляю себе все открывающиеся возможности, которые мы можем создать с завершением этого проекта.

А потом рядом с моим волнением по поводу нового объекта появляется тревога, из-за Колтона. Я так устала об этом думать, о нём, и почему я должна держать дистанцию — мысленно составляя список из плюсов и минусов и взвешивая, сравнивая их между собой. До сих пор не могу понять, как оценить его заявление о том, что он не заводит отношений с девушками. Почему я всё ещё продолжаю думать о нём, если между нами ничего нет? Потому что есть. Я не могу отрицать, что он интереснее, чем кажется на первый взгляд. И я, определённо, не могу вести себя так, будто искры, вспыхивающие на моей руке от его прикосновений, воображаемые. Но я не хочу связываться с ним и с его предполагаемыми распущенными действиями, особенно теперь, когда вынуждена с ним работать.

Я вздыхаю, когда слышу звук раздвигаемой двери, и ко мне выходит Хэдди, с бутылкой вина, двумя бокалами и коробкой с пиццей, заставленной тарелками и салфетками поверх нее. Внезапно я понимаю, насколько голодна. Хэдди идёт ко мне, солнце обрамляет светом её высокую фигуру, пронизывая огнём, как ореолом вокруг головы, её светлые волосы. Из коротких шортов цвета хаки тянутся длинные стройные ноги, а полная грудь обтянута оранжевой кофточкой. Хэдди, как обычно, идеально украшена аксессуарами, а ее стиль — безупречен. И, несмотря на ее неустанное совершенство, которое заставляет меня чувствовать себя неадекватной во многих отношениях, я люблю её, как сестру, которой у меня никогда не было.

— Умираю от голода, — объявляю я, садясь в шезлонге и помогая ей разместить всё на столе.

— А я умираю от недополучения информации о том, что с тобой происходит. И от чего ты пребываешь в таком глубоком раздумье, — упрекает она меня, разливая вино по бокалам, пока я распределяю пиццу по тарелкам.

— Всё точно так, как в нашей комнате в общежитии колледжа, — заявляю я, кивая на нашу еду и смеясь, когда вспоминаю двух напуганных новичков, заброшенных судьбой далеко от дома.

Хэдди была моей первой соседкой по комнате. Никогда бы не подумала в ту первую адаптационную неделю в колледже, что кукла Барби, которая оказалась в одном со мной помещении, станет самым близким мне человеком во всём мире. Она плавно передвигалась в нашей комнате в общежитии как модель из рекламной кампании Ральфа Лорена, самодостаточная и уверенная в себе, с достойной представления семьёй позади неё, принимая скудное окружение окрашенных кирпичных стен и небольшое пространство шкафа для одежды. Моя застенчивая сущность наблюдала за ней, съёживаясь при мысли о необходимости, просыпаясь каждое утро, напоминать себе, насколько я ниже этого красивого существа.

Я сидела, теребя кромку своего платья, когда её родители уехали. Она закрыла дверь, повернулась ко мне с широкой улыбкой на губах в форме сердечка и сказала:

— Спасибо, Господи, они, наконец, уехали!

Краем глаза я наблюдала, как она с облегчением осела напротив двери. Потом искоса на меня посмотрела, изучая и оценивая.

— Думаю, пришло время праздновать! — объявила она, торопясь к своим чемоданам.

Через мгновение она выудила на свет бутылку текилы, глубоко зарытую в вещах. Потом двинулась ко мне, шлепаясь рядом со мной на кровать. Отвинтила крышку, и бутылка зависла в воздухе между нами.

— За первый год учёбы! — провозгласила Хэдди. — За дружбу, свободу, смазливых мальчиков и взаимовыручку соседок по комнате!

От глотка крепкой жидкости она вздрогнула, а затем передала бутылку мне. Я нервно посмотрела на неё, потом на бутылку, потом снова на неё, а затем, отчаянно желая понравиться новой соседке, решительно сделала глоток; от жгучего ощущения в горле на глаза выступили слёзы.

— Боже, какие мы тогда были наивные! И юные! — присоединяется Хэдди к моим воспоминаниям. — Нам так много пришлось пройти, пока мы были новичками.

— Всё, что нам нужно, чтобы вернуться в те времена — это дешёвая текила, — смеюсь я, а потом замолкаю, пока наступающая ночь поглощает последние лучи солнца.

— Восемь лет — долгий срок, Хэд, — признаю я, сделав большой глоток терпкого вина, позволяя напитку успокоить копошащуюся на периферии сознания тревогу.

— Достаточно долгий, — соглашается она, усаживаясь, глядя на меня поверх своего бокала, — чтобы я заметила, что что-то грызёт тебя. Что случилось, Рай?

Я мягко улыбаюсь, благодаря судьбу за то, что у меня есть такая подруга, и тут же проклиная, потому что она знает все мои «трещинки». Ощущаю, как в горле начинают закипать слёзы, и удивляюсь такой силе своих чувств.

Хэдди наклоняется вперёд, её прекрасные загорелые ноги сгибаются, когда она тянется ко мне и кладёт руку на моё колено:

— Что такое, Райли? Что тебя так скрутило?

Мне требуется целая минута, чтобы обрести дар речи — желая всё ей рассказать и узнать её мнение: я, действительно, такая тупая из-за своего противоречивого отношения к Колтону? Возможно, я уже предвижу, что она скажет на моё признание, и поэтому, наверное, сдерживаюсь. Не желая услышать, что моё увлечение после всего со мной произошедшего — это хорошо, а прошлое надо отпустить и снова начать чувствовать. Завязать отношения с кем-нибудь ещё, что никак не очернит память о Максе и совместно с ним проведённом времени.

— Так много всего, даже не знаю, с чего начать, — признаюсь я, пытаясь тщательно проанализировать свой психологический багаж. — Я истощена работой: расстроена из-за отсутствия прогресса у Зандера, утомлена подведением итогов от аукциона, прошедшего в прошлую субботу, — рассказываю я, пробегая пальцами по волосам. — И тот факт, что мне придётся вернуться в «Дом» завтра, чтобы заменить заболевшую Джози…

— Разве больше некому её заменить? — спрашивает Хэдди, откусывая пиццу. — Ты очень много работала в эту неделю. Я почти тебя не видела.

— Никто не может, кроме меня. Не на этой неделе. Общие оплачиваемые часы истрачены, потому что всё дополнительное время по моему распоряжению было отдано субботнему вечеру… а так как одна я сижу на окладе… замену оставляют мне, — объясняю я.

— Я понимаю, почему ты это делаешь, Рай — почему любишь свою работу — но не позволяй ей убить себя, милая.

— Я знаю. Знаю. Ты похожа на мою маму! — Я откусываю от своего куска пиццы и медленно жую. — Хотя есть и хорошие новости: думаю, мы обеспечили остальную часть финансирования нашего объекта.

— Что? — давится она, быстро садясь. — Почему ты мне не рассказывала? Это надо отпраздновать! — восклицает она, чокаясь со мной своим бокалом. — Что произошло? Как? Мне нужны подробности!

— Мы ещё улаживаем детали, прежде чем объявить об этом общественности, — поясняю я, стараясь убрать из голоса презрение к тому, как мы обзавелись этим финансированием. — А потом мы сделаем заявление. — Я надеюсь, что моего ответа будет достаточно, чтобы держать ее следующие вопросы в узде.

— Ладно, — медленно произносит она, глядя на меня с выражением недоумения, почему это я не выгляжу довольной. — А что с твоим проданным на аукционе свиданием, о котором мне рассказывал Дейн?

Я опускаю взгляд, покручивая кольцо на безымянном пальце правой руки. Я кручу его по привычке, снова и снова.

— Ещё не знаю, — говорю, поднимая на неё взгляд, и вижу, как она внимательно наблюдает за моими манипуляциями с кольцом. Она смотрит на меня, в её глазах слёзы.

— Это в связи с приближающейся годовщиной? Поэтому ты кажешься такой подавленной? — Она стремглав вскакивает со стула и садится рядом, обнимая меня.

На мгновение я даю себе волю и окунаюсь в воспоминания и мысли, которые окружают приближающуюся дату. Я действительно не сопоставила вместе эти две вещи: мою внезапную сентиментальность и моё рассеянное эмоциональное состояние — с возможным воздействием на меня несуществующей связи с Колтоном. Парадоксально, что моё состояние заметил кто-то ещё, помимо меня. Предполагаю, что подсознательно игнорирую травмирующую дату, желая закрыть глаза на горе, которое всегда будет тлеть в глубинах моей души.

Я вытираю слёзы с щёк и высвобождаюсь из тёплых объятий Хэдди.

— Да, — я пожимаю плечами. — Слишком много всего сразу.

Это так, но я всё-таки чувствую себя виноватой за то, что не открываю подруге всей правды.

— Ну, сестра, — говорит она, потянувшись и возвращая мне мой бокал с вином, — давай выпьем много вина, будем купаться в жалости и смеяться над собственной глупостью!

Её искренняя улыбка поднимает мне настроение. Я чокаюсь своим бокалом с её, благодарная ей за дружбу:

— Ура, моя дорогая!